Даже у Александра Солженицына, который в силу схожести судьбы вынужденного эмигранта с судьбой Бродского должен бы был, как никто другой, понимать трагические истоки лирики поэта, она вызывает скорее раздражение, чем сочувствие. В статье-отклике[6] на сборник стихотворений И.Бродского "Часть речи: Избранные стихи,(М.: Худож. лит., 1990) Солженицын обвиняет поэта в "скептико-ироническом и эпатирующем тоне", пишет о том, что "из-за стержневой, всепроникающей холодности стихи Бродского в массе своей не берут за сердце", сетует на их усложненность и отстраненность от читателя: "чего не встретишь нигде в сборнике это человеческой простоты и душевной доступности". Выводы, которые делает в статье Солженицын, крайне неутешительные: "От поэзии его (Бродского — О.Г.) стихи переходят в интеллектуально-риторическую гимнастику" и "этот эффект усиливается от столь же устойчивого, сквозного мировосприятия автора: он смотрит на мир мало сказать со снисходительностью — с брезгливостью к бытию, с какой-то гримасой неприязни, нелюбви к существующему, а иногда и отвращения к нему"[7].
Трудно сказать, что послужило причиной столь гневной отповеди, однако сам факт негативного прочтения стихотворений Бродского настораживает: если этот не самый сложный, с поэтической точки зрения, сборник вызвал непонимание, то что же говорить о других произведениях поэта, более нетрадиционных по форме и содержанию.
В цикле "Часть речи" говорится о трагедии человека, который никак не может справиться с одиночеством, постоянно возвращается в прошлое и ведет диалог с оставшейся там женщиной: "Я любил тебя больше, чем ангелов и самого, / и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих" (самого — Бога (О.Г.))
Комментарии к книге «Иосиф Бродский: Американский дневник», Ольга Глазунова
Всего 0 комментариев