«Черное и белое»

1348

Описание

Человек привык мыслить земными человеческими категориями, хотя он – существо, принадлежащее Космосу.Эта книга поможет почувствовать причастность каждого человека к происходящим во Вселенной переменам.Мир разделен на белое и черное, Зло и Добро, светлые и темные миры.Творчество, любовь, героизм, мудрость, гениальность и талант заложены в каждой душе, с помощью этих качеств человек идет к Свету.Гордыня, творческая пустота, прозябание, стремление утвердить себя за счет остальных и всего остального – эти пути навязывает человеку Тьма.Владыки Света и Тьмы, Зла и Добра имеют материальные воплощения и ведут ожесточенную борьбу за человечество. Главный герой книги Алекс, живя на Земле, знает о себе лишь то, что он биоробот. Его биография начинается и заканчивается номером 232, присвоенным ему. Он живет в государстве с полицейским режимом, позволяющим контролировать жизнь каждого. Алекс хочет докопаться до тайны своего происхождения и, трагически погибая, он узнает – он человек. Смерть дает ему возможность путешествовать по тонким светлым и темным мирам и находить там ответы на...



1 страница из 2
читать на одной стр.
Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

стр.
Светлана Бойкова Черное и белое Часть первая Я робот?

Маленькая уютная спальная комната озарена солнечным светом. Дверь из комнаты на большую веранду открыта. Легкий теплый ветер играет с прозрачной занавеской, развешенной вдоль большого окна и открытой дверью. Он проснулся, но находится в приятной дреме, когда не хочется открывать глаза и ощущать этот упоительный волнующий мир, вдыхать напоенный ароматом лаванды воздух, слышать звуки пения птиц и стрекотание насекомых. Солнечный луч подкрался по подушке к нему и ласково целует щеку. Его сердце переполнено светлой радостью. Он слышит легкие женские шаги, он узнает их и счастлив приближению.

Он притворяется, будто погружен в глубокий сон и, когда женская рука ласково прикасается к его голове и перебирает густые темные волосы, сердце его ликует, он готов рассмеяться, открыть глаза и взять ее руку в свои. Но неожиданно он понимает, что случилось что-то печальное, темное. Отчего-то все замерло, затихло: и ветер и птицы и солнечный луч, соскользнув с подушки, исчез. В комнату проникло зло. Женщина о чем-то тихо и печально говорит. Он пытается открыть глаза, но тщетно. Каждая его клетка превращается в слух, но он не в силах разобрать ни единого слова. Ее слова растворяются в воздухе, как шелест осенних листьев. Он не в состоянии понять происходящее или изменить его – тело обездвижено и абсолютно утратило свою нужность. Леденящее отчаянье пронизывает его несчастное Я… Он слышит – женщина тихо плачет, и в этом плаче заключена непостижимая душевная мука. Рука женщины прижимается к его затылку так, как обычно зажимают открытую рану. Усилием воли он пытается заставить двигаться предательски непослушное тело. Еще рывок, и какая-то страшная сила швырнула его вверх, и он начинает смутно понимать, что падает, падает… но не в кровать, а в разверзшуюся, как жадная пасть, бездну. Страшная сила крутит и вращает его, как тряпичную куклу. Скорость падения стремительно возрастает, и тело его превращается в вытянутую фигуру. Отсутствуют всякие ориентиры, но ноздри его улавливают острый запах земли и сырых камней. Его сердце замерло в ужасе от понимания того, что падение представляется невозвратным. Бесстрастный мозг уже решил, что всему конец – свету, утру, миру. И это произойдет вот-вот, сейчас, в этот миг. Задыхаясь от этой мысли, он открыл глаза и… проснулся. Этот сон снился ему часто, почти ежедневно. Он посмотрел на большие зеленые цифры электронных часов – они равнодушно отсчитывали секунды. Оставалась ровно минута до того, как зажжется красная лампочка и зазвучит сирена, означающая подъем. Он – биоробот, и знает об этом, и еще он знает, что его плазменный мозг не может видеть сны никогда. У него нет имени, и вся его биография заключается в номере 232. Он – биоробот последнего поколения, и по этому поводу разрешено испытывать нечто, отдаленно напоминающее человеческую гордость. 232-ой расстегнул молнию своего спального мешка, – футляра, как здесь принято говорить, и осмотрелся. Все было как всегда. Его товарищи-биороботы спали, заканчивался технический перерыв. Все находились на своих местах. У каждого был свой спальный мешок и место на деревянном стеллаже в верхнем или нижнем ярусе, в соответствии с его номером. Здесь проходили технический перерыв десять биороботов. Все они были сконструированы по человеческому подобию. Скелет, полностью соответствующий человеческому, был собран из полимерных материалов. Как могучая и ветвистая лиана оплетает ствол дерева, не оставляя ему и малой свободы, скелет оплетали различные, весьма чувствительные системы. «Лиану» окутывала биомасса, которая имела возможность расти, развиваться, и требовала питания и тренировок. Биомассу покрывала теплая на ощупь и ощущающая все, что способен ощущать человек, кожа. Особой гордостью роботов этого поколения были растущие ногти и волосы, это привносило особый эстетический шарм – позволяло менять прически и украшать ногти. Были сохранены внешние различия женских и мужских фигур. Их тела отличались атлетической красотой. Это комната, напоминающая коробку с одной дверью, была предназначена для технического перерыва биороботов-мужчин. Она хорошо проветривалась, была сухой и теплой. Комната была достаточно освещена ночными светильниками, те оставляли причудливые блики на светло сером потолке и стенах. Сегодня 232-ой проснулся позже обычного, и на размышления оставалась лишь минута. Он любил это тихое утреннее время, когда предоставлялось столь редкая возможность подумать о своей «жизни» – если это можно назвать так. Вопросов возникало множество и все они не получали ответов. Необычайность, непостижимость того, что он видит сны, приводила его в смятение. Горячей, неутолимой страстью разгоралось в нем желание узнать правду о снах, о себе. Все объяснения были туманны и искажены. Он ощущал себя другим, исключительным. В его голове возникали странные, но ничтожные по своему существу догадки, что он вовсе не робот, а нечто другое. Но кто он? С одной стороны – он робот и, сколько себя помнит, живет в этом доме, работает всегда в дневную смену, занимается компьютерным обеспечением. С другой стороны… Прерывистый звук сирены заставил его вздрогнуть. Привычным движением 232-ой выскользнул из спального мешка, сложил его и встал в строй, который прочие роботы уже успели сформировать вдоль стены. Освещенность комнаты заметно возросла, дверь распахнулась и на пороге возникла огромная фигура главного наставника роботов. Во всем доме не было более могучего и сильного человека.

– С добрым утром! Господа роботы! – сказал он и громко рассмеялся своей шутке, сверкая белозубой улыбкой на своем темнокожем лице. В руках этого человека соединялась вся полнота власти над роботами – физическая, нравственная, власть закона. Он не испытывал к роботам ни любви, ни ненависти, его удовлетворяло лишь полное их повиновение. Наставник тренировал тела роботов и занимался этим очень серьезно. Он знал множество видов борьбы и единоборств. Этим он охотно делился со своими подопечными. Он разработал и внедрил систему сурового внутреннего подчинения и считал, что эта система безупречно правильна. Он воспитывал смелость и волю у своих подопечных, которые в случае малейшей опасности, грозящей хозяину и его семье, отразили бы ее. Но мозг роботов он держал в тесных рамках и не терпел склонности некоторых к рассуждениям – гасил все проблески творчества и индивидуальности. Поощрялся лишь рост технической мысли. О, а как он умел имитировать душевное тепло и вызывал к себе полное доверие! И как он умел вступать в жестокую борьбу с отступниками… Джинсовый комбинезон был его излюбленной одеждой, лишь футболки под ним меняли свои цвета. Сейчас мышцы его рук играли под белой футболкой.

– Парни! Как спалось? Кто видел сны? – наставник, предвкушая нечто интересное, потирал руки. – Это так интересно… правда. Просыпаешься и есть, что вспомнить. 231-ый, что тебе снилось?

– Ничего, – скованно отозвался 231-ый. – Я не вижу снов сэр.

– Неужели? Не верю! А вот 232-ой сейчас честно расскажет нам свой сон, – наставник бросил на него холодный, выжидающий взгляд, слегка прищурив глаза. – Ну же, мы ждем ответа… Красивые девушки, встречи, любовь… И ты – человек! Да?

232-ому, несомненно, хотелось внести ясность и освободиться от терзавших его сомнений. Его сны – истина, которая слишком дорога ему. Ну, а правда – может эта истина лишь привилегия для особого склада ума некоторых роботов? 232-ой решил – он обязан сохранить эту тайну до тех пор, пока не расширит свои познания. Он боялся, что его странный опыт может быть воспринят искаженно или обернется враждебно для него самого, и решил дождаться естественного хода событий. Он спокойно и уверенно поднял голову и открыто взглянул в глаза наставника своими большими темно-зелеными глазами.

– Нет сэр. Мне не сняться сны… – Брошенные им слова прозвучали равнодушно и спокойно.

– Тот, кто лукавит, тот будет наказан. Вы должны знать, что в действительности сны – вирус, поражающий ваши глупые плазменные головы. Вирус очень заразен, он как сети затянет ваше несовершенное сознание, вы завязнете во лжи и в лучшем случае все закончиться промывкой мозгов… ваших, между прочим. И это будет законно, – жестко аргументировал наставник. – Но, уверяю вас, события могут обрести и совсем трагический характер. Вы сойдете с ума, будете уверять всех и каждого, что вы – люди, и требовать к себе человеческого отношения. Это, дорогие мои, уже другое дело… Вы начнете топтать закон! Итог, несомненно, будет один – утилизация.

Последнее слово наставник произнес четко и внятно, и оно заставило всех внутренне содрогнуться. Никто из присутствующих роботов не знал, как совершается утилизация, но все знали, что она совершается лишь однажды и тот, кто подвергся ей, навсегда уходит из жизни. 232-ой облегченно вздохнул, было ясно – он избежал серьезного наказания и дал себе зарок впредь действовать осторожно.

– В душ! Живо! – скомандовал наставник. – Мы серьезно отклонились от графика! Растяпы…

232-ой любил воду, он стоял под теплыми струями, весь с головы до ног охваченный водой, и это были минуты странной захватывающей радости. Воздух вокруг наполнялся водной пылью, проникал вовнутрь и дыхание становилось легким и приятным, а мысли принадлежали только самому себе, исчезало навязчивое ощущение, что кто-то постоянно контролирует твои мысли или навязывает свои. «Сны, душа, интуиция, предвидение – это привилегия человека, – думал 232-ой. – Вероятно, наставник прав и я заражен вирусом, но возможно и другое – все обман, и я человек. Как узнать правду? – Он, поддавшись своим мыслям, пожал плечами. – У кого спросить обо всем, да и стоит ли?… – Он спешно откинул эту мысль. – Нет-нет, на понимание других рассчитывать нельзя! Все может закончиться трагично».

Подали жидкое мыло, легкая пена, сверкающая мыльными пузырями тонко заволокла тренированное тело 232-ого и затем была смыта победно звенящими струями воды.

«Возможно, я человек… В таком случае, я жалкое, растоптанное существо. Я – раб. Мной пользуются, как вещью, и уничтожат при необходимости. Кто устанавливает эту необходимость?» – думал 232-ой, промокая воду одноразовым полотенцем.

«А если наставник все же прав?… Нет, надо уметь пренебрегать чужим мнением, если ты ищешь ответ на свой вопрос. Если чувствуешь свою правоту», – думал он, надевая серый с металлическим блеском комбинезон. На его груди и спине светилась цифра 232. Он застегнул молнию под самое горло, слегка завернул длинные рукава и зашнуровал высокие мягкие ботинки.

– 232-ой! Ты слишком долго возишься со шнурками своих ботинок. Ты еще не сушил волосы? Шевелись, парень! Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я буду рыться в твоих мокрых волосах, ища твою молнию на затылке! Шевелитесь, парни! Быстрее! Живо, живо! – наставник зычно хлопал в ладоши, давая каждому правильные распоряжения, и его гигантская фигура легко и пластично, как в танце, вращалась меж подопечными. 232-ой уже заканчивал сушить свои густые волосы потоком теплого воздуха, как почти у самого уха раздалось громогласное:

– Конец! Всем встать в строй, приготовиться к осмотру! Всем оголить замки-змейки на затылке. Живо! Мы выбиваемся из графика.

232-ой, как и все, встал в строй лицом к стене и, придерживая руками волосы на затылке, обнажил маленькую, не более сантиметра, силиконовую змейку-замок. Наставник придирчиво вглядывался в каждую змейку, не спеша обходя строй.

– Парни, вы прекрасно знаете: змейка эта дорогого стоит… Это – вход в вашу жизнь, доступ к программированию. Ни мне, ни вам нет никакой возможности воспользоваться этим доступом – ни как разрушителю, ни как любопытному испытателю. Лишь высший созидатель имеет право проникать в вашу жизнь и менять программу. Он – единственный, кто определенно знает, что кому требуется. Он вершит ваши судьбы, и в этом заключается высшая справедливость.

232-ой, стоя у зеркала, слушал слова наставника, и ему не нравилось собственное отражение, оно казалось намеренно холодным и чрезмерно рафинированным. Он зачесал волосы назад и отправился в столовую, следуя за остальными. Взял воду в высоком стакане с овального столика, где стояли еще девять стаканов, здесь же стояло и небольшое блюдо с энергетическими таблетками. Другой еды в этой столовой не позволялось, а точнее, всякую другую – человеческую еду – брать в рот запрещалось, любознательные подвергались наказанию. 232-ой стоял, облокотившись одним плечом о стену, сложив руки на груди и с удовольствием, маленькими глотками пил воду, продолжая внутренний монолог.

«Интересно, – думал 232-ой, положив в рот таблетку. – Куда исчезли эти двое, нарушившие закон? Сами факты исчезновений прикрыты покровом иносказаний, недомолвок, и никто не знает истинных причин. Поговаривают, бедняги подверглись перезагрузке и работают почти в безлюдных местах, возможно, под землей или в космосе. А, возможно, сошли сума и утилизированы. Удивительно, но никого не смущает такое положение дел… – он окинул взглядом окружающих. – Вот эти, боятся нарушить собственную безмятежность, как домашние коты – воспринимают лишь маленький мир, в котором живут, совершенно уходя от возможно трагических сторон большого мира. Чем я лучше? Такой же кот. Без свободы, понять большой мир невозможно… Но это опасно! Ну, разве осознание скрытых опасностей может препятствовать на пути к открытию таинственного мира. Нет! Конечно, нет!» – глаза 232-ого засветились теплым светом, и он свободно вздохнул.

– 232-ой, очнись! Парень, ты нарываешься на грубости?

– Нет, сэр, – ответил 232-ой, едва скрывая внутренний свет, который искрился в его глазах. Поставив стакан на столик, с удивлением заметил, что в комнате он один.

– Бегом в тренировочный зал!

– Да, сэр.

– Ты делаешь мне одолжение? Так вот, мне необходимо максимальное твое повиновение! И без вариантов. Ты понял?

– Да, сэр, – откликнулся 232-ой, особо не затрачивая сил, чтобы показать свое подчинение.

Настроение наставника оставляло желать лучшего и, возможно, поэтому он провел лишь небольшую разминку и отправил всех по рабочим местам. К своему месту работы 232-ой шел осторожно, стараясь не шуметь, а главное – не попадаться на глаза людям. Это было крайне нежелательно – обязывал закон. Дом был просто великолепен, все в нем подчинялось четкому распорядку, а управление осуществлялось через главный компьютер. И управлял всем этим сложным механизмом 232-ой. В доме было три этажа, над его строительством и убранством трудились гениальные умы западных культур – живописцы, скульпторы и архитекторы. Проходя по многочисленным комнатам и залам, невозможно было без особого благоговения и уважения созерцать все эти великолепные творения. Богатство хозяина дома превышало все разумные представления. Успешным дополнением к этому убранству были две прекрасные жены и двое детей хозяина. Необозримый сад, газоны, цветы вокруг дома вызывали восхищение и восторг. Бассейн, скорее, напоминал естественное озеро, прохладная влага в нем играла мириадами солнечных бликов, чуть слышно журча; песок огибал его золотой каймой, лежаки, кресла-качалки, столики являлись естественным атрибутом прибрежной полосы. Все это – и дом, и сад, и озеро были укрыты прозрачным куполом, через который беспрепятственно проникал свет. Под куполом всегда было лето, поддерживалась оптимальная температура, влажность, и теплые воздушные массы наполняли округу ароматами заливных лугов. 232-ой, успешно преодолев коридор, занял свое рабочее место, мысленно обменялся с центральным компьютером информацией и принял сигнал о необходимости убрать запах после жарки на пищеблоке. Задача была выполнена компьютером, он лишь проверил эффективность действия нейтрализаторов. Команды для центрального компьютера поступали нескончаемо, и 232-ой следил за их выполнением, не допуская даже малейших сбоев. Он обязан был следить за всем происходящим в доме посредством множества камер слежения. Он знал коды от всех дверей, кроме центрального выхода в большой мир.

Побег

Время подходило к полудню, основная работа была завершена и появилась замечательная возможность воспользоваться свободным временем. 232-ой имел неутолимую любовь к познанию и тайно выуживал знания о жизни людей, животных, растений из глубин интернета, не было исключений для космоса, других миров и иных языков. Он пытался понять истинное значение событий, их масштабы и глубину.

В самом потаенном уголке своего «Я» надеясь, что эти приобретенные знания пригодятся ему, возможно, в его другой, неизведанной жизни. Он знал: это только начало, рано или поздно, когда-нибудь случится нечто, что перевернет всю его жизнь. И в ожидании этого время казалось бесконечным. Целью номер один было познать себя, для этого необходимо было лишь вычислить код от главного входа, суметь проникнуть в большой мир и раствориться в нем. Он неустанно работал над этим и почти решил проблему. Он выиграл у компьютера все цифры кода от входа в большой мир, кроме одной, последней. И сейчас напряженно пытался раскрыть тайну последней цифры. Скрипнула дверь в его кабинете, но он так был поглощен своим занятием, что появление на пороге девушки-робота со стаканом воды и энергетической таблеткой было весьма неожиданным.

– Спасибо! – сказал он, с явным удовольствием глядя на девушку.

Ее голубые доверчивые глаза притягивали взгляд, гладкие каштановые волосы касались ее плеч, а под комбинезоном угадывалась прекрасная фигура. Девушка лишь улыбнулась в ответ и, уходя, торопливо закрыла за собой дверь. 232-ой привычным движением положил таблетку в рот, глядя на монитор, провожая девушку, сделал глоток воды и едва не выронил стакана из рук, услышав крик девушки, которая только что вышла из его кабинета.

– О, мой господин! – девушка стояла на коленях и обнимала ноги хозяина дома. – Простите… Помилуйте! Не надо, я все отдам! – Она подняла на хозяина глаза, полные страха и бессильного отчаяния.

– Конечно, отдашь, куда ты денешься!

– Мой господин, простите! Они… такие красивые… Я взяла их чтобы посмотреть! Их так много у вашей жены… Я все отдам, не наказывайте меня, прошу! – горько и беззащитно плакала девушка, как ребенок сжав руки в кулачки.

Глядя в монитор, 232-ой видел, как из-за поворота появился полный решимости полицейский нравов из специального подразделения, занимающегося нарушениями закона, совершаемыми биороботами. Подойдя, полицейский щелкнул каблуками своих черных лакированных туфель и отдал честь хозяину дома, приставив руку в белой перчатке под блестящий черный козырек своей серой фуражки.

– Разрешите приступить?

– Да… – брезгливо сквозь зубы произнес хозяин дома.

– Пощадите! – продолжая плакать, умоляла девушка.

– Встать, дрянь! Какое право ты имеешь прикасаться к человеку? Покажи свое лицо! – полицейский схватил девушку за волосы и поднял ее заплаканное лицо вверх. – А-а, так это ты? Ты, воровка, крадешь украшения жены хозяина не первый раз! О какой пощаде может идти речь? Ты понимаешь, механическая тварь, что не вернешься уже сюда? Ты не оценила благородства своего хозяина и будешь наказана!

232-ой видел, как девушка плачет и повторяет как заклинания.

– Простите, помилуйте, мой господин… Но они такие красивые!

Девушка едва могла идти, и полицейский неустанно подталкивал ее.

– Иди же быстрее! Куда ты спрятала кольцо? – спросил полицейский и сам себе ответил: – Конечно, в спальный мешок! Куда же еще, это единственная твоя вещь в этом доме…

Они зашли в комнату для технического отдыха девушек, хозяин дома остановился на пороге открытой двери, с явным нежеланием идти дальше.

– Я здесь…

– Да-да, конечно, – поспешно ответил полицейский. – Я все сам сделаю. Где мешок этой куклы? Да вот он! – Полицейский сунул руку в спальный мешок и стал энергично ощупывать его внутренности. Хозяин – человек среднего роста и возраста в белой рубашке и черных брюках, слегка располневший, молча наблюдал за происходящим. Девушка тоже молчала, она была напугана и растеряна. Полицейский извлек руку из мешка и 232-ой увидел маленькое колечко с блестящим розовым камнем. Сознание 232-ого просто взорвалось от бессильной ярости, он ткнул пальцем в монитор и тот нехотя погас. Он сделал несколько глотков воды и определенно решил, что здесь ему делать больше нечего – никакая материальная сытость и шаткое благополучие не могут стать ценой, позволяющей отказаться от поиска свободы и познания мира. Он твердо решил – не позже завтрашнего утра он покинет этот дом. Но это завтра, а сейчас работы было хоть отбавляй – все семейство готовилось отправиться в гости на праздник. 232-ой ловил себя на мысли, что время тянется предательски медленно, но наконец праздничный кортеж проследовал за ворота. «Да, вот он, долгожданный момент!» – ликовал 232-ой. Он разработал и сейчас применил программу по взлому центрального кода, она работала в момент открытия и закрытия ворот. Наконец-то код был в руках у 232-ого! Он знал, что семейство вернется не раньше завтрашнего вечера, и более удобного для побега случая не представится еще долго. 232-ой заканчивал работу, когда поздний вечер уверенно вступал в свои права. Всплыла низкая и полная луна, она грустно, молчаливо освещала свой путь за узорной листвой раскидистых деревьев. В доме наступили тишина и покой. 232-ой отправился в комнату для технического отдыха и приготовился ко сну. Для него начались те часы, которые оставались едва ли не самыми приятными в его жизни. В мягком спальном мешке появлялась возможность расслабиться, расправить спину, согреться, прикрыть уставшие глаза, да и просто – быть предоставленным самому себе и думать, думать… Но сегодня спальный мешок показался ему тесным и душным, он высвободил руки из мешка, долго пытался найти удобную позу для сна и не заметил, как уснул. Снилась ему маленькая спальная комната, он лежит в удобной кровати, солнечный луч ласкает его щеку. Он слышит легкие женские шаги, сердце радостно встречает их. Мягкая женская рука гладит его по голове, перебирает его волосы. Ему спокойно, он не хочет открывать глаза. Неожиданно для него женщина ласково, но настойчиво позвала: «Алекс, милый, проснись! Ну же, Алекс, дорогой, вставай!» Сердце его застыло от удивления, он проснулся. А сердце забилось вновь, бешено задыхаясь от волнения. «Откуда, откуда это имя – Алекс?!» – думал 232-ой. Он не в состоянии был переварить всю полноту увиденного, зная, что роботы не имеют имен. Но одно было совершенно бесспорно – во сне имя принадлежало ему. Пора было вносить ясность в жизнь, и он был готов, – без этого предварительного условия все усилия сводились бы к нулю. Оставалось сделать совсем ничего – уйти за ворота, кануть в неизведанное и узнать все. 232-ой с трудом заставил себя дождаться утра. Все шло обыкновенно, как и всегда. Он вел себя совершенно спокойно, но ему с трудом удавалось скрывать томление, предвкушение чего-то необыкновенного и важного. Лишь зайдя в свой кабинет, он позволил себе вздохнуть свободно, обменялся новостями с компьютером и отладил все системы обеспечения. Через камеры слежения осмотрел дом, сад, все закоулки, а главное – центральные ворота. Ничего не предвещало неожиданностей, все были на своих местах и занимались своими делами. 232-ой отключил камеры слежения, беззвучно выскользнул за дверь, быстро, почти молниеносно миновал дом, сад и вышел к центральным воротам. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы открыть их. То, что он увидел, превзошло все его ожидания – за воротами стояла ранняя осень, увиденное радовало и восхищало широтой охвата, свежестью, чистотой, отсутствием каких либо рамок и ограничений, свободным разгулом красок и света. К воротам дома шла асфальтированная подъездная дорога, сразу за ней был лес. Он вступил на самую кромку леса, усталый, но счастливый. Свободно вздохнул полной грудью и, ощутив свежесть настоящего утра, осторожно вошел в гущу растений. Наконец он позволил себе закрыть глаза и слушать шелест листьев и утреннее пение птиц.

Свобода

«Вот и все! Я свободен! И – будь что будет!» – подумал он и шагнул дальше, вглубь леса. Едва заметная тропинка вела его в неизвестность. Прекрасные, высокие, раскидистые деревья, полные невыразимого величия, окружали его; их зеленые, желтые, багровые листья трепетали от малейшего дыхания ветра, подставляя себя потоку солнечного света. От запахов травы, опавших листьев и нагретой земли кружилась голова. Серебристые нити паутины флагами развевались надо всей этой растительностью. 232-ой пробирался сквозь, как ему казалось, дикие заросли. Но вскоре характер леса существенно изменился: буйные заросли уступили место кустарникам и лугам, зыбь теней на его плечах исчезла и уступила место солнечному свету, день обещал быть сухим и жарким. Между тем, луга постепенно превращались в газоны, а кустарники представляли собой стриженые композиции, все чаще встречались каменные скамьи. Сомнений не было – цивилизация наступала, подчинив себе лес и превратив его в парк. 232-ой с удивлением заметил – в столь ранний час он в парке один, и нет ровным счетом ничего, что могло бы угрожать ему. Впрочем, нет, он был не один – черная, с белой грудкой и белыми лапками кошка без всякого смущения бежала по тропинке, неся что-то в зубах. Пройти мимо такого чудесного существа не было сил, он остановился и почувствовал себя другим, новым от нахлынувшей свежести ощущения мира. Он стоял неподвижно, боясь испугать животное, и улыбался, восхищаясь красотой и грацией этого маленького существа. Живых животных 232-ой некогда не видел; мертвых – да, когда хозяин возвращался с охоты. Он живо вспомнил гордого хозяина и, глядя на кошку, которая деловито прыгнула на скамейку и прижала лапкой свою ношу, подумал, что охота – осквернение и разрушение свободной природы. 232-ой сделал несколько осторожных шагов вперед, чтобы лучше разглядеть животное. Но кошка прижала лапкой добычу – неизвестную ему птичку, цветные перышки которой были растрепаны; маленькая птичья головка свисала со скамьи. Он намеревался еще чуть приблизиться к кошке, но та издала какой-то урчащий звук, прижала уши к голове и вцепилась зубами в маленькое птичье тельце. А глаза зверька сверкнули сердито и угрожающе. Она как будто совсем недвусмысленно говорила: «Птичку ты не получишь, так и знай! Я съем ее сама и не с кем делиться не собираюсь!» 232-ой стоял тихо, не шелохнувшись, едва сдерживая смех.

– Ешь, я не трону тебя, – отчего-то вслух сказал он.

Кошка тут же успокоилась. Деловито ощипала птичку зубами, образовав вокруг себя и под скамьей ворох маленьких цветных перышек. Некоторые из них прилипли к ее мордочке и она, смешно фыркая, осторожно и умело убирала их лапкой. Когда появились первые капли крови, она с аппетитом принялась за еду. «Вот кошка, – думал 232-ой, – настоящее живое существо, спокойно доедает свой завтрак. Возможно, я тоже живое существо – человек. В таком случае, сама природа обязала меня есть человеческую пищу, и никакие запреты не станут мне преградой, чтобы осуществить это. И это будет настоящим доказательством моей человеческой сущности.

Умница киска!» – Воодушевленно подумал он, глядя, как кошка розовым язычком очищает свой мех – лапками терла мордочку, за ушками и, несомненно, ощущала себя счастливой. 232-ой почти физически чувствовал, как он меняется – уходит страх и жесткое самоограничение, приходят силы и уверенность в себе. «Несомненно, необходимо сделать лишь первый шаг на своем пути – просто поесть. И прекратить терзать себя ожиданиями и неизвестностью», – подумал он и решительно зашагал по парковой дорожке. В кармане его комбинезона гремела мелочь, которую он украл у детей хозяина, опустошив их копилки, перед тем, как покинуть дом. Он извлек и пересчитал деньги, но ему пришлось признать, что он не способен понять, много их или мало – он никогда не пользовался деньгами. Парк был безлюден, и он безбоязненно переходил с одной парковой дорожки на другую, пытаясь найти выход. Наконец, пройдя сквозь зеленую арку из деревьев, он обнаружил ворота кованого железа с затейливым узором. Это и был выход. Сразу за воротами, вдоль парка, тянулась асфальтированная дорога, по обе стороны которой вереницей росли деревья с раскидистыми кронами. За дорогой в особом порядке стояли двух-трех этажные дома, окруженные садами, цветниками и газонами. Высотных зданий здесь не было, возможно, это был небольшой городок, а, может, окраина большого города. Единственное здание выделялось из всего спокойного тихого ансамбля. Оно находилось напротив парковых ворот, через дорогу. К нему вели с десяток мраморных ступеней, что возвышало его над ландшафтом. Утреннее солнце малиновыми и желтыми бликами отражалось в стеклянных дверях здания – их было четыре. Большая, светящаяся неоном буква «Т» гордо венчала крышу здания.

– Тоннель! – вполголоса произнес 232-ой. Там, в доме хозяина, черпая информацию, предоставляемую компьютером, он узнал, что за стеклянными дверями – тоннель, в нем проходят железные дороги и там внутри, несомненно, множество торговых аппаратов с огромным ассортиментом вкусных вещей. По дороге почти бесшумно промчались две дорогие машины – начиналась активная жизнь городка. 232-ой, недолго думая, пересек дорогу, почти взлетел вверх по ступенькам и, удерживая взволнованное дыхание, лишь на миг остановился у дверей. Одна из них открылась, и он, шагнув вовнутрь, оказался на самом верху широкой многоступенчатой лестницы, ведущей вниз. Он не спеша спускался, давая себе возможность оглядеться и оценить ситуацию. Взору открылся большой мраморный зал, его разрезал пополам строй квадратных колонн, уходящих в далекую темноту тоннеля. По правую сторону от колонн располагалась широкая платформа с мраморными скамьями, до блеска отполированными миллионами человеческих прикосновений. По левую сторону, вдоль стены, находилось множество торговых аппаратов, что несказанно обрадовало 232-ого. Вероятно, рекламные компании немало потрудились, чтобы каждый проходивший мимо, имея при себе хотя бы несколько монет, обязательно сделал покупку, да не одну, а с удовольствием потратил все до копейки. Аппараты торговали конфетами в разноцветных золотистых фантиках, шоколадом разного сорта, булочками, печеньем, напитками, пирожными и еще чем-то таким, о чем 232-ой вообще не имел никаких познаний. Но внимание 232-ого привлекло мороженое. Реклама обещала неповторимый, богатый разнообразными оттенками вкус. А вкус для 232-ого был непознанной и необъяснимой тайной. Он, полный неизъяснимого смущения, засунул руку в карман, достал горсть монет и очень удивился и обрадовался – денег хватило на большую порцию мороженого, которую под торжественный музыкальный перелив аппарат 232-ому и выдал. Он взял золотистый, хрустящий фольгой пакет и едва не выронил его – изморозь обожгла пальцы. Горячая волна хлынула ему в лицо, он почти не дышал, пытаясь вскрыть фольгу, и она поддалась, обнажив пышную белую шапку мороженого в вафельном стаканчике. Воздух наполнился ароматом. «Как это едят?» – преодолевая волнение, спрашивал сам себя 232-ой. И тут же, неожиданно для самого себя, кончиком языка решительно лизнул верхний завиток лакомства. Реклама не обманула – оттенков вкуса 232-ой испытал предостаточно: сначала холодный колючий ежик промчался по его языку, затем свою партию сыграли сладкий, сливочный, карамельный вкусы, и в завершении добавилась легкая кислинка какого-то фрукта. Мороженое было восхитительно вкусным! И вкус этот опрокинул восприятие 232-ого. Магия, с которой он столкнулся, была невероятной и загадочной. Непостижимо, но сладость на языке давала ощущение радости, торжественного спокойствия и наслаждения. Почти не отрывая взгляда от мороженого, 232-ой медленно удалялся от шумных торговых аппаратов лишь с одним желанием – присесть на скамью и доесть мороженое. Робкий огонек надежды отразился блеском в его глазах: «Возможно, я – человек? И если так, страшно, – грусть стеснила его грудь, – как я мог влачить жалкое существование, жить без наслаждения. Чувствовать лишь страх неизбежного безвременного исчезновения, блуждание от сомнения к сомнению, от одного заблуждения к другому… – 232-ой шагал по краю платформы и предавался мыслям: – Я выбрал путь, и надо идти, ничего не отвергая решительно и ничему не вверяться слепо. И пусть…»

– Как это скучно! Никакой тебе погони… В самом деле, такой развязки я не ожидал! Минуту назад получил сигнал о побеге 232-ого, а зверь уже на ловца бежит!

232-ой поднял глаза, потеряв мысль, и застыл от неожиданности. Полицейский нравов возник перед ним, как будто из ничего. Он был среднего роста, широк в плечах, его торс перехлестывала портупея, кобура для пистолета была открыта, рукоятка бластера в готовности торчала наружу.

– Но позвольте, сэр! Выслушайте… Это очень важно для всех нас! Мне необходимо кому-то все объяснить! – в смятении выкрикнул 232-ой и опустил руку с мороженым вниз.

– Что? О, неужели! – маленькие черные глаза полицейского, совсем недобро сверкнули под белесыми ресницами. – Да ты, я вижу, осмелился есть человеческую еду? Да ты наглец! Нарушил закон по нескольким статьям и требуешь, что бы я выслушал твои объяснения. А ты знаешь… – полицейский растянул тонкие губы в ехидной улыбке. – Я получил приказ при обнаружении, немедленно уничтожить тебя, как опасного преступника! – последние слова он произнес нарочно с расстановкой громко и внятно, его рука решительно легла на рукоятку бластера.

– Нет, сэр! Не делайте этого, пожалуйста, не надо! – 232-ой сделал шаг и, слегка наклонив голову, вытянул руку вперед, пытаясь предотвратить ситуацию.

– Стоять! – Полицейский отшатнулся назад. – Меня предупредили – ты умен и коварен… Но я скажу больше – ты сумасшедший, ты заражен вирусом! Агрессивная механическая тварь! – Он быстрым, хорошо тренированным движением выхватил бластер из кобуры. – Тебе конец парень!

232-ой увидел, как бластер взметнулся вверх, и дуло слепым черным глазом тупо уставилось ему в грудь. Мозг 232-ого замолк, прекратив свой вечный диалог. Время вдруг стало вязким и медленно отсчитывало секунды. Холод и оцепенение предательски завладели телом 232-ого, но и что-то жаркое глухо стучало у него в груди, желая жить и стучать дальше. Яркая вспышка света, как будто кто-то чиркнул гигантской спичкой, ослепила его. Страшный удар в грудь отбросил 232-ого назад, но ему удалось устоять на ногах, колени его дрожали, он, пытаясь удержать равновесие, сделал шаг вперед, но невыносимая боль сломала его пополам. Он прижал руку к груди и упал на одно колено, стиснув зубы, превозмогая боль. Мысли его устало и медленно то исчезали, то возникали вновь: «Где же тот умелец… Датчики боли, несомненно, хороши… Он старался, но они сгорят. Еще немного, и с болью будет покончено…» Он пытался уловить запах горящих полимеров, но почувствовал странный приторно-сладковатый запах, вызвавший у него дурноту и головокружение. Это обстоятельство удивило его и заставило мозг вернуть себе способность ясно мыслить. Липкая теплая жидкость заполняла его комбинезон изнутри и сочилась сквозь пальцы прижатой к груди руки. Именно эта багровая жидкость источала тот самый приторный запах, она же желеобразный лепешкой свернулась на его ладони.

«Что это? – сдерживая волнение и страх, думал 232-ой. Страшная догадка заставила его подняться на ноги. – Кровь? Это кровь!» Полицейский незамедлительно занял позицию на безопасном расстоянии от 232-ого, держа его под постоянным прицелом.

– Кровь! – 232-ой вытянул вперед окровавленную дрожащую руку – Вы видите… Это кровь. Я человек! – сколько мог твердым голосом вымолвил он, и по смертельно бледному лицу его скользнула счастливая улыбка. – Я – человек! – беззвучно повторили его губы.

– Что? Что ты бормочешь, датчики боли сгорели? Чему ты там улыбаешься?! – бешеная злоба исказила лицо полицейского. – Сумасшедшая тварь!

Тело 232-ого отказывалось подчиняться своему хозяину, стало невесомым, слова полицейского показались ущербными и утратили всякий смысл, он чувствовал, что некая жизненная энергия покидает его, и вместе с ней уходит и он, но уходит свободным человеком. Глаза его утратили блеск и потемнели, но тусклая улыбка все еще жила на его лице.

– Ненавижу! Не пойму: отчего ты так счастлив? Да ты смеешься надо мной? На, получи! – И, потеряв, всякое самообладание, ослепленный яростью, человек-полицейский ударом ноги столкнул 232-ого с платформы на железнодорожное полотно. В глубине черного жерла туннеля нарастал гул. И несколько секунд спустя белый поезд с двумя голубыми полосками по бокам вылетел из черноты и, ослепительно сверкая мелькающими окнами, промчался рядом с платформой. Полицейский, презрительно взглянул на подтаявшее мороженное, оставшееся лежать на платформе, поблескивая скомканной оберткой, раздавил его ногой и, не оборачиваясь, зашагал к своему прозрачному, пуленепробиваемому кабинету у стены.

– Алло, третий, нужна помощь. Пришлите команду для сбора биотехнических отходов и дезинфектора… срочно! Конец связи, – отдал распоряжение полицейский, с удовольствием играя сотовым телефоном на кожаном шнурке. Лицо его выражало уверенность и удовлетворение от выполненного им долга.

Часть вторая Пусть в другой мир

Было совершенной неожиданностью для 232-ого, когда разорвалась какая-то связь, и он за ненадобностью сбросил с себя что-то, освободился от чего-то, что очень стесняло его всего лишь какое-то мгновение назад. Сила, независящая от него, вытолкнула его вверх, к самому потолку, как поплавок из воды. Он мог лишь ясно созерцать происходящее. Такое положение не было помехой, нисколько не смутило его, наоборот – он испытывал легкость, неимоверную гибкость и присутствие ясного здравого смысла. То, что произошло, трудно поддавалось логике рассудка, но 232-ой спокойно воспринял происходящее как нечто правомерное и естественное. Он взглянул вниз. Зрелище было ошеломляющим – странное бесформенное существо лежало на железнодорожных путях, что-то узнаваемое было в нем. «Что это?» – подумал он, пытаясь найти связь, соединяющую его с этим бесформенным существом; воспоминания о нем всплыли из глубины сознания 232-ого как нечто ранее живущие и принадлежащие ему. Но неожиданно для себя он понял, что объект созерцания не волнует его. И все, что случилось, осталось в прошлом, в другой жизни. Новое мощно захватило его в свои объятья, путь назад был отрезан. Трудно найти равное тому наслаждению, какое овладело им. Все мрачное, суровое отпало, и он вновь открыт всему новому, перед ним другой необъятный мир и – неоспоримое осознание себя человеком. Все тот же комбинезон с цифрой 232 был на нем, но чистый и не тронутый. 232-ой вытянулся у самого потолка, рядом с большой круглой лампой дневного света, похожей на перевернутую вверх дном тарелку, засиженную мелкими букашками и пауками. Его переполняло захватывающее чувство, он видел и слышал то, о чем раньше не имел никакого представления. Его слух улавливал стрекотание, шуршание лапок и хлопанье крыльев этой мелкоты. А глаза самым чудесным образом видели ворсинки, прожилки на их крыльях, их челюсти и сложные глаза. Такая неожиданная способность его тела нравилась ему и забавляла, но стойкое желание покинуть тоннель было непреодолимым. Главной помехой был грязный воздух и пыль. Каждая пылинка воспринималась его тонким телом, как некое грубое вмешательство, дышать было трудно. Он затаивал дыхание, затем делал вдох – это не давало ему ощущать свободу и полноту своих возможностей. «На свободу, на свежий воздух, скорее в парк… куда угодно, только подальше от этой духоты!» – думал он и почти без усилий заскользил в пространстве к выходу, к стеклянным дверям, через которые мощным потоком бил свет. Он летел, как мотылек на блистающий свет, но случилось невероятное – вокруг сгустился сумрак, и тьма поглотила его, перечеркнув радость и надежду, оставив ему растерянность и насытив чувством своеобразного ужаса. Тьма, густая и вязкая, как черная вода, простиралась от края до края, не оставив ему никаких ориентиров. 232-ой двигался в этом пространстве, как неумелый пловец, прилагая титанические усилия. Казалось, он тонет или тьма тянет его на дно, но тьма приоткрылась как бы на узенькую щелку, и где-то высоко над его головой сверкнул яркий свет, точнее, не сверкнул, а пролился во тьму яркой белой струей. Это дало слабую надежду на спасение, и он заспешил к свету, пытаясь вынырнуть. Но страшный крик, пришедший из глубин тьмы, остановил его, заставив прислушаться. Крик прозвучал неожиданно, как выстрел, и сердце 232-ого екнуло и замерло – безмерно жуткий крик без сомнения принадлежал человеку и был обусловлен болью и страданием. Холодное, бессильное отчаяние овладело 232-ым. Неведенье – вот тому причина, тьма была столь непроницаемой, что он был словно пленник, которому завязали глаза и толкнули в открытую дверь, один на один противостоять неизвестности и мраку. 232-ой не видел ни жертв, ни того, что мучило их, но человеческие крики обрушались на него со всех сторон, как лавина, образуя безмерное море страданий. «Дурной знак!» – подумал 232-ой и предпринял очередной рывок к свету, но пространство вокруг него тяжело завибрировало, выдавая чье-то могучее движение. Рядом, почти за его плечами, хриплый, похожий на рычание старой собаки голос, дерзко произнес:

– Не набрасывайся на него, не спеши, он наш, мы первыми нашли его. Пришло время обеда, и мы его никому не отдадим. Весь гаввах, который мы возьмем у него, будет наш!

232-ой молниеносно оглянулся, но встретил лишь пустоту.

– Не приказывай мне! – разорвал тишину свирепый голос у самого лица 232-ого. – Ты знаешь, как я голоден, мне нужны страдания и кровь.

– Не ори, так ты соберешь голодных, – гнусно предупредил первый голос. – Пусть только сунутся… он наш, и все! Я достиг высочайшей степени получения гавваха, мой ранг высок…

– Да, мы не станем делить его! Но… всмотрись, он безгрешен, мы не имеем права его трогать – таков закон кармы, и если мы нарушим его, нас…

– Знаю, нас сбросят на дно… но я голоден! Понюхай его, он боится нас, его страх так приятен.

Черное пространство перед лицом 232-ого поредело, став, черно-лиловым, и он ясно увидел отталкивающее и ужасное лицо, в котором угадывалась хищная и безжалостная природа. Два налитых кровью глаза жадно, с глубоким сожалением смотрели на него. Изо рта, набитого острыми зубами, капала вязкая, пенистая жидкость. Существо втягивало воздух, улавливая запах, двумя круглыми отверстиями на выступающей вперед части лица. Коричневые волосы покрывали его голову и большую часть лица чудовища. Сухая жаркая волна заполнила грудь и хлынула в голову 232-ого, он рванул воротник комбинезона у самого горла, замок-змейка поддался и дал свободу движению. Это простое действие прояснило его сознание, которое находилось в оцепенении, и предпринятый мощный рывок вперед вытолкнул его в струю света. 232-ой кожей ощутил, как существа в бессильной ярости всей своей телесной мощью рванули за ним к свету и черное пространство бешено закипело за его спиной, но разбилось о свет, как волна о волнорез, и затихло.

Лучезарный покой царил в тоннеле, наполненном светом, не имеющим сравнения ни с чем. Даже солнечный свет, который когда-то он так любил на Земле, сейчас вспомнился, как желтый, слепящий глаза и, как это ни парадоксально, тусклый. Здешний свет, лившийся издалека, был лучезарным, искрящимся, белым и одновременно – невыразимо мягким, чарующе нежным и легким. Движимый магическим очарованием, 232-ой понесся в конец туннеля, навстречу свету. И удивился, когда, приблизившись, увидел, что свет простирается от края до края и его источником являются звезды, галактики, точнее – скопления галактик, которые очень плотно примыкали друг к другу, образуя гигантскую спираль, плавно вращающуюся против часовой стрелки, от центра – к периферии. 232-ой, будто убаюкиваемый кем-то, растворился в счастливой дремоте, не в силах оторвать глаз от чудесного света. Он ощущал себя подобно ребенку, который после обид и незаслуженной горечи неожиданно, как подарок, получил любовь, ласку и особенную теплоту. Чувства захватывающей красоты, восторга и изумления овладели им, и лишь скользнувшие совсем рядом две тени заставили 232-ого оторвать взгляд от чудесного света. Два высоких стройных человека летели по обе стороны от него, они были гораздо выше его ростом, а длинные белые одежды в сумраке пространства и белые локоны развивающихся волос казались свинцовыми, но лица излучали внутренний свет и теплоту, несмотря на внешнюю сдержанность и даже суровость. Ничего не препятствовало полету 232-ого, даже ветер, обдувающий его, не издавал ни звука, лишь были едва ощутимы мягкие его прикосновения. Но возникший неизвестно откуда голос явственно зазвучал, внутри 232-ого. Голос был свежий, насыщенный, но спокойный и доверительный. 232-ой остановился и в смятении поднял глаза на своих спутников, пытаясь определить источник звуков, спутники безмолвно смотрели на него, но их многозначительные взгляды и открытая улыбка заставили 232-ого поверить, что он чудесным образом слышит мысли своих спутников, обращенные к нему. Они достаточно ясно давали понять 232-ому, что для дальнейшего совместного путешествия им нужны лишь кончики пальцев его рук, а его, 232-ого, ждет дело огромной важности. 232-ой лишь мгновение медлил, но сомнения его растворились сами собой. Его пальцы бегло коснулись их пальцев и они, как единое целое, понеслись вверх, преодолевая огромные пространства.

232-ой совсем не наблюдал за дорогой – за ненадобностью. Свет – вот что всецело захватило его, и он любовался им сквозь прикрытые ресницы, и радужные лучи танцевали, сверкая у самых его глаз. Казалось, ничего не трогало его, но это было не совсем так, во всяком случае, его любование светом не препятствовало возможности замечать происходящее вокруг. А происходили странные и любопытные вещи: мимо него пролетел, завороженный и увлекаемый светом, молодой человек лет шестнадцати, весьма странно одетый – кроме спортивных штанов на нем не было никакой другой одежды, но это не мешало молодому человеку любоваться светом. Неуклюже барахтаясь и переворачиваясь с ног на голову и обратно, мимо пролетела толстая старуха в платке и цветастом платье, и 232-ой слышал, как она, совсем сбитая с толку, повторяла: «О Боже, что же это такое? Ничего не понимаю…» Мимо пролетел еще кто-то, и отчего-то все происходящее воспринималось как само собой разумеющеюся и давно 232-ому знакомое. Но неожиданно из потока белого света возникла белая башня, так выразительно и эффектно, что 232-ому показалось – она материализовалась из ничего.

Наставник воинов Света

Башня возвышалась над всем видимым миром, ее врата, сияющие и легкие, как крылья бабочки, отворились и несшие его буквально закинули 232-ого в огромный круглый зал и удалились так же тихо и незаметно, как и появились ранее. 232-ой был здесь совершенно один и, постояв какое-то время у входа, справедливо полагая, что его должны встретить, но так и не дождавшись никого, решил сам приоткрыть завесу тайны своего присутствия здесь. Он уверенно зашагал вдоль высоких стен по инкрустированному камнями полу, рассматривая стену, искусно драпированную одинаково белыми кусками ткани, которые изысканной цепью переплетались между собой. Голографическая, нанесенная белым по белому, сверкающая надпись на непонятном языке красовалась на каждом из них. Надпись не поддавалась прочтению, несмотря на все усилия 232-ого. Он подходил к надписи то с одной, то с другой стороны, а буквы играли с ним, создавая иллюзию, позволяющую видеть их со всех сторон, но тайны свои раскрывать не спешили. Надпись, казалась, поэтично звучала в пространстве, и 232-ой определенно слышал ее торжественный заоблачный голос. На каждый кусок этой ткани был водружен великолепный обоюдоострый меч, лезвие которого сверкало, но совсем не холодно, а олицетворяло собой исключительную доблесть. Синие, зеленые и прозрачные драгоценные камни легко, таинственно и многогранно отражали свет на рукоятке меча и его ножнах. Благо, этот свет лучезарным и мощным потоком беспрепятственно лился внутрь зала из отверстия, бывшего вместо потолка. В самом конце зала стоял трон, обтянутый все той же белой тканью, а подлокотники и высокая спинка его сияли той же гаммой драгоценных камней. «Зачем я здесь?» – любопытство разъедало 232-ого, а глаза искали кругом хоть кого-то. Предвкушение чего-то необыкновенного волновало его кровь.

– Алекс! – услышал он имя, произнесенное позади себя, и обернулся, ища того, кому, возможно, и принадлежит это имя.

– Не ищи никого! Это ты – Алекс. Так тебя назвала твоя мать, и ты должен помнить свое имя. И еще… Ты – воин Света! Ты сам сделал этот выбор. – От противоположной стены зала на встречу 232-ому шел старик. Поступь его была легка и уверенна. Лицо испещрено глубокими морщинами, но глаза его, окруженные тенью лет, были по-юношески живы и выразительны. Белый плащ покрывал его плечи, а не прикрытая плащом рукоятка меча таинственно мерцала камнями, так же, как рукоятки мечей, висящих на стенах.

– Кто вы? – произнес 232-ой, скрывая тайное волнение, и собственный голос показался ему незнакомым.

– Верховный наставник воинов Света, – сдержанно представился старик.

«Как? – подумал 232-ой. – Невероятно, этот столетний, накрахмаленный старик – наставник воинов Света. Смешно! Хотя, он высок, строен, осанист и груз лет, кажется совсем не тяготит его… Но где же мышцы, где сила, где, наконец, быстрота и ловкость? Все в прошлом! Какая досадная и непростительная ошибка! Кто назначил его на этот пост?»

– Здесь нет никакой ошибки, молодой человек. Я был избран многими и стал первым среди достойных. А на свой пост я пришел сквозь строгий искус. Пойми, Алекс, такому сану не может соответствовать ни молодость, ни даже зрелость, лишь старость, – ответил наставник, уловив мысли Алекса.

– Почему?

– Искушения и борьба страстей должны быть давно изжиты, а перед лицом опасности и смерти я должен быть спокоен, потому что совесть моя чиста и вера непоколебима.

– А как же военное искусство, его, так сказать, техническая часть, тренировки, дисциплина…

– Ты не понял, Алекс. Я – верховный наставник, и от меня требуются не приземленные вещи. Мудрость мое оружие. Мудрость, которая понимает с первого взгляда, которая в самых невероятных вопросах находит существо, которая ни на миг не становится глуха к голосу совести. И еще, прошу тебя, называй меня просто – наставник, – старец тепло взглянул на 232-ого.

– Наставник, вы сказали, что я – воин Света. Это не так, вы ошиблись. Я – 232-ой, без имени и рода. Я лишь недавно узнал о том, что я человек, и о воинах Света я ничего не знаю. Это не мой выбор, поверьте, я говорю правду!

– О, нет! Забудь этот номер, это постыдное клеймо раба. Но помни всегда – ты человек! И ты как никто другой достоин этого звания, за него ты дал весьма высокую цену – жизнь, – в голосе наставника слышалась грусть, он наклонил голову и шелк его длинных белых волос закрыл часть его лица, но, отогнав с лица мрачную тень, он возвратил прежнее спокойствие.

– Было бы наивно пытаться полагать, Алекс, что выбор, сделанный тобой, кто-то навязал тебе. Все не просто в этом мире и совсем не случайно. Ты сам выбрал свой духовный путь, еще там, на Земле. Ты не давал никаких «страшных» клятв, не совершал никаких ритуалов, ты лишь усомнился в своем происхождении, и правда стала твоей спутницей, она вывела тебя из мрака к свету. И вот ты здесь, Алекс!

Алекс почувствовал, как что-то неосязаемое коснулось его души, проникло глубоко и засело в виде предчувствия чего-то. Он понял, что это легкое прикосновение – поворот судьбы. «Что я должен ждать от будущего? Что мне уготовано в нем?» – спрашивал он себя мысленно, но ответом было абсолютное молчание, лишь осознание возможных скрытых опасностей мутной волной всплыло на поверхность. Алекс не задал своих вопросов наставнику, но открыто посмотрел ему в глаза.

– Ты прав, Алекс, твое предчувствие – не игра твоего воображения, тебя действительно ждут великие испытания. Видишь эти куски ткани на стенах? Это – плащи воинов Света. А эту надпись на них? Так вот, это – латынь и здесь написано «Per aspera ad astra», а переводится, это так «Через тернии к звездам». Ты коснулся высшей реальности, в этих словах – путь воина Света. Тебе предстоит пройти его. И когда твои плечи покроет этот плащ, а в ножнах, победно сверкая камнями, будет меч – ты будешь посвящен в воины Света. Но перед этим тебя ждет действительно трудное задание.

– Какое? Возможно, я не достоин этого звания и не выполню задание… Вы потеряете доверие ко мне.

– Никогда! Но ход твоих мыслей по меньшей мере опасен… Запомни: сомнения отбрасывают идущего назад, – наставник по-отечески мягко окинул взглядом Алекса и продолжил: – Тебе необходимо отдохнуть и набраться сил. Сейчас я отведу тебя в великую страну отдыха и там расскажу о произошедших за последнее время событиях, о предстоящем тебе задании.

Беседуя, они шли вдоль стены, и Алекса очень удивляло большое количество узких арочных дверей, расположенных по всей окружности зала. «Что за нелепость? – думал он. – А, возможно, в этом кроется какая-то тайна или замысел?… Зачем их столько, они вплотную примыкают одна к другой! Да, скорее, это просто нелепость…»

– Никакого секрета нет, – прервал его мысли наставник. – Ты не поверишь, но Вселенная многослойна, и эти двери открывают путь в другие слои. Каждый слой – это материальный мир. Материальность каждого отлична от других либо числом пространственных, либо числом временных координат. Сейчас я открою вот эту дверь, и мы войдем в великую страну отдыха. Но это еще не все! В стране великого отдыха существуют смежные слои и их множество, чтобы перейти в другой слой требуется особое внутреннее состояние и желание, главное – создать внутри себя некую легкость… но об этом позже. А сейчас… – наставник сделал лицо таинственным и приоткрыл дверь, она издала звук, сравнимый лишь со звуком флейты, и затихла.

Алекс почувствовал легкий трепет перед неизвестностью. Еще шаг вперед и он, ведомый добрым вожатым, совершит переход в иные, насыщенные и прекрасные формы миров.

– Будь спокоен, Алекс! Иди за мной, сделай шаг – это не больно. Миры доступны каждому, но есть предварительное условие – это собственная готовность сделать шаг, намерение. – Наставник улыбнулся и шагнул в открытую дверь, Алекс последовал за ним.

Страна великого отдыха

Процесс перехода не произвел на Алекса никакого впечатления, возможно, он был не в состоянии ощутить его, изможденный тревогами и пережитым. Но, сделав еще шаг, Алекс погрузился в покой и ощутил мягкий ласковый свет, сравнимый лишь с легкостью весенних небес, тишайшую проникновенную музыку и любовь, разлитую всюду и предназначенную только ему. Множество светлых, ликующих лиц окружили его. Это были люди, пришедшие сюда ранее и уже достигшие невероятного преображения, они ухаживали за Алексом с неистощимой радостью и любовью. И, когда по истечении времени Алекс ощутил нарастание сил, свежесть и ясность мыслей, он стал как бы другим и готов был совершить невозможное. Глаза его были прикрыты, он еще покоился на своем ложе, когда услышал голос наставника.

– Время пришло. Я вижу, ты окреп и готов для серьезного разговора.

– О да, если бы я обладал поэтическим даром, мой язык показался бы нищим для выражения словами радостных переживаний, полученных здесь. Я чувствую крылья за спиной и силу, способную и горы свернуть!

– Гор сворачивать ты не будешь, это я тебе обещаю… А если серьезно… Ну, да ладно, вставай, совершим прогулку и обсудим все на свежем воздухе.

Наставник откинул полог шатра, в котором все это время находился Алекс, и небесно-синий свет весело ворвался снаружи. Алекс шагнул вперед и взлетел, бесшумно ворвавшись в струящийся поток. Он ранее испытывал чувство полета, вернее, какая-то сила толкала его к свету вверх, и это происходило помимо его воли. Но это было необычайным ликующим чувством. Он летел спокойно, без усилий, тихо дыша и наслаждаясь.

– Что скажешь на это? – с каким-то ребячеством спросил наставник. Глаза его светились неподдельной радостью, как будто он сделал великолепный подарок своему другу, уловив его самое заветное желание. И сейчас до глубины сердца потрясен светлотой преображенного.

– Я слышу тишайшую музыку, она наполнена теплотой и любовью именно ко мне! – выкрикнул Алекс, сделав немыслимый пируэт в синей выси, пролетая над огромными цветами, размеры которых не мешали их удивительной нежности и составляли целые леса.

– Да, Алекс, эта любовь предназначена каждому, пребывающему здесь, а эта никогда не утомляющая музыка – шум колышущихся лесов.

– Да, я помню шум земного леса… но этот, здешний лесной шум полон смысла. Это правда?

Ответа не последовало, образовалась настораживающая тишина.

– Алекс… – наставник прервал затянувшиеся молчание. – Алекс, Земле грозит гибель, – голос наставника был сух и трескуч, как надломленная ветвь, – и до этой гибели – всего один шаг…

– Как? – слова наставника как камень, варварски брошенный в чистый и гладкий источник, всколыхнули душу Алекса.

– Да, мой друг – это так. Я обязан рассказать тебе все. – Наставник подошел к прозрачному серебристому валуну. – Присядем здесь. Разговор будет долгим.

Валун оказался теплым, и это его свойство оказалось как нельзя более кстати – мрачные представления Алекса о гибели Земли отзывались весьма неприятным холодком, проскользнувшим по всему его телу.

– Нет, Алекс, Земля как планета останется на месте, как остались на месте Марс, Меркурий, Плутон. Это планеты – руины, все, что осталось от когда-то процветающих цивилизаций.

– Что произошло? Случились природные катаклизмы? Кто-то развязал самоуничтожающую войну?

– Нет, Алекс, все гораздо более трагично. Случилось нечто более глобальное – силы Света были изгнаны из этих систем, планеты попали под демоническое господство. Правду сказать – целью демонов было отнюдь не разрушение миров, а именно завладение ими, но миры, лишенные объединяющего принципа любви и сотворчества, стали рушиться. Принцип насилия и соперничества, основанного не на жизни, а на смерти, взаимная борьба, где побеждает сильнейший – вот то, что погубило эти системы, они опустели и демонические полчища оказались бесприютными. Они мечутся в мировом пространстве в поисках нового объекта для вторжения. Таким объектом теперь снова может стать Земля, – наставник замолчал.

– Разве миф о демонах не вымысел? – осторожно заметил Алекс.

– К великому сожалению – нет.

– В таком случае, как я понял, они уже вторгались на Землю?

– Да… К сожалению, да. Очень давно, в те времена, когда Земля представляла собой полурасплавленный шар, а другие слои мира исчислялись однозначными цифрами. Тогда создавались великие иерархии ангелов, господствовал принцип любви и дружбы. Не было закона смерти.

– Как? Разве для смерти существуют законы?! Я предполагал, что это – естественный путь каждого.

– Нет! Конечно, нет! Закон смерти… – Наставник не скрывал своего негодования. – Этот демонический закон смерти… ты знаешь его прекрасно, к тебе он был применен во всей своей полноте! Так вот, в те времена, о которых идет речь, не было закона смерти: каждый переходил из слоя в слой путем, свободным от страдания, при этом не исключалась возможность возвращения обратно. Ты же пришел в эти миры через посмертие. В этом вся суть закона.

Алекс чуть побледнел и отвернулся.

– Не было и закона возмездия, – продолжал наставник. – Совершенные ошибки исправлялись с помощью высших сил. Это была прекрасная заря, восходящая над Землей, которая еще была лишена органической жизни… Я не утомил тебя, Алекс?

– Нет. Прошу вас, продолжайте.

– Но произошло непредвиденное – некий дух, один из значимых, называемый людьми Люцифером, выражая присущую каждому свободу выбора, отступил в гордыни от своего Творца ради создания своей вселенной, по собственному замыслу.

– Он был один?

– Если бы! К нему примкнули другие и строить свою вселенную они начали в пределах этой, но их миры рушились.

– Отчего же? – недоумевал Алекс, живо представляя себе развернувшуюся трагедию.

– От того, Алекс, что восстав против Творца, они отвергли любовь – единственный объединяющий принцип созидания. Демонам ничего не оставалось, как только попытаться отвоевать часть миров в свое пользование. О, это была длительная и упорная борьба, в которой демоны захватили часть миров. Но до конца изгнать силы Света им не удалось. Я вообще уверен – все, кто примкнул к Люциферу, они временные его союзники.

– А я совсем в этом не уверен. Возможно, это понимание за пределами моих познаний.

– Да, тебе предстоит узнать очень многое, Алекс. Но каждый союзник Люцифера – его потенциальная жертва. Дело в том, что каждая демоническая особь, от самой малой до величайшей, мечтает стать владыкой вселенной. Посуди сам: у Бога всеобъемлющая любовь и неиссякаемое творчество слито в одно. Он отдает Себя и творит из Себя. Все живое, и человек в том числе, приближаются к Богу через три врожденных свойства: свободу, любовь, богосотворчество. Богосотворчество – цель, любовь – путь, свобода – условие. Демон же способен любить только себя с великой силой, его гордыня подсказывает ему, что именно он сильнее всех, и творит он только ради себя. Для демонов есть одна единственно верная формула жизни: есть Я и есть не Я; все не Я должно стать мною. Вот почему демон прежде всего – вампир и тиран. Трагедия демонов состоит в том, что Господь творит все новые и новые миры, демоны же не способны сотворить ничего, соответствие сил непрерывно увеличивается не в их пользу. Их задача – захват и порабощение миров. Им удалось завладеть несколькими слоями и превратить их свои цитадели. Это миры возмездия. Да, Алекс, в одном из таких тебе «посчастливилось» побывать, когда ты был на пути к свету.

– Честно говоря, я испытал сильнейший, ни с чем несравнимый страх, когда встретился с ужасными существами во тьме.

– Нет-нет, Алекс, это были не ужасные существа, а мелкие демоны. Вот кто по-настоящему ужасен, так это Гагтунгр, сподвижник Люцефера, именно он изгнал силы Света из части миров и превратил их в неприступные цитадели. Именно ему удалось вмешаться в законы возникновения и развития жизни на Земле, создаваемые силами Света. Планетарные законы, к великому сожалению, были искажены, и отсюда двойственность того, что мы называем природой: красота, одухотворенность и дружественность с одной стороны, всеобщее взаимопожирание животных существ – с другой стороны. Неужели не очевидно, что светлая и темная стороны – реальны. – Наставник встал, чувства переполняли его, но ни один мускул не дрогнул на его лице. Алекс понимал – это спокойствие признак великой, хотя и скрытой силы: полнота, глубина чувств и мыслей наставника, не допускает бешеных порывов. Лишь рука наставника, вовсе не старческая, уверенно легла на рукоятку меча. – Пожалуй, пройдемся вдоль кромки цветочного леса, – спокойно продолжил наставник.

– С удовольствием! – откликнулся Алекс.

Тишайшая лесная музыка, как и прежде, наполняла воздух, но в ощущение счастья и безоблачности вкрались звуки тончайшей проникновенной грусти.

– Лес полон смысла и участия. – Наставник подставил лицо ветру, который немедленно удостоил вниманием его волосы.

– Да, я знаю это, Наставник, но на Земле бытует странное мнение. Я часто слышал от людей вокруг себя, когда случались неприятности, фразу «Бог наказал…»

– Это ложь! Кощунственно приписывать Создателю законы взаимопожирания, возмездия и смерти. Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. И, если мировые законы поражают своей жестокостью и, несмотря на это Земля, люди, природа живы, то только потому, что великий голос Бога возвышается против Великого Мучителя. В этом – весь закон борьбы за существование.

– Но тогда силы Света гораздо сильнее, а, значит, не вполне правомерно утверждать о захвате Земли или ее порабощении при нынешнем раскладе сил? Это невозможно! – выпалил Алекс и с облегчением вздохнул.

– Разумеется… Я вправе был ожидать этого вопроса. Но, повторюсь еще раз, Властелин Тьмы как никогда близок к захвату Земли. Суть в том, что он пытается создать дьяволочеловечество. Размножаясь быстро, как рыбы, они должны будут постепенно вытеснить людей и превратить поверхность Земли в свое обиталище.

– Нет, нет. Это невозможно… и абсурдно.

– Раньше – да. Но сейчас возможно все. Для осуществления своих, весьма коварных планов, Гагтунгру нужны лишь два условия: первое – наличие сиайры, второе – абсолютная тирания.

– Сиайра? – Алекс пожал плечами. – Что такое сиайра?

– Сиайра – это материальность, созданная силами Света, из нее состоит тело человека. Сиайра бесценна – каждая ее частица одухотворена.

– Как интересно… Я не знал этого. А из чего состоит тело демонов?

– Каррох – демоническое тело, и состоит оно не из сиайры, а из агги. Агга – мертвые неделимые материальные единицы, состоящие всего только из одиннадцати типов темных антиатомов, представляют собой бесчисленное множество их комбинаций. Совершенно бесспорно, Алекс, что демоны могут рожаться только в демонических слоях, без сиайры они не могут родиться в человечестве.

– Я понял, демоны имеют большое желание завладеть сиайрой. Но почему они не сделали этого раньше?

– Видишь ли, Алекс, попытки, несомненно, предпринимались, но они были ложными. Демоны крали человеческие души, которые томились в заточении многие годы, но, к счастью, те были освобождены силами Света. – Наставник замолчал, углубившись в воспоминания, и Алекс понял, они волнуют и тревожат его сердце.

– Но что же сиайра? – осторожно напомнил Алекс.

– Ах, да! Сиайру невозможно украсть или купить. Темные силы могут заполучить ее, если только человек отдаст ее добровольно, но при одном условии – полном угасании его светлой воли.

Лес замолк, перестав петь, прислушиваясь.

– И?…

– Темный Властелин нашел этого человека… – Тихо вымолвил наставник. – Да Алекс, это случилось.

Алексу стало зябко, как будто откуда-то ворвался ледяной ветер.

– Вернемся к валуну, что-то холодно стало… – Алекс поддернул замок комбинезона к самому подбородку. – Зябко…

– Честно говоря, меня тоже окатило холодком, когда мне доложили о случившемся. Но я думаю, еще все поправимо. – Наставник привалился спиной к валуну и продолжил: – Второе условие для захвата Земли – это абсолютная тирания. Она уже существует, люди живут в ней и не ощущают ее. Люди сами создали главное условие для всемирной тирании – объединились.

– Я не вполне понимаю: что тут может быть плохого?

– Да, и в самом деле – что плохого? Люди, государства, церкви давным-давно стали объединяться в своем стремлении уничтожить войны, голод, болезни – возникли государственные громады. Религиозные конфессии объединились в своем стремлении к братству. Темпы, объединяющие все с головокружительной быстротой ускорялись. Вот тут-то Темный Властелин и задействовал свой план, хищный по своей природе и масштабно грандиозный. Темные силы терпеливо выжидали не одно столетие и момент настал – произошла ужасная подмена… Во главе сверхгосударства оказался ставленник темных сил, внедренный ими обманом, хитросплетением интриг и подлогом. Ставленник оказался великим честолюбцем. А наука и технические достижения послужили ему верой и правдой – они позволили полицейскому режиму контролировать сокровенные мысли каждого, проникли в мозг человека, установили совершенный контроль над поведением людей и над образом их мышления. Далеко ходить не надо, Алекс, взгляни на номер на своем комбинезоне, ты был один из тех, кого называли биороботами. Эти так называемые биороботы – большая часть населения. Видишь, Алекс, рабов на Земле – великое множество. Остальная часть населения даже не догадывается об этом, но по замыслу темных сил, именно эти благополучные и очень недогадливые люди должны стать источником дьяволочеловечества. Что скажешь? Где границы этого кошмара? Для абсолютной тирании нужны еще два фактора – объединение всех и власть одного над всеми. Даже войну развязать будет не с кем для сокрушения тирании – подчинены будут все. Как тебе такая перспектива, Алекс?

– Да, но какой-то выход должен быть, правда? Это так, наставник?

Наставник встал на ноги, поднял голову и смотрел в небесную высь, заложив руки за спину.

– Алекс, завтра мы расстанемся с тобой, может случиться так, что на короткое время, а, может, и на века. Ты будешь посвящен в воины Света. Нельзя конечно определить заранее, как долго будет длиться это испытание, но я с уверенностью могу сказать – ты пройдешь его с честью, – наставник сдержанно улыбнулся.

Алекс сделал жалкую попытку улыбнуться в ответ, но вмешавшаяся тревога загасила ее. Алекс уловил слабое движение души и уже не сомневался – судьба предприняла очередной вираж, не узнав его мнение на этот счет.

– Ну, что ж… Я готов… – сказал Алекс и подставил лицо свежему ветру.

– Завтра ты спустишься в нижние миры – обиталища демонов. Там сейчас находится человек, согласившийся отдать сиайру. Он в самом верхнем из этих миров и он стремиться к выходу. Демоны всех мастей поднимали его наверх из нижних слоев для осуществления сделки, по которой он должен отдать сиайру и получить взамен нечто, обещанное демонами.

– Кто он?

– О нем не известно почти ничего, знаю лишь одно – он был заточен в мирах возмездия, он жестокий убийца и искусный войн. Ты должен остановить его, сделать все, чтобы сиайра не попала в руки темных сил. Вот и все. А сейчас – отдых, остальное завтра.

Только сейчас Алекс заметил, что в стране великого отдыха есть дни и ночи. Смеркалось. Небо стало сине-зеленым, как морская вода, но темнота так и не наступила. На пути к шатру он любовался прекрасной растительностью, обилием родников и ручьев этой страны.

– Я оставлю тебя, отдыхай, – спокойно сказал наставник, отогнув полог шатра.

Сон Алекса был крепким и благодатным, а утро прекрасным.

– Пора! – это был голос наставника, бодрый и чистый. – Я знаю, ты полон сил и решимости, но поспешим – нам необходимо вернуться в башню.

Воздух снаружи был напоен радостью, лес пел, качаясь в золотом утреннем тумане, ручьи звенели.

– Иди за мной, просто не отставай, и ты быстро и сам научишься переходить из слоя в слой.

– Я иду, шаг в шаг! – откликнулся за спиной наставника Алекс.

– Правильно. Иди. Но сейчас ты упадешь.

От неожиданности Алекс оступился, внутри него что-то оборвалось, сердце бешено забилось, он зажмурил глаза, но уже в следующую секунду ощутил под ногами твердь – он стоял в белом зале башни, где впервые увидел наставника.

– Да, Алекс, именно из этого зала уходят светлые люди, а возвращаются воинами Света. И ты из этого зала начнешь свой путь к совершенству. Путь твой будет ничем не ограничен – ты абсолютно свободен. Но свобода потому и свобода, что она заключает возможность разных выборов. С этой минуты любой импульс твоей воли должен служить добру и любви, а значит – Богу. Чем выше будет твое Я, тем полнее твоя воля совпадает с творческой волей Господней. Ты будешь не один, все Светлые Миры неотступно будут сопереживать с тобой, а напоминанием Господа о себе для тебя будет радуга. Я лишь указал тебе путь, но врата темных миров ты откроешь сам.

– Темные миры… – задумчиво произнес Алекс. – Я был в одном из них всего ничего, там была непроглядная и непролазная тьма. Это свойство всех нижних миров?

– Темные миры темны по своей сути, по содержанию, там действительно нет белого света, а, соответственно, и цветов радуги. Но ведь и в радуге нет серого, коричневого, черного цветов.

– Наставник, я давно хотел спросить…

– О чем? Спрашивай.

– А отчего на рукоятках и ножнах мечей, принадлежащих воинам Света – белые, зеленые, синие камни? Это дань моде, традиция или здесь сокрыт тайный смысл?

– Все предельно просто, – наставник добродушно рассмеялся, – голубой цвет означает высшую духовность человека, зеленый – силу природы, белый – просветленные миры без тьмы и зла. Ты, несомненно, будешь посвящен в воины Света. И, когда это произойдет, твой меч засияет этими камнями, как и мой, и останется с тобой на все времена. Именно этот меч будет твоей визитной карточкой во всех мирах, куда бы тебя ни занесла жизнь. – Наставник вздохнул так, как если бы тяжелый груз тяготил его плечи, и продолжил: – Следуй за мной, Алекс, сейчас ты войдешь в одну из этих дверей, и перед тобой предстанут врата, открывающие путь в темные миры.

– Неужели, прямо сейчас?

– Да, мой друг, и вот тебе моя рука, рука друга.

Алекс сжал руку наставника, руку сильную и мужественную, но теплую и благородную.

Мужчина поднял глаза и увидел то, что оказалось для него открытием – перед ним стоял лишь человек, старик, отбросивший все ранги в сторону, который расстается с другом и более того – Алекс почувствовал, что дорог ему, как сын. Умные глаза старика блестели, он крепко обнял Алекса за плечи.

– Обещай мне, что возвращение твое будет скорым. Слышишь, я буду ждать, – глухо произнес старик, нахмурив брови. – Да, чуть не забыл! – Старик осанисто развернул плечи. – Вот тебе меч… – Чувствовалось, в нем заговорил воин. – Пусть меч не так красив, как мой, но хорош. Он не подведет тебя. Ступай с Богом!

Алекс тронул дверь, она зазвучала флейтой. Делая шаг, он бегло обернулся на прощание. Старец все еще стоял, склонив голову в глубокой задумчивости.

Врата в темные миры

Скольжение в пространстве на этот раз сопровождалось головокружением и несколько затянулось. Наконец Алекс рухнул на твердую поверхность, едва удерживая равновесие, присел, но быстро поднялся. Рука его не выпускала рукоятку меча. Серая пыль, похожая на пепел, хлопьями оседала вниз, занимая пределы видимости. Возможно, это он растревожил ее своим появлением. Пыль улеглась, и взору Алекса предстала гнетущая картина: низкое серое небо неподвижно висело над его головой, и Алекс явственно чувствовал его холодное дыхание; на мутном небе, словно нарисованном широкими мазками грубой кистью, не было видно ни светила, ни звезд. Тусклый серый свет, напоминающий туман, клубился, извиваясь вокруг морщинистых коричневых скал, которые хищно упирались в небо, а начинались где-то на дне черных мрачных и таинственных пропастей. Безликость и бесцветность ландшафта разбавляли лишь чахлая бурая трава и низкорослые растения, напоминающие кустарники. Всматриваясь в нудное вязкое пространство, Алекс неожиданно для себя начинал видеть зловещие причудливые образы, сотканные из клубов серого и черного туманов. Эти образы растворялись и появлялись вновь. Картину обезбоженного мира еще более омрачали огромные врата, тянувшиеся от края до края. Как и скалы, они упирались в мрачный небосвод. Изъеденные ржавчиной, густо покрытые пылью врата довершали картину черной безысходности. Алекс шел вдоль врат, не имея никакой возможности открыть их, но в надежде найти хоть малую зацепку для осуществления этой цели. Ступал он бесшумно и осторожно, осматриваясь по сторонам, и меч его был наготове. Он шел наугад, не имея никаких ориентиров и возможности понять, что делать дальше. Где-то вдалеке сверкнул яркий свет, словно горящая стрела рассекла туман. «Этого не может быть! Показалось. Здесь в принципе не может быть белого света…» – думал Алекс, всматриваясь и продолжая идти. Но свет не угас, а наоборот – быстро разрастался и приближался, и вскоре стало совершенно ясно – это человек в ореоле света идет навстречу Алексу.

– Кто ты? Стой там, где стоишь! – Серый туман, нехотя заколыхался от крика Алекса.

– Я стражник, – ответил идущий и голос его гулко отозвался в молчаливых ущельях.

– Стой! Какой еще стражник?

Но стражник и не думал останавливаться, и вскоре Алекс без труда мог разглядеть его. Стражник был хорошо сложен, высок и черноволос: лицо его было смуглым, большие миндалевидные глаза выражали радушие. На первый взгляд ему было не более двадцати пяти лет.

– Сам удивляюсь своей способности. Я всегда появляюсь вовремя… В нужном месте, в нужное время, – сказал стражник и удостоил Алекса непродолжительным, но проницательным взглядом. – Я – стражник Света. Нас тут много. Мы предотвращаем проникновение темных сил на территорию света, а в остальном наша жизнь довольно прозаическая.

Резкий, пугающий звук падающих камней рассыпался громовым эхом среди мрачных скал. Алекс выхватил меч, сердце его бешено забилось. Меч стражника был наготове, он развернулся на звук, словно ветер, и Алекс заметил в нем разительные перемены. Глаза стражника сузились и сверкнули холодной сталью из-под опущенных ресниц, резкие морщины прорезали лицо, губы исказила жесткая линия, пук черных волос, туго затянутых сзади, взметнулся веером и тяжело упал на плечи. Казалось, энергия, скрытая в его крепком теле, вот-вот взорвется. Но в это мгновение на скалах предупредительно засверкали вспышками полоски света.

– Все спокойно, наши на месте, это всего лишь камни срываются вниз, – тихо вымолвил стражник, и непроницаемое спокойствие возвратилось к нему.

Происшествие оставило у Алекса довольно глубокое впечатление. Он предельно ясно ощутил, что мгновения опасности не вызвали в нем приступа страха, наоборот – кровь горячей волной хлынула по сосудам, нервы напряглись, воля собралась в кулак, мысли приобрели быстроту и расчетливость, а он – готовность принять бой. Это прибавило ему уверенности, он был готов поверить, что справиться с заданием.

– Мне поручено открыть эти врата, понимаешь, и проникнуть туда, – Алекс кивнул головой в сторону врат, – но я не знаю, как осуществить это. Я довольно далеко прошел вдоль них, но не одной зацепки.

– Врата открыты!

– Что?

– Да, ты не ослышался. Врата открыты давным-давно.

– Но это невозможно!

– Да, это было невозможно до некоторых пор, но Спаситель открыл их. В те далекие временна, когда это свершилось, борьба за человечество между темными и светлыми силами обострилась до предела. Планетарный Логос, после очеловечивания в Иисусе Христе, предпринял попытку искоренить на земле демоническое влияние – уничтожить насилие, борьбу за существование, упразднить закон кармы, преодолеть закон смерти, заменив смерть материальным преображением. Но, как это ни прискорбно, он был предан и принял человеческую смерть на кресте. Миссия его не была завершена, он не должен был умирать никакой смертью! А после выполнения свой миссии он совершил бы переход в высшие миры на глазах у всех, и все преображенное светлое человечество, освободившись от зла, последовало бы за ним. Но он не сдался, он продолжал бороться, и после смерти для него оказалась возможной трансформа иного рода – воскрешение. А между двумя этими событиями совершилось нисхождение его в миры возмездия и раскрытия вечно замкнутых врат этих миров, что дало Иисусу имя Спасителя. Он прошел сквозь все слои демонических миров. Все запоры были сорваны, страдальцы были подняты – одни в миры просветления, другие в верхние слои возмездия, начавшие преобразовываться из вечных страдалищ во временные чистилища. Многие спаслись тогда и увидели свет! – Лицо стражника сияло от восторга так, как если бы он сам совершил эти подвиги.

– Так, значит, борьба за человечество ведется давно… – задумчиво промолвил Алекс.

– Да, Алекс, и в этой борьбе подлость, низость, обман, предательство – всего лишь мелкие приемы темных сил. Не дай себя запугать, заморочить и еще… помни: зло может быть привлекательно.

Они шли вдоль врат, беседуя, стражник привычно улавливал каждый звук, каждое движение теней, но вспышки белого света на скалах неизменно радовали его.

– Не спи, Алекс.

– Я и не сплю и не собирался, – растеряно произнес Алекс.

– Я не в том смысле, что не отдыхай, не спи вообще. Просто знай – там, куда ты держишь путь, требуется особая, высшая ясность сознания. В противном случае восприятие действительности будет искажено и блуждания твои бесконечны.

– Я и не расположен навсегда испортить свою будущность в здешних мирах, – с долей грусти пошутил Алекс, бросив недоверчивый взгляд в сторону врат. – А как они все же открываются?

– Да просто подойди и толкни.

– Вы уверены? – недоумевал Алекс, глядя на фантастическую угрюмую громаду.

– Все именно так. Ну же… Ты сам должен открыть их, они подчиняются лишь тому, кто желает войти.

Алекс оглянулся по сторонам, как бы ища свидетелей происходящего, но хищные черные вершины, никогда не видавшее света, по-прежнему упирались в небо, и почувствовал лишь отчуждение и холод. Но воспоминания о стране вечного отдыха, внезапно всплывшие на поверхность из глубин его памяти, заставили его улыбнуться.

– Ну, так я пошел! – весело воскликнул Алекс, шагнул вперед и плечом толкнул врата.

Раздался сухой треск и хлопок, похожий на взрыв, оглушивший его, навалилась давящая тишина, и все, что казалось монолитным, приобрело зыбкость и прозрачность. Взвесь из пепла, бурой земли, пожухлой травы и обломков кустарника взметнулась ввысь, и с каждым мгновением наращивала свою плотность, пока не дошла до абсолютной непроницаемости. Жесткие струи этого потока приобрели качества чудовищной воронки, подхватив тело Алекса, как нечто невесомое, заставив вытянуться в струну. Благо, что воронка играла им не долго – раздалась вширь и бесцеремонно выбросила его из себя наружу. Удар от приземления всыпал свою долю перца в его ощущения. Неожиданно появился утерянный слух, добавив жути. Мгла бесновалась, гудела, рычала и ее дикие вопли были заунывны. Огромные валуны кололись, как сахар и жадно поглощались ущельями, не производя шума от падения, по видимости – из-за отсутствия дна. Желтые молнии резали неподвижное серое небо. Врата издали страшный скрежет, створки их тяжело двигались в разные стороны, обнажая густую тьму и наконец образовали в себе щель, пригодную лишь для проникновения человека. Черная мистерия прекратилась в одно мгновение.

– Правда «милое местечко»? – вымолвил стражник, указывая на тьму, ползущую из щели врат.

– Что это было? – спросил Алекс, чувствуя стук собственного сердца у самого горла, явно обескураженный происходящим.

– Да так, пустяки, – стражник небрежно махнул рукой. – Не бери в голову.

Такое объяснение внесло еще большее смятение в душу Алекса.

– Ты, как я успел заметить, не на шутку разволновался и жадно требуешь объяснений. Познавать мир – это интересно, захватывает, возникает постоянное стремление знать больше и больше, – стражник подкупающе улыбнулся и продолжал: – Ты приоткрыл врата, и совсем незначительная порция темных стихий вырвалась сюда вон из того «приветливого» мирка – их обиталища. В очень давние времена они были порабощены Темным Властелином и служат ему. Многие из этих стихий совсем бездуховны и не имеют смысла, – стражник на мгновение задумался. – Вот, например – магмы, до живых существ им нет никакого дела, они их просто не воспринимают. Во время вулканических извержений, землетрясений, они вырываются из подземных глубин на поверхность земли, неся всему живому только гибель. Но это лишь почти случайный результат их деятельности. Дикий разгул этих стихий, не знающий никакого контроля – ужасен. Разгул, сила и безнаказанность явно доставляют ему удовольствие.

– Вероятно, все порабощенные стихи грубы, жестоки, буйны и столь же бессмысленны, – поспешил заметить Алекс с видом хорошо усвоенного урока.

– О, нет, – стражник покачал головой. – Многие темные стихии коварны, даже хитры.

– Не может быть! – Алекс недоверчиво взглянул в глаза стражника, желая распознать в них шутку, но убедился – такие глаза говорят правду. – Я надеюсь, существуют способы распознать их, вскрыть их замысел и предотвратить их коварство?

– К сожалению – нет. Эти стихии безлики, живое существо не распознает их, не почует. Они умеют проникать в душу человека, они манят и зовут в гиблые места – трясины болот, непроходимые заросли, пропасти, пески… И живое существо погибает, часто не оставив о себе ни малейшего следа.

– Но существуют же симптомы, предвестники нападения темных стихий?

– Страх.

– Ну, конечно! Я обязан был и сам догадаться.

– Нет-нет, не просто страх, а безотчетный страх, некое волнение, неизъяснимое предчувствие. Например, внезапное непреодолимое отвращение к паукам, змеем… Человек в панике бежит, желая уйти, спрятаться. Его воля расслаблена, он подавлен, теряет ощущение реальности и вот он в ловушке, а за этим следует гибель… как тебе такое коварство Алекс?

– О, да, мило – ничего не скажешь! Вы меня очень успокоили. Возможно, жертвами темных стихий на Земле становятся многие тысячи, и это ужасно.

– Таков закон Гагтунгра – превращение всех в жертвы. Но светлые силы не бездействуют, они трудятся над преобразованием темных стихий и отчасти превращают их во благо. Светлые стихии упорно противостоят темным. Вспомни живое журчание рек, ветер, целующий землю, ласкающий траву, цветы. Человек светлым стихиям уж совсем не безразличен: их отношение к каждому из нас определяется отношением каждого к Природе. О, если б люди понимали это их свойство и отнеслись бы к ним, проявив хотя бы доброту и внимание, какой дивной любовью, весельем и радостью ответили бы они им! И еще, во главе светлых стихий стоит Великая Мать всех стихий. Она любит, слышит и понимает всех – каждого зверя, птицу, человека, дерево, траву, каждую волну рек, озер, морей. Не оскудевает ее добро и любовь. И скорбит она и тоскует о падших, о темных, злых, но прощает всех и любит всех.

– Но, возможно, существует способ справиться с темными стихиями?

– Да, существует. Он очень прост и труден одновременно. Но все, кто находятся в высших слоях, давно преодолели этот путь. Необходимо лишь открыть свое сердце и с радостью принять в него тот свет, те неизмеримые благости, то тепло, что дает Природа и быть всего лишь благодарным ей за все. Вот и все!

– И темные стихии будут уничтожены?

– Нет же. Ты ничего не понял, они преобразуются в светлые.

– А!

– А пока в темных мирах тебя будут встречать только темные стихии. Я предупредил тебя и, возможно, спас.

– Спасибо. Однако мне нужно идти, проникнуть в открывшуюся темную щель, предотвратить наглый грабеж сиайры… в общем – спасти человечество и вернуться, – бодро, с иронией но и с долей грусти в голосе сказал Алекс.

– Только и всего? – подхватил иронию стражник. – А если серьезно – удачи тебе, Алекс! Кстати, меня зовут Ратмир.

Они снова стояли у самой кромки тьмы, ползущей из образовавшейся дыры, откуда доносились голоса, шепот, непонятные шорохи и звуки, которые сильно возбуждали воображение Алекса. Ратмир и Алекс пожали друг другу руки.

– Все к лучшему! – сказал Алекс и шагнул во тьму.

Тоска великой покинутости

Пройдя несколько шагов, Алекс остановился, давая себе возможность осмотреться. Он затаил дыхание, в сердце его предательски заползла тревога и не желала убираться вон. Вокруг царствовал сумрак, граничащий с ночью, все было призрачно и тихо, как в ветхом, давно заброшенном подвале. Почва слабо фосфоресцировала у него под ногами, создавая впечатление зыбкости и ненадежности. Грубые мелкие растения излучали тусклый, мутный неоновый свет, который медленно перетекал внутри них при малейшем движении. Багровые капли, чем-то отдаленно напоминающие земные ягоды, редкими пятнами покрывали растения и почву. Благодаря светящимся скалам, ландшафт не лишен был своеобразной мрачной красоты. Этот свет отдаленно напоминал фиолетовый.

«Да, – думал, Алекс, – хорошего здесь ожидать не приходиться. Кругом сплошная тоска дремучая».

Он кожей ощущал, что каждый миг пребывания здесь – опасен, и нечто зловещее возможно вот-вот ворвется в его жизнь. Здесь не было ни каких-либо сооружений, ни человеческих толп, однако Алекс ощущал невидимое присутствие множества других. Вокруг него происходило нечто, что наполняло атмосферу движением, кто-то заставлял шуршать и гнуться траву, на почве появлялись неясные отпечатки и очертания. Все это выдавало присутствие многих. Алекс слышал неясные голоса, вздохи, тихий плач, причитания. Шуршание на почве в нескольких шагах от себя привело его в смятение, он крепко сжал рукоятку меча и был наготове. Кто-то невидимый шел прямо на него. Еще мгновение, и перед лицом Алекса кто-то вздохнул и женский голос горестно произнес:

– Доченька моя, если ты слышишь, прости меня, милая, любимая, я так скучаю по тебе… Я была холодна и жестока, ничего не хотела видеть и понимать!

Алекс отскочил в сторону, он понял, что шедшая на него, невидимая, женщина не воспринимает его совсем и уверена в своем полном одиночестве. Сам не понимая, отчего Алекс последовал за ней, а женщина продолжала:

– Я молилась о прощении, звала на помощь, искала выход, но здесь никого нет, только я… – Женщина остановилась и, по всей видимости, села на скудную траву, которая зашелестела и примялась. – Доченька, ты была скромна, а я думала, что ты скрытна и полна лукавства. Ты любила весь мир, а я ненавидела его. Простите меня птицы, звери – я не замечала вас, простите деревья, я бездумно ломала ваши ветви.

Алекс не услышал, скорее, почувствовал, что женщина беззвучно плачет, тоска великой покинутости охватила ее, она была предоставлена общению только с собственной душой. Алекс понял, что каждый, попадающий сюда, открывает смысл совершенного им на Земле зла и выпивает до дна чашу ужаса перед своими темными делами. Здесь ничего не отвлекает несчастного от бесконечного диалога с самим собой, пока совесть его не очистится и он не поднимется в миры просветления. Алекс покинул женщину и интуитивно устремился к свету, излучаемому скалами. Он шел к скалам и не представлял, как в этом необъятном темном мире он найдет одного единственного человека, который отдал свою сиайру демонам. «Нет, еще не отдал, – подумал Алекс. – И не отдаст, я не позволю! Но как я найду его, как узнаю?»

Неопределенность и неизвестность томили его, изматывали душу. Не прекращающиеся тихие звуки и голоса сбивали его с толку. Вскоре он устал воспринимать их, и звуки для него слились в монотонный гул. Почва под ногами становилась все тверже, все чаще встречались россыпи больших острых камней, а ноги Алекса проваливались в глубокие рытвины. Темно лиловый свет, отбрасываемый скалами, оставлял блики на огромных валунах и исчезал в глубоких оврагах. Он шел очень долго, зрение его потеряло остроту восприятия, он перестал различать особенности ландшафта, даже скалы казались похожими одна на другую. Несколько раз Алекс ощущал на себе чьи-то пристальные взгляды, слышал за спиной шаги, но, оглядываясь во мрак, никого не замечал. В конце концов усталость тела победила в нем тревогу и бдительность. Странная необъяснимая расслабленность охватила его. Он сел на землю, прислонившись к скале, прикрыл глаза, откинул голову и внутренне хохотал, и этот беззвучный хохот был страшен. Но его слух уловил быстрые, неровные, но легкие шаги. Он молниеносно вскочил и обнажил меч.

– А-а! – коротко и глухо воскликнул он – лезвие вражеского клинка рассекло ему плечо левой руки. Сильная рука противника оттолкнула с дороги, но Алекс успел заметить, как тонкая, гибкая фигура, словно дикая кошка, нырнула в овраг и растворилась во тьме.

Лицо врага лишь на мгновение возникло перед взором Алекса. Этого мгновения было достаточно, чтобы это лицо поразило его своей мертвенной бледностью и отсутствием жизни. Оно не было искажено злобой или ненавистью, во взгляде этого человека не было ничего – только холод и отчуждение. «Да это же он!» – подумал Алекс, и досада медленно, ядовитой змеей заползла в его сердце, и воля его молчала. Но боль в руке дала о себе знать и вывела Алекса из оцепенения. Не выпуская меча, он попытался зажать рану рукой, но кровь быстро наполняла рукав комбинезона и капала на землю. Знакомый Алексу запах крови заполнил собой воздух.

Как под гипнозом, не понимая, зачем он это делает, мужчина следил за падающими каплями, а, когда ему удалось оторвать от них взгляд, немало удивился и насторожился – два красных глаза пожирали его взглядом. Они принадлежали существу небольшого роста, в черной накидке до земли, с капюшоном, надвинутым на лицо.

– Кто ты? – спросил Алекс.

Незнакомец смолчал. На яркой полосе света, пересекающей тьму, возникло еще одно такое же существо, и уже две пары красных глаз неподвижно и напряжено смотрели на Алекса, вернее – на раненую его руку, что показалось ему удивительным и вызвало самое неприятное впечатление. Не делая резких движений, Алекс непринужденно огляделся и заметил, что еще несколько пар красных зловещих глаз, окружив со всех сторон, смотрят на него. Существа были неподвижны, напряжены, они словно ожидали чего-то. Когда зловещее молчаливое напряжение достигло своего пика, сущность, – та, что стояла в полосе лилового света, присела и с необычайной быстротой и мощью прыгнула на Алекса и едва не опрокинула его. Она уперлась о колени Алекса когтистыми ногами и жадно обхватила его раненую руку обеими своими когтистыми руками. Тело существа оказалось очень тяжелым и твердым. Алекс отчаянно пытался сбросить его. Но существо издало чмокающий звук и на том месте, где вероятнее всего должен быть рот, разомкнулось круглое отверстие, красно-желтое и светящееся, как раскаленные угли. В середине этого отверстия лежал свернутый в трубочку, мерцающий пламенем язык. Алекс с ужасом смотрел в этот рот, не отрывая взгляда. Глаза существа широко открылись, оно вздрогнуло и свернутый язык, развернувшись, выскочил изо рта, как хлыст, и стегнул рану на руке Алекса.

– А-а-а! – глухо застонал он от жгучей боли.

Язык существа оказался горячим, как раскаленный железный прут. Существо зачерпнуло языком порцию крови, зажмурило глаза, и Алекс понял, что оно испытало невероятное наслаждение. Алекс не испытывал ни малейшего желания получить такой удар еще раз. И в припадке неистовой ярости он мощно ударил недруга в грудь мечом. Существо отвалилось от него, как насосавшаяся пиявка и, скуля, отползло в сторону.

Меч Алекса лишь поверхностно скользнул по телу существа, оно оказалось плотным как слежавшаяся, мокрая глина. Существо быстро успокоилось и, казалось, не испытывало боли; оно слизнуло большую блестящую каплю жидкости, похожую на разогретую черную смолу, вытекшую оттуда, где, предположительно, была рана, нанесенная мечом Алекса, и нетерпеливо закопошилось, жадно вдыхая в себя воздух, наполненный запахом крови. Алекс слышал тревожное биение своего сердца, но мысли были спокойны и пальцы до боли сжимали рукоятку меча. Царившая до этого момента неопределенность рухнула в один миг – все вокруг завертелось. Твари, ранее безмолвно стоящие, издавая чавкающие звуки, с раскрытыми круглыми ртами в бешенстве бросились на Алекса. Еще никогда Алекс не работал мечом так быстро и уверенно, сейчас он был благодарен наставнику роботов за выучку, полученную им еще там, на Земле. Твари, скуля, зализывали свои раны, извиваясь на острых камнях, подобно большим черным гусеницам. Но несколько сущностей все же завладели ситуацией и одновременно повисли на теле Алекса спереди и сзади, в едином порыве рвя когтями его комбинезон, сминая друг друга, рыча и чавкая, с широко открытыми ртами и мутными глазами. Они стремились языками к ране на его руке с единой целью – добыть кровь и причинить боль. Некоторым это удавалось, но, получив каплю крови, они встречали ответный удар и падали вниз, оставляя на камнях дорожки черной блестящей жидкости. Невероятнее всего было то, что, зализав раны, существа исцелялись и с ненасытной жадностью вновь одолевали свою жертву. В боевом запале Алекс, казалось, не ощущал ни боли, ни усталости, хотя дыхание его стало тяжелее и пару раз его меч не достиг цели, но воля его была тверда, он продолжал бороться. Битва полностью захватила его внимание. Количество врагов возрастало, и они стремились опрокинуть его навзничь тяжестью своих тел. Тело Алекса ныло под непомерным грузом, но он отчаянно сопротивлялся… Отвлекаемый многими, Алекс не заметил, как одна из тварей вскарабкалась на высокий валун позади него, сгруппировала свое тело, превратив его в увесистый снаряд, и прыгнула ему на плечи. Ноги Алекса подкосились, и он рухнул на землю, в его голове монотонно зашумело. «Все.

Это конец… Я не дошел», – неоправданно спокойно и лениво проползла мысль в его голове. Свет, и без того мерцающий и тусклый, стал сужаться в поле его зрения, быстро превратился в святящуюся белую точку, чем очень удивил Алекса и погас. Существам в черных мантиях не понадобилось даже намека на приглашение, чтобы наброситься на обездвиженное его тело. Здесь господствовал принцип «кто успел, тот и съел» в самом прямом его смысле. Твари без всякого стеснения лезли по телам и головам друг друга, с необычайной легкостью отшвыривая соперников на своем пути, в порыве достичь раны на руке Алекса и получить каплю его крови. Но вскоре они по достоинству оценили вкус пиршества – оно стало доставлять удовольствие, покатило злорадное веселье. Каждая «черная мантия» поочередно взбиралась на грудь Алекса, как на помост, и вытворяла там чудеса акробатики, сверкая красными глазами и распущенным раскаленным языком. Твари соревновались: скручивались в клубок, выполняли сальто с переворотом, скакалки кружились… вознаграждение – капля крови. За кружением черных существ не было видно лица Алекса, оно лишь изредка мелькало меж темных мантий, и было похоже на обрывок белого полотна, на котором небрежный художник черным грифелем вывел резкими линями брови, глаза, нос и приоткрытый рот.

Шаман

Сильный, продолжительный, охватывающий своей вибрацией атмосферу звук, не свойственный этому миру и скорее похожий на тот, что издает гигантский барабан при ударе в него, неожиданно прекратил весь этот хаос. Черные твари окаменели в немой сцене. В их широко раскрытых глазах читался ничем не прикрытый ужас. Еще мгновение, и они в панике, толкаясь и топча друг друга, спешили скрыться во тьме ближайшего оврага. Грудь Алекса освободилась от тяжелых тел, и он, сделав несколько глубоких вдохов, открыл глаза. Две, не желающие расставаться с добычей твари, скрутившись на земле в клубок, с хищной жадностью смотрели в его сторону. Алекс наблюдал за ними, но подняться не мог, лишь, защищаясь, занес над собой руку, сжимающую меч.

Звук, заставивший тварей в панике бежать, мгновение назад повторился совсем близко, и эхо высоко в скалах подхватило его. Не желавшие покинуть пир твари мгновенно скрылись в темноте. Этот звук обеспокоил и Алекса. Усилием воли он заставил себя приподняться. Ему все еще не хватало воздуха, в голове по-прежнему однообразно гудело, он был ранен и одинок. Из темноты в полосу света, словно призрак, плавно вошел человек с большим бубном в руке.

– Однако ты выглядишь лучше, чем я предполагал… Я спешил к тебе, боялся опоздать… Я успел! – сощурив и без того узкие глаза, открыто, не скрывая удовольствия, белозубо улыбнулся человек.

– Кто ты? – одними губами спросил Алекс.

– Шаман, однако, – ответил незнакомец, пристально и озабочено окинув взглядом рану на руке Алекса. – Не бойся, я шаман, я друг, я буду лечить…

Человек был низкого роста, коренастый и располневший. Жидкие волосы – смесь черных и седых – покрывали его голову, такого же неопределенного цвета были его тоненькие висящие усики. Хитрость и ум одновременно уживались в его взгляде. Движения его были энергичны, но несколько суетливы. Видавшая виды кухлянка, по всей видимости, купленная когда-то задорого, добротная и обшитая бисером, сейчас не сходилась на нем, она была увешана кожаными мешочками, перевязанными шнурками. Тут же, привязанные к поясу, висели деревянные коробочки и баночки. Довершал картину огромный бубен, чуть не в половину роста своего хозяина.

– Кто это были и почему ушли? – хрипло спросил Алекс, кивая головой в сторону оврага.

– Это демоны-стражники, они охраняли того, кто ранил тебя, – ответил шаман и неожиданно резво и умело принялся развязывать узелки на мешочках и баночках. – Враг твой, однако, шел к выходу, хотел демонам сиайру отдать, тут все об этом знают. Рана твоя, однако, совсем плохая, демоны порвали мышцы и ожог, однако, мне не нравится. Он тебя первым увидел, твой 232-ой вон, как светится, ты мишень, однако, а он – воин.

– По-моему, он просто трус. Наверняка убить меня хотел, но рука у него неверная, промахнулся он, – Алекс болезненно посмотрел на свое плечо. – Метил в сердце, а поранил руку. А мне говорили, что он искусный, хладнокровный воин.

– Мудрый человек тебя предупредил, однако. А враг твой точно – искусный воин, но плохой, злой, однако. Он хотел убить тебя жестоко, сделал гаввах и ушел. Я услышал тебя и успел, если б не успел, пришел бы, а ты мертв уже.

– Ты можешь объяснить поподробнее, пожалуйста? Я ничего не понял, – что такое гаввах? Второй раз слышу об этом.

– Надо успокоить твою боль, однако, не стоит приманивать демонов… – Шаман достал из мешочка какое-то сухое растение и некоторое время перетирал его пальцами, тихо шептал, выдерживая при этом определенный тональный ритм, его голос то возвышался, то убывал. Глаза шамана были прикрыты, тело его покачивалось в определенном ритме. Алекс отстраненно наблюдал за происходящим, наконец шаман открыл глаза и бросил щепотку растертой травы в рану на руке Алекса. Рану зажгло с новой силой, Алекс затаил дыхание, терпеливо ожидая результата. Конечно, его терзали сомнения – вправе ли он доверять этому человеку, но выбора у него попросту не было. Вскоре боль в руке исчезла, ясность ума и покинувшие было силы медленно, но ощутимо возвращались.

– Пахнет кровью, однако, посмотри, что у меня есть. Ни у кого нет, а у меня есть! – шаман осторожно с любовью открыл маленькую деревянную баночку.

Зеленая, как болотная тина, противная на вид мазь покрывало ее дно.

– Это дорогая, хорошая мазь, – с трепетом в голосе заметил шаман. – Сейчас намажу, все заживет, как на собаке, и никакого запаха. Ни какого гавваха! – Шаман зачерпнул пальцами мазь, соединил края раны и нанес ее. – Перевязать, однако, надо. Но чем? – шаман покрутил головой, явно чего-то высматривая. – Твой рукав… твой рукав – хорошая повязка, демоны разодрали его, и висит он на волоске. – Шаман дернул рукав и тот легко поддался. – Ты только посмотри, однако, рукав чистый и сухой, демоны вылизали кровь до капли, они голодные… Это совсем плохо… Теперь ты должен сказать спасибо, шаман отнял у демонов гаввах.

Глаза Алекса ожили, в них чувствовалось любопытство и интерес к жизни.

– И все же расскажи мне о здешних нравах подробнее. Да, и спасибо! Рука совсем не болит. Так какой гаввах ты отнял у демонов?

– Твой враг ранил тебя, ты получил боль, кровь, страдания. Я почувствовал твою боль далеко отсюда, я шаман, однако, я умею. Демоны тоже умеют. Всякое страдание любого существа, всякая его боль дают излучение, и неважно где – и здесь, и на Земле, и в мирах возмездия. Всякое чувство, однако, всякое волнение души дает излучение. Вот видишь – красная роса на земле и на растениях, красиво, однако, как лесные ягоды… Это и есть излучения людей – излучения злобы, ненависти, алчности… Демоны питаются ими, но этого им мало, – шаман судорожно хихикал и озирался по сторонам. – Не вставай, тебе нужно отдохнуть. Мазь действует сильно, однако ты, возможно, потеряешь сознание или перестанешь управлять собой, чего, однако, хуже.

– О, это меня очень успокоило, – с иронией улыбнулся Алекс. – Пока я не отключился, познакомимся. Меня зовут Алекс, – он протянул руку для рукопожатия.

Шаман обеими руками, с легким поклоном потряс его руку.

– Я шаман, однако. Имя мое называть нельзя, даже тебе. Я твой друг, однако не обижайся. Обида плохой советчик, сильно человека разрушает. Отдыхай и слушай меня.

– Враг мой ушел, мне нужно найти его, – с беспокойством и нетерпением сказал Алекс.

– Найдешь, он ушел вниз, но не сейчас… Он не спешит, он думает, что ты уже мертв, однако.

– Но каким образом он может думать, что я мертв, если он всего лишь ранил мне плечо.

– О, ты не знаешь! Он сделал гаввах и если бы я не успел, демоны разорвали бы тебя, как хищные пираньи. Излучения страдания и боли называются гаввахом и являются пищей демонов. Гаввах способен насытить многих, очень много демонов. Самое вкусное, желаемое блюдо на их пиру – тот гаввах, который получается при истечении физической крови и при физической боли людей или животных. В эти минуты выделяются самые жгучие излучения, особой силы, от которых демоны, однако, становятся демонами. Я уверяю тебя, чтобы получить этот гаввах еще и еще, они пустят в ход всю свою изощренную жестокость и фантазию мучителей.

Алексу стало не по себе – может быть, от действия целительной мази, а, может, от той жуткой развязки, что ожидала его.

– Так вот какой была бы моя участь! Я полагал, что враг мой плохой воин и рука его не точна. А он уготовил мне жуткую смерть, отдав меня любителям гавваха! Шаман, я обещаю тебе, я найду его, он не отдаст свою сиайру демонам. – Алекс встал, кровь его кипела и требовала решительных действий. Несомненно – он получил хороший жизненный урок – познал коварство зла и оценил добро. Но какой ценой! – Нам надо спешить, – в полголоса сказал Алекс. – Мне необходима помощь, и я прошу: пусть мой путь станет и твоим. Поделим невзгоды пополам. Что скажешь, шаман?

Шаман вздохнул глубоко и грустно, опустил глаза и не поднимал их.

– Я был в мирах возмездия и поднимался в миры просветления. Поверь, однако, для меня было бы честью разделить твой путь, но эти… они не позволят, – шаман исподлобья бросил взгляд в сторону скал. – Они давно там, они терпеливо ждут меня.

– Кто? – недоумевал Алекс.

– Блюстители кармы, – холодно ответил шаман.

Огромные существа, утопая в фиолетовом свете, стояли на фоне мрачной красоты скал. Атмосфера в неясном ожидании чего-то наполнилась таинственной тишиной. Существа были серы и полупрозрачны, как мутное стекло, тела мозаичны и прямоугольны. Их морды имели сходство с мордами сторожевых собак: те же торчащие уши и холодные, неумолимые, зорко наблюдающие глаза.

– Зачем они здесь?

– Бубен. Мой бубен… я ударил в него, однако, чтобы спасти тебя. Теперь меня ждет неминуемый спуск в нижние слои чистилищ, – обреченно вздохнул шаман.

– Почему? Ты не сделал ничего плохого. Так не должно быть… это несправедливо!

– Алекс, эти существа, блюстители кармы, высокоинтеллектуальны, они видят человека насквозь с самых первых дней его жизни. Они могут, однако, проникнуть в глубинную память человека и знают о нем все. Но сфера их чувств холодна, как лед, им абсолютно чужды любовь, ненависть, сострадание, справедливость… Их невозможно обмануть, однако, или вымолить пощаду. Они не уйдут, пока я не подчинюсь их воле и не начну свой спуск.

– Но в чем твоя вина?

– В их понимании, я предпринял труд по преобразованию чистилищ. Я, однако, вмешался в их жизненный процесс. Звук бубна, церковного колокола, свет церковной свечи действуют на демонов одинаково – демоны бегут, в панике бегут. Я спас тебя, а иначе я бы опоздал. Я обязан подчиниться, и я спущусь вниз, путь мой лежит через этот овраг, куда бежали демоны и твой враг. По всей видимости, они знают короткий путь в нижние слои. Ты, однако, несомненно, пойдешь за врагом своим, ты вынужден спуститься вниз.

– Шаман, отчего ты думаешь, что мой враг идет вниз? Он с большим трудом достиг последнего слоя, а сейчас идет вниз?

– Да! Он ищет защиты, однако, у тех, кто нес его вверх буквально на своих плечах, вступая в противоречия с блюстителями кармы.

Алекс невольно бросил быстрый взгляд вдоль скал – блюстители кармы не изменили своей позиции, их пристальные взгляды по-прежнему не отпускали Алекса и шамана.

– Начнем спуск, однако, – сказал шаман, – но будь осторожен – овраг кишит демонами-стражниками, они будут преграждать тебе путь, охраняя твоего врага.

Чем ближе они подходили к оврагу, тем мрачнее становился ландшафт – почва интенсивно фосфоресцировала, пересекаемая лучами лилового света, черный туман клубился над оврагом, создавая какие-то неясные устрашающие образы. У самой кромки оврага Алекс остановился и обернулся. Блюстители кармы удалялись, несмотря на свои огромные размеры, медленно и плавно. За спиной уже не было слышно множества голосов, отсутствовало всякое движение. Осторожно и неуверенно Алекс шагнул вглубь оврага, меч его был наготове, шаман шел за ним. Красные глаза демонов-стражников непредсказуемо возникали из темноты то там, то здесь, а гасли медленно, призрачно растворяясь. Здесь в овраге царствовала тишина, казалось, Алекс лишился восприятия, все остановилось, даже время. Тело его налилось тяжестью, было уставшим, ему хотелось спать. Желание лечь и уснуть вскоре стало непреодолимым. Ноги запинались одна за другую, полное безразличие ко всему доминировало над всем остальным.

– Шаман, помоги мне, если можешь, – едва выговаривая слова, попросил Алекс, – я не ощущаю тверди под ногами, совершенно неосознанно хочу спать. Что происходит? Может, это твоя мазь?

– Не волнуйся, однако, я однажды проходил этот путь. Не сопротивляйся охватившей тебя сонливости. Это осуществители кармы переносят нас в другой поток времени. Мы уснем и внезапно проснемся в изменившейся обстановке. Будь рядом, однако, дай мне руку, пройдем этот путь вместе, – сильно растягивая слова, вымолвил шаман.

Алекс ощутил руку шамана, как последнюю реальность, и забылся.

Безликие

Через некоторое время он открыл глаза и глубоко вздохнул, как если бы кто-то напугал его спящего или он вынырнул из воды, вынужденно долго пребывая в ней. Он лежал на спине в странной нелепой позе, в какой люди обыкновенно не спят. Его тело было изогнуто так, как если бы чья-то гигантская равнодушная рука швырнула его наземь за ненадобностью. Рядом, обхватив руками свои мешочки и баночки, лежал шаман, глаза его были открыты, но вставать он не спешил.

– Прибыли, однако, – хрипло прошептал шаман.

Алекс молчал, говорить не хотелось. Они лежали на дне огромной котловины, замкнутой среди невысоких, но неприступных откосов. Серую твердую почву покрывала растительность, чем-то отдаленно напоминающая мхи земной тундры, жесткими разорванными клоками она произрастала повсеместно. Множество людей присутствовало рядом, но никто из них не заметил или не хотел замечать появление шамана и Алекса. Не было сомнений, что обитатели этих мест – люди, но их лица были подобны блинам и размыты, как намокшая акварель.

– Шаман, посмотри: эти люди совершенно безлики. Отчего?

– Они, однако, на самом деле безлики. Они здесь таковы, какими прожили свою жизнь на Земле. Их память не омрачена тяжкими пороками и преступлениями. Но, однако, они действительно безлики – без воли, без духовности, без искусства…

– Они что, были слепы, глухи и немы?

– Нет, их сознание глухой стеной было отдалено от остального мира, оно погрязло в житейских заботах и беспокойстве только о материальном.

Алекс сел на землю, продолжая вглядываться в лица людей.

– Шаман, скажи, а эти, что имеют более четкие черты лица – менее отягощены кармой?

– И, да и нет, однако. Иные менее отягощены кармой, иные очистились, готовятся покинуть этот слой.

– А как? И возможно ли покинуть это место? Ни одной зацепки, непреступные откосы… но очень хочется уйти. Заметь, шаман, какая здесь скука и безысходность, и нет никакой надежды.

– Уйти можно… Только морем, однако! – слова шамана просто вывели Алекса из терпения.

– О каком море может идти речь? Вокруг ни капли воды, ни говоря уже о шуме прибоя, морском ветре, золотом песке…

– Однако морем, – не замечая перемены в настроении Алекса, продолжил шаман. – Вот видишь – между скал черную, отливающую серым свинцом, никогда не волнующуюся гладь? Это, однако, и есть море.

Алекс стоял неподвижно, смотрел на острые вершины скал, на черную гладь моря… на сердце было тяжело и тоскливо. Сострадание к обитателям этого мира переполняло его.

– Шаман, ущипни меня, скажи, что мы все еще спим. Я не верю, – Алекс в отчаянии покачал головой. – Я не верю, что это – реальность. Здесь не должны жить люди, даже если они и грешны!

– Успокойся, не старайся освободить свое сознание от действительности, таков закон кармы для них… А ты… ты должен пройти этот путь. Помни, у тебя – посвящение, сложная штука.

Яркое зарево над вершинами скал заставило Алекса взяться за оружие.

– Что это было? Очередной сюрприз?

– Это титан, однако, – нехотя откликнулся шаман. Он проводил ревизию своих мешочков и баночек со снадобьями, перекладывая их из одной руки в другую, и произносил диковинные их названия. Перечислив все, сокрушительно развел руками и начал пересчет заново. – Потерял все же, однако! Не самое лучшее, но нужное, – доложил результат ревизии шаман и обиженно вздохнул.

Они шли вдоль деревянных бараков без крыш, перегороженных внутри барьерами высотой до пояса. Множество людей сидели на деревянных лавках, которые, возможно, служили и кроватями в ночное время, занимались пустой, нудной и совсем бессмысленной работой.

– Там живут монстры… – чуть слышно поведал шаман.

– Не слышу! Кто там живет?

– Не шуми, однако, они все слышат и видят. Они там, за скалами, и это – их территория, – шаман окинул взглядом все вокруг. – Они огромны и бодрствуют все время. Я уверен, однако, ты не захочешь встретиться с ними один на один. Воспользуйся моим советом – веди себя тихо.

– Я хочу знать, кто там. Я хочу знать, с кем имею дело, – настаивал Алекс.

– Это они желают знать кто ты и зачем ты здесь. Это они будут иметь с тобой дело, если ты, однако, нарушишь их тишину.

– Я так и сделаю…

– Плохая идея, однако, очень опасная.

– Эй, вы, там, за склоном! – крикнул Алекс.

Люди сейчас же прекратили работать, их безликие головы как по команде повернулись в его сторону и застыли.

– О нет! Сейчас начнется… – Шаман присел и обхватил голову руками.

Страшный пугающий рев, сотрясая воздух, вызвал порыв ветра и поднял пыль. Рык повторился, за ним последовала громкая возня, сравнимая лишь с телодвижениями динозавров.

– Алекс, к земле, к земле! – тоненько завопил шаман.

Алекс присел, зажмурился и закрыл уши руками, спасая глаза от пыли, а уши – от ужасного звука. Алекс и шаман сполна наглотались пыли, песок скрипел у них на зубах. Существа за откосами все же угомонились и работа людей продолжилась. Время от времени существа швыряли из-за откосов груды предметов, скользящих по воздуху. Каждый из предметов сам находил того, кто должен над ним работать: чинить никому не нужную ветошь, мыть что-то вроде измазанных маслом и грязью склянок, чинить какие-то остатки искореженной мебели, надраивать металлические обломки. Выполнив работу, люди бросали обломки назад, и те плавно перелетали через неприступную стену и исчезали за ней. Алекс пытался лучше разглядеть лица людей, но тщетно – они были неразличимы. Но лицо крепкого и сильного мужчины привлекло внимание Алекса, оно было чутким и эмоционально выразительным, выражало безысходность рабства, нудность труда и беспросветную скуку. Отсутствие перспектив угнетало его.

– Шаман, обрати внимание вон на того крепкого мужчину с четким лицом, – сказал вполголоса Алекс.

– Вижу, однако! Я его сразу приметил. По всей видимости, он прошел здесь свой путь и ему предстоит не позднее, чем завтра, покинуть этот мир по морю, на черном корабле.

Мужчина швырнул сколоченный табурет в сторону склона. И, когда табурет исчез, оттуда послышалась громкая возня, угрожающие сопения, скрежет ломающегося дерева и исковерканный табурет вновь возвратился к мужчине. Яркая вспышка зарева взметнулась протуберанцем ввысь из-за черных скал, Алекс переключил свое внимание и мгновенно обернулся.

– Что все это значит? Я могу знать об этом хоть что-нибудь? – спросил Алекс, не отрывая взора от скал.

– Я уже говорил тебе, однако – это титан.

– Послушай, шаман, я тебя уверяю: здесь слишком опасно, чтобы выслушивать лекции по древней мифологии.

– Нет! Ты не знаешь титанов? Это не мифологические существа – это те, однако, кто были правителями на Земле, те, которые решали судьбы людей, стран, континентов. В этих мирах их называют титанами.

– Шаман, ты, наверное, сошел с ума. Но если не так, то ответь: какую связь имеет зарево и бывший правитель?

– Скажу лишь одно, несколько столетий назад низвергнутый в глубочайшие чистилища грузом кармы, неповторимой по своей тяжести, титан раскаялся, а зарева его молитв о прощении проходят через все слои и достигают слоев просветления, однако.

– Отчего он не поднимается сам? – удивился Алекс.

– Не знаю, однако. Знаю лишь, что силы Света помогают ему. Точно, однако, не могу сказать. Может, это и вовсе легенда… а, может, закон кармы…

– Ты говоришь: «Закон кармы, закон кармы»… Но, если есть закон, то существует механизм его действия, и закон, наверное, можно обойти.

– Нет, однако.

– Что – нет? – в голосе Алекса чувствовалось нетерпение.

– Нет – это значит нет. Закон кармы, однако, обойти невозможно.

– Насколько я знаю, любой закон на Земле можно если не обойти, то найти закон, нейтрализующий первый. Или смягчить его действие.

– Э… нет, здесь, однако, это не пройдет. Закон кармы действует везде и всегда. Механизм его действия состоит в том, однако, что нарушения нравственных законов влечет за собой утяжеление эфирного тела совершившего. Пока человек жив, утяжеленное эфирное тело остается, однако, как бы на поверхности трехмерного мира, а физическое тело играет роль спасательного жилета для утопающего. Но, как только связь физического и эфирного тела разрывается смертью, эфирное тело, однако, начинает погружаться глубже и глубже, из слоя в слой, пока не достигнет равновесия с окружающей средой.

– Зачем тогда блюстители кармы?

– Они следят за безотказным действием закона.

– Скажи, шаман, почему я, будучи «роботом» на Земле и не совершая никаких тяжких грехов, в своем посмертии кратковременно оказался в мирах возмездия? – спросил Алекс, он явно был доволен собой и уверен, что нашел хорошее противоречие.

Шаман некоторое время без особого энтузиазма почесывал затылок, щурил глаза и морщил лоб.

– Твоя смерть, однако, была очень быстрой и ты, как легкий поплавок, закинутый в воду, на мгновение нырнул вглубь и быстро всплыл на поверхность, – лениво ответил шаман. – Сейчас, однако, наступит ночь, необходимо найти себе место в бараке для ночлега.

И действительно – стало гораздо темнее, остатки света исчезли в огромной черной туче, нависшей над котлованом. Благодаря титану, где-то очень далеко за скалами то появлялись яркие зарева, то исчезали, оставляя на черной, неподвижной глади моря безразлично-холодную, отливающую металлом дорожку, похожую на обнаженный клинок. Было темно и прохладно, но даже в этой непроглядной тьме Алекса не покидало ощущение, что невидимый кто-то зорко и неотступно следит за ним. Казалось, воздух был пропитан опасностью, это утомляло. В конце концов острая потребность отдыха стала нестерпимой.

– Как я понимаю, заснуть или отдохнуть нам не удастся, это нереально, – без тени оптимизма заметил Алекс.

Алекс и шаман остановились у входа в барак. На входную дверь не было и намека, вход представляла большая широкая дыра. Множество людей находились здесь в ужасной темноте, они лежали на лавках, на земляном полу, полулежали, прислонившись к барьерам. Многие спали, не обращая внимания на вспышки света и рычание существ за откосами и наоборот, многие не спали – тихая и доверительная беседа заставляла их бодрствовать.

– Шаман, может, вернемся наружу, уляжемся там, у стены и скоротаем ночь?

– Не стоит этого делать, – тихо и спокойно произнес женский голос слева из темноты, Алекс обернулся и напряженно, но безрезультатно всматривался во тьму – поводов недолюбливать голоса из темноты у Алекса было достаточно. Но предосторожность была напрасной. Это стало ясно, когда очередная вспышка света обняла стройную фигуру женщины, стоявшую в проеме барака совершенно неподвижно, подобно изваянию древней богини, возникшей вдруг из ничего – из света. Лицо оставалось в тени, но ее волосы, длинные и пышные, светились бронзой и золотом.

– Те, кто ночевали снаружи… Они не вернулись. А она – манящая ласковая и все время плачет… Но они не вернулись, – сказала грустная растерянная женщина, исчезая в непроницаемой тьме.

– Постойте, не уходите! – Алекс сделал движение вперед, туда, где только что была женщина. – Кто? Кто она и отчего плачет? Почему они не вернулись? Где вы? Ответьте, пожалуйста! Не молчите.

Рука шамана коснулась плеча Алекса.

– Остынь, однако, она ушла. Пойдем, я нашел место для ночлега. Поспешим, однако, его могут занять! – увесистый тычок в спину от шамана привел Алекса в чувство, и он осторожно зашагал вперед.

– Первый, – тихо пробормотал шаман. – Второй, – раздался его голос недалеко впереди. – Третий, однако…

– Ты что там считаешь, шаман?

– Проемы, однако! Пятый слева – наш. Я нашел совсем хорошее место. Ты увидишь, там очень хорошо – два места на лавке. Четвертый и вот, однако, пятый. Дождемся света, и ты увидишь! Можно спать сидя…

Свет ворвался в проем с последними словами шамана. Это несказанно обрадовало Алекса. Он поймал себя на мысли, что капля света в этом мире может сделать человека почти счастливым, а его радость – несоизмеримой. Оглядевшись, Алекс заметил, что его нога стоит в сантиметре от руки, принадлежащей спящему человеку. Человек спал, прильнув спиной к косяку проема, темные пряди волос лежали на его лице с четкими и выразительными чертами. А на лавке сидел тот самый мужчина с четким лицом, которого шаман и Алекс видели еще днем, чинящим табурет. Здешняя компания была сугубо мужской.

– Проходите, устраивайтесь здесь, – сказал тот самый мужчина, указывая на место напротив себя, через старый покосившийся деревянный стол.

– Здесь, однако, все готовятся завтра отплыть на черном корабле, – выдавая осведомленность, пробормотал шаман, с большим трудом пробираясь вслед за Алексом к своему месту на лавке. Он протискивался между столом и лавкой, придерживая руками свои мешочки и баночки со снадобьями. Один мешочек все же имел такую неосторожность зацепиться шнурком за край стола. От неожиданности шаман дернулся вперед, затем медленно и осторожно подался назад, дрожащими пальцами распутал шнурок и освободил мешочек из плена. Только после этого он облегченно плюхнулся на лавку, позволив себе глубоко вздохнуть. Как только Алекс сел и получил возможность расправить плечи, веки его закрылись сами собой, раненое плечо его болезненно ныло, но это не мешало ему погрузиться в дрему. Мир в его сознании раскололся на две части: на мир внутри него – желающий отдыха, покоя, мира и гармонии; и на мир внешний – тревожный, холодный и совсем не уютный. Алекс сидел с закрытыми глазами и совершенно не желал, чтобы эти миры воссоединились. Когда сон был уже так близок, Алекс вдруг встревожился – ужасное подозрение закралось ему в душу: мысль, что враг его не спит и, как только все уснут, произойдет непоправимое. Борьба со сном казалась ему пыткой, он превозмог ее и спокойно открыл глаза.

Смит

– Что, не спится? – прозвучал из темноты голос того самого мужчины. – Мне тоже… Не могу спать – мысли о корабле не дают покоя, на нем я могу подняться вверх или опуститься еще ниже вниз. А мне нужно вверх! И, если моя Элис и жена погибли в той страшной катастрофе на Земле, то они естественно поднялись вверх – в слои просветления. Вы и представить себе не можете, как я хочу их видеть, – с глубокой тоской произнес тот самый мужчина.

– Да, однако, это была ужасная драма, – с сожалением заметил шаман, чем несказанно удивил присутствующих – все были уверены, что шаман давно спит.

– Шаман, вы не спите? Отчего же? И как вы можете знать о случившейся трагедии? – недоумевал Алекс.

– Да очень просто! Глубинная память – вот в чем секрет, однако. Я проник в вашу… да-да, в вашу память, – шаман сделал жест рукой, показывая на того самого мужчину, – и увидел все своими глазами.

– Как вы посмели? – возмутился мужчина. Все, что произошло – это моя жизнь, и никто, понимаете – никто не имеет право ничего знать! Только я! Я! – выпалил мужчина и ребром ладони бешено резанул воздух.

Но голос мужчины не выражал злости или упрека, скорее это был крик совести, отчаяние, неуверенность…

– Я должен, просто обязан попасть на этот чертов корабль, – продолжал мужчин. – И упаси Господи, если сиайра попадет в руки демонов. Я и мы все навечно застрянем здесь, а я должен, должен подняться в миры просветления, узнать о судьбе жены и Элис!

– Нет, однако, сиайра не попадет в руки к демонам. Вот человек, который этого не допустит, – шаман кивком головы указал на Алекса. – Он воин Света…

– Возможно, я стану им в будущем, – уточнил Алекс.

– Однако, у него посвящение – трудная штука, но он выполнит задание, он станет воином Света! – сказал шаман с таким видом, как будто все уже свершилось и предстоит всего-навсего торжественное облачение в плащ и вручение меча.

Алекс посмотрел на шамана бегло, но пристально, покачал головой и было видно – хотел что-то сказать, но промолчал.

– О да, – шаман почесал в затылке. – Ну, конечно, он должен многое узнать и понять в этой жизни, многому должен научиться.

– Да, да! Я и в самом деле подозревал, что вы не простой грешник, ведь вы совершенно особенный, вы – светлый, – взволновано говорил тот самый мужчина, протягивая свою руку через стол для приветствия. – Называйте меня Смитом, даже жена называла меня так… да и соседи тоже.

– Алекс, – коротко ответил Алекс, пожимая поданную ему руку. – У вас крепкая мужская рука, вы совершенно не похожи на хлюпика. Как вы оказались здесь? Наверное, произошла нелепая драка, потасовка и вы натворили невесть чего?

Внезапный всплеск света ослепил сидящих, но Алекс успел заметить, что лицо его собеседника бледно, дыхание едва заметно, одна рука крепко сжата в кулак, а другая без цели бродит по столу.

– Нет, – хрипло выдохнул Смит. – В моей жизни был один случай… а, может, и не один. И только здесь и сейчас мне дана возможность оценить все с иной точки зрения, отличной от той, с которой я жил долгое время на Земле. Так вот, я должен все рассказать вам Алекс, поверьте – это нелегко, но я хотел бы, что бы вы узнали все и увидели все своими глазами. Вы не должны повторить моих ошибок, а учиться на своих… у вас нет времени. Дело вот в чем, однажды – точно определить время я не могу – время слишком по-разному течет здесь и там, на Земле, и может случиться так, что на Земле прошли десятки лет, а здесь – всего месяцы. Я сознательно совершил безобразный, мерзкий поступок. Сейчас, я понимаю – это было служение Злу. Зло заманчиво, его жуткий блеск ослепил меня, это был зигзаг внутреннего пути, в высшей степени темный. День и ночь неотвязно преследует меня одна мысль – есть ли еще на свете какое-либо действие настолько низкое, мелкое и бесчеловечное. У меня нет смягчающих обстоятельств: в то время я не был несмышленым мальчишкой, дурных компаний в моем окружении не было, у меня не было мелкого, мстительного характера. Но за импозантным фасадом моего поступка скрывалось чистое Зло. Алекс, вы просто обязаны увидеть все своими глазами, я имею серьезные опасения, что мой словесный рассказ будет сбивчив и непонятен.

– Смит, но я не умею проникать в глубинную память!

– Умеешь, однако, – откуда-то из дремы, сонно ворочаясь и непринужденно зевнув, пробормотал шаман. Он вдруг оживился, подался вперед и бодро заговорил: – Ах, точно! Я, однако, совсем забыл сообщить тебе, Алекс, что все, кто побывал в мирах просветления, могут без особого труда проникать в глубинную память собеседника.

– Что же для этого нужно сделать, уважаемый? – с иронией спросил Алекс.

– Да подождите, однако. Тут есть несколько правил. Во-первых, однако, если ваш собеседник светлый человек и выше рангом, он имеет полное право препятствовать вашему вторжению в свою память, но проникнуть в его память возможно и без всякого труда, однако – с его позволения.

– Ну, а демоны могут проникать в нашу глубинную память?

– Да, конечно, но только высшие, как, однако, блюстители кармы. Есть и другие. Так же и ты, Алекс, не каждого демона раскроешь… – задумчиво продолжал шаман. – И главное, Алекс – я знаю, ты неминуемо приобретешь жизненный опыт, зрелость ума, высоких друзей, будешь готов давать советы, будешь хранителем многих тайн, пройдешь множество испытаний… И если, пройдя этот путь, твое сердце очерствеет и душа закроется, любовь ко всему сущему покинет тебя, доступ в глубины памяти людей или демонов будет для тебя невозможен, но сам ты станешь беззащитным и открытым для всех.

– Да, однако… – сказал Алекс, подражая шаману.

– Это я, знаете, так однако, к слову говоря… а, впрочем, дождемся света.

Свет недолго заставил себя ждать, вспыхнул необыкновенно ярко.

– Алекс, тебе нужно всего-навсего пристально посмотреть в глаза собеседнику. Смит, а вы продолжайте свой рассказ. Вот, собственно, и все. – Шаман зевнул, без надобности потрогал мешочки со снадобьями и закрыл глаза.

Некоторое время царила тишина, Смит молчал и сидел так, как обычно это делает долго нездоровый человек – принуждая себя, с затаенным желанием на скорейший отдых и, может быть, выздоровление. Алекс пристально смотрел в глаза Смита, пытаясь распознать его мысли, но тщетно.

– Да, – сказал, наконец, Смит в глубокой задумчивости, но посмотрел довольно дерзко и скривил рот на манер улыбки, – зачем я жил? Для какой цели? Возможно, она существовала, но я не распознал ее… – продолжил Смит. – Я утилитарно воспринимал все существующее вокруг себя. Для меня не существовало ни животных, ни растений, ни даже людей, которые не были мне близки или знакомы. Зверей, птиц, растений, насекомых, людей – все на свете я расценивал исключительно сообразно тому, в какой мере они полезны мне. Я был абсолютно уверен, что не я живу в большом мире, а мир существует исключительно для меня. Я заботился только о материальном, только о своем процветании. Я ощущал ценность только самого себя. «А, значит, – думал я, – самой природой указано пользоваться жизнями животных и растений так, как это мне полезно, – выпалил Смит на одном дыхании. Он устало опустил голову себе в ладонь, помолчал немного, а затем продолжил: – Я хочу начать все с самого начала… – Глаза его потемнели, но были по-прежнему печальны, он улыбнулся, стараясь скрыть волнение от нахлынувших воспоминаний. – Элис… У меня есть дочь Элис, ей всего пятнадцать лет. – Смит отвернулся, но Алекс успел заметить влажный блеск его глаз. – Моя дочь Элис, она такая хрупкая, тоненькая, совсем не такая, как все ее сверстницы. – Смит доверительно, совсем открыто взглянул Алексу в глаза, все равно как близкому другу. Алекс ответил тем же.

Неожиданно стало совсем светло, Алекс изумленно огляделся, пытаясь понять причину произошедших изменений, но то, что он увидел, показалось ему невозможным. Он, как и прежде продолжал сидеть на лавке в бараке, но глаза его осматривали другой – нездешний, незнакомый ему мир. Этот другой мир он видел так, как если бы перед ним был аквариум с рыбками, который можно беспрепятственно рассматривать со всех сторон, не выдавая при этом своего присутствия. Это было чистое созерцание, без всякой возможности влиять на события. Чувства захлестнули Алекса: страх, осторожность, любопытство и радость – все смешалось, и он понял, что проник в память Смита. Он ясно слышал рассказ Смита, похрапывание шамана и одновременно видел, как тихий летний вечер заполнил тот, нездешний мир, как солнце там уже касается верхушек леса, который тянется по одну сторону неширокой реки. Золотой с багрянцем, солнечный свет мягко струился сквозь замысловатый ажур листвы. Теплый, слегка влажный ветер, напоенный дивными запахами трав и цветов с ближайших лугов, беззаботно, как ребенок, играл листьями и шуршал, прячась в высоком прибрежном камыше. По другую сторону реки был холм, покрытый травой и луговыми цветами, который спускался почти к самому ее берегу, зелень холма не доставала воды всего несколько метров. Этими несколькими метрами владел песок, крупный, чистый, зернистый. Песок уходил в воду, выстилая собой пологое дно. Вода речушки – чистая, звенящая, но прохладная, по всей видимости рожденная множеством ключей, бивших с ее дна, не дававших ей прогреться и создававших ее течение.

Раскидистые ивы, росшие у самого берега, касались своей листвой воды. У самой поверхности водной глади качались на ивовых ветвях стрекозы, ловя лучи солнца, и их длинные прозрачные крылья отливали золотом.

– У меня было два дома: один мой – белый, новый, оснащенный современным оборудованием, и старый дом – дом моих родителей, доставшийся им от их предков, он был заброшен. Я подумывал его восстановить и продать, желая извлечь хоть какую-то пользу… – продолжал Смит, а Алекс продолжал изучать местность.

Главной особенностью здешних мест были зеленые холмы и дома на них. Дома не располагались стройными рядами, привязанные друг к другу, как это обычно бывает в пригороде больших городов. Казалось, чья-то рука разбросала средь холмов приличную горсть белых камней – это и были дома, красивые, независимые, беспорядочно обросшие садами, беседками и цветниками. Замысловатая сеть дорожек и тропинок огибала дома со всех сторон, они как маленькие ручейки вливались в большую, имеющую немало развилок дорогу. Едва ли не на самой окраине поселка была церковь, древняя, из красного кирпича с большими окнами – витражами из разноцветного стекла. Церковь своим высоким шпилем упиралась в вечернее, начавшее густо синеть небо, в котором с громкими криками допоздна носились стайки ласточек, ловя корм для своих птенцов. Огромный старый сад отделял церковь от такого же древнего дома, удивительно, что плодовые деревья этого сада не только не погибли, но некоторые до сих пор плодоносили. Совсем не глубокий колодец с холодной прозрачной водой в нем, обрамленный большими серыми камнями, поросшими зеленым мхом, придавал саду некоторую волшебную таинственность и благородство. Дно колодца было темным, почти черным, а поверхность зеркальной, и всякий, кто смотрел на воду в колодце, видел свое ясное отражение – это завораживало. Любое движение воды – пусть то ветер налетел, листик или веточка с дерева падали в воду – и на ее поверхности возникала тонкая рябь и отражение смотрящего в него таинственным образом начинало качать головой, беззвучно говорить, что приводило смотрящего в замешательство и разжигало душевное волнение. Многие вскоре покидали это место, но некоторые не могли оторвать глаз от волнующей глади. Не замечая времени, они сидели на серых камнях в задумчивости и мечтаниях, но, уходя, часто не могли вспомнить, о чем были их мысли и мечты, однако отмечали прилив сил и бодрость духа. В округе поговаривали, что старый колодец исполнял желания, если очень этого захотеть и нашептать желаемое, наклонившись к воде. Однажды Элис, будучи еще совсем маленькой девочкой… – продолжал Смит. – Наш край был богат разнообразием ягод и фруктов, да и привозных было немало, но вот гранатов в нашу местность не завозили, ограничиваясь гранатовым соком. Так вот, однажды Элис бежит мне навстречу и держит в руке большой гранат. «Папа, папа, – кричит она. – Ты только посмотри, что у меня!» – и протягивает мне гранат.

Алекс видел маленькую изящную девочку, белокурую и голубоглазую, с большим гранатом в руке, корочка граната была малиновой, а венчик его был подсохшим и коричневым…

Это была Элис. Но Смит… Алекс не сразу узнал его, конечно, это был он, но – другой Смит, другой человек, не похожий на этого Смита, сидящего в бараке перед ним. Алекс, несомненно, видел то же лицо, но здесь, в бараке, у этого Смита, было другое лицо: испытания оставили на нем свой след, морщины тонкой паутиной легли вокруг его впалых глаз, но в них сиял живой огонь жизни, стойкость, непреклонность, они смотрели сострадая и понимая, было ясно, что это – сердечное участие. Там, в другом мире, навстречу Элис шел другой Смит – широкие плечи, зоркий глаз, налитое здоровьем, обветренное лицо. Храбрость, честность и прямота – вот то, привычное и неизменное выражение его лица. Во взгляде чувствовалось самоуважение, даже самовлюбленность и не было и тени сомнения – его уважают все. Смит улыбнулся дочери чувственными губами, но глаза его не смеялись, а по-прежнему выражали прямоту и осознание собственного великолепия.

– Элис, кто дал тебе гранат? Тебе предложили купить его? Какую цену они просят? – Смит взял на руки дочь и поднял на вытянутых руках над головой. Мышцы играли на его руках, но шея его при этом даже не дрогнула – физически крепкий самец чувствовался в нем. – Скажи, Элис, сколько стоит гранат? И не сомневайся, если моя дочь что-то захочет, твой папа даст две, три цены и купит один, два… десять гранатов, – уверенно с поэтическим пафосом сказал Смит, ставя Элис на ноги.

– Папа, денег не надо – это колодец, что в саду, исполнил мое желание. Тот, старый… Ну, вспомни! Я загадала желание и прошептала его воде в колодце… – неистощимый свет наполнил ее глаза от ощущения чуда, щеки разрумянились, радость переполняла ее сердце. – Ах, папа! Сегодня утром, я пришла к колодцу, а он… – Элис подняла гранат вверх, очарованно глядя на него. – Он плавает в колодце. Я знаю – это колодец… Это колодец мое желание исполнил!

Смит помрачнел и с некоторым разочарованием в голосе произнес:

– Дочка… Элис, пойми, необходимо быть разумной в этой жизни, чудеса бывают только в сказках для маленьких, малюсеньких девочек. Но ты-то у меня большая, и надо, как твой папа, иметь трезвый взгляд на вещи.

Элис все еще взволнованно продолжала:

– Я заметила его издали и подумала, что это дети оставили тут мячик, они играли здесь раньше меня. Но папа, этот гранат только для меня… Он плавал посередине колодца. Я наклонилась, чтобы взять веточку и достать гранат, но веточка мне и не понадобилась. Едва я подняла голову, гранат уже был у самых камней, с моей стороны. – Элис сделала глубокий вдох, словно ей не хватало воздуха, восторженно и с большим доверием посмотрела на отца.

– Элис прекрати сейчас же, – не повышая голоса, сквозь зубы процедил Смит. – Я не хочу этого слышать, тебя обманули, над тобой посмеялись! Понимаешь, тебе нужно учиться трезво мыслить – это значит быть умной. Чтобы жить, не нужно никаких фантазий! Я обещаю: я разузнаю, кто придумал все это, и я уверяю, мало ему не покажется. Твой папа – запомни – всегда защитит свою Элис!

– Помню, – продолжал Смит, – зло кипело внутри меня. Я перечислял в уме всех тех, кто мог бы это сделать: «Наверное, служители церкви – больше некому, они ухаживают за садом и чаще других бывают там. Добродетели! Случайные свидетели игры дочери, творцы дешевого чуда. Это они морочат ей голову, они плодят вокруг себя чудаков, погруженных в утопические мечтания!» – вздохнул Смит.

– Элис, дай мне гранат, – едва скрывая раздражение, попросил Смит.

– Но, папа! Это – мой гранат, и я хочу узнать, что в нем внутри и каков его настоящий вкус.

– Я сказал, дай мне его!

Радостный свет исчез с лица Элис, она взглянула на отца, и взгляд ее был полон тревоги и непонимания. Губы были крепко сжаты, весь ее вид выражал молчаливый протест. Но Элис не могла не подчиниться отцу, она нехотя протянула ему гранат.

– Ты хочешь посмотреть, что там внутри, так смотри же! – Смит без особого труда разломил гранат руками, яркие светящиеся зернышки веером разлетелись в стороны, сок мелкими каплями забрызгал лицо Элис.

Элис отпрянула назад, а Смит продолжал ломать гранат на мелкие куски, бросая их на землю, и совершенно не замечал Элис. Когда Смит покончил с гранатом и посмотрел на дочь, она тихо плакала и выглядела глубоко несчастной, в глазах ее не было и следа прежнего доверия отцу. Смит не заметил перемены настроения дочери.

– Элис, перестань плакать, ну же. Я куплю тебе еще гранат, а этот тебе не нужен. Ты должна жить, как твой отец – твердо стоять на ногах, а не быть глупенькой мечтательницей. Ты поняла меня, дочка?

Элис слабо кивнула головой, не поднимая глаз, а Смит взял ее за руку и они пошли к дому. Свежий ветер с реки обдувал лицо Смита, которое, как и прежде, выражало честность и рассудочность.

– Я был плохим прихожанином. Ходил в церковь по большим праздникам, любил, когда жена и Элис красиво одетые шли рядом, мне было приятно слышать, как люди, проходя мимо, говорили: «Посмотри на семейство Смита, какие красивые его жена и дочь, а сам Смит – настоящий хозяин и семьянин».

Но не позднее, чем на следующее утро, оставив все дела, я отправился на утреннюю молитву с одной целью – поговорить со святым отцом об Элис. После молебна я поджидал его у входа в сад, я знал, что он ежедневно, в любую погоду совершает прогулку в саду в одиночестве, наедине со своими думами. День был очень ярким, свет мощным потоком лился с небес, но жарко не было и душно не было – только свет, всепроницающий и почти осязаемый. Дверь в церковь отворилась – это вышел святой отец с библией, прижатой руками к груди. Ветер, не тот легкий ласкающий землю, а плотный, как огромное живое существо, вездесущий и любопытный подхватил длинные одежды святого отца, бросил их, метнулся к Смиту, взъерошил ему волосы и наполнил собой его легкие.

– Доброе утро, святой отец, – как можно более сдержанно и учтиво проговорил Смит.

– Спасибо, утро действительно очень хорошее, но я замечаю тревогу в ваших глазах. Что-то случилось, сын мой?

– Скорее, это не тревога, а забота об Элис – о моей дочери, – спокойно и непринужденно продолжил Смит, но руки его упали вдоль туловища, а кисти рук сжались в кулаки.

– Да, хорошая, умная девочка, я часто вижу ее в саду, она там играет и, что приятнее всего – читает много детских книг, – святой отец не спеша свернул к садовой калитке.

Смит же не шел рядом, а как хищное животное, готовое к атаке, шел перед святым отцом, пятясь назад, не отворачивая лица и глядя ему в глаза.

– Уж не случилось ли с ней чего? – с сердечным участием спросил святой отец.

– Да, случилось! – выпалил Смит, гордо подняв голову.

Здесь, в бараке, Смит сделал движение, как будто порывался встать и уйти, но махнул рукой, сел и продолжил свой рассказ.

– Совсем не знаю почему, но я был уверен, что гранат для Элис подбросил именно святой отец. Подозрений на этот счет было немало. Я вспыхнул, как порох и прямо, без всяких намеков, высказался на этот счет.

– Вот так-то, святой отец, – закончил я, – прошу вас освободить Элис от дешевых чудес. Я хочу, чтобы Элис была успешной и свободной в этой жизни, чтобы ее не держали утопические догмы. Я понимаю, святой отец, что церковь нужна людям на этом этапе жизни. Но, я не хочу, чтобы Элис отказалась от личной воли ради рабской покорности воле вашего Божества!

Алекс видел, как святой отец медленно поднял на Смита глаза, они выражали глубокую задумчивость. Неожиданно, как бы продолжая свои мысли вслух, святой отец произнес:

– Да, самолюбие, клубок из всех разновидностей эгоизма… а сердце пусто… Самые счастливые люди – невежды. Позвольте, – уже совершенно ясно глядя на Смита, продолжал святой отец, – но что до вашей Элис, то к злополучному гранату я не имею ни малейшего отношения. А что касаемо религии… – глаза святого отца засмеялись, но лицо его оставалось неизменно спокойным. – Это лишь призыв к любви и к свободному богосотворчеству.

– Я фермер, и чтобы выращивать гусей, уток, кур не нужны мечтания о всеобщей любви. Достаточно и того, что я люблю свою жену и дочь. В жизни необходимы лишь несколько факторов для успеха – здоровье, крепкое тело, расчетливый ум, крепость нервов, твердые и ясные желания и пользование природой – едой, теплом, светом – всем, что она дает. Вот и все! И – никакого зла. И зачем эта ваша любовь ко всему сущему? Вы, священнослужители, столетиями молитесь, взывая к Богу, пытаясь искоренить Зло. И где же результат? Где он? Вы же говорите: «Господь всемогущ…». Если не так, поправьте меня, святой отец!

– Да, Он всемогущ.

– Но, если Он всемогущ – Он ответственен за зло и страдание мира. Следовательно, Он не благ. Вы сами противоречите себе, святой отец.

– Поймите, Смит, я не собираюсь сейчас навязывать вам, как вы говорите, утопические идеи – вы зрелый человек. Я выскажу лишь опыт, накопленный поколениями. Господь – это духотворящая власть, действующая во всех душах, не умолкающая даже в глубине демонических миров и направляющая миры к чему-то более совершенному, чем добро и более высокому, чем блаженство. У Бога – всеобъемлющая любовь и неиссякающее творчество слиты в одно. Поверьте, Смит, для Господа, который творит миры, галактики не составило бы ни малейшего труда создать сразу, предположим, людей добрых, любящих Бога, друг друга, честных, справедливых и покорных, подчиняющихся только Творцу. Но как эти люди были бы похожи на машины или рабов! Господь творит из себя, и Он – свободен. Свобода – это не хаос, а возможность различных выборов. И этой свободой Господь наделил всех, и ангелов – в том числе, чьим Творцом Он является. А результат выбора некоторых вы знаете, Смит – появился отступник, и за ним пошли многие. И бытие многих миров определилось отрицательным выбором, их утверждением только себя, и их богоотступничеством. Отсюда то, что мы называем Злом мира, отсюда страдание, отсюда жестокосердные законы и отсюда же то, что эти Зло и страдания преодолимы. Это произойдет не сразу же, не в мгновение ока, не чудом, не внешним вмешательством Божества, но длительным космическим путем изживания богоотступническими мирами их Злой воли.

– Но человек слаб, святой отец! Жизнь диктует ему свои законы, и у него нет выбора.

– У человека всегда есть выбор. Он свободен, и не нужно отказываться от личной воли, важен лишь выбор человека, голос его сердца, разума и не нужна слепая покорность религиозным силам, зависимость от них. Зависимость рождает невежество, а невежество приводит к рабству – религиозному рабству в том числе. Вот почему нужна свобода выбора, и Господь дал эту свободу каждому, он ждет не рабов в свой стан, а союзников. От человека требуется лишь малое – не допустить к себе Зло и принять добро.

– Поздравляю вас, святой отец! Вы ловко ушли от моего прямого вопроса о моей дочери Элис… И что, мы станем говорить между собой? Все, что вы наговорили – все воздушно, призрачно, – Смит посмотрел холодно и коварно, но вдруг поклонился святому отцу с насмешливой улыбкой, выпрямился и, не оборачиваясь, большими шагами пошел прочь…

Внезапно очередная порция света охватила сидящих в бараке. Шаман спал, держась руками за мешочки со снадобьями, что вызвало у Алекса невольную улыбку. Смит сидел прямо, вытянувшись в струнку, он сглотнул слюну – у него пересохло в горле, ослабил воротник и продолжил свой рассказ.

– Тогда я чуть было не ударил святого отца, я был уверен, что он посмеивается надо мной, как и над Элис, уходя от темы и навязывая мне свои фантазии. Честно говоря, из всего сказанного им понял я лишь меньшую часть. А ударить святого отца не посмел – его уважали в нашей округе, а я слишком ревностно относился к своей репутации. Жестокое бессилие переполняло меня, и я искал ему выход. Придя на ферму, работал, как проклятый, и к концу дня я, смертельно усталый, шел домой и ни о чем уже не думал и ничего уже не хотел, кроме как принять душ и отдохнуть. Алекс, это – воспоминания многолетней давности, но сейчас я пожелал бы вернуться в тот, самый первый вечер… Так вот, с фермы я шел всегда пешком, любил чувствовать на себе уважительные взгляды соседей, выслушать их приветствия и узнать последние новости, произошедшие за день в нашей местности. Все было как обычно – по пути к дому я мысленно подсчитывал количество грудок, крылышек, лапок, окороков, – утиных, куриных, которые можно будет продать, сколько гусиной печени… О птице, которую я выращивал, я никогда не думал, как о птице, только как о мясе. Что меня удивляло – моя жена всегда думала о курах, утках и гусях, как о птицах, и поэтому не бывала на ферме, да и мяса не ела. Он помогала мне, сидя за компьютером, вела бухгалтерские и юридические дела…

Птичий грипп

Алекс видел, как навстречу Смиту идет человек в летнем, слегка помятом костюме, в шляпе и… навеселе.

– Навстречу мне шел Питер – он работал на ферме в соседнем поселке у моего конкурента, дела которого шли даже очень неплохо… честно говоря, он наступал мне на пятки.

– Привет, Смит, чувствую, ты еще не знаешь главной новости! А новость в том, Смит, что ты вскоре станешь самым богатым человеком в округе, твой конкурент скоро бах! – Питер громко хлопнул в ладоши. – И лопнет!

– Питер, ты навеселе… Перестань дурачится.

– Мне грустно, Смит. Я скоро останусь без работы, да и выпил я только по этому поводу.

– Что случилось, Питер? Тебя увольняют за выпивку? И без тебя, несомненно, рухнет предприятие моего конкурента – я правильно понял тебя, Питер? Мне так не хочется огорчать тебя, Питер, но придется. Возможно, ты об этом даже не догадываешься, но твое место займет другой – незаменимых людей не бывает, и этот другой с большим удовольствием будет получать твои денежки, Питер… Заметь, Алекс, как я разговариваю с Питером. Соленая шутка, обстоятельная речь, ну, чем не образец человека-мужчины? Какая крепость нервов – в то время мне казалось, что это сила духа. Алекс, все оказалось ложью, все декорации и таких, как я много, они опасны. Эти, так называемые, мужчины – мнят себя гордыми сынами природы… А правда в том, что они всего лишь продукт цивилизации – расчетливы, себялюбивы и жестоки… – И Смит снова углубился в свои воспоминания.

– Нет, Смит, я сам уйду, не позднее, чем завтра, когда все прояснится. Неужели ты думаешь, что я останусь оплакивать последнюю подохшую курицу, а затем и сам протяну ноги?

– Питер, как трогательно, я сейчас заплачу… но что же случилось? Признаюсь, ты меня заинтриговал, – Смит засмеялся свободно и с удовольствием.

– Смит, иногда следует держать в руках газетные листы, а не только денежные купюры, или ты не покупаешь газет из экономии? В таком случае, позволь мне тебя просветить. Недалеко, в сотне милях отсюда, появился птичий грипп. Если ты не знаешь, Смит, так я скажу – это заболевание птицы, подчистую уничтожающее все поголовье. И самое печальное, что эта болезнь передается человеку, она весьма опасна… Сегодня утром на ферме моего хозяина обнаружены восемь кур, отдавших концы, и еще какая-то часть птицы ведет себя странно: иные очень вялые, ничего не едят, иные хромают.

– А дальше-то что? – не выдержал Смит.

– А дальше… Завтра приедут эпидемиологи и, если обнаружат болезнь – уничтожат все поголовье, проведут дезинфекцию и закроют ферму. Правда, на время…

– Но есть же какая– то надежда! – обеспокоенно заговорил Смит, отбросив браваду и условности.

– Есть, конечно – вакцина для домашней птицы. Ее доставят на самолете из центра, но если птица больна, ее все равно уничтожат. Так что – береги свою ферму, Смит, не будь дураком. Если твоя ферма уцелеет, возьмешь меня на работу? – Питер вдруг весело и пьяно засмеялся. – О, забыл самое главное – заразу, как выяснилось, распространяют перелетные птицы, прилетевшие из других стран.

– Что же делать?

– Думай, что делать, Смит! Хорошо я тебя загрузил? – весело и бесшабашно сказал Питер, но вдруг поник, слившись со своим поношенным мятым костюмом, и шатко побрел прочь.

Смит же пошел по тропинке к дому, все так же прямо держа спину и с достоинством отвечая на приветствия соседей. Но Алекс заметил, что-то изменилось в Смите – нечто, таившееся до этого момента, зашевелилось, забеспокоилось и обнаружило себя холодным блеском его глаз. И это нечто вызвало у Алекса ужас и отвращение. У самого дома, под навесом, увитым плющом, покачиваясь на качелях, Элис читала книгу. У нее на коленях, свернувшись клубком, лежал большой пушистый серый кот, которого Элис гладила, а тот мурлыкал от удовольствия.

– Сколько раз я просил тебя, Элис, чтобы кот не лежал у тебя на коленях, убери его немедленно!

– Но почему, папа? Кот такой хороший, мягкий, пушистый… Подойди, послушай, как он мурлычет.

– Ты же знаешь, Элис, я терпеть не могу этого кота… и эту собаку, которую кормит и вечно гладит твоя мать. Я не могу понять одного… – Смит схватился за голову, едва сдерживая ярость, – зачем они нужны вам? Если где-то они полезны, то в этом доме – это самые бесполезные твари, наглые, требующие кормежки и ласки. А кот этот – кладезь, источник всякой заразы. Я уверен – он облазил всю округу в поисках мышей! Он ловит и, представь себе, ест их.

– Но папа!

– Ни каких но! Убери его, или я сам сделаю это! – Долго не раздумывая, Смит схватил кота за шкирку и швырнул его подальше в траву.

Кот взвился в руках Смита, поджал уши, сердито зашипел но, приземлившись, не убежал, а затаился, спрятавшись внутри куста.

«Ах, как изменилась Элис, – думал Алекс. – Здесь она – настоящая девушка, совсем не та девчонка, которой кто-то когда-то подарил гранат, – высокая, тонкая, гибкая, глаза голубые, печальные…»

– Она красива! – не замечая окружающих, восхитился Алекс.

– Да, правда, она красива. – Смит сложил руки на груди и сжался, как от боли, опустив голову на грудь. – Я очень любил свою Элис и сейчас люблю ее, но иногда я не понимал ее и кое-что в ней мне казалось странным. Этот кот, неотступно следующий за ней… – Смит глубоко вздохнул. – Элис с удовольствием помогала матери по хозяйству, но, улучшив момент, все свободное время отдавала чтению книг и лошадям. Она была прекрасной наездницей, любила этих умных и красивых животных. Но, что меня очень раздражало и сердило, так это то, что Элис так же любила сама кормить их и чистить. «Зачем это ей?» – недоумевал я, ведь работники конюшни прекрасно справляются со своими обязанностями. Я просил Элис, приказывал ей не делать этого, но все зря. Каждый год в нашей местности проводились скачки на лошадях. Я тоже выставлял своих лошадей на бега. Это был грандиозный праздник для всех – молодых, пожилых и стариков. Я непременно бывал с семьей на этом празднике. Каждый приходил сюда получить то, чего желал – бега, музыку, конкурсы, выставки народного творчества, сладости и напитки. Вечером, когда взрослые расходились по домам, молодежь устраивала вечеринку, где были конкурсы, игры и танцы допоздна. Но Элис не бывала на этих вечеринках, хотя никого запрета на этот счет не было. Часто, проходя со своей семьей мимо нарядно одетой кучки молодежи, я слышал примерно такой разговор: «Смотрите, какая красивая девчонка! Я обязательно сегодня буду танцевать с ней!» – говорил какой-нибудь парень. А девичий голос, смеясь, отвечал: «Спорим, ты не станцуешь с ней ни одного танца!» – «Почему?» – удивлялся парень. «Ты что, не знаешь? Это же странная Элис, она не бывает на вечеринках, а сразу после скачек бежит домой читать свои дурацкие книжки!» – И все дружно смеялись.

Мне, как отцу, было неприятно это слышать. Иногда, выпив значительную порцию виски, я упрекал жену в том, что она совсем не занимается воспитанием дочери. Жена успокаивала меня, говорила, что Элис прекрасно учиться, она поедет в большой город и там найдет свое счастье. Но у меня было другое мнение на этот счет. Я был уверен, что это Святой отец морочит голову Элис своими проповедями… Я, – продолжил Смит, – имел успех во всех делах, но какое-то неизъяснимое волнение не покидало мою душу, тяготило меня. Я, наверное, один из тех, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные, порой необъяснимые – светлые, а, может, темные и ужасные вещи. Вам, Алекс, не случалось замечать у людей такой странности?

Алекс не ответил, он был увлечен событиями из прошлого Смита… Войдя в дом, Смит не нашел себе отдыха, не мог, как и прежде, находиться в нарочито равнодушном спокойствии, а взгляд его, долго ни на чем не задерживаясь, был проницательным и дерзким. Какое-то время он холодной тенью ходил по дому, затем немедля засобирался куда-то.

– У меня есть срочные дела на ферме, – сказал Смит жене, надевая синюю рабочую куртку и направляясь к выходу. Жена не проронила ни слова в ответ, но посмотрела ему в глаза, и Алекс заметил в них что-то похожее на упрек. Смит молча шагнул за порог.

– Когда я вышел на улицу, – продолжал Смит, – был прекрасный вечер, это была его завершающая часть: солнце еще давало вдоволь света, хотя подошло почти к самому горизонту. Небо отдыхало от птичьих голосов, на смену которым пришло громкое стрекотание насекомых в траве и безудержное торжественное кваканье множества лягушек. Я не замечал этой красоты и не слышал чарующих звуков природы, – казалось, я сходил с ума. Мое воображение плодило картины одну ужасней другой. Это был адский калейдоскоп – видения возникали, рушились, творя следующие. То я видел свои фермы разоренными, то более чем скромное существование своей семьи и самое непоправимое – я видел свое унизительное положение. В смятении я добрался до развилки тропинок, слабо понимая, куда и зачем я иду, одно я знал наверняка: я должен любой ценой спасти свои фермы от вымирания и разорения. Мои ноги сами ступили на тоненькую тропинку, ведущую к старому дому моих родителей. Весь путь, как мне казалось, занял всего несколько мгновений, и я не встретил ни одного прохожего на своем пути. Дом, к которому я так стремился, был странным и необычным. Некогда он жил бурной жизнью – постоянно строился, перестраивался, и судить о каком-то архитектурном ансамбле было весьма затруднительно. В нем соединились черты добротного деревенского дома и старинного замка. Первое, что притягивало взгляд – это серый камень, им был выложен первый этаж дома и колодец в саду. Камень принял на себя немало ветра, дождя и солнца, местами порос мхом и пучками зеленой травы – он был стар, но не утратил своего благородства. Этот же камень давал дому дорожку, густо забитую низкой зеленой травой, и заключавшую дом в кольцо.

Смит, промчавшись через сад, направлялся к широкому каменному крыльцу под чугунным навесом, две боковые стороны которого уходили в землю и представляли старинную замысловатую ковку – сплетение цветов, гроздьев винограда вокруг большого выпукло-вогнутого щита с изображением рыцаря в доспехах и с мечом. Смит почти бежал по каменистой дорожке, споткнулся обо что-то и застыл, как вкопанный, подняв голову вверх.

– Я был поражен. На верхних этажах горел свет! «Кто там, что ему тут надо?» – задавал я себе вопрос, кровь отхлынула с моего лица, неприятный холод крепко засел внутри меня. С этой минуты мной двигали неудержимое любопытство и страх, – продолжал свой рассказ Смит. Лишь мгновение Алекс не сомневался, что на верхних этажах, действительно зажжен свет, но понял – это солнце бросает свои косые лучи на давно не мытые арочные окна, и солнечный свет отражается в них, как в зеркалах, создавая полную иллюзию льющегося изнутри здания света. Что-то мистическое навевала эта старая громадина здания. Возможно, виной всему был старый плющ. Своими корнями он уходил в землю у самого основания дома, а его толстый коричневый ствол подымался до второго этажа и здесь давал множество голых коричневых ветвей, они переплелись между собой, и казалось – дом, как сосуд для вина, стоит в плетеной корзине. Лишь достигнув третьего этажа, плющ мощно выпускал свою темно-зеленую, бурую и красную листву. А, может, это волнующее настроение творили две башни, возвышающиеся по обе стороны дома над дубовыми дверями, увенчанные флюгерами в виде двух рыцарей в доспехах, один прижимал к губам трубу, подняв голову вверх, другой держал обнаженный меч. Флюгеры вращались, скрипя воинственно и мрачно, сея беспокойство, которое вынуждало затаивать дыхание и насторожиться. Алекс видел, как Смит, обнаружив свет на верхних этажах, опрометью бросился к дубовым дверям, которые устало и тяжело вздохнули, открываясь. Смит скрылся за ними, оказавшись в большом пустом зале, вмиг пересек его, подняв тонкую, как пудра, пыль, и вихрем промчался по винтовой лестнице вверх. Достигнув третьего этажа, он остановился тихий и спокойный, как будто не было ни смятения, ни бешеного бега. Дыхание его было ровным, но глаза бегло осматривали все кругом, словно ища кого-то. В столбах света, падающего из окон, танцевала пыль, поднятая не так давно стремительным движением Смита. Не найдя того, что искал, Смит медленно, очень осторожно, почти не дыша, поднялся на площадку, соединяющую между собой две круглые башни. Его встретила тишина, полная спокойствия и умиротворения. Глаза Смита быстро привыкли к мягкому, приятному сумраку, который во многих местах пересекал свет, проникающий через множество щелей в крыше. На чердаке было сухо, пахло пылью, сухой травой, старым деревом и еще чем-то едва уловимым. Две темные маленькие фигурки на жердочке, торчащей из-под навеса крыши, у самой стены, привлекли его внимание. Смит подкрался чуть ближе. Это были птицы – ласточки.

– Меня поразило странное обстоятельство, – продолжал Смит, – птицы были абсолютно неподвижны, хотя расстояние между мной и ими не превышало двух-трех метров. Я бесшумно, в несколько шагов преодолел эти метры и к моему удивлению птицы не шелохнулись – они спали! Я протянул руку к ним и пальцем, очень осторожно дотронулся до хвоста одной из них, птица не проснулась, но чей-то требовательный и испуганный писк заставил меня отдернуть руку. Только сейчас я заметил: по всему периметру крыши, примыкая друг к другу, были гнезда ласточек, а в них – птенцы. Гнезд было очень много, может, сотня… не меньше. Что-то перевернулось во мне, я вдруг предельно ясно осознал, зачем я здесь. Я пришел сюда убивать. Уничтожить переносчиков заразы, искоренить зло в зачатке и не допустить разорения своих ферм. Я еще раз окинул взглядом спящих птиц. «Спите? Да, вы смертельно устали, нося корм своим заразным отпрыскам.

Я уже здесь, я избавлю вас от усталости, от забот». Я пребывал в мрачном предвкушении, мной руководило совсем не человеческое и даже не животное желание убивать, чтобы жить. Я был спокоен и уверен в себе, не обременен сомнениями и знал – то, что я сделаю, будет благом для всех.

Алекс видел лицо Смита, и оно было отвратительно. В сумраке его лицо казалось серым, осунувшимся, с впалыми блестящими глазами, с необъяснимой, истончившей губы и обнажившей зубы улыбкой. Рука Смита медленно тянулась к гнезду. Птенцы отчаянно и громко пищали. Стайка взрослых птиц, почувствовав опасность, взволнованно крича, кружила у самой головы Смита. Он сунул руку в гнездо и вынул ее с тремя почти голыми, желторотыми птенцами. Птенцы в руке Смита были смяты и беспомощны, их головы на тонких шейках с большими ртами, торчали между крепкими пальцами. Их лапки беспорядочно сновали тут же рядом с головами. Птенцы кричали. Сердце Алекса больно сжалось, он почувствовал неудержимое желание преградить путь Смиту: «Нет, я не могу этого видеть!» – мысленно сопротивлялся происходящему Алекс, но он был лишь сторонним наблюдателем… Прошло мгновение, и уже множество взрослых птиц кружили над головой Смита. Их отчаянные крики слились в один громкий клич, зовущий на защиту своих детей. Птицы били Смита крыльями в лицо, пикировали на него, забрасывая пометом. Птенцы же в гнездах сидели тихо, затаились – смертельная опасность заставила их не выдавать себя. Смит держал птенцов в кулаке, с удовольствием разглядывая их, как это обычно делают люди, чувствуя свое физическое превосходство над слабыми и беззащитными. Рука Смита, держащая птенцов, крепко сжалась, не дрогнув, и головы птенцов безжизненно повисли между его пальцев, глаза их угасли, покрывшись белой пеленой, а желтые клювы наполнились кровью. Острая жалость, ужас и отвращение переполняли душу Алекса. А глаза Смита были ясны и чисты, как у сильного хищника во время охоты, в них не было и тени смущения, хотя всего минуту назад они видели содрогания убитых им существ. Алекс не находил оправдания такой жестокости, такого зоологического эгоизма, его душили гадливость и стыд, он боялся, что потеряет самообладание и ударит Смита здесь, в бараке, но нашел в себе силы и не сделал этого.

– Нет, правда, Алекс, – продолжил Смит. – У меня не было абсолютно никакого права решать свои проблемы ценою страданий и смерти живых существ. Жаль, что понял я это поздно, уже здесь, в этом мире. Я творил вокруг себя смерть, став жалкой игрушкой того, кто изобрел ее, изобрел закон возмездия, кто жиреет и разбухает на страданиях живых существ. Я был всего лишь поваром на кровавой кухне демонов! В тот злополучный вечер я убил всех птенцов и был уверен, что спас свои фермы и людей от заразы и был горд этим. Алекс, я знаю, ты добрый, чистый человек, тебе тяжело видеть это, но ты должен узнать все до конца, прошу тебя, не уходи из моей памяти… Надо отдать должное птицам, они отважно защищали своих птенцов, – продолжал Смит. – Птенцы погибали молча, так и не увидев неба, травы, земли, не испытав полета, не спев своей песни и не поставив на крыло уже своих птенцов. Они не понимали, что происходит, затаились и молчали, как этому учили их родители, они сделали все правильно, они просто не могли знать, что есть самый хитрый, самый коварный из всех хищников, от которого не скроешься, которого не обманешь – «венец природы», человек разумный… Нет, правда, Алекс, тогда в жизни образовалась брешь, кто-то погиб и поэтому кто-то не родился, возникла пустота, черная дыра, исчезла гармония. Но в тот момент я ощущал в себе что-то первобытное, дикое, какой-то неудержимый охотничий азарт. Я давил птенцов обеими руками, прямо в гнездах. Я был разгорячен, лицо избито крыльями, голова и плечи в птичьем помете, пуху, сухой траве, но это не остановило меня. Убив всех до последнего, я не в силах был остановиться, шарил по гнездам, ища в них живых птенцов, но всех, кого я ощупал, были безжизненны и холодны. Птицы громко и отчаянно кричали, но неожиданно наступила тишина, просто гробовая тишина, такая, что я услышал свое прерывистое дыхание. Это обстоятельство застало меня врасплох, я судорожно искал причину происходящего и вдруг увидел – все ласточки сидят у гнезд, неподвижно. Они не спали, они в молчании оплакивали свои пустые гнезда. И до меня им уже не было никакого дела, они не боялись меня и не боялись смерти.

Оглядевшись в тишине, я очнулся, стряхнул с себя какую-то муть, почувствовал время и реальный мир. Времени прошло немало… Сумерки сгустились, и солнце готово было упасть за горизонт. «Домой, надо вернуться домой», – подумал я как спросонья. Долго, очень долго я покидал дом, блуждая и ища выхода. Смертельную усталость чувствовал я и невыносимый жар внутри себя, как бывает у тяжелобольного человека, глаза мои блестели и дыхание было прерывистым. Шаткой походкой, цепляясь руками за деревья, я шел к колодцу – утолить жажду, омыть лицо и руки.

Омовение

Гладь воды в колодце была безупречной, рядом, на камнях, сидел кот – тот самый, который всегда волочился за Элис. Серый кот превосходно слился с серым камнем и сидел неподвижно, как сфинкс, не обращая на меня ни малейшего внимания, глаза его были закрыты, казалось, он дремал. Опираясь обеими руками о камни, я наклонился над колодцем, устало бросив голову на грудь и закрыв глаза, вдыхал прохладную свежесть, шедшую оттуда. Почувствовав некоторое облегчение, я сомкнул ладони лодочкой и наклонился чуть ниже, собираясь зачерпнуть воды и омыть лицо, и невольно взглянул на свое отражение в воде. Но то, что я увидел, заставило меня выпрямиться и оцепенеть. На меня из колодца смотрело совершенно безликое существо… да, Алекс, я увидел себя таким, каким я был здесь, в этом мрачном мире. В воде я видел себя, как в зеркале, но лица там не было совсем, вместо него слабо вырисовывался размытый блин. Тревога подло прокралась в мое сердце, мне стало не по себе: «Что за чертовщина?» – подумал я. И увидел – два зеленых глаза сверкнули в сумраке, это кот открыл глаза и оживился. Признаюсь, я успел забыть о нем и испугался. Кроме всего прочего я недолюбливал его, и меня взбесило его присутствие. Я хрипло заорал: «Брысь! Пошел прочь!» Но кот и не думал уходить. Сверкая зелеными глазами, он с явным интересом рассматривал мое отражение в колодце. В меру удовлетворив свое любопытство, он был явно доволен тем, что увидел там и – я был уверен – он улыбнулся. «Брысь!» – прошептал я. Кот сделал два прыжка в сторону деревьев и исчез. Всей кожей я ощутил присутствие чего-то зловещего, невидимого и непонятного мне. И это нечто своим присутствием заставило меня опустить плечи, сжаться, чувствуя непреодолимый страх и унизительный трепет. В панике, готовый выпрыгнуть из самого себя, я покидал это место. И, если бы не страх, сковавший мое тело, я бы бежал. Шел я, не оборачиваясь и не выбирая пути. Пересекая большую асфальтированную дорогу, я почувствовал зной, накопившийся в ней за жаркий день. Но вдруг мои ноги окунулись в прохладу – я ступил в зеленую поемную луговину. Обогнув остро пахнувший листвой кустарник, я увидел в десятке метров перед собой излучину реки. Было светло, полная луна плыла за узорной листвой старых развесистых ив. Вода в реке играла мириадами серебристых бликов и еле слышно журчала. Швырнув в кусты сплошь усыпанную птичьим пометом куртку, я сбросил на ходу одежду, обувь и вошел в воду по грудь. И, когда мое разгоряченное тело погрузилось в эту прохладную влагу, река встретила меня с такой безгрешной радостью, с такой струящейся нежностью, как будто она давно любила меня и давно ждала. С полчаса тому назад я убивал и разрушал, а река, земля, трава приняли меня, как сына своего возлюбленного. Вода этой маленькой речушки смыла кровь несчастных птенцов с моих рук, омыла мое лицо и голову. И, когда после довольно долгого пребывания в воде, я сел на берегу, то почувствовал, что тело мое так свежо, так омыто, так чисто и сердце мое так блаженно, как будто я родился заново. Во мне не было ни страха, только что преследовавшего меня, ни мучительных вопросов о судьбе моей фермы, ни злобы. В эту минуту, Алекс, я первый раз мимолетно подумал о Господе, как о Господе. Во мне мелькнула едва уловимая мысль – это было не простое купание, а настоящее омовение. Сейчас я точно знаю, что божественная духовность пронизывает и объемлет все – меня, реку, землю, траву… Вселенную. Но тогда я вдруг испугался своих мыслей, побоялся потерять реальность и крепость нервов… быстро оделся и пошел домой.

Старый Боб

Следующее утро ничем не отличалось от множества других предыдущих. А на ферме дела шли прекрасно: птицы были здоровыми, корма первосортными, а работники старательными. Но беспокойное ожидание чего-то скверного отравляло и изматывало душу – я потерял равновесие. В этом зыбком состоянии я отправился домой, как всегда пешком, гордая осанка была моей визитной карточкой, и я не изменял ей. Пройдя часть пути, я вышел на открытое место – вершину пологого холма. Сухой жаркий ветер обдувал мне лицо. По обе стороны узкой пыльной тропинки простирались луга, поросшие низкорослым пахучим клевером и пышно цветущими зарослями аптечной ромашки. Навстречу мне шел человек, походка его была шаткой и неуверенной, носки летних туфель вязли, поднимая тонкие струйки пыли, которые тут же подхватывал ветер, закручивая в спирали. Я издалека узнал идущего – это был Питер, он был ужасно пьян. Алекс тоже узнал его. Со вчерашнего дня Питер мало изменился – все тот же мятый костюм, но сегодня он был более мят, а сам Питер – более пьян. Поравнявшись со Смитом, Питер снял шляпу и широко раскрыл руки для объятий. Но Смит к его душевному порыву отнесся более чем прохладно. Не встретив понимания, Питер беззлобно, пьяно и весело махнул рукой и нарочито громко произнес:

– Привет, Смит, ты удивлён моему веселью?

– Я был бы весел, если бы как и ты успел покинуть ферму еще до того, как последняя погибающая от птичьего гриппа курица, отдаст концы. Ты, я вижу, успел – и безгранично счастлив, Питер!

– Да никакого гриппа нет, – глаза Питера смеялись.

– Какова же причина гибели птицы? Эпидемиологи на ферме были?

– Да ну конечно были! – Питер засмеялся.

– Что смешного? Странное у тебя чувство юмора! – Смит не скрывал своего раздражения. – Они установили истину?

– Правда сама вылезла на поверхность! – Питер смеялся в полный голос, его распирало изнутри, он не мог остановиться. – Нет, правда, Смит, истина всегда выходит на поверхность, чего я сегодня имел честь увидеть собственными глазами.

– Перестань ломаться, Питер, скажи определенно – есть вирус гриппа или нет? – почти злобно выпалил Смит.

– Я же сказал – нет никакого вируса и никакого гриппа.

– Это установила комиссия?

– Да! Комиссия дала свой предварительный результат – вирус не обнаружен. Успокойся, Смит, спи спокойно, к тебе на работу я не попрошусь, а вот старому Бобу… если он не поймает ласкового убийцу, наверняка придется покинуть ферму.

– Питер, ты пьян! Что ты такое бормочешь, причем тут старый Боб и какой-то ласковый убийца?

– О, да, Смит, я пьян! Но старый Боб еще пьянее, полчаса тому назад мы сидели с ним в кабаке, и он, используя виски, залечивал свои старые нервы, жаловался на судьбу и угощал меня. Этот бедолага чуть не с самого утра со своим старшим сыном прочесывал лес вдоль и поперек, ища ласкового убийцу. Они ставили капканы… Мне жаль Боба, он добрый малый, но любитель пропустить одну-другую рюмочку спиртного… И это, весьма безобидное, занятие здорово навредило ему. А ласкового убийцу ему не поймать – тот хороший бегун, прыгун, камнелаз и лазальщик по деревьям, великолепно плавает… только лишь не летает!

– О ком ты говоришь, Питер?

– О горностае конечно! О, да ты ничего не знаешь Смит! Ты пропустил мимо ушей такой анекдот…

– У меня нет времени заниматься ерундой, чтобы иметь успех – надо работать, а не шататься по кабакам. Все, до свидания Питер, меня ждут дома.

– Постой, Смит, – Питер схватил Смита за рукав чуть выше локтя. – Ты непременно должен услышать это, – Питер заговорщицки взглянул в глаза Смита и вдруг засмеялся. – Береги свою ферму, Смит, в наших лесах завелся горностай. Это он передушил кур на соседней ферме.

– Как? Этого не может быть! Ограждение вокруг фермы всегда было надежно – мышь не проскочит! А куда смотрела охрана?

– Так старый Боб – он и есть охрана.

– Что? Не понимаю, как можно этого тщедушного старика нанять в сторожа?

– Не спеши делать выводы, Смит, этот старикашка еще тот – поджарый, подвижный и силен… Бессонница замучила старика, он и попросился в сторожа за умеренную плату, так, чтоб время скоротать.

Так вот, сидит наш старичок в своей сторожке – время коротает. Скучно ему – ну, просто девать себя некуда, вот и потянулся он к рюмочке, одну-другую выпил… стратегический запас у него всегда при себе. Весело старику стало, деятельности захотелось, ну и пошел он участок свой осматривать. Все как полагается – курятники все проверил, убедился, что все в порядке и в сторожку свою вернулся. Ночь на дворе, старичок наш не спит. Вдруг слышит, собаки цепи рвать стали, лай подняли. Выскочил старый Боб наружу. Что случилось? Собаки лаем захлебываются… Неужто, грабитель? Территория фермы освещена, видно все, как на ладони. Прислушался Боб – в одном из курятников птица шумит, переполох ужасный. Смекнул старик – вор там, да и дверь в курятнике чуть приоткрыта. Собак спустил с привязи, у самого дыхание перехватило от бега, сам красный, глаза навыкате. Собаки землю у двери когтями скребут, морды в шелку суют, спешат в курятник попасть, но тяжела железная дверь – не поддаётся. Открыл Боб дверь и замер, холодок промчался по его спине. Такого птичьего переполоха старик в жизни не видывал – вокруг перья, пух, птица мечется, прыгает, летает, а с десяток птиц мертвыми лежат. Боб собак на поводках держит, озирается по сторонам, злодея выискивает, а его и не видать. Собаки бестолково морды вверх задрали, лают, брызжа слюной. Глядя на них, и Боб голову задрал, остолбенел. Под крышей, на балке, рыжевато-бурый зверек сидит, черный кончик хвоста подрагивает, длинная шея изогнулась и два глаза, не моргая, в глаза Бобу глядят, а тонкое его тельце готово мгновенно поменять положение – подобно молнии. Узнал Боб в зверьке горностая, а легче ему не стало – это он, Боб, обходил в нетрезвом виде угодья и неплотно за собой дверь закрыл, а горностай – ласковый убийца – протиснулся в щель и охотиться стал. Охотится он азартно и убивает во много раз больше, чем может съесть, запасов не делает, просто бросает добычу, выпив кровь, – такой уж он страстный охотник. В мгновение ока зверек оказался на земле, пробежав совсем рядом с Бобом. Боб спустил собак, и началась погоня. Зверек делал фантастические виражи и пируэты, сбивая собак с толку. Собаки в растерянности бросались, то в одну, то в другую сторону, виной всему был тёмноокрашенный хвост – отличная примета зверька. Погоня была недолгой, черная метка хвоста метнулась вправо, сам горностай влево, выиграл долю секунды и спасся, нырнув в приоткрытую дверь! И кто бы мог подумать, но случилось невероятное – собаки поддались охотничьему азарту и пустились гонять птиц по всему курятнику, напрочь забыв о существовании горностая. Благо собаки были сыты и восприняли охоту, как игру. Все же псам удалось поймать несколько птиц и помять их. Один петух, слывущий на ферме большим драчуном, погиб от собачьих зубов и когтей – он сам бесстрашно бросался на собак, защищая свою куриную семью. Несчастный Боб открыл дверь в курятник и призывом пытался выманить собак наружу. Собаки не спешили покинуть место охоты, но наконец, счастливо прыгая, выбежали наружу, а одна из них несла в зубах бездыханное тело петуха-задиры. Собаки ринулись к забору, бросили петуха на землю и в мгновение ощипали беднягу почти догола, есть не стали – оставили на потом, присыпав его землей, обнюхали место захоронения и весело помчались на зов Боба.

– Говоришь, горностай птиц передушил? А как же птичий грипп? Кто-то же вызвал эпидемиологов и дал ход этому делу! – спросил Смит.

– Версию о птичьем гриппе Боб придумал позже, заметая следы ночного побоища. Бестия Боб, оказался великолепным плутом… и трудягой, – Питер пьяно усмехнулся. – Даже ты, Смит, не в состоянии представить себе, как человек может работать. А наш старый Боб за несколько часов до рассвета навел на ферме идеальный порядок. Он неустанно работал граблями, собрал весь мусор, весь пух и перья, засыпал пол в курятнике свежей стружкой, даже напоил и подкормил птиц, чтобы успокоились, а мертвой птице придал благочестивые позы, исключающие всякое сомнение, что погибли они собственной смертью. К приходу хозяина было все готово, и, как только он явился и узнал о погибшей птице, Боб немедленно предложил свою версию случившегося – птичий грипп. Что тут началось! Возникла паника, сравнимая лишь с той, какая была на тонущем «Титанике». Но, когда нервное напряжение спало, и все изрядно выдохлись, ища причину случившегося, решили вызвать эпидемиологов и создали комиссию для расследования. К вечеру все покидали ферму в мрачном настроении, многие подумывали о новой работе… Боб не спешил домой после ночной смены, был оживлен и оптимистичен, уверял всех, что его старое сердце чувствует, что будет все хорошо и ничего страшного не произойдет. Наконец он собрался уходить, но его предупредили, чтобы на следующее утро он был на ферме, как главный свидетель произошедшего…

– Послушай, Питер, ты явно увлекся, нельзя ли покороче? Что же произошло эдакого смешного, что ты просто разбух от смеха?

– Ты прав, Смит, я увлекся… Подозреваю, я рожден был стать писателем, а не работником на ферме, да ладно… В общем, к следующему утру на ферме была идеальная чистота, даже в курятнике окна были вымыты и в них играли лучи утреннего солнца. Хозяин фермы был в строгом костюме, белой рубашке, при галстуке, его дорогие лаковые туфли блестели. Розовые щеки его нервно подрагивали, он едва сдерживал волнение. Комиссия очень быстро осмотрела ферму, эпидемиологи забрали погибшую птицу в свою передвижную лабораторию, сделав письменное предписание о строгом выполнении санитарных норм. Боб был здесь же, он был важен, как подобает основному свидетелю, который обнаружил погибшую птицу. Благожелательно настроенные проверяющие, спокойно беседуя, направлялись к воротам, намереваясь покинуть ферму. Боб плелся позади всех. Остановившись почти у самых ворот, хозяин фермы церемонно прощался со всеми, он покачивал головой, что-то говорил и улыбался. Боб не воспринимал этих тонкостей и скучал, стараясь скрыть одолевавшую его зевоту. Это его полусонное состояние в одно мгновение прервал заливистый лай собак, возбуждение их было весьма велико, они, натянув цепи, буквально прыгали на задних лапах, а передними нетерпеливо перебирали воздух, их отчаянный лай прерывался визгом и все они, виляя хвостами, смотрели в одно место у забора. Урезонить собак не удалось никому. Хозяин фермы несколько раз бросал строгий и непонимающий взгляд на работников, пытающихся удержать собак, работники же в ответ улыбались нелепо и смотрели туда же, куда и собаки. Хозяин фермы в недоумении окинул взглядом окружающих. Члены комиссии, эпидемиологи – все смотрели на одно место, на землю у забора. Земля в этом месте шевелилась. Все ожидали развязки, напряжение достигло своего пика, даже собаки перестали лаять, лишь поскуливали в нетерпении, натянув цепи.

– Кто там? Я сейчас умру! – воскликнул испуганный женский голос. И он же продолжил. – Это крот? Землеройка? Ой, а вдруг, это крыса!

– Нет, это не крыса, – таинственно ответил мужской голос. – Это…

Но фраза осталась недосказанной. Алекс успел заметить, что от увиденного розовые щеки хозяина фермы мелко задрожали и побледнели, а глаза сделались большими.

– Что это? – хрипло произнес хозяин. – Да объясните мне, каким образом… – он не договорил, застыв от удивления.

Земля наконец раскрыла свою тайну, из нее появилось нечто… Все увидели, как худое, бледно-серое тело поднялось на дрожащие тощие лапы и гордо вскинуло маленькую голову, увенчанную большим красным гребнем.

– Как? Это ощипанный петух? Живой! – воскликнул тот же женский голос.

Боб опустил глаза, у него тоскливо заныло под ложечкой, стало неуютно, и он пожалел, что не покинул ферму минутой раньше. Боб узнал в этом бледном, в синяках теле петуха, которого собаки, по всей видимости, вчера лишь придушили, а бедняга, пролежав в прохладной земле ночь, очнулся и явился на свет божий. Петух шагал, шатаясь, высоко поднимая лапы, вскидывая голову, которая не держалась на слабой тонкой шее. Это обстоятельство не помешало петуху пару раз хрипло подать голос, что наверно означало: «Я иду, я не умер. Встречайте!».

Петух четко держал курс на курятник. Это жалкое, избитое, ощипанное тело не потеряло гордого духа и бойцовского характера, что вызвало улыбки и радостные возгласы. Но хозяин фермы не улыбался, он сверлил глазами сторожа – Боба.

Боб же спешил покинуть ферму, воспользовавшись произошедшей заминкой.

– Боже мой, Боб! Куда вы это спешите? Мне столько хочется вам сказать… О стольком расспросить. Останьтесь, прошу вас… – с иронией и даже весело сказал хозяин фермы, но Боб почувствовал в его голосе определенно ледяные нотки. – Так объясните мне, уважаемый, что вы поделывали здесь ночью? – продолжил хозяин и одарил Боба леденящим взглядом, еще более холодным, чем его голос.

– Скучал! – выпалил Боб и тоскливо подумал, что сказал глупость.

– Да, разумеется, скучали. И от скуки воровали моих кур. Душили бедняг, ощипывали и, присыпав землей, прятали у забора.

– Я не вор!

– Неужто? – Хозяин вскинул кверху брови и глаза его стали заметно больше. – Смешно, ей-богу смешно! Да я всегда знал, что вы ветреный выпивоха, но что вы сторож-вор…

Это уже слишком! – Он посмотрел на Боба с удивлением, так, как будто увидел его впервые. – Если вы сейчас же не расскажете про свое ночное житье здесь, на ферме, мы с вами распрощаемся, и вся округа будет знать, что вы, Боб – вор.

– Ты понимаешь, Смит, что значит слыть вором в нашем маленьком селении? Боб тоже знает… И рассказал про свое ночное приключение, ничего не утаив, с таким грустным и несчастным видом, что этот его рассказ вызвал бурю смеха. С удовольствием насмеявшись, все разошлись. Хозяин фермы, может в шутку, а, может и всерьез, наказал Бобу поймать горностая. Бедный старик воспринял это как дело чести и все утро гонялся за зверьком, но не поймал его. Старого Боба не остановило и то обстоятельство, что эпидемиологи определили: птица, несомненно, убита горностаем и подтверждением тому были обнаруженные на шее у птиц ранки, нанесенные именно горностаем.

– А какова судьба ощипанного петуха? Он попал в суп? – неожиданно поинтересовался Смит.

– Куда там! Он стал суперзвездой курятника. Петуха осмотрел ветеринар, намазал бриллиантовой зеленью его царапины и вынес оптимистичный вердикт – петух почти здоров и будет жить, ему необходимо хорошее питание и одежда, пока не вырастут его собственные перья, – без них он будет страдать от холода. И, представь себе, Смит, сердобольные работницы отпаивали петуха буквально с ложки, кормили творогом и все такое… А через несколько часов петух и вовсе, невзирая на побои, носился по двору в теплой фуфайке, которую ему кто-то успел сшить, с гордо поднятой головой и торчащим кверху большим красным гребнем, что вызывало у всех невольную улыбку. Вот так-то, Смит, правду не задушишь, не убьешь! Она всегда выползет наружу, – закончил, смеясь, свой рассказ Питер. Сделал неопределённый жест рукой, в которой была его мятая шляпа, и побрел прочь.

Смит не сдвинулся с места, он продолжал стоять, опустив голову, передвигая ногой маленький камушек, который оставлял на пыльной тропинке ничего не значащий рисунок.

Алекс заметил, как темная тень сомнения и тревоги скользнула по лицу Смита, но быстро исчезла, уступив место привычной невозмутимости.

Зарева молитв титана потускнели, надвигалось серое холодное утро. Бессонная ночь давала о себе знать, болезненное томление во всем теле и тяжесть в голове заставили Алекса сложить руки на столе, положить на них голову и закрыть глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы мгновенно провалиться в сон. Алекс не смог оценить продолжительности своего сна, ему показалось – прошло лишь мгновение между тем, как он закрыл глаза и открыл их, услышав свое имя.

Смерч

– Алекс, трагедия произошла в следующем году… – продолжал свой рассказ Смит. – Странным образом все изменилось… Я почувствовал это там, на пыльной тропинке, на вершине зеленого холма. Понимаешь, Алекс, после разговора с Питером сердце мое вдруг часто забилось, накатили сомнения и тоска. Визуально не изменилось ничего, но пространство стало другим и время другим. Так бывает в компьютерной игре, когда перейдешь на другой уровень – меняются возможности, правила игры. Тревога моего сердца заставила мои мысли панически метаться, но я откинул прочь предчувствия… Крепость нервов взяла вверх, и я спокойно вернулся домой. Работал я как и прежде, предприятия мои давали прибыль. Жена была мне незаменимой помощницей, все, что она делала, имело успех. Элис… Элис много училась и читала, серый кот почти всегда был с ней рядом и, как мне казалось, с обожанием заглядывал Элис в глаза, и это обстоятельство было для меня непостижимым. Все было прекрасно, вот только старый дом… он умер. Иначе не скажешь. Первым погиб плющ – он не зацвел весной… впрочем, как и многие деревья в саду. Плющ – громадная корзина, державшая дом, как сосуд для вина, рухнул в одночасье и огромной, спутанной, корявой сетью улегся на каменистой тропинке вокруг дома, достигая окон первого этажа. Дождь, ветер и солнце усердно точили и рушили красный кирпич, превращая его в мелкую крошку. Углы дома закруглились. Неизвестно кем и когда выбитые окна верхних этажей черными дырами смотрели на опустевший сад, в них более не отражались солнечные лучи. А главное – в доме не поселились птицы, и Элис не приходила сюда больше. В остальном все было как всегда, ничего не предвещало беды, я был счастлив и беспечен. Трагедия случилась жарким летним днем, в послеобеденное время. Жара стояла ужасная, давящая и изнуряющая, старожилы не помнили такой жары. Дождей не было давно. Тонкая пыль властвовала везде, она покрывала собой строения, огрубевшую траву, листву деревьев и кустарников. Все требовало воды. Я часто и уже привычно поглядывал на небо, в надежде увидеть долгожданные облака. В очередной раз, вскинув голову, я заметил на горизонте нечто необыкновенное – темно-серую дымку, растянувшуюся по всему горизонту от края до края. Через некоторое время я заметил, что дымка эта стала плотнее и темнее. И вскоре я уже часто и бесконтрольно бросал тревожные взгляды на горизонт, терзаемый подозрениями о надвигающейся грозе или даже буре. Увлекшись работой, на какое-то время я позабыл о темной дымке. По-прежнему было солнечно и жарко. Неожиданно и почти мгновенно свет потускнел, как будто задернули штору на окне, из которого прежде ярко и беспрепятственно лился солнечный свет. Воцарился полумрак, не тот, приятный, какой бывает на закате дня, а пугающий и тихий. Стояла гробовая тишина – умолкли птицы, насекомые, деревья, травы, я слышал свое дыхание. Не скрою, сердце мое задрожало от непонятного мне предчувствия и страха. Я вспомнил о серой дымке и, медленно подняв голову, взглянул на небо. Солнца не было. А серая дымка превратилась в большую черную тучу, похожую на гигантскую хищную птицу, которая раскинула свои крылья от края до края, неся свое могучее тело прямо на наше маленькое селение. Голова птицы была опущена вниз, а ее ужасающий, невероятных размеров клюв был слегка изогнут и упирался в землю. «Смерч!» – подумал я. Какое-то время я безмолвно стоял и не смел оторвать взгляда от летящей, затмившей собой небо птицы. Она двигалась очень быстро. Каждый взмах ее зловещих крыльев сопровождался молниями, которые скрещивались меж собой, как мечи в бою, и мне казалось – издавали металлический лязг и скрежет. Впервые в жизни я забыл обо всем: о ферме, о работе… Благо, оцепенение мое длилось не долго, очередной треск молнии привел меня в чувство. Первое, что я ощутил всей душой – именно душой, а не разумом – что мои сокровища, – дочка Элис и жена, в смертельной опасности. Я вдруг ясно представил, как жена в отчаянии пытается найти надежное укрытие от надвигающейся стихии, держа Элис за руку и не отпуская ее не на миг. «Я иду!» – одними губами шепнул я и что есть силы бросился к навесу, где стоял старый, ярко-красный спортивный «Феррари». Я давно не ездил на нем и даже не знал, есть ли в баке горючее. Я надеялся лишь на счастье. Машина была с открытым верхом, я увидел – ключ торчит в панели, и напряжение во мне слегка ослабло. Я бешено рванул дверцу машины на себя, повернул ключ – мотор тихо и отлаженно заработал. Я не замечал и не видел ничего вокруг, мир сузился для меня до размеров моего красного «Феррари»… «Трусливо бежишь?!» – услышал я тихий, требовательный и слегка напряженный голос слева позади себя. Я обернулся и увидел главного конюха. Он стаскивал в добротную конюшню аккуратные брикеты соломы, лежавшие под навесом. Главный конюх был из бывших жокеев. Когда-то имевший успех и награды, он, получив серьезную травму, был вынужден оставить спорт, но не растерял куража и любви к лошадям. Даже сейчас, будучи одетым в клетчатую рубашку и джинсы, его сильное и спортивное тело не потеряло стати и изящества. «Да, Смит, это я тебе говорю и имею на это полное право. Ты бежишь, бросая преданных тебе людей, а люди, заметь, укрыли твоих лошадей, поставили технику, закрыли курятники и идут сюда». Что-то вроде стыда и сожаления мелькнуло у меня в душе. Я вышел из машины и пошел людям навстречу.

«Надо спасать людей, Смит, они верят тебе! – услышал я голос позади себя. – И это – твой долг! Ты слышишь меня, Смит?» Привыкший находить быстрые и правильные решения, я приказал открыть большую бетонированную яму, которая служила для закладки силоса и кормов, и укрыться в ней. Сейчас она пустовала, в ней было сухо и чисто, глубина этого хранилища позволяла человеку находиться в ней во весь рост. И самое главное – она закрывалась тяжелой плитой, как школьный пенал, двигаясь вперед и назад. Плита управлялась пультом, плавно открываясь и закрываясь. Я взглянул на небо, не вскидывая головы, одними глазами. Черная птица швыряла молнии уже совсем рядом. Страшный гул, сравнимый лишь с приближающимся поездом, надвигался все ближе и ближе. Я бросил тоскливый взгляд в сторону нашего селения, и у меня заныло сердце. Нетерпение, которое я жестоко удерживал внутри себя, более не желало быть узником и рвалось наружу. Когда, наконец, последний работник укрылся в траншее, я задвинул плиту, оставив довольно большую щель, через которую свободно мог бы проникнуть человек, если вдруг ураган выведет из строя систему управления плитой. Проделав все это, я наклонился над щелью и с грустью оглядел всех, поймав себя на мысли, что я прощаюсь с каждым из них, и мне стало не по себе.

– Хозяин! Прыгайте скорее сюда! – раздался чей-то голос из полумрака.

– Удачи! – выпалил я, бросив пульт в дыру. Чьи-то руки поймали его. Я вскочил и бросился к машине.

– Смит, это безумие! Вернись! Ты погибнешь! Смерч движется слишком быстро! – услышал я голос жокея.

Но с этой минуты я ничего не слышал и не воспринимал, я был движимый одной целью – спасти свою семью. Единственное, что меня радовало, так это оставшееся у меня умение водить автомобиль по пересеченной местности, не утраченное мною с молодых лет. Когда-то я был отчаянным участником гонок на выживание. В зеркале заднего обзора я видел – черная птица движется совсем не равномерно и не по прямой. Она как будто неистовствует, кого-то ищет или ловит, ослепленная яростью – бросается из стороны в сторону, кружится, ощупывая своим зловещим клювом землю, круша, руша и убивая. Хаос, который черная птица оставляла после своего полета, не поддавался никакому описанию – вывернутые с корнем деревья были разломаны ею с легкостью, просто шутя, смяты дома, искорёжены и завязаны в узлы железные балки, раздавлены и разорваны автомобили. Все живое, попавшее в ее клюв, было убито. Мчался я очень быстро, выжимая из маленького «Феррари» все возможное и невозможное. Смерч был совсем рядом, но и до селения оставалось не более минуты езды. Выезжая на холм, я обернулся, чтобы увидеть свою ферму, может быть, в последний раз. Смерч подобрался к ней вплотную. Но как возликовало мое сердце, когда я увидел, как клюв черной птицы сделал несколько невообразимых рытвин вдоль забора фермы, поглотил большую часть брикетов с соломой, а остаток расшвырял вокруг и удалился, ища что-то более интересное. Десятка секунд хватило мне, чтобы я спустился в нишу к реке. Оставалось подняться на высокий холм, преодолеть довольно крутой подъем и оказаться дома. Спустившись в нишу, я уже не мог видеть ни своей фермы, ни своего дома, не было видно и хищного клюва черной птицы, хотя крылья ее метали молнии прямо надо мной. Знаешь, Алекс, я был полностью уверен, что, пройдя часть своего жизненного пути, я полностью утратил способность чему-то удивляться или что нечто во мне может вызвать ужас и смятение. Мне казалось, что нервы мои крепки и воля моя несокрушима. Но я был слишком самонадеян… – сказал Смит, усмехнувшись, вскинул голову и окинул собеседников печальным взглядом. Потом продолжил:

– Машина моя была в хорошем состоянии, и к вершине холма я поднялся без особых проблем, хотя скорость пришлось сбросить. Я был удивлен, что эти несколько секунд промедления вызвали во мне отчаяние и страх при мысли, что я могу опоздать. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, и нажал на газ. Машина взревела и вылетела на холм. В следующее мгновение ужас охватил меня. Я вскинул голову вверх и обмер, клюв черной птицы был прямо передо мной. Я рванул руль влево, машину развернуло и занесло. Я понял, что это конец, но я не хотел и не должен был умереть. «Господи, – подумал я, – только не сейчас, это несправедливо! Я должен их спасти!» Боли я не почувствовал, все произошло очень быстро, помню лишь страшный скрежет метала и – все. Затем наступила кратковременная тишина и это странное ощущение… я стою во весь рост в черной, непроницаемой воронке, напичканной вращающимися досками, брикетами соломы, землей, железом и с удивлением смотрю на свой фантастически искорёженный «Феррари». И на тело в нем, неестественно изломанное, истекающее кровью. «Кто это? – недоумевал я, глядя на него со стороны, как бывает во сне. – Наверное, он нуждается в помощи!» Я без труда наклонился над его лицом… и, о ужас – это был я! По моему лицу текла кровь, глаза были спокойно закрыты, глубокая печаль и сожаление читались в моем лице. «Это страшный сон, – подумал я, – ведь я – это я, и я здесь, и надо скорее выбраться отсюда или проснуться!» А вот проснуться не удалось… Я рванулся в сторону, пытаясь покинуть это чудовищное место, и у меня получилось. Я вылетел из черной воронки пробкой и едва не упал, оказавшись на большой асфальтированной дороге. О, как бы я хотел никогда, – слышишь, Алекс, никогда в жизни не видеть того, чего я увидел. Я не узнал местности вокруг себя… точнее, она была изменена смерчем до неузнаваемости. Я одиноко стоял посреди дороги и был совершенно беспомощен, как ребенок, и впервые не знал, что делать. Ужасающая картина была предоставлена моему взору. С трудом я узнал селение, в котором жил. Все было, как в старом немом кино – бесцветно и бесчувственно. Многие дома были разрушены, сады и цветники истерзаны и смешаны с землей, более не существовало беседок, скамеек, а главное – исчезло ощущение красоты, спокойствия, счастья. Я стоял посреди дороги и ощущал, что кто-то жестоко и бесцеремонно опустошил мою душу, забрав радость, ощущение тепла и света, лишь ледяное дыхание смерти переполняло меня, и это было невыносимо. Протяжный нечеловеческий крик заставил меня вздрогнуть. Я обернулся, пытаясь понять, кому он принадлежит. Крик повторился, и я с удивлением и испугом понял, что этот звук – собачий вой. Никогда я не слышал такого звука, животное не могло так кричать, в этом крике смешались непостижимое отчаянье и горе, лишь страдающая душа могла издать этот крик. В трех десятках метров от себя, на развалинах дома, я увидел собаку, которая отчаянно скребла землю передними лапами, затем вдруг села, подняв морду кверху, и завыла. Собака показалась мне знакомой. В глазах у меня потемнело, страшная догадка заставила меня опрометью броситься туда. Я понял, что бегу к развалинам собственного дома. Я не бежал, а летел, но не придал этому ни малейшего значения. Все, что происходило с моим телом, воспринималось мной, как само собой разумеющееся. Через несколько мгновений я был рядом с собакой. Это была та самая собака, которую любила и кормила моя жена. Я никогда не любил эту собаку и, честно говоря, просто ненавидел ее, вот и сейчас она взглянула на меня, поджала хвост, но не ушла, как делала раньше, а легла, положив голову на человеческую руку, торчащую из-под кучи всякого хлама. На среднем пальце этой руки поблескивало кольцо, когда-то подаренное мною жене в честь рождения моей дочери, Элис… «Элис! – вспыхнуло у меня в голове. – Где она? Что с ней?» Я боялся… я был вместилищем страха!! Я панически боялся увидеть нечто ужасное и непоправимое. Все мое существо противилось этому. Но я увидел… Элис полулежала, прислонившись к обломку белой панели, нижняя часть ее тела была прижата огромным куском белого пластика, она не двигалась. Бледность покрывала лицо Элис. Странные серые тени легли вокруг ее закрытых глаз. Потерявшие цвет губы были крепко сжаты. Напряжение и усталость читались в ее лице. Я стоял в двух метрах от Элис, не смея шелохнуться, не смея дышать. Я молчал. Откуда-то из глубины моей души, преодолевая оцепенение и страх, стали подниматься давно забытые мной слова: «Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя твое… Отче наш, прошу Тебя…!» – слезы застилали мне глаза и я напряженно пытался понять: дышит Элис или нет. Веки Элис дрогнули, это был сигнал – она жива! Я кинулся к ней, взял ее за свободную руку, другая рука ее была скрыта под обломками. «Элис, дочка, я здесь. Ты слышишь меня? Слава Богу! Ты жива!» Но Элис не ответила мне на мое прикосновение, более того я понял, что она не видит и не слышит меня, и смотрит как будто сквозь меня, куда-то вдаль. «Где ты, папа? – ясно сказала Элис, затем, горячо и невнятно зашептала что-то, и из всего сказанного ею я разобрал лишь последнее. – …Но тебя нет и нет». «У нее шок, – отрывисто и бессвязно пронеслось у меня в голове. – Необходимо быстро и осторожно убрать эту чертову конструкцию, что обрушилась на Элис, и не причинить ей этим вреда». Я наклонился над куском пластика, который прижимал ноги Элис, и увидел нечто, что очень взволновало меня. Под пластиком, поперек Элис, лежал серый кот – он был мертв. Это обстоятельство не поддавалось объяснению. «Этого не может быть! – думал я. – Кошки – очень чуткие животные, они распознают малейшие изменения в природе… а о приближении смерча они знали, наверное, еще ранним утром – покинули местность, укрылись, в конце концов… Но серый кот не ушел, он погиб, приняв основной удар на себя. Неужели – сознательно? – Холодок пробежал у меня по спине. – Какой-то кот пытался спасти Элис? Нет, нет, этого не может быть. Все случайность! Все совпадение! – Уверял я сам себя, глядя на раздавленную голову кота, на его страшный, вылезший из глазницы глаз. – Какой еще кот? – Думал я в бешенстве. – Какой еще кот? Я! Я спасу свою дочь». С этими мыслями я схватился за угол пластика и рванул его на себя, стараясь освободить ноги Элис. «О, черт!» – крикнул я в изумлении. Мои руки! Они проскочили сквозь пластик! А он при этом не сдвинулся с места! Какое-то время я вообще потерял способность ощущать реальность. В исступлении я бил по всякому хламу поочередно обеими руками и ногами, пытаясь раскидать его, но все было тщетно. Я готов был искалечить свое тело, лишь бы освободить Элис из этого плена. Страх вновь сдавил меня мертвой хваткой… по сути, он и не покидал меня, он все время стоял за моими плечами и ждал момента, чтобы наброситься. И при первой же возможности он сделал это, едва я взглянул на Элис. Элис была тиха и неподвижна, ее лицо приобрело слабый серый оттенок, из наружных уголков ее глаз катились слезы, оставляя на щеках блестящие дорожки. «Господи! Это сон? Бред? Где реальность?» – в отчаянии кричал я, закрыв глаза и зажав виски руками. Пытаясь найти ответы на эти вопросы, я лихорадочно по крупицам восстанавливал сегодняшний день, желая найти тот самый момент, когда произошел сбой в моем восприятии и где граница между реальностью, бредом, сном… да чем угодно! Я желал лишь одного: чтобы все это кончилось. Я отчётливо и ясно вспомнил ферму, надвигающийся смерч, мою отчаянную попытку опередить черную птицу на своем «Феррари». Я вспомнил черную воронку смерча и себя в ней… «Вот оно, искажение! – мысленно крикнул я, вспоминая себя, смотрящего на себя в искорёженной машине. – Там, в чреве черной птицы, нас было двое! Что реальность? – мучительно простонал я. – Я или он?» Изнемогший и опустошённый, я вдруг понял, что мы оба – и есть реальность. И реальность эта заключается в том, что я мертв! И в том, что я жив! Я вижу, слышу, думаю, чувствую – я жив, это несомненно. Я лишь сбросил свое искалеченное физическое тело, как изношенную, ненужную одежду – без всякого сожаления. Но как это произошло, что я ощущал, что думал в тот момент и думал ли вообще – все это бесследно исчезло из моей памяти. С физическим телом, которое сгинуло в черной воронке смерча, пропали и его способности. Я более не мог передвигать предметы, открывать двери – я проходил сквозь них. Мое тонкое тело, в котором я находился сейчас, имело много других возможностей, прекрасных и полезных, но, находясь в нем, я не имел не малейшей возможности помочь Элис. С черной завистью я посмотрел на раздавленное тело серого кота, – в этот момент моя ненависть к нему не имела границ, и причина ненависти была проста – я желал быть на его месте. Я боялся поднять глаза, взглянуть на Элис, и все же я сделал это. Мне показалось, что я вижу последние минуты жизни моей дочери. Я не мог и не хотел этого видеть… Воля покинула меня, я сжался в клубок, обхватив голову руками, меня тошнило, я потерял равновесие, оторвался от земли и понесся к лесу. Я хотел спрятаться в нем, исчезнуть навсегда. Но боль моего сердца была велика и нестерпима. Эта боль в мгновение одним броском разогнула мое тело, превратив его в натянутую струну. Крик, сравнимый лишь с криком раненого зверя, вырвался из моей груди. Я никогда так не кричал, даже когда мне оторвало большой палец на руке машиной для приготовления кормов. Но крика моего никто не услышал, кроме собаки, лежащей на руке моей жены. Собака подняла свою голову, бросила безнадежный взгляд в мою сторону и легла обратно, закрыв глаза. Внезапно я почувствовал легкое скольжение, как будто земля уходит из-под моих ног, тьма плотной пеленой окутала мое расслабленное тело. «Наконец, – устало подумал я, не открывая глаз. – Наконец-то полное забвение, тишина, я растворяюсь… Я хочу, чтобы меня не было…» Я безвольно проникал сквозь тьму, испытывая слабые покачивания из стороны в сторону. Тьма, окутавшая меня, была вязкой, плотной и поэтому двигаться плавно по прямой я не мог. Я был уверен, что сплю – когда я вновь открыл глаза, то увидел это черное неподвижное море, эти скалы и себя, лежащего на берегу. Я оказался здесь, совершенно не понимая цели своего пребывания. А сегодня я горю желанием попасть на этот чертов корабль лишь с одной надеждой – пролить свет на дальнейшую судьбу жены и Элис. – Смит опустил голову и изрек, как истину, не требующую доказательств: – Судьба несправедлива, – при этом он легко хлопнул ладонью по столу, ставя этим жирную точку после всего сказанного.

– Печально, – хрипло отозвался Алекс, зябко передернув плечами.

Зарницы молитв титана потускнели, наступало утро. Оно было еще более холодное, чем ночь. Его прохлада не принесла свежести, не бодрила тело и дух. Пропитанный серым туманом воздух давал лишь зябкость и усиливал звуки, ставшие еще более громкими и пугающими. Черные облака громоздились в горах, скрывая их крутизну, и казалось – небо соприкасается с землей, и нет между ними раздела.

– Скрижали судьбы, – вдруг невнятно пробормотал Смит, как будто случайно мысль вслух произнес.

– Что? – не понял Алекс.

– Жестокая неотвратимость и неизбежность, – продолжил Смит с видом человека, который в жизни познал все, а если не все, то очень многое. – Ты же видел, Алекс, я хотел спасти их, я сделал все, что мог… Но я умер и все стало бесполезным. Это неизменность рока – скрижали судьбы… Я боролся отчаянно! В конце концов, я не выбирал такой судьбы, – дрогнувшим голосом, почти выкрикнул Смит. – Неужели они мертвы: моя Элис, моя жена… – эти последние слова у Смита прозвучали особенно проникновенно и нежно. – Я дорого отдал бы за то, чтобы узнать: существовала ли возможность нарушить предначертанное? – спросил Смит, обращаясь ко всем присутствующим и одновременно – к самому себе. – Да, да, все фатально… – ответил он сам себе и замолчал.

Все молчали, сопереживая Смиту. Лишь шаман совсем неуместно ерзал на лавке, странно сопел носом, всем своим видом показывая, что он с чем-то не согласен и желает высказаться.

– Ты, Смит, однако, сам сделал свой выбор, никто тебе твой путь не выбирал.

– Что ты говоришь, толстяк?! Напряги свое серое вещество и подумай: разве я мог желать себе такой судьбы? – Смит не скрывал своего раздражения и обиды.

– Нет, конечно, ты не хотел этого, но, однако, ты сам выбрал себе судьбу.

– Каким образом он это сделал? – проявил живой интерес Алекс.

– Просто, однако. Все очень просто. Человеку дается много, очень много вариантов судьбы, сто… А, может, и больше, однако, – я не знаю много цифр. И судьба его может меняться каждый день или даже каждый час.

– Но это бред, это невозможно! – возмутился Смит.

– О, нет, Смит, подождите, не горячитесь, пусть шаман продолжит, это очень интересно.

– Я все равно никогда не пойму этого! – настаивал на своем Смит.

– Я, однако, так скажу, что ты все поймешь. Слушай, однако. Твоя судьба – это как поезд, идущий по рельсам. Ты едешь с большой скоростью, перед тобой множество других путей. Вдруг стрелки переводятся, и ты перескакиваешь на другой путь, неожиданно и даже случайно, затем на третий… и, однако, начинаешь понимать, что едешь совсем не туда, куда собирался. Твой путь изменился, а все оттого, что ты совершил поступок – хороший или не очень, а, возможно, и совсем недостойный человека, или произнес слово, даже малозначительное, – как кажется тебе, но этим ты уже сделал некий незримый выбор, который, однако, и станет твоей судьбой. Понял, однако? Будущее максимально изменчиво и целиком зависит от решений и действий, предпринимаемых человеком.

– Так что же получается? Я, предположим, оболгал, украл, убил, и мой путь изменился… Я пожалел, приласкал, накормил, полюбил и мой путь изменился? Все так просто? – удивился Алекс.

– Да, однако, но все происходит незримо для рассудочной части сознания, и слова, однако, слишком просты и примитивны, чтобы объяснить все это.

– Я не верю тебе толстяк! – Смит отпрянул, буквально откинувшись назад, как будто хотел увернуться от удара. – Нет! Я не верю, – прошептал Смит.

– Придется, однако. Тебе предстоит долгий путь, и выбор будет за тобой. Ты должен это знать, Смит.

– Скажи, шаман, что же происходит дальше, – заинтересовался Алекс, – с вариантами. С теми, которые не реализовались?

– Пути, которые мы не выбирали, однако, живут рядом с тем, по которому мы идем. Они обладают огромной силой и вплетаются в нашу жизнь новыми случайностями.

– Очень досадно, шаман, что наша судьба зависит от какого-то подсознания, которое мы даже не ощущаем, от каких-то случайностей… А как уменьшить количество случайностей?

– Надо знать свой путь и идти к своей цели. И случайностей, однако, станет совсем мало.

– Но позволь, шаман, есть большая вероятность того, что человек, выбрав путь, ринется к нему напролом, – Алекс посмотрел на Смита, – круша все на своем пути.

– Нет, однако.

– Что – нет?

– Нет, однако, тот человек не придёт к своей цели, если, конечно, его цель не темная. Будет творить зло – его, несомненно, будет сносить в темную сторону. Его злая воля, возможно, пойдет далеко, но закончится все для него крахом. Зло, однако, притягивает зло. И никакого добра и света он на своем пути не найдет.

– Как же быть? Как идти? Отказаться от борьбы за свое счастье?

– Зачем бороться, однако – делай добро и бросай его в воду.

И не гордись, однако, тем, что ты добро делаешь… и не важно, для кого ты его делаешь. Кому это добро понадобится – тот его и возьмет. Делая добро просто так, ты непременно будешь на светлой стороне и придешь к своей цели играючи. Мир сам захочет этого и повернется к тебе лицом, однако.

– Заманчиво, – заинтересовался Смит. – Возможно, и у меня была цель, но я не распознал ее и пришел к тому, к чему пришел. Как распознать свою цель?

– Душа! Душа, однако, она молчит, но знает все. Услышишь ее – твое счастье. И знай: она не обманет.

– Как же так? – Смит растерянно рассмеялся. – Шаман, ты же ясно сказал – «Душа молчит», а сам говоришь – «Услышишь ее».

– Да, однако, душа молчит, но в нужный момент она всегда даст о себе знать. Задавайся вопросами, отбрось разум, слушай свое Я. И, если ты почувствуешь легкость, ликование – значит, душа говорит «да». А, если ты почувствуешь тяжесть, гнет – значит, душа говорит «нет». Все просто, однако…

– Я понял, человек предельно свободен, следует просто знать и верить, что твое «далеко» будет прекрасным, – устало вымолвил Алекс и с едва уловимой надеждой взглянул на море, но надежда тут же угасла.

Черный корабль

Глянцевая поверхность моря была густо затянута туманом. Черная точка, медленно продвигаясь, сверлила туман изнутри. Казалось, что сквозь размытое грязное стекло, видно большую черную муху, сидящую с обратной стороны стекла – это к пристани шел корабль. Побережье у самой кромки моря кипело, заполненное народом. Корабль, похожий на черный, грубо сколоченный ящик, быстро и бесшумно скользил к берегу.

Его появление повергло людей в панический ужас. Людское цунами, казалось, вот-вот хлынет на пристань и тяжелой волной захлестнет судно.

– О, ужас! – вымолвил вдруг шаман. – Я был там…

– Где? На корабле? – Алекс посмотрел на шамана с удивлением. – Как ты везде успеваешь шаман? Но я верно заметил – эта экскурсия не пришлась тебе по вкусу?

– Да, однако… Кромешная тьма трюма, тишина, одиночество…

– Одиночество? Отчего, разве на корабль не попадут многие?

– Корабль заберет многих, но каждый будет ощущать только себя. Каждый из них почувствует движение по горизонтали, а затем, однако, спиральный спуск вниз или подъем вверх.

– Не может быть!

– Может. Я еще в прошлый раз смекнул – это портал. И каждый пассажир начнет движение в соответствии с законом кармы.

– Ты поднялся вверх!

– Нет, я опустился вниз.

Алекс присвистнул.

– Твоя совесть омрачена тяжким пороком? Ты убил кого-то?

– Нет, однако, оживил, – проворчал сквозь зубы шаман.

– Ты вернул человека к жизни? Это же благо. Ну, волшебник, ну волшебник! – Алекс был поражен. – Не понимаю: какой грех тянул тебя вниз, абсурд какой-то, – Алекс пожал плечами и бестолково посмотрел на шамана, ожидая объяснений.

– Гордыня… – коротко отрезал шаман.

Алекс, шаман и Смит, увлекаемые течением толпы, не в силах остановиться или повернуть вспять, двигались к морю. Людское море то утихало, то начинало бешено волноваться. Ужасный шум и хаос царили вокруг.

– Что это значит? – Алекс почти кричал. – Шаман, что это значит – гордыня?

– Не здесь и не сейчас! – выкрикнул в ответ шаман. Он сказал еще что-то, но сказанное было унесено порывом ветра и угасло.

Неожиданно толпа застыла и умолкла, наступила странная тяжелая тишина. Двигаясь слаженно, как по команде, толпа разделилась, расступилась перед кем-то, пропуская этого кого-то вперед. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем Алекс увидел идущего, того, кого он ожидал всю ночь – своего врага. Его враг двигался к пристани, не оборачиваясь и не обращая внимания на толпу окружающую его, небрежной и ленивой походкой. Но Алекс заметил, что за этой леностью искусно скрывалась смертельная усталость, и он совсем не размахивал руками при ходьбе, что было верным признаком скрытности и осторожности.

– Он безумен! – выкрикнул кто-то из толпы с одной стороны.

– Да, он безумен! Нормальный человек не смог бы продать сиайру демонам. Эй, ты, обернись, покажи свое лицо! – послышалось из толпы с другой стороны.

И вновь стало необыкновенно напряженно и тихо, казалось, толпа вот-вот накатит и затопчет идущего, но ничего подобного не произошло. Человек, одиноко идущий к пристани, не обернулся, не заспешил, не побежал и не согнулся под тяжестью множества взглядов. И Алексу удалось хорошо разглядеть его. Он был выше среднего роста: тонкий, стройный, и его широкие плечи говорили о крепком сложении, способном переносить многие трудности. Его босые ноги осторожно и бесшумно ступили на шаткую деревянную пристань, далеко вдающуюся в море. С каждым его шагом море черной вязкой жижей выползало сквозь щели на доски и бесшумно скатывалось назад, не оставляя на поверхности следов. Человек стремился к спасительному кораблю. В конце, у самого края пристани, человек резко развернулся, встал в боевую стойку лицом к суше. Рукава его холщовой серой рубахи уже не скрывали острия клинка, который сейчас уверенно сжимала его правая рука.

«Странное существо!» – подумал Алекс и, ведомый непонятной силой, отделился от толпы и пошел навстречу незнакомцу. Волнения не было, шаги его были уверенны и тверды, лишь грубая растительность шумно шуршала под ногами. У самой пристани Алекс остановился, взглянул на море – корабль был еще далеко.

«Дивная задумка. Он совершенно не безумен. Хороший расчет: уйти от толпы и принять бой на узкой, шаткой полоске пристани», – размышлял Алекс, ловя каждое движение своего противника.

Враг Алекса стоял у самой кромки воды, прямой, с опущенными вдоль туловища руками, но ноги его, поставленные на ширину плеч, уверенно держали тело. Алекс шагнул на пристань. И пугающий, громкий рев огромных существ из-за неприступных скал, разорвал тишину. Огромные существа за скалами подняли жуткую возню. И ветер, резкий и сильный, внезапно обрушился на побережье. Алекс шел по пристани, медленно, но уверенно. Ветер дул ему в спину и в лицо незнакомцу, в котором не было и признака безумия, наоборот – глаза его дерзко и проницательно смотрели на Алекса. Светлые, почти соломенные волосы его длинными спутанными прядями то разлетались от ветра, то вновь ложились ему на плечи. Холщовая рубаха едва не доходила ему до колен, грязные изодранные штанины почти закрывали ступни. Порывы ветра рвали одежду незнакомца, и она со всех сторон то обхватывала его, то надувалась парусом. Алекса поразила худоба и бледность стоящего на краю пристани. Незнакомец устало поднял голову и сделал глубокий вдох, при этом он не шелохнулся, взгляд его, устремленный куда-то вдаль, выдавал глубокое безразличие к происходящему и тоску по чему-то утерянному. Жуткий рев огромных существ поднял шквальный порывистый ветер, пронесшийся вдоль всего побережья, который чувствительно ударил Алекса в спину, а врага его – в грудь. Незнакомец сдержал удар ветра, но, споткнувшись, едва не упал спиной в море, и это неловкое движение оголило щиколотки его ног – они выглядели ужасно, были красны и отечны, истерты в кровь, – по всей видимости, цепями или веревками. Это, случайно открывшееся обстоятельство, несколько смутило Алекса… Еще сегодня ночью Алекс, представляя встречу со своим врагом, знал все, что скажет этому человеку, и эта его речь будет обличающей, беспощадной. Но сейчас Алекс молча обнажил меч и остановился, приготовившись к атаке. Но, незнакомей не спешил… оглянулся назад, – корабль был еще далеко, нарочно спокойно, держа руки вдоль туловища, сделал несколько шагов навстречу Алексу. Это спокойствие совершенно заворожило Алекса… А незнакомец, по-кошачьи легко и дерзко, резанул воздух у самого лица Алекса. Было очевидно – незнакомец с легкостью мог бы ранить его, но не сделал этого. Он дразнил, увлекал Алекса за собой, к самому краю пристани. Достигнув желаемого, незнакомец остановился, совсем невесело засмеялся и опустил руки, всем видом показывая свое проигрышное положение. Соблазн легкой победы заставил Алекса сделать мощный бросок вперед. Но противник, продемонстрировав чудеса гибкости, сделал сальто назад и нырнул в море. Море затянуло его в воронку, но затем, лениво чмокнув, сомкнуло над ним свои воды. Алекс едва не последовал за ним – в глубоком поклоне повис над морем, но, удержав равновесие, шагнул назад и обернулся – толпа безмолвствовала, устремив на него тысячу глаз.

«Глупо! Как заигравшийся котенок – едва не бросился за игрушкой!» – Алекс с досадой пнул одну из шатких досок пристани носком ботинка и бросил короткий взгляд в толпу, ища в ней хоть какой-то поддержки…

С трудом пробиваясь сквозь толпу, к пристани спешили шаман и Смит. Корабль приближался, сотни людей с надеждой стремились к нему. Каждый из них знал, что на корабль попадут немногие, лишь те, кому суждено попасть. Ища помощи, Алекс следил за шаманом, надеясь, что он один из первых прорвется к пристани, но толпа отбросила толстяка далеко назад, и он, отчаянно борясь с толпой, пытался языком жестов объяснить что-то. Алекс вопросительно пожимал плечами не в силах ничего понять. Шаман был настойчив, а его ныряющий жест настолько красноречив, что Алекс понял – он должен, просто обязан последовать за своим врагом, нырнув в черную пучину моря. Тоска покинутости овладела Алексом, звать на помощь было некого, и не было ничего более пугающего, чем острое одиночество и кошмар вечно надвигающейся угрозы. Неизбежность в виде шага в эту черную воду представилась единственным реальным выходом отсюда. Он шагнул с пристани в воду, ожидая почувствовать всплеск моря, но ощутил скользкий, устрашающий провал в него: это было схоже с трясиной, которая засасывала Алекса – ноги, туловище, наконец и голову. Прежде чем черные воды сомкнулись над его головой, он сделал глубокий вдох и обреченно закрыл глаза.

Карлик

Скольжение в воде было недолгим, Алекс слышал шум воды и чувствовал легкое головокружение. Это состояние было ему знакомо – очень схоже с тем, какое он уже испытывал при переходе из одного слоя в другой. «Я совершаю переход», – почти не сомневаясь, подумал Алекс, и в это мгновение вода отпустила его, выбросив в воздушное пространство. Уже через миг Алекс ощущал твердь под ногами. Сомнений не было – это следующий слой. Это чистилище не имело ни солнца, ни звезд, ни луны. То, что в предыдущем слое было черным морем, здесь воспринималось, как плотный небесный свод, окутанный постоянной ночью. Алекс стоял посреди улицы странного города. Источником света здесь были дома и предметы, которые сами еле заметно светились; тускло светилась и земля, точно пропитанная кровью. Да и само свечение было кроваво-красным. Все это напоминало праздничную, но жуткую и зловещую иллюминацию. Идти куда-либо в этом мире совсем не хотелось, но Алекс усилием воли заставил себя сделать первый шаг. Маленькое нагое существо, похожее на уродливого карлика, неожиданно выскочило – как показалось Алексу – из-под самых его ног, метнулось к ближайшему дому, открыло дверь, но… за дверью оказалась стена. Человечек в отчаянье обернулся, глаза его выражали нестерпимый страх и ужас, возможно, он бы кричал, но неимоверным усилием заставлял себя молчать, закрыв рот руками. Карлик попытался спрятаться между стеной и дверью, но оказался велик для этого убежища. Оглядываясь, он вылетел наружу и бросился к другой двери. Карлик очень быстро работал руками и ногами, но, к изумлению Алекса, бежал очень медленно. Волнение бедняги передалось Алексу, и он последовал за ним. В это время налетел проливной дождь. Дождь был черным. Он прекратился так же быстро и неожиданно, как и начался. От земли поднялся черный пар, укрывший собой беднягу, улицу и дома.

«Наверняка этот несчастный пытался укрыться от дождя, ведь он совершенно голый», – зябко поеживаясь, решил Алекс. Стихия быстро улеглась, и Алекс принял попытку отыскать беднягу, заглядывая в подворотни домов и за многочисленные двери, открывая которые, он натыкался на глухие стены. «Где же коротышка?» – нетерпеливо спрашивал он сам себя, открывая очередную дверь в никуда. На этот раз ему повезло – коротышка стоял за дверью, не в состоянии унять бившую его дрожь и мелкую дробь зубов. От неожиданности карлик пискнул, обмяк и упал без чувств, Алекс поймал его за руку.

– Что с вами приятель? Не бойтесь, я не причиню вам зла.

В ответ послышался, плач.

– Все ужасно, все кончиться худо! – обреченно всхлипывал карлик.

Вновь хлынул дождь, через мгновение закончился и поднялся пар – все повторилось, как и прежде.

– Странный дождь, – сказал Алекс, поддерживая карлика рукой. – Вы, наверное, от дождя искали убежище?

– Нет-т-т, – вновь застучал зубами карлик.

– Так в чем же причина? Вы боитесь меня? Расскажите, пожалуйста, быть может, я помогу вам! – Алекс встряхнул карлика, и тот перестал стучать зубами.

– Нет, не поможете, вы одеты, вы не карлик, вы не грешник – вы чистый человек! По всей видимости, у вас здесь свои дела и вы не вправе вмешиваться в здешние законы.

– Может, и правда…

– Да, правда. Но дождя я не боюсь, хоть и наг… это не главное страдание. Дожди тут идут все время, давая лишь небольшие передышки. Самое ужасное здесь – страх, от которого нельзя укрыться, и он повсюду.

– Так чего же ты боишься?

Карлик собрал всю свою волю, – это было видно по его лицу, чуть приоткрыл дверь, и сунул свой указательный палец в образовавшуюся узкую щель, указывая им на крышу соседнего дома.

– Вот она, – прошептал карлик, бледный, как смерть, и поспешил закрыть дверь. – Как же? Она опять рыдает, вы только взгляните, как она несчастна…

Алекс закрыл собой коротышку, так, чтобы его не было видно снаружи, приоткрыл дверь и с любопытством стал рассматривать огромное существо, сидевшее на крыше. Существо было величиной с ящера мезозойской эры. Оно было женского пола, мешковатое и рыхлое, с серою ноздреватою кожей. Сиротливо прижавшись щекой к башне и обняв ее правой лапой, бедняга неподвижно смотрела перед собой совсем пустыми, как показалась Алексу, глазницами. Она была глубоко несчастна, из черных ее глазниц, нескончаемым потоком проистекала влага.

– Да, она плачет! По-моему, ей мучительно хочется кричать или выть. Возможно, этому существу нужна помощь или утешение? Что скажешь, карлик?

– Это волгра.

– Это мне ни о чем не говорит. И все же, ей нужна помощь… – Алекс приоткрыл дверь и уже собирался шагнуть в начавшийся дождь, не спуская глаз с неизвестного страдающего существа. Но карлик неожиданно сильно схватил Алекса за ногу и повис на ней; трепеща от отчаяния и страха, он заверещал:

– Это волгра! Хищница демонической природы!! Поймите же, само чувство жалости к ней чревато опасностями, она лукавая хищница, подстерегает и заманивает жертву. Волгр здесь множество, от них невозможно укрыться, они хитры и отчасти разумны.

– Она – хищница? Неужели она пожирает всякого, кто когда-то был человеком? Но позвольте, у нее нет никакой пасти, ни даже рта… По-моему, они страшны на вид, но, по сути, безобидны, – рассуждал Алекс, наблюдая за волгрой.

– Нет, нет! Я не хотел бы быть пожранным этим чудовищем… вернее, всосанным волгрой через ее пористую кожу! Это значило бы умереть в этом слое, чтобы затем возникнуть слоем ниже! – взволнованно выпалил коротышка.

– Невероятно! Волгра является своеобразным порталом для продвижения вниз? Видимо, не каждого она может поймать, а именно того, кому суждено быть пойманным. Она – осуществительница закона кармы? Не так ли? – продолжал изучать здешние обычаи Алекс.

– Быстрее, ну же! – горячо зашептал карлик, припав к дверной щели.

– Кто там? Ага, вот оно что…! – всматривался в черный пар Алекс. – Да ведь это карлики!

Два бедных уродца прокрадывались, прячась по углам и затаив дыхание, у подножья здания, облюбованного чудовищем. Волгра, сидевшая до этого неподвижно, мучительно зарыдала вновь, наклонила огромную голову вниз, заманивая карликов, но бедняги в зверином страхе бросились врассыпную.

– Спаслись! – облегченно вздохнул коротышка.

– Помилуйте! Что же гонит вас из укрытия на эти безрадостные улицы? – спросил Алекс.

– Голод, – мрачно откликнулся карлик. – Голод гонит нас на поиски за съедобной плесенью, покрывающей фундаменты зданий. – Карлик обиженно сглотнул слюну, как ребенок, и Алекс догадался: карлик ужасно голоден.

– Нам, к сожалению, еще долго придется прятаться здесь, пока волгра не переменит своего местонахождения, – с досадой продолжил карлик.

– Неужели в этом мире нет надежного и безопасного места, где можно спрятаться, отдохнуть некоторое время?

– Есть! Это странные места… волгры не смеют приближаться к ним: им преграждает путь нечто сильное и невидимое.

– Я полагаю, – сказал Алекс, – нет смысла отсиживаться в этой конуре. Доверьтесь мне. Нам необходимо пробраться к этому странному месту, которое не посещают волгры. Мы найдем еду и отдохнем. Ну, так как?

Карлик пожал плечами и в первый раз поднял на Алекса глаза, но взгляд его выражал беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.

– Пожалуй! – Карлик принял гордый вид. – Только имейте в виду, один из нас непременно будет убит. И этим несчастным буду я! – Карлик смутился, затем весело, бесшабашно и коротко засмеялся. – Я готов! Должно быть, по дороге, мы здорово развлечёмся… и умереть не страшно! Гораздо страшнее – страх. Вот вам моя рука! – И карлик протянул Алексу свою маленькую ладонь с пучком корявых пальцев на ней, другой рукой он открывал дверь.

– О, нет! – Карлик отпрянул от двери и побелел, как полотно. – Она его заманила… все пропало! Он новенький, он не знает волгр, одежда на нем еще не исчезла, он еще ловок и росл… Я должен этому помешать, я отвлеку ее! – Карлик отчаянно рванул дверь, но Алекс преградил ему путь и заглянул в приоткрытую дверь.

Дождь снаружи чудом прекратился, стало чуть светлее, и Алекс заметил карлика, отчаянно карабкающегося по крыше здания с таким решительным и жертвенным видом, как будто тот стремился не к волгре, а спасал ребенка из огня – не меньше. Глаза карлика блестели, остатки мокрой одежды прилипли к его тельцу, блики жуткой иллюминации придавали ему вид юркой ящерицы, он был в шаге от смерти – волгра была совсем рядом. За спиной Алекса в неистовой истерике бился другой карлик, он рвался наружу, намереваясь спасти безумца на крыше. Он больно ударил Алекса под колено правой ноги, нога рефлекторно подкосилась, и карлик вырвался наружу. Начинался дождь, первые крупные капли шумно захлюпали по земле, Алекс бросился за карликом, который, неистово крича, пытался привлечь внимание безумца на крыше. Все было тщетно – карлик на крыше, ослепленный своей целью, был словно под гипнозом. Но, к великому сожалению, шум и возня привлекли других волгр – сразу несколько чудовищ, рыдая, выползли из своих укрытий-ловушек. Промедление было подобно смерти, Алекс схватил за руку все еще кричащего коротышку, и они понеслись в черный дождь, не разбирая дороги, вернее говоря – это Алекс понесся, таща за собой упирающегося, визжащего и крутящегося вокруг него коротышку. Огибая здание, Алекс обернулся и взглянул на ту крышу, где минуту назад были чудовище и карлик, и увидел, как чудовище, явно испытывая невероятное удовольствие, всасывало через кожу головы, как бы пропуская сквозь себя все еще дергающегося карлика. Увиденное было театрально и фантастично. Жуткое представление, казалось, достигло своего апогея. Это была игра одного актера – волгры, виртуозного фокусника и клоуна в одном лице. Этот чудовищный актер мог быть грустным, плачущим, страждущим клоуном, желающим единственного – испытать мгновенье счастья, но вмиг превращался в коварного чародея – монстра, с наслаждением убивающего свою жертву. Алекс в ужасе отвернулся, не желая видеть заключительную сцену этого спектакля. Было темно, низкое холодное небо извергало черную влагу. Карлик, которого тащил за собой Алекс, был вял, апатичен и близок к обмороку. Дождь прекратился и поднялся черный пар. Алекс остановился у какой-то мокрой, холодной стены, неясное беспокойство овладело им. Все еще крепко держа за руку бедного карлика, он прислонился к стене и, сам того не замечая, осел по ней; присев на корточки, устало откинул голову назад. Бедный карлик, не скрывая горя, положил свои маленькие, корявые руки на колени Алекса и на них свою голову – он тихо плакал. Алекс чувствовал, как сильно билось сердце карлика, а руки его были холодны как лед. Алекс утешал беднягу и, не зная зачем, гладил его мокрую, грязную голову. Голое тельце коротышки судорожно подергивалось, когда тот всхлипывал или глубоко и горестно вздыхал.

– Не бойся, ты не умрешь, – тихо и бесцветно произнес Алекс. – Вставай, нам нужно идти.

Карлик поднял на Алекса глаза, полные слез.

– Хорошо, пойдем, – невнятно вымолвил тот, его нос и глаза были разбухшими от слез…

Вскоре они молча брели по темной улице, совсем не прячась и не озираясь по сторонам. Чем дальше уходили вглубь странного города Алекс и коротышка, тем слабее становилось свечение зданий, теряя свою яркость.

– Уже скоро, совсем рядом, оно было где-то здесь, – вдруг оживился карлик. И поспешил добавить. – Я хочу есть.

Коротышка хотел добавить еще что-то, но прямо на них из толщи черного пара вынырнуло совсем не светящееся безмолвное здание. Возвышаясь на холме, оно было полно таинственности и, как ни парадоксально и чего совсем не могло быть в этом темном мире – светлой торжественности. Здание было похоже на храм, какие во множестве встречаются на Земле. Но кто воздвиг его? Когда? Из какого материала? Все это осталось для Алекса загадкой.

– Вот это место, – произнес коротышка. Гордость переполняла его.

– Тихо. Помолчи! – Алекс приставил указательный палец ко рту.

Из глубины здания слышался неспешный говор, тихий, но полный сдержанного волнения. Но коротышка, высвободившись из рук Алекса, с удовольствием преодолевая ступени, уже стремился вверх – туда, откуда слышались голоса. Как он переменился! Он увеличился ростом, у него начали проступать черты лица, наверное, напоминающие черты, которыми он обладал прежде. Материя, отдаленно напоминающая одежду, нескладно обволокла его тело. Глаза его радостно блестели. Алекс последовал за коротышкой, поймав себя на мысли, что коротышка стал намного проворнее, и он, Алекс, едва поспевает за ним. Они вбежали в большой круглый зал, окруженный величественными колоннами. Алекс поднял голову, желая разглядеть купол, покрывающий огромный зал, но был немало удивлен тому, что над громадой зала оказалось все то же суровое пространство, холодное и неуютное – черное небо. Алекс застыл в замешательстве, сомнения тонкой струйкой замутили самые светлые его ожидания. Он огляделся вокруг и увидел множество человеческих глаз, обращённых в небо. Люди, стоящие вокруг, не были карликами, были одеты, они преобразились и теперь выглядели как люди, окончившие свой искус, полные мистического ожидания. Они были уверены, что нашли здесь надежную точку опоры среди бушующей хляби – они ждали. Но чего? Яркая точка света сверкнула совсем нежданно в небе над залом и исчезла. «Показалось», – с досадой подумал Алекс. Но прошло лишь мгновение, и небо над залом засияло множеством звезд. Звезды становились ярче и больше. Алекс почувствовал вокруг себя радостное оживление.

– Они летят! Они уже близко! – слышалось со всех сторон. В этот момент небо озарилось одним большим фейерверком. Неудержимая радость охватила присутствующих – люди обнимали друг друга, жали друг другу руки, хлопали по плечам. Рядом стоящий коротышка был полон радости – он успел заметить произошедшие с ним трансформы. Он не выпускал руку Алекса.

– Что это?! Кто – они?

– Не знаю.

– Это братья синклита – воины Света, они поднимут всех освободившихся, – ответил чей-то радостный голос.

– Радуйся, парень, ты будешь следующим – присутствовать при этом событии из числа гномов могут лишь те, кто скоро будет поднят отсюда таким же образом, – добавил кто-то.

Святящиеся фигуры воинов Света стремительно рассекали тьму, черный дождь вокруг них становился чистым, и сверкающие радужные капли летели вниз.

– Слава тебе, Господи! – услышал Алекс чей-то возглас. – Ты – благ, и благ Твой промысел. Темное и жестокое – не от Тебя!

Воины Света лишь на мгновение касались тверди, брали освобождаемого и, покрывая складками своих сверкающих плащей, уносили вверх. Извлечение страдальцев длилось всего минуту – не более, но наполнило Алекса радостным нарастанием сил, свободным и счастливым чувством благоговения перед явлением Высокого. Он огляделся – вокруг здания скопилось множество волгр; они, охваченные мистическим трепетом и страхом, смотрели на это событие, не в состоянии ничего понять, ясность их сознания в этот момент отсутствовала. Казалось, что площадь, окружающая здание, забита огромными, серыми, непонятно чем наполненными мешками. Небо еще раз озарилось фейерверком – он был воспринят присутствующими, как прощальный, несущий в себе долю грусти и большую надежду на избавление. Все оставшиеся молчали, затаив дыхание, никто не смел шелохнуться до тех пор, пока не исчезла последняя звезда. Волгры быстро пришли в себя и расползлись в свои укрытия-ловушки. Коротышка устало присел на корточки, облокотившись на одну из колонн.

– Послушайте, – сказал он с явным беспокойством, ткнув себя тонким пальцем в грудь.

– Что? – спросил Алекс.

– Скажите мне сейчас! Или я просто не вынесу неопределенности… Вы знаете их намеренья? – коротышка вскинул голову вверх и посмотрел в черное небо. – Вы, верно, точно знаете, что они вернутся, воины Света? – коротышка поперхнулся, ему явно не хватало воздуха. Глаза его блестели совсем необыкновенно. – Я готов, я готов уйти с ними!

– Я удивляюсь вам. Будьте уверены – они вернутся! Час тому назад вы показали чудеса самоотверженности, пытаясь спасти безрассудного карлика на крыше… Вы боитесь?

– О, это другое! Сомнения… Сомнения не дают мне покоя.

Алекс пристально посмотрел коротышке в глаза, но он спокойно встретил его испытующий взгляд и продолжил:

– Там, на Земле… – голос коротышки был на тон ниже обыкновенного, – я ни в чем не нуждался, я был красив, богат, имел хорошее образование, брал уроки этики… в общем, как мне казалось, жизнь моя была близка к идеалу. В круг моих знакомых входили такие же молодые люди, как я. Все, что было за пределами этого круга, меня не касалось. Казалось, горе, болезни, голод никогда не заденут меня. «С кем-то, – думал я, – может произойти что угодно, но не со мной». Мое представление о мире формировалось за высоким забором дома моих родителей. Мир я видел и сквозь тонированные окна своего дорогого автомобиля. Мир для меня состоял из двух величин: материального изобилия и покорения природы – я очень любил охоту. Правда, через некоторое время, уже здесь, я сделал открытие – такое представление о мире уж слишком прямолинейно, лишено духовности и твердо, как бетон.

– Отчего же, как бетон, – улыбнулся Алекс. – Странное сравнение.

– Нисколько! Даже камень, рожденный природой, более духовен, чем был я на Земле. А сейчас сомнения терзают меня – достоин ли я того духа любви, которым обладают они, – коротышка бросил беглый взгляд в небо.

– Я был там, – с ностальгией в голосе заметил Алекс. – Там правит любовь, добро и свет, там все содействуют свободе и любви и противостоят ненависти и порабощению. Будь спокоен, коротышка, твое мужество точно там пригодиться, как и твое умение смотреть в глаза любым чудовищам, и твое умение любить жизнь не только такой, какой она предстанет тебе в высших мирах, но и такой, какой она ощущается здесь. Отбрось сомнения, будь уверен – ты будешь следующим, кого освободят воины Света. Коротышка молчал.

– Не молчи, скажи: о чем ты думаешь?

– О будущем…

– Устремление к будущему – великая черта! Она дает мечту и вдохновение… Но сейчас, нас ждут две очень прозаические задачи. Первое – ты голоден и тебе необходимо найти еду.

– Я не покину этого места, – прервав Алекса, поспешил заверить коротышка.

– А как же голод?

– Ничего, я справлюсь.

– Но справлюсь ли я? Вот в чем вопрос. Разумеется, я приложу все свои силы, выполняя свое задание, но существует реальная опасность быть убитым раньше. Где он сейчас? Каковы его намеренья? Сто вопросов, на которые нет ответов.

– О ком вы говорите? Вы кого-то ищите?

– Да! Ищу того, кто хочет отдать свою сиайру демонам.

– О, это известная здесь фигура, – коротышка бросил беспокойный взгляд во тьму, как бы пытаясь разглядеть кого-то. Он был здесь сегодня, но все обходят его стороной; его сущность для всех пребывающих здесь – загадка. Многие уверены, что духовность ему не известна совсем, и действия его – всего лишь бездушный автоматизм и расчет.

– Отчего он спускается вниз? Из глубин темных миров его поднимали буквально на своих плечах демоны всех мастей. Они доставляли его на границу, разделяющую тьму и свет, но он снова идет вниз! В чем его расчет?

– Возможно, он ищет покровительства у самого Властелина Тьмы.

– Возможно… Это не облегчает мою задачу, я и представить себе не могу, где искать его… не говоря о том, где найти спуск в следующий слой.

– Спуск вниз совсем рядом, – сказал коротышка, вглядываясь куда-то далеко во мрак. Алекс невольно посмотрел туда же, и ему удалось разглядеть нечто иное, чем то, что окружало их здесь – светящееся пятна, похожие на огромные гнилушки.

– Правда, там есть что-то от трупной зелени?

– Да, – ответил Алекс, его вдруг передернуло и стало не по себе.

– Там все гниет, но никогда не сгнивает до конца, – совсем прозаически заявил коротышка и этим еще больше омрачил запутанные и противоречивые мысли Алекса.

– Ты был там, коротышка?

– Нет, были другие, но я доверяю их рассказам – им незачем лгать. Здесь каждое слово – правда, закон кармы неумолим, и каждая ложь чревата спуском вниз.

– Демоны лгут? Закон кармы для них так же неумолим? – с тихим раздражением в голосе спросил Алекс.

– Закон неумолим для всех, но демоны лгут – такова их сущность, они не могут иначе, их ложь тонка и искусно завуалирована. Они переворачивают правду в ложь, а ложь – в правду.

– Неужели все так плохо для демонов? Я точно знаю, что лестница восхождения не закрыта ни перед кем, даже перед демонами. Об этом мне рассказывал наставник воинов Света.

– Я не совсем знаю, каковы тут задействованы законы… по всей видимости, тебе самому придется выяснить исинные причины происходящего. Но могу предположить лишь одно: для подобного восхождения требуется столь острая ясность сознания, которой владеют здесь немногие.

– Я думаю, мне придется узнать многое, но для этого нужно двигаться вперед, а, если быть абсолютно точным, то вниз. Прощай, коротышка, будь счастлив, ты идешь туда, где мое пожелание действительно имеет свой смысл. И, честно говоря, я тебе немного завидую, – сказал Алекс и сделал несколько шагов навстречу неясному зеленоватому свечению, но остановился и обернулся. Коротышка вскочил, бросился к Алексу, они молча обнялись, пожали друг другу руки и каждый пошел своим путем.

Иллюзия страшного бытия

Какое-то время Алекс шел в полной тишине, но нечто, очень напоминающее шум воды, наполнило атмосферу, а еще через мгновение он почувствовал провал вниз и оказался посреди медленного потока, вызывающего невообразимое отвращение. Поток двигался по мрачному миру, заключенному под высокий свод. Мир напоминал огромную канализационную трубу, а поток – нечистоты. Алекс угодил в поток по самые бедра и ощущал, как в зловонной жиже кишат существа – одни из которых охотятся, а другие пытаются избежать участи жертвы. В одну сторону поток уходил вдаль, сужаясь до бледно-светящейся точки. С другой стороны делал резкий изгиб влево и исчезал из видимости. Алекс решил обследовать изгиб потока и разузнать, что там, за поворотом. Чем дальше Алекс двигался к изгибу потока, тем более портилась «погода» этого мира. Невозможно было понять, откуда исходит полусвет, мертвенный и бесцветный. Мельчайший дождь, почти водная пыль, сеялся на поток, отчего вода на его поверхности покрылась мелкими пузырьками, как при закипании. Интенсивность движения существ внутри потока заметно возрастала с каждым шагом Алекса, и продвижение вперед было совсем непростым делом. Рискуя упасть, он все же достиг изгиба. Здесь, за поворотом, мрачный туннель становился шире в два-три раза, а поток исчезал из вида совсем близко, подобно тому, как на Земле неожиданно исчезает река, превращаясь в крутой водопад. Посреди потока, на возвышающейся из него тверди, сидел человек – он был почти гол, худ, изнурен, его тело было покрыто нечистотами, он с отвращением к самому себе периодически стряхивал их, но они возникали на его теле сами собой. Однако подойдя совсем близко к человеку, Алекс был немало удивлен – незнакомец с большим удовольствием, прищурив глаза, курил сигарету с фильтром. Да, именно сигарету, какие курят люди в человеческом мире на Земле! Стряхнув пепел в поток, незнакомец посмотрел на Алекса с таким видом, как будто знал его целую вечность – не меньше.

– Какое наслаждение… Никогда не подозревал, что выкурить сигарету здесь – такое счастье. Кстати, ты должен учесть, дым отбивает тошнотворный запах тлена. Знаешь, приятель, о чем я мечтаю? – незнакомец глубоко затянулся. – О чашке кофе. Меня просто съедает тоска по мягкому теплому миру там, на Земле. Мечтаю вновь увидеть траву, землю… да просто выспаться на диване тихой ночью. Когда-то все это было у меня. Ты и представить себе не можешь, какое это богатство, – незнакомец томно закрыл глаза.

Алекс не нашёлся, что ответить незнакомцу и молчал, вглядываясь туда, где обрывался поток. В самом его конце полупрозрачные, дымно-бурые людские тела, выныривая из потока, метались взад и вперед, цепляясь за что попало, лишь бы не упасть заново.

– Мне повезло, я нашел твердь и вынырнул, теперь дело за малым – нужно подняться вверх. Этим повезло меньше, – незнакомец кивнул головой в ту сторону, куда смотрел Алекс. – Честно говоря, мне их очень жаль… Иллюзия страшного небытия – это такая дрянь… Ты думаешь, там водопад? Вот-вот, и я был уверен в этом! Но там нет ничего, ни берега, ни свода, ни воды – там все беспредметно, все растворено и серо.

– Как же эти несчастные? – Алекс кивнул на мечущихся людей.

– Я же говорю – иллюзия страшного небытия. Там нет никакого тела, там и намека нет на какую либо среду. Все гаснет там, кроме одного – самосознания.

– Ты совершил что-то ужасное? – рассеяно спросил Алекс.

– Нет, упаси Господи… Во всем виноваты машины. Тупые, безмозглые машины привели меня сюда.

– Не понимаю.

– О, в этом вопросе не совсем все ясно и понятно… но у меня была уйма времени, чтобы кое в чем разобраться. Иногда я подозреваю, что объяснение всему придумал я сам, чтобы снять с себя собственную тяжесть.

– Это уже интересно. Я готов выслушать тебя, даже стоя в этом вонючем потоке.

– Пожалуй, я расскажу тебе кое о чем… Впрочем, я удивлен собственной болтливости, мой язык – как помело. Наверняка оттого, что я молчал долгое время – много месяцев, а, может быть, и лет. Я напрочь потерял ощущение времени. Ты – мой первый собеседник… Так вот, там, на Земле, я был страшным пьяницей и гулякой. Бывало, я валялся в грязи, будучи смертельно пьян, меня приносили домой весьма малознакомые мне люди и клали у двери моего дома, как вещь. Самое интересное – я не был себе противен, наоборот я любил себя, кичился своей свободой, для меня не существовало ни границ, ни запретов.

– Так ты пьянствовал, парень? Доводя себя до мерзкого состояния? Ты разрушал и уничтожал себя! Но в чем виноваты машины? Где логика? Признайся, она отсутствует.

– Виноваты машины, – настойчиво продолжал незнакомец. – Так вот, напивался я от одуряющей скуки. Знаешь, чего я боялся больше всего? Тишины. Тишина – это страшная штука! Именно она ставила меня лицом к лицу с моей душевной опустошенностью.

– В это я, предположим, не совсем верю. Человеку, который мыслит, анализирует, любит природу, литературу, искусство не бывает скучно наедине с самим собой, – парировал Алекс, подавшись вперед всем телом и едва удержавшись на ногах.

Одна из сущностей, вспенив поверхность потока, мощно ударила Алекса по ногам и едва не опрокинула его.

– Придется поверить, – сухо отозвался незнакомец, – природа для меня был мертва, смертельно скучны литература и искусство, а вера в Божество вызывала лишь высокомерную насмешку. Я «мыслил машинами» – все расценивал мерилом практической полезности. Я сам ощущал себя винтиком гигантской машины, считал это нормой и не только – я гордился этим. Наука и ее великие достижения – вот что вызывало во мне уважение и трепет. Наука – вот что было, бесспорно, чем-то высшим, чем я сам, чем многое вокруг.

– А как же отдых? – все еще непонимающе спросил Алекс.

– Отдых? – незнакомец закинул голову и рассмеялся, стряхнув пепел с маленького окурка, с которым он явно не желал расставаться, в поток. – Отдых – спиртное, карты, примитивный флирт, дешёвая и вкусная еда, иногда кино. Одним словом, я потреблял все, что давала цивилизация, и это был какой-то бесконечный бег. Каждый день хотелось все более качественной интеллектуальной техники, все больше самой вкусной еды, больше секса, – больше и больше всего. Интеллект, наука и техника поглотили мое сознание.

– Да, материальный достаток сам по себе ценность, – совсем не уверенно сказал Алекс. – Да, это естественный, достойный человека уровень его внешнего существования.

– Как ты прав! Да, это естественный уровень внешнего существования человека. Но я поддался влиянию темных сил, и этот уровень существования стал для меня не естественным, а единственным способом существования. Этот единственный способ стал для меня целью… впрочем, наверное, и целью развития человечества в угоду темных сил. Ради этой цели начинались войны, рушились государства, покорялась и разрушалась природа. И я был втянут в эту хитрую игру темных сил.

– И все же, я не могу понять… Материальный достаток освобождает человека от забот о хлебе насущном и дает возможность и время для духовного развития.

– Да, духовного! Но темные силы титаническими усилиями пытаются заменить понятие духовного на интеллектуальное и направить развитие людей из сферы высших ценностей в сферу лишь материальных… Это трагический обман. Я не понимал, не чувствовал всего ужаса своего положения. Я создавал материальные ценности и был уверен, что это – единственный путь к прогрессу. Я был пропитан техникой насквозь, я понимал лишь ту часть своей жизни, где властвует техника, и превратился в духовного слепца.

– Нет, нет! Постой, а как же чувство жажды познания, ведь оно является основной движущей силой в развитии науки, техники. Скорее всего, ты сам приучил себя мерить все практической полезностью, ты не заметил эту опасность и тебе никто не сказал о ее существовании. Ты сам позволил машинам властвовать над своей душой. Развитие техники и науки неотвратимо. Без этого развития невозможно бороться с голодом, болезнями… да и просто предоставить человеку тот уровень жизни, которого он достоин. Наука объединяет людей в этих проблемах, она – за человечество.

– Несомненно! Но что ты скажешь на то, что, когда Коперник, Эйнштейн, Кюри совершают подвиги своих грандиозных открытий, просвещая и озаряя путь людей, другие ученые изобретают термоядерную бомбу, работают над бактериологическим оружием, генетическим, придумывают всякие пакости, заметь – против человечества. Для каких целей! В угоду темным силам, чтобы уменьшить население Земли. Малым стадом управлять проще. И немалое количество людей идет под их знамена, – загасив окурочек и спрятав его под майку, явно довольный собой, парировал незнакомец.

– Взгляни на мою одежду… этот номер 232 – все, чем я не так давно обладал в этой жизни. Эти три цифры заменяли мне имя, положение. Я был биороботом… точнее, я так думал, – кто-то из этих, как ты говоришь, ученых запрограммировал меня, заставил выполнять малый круг моих обязанностей. Таких, каким был я, на Земле миллионы. Эти люди – рабы, они и не подозревают, что они – люди. Они уверены, что они – машины. Я усомнился – познал истину ценой собственной жизни, и вот я здесь, перед тобой. Интересно получается… выходит, что сознание и воля ученых – такое же поприще битв воинов Света и мрака. Одни хотят объединить человечество в монолит, а без этого невозможно всемирной власти демонов. Другие – силы Света – тоже желают объединить человечество, без этого достижения человечество будет терзаемо страшными войнами, революциями, голодом, болезнями.

Незнакомец помрачнел, казался еще более жалким и худым.

– Я совершил ошибку – сделал не тот выбор?

– К сожалению, да. Трагедия твоя в том, что тебе никто не подал руку помощи.

– Мне эту руку давали, вернее, давала моя жена, она работала библиотекарем и любила искусство, литературу, но я не принимал ее помощи. Вообще-то я считал, что она носится с книгами, как глупая курица с яйцом. Но спасение мое пришло и имело совершенно трагическое начало. К этому времени я спился, потерял человеческий облик, продал все из дома, что могло быть куплено, за бесценок. Жена устала бороться за мою душу и тело. Мы по-прежнему жили в одном доме, но избегали даже случайной встречи друг с другом – дом был разделен на две части и имел два входа. Я не жалел ни о чем, но беда пришла нежданно… – Незнакомец бросил на Алекса таинственный, заговорщицкий и совершенно обнажённый взгляд, говорящий, что он, незнакомец, вот-вот раскроет страшную тайну и ждет понимания. Их взгляды встретились… И Алекс, независимо от своего желания, проник в глубинную память незнакомца. Алекс увидел незнакомца в хорошо, даже излишне освещенной комнате, до отвала напичканной аппаратурой, шланги и проводки которой тянулись к телу незнакомца, лежащему на функциональной кровати, он был пугающе бледен, лицо его было похоже на восковую предсмертную маску. Алекс услышал женский голос, усталый и невнятный.

– Доктор, состояние пациента за время наблюдения ухудшилось, он почти не спал, появились признаки дыхательной недостаточности, снизилось давление, и мы вынуждены были перевести больного на искусственную вентиляцию легких. Сейчас он медикаментозно загружен, состояние стабилизировалось, но… – голос принадлежал медицинской сестре, она не договорила, остановив взгляд на толстенной истории болезни у себя в руках.

– Больной перенес несколько операций, у него панкреонекроз, тяжелейший перитонит, он долгое время изнурял свой организм алкоголем, а теперь пожинает плоды, – отозвался доктор, читая с дисплея какие-то показатели. – К сожалению, прогноз неутешителен… сообщите родственникам о критическом состоянии больного.

– Но доктор, его состоянием вообще никто не интересуется.

– Так отыщите родственников! Сделайте запрос, и все, что необходимо в таких случаях – не мне вас учить, больной очень слаб… И главное: готовьте пациента к операции, последнее обследование показало – у больного очередная перфорация кишечника.

Алекс поймал себя на мысли, что совсем не желает знать о происходящем, посмотрел на бурлящий поток, на незнакомца и спросил.

– Ты умер тогда?

– В том-то и чудо, что нет! – воскликнул незнакомец. – Господь дал мне силы вернуться к жизни.

– От чего же Господь? Врачи буквально вырвали тебя из лап смерти…

– Нет, Господь вырвал меня из этих лап. Жена моя, узнав о тяжести моего состояния, все же не спешила прийти ко мне, пусть и слишком много огорчений и жестоких разочарований внес я в ее жизнь, но она все же любила меня… Ей позвонили из больницы и пригласили посетить меня, может быть, в последний раз. И она пришла!

Алекс увидел, как миловидная, не утратившая красоты женщина присела на круглый стульчик у постели незнакомца.

– Присаживайтесь, не бойтесь, он в сознании, но дышать самостоятельно без помощи аппарата он не может и поэтому ничего вам не скажет – в трахее у него трубка. Но вы можете говорить, он вас слышит. В вашем распоряжении несколько минут. Я оставлю вас наедине, – сказал доктор и вышел. Женщина взяла в свою ладонь желтую и худую руку незнакомца. Аппаратура, тут же зафиксировав тахикардию у больного, подала тревожный сигнал. Незнакомец с трудом приоткрыл глаза и уже несколько аппаратов стали подавать тревожные сигналы. Женщина молчала, плотно сомкнув губы, из глаз ее текли слезы. Незнакомец устало закрыл глаза.

– Ты знаешь, – сказал незнакомец Алексу, – когда я открыл глаза и увидел ее – я плакал… мы оба плакали. Впервые я благодарил Бога за то, что дал мне возможность увидеть ее еще раз. Я вдруг осознал, что люблю ее. В этот момент я поклялся: если выживу, начну все с чистого листа, а главное – перестану пить. Но шансов выжить у меня практически не было. Организм мой упорно отказывался работать и подчиняться мне, лишь порой тусклая искра сознания напоминала мне, что я скорее жив, чем мертв. Все это странным образом было похоже на иллюзию страшного небытия, – незнакомец взглянул на падающий поток в самом конце туннеля. – Правда, похоже… Ты не ощущаешь своего тела, тебя нет – только неугасающее сознание надеется на жизнь. Каждый раз, когда мое сознание поднималось из темноты, я ловил надежду на жизнь, как самую драгоценную мысль, и не отпускал ее. По истечении времени эта надежда закристаллизовалась и превратилась в занимательную игрушку для моего мозга, я крутил эту мысль, как кубик Рубика – с разных сторон представляя себя живым и здоровым. Но игра закончилась неожиданно и жестоко. В одно прекрасное утро, как мне казалось, я держал мысль о жизни крепко и уверенно, я не просто мечтал, я знал, что живу, чувствую, мыслю. Медики готовили меня к очередному обследованию – очищали мой кишечник. Процедура эта совсем не сложная и обыкновенная, но вскоре я увидел… нет, скорее почувствовал всей кожей что-то неладное, какую-то напряженную возню вокруг себя, и секундой позже услышал собственными ушами смертный приговор себе.

– Доктор, у него введенная нами в кишечник жидкость сочится через наружные швы кожи живота.

– Это конец, все кончено, – тихо с напряжением и досадой откликнулся доктор, – прекратите процедуру и срочно соберите консилиум.

В это мгновение мысль о жизни выскользнула, я потерял ее и более не искал. Смертельная усталость и равнодушие завладели мной. Я глубоко вздохнул и отказался от всего. Но, как оказалось, на этой Земле был еще один человек, который не только лелеял мысль о моей жизни, но и крепко держал эту мысль в руках – моя жена. В тот же день, после того, как она посетила меня и узнала о случившемся – села в машину и долго, по незнакомым ей дорогам вела ее, периодически сверяясь с картой, пока не достигла высоких стен женского монастыря, купола которого необыкновенно сияли в лучах заходящего солнца. Ей открыли ворота… и уже спустя час она покидала кабинет матушки, которая напутствовала ее:

– Самое главное – вы должны простить его, чтобы ваша собственная душа была легче предрассветной весенней дымки.

– Да, матушка, я все поняла, только чистое любящее сердце может просить о высшем.

– Не всегда… но сейчас это не важно, не будем терять времени! Ступайте же в храм, дочь моя, молитесь о жизни и о любви. Сестры будут в эту ночь с вами рядом…

– Эту ночь, – незнакомец поднял голову, – моя жена провела на коленях перед алтарем в слезах и молитвах. А я все последующие два дня чудесным образом ощущал струившийся ко мне поток жизненных сил и совершенно ничего не понимающие, любопытные взгляды врачей. Я выжил! Я вернулся к ней. Вскоре мы гуляли по улицам, держась за руки, как школьники, я читал ее «глупые» книги – мы были счастливы. Шли месяцы, но я все чаще замечал: чего-то не хватает – мне скучно. Странным образом я перестал ощущать свою значимость в этой жизни. Я вдруг понял, что мыслю иначе, чем многие другие… В то время, как абсолютное большинство окружающих меня людей следовало строем, скользило по строго определенному руслу, я выбился из этого русла и пребывал в растерянности и сомнениях. Я желал вновь ощутить себя свободной волевой личностью – например, устроить нечто такое, что я делал раньше. Вскоре такой случай представился. Я шел по тихой старой улице, вдоль которой множество кафе и маленьких уютных ресторанчиков под открытым небом манили гуляющих прохожих ароматами кофе, вина и всяких вкусностей. Был чудесный вечер, свободного времени у меня было с избытком.

Алекс посмотрел в глаза незнакомцу, проникнув в его глубинную память, и увидел его – худого и высокого… Руки незнакомца были эффектно заложены в карманы синих джинсов, летний светло-серый объёмный джемпер очень хорошо сочетался с его серыми глазами и седеющими висками. Он был явно занят своими мыслями и не обращал внимания на окружающих.

– Эй, мыслитель, ты же умер! Да, ты! Ты не узнаешь старых приятелей? Парни, он жив и не желает узнавать нас! Горделив стал непомерно, вернувшись с того света. А мы, несчастные, смертельно напились, узнав о его смерти! – вскочив из-за столика и энергично жестикулируя, выкрикнул коренастый человек, после чего шлёпнулся обратно в кресло, дернув себя за ус. – Надо же, он жив…

– Да, слухи о моей смерти сильно преувеличены, – сказал незнакомец, пожимая плечами и намереваясь сказать еще что-то, но договорить ему не дали.

Два человека, выскочив из-за столика, как чёртики из табакерки, уже хлопали его по плечам, жали ему руки и тащили к столу.

– Присоединяйся, мы тебя не отпустим, отметим твой второй день рождения!

– Нет, – сопротивлялся незнакомец, – мне нельзя ни капли спиртного – врачи запретили.

– Ты что – баба? Ломаешься, как копеечный пряник! Парни! Тащите его сюда. Вот так-то лучше! Напомните ему, как следует уважать старых друзей.

– Я поддался соблазну и, признаюсь, быстро опьянел, слушал их пьяную болтовню, колкие и неприличные шутки, смеялся над ними. Но, бесспорно, понял одно – я другой, и общение с бывшими приятелями не принесло мне облегчения и удовлетворения. Мне стало ненужным все это. Я мыслил по-другому, интересы мои были разительно отличны от тех, прежних, с какими я жил в той жизни, еще до того…

Возвращался домой я довольно поздно. Ночь была тиха, воздух влажен и свеж. Я свернул в маленький парк между двумя улицами. Ноги сами несли меня туда и, увлекшись ярким и звездным небом, я лег на скамейку, устремив взор к звездам. Совершенство и великолепие природы заставили трепетать мое сердце, чувства переполняли меня, и вскоре мое внимание привлекла одна звезда. Она мерцала наиболее ярко, создавая вокруг себя голубой ореол и вдруг погасла, утонув в густой черноте летнего неба. Как сейчас помню, мне это не понравилось, сердце мое тревожно забилось, более того – я ощутил совершенно ничем не обоснованный страх. Лишь усилием воли я заставил себя успокоиться.

– Готовься, твоя звезда погасла, – услышал я ровный мужской голос, таким обычно сообщают точное время. Я ошарашено сел на скамейку, ища того, кто бы мог произнести эти слова. Вокруг было тихо и никого. Лишь двое влюбленных, обняв друг друга за талии, шли по тропинке совсем рядом, тихо разговаривая и смеясь.

– Извините, – совсем неуверенно я обратился к молодым людям. – Вы точно должны были слышать, что кто-то сказал «твоя звезда погасла»… вы шли совсем близко от меня.

– Вы что-то спросили? – откликнулась девушка.

– Пойдем, – сказал парень девушке. – Взгляни, он вне себя, да он просто пьян.

– Нет-нет, не уходите! Пожалуйста, ответьте на мой вопрос – это очень важно, хотя… Пожалуйста! – умолял я.

– Здесь было тихо, никто ни о чем не говорил, а вы тихо спали на этой лавке, – удивленно, но уверенно ответила девушка.

– Пойдем! – парень потащил девушку за локоть.

Мне его действия показались грубыми, и я незамедлительно пожелал высказаться по этому поводу, но тот – же голос произнес ясно и ровно, заставив меня вздрогнуть:

– У тебя есть полчаса, прощайся.

Я вскочил с места, как ошпаренный, и закричал:

– Вы слышали? Вы должны были слышать это, стойте! – В несколько шагов я настиг влюбленную парочку. – Ответьте! Слышали, кто-то ясно сказал «У тебя есть полчаса…». Вы слышали это?

Парень недружелюбно обернулся и красноречиво покрутил пальцем у своего виска.

– Нет-нет, я не сумасшедший, – поспешил заверить их я, – но кто-то точно сказал «У тебя есть полчаса…», – поникшим голосом сказал я, в отчаянье, резанув воздух ребром ладони, и медленно побрел обратно к скамье. «Неужели я сошел с ума? Какая досада! – с иронией думал я. – Да, несомненно, это Бахус играет со мной. Отчего же я раньше не догадался об этом!»

Найдя, как мне казалось, вполне достойное объяснение происходящему, я засобирался домой, но присел на край скамьи – сомнения не давали мне покоя. Снова и снова я пытался понять происходящее. Мысли роились в моей голове, одна фантастичнее другой, но объяснения происходящему не было, и легче на душе не становилось. Чего мне удалось точно определить, так это то, что я однозначно не сумасшедший и все, что происходит – реальность, но какая-то обособленная реальность – только для меня и все. Лишь подумав об этом, мне нестерпимо захотелось бежать домой, к ней, и, если суждено было умереть, то в ее объятиях, но я представил ее глаза, полные слез и горя… Мне стало страшно.

«Нет, – думал я, – я не должен идти домой. Но что же делать – умереть здесь, в парке на скамье? Бред какой-то! С чего это я решил, что должен умереть? Я вовсе не собираюсь этого делать! По крайней мере, сейчас. Это Бахус шалит, а иначе как такая глупость могла прийти мне в голову?… Я просто пережду эти полчаса здесь, для верности. И даже не полчаса, – я взглянул на часы у себя на левой руке, – а всего пятнадцать минут, и спокойно пойду домой. Да, надо переждать и идти домой – к ней!»

От этой мысли давление внутри меня вдруг ослабло, я лег на скамью и облегченно засмеялся, глядя в небо:

– Надо же, какая глупость, я должен умереть… – смеялся я, поглядывая на часы. – Осталось несколько минут, а я жив и здоров. Приду домой, расскажу все жене, и мы вместе просто обхохочемся! – Я радостно взглянул на часы – стрелки достигли нужной цифры. – Все, вот и все! – сказал я, вставая. – Теперь только домой!

В этот момент я понял, что происходит нечто более странное, чем то, что происходило еще несколько минут тому назад. Сейчас я не могу определить однозначно то, что я испытывал – возможно, удивление, может быть, острое желание осознать происходящее, или страх… возможно – и то, и другое, помноженное в несколько раз. Помню лишь одно – все это заставило меня застыть в леденящем душу оцепенении и смотреть на себя со стороны… на себя, совершенно неподвижного лежащего на скамье. Я взглянул на часы на руке лежавшего – они стояли. Я понял все… Вот так я умер, – сказал незнакомец, стеснительно пожимая плечами. – Ты понимаешь, там, на Земле, мне дан был целый мир и любовь в мое личное пользование, а я пренебрег этим подарком. Постой, – незнакомец потянул воздух ноздрями, – вот опять запахло кофе. Этот запах сведет меня с ума. Ты знаешь, я твердо решил – я вернусь, я обязательно вернусь на Землю и тогда… – Незнакомец мечтательно закрыл глаза. – Я ветку с дерева не сорву без надобности… – затем, как будто проснувшись, добавил: – А ты что тут делаешь? Я же вижу, что ты не грешник… в общем, какими судьбами?

– Ищу здесь одного грешника… – нехотя вымолвил Алекс.

– О, в таком случае я тебе сочувствую… грешников в этом мире хоть отбавляй. Тебе и жизни не хватит, чтобы переворошить этот мир и найти того, кого ищешь.

– Возможно, ты прав… но тот, кого я ищу, просто жаждет продать свою сиайру демонам. Зачем? Ради чего?

– Вопрос интересный, мы все задаем его себе, когда встречаем на своем пути этого человека.

– Я тоже встречал его, – Алекс взглянул на свое перевязанное плечо, – скажу тебе больше: встреча была не из приятных. Однако я буду искать с ним встречи еще и еще.

– А, я понял, – обрадовался незнакомец, – ты оттуда! – он ткнул пальцем вверх. – Ну, расскажи: как там? Как?

– Отлично, – оживился Алекс. – Я бы оттуда и не уходил. Но я должен, просто обязан предотвратить сделку по продаже сиайры.

– Понял, не дурак, у тебя «школьные экзамены». Я видел здесь таких, как ты… светлых. Все спустились вниз, но назад еще ни один из них не вернулся. Гаввах, понимаешь, в этих краях ценная вещь.

– Гаввах, говоришь… Я знаю. Прощай, однако, – как говорит мой друг. – И Алекс шагнул в сторону мнимого водопада.

– Э, не туда, однако, – как говорит твой друг. Всех вас учить надо… Там нет ничего, ты будешь долго блуждать и никого не найдешь. Кстати, тот, кто хочет продать сиайру, сегодня ушел через щель в разломе скал – это самый быстрый переход в другой слой. Разлом находится ниже, не более чем в ста метрах отсюда, по правую сторону.

– Спасибо! – поблагодарил Алекс. – Когда в следующий раз будешь пить кофе, позови меня в гости, я никогда не пил кофе. В общем, счастливо подняться наверх!

Алекс пробирался против течения к заветной расщелине. Это оказалось совсем не просто. Глубина потока была разной и непредсказуемой – местами Алекс проваливался в зловонную жижу почти до пояса, местами жидкость едва покрывала его ботинки. И тогда Алекс видел больших, толстых червей, размером с большую кошку которые нагло пытались присосаться к его ногам, но отчего-то меняли свои намерения и бросались в глубину, сжимая, как пружину, свое толстое тело. Алекс облегченно вздохнул, когда наконец обнаружил глубокую, узкую трещину в скале. Выйти из потока оказалось нелегко – задача осложнялась отсутствием берега. Необходимо было из вязкой, кишащей червями жижи прицельно прыгнуть в расщелину и зацепиться там. К счастью, проделать это Алексу удалось с первой попытки – он нырнул в темную узкую щель, как зверь в нору. С трудом протискивая свое тело, он медленно продвигался вперед наощупь в полной темноте, пока не почувствовал, что каменные тиски ослабли, щель расширилась и неожиданно яркий свет ударил ему в глаза.

Титаны

Да, свет в этом мире был ярким, оранжевое с краснотой солнце, похожее на апельсин, висело на склоне прозрачного желтого небосвода, почти у самого горизонта, и жарило изо всех сил. Жара стояла невыносимая, воздух был горяч и сух. Проникнув сюда, Алекс оказался на вершине бурой, голой скалы. Внизу, у подножья, простиралась пустыня – бурая, глинистая с невысокими песчаными барханами, тупо упирающаяся в горизонт. Ветер колюче шелестел песками, пересеивая его то в одну, то в другую сторону, заставляя расщелины скал не громко, но низко гудеть. Из-за барханов таинственно выкатывались клубки какой-то сухой, колючей растительности, внося некоторое оживление в совершенно необитаемый, на первый взгляд, пейзаж. Быстро привыкнув к мерному гудению скал, Алекс, выбрав пологий склон, стал медленно и осторожно спускаться, ни на миг не забывая об опасности. Странный звук, напоминающий поскрипывания колес, заставил его остановиться, спрятаться за выступ бурой скалы и, затаив дыхание прислушаться. Звук повторился, и вскоре из-за скал на едва заметную, занесенную песками и россыпью бурых камней дорогу вышел человек, везущий за собой видавшую виды, разбитую бездорожьем тележку с большим каменным кувшином на ней. Путник был строен и худ. Длинный, почти до пят, коричневый халат из плотной струящейся ткани был явно велик ему. Путник был бодр, шаг его ровен и энергичен. Дав путнику несколько удалиться от себя, Алекс покинул свое укрытие и устремился к незнакомцу. Когда, наконец, охваченный жарким ветром, он достиг незнакомца, жара уже серьезно изнурила его – лицо потемнело, частички соленой пудры осели на губах, желание плюхнуться на песок и перестать двигаться пересилило даже чувство опасности, присутствующее всегда. Заслышав позади себя шаги, путник остановился и спокойно обернулся. Алекс был немало удивлен – перед ним стоял старец преклонных лет. Лицо старца было потемневшим от безжалостно палящего солнца, с множеством мелких морщин, грубо обточенных ветрами… и с голубыми глазами, такими яркими, как будто ему было не семьдесят, а семнадцать лет, – внутренняя светлая радость переполняла его.

– Прекрасный день, очень хороший, просто великолепный, – улыбнулся старец губами, отчетливо видимыми между усами и редкой бородой, – не так ли, молодой человек?

– Да, действительно, хорош, – подтвердил Алекс скорее из вежливости, продолжая ненавязчиво изучать старца. «Старик явно вне себя, – думал Алекс, – такое пекло, а он – «великолепный день». Да он просто счастлив! Улыбка такая светлая, тихая… О, ужас, его босые ноги в каких-то римских сандалиях… они натружены, грубы от постоянного хождения по пескам, которые долгое время трут их. Что делает здесь этот старик? Он не похож на страдальца. Всего подобнее, это какая-то блажь… трагедия или комедия».

– Ни то, ни другое, ни третье, – старик непосредственно рассмеялся. – Это не игра и не прихоть. А день действительно великолепный. Вы, я думаю, и представить себе не можете, что в этом кувшине? – Глаза путника светились от восхищения и переполнявшей его радости. – Вода! Чистая, свежая! В этих местах нет такой… да почти никакой нет. Извините меня, молодой человек, но я чуть-чуть заглянул в вашу глубинную память… она, к великому сожалению, ничем у вас не прикрыта… но не отчаивайтесь – вы молоды, вы только начинаете свой путь. Поверьте мне, вы научитесь быть закрытым для врагов. Но, к счастью, я не враг, и здесь я по своей воле. Вы правильно решили – я не страдалец, я пришел из верхних слоев добровольно. Видите ли, я и только я смогу освободить титанов. Давайте же знакомиться! Хотя, я знаю ваше имя – Алекс. Здесь для всех я Федор Кузьмич, хотя, помнится, у меня было другое имя, – путник задумчиво посмотрел на заходящее солнце. – Но то, прежнее имя, не принесло мне счастья. Поспешим, солнце здесь не садится, оно падает за горизонт и наступает холодная ночь. К счастью, нам недалеко – по этой тропинке, вон за те скалы и вы все увидите сами. – Старец взялся за ручку тележки, намереваясь, пустится в путь.

– Нет, нет, позвольте! – воспротивился Алекс. – Позвольте, я вам помогу.

– Я бы мог отказаться, я вовсе не устал, но если молодость желает уважить старость, я не возражать не стану.

Алекс потащил тележку. Они шли довольно быстро, но размеренно и спокойно.

– Вы так спокойны, Федор Кузьмич, здесь нет врагов?

– Напротив, они повсюду, но пусть они страшатся… Будьте спокойны, молодой человек, пока вы со мной, вам ничего не угрожает. – Старец распознал едва заметное удивление на лице Алекса и продолжил: – О, все очень просто, мой ранг, скажем так, чуть выше вашего, и мои намеренья, многие, исполняются. Сейчас я имею намерение быть в полной безопасности – будьте уверены, все будет именно так. Вчера, – глаза старца заблестели, – почти на закате солнца, я нашёл-таки источник с водой. Вода в нем, как и во всех здешних источниках, была черна, как уголь, и для питья непригодна. Видишь ли, Алекс, вода как гигантская информационная система впитывает в себя информацию и несет в себе, и, если эта информация зло, ложь, жестокость, ненависть – вода принимает отвратительную структуру, становиться черной, мертвой, вонючей. И наоборот, если воду окружают свет, любовь, добро – структура ее прекрасна, такая вода прозрачна, вкусна, дает силы и укрепляет дух. Вчера… вчера я нашел источник, он был болен и ядовит, но не безнадежен. Почти всю ночь я наблюдал за источником, молился, прерываясь лишь на короткий сон. А с первыми лучами солнца, увидел – вода посветлела, стала журчать и, о Боже, я услышал едва различимый звон воды, такой бывает на земле у родников, святых источников и чистейших горных ручьев. «Не все потеряно!» – сказал я себе и молился вслух. И вода услышала и ответила – журчала и звенела. Она в этом кувшине, – старец обернулся и посмотрел на кувшин так, как если бы он был наполнен бриллиантами, и продолжил: – Она укрепит дух титанов, особенно тех, кто готов освободиться.

– Титаны? Кто они такие? Я имею о них весьма смутное представление, – спросил Алекс.

– Титаны. Скоро вы увидите их собственными глазами. Это те, кто на земле пользовался большой властью, влиял на судьбы миллионов людей – монархи, полководцы, деятельные строители государственности… Здесь они находятся, как узники и рабы.

– Здесь находятся все властители, без разницы? Мне это не совсем понятно.

– Нет, прежде всего – тираны, они поднялись сюда из более глубоких страдалищ, многие из них были убийцами и душегубами лично – например, Иоанн Грозный. К счастью, среди держателей власти есть иные исключения, ничтожные по своему числу: те, кто, будучи держателем огромной власти, еще при жизни создали противовес своей великодержавной карме, создали его высокими моральными качествами, милосердием и добротой, либо даже страдальчеством. О, первый чье имя приходит мне на ум – Александр Невский, он сейчас находится в высших слоях просветления. Я имел честь беседовать с ним долгими часами и все время ловил себя на мысли, что проведенное с ним время пролетает мгновенно, да… но сейчас это не важно. Должен вам доложить, молодой человек, что пленников сейчас здесь более трехсот, и многие из них опасны для нас с вами, даже сейчас, но еще опаснее демоны, охраняющие их.

– Должно быть, очень важная миссия привела вас сюда из высших слоев? – Алекс вздохнул. – Там прекрасно, я был в одной из тамошних стран… Могу лишь сказать, что, где бы я ни был, в какие бы дали ни забросила меня судьба, я буду помнить всегда это непостижимое чувство полета тела, мысли… ощущение бесконечной любви, адресованной только тебе. Там радостные силы наполняют твое тело. События становятся ясными и понятными, тебе открывается суть вещей, душа стремится к творчеству и познанию.

– Я прекрасно вас понимаю, молодой человек, но, как я уже сказал вам, я добровольно спустился сюда, я выполняю свой долг, я мог бы быть одним из этих титанов. Когда-то я сам был правителем, одним из тех, кто веровали пьянящей и ослепляющей верой гордыни в великолепную, просто волшебную формулу: «В небе – Бог, на Земле – я». Я обладал большой властью, чтил самого себя, как пастыря душ и телес. Народ для меня был стадом – не более, я был уверен, что я знаю, что этому стаду нужно и что не нужно, что полезно и что губительно. Были плодородные годы, когда это стадо прирастало, были голод и болезни, и это стадо редело – гибли малые и старые, а я был уверен, что это естественный ход истории. Да, Алекс – это была правда, великодержавная! Но, чем больше я правил, тем больше понимал – есть другая правда, единственная, в которой я сейчас убежден. Любовь – это единственная сила, способная творить, совершенствовать человечество во всех его проявлениях. Там, на Земле, я мечтал о «Священном союзе», который мог бы объединить человечество в доброй воле и совести. Но эта идея не воспламенила ни одного правящего сердца, не затронула ни одной великодержавной души. К моему сожалению, я понял – «Священный союз» неосуществим.

– Дальше, что было дальше?

– Дальше я бросил все и изменил свой путь. Как? Все просто! Я понял, что невозможно гигантскую систему направить к здравому смыслу, тем более что этим здравым смыслом был голос одного человека. Моя душа хотела другого, она томилась… и я решил еще при жизни на Земле развязать узлы своей великодержавности, выйти из системы. Но система просто так не отпускает бунтарей, однако мне удалось перехитрить ее.

Солнце все еще держалось у горизонта, но Алекс почувствовал нарастающую прохладу, как будто тонкие струйки холодного воздуха начинали проникать в жаркую пустыню из невидимого гигантского холодильника, который внезапно открыли.

– Холодает, – сказал старец, – нам нужно поспешить к месту и развести костер, ночью будет холодно, но сейчас еще в течение часа будет легко и прохладно – это время отдыха от изнуряющей жары.

С противоположной стороны от висящего у горизонта солнца вспыхнуло зарево.

– Что это? Это молитвы титана?

– Да, Алекс, да, – подтвердил старец.

– В таком случае, я совершенно запутался – мы идем к титанам в одну сторону, а зарево молитв какого-то титана видно с противоположной стороны. Не понимаю!

– Зарево титана доходит к нам еще из более глубоких миров, он томится намного ниже, чем находимся мы. Он поднимается вверх, но очень медленно. Взгляни туда, там какой-то свет.

Две святящейся белые точки сверкнули у горизонта, очень быстро приближаясь к путникам. Алекс видел такие перед вратами Ада – это были воины Света. Путники остановилась и с любопытством наблюдали происходящее. Воины Света – их было двое, приближались достаточно быстро и вскоре в буквальном смысле пролетели мимо путников, не удостоив их и каплей внимания. Воин света, что был впереди, нес на своих руках черноволосую девочку с большими раскосыми глазами, лет восьми, бережно укрыв ее своим плащом. Следующий за ним воин был стражником, он охранял их путь. Алекса поразили глаза этой маленькой девочки – в них не было ни тени страха, только спокойствие. Казалось, девочка понимала суть вещей и чуть уловимая радость наполняла ее. Воины Света исчезли из вида очень быстро, как и появились.

– Они спешат, – с трепетом в голосе произнес Федор Кузьмич, – им дан всего час на то, чтобы нести детей, пока не так жарко. Они берегут их, и не могут нести их в дневную жару.

– Неужели здесь и дети томятся? Какой ужас!

– Нет-нет, что ты, успокойся. Детей здесь нет, их нет ни в одном из этих миров.

– Тогда откуда взялась эта девочка? И зачем ее несут эти воины Света?

– Я думаю, тебе нужно объяснить все по порядку. Видишь ли, молодой человек, титан, чьи молитвы мы видим ежедневно, когда-то очень давно совершил ни с чем не сравнимый по своей тяжести поступок – он приказал сбросить две чудовищные бомбы на удаленные от своей страны города.

Поверь мне, Алекс, миллионы мирных людей погибли в одночасье страшной смертью, такой, какой еще не знала Земля. Масштабы бедствия были очень велики. Но тяжесть поступка этого правителя резко усугубилась тем, что он, сам того не осознавая, служил высшему Злу, а основа этого служения всегда одна: стремление утверждения себя за счет остальных и всего остального. Для этого правителя не существовало личностей, каждая из которых имела способности к творчеству и любви, – а именно этими способностями проникает Господь в каждого из нас, в этом-то и заключается абсолютная ценность каждого. Вот и все.

– И все же, причем здесь эта девочка?

– О, эта девочка добровольно совершает не сравнимый ни с каким геройством поступок – она предоставляет себя для покаяния титану. Видишь ли, Алекс, титан давно раскаялся, но не может подняться вверх, пока не вспомнит имя каждого погибшего, не покается перед каждым. Но, как ты уже понимаешь, этот правитель благополучно жил в своей стране, он не видел ни одного из погибших. Так вот, эти люди, в том числе и дети, добровольно спускаются в низшие слои, способствуя освобождению титана, но жертв очень много, и титан поднимается медленно. И все же нам пора идти, – спохватился Фёдор Кузьмич, – иначе быть беде.

Волнение старца передалось Алексу, и он бодро зашагал по тропинке вперед.

– Не спешите так, молодой человек, берегите воду, она тут главное! А я соберу вот эту колючую растительность для розжига костра… Собрать ее нужно много, тут плохой уголь, ну, совсем не горит… – сетовал старец, доставая из кармана сплетенную из каких-то волокон сетку.

Федор Кузьмич проворно собирал перекатывающуюся растительность, складывал ее в сетку, уминал ногами и опять складывал. Наконец, набрав увесистую охапку, закинул сетку за спину и догнал Алекса. Тяжелый звон метала заставил Алекса остановиться и прислушаться. Звук доносился из-за отвесной скалы, которая находилась прямо пред ними.

– Это всего лишь стена, в ней есть проход, совсем рядом.

Проход действительно оказался совсем рядом, они вошли в него и Алекс увидел громадные человекоподобные существа, напоминающие древних титанов. Лица их были грубы и, казалось, испепелены внутренним огнем, облачены они были в грубые темно-бурые одежды. Скованные между собой, каждый за одну ногу, громадными черными цепями, они шли медленно, неся на себе огромные каменные глыбы, которые предназначались для строительства гигантских сооружений, похожих на египетские пирамиды. Таких сооружений здесь было несколько. Все строительство было замкнуто наглухо кольцевой стеной высотою в несколько сотен метров. В стене был лишь один проход, пригодный для одного обычного человека, в него и вошли Федор Кузьмич и Алекс. Алекс поставил тележку почти у самой стены.

– О нет, забыл вас предупредить, молодой человек, чтобы вы не ставили тележку у стены и не подходили к ней близко… видите эти трещины и выемки в ней? Так вот, скоро из них начнут вырываться языки пламени, довольно мощные, от них мы и разожжём костер. Поставьте тележку за этими отесанными камнями, у той горки углей от вчерашнего костра. И не в службу, а в дружбу – наберите побольше бурых камней, они здесь повсюду. Это здешний уголь, горит он медленно, но тепла дает достаточно, чтобы не замерзнуть холодной ночью. – Федор Кузьмич раскопал угли вчерашнего костра, образовавшуюся выемку заложил колючей растительностью, принесенной с собой. – Вы слышите меня, Алекс? Как здорово, что мы пришли вовремя, сейчас закончится работа, и все титаны свалятся тут, недалеко, для приема пищи и на короткий полусон. Это самое опасное для нас время… и для них тоже. Титаны могут начать бунтовать или, хуже того, затеют драку меж собой – тогда быть беде, явятся из-за стены демоны, и вы себе не можете даже вообразить, Алекс, как велики их телесные размеры! О, тогда пощады не жди – демоны обладают быстротой и хитростью. Они хватают узников и бросают их вниз, в прежние миры их обитания, и титаны снова начинают свой подъем.

Гул железа и падающих каменных плит заглушил голос Федора Кузьмича. Облако бурой пыли заволокло собой все.

– Титаны сбросили камни, на сегодня их работа завершилась, – когда ослаб грохот, и осела пыль, услышал Алекс чуть огрубевший голос старца. – Для меня до сих пор не понятен тот механизм, по которому оковы титанов лишь на мгновение распадаются и связываются вновь, совершенно в другом порядке, образуя при этом небольшие группы титанов. Заметьте, Алекс, тут нет определенного порядка – каждый вечер образуются новые группы. Видимо, для того, чтобы не было сговора меж титанами, а, возможно, нечто другое играет здесь роль. Приготовься, сейчас солнце упадет, станет темно, мы разожжём костер, и, может быть, удастся недолго вздремнуть, поддерживая огонь по очереди.

Как и обещал старец, в одно мгновение стало темно, затем послышалось какое-то шипение, хлопок, и огромный язык пламени вырвался из стены, как из пасти дракона. Через минуту языки пламени рвались из стены наружу во многих местах одновременно, затухали и появлялись в других местах снова и снова. Свет этих огней освещал местность внутри кольцевой стены, но при этом не давал спокойствия и уюта, а напротив – вселял чувство тревоги и неопределенности. Алекс поймал себя на мысли, что он ждет чего-то, и это что-то вот-вот произойдет, и оно будет, мягко говоря, неприятным. Ко всем этим волнениям прибавилось и то обстоятельство, что костер очень долго не желал разгораться, а громкая возня титанов настораживала. Наконец заполыхал огонь в костре, жар от углей шел сильный, Федор Кузьмич и Алекс уселись, прислонив спины к каменным плитам, которые еще держали в себе дневное тепло. Они быстро согрелись, и тихая доверительная беседа полилась сама собой, как будто эти два человека у костра знали друг друга долгое время.

– Я должен был давно спросить, Алекс, что привело вас в этот неприветливый мир, но не спросил, и тем самым, наверное, удивил вас.

– Нисколько, вы же честно признались, что проникли в мою глубинную память и знаете обо мне чуть ли не все.

– Далеко не все, – отозвался старец, помешивая корягой угли в огне, – часть вашей памяти вообще отсутствует или чем-то очень мощно запечатана, мне в этом не разобраться. В то время, когда я жил на Земле, таких технологий не было.

– Технологий?

– Да, Алекс, что-то неестественное и явно техническое блокирует твою память… А что – не знаю.

– Но кто-то же наверняка знает обо всем этом и сможет помочь мне восстановить мою память, если я этого захочу.

– Возможно, но не я. Я бессилен. Но не отчаивайтесь, молодой человек, я точно знаю, что найдется тот, кто поможет вам. А сейчас представьте, что у вас есть дом, он дорог вам, каждая вещь в этом доме любима вами, вы и сам, Алекс, живете в этом доме. Так вот, на ваш дом совершено неожиданное нападение, посягают враги… Что вы будете делать?

– Защищать свой дом, закрою двери, окна и превращусь в глаза и уши.

– Правильно! Именно это вы должны себе представлять каждый раз, когда захотите закрыть свою память от посторонних. Эту картину – ярко и осознанно. Дом, все, что дорого в нем и защиту. Понятно? Все очень просто. Но, если возникнет желание впустить кого-то в свою память, мысленно откройте двери в своем доме и пусть гость войдет. Вот и все.

– Спасибо, в случае необходимости я сделаю все именно так. Федор Кузьмич, скажите, кто вас научил этой премудрости?

– Голос души, молодой человек. Я научился распознавать то, что знает душа, я научился слушать ее. Я познавал мир через нее, мне открывалась суть вещей. Вот и вся премудрость.

– Но позвольте, вы же были держателем власти и, как признались сами, купались в гордыни…

– Да, все было именно так, но мне удалось выйти из системы, пусть и с превеликим трудом. Я обманул всех и пошел своим путем… поверьте, мной руководила не жажда личного спасения при холодном безразличии к другим! Напротив, я проповедовал, помогал, лечил из своего уединения более действенно, чем тогда, когда я был правителем. Вот я здесь. И стал тем, рядом с кем демоны не смеют находиться. А теперь представьте себе: если бы я не сделал того, что сделал, подозрение непоправимой ошибки всю мою жизнь томило и давило бы меня, порождая жестокое отчаяние и чувство никчёмности прожитой жизни.

– Как же вам удалось уйти? Я не думаю, что вы громко хлопнули дверью своих апартаментов и ушли на смех людям? – спросил Алекс, подбрасывая уголь в огонь.

– Я умер.

– Как? А как же путь? Ваш путь, о котором вы говорили?

– Нет-нет, я умер для всех, но не для себя – это был хорошо спланированный спектакль. Я вышел из своих апартаментов, не хлопнув дверью, а очень тихо и незаметно, в другую свою жизнь, с другим именем, со своей целью. Так я стал Федором Кузьмичом… я даже могу поделиться своими воспоминаниями, если вы захотите это увидеть. Пожалуйста, мне не жалко…

Алекс очень робко и неуверенно проник в память старца. Хотя она и была открыта для него, по всей видимости, не хватало умения и опыта правильно сделать это. Поэтому картина увиденного была размыта и отрывочна. Алекс увидел солнце, светло-голубое небо, золотую листву деревьев как будто из-за шторы окна в большой, в дорогом убранстве спальне, абсолютно пустой. Но в кровати угадывалось тело, покрытое с головой легкой и дорогой белой тканью. Во дворе слышался шорох, приглушенные голоса – все размыто и неясно… Затем приносится гроб. Пустой гроб забивают и заливают свинцом. Картина перед взором Алекса быстро меняется, меняется местность – разбитые дороги, в осенних красках природа, селения бедные и богатые. По этим дорогам, через эти селения везут гроб. Подданные знают – правитель почил. Повсюду скорбь. Затем узкая тропинка, по ней идет высокий пожилой путник в одежде простолюдина, идет энергично и уверенно, в его тонкой руке аристократа – палка. А голубые глаза путника так ярки, будто ему не семьдесят, а семнадцать лет.

– Вот так, Алекс, я ушел от великодержавия… именно так, а мог бы быть сейчас с ними, – Федор Кузьмич бросил взгляд в сторону титанов.

Алекс с опаской посмотрел туда же – страшные исполинские человеческие существа принимали пищу.

– Сейчас они насытятся, и мы будем поить их водой, это мероприятие потребует от нас немало отваги.

– Не сомневаюсь, – откликнулся Алекс. – Да, вода утолит их жажду.

– Вода утолит не только их жажду, а и загасит их внутренний адский огонь. Только таким способом мы сможем освободить их. Заметьте Алекс, все титаны разного роста. Одни имеют просто исполинские размеры, их отличает дикарская суровость, они продолжают чтить себя и только себя, их оковы им впору. Другие, которые значительно меньше, имеют более человеческий облик, они чувствуют угрызения совести и даже сострадание к находящимся рядом. Так вот, они близки к освобождению, их оковы становятся им велики, и их ноги вот-вот высвободятся из оков. По мере угасания дьявольского огня возрастает самосознание и духовная жажда. Они освободятся и продолжат свой подъем к полному освобождению.

– Скажите, Федор Кузьмич, возможно ли освобождение титанов без питья этой воды?

– Они томятся в бессрочном заключении, ожидая неизбежной гибели этой крепости. Это произойдет рано или поздно – силами Света. Но примкнуть к тем, кто трудится над смягчением закона кармы, волен каждый из нас, бывших держателей власти, которые еще будучи на Земле освободились от этого закона. Поэтому я здесь. Душа каждого бесценна, и пусть даже единичные освобождения из этой крепости для кого-то покажутся ничтожными, но освобождённый ощущает ни с чем не сравнимое счастье и стремление к просветлению. А это дорогого стоит.

– Начнем! – почти выкрикнул Алекс, вставая.

– Да, пожалуй… Сейчас я достану каменный ковш, я спрятал его меж камней накануне. В первую очередь постараемся напоить тех, кто ниже ростом, кто близок к освобождению. Пойдем вон к тому маленькому титану – его оковы болтаются вокруг ноги, да и он сам, – присмотритесь, Алекс, пытается незаметно освободить свою ногу от оков. Пока это ему не удается, но мы поможем. – Федор Кузьмич достал из-за камней ковш – узкий и высокий. – Хороший ковш, – заметил старец, – кто-то от души потрудился над его изготовлением. Воды в нем помещается достаточно, чтобы напиться, и она из него не проливается.

Алекс взял ковш в руки и принялся рассматривать.

– Да, хорош, и не такой тяжёлый, как кажется. Начнем поить самого маленького. Но рядом с ним сидит агрессивный исполин, который постоянно тычет нашего малыша свободной ногой при малейшим его движении. Странно, правда?

– Ничего странного, присмотрись, разве ты не заметил, что этот исполин похожий на чудовище, находится в состоянии хохха.

– В каком состоянии? Или я чего-то не понял?

– Хохха, – повторил старец. – О, молодой человек, неужели вы не осведомлены об этом? Так, посвятим этому вопросу немного времени, а затем приступим к делу. Хохха – это, собственно, не состояние, а знание, которое этот титан продолжает черпать из темных миров, знание, которое демонические силы до сих пор щедро предоставляют этому титану. Он темный духовидец, он тиран. Он вступает в общение с темными силами, к нему приставлено темное существо, которое является его постоянным советчиком. Хохха вливает в этого титана громадную энергию, он поражает нечеловеческим зарядом сил. Когда он был на Земле вождем – этого было достаточно для волевого порабощения окружающих.

– Неужели хохха может быть послана людям при жизни на Земле? И силы Света молчаливо наблюдают за происходящим? – Алекс не скрывал своего возмущения, он подкинул угли в огонь и продолжил разглядывать титана-исполина. Титан сидел неподвижно, казалось, он отдыхает и наступил долгожданный прерывистый сон. Но черные глаза его были открыты и расширены, они немигающе смотрели в пространство, морщины исчезли, на щеках проступил румянец, лицо казалось неузнаваемо помолодевшим. Дыхание его было редким и глубоким. Лоб стал выше и зачесанные назад волосы приобрели блеск и гладкость. Усы, седые и покрытые пеплом, приобрели черный цвет и блеск.

– Скажите, Федор Кузьмич, этот исполин видит сейчас окружение вокруг себя или лишь картины других миров?

– Да, он видит физические предметы, но размыто, а сквозь реальную действительность проступают другие слои. Таким он бывал часто на Земле, но его никто таким не видел – он очень любил работать в своем кабинете, запершись по ночам. Темные силы прилагали неимоверные усилия по охране своего подопечного и, в конце концов, соткали вокруг вождя нечто вроде непроницаемых тенет мрака. Силам Света разрушить этот мрак удавалось, к сожалению, лишь на короткое время.

– Зачем именно этот держатель власти был нужен темным силам? Возможно, он был лишь их жертвой.

– Нет, Алекс, этот вождь на Земле был тираном до конца ногтей. Темные силы никогда не трудятся впустую, не получая нечего взамен.

– А что можно получить взамен от одного человека, живущего на Земле, пусть даже наделенного огромной властью.

– Гаввах, Алекс, гаввах! Огромный приток гавваха. Страх, отнимающий радость жизни, умерщвление миллионов людей в тюрьмах и лагерях с неутолимой жаждой крови.

– Но ради чего? Мне этого не понять. Это похоже на сумасшествие – иначе не объяснить. Он же должен был осознавать, что все имеет свой конец!

– Возможно, но темные силы дали ему такую безграничную власть, не знавшую предела, что естественная мысль о физической смерти была ему противоестественна. Ничего не страшило его и, наверное, он мыслил примерно так «Я буду всегда. Все, что после меня – лишено смысла». Он утратил представление о границах своего могущества. Его заботы бил направлены лишь к собственной безопасности и самопрославлению. Темные силы и сейчас не отступают от этого титана, они надеются довести его до верхних слоев, дождаться воплощения его на Земле и продолжить свой диалог с ним. Но у них ничего не получится, силы Света борются за каждого титана.

– А что было с людьми – подданными этого вождя? – спросил Алекс, взглянув на гиганта, который с хищным, уверенным и спокойным выражением лица созерцал сумрачную даль. Рядом с ним сидел малыш-титан, максимально отодвинувшись от исполина и обхватив голову руками.

– Было? Было примерно то же самое, что сейчас происходит с малышом-титаном. Людей давил страх, скорее даже – ужас, принимающий размеры и формы, не похожие на реальность, совершенно фантастические, а многие люди даже не верили в происходящее. Но это происходило – это была неземная, непостижимая тирания. Те, кто осмеливались подать даже очень слабый голос разума в противовес, бесследно исчезали в ненасытной машине тирании. И освобождение этих несчастных ожидало только за гробом. Те, кто выжил, утратили всякую волю к жизни и к сопротивлению, в их глазах вождь был суровым, но справедливым. Душа народа была в плену, но многим удалось спастись, выжить и оказать непобедимое сопротивление, сохранить свою страну. Многие были просто обмануты – высокие и светлые идеи были извращены, искалечены пути миллионов людей. Люди были отравлены ложной идеей, многие из них прожили свою жизнь и ушли, не раскрыв себя. А это страшное преступление, гораздо более страшное, чем просто физическое уничтожение своих подданных. Вы любознательный собеседник, Алекс, с вами я успел забыть, зачем я здесь. Скоро наступит рассвет, но до этого мы совершим нечто стоящее – освободим титана-малыша. Ковшом будем подносить воду титанам… хочу заметить – характер у многих из них скверный, при этом они обладают сверхъестественной мощью, многие до сих пор связаны с темным началом… в общем, осторожность нам не помешает, – старец ободряюще похлопал Алекса по плечу.

– Они же в оковах, что они могут нам сделать?

– Да просто раздавить одной ногой, вот и все. Но борьба за человечество продолжается. Вперед, Алекс! – неожиданно радостно и совсем по-молодецки выкрикнул старец и энергично двинулся к титанам. Алекс последовал за ним, неся доверху заполненный бесценным содержимым ковш.

Малыш-титан сидел почти неподвижно, опасаясь получить очередную затрещину от своего жестокого соседа, все еще с превеликим удовольствием вглядывающегося вдаль темных миров.

– Ступайте тихо, Алекс, мы не должны спугнуть дикаря… протяните ковш малышу, он с благодарностью примет его. Я уже поил малыша водой, он знает, какое облегчение она приносит, какие силы дает, – вполголоса предупредил старец. Алекс приблизился почти к самым ногам титана-малыша и протянул пленнику ковш, поднимая его над своей головой. Лишь на мгновение Алекс выпустил из поля зрения окружающее, а еще через мгновение он осознал – атмосфера вокруг него неуловимо изменилась. Забрезжил тусклый рассвет, языки пламени на вершине стены потухли, а нижние стали прозрачными, тихими и дымными. Сизые струйки дыма на удивление быстро заволокли все внутри кольцевой стены, образовался едкий смог. И… кто-то приглушенно кашлянул, нарушив зыбкую тишину. Это малыш-титан, нагнувшись за ковшом, угодил в дымовую завесу. Вслед за невинным кашлем послышался зловещий скрежет зубов и страшный вопль. Тело титана-малыша с легкостью было опрокинуто на груду отесанных камней. Лицо малыша захлестнула кровь…

«Сейчас начнется!» – подумал Алекс. А исполинская фигура страшного человеческого существа уже нависла над ним с одним желанием – уничтожать.

– Беги! Алекс, беги! Он сделал гаввах, сейчас… – голос старца растворился в громовом смехе титана-дикаря.

Но рука титана-дикаря уже схватила Алекса железной хваткой. Он ощутил рывок и описал замысловатый пируэт в полете над землей, не успев осознать происходящее. Титан крутил Алекса над своей головой, как игрушку, безудержно смеясь, было ясно – он намеревается швырнуть Алекса куда подальше, но медлит – ему весело и нравится игра. Алекс с высоты видел, как куча мелких демонов скопилась у входа в цитадель – прибыли вкусить гаввах, как титаны поднялись на ноги с готовностью начать бессмысленную борьбу друг с другом, как Фёдор Кузьмич что-то ему кричит, как титан-малыш истекает кровью и хватает воздух, словно рыба, выброшенная на берег… Все было в движении, но почти замерло и смолкло – время тянулось подозрительно медленно.

– Плесни! Плесни ему воду в лицо! Так ты погасишь дьявольский огонь, на время… Иначе… промедление смерти подобно! – железный голос старца долетел до Алекса и исчез на очередном вираже, который Алекс успел проделать вокруг головы титана. Скудоумная улыбка титана, вперемешку с жестоким наслаждением, говорила лишь о том, что тот незамедлительно готов довершить свое темное дело.

«Где же эта вода? Где же ковш?» – судорожно вспоминал Алекс. И с превеликим удивлением заметил, что ковш все еще у него в руке, а в нем – вода.

– Не может быть! А почему бы и нет… Ну, что же, получи! – И Алекс плеснул водой в лицо титана. И, как только вода достигла своего назначения, титан дернулся, как от сильного удара, судорожно задергал руками, скручиваясь вокруг своей оси и приседая одновременно, разжал железные тиски своих рук и выровнял Алекса. Падение титана и Алекса произошло почти одновременно, лишь с некоторой разницей. Алекс упал, как яблоко, осенью сорванное непогодой, а титан – как глыба, сорвавшаяся со скалы. Рука титана при этом упала совсем рядом с Алексом, как огромное бревно, едва не придавив его. Алекс перелез через руку-бревно, и замер – смесь пыли и дыма затрудняла видимость и возможность продвигаться. Прошла долгая минута, прежде чем Алекс стал различать происходящее.

Толпа мелких демонов все же прорвалась в цитадель, буквально по головам друг друга и стремилась к неподвижно лежащему титану-малышу. Федор Кузьмич бежал им наперерез, предварительно набрав в руки золы из костра.

– Федор Кузьмич! Федор Кузьмич, с вами все в порядке?! – Алекс ринулся навстречу старцу, мысленно отметив про себя, что время, наконец, очнулось и все завертелось, как и прежде.

– Вода! Алекс, нужна вода, быстрее к титану-малышу! Мы должны прекратить гаввах! Демоны пребывают на пир… титаны будут сброшены вниз и тогда… Наши силы неравны! – на бегу кричал старец, бодро и зычно, как полководец, искусно огибая отесанные валуны. Он был близок к цели.

Рассвет набирал обороты, стало светло, огни на стене погасли, дым почти рассеялся. Алекс, сделав вираж вокруг очередного валуна, с удовольствием отметил, что тележка с кувшином стоит там, где он ее и оставил накануне.

– Только вперед! Теперь – только вперед, – повторял Алекс, как заклинание, толкая тележку впереди себя, которая не желала быстро и легко лавировать меж валунов.

Он видел, как Федор Кузьмич золой засыпал раны на голове титана-малыша, как отпрянули враги, не смея приблизиться к старцу, как поднимались титаны со своих мест, готовые взять валуны и начать работу.

– Давай, Алекс, давай! – кричал Федор Кузьмич, стараясь перекрыть жуткий лязг оков и рычание стражей из-за стены. – Я остановил кровь! Нужна вода, всего пара глотков и он свободен! Молодец! Успел-таки! – выдохнул Федор Кузьмич, когда Алекс подкатил тележку к ногам титана-малыша, одна из которых по-прежнему была в оковах. – Лей ему на лицо, необходимо смыть кровь и пусть он пьет, сколько сможет.

Алекс и Федор Кузьмич смывали кровь с лица титана, периодически давая ему воду по глотку. Пил малыш медленно, поперхиваясь и кашляя, но Алекс и старец не скрывали своей радости, они тихо смеялись, переглядываясь, и подбадривая друг друга. Радоваться было отчего – малыш менялся на глазах, к нему возвращался человеческий облик, исчезла суровость лица, погас внутренний испепеляющий огонь и – что было очень важно – титан стал меньше ростом. Это было главным. Оковы малыша напряглись и натянулись, откинув его ногу в сторону встающих в строй титанов.

– Ну же, глотай, мой хороший, глотай, – упрашивал старец малыша, – открой глаза, мы с тобой, мы поможем. Попробуем усадить его, – предложил старец, – он уменьшился и стал гораздо легче, чем был.

После небольших усилий им удалось усадить титана и прислонить спиной к валуну. Алекс не уставал удивляться, как быстро и ладно действует старец, – как и где этот бывший правитель приобрел навыки простолюдина. Наконец малыш открыл глаза, Федор Кузьмич и Алекс, не сговариваясь, громко рассмеялись, переполняемые радостью.

– Ты слышишь меня? – спросил малыша Федор Кузьмич.

– Да, – слабо ответил титан.

– Тогда возьми ковш и пей, ты уже человек и почти свободен. Ну же, быстрее! – приказал старец.

Малыш не заставил себя долго ждать, он пил жадно, большими глотками, стараясь не пролить ни капли драгоценной влаги, а Алекс и Федор Кузьмич неотрывно смотрели на ногу малыша в оковах. Цепь оков напряглась до предела.

– Все, – прошептал малыш.

– Что – все? – не понял Федор Кузьмич.

– Вода закончилась, – испуганно и растеряно проговорил титан, которого медленно поволокло в строй титанов. – Нет, я не вернусь туда, я не хочу! – упирался малыш, схватившись руками за валун.

– Конечно, не вернешься! – выкрикнул Алекс и бросился к закованной ноге титана. – Ну же, давай, вытяни ногу в носке, необходимо вынуть пятку из этого проклятого кольца! Давай, старайся! Нога, как дерево, потеряла пластичность от долгого труда. Только держись, не отпускай валун! – командовал Алекс, пытаясь освободить ногу титана.

Малыш держался и, надо отдать ему должное, напряжение его было велико – он покраснел, пот крупными каплями заливал ему лицо, руки дрожали, и было ясно, что долго он не продержится. Худшее случилось скоро – малыш с отчаянным криком разжал руки. Но нет худа без добра – цепь дернулась, и злополучная пятка титана выскользнула наружу.

– Свободен! – обрадовался Федор Кузьмич, провожая глазами уползающую в сторону титанов цепь.

Малыш лежал на животе, уткнувшись лицом в песок, тело его вздрагивало.

– Вставай, человек, вставай – ты свободен, – Федор Кузьмич похлопывал малыша по плечу. Но малыш продолжал лежать.

– Повернем его на спину, – предложил Алекс. – Возможно, с ним что-то не так.

– Согласен.

Алекс и Федор Кузьмич осторожно, за плечи, развернули совершенно обессиленного малыша, по лицу его текли слезы, которых он не скрывал.

– Спасибо, – прошептал малыш. Это все, что он смог произнести.

– На здоровье! – бодро ответил старец. – Вставай, мил человек! Вставай. Нам нужно покинуть это место, сейчас здесь пройдут титаны. Враги отступили… Быстрее к догорающему костру! Алекс, захвати ковш и тележку, иначе они будут раздавлены титанами.

Солнце еще не показалось, и было по-прежнему прохладно и тускло. В костре потрескивали, догорая, угли. Три счастливых человека сидели вокруг костра и молчали.

– Скорей бы вышло солнце, станет теплее… меня просто трясёт от холода, – нарушил молчание малыш.

– После освобождения все мерзнут, не ты первый. Так всегда бывает после угасания внутреннего испепеляющего огня, – пояснил старец и добавил. – А ты молодец, не сдался, получив такую затрещину от титана-дикаря, продолжал бороться и победил.

– До сих пор не верю, что у меня все получилось, по натуре я – хлюпик, правда.

– Не может быть? Вы же обладали большой властью, а она предполагает железную волю, характер, логику… поправьте меня, если я не прав, – возразил Алекс. – Впрочем, я не был держателем власти. Но, возможно, ваше имя кое-что прояснит.

– К сожалению, имени своего я не помню. Я был совсем не волевой и не дальновидной личностью. Я не желал править, но династия обязывала. Воспользовавшись моей пассивностью, государством правили другие, но от моего имени. В государстве и в истории я был призраком. Те, кто правили за моей спиной, дрались за власть в смертельной схватке, они практически использовали старую формулу «цель оправдывает средства». Я, я был сам себе враг: я не желал ничего поставить выше своего комфортного существования. Те, кто правил, издавали странные законы в угоду себе, при этом сообщалось, что все они – для блага государства. Неслыханные преступления безнаказанно совершались ими. Возникла подозрительность всех ко всему. Развитие страны остановилось, народ жестоко бедствовал, гибли культура, искусства, лишь военная машина наращивала свою мощь. Структуры государства рушились и никто не чувствовал себя в безопасности, в том числе и я. Я потерял равновесие, но исправить ничего не мог, и мне более ничего не оставалось, как только тихо сидеть в золотой клетке, – малыш помолчал, зябко потер свои руки, глубоко и свободно вздохнул и продолжил: – Вскоре я был убит, и так закончилось мое правление.

– Печально, – отозвался Алекс, я тоже был убит, но несколько по другой причине и вот оба мы здесь… странно, не правда ли? Вы исправляете ошибки, а я на них учусь…

– Разумеется, жизненный опыт каждого человека бесценен, – вступил старец. – Вы, – он кивнул в сторону малыша, – пытались освободиться от железных законов мира, по крайней мере, не участвовать в них. – А вы, – он кивнул на Алекса, – учитесь, как просветить и преобразовать эти законы. Мне еще на Земле удалось серьезно облегчить свою личную карму и более того – карму своего рода. Но я до сих пор испытываю угрызения совести за свое правление и свой народ, испытывающий гнет бедности, унижение и агрессию. Люди на Земле достойны всего самого лучшего, и вот самое интересное – всего этого лучшего там предостаточно.

– Вы хотите сказать, что не выполнили некий долг перед своим народом?

– Что я мог сделать, молодой человек! Силы Света и Тьмы вели в то время очень ожесточенную борьбу. И представление о долге были чрезвычайно узки. Единственное, что я мог сделать – это сохранить и умножить свой народ. Но, если кто-то скажет вам, что ради достижения обеспеченного существования нужно пожертвовать личной духовностью и свободой – не верьте, это обман. Знайте, вы попались на удочку темных сил. А если поверили – с этой минуты вы теряете свободу, вы игрушка, вами начнут управлять.

– Где вы раньше были, старец, когда я был игрушкой? Будь вы со мной, я бы несомненно смог побороться за себя, – с сожалением промолвил малыш.

– Никакой борьбы не надо, – спокойно заметил старец.

– Как – не надо? В таком случае укажите путь, как быть духовным и свободным без борьбы. – Алекс ногой швырнул уголь в огонь, костер затрещал и заискрился.

– Любая борьба выгодна темным силам – это отрицательные эмоции и жирные порции гавваха. Понятно? – Старец изучающе и очень серьезно посмотрел на молодых людей. – А задача решается просто: необходимо иметь смелость выбрать свой путь и творить!

– Что творить? – недоумевал малыш.

– Я имею ввиду всякое творчество…

– Творчество? – перебил старца малыш. – А, это я знаю! Картинки всякие рисовать, книжки писать, скульптуры… Все это не имеет смысла, если нет творческого дара. А где его взять?

Старец рассмеялся.

– Правда, вы как ребенок-малыш. Вы говорите так, как если бы дар к творчеству был исключительным и принадлежал лишь избранным. Это обман. Или как если бы этот дар человек создавал себе сам, и это вранье. Дар, гениальность, талант, называйте, как хотите – это заложено в каждой душе. Источники творчества просто бурлят в каждом из нас, за порогом сознания – в душе, надо уметь услышать указывающий вам путь голос. И творите во всем, наслаждайтесь творчеством – в науках, земледелии, в искусстве, в развитии человека. И это всякое творчество, во имя свое и для себя, есть богосотворчество. Замечу, молодые люди, демоны не умеют творить. Так что делайте свой выбор! – Старец засмеялся и встал. – Вот вам и долженствование, вот вам и право.

Алекс и малыш молча переваривали информацию.

– Пора покидать цитадель, – продолжил старец. – У каждого из нас в этом мире свой путь.

– Я и не заметил, как взошло солнце, – зябко подтянулся малыш. – Стало теплее, а будет жарко… Мой путь наверх, твой вниз, – малыш кивнул на Алекса. – А куда лежит ваш путь, старец?

– Мой путь? – Старец задумался. Мой путь тернист и, возможно, очень продолжителен. В результате него тьма должна развиться в свет, а добро – в нечто более совершенное… Ну а сейчас я потащу тележку с кувшином, пересеку добрую часть пустыни и вернусь в цитадель с водой.

Тяжкий грохот цепей заглушил голос старца – это пошли вереницей титаны, неся на своих плечах огромные каменные плиты. Малыш вдруг испуганно вздрогнул, весь сжался, встав рядом со старцем как бы ища защиты.

– Они идут сюда… – едва ворочая языком, вымолвил малыш. – Спрячьте меня, они заберут меня обратно!

– Не бойтесь! Вы свободны – это главное. Титаны пройдут мимо, связь между вами оборвалась, возможно, навсегда, но если…

– Никаких если! Все, что было, никогда не повторится, – я многое пережил, я знаю.

– Но знать и делать – совсем не одно и то же. Многие, кто сейчас несут на себе оковы, тоже знали.

– Знали?…

– Да, знали, – бесцветно отозвался старец. – Здесь в одном ряду идут инквизиторы, священники всех мастей, полководцы, правители. И самое печальное – некоторым держателям власти и вовсе не удалось подняться из глубин – их настигла истинная смерть.

– Но смерти нет! – горячо возразил Алекс. – Человек умирает, но душа его вечна.

– Есть, Алекс, есть. Она зовется – истинная смерть. Позвольте заметить, но вы не владеете столь простыми знаниями, что меня очень удивляет, – в свою очередь парировал старец.

– Этого просто не должно быть! – не сдавался Алекс. Я уверен, что наступит момент, когда на Земле не будет физической смерти. Человек будет способен к таким немыслимым трансформам, когда переход в другие миры не повлечет за собой смерть, а лишь плавный переход туда, куда лежит его путь. Да и миры раскроются перед людьми, как нечто целое и великолепное, как ожерелье, полное драгоценных камней.

– Несомненно, так оно и будет. Истинная смерть к тому времени исчезнет, даже как понятие, а пока, как это ни прискорбно, она существует. К счастью, так заканчивают свой путь очень немногие, единицы.

– А как же дух Божий? Он же вездесущ! Как же может погибнуть то, в чем дух Божий? – не успокаивался Алекс.

– Да, дух Божий вездесущ. Он пребывает везде, и там, где, кажется, ничего не может существовать. Но существует страшное место – кладбище, дно, куда не каждый может попасть, даже из сил Света. За этим пределом начинается антикосмос Гагтунгра. За всю историю лишь несколько грешников, обременённые немыслимо тяжелой кармой, прорезав все слои, были сброшены на дно, – те, кто оказались не нужны и Гагтунгру. Они без сожаления были выброшены, как шлак, и прекратили свое существование навсегда. В том-то и дело, что дух Божий покинул эту материю, и она перестала быть – не в смысле перехода в другую форму материи или в энергию, но совершенно. Это и есть истинная смерть.

– Непостижимо. Вот где начинаешь понимать, как тверды законы зла и их безысходность.

– Неправда! – возразил старец. – Будущее без зла каждый держит в своих руках. Стоит лишь захотеть, и оно будет. А для этого нужно всего ничего: дух любви в каждом из нас, творчество, просветление природы, разрушение преград между физическим миром и другими мирами, восприятие жизни как радости, чувства единства общечеловеческого и космического… Зло, несомненно, рухнет! – радостно выдохнул старец, как будто это уже свершилось.

– Мне все же не совсем ясно, куда девается материя тех несчастных, которые бывают выброшены… Наверное, существует какой-то способ возникнуть вновь? Даже представить себе невозможно, что кто-то может исчезнуть совсем – его тело, его «я», его сознание. Как это противоестественно! – не унимался малыш.

– К сожалению, все разрушается и исчезает, попадая в пучину антикосмоса, все превращается в ничто и восстановлению не подлежит, – настаивал старец. – Хотя, любая потеря для сил Света, даже тех, которые были окружены непроницаемым панцирем тьмы, является трагедией.

– И сломать такое положение дел невозможно? – возмутился Алекс.

– Во-первых, – повысил голос старец, – нечего невозможного нет. Братья синклита знают это правило. И ведут, поверьте мне, весьма опасную работу, часто – работу, длиною в жизнь. Они избавляют от страданий одних, облегчают путь других, предостерегают третьих, просвещают и просветляют четвертых. Во-вторых, заметьте, зло при этом не сидит, сложа руки – оно мощно противодействует.

– Как и что воин Света может противопоставить злу? Ведь меч в руках каждого из них – это лишь атрибут, не более, как я полагаю, – Алекс приподнялся, было заметно, что этот вопрос горячо волнует его. – И скажите, старец, существует ли гибель в бою для воинов Света?

– Не волнуйтесь, молодой человек, – с полным знанием дела ответил старец. – Я уверяю вас – гибель в бою для братьев синклита невозможна. Возможно другое: в случае поражения – плен в глубине демонических миров. И еще… вы правы насчет меча – это лишь символ. На самом деле оружие воина Света в другом, оно разнообразно и зависит от совершенства владения собственным существом, и от противника, на которого оно направлено. Все сводится к концентрации волевых излучений, парализующих врага. Учиться этому нелегко, но следует. Именно этим вы сейчас и занимаетесь, Алекс.

– Все гораздо серьезнее, чем я предполагал, – Алекс скрестил руки на груди, глядя на черные угли остывшего костра.

– Да, молодые люди, возмущаться суровостью законов мало. Необходимо работать над их просветлением, и запомните – невозможного нет. Костер погас, и угли в нем остыли, нам пора. Алекс, как только вы покинете цитадель, отправляйтесь незамедлительно в другой, нижерасположенный слой, благо вы умеете это делать, не ища определенного портала.

– Как?

– Очень просто, достаточно вызвать в себе уже знакомый вам волевой импульс и вы – в пути. Я не могу оставить малыша, не найдя ему портал и не проводив его – он сейчас уязвим, как голый человек.

Несколько минут спустя три человека стояли за стенами цитадели и молча смотрели друг на друга, так, как если бы каждый старался унести в своей памяти образ – не просто случайного прохожего в этом мире, а родственную душу, друга.

– Суждено ли нам будет сойтись вот так, вместе, когда-нибудь… – нарушил молчание Алекс. – Возможно, мы расстанемся навсегда… И, если так, то жаль.

– Мир тесен, Алекс! С вами, чувствует мое сердце, мы непременно встретимся. Как скоро – я не знаю, но отчетливо вижу вас и себя, мчащихся светлыми всадниками сквозь миры и время, несущими с собой волны силы и радости. И заметьте, Алекс, кони под нами быстры, прекрасны и высоко разумны. Их бег – добровольное служение во имя добра, не что иное, как союз между просветленным человечеством и просветленным царством животных. Вот и все.

Алекс крепко, по-мужски обнял старца, пожал руку малышу. Что-то тоскливо ныло в его груди и, чтобы прервать это малоприятное чувство, Алекс волевым импульсом вошел в портал. А старец и малыш еще долго брели по пустыне, что-то горячо обсуждая, останавливаясь, отдыхая и вновь пускаясь в путь.

Великая Блудница

Легкое покачивание тела Алекса из стороны в сторону длилось лишь одну-две минуты, но ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он почувствовал твердь под ногами, именно твердь – плоскую, однородную и более твердую, чем любой материал Земли. Нечто, что напоминало бы сходство с растительностью, отсутствовало. Алекс стоял на совершенно плоском выступе, который в виде каменного обруча охватывал гладкую, уходящую вверх скалу, нижняя часть которой опускалась, не расширяясь, как на Земле, а напротив – сужалась до пика. Таких скал здесь было множество, черных и гладких, которые своими пиками вонзались во что-то, что разглядеть было невозможно. Полное отсутствие цвета кроме глянцево-черного и лилового, который к самому низу становился еще темнее и интенсивнее, добавляло этому миру угрюмой торжественности и жути одновременно. Находиться в этом мире было чрезвычайно тяжело – тело ощущало на себе тяжесть пространства, что выражалось как бы в затягивании тела в железный корсет, а душа испытывала особое духовное удушье. Сделав несколько осторожных шагов по черной плоскости, Алекс уловил странный шелест, шедший из глубины лиловой густоты. Звук был похож на то, как если бы большая птица судорожно хлопала крыльями, попав в силки, пытаясь вырваться на свободу. Обернувшись на звук, Алекс увидел нечто. Удивительно красивые, цвета охры крылья возникли перед ним. Необыкновенное существо висело в пространстве, повернувшись к Алексу спиной, голова существа была покрыта длинными, ниспадающими на плечи, черными, как смоль локонами – совсем как у человека. Что-то властное и повелительное чувствовалось во всем теле этого человекоподобного, сильного и огромного существа. Чего можно было ожидать от него – Алекс не знал и, затаившись, ждал развязки. Принять бой на узком уступе скалы было нереально, но собрать энергию в кулак и выставить ее как щит, на какое то время парализовав противника, было вполне осуществимо. Но существо бездействовало, казалось, оно ожидало чего-то, приспустив развернутые широкие крылья и прижав голову к своей могучей груди. Секунды тащились медленно, одна за другой, усиливая напряжение до предела. Предел наступил неожиданно, как удар молнии. Существо, висевшее в пространстве, сделав оборот, развернулось к Алексу и, вызывающе резко вскинув голову, откинуло волосы и открыло свое лицо. Алекс отпрянул к стене – настолько отталкивающе и ужасно было серое, как пепел, лицо существа. Черты этого лица совершенно ясно отражали хищную и безжалостную его природу. Сдержанная улыбка властелина, полная предвкушения, жуткой гримасой искажала это лицо. Так обычно улыбается охотник, наклонившись над раненой им беззащитной птицей, лишь с одной целью – убить, свернув ей шею. Существо подало в пространство какой-то неуловимый для Алекса сигнал, по которому из лиловой густоты, хлопая крыльями и передвигаясь зигзагами, поднимались множество крылатых существ. Это необыкновенное зрелище притягивало к себе, как притягивает пропасть стоящего на ее краю. Карнавал багровых крыльев завораживал, оторвать взгляд от этого красивого и жуткого зрелища было невозможно, оно манило, казалось, нет ничего более важного, чем это шествие. Все померкло, все утратило свой вес, даже жизнь Алекса воспринималась им, как нечто незначительное и второстепенное. Алекс потерял всякую остроту восприятия, всякую чувствительность, лишь пропасть влекла его. Сладостное желание – смешаться с крыльями этих существ, нарастало подобно лавине. И, когда желание шагнуть навстречу карнавалу стало нестерпимым, по правую сторону от Алекса, прямо из скалы, возник свет и погас. Этот совсем не яркий свет спас Алекса. Он словно проснулся от кошмара, будучи в нем на волоске от смерти, прижался к скале и, не оборачиваясь, не глядя вниз, поспешил туда, откуда возник свет. Скала таила в себе секрет – пещеру, вход в которую закрывал полог. Откинув его, Алекс шагнул вперед, но путь ему преградил еще один полог, из-за которого доносились неясные голоса и звуки, а сквозь дыры в нем как раз-таки и сочился слабый вязкий свет. Алекс не спешил за полог, он принял выжидательную позицию, нырнул в темноту между двумя пологами и затаился. Тут Алекс быстро привык к темноте, и единственное, что могло привлечь его внимание – это струйки света. Они, как сигнальные маячки, то исчезали, то становились насыщенными, сообщая о том, что за пологом происходит движение и кто-то периодически заслоняет источники света. Из этих же щелей сочился сладкий дурманящий аромат душных зелий. Аромат, как сладкий яд, был пленителен и опасен. Этот яд быстро усыпил сознание Алекса и вампирически тянул его туда, за полог. Алекс понимал – все, что происходит здесь, враждебно ему. Но его дрожащая рука уже тянулась к краю полога. Алекс приоткрыл завесу и из-за нее вырвался свет, сладкий дурманящий яд и клубы сизого пара, который непроницаемого застлал собой проход.

– Хватит медлить, входи! Я слишком долго жду тебя! – раздался властный женский голос, с обратной стороны завесы, изнутри пещеры.

– Кто ты? – откликнулся Алекс, пытаясь взбодриться.

– Войди и узнаешь. Или ты не мужчина? – ехидный, громкий смех неприятно резанул слух Алекса и красивая женская рука с тонкими пальцами, пройдя сквозь непроглядную пелену пара, возникла пред ним. – Дай мне твою руку, не страшись, ты, наверное, не осведомлен, но несметные толпы мужчин мечтают о встрече со мной, там на Земле. Они слагают поэмы обо мне, я дразню их во снах… Я, как жажда, не даю им покоя ни днем, ни ночью, охватываю душу тоской по себе невиданной и непознанной. Эти несчастные ощущают мое присутствие, они уверены – я близко, и тратят пол жизни, а то и всю жизнь на поиски меня, а я здесь, здесь… Войди же и тебе представится немыслимое наслаждение быть со мной.

Алекс, как во сне, потянулся к женской руке, до боли в глазах всматриваясь в замутнённый парами зелий силуэт женщины, столь близкой и столь недосягаемой.

– Кто ты? – едва услышав собственный голос, спросил Алекс.

– Ты спрашиваешь, кто я? Странно, ты не узнал меня? Ты обязан бежать на мой зов, как все – не помня себя. Так иди же в мои объятия, и ты достигнешь недосягаемого – мистического сладострастия.

Женская рука из клубов пара, как играющая своими когтями кошка, задвигала пальцами, жадно схватила руку Алекса и рванула ее на себя с силой, которую немыслимо было ожидать от существа женского пола.

– Смотри же! – голос нечеловечески мощный, отразившись от закругленных линий пещеры, сразил Алекса. – Я – страсть, я тоска, я грезы, я – Великая Блудница!

Алекс оказался в самом начале огромной пещеры, которая поражала своим богатством, аляповатым и грубым великолепием. Массивная, с закругленными линиями лепнина била через край, нескончаемые цепи фонарей с мутно-синими дымящими огнями в них гирляндами тянулись вдоль стен.

Пол пещеры был устлан толстым ковром, орнамент которого поражал своей бездарностью и представлял красные и черные квадраты, расположенные в шахматном порядке. Поразительно, но мощной женщины, которая без малейшего затруднения одним рывком переместила Алекса сквозь туман, он не обнаружил. А его взору предстала совсем другая картина. Масштабы происходящего совершенно поразили Алекса, да и действующих лиц здесь было без числа. Кишащая толпа, насколько мог охватить глаз, занималась сексом. Оргия почти не прерывалась. Пары располагались на ковре, каждая в своем квадрате. Сизый удушливый зной тонкой струйкой поднимался над квадратами, собираясь под потолком в огромные клубы, и уходил вглубь пещеры. Здесь никто не удостаивал вниманием соседние квадраты. Каждая пара была самозабвенно и полностью поглощена друг другом. Не последняя роль в происходящем возлагалась на зелья, они кружили голову, вызывали дурноту и одновременно порождали дикий восторг и рабское поклонение всему происходящему. Ближайшая к Алексу пара распалась, словно лопнуло звено нескончаемой цепи и этим нарушило и приостановило хорошо отлаженный процесс. Алекс понимал, что происходит нечто странное – звенья цепи рушились, размыкая пары. Он пытался распознать причину случившегося сбоя, но не смог и ему ничего не оставалось, лишь наблюдать за тем, как молодая женщина поднялась со своего ложа, завораживая нестерпимо влекущей грацией, красотой тела и шагнула ему навстречу. Алекс понял, причина всему – он. Женщина шла плавно и бесшумно, как кошка, каждое ее движение располагало к себе, руки ее были распахнуты для объятий. Но сердце Алекса сжалось, пытаясь спрятаться, как если бы ему навстречу шла, мягко ступая, уверенная в себе смерть.

– Ты меня ждешь? Я знаю, меня, – голос женщины был гибок и приятен.

Но от чего-то в этом чудном голосе Алексу слышалась умело сдобренная сладостью ложь, духовная гибельность… И Алекс не ответил.

– Молчание – знак согласия… Я с нетерпением жду твоих объятий! Откуда ты такой взялся – молодой, чистый… Здесь все больше сексуальные маньяки, убийцы, совратители… А я… я их вдохновительница! Только и всего.

Алекс перекинул взгляд на мужчину, оставшегося одиноко лежать в своем квадрате. Мужчина был до неприличная худ, вернее, его тело выглядело высушенным и напоминало мумию. Сморщенное его личико исказила недовольная гримаса, он, как младенец, потерявший соску, беспомощно сучил ножками, пытался ползти за красавицей, капризно и мучительно тянул к ней свои тощие ручки. Наконец, иссохший «младенец» беззвучно заплакал, закатываясь, не проронив ни одной слезы, да и откуда могла взяться хоть капля влаги в этом теле. Наплакавшись, вздыхая и всхлипывая, мужчина что-то быстро шептал вдогонку своей избраннице. До слуха Алекса дошло лишь одно слово – «люблю».

– «Люблю»! – Громовой холодный смех потряс пещеру. – Ты слишком самонадеян, – женщина негодующе взглянула на беспомощное тельце. – Я была уверена, что ты не знаешь этого крамольного слова. Не смей произносить этого в моих покоях! Низшая свобода, вот что для тебя естественно! Запомни: ты лишь раб сам себе, как и все тут. Это рабы, и эти, – она тыкала пальцем в толпу. – Их жизни – пьяный разгул, они липкие, мутные, сладострастные и злобные.

– Он маньяк и убийца? – осторожно спросил Алекс. – И ты его вдохновила на его грязные «подвиги»… Ответь, я все правильно понял?

– Этот, – красавица брезгливо тронула мужчину ножкой. – Не смеши меня, он слишком мелок, но как ты правильно заметил – я, я вдохновила его. Он был поэтом, интеллектуален и красив. Он желал необыкновенных неземных, мистических чувств – он звал меня. Я пришла, он гнался за мной всю жизнь и вот он здесь. Они мое стадо, – красавица окинула взглядом пещеру. – А я одна на всех – вдохновительница.

– Ты зря торжествуешь, они освободятся и поднимутся в высшие миры. И там… братья синклита будут врачевать их души. Они возродятся.

– Ты – фантаст и совершенно не знаешь здешних законов. Пред этим, – красавица больно ущипнула рыдающего младенца-старика, – солнце не встанет уже некогда. Впрочем, я сама его никогда не видела и о солнечном свете не имею представления.

– Для него нет спасения?

– Конечно, нет!

– Не верю!

– Придется поверить. Ну, ладно, так и быть, я солгала – спасение есть, но только никакие воины Света или там братья синклита не смогут его спасти. Только он сам.

– Верится с трудом, что этот человек в состоянии чем-то помочь себе. Не говоря уже о спасении самого себя.

– Да, физически он саморазрушается, но, видишь ли, у него есть душа, а она все знает и помнит. Одно единственное незначительное воспоминание способно спасти его и поднять в высшие миры. Это воспоминание – ненавистная для всех живущих в этих мирах любовь. Любовь чистая, не требующая ничего взамен – к женщине или любовь женщины к нему. Но он не вспомнит об этом никогда, я не дам, для этого я здесь. – Красавица победно рассмеялась.

– Ты не посмеешь этого сделать! У каждого есть выбор, даже здесь, даже для тебя.

– Я сделала свой выбор, я – Великая Блудница и служу Темному Властелину.

– Интересно, что может дать тебе Темный Властелин? За что ты ему преданна? Нарушаешь законы, а с тебя как с гуся вода.

– Я получила огромную, неизмеримую власть вот над всеми этими, – красавица обвела взглядом пещеру. – Без всякой ложной скромности могу сказать, моя власть распространяется весьма широко за пределы этого мира, в другие миры, в том числе и на Землю.

– Твоя власть может рухнуть в одночасье, с легкостью.

– Интересно, кто посмеет меня лишить ее, может быть, горячо любимые тобой воины Света? – в голосе красавицы отчетливо слышались оттенки ненависти, при том лицо ее было непроницаемо, как и прежде.

– Князь Тьмы сам и лишит… незаменимых не бывает… ты просто надоешь ему. Вот и все.

– Никогда, – уверенно ответила красавица.

– От чего же – никогда?

– Гаввах! Самый сладостный. Видишь эти белые клубы испарений над потолком пещеры – это гаввах, – не без гордости поведала красавица. – Он струится лишь в обиталище Гагтунгра. Никто не смеет воспользоваться этим гаввахом, даже во сне. – Блудница с удовольствием засмеялась. – Иначе сон станет для них явью, которую они не видели даже в самом страшном сне. Как тебе такой каламбур? А если серьезно, то лишь самые достойные, избранные, могут иногда вкушать этот гаввах в присутствии Князя Тьмы, как великую награду. Теперь ты все понял? Ты еще очень маленький, и не тебе проявлять беспокойство о моей судьбе. Запомни – я Великая Блудница! – голос красавицы отразился от округлых стен пещеры, поколебав дымные огни, едва не затушив их и нутро пещеры вернуло голос назад странным эхом.

– Я! Я! Я Великая Блудница! – слышались голоса отовсюду.

Из глубины пещеры сотни красавиц стремились навстречу Алексу, и каждая из них утверждала – она Великая Блудница. Они двигались уверенно и тяжеловесно, как монстры, что полностью противоречило их внешности.

– Ты удивлен? Я улавливаю нечто похожее на страх, идущий от тебя, и мне это приятно. Не бойся, я одна и меня одновременно много – я многолика. Каждый мой лик – это лишь образ, что тайно вы лелеете в своих грезах, иссушая свою душу и погибая. Интересно, какой ты видел меня? Такой? – красавица бегло провела руками по своему телу, так, как если бы поглаживала бесконечно дорогую ей вещь… и сменила внешность.

Теперь она была нага, лишь лоскут коричневой ткани или, может быть, кусок кожи какого-то животного складками покрывал ее прекрасное смуглое тело. Браслеты из черного метала, как змеи, хищно обвивали ее руки по локти. Волосы черным глянцем струились по плечам и спине ее. Алекс опустил глаза. Какой-то внутренний запрет не давал ему взглянуть в лицо Блуднице, он боялся ее глаз, их мистической, вампирической силы. Но после некоторых колебаний он все же решился, и… ничего не произошло. Блудница стояла, прикрыв глаза, томная и манящая.

– Ты красива, – зачарованно, одними губами произнес Алекс и осторожно, тыльной стороной руки провел по ее щеке. Красавица подалась ему на встречу и распахнула ресницы. Предательский холодок тонкой струйкой пробежал по спине Алекса – из очей красавицы светила непроглядная жуткая мгла.

– Не спорю, да, я красива, я само совершенство. С этой минуты и ты мое стадо, – нетерпящим возражения голосом произнесла Блудница. – Иди же в мои объятия, – Блудница потянулась к Алексу, что-то коварное, змеиное чувствовалось в ее движениях. Одной своей ногой она обвила ноги Алекса, руками заскользила по его плечам, и ему на мгновение показалось, что ее тело, соприкасаясь с его одеждой, холодно шелестит, как змеиная кожа. – Я знаю, ты не любил никого, и с этой минуты ты мой раб и раб себе.

Эти слова Блудницы магическим образом отняли волю Алекса, и он закрыл глаза, ощущая гибельность удушливых зелий и пластилиновую податливость своего тела чужим, жадным рукам.

Малый, но яркий внутренний свет все еще мерцал в его душе и давал ему силы стоять и осознавать себя.

– Один, только один поцелуй и ты навеки мой, – шептала Блудница, и он почувствовал, как мягкие, но холодные губы Блудницы прикоснулись к его губам.

– Алекс! – знакомый женский голос, тот самый, который он слышал когда-то во время его технического сна, вдруг ясно и требовательно позвал его. – Очнись, Алекс, скинь с себя чары зла, не дай себя погубить. Я люблю тебя! Я люблю тебя с той самой первый минуты твоего появления на свет! – голос лился струйкой из глубины сердца и вскоре, совсем осязаемо, заполнил Алекса светлой волной.

Дышать стало легко и свободно. Он с удовольствием вздохнул полной грудью и уловил слабый, но отвратительный запах тлена.

– Как? Не может быть! Только не это… она любит его! – отвратительным голосом воскликнула Блудница, а Алекс почувствовал, как нечеловеческая сила сдавила его тело, увлекая вниз на ковер. – Ты – мой! – кричала Блудница. – Ты не посмеешь вот так, просто уйти!

Но Алекс чувствовал все новые и новые приливы живительной силы, он отчаянно сопротивлялся и вскоре смог открыть глаза.

– О… нет! – это все, что он мог произнести, к его горлу подкатила тошнота, тело бил озноб. Вместо красавицы его обвивало отвратительное полуистлевшее тело женщины, обладающее нечеловеческой силой и тяжестью.

– Ты видишь меня настоящую?… Знаю, что видишь, а зря. Одна единственная женщина любит тебя, ты не помнишь ее, но ее душа все еще отчаянно борется за тебя! – Блудница откинула голову от плеч Алекса, задев серыми, побитыми тленом волосами его лицо. И Алекс увидел настоящее лицо Блудницы – это было лицо зла, беспощадное, коварное, не привыкшее отступать, а из пустых глазниц на него смотрела все та же непроглядная жуткая мгла. – Зря она борется за тебя, у нее не хватит сил, я ей тебя не отдам! – Истлевшее лицо Блудницы исказила гримаса, похожая на смех.

– Скажи, кто эта женщина? – Выкрикнул Алекс, сопротивляясь изо всех сил, пытаясь сбросить с себя демоницу, но та впилась в него, как клещ и не отпускала.

– Я не знаю, кто она, но у нее с тобой незримая связь. И она молится за тебя и это – самое ужасное, – хрипло простонала Блудница и разомкнула свои объятия.

«Скорее, скорее отсюда, легче вступить в бой с краснокрылыми, чем оставаться тут!» – подумал Алекс и поспешил к пологу, но любопытство оказалось сильнее всего остального, и он вернулся.

– Кто она, та, что любит меня, та, чья любовь так спасительна. Скажи мне – кто она?

Блудница сидела на ковре, опустив голову, серые волосы закрывали ее лицо, она молчала.

– Кто она? – Алекс шагнул к ней и вдруг осознал, что страха нет – есть сила и уверенность в себе. Он откинул рукой волосы с лица Блудницы и взглянул во мглу ее глаз. – Отвечай!

– Твоя мать, – нехотя проворчала Блудница и жестко добавила: – А теперь уходи! Ты мне не нужен, ты лишний. Мой повелитель требует новую порцию гавваха. Я потеряла уйму времени, ведя с тобой абсолютно пустую беседу! – раздраженно добавила Блудница.

– Я уйду, но, думаю, что вернусь – освободить вот этих, – Алекс окинул взглядом страдальцев.

– Ты думаешь… а я знаю! Ты не освободишь здесь никого по одной причине – они должны освободиться сами, а те, кто не смогут уйти отсюда, они потеряют тело и падут еще ниже, где на них наденут каррох! – Блудница доверительно зашептала: – Ну, в самом деле, не ходить же им без тела, каррох будет надежней вашей сиайры, в нем можно сколько угодно оставаться рабом. Ты, я вижу, приуныл… разве тебя не радует такая надежность карроха?

– Что ты несешь? Я знаю законы кармы, каждый может освободиться, подняться выше… даже ты! Нужно лишь иметь высокую степень осознанности, а эта осознанность обязательно придет, и рухнет ваш каррох!

– Не рухнет! Вся прелесть в том, что тот, кто надевал каррох, тот и будет его снимать! Так что будь уверен – солнце пред многими не взойдет уже никогда.

Алекс открыл рот, чтобы что-то возразить, но не успел – полог распахнулся и в пещеру влетел воин Света, принеся с собой свет.

– Так вот ты где! Я несколько миров обшарил, разыскивая тебя. Я и подумать не мог, что ты у Блудницы развлекаешься.

– Да я от крылатых спасался, шмыгнул сюда за полог, а тут эта…

– Ладно, шучу я, шучу! У Блудницы можно так развлечься – костей не соберешь. А Блудница – она одна из высших демонов в их иерархии, ты мог серьезно влипнуть. Но хватит о ней, нам пора поспешить, кое-кто из наших нуждается в помощи. Мне пришел сигнал, и я бросился на помощь, но вот задача – ты пропал из вида и один очень хороший человек попросил меня по пути выяснить: куда ты исчез, уж очень он беспокоился, как бы ты не попал в заточение. Но, я вижу, у тебя все в порядке.

– Да, пожалуй… но я и в самом деле едва не попал в заточение, все могло закончиться надеванием на меня карроха, – Алекс зябко передернул плечами. – К счастью, нашелся один единственный человек, который по-настоящему любит меня – это моя мать, пусть я и не помню о ней ничего.

Гордыня

Алекс и воин Света поспешили покинуть пещеру, оставив Блудницу сидящей на ковре.

– Объясни мне, что это за штука такая – любовь, поистине, творящая чудеса, – спросил Алекс, когда они шли по узкому выступу, огибая скалу. – Куда мы идем и зачем? – Спешил разузнать обо всем Алекс. – Тут на меня стая краснокрылых пыталась напасть… Кто они такие?

Алекс едва поспевал за воином Света, тот двигался бесшумно и быстро.

– Послушай, – продолжал Алекс, – тебя не давит атмосфера? Я почти не дышу, передвигаться ужасно трудно. Ты же почти летишь.

– Ты верно заметил, честно говоря, я бы летел, но ты пока не в состоянии проделать то же самое, и я вынужден медлить. Для нас, воинов Света, не существует проблем пространства и времени, и ты вскоре будешь иметь возможность убедиться в этом сам. Ты будешь покрывать космические пространства играючи, но остерегайся черных дыр и квазаров – это мощная темная энергия. Будешь рядом с этими объектами, делай как я – не приближайся.

– Да, врагов здесь много, – задумчиво произнес Алекс и с опаской посмотрел вниз.

– Не смотри туда, нет их. Любят они парад устраивать, но не при воинах Света. Со мной ты в безопасности.

– Ты о ком?

– Об Ангелах мрака, конечно, о тех, кто с багряными крыльями, – они пытались получить от тебя порцию гавваха.

– Да, летят они строем, красиво, передвигаясь зигзагами… Это, у них манера такая, для устрашения?

– Какая там манера! Атмосфера плотная – летать в такой атмосфере по прямой невозможно. А посмотришь – красавцы, только лица страшные до жути и хищные. Ждет их всех печальная участь, однако, – как говорит твой друг шаман. Смею заметить, именно его, шамана, мы и пешим освободить.

– С ним произошло что-то, что угрожает его жизни? – заволновался Алекс. – Он спас меня, но по закону этих миров вынужден был спуститься ниже и страдать.

– Да, но провинность была мелкой, и он должен был уже подняться в верхние слои, однако живот подвел его.

– Как?

– Его затянуло в некий провал между скал, а толстый живот не позволяет ему выбраться, да и ухватиться ему не за что – кругом адский огонь из щелей вырывается. Пришлось на помощь ему воина Света послать, да освободить его она не может, никакой энергии не хватает – толстый он. А она девушка хрупкая, физически вытащить его не может, вот и позвала на помощь.

– Что? Девушка – воин Света? Я понимаю, невозможное – возможно, но послать ее сюда, в это пекло непозволительно и непростительно! – негодовал Алекс.

Воин Света неожиданно расплылся в улыбке.

– Это же Жанна, да разве ее удержишь на месте! Она еще на Земле была воином, виртуоз, всяким оружием владеет, но кроме этого в ней сочетание сердечной теплоты, внутреннего изящества, нежности и способность жертвовать собой ради тех, кого любит!

– Таких женщин, наверное, единицы… во всяком случае, мало. А, впрочем, я, к сожалению, ничего не могу утверждать – с женщинами я не общался, – с грустной ноткой в голосе признался Алекс. – Да и матери своей я не помню… кто-то несомненно поработал над моей памятью.

– Будь спокоен, придет время, и ты обо всем вспомнишь, с легкостью… Но все мы с нетерпением ждем другого времени, – воин света чуть заговорщицки и с неподдельной гордостью продолжал: – Придет время, и свершится нечто грандиозное, таинственное, – его переполняла радость, он не сдержался и рассмеялся открыто. – С древних времен самые возвышенные сердца ждут этого события, и оно совершается… Еще многое надо преодолеть, но оно неотвратимо.

– Так что же свершается? Не томи! Поверь, я ничего не знаю о происходящем, – Алекс остановился и преградил путь воину Света. – Стой. Объясни мне все.

– Скоро во вселенной произойдет непостижимое возрастание женственных сил.

– Ну и что? – разочарованно промямлил Алекс, он явно не ожидал такого прозаического ответа. – Мужественность или женственность – какая разница? Она, конечно, имеется… но разве одно из этих понятий в силах перевернуть мир?

– Ты спрашиваешь, в чем разница? Да как ты не понимаешь! Тысячи лет в человечестве было избыточным мужественное начало: сила, дерзость, гордыня, жестокость, воинственность, ну, и отвага, конечно. Вспомни историю – бесчеловечность конкистадоров, «прелести» инквизиции, войны, мятежи, революции, бешеные расправы – все это мужская воля.

– Позвольте, история знает женщин отравительниц, убийц, даже детоубийц! Женщина так же может быть жестокой.

– Несомненно, ты прав. Но это несопоставимо с теми расправами, войнами, террором, которые возглавляли мужчины, да и сама женщина убереглась от уничтожения лишь по одной причине – мужчина без женщины бесплоден, и без женщины не может быть продолжения человечества.

– Что может дать женственная сила – кокетство, жеманство или что-то еще? Я даже предположить не в силах… Скажи – что? Я не знаю. И не стоит мужественность превращать в свирепость захватчика, грубость…

– Возрастание женственных сил, – воин Света выдержал паузу, – это, прежде всего, стремление к миру, отвращение к любому кровопролитию, это нежность, забота о детях, это преобразование жизни через красоту и любовь ко всему сущему.

– Да, я припоминаю, я слышал – что-то подобное уже было, когда правили женщины… Как же это называлось… Вспомнил – матриархат! А мужчины что же, будут подчинены и угнетены?

– Ты рассуждаешь, как ребенок! Никто ни у кого в подчинении не будет. Женщины будут вдохновительницами, дальновидными направительницами людей. Прекратятся войны, наука достигнет столь высоких вершин, что исчезнут болезни, голод, каждый будет окружён сердечным вниманием и заботой. Женщины будут вести огромную работу по сохранению природы и просветлению животного мира. Произойдет, наконец, уравновешивание мужественных и женственных начал. Вот и все.

– А как же… – Алекс был готов задать следующий вопрос, но воин Света прервал его.

– Все. Никаких «а»! Нас ждет Жанна, поспешим. Посмотри вниз, видишь там маленькую яркую звездочку – это она и твой неосторожный друг, попавший в беду.

Они понеслись навстречу яркой звездочке, что сверкала почти у самых пиков скал. Чем глубже они опускались в лиловую густоту, тем тяжелее было передвигаться. Гулкое хлопанье крыльев Ангелов тьмы возникало то там, то здесь, и так же быстро исчезало, как и появлялось.

– Пасут, – воин Света с тревогой посмотрел на Алекса.

– Что? – не понял Алекс.

– Пасут, говорю, тебя краснокрылые, ждут, когда я тебя покину. Знают – пока я с тобой, гавваха им не видать. Одно успокаивает: ниже они спуститься не могут, атмосфера не позволяет, а выше… там они довольно редкостные птички.

– Послушай, они производят впечатление высокоинтеллектуальных существ. Что они тут делают?

– Несомненно. Это своеобразный почетный караул Гагтунгра. Они высшие демоны, очень умны и хитры.

– В таком случае, у них есть реальная возможность перестать быть демонами.

– Как ты себе реально представляешь этот процесс? Это означало бы пойти против закона кармы, который является для них источником жизни. Бунтовать против этого закона – значит отвергнуть гаввах, как пищу, а это значит – перекрыть себе горло. После смерти, а демоны смертны, они опускаются на самое дно, где получают новое тело, самое плотное из возможных, и они страдают, как и все – по закону кармы. Излучениями их страданий восполняет убыль своих жизненных сил сам Гагтунгр. Вот так-то… А ты хочешь, чтобы они перестали быть демонами!

– А я все же верю, что когда-то это произойдет.

– Ты лучше верь, что не попадешь в заточение к этим интеллектуалам и прорвёшься сквозь их кордон, когда будешь спускаться на дно.

– Что мне на этом дне понадобилось? Скажи, пожалуйста! Я совсем туда не хочу.

– Да, ни один человек, имеющий здравый смысл, не желает побывать там. Но тот, кто стремится продать сиайру, прошел через логово Темного Властелина и укрылся на дне. И хочешь, не хочешь, а тебе пройдётся последовать за ним.

Они преодолевали очередной виток вокруг скалы, продираясь сквозь лиловую густоту. Неожиданно из-за поворота на них обрушился яркий белый свет, заглушая собой все вокруг.

– Привет, Жанна! – воскликнул воин Света и протянул девушке обе руки для приветствия. Она ответила тем же. Они жали друг другу руки и были очень счастливы встрече.

– Сколько зим, сколько лет! Михаил, я так давно тебя не видела, – не отпускала рук воина Света Жанна – молодая и очень красивая.

– Была у меня не служба, а службишка в «Сердце Скорпиона», – отшутился Михаил.

– Ах! – вскрикнула Жанна. – Ты был в системе звезды Антарес! В этом пекле! То-то я замечаю, что ты хромаешь на одну ногу.

– Поверь мне, Жанна, нет повода для волнения, будь спокойна. Посмотри на Алекса, наш разговор очень взволновал его.

– Что такое Антарес? – мрачно полюбопытствовал Алекс. – И в самом деле, Михаил, вы хромаете на одну ногу.

– Да ерунда, привычка с Земли. Я хромал с детства, но, переселившись в высшие миры, хромота исчезла, а привычка дает о себе знать, когда я испытываю волнение. Жанна своей красотой заставит трепетать любое мужское сердце.

– Кем вы были на земле, если не секрет? Воином? Угадал? – продолжал любопытствовать Алекс.

– Угадал! И воином, и поэтом, но был убит на дуэли, – прозаически ответил Михаил.

– Да… я, как сейчас помню, когда прозвучал тот выстрел у подножья Машука, заставивший замолчать твое сердце, – с грустью заговорила Жанна. – Вздрогнули от горя бездны миров Света, и от глубочайшего облегчения – бездны демонических миров. Они титанически потрудились, чтобы это произошло. Твоя миссия, данная тебе с детства, оборвалась – миссия вестника.

– Да, я и сам был немало удивлен: когда Ангел поднял меня с земли и нес – он плакал… и пел. Я узнал эти песни. Еще там, на Земле, ангел пел мне эти дивные светлые песни, в них была теплая вера и тихая скорбь. Эти песни Ангела я знаю с детства, я слышал их в моем сердце. Я многое знал, но не многое успел сказать в своих стихах. Что на Земле казалось непостижимым, стало очевидным и понятным, и я увидел причину, отчего песни Земли были для меня скучны, а Земная жизнь тесна.

– А сейчас? Вы счастливы, сражаясь в этих темных мирах? Здесь правит страх, – невольно оглядываясь по сторонам, спросил Алекс.

– Дух мой просветлен любовью и радостью. А страх… его нет. Я свободен. А сейчас мы освободим твоего друга шамана, а это дорогого стоит.

– Он здесь, – позвала Жанна, – застрял между двух скал, но, надо отдать ему должное, он сам терпелив, как скала, охраняет свои мешочки и баночки со снадобьями и ждет подмогу.

– Скажи, Михаил, что в этих мирах делает шаман? На Земле, как я понимаю, он лечил людей своими снадобьями.

– Не только… Гордыня привела его в эти мрачные миры.

– Ну вот, опять эта загадочная гордыня! Но что может быть плохого, когда человек гордиться своими делами, собой, родственниками… ну, да мало ли чем.

– Нет-нет! – Михаил развел руками, все равно, как удалил муть с поверхности воды. Не стоит путать гордость с гордыней. Гордыня… – Михаил помолчал. – Понимаешь, Алекс, именно с этим загадочным, как ты изволил выразиться, чувством совершаются многие преступления: убийства, кражи, подлоги.

– Не может быть!

– Может.

– И все же я не могу понять: как эта гордыня может затронуть шамана?

– Шаман был очень удачлив, он многое умел и знал, но однажды он решил, что сможет все, даже то, что может лишь один Бог. А, впрочем, ты можешь увидеть все своими глазами, тебе стоит лишь заглянуть в глубинную память шамана. Воспользуйся своим умением, а тем временем я и Жанна будем освобождать твоего друга. Я уверен, шаман не будет возражать против твоего вторжения. А вот он и сам, собственной персоной… Ну нельзя быть таким толстым, это же ужас! Смотри, его затянуло между скал почти по грудь. И еще немного, и он уйдет в другой слой, освободить его оттуда будет очень трудно… Как его угораздило туда…! – продолжал с удивлением Михаил.

– Адские силки, однако, – неопределённо ответил шаман, но неожиданно оживился, как будто в него влили хорошую порцию энергии. – Алекс! Как я рад, ты жив, однако. А твой враг, ну, тот, кто сиайру хочет продать, был здесь, однако, и ушел вниз, – спешил сообщить последние новости шаман. – Ты, однако, Алекс туда не ходи – там дно, там сам Темный Властелин, – шаман потупил взор. – Я скажу тебе правду, Алекс, из тех мест редко кто приходит назад.

– Это уже не имеет значения, – отозвался Алекс. – Ты не будешь противиться, если я поворочаю старый хлам твоих воспоминаний в твоей глубинной памяти. Поверь, для меня это очень важно.

– Просто необходимо, однако! Я и сам, припоминаю, хотел научить тебя кое-чему. Так что ройся, но у тебя очень мало времени – я освобожусь и, однако, совсем не желаю здесь задерживаться.

– Я постараюсь удовлетворить свое любопытство очень быстро, будь уверен.

– Приступай, – совсем обыденно дал разрешение шаман.

Жанна и Михаил вытворяли что-то невообразимое с адскими силками, пытаясь изъять шамана, а в это время Алекс погрузился в необыкновенный мир воспоминаний шамана. Бесконечно белое, как и бесконечно пустынное пространство предстало пред взором Алекса.

– Что это? – задал он вопрос, посланный в никуда.

– Снег, – прозвучал ответ.

– А-а, – вздохнул Алекс, – я знаю, что такое снег, но не видел его никогда. Непонятно откуда надвигается шум, он громче и громче… – тихо сказал Алекс, прислушиваясь.

– Это бегут собаки в упряжке, они тащат сани, – последовал ответ.

– Да, я вижу, появилась темная полоска у горизонта. Это собаки, они бегут очень быстро, шаман правит упряжкой, в санях – зашитая в ткань поклажа.

– Это тело умершей девушки, – пояснил шаман.

– Зачем это тело там? Ты везешь его, чтобы похоронить?

– Нет. Чтобы оживить, – откликнулся шаман.

– Не может быть! Прошло очень много времени с тех пор, как умерла эта девушка. Я вижу, ты, шаман, спешишь, и собаки бегут быстро и ясно, бегут они очень долго. Это видно. Вожак – самый выносливый и преданный – он бежит, остальные собаки, можно сказать, плетутся. Лапы собак изрезаны льдинками, они оставляют розовые следы на снегу. Несомненно, сани в пути несколько часов, значит, и смерть этой девушки наступила несколько часов тому назад, и вернуть ее к жизни, к сожалению, невозможно.

– Ты прав, Алекс, девушка умерла давно, однако, прошло много времени, но не несколько часов, а пять суток. Идут шестые сутки, и я спешу, на их исходе все будет кончено – вернуть девушку к жизни будет невозможно. Дело, однако, вот в чем, одна старуха шаманка, вдова, жила со своей молодой и красивой дочерью. Дочь умерла, шаманка не в силах была ей помочь, однако, стара и слаба была шаманка. Молодой парень приехал ко мне, от имени шаманки просил о помощи: «Верни, однако, девку к жизни, шаманка сильно убивается от горя, хочет уйти за дочерью в мир теней. Да нельзя ей. На всю округу она одна, лечит, помогает – награду берет малую, народ, однако, вокруг совсем бедный. Если шаманка уйдет за дочерью, народ без помощи останется, вымрет постепенно, однако». Я долго не соглашался, не делал я этого никогда – не считал нужным. Да и ехать туда за девкой, потом назад – слишком много времени уйдет. Но молодой парень меня убедил – сделаешь, говорит, такое дело, главным шаманом тебя сделаем.

Алекс видел, как шаман подъехал к чуму, тело девушки на спину взял и в чум понес.

– Шаманить буду, – с порога сказал шаман, положив тело девушки на пол. – Хочу сделать девку живой. Ну, ты, парень, давай мне шаманскую парку и бубен.

Парень принес шаманскую парку и бубен. Шаман приступил к исполнению своего шаманского танца. Вскоре чум старика был полон гостей. Шаман пел песню и ритмично стучал в бубен. Он пел все быстрее и громче. Казалось, звуки пения и бубна слились в единый звук. Неожиданно шаман упал на пол, стал сильно дышать, мотать головой, двигать руками и ногами, словно бежит. Парень, – молодой шаман, стал у изголовья старика и стал тихо говорить, что он там видит в мире теней и что в нем делает шаман. Образовалась полная тишина, гости ловили каждое слово молодого шамана. Старый шаман затих и побледнел.

– Старик ушел слишком далеко, – сказал парень, – еще немного, и он может не вернуться назад, но я помогаю ему, держу его нить, но душа девки уже ушла – ее не вернуть. Старик идет в обратный путь, он ищет ее сердце, он хочет вернуть жизнь хотя бы ее телу.

И действительно – «мертвая» неожиданно провела рукой по лицу и попыталась повернуться. Крики окружающих слились в сплошной вопль. Наконец девушка поднялась и села. Старый шаман тоже сел, дунул девушке в лицо, и она открыла глаза, поднялась на ноги и сделала шаг. Алекс, будучи лишь сторонним наблюдателем происходящего, невольно отшатнулся – бесконечно жуткой и пугающей показалась ему неестественность, механичность движений девушки, она была как кукла, которую принудили вдруг идти. Девушка присела к огню и долго согревала свое тело.

– А дальше? Что было дальше? – спросил Алекс у шамана.

– А что дальше? – задал сам себе шаман вопрос. – Я не вернул девке душу, однако. Она не помнила и не узнавала никого, даже мать – старую шаманку, хотя потом научилась жить в чуме, готовить еду, но молчала целыми днями. Замуж ее никто не взял, все ее стороной обходили. Ничего не вызывало в ней ни радости, ни огорчения. Лишь море манило ее, она целыми днями сидела на берегу и смотрела вдаль. Однако, главным шаманом я тоже не стал, долго болел – сил много потратил, оживляя девку, однако. Вот тебе и гордыня. Я умер и оказался в нижних слоях, хотя добра я сделал тоже немеряно, однако. Спускаясь в нижние миры, я думал, что таких, как я, мало, все же мой случай особый, но я ошибся. Грешников в том слое оказалось большое множество. Ученые… игроки, однако.

– Как это – игроки?

– Да играют они с созданиями творца нашего, однако. Смешивают все. Берут малую, очень малую частицу, прости, однако, совсем забыл, как эти частицы называться. Так вот, берут такую частицу растения, смешивают с такими же мелкими частицами животного или того хуже – человека…

– Ты о генах говоришь, наверное. Я из информационной сети узнал о них, когда биороботом на хозяина работал. Какие-то там мутации, модификации происходят, – неуверенно поделился знаниями Алекс.

– Да, однако, о них и говорю, о генах. Смешивают их, как салат, упиваясь своей гордыней, что все могут, а на деле хаос в угоду Темному Властелину творят. Уж Темному Властелину все совершенно ясно, какие там, однако, мутации, модификации происходят. Поверь мне, уж он-то злорадствует, глядя, как безжалостно калечат природу.

– Из информации, которую я успел подчерпнуть на Земле, я узнал, что делается все это ради материального достатка всех людей Земли, ради борьбы с болезнями растений, животных, человека. Там говорилось, что голод можно победить с помощью генномодифицированных продуктов и что-то там еще… что выведет человека на достойный уровень его внешнего существования.

– Да, – вмешался в рассуждения Михаил, который все время молчал, внимательно слушая собеседников. – Неоспоримо, благополучие людей – это ценность, которая дает человеку возможность не заботиться о хлебе насущном, а свободно выбирать свой путь и совершенствоваться. Но, к сожалению, произошла подмена целей. Человек стремится потреблять всего больше и больше, добиваясь благополучия. У человека незаметно отнимаются духовные ценности и взамен подставляться другие – материальные и только материальные. Это обман.

– А что не обман? В чем выход? – пространно поинтересовался Алекс.

– Да в самом человеческом существе. Не только в его физическом теле, а и в заложенных в человеке возможностях, которые человек может бесконечно расширить, совершенствуясь. Люди высших миров уже достигли больших перемен, следуя этим принципам. Они преодолели пространство, время, болезни, голод, черпая все из глубин своего существа. Конечно, все свершилось не без научных познаний и открытий. Эти научные достижения тут, в отличие от Земли, были открыты для каждого и даны были каждому совершенно бескорыстно.

– Да, однако, не будем медлить, я очень спешу попасть в эти высшие миры, – суетился шаман, пересчитывая свои мешочки и коробочки. – А где же мой бубен? Я потерял его?! – панически кидаясь из стороны в сторону, кричал шаман. – Без бубна я не пойду, даже в самые высшие миры. Кто я без бубна, скажите мне, пожалуйста? Никто! – с огорчением опустив руки, сам себе отвечал шаман. – Никто… я ничего не умею, кроме как помогать людям.

Шаман опустился на камень у скалы и обреченно застыл.

– Вот он, бубен, здесь, – Жанна, не скрывая радости, вышла из-за огромного валуна, победно размахивая бубном. – Я чувствовала, что он где-то здесь, смотрю, а он и вправду лежит, как миленький.

Шаман ринулся навстречу Жанне и как большую награду принял из ее рук бубен.

– Теперь другое дело, однако. Вы, наверное, забыли, но я все еще спешу, у меня совсем нет времени… Алекс, ну же, давай прощаться! Я уверен – мы еще свидимся, а сейчас доброго тебе пути!

– И тебе, шаман, доброго пути, – совсем не весело ответил Алекс.

– Жанна проводит шамана в высшие миры, а я проведу Алекса через обиталище Темного Властелина. Ему в одиночку этот путь не преодолеть.

– Отчего же?

– Ты еще спрашиваешь?! Впрочем, ты все увидишь сам.

Попрощавшись с Алексом и Михаилом, Жанна и шаман готовы были покинуть эти места и не скрывали своей радости.

– Позвольте мне взять вашу руку, – шутя, спросила Жанна шамана.

– Я, однако, не только руку, сердце готов такой красавице отдать, – сконфужено пробормотал шаман и вручил Жанне свою руку.

Они взметнулись ввысь, и вскоре яркая звездочка засияла очень высоко, а через пару минут вовсе исчезла из вида.

Темный Властелин

– Как прекрасен их полет… сердце переполняется желанием взлететь, как вы, – мечтательно промолвил Алекс и вступил на усеянную остроконечными булыжниками едва заметную тропинку.

– Не грусти, еще полетаешь! Сейчас главное – Темного Властелина на своем пути не повстречать. А впрочем, можем и намеренно заглянуть к нему в гости. Но на чашку горячего шоколада с пирожным рассчитывать не стоит…

– Может, не стоит сейчас по гостям ходить?…

– Ты озабочен? Понимаю. Наставник воинов Света поведал тебе, что хозяин этих миров – горяч. И очень горяч… его взгляд испепеляет. Но будь спокоен, его горячность совсем не страшна воинам Света такого ранга, как я, и, пока ты со мной – ты в безопасности. Не пренебрегай лишь одним условием – будь за моей спиной. Пойдем же, здесь совсем близко, тебе просто необходимо хотя бы однажды увидеть его. По рукам! – неожиданно бесшабашно воскликнул Михаил, хлопая Алекса по руке. – В гости, так в гости. Вперед! Держись моей спины и ничего не бойся, – выдохнул Михаил и свернул с тропинки в один из боковых тоннелей.

Алекс последовал за ним и оказался в длинном прямоугольном зале коричневого цвета. Единственное, что разбавляло унылый и пугающий вид этого сооружения, так это колонны, похожие скорее на грубо отесанные огромные столбы прямоугольной формы, которые ровным рядом держали потолок и стояли в метре от ровной и очень твердой стены. Шли молча и осторожно. Алекс ступал нога в ногу за Михаилом, держа руку на рукоятке меча. Осторожность была как нельзя кстати. Зал казался необитаемым, но такое утверждение было пагубно обманчивым. Углубляясь в тоннель, Алекс все чаще замечал странные тени за колонами, и вскоре выяснил – это мелкие демоны перебежками двигаются от колонны к колонне, молча сопровождая гостей. Неожиданно из темноты на них вынырнула стена.

– Что это? Тупик? – растеряно спросил Алекс. – Какие-то в этой стене странные бороздки, выпуклости… – Алекс протянул руку, чтобы потрогать одну из выдолбленных в стене канавок. – Похоже, здесь что-то написано…

– Нет-нет! Алекс! Не стоит прикасаться к надписям в этих мирах. Надпись может быть ловушкой, порталом, да чем угодно.

– Портал – это понятно, но как надпись может быть ловушкой?

– Мозговой ловушкой, – уточнил Михаил. – Попадая на крючок, ты можешь остаться здесь на весьма долгое время.

– Только, чем и как это малопонятная мне надпись может меня удержать?

– О, не сомневайся, здесь хватает коварства. Не один десяток лет скитаясь по мирам, я находил несчастных узников, – иначе не назовешь, в подобных местах, которые теряли счет времени, забывали свою миссию, были измождены.

– Удивительно! Но в чем загадка такого места?

– В этом-то и дело, что именно загадка держит несчастных в этих местах долгое время. Представь, некий путник видит подобную надпись, подходит, силиться прочесть. Он уверен, что это латынь, читает фразу, но понимает, что она не закончена – несколько знаков сокрыты под слоем глины. Он, как и ты, протягивает руку и очищает глину, пытаясь прочесть недостающее. И, когда работа закончена, он возвращается к началу фразы, но вдруг с удивлением понимает, что фраза несет в себе совсем иной, не прежний смысл. Путник понимает, что здесь сокрыта какая-то очень важная тайна и пытается открыть ее суть. Он читает снова и снова, находит недостающие слова; он близок к разгадке, сопоставляет все найденные им фразы, но, не веря своим глазам, понимает, что все написанное совсем не латынь, а другой малоизвестный ему язык. И начинается все сначала. Мой совет тебе Алекс – обходи стороной подобные места, что мы сейчас и сделаем. Это совсем не тупик, я бывал в этих местах и знаю – слева от нас, за колоннами, второй тоннель, он нам и нужен. За ним будет обиталище Темного Властелина. Дальше ты обязан идти строго за моей спиной, и не делай никаких лишних движений, держи себя в руках, будь спокоен.

– Легко тебе говорить «держи себя в руках». А если он нападет?

– Не думаю. Мы хоть и недосягаемые, но, по правде говоря, мелкие для него пешки. Даже великие демоны страшатся встретить взгляд Гагтунгра открытыми глазами. Я думаю, что и никто из воинов Света не сможет встретить этот взгляд без имени Создателя на устах. Да и вообще, жизнь Властелина Тьмы сокрыта от всех глаз. Видишь, тоннель резко расширяется, а в его конце гигантская арка? Из нее струятся лиловые волны – это вход в его обиталище, порог. Мы не в силах переступить его, – Михаил шел медленно. Алекс держался за спиной Михаила, но его ноги очень плохо подчинялись ему, были тяжелы, как будто налитые свинцом.

– Ты хотел видеть звезду Антарес? – спокойно продолжал Михаил. – Отсюда невозможно увидеть Солнца, но хорошо видна Антарес. Это «солнце» планетарной демонической системы. Смотри за арку. Видишь, там, в глубине, пульсирующую неподвижную, красную точку – это и есть Антарес.

– Михаил, почему никто до сих пор не преградил нам путь, не остановил нас? Тебе не кажется это странным. Это так называемая тишина перед бурей, да?

– Силам Света нередко приходится спускаться сюда, посещения вызваны необходимостью. Демоны, конечно, видят нас, своих врагов, но с тех пор, как были открыты врата, они не могут воспрепятствовать нам.

Алекс и Михаил вплотную приблизились к арке, она оказалась еще более гигантской, чем виделась в начале пути. Лиловые непроницаемые волны выплескивались через ее порог, скрывая под собой все. Когда до арки оставалось совсем ничего, Алекс опустил голову и шел, глядя исключительно на пятки Михаила. Отчего-то смотреть под арку совершенно не хотелось.

– Почти пришли, – шепнул через плечо Михаил. – Сейчас ты увидишь его. Не теряй обладания и держи в сердце имя Господа своего.

Алекс физически ощущал, как вместе с лиловыми волнами за порог выплескивался страх, – давящий, отнимающий рассудок, душу и сердце. Смотреть под арку, да и просто находиться в этом месте не было сил, было одно желание – бежать, бежать отсюда прочь. Алекс едва совладал с собой, он обеими руками сжал плечи Михаила и уткнулся лбом в его спину. Михаил не противился такому положению дел, ни один его мускул не дрогнул. Алекс ощущал это своими руками.

– Да, он здесь, – тихо произнес Михаил. – Ты можешь взглянуть на него.

– Не могу, – еле слышно отозвался Алекс, – нет сил… и меня тошнит.

– Посмотри на него, преодолей этот разрушающий страх, сделай это сейчас и ты сможешь это сделать еще и еще, когда станешь воином Света.

Алекс приподнял голову и осторожно, из-за плеча Михаила, как из окопа, посмотрел в обиталище Темного Властелина. Бушующий лиловый океан разливался там от края до края, и черные глянцевые крылья с мерцающим металлическим блеском простирались в нем от горизонта до горизонта. Властелин Тьмы возлежал в волнах этого океана, опустив голову, и был поглощен собой. Облик его, невыносимо жуткий и холодный, являлся источником нестерпимого страха. Лишь единожды Алекс взглянул на него боковым зрением, но в глазах его потемнело и он едва слышно попросил:

– Уйдем отсюда…

– Держись за меня и иди задним ходом, – отозвался Михаил, его голос звучал глухо и бесцветно, как шелест сухой травы. – К нему не стоит поворачиваться спиной…

Алекс шагнул назад, но споткнулся и против своей воли, лишь на секунду, еще раз окинул взглядом Властелина Тьмы. Темно-серое, пепельное лицо Властелина приподнялось, и он устало и презрительно посмотрел на уходящих, лишь чуть приподняв тяжелые серые веки. Его взгляд выражал непостижимое, ни с чем несравнимое самовозвышение.

– Не стой! Иди! – приказал Михаил. – Еще шаг, два, три, и он скроется из вида и станет легче. Дыши полной грудью и иди, – повторял как заклинание Михаил.

И Алекс сделал шаг, другой, третий. «Я иду как впервые, – не без удивления подумал о себе Алекс и тут же заметил: – Я в состоянии удивляться, а, значит, я все еще жив».

Алекс чувствовал, как по мере удаления от обиталища Властелина снижается ощущение страха. Дойдя до конца тоннеля, оцепенение ослабило свои тиски, дышать и двигаться стало легче.

– Вижу, ты пришел в себя, – вполголоса заметил Михаил. – Поздравляю! То, что тебе пришлось пережить, не сравнимо ни с чем. Теперь, как говорят наши воины «Тебе сам черт не страшен». Михаил пожал руку Алекса, и в этом рукопожатии чувствовалась уверенность и дружеское участие.

– Нет-нет, какие могут быть поздравления, я вел себя как ребенок, я едва не потерял самообладание.

– Ты выстоял, ты не упал в обморок, как это уже бывало с другими, ты не побежал, а это значит, что ты не побежишь и в следующий раз. Я прав, я уверен в этом. Но сейчас тебе предстоит продолжить свой путь, а мне свой. Позволь мне дать тебе один совет – выполнишь задание, не блуждай по мирам, здесь много лабиринтов. Дойдешь до этого уровня, делай как я – возвращайся домой сквозь все слои. Вот так, – и Михаил взмыл вверх.

– Но я не смогу так!

– Сможешь! Ты почувствуешь это. И всегда знай: тебя ждут, там наверху. Помни: каждый воин Света – на вес золота. До встречи.

Михаил с легкостью помчался вверх, и Алекс видел, как толпа краснокрылых ринулась за ним, но расступилась и застыла на месте в немом бессилии.

– Что ж, пора и мне, – проговорил Алекс и поспешил вниз.

Враг мой?

До дна оставалась совсем ничего. Он отчетливо видел огромное каменное плато, унизанное остриями перевернутых скал, а вокруг этого плато – огромную, безмерную черную дыру. В ней, кроме тьмы, не было ничего. Плато выглядело, как место схождения темных миров, вокруг которого было ничего, поглощающее в себя все безвозвратно, и это все разрушалось там до такой степени, что уже никогда и нигде не могло возникнуть заново. И пока никому не удалось узнать, как действует эта дыра. Спускаясь вниз, Алекс предполагал, что на такой местности он должен быстро найти того, кто хочет продать сиайру, но с чего начать свой поиск он не мог даже предположить. Спустившись по серпантину, Алекс ступил на каменистое черное плато, мерцающее, как антрацит. Пики скал, казавшиеся с высоты заточенными карандашами, у основания оказались гигантскими черными столбами, обойти которые и хотя бы осмотреть оказалось совсем не просто. Здесь все страдало сверхтвёрдостью, простотой форм и гигантизмом. Обходя основание одной из скал, Алекс подумал, что его противник свободно может идти рядом, за другой скалой, и периодически видеть его. И ходить так друг за другом они могут сколь угодно долго. Кто-то из них устанет первым, присядет отдохнуть и заснет, и еще не факт, что этим кем-то будет враг Алекса. Испытывая огромное напряжение, прислушиваясь к здешней тишине и держа руку на рукоятке меча, Алексу за короткое время удалось обойти три скалы и, к сожалению, он не обнаружил никого. Затем он обошел еще три скалы, еще и еще. И, когда жажда отдыха стала нестерпимой, преодолевая очередной каменный изгиб, Алекс заметил на изгибе противоположной скалы человека. Алекс замер на месте, рассматривая человека, сидящего спиной к скале. Ноги его были согнуты в коленях, а кисти рук расслабленно покоились на них. Голова человека была безвольно откинута назад и наклонена чуть набок, глаза закрыты, а лицо на черном фоне скалы казалось бледным и восковым. «Это он, – подумал Алекс. – Несомненно, это он, но где его клинок? И сам он изможден до крайности… Возможно, это лишь маскарад, цель которого – сбить меня с толку и заманить к себе как можно ближе».

– Эй! – крикнул он довольно громко, так, чтобы разбудить спящего, если это имело место. Человек у скалы действительно спал и на оклик, открыв глаза, быстро вскочил, как дикий кот, показывая чудеса гибкости. Откуда-то выхватил клинок и был готов сразиться. Помня о виртуозном владении незнакомца клинком и телом в бою, Алекс решил не медлить и взять инициативу в свои руки. Он пошел в наступление первым, предприняв несколько четких и правильных атак против своего противника, но тот, что было крайне странно, не нападал, а оборона его была похожа, скорее, на танец горностая – когда один горностай во время охоты танцует, выманивая из нор мышей, а другой ловит их. Вскоре, как и следовало ожидать, этот танец закончился. Алекс одержал вверх, прижал противника к скале и удерживал его острием своего меча.

«Что-то здесь не так, – думал Алекс. – Враг мой смел и вынослив, не может он сдаться вот так просто, здесь явно какая-то хитрость или обман. Он дошел до раздела миров, чтобы продать сиайру, но вновь спустился до самого дна и явно не для того, чтобы проиграть. Он устал и я тоже, – с сожалением заметил Алекс. – Идти больше некуда, да и борьба утратила всякий смысл».

– Брось клинок! Борьба бессмысленна. Давай поговорим! – призвал Алекс и чуть тверже, лишь для подтверждения своего превосходства, надавил клинком в грудь противника, ожидая ответного выпада, обострив свое внимание и глядя в глаза незнакомцу.

– А-а, – едва слышно застонал незнакомец и удивленно посмотрел перед собой на мир, как будто этот мир совершенно неожиданно для него стал ускользать или более того – исчезать вовсе. И, возможно, не веря происходящему, закрыл глаза, обмяк и стал сползать по скале, мешком рухнул на бок и замер.

– Эй, довольно играть комедию! Где твой клинок?

Клинок был там, где ему следовало быть – незнакомец сжимал его в руке, но пальцы его вдруг разжались, и клинок потерял своего хозяина. Алекс поднял клинок и с любопытством посмотрел на незнакомца, который был тих, как мышь, светлые пряди длинных волос закрывали его лицо. Алекс осторожно убрал волосы с лица незнакомца и сделал для себя совсем неожиданное открытие: перед ним было спокойное и вовсе не жестокое лицо мальчика – подростка лет четырнадцати-пятнадцати, очень худое, бледное и беззащитное, с трогательными, пухлыми губами и едва заметным пушком над верхней губой. «Почти ребенок», – подумал Алекс и положил руку на грудь незнакомца, туда, где должно стучать сердце. Оно стучало очень часто, как будто бежало из последних сил, задыхаясь.

– Жив, – облегченно выдохнул Алекс. – Эй, как тебя зовут? Я не причиню тебе вреда. Очнись! Слышишь?

Ответа не последовало… Алекс развернул незнакомца на спину, сел, прислонившись к скале, и положил голову незнакомца себе на колени. Спешить было некуда, он отдыхал и наблюдал за незнакомцем. Прошел час, а, может, два, – в этом вопросе не было ясности, Алекс давно перестал ощущать время, блуждая по мирам. Одно было неоспоримо – отдых пошел Алексу на пользу, да и незнакомцу тоже. Это было видно: дыхание его стало глубоким, а сердце билось ровно и спокойно. Очевидно, обморочное состояние плавно сменил сон. Прошло еще немного времени, и незнакомец зашевелился, да и Алексу очень хотелось сменить позу.

– Эй, открой глаза, – легко дотронувшись до плеча незнакомца, сказал Алекс. – Как тебя зовут?

Незнакомец вскочил, как ошпаренный, и принялся шарить руками вокруг себя, чего-то ища.

– Ты что-то ищешь? Я полагаю, вот это, – Алекс показал незнакомцу его клинок. – Успокойся, он у меня, сядь, нам есть о чем поговорить.

– Нам не о чем говорить, понимаешь, не о чем. Зачем ты здесь? Ты мне не нужен. Ты все испортил… если б не ты, все могло быть иначе! – раздраженно выпалил незнакомец, сел к скале и обнял руками свои колени, опустив голову.

– Да, все могло бы быть иначе… ты, возможно, продал бы сиайру. И что дальше?

– А дальше! Я жил бы вечно! Нет, не в ваших высших мирах, а всего лишь на Земле, но с одним условием – так, как желает моя душа.

– Открой тайну! Ответь, наконец: чего желает твоя душа? – жестко спросил Алекс. – Я знаю, что ты бесстрашный и жестокий убийца. Ты желаешь жить на Земле, чтобы убивать?

Незнакомец закрыл голову руками и застонал, как от мучительной головной боли, затем сквозь зубы произнес.

– Прошу тебя, не говори никогда слово «убивать»! Они предали меня, понимаешь, предали! Они знали все, но избавились от меня, как от мусора, мешающего им жить. Я был осужден ими на безжалостное уничтожение.

– Не понял? Ты убийца? Или тебя убили?

– Замолчи! Я прошу тебя, не произноси этого слова! Я расплатился за него, я прошел семь кругов ада, – незнакомец в отчаянии бросил голову на колени.

– Мне сказали, что ты смел, так имей смелость называть все своими именами.

– Ты говоришь – смелость? Кому она нужна была, эта смелость?! Эта смелость нужна была моим учителям и наставникам, для того чтобы я, и такие, как я, убивали других.

– Кого? Врагов? – переспросил Алекс.

– Нет, других. Просто других людей, которые мыслят иначе, молятся другим богам, другие в быту, семье, в дружбе, в любви. Мы должны были ненавидеть других – они были для нас врагами.

– Ты говоришь, тебя предали. Кто? «Другие?»

– Нет, не «другие», они совсем не причем. Самые близкие предали меня – мать, отец, все. Первый раз, когда убили моих друзей, второй раз, когда с гордостью позволили применить меня, как снаряд, для убийства «других». Глупцы! Они гордились тем, что вырастили героя, – незнакомец зло рассмеялся, и от этого казался старше на целый десяток лет. – Вырастили героя! Эдакую волевую личность, честную до странности, когда она, эта личность, с легкостью, не дрогнув, предаст за идею свою семью, зачастую принимает подлость за героизм, а бесчеловечность за мужество.

– Ты не глуп. Ты все понимаешь…

– Я был законченным самоуверенным фанатиком, я воображал, что истина, которую преподносили мне учителя и наставники – безупречно правильна. Я был уверен, что мы и только мы – лучшие и живем правильно, остальные ничто, только ветошь, мешающая жить. К сожалению, это я понял только по пути сюда, в эти миры. О, как я был удивлен, как я был раздавлен и обманут, как я рыдал в отчаянии… как самый последний «другой»!

– Ты понял, что попал в миры возмездия за убийство? Ты не знал законов кармы? – удивился Алекс.

– Откуда? Учитель говорил, что, стоит убить «других», играя роль снаряда – несомненно попадешь в высшие миры. Сделаешь благое дело и заодно освободишься от ненужного тебе тела, и все. Ты свободен, ты выполнил все, что мог. О, как я хотел быть свободным от их абсолютной истины, от них самих.

– Чего же ты хочешь? – тихо спросил Алекс, скрестив руки на груди.

– Я всегда хотел спокойно жить на Земле и сейчас желаю того же.

– Жить, спокойно убивая? Не выйдет!

– Нет, не убивая, а так, как я успел пожить совсем недолго, когда убегал из родительского дома. Помню, когда я был маленьким, закончил первый год учебы в школе, пришел домой, а они убили моих друзей и устроили праздник.

– Кто убил твоих друзей?

– Да как ты не понимаешь, отец их убил! – глухо отозвался незнакомец.

– Твой отец убил твоих друзей? Он убил детей?!

– Нет! Он убил двух кроликов, но они были единственными моими друзьями. Годом раньше, перед самой школой, на мой день рождения приехало много родни. Неудивительно, я должен был пойти в школу – начать другую жизнь. Родители устроили большой праздник. А меня завалили подарками – новой одеждой, карандашами, тетрадями и книжками, в которых были нарисованы дети с оружием в руках – настоящие герои, патриоты своей страны. Подарки были красивые – дорогие и похожие один на другой. Лишь один подарок разительно отличался от других – это были два живых кролика. Их подарил мне дядька из дальней деревни. Он вручил мне клетку с кроликами и, не раздавая пышных поздравлений, сказал: «Возьми их, они будут тебе добрыми друзьями! Да, и не забудь кормить. Едят они траву, овощи и фрукты… вот и все». Помню, посмотрел я на кроликов совсем не заинтересовано и забыл о них, весь день играл с новыми игрушками, примерял красивую одежду и ел сладости с друзьями. Поздно вечером, лежа в постели, я слышал, как родители на кухне обсуждают прошедший праздник. Отец подсчитывал деньги, которые дарили гости, и был всем доволен. Я объелся сладкого и засыпал, разговор их мало интересовал меня и был лишь фоном для моих счастливым мыслей. Повышенный тон моего отца, заставил меня невольно прислушаться к разговору.

– Только этот, – говорил отец, – полоумный, твой братец, подарил каких-то двух заморышей… И чего с ними делать? Супа с ними не сваришь, тощие… Брось им пару капустных листьев, а то сдохнут до утра.

Эти отцовские слова начисто отмели все мои счастливые мысли и заставили тревожно прислушаться.

– Завтра, – продолжал отец, – выпусти их во двор, пусть собаки потешатся – совсем, бездельники, нюх потеряли. Пусть потренируются перед сезоном охоты.

С этой минуты я не мог спать, я лежал и ждал, пока все успокоиться. И, когда это произошло, я тихо перенес клетку с кроликами к себе в комнату, и с тех пор я с ними не расставался. Я кормил и поил их с рук, разговаривал и играл с ними. Однажды я выпустил их из клетки, но они не разбежались по сторонам, а – что удивительно – везде следовали за мной: по дому, во дворе и на улице. Спокойно пощипывали траву на лужайке, пока я играл с мальчишками. Из школы я бегом возвращался домой, чтобы встретиться с моими друзьями. Так случилось, что эти два кролика стали моими настоящими друзьями, они умели слушать, быть ласковыми и верными, я отвечал им тем же. Вот, наконец, прозвенел последний звонок. Я окончил первый класс на «отлично» и спешил домой лишь с одной мечтой о том, что на каникулах смогу много гулять со своими кроликами. За зиму кролики выросли, стали очень большими и пушистыми. Лишь переступив порог дома, я почувствовал неладное. Зайдя в свою комнату, я не обнаружил кроликов.

– Мама, где кролики? – едва сдерживая тревогу, спросил я.

– Какие кролики… Такой сегодня праздник, такой праздник, мой сын закончил первый класс, садись за стол, все уже ждут тебя! – не умолкая, повторяла мать.

– Где кролики? – настаивал я.

– Марш за стол! – над самым моим ухом прогремел голос отца, не допускающий никаких возражений. – Или ты забыл, как следует уважать отца и мать?

Я понуро побрел к столу, сердце мое бешено стучало… Стол был полон – пирожки, сладкие булочки, фрукты, конфеты и прекрасное жаркое украшали его.

– Чего грустишь, сынок? – спросила мать. – Полон дом твоих друзей, они пришли поздравить тебя с окончанием первого класса. Поешь! Все очень вкусное.

И она положила мне в тарелку большой кусок мяса – целую большую лапку, которая показалась мне подозрительно знакомой.

– Что это? – спросил я.

– Мясо, ешь, – бегло ответила мать, помогая маленьким гостям подкладывать еду в тарелки.

– Вижу, что мясо. Из кого это мясо? – не унимался я. И, что бы как-то успокоить свое сердце, спросил: – Это же курятина, да?

– Какая курятина? Мы давно такой вкуснятины не ели! Это крольчатина! – Ответил соседский мальчик, с которым мы часто и весело играли.

– Нет, нет, не может быть! – взвизгнул я. – И откуда тебе знать об этом?!

– Твоя мама сказала: «Ешьте жаркое из крольчатины, такое вы нигде не попробуете». И правда, очень вкусно, попробуй, пальчики оближешь.

Помню, я как ошпаренный выскочил из-за стола и побежал в свою комнату – кроликов там не было, не было там и клетки. Я почувствовал, что задыхаюсь и не в силах двигаться, так бывает во сне, когда грозный враг настигает тебя, а ты не можешь сдвинуться с места. Ты понимаешь, что ужасный конец неминуем, паника, ужас и отчаяние ядовитой смесью заполняют твою душу и – о счастье! – ты просыпаешься, но твое сердце еще долго не может успокоиться. Как я хотел проснуться! Но это был не сон… Переступая непослушными ногами, я вернулся в гостиную.

– Где мои кролики? – спросил я, не узнав своего голоса.

– Вот, – ответила мать, указывая на жаркое. – Сынок, к чему такие волнения – это всего лишь животные, они предназначены для этого. И потом, они быстро стареют и становятся ни к чему не пригодны…

Но я не слышал ее доводов, схватил джинсовую крутку и побежал к выходу.

– Куда ты, сынок? Нехорошо так… полный дом гостей, – сетовала мать. – Постой, успокойся!

– Пусть бежит, покапризничает и придёт, а мы продолжим. Ешьте, дети! – сквозь зубы процедил отец.

Я зачем-то остановился у самой двери и в отчаянье закричал:

– Кроликов не ешьте! Это мои друзья! Как вы можете?!!

Я выбежал из дома и помчался к калитке, но краем глаза, около маленького сарая, заметил пустую клетку – на ее крыше лежали два пушистых хвостика. Странный звук вырвался у меня из груди и слезы хлынули из глаз сами собой. Я несся по улицам поселка, не разбирая дороги, как ветер. И вскоре пересек виноградник и кукурузное поле. Нежданная усталость набросилась на меня, и я упал в траву у самой кромки кукурузного поля лицом вниз и плакал, свободно, не боясь своих слез. Горе мое было страшным и непоправимым. Я долго всхлипывал и не мог унять слез, а потом, незаметно для себя, уснул здесь же, в траве. Проснулся я от прохлады, тянувшей от мелкой горной речушки, которая журчала своими водами совсем рядом. Была ночь, но я не испугался, – повернулся на спину и обнаружил в небе полную луну и бесконечное множество ярких звезд. Их красота покорила меня, хотя видел я их и раньше, но в ту ночь они сияли особенно маняще. Я вдруг понял, что мир огромен и жизнь в нем бьет через край – журчит река, какие-то мелкие птички снуют, попискивая в камышах, трава наполнена громким стрекотанием насекомых. Природа встретила меня ликующим единством. Огромная вселенная вдруг открылась для меня и если не прекратила, но ослабила мои мучительные переживания. И вскоре я снова уснул, как дитя в колыбели, укрывшись курткой, тихо и ровно дыша. Проснулся я поздним утром, солнце пекло мою щеку, а ногам моим было прохладно в густой росистой траве. Я сел, оглядываясь по сторонам. Я искал свою обувь и не найдя, решил, что убегая из дому, забыл надеть ее. Я посетовал, как же я буду жить здесь без обуви, но успокоился и пошел к реке умыться и попить воды. Я был один, свободен и открыт всему новому. Сделав шаг, я почувствовал, как трава щекочет мои ноги, и понял, это не случайно – трава играет со мной, щекочет мои пятки и смеется, и я засмеялся в ответ. И несколько мгновений спустя уже ничего не мешало мне представлять ветер большим, ласковым существом, играющим со мной в пятнашки, гладкие валуны у реки превратились для меня в больших черепах, кукурузное поле – в непролазную тропическую сельву. Мир заговорил со мной множеством голосов и красок. Природа приняла меня, она непостижимым образом откуда-то знала, что я ребенок, она играла со мной и охраняла меня. Меня, наверное, искали, но возвращаться домой я не желал. И, когда, вдоволь наигравшись, я захотел есть, я пошел к реке – ловить раков. Их было здесь огромное множество. Стоило зайти в воду по щиколотки и отвернуть любой камень, как под ним оказывался рак. Поднимать камень необходимо было очень медленно, одной рукой, а другой рукой очень быстро хватать рака сверху за туловище, иначе рак пулей выскакивал из под камня хвостом вперед и исчезал в воде. Я не первый раз ловил раков, и моя первая попытка сразу увенчалась успехом. Рак был крупным и я привычным движением, занес руку, чтобы швырнуть его в прибрежную траву, но черные глаза рака пронзительно и печально смотрели на меня и я вспомнил своих кроликов.

– Живи, – сказал я и бросил его в воду и рак мгновенно исчез.

Я вышел из реки и побрел к кукурузному полю, наломал зеленых кукурузных початков, развел костер, спички и нож, всегда были со мной, – так учили наставники, и запек початки на углях. Мне казалось, что ничего вкуснее я не ел. Но радовался я недолго, по дыму от костра меня быстро нашли и привели домой. Как только я переступил порог дома, я вдруг понял, что хочу жить так, как я прожил эти сутки, и что я не хочу убивать «других», а точнее – никого не хочу убивать. Наставники внушали мне, что мы сильный народ и наше государство лучшее, а вождь наш непогрешим. И поэтому лучший народ должен иметь для жизни лучшие места на земле. А слабые народы нужно подвинуть, запугать и использовать, как работников, потому что места под солнцем всем не хватит.

– Какая лицемерная болтовня, – не выдержал Алекс, внимательно, не прерывая того, слушавший незнакомца. – Какой бред, – продолжал возмущаться он. – Бред дикарей и, что удивительно, высоко цивилизованных дикарей! И эти дикари думают, что мощь дает их народу только права, а простые смертные не имеют никакого права… Дикари, они не понимают, что сила дает только дополнительные обязанности. Вот и все! И никакой себялюбивой замкнутости… Не уничтожать, а просвещать и поднимать отсталых, исцелять больных и накормить голодных – вот истинная миссия сильных народов. Об этом мне поведал наставник воинов Света, – Алекс возбужденно прошелся из стороны в сторону и добавил: – Тебя воспитали во лжи. Ты осознал это?

– О, да! Все было ложью! Эта ложь – одно из отвратительных предательств. Я им верил безоговорочно, но они поступили со мной так же, как и с моими кроликами, они безжалостно воспользовались мною в своих интересах – всего лишь извлекли мелкую, ничтожную выгоду! В масштабах страны… да что там страны! – в масштабах нашего селения она не стоила ничего. Мои наставники лишь еще раз проверили на мне свои методы воспитания и с умилением выяснили степень моей самоотрешенности в угоду их интересам. О, а если бы я отрекся от всего и просто осмелился жить так, как мечтал – это было бы равносильно преступлению, – незнакомец криво улыбнулся, запрокинул голову и с темным зловещим весельем рассмеялся. – О, тогда моя участь была бы печальна и страшна одновременно! И никакого будущего. Ничего.

– О чем ты мечтал? – тихо спросил Алекс.

– Жить на Земле, – прозаически ответил незнакомец и, вздохнув полной грудью, добавил: – Да просто дышать освежающим ветром где-нибудь у реки, чтобы рядом жили кошка, собака, может, еще кто-то… не знаю. Чтобы был дом, поле, солнце и тишина… лишь звуки природы. Не переношу громких криков людей… да и животных тоже. Я хочу быть лишь сыном Земли, другом ее зверей, птиц, травы… Я хочу говорить с ветром, солнцем, с морским прибоем, и я точно знаю – они отзовутся любовью и дружбой. Я знаю. Я испытал это. И не однажды… Я взрослел и все чаще и чаще убегал из дому, жил наедине с природой и чувствовал эту любовь и дружбу. Меня находили, наказывали и держали взаперти. Но я убегал! – радостно воскликнул незнакомец.

– А я был биороботом, точнее я так думал долгое время, будучи человеком. Мне запрещалось мечтать, видеть сны, любить кого-то! Иначе – утилизация…

– Что это такое? – спросил незнакомец.

– Не знаю, – пожал плечами Алекс, – но в чем я уверен точно – после этой утилизации еще никто не вернулся.

– Их убивали?

– Не уверен. Но меня тошнит от всякого насилия и подавления чужой доброй воли. Я полюбил дружелюбие и радость после того, как однажды побывал в высших мирах.

– А я не сомневался, что мне будет подарена радость после того, как я убью себя и прихвачу с собой «других». И вскоре такая возможность представилась. К нам в дом пришел старейшина и сказал моему отцу: «Твой сын жаждет Рая на земле, так дадим ему истинный Рай. Отпустим его, пусть идет. Выполнит задание и уходит». Никто не проронил и слова против такого предложения, даже мать. И вот мой час настал. Обвешанный взрывчаткой и с кнопкой в руке, ранним утром я отправился на базар, чтобы выполнить задание. Я шел очень медленно, понимая, что с каждым шагом я все дальше ухожу от своей мечты, но пути назад у меня не было. Просто снять взрывчатку и скрыться без посторонней помощи я не мог. И не привести ее в действие я тоже не мог – в случае моей нерешительности мне должны были помочь люди, заботливо наблюдавшие за мной. Взрывчатка была радиоуправляемой, и могла быть приведена в действие наблюдавшими. Я шел, не осознавая себя, как зомби. Я не могу даже сейчас вспомнить, как я дошел до рынка, но, войдя в его ворота, я увидел, что по странному стечению обстоятельств рынок был почти пуст. Торговцы только выставляли свой товар на витрины – овощи, фрукты, пряности, сладости и многое другое. А «других» здесь было всего двое – молодая женщина и маленькая темноволосая кудрявая девочка лет пяти, которую женщина крепко держала за руку; я не спеша подошел к ним и встал у прилавка, разглядывая фрукты. Женщина разговаривала с продавцом, делая покупки. Но ни продавец, ни покупатель не удостоились моего внимания, лишь мельком я взглянул на них. Все мое внимание, чего я больше всего не желал, занимала маленькая девочка. Она открыто оглядывала меня и молча улыбалась, сжав в кулачок свою левую ручку и держа ее за спиной, как будто в этом маленьком кулачке прятался большой секрет. Я заставил себя быть равнодушным к ее маленькому кулачку, и хотел было холодно отвернуться, но девочка вдруг радостно улыбнулась и достала свой кулачок из-за спины. Она как будто спрашивала: «А ты хочешь узнать мой секрет?», ее взгляд был полон доверия и симпатии ко мне. Я потерял равновесие, что-то испуганно сжалось у меня внутри… а девочка радостно разжала кулачок и выставила свою ладошку на обозрение. Она делилась со мной своей радостью, своим большим секретом. «Смотри!» – говорили ее глаза. А на ее ладошке сияла в утренних лучах большая белая бусина. «Жемчужина!» – радостно, про себя, откликнулся я и замер. В этот момент я вдруг понял, зачем я здесь. Внутри меня что-то больно и тоскливо заныло, и я попятился назад. «Нет! – кричало что-то внутри меня. – Пусть я, но не они, не эта девочка! Бежать!! Надо бежать…» Но ноги мои, как заколдованные, прилипли к земле, я мог лишь хватать воздух открытым ртом, как рыба. И все же я успел сделать несколько шагов в сторону. Но мне помогли произвести взрыв. Яркая вспышка выбросила меня вверх, и я увидел под собой груду разбитых фруктов. Истошный крик невыносимо резал мой слух. Я обернулся и увидел – это продавщица кричала, сидя на земле, закрыв лицо руками… Я не переношу громких криков людей, да и животных тоже, – повторился незнакомец и продолжил: – Невыносимая духота заставила меня метнуться вверх, и я понял, что мой путь к радости и счастью открыт, свершилось то, что должно было произойти. «Теперь только вперед, – думал я. – И будь, что будет!» Я был уверен, что путь мой лежит куда-то вверх, и я задрал голову, чтобы увидеть его. Меня охватило удивление, которому, казалось, не наступит конца. Вверху, прямо над собой, я увидел «других» – уже знакомую мне женщину и девочку с бусинкой. Женщина по-прежнему крепко держала девочку за руку, и лицо ее выражало безмерное удивление, сравнимое лишь с моим удивлением, а девочка все продолжала улыбаться, показывая мне свою драгоценность. Для нее ничего не произошло, и она продолжала с неизменным доверием держать женщину за руку, а со мной делиться своим секретом. «Она как я… – подумал я. – Она как я в детстве, она доверяет своей матери, она не заботится о пути, она доверяет окружающему миру, она уверена – мир полон радости и света. А плохое рядом с ее светом просто невозможно. В детстве я точно был в этом уверен». Свет действительно был рядом, необыкновенно белый, яркий, он струился на них, и какая-то непреодолимая сила вела их нему. Мои грустные мысли прервало смутное ощущение того, что я вовсе не следую за девочкой, а удаляюсь от нее, погружаясь в липкую тьму. Меня охватила паника, но я быстро успокоился, увидев под собой, чуть в стороне, яркий желтый свет. «Какой я глупый, – успокаивал я себя. – Путь к моей радости лежит через золотой свет. Я, несомненно, достоин великой радости и счастья, отличного от простенького счастья «других». Как я мог подумать, что мой путь и их может соприкасаться. Нет сомнений – мне и им уготованы разные пути».

Как я был прав в этот момент… Я пронизывал тьму медленно или, может быть, с бешеной скоростью – отсутствие всяких ориентиров не давало мне понять этого. Но вскоре, ниже, обозначилось розовое пространство, и несколько мгновений я испытывал радость надежды, но затем леденящая догадка пронзила меня – я понял, что опускаюсь в Ад. К великому сожалению, я не ошибся. Вот так меня обманули и предали, но я не забыл свою мечту, – твердо сказал незнакомец, как будто подвел черту под всем сказанным. – И поэтому я продам сиайру, получу взамен новое тело и вечную жизнь на Земле. И будь уверен – ты мне не помеха! – незнакомец оттолкнул Алекса в сторону рукой. – Если хочешь жить – не мешай, ты в ловушке, приятель. Я с легкостью поднимусь наверх, там меня с нетерпением ждут, а ты… ты едва сможешь добраться до логова Темного Властелина, тебя там тоже с нетерпением ждут – там ты и будешь пленен, как многие другие.

– Справедливости ради – ты тоже не дойдешь до раздела миров, ты потерял слишком много сил в этой борьбе.

– Ты прав, я не дойду, но я и не намерен идти – меня понесут на руках до самого раздела миров, и – не сомневайся – очень быстро. И тогда… тогда я возьму свое. Я ни на минуту не забываю о своей мечте, лишь она заставляет меня идти вперед. Ты не поверишь, но я научился по памяти, кожей ощущать ветер, дождь, траву, я помню запахи цветов, вкус воды… И пусть меня обманули мои наставники, мать и отец, я все равно приду к своей мечте! – Незнакомец сделал несколько трудных шагов вверх по серпантину, но побледнел, его дыхание потеряло свой ритм, и он прислонился к скале.

– Постой! Не спеши! Без посторонней помощи ты не в силах и нескольких шагов пройти.

Незнакомец лихорадочно и отчаянно засмеялся.

– Не мешай мне! Будь уверен – я отвяжусь от тебя, у меня на этот счет есть несколько сюрпризов, не обольщайся… Это я заманил в ловушку этого толстяка с бубном, обвешенного банками, когда он стал следить за мной и немного надоел мне. Он твой друг?

– Он больше, чем друг, он спас мне жизнь.

– А, помню. Я наблюдал, как ты отчаянно боролся, и, надо признать, это было вполне достойно. Я оценил твою выучку, только и всего.

– Да, твои наставники серьезно потрудились над тобой.

– Ты прав, старые привычки… Они нужны мне только здесь. А там… там я их выброшу, как ненужный хлам. Там, на Земле, я буду свободен, и все будет по-другому.

– О какой свободе ты говоришь? Личная жажда счастливой жизни на Земле при холодном безразличии ко всем остальным, которые, благодаря проданной сиайре, будут порабощены, не даст тебе ощущение счастья. Советую в первую очередь подумать о себе.

– Да я хорошо подумал о себе и, наверное, впервые. Все остальное время думали за меня… все, кому не лень.

– На этот счет у меня совсем другие соображения, всю эту сделку с сиайрой ты задумал действительно ради больших результатов, а результатов не будет. Демоны тебя обманули, причем более коварно, чем твои наставники.

– Замолчи! Ты врешь, – засмеялся незнакомец. – Ты хочешь выполнить задание, пробиться в воины Света, ты преследуешь лишь свои цели!

– Да, я преследую свои цели, но моя главная цель – делиться с другими лучшим, что имею. А мое лучшее – это то, что я пережил на путях познания, блуждая по мирам. Поверь, мне незачем врать, да и вспомни закон кармы, у меня нет ни малейшего желания надолго застревать здесь. То, что я скажу тебе – истинная, правда. Ты сейчас глух и слеп – не сопротивляйся, открой глаза и выслушай меня, твоя мечта затмила все.

– Ты мне не интересен, ты задерживаешь меня…

– Без меня ты не сможешь покинуть эти миры. Вся суть в этом. Ты продашь сиайру, а что получишь взамен? Тебе же нужно будет тело, чтобы жить на Земле. Взамен ты получишь каррох – плотное материальное тело, сходное с физическим, но созданное из материальности демонических миров, – ничего другого у них нет. Твоя душа будет заточена в этот каррох до самой смерти. Что скажешь на это? О, это еще только начало, лишь тень того, чего ждет тебя!

– О какой смерти ты говоришь? – смятение почувствовалось в голосе незнакомца, и он испытующе посмотрел на Алекса.

– О твоей, конечно. Ты что, не знал, что демоны тоже смертны? Интересно, в какие глубины мрака сорвется твоя душа, отягощенная такой кармой. Вот тебе и бесконечная жизнь на Земле. Твоя душа будет в рабстве в каррохе и спасение души из этого рабства силами Света почти невозможно.

– Но все же спасение есть? – неуверенно спросил незнакомец.

– Демоны не снимут с тебя каррох никогда, и не надейся. Как тебе такая перспектива? Чем дальше – тем хуже, не правда ли? Снять каррох сможешь только ты сам.

– Как?

– Ты должен будешь убить каррох, убить себя. Этим ты разрушишь его и освободишь душу, которая опять пойдет по мирам искупления. Но, к счастью, она непременно поднимется в высшие миры. Подумай, зачем тебе все это.

Незнакомец спустился к скале на прежнее место и сел в ту же позу, в которой его нашел Алекс, опустил голову и молчал, – было видно, что его мозг упорно трудится над принятием какого-то решения. Алекс отошел в сторону, позволяя незнакомцу побыть наедине с собой. Подойдя к самому краю плато, он осторожно заглянул в черную бушующую пропасть – дно. Тьма и страх торжествовали там, сплетаясь в жуткую симфонию. Сердце Алекса забилось, как испуганная птица, он отпрянул от пропасти, оступился и увесистый камень, сорвавшись, полетел вниз. Тьма с жадностью поглотила этот камень, и Алекс не услышал звука его падения, леденящая душу безысходность, неприятно заворочалась где-то у него внутри. Алекс посмотрел на сжавшегося в клубок, всеми обманутого, обессиленного страданиями и борьбой незнакомца и понял – подозрения непоправимой ошибки давят и томят незнакомца. Горькое, неясное чувство сострадания к этому подростку заняло сердце Алекса, и ему невыразимо остро захотелось, чтобы эта заблудшая душа непременно пришла к добру, к красоте и истине.

– Эй, – позвал он незнакомца, – отбрось свою гордыню и ребячество, выслушай меня. Зло и страдания могут быть преодолимы, каждый из нас свободен сделать свой выбор, так сделай и ты свой. Пойдем со мной наверх. Я помогу тебе на твоем пути изжить твою злую волю и вернуться к свету, ты же родился чистым и светлым, как лист бумаги, так начни все с чистого листа. Ты прекрасный воин, так смени тьму на свет, стань воином Света. Ну, что скажешь?

– Я не выдержу пути, – тихо произнес незнакомец и поднял голову.

– Я готов помочь тебе, я готов трудиться над твоей судьбой и твоей душой. Твоя душа подобна путнику, переходящему через шаткий мост. К тебе с берегов Тьмы и Света тянутся руки, и ты сам должен протянуть свою руку навстречу Свету или Тьме. Пойми, одно светлое движение души, и ты спасен! Скажи «да»!

– Я не выдержу пути, – повторил незнакомец, подняв лицо. Грязные разводы на его щеках говорили о том, что он, скрывая свои слезы, сердито по-мальчишески грубо вытирал их рукавом, глаза его блестели. – Ты забыл о законе кармы? Я вынужден буду пройти некоторые круги ада… Я сделал тебе гаввах, заманил старика с бубном в ловушку… да мало ли что ещё!

– Да, законы слепы! Но я, я буду неотступно рядом с тобой.

– Ты слишком самонадеян, ты будешь пленен, тебе не дадут помочь мне. Понял?! Ты здесь новичок. Я не хочу таких жертвоприношений. Демоны не забывают своих обид, они примутся за меня со страшной силой, добывая гаввах так, что смерть покажется мне радостью.

– Я не отступлю, нас двое, мы выстоим, запомни, мое плечо – это твое плечо, и я хочу, чтобы жизнь стала тебе в радость. Решено! Не упрямься, мы идем наверх, – сказал Алекс полный решимости.

– Ты прав, нас только двое, а демонов – полчища, и из нас, несомненно, получиться хороший гаввах.

Незнакомец встал и нервно заходил вдоль темной бездны, скрестив руки на груди и опустив голову, казалось, непостижимая тяжесть давит ему на плечи. Наконец, он остановился и поднял на Алекса глаза, полные решимости.

– Я готов, – сказал незнакомец и опустил глаза, чтобы Алекс не видел их, но Алекс успел достаточно ясно заметить в них глубокую скорбь. Непонятное беспокойство, граничащее с предчувствием, лишь на секунду посетило Алекса, но он отмахнулся от него, как от ненужного.

– Пойдем, – сказал Алекс. – Нам предстоит путь, полный опасностей, и поэтому я хочу знать твое имя.

– Ты первый, кто протянул мне руку помощи, я этого не забуду никогда. Но у меня нет имени, может, когда-нибудь я найду свое имя, но знаю – это свершится совсем не скоро, может быть, никогда. А сейчас – пойдем скорее, пока я не передумал.

Незнакомец медленно шел вдоль пропасти.

«Он идет, как будто считает каждый свой шаг, – подумал Алекс. – Пусть, ему необходимо время, чтобы осознать свой выбор. Мы все успеем…»

Незнакомец остановился, бегло огляделся, глубоко вздохнул и сказал:

– Дай мне твою руку, я должен ощутить тепло твоей руки. Я должен запомнить тепло руки друга. Мы ведь теперь друзья?…

– Да, не сомневайся! Я не предам тебя, вот моя рука.

Незнакомец взял руку Алекса и – чего Алекс совсем не ожидал – стал рассматривать ее, как будто впервые увидел нечто достойное.

– Вот и все, – сказал незнакомец, взглянув в глаза Алекса, и отпустил его руку. – Прощай, мой путь окончен…

– Что? – не понял Алекс и бросился к незнакомцу, но тот извернулся, как снежный барс, и прыгнул в бушующую тьму дна.

Незнакомец исчез в пучине, как будто его и вовсе не существовало. Никогда.

– Зачем! Зачем!! – кричал Алекс, стоя над пропастью. – Зачем? Жизнь, душа… все остальное не имеет смысла.

Слышишь меня, незнакомец – все остальное не имеет смысла! Самоубийство бессмысленно! Тем более истинная смерть… Я бы никогда не предал тебя, слышишь! И Тьма, несомненно, разовьётся в Свет! И смерть – в жизнь! И эта проклятая пустота – в нечто лучшее, совершеннейшее… Ты слышишь меня, незнакомец? Ты не отдал сиайру демонам, но лишь временно прекратил борьбу за нее. И все!

Алекс стоял у края пучины, казалось, он ослеп – ничего не было видно кроме тьмы. Фактически, он выполнил задание – сиайра не досталась демонам, опасность миновала, мир вздохнул с облегчением. Но Алекс не испытывал удовлетворения по этому поводу, лишь скорбь. Он понимал, что мир потерял нечто большее, чем сиайру, чем безымянную душу, но что именно – Алекс был не в силах осознать. Вдруг пучина вскипела ослепительно белой пеной и выбросила ее, похожую на хрупкие лепестки белых лилий, на плато, к самым ногам Алекса. Те постепенно растворились и исчезли.

«Это сиайра, – подумал Алекс, – так погибает светлая материя… И это не справедливо, так не должно быть! Но как она светла и прекрасна, даже в свой последний миг…»

Стоять у края пучины не было сил, и Алекс сделал шаг в сторону, намереваясь начать свое восхождение наверх. Но в это миг пучина взорвалась светом – три огромных столба синего, зеленого и белого света прорезали ее от самого дна и поднялись так высоко, насколько мог охватить глаз, пронзили собой темные миры, возвестив о себе, и растворились в светлых мирах.

«Это сиайра! – с восхищением подумал Алекс, – ее последнее напоминание о себе».

– Прощай, незнакомец! – крикнул Алекс. – Я найду твое имя и, когда мы встретимся вновь, я с радостью назову его. А сейчас – прощай…

Посвящение

«Свет, как это прекрасно, – думал Алекс, начав подниматься вверх по серпантину, после того, как мрачная пучина восстановила свое прежнее равновесие. – Если во тьму внести пусть даже малый источник света, все становиться живым, ясным, ощутимым – свет мощно вытесняет тьму. И пусть тьма попробует проделать то же самое – у нее ничего не получиться, ничего не произойдет». Занятый своими мыслями, Алекс не заметил, как дошел до входа в тоннель, где начиналась сеть лабиринтов перед входом в обиталище Темного Властелина. Он давно заметил, что за ним следят множество глаз, принадлежащих мелким демонам. Но пройденные испытания принесли свою ощутимую пользу, дух Алекса окреп и такая мелочь, как кучка назойливых демонов, уже не раздражала его, он готов был дать достойный ответ на их мелкие пакости. Рука его всегда была на рукоятке меча, более того, он научился владеть энергией, которая не позволяла врагам приближаться. Он был спокоен, ему лишь следовало найти то место, где он расстался с Михаилом, и воспользоваться его методом передвижения по мирам и, по возможности, более нигде не задерживаться. Наконец, перед Алексом открылся огромный вход в тоннель, именно тот, какой был необходим. Алекс занес ногу, чтобы вступить в него, но судорожные и одновременно трепетные движения мелких демонов заставили Алекса остановиться. Он с удивлением наблюдал, как разномастные кучки демонов вдруг пришли в определенный порядок и выстроились ровной шеренгой вдоль стены тоннеля сразу за колоннами, словно на парад, преклонив головы. Алекс ясно осознавал, что демоны ожидают чего-то и при этом испытывают сильнейший страх и трепет. «Что их так взбудоражило, – подумал Алекс, – место открытое… Надо бы затаиться и понаблюдать за происходящим». Он шагнул в тень колонны и, казалось, сам превратился в тень, тонкую и скользящую, но возникшая неизвестно откуда тревога прокралась в его сердце и оставила после себя смутное волнение. Алекс услышал слабые посвистывающие ритмичные звуки и шорохи, и эти звуки показались Алексу знакомыми. «Это крылья. Да это крылья, краснокрылые, несомненно, начали свою охоту… это западня! Но странно, движения этих крыльев ритмичны, как единое гигантское крыло. Хлопки их крыльев гораздо мощнее и реже. Отчего? Да и звук нарастает молниеносно, говоря о скором приближении существ. Кто они, если не краснокрылые?» – задавался вопросами Алекс. Он осторожно покинул тень колонны, чтобы видеть приближение врагов, но оглушительный хлопок крыльев, словно выстрел, заставил его пригнуться и отпрянуть. Наступила пустая тишина, леденящий страх заполнил собой туннель, время стало тягучим, почти неподвижным. И – раздался смех… Злобное рычание льва в ночной саванне по сравнению с этим смехом показалось бы невинным писком котенка. Алекс медленно поднял глаза и увидел – черный глянец гигантских, приспущенных крыльев затмил собой все. Они, без сомнения, принадлежали Властелину Тьмы.

Закрыв глаза и откинув голову назад, Властелин Тьмы смеялся, этот смех был лишь слабой усмешкой, забавой, словно носитель высшей демонической воли, власти и желания, заскучал и жаждет развлечения, при этом испытывая полное презрение и глубокое отвращение к предмету своей забавы.

«Это конец! Если не смерть, то плен», – успел подумать Алекс и получил страшный обжигающий удар в грудь. Это, вдоволь насмеявшись, Властелин Тьмы, наконец, удостоил Алекса своим взглядом. Этот испепеляющий взгляд швырнул Алекса, словно игрушку, ударил о твердь скалы и оставил на груди, от плеча до плеча, глубокий росчерк – автограф. Боль сковала тело Алекса, то отказалось подчиняться своему хозяину, Алекс был не в силах шелохнуться, открыть глаза или произнести хоть слово. Он медленно сполз по стене вниз. Но мысли его, на удивление, были быстры и ясны. «Чего он медлит? – думал Алекс. – Это лишь начало забавы Темного Властелина, непременно должен последовать второй, третий удар. Отчего такая тишина? Возможно, он наблюдает за мной и это доставляет ему удовольствие. Но я – человек, а это высокое звание! Я – воин, я должен взглянуть врагу в глаза. Я сделаю это, – думал Алекс, собирая силы, – обязательно сделаю, но с именем Господа. Чего же он все-таки медлит?»

Неожиданный хлопок крыльев заставил Алекса внутренне вздрогнуть, затем послышался взмах, еще и еще… и вскоре звуки, издаваемые крыльями, стихли.

«Он ушел? – продолжал размышлять Алекс. – Этого не может быть, чтобы он вот так просто оставил меня! Да, он оставил меня. Он сделал гаввах и действительно оставил меня на растерзание мелким демонам. Я – лишь угощение на их пиру. Как это по-царски! Ну уж нет! Однажды я встречался с подобными любителями гавваха, но сейчас этот номер не пройдет. Они не получат ничего, ни капли!»

Боль ослабла, и Алексу удалось нащупать правой рукой рукоятку меча. И эта рукоятка показалась ему чужой, ранее она была гладкой и холодной, сейчас же – шероховатой на ощупь, будто усеянная гладкими зернами разной величины, и эти зерна были приятно прохладны и не мешали руке. «Это не мой меч, – с напряжением и тревогой подумал Алекс. – Так чей же?»

Мысль о демонах ушла на второй план. Чей меч он держит в руках и меч ли это? Сейчас только это интересовало Алекса. Волнение быстро достигло точки кипения и он, наконец, смог приоткрыть глаза, яркий белый свет ударил в них. «Свет!» – радостно пронеслось в его голове, но напряжение забрало много сил и он закрыл глаза, впрочем, лишь на миг. И свет возник снова, наполнив собой тоннель. Алекс с удовольствием заметил – демоны снуют в тени колонн и находятся в совершенно неестественной для них прострации. «Где Властелин? – недоумевал Алекс, оценивая свое положение. – И отчего эти «мелкие» сгрудились и обалдело смотрят на меня? Что-то не так?»

И вдруг он понял, свет исходит от него самого, а он совершенно спокоен перед лицом опасности. Его тело покрыто белым плащом, а в руке он держит меч, усыпанный синими, зелеными и белыми камнями. Алекс поднял меч над собой и залюбовался им, слегка зажмурив глаза. А над лезвием меча самым непостижимым образом возникали радуги, как цветы. Он ощущал связь с высшими мирами, свободу, уверенность в себе и, чему был безмерно удивлен – веселость. Он закрыл глаза и отдыхал, будучи уверенным, что его непременно найдут и помогут братья – воины Света.

Часть третья Я человек!

– Алекс! Откройте глаза! – услышал Алекс приятный и чуть капризный женский голос.

«Кто это?» – подумал Алекс и безмятежность, в которой он пребывал, молниеносно улетучилась, закралась тревога, и неудивительно – он спокойно спал, а его неожиданно разбудил незнакомый ему голос.

Веки его глаз были тяжелы, открывать глаза ужасно не хотелось, было огромное желание вернуть ускользнувшую безмятежность и сон.

– Алекс, не ленитесь, откройте глаза, я знаю, вы не спите, – более требовательно повторил тот же голос.

– Не спеши, – возразил мужской голос. – Пусть придет в себя.

– Как это – не спеши? Мне не терпится узнать результат нашей с тобой работы! Скажи лучше, что дает лаборатория?

– Креатинин и мочевина слегка повышены.

– Еще бы! Сказывается большое количество разрушенных тканей. А что там гемоглобин?

– Чуть ниже нормы… и гематокрит тоже.

– Правильно! Все правильно. Ему необходимы рациональное питание, свежий воздух, отдых. Одним словом, реабилитация. Все это будет у него, когда мы сумеем его разбудить, – с нетерпением в голосе заявила женщина.

– Может, откроем капсулу? – спросил мужчина.

– О, да! Вспомни, что было с нашим предыдущим пациентом! Помнишь, он неожиданно проснулся, когда мы открыли капсулу и, не осознавая реальности, бросился крушить все вокруг. Благо, силы его быстро иссякли, и он упал без памяти.

– Да, силен был парнишка, – подхватил мужской голос, – дорогостоящая аппаратура уцелела чудом. Потом, правда, извинялся бедняга…

– Где я! – закричал Алекс и, не услышав себя, открыл глаза. – Где… я? – раздельно и медленно прошептал он снова. И увидел себя лежащим на белой мягкой поверхности. Кроме белых холщевых брюк на нем не было ничего. Он ощущал слабость во всем теле, как после длительной болезни, и тут же поймал себя на мысли, что никогда не болел и не знает этого состояния, хотя точнее охарактеризовать свое состояние иначе не мог. Над ним был прозрачный свод, и он понял, что находится в прозрачной капсуле, а извне на него изучающе смотрят молодые мужчина и женщина. «Меня перепрограммировали? Кто я теперь? – задавался вопросами Алекс. Неизвестность давила его и возрастала тревога. – Что будет дальше? Понравиться ли программа моему хозяину… возможно, новому хозяину».

– Не волнуйтесь, Алекс. Ведите себя предельно спокойно, – тоном, не допускающим возражений, сказала женщина. – В противном случае, нас всех ждут неприятности. Сейчас мы откроем капсулу.

– Не надо так жестко, посмотри, он напряжён и подавлен. Прежняя безмятежность исчезла с его лица. Он потерял покой. Открой капсулу, не тяни… Мне его жалко, – попросил молодой мужчина.

– Свод над Алексом плавно и бесшумно заскользил в сторону, и капсула открылась, отсутствие свода изменило восприятие Алекса, он почувствовал себя еще более беззащитным, а голое тело его казалось еще более уязвимым. Алекс попытался сесть, но это было совсем не просто, ему удалось лишь приподняться на локтях. В голове зашумело. Свет сузился и, прежде чем он захлопнулся совсем, Алекс успел лечь и закрыть глаза. Его сердце бешено стучало и, чтобы просто дышать, пришлось приложить немало усилий.

– Первая попытка! – нарочито с пафосом произнес мужской голос.

– Со второй. Обычно всем удаётся сесть со второй попытки. Посмотрим… Прошу тебя, Роман, не помогай ему, мы должны видеть истинное положение дел.

– Ладно, уговорила, но я не сомневаюсь, что ты первая бросишься ему на помощь.

«О чем спорят?» – думал Алекс, состояние его пришло в равновесие, силы вернулись, он открыл глаза и медленно, без резких движений сел, так, что его ноги оказались вне капсулы.

– Меня перепрограммировали? – спросил Алекс и ощупал затылок, где должна находиться змейка – замок. Замка-змейки не было, а его собственный голос удивил его больше, чем отсутствие замка.

– Не перепрограммировали, а реконструировали, и это было, поверь, очень не просто, такие повреждения, какие были у тебя, встречаются крайне редко. И еще… запомни – ты человек! А с биороботом покончено навсегда. Нам удалось удалить по крайне мере два чипа, предназначенных для управления тобой… правда, один из них был заблокирован, а это первый признак того, что тебе меняли программу не единожды, – пояснила молодая женщина и, не скрывая своего волнения, откинула косу русых волос с груди на спину. – Интересно, какова была причина менять программу…?

– Я ничего не помню, – Алекс чувствовал себя виновным в чем-то.

– О, да… но об этом будут еще разговоры, а сейчас, я вижу, со здоровьем у тебя все совсем не плохо, и поэтому нас ждут несколько неотложных дел. Но прежде познакомимся: Я – Олеся, он – Роман, а ты Алекс. Извини, нам пришлось без спроса проникнуть в твою память, чтобы узнать твое имя и род твоего прежнего занятия, чтобы выяснить, какую степень опасности ты представляешь для нас.

– Я? – удивился Алекс и встал на ноги, стоять было трудно.

– Да, ты. И поэтому круг твоего общения будет пока ограничен только мной и Романом. Главная здесь я. Все ясно?

– Да, но…

– Не волнуйся ты так, – попытался успокоить Алекса Роман. – Олеся – добрейший человек, но, скажу по секрету, любит покомандовать, ей это даже к лицу. А неотложные важные дела – это всего-навсего душ. Ты должен принять душ, одеть новую стерильную одежду, – это чтобы всякая нанопыль не осталась на тебе, и выйти в другую дверь. А эта дверь закроется для тебя навсегда… хорошо бы навсегда, боюсь, повторному восстановлению ты вряд ли подлежишь. Всему есть предел… а, в общем, живи долго, вот и все. Пойдем, и не говори, что не можешь, так всегда бывает, все как в первый раз.

Алекс зашел в душ и почувствовал, что откуда-то взявшаяся усталость нагло навалилась на него и тянет к полу. Роман был рядом и вовремя заметил легкую бедность Алекса.

– Парень, не балуй! Сядь на стул и заметь – стульчик не простой, функциональный. Включи воду и не думай ни о чем, наслаждайся, будет тебе и моющая пена, и мелкодисперсный бальзам из трав, и стульчик повернётся в нужный момент как надо… В общем, у тебя будет возможность понаблюдать за своим обновлением. А я тут, рядом, за стеной, заранее прошу извинения – мне придётся за тобой наблюдать. Так надо.

Алекс включил воду и почувствовал, как мелкая водная пыль окутала его. Он подставил лицо этому дождю и пожелал, чтобы он усилился – и капли не заставили себя долго ждать, они укрупнились и мягко застучали по его телу, доставляя удовольствие. Он опустил голову, закрыл глаза, и слушал шум воды. Этот шум оказался самой приятной музыкой, какую он когда-либо слышал. Силы радостно наполняли его тело. Появились ненавязчивые запахи трав, и среди этих запахов Алекс узнал аромат лаванды, который часто появлялся в его снах, там, у хозяина, во время технического сна. «Я человек, – осторожно, с особым удовольствием подумал Алекс, словно боялся, что эта мысль уйдет, или, чего хуже, все окажется неправдой. – Я человек!» Он вдруг ощутил собственную готовность быть человеком, и все яснее понимал, что вступает в потрясающий, новый мир. И, что бы его ни ожидало в этом мире – все равно это будет счастьем. И он продолжал сидеть с закрытыми глазами и улыбался.

Мы вне закона

Из душа Алекс вышел совершенно обновленным, полным сил. Дверь за ним закрылась, а за ней его ожидали Олеся и Роман.

– Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? – спросила Олеся, окинув Алекса взглядом не упускающих никаких мелочей голубых глаз.

– Да! Как новенький, – бодро ответил Алекс.

– Все именно так. Скажи, ты помнишь последние минуты своей жизни? – поинтересовался Роман.

– А разве я умер?

Наступила неловкая пауза, все трое молча шли по длинному светлому коридору с множеством белых дверей без номеров и надписей по обе его стороны.

– Да, я чувствовал что-то странное…

– Роман ты очень «добр». Человек едва вернулся к жизни, а ты…

– Нет-нет, я продолжу, – поспешил вставить свое слово Алекс. – Я помню, меня убил полицейский нравов, и в тот момент я понял что-то несомненно важное. Да, никаких сомнений – я узнал, что я человек. Но что было дальше?…

– А дальше… Тебе просто повезло! В бригаде по сбору биологических остатков были наши люди. Сейчас мы стараемся все такие бригады укомплектовать нашими сотрудниками, – с гордостью вводил Алекса в курс дела Роман.

– К сожалению, полная укомплектованность этих бригад нашими силами невозможна – катастрофически не хватает людей, – Олеся красноречиво развела руками.

– Да, я понимаю, задача сложная, требуется обучить каждого…

– Дело не в этом. Просто, не хватает людей, их нет. Смотри! Есть верхушка – они имеют все, что угодно душе и телу, они ничего не создают, они правят миром, их мало. На них и всех остальных работают биороботы, – они люди, но об этом никто не знает, даже верхушка, за исключением нескольких человек элиты, которые все это придумали и воплотили в жизнь. Так вот, людей-биороботов очень ограниченное количество, буквально по счету. И эта цифра жестко контролируется.

– Как? – не выдержал Алекс.

– А ты знаешь такое слово – утилизация? – пояснил Роман. – Вот где мы действительно беспомощны, как котята. И еще… биороботы не размножаются.

– Откуда же они берутся?

– Изымаются из семей свободных людей, еще детьми, под благовидным предлогом.

– Каким? Я не понимаю, кто способен отдать своего ребенка, – темная тень пробежала по лицу Алекса, он скрестил руки на груди.

– Успокойся! Есть же неблагополучные, неполные семьи, и государство берет заботу о детях на себя. Детей действительно обучают наукам, тренируют и программируют…

А родители всю жизнь получают казенные бумаги, ежегодно, с уведомлением о выдающихся успехах их ребенка. Да, чуть не забыл, твоя мать жива, она очень тоскует по тебе и до сих пор получает письма о твоей уникальной деятельности на поприще науки. Ты помнишь свою мать, Алекс?

– Я помню дом, в котором я жил, голос матери, ее запах… И все.

Роман открыл одну из белых дверей, и они вошли в большую комнату с камином, в котором потрескивал ленивый огонь. Комната была обставлена мягкой мебелью, а в центре красовался большой овальный стол, вокруг которого стояли мягкие стулья со спинками. Свет в комнате был мягкий, располагал к отдыху и доверительной беседе.

– Присаживайся, – бросила взгляд на диван Олеся и сама села на него, для удобства подставив под спину подушку. Алекс сел и продолжил осматривать комнату.

– Здесь уютно и много красивых вещей. Я всегда мечтал о своей уютной комнате, мечтал уснуть на диване, а не на стеллаже в спальном мешке.

– У тебя непременно появиться такая возможность сегодня же ночью, – Роман весело рассмеялся. – А эта комната – она одновременно и гостиная, и столовая. Из-за экономии места здесь каждый квадратный метр на счету. Наш дом находиться в скале, этажи идут вниз и вверх.

– А-а, то-то я сижу и удивляюсь отсутствию окон.

– Окон нет нигде, кое-где есть имитаторы, для комфорта. Они создают иллюзию. При открывании форточки из нее дует свежий ветерок, слышен шелест травы и пение птиц. Здорово! Но, на самом деле – нас нет, для властей мы не существуем, мы вне закона и вынуждены прятаться вдалеке от городов.

– Как же вы доставили меня сюда? Как вернули мне жизнь? Это невозможно! – Алекс встал и заходил по комнате, не имея сил сдерживать волнение. – Я был действительно биомассой… кто я теперь? Безликое существо по имени Алекс?

– Не кипятись, – остановила его Олеся. – Да, действительно, повреждения твоего тела были велики, но жизненно важные центры, к счастью, остались целы. Наши машины очень хороши, и поддерживать жизнь в твоем теле не составило особого труда. Но если ты о сохранении личности и души, это другой вопрос. Тут, я скажу тебе, ситуация развивалась просто трагично. Еще там, на станции метро, приборы четко давали информацию об отсутствии твоей тонкой структуры в пределах нашего мира. Твоя душа ушла в тонкие миры. Но к счастью, операторам удалось распознать слабые сигналы, идущие от твоей тонкой материи, и захватить ее в петлю. Ты не поверишь, я очень волновалась… ведь ты безвременно погиб, ты был лишь рабом. Я очень желала, чтобы ты жил на Земле человеком – мечтал, творил, дружил, любил. Сейчас я счастлива, ведь твой прерванный путь восстановлен, и тебя ждет жизнь. – Олеся глубоко вздохнула и с улыбкой, которая, несомненно, была ей к лицу, продолжила: – И ужин.

– Ужин – это всегда полезно, – подхватил Роман. – Хотя некоторые, не будем называть имен, говорят, что ужинать вредно. Алекс, не верь тем, кто так говорит, делай как я – ешь все что подадут.

– Я, к сожалению, не знаю, что и как есть. Я никогда ничего не ел, кроме энергетических таблеток. Нет. Не совсем так, на станции я купил мороженое и ел его.

– Да, я припоминаю, на платформе лежало раздавленное кем-то мороженое, в тот момент я не придал этому никакого значения, мое внимание привлекла некая странная вещь, которая лежала под твоей правой рукой, так, как если бы она просто выпала из нее.

– Какая? – нетерпеливо спросил Алекс.

– Увидишь. Она на столе в твоей комнате. Заодно вспомни и подумай, откуда она у тебя. Вещь крайне дорогая и любопытная.

– Роман, – с упреком в голосе отозвалась Олеся. – Зачем озадачил Алекса, теперь он весь вечер будет думать о загадочной вещи. – И, обращаясь к Алексу спросила: – Скажи, тебе понравилось мороженое?

– Да, очень, но я четко помню, как мороженое раздавил полицейский, хотя я понимаю, что не должен этого помнить, – Алекс потер лоб пальцами у самых волос и продолжил. – Я, несомненно, могу вам доверять, я благодарен вам за возвращенную мне жизнь. Но то, что помнит моя память, может показаться фантастичным и неправдоподобным.

– Не ты первый, не ты последний, но и мы не простаки, – многозначительно взглянув на Алекса, заявил Роман. – Ваши воспоминания – это целая наука, огромный отдел работает над ними: систематизирует их, черпает информацию… уникальную информацию!

– Я успел заметить, что я кладезь для науки. Но, надеюсь, не подопытный кролик?

– Не сомневайся, хотя тебя так долго обманывали, – а я бы тоже не поверила сразу в чьи-то добрые намерения. Прошу тебя, не сомневайся – как только ты окрепнешь и выберешь свой путь, ты вправе покинуть это место.

– Мы не полицейские и не какая-нибудь секретная служба государства. Мы сами по себе, – добавил Роман.

– Интересно, а полицейские из какого сословия, – поинтересовался Алекс.

– Самое удивительное, что рабы и надзиратели из одного слоя общества, но ни те, ни другие даже не догадываются об этом. И, представь себе – о ужас! – возможно, полицейские беспощадно убивают своих же родственников. И самое грустное: те и другие – рабы, винтики в этой отлаженной машине, – пояснила Олеся.

Какие-то люди в одинаковых черных костюмах с подносами в руках молчаливо сервировали стол к ужину.

– Что же дальше? – не скрывал волнения Алекс.

– Все. Дальше – ужин. Роман, в чем я не сомневаюсь, будет есть все. А вот Алексу придется воздержаться от обильной еды. Поверь, так надо. Сегодня ты будешь ежевичный сок. Сок натуральный, – с гордостью добавила Олеся. – В тайге огромные заросли ежевики, малины и других ягод. Мы сами варим варенья и соки. Сейчас в городах почти нет натуральных продуктов, но у нас все натуральное.

– И мороженое?

– Да. Я чувствую, ты очень хочешь мороженого. Так и быть, отойдем сегодня от строгих предписаний и два шарика мороженого – твои.

– Я рад этому, – улыбнулся Алекс.

– А сейчас – прошу к столу, – пригласила Олеся. – Подайте мороженое, пожалуйста. Алекс сейчас будет его есть, – обратилась Олеся к людям в черном.

Принесли небольшую, блестящую металлом холодильную камеру, имеющую две цилиндрические емкости.

– Спасибо. Вы свободны, с остальным мы справимся сами, я сама буду угощать нашего гостя.

– Какая несправедливость! – нарочито с обидой сказал Роман. – Возможно, я не так красив? Такие же темные волосы, карие глаза… Или я ростом не вышел?

– Прошу тебя, Роман, не паясничай, – Олеся смущено опустила глаза, и румянец нежно окрасил ее щеки.

– Нет-нет! – не унимался Роман. – Ты меня не угощала первым моим ужином после моей реконструкции. А все было так забавно, вспомни, – и Роман рассмеялся легко и непринужденно.

– Но здесь особый случай, – Олеся поджала нижнюю губу. Открыла крышку холодильной камеры, и морозное облако обдало ее. Олеся достала мороженое и наполнила им вазочку. Два шарика мороженого, поданные Алексу, источали приятный, ни с чем не сравнимый аромат.

– Розовый – с малиной, – пояснил Роман. – Ешь, очень вкусно. А зеленый – с киви. Я, помню, проглотил это моментально, а ты сидишь и смотришь на него, как заколдованный.

Алекс держал ложечку в руке и действительно смотрел на мороженое, как на нечто невероятное. Олеся и Роман, не скрывая любопытства, молча наблюдали за ним.

– Приятный запах… Помню, там, на станции, мороженое пахло просто восхитительно, имело поразительный вкус, но, к сожалению, мне не удалось его доесть, – Алекс неожиданно поднял голову и весело продолжил, занося ложечку над малиновым шариком: – Что было – то было… я начинаю путь! – И с удовольствием и восторгом отправил в рот розовый кусочек.

Роман и Олеся захлопали в ладоши и все трое долго и весло смеялись. Они с удовольствием ужинали, непринужденно беседуя, как старые друзья, совершенно не замечая времени.

– Ой! – спохватилась Олеся. – У нас впереди еще прогулка.

– Прогулка? Оставь ее на завтра, – посоветовал Роман.

– Это невозможно. Свежий воздух для Алекса – это как свежий воздух! – заговорилась Олеся и ни капли этому не смутилась.

– Нет, прогулка не для меня, я столько всего съел, мне бы дойти до кровати и уснуть, – Роман лениво подтянулся. – Завтра начнётся обучение… пожалуй, я пойду. Спокойной ночи.

Роман с трудом выполз из-за стола и, как объевшийся кот, медленно, но с достоинством, удалился.

– Ну, что ж… – Олеся вздохнула. – И нам пора. Пойдем, я покажу тебе твою комнату. Начинай обживаться, запоминай все.

Все будет завтра

Олеся и Алекс вышли из комнаты и вновь оказались в белом коридоре. Преодолев несколько поворотов по белому коридору, они зашли в тупик, где была одна единственная дверь.

– Прошу. Эта комната для гостей.

Алекс толкнул дверь, она легко поддалась, и в комнате тут же зажегся свет.

– Прошу, – повторила Олеся. – Комната небольшая, но здесь все предусмотрено для комфортной жизни, даже окно-иллюзия, – с гордостью отметила Олеся. – Ты ещё оценишь его по достоинству.

Алекс стоял на пороге, не в силах сдвинуться с места, он был серьезен, но взгляд его был светел. Эта маленькая, скромная комната каким-то непостижимым образом возымела на него могучее светлое воздействие. Отчего-то першило в горле и пощипывало глаза.

– Не стой, проходи, я бегло расскажу, где что лежит, – как заботливая хозяйка, ворковала Олеся. – Вот смотри… – она обернулась и посмотрела на Алекса. – Как ты? Что-то не так?

– Не беспокойся, – задумчиво произнес Алекс. Понимаешь, я долгие годы, окончив работу, запаковывал себя в спальный мешок и ложился на пыльный стеллаж, а утром испытывал счастье, если удалось запомнить сон. Весь день я ходил под впечатлением этого сна и лелеял его, как великую тайну. И вдруг – эта комната! Я вхожу в нее человеком. Вы открыли передо мной такие дары, о которых я когда-то и мечтать не смел. Там, в роскошном доме, работая на хозяина, ежедневно я ожидал близость гибели, утилизации, угрожающей мне от непонятных мне и от этого еще более таинственных и устрашающих сил. Я принял руку помощи, поданную вами, я перешагнул пропасть и обрел свободу.

– Да, свет льется по многим руслам… и эта комната – тоже свет. Входи, обживайся.

Алекс сделал шаг и свободно вздохнул.

– Так-то лучше, – заметила Олеся. – Вот диван, при необходимости трансформируется в кровать. В матрас встроены датчики, при усталости мышц, происходит массаж, ты его не почувствуешь, все происходит на клеточном уровне, очень осторожно и избирательно. Пользуйся, не стесняйся. Это шкаф для одежды, все подобрано специально для тебя… надеюсь, по размеру. Рабочий стол, компьютер, полки с книгами – бывший жилец натискал их сюда из хранилища, мы не стали их убирать, ты сам во всем разберёшься.

– Кто тут жил до меня? – поинтересовался Алекс.

– Мальчишка семнадцати лет, жил у нас очень долго, учился, работал, очень любил книги – все хранилище перебрал… За этой дверью – санитарная комната, там есть все необходимое. Пожалуй, все. Я сейчас уйду, подготовлюсь к прогулке и зайду за тобой. Я вернусь быстро, будь к тому времени одет.

Как только за Олесей захлопнулась дверь, Алекс открыл дверцу одежного шкафа и начал подбирать одежду для прогулки. К одежде он проявил самый живой интерес, он видел, как ее носят, но сам не имел ни малейшего понятия, как ее правильно надеть и застегнуть. Повозившись с одеждой некоторое время, остановил свой выбор на джинсах, теплом свитере и высоких ботинках. Надев все это, Алекс почувствовал легкую усталость и уже собирался присесть на стул, как дверь комнаты распахнулась и вошла Олеся.

– Ты еще не одет? – удивилась Олеся.

– Как? Одет!

– Ах, да! Ты же не знаешь, какое сейчас время года, да и откуда тебе знать об этом. Это мое упущение. Сейчас зима, и тебе необходимо надеть вот эту куртку и, пожалуй, эту вязаную шапочку.

– Как – зима? Прошло столько времени? – Алекс недоверчиво посмотрел на Олесю. – Зима, насколько я знаю – это минусовая температура, большие снежные сугробы…

– Все верно. Все именно так. Одевайся.

– Но эта куртка слишком тонкая, в ней я сам превращусь в мороженое.

– Не превратишься, вся одежда сама распознает погоду и создает предельный комфорт для ее обитателя.

– Здорово!

– Прекрасно! – сказала Олеся, когда Алекс был полностью одет. – Пойдем. Сейчас уже поздний вечер, и прогулка будет короткой, но для тебя – крайне необходимой и полезной.

И вновь они петляли по белому коридору, прошли два контрольных пункта и наконец оказались у выхода. Но привычной для Алекса двери не было. Две огромных гранитных плиты, стилизованные под валуны, плотно притертые одна к другой, и были дверью.

– Встань здесь, – тихо сказала Олеся. – Будь спокоен, идет сканирование.

Алекс остановился и от чего-то начал считать в уме: «Один, два, три…». На цифре десять плиты почти бесшумно разъехались, выпустив людей наружу.

– Темно, почти ничего не видно, – заметил Алекс.

– О, да, а ты воображал, что тут будет фонтан из фейерверков. Пойми, наконец: нас нет, мы не существуем, а афишировать наше существование – смерти подобно.

– Прогулка в темноте для меня невозможна. Даже если я буду плестись за тобой след в след – это не доставит радости и не будет отдыхом.

– Вот, что нам поможет, – Олеся достала из кармана куртки небольшой цилиндр, спокойно умещающийся на ее ладони.

– Похоже на баллончик-распылитель.

– Все именно так, это распылитель света. Сейчас я распылю частицы света вокруг нас, но не надейся – фейерверка не произойдет, хотя тьма станет заметно реже. Я как бы разбавлю тьму светом.

Олеся заставила баллончик выполнить свое предназначение, и серебристое светлое облако, возникшее мгновенно, потеснило тьму. Окутало собой верхушки елей и кедров, снежные сугробы и едва заметную тропинку. Алекса поразила первозданная красота, открывшаяся перед ним. Огромные снежные сугробы сияли мириадами разноцветных огоньков, подобных драгоценным камням. Вековые кедры вздымали свои макушки в небо, встречая на своем пути лишь огромные хлопья искрящегося снега. Ветра не было, и завораживающая тишина проникала глубоко, в самое сердце. Алексу было спокойно и радостно, в душе его звучала ни с чем не сравнимая музыка света. Он чувствовал, что эти кедры, ели, снег, свет являются друзьями его сердца, они встречают его, как равного им друга, возвратившегося домой после многолетних скитаний на чужбине.

– Красиво, правда? – спросила Олеся и обернулась, взглянув на Алекса.

– Они праведники, – задумчиво, словно продолжая мысли вслух, отозвался он.

– Кто? – не поняла Олеся.

– Они могущественны и сильны, но благосклонны к нам – эти кедры, ели, этот свет и снег. Все.

– Я знаю это чувство, я живу здесь с рождения и всегда, когда я бываю наедине с ними – деревьями, ручьями, травой, птицами, я ощущаю полноту жизни и ни единого мутного помысла – только великая радостная музыка жизни. Вот, возьми, – Олеся протянула Алексу нечто похожее на выпуклую с обеих сторон монетку.

– Что это? Зачем?

– Тут музыка… мои любимые произведения. Это не компьютерная, это живая музыка. Мой отец коллекционировал и собирал ее всю жизнь, он многое спас от уничтожения. Возьми, и ты услышишь звуки настоящих инструментов. Здесь «Времена года» Вивальди. Сейчас я найду тебе «Зиму»… – Олеся принялась пальчиком вращать «монетку». Вот она. Возьми в руку, и ты услышишь музыку внутри себя и только для себя.

Едва «монетка» коснулась руки Алекса, музыка вспыхнула в нем, как свет – мощно, торжественно и проникновенно. Странное чувство посетило его, будто он слышал эту музыку где-то в других мирах. И там, тот лес, из деревьев трав и цветов, таких радостных, милых и чистых, пел похожую песню только для него одного, когда он летал над ними, купаясь в небесах. Прогулка длилась совсем не долго, Алекс и Олеся возвращались. И Алекс точно знал, что возвращается домой. И еще: он твердо знал, что найдет свой дом, где ждет его мать и, когда прозвучали последние аккорды музыки, Алекс вернул Олесе «монетку».

– А теперь к делу, – серьезно сказала Олеся. – Завтрак для гостей в восемь утра, в гостиной. Мы завтракаем раньше, но гостям специально продлеваем отдых, знаем – они засиживаются у компьютера допоздна, читают, пишут свои воспоминания. Это очень важно для их реабилитации. Нам важно творчество – любое самостоятельное мышление, понимание искусств и отвращение к безделью, к невежеству, к жестокости… Но что-то я разговорилась, – смутилась Олеся. – Вот твоя дверь, пора расставаться. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Алекс и провожал Олесю взглядом, пока она не исчезла за поворотом белого коридора.

Зайдя в комнату, Алекс вдруг почувствовал, что полон впечатлений, устал и его клонит ко сну. «Мне необходим сон и отдых», – думал Алекс, подходя к компьютеру, чтобы поставить будильник. На столе перед компьютером лежала стопка обыкновенных тетрадей и набор ручек для письма. «Зачем они тут? – Недоумевал Алекс. – Есть компьютер, диктуй ему и пиши, сколько хочешь, быстро и хорошо».

Он полистал тетради, они были чисты «Это точно бывший жилец натаскал сюда тетрадей из хранилища», – размышлял Алекс, ставя будильник на нужное время. Здесь же, на столе, лежала открытая книга, и он, просто из любопытства, начал читать открытую страницу. Книга показалась ему интересной, хотя написана была для детей – про какого-то мальчика-волшебника. «Тот, кто жил здесь, не имел детства, как и я, – думал Алекс. – Надо обязательно прочесть эту книгу, но не сейчас. А сейчас – сон и отдых».

Алекс захлопнул книгу и застыл на месте – то, что лежало под ней, заставило его оцепенеть. Сон как рукой сняло.

– Нет, этого не может быть, это невозможно! – произнес Алекс вслух. – Возможно, это розыгрыш! – недоумевал он. Перед ним лежал меч воина Света, усыпанный драгоценными камнями… Именно тот, который был ему пожалован, как бесценная регалия, после битвы с Темным Властелином. Он взял меч в руку и почувствовал – меч лег, как влитой. Сомнений не осталось – меч тот самый. Алекс положил меч на место и обнаружил записку, на которую первоначально не обратил внимания.

«Алекс, вспомни, пожалуйста, как этот предмет мог оказаться рядом с тобой в тоннеле и почему полицейский нравов, не изъял его у тебя. Вещь очень дорогая, она не по карману даже твоему бывшему хозяину. И таит в себе множество тайн. Это очень важно. Роман».

От чего-то стало невыносимо душно, кровь бросилась в лицо, сердце тревожно забилось… Алекс беспомощно хватал воздух, как рыба, брошенная на берег. Он расстегнул ворот рубашки, но лучше не стало, и тут он заметил спасительное окно, открыл форточку, и свежий, чуть прохладный ветерок загулял по комнате, запахло морозной свежестью, послышались одинокие крики какой-то ночной птицы и сухой треск ветвей деревьев. Стало легче, вернулось самообладание. Алекс сел на подоконник, – благо, он оказался широким и удобным, в самый раз, чтобы взобраться на него и облокотиться спиной о стену. Успокоившись, он, неожиданно для самого себя, обнаружил рядом небольшой графин с водой на подносе и стакан, и удивился тому, что не замечал этого ранее. Рядом с графином была вазочка, наполненная фруктами. Алекс отщипнул от виноградной кисточки пару ягодок и отправил их в рот, они показались невероятно сладкими и вкусными. Налил стакан воды и не спеша, с наслаждением стал пить. Это было несравненно приятнее, чем энергетическая таблетка, запитая водой, которую он вынужден был употреблять у бывшего хозяина. Неприятное воспоминание нахально высунуло свой нос из его памяти и не желало удаляться. «Нет-нет, необходимо забыть это, отшвырнуть, как можно дальше в пыльный чулан памяти и закрыть вход туда навсегда. Я не робот, я – человек!» – подумал Алекс и неожиданно для себя легко и свободно рассмеялся, как будто подумал о чем-то счастливом и одновременно забыл все горести и печали. Он сидел на подоконнике, с удовольствием ел виноград, слушал крик одинокой ночной птицы, разглядывал содержимое своего первого дома и был, несомненно, счастлив. В комнате становилось прохладно, Алекс закрыл форточку и уверенно подошел к столу. Посмотрел на стопку толстых тетрадей, легкая веселость вернулась к нему.

– Так вот оно что! А я-то думал, что все это прежний жилец натаскал из хранилища. Да, я, несомненно, вспомню, где и как я приобрел этот меч… но боюсь, Роман, мне не хватит этих тетрадей, которые ты так заботливо приготовил, – разводя руками, произнес Алекс, как будто Роман слышал его. – Все будет завтра! А сейчас – сон и отдых… – говорил сам себе Алекс, трансформируя диван в кровать.

Он достал из ниши спальные принадлежности, среди которых оказалась удобная пижама, которая была на два размера больше необходимого. И это обстоятельство еще больше развеселило Алекса, он ощутил быстрый бег крови в сосудах, и как мальчишка плюхнулся на кровать, раскинув руки, ощущая какой-то детский восторг. Полежав так некоторое время, ему, наконец, удалось обуздать разбушевавшиеся чувства. И он, потискав неугомонную подушку, укрылся легким, но теплым одеялом, и ему показалось, что эта подушка и одеяло, укутав, баюкают его. «Это я засыпаю, – вынырнула откуда-то мысль и исчезла. – И еще. Я – человек, и я – воин Света! А завтра начнётся другая, восхитительная жизнь… Вот… и все».

ОглавлениеСветлана БойковаЧерное и белоеЧасть перваяЯ робот?ПобегСвободаЧасть втораяПусть в другой мирНаставник воинов СветаСтрана великого отдыхаВрата в темные мирыТоска великой покинутостиШаманБезликиеСмитПтичий гриппОмовениеСтарый БобСмерчЧерный корабльКарликИллюзия страшного бытияТитаныВеликая БлудницаГордыняТемный ВластелинВраг мой?ПосвящениеЧасть третьяЯ человек!Мы вне законаВсе будет завтра

Комментарии к книге «Черное и белое», Светлана Бойкова

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства