В потайной комнате было душно, пластами висел сизый табачный дым, пахло типографской краской, сивухой, прокисшей парашей и немытым человеческим телом. Почти все наличное пространство комнаты как по горизонтали, так и по вертикали занимала гудящая, лязгающая и позванивающая машина — некий гибрид печатного станка Гутенберга и современного промышленного робота. С большого барабана медленно сматывалась лента бумаги, уже снабженная водяными знаками, вращались, растирая краску, каучуковые валики, в чечеточном ритме хлопали разнообразные клише и штемпели, нумератор, управляемый датчиком случайных чисел, выставлял в положенном месте семизначный номер, гильотинный нож отрубал от ленты готовые купюры, которые, пройдя напоследок еще через один аппарат, придававший им потертый и засаленный вид, огромными бабочками выпархивали в картонный ящик из-под импортных консервов. Закрутив ноги Архимедовым винтом, в углу на табурете дремал Боря Каплун, главный конструктор, единственный строитель и вечный раб этой машины — золотые руки, светлая головушка, голубиная душа, горькая пьянь. Под тяжелым взглядом Клещова он проснулся и радостно осклабился:
— Кто к нам пришел! Шеф-у-у-ля! А я тебе, шефуля, миллион напечатал. Ты теперь богат, как Ротшильд. Надо бы спрыснуть это дело!
— Перебьешься, — буркнул Клещов, поймав в воздухе очередную купюру.
Да, все точно. Имеются дефекты в защитной сетке. А про надписи на гербе он и раньше знал. Как-никак сам клише резал. Полжизни, считай, на это дело ушло, и все впустую! Ну разве не обидно?
С неожиданной яростью он скомкал и отшвырнул прочь еще теплую сторублевку.
Единственным предметом, кроме физкультуры, конечно, по которому Клещов в школе, а потом и в училище полиграфистов имел твердую пятерку, было черчение.
Комментарии к книге «Кристалл памяти», Николай Трофимович Чадович
Всего 0 комментариев