Лехт жил в большом и хорошем доме на берегу моря, в кругу дружной семьи. Даже суета уборки после ухода гостей производила впечатление благополучия и покоя.
Потом, когда я ближе узнал Лехта и его семью, я понял, что за этим внешним и кажущимся покоем скрывается много жизненных невзгод. Но в тот вечер или, вернее, в ту ночь я увидел только большие и скромно обставленные комнаты и сад, вместивший все цветы эстонской земли.
Дом этот радовал меня и тем, что он был выложен из силикальцита, нового строительного камня, созданного Лехтом, и тем, что жил в нем ученый, исследователь, первооткрыватель. Я не мог не вспомнить о том ощущении неловкости и даже раздражения, которые я испытывал в других домах, если за их обитателями угадывались случайные или, как в старину говорили, «бешеные» деньги, или случайное возвышение, случайный пост, а не талант, не крупные заслуги перед обществом.
Лехт вернулся с охапкой хвороста и с мелкими щепками, присел на корточки, и вскоре веселый огонь осветил его лицо.
Потом мы принесли большой котел с водой, поставили его на кирпичи, под которыми уже сердито потрескивал в ночной тиши разгоравшийся костер.
Мы просидели с Лехтом у этого домашнего костра всю ночь, если только белая прозрачная пелена, подвешенная к небу, может быть названа ночью. Мы говорили с ним о самых разных событиях его жизни. Но он неизменно возвращался к одной и той же теме — силикальциту. При этом лицо Лехта становилось одухотворенным — он как бы отправлялся в одному ему известные миры. То он с гневом обрушивался на тех, кто стоял на его пути, то устремлялся в будущее и рисовал увлекательные картины распространения его изобретения.
Я знал, что Лехт родился и вырос на острове Сааремаа. Мне казалось, что я уже побывал на этом суровом и прекрасном острове, когда читал талантливые книги Юхана Смуула и Ааду Хинта. Но, может быть, мы повторим это путешествие теперь, у костра?
— Какая связь между моим детством и силикальцитом? — спросил Лехт. — Поверьте мне, я не был изобретателем ни в пять, ни в десять, ни в пятнадцать лет. Как и все дети мира, я считал, что взрослые меня не понимают, и стремился к морю, когда надо было сидеть над алгеброй.
Потом, помолчав, Лехт вспомнил:
Комментарии к книге «Сердца и камни», Оскар Иеремеевич Курганов
Всего 0 комментариев