«Искаженное время»

1096

Описание

В книге «Искаженное время» вы узнаете, почему обратный путь всегда кажется короче и по каким причинам время для больного с высокой температурой течёт медленнее, а 60 минут у стоматолога протекают совсем иначе, нежели последний час рабочего дня. Клодия Хэммонд расскажет о том, как лучше руководить временем, по собственному желанию ускорять и замедлять его ход, точнее строить планы на будущее и, наконец, оборачивать восприятие времени себе на пользу.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Искаженное время (fb2) - Искаженное время [Особенности восприятия времени] (пер. Ольга Сергеевна Дементиевская) 1215K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Клодия Хэммонд

Клодия Хэммонд Искаженное время

Посвящается Тиму

Единственная причина для существования времени – чтобы все не случилось одновременно.

Альберт Эйнштейн

Введение

Всякий раз, когда Чак Берри оказывается на уступе скалы, на вершине горы или на борту самолета, его так и тянет прыгнуть. Но если вы подумали о звезде рок-н-ролла, поспешу внести ясность – это совсем другой Чак Берри, «первый в Новой Зеландии по прыжкам с парашютом: затяжным и с высотных объектов». Вы наверняка видели его в рекламе газировки. Например, в рекламном ролике «Лилт» он прыгнул с вертолета на велосипеде, причем дважды. Сейчас спонсором его прыжков выступает «Ред Булл», компания-производитель энергетических напитков, но будьте уверены – те ощущения, которые он испытывает в воздухе, раскрывая парашют в самый последний момент, посильнее тех, что дает ударная доза энергетика.

Вот уже двадцать пять лет Чак Берри бороздит просторы воздушной стихии: летает на балансирном планере, на сверхлегком самолете, совершает прыжки с парашютом – обычные и затяжные (однажды он прыгнул со специально натянутого для этой цели тента). Однако его конек – прыжки с высотных объектов: как правило, это небоскребы, антенные вышки, мосты и горные вершины. Среди прочих видов спорта этот, пожалуй, один из самых экстремальных: с 1981 года погибли по меньшей мере 136 человек. Выходит, с жизнью расстается каждый 60-й спортсмен.

Секрет удачливости Чака кроется в умении контролировать свой ум. Перед прыжком Чак в деталях представляет каждое действие, необходимое для успешного приземления. Поставь любого из нас на край, скажем, телебашни в Куала-Лумпуре – одного из самых высоких зданий в мире, – скорее всего, мы в красках вообразим все самое ужасное, что только может с нами произойти: сильный ветер сдувает нас, и мы разбиваемся о соседнее здание, парашют раскрывается слишком поздно и, упав с высоты 421 м, мы превращаемся в кровавое месиво на тротуаре… Однако Чак, определяя точное направление ветра и высчитывая оптимальное время для раскрытия парашюта, представляет, как устремляется вниз и приземляется в точно намеченной точке. Конечно, нелишним будет сказать, что к прыжку он долго – в течение нескольких месяцев – готовится.

Имея за плечами годы тренировок, Чак не должен был испытать никаких трудностей с полетом на сверхлегком «Свифте». «Свифт» – гибрид дельтаплана и самолета; от первого ему досталась такая великолепная способность, как парение, от второго – свойство легко отрываться от земли, разгоняясь со склона горы, то есть самолет не тащит вас в небо, как на буксире. Есть у него и еще одно преимущество – в сложенном виде он помещается в багажник на крыше автомобиля. Передняя часть летательного аппарата выглядит, как компактный бумажный самолет с очень длинными крыльями обтекаемой формы, собственно корпус очень короткий, хвост вообще отсутствует. Пилот садится в маленькую кабину, закрывающую только голову, плечи и руки – ноги остаются свободными, чтобы можно было разогнаться. Вспомните эпизод из «Флинтстоунов»: Фред Флинтстоун, садясь в свою деревянную машину, приводит ее в движение, быстро перебирая ногами по земле. Так же действует и пилот – как следует разогнавшись, «Свифт» отрывается от скального уступа и летит.

Для полета на «Свифте» Чак выбрал Коронет Пик неподалеку от города Квинстаун, популярного среди любителей прыжков на длинном резиновом канате (банди-джампинг). Был погожий летний день; четко вырисовывавшийся на фоне ярко-синего неба горный пик казался ненастоящим, похожим на театральную декорацию. Гора в качестве точки отрыва подходила как нельзя лучше. Однако медленное парение показалось Чаку слишком уж банальным, и он решил оживить его акробатическими трюками в воздухе. Поймав восходящий поток, Чак повел самолет-дельтаплан вверх и на высоте 1600 м отправил машину в крутое пике. Задумал Чак следующее: остановить падение самолета в самую последнюю секунду, снова взмыв в небеса. Казалось бы, что может быть проще?

А вот и нет. При падении конструкцию сильно затрясло; Чак как бывший авиационный инженер прекрасно понял, что с ней происходит. На профессиональном жаргоне это называется флаттером, дрожью. Однако изобретатель термина сильно преуменьшил серьезность ситуации – крылья самолета не просто подрагивают, они колеблются вверх-вниз, и в конце концов самолет разрушается.

За считанные мгновения оба крыла откололись начисто – машина, а вместе с ней и Чак, свободно падала. Обычно такое ускоряющееся падение приводило Чака в восторг, однако на этот раз он не мог ни замедлить его, ни тем более остановить – не мог сделать ничего, чтобы предотвратить стремительно приближающееся столкновение с землей. Но даже в тот момент, когда Чак со свистом несся вниз – позднее команда спасателей определит по GPS-трекеру, что падение шло со скоростью 200 км/ч, – он не потерял способности к рациональному мышлению, сохранил ясную голову.

Хотя теперь Чак висел за пределами кабины падающего без крыльев самолета, задрав голову, он убедился, что все еще крепко пристегнут. Его мозг лихорадочно работал. Потом он вспомнил все до единой мысли, промелькнувшие в те секунды в его голове:

«Надо забраться обратно в кабину. Должен же быть способ! Может, подтянуться? Ну конечно! А как бы поступил Джеймс Бонд? Давай, приятель, делай что-нибудь! Я должен придумать выход. Только вниз не смотри. Земля слишком близко. Нет времени. Но должен же быть выход. Это из-за флаттера, как пить дать. Рычаг! Рычаг запасного парашюта. Только бы достать до этого рычага. Он должен быть на месте! Ну конечно, он там. Как долго я падаю? Кажется, целую вечность. Вот уже те самые холмы. Времени совсем мало. Ветер сбивает, мешает думать. Вот оно, самое важное решение в моей жизни. Сделай же что-нибудь! Спасайся! Хватай рычаг и дергай!»

А теперь представьте, что этот внутренний монолог, эти мысли, расчеты в уме промелькнули за считанные секунды. Но Чаку казалось иначе. Он понимал, что должен реагировать быстро, однако ему хватило времени, и, похоже, с лихвой, чтобы принять решение и действовать. Для стороннего наблюдателя секунды пронеслись в мгновение ока, но для Чака они тянулись бесконечно долго. Один и тот же промежуток времени с точки зрения его течения воспринимался совершенно по-разному. Тот новогодний день, в который перед Чаком на мгновение разверзлась бездна вечности, можно назвать классическим, хотя и экстремальным примером, иллюстрирующим главную тему книги – субъективность ощущения времени. В ситуациях, подобных той, в которой оказался Чак, время странным образом растягивается.

Каждому из нас выпадали на долю моменты, в которые ход времени ускорялся или замедлялся. Когда нашей жизни что-то угрожает, как в случае с Чаком, нам кажется, что время замедляется. Когда мы переживаем радостные события, время летит. С годами возникает ощущение, будто жизнь течет быстрее. Не успеешь оглянуться, как снова Новый год. Однако в детстве школьные каникулы длятся и длятся.

В этой книге я задаюсь вопросом: действительно ли такое ускорение и замедление времени – чистой воды иллюзия, или же в разных ситуациях наша психика воспринимает время по-разному? Восприятие времени – субъективное его ощущение, индивидуальное для каждого человека, – тема бесконечно интересная. Время постоянно нас удивляет, к его проделкам невозможно привыкнуть. Отпуск заканчивается, едва успев начаться: только вы заселились в гостиницу, как уже пора в обратный путь. Но стоит вам вернуться, возникает ощущение, будто вы не были дома целую вечность. Как получается, что один и тот же временной отрезок воспринимается так неоднозначно?

В основе данной книги – мысль о том, что ощущение времени возникает при активном участии нашей психики. При этом огромное значение имеют самые разные факторы: память, способность к концентрации, эмоции и ощущение того, что время неразрывно связано с пространством. Именно это ощущение позволяет нам творить чудеса – в уме мы способны путешествовать во времени, перемещаясь то в прошлое, то в будущее. Говоря о времени, я собираюсь подробно остановиться скорее на психологии и науке о мозге, чем на метафизике и поэтике, физике и философии, хотя иногда сложно понять, где заканчивается одна научная область и начинается другая.

Физики утверждают, что распространенное представление о времени как о прошлом, настоящем и будущем нельзя назвать верным. Время не проходит, оно просто существует. Джон Эллис Мак-Таггарт, известный философ-идеалист, интересовавшийся вопросами времени, в общем и целом придерживался того же мнения[1]; эта же идея, будучи развита, подкрепляет постулаты буддизма и индуизма. Однако в этой книге речь пойдет не столько об объективной реальности времени, сколько о его восприятии. Уверена, что вы, как и я, воспринимаете время как поток, а не как стазис, неподвижность. Особенно подробно мы остановимся на том, как в психике человека отражаются временные отношения между событиями его жизненного пути, порождая ощущение времени, то самое, которое нейробиологи и психологи называют психическим временем. Это время нельзя измерить внешними часами, однако оно определяет наше ощущение реальности.

Я расскажу о некоторых методах недавно возникшей психологии восприятия времени, задействующих воображение, образное мышление и применяемых для исследования психического времени. Ученые чего только ни придумывали: просили испытуемых назвать даты известных событий, ставили их на краю обрыва и даже заставляли прыгать с крыши спиной вперед. Не боялись они ставить опыты и на самих себе: один несколько месяцев провел в ледяной пещере, куда не проникал дневной свет; другой оценивал свою способность чувствовать время каждый божий день в течение сорока пяти лет. Иногда завеса над тайной восприятия времени приоткрывалась случайно: один человек после автомобильной катастрофы потерял способность представлять будущее; другой, журналист BBC, более трех месяцев провел в плену, не зная, освободят его когда-нибудь или нет.

Подобный опыт, а также результаты новейших мировых исследований в области психологии и нейробиологии дают нам уникальную возможность узнать больше о природе такого феномена, как восприятие времени. Впрочем, кое-что о тягучести времени может сказать каждый из нас, причем для этого вовсе не обязательно повторять опасные трюки Чака. Как выяснили психологи, люди, питающиеся фаст-фудом, становятся нетерпеливыми[2]: стоящие в хвосте очереди воспринимают время как движущееся им навстречу, в то время как стоящие в голове очереди видят себя движущимися через поток времени. Для больного с высокой температурой время течет медленнее.

Вот и у меня есть своя теория «парадокса отпуска», которая объясняет, почему отпуск, пролетающий как один день, мы потом воспринимаем довольно длительным временны'м отрезком. Дело в том, что мы постоянно наблюдаем время и как протекающее в данный момент, и как уже прошедшее. Чаще всего эта двоякость восприятия служит нам хорошую службу. Именно она объясняет многие загадки времени. Но когда оба типа восприятия не состыковываются, нам кажется, что со временем что-то не так.

Я поделюсь с вами результатами собственных исследований того, как мы видим время. Вы наверняка удивитесь, узнав, что каждый пятый представляет в уме дни, месяцы, годы и даже столетия как точную схему.

Любопытно, что мы видим время по-разному – для некоторых столетия выстраиваются наподобие костяшек домино, десятилетия закручиваются, как витки пружины. Почему так происходит и как это отражается на ощущении времени конкретного человека? А еще я задаюсь вопросом, однозначного ответа на который не существует, но который все же разделяет нас на два лагеря: приближается ли будущее к нам, или это мы бесконечно движемся по временной оси к будущему?

Сегодня время определяют гораздо точнее – до мельчайших долей секунды. Атомные часы, в которых стандартом измерений служит атом цезия, находятся в Национальном институте стандартов и технологий США; они настолько точны, что их погрешность составляет не более секунды за 60 млн лет. А еще совсем недавно составляла секунду за 20 млн лет. Наши «внутренние часы» постичь гораздо труднее. Хотя они и отвечают за наше ощущение времени, пощупать их невозможно. Ученые десятилетиями пытались найти хоть какое-то подтверждение существования у человека «внутренних часов». В течение суток часы, по которым живет человеческий организм, регулируются циркадианными, то есть околосуточными ритмами, отвечающими за биологические процессы, связанные со сменой дня и ночи, – эти ритмы координируют жизнедеятельность человека в дневное и ночное время, реагируя на смену освещения. Однако отдельного органа, отсчитывающего секунды, минуты и часы, у человека нет. И все же время мы измеряем – наше ощущение длительности минуты довольно точно. Мы постоянно имеем дело с различными временными периодами – мгновение назад, средний возраст, прошлое десятилетие, первая неделя семестра, каждый Новый год, два часа, – которыми с легкостью жонглируем в уме. С течением времени у нас формируется осознание того, что проходят годы, десятилетия нашей жизни, мы начинаем представлять свое место в истории человечества, планеты.

Мы до сих пор не знаем точно, как нам удается чувствовать ход времени без помощи какого бы то ни было органа, но недавние исследования нейробиологов поднимают завесу тайны; в главе первой я расскажу о различных теориях на этот счет. Однако вам наверняка интереснее другое: как ваше представление о времени влияет на ваш способ мышления и поведение? Согласно календарю, время движется в одном направлении, но в уме мы постоянно совершаем скачки во времени: из прошлого в будущее, из будущего в прошлое. Точно так же вы можете читать и эту книгу. Несмотря на то, что я расположила главы определенным образом, вам совсем не обязательно знакомиться с ними в заданном порядке. Если вам всегда интересно было узнать, способны ли вы принимать решения на перспективу, вам прямая дорога к главе пятой. Если доводилось пережить несчастный случай, и вы на своем опыте ощутили, как в этот момент течение времени замедляется, объяснение этому вы найдете в главе первой. Если не терпится понять, почему с годами время летит все быстрее, почему кажется, будто то или иное событие в мире произошло на год, а то и два раньше действительного, вам стоит заглянуть в главу третью.

В завершение я расскажу о том, как результаты всевозможных исследований могут пригодиться нам в повседневной жизни. Поскольку мы сами формируем собственное ощущение времени, мы же способны изменить то, что нас тревожит: например, замедлить стремительный бег лет, ускорить «черепаший шаг» времени в утомительной очереди, начать жить настоящим, вспомнить, как давно мы виделись с друзьями.

Время может стать как нашим другом, так и врагом. Где бы вы ни находились – дома, на работе, в очереди на прием к чиновнику, – важно подчинить время себе, действуя в соответствии с вашими о нем представлениями. Способность воспринимать время имеет огромное значение – именно благодаря ей вы не теряете связь с собственной психической реальностью. Время лежит в основе не только того, как мы организуем свою жизнь, но и того, как мы ее проживаем.

Ну и, наконец, пара слов о самом слове «время». Ясно, что встречается оно часто – в такой-то книге, которую мне вряд ли удалось бы написать, будь я индейцем из амазонского племени амондава. У этого племени абстрактное понятие времени попросту отсутствует, у них нет отдельного слова ни для времени вообще, ни для месяца, ни для года. Нет единого для всех календаря, нет часов. Конечно, они выстраивают последовательность событий в своей речи, но время как отдельная категория для них не существует. А вот в английском языке слово «время» используется чаще, чем любое другое существительное[3], что свидетельствует о нашем пристальном интересе ко времени – и это одна из причин, побудивших меня написать эту книгу. «Время» – слово невероятно распространенное – мы используем все время. Ну, вы меня поняли, да? Чтобы избежать путаницы, иногда я, рискуя прослыть педантом, буду придерживаться терминологии или профессионального жаргона психологов. Некоторые словосочетания, такие как «способность воображать будущее», я, точности ради, могу использовать несколько раз подряд. Надеюсь на вашу снисходительность.

Готова поспорить, вам не терпится узнать, что там с Чаком Берри, который отправился в полет на «Свифте» и в результате крутого пике выпал из кабины, повиснув на ремнях; в момент его падения время удивительным образом растянулось. Придется потерпеть – перед нами стоит множество других вопросов, на которые предстоит найти ответ. Однако в конце следующей главы мы, прибегнув к нашей способности совершать мысленные скачки в прошлое, наконец узнаем о судьбе Чака.

Глава первая Иллюзорность времени

Корреспондента BBC Алана Джонстона схватили в подконтрольном палестинцам секторе Газа. Времени в его распоряжении оказалось предостаточно, однако он не мог следить за его ходом: у него не было с собой ни наручных часов, ни книг, ни ручки с бумагой; о смене дня и ночи он догадывался лишь по полоскам света, пробивавшимся через закрытое ставнями окно, и по медленному перемещению тени на стене. Поначалу он отсчитывал дни по доносившимся до него призывам к молитве, звучавшим пять раз в день, однако вскоре сбился со счета. «Я стал делать зарубки на дверном косяке – так обычно все узники и поступают. Однако через некоторое время перестал, испугавшись, что охранник, увидев зарубки на двери своего дома, разозлится – он частенько бывал не в духе. Решил ставить зарубки на своей зубной щетке, но поскольку в точной дате уверен не был, вскоре запутался».

Алан Джонстон провел в той каморке без малого четыре месяца, причем, все это время он не имел ни малейшего понятия, как долго его продержат взаперти, останется ли он в живых вообще. «Я чувствовал время, будто оно было живым существом, навалившимся на меня всем своим весом, вынести который непросто. И конца-края этому не было видно, ведь вы не знаете, когда вас освободят и освободят ли вообще.

Перед вами бескрайнее море времени, через которое плыть и плыть». Чтобы как-то скоротать часы, Алан пробовал занять себя интеллектуальными играми. Он ставил перед собой разные задачи, например, разрабатывал безупречную стратегию опровержения идеи апартеида. Сочинял рассказы и стихотворения. Однако литературные упражнения без ручки и бумаги оставались упражнениями в уме: «Сочинив семь бездарных строк, вы должны сначала запомнить их и только потом браться за восьмую. Сочинив девятую строку, вы вдруг обнаруживаете, что первые пять забыли». В конце концов Алан придумал, чем заполнить свободные часы, причем идея его основывалась на концепции самого времени; о ней мы еще поговорим.

Жизнь Алана оказалась во власти не только похитителей, но и времени. В этой главе я расскажу об условиях, при которых время, искривляясь, тянется невообразимо долго – как в случае Алана Джонстона. В том, что для него, сидящего взаперти безо всякой связи с внешним миром, оно растянулось – нет ничего удивительного. Однако я остановлюсь и на других, более необычных обстоятельствах, при которых время расширяется. Именно это его загадочное свойство нас будет интересовать, но прежде давайте задумаемся: почему способность чувствовать ход времени так важна: и для каждого из нас в отдельности, и для всего общества?

Точный расчет времени делает возможными коммуникацию, сотрудничество, взаимоотношения в обществе. Согласования времени требует любая деятельность, в которой участвует больше одного человека – обычная беседа невозможна без расчета времени с точностью до миллисекунд. Порождая и воспринимая речь, мы рассчитываем время до одной десятой секунды. Разница между «па» и «ба» заключается лишь во времени задержки звука перед гласным: если задержка дольше, мы слышим «п», если короче – «б». Поднесите руку к шее в области голосовых связок: при произнесении «ба» губы размыкаются одновременно с вибрацией связок; при произнесении «па» вибрации запаздывают. Причем запаздывание минимально – всего на миллисекунду. Подобная разница в звучании слогов может перевернуть смысл фразы с ног на голову. Например, вместо «Девочка моя синеглазая» мы услышим «Девочка моя с синим глазом». Для согласованной работы мускулатуры рук и ног требуется скорость реакции до миллисекунды. Но для выполнения многих действий хватает точности восприятия до секунды: мы различаем музыкальный ритм, ударяем по мячу. Оцениваем, что будет быстрее: встать в зале аэропорта на «бегущую дорожку» или прошагать рядом с ней. (Ответ: зависит от обстоятельств. Ученые из Принстонского университета выяснили, что обычно на «бегущей дорожке» перемещаются медленнее – вставая на нее, мы, как правило, замедляем шаг или, того хуже, натыкаемся на тех, кто, едва шагнув на полотно, тут же останавливается. Если «бегущая дорожка» пуста, мы пересечем зал аэропорта быстрее, чем на своих двоих, но только при условии, что и на движущемся полотне продолжим идти.)

Наше чувство времени вовсе не идеально, однако чаще всего мозг успешно скрывает этот факт – в нашей картине мира время представляет собой плавно текущий поток. Плохо дублированный фильм должен быть действительно плохим, чтобы мы это заметили; исследования показали, что если расхождение между речью и картинкой составляет менее 70 миллисекунд, наш идет на поводу наших ожиданий. Они заключаются в том, что раз губы актера шевелятся, и мы слышим совпадающие с артикуляцией звуки речи, то эти два действия происходят одновременно. Но если нас предупредить о несовпадении, мы в состоянии различить, идет картинка быстрее звуковой дорожки или запаздывает. Выходит, все дело в том, что наш мозг, не будучи предупрежден, привычно воспринимает звук и картинку как совпадающие – именно так в фильмах обычно и бывает. Порой наши отношения со временем зависят от того, какими органами чувств мы воспринимаем информацию: гораздо легче запомнить ритм, выстукиваемый на азбуке Морзе, нежели с ее же помощью записанный на бумаге.

Предлагаю вам проделать опыт, связанный с тактильными иллюзиями:

Для опыта вам понадобится доброволец. Возьмите человека за предплечье и попросите отвернуться. Обратным концом ручки слегка постучите по его руке – сначала возле запястья, потом рядом с внутренней стороной локтя; ритм постукиваний при этом не должен прерываться. После чего спросите испытуемого, что именно вы только что сделали.

Скорее всего, испытуемый будет утверждать, что вы прошлись, постукивая, по всей руке – от запястья до локтя. И хотя на самом деле середины руки вы даже не касались, мозг, основываясь на категориях расстояния и ритма постукиваний, сделал определенные предположения. То же происходит в опыте со светом: если вы станете быстро включать и выключать свет, он будет восприниматься как мерцание, но если вы начнете щелкать выключателем еще быстрее, на определенном этапе вам покажется, что свет просто включен – мозг найдет мерцанию логическое объяснение, сочтя его постоянным светом. Чтобы осмыслить события, мы соотносим их со временем.

Современные компьютеры, считающие с точностью до миллисекунды, сильно облегчили жизнь ученым, исследующим вопрос о том, какие временные интервалы мозг распознает, а какие – нет. В 1880-х годах австрийский физиолог Зигмунд Экснер задался целью определить кратчайший временной отрезок между двумя звуками, различаемый человеческим ухом. В эксперименте он использовал колесо Савара – металлический диск с зубцами по всей окружности, которые при вращении диска издавали громкие щелчки. При высокой скорости вращения колеса отдельные щелчки сливаются в сплошной звук – совсем как в опыте с мигающей лампочкой. Экснер намеревался определить минимальный временной интервал, при котором человек слышит отдельные щелчки. Подобный этому опыт физиолог проделал с электрическими искрами. Оказалось, степень восприимчивости разных органов чувств сильно отличается: следя за искрами, испытуемые затруднялись отделить одну от другой, а в случае со щелчками могли различить два звука, следующие друг за другом с промежутком в 0,05 секунды.[4]

Подобная точность восприятия – до миллисекунд – впечатляет, однако и это еще не предел. Субъективное ощущение времени рождается благодаря способности поместить эти миллисекунды в контекст. Как сказал в своей работе по феноменологии времени философ Эдмунд Гуссерль, мы слышим песню как одну ноту в каждое отдельное мгновение, однако наше чувство будущего и чувство прошлого – наша память и предвосхищение – слагают разрозненные ноты в песню[5]. Восприятие времени у каждого свое, это часть нашего сознания, которую нам трудно выразить словами. Аврелий Августин писал: «Что есть Время? Когда меня спрашивают о нем, я знаю, о чем идет речь. Но стоит мне начать объяснять, я не знаю, что и сказать!» И все-таки мы постоянно обращаемся к абстрактным идеям, включающим в себя понятие времени: шесть месяцев, прошлая неделя, следующий год. И все нас понимают. Таким образом, понятие времени одновременно относится и к индивидуальному, и общему.

Твое время – мое время

Каждое общество формирует свои правила в отношении времени, которые разделяют и понимают все члены этого общества. Возьмем спектакль и вечеринку, начинающиеся в одинаковое время – 19:30. Во многих культурах мира, включая европейскую и северо американскую, принято на спектакль приходить чуть раньше, а на вечеринку – чуть позже. Социолог Эвиатар Зерубавель считает, что эти общепринятые нормы позволяют нам судить о времени[6]. Мы знаем, что обычно спектакль или представление продолжаются два часа, и все, что длится дольше, для нас слишком затянуто. Однако этот же двухчасовой отрезок покажется нам слишком коротким, если говорить об утренних рабочих часах. Привыкнув видеть знакомого в один и тот же час, мы, столкнувшись с ним в другое время, можем его и не узнать. Внутри культур вырабатываются определенные правила: как долго можно оставаться в гостях, как долго следует ухаживать за девушкой, прежде чем сделать ей предложение. Исключения из этих правил нас удивляют.

Как-то мне довелось побывать в Гане. Во время обеда я сидела за столом с шестью мужчинами; двое из них, один – местный, другой – шотландец, поразили всех нас своими историями о том, как на первом же свидании сделали будущим женам предложения. (На случай, если вам вдруг интересно: обе женщины ответили согласием, оба брака вот уже двадцать лет выдерживают испытание временем.)

Привычный уклад жизни вселяет в нас уверенность. Он настолько важен, что нарушение устоявшегося порядка ломает наше представление о времени, а в крайних случаях порождает тревогу.

В американской тюрьме на территории кубинской провинции Гуантанамо время приема пищи, сна, допросов постоянно меняли, чтобы подавить естественную потребность заключенных в подсчете времени и вызвать у них тревожное состояние. Алану Джонстону, оказавшемуся в плену, знание точной даты не принесло бы никакой практической пользы, и все же он испытывал потребность в счете дней. В таком стремлении к предсказуемости и контролю нет ничего нового. Еще в Средние века монахи Ордена св. Бенедикта считали, что предсказуемость – необходимое условие добропорядочной, богобоязненной жизни; они звонили в колокола через равные интервалы времени, проводили службы в определенные часы, задавая ритм жизни ордена.

Время определяет наш образ жизни: когда нам работать, есть и даже отмечать праздники. Как монахи-бенедиктинцы знали, когда раздастся звон колоколов, так и мы знаем, чего и когда ожидать, руководствуясь определенными временны'ми схемами собственной жизни. Причем новые перечеркивают прежние, устаревшие: привыкая к новому школьному расписанию, вы моментально забываете прежнее. Некоторые из наших временны'х схем зависят от смены времен года, например, довольно ярко выражены временны'е схемы зимнего и летнего сезонов. Другие определяются нашей культурой. Если меня привезут на мою улицу и попросят определить время, в своих суждениях я буду опираться как на естественные факторы, так и на культурные. Если дороги практически пусты, прохожих мало, а соседняя парикмахерская закрыта, я предположу, что сегодня – воскресенье. Температура воздуха и листья на деревьях подскажут время года. Положение солнца на небосклоне (если он, конечно, не затянут тучами) позволит приблизительно определить, который час.

Благодаря цикличной природе календаря у нас возникает упорядоченное представление о времени. Когда вы учитесь в школе, ваш год определяет школьное расписание, причем, его воздействие в эмоциональном плане зачастую ощущается и много времени спустя (некоторые учителя до конца от него так и не избавляются). Американский психиатр Джон Шарп, наблюдая своих пациентов, заметил, что некоторые из них в конце лета чувствуют себя хуже: живя многие годы по школьному расписанию, они так и ждут после «каникул» начала «учебного года». Вы удивитесь, но в странах Северного полушария, где климат умеренный, количество самоубийств возрастает весной – ожидание солнца и тепла не приносит облегчения, а лишь усиливает депрессию.

Как вы, наверное, догадались, смена времен года влияет на людей по-разному, в зависимости от того, где они живут. А значит, в разных местностях разное отношение ко времени. Исследуя этот феномен, социопсихолог Роберт Левин сравнил ритм жизни в тридцати одной стране по трем показателям. Во-первых, он измерил, с какой скоростью люди ходят. Среднюю скорость передвижения он высчитал, ориентируясь на отдельных пешеходов, идущих утром в час пик в одиночку; при этом для эксперимента выбирались улицы с ровной поверхностью и широкими тротуарами. Любителей разглядывать витрины магазинов Левин в расчет не брал – они заведомо никуда не торопятся. Замеры проводились в местах с небольшим людским потоком, не замедлявшим скорость отдельных пешеходов. Во-вторых, он сравнивал скорость выполнения рутинной задачи – человек просил на почте марку, платил за нее и получал сдачу, общаясь с работником почты на местном языке. И наконец, ученый определял отношение к измерению времени в каждой культуре – отмечал, насколько точны пятнадцать часов в банках каждого выбранного города. Анализ проведенных измерений позволил Левину судить о ритме жизни каждой страны. Возможно, вы не удивитесь, что самый напряженный ритм жизни – в США, северных странах Европы и странах Юго-Восточной Азии. Однако полученные Левиным результаты не всегда оказывались предсказуемыми. По скорости покупки марки Коста-Рика получила тринадцатое место. (Забавно, что мой опыт покупки марки в этой стране говорит о прямо противоположном. Впрочем, для того и нужны регулярные исследования – чтобы не полагаться на единичный случай.) Но даже в пределах одной и той же страны результаты могут сильно разниться. Левин сравнивал данные тридцати шести городов США по таким показателям как скорость пешеходов, точность хода часов и время, затраченное на почте на получение сдачи. Самым «быстрым» оказался Бостон, а Лос-Анджелес с его мощной индустрией развлечений занял последнее место – в этом городе работают самые неторопливые банковские служащие. В начале 1990-х годов первое место прочили Нью-Йорку, однако в ходе полуторачасового наблюдения за пешеходами на улицах города один человек пострадал от уличного грабителя, а другой – от карманника. Нечего и говорить, что скорость их передвижения замедлилась.

На момент проведения исследования самый напряженный ритм жизни оказался у стран с самым высоким уровнем развития экономики. Сам собой напрашивается вопрос о том, что первично: действительно ли жители развитых стран подчиняются стремительному темпу жизни, потому что больше ценят время, или же он изначально приводит к экономическому росту? Энергичность и скорость, бесспорно, способствуют процветанию компаний, но до известного предела – насколько бы вы ни повышали скорость работы, росту рынка сбыта продукции это не способствует. Как бы ни увеличивали скорость производства зонтов в стране, где не бывает дождей, никто их у вас не купит. Итак, связь между ритмом жизни и валовым внутренним продуктом двухсторонняя. Ускорение ритма жизни ведет к росту экономики, однако рост экономики также требует от людей ускорения, увеличивает зависимость общества от времени.

Сюрпризы времени

Благодаря деятельности мозга у нас формируется ощущение времени как единого целого; мы делимся этим ощущением с другими, согласовывая наши действия. Казалось бы, время понятно и знакомо, однако оно продолжает преподносить сюрпризы. Вечно заставая нас своими проделками врасплох, оно тем самым пробуждает в нас любопытство. В течение жизни мы на каждом шагу сталкиваемся с искривлением времени. То говорим, что вот, мол, неделя пролетела как день, а то жалуемся, что с трудом дождались пятницы. Перелетаем в страну с другим часовым поясом, на несколько часов назад, и нам кажется, будто мы обманули время, прожили эти несколько часов дважды. Совершая перелет в обратном направлении, мы гадаем, что же случилось в эти выпавшие из нашей жизни часы. Несмотря на то, что при весеннем переводе стрелок вперед вечера удлиняются, чувство сожаления не покидает – нас как будто на час обокрали. Когда же осенью стрелки переводят назад, мы радуемся еще одному часу, который пусть и незначительно, но продлевает воскресенье. Фестиваль белых ночей в Брайтоне на южном побережье Англии и родственный ему Фестиваль белых ночей во французском Амьене были учреждены с одной целью: найти применение тому лишнему часу, что оказался в нашем распоряжении посреди ночи. Занятия предлагаются самые разные: можно послушать музыку в океанариуме, а можно присоединиться к группе в баре, которая учится вязать… Умом мы прекрасно понимаем, что никакого добавочного часа на деле нет, и все-таки не можем отделаться от ощущения, будто весной мы его теряем, а осенью приобретаем. Ощущение это лишний раз показывает, насколько наши отношения со временем зависят от иллюзий, которые творим мы сами.

В 1917 году двое исследователей, супружеская пара с забавной фамилией Боринг[7], провели эксперимент: они будили спящих и просили определить время; обычно испытуемые (в том числе и чета Боринг) называли время с точностью до пятнадцати минут. Однако не каждый обладает такой способностью. И хотя многие из нас согласятся с утверждением, что время – штука загадочная, для некоторых оно прямо-таки непостижимо. Семнадцатилетняя Элинор призналась мне, что «не чувствует время». Она не в состоянии определять ход времени с той же точностью, что большинство остальных людей. Просыпаясь утром, Элинор, в отличие от, например, четы Боринг, не имеет никакого понятия о том, который час. И так продолжается все утро – Элинор попросту не чувствует течения времени. «Я не догадываюсь о том, который час, до самого обеда, о котором мне подсказывает чувство голода. Чтобы хоть как-то отслеживать время, приходится ориентироваться на такие вот подсказки». Все ее одноклассники способны определить время более-менее правильно, тогда как она ошибается на несколько часов. Элинор не чувствует, сколько времени прошло с начала урока, ей приходится постоянно сверяться с часами. Она невольно заставляет приехавшую за ней мать ждать, потому что не догадывается о прошедшем времени. До сих пор такое расстройство доставляло неудобства лишь ее родителям – им приходилось запасаться терпением. Однако на носу – выпускные экзамены, и Элинор теперь сама понимает, чем грозит нарушение восприятия времени. Тогда как остальные прикидывают в уме, сколько времени у них есть на выполнение каждого задания, Элинор приходится постоянно смотреть на часы. Ее случай – свидетельство того, что не все мы разделяем одно и то же понятие о времени. Кроме того, Элинор страдает дислексией, что может объяснять ее трудности с оценкой длительности времени. Между этими двумя нарушениями существует любопытная связь, к которой я еще вернусь, когда буду рассказывать о том, как мозг отмеривает время.

В случае с Элинор время постоянно выкидывает фортели, но бывает, что любому из нас становится не по себе от его чудачеств. Мы поражаемся тому, как стремительно пролетели выходные, как быстро выросли дети наших друзей; испытываем раздражение, стоя в очереди в аэропорту. Представьте, что вы смотрите последние пять минут футбольного матча. Время для вас будет идти по-разному – в зависимости от того, выигрывает ваша команда или проигрывает. Если команда проигрывает с разницей в одно очко, и пяти минут слишком мало. Если выигрывает с той же разницей, вам кажется, что время растягивается в пользу другой команды, давая ей незаслуженный шанс сравнять счет. Представьте себе поездку – обратный путь всегда кажется короче. На обратном пути у вас меньше новых впечатлений, которые могли бы заполнить время, вам все знакомо; кажется, само расстояние значительно сократилось, если, конечно, вы, как подметил Уильям Джемс (философ и психолог XIX века), не возвращаетесь той же дорогой в поисках пропажи. В таком случае путь тянется бесконечно долго. Вот в какие игры играет с нами время.

Маленькие дети, подрастая, и сами начинают замечать такое загадочное поведение времени. Я спросила двоих братьев о том, как быстро, на их взгляд, проходит время. «Когда я чищу зубы, две минуты – долго, а когда смотрю телевизор – совсем-совсем мало», – сказал восьмилетний Этан. Его десятилетний брат Джейк поделился своими наблюдениями: «Если все пошли по магазинам, а ты ждешь в машине, время идет медленнее, чем если бы тебя взяли с собой». Несмотря на свой юный возраст, мальчики уже заметили, что время – вещь крайне субъективная. Наше ощущение времени зависит даже от самочувствия. Психолог Джон Барг давал испытуемым разгадывать анаграммы, а после, когда они собирались домой, засекал время, за которое они доходили до лифта. Одной половине испытуемых в качестве анаграмм доставались обычные, нейтральные слова, другой – слова, ассоциирующиеся со старостью: «седой», «домино»… И этот тонкий намек на пожилой возраст оказывал на испытуемых из второй группы действие – они замедляли шаг, их восприятие времени менялось.[8]

Каковы же основные причины искривления времени? Первая – эмоции. Час у стоматолога протекает совершенно иначе, нежели час, оставшийся до последнего срока сдачи работы. Смотря на изображения людей со спокойными, умиротворенными лицами, мы почти не ошибаемся, называя время, в течение которого нам эти изображения показывали. Однако видя лица испуганные, ошибаемся в оценке времени, называя более длительный отрезок. И все же самый наглядный пример влияния эмоций на восприятие времени с замедлением – борьба за выживание. Правда, он отличается изрядной степенью драматизма. Вы, подобно Чаку Берри, камнем летите вниз, испытывая неподдельный страх за свою жизнь, и минута для вас невообразимо растягивается – вы чувствуете ее как пятнадцать минут.

Когда вам страшно, время замедляется

Алан Джонстон отдавал себе отчет в том, что работа иностранного журналиста в секторе Газа сопряжена с риском для жизни. Он не раз представлял себе похищение, прежде чем это с ним действительно случилось. В тот злосчастный день, когда он увидел выходящего из машины мужчину с оружием, его первой мыслью было: «Вот, значит, каково это на самом деле». Потом события стали сменять друг друга, как при замедленной съемке. «Такое ощущение, будто я смотрел на все, что со мной происходит, со стороны», – рассказывал мне Алан.

Алан сидел в заключении уже несколько недель, когда ему принесли радиоприемник. Однажды ночью он слушал сводку международных новостей по BBC, и к нему вернулось уже знакомое ощущение – время снова замедлилось: «По радио передали, что я убит». Алан подумал: может, его похитители поспешили объявить о том, о чем он еще не подозревает? Может, они вот-вот за ним придут? «До сих пор мне казалось, что им выгоднее оставить меня в живых. Однако когда лежишь в темноте и слышишь, как всему миру объявляют о твоей гибели, невольно закрадывается мысль: а что, если и вправду убьют? Что, если сделают это сегодня?» Из всех ночей, что Алан провел в плену, та ночь стала для него самой длинной – время все тянулось и тянулось.

Когда человек боится возможной гибели – если взять заключение Алана, падение Чака Берри или хотя бы дорожную автокатастрофу, – и потом вспоминает свои ощущения в тот момент, он говорит, что время текло гораздо медленнее обычного. Ему достаточно нескольких секунд, чтобы подумать о множестве вещей. Он вспоминает о прошлом, представляет будущее, и в то же время мозг отчаянно работает, пытаясь найти спасительный выход. Это ощущение замедления времени в момент страха хорошо известно психологам. Однако ход времени может искажаться и в ситуациях, когда жизни ничто не угрожает, но испуг, тем не менее, присутствует. Людей, испытывающих страх перед пауками, просили смотреть на этих насекомых в течение сорока пяти минут (удивительно, как они вообще согласились принять участие в таком эксперименте); после им казалось, что времени прошло значительно больше. То же самое происходило и с теми, кто совершал свой первый затяжной прыжок с парашютом. Пока они наблюдали за прыжками со стороны, им казалось, что времени от собственно прыжка до раскрытия парашюта проходит мало. Но когда подходила их очередь, время замедлялось – им казалось, что они пробыли в небе дольше, чем это было на самом деле.

Люди, падающие с высоток

Интересно, что же представляет собой снижение скорости течения времени в момент испуга: это иллюзия? Или мозг, обрабатывая связанную с восприятием времени информацию, действует медленнее? Если в момент испуга мозг действительно воспринимает время иначе, то он должен распознавать и то, что в обычном состоянии невооруженным глазом не различить. Выяснить это легко: всего-то и надо, что напугать человека до смерти и в момент испуга заставить его выполнить задание. Нашелся исследователь, который придумал, как это сделать, причем в своих опытах он не побоялся зайти довольно далеко.

Для эксперимента он набрал группу человек совсем не робкого десятка: двадцать три смельчака встали на край крыши высокой техасской башни. День выдался непогожий – порывы ветра нагоняли на участников эксперимента еще больший страх, что было только кстати – по условиям эксперимента испытуемого необходимо было напугать по-настоящему. Нейробиолог Дэвид Иглмен из Медицинского колледжа Бэйлор в Хьюстоне (он же – автор популярного сборника вымышленных историй о жизни после смерти «В сумме») попросил добровольцев не подходить близко к краю крыши, пока не настанет их черед забраться в установленную на крыше металлическую клетку высотой 10 м. Находясь на высоте 46 м, он связался с командой на земле. Убедился, что все готово, и посмотрел на светодиодный дисплей с большими циферблатами, надетый на запястье. Эти хронометры были настроены таким образом, что попеременно мигали, показывая произвольные числа. Числа сменялись так быстро, что для человеческого глаза сливались в неясное пятно. Иглмен хотел проверить, ускорит ли чувство страха процессы восприятия испытуемого – разберет ли он мельтешащие числа, которые в спокойном состоянии его мозг не успевает регистрировать? Может, в момент страха не время замедляется, а работа мозга ускоряется?

Иглмен уже ставил эксперимент, в котором добровольцы катались на «американских горках», однако их испуг при этом не был достаточно сильным – наоборот, многим такое развлечение даже понравилось. И вот исследователь придумал испытание посерьезней – свободное падение. Понимая, что немногие согласятся на такой эксперимент, он подал пример – первым выступил в роли подопытного кролика. На Иглмена надели ремни и отправили в свободное падение спиной вперед с крыши небоскреба, поскольку лицом вниз все же недостаточно страшно. Затем Иглмен повторил опыт еще несколько раз. Перед третьим падением ученый думал, что ему будет уже не так страшно, полученный в предыдущие разы опыт подскажет мозгу, что все закончится хорошо. Однако, как Иглмен потом мне рассказывал, «все равно было страшно до жути». После ученого настал черед молодого человека по имени Джесси Каллус. Его, как и Иглмена, сбросили с крыши; к концу падения, у самой земли, он развил скорость 112 км/ч.

Все участники эксперимента отмечали, что время словно замедлялось – они успели прочувствовать каждую секунду падения, длившегося, казалось, вечность. Итак, первое условие эксперимента – субъективное ощущение растянутого времени – было соблюдено. И все же числа на циферблате по-прежнему мелькали слишком быстро, чтобы испытуемый мог их различить. Таким образом, Дэвид Иглмен доказал: само время в момент нашего испуга не замедляется, равно как и мозговые процессы, участвующие в восприятии, не ускоряются. Виновник изменений в восприятии времени – наше психическое время.

Как же это происходит? Верно ли, что в момент испуга впечатления от окружающего мира прочно запечатлеваются в мозгу, и память становится одним из ключевых факторов, вызывающих искривление времени (об этом мы еще поговорим)? Людям показывают видеозапись ограбления банка, длящегося ровно 30 секунд; через два дня им уже кажется, что оно длилось раз в пять дольше, чем на самом деле. Чем более тревожную картинку человек видит, тем сильнее он ошибается во времени в сторону увеличения[9]. Пережив непростую ситуацию, мы потом вспоминаем до малейших подробностей все, что в тот момент видели, слышали, чувствовали. Острота воспоминаний помогает нам определить то время, в течение которого неприятное событие длилось. Мы привыкаем к тому, что определенный промежуток времени вмещает в себя определенное количество воспоминаний. В обычной ситуации это срабатывает, однако в момент угрозы для жизни интенсивность восприятия ведет к увеличению количества воспоминаний в определенном временно'м промежутке. Каждая секунда приносит нечто совершенно новое – в результате нам кажется, что событие длилось дольше, разворачивалось, как при замедленной съемке. Ощущение усиливается благодаря тому, что, например, в момент автомобильной катастрофы наше внимание сосредоточено на тех моментах происходящего, которые важны для выживания, а остальные – пейзаж по обе стороны дороги, песня по радио, количество проезжающих мимо машин – отсеиваются как несущественные. Именно они в обычной ситуации позволяют оценить проходящее время, следовательно, без их учета время искривляется.

Важно выяснить, достаточно ли для существенного замедления времени этих двух причин: избыточности впечатлений и отсутствия информации о протекании времени? Ученые высказали довольно смелое предположение: что, если способ восприятия мозгом времени вызывает ощущение его замедления? Если мозг отмеряет время путем наблюдения за собственными процессами, то в чрезвычайной ситуации скорость его работы увеличивается, количество сигналов возрастает и, следовательно, времени для него проходит больше. Когда ускоряются процессы в борющемся за жизнь мозге, ускоряются и его «часы». К этой теме я еще вернусь – в следующей главе. Пока же рассмотрим другие любопытные факторы, приводящие к искажению хода времени. Итак, при угрозе жизни, когда в момент наивысшей степени сосредоточения мозг работает с бешеной скоростью, время для человека замедляется. Но и когда, напротив, внимание остановить не на чем, иными словами, когда вас тоска смертная съедает, течение времени также замедляется, просто слабее, – мы убедимся в этом на примере некоторых экспериментов.

Не самый гуманный эксперимент

Положим, вы согласились принять участие в одном эксперименте. Вам известно, что он будет проходить на факультете психологии, но о сути эксперимента вы не догадываетесь. В комнате вместе с вами еще пять добровольцев; у каждого на груди бейдж с именем. Все настроены дружелюбно, хотя неизвестность немного беспокоит. Руководитель эксперимента приходит и сообщает, что первым делом участники должны познакомиться друг с другом; она дает вам список тем для обсуждения, среди которых встречаются и такие: страна, которую вы хотели бы посетить, ваш самый большой в жизни конфуз, ваше заветное желание. Вскоре вы уже оживленно беседуете друг с другом, делясь историями о самом неприятном переживании, например, как поспешили в гости на свадьбу с щеткой от фена в волосах (да, признаюсь, было дело). Руководитель говорит вам, что дальше вы будете работать в парах; чтобы все прошло как надо, вы должны выбрать из группы двоих, с кем предпочли бы оказаться в паре, и написать их имена. Задание легче легкого. Написав, вы протягиваете листок и ждете, кого же вам определят в пару. Однако когда подходит ваша очередь, и вас вызывают в другую комнату, несколько смущенные экспериментаторы признаются: никто вас в качестве пары не выбрал. Говорят, что, мол, такое в их практике впервые, и вам придется поработать над заданиями в одиночку. Вас такой поворот дел удивляет и, если уж быть до конца честными, обижает. Однако вы пытаетесь убедить себя, что на мнение незнакомых людей вам наплевать. К тому же, и они вам не слишком симпатичны. Вам обидно, но вы стараетесь не подавать виду, выполняя задания как можно лучше. Первое состоит в том, что экспериментаторы запускают секундомер, а через некоторое время останавливают и просят сказать, сколько времени прошло.

И вот вы сидите и недоумеваете, почему никому не приглянулись. Но при этом даже не подозреваете, что остальных участников точно также рассадили по одному в разных комнатах. Половине группы сказали то же, что и вам, а другой половине сообщили, что им придется работать в одиночку, так как их имена написали все участники, и сделать выбор непросто. Жестоко, подумаете вы. Но это еще цветочки: дальше испытуемому сообщают, что по результатам заполненного им личностного опросника он вступит в брак не раз, но все его попытки создать семью закончатся неудачей, и доживать свой век он будет в полном одиночестве. Справедливости ради стоит отметить, что все это – сплошная выдумка, о чем участников эксперимента и извещают по его окончании.

В этом исследовании вот что любопытно: у испытуемого, узнавшего о том, что никому из участников он не понравился, восприятие времени меняется. У тех испытуемых, которым сказали, что большинству они понравились, 40 секунд длились 42,5 секунды, а у тех, кто оказался всеми отвергнут, те же самые 40 секунд длились в среднем 63,6 секунды[10]. И хотя разница в 20 секунд может показаться сущим пустяком, сам факт примечателен. Осознание того, что все от них отвернулись, заставило переживавших участников эксперимента акцентировать внимание на всем, что происходило в настоящем. Для них, пребывавших в унынии, время растянулось.

Эксперимент, исследующий связь между состоянием отверженности и восприятием времени, родился из работы психолога Роя Баумайстера, изучавшего поведение самоубийц. Такие люди, пребывая в деструктивном состоянии, испытывают внутреннее оцепенение. Они не представляют будущее, не видят никакого выхода из создавшегося положения, не отдают себе отчета в том, насколько серьезными могут быть последствия принятого ими решения. Задумавшим наложить на себя руки людям свойственно определенное состояние психики, при котором восприятие времени искажается. В качестве ремарки: данное состояние также объясняет и то, почему предсмертные записки столь бессодержательны. В 1959 году в распоряжении американского социолога Эдвина Шнайдмана оказалось целое собрание таких записок, найденных в архиве коронера одного из округов Лос-Анджелеса. Шнайдман заинтересовался психическим состоянием само убийц – более двадцати лет он изучал эту тему, анализируя содержание записок. Один из выводов, к которому он пришел, нисколько не удивляет: в предсмертных записках чаще, чем в каких-либо других письменных документах, встречается местоимение «я». Однако проникнуть в глубины психического состояния самоубийц ученому не удалось. Потратив на сбор и изучение подобных записок более четверти века, Шнайдман вынужден был заключить, что бо'льшая часть записок оригинальностью не отличается. Несмотря на то, что «писали их в наиболее драматические моменты жизни, они на удивление заурядны, избиты, а порой и откровенно скучны»[11]. Позднее Шнайдман все же признал: некоторые фразы кое-что проясняли. Однако большинство предсмертных записок не говорят ни о чем. И вообще, записки оставляет лишь треть самоубийц. Делая выводы, ученый, возможно, высказывается резковато: мол, те, кто их все же оставляет, принадлежат к типу зануд, сообщающих об очевидном. «Объявление “Корь – закрыто на карантин” такие непременно допишут: “По причине эпидемии кори учреждение закрыто на карантин”». Шнайдман считает, что самоубийцы, которыми овладевает навязчивая идея свести счеты с жизнью, меняющая их восприятие времени, не в состоянии объясняться доходчиво. Трагедия заключается в том, что те, кого они оставили, как раз на объяснение и надеются. Шнайдман считает, что мы чересчур оптимистичны – ждем, что человек, находясь на волосок от смерти, успел «сказать нам всем нечто важное». Но не думайте, будто Шнайдман относился к самоубийцам без малейшего сострадания – ученый много сделал для развития области психотерапии, предупреждающей самоубийства. Кроме того, в 1950-х годах он участвовал в основании лос-анджелесского Центра предупреждения самоубийств, который в 1962 году, когда не стало Мэрилин Монро, приобрел широкую известность: специалисты Центра пришли к выводу, что ее смерть наступила в результате «вероятного самоубийства».

Однако искаженное восприятие течения времени свойственно не только самоубийцам, но и страдающим депрессией. Во время приступа депрессии человек сосредоточивается на прошлом и настоящем, а вот будущее, особенно светлое, представить не в состоянии.

Британский психиатр Мэтью Брум часто наблюдал подобное поведение у своих пациентов. Экспериментальным путем подтверждено, что для страдающих депрессией время в среднем течет в два раза медленнее. Мне подумалось: а нельзя ли в некоторых случаях считать депрессию нарушением восприятия времени? Или рассматривать замедление времени как следствие депрессии: оно способствует ее развитию и затрудняет избавление от нее. Мэтью Брум отметил: лишение сна и использование «светового ящика» в качестве светотерапии может поднять человеку настроение, поскольку сбивает его «внутренние часы»[12]. Для человека в состоянии депрессии настоящее и будущее «сливаются, принося одно сплошное мучение»[13]. Симптом настолько выражен, что Мартин Уайли, специалист по философии психиатрии, предлагал психиатрам ввести дополнительный диагностический метод – пациент должен сказать, сколько времени продолжалась консультация. Но нельзя ли поступить проще: попросить пациента определить длительность временно'го отрезка в одну минуту? Если он определит минуту как 40 секунд, то, выходит, время для него течет медленнее. И чем медленнее, тем тяжелее депрессия.

Замедляется время и для больных раком, которые находятся в особенно тревожном состоянии. Марк Уиттман обнаружил, что такие больные оценивают время неправильно. Мысли о близкой смерти заостряют их внимание на течении времени – оно замедляется[14]. А вот с теми, у кого нарушена связь с реальностью (например, больные шизофренией) время ведет себя иначе: проносится на огромной скорости или ползет, как улитка, повторяется, а то и вовсе останавливается. При синдроме Котара искажение восприятия времени принимает крайние формы. Синдром был назван в честь французского невролога, который первым описал болезнь в 1882 году. Это довольно редкое состояние крайней степени пессимизма, начинающегося депрессией и заканчивающегося отрицанием всего, в том числе наличия собственных внутренних органов, семьи, будущего, самого существования. Жюль Котар так описывал состояние одной своей пациентки: «Утверждая, что она уже никто и ничто, больная умоляла вскрыть ей вены – все должны убедиться в том, что у нее нет больше ни крови, ни внутренних органов»[15]. В известном смысле это не что иное, как крайняя степень нарушения восприятия времени. У пациента отсутствуют и чувство прошлого, и чувство будущего; из последующих отчетов становилось ясно, что три четверти таких больных считали себя мертвыми[16]. Подобное нарушение встречается нечасто, но, как мы вскоре убедимся, трудности с восприятием времени могут стать причиной и гораздо более распространенных нарушений.

Гиперактивное время

Он ни минуты не сидит на месте. Он постоянно вертится. Он не может ни на чем сосредоточиться: хватается то за одно, то за другое, вечно на что-то отвлекается. По-вашему, это – типичное поведение любого ребенка? Вовсе нет, такое поведение преимущественно характерно для детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ). Совсем недавно ученые обнаружили, что виной тому может быть неправильное восприятие времени. Дети с подобным синдромом живут настоящим. Им трудно представить последствия своих действий. Ожидание, пусть даже самое непродолжительное, для них мучительно – пять минут им представляются часом. Во время лабораторных экспериментов гиперактивным детям давали задания, связанные с ориентацией во времени – они выполняли их с трудом. Их ощущение времени отличается от ощущения времени других детей. Попросите такого ребенка сказать, когда пройдут три секунды, и он скажет об этом гораздо раньше – для гиперактивного ребенка время идет очень медленно. Подобное восприятие времени встречается среди детей с таким синдромом настолько часто, что Катя Рубиа из лондонского Института психиатрии, специализирующаяся на когнитивной нейронауке, с помощью заданий по оценке времени точно определяет наличие СДВГ в 70 случаях из 100. А это – достижение, учитывая, что в настоящее время надежных тестов на СДВГ не существует – специалисты ставят диагноз, исходя из наблюдений за общим поведением ребенка.

Любопытная штука получается: наиболее распространенное среди детей расстройство – ему подвержены от 3 до 5 процентов всех детей – сводится к особым отношениям со временем. Отношения эти проявляются по-разному. Предположим, я посулю вам 100 фунтов сейчас или 200 фунтов через месяц. Что вы предпочтете? Наверняка – второе. Но для тех, кто страдает СДВГ, вознаграждение, отложенное во времени, менее привлекательно. Если попросить гиперактивного ребенка дождаться сигнала красной лампочки, подождать пять секунд и нажать на кнопку, чтобы получить подарок, он не устоит перед соблазном и сразу же нажмет на кнопку. Гиперактивным детям ожидание дается крайне тяжело, зачастую они действуют поспешно, не задумываясь о возможных последствиях. В то время как многие из нас изо всех сил пытаются жить настоящим, гиперактивные дети и так в него чересчур погружены.

Если синдром дефицита внимания и гиперактивности есть нарушение восприятия времени, нельзя ли как-то изменить отношения ребенка со временем, сократив таким образом симптомы СДВГ? Сейчас терапия заключается преимущественно в торможении – детей приучают к тому, что сначала надо подумать, а только потом – действовать. Однако Катя Рубиа, разрабатывая когнитивно-бихевиоральное направление терапии, учит детей ждать и не торопиться. Мы еще вернемся к этому в главе пятой. Трудность же заключается вот в чем: если ребенок воспринимает течение времени не как все, вы не устраните причину проблемы, научив его ждать. Дети смогут переносить болезненно медленное течение времени, но задержка в пять минут останется для них часовым ожиданием. Они научатся сдерживать нетерпение, но разве ожидание станет от этого менее мучительным? Катя Рубиа настроена оптимистично, надеясь на гибкость мозга: если научить гиперактивного ребенка вести себя спокойно, через некоторое время это соответствующим образом повлияет на деятельность мозга и, следовательно, на восприятие времени. Она уже доказала, что риталин, широко использующийся для лечения симптомов СДВГ, корректирует восприятие времени, отсчет миллисекунд. Возможно, научившись ждать, дети научатся оценивать временны'е интервалы более точно. Как сказала мне Катя: «Если вы не умеете ждать, скорее всего, вы не научитесь правильно определять время».

Что же в итоге получается? Что СДВГ, сильный страх, состояние отверженности, скука и депрессия ведут к ощущению замедления времени. Впрочем, есть еще один замедляющий время фактор; узнав о нем, вы здорово удивитесь.

Погружение с целью исследования времени

Нырявших со снаряжением дайверов было четырнадцать: шесть новичков и восемь опытных военнослужащих британской армии. Дело было в середине 1960-х, жарким августовским днем в заливе Фамагуста на Кипре. Курортный городок Фамагуста быстро развивался – как грибы после дождя появлялись отели, готовые разместить приехавших на отдых богатых и знаменитых. В ходе археологических раскопок на длинной песчаной косе постепенно вырисовывались очертания превосходно отшлифованных колонн, обозначавших место древнего гимнасия; согласно легенде, в IV в. до н. э. царь города-государства Саламис поджег свой дворец, не желая подчиниться египтянам. Впрочем, четырнадцать дайверов собрались на берегу не для того, чтобы любоваться археологическими находками или обитающими под водой морскими окунями и королевскими омарами, а чтобы принять участие в исследовании времени. Перед началом эксперимента каждый дайвер держал во рту градусник. В это же время у него измеряли пульс. Затем дайвер должен был определить, не считая про себя, когда истечет минута. Один из военных передавал ему взрывчатку, начиненную 28 г пороха, и поджигал фитиль. Задача дайвера заключалась в том, чтобы со взрывчаткой спуститься под воду на 4,5 м и положить ее на один из корабельных остовов, которых на дне залива Фамагуста покоится немало, после чего всплыть на поверхность и ждать взрыва. Потом повторялась уже привычная процедура: дайвер садился на палубе с градусником, у него измеряли пульс, и он определял, когда истекала минута. Но без особого условия не обошлось. Перед началом эксперимента дайверов инструктировали: если через несколько минут после заложения взрывчатки взрыв не прозвучит, они должны снова нырнуть и забрать ее. Взрывы были настоящие, так что элемент риска в эксперименте присутствовал. Проводил эксперимент Алан Бэддли – впоследствии один из самых видных британских ученых, исследовавших память. Точно такой же эксперимент Бэддли уже ставил – одним мартовским днем в холодных прибрежных водах Уэльса. Тогда Бэддли обнаружил – и это неудивительно, – что температура дайверов после погружения была ниже. И чем ниже она была, тем длиннее казалась им минута. Другими словами, время для дайверов шло быстрее (если утверждение покажется вам нелогичным, вспомните: если бы время замедлилось, минута для них истекла бы раньше положенного – после 40 секунд). Однако, вполне возможно, что разница в оценивании времени до и после погружения объяснялась не ускорением времени после погружения, а его замедлением из-за волнения перед погружением. Поэтому Бэддли решил повторить эксперимент – в теплых водах Кипра. Причем придумал задание, выполнение которого почти не влияло на температуру тела дайвера, однако вызывало у него дополнительный стресс, – работа со взрывчаткой. В этом эксперименте дайверы отмеривали время практически одинаково – и до погружения, и после, – что подтвердило первоначальную догадку ученого: именно температура, а вовсе не волнение влияло на восприятие времени погружавшихся в воду уэльсцев.[17]

Перенесемся из 1960-х на тридцать лет назад, но уже в Америку. Жена американского физиолога Хадсона Хогланда лежала в постели с простудой. И хотя муж был к ней очень внимателен, она жаловалась на то, что его никогда нет рядом, что он надолго ее оставляет. Однако Хадсон если и отлучался, то на несколько минут, не больше. Предположив, что больная жена воспринимает время иначе, Хогланд решил воспользоваться случаем и провести эксперимент: выяснить, существует ли зависимость между восприятием времени и температурой тела. Жена болела довольно сильно: ее бросало то в жар, то в холод. Всякий раз, когда температура менялась, Хогланд просил ее определить отрезок времени в минуту, проверяя точность по секундомеру. Для большей убедительности он просил жену повторить счет еще четыре раза. В итоге в течение двух суток больная жена участвовала в испытаниях тридцать раз.[18]

Хогланд выяснил, что жена отличается безграничным терпением, выполняя бесконечные просьбы зачем-то сосчитать до одной минуты. Но это еще не все – он выяснил также, что чем выше была ее температура, тем быстрее проходила «минута». Когда температура поднялась до 39,4 градусов, время совсем замедлилось – «минута» больной составила всего 34 секунды.

Похоже, Хогланд обладал незаурядным даром убеждения: планируя следующий эксперимент, он заручился согласием студента на такую процедуру, как диатермия. Процедура заключалась в следующем: тело туго обертывают и разогревают до 38,8 градусов. А ведь уже 40 градусов – критическая для жизни температура. Неудивительно, что студент нервничал – Хогланд догадался об этом по результатам его оценок времени, в которых не наблюдалось никакой системы. Однако стоило студенту успокоиться, и он стал воспринимать время точно так же, как и больная жена Хогланда: по мере того, как его температура поднималась, время замедляло ход. В эксперименте Хогланда участвовали всего два человека, однако позже исследования Бэддли с дайверами подтвердили – температура тела влияет на восприятие времени.

Пять раз на дню в течение сорока пяти лет

Открытие следующего фактора, замедляющего время, далось ценой беспримерной самоотверженности – похоже, малой кровью в исследованиях в этой области не обойтись. Начиная с 1967 года, биолог Роберт Содерн каждый день выполнял ряд измерений. Пять раз на дню он, не глядя на секундомер, считал до минуты, а также измерял давление, температуру, пульс, проверял зрительно-моторную координацию, оценивал общий настрой и жизненный тонус, записывал данные о силе захвата рукой, отмечал объем мочи. С некоторыми измерениями ему помогали родители; эксперимент длился целых девятнадцать лет. А началось все после того, как американец Содерн полетел в Германию, чтобы добровольно принять участие в эксперименте – три недели прожить под землей, не имея под рукой ничего, что позволило бы отмечать ход времени. Обретя какой-никакой опыт, Содерн заинтересовался связью между изменениями ритмов жизнедеятельности и возрастом. В его распоряжении оказался идеальный испытуемый – он сам. Да и кто еще выполнял бы задания с такой готовностью и добросовестностью, причем каждый день, невзирая на болезни и праздники? К настоящему времени Содерн провел уже более 72 000 измерительных сессий и, по его словам, останавливаться не собирается.

Больше всего исследователя интересует, как время приема лекарств влияет на эффективность лечения. Когда лучше глотать таблетки: утром или вечером? Существует ли самый благоприятный для эффективного действия лекарства день в месяце? Как признался Содерн, медицинское сообщество настроено скептически, и, похоже, подобные настроения сохранятся надолго, поскольку соответствующие исследования до сих пор слишком малочисленны. Но лично меня интересует вовсе не сам результат исследования, а побочные выводы. Измерения, проводимые Содерном в течение десятилетий, позволили выявить еще один замедляющий время фактор – молодость. Оказалось, что в условиях добровольного одиночества во время эксперимента время для Содерна замедлялось. Однако когда ему стукнуло тридцать, произошло прямо противоположное – время начало ускорять свой бег[19]. С возрастом такое ощущение приходит ко всем; этот феномен мы еще обсудим.

Как остановить время

Итак, на наше восприятие времени влияют сильные эмоции, чувство страха, возраст, температура тела и изолированность, а еще сосредоточенность или, как говорят психологи, внимание. Когда вам попадутся часы, секундная стрелка которых перемещается от деления к делению, а не плавно описывает круг, задержите взгляд на циферблате. Вы заметите, что если посмотреть на секундную стрелку в определенный момент, возникнет ощущение, будто она задерживается на делении дольше обычного. В голову даже приходит мысль: а не остановились ли часы? Но через мгновение стрелка продолжает ход. Данное явление – иллюзия того, что время стоит, – называется хроностазис. Если поначалу вы ничего подобного не заметите, повторите эксперимент несколько раз – в конце концов у вас получится. Иллюзия традиционно объясняется следующим образом: чтобы картина мира в нашем восприятии оставалась незамутненной, не теряла четкость всякий раз, как мы переводим взгляд, мозг при каждом движении глаз пропускает размытые динамические образы, на мгновение блокируя картинку. В результате мы воспринимаем жизнь, словно киноленту. Чтобы компенсировать момент, когда взгляд остановлен, мы небезосновательно предполагаем неподвижность большинства предметов в помещении. Выходит, секундная стрелка морочит нам голову. По крайней мере, такова теория. Вот только есть в ней изъян – иллюзия эта распространяется не только на зрение. Такое же явление, известное как иллюзия повешенной трубки, происходит с людьми в тех странах, где сигнал свободной телефонной линии представляет собой гудки, в промежутках между которыми – тишина. Если вы снимете трубку в момент «тишины», она покажется настолько долгой, что вы подумаете, будто телефон отключен.

Но какое отношение все это имеет к искривлению времени? Дело в том, что, например, у исследовательницы Амелии Хант есть другое объяснение иллюзии с часами, благодаря которому можно установить связь между вниманием и восприятием времени. Ловя мяч или управляя машиной, мы легко справляемся с подсчетом времени, однако точно рассчитать время без привязки к конкретному действию непросто[20]. Объяснение Амелией Хант иллюзии с часами не имеет ничего общего с механизмом зрения, оно тесно связано с вниманием. По ее мнению, время в этом случае искажается из-за того, что мы скользнули взглядом по комнате и сосредоточили свое внимание на чем-то новом. Когда мы концентрируемся на каком-либо событии, даже таком кратком, как взгляд на циферблат, у нас возникает ощущение, что событие длилось дольше, чем на самом деле. С помощью внимания объясняется и то, почему время течет медленнее для человека скучающего. Уже известный нам психолог и философ Уильям Джемс предположил, что чувство скуки возникает, когда «мы вдруг замечаем собственно ход времени». В качестве доказательства он предложил испытуемому закрыть глаза, а помощник Джемса должен сообщить тому, когда истечет минута. Проделайте опыт сами – у вас возникнет ощущение, что прошла не минута, а целая вечность. Минута покажется еще длиннее, если ей предшествовала другая, заполненная музыкой или речью. Все тем же вниманием объясняется и то, почему для людей, отвергнутых окружаю щими, время замедляется. Отверженный человек сосредоточивается на себе и своих недостатках, поэтому время растягивается.

Неважно, совершаем мы затяжной прыжок или смотрим на секундную стрелку часов, ясно одно – наши отношения со временем простыми не назовешь. Внимание при этом – далеко не самое главное, немаловажную роль играет разделяемое всеми нами понятие о времени. В следующей главе я задамся вопросом о том, как мозгу удается измерять время, когда не существует никакого специального органа для этих целей.

А теперь вернемся к Чаку Берри, которого мы оставили между небом и землей. К этому времени он наверняка уже шлепнулся на землю. Его друзья по увлечению, наблюдавшие за ним с Коронет Пика, услышали удар. Они видели, как летательный аппарат лишился своих крыльев, видели, как Чак начал падать, таща за собой останки «Свифта». Потом он исчез из поля зрения. Спасти Чака мог запасной парашют. Почему же Чак его не раскрывал?

Чаку, пока он летел вниз, было о чем подумать, поэтому особого страха он не испытывал – хотя время для него и растянулось. Он все тянул руку вверх и наконец нащупал то, что искал – рычаг запасного парашюта, хлопавший на ветру. Нащупав, дернул изо всех сил, ожидая испытать уже знакомое ощущение, когда купол резко раскрывается на манер гигантского цветка, и парашютист мягко покачивается на стропах – как в огромной люльке, которую толкает великан. Но долгожданное ощущение не возникло. Скорость падения Чака замедлилась, однако он все равно падал слишком быстро. Задрав голову, Чак понял, в чем дело – парашют оказался допотопным: маленький, с круглым куполом. «Вроде тех, что были у летчиков Второй мировой?» – уточнила я у Чака. «Вроде них, только вдесятеро меньше». Вот тогда-то Чак испугался не на шутку. Несмотря на то, что до парашюта он добрался, ему все равно суждено было разбиться. Разве только внизу окажутся деревья… В обычных обстоятельствах Чак сделал бы все, чтобы избежать приземления на деревья, но при подобной скорости только ветви деревьев могли его спасти. Однако деревьев поблизости не наблюдалось, лишь заросли кустарника на крутом склоне Коронет Пика. До сих пор время текло до боли медленно, теперь же все изменилось – оно помчалось во весь опор. Чак с неуправляемым парашютом рухнул в кусты.

Прошло полчаса, а он все еще лежал на земле, опутанный ремнями, соединявшими его с тем, что осталось от кабины. Чак понятия не имел, как оказался на земле. Увидев на себе летный костюм, он догадался, что, должно быть, планировал. Но теперь почему-то лежит весь в ремнях и без планера. Потом Чак заметил крылья «Свифта» – они валялись дальше, вверх по склону.

В кармане Чака лежал GPS-трекер; этот аппарат бесстрастно фиксировал параметры, по которым мы и можем судить о восприятии времени. Он, как и его владелец, падение пережил. И в то время как планерист с его восприятием произошедшего рассказывал одну историю, трекер, тщательно фиксировавший точное местонахождение Чака в определенный момент времени, рассказывал другую. «Свободное падение длилось целую вечность. Так долго я еще ни разу не падал». В действительности же «вечное» падение продолжалось всего десять секунд, а неудачный спуск с крошечным парашютом – еще пять. Чак помнит, что после падения на землю связался с командно-диспетчерским пунктом в Квинстауне – дал знать о своем бедственном положении. Он был уверен, что говорил с диспетчером только раз, однако телефон зафиксировал два звонка. Видимо, виной тому помрачение сознания или даже сотрясение мозга. И вот Чак лежал высоко на склоне холма, ожидая спасателей. Они добрались до него за сорок минут. Однако время снова сыграло с Чаком шутку – оно ускорилось: для Чака, воспрянувшего духом, прошло всего десять минут. «Я был вне себя от счастья, ведь я жив. Нет, правда!» На мой вопрос о полученных травмах он ответил: «Шишка на голове да поврежденное запястье. Только и всего».

Свое чудесное спасение Чак объяснил годами тренировок. Для него состояние свободного падения было привычным, поэтому он не впал в панику. Несчастный случай вовсе не умерил его страсть к экстремальному спорту – как раз сейчас он мастерит собственный самолет. Чак уверен: за два десятка лет, в течение которых он прыгал, его восприятие времени изменилось. Причем не только в момент чрезвычайных ситуаций. Для большинства из нас пять секунд – промежуток времени довольно короткий. Чак же прекрасно понимает – за пять секунд можно пролететь 300 м. Теперь он уверен: пять секунд – это очень много. Его опыт – отличное доказательство того, что у каждого из нас формируется собственное ощущение времени. И чтобы понять, как это происходит, мы должны выяснить, каким образом мозг отмеривает время.

Глава вторая Внутреннее время

Будильник прозвонил в пять. За сезон дождей в Коста-Рике, когда с неба будто опрокидываются огромные бочки воды, мы к нескончаемым ливням уже привыкли. Однако в это утро погода выдалась сухой и безветренной – идеальные условия для наблюдений за птицами.

Рики пришел ровно в назначенное время; несколько минут у него ушли на синюю бандану, аккуратно повязав которую, он стал похож на пирата. Поверх банданы он нахлобучил коричневую кепку козырьком назад. Ее украшали всевозможные веточки, листья, птичьи перья… Из-под кепки выбивались тронутые сединой короткие дреды; обветренное лицо Рики обрамляла всклокоченная седая бородка. Внешность нашего проводника была колоритная: этакий растаман с чертами типичного британского натура листа.

В жилах Рики, как и у многих костариканцев, текла кровь самых разных народов – среди его предков были коренные жители Карибов и африканцы, а также представители народности брибри, одной из исконных в стране. Мальчишкой Рики вместе со своими приятелями ловил птиц в силки и сажал в клетки, но, в отличие от приятелей, никогда не был с ними жесток. Бабка научила его относиться к птицам по-доброму:

полюбовался – отпусти на волю. Рики не мыслит своей жизни без тесного общения с природой, он водит ту ристов со всех уголков мира на коста-риканское побережье Карибов – наблюдать за птицами.

С утра небо затянуло – солнцу никак не удавалось пробиться сквозь пелену туч. В тусклом свете разглядеть птиц было непросто, но их трели разносились по всей долине Самасати. Вскоре мы услышали скрипучие голоса туканов – они пролетали как раз над нами. Птицы уселись поодаль, на верхушке высокого дерева; одного взгляда в бинокль было достаточно, чтобы понять, почему изображение тукана так часто встречается на логотипах туристических компаний. Это оказались радужные туканы с разноцветными – зелеными, красными, желтыми – клювами с лаймовой полоской по верху. На другом дереве мы заметили чернощекого дятла, чьи движения один в один напоминали движения игрушки на пружинке, которая была у меня в младших классах.

Нам повстречались не только птицы. Большой серый комок в развилке высокого, голого дерева оказался самкой двупалого ленивца. Само собой, спящей. Рики рассказал, что ленивцы проводит на дереве не один день и спускается на землю для испражнения раз в неделю. Эти животные довольно чистоплотны – они, как и кошки, зарывают свои фекалии. Однако такое не укоснительное соблюдение гигиены им дорого обходится – на земле ленивцы зачастую становятся добычей собак.

Постепенно в воздухе разливалось тепло, мы ощущали привычную липкую влажность. Мало-помалу одолевала усталость. И тут Рики кое-кого заметил – ту самую птицу, ради которой мы затеяли вылазку. Эта птица, коричнехвостая амазилия из семейства колибри, так мала, что в полете ее легко спутать с насекомым.

Птаха весом с канцелярскую скрепку зависла перед цветком и сунула красный изогнутый клюв внутрь; ее трепещущие крылья при этом рисовали в воздухе восьмерку, однако с частотой слишком высокой, чтобы человеческий глаз это различил. Мы видели только изумрудно-зеленую головку птицы и ее знаменитый коричневый хвост.

Колибри – единственная птица в мире, которая умеет летать вперед спиной. Такие вот они затейницы! Однако эти птички примечательны еще и тем, что могут отслеживать ход времени. Мы, люди, чувствуем, когда прошло двадцать минут. Эти птицы – тоже.

Амазилии зависают перед цветком – из-за огромной скорости взмахов их крылышки видятся размытым пятном, – просовывают тонкий клюв-иглу с длинным язычком в узкую трубку цветка и высасывают нектар. Собрав нектар с одного цветка, колибри перелетают к другому. Свою территорию коричнехвостая амазилия защищает, решительно выпроваживая чужаков. Однако владеет она и особым приемом, благодаря которому всегда оказывается у цветка с нектаром первой. Этот прием этот получил название «система капканов»: амазилия чувствует, когда проходит двадцать минут – а именно столько времени требуется цветку, чтобы вновь наполниться нектаром, – и проверяет цветок, оказываясь первой в очереди за этим живительным сахаристым соком.

Итак, теперь нам известно, что колибри способны определить временной отрезок в двадцать минут. Однако вот в чем вопрос: могут ли они научиться определять более короткие отрезки времени? Чтобы выяснить это, исследователи из Эдинбургского университета сконструировали искусственные цветки, нектар в которых пополнялся не каждые двадцать минут, а каждые десять. Могут ли колибри в лабораторных условиях научиться распознавать, когда пройдет это время? Как выяснилось, могут[21]. Но таким умением обладают не только экзотические птицы. Самого обыкновенного одичавшего голубя можно натаскать, чтобы он определял временны'е отрезки довольно точно.

Как мы уже выяснили в предыдущей главе, люди также обладают этим умением. Мы различаем миллионные доли секунды, что позволяет нам определять источник звука, можем попытаться назвать год каждого события, которое хранится в нашей памяти. В этой главе я познакомлю вас с несколькими теория ми о том, как мозг справляется с самыми разными временными периодами. Такое ощущение, будто в мозгу есть часы, которые отсчитывают миллисекунды, секунды, минуты и так далее, позволяя нам судить о времени. Но до сих пор никто никаких часов не обнаружил: ни при вскрытии, ни в результате сканирования аппаратами, которые год от года совершенствуются. Как теория относительности Эйнштейна гласит, что не существует абсолютного времени, так и в мозгу человека не существует абсолютного механизма для измерения времени.

Хотя своего рода часы у нас все-таки есть, но они отвечают лишь за циркадные ритмы и к восприятию секунд, минут и часов не имеют никакого отношения. Нейробиологи, занимающиеся исследованиями в данной области, бьются над разрешением вопроса: как мозг отмеривает время, если необходимый для этого орган отсутствует.

Поскольку и для Чака Берри во время падения, и для занемогшей миссис Хогланд время растянулось, становится ясно: как бы мозг ни отсчитывал время, его система отличается большой гибкостью. Она принимает во внимание все факторы, которые я упоминала в прошлой главе: эмоции, степень сосредоточенности, ожидания, условия задания, температуру. Имеет значение даже способ восприятия: при слуховом восприятии событие сильнее растягивается во времени, нежели при зрительном. И все же ощущение времени, продуцируемое мозгом, переживается нами как самое настоящее, создается иллюзия, будто мы знаем, чего от него следует ожидать, поэтому мы так удивляемся, когда оно преподносит сюрпризы, изменяя свой ход.

Вы запросто можете проверить собственную способность к определению времени – запустите секундомер на сотовом, отвернитесь и попробуйте определить, не считая про себя, когда пройдет минута. Большинство неплохо справится с этим, но у всех будут разные результаты. Также не стоит забывать и о том, что с возрастом способность точно определять время снижается. Кроме того, мы легко отвлекаемся: человек довольно точно определяет длительность звучания песни, если сосредоточивается только на этом задании, однако если попросить его отслеживать еще и высоту тона, он ошибется в бо'льшую сторону. Неудивительно, что те, кто особенно часто жалуется на скуку, определяют минуту как меньший отрезок времени. Время для них тянется ну очень медленно – им кажется, будто минута закончилась, когда прошло всего 30—40 секунд.

Однако рассуждая об этих явлениях, мы рискуем порядком запутаться, потому что существуют два способа оценить точность измерения времени: проспективный – когда испытуемого просят определить минуту сразу, начиная с данного момента, и ретроспективный – когда испытуемому дают задание, а потом просят сказать, сколько времени прошло. При замедленном течении времени человек в первом случае оценит минуту как меньший временной отрезок, во втором – как больший. Но и в первом, и во втором случае время будет тянуться. Представьте, что вас угораздило попасть на скучнейшую постановку. Вы с нетерпением ждете антракта; если вас попросить сказать, когда пройдет час, для вас он истечет через 40 минут – так неимоверно долго тянется время. Когда же наконец объявят антракт, вы будете утверждать, что первая половина спектакля шла часа два, не меньше. Сравнивая результаты, можно предположить, что в первом случае вы оцениваете длительность часа в меньшую сторону, а во втором – в бол'ьшую. Однако на самом деле в обоих случаях время для вас движется медленно.

Хотя никакого часового механизма в мозгу ученые не обнаружили, они выявили несколько областей, связанных с восприятием времени – каждая из которых может кое-что поведать о нашем ощущении времени. Начнем с мозжечка. Он находится в задней части мозга, ближе к шее; на мозжечок, составляющий 10% от всего объема мозга, приходится половина всех мозговых клеток. Мозжечок, то есть «малый мозг», получая огромное количество информации от других отделов центральной нервной системы, координирует движения, регулирует равновесие и мышечный тонус. Именно благодаря мозжечку утром при пробуждении мы сразу определяем, в какой позе лежим (данное ощущение называется проприоцепцией) – «малый мозг» постоянно отслеживает положение частей тела относительно друг друга. Такая функция может показаться вам несущественной, но, познакомившись с Йэном Уотерманом, вы поймете – она жизненно важна. В девятнадцать лет у Йэна обнаружили редкое неврологическое заболевание, при котором поражаются проводящие пути, посылающие сигнал в мозжечок. Йэн заново научился ходить, он даже водит машину, однако ему приходится постоянно отслеживать каждое движение своих рук и ног. Предположим, он держит в руке яйцо. Стоит ему ослабить внимание, как яйцо либо падает на пол, либо остается у него в руке, но раздавленное. Такие трудности у Йэна появились после того, как он потерял всякую чувствительность тела ниже шеи, то есть, периферический нерв перестал проводить сигналы к мозжечку. Сам мозжечок, благодаря своему расположению за мозгом, редко травмируется, однако если такое все же происходит, нарушается не только четкая координация движений, но и восприятие самых малых отрезков времени.

Если вы слегка дунете в глаз другому человеку, он от неприятного ощущения поморщится и моргнет. Однако если предупредить его заранее особым сигналом, он, как та самая собака Павлова, у которой слюна выделялась по звонку, поморщится и моргнет в тот самый момент, как вы дунете – он будет ожидать этого. В отличие от классического условного рефлекса слюноотделения у собаки Павлова, моргание происходит в результате точного расчета времени, за что и отвечает мозжечок. Человек, у которого мозжечок поврежден, теряет это умение. Данное открытие успешно применяют для прогнозирования того, вернется ли к больному, пребывающему в устойчивом вегетативном состоянии, сознание – к такому выводу пришли в 2009 году исследователи из Кембриджа и Буэнос-Айреса. Однако существует и еще более надежное доказательство связи между мозжечком и восприятием времени, правда, от него бросает в дрожь.

Мозг под воздействием электрического тока

Меня провели в кабинет врача, где в кресле посреди комнаты сидела пожилая женщина. Выглядела она встревоженной. Врач подошел к ней с каким-то аппаратом – огромной штуковиной вроде той, с помощью которой дети выдувают мыльные пузыри. Длинный витой провод тянулся от аппарата к столику на колесиках, заставленному электроникой. Врач, очевидно, иностранец, сказал: «Это есть совсем не больно», – но я тут же вообразила, будто нахожусь в фантастическом фильме, где безумный профессор ставит над престарелой пациенткой опыт с электрическим током.

«Вот, посмотреть на меня! – приказал старушке врач, приложив электромагнитную катушку к собственной голове и щелкнув выключателем. Половина верхней губы у него вдруг искривилась. – И теперь посмотреть, – он переместил катушку, снова щелкнул выключателем: его рука неожиданно вскинулась вверх – жест похож на нацистское приветствие, хотя и несколько вялое. – А вы хотеть попробовать?» – врач с большой катушкой подскочил ко мне. Я, по правде говоря, совсем не горела желанием.

Врач демонстрировал оборудование, которое вызывает мышечные сокращения наподобие тех, что бывают во время электросудорожной терапии, только слабые. Для пожилой женщины он установил совсем слабый импульс. Катушка поменьше стимулировала определенную область мозга. Данный метод называется транскраниальной магнитной стимуляцией (сокращенно – ТМС). Пожилая женщина страдала от сильной депрессии, даже думала о самоубийстве.

И ей пришлось согласиться на процедуру – другие методы лечения не помогли.

Врач долгое время обследовал ее голову. И когда наконец удостоверился, что определил область воздействия правильно, взял еще одну катушку, сосчитал от десяти до одного и включил прибор. Старушка едва слышно вскрикнула – скорее от страха, чем от боли. Что поделать – это ее последняя надежда. Данный метод вызывал улучшения у многих больных. Теперь женщине оставалось только ждать, поможет или нет.

Аппарат воздействует на определенные зоны головного мозга – именно в этом его ценность. Однако с его помощью можно не только лечить, но и определять связанные с восприятием времени области мозга, – электрические импульсы способны временно выводить из строя определенную зону головного мозга без серьезных побочных эффектов. На сегодняшний день именно этот метод убедительнее всего доказывает участие мозжечка в восприятии времени. Когда с помощью ТМС функцию мозжечка испытуемого на время подавляли, ему труднее было определять время. То есть, при транскраниальной магнитной стимуляции человек показывал более низкие результаты в экспериментах, где счет шел на миллисекунды, и обычные результаты в экспериментах, где счет шел на секунды. А вот в оценке результатов нам поможет другая зона мозга.

Человек, который думал, что рабочий день уже кончился

На окраине Рима находится научно-исследовательский институт «Санта-Лючия». В здание института вошел пациент и, пройдя в кабинет врача Джакомо Коха, сел в ожидании приема. В шестидесятые годы этот институт был госпиталем для ветеранов войны, а теперь в нем лечат больных с неврологическими нарушениями. Пришедший пациент – человек сравнительно молодой, сорока девяти лет, – очень надеялся на помощь специалистов. Ему вдруг стало трудно концентрироваться, в течение нескольких дней он испытывал некоторое недомогание.

Случай оказался не из рядовых. Пациент уверял, что серьезно болен, однако врачи не могли поставить какой-либо диагноз. Они проводили обследование за обследованием, но все было напрасно. Память проверяли с помощью теста на запоминание цифр, теста для измерения объема зрительно-пространственной памяти, теста сложной фигуры Рея-Остеррица (оценивает зрительно-конструктивную способность и зрительную память), теста на заучивание вербальных стимулов, превышающих объем непосредственного запоминания, и теста на воспроизведение последовательности в прямом и обратном порядке. Зрительно-пространственные навыки проверяли с помощью прогрессивных матриц Равена. Для оценки концентрации внимания применялся тест слежения, для языка – тест на беглость речи и тест построения предложений. Умение принимать решения проверяли с помощью конструктивного теста-головоломки «Лондонская башня» и Висконсинского теста сортировки карточек. Затем врачи тщательно изучили результаты – все показатели были в пределах нормы. Пациенту давали задание скопировать рисунки, заучить столбцы слов, окончить известные фразы… По-прежнему никаких нарушений.[22]

Однако у пациента была еще одна жалоба – время его «внутренних часов» сильно отличалось от времени часов внешних. Он приходил в контору, работал, как ему казалось, целый день, а когда собирался домой, вдруг выяснялось, что еще даже обеденный перерыв не начался. Иногда ему казалось, что мероприятие длилось гораздо меньше, чем на самом деле; его минута укладывалась всего в тридцать секунд.

Тогда врачи решили провести ряд тестов, направленных на определение нарушений в оценке времени пациентом. Чтобы выяснить нормальные показатели, они пригласили восьмерых добровольцев, которым также было за сорок и прошедших те же тесты. Каждый испытуемый сидел перед монитором компьютера, на котором появлялись одна за другой случайно генерируемые цифры. Задача испытуемого была проста – называть вслух появляющиеся цифры. Выполняя эту задачу, он не мог одновременно подсчитывать время в уме. По завершении теста испытуемый должен был сказать, как долго тест продолжался. Поскольку однократный эксперимент мог показать случайный результат, для верности его провели двадцать раз, причем цифры не повторялись. У пациента результаты каждый раз оказывались хуже, чем у остальных, – ему никак не удавалось верно оценить течение времени.

В результате сканирования мозга обнаружились нарушения в правой лобной доле. Так мы узнаем о следующей зоне мозга, связанной с восприятием времени, – обычно ее соотносят со способностью держать что-либо в уме, точнее, в рабочей памяти. Благодаря этой способности вы, прочитав рецепт, запоминаете список необходимых ингредиентов и направляетесь за ними к буфету. Расположенная прямо за лбом передняя часть лобной доли, она же префронтальная область коры головного мозга, для нас особенно важна.

Связь этой части мозга с оценкой длительности времени подтвердилась в результате недавно сделанного открытия – дети с синдромом Туретта определяют временны'е отрезки длительностью чуть больше секунды лучше, чем их здоровые сверстники[23]. При подавлении тика у такого ребенка задействуется префронтальная область коры головного мозга; исследователи обнаружили, что те дети с синдромом, у которых тик подавляется особенно успешно, выполняют задания, связанные с оценкой длительности времени, лучше всех. Можно предположить, что необходимость задействовать для подавления тика эту область коры мозга дает дополнительные преимущества в плане восприятия времени.

Итак, мы рассмотрели две зоны мозга, связанные с восприятием времени, – мозжечок в нижней задней части мозга, участвующий в оценке очень коротких, миллисекундных, отрезков времени, и переднюю лобную долю, участвующую в оценке секундных отрезков времени. Что же происходит, когда мы оцениваем более крупные отрезки – часы и даже дни, не имея ни часов, ни каких-либо еще подсказок о времени суток?

Самый здоровый сон

Ледник, двигаясь высоко в горах, прокладывает себе путь через горную породу. Интересно, а под землей он действует так же? Таким вопросом задался французский спелеолог Мишель Сифр, задумав в 1962 году экспедицию под землю. Однако в процессе подготовки он заинтересовался другим вопросом, который привел к революционному открытию в совершенно иной области исследований.

Готовясь к экспедиции, спелеолог планировал взять с собой под землю все, что полагается, – палатку, тросы, фонари, запас провизии, – но один предмет решил оставить на поверхности – наручные часы. Вместо того, чтобы делать замеры ледника, он намеревался исследовать свое восприятие проходящего времени. Сифр хотел изучить естественные ритмы человека в отсутствие ориентиров из внешнего мира. До сих пор такие исследования длились всего семь дней: в эпоху холодной войны американские и советские космонавты в условиях изоляции проводили эксперименты, выясняя, смогут ли люди выжить в противорадиационных убежищах после ядерного взрыва. Мишель участвовал в подобном эксперименте – добровольцем он неделю провел на территории авиационной базы в штате Огайо, находясь в тихом темном помещении. Теперь ему хотелось провести испытания гораздо более длительные и в более суровых условиях.

Принимая во внимание юный возраст Мишеля – всего двадцать три года, – власти не хотели давать согласия на столь рискованную экспедицию. Однако молодой спелеолог не сдавался, к тому же, он явно умел убеждать – в пятнадцать лет добился от профессора Французской академии наук разрешения ходить к нему на лекции по геологии. Однако на этот раз Мишель подвергал риску свою жизнь.

Местом своего эксперимента Мишель определил пещеру в пропасти Скарассон. Выбранный им грот находился на большой глубине и не имел прямого выхода на поверхность. Мишелю предстояло спуститься по сорокаметровому S-образному тоннелю – если бы исследователь вдруг пострадал, то эвакуация была бы практически невозможна. Даже самый легкий перелом мог стать для него смертельным. Исследователь намеревался провести в гроте целых два месяца в полнейшем одиночестве. Чтобы освободить чиновников от юридической ответственности за свою жизнь, он был готов подписать любые документы, однако те возразили: моральная ответственность все равно остается на них. Сказали, что он слишком молод, неопытен и к тому же чересчур самонадеян. Несмотря на всю важность экспедиции и тщательные и длительные приготовления Мишеля к ней, некоторые по-прежнему полагали ее не более чем пустой забавой. Мнение о затее Сифра переменилось, когда в клубе «Мартель» он выступил перед группой спелеологов с докладом по своим предыдущим экспедициям. Коллеги убедились в серьезности его намерений и обещали поддержать начинание Мишеля. Однако исследователь также нуждался в финансовой помощи и письменном разрешении. Мишель продолжал обивать пороги высокопоставленных лиц, часами сидел в приемных, и все только для того, чтобы в конце концов услышать, что нужный ему чиновник слишком занят и не может его принять. Казалось, что бюрократические мытарства – куда большее испытание, чем сама экспедиция.

Преодолевая бюрократические препоны, Мишель продолжал обдумывать эксперимент, который собирался поставить на самом себе. По его представлениям, время существует на трех уровнях: биологическом, где время длится в течение многих лет; субъективном, где время порождается мозгом и обусловлено светом и темнотой; объективном, где время определяется формально, при помощи часового механизма. Мишеля интересовали последние два уровня. В условиях довольно жесткого эксперимента на самом себе он собирался проверить, есть ли у человека «внутренние часы», которые, даже при отсутствии подсказок извне, каким-то образом синхронизируются с «внешними». Кроме того, ему хотелось узнать, каким оно будет, это ощущение времени. В свои предыдущие спус ки под землю молодой ученый обнаружил, что время искривляется. Подземный мир был настолько увлекательным, что, поднявшись на поверхность, Мишель всегда удивлялся тому, как много времени прошло.

В конце концов спелеологу удалось собрать нужную сумму и добиться разрешения на спуск. И хотя предполагалось, что в самой пещере Мишель будет совершенно один, в подготовке к экспедиции ему помогала целая команда. За несколько недель до спуска друзья Мишеля из клуба спелеологов поселились вместе с ним в доме его родителей: днем они собирали оборудование и припасы, ночью спали в коридоре. Мишелю тем временем велели отдыхать, набираться сил. Команда погрузила вещи и перевезла их как можно ближе ко входу в пещеру. Когда дорогу занесло снегом, и грузовики уже не могли пройти, друзья соорудили простейший подъемник с тормозной системой – перевозить самый тяжелый груз. Они часами брели по снегу, перетаскивая все необходимое. Сами преодолели непростой спуск и позаботились о том, чтобы у Мишеля, когда он станет спускаться, было все необходимое. Как только подземный лагерь был обустроен, два спелеолога попробовали провести в палатке несколько суток.

Мишель попрощался с матерью. Она в который раз сказала ему, что очень за него переживает. Он в который раз сказал, что ничего плохого не случится. Ночь перед спуском Мишель провел в лагере у пещеры, думая отдохнуть напоследок. Но из-за волнения не сомкнул глаз, задремал лишь под утро и проснулся разбитым. Когда Мишель уже начал подъем ко входу в пещеру, его вдруг скрутил приступ амебной дизентерии. Ничего хорошего такое начало не сулило. И все-таки Мишель настоял на том, чтобы группа все два месяца эксперимента оставалась снаружи. Перед самым спуском он даже взял с них расписку, что в течение первого месяца никто и ни при каких обстоятельствах не попытается к нему спуститься. Наконец Мишель передал друзьям свои наручные часы и вместе с командой начал спуск. Помощники проверили, все ли в порядке с палаткой, кроватью, показали, как менять аккумуляторы, от которых работали лампочка и телефон, взяли пробы льда с ледника и поднялись на поверхность. В пещере эхом отозвалось их прощальное «Au revoir»[24]. Мишель слышал, как они втянули за собой лестницу. Два месяца он провел в совершенном одиночестве. Подтвердилась ли его гипотеза о том, что у человека в мозгу или где-то еще отсчитывают время его «внутренние часы»? Удалось ли ему и под землей определять длительность минуты так же точно, как и на поверхности?

Прежде, чем мы вернемся к Мишелю уже в конце его двухмесячного одиночного заточения, хочу рассказать вам о том, как мы определяем длительность небольших отрезков времени, от нескольких секунд и больше, – временны'х промежутков, которые для Мишеля окажутся такими незначительными, а в исследованиях восприятия времени играют на удивление большую роль. Уоррен Мек, нейробиолог из Дюкского университета в США, изучает поведение людей с искаженным восприятием времени. Изучая когнитивные процессы, сопровождающие восприятие временны'х отрезков – от нескольких секунд до часов, – он обнаружил: в восприятии отрезков длительностью более двух-трех секунд участвуют базальные ганглии в центральной части мозга. До 2001 года никто и не представлял, что этот комплекс подкорковых нейронных узлов отвечает за восприятие времени. Базальные ганглии, расположенные на границе между лобными долями, находятся прямо в середине головного мозга; своей несколько изогнутой формой они напоминают первые слуховые аппараты. Базальные ганглии регулируют двигательную функцию, используя дофамин, передающий нервный импульс в синапсах, они «тормозят» мышцы. Если вы хотите сесть, нужно прекратить всякую мышечную деятельность кроме той, которая позволит вам сесть. Если вы хотите встать, базальные ганглии «отпускают тормоз», и вы плавно, без рывков поднимаетесь. Одновременно «тормозятся» те мышцы, которые удерживали вас в сидячем положении. При нехватке дофамина возникает тремор и резкость, «рваность» движений – как при болезни Паркинсона. Трудно начать двигаться – вы как будто пытаетесь ехать, нажимая одновременно на ручной тормоз. Однако базальные ганглии связаны также и с восприятием временны'х отрезков дольше двух секунд. При болезни Паркинсона клетки, производящие дофамин, разрушаются; чем поражение сильнее, тем больному сложнее оценивать время.

Важную роль в восприятии времени играет вся дофаминергическая система. Если давать человеку галоперидол, часто прописываемый при шизофрении, дофаминовые рецепторы блокируются – человек оценивает проходящее время как меньшее. Если давать стимулирующий метамфетамин, происходит обратное – уровень дофамина в мозгу повышается, и «внутренние часы» начинают спешить – человек определяет отрезки времени как большие. Как бы удивительно это ни звучало, но данный процесс очень похож на тот, что предположительно протекает в моменты, когда человек испытывает страх за свою жизнь.

Эмоциональные моменты

Пока что мы рассмотрели три зоны головного мозга: базальные ганглии, мозжечок и переднюю часть лобной доли. Судя по некоторым их функциям, ясно, что эти три зоны имеют отношение к восприятию времени. Однако существует еще одна зона головного мозга, чью связь со временем иначе как таинственной не назовешь. Психолог Бад Крейг заметил: когда во время сканирования мозга испытуемые выполняют задачи, связанные с подсчетом времени, активизируется еще одна зона, до сих пор остававшаяся без внимания. Она отвечает за ощущения во всем теле. Крейг предположил, что в процессе восприятия времени может участвовать не только мозг, но и другие части тела.[25]

Вот вы лежите ночью в кровати. В комнате так тихо, что вы слышите удары собственного сердца, не прикладывая руку к груди. Десять процентов людей чувствуют биение собственного сердца всегда и при любых условиях, особенно худощавые юноши и стройные девушки – чем человек дороднее, тем сигнал слабее. Способность ощущать физиологические процессы, происходящие в нашем теле, называется осознанием интероцептивных ощущений. Когда я готовила передачу на эту тему, то опросила множество людей, но никто из них такой способностью не обладал. И вот поднимаюсь я как-то по лестнице к себе и прохожу мимо двери соседа снизу – субтильного молодого человека по имени Хэдли. Он уже привык к тому, что когда я готовлю очередную передачу, задаю странные вопросы. Поэтому когда я постучалась к нему и спросила, чувствует ли он биение собственного сердца, Хэдли тут же выдал ритм, пробарабанив его по крышке стола. Сейчас от теории о том, будто мы осознаем течение времени, подсчитывая его по биению собственного сердца, уже отказались, заинтересовавшись в этой связи осознанием интероцептивных ощущений.

Зона мозга, привлекшая внимание Крейга – передняя часть островковой доли. Она дает представление о том, как наше тело себя чувствует, отвечает за наши бессознательные психические реакции, например, отвращение или вызванное влюбленностью волнение, – то есть состояния человека, которые хоть и являются порождениями психики, тесно связаны с физиологией. Все это находит подтверждение в исследованиях осознанной включенности: во время осознанной медитации активизируется зона островковой доли. Мы знаем, что для людей, лишенных способности воспринимать информацию посредством органов чувств, время течет медленно. Может ли интенсивность сигналов, поступающих от разных органов чувств, в том числе осознание интероцептивных ощущений, влиять на возникновение ощущения времени?

Предложенная Крейгом модель интероцептивных ощущений объясняет эксперимент Хогланда с его больной женой, у которой при повышении температуры менялось восприятие времени. Такие ощущения как тепло, зуд, боль, жажда, голод осознаются при участии островковой доли. Крейг предположил, что эта зона головного мозга время от времени сообщает нам об эмоциональном состоянии в определенный момент – представьте себе гирлянду вырезанных из бумаги фигурок, каждая из которых представляет собой то, что Крейг называет эмоциональным моментом. Эта «гирлянда» состоит из множества ваших «я», которые из прошлого двигаются в настоящее и дальше – в будущее. Систему, обозначающую последовательность эмоциональных моментов, можно использовать при подсчете времени. Она же объясняет сильное эмоциональное воздействие на человека музыки. А еще эта система вполне могла бы отсчитывать ритм. Крейг подал блестящую идею: она объясняет также и то, почему для человека, испытывающего страх, время замедляется. Чтобы поспеть за накалом страстей в моменты испуга, последовательность эмоциональных моментов тоже должна ускориться. Соответственно, «внутренние часы» тикают быстрее, тем самым замедляя время.

Становится ясно, что эти зоны головного мозга связаны между собой гораздо теснее, чем казалось раньше. В процессе восприятия времени участвуют целых четыре зоны – вот почему при черепно-мозговой травме нарушения в восприятии времени редко бывают серьезными. Травма одной, даже самой небольшой зоны мозга может целиком изменить человека, расстроить его память, лишить способности говорить, а то и понимать чужую речь, в то время как нарушения восприятия времени, как правило, бывают незначительными и затрагивают восприятие всего лишь одного из временны'х отрезков. А все потому, что единых «внутренних часов» не существует.

Итак, теперь нейробиологи знают, какие именно отделы головного мозга отвечают за наши отношения со временем. Однако загадкой остается то, каким образом это происходит. Может, информация поступает из базальных ганглиев и мозжечка, а потом уже обрабатывается в передней части лобной доли, давая ощущение длительности времени? Или мы ведем счет эмоциональным моментам? Обе версии выглядят правдоподобно. Но вот в чем загвоздка – несмотря на огромный прогресс в нейробиологии, ученым пока не удалось обнаружить «тиканье» этих неуловимых «часов». Существуют самые разные теории о том, как мозг отсчитывает время; расскажу вам о наиболее популярных.

Наиболее спорным моментом во всех теориях является следующий: измеряем ли мы время с помощью памяти, внимания, одних-единственных «часов», целого их набора или ориентируемся на ежедневную активность самого мозга? Каждая теория должна давать убедительный ответ на вопрос: почему наше чувство времени так просто обвести вокруг пальца с помощью нехитрого трюка, речь о котором пойдет дальше.

Одд-болл-эффект

Представьте, что я беру одну за другой семь нот. Все – одинаковые, за исключением той, что посередине: три «до», затем «соль», после – снова три «до». И хотя все ноты одной длительности, вы скажете, что «соль» звучала дольше. То же – со слайдами на экране. Если я покажу вам одну за другой картинки: жираф, жираф, жираф, манго, жираф, жираф, жираф – вы будете настаивать на том, что картинка с манго задержалась на экране дольше. Как будто в тот момент, когда вы на нее смотрели, время чуть-чуть замедлилось. Этот эффект называется одд-болл-эффектом[26]. Типичная ошибка в восприятии времени; мы совершаем ее снова и снова. Ничего такого в этой ошибке, как, впрочем, и в самом тесте, нет, однако она позволяет предположить, как именно работают «часы» в нашей голове.

Одно из таких предположений – существование крошечного часового механизма. Идея заключается в том, что где-то в глубине головного мозга находится водитель ритма, который тикает наподобие метронома, непрерывно отсчитывая время. Он соединен со счетчиком; счетчик запускается в начале определенного временного отрезка и выключается в его конце, сосчитав количество ударов. Существует множество теорий об этом точном механизме. Самая популярная на сегодняшний день – теория скалярного ожидания. Элемент ожидания заключается в следующем: если вам проигрывают две ноты и просят определить, которая из них звучала дольше, ваши «внутренние часы» подсчитывают миллисекунды звучания первой ноты и суммируют их. Затем вы слышите вторую ноту. Если у нее та же длительность, что и у первой, то у вас есть представление о том, как долго она будет длиться. Сравнивая действительную длительность и ожидаемую, вы оцениваете эту вторую ноту – длиннее она или короче. Данная теория объясняет одд-болл-эффект. При виде манго вместо очередного жирафа вы испытываете удивление, а в результате такого эмоционального всплеска ваши «внутренние часы» на некоторое время ускоряются – счетчик отсчитывает больше ударов, создавая впечатление, что картинка с манго задержалась на экране дольше картинок с жирафом. То же самое происходит и с первым предметом из целой серии таких же предметов – его новизна повышает наш эмоциональный фон, пусть и совсем незначительно, а в итоге счетчик «тикает» быстрее, отсчитывая больше ударов. И нам кажется, что первый предмет стоял у нас перед глазами дольше последующих.

Слабые места этой теории выявились в ходе экспериментов, в которых принимали участие люди, обученные различать временны'е интервалы. Когда речь заходит об оценке временно'го отрезка, музыканты оказываются на голову выше всех остальных. Работающий в Стамбуле турецкий психолог Эмре Севинч провел любопытное исследование – он измерял точность восприятия времени у музыкантов с помощью нотных пар. Испытуемых просили прослушать пары нот и сказать, в каких из них промежуток между нотами был самым коротким[27]. На наш взгляд, задание для профессионального музыканта легкое. Так оно и есть, однако Севинч хотел понять, распространяются ли подобные навыки и на другие каналы восприятия. Поэтому во второй части эксперимента по руке музыканта дважды постукивали. Задача испытуемого оставалась все той же: определить, в какой из пар постукиваний промежуток был самым коротким. Ученый пришел к выводу, что навыки в определении времени распространяются и на другие каналы восприятия. Но вот что интересно: если интервал был совсем небольшим, не более 100 миллисекунд, испытуемые без музыкального образования демонстрировали те же способности (вернее, их отсутствие – различить такой интервал непросто), что и испытуемые из числа музыкантов. Можно предположить, что для оценки разных временны'х интервалов мы пользуемся разными «часами». В ходе такого же эксперимента с людьми без музыкального образования было обнаружено следующее: если таких людей тренировать, результаты быстро улучшаются, а новоприобретенные навыки в оценке времени распространяются и на другие органы чувств. Однако справедливо это лишь для определенных временны'х интервалов. Даже если испытуемому после соответствующей тренировки проигрывать ноты с более длительным интервалом между ними, результаты будут мало чем отличаться от тех, кто не прошел специальной подготовки.

Итак, если одни «часы» не в состоянии отвечать за все, значит ли это, что мы обладаем несколькими «часовыми механизмами», каждый из которых настроен на свой временной отрезок? И наш мозг каким-то образом умудряется соединить разрозненные процессы, порождая в нас ощущение времени как неразрывного потока? Нечто аналогичное происходит со зрением: картинка, воспринимаемая обоими глазами по отдельности, преобразуется таким образом, что мы видим ее как одну, а не две, накладывающиеся друг на друга. Такой же процесс происходит, когда мозг разбирается с различными ориентирами времени, образующимися в результате множественных процессов. Некоторые ученые предполагают, что в мозгу существует некое «хранилище песочных часов» – каждые часы отслеживают определенный временной промежуток. Но вернемся к нашему эксперименту. Когда вы слышите начальный тон, в мозгу запускаются определенные процессы: представьте, будто в нескольких перевернутых песочных часах начинает сыпаться песок. При следующем сигнале песок перестает сыпаться. В зависимости от того, в каких часах он пересыпался полностью, определяется длительность временного отрезка. Что же тогда получается: каждый интервал времени требует своих «песочных часов»? И хотя нет никаких предположений о том, где именно это воображаемое «хранилище песочных часов» находится – да и существует ли оно вообще, – нет, мы и без секундомера определяем время довольно точно, а если потренироваться, сможем делать это еще точнее. Обучаясь вождению, мы привыкаем к определенному временному интервалу между сигналами светофора. И приезжая в другую страну неожиданно сталкиваемся с другими временными интервалами. Я хорошо представляю себе, что такое сорок секунд, так как участвую в составлении радиопрограмм, в которых клипы длятся по сорок секунд; врачи-терапевты говорят, что лучше всего определяют временной промежуток в пятьдесят минут – стандартное время, отведенное на одну консультацию. И хотя на некоторых пациентов времени уходит больше, врач привычно чувствует, когда отведенное для приема время подходит к концу.

Возможно, у мозга нет никаких «специализированных часов», он лишь обладает способностью измерять длительность времени, количество звуков, расстояние, площадь или даже объем. Мы на удивление точно судим о тех или иных параметрах, не имея под рукой линейки или, скажем, мерного стакана. Если человек получает травму головы в верхней задней части, там, где линия черепа плавно уходит вниз, ему становится трудно судить не только о расстоянии, но и о положении в пространстве, а также о скорости объектов. В этой зоне, теменной коре, берут начало процессы, результатом которых становится совершаемое движение. Когда младенцы пробуют дотянуться, толкнуть, поднять, сунуть в рот, перелезть, у них развивается именно теменная кора.

Закон Вебера гласит: ошибки в суждении возрастают пропорционально величине оцениваемого свойства. Если, оценивая расстояние в несколько метров, вы ошибаетесь, ошибка всегда будет меньше ошибки при оценивании расстояния в несколько километров. Датский психолог Стин Ларсен предположил, что если то же самое происходит и при оценке времени, когда мы держим в уме определенный временной отрезок, значит, у нас есть понятие о расстоянии, выраженном во времени. Как и в случае с географическими расстояниями, небольшая разница заметна тем менее, чем длительнее временны'е отрезки, которые мы рассматриваем. Закон Вебера применим не только к людям. Он действует при оценке любого свойства: проверяем ли мы способность к сравнению площадей двух цветных картонок у младенца или способность ударять клювом в определенное время, чтобы получить зерно, у голубя. И в том, и в другом случае механизм одинаков. Выходит, ключ к разгадке восприятия времени лежит в способности оценивать различные величины.

Итак, я рассказала вам о некоторых актуальных на сегодняшний день теориях подсчета времени: это теория о «часах» или целом наборе «часов», теория, в основе которой лежат эмоциональные моменты, и довольно простая теория об оценивании величин. А разобраться в том, какая из них правдоподобнее, нам поможет число три.

Магия числа «три»

Вообще число «три» часто всплывает при исследованиях проблем восприятия времени. В устной речи используется трехсекундная ритмическая структура, поэты часто пишут стихотворения с трехсекундной длительностью строк[28]. Временной интервал в три секунды кажется нам наиболее привлекательным. Он встречается повсюду: в качестве короткой музыкальной заставки между радиопередачами, в качестве раздражающих звуков запуска программы в компьютере. Этнолог Маргрет Шлейдт проводила исследования в четырех различных группах: европейцы, бушмены, тробрианцы (папуасы) и индейцы яномами. Она снимала их повседневную жизнь на видеокамеру и затем делала хронометраж, отмечая, сколько времени человек тратит на самые разные движения – начиная с головы и кончая ногами[29]. Оказалось, во всех четырех культурах рукопожатие длилось… – наверняка вы уже догадались – …три секунды. Как будто существует негласное правило о том, как долго следует пожимать руку. Если рукопожатие длится меньше или больше, вы слегка настораживаетесь.

Число «три» часто фигурирует и в экспериментах на длительность «мгновения». В одиннадцатой книге своей «Исповеди» Аврелий Августин сказал, что прошлое и будущее – умозрительные конструкции, которые мы можем видеть лишь через «окно настоящего». На протяжении столетий исследователи пытались определить длительность «мгновения». В 1864 году русский биолог Карл Бэр предположил, что у разных животных своя длительность «мгновения». «Мгновение» он определил как наибольшую длительность, которая все еще воспринимается как единичный момент времени. Час – величина слишком большая, как, впрочем, и минута. Многие исследователи сочли, что «момент» – это временной отрезок, который ощущается как отрезок чуть больше секунды, и только физик Эрнст Мах в 1865 году определил максимум момента – 40 миллисекунд.[30]

Результаты недавних исследований позволяют предположить, что длительность мгновения лежит в промежутке между двумя и тремя секундами – это соответствует положению вещей не только в поэзии, но и в музыке, речи, движениях. Мы делим нашу деятельность на отрезки в две-три секунды. У детей с синдромом аутизма иногда возникают трудности с восприятием времени; если пропеть таким детям музыкальную ноту и попросить их повторить ее с такой же длительностью, они практически всегда укладываются в три секунды, несмотря на то, что нота могла звучать и одну секунду, и пять.

Из многочисленных классических трудов по рабочей памяти известно, что три секунды – как раз тот самый временной отрезок, в течение которого мы удерживаем информацию в памяти, не записывая ее и не запоминая намеренно. Если вам называют номер телефона, вы способны тут же его набрать – будто считываете из собственной памяти. Но стоит вам отвлечься или задержаться более чем на три секунды (достаточно, например, нажать кнопку сброса на телефоне), вспомнить номер будет гораздо труднее. Как будто каждые три секунды мозг интересуется: «Ну, что у нас новенького?»

Когда речь заходит о том, как мозг отмеривает время, нас особенно интересует один вопрос: как «часы» или набор «часов» у нас в голове справляются с разными временны'ми интервалами? Может ли один и тот же «механизм» в мозгу отсчитать пять минут и сто миллисекунд, или же потребуются два совершенно разных «механизма»? Если для разных временны'х отрезков существуют разные «часы», каковы границы этих отрезков? Как раз тут наши три секунды и появляются. Экспериментальным путем ученые доказали, что наиболее четко воспринимаются временны'е отрезки между 3,2 и 4,6 секундами.[31]

В начале этой главы мы говорили о том, что в восприятии времени задействовано на удивление много зон головного мозга. Возможно, это объясняется тем, что мы сталкиваемся с огромным количеством временных отрезков. Не стоит думать, будто ощущения от двух щелчков зубчатого колеса Савара будут измерены нами точно так же, как ощущения от двух щелчков зубов Мишеля, замерзающего по ночам в кромешной тьме ледяной пещеры. Немецкий психолог Эрнст Пёппель предположил существование двух разных механизмов: один отслеживает короткие временны'е отрезки, другой – длинные. Другие ученые допускают существование целого ряда механизмов, настроенных на восприятие разных временны'х отрезков, причем иногда они могут частично перекрывать друг друга. В моем воображении тут же возникает отдел в новостном издании, где на стене висят в ряд часы, настроенные на разные часовые пояса. Но если так оно и есть, почему один и тот же временной отрезок кажется нам длиннее, если задействован наш слух, и короче – если задействовано наше зрение? Неужели на каждый способ восприятия приходится свой набор «часов»?

Возможно, разные зоны мозга измеряют временные' интервалы с помощью определенных инструментов.

Благодаря исследованиям эмоций мы знаем, что настоящий мозг устроен не как аккуратный френологический муляж, расчерченный на сектора, отведенные разным эмоциям. В переживании каждой эмоции задействуется несколько различных мозговых систем. Может, это верно и в случае с оцениванием длительности времени? Может, мозг, определяя продолжительность разных временны'х отрезков, использует различные сочетания зон?

Вероятно, сама идея «часов» или нескольких «часовых механизмов» слишком сложна. Существует другая теория, в основе которой лежит сосредоточение. Когда вы увлечены, например, чтением, время пролетает незаметно. Чем труднее порученное вам задание, тем короче вам кажется временной промежуток, отведенный на его выполнение. Если вам дать список слов и попросить выбрать те, которые начинаются с буквы «е», а также те, что обозначают животных, для выполнения обоих заданий потребуются два разных навыка и гораздо бо'льшая степень концентрации, чем для выполнения каждого из них по отдельности. Выходит, чем больше заданий, тем быстрее проходит время. Теория «ворот внимания» – пример как раз такого рода идеи[32]. Суть ее в том, что в мозгу находится водитель ритма, который выдает бесконечную серию ритмов, и «ворота», с помощью которых мозг подсчитывает каждый проходящий через них же сигнал, словно пастух, считающий овец на входе в загон. Если вы испытываете беспокойство, ритм учащается – через «ворота» проходит большее количество сигналов за определенный промежуток времени, вызывая ощущение, будто времени прошло больше, нежели на самом деле. Иными словами, время как будто замедляется. Если вы особенно внимательно следите за временем – например, стоите в очереди или принимаете участие в эксперименте, перед которым вас попросили определить временной отрезок, – через «ворота» в вашем мозгу также проходит больше сигналов, и вам кажется, что время течет медленнее. Данная теория объясняет, почему во время приступов депрессии время для больного замедляется. Когда человек уходит в себя (или медитирует), его внимание направлено внутрь – отмечается каждый сигнал, и кажется, что время замедляется.

Объяснение вполне логичное. Но почему время ускоряет бег, когда вы чем-то заняты? Можно предположить, что мозг распределяет свои ресурсы между концентрацией на текущем событии и восприятием того временного отрезка, в течение которого оно длится. Поэтому когда ваше внимание чем-то поглощено, время остается, что называется, без внимания. Данная идея лежит в основе гипотезы о разделении времени или распределении ресурса внимания. И неважно, в каком виде «часы» существуют – это может быть ритмоводитель, набор «песочных часов», измеритель частоты нервных импульсов в мозгу… Важно лишь то, что если ваше внимание переключается, работа измеряющего механизма прерывается. Как только вы даете человеку еще одно задание, ход минут ускоряется – если за кастрюлей на огне наблюдать, вода в ней никак не закипает, но стоит отойти, чтобы проверить электронную почту, как вода уже бурлит, переливаясь через край. Согласно теории «ворот внимания», чем более вы погружены в задачу тем менее обращаете внимание на время – сигналы замедляются, проходя через «ворота» в меньшем количестве, и вам кажется, что времени проходит меньше, чем на самом деле[33]. Эта модель хороша еще и своей гибкостью: она учитывает также и влияние эмоций, а мы уже выяснили, что восприятие времени тесно связано с эмоциями.

На пути к обрыву с завязанными глазами

Джонас Лангер, психолог из Университета Кларка, штат Иллинойс, придумал следующее: он соорудил платформу на колесах, на которую вставал человек с завязанными глазами. Испытуемый медленно ехал на ней к краю ничем не огражденного лестничного пролета, находившегося на высоте нескольких этажей. Лангер хотел выяснить, в каком случае время для испытуемого ускорится: когда тот поедет на платформе к обрыву или от него? Эксперимент проводился в 1960-е годы, когда планка этических норм в экспериментальной науке была снижена – никто и не подумал Лангера остановить. Посмотрите на иллюстрацию – у платформы есть поручни по бокам, но спереди она ничем не огорожена. Испытуемый приводил в движение и останавливал платформу нажатием кнопки, а Лангер с коллегами, находясь позади, направляли ее. Испытуемые с завязанными глазами выдвигались к обрыву с двух стартовых позиций: «менее опасная» – в 6 м от обрыва – и «очень опасная» – в 4,5 м от обрыва. Они должны были жать на кнопку в течение пяти секунд, не считая про себя. Учитывая скорость движения платформы, 5 км/ч, и расстояние от отправной точки в 4,5 м, за пять секунд она оказывалась менее чем в 20 см от обрыва. Примечательно, что в эксперименте согласились участвовать восемь мужчин и восемь женщин. И это даже после того, как они увидели край лестничного пролета и узнали, что глаза у них будут завязаны. На платформе испытуемый должен был стоять определенным образом – у самого ее края, отодвигаться не разрешалось.

Рис. 1. Схематическое изображение платформы.

Полученные Лангером результаты оказались вполне предсказуемыми: перед лицом опасности испытуемые жали на кнопку, удерживая ее меньше оговоренного времени. Лангер объяснил это тем, что для испытывающего страх человека время замедлялось – 5 секунд для него пролетали за 3,6 секунд[34]. Из предыдущей главы, а также из личного опыта мы знаем: страх действительно вызывает замедленное течение времени. Однако этот эксперимент – совсем другое дело. Если у вас закрыты глаза, но вы знаете, что двигаетесь к обрыву, разумнее всего будет действовать с наименьшим риском, остановив платформу чуть раньше. Если бы испытуемые двигались шесть секунд вместо пяти, а экспериментатор не успел бы нажать на кнопку «стоп», они доехали бы до края лестничного пролета и свалились.

С другой стороны, с тех пор было проведено немало лабораторных исследований, и мы знаем: испытываемые эмоции действительно меняют восприятие времени. Но время замедляет не только страх – достаточно посмотреть на снимки искалеченных тел или прослушать запись с женскими рыданиями[35]. Сталкиваясь с чем-то тревожным, тело и ум готовятся к борьбе или бегству – «часы» ускоряются, больше сигналов накапливается: получается, что время будто бы замедляет свой ход.

Как мы уже убедились, течение времени оценивается двояко: проспективно и ретроспективно. Когда вы оцениваете время проспективно, легко заметить, что на оценку влияют и внимание, и эмоции. В момент ретроспективной оценки вы пытаетесь угадать, как долго событие длилось, при этом на ваше решение влияет третий фактор – память. Эта разница между проспективным и ретроспективным подсчетом времени имеет большое значение – благодаря ей раскрываются многие загадки времени. Она порождает феномен, который я назвала «парадокс отпуска». Он заключается в том, что во время отпуска нам кажется, будто время летит очень быстро, однако потом, оглядываясь назад, мы чувствуем, будто находились в отъезде целую вечность. Мы еще поговорим об этом парадоксе подробнее – в главе четвертой.

Совершенно очевидно, что память тесно связана с восприятием времени, однако до сих пор не утихают споры о том, существует ли отдельная рабочая память, которая занимается исключительно временем. Есть ли специальный буфер рабочей памяти, благодаря которому информация на короткое время задерживается в нашем уме – точно так же, как номер телефона остается у нас в памяти ровно столько, сколько необходимо для его набора? Возможно ли, что в то время как ритмоводитель считает миллисекунды, более длительные временны'е интервалы подконтрольны сложным процессам памяти? В результате экспериментов с участием больных амнезией родилось предположение, что при восприятии времени задействуются также и некоторые проводящие пути нервной системы, имеющие отношение к созданию или воспроизведению определенных типов памяти. В пользу предположения о связи между памятью и восприятием времени говорит еще и тот факт, что транквилизатор валиум ухудшает и работу памяти, и способность оценивать время.

Подводя итог, можно сказать, что в мозгу у нас существуют в том или ином виде «часы», которые отсчитывают время и на ход которых влияют три основных фактора: внимание, эмоции, память. Возможно, это одни-единственные «часы», а может, и целый набор «часовых механизмов». Проблема лишь в том, что до сих пор никто эти «часы» так и не обнаружил.

Мозг в измерениях времени опирается на самого себя?

Но может, никаких «часов», никаких особых сигналов для измерения времени нет? Что, если мозг опирается на свою же активность, снимая показания времени с нейронных сетей, которые постоянно осуществляют подсчеты всего и вся: от цвета до звука. Согласно этой теории, нет такой зоны мозга, которая целенаправленно отслеживала бы время, нет специального механизма для подсчета времени. Заключения о времени выводятся на основании деятельности нейронных цепей, выполняющих совсем другие задачи, например, они участвуют в обработке пространственной информации или распознавании лица человека. Некоторые нейробиологи склонны размышлять в этом направлении, пытаясь представить, каким образом происходят подобные процессы. Нейроны постоянно порождают сигналы, которые вполне могут быть использованы для оценивания времени, но не похоже, чтобы у мозга был механизм для их подсчета.

Существует и альтернативная теория, согласно которой небольшие интервалы времени мы измеряем с помощью колебаний в мозгу. Эти колебания – альфа-ритмы, которые можно увидеть на ЭЭГ – отличаются малой длиной и вполне могли бы выполнять роль «часового механизма». Теория подкрепляется любопытными ощущениями пациентов, которых оперировали под общим наркозом. Известно, что под действием наркоза нейроны «замолкают»; любой, кто перенес операцию, расскажет вам, что в момент пробуждения после анестезии ему казалось, будто время в течение операции словно стояло на месте. Сон под наркозом сильно отличается от обычного сна. И если предположить, что мозг отслеживает течение времени через частоту нервных импульсов, становится ясно, в чем различие. Однако у этой теории имеется и слабое место. Колебания длятся 30 миллисекунд, а значит, мозг отсчитывает время интервалами в те же 30 миллисекунд. И, тем не менее, мы способны вычислить продолжительность временно'го отрезка, который вовсе не кратен 30 миллисекундам.

Французский нейробиолог Виржини ван Вассенхов полагает, что в отсчитывании времени способна участвовать любая группа нейронов. Их активность никогда не прерывается, однако мы должны обратиться к мозгу с запросом (например, сравнить длительность звучания двух музыкальных нот) – только в этом случае мы получим необходимые сведения. Немного похоже на подсчет количества людей в комнате – обычно мы не придаем этой входящей в наш мозг информации значения, однако если нас спросят, ответим. Итак, время в прямом смысле, хотя и не всегда точно, «прозрачно для сознания».[36]

В своей лос-анджелесской лаборатории нейробиолог Дин Буономано, опираясь на электрофизиологические, вычислительные и психофизические методы, пытается выяснить, как мозг определяет ход времени. Зайдя на его сайт, вы можете проверить собственные способности к восприятию мельчайших временных промежутков[37]. На сайте проигрываются две пары звуков, промежуток между которыми составляет всего несколько миллисекунд; вы должны определить, в какой паре промежуток короче – собственно, задание мало чем отличается от того, которое давал музыкантам стамбульский ученый. Буономано нашел объяснение феномену, о котором я говорила: люди могут улучшить свои способности путем тренировки, однако когда они переходят к другому временно'му отрезку, их отбрасывает на прежние позиции. Приобретенные навыки могут распространяться на другие способы восприятия, но не на другие временны'е интервалы. Буономано считает, что мозг воспринимает звуки как своего рода рябь на поверхности воды от брошенного в пруд камешка. После того, как камешек утонул, рябь еще какое-то время сохраняется, становясь своеобразной «памятью» недавнего события. Когда в воду падает другой камешек, рябь от него испытывает воздействие ряби от первого камешка – на воде на мгновение остается «запись» обоих событий. То же самое происходит и в мозгу. Первый музыкальный тон активизирует определенные нейроны. Тут же следует второй тон, и, поскольку нейроны уже пребывают в возбужденном состоянии, их отклик получается несколько иным. Как будто «рябь» от первого тона образует новый контекст для последующего. В задании на прослушивание звуков мозг сравнивает модели активности, вызванные первой парой звуков, с моделями активности, вызванными второй, и на основе разницы между этими моделями оценивает, в какой паре промежуток между звуками короче. Так что никакого специального «часового механизма» нам не надо, поскольку ход времени определяется благодаря моделям активности самого мозга. Буономано назвал это сетью, зависящей от состояния. Тест на его сайте выглядит простым, но с первой попытки я набрала лишь 23 очка из 30 – результат не слишком-то выдающийся, если учесть, что 15 очков можно набрать, просто-напросто гадая вслепую. К счастью, в жизни нам не приходится выполнять подобные задания, хотя распознавание интервалов в несколько миллисекунд крайне важно для воспроизведения и понимания речи, и навыки определения таких временны'х отрезков могут здорово улучшить лингвистические способности. Сейчас ученые пытаются выяснить, приводят ли сбои в механизме ощущения времени к таким нарушениям, как дислексия. Это может объяснить и на первый взгляд странное восприятие времени у людей вроде Элинор, которая везде и всюду опаздывает, потому что не может точно определить, сколько времени прошло. Что, если умение хорошо писать и читать обусловлено точно рассчитанными по времени движениями ручкой по бумаге или чтением слогов?[38]

Эксперимент с тремя звуками подтверждает идею о том, что нам не нужен специальный централизованный механизм для измерения времени – мы отмериваем время, исходя из активности нейронов, которые в это время заняты совсем другими делами. Добровольцам проигрывали три звука, предлагая оценить временной интервал между вторым и третьим, игнорируя первый. Если мозг обладает собственным «секундомером», такое задание не составит для него труда – после первого звука нужно всего-навсего обнулить показания перед оценкой длительности интервала между вторым и третьим звуками. Но события развиваются иначе. Первый тон сбивает испытуемых с толку, не позволяя адекватно воспринять второй и третий. Это позволяет сделать следующий вывод: время оценивается посредством нейронной активности, вовсе не предназначенной исключительно для такой цели. Именно поэтому введение в эксперимент дополнительных звуков приводит к сбою системы. Выходит, система эта далека от совершенства. Но ее плюс в том, что она отличается гибкостью. Теоретически система способна отмеривать время любого события, независимо от того, какими органами оно воспринимается. И вот что важно: первый звук не отвлекает, если по высоте отличается от последующих двух. Это наводит на мысль: что, если при оценивании времени звучания разных нот используются разные группы нейронов?

У все того же Дэвида Иглмена, который сбрасывал испытуемых с высотных зданий, возникла другая идея. Она, как и теория Буономано, опирается на предположение, что наши мозговые клетки обладают врожденной способностью воспринимать время. Когда вы смотрите на картинку, нейроны в вашем головном мозге затрачивают определенное количество энергии, чтобы распознать ее. Вспомните о задании с жирафами и манго: испытуемым показывали серию одинаковых картинок с жирафами, а в середине неожиданно появлялось изображение манго. Испытуемые утверждали, что манго им показывали дольше, чем любого жирафа. Когда испытуемый видел картинку с жирафом впервые, его нейроны затрачивали на обработку изображения определенное количество энергии. Но при повторном появлении жирафа нейронам уже не требовалось расходовать на обработку столько же энергии. Идея Иглмена заключалась в следующем: наше ощущение длительности времени основывается на количестве затраченной нейронами энергии. Испытуемому казалось, что первую картинку с жирафом ему показывали дольше – на ее восприятие ушло больше энергии, чем на последующие, ведь мозг затрачивал на них меньше энергии. И вдруг у него перед глазами возникала картинка с манго. Благодаря своей новизне она требовала большего количества энергии на обработку, поэтому испытуемому казалось, что он видит ее дольше. Итак, идея Иглмена подтвердилась опытным путем: частота нервных импульсов повышается при показе испытуемому новой картинки и понижается при повторном показе одного и того же изображения. Так ли происходит оценка длительности времени – еще неизвестно, однако идея вполне правдоподобная. Мы уже знаем, что в восприятии времени фактор новизны играет свою роль, причем это касается и длительных периодов времени. Вы приезжаете в город, где никогда не были, и идете от гостиницы до ресторана пешком. На обработку всех новых образов и звуков, которые встречаются вам по пути, у нейронов уходит значительное количество энергии – у вас возникает ощущение, что прогулка заняла приличное время. Однако та же прогулка в обратном направлении, когда маршрут вам уже известен, покажется короче.

Предположение, что сама нейронная активность служит измерителем времени, может объяснить проблемы восприятия времени, которые возникают у больных шизофренией. В отличие от слуховых галлюцинаций и бреда, эти симптомы менее известны, однако некоторые больные шизофренией жалуются на то, что больше не в состоянии воспринимать настоящее и в то же время вспоминать прошлое, размышлять о будущем. Философ Эдмунд Гуссерль считал, что способность держать в уме все три временны'е категории крайне важна для сознания, она утверждает нас в реальности бытия. При шизофрении данная способность может быть нарушена – больным время кажется нереальным. Им трудно исключить неоднородный предмет из ряда однородных, сложно заметить мигающую лампочку. Реакция их нейронов такова, что все для них внове, они все видят впервые. У обычного человека, которому показывают одного жирафа за другим, нейронная активность понижается, но у больных шизофрений ничего подобного не происходит.[39]

Мы можем определить временны'е рамки любого движения: от колебания маятника в часах до захлопывания дверцы машины, чтобы та не прищемила нам пальцы. Мы даем сотни таких оценок на дню, сами того не замечая. Однако только представьте, насколько усложнится наша жизнь, если оценивающий механизм даст сбой. Прибавьте к этому еще и тревожные мысли. Вообразите, что вы потеряли всякую связь с временно'й реальностью и не в состоянии выстроить мысли в хронологической последовательности, путая воспоминания о прошлом, мечты о будущем и реальность, которая «здесь и сейчас». Неудивительно, что психотический эпизод страшно сбивает с толку. Философ и нейробиолог Дэн Ллойд высказывает довольно смелое предположение: нарушения в восприятии времени могут служить причиной проявления целого ряда симптомов, характерных для шизофрении. И предположение это не безосновательно. Я уже упоминала о влиянии на восприятие времени дофамина, а также о дофаминовой гипотезе, согласно которой в возникновении шизофрении участвует этот нейротрансмиттер. Возможно, дофамин действительно запускает «часы» в мозгу, устанавливая ритм сигналов, и некоторые симптомы при шизофрении могут быть проявлением сбоя этих «часов».

Теория Иглмена также объясняет иллюзию с часами, которые якобы останавливаются. Первый интервал движения секундной стрелки кажется более длительным, потому что мозг обрабатывает информацию о движении впервые. Зато потом частота нервных импульсов и объем затрачиваемой при этом энергии понижается – изменяется и восприятие времени, за которое секундная стрелка проходит одно деление. То же – с ярким светом, который на мгновение включают: кажется, что яркая лампочка горит дольше, чем лампочка тусклая. Временной интервал, заполненный сложным музыкальным произведением, кажется длиннее, чем точно такой же интервал с музыкой попроще. Может, это происходит потому, что мы оцениваем длительность временны'х отрезков по количеству затраченной в момент восприятия событий энергии?

Итак, вы познакомились с самыми разными теориями. Лично я, исходя из полученных современной наукой данных, считаю: сигналы в нашем мозгу, помимо выполнения своих основных функций, еще и отмеривают время. Неважно, в какой форме эти сигналы существуют – в виде «ряби» или «порций» энергии, – важно, что они ускоряются. И это ускорение – мы говорили о нем, приводя в пример устремляющихся в ворота загона овец, – создает впечатление растягивающегося времени. Так же, как и крайняя степень тревоги – пока Чак Берри отчаянно борется за свою жизнь, сигналы ускоряются, а время замедляется. В оценке длительности времени участвует дофамин, а также четыре зоны мозга – мозжечок, базальные ганглии, передняя часть лобной доли и передняя часть островковой доли, – которые задействуются в зависимости от длительности оцениваемого временно'го интервала.

Возвращаясь к основной теме книги, подведем итог: у каждого из нас свое восприятие времени, основанное на нейронной активности головного мозга и физиологических реакциях тела. Такая трактовка времени – как результата химических реакций, возникающего благодаря нейронной активности с участием дофамина, – может показаться слишком упрощенной. Но не стоит сбрасывать со счетов наше субъективное ощущение времени. Для Чака Берри, Алана Джонстона или даже мерзнущего в ледяной пещере Мишеля Сифра сигналы нейронов не имели никакого значения – значение имело их собственное восприятие времени. И как раз эта сфера нам подвластна. Оказывается, в области восприятия времени мы весьма одарены. Мы можем мысленно перенестись вперед или назад во времени. Можем представить себе в будущем события, свидетелями которых никогда не были, можем выстроить события в хронологической последовательности, распознать в музыке ритм, говорить, поймать мяч, догнать уходящий поезд, перейти дорогу. И все это – без осознанного контроля за теми процессами, которые протекают в головном мозге.

И все же реальность, которую мы творим – вещь довольно хрупкая. Той же Элинор непросто отслеживать время без часов. Но насколько ее жизнь усложнится, если она очутится в помещении, куда дневной свет не проникает, если ей не у кого будет спросить, который час?

Операция «Время»

Два месяца, или 1500 часов, длилось одиночество Мишеля Сифра в подземной ледяной пещере Французских Альп; в течение всего этого времени он понятия не имел, день наверху или ночь. Мишель позволил своему организму самому решать, когда отдыхать, и ложился спать при первых признаках усталости; потом он рассказывал, что это был самый здоровый в его жизни сон. За еду он принимался, когда испытывал чувство голода. Правда, вскоре аппетит пропал. Благодаря низкой температуре продукты в пещере сохраняли свежесть дольше, чем на поверхности, однако повар из Мишеля был никудышный – его попытки приготовить рисовый пудинг окончились полным провалом. Чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту, ему пришлось открыть банку консервированных ананасов. В конце концов самыми приемлемыми продуктами оказались сыр и хлеб. Мишель каждый день читал, вел дневниковые записи, снимал показания электродов, прикрепленных к голове и груди. И хотя эксперимент, о котором Мишель так долго мечтал, протекал без сучка без задоринки, день ото дня Сифр все более падал духом. В пещере было сыро и промозгло. Матрас, на котором Мишель спал, был сделан из толстой губки, но лежал на ледяном полу, и при температуре ниже точки замерзания постоянно оставался влажным. Мишель вечно ходил с мокрыми ногами. Одежда не успевала высохнуть за ночь – приходилось натягивать ее сырой, дрожа от холода. Мишель много часов кряду проводил в сидячем положении, и в конце концов у него начала болеть спина. Однако болеутоляющее он решил не принимать, чтобы лекарство не повлияло на ежедневно снимаемые показания.

Мишель поймал себя на том, что часами его ум занят совсем другой категорией времени – будущим. Он пытался придумать себе развлечение – вместо метания колец в цель бросал кубики сахара в сковороду с кипящей водой. Он взял с собой проигрыватель, чтобы скрасить одиночество, но ни Бетховену, ни Марио Ланца не удалось развеселить Мишеля. «Симфонии, когда-то меня очаровывавшие, теперь слышались сплошной какофонией. А популярные песни известных шансонье нагоняли еще бо'льшую тоску». Мишелю было до того одиноко, что единственные дневниковые записи, где присутствуют положительные эмоции, касаются паука – Мишель поймал его и держал в коробке' в качестве домашнего питомца. Он писал о том, что часто с ним разговаривает, кормит и поит.

Однако несмотря на промозглость и надоевший до чертиков желтый цвет тента, Мишель до того привык к своему временному жилищу, что начал проводить в кровати все больше и больше времени, выбираясь из палатки только в случае крайней необходимости. Когда же он должен был выйти, чтобы записать показания измерений, его согревала мысль о том, что в отдалении светлым пятном посреди стылой темноты маячит его уютная палатка. Вскоре Мишель перестал поддерживать в пещере чистоту и порядок – мусор скапливался прямо у входа в палатку. Благодаря холоду остатки пищи долго не разлагались, однако Мишель заметил на яблочном огрызке плесень. Обрадовавшись возможности поставить эксперимент, Мишель оставил в углу пещеры несколько огрызков, чтобы участники экспедиции, намеченной на будущий год, проверили, насколько быстро плесень вырастет.

В условиях отсутствия дневного света Мишель невольно начал щуриться, становилось все сложнее отличать зеленый от синего. Клаустрофобией он не страдал, но к концу пребывания под землей у него все чаще возникали приступы головокружения; потом уже врачи подтвердили: организм вступил в начальную фазу так называемой «спячки», когда физиологические процессы замедляются.

В течение всего эксперимента двое членов группы круглые сутки – и в полуденный зной, и в полуночный холод – дежурили у входа в пещеру. Им запрещалось связываться с Мишелем, чтобы тот не догадался о текущем времени суток. Из пещеры на поверхность был протянут телефонный провод – Мишель звонил дежурным всякий раз, как просыпался, принимал пищу или укладывался спать. Те записывали точное время звонка, однако Мишелю его не сообщали. Уже на второе утро эксперимента Мишель запоздал на два часа. За неделю разрыв между его временем и реальным составил два дня. Через десять дней Мишель днем спал, а ночью бодрствовал; он даже записал в своем дневнике, что у откликнувшихся наверху голос был необычайно бодрым – можно подумать, на поверхности самый разгар дня. Хотя на деле он разбудил дежурных своим звонком посреди ночи.

Во время каждого звонка Мишель измерял свой пульс, а также считал от 1 до 120 со скоростью одной цифры в секунду. И вот тут произошло удивительное. Мишелю казалось, что он считал в течение двух минут, как и следовало, однако его коллеги с секундомером отметили, что счет продолжался пять минут. Жизнь без четких ориентиров в виде смены дня и ночи сбила его «внутренние часы». Мишель потерял способность точно чувствовать ход часов и минут, он не мог даже определить, как долго говорил по телефону. Поначалу для отмеривания коротких промежутков времени Мишель проигрывал своего любимого Марио Ланца, но вскоре «начало и конец пластинки перепутались, слились в один поток… Время для меня уже ничего не значило. Я отстранился от него, начал жить вне времени»[40] Время стало для Мишеля тем, что он больше не мог оценивать, что казалось ему странным. Он, вне всяких сомнений, тяготился скукой, страдал от одиночества, но хотя дни казались бесконечно долгими, оглядываясь назад, Мишель готов был поклясться, что день длился гораздо меньше, чем на самом деле. Это – известный парадокс времени. И все-таки время летело гораздо быстрее, чем Мишель себе представлял. Он растягивал запасы сыра, чтобы хватило на два месяца, но ощущение времени его здорово подвело – нужды так себя ограничивать совершенно не было.

В определенный момент у Мишеля возникли подозрения, что он неправильно определяет дни, что он на несколько дней забежал вперед, в то время как на деле он, наоборот, запаздывал. И весть о том, что наступило 14 сентября, и эксперимент закончился, грянула как гром среди ясного неба. Ведь по его подсчетам оставалось еще двадцать пять дней. Любопытно, что известие о скором выходе на поверхность ничуть его не обрадовало. Он пребывал в замешательстве: оказывается, он потерял связь с реальностью, потерял целых двадцать пять дней. Куда же они подевались? Мишель чувствовал, будто его обокрали, лишив памяти.

Затем время исказилось снова: хотя по подсчетам Мишеля ему оставалось провести в пещере еще около месяца, он, едва узнав о том, что группа уже спускается, начал томиться от невыносимо долго тянувшихся часов ожидания. До появления группы оставались считанные минуты, но Мишель не понимал, почему они так медлят. Еще до начала эксперимента они договорились, что после прибытия группы Мишель проведет в пещере еще сутки – приготовит все к подъему. Однако теперь он испытывал страшное нетерпение. А еще – страх. Мишель боялся, что проведя под землей так долго и выжив, в последнюю минуту вдруг умрет. Малейший звук – удар сорвавшегося камешка или легкий треск ледяной массы – отзывался дрожью во всем теле. С прибытием группы он немного успокоился. Членов команды неприятно поразила яма, уровень мусора в которой доходил до пояса, но они рады были тому, что с Мишелем все в порядке. Подъем на поверхность Мишель оттягивал до последнего момента. Он знал, что там, наверху, собралась толпа репортеров, ждущих его триумфального появления, однако продолжал собирать образцы пород, пока коллеги не заявили ему со всей решительностью, что пора подниматься.

Подъем оказался непростым. Мишель слишком ослаб – пришлось закрепить на нем подвесную систему от парашюта и тащить вверх с помощью лебедки. Когда Мишель сам выбирался через лаз у поверхности, он потерял сознание. Глаза Мишеля успели отвыкнуть от дневного света – пришлось их прикрыть. Мишель снова потерял сознание, и его быстро понесли к вертолету. Однако подруга Мишеля, Анна-Мари, успела поднести к его носу букетик фиалок. Их аромат глубоко врезался в память Мишеля – это был первый приятный запах после двух месяцев подземного заточения.

Конечно, появлялись заявления, что эксперимент был не более чем саморекламой, что сам факт телефонной связи перечеркивает идею изолированности. Однако большинство сошлись на том, что двадцатитрехлетний Мишель положил начало хронобиологии – науке, изучающей периодические процессы, протекающие в живых организмах. Его эксперименты впервые выявили существование «внутренних часов», которые способны действовать независимо от света и темноты. До экспериментов Мишеля Сифра никто не знал, как протекают физиологические ритмы; благодаря анализу его циклов сна и бодрствования стало ясно, что, независимо от времени суток, периоды сна и активности в сумме всегда дают 24 часа 31 минуту. Расположение этих «часов» удалось определить точно – это гипоталамус, а точнее, его часть – супрахиазматическое ядро. В ядре функционируют внутренние водители ритма, которые при воздействии дневного света синхронизируются с 24-часовым циклом «день-ночь»[41]. Поскольку в пещере дневного света не было, организм Мишеля начал работать, что называется, в автономном режиме, каждый день рассинхронизируясь на 31 минуту. В конце концов временной разрыв настолько увеличился, что Мишель спал не ночью, а днем, хотя во всем остальном организм придерживался регулярности.

Совсем другое дело – мозг Мишеля. Восприятие времени в период его пребывания в пещере до того исказилось, что каждый час казался Мишелю в три раза короче обычного. И это несмотря на испытываемые им скуку и одиночество. Он мог бодрствовать весь день и вечер, а ему казалось, будто прошло всего несколько часов. Тот разрыв между временем объективным и субъективным, который наблюдался у больной жены Хогланда, у Мишеля Сифра принял куда больший размах. С одной стороны, течение времени ускорилось – эксперимент закончился гораздо раньше, чем Мишель предполагал. С другой стороны, ход «внутренних часов» Мишеля замедлился – время для него тянулось бесконечно долго.

После описанной выше экспедиции, состоявшейся в 1962 году, Мишель в течение сорока лет изучал проблемы восприятия времени. В своих экспериментах он охотнее использовал пещеры, нежели лабораторные звуконепроницаемые камеры – некоторых пещеры настолько влекут исследователей, что они готовы проводить в них месяцы, в то время как лабораторные камеры никого не вдохновляют. Поначалу исследования Мишеля финансировало Министерство обороны, ожидая, что благодаря полученным результатам удастся научить подводников спать раз в двое суток. Но по окончании холодной войны финансирование значительно сократилось; сейчас Мишель надеется, что данная область исследований заинтересует математиков и физиологов. Самому Мишелю перевалило за семьдесят, но пещеры его по-прежнему занимают. Наступление третьего тысячелетия он, само собой, встретил под землей, захватив с собой, как истинный француз, шампанское и фуа-гра. Он спустился за несколько дней до знаменательного события, и потому чувство времени его подвело – наступление XXI века он отметил тремя с половиной днями позже.

Глава третья Понедельник – красный

«Вообще, я так представляю время – будто сижу за длинным-предлинным столом. Ближе к его правому краю, но немного развернувшись, – так, что вижу не только перед собой, но и часть стола по левую руку. Рулон бумаги начинается по правую руку, это настоящее, и раскатывается назад, влево, до самого конца стола. Древность на стол не помещается – она на той части рулона, которая свисает. Историческое время я вижу с позиций английской истории – как череду правлений монархов. С дальнего левого конца рулона до середины стола располагается генеалогическая таблица, на которой отмечены правления норманнов, Тюдоров, Стюартов и т. д. Заканчивается таблица 1800 годом, далее вправо под углом в сорок пять градусов тянется линия, обозначающая XX век. На линии встречаются две крупных поперечных метки: Первая мировая война и Вторая мировая война. Дальний край бумаги символизирует пролив Ла-Манш, а все, что по ту сторону – “заграница”. Карта продолжается, напоминая гигантский глобус. На территории Мьянмы я вижу метку, обозначающую ссылку короля Тибо в 1885 году; также это место закреплено за семейством королевы Виктории и провозглашением Германской империи.

Дни недели располагаются, как цепь костяшек домино с завершающими ее двумя “выходными днями”, поставленными на ребро. Когда неделя кончается, я “перепрыгиваю” обратно – к началу цепи. На этой карте время течет справа налево. На всех остальных – слева направо».

Это слова радиослушателя Клиффорда Поупа. Интересно, вы поняли, о чем он? А вот что рассказал другой радиослушатель, семидесятитрехлетний Дэвид Уильямс:

«Год я вижу как слегка вытянутый круг, на который смотрю сверху. Поскольку сейчас – март, я смотрю на начало марта; далее изображение уходит влево – к апрелю и маю. Еще левее на этом круге – август и сентябрь. Далекое прошлое начинается где-то “за горизонтом” справа, но если идти по кругу от марта, оно – за его пределами, совсем недалеко от апреля. И примерно соответствует началу XIX века».

Согласно исследованиям, около двадцати процентов читателей этой книги не находят ничего необычного в том, что время можно видеть мысленным взглядом, хотя образы при этом разнятся. Остальные же восемьдесят процентов читателей, как это ни странно звучит, сочтут, что такой человек видит значительно больше, нежели он думает. Но потерпите немного, скоро я все объясню.

Как я уже писала в предыдущей главе, до сих пор не существует стройной теории о том, как человек отслеживает время. Отдельного органа, отвечающего за восприятие времени, у нас нет. Однако, как вы вскоре убедитесь, способность представлять время в пространстве особенно важна для восприятия времени. Да и не только – она влияет на наш язык, делает возможным то, что недоступно ни одному другому живому существу, – путешествие во времени, совершаемое в уме.

Проведя собственные исследования, я выяснила, что некоторые способы визуализации времени более распространены, нежели другие; это подтверждается и другими исследованиями в данной области[42]. С помощью восьмидесяти шести радиослушателей передачи «Все – в голове» на «Радио 4» BBC я проанализировала те мысленные образы, которые в представлении людей символизируют время. Некоторые слушатели прислали мне подробные описания своих образов, вместе со схемами. Одни были уверены, что время в пространстве видят все люди, другие, например, Саймон Томас, считали, что такая способность присуща им и только им:

«Пока не услышал вашу передачу, думал, что один такой! Это у меня с самого детства. Поначалу я был уверен, что и все остальные представляют время так же, но когда заговорил об этом со школьными приятелями, попал в глупое положение. С тех пор стараюсь на эту тему не распространяться, тем более что такое трудно объяснить словами».

Но независимо от того, насколько доходчиво человек описывает свои мысленные образы, большинство ими явно гордится. Некоторые признавались, что рады были поделиться своими представлениями на словах или изобразить их на бумаге.

Многие рассматривают способность представлять время в пространстве как форму синестезии – явления восприятия, когда наряду с ощущениями, специфическими для одного органа чувств, возникают ощущения, соответствующие другому органу чувств. Чаще всего встречаются ассоциации определенного цвета с определенной буквой, числом, именем, днем недели. Я даже составила палитру цветов, которые люди ассоциировали с определенными днями недели: от белого с оранжевыми прожилками для вторника до коричневато-горчичного для пятницы. Примечательно, что у некоторых дни недели были окрашены в причудливые тона. Однако меня интересовали закономерности. Может, связь между определенным цветом и днем недели объясняется ассоциациями, свойственными той или иной культуре? Для меня понедельник определенно красный. Может, это потому, что в Великобритании с понедельника начинается рабочая неделя, и этот день особенно напряженный? Что, если понедельник – красный для большинства жителей стран христианского вероисповедания? Оказывается, нет. Среди сограждан мне встретились и такие, кто видит понедельник бледно-розовым или голубым. Тем, кто не связывает дни недели с определенным цветом, такое может показаться, мягко говоря, странным; некоторые даже считают, что все это – сплошная выдумка. Но в ходе многочисленных исследований было доказано: подобные ассоциации со временем не меняются, к тому же, они слишком подробны, чтобы человек мог единожды их запомнить и потом дословно воспроизводить: спросите меня сейчас и через пять лет – я по-прежнему буду настаивать на том, что понедельник для меня – красный.

В наше время существование такого феномена, как синестезия, убедительно доказано и признано научными кругами. Наиболее редкие проявления синестезии представляют собой связь между вкусовыми ощущениями и формами предметов. В памяти навсегда отпечаталась заметка о человеке, который утверждал, что курятина слишком заостренная. А однажды мне встретилась женщина: всякий раз, слушая ту или иную музыку, она представляла причудливые узоры. Я дала этой женщине послушать гитару, и у нее возникла мысленная картинка – четверть круга, разделенного на секторы коричневого, голубого, зеленого и синего цветов, а из верхнего правого угла разворачивалась разноцветная спираль. Я уже приводила в пример свои красные понедельники: удивительно, что по прошествии, скажем, полугода те же самые вкусовые ощущения или та же самая музыкальная композиция вызывают те же ассоциации. Вы можете устроить испытуемому проверку, дав прослушать множество других композиций и тем самым исключив вероятность запоминания, – результат окажется тем же. Синестетики ничего не выдумывают. Они действительно так чувствуют – при исследованиях посредством метода визуализации мозговой активности видно, что у них «загораются», активизируются различные зоны головного мозга. И когда та женщина слышит гитару, у нее активизируются зоны мозга, отвечающие за восприятие цвета.

Синестезию объясняют по-разному; одна из теорий опирается на тот факт, что в мозгу новорожденного существует множество связей между отделами. В первые месяцы на ребенка обрушивается огромный поток ощущений, которые не всегда «правильно» распределяются. Мозг в эту пору напоминает непролазные джунгли: зрительные, звуковые, обонятельные и вкусовые ощущения перемешаны и трудноотделимы. Месяца в четыре запускается процесс «обрезки» – «вырезаются» все «дички», остается лишь по одной «ветке» для каждого чувства восприятия. Путаница сменяется порядком. Однако, согласно теории, не всегда все проходит гладко – бывает, что некоторые перекрестные связи остаются. Эта теория подтверждается тем, что с возрастом связи у синестетиков слабеют. То есть, выражаясь языком садовода, хотя некоторые «дички» и остаются цвести в нашем мозгу, со временем они все же «отсыхают». Я сама могу это подтвердить: цвета, которые у меня ассоциируются с тем или иным именем, за годы жизни заметно поблекли.

Все сказанное свидетельствует в пользу теории «обрезки» – на данный момент она объясняет природу синестезии наиболее убедительно. Одно лишь замечание. Несмотря на то, что связь между буквами и цветом считается наиболее распространенным видом синестезии (да-да, к сожалению, я – синестетик самый банальный), она представляет собой серьезную проблему для этой стройной теории. Потому что в первые месяцы жизни младенцы хотя и впитывают информацию самого разного рода, но знакомство с алфавитом все-таки происходит гораздо позже.

Месяцы ходят по кругу

Вид синестезии, имеющий отношение к восприятию времени, позволяет «видеть время в пространстве». Этой способностью обладает каждый пятый. Если попросить таких людей объяснить, что значит «видеть время в пространстве», они чаще всего принимаются рисовать схемы. И я понимаю, почему – феномен «видения времени в пространстве» трудно описать словами. Однако я все же попытаюсь, хотя и не без помощи схем. Ясности ради придется ввести профессиональный термин – «пространственная визуализация». Но прежде чем продолжить, должна предупредить: исследователи до сих пор спорят о том, является ли пространственная визуализация времени одним из видов синестезии или нет. Я считаю, что является, потому как люди, которым она свойственна, и через много лет способны в любой момент довольно точно описать образ. То есть соблюдаются два основных признака синестезии. И еще один довод «за» – способность представлять время в пространстве развивается в детстве – об этом я расскажу подробно чуть позже.

За все время моей работы радиоведущей ни одна передача не вызывала у слушателей большего отклика, чем передача на тему пространственно-временно'й синестезии. Узнав, что они – не единственные, кто видит время в пространстве, люди испытывали радость. Радость и облегчение. Как рассказала одна слушательница, Сара, с новостью о том, что ее способность – явление, признанное наукой, в ее сознании произошел переворот. До той поры Сара всеми силами свою способность подавляла, однако теперь ее словно отпустило: «Я вдруг увидела, как дни недели выстроились вокруг меня один за другим – все встало на свои места. И напряжение ушло». Некоторые уверяли меня, что только пространственная картинка давала им представление о времени как таковом.

Еще раз прошу проявить терпение тех из вас, кому все эти разговоры кажутся слишком уж странными: несмотря на то, что лишь немногие визуализируют время в пространстве, этот феномен позволяет пролить свет на то, как умозрительные образы времени влияют на мышление каждого из нас. Прежде чем перейти к результатам моего анализа этих образов, задумайтесь на мгновение: как бы вы представили время? Очевидно, что это объект невидимый. Но если бы вас попросили изобразить время схематически, как бы вы это сделали? Как вы представляете себе ближайшие недели – располагаются ли они прямо перед вами?

Отведено ли у вас для каждой из мировых войн прошлого столетия свое место? Можете ли вы обернуться и увидеть прошедшие десятилетия? Где у вас находится следующий вторник?

Среди восьмидесяти шести проанализированных мною схем наиболее частой единицей времени является месяц. Однако разные люди располагают его по-разному. Две трети опрошенных описали круг, петлю или овал; меньший процент людей представляет месяц как волну или спираль. Нет ничего удивительного в том, что это замкнутые, цикличные системы – месяцы повторяются из года в год. Всем нам знакомо чувство, описанное в одной из песен сатирического дуэта «Фландерс и Сванн» о погоде, – приближается конец очередного года, и мы думаем, что «…и опять январь треклятый»[43]. Начавшись январем, год в декабре замыкает круг, и далее – все по новой. В противоположность месяцам, десятилетия, которые не повторяются, синестетики представляют в виде ломаных фигур или даже зигзагообразных линий. Однако сейчас – не об этом.

Вернемся пока к идущим по кругу месяцам. Июль и август по сравнению с остальными месяцами, как правило, более вытянутые – вероятно, из-за долгих летних каникул, которые были в школьном детстве каждого британца. Также часто встречается разрыв между декабрем и следующим за ним январем – он словно отражает естественный промежуток между концом предыдущего года и началом следующего. Эти примеры свидетельствуют о сильном влиянии традиционного жизненного уклада. Лишь шесть человек видят месяцы растянутыми по прямой, на которой они обозначаются квадратами, лесенками, линейками или параллельными линиями. Одна из участниц опроса призналась в своих опасениях: с выходом на пенсию мысленный образ времени, тесно связанный с четкой организацией жизни работающего человека, может исчезнуть. Однако схема настолько четко отпечаталась у нее в голове, что осталась с ней и по окончании трудовой деятельности.

Анализ направления, в котором месяцы следуют по кругу, также привел к любопытным выводам. Наверняка вы думаете, что месяцы двигаются по часовой стрелке. Но на одного человека, представляющего ход месяцев именно так, пришлось четверо тех, у кого месяцы идут против часовой. Одна из опрошенных даже сказала, что на заре своей преподавательской карьеры однажды потратила все выходные на рисование схемы месяцев для урока. Она расположила январь на одиннадцати часах, февраль – на десяти и так далее; ноябрь у нее была на часе, а декабрь – на двенадцати. Наглядно схема представлена на рисунке ниже:

Она с гордостью водрузила пособие на стену в классе, но в обеденный перерыв директор попросил пособие снять, потому что месяцы на нем располагались «неправильно». В каком смысле «неправильно»? В том, что январь – первый месяц, а ноябрь – одиннадцатый? Или дело в том, что календарь шел в направлении, противоположном ходу стрелки настенных часов? Может, директор представлял ход месяцев по часовой стрелке, а не против? Как водится, сколько людей, столько и способов представления.

Любопытно, что в изображенных схемах времени просматривается идея его бесконечности – без начала и конца. Очевидно, современным людям жизнь представляется иначе, нежели, например, одному классику, который назвал ее «щелью света меж двух вечностей тьмы». И хотя нет ничего удивительного в том, что их собственные отрезки жизни заметно выделяются, они вовсе не отмечены каким-либо особенным образом – они вообще никак не ограничены. Скорее, картинка по бокам блекнет – как чернильное пятно на промокашке. Период времени, предшествующий рождению, видится более четким, нежели отдаленное историческое прошлое, которое постепенно сходит на нет.

Подобный способ представления наталкивает на мысль: сам человек находится в центре времени. Но не все так просто. Некоторые утверждают, что рассматривают свой образ времени в пространстве так же, как спутниковые фотографии в Интернете: «приближаются» ради подробностей конкретного дня и «отодвигаются», чтобы охватить взглядом сразу несколько столетий. С течением времени местоположение человека на его умозрительной карте также меняется.

Некоторые образы совсем уж диковинны: год как овал с усиками. Каково, а? Или год в границах географической карты Зимбабве. Причем, не забывайте – мы говорим о времени именно в пространстве. И эти картинки вовсе не обязательно плоские, как на листе бумаги, – такое встречается редко. Они не имеют ничего общего с настенным календарем. Не напоминают рисунки в блокноте или слайды компьютерной презентации. Они гораздо сложнее. Этим образам свойственна трехмерность, они располагаются не только перед человеком, но и вокруг него. Например, иногда время представляется человеку своеобразной перевязью – вроде той, что одевают на победительницу конкурса красоты; с этим феноменом столкнулся Джейми Уорд, проводивший исследования в данной области.

Когда же речь заходит о том, как разные люди видят дни недели, выясняется, что образы отличаются еще бо'льшим разнообразием. Лишь немногие представляют приплюснутые овалы, остальные видят подковы, полукружья или даже кривую, которая, подобно ленте Мебиуса, соединяет воскресенье с понедельником. Видят решетку, клавиши пианино, ступеньки. Некоторые описывают костяшки домино, выстроенные одна за другой, – в качестве не только дней недели, но и десятилетий. Объединяет все образы то, что выходные дни обязательно выделяются – они либо приподняты на манер ступенек, разбивая дорожку, либо, как в случае с Клиффордом Поупом в начале главы, стоят на ребре.

Вот как видит дни недели Роджер Роуленд. Его недели тянутся в будущее, а выходные дни представляются прямоугольниками большего размера.

Как ни странно, мало кто представляет недели в виде разворота ежедневника или календаря; впрочем, некоторые образы напоминают расположение дней недели, которое можно встретить где-нибудь в книге или в кабинете начальной школы. И это важно. Судя по всему, данные способы визуализации времени в пространстве – умения для нас довольно важного и полезного – сформировались еще в детстве. Мне запомнилась книжка со стихотворениями, в которой среди прочих был стишок про месяцы: строчки располагались на странице вдоль овала, с соответствующими иллюстрациями к каждому месяцу: ягнята в мае скакали с левой стороны овала, белки в октябре зарывали орехи с правой. С годами эти иллюстрации практически стерлись из памяти, однако такое расположение месяцев я запомнила на всю жизнь. Стишок из детства, который я и помню-то смутно, вполне мог повлиять на мой способ визуализации года в пространстве, которым я пользуюсь до сих пору.

Один из участников моего исследования рассказал, что видит день следующим образом: утро у него занимает гораздо меньшее пространство, чем время с полудня до вечера. Данная умозрительная картинка не отражает разбивку дня ни одного ежедневника или расписания. Она сформировалась скорее под влиянием личного опыта человека – коротких утренних часов на детской площадке, где он с удовольствием играл, и утомительно долгого полудня, когда любые игры запрещали, устраивая «тихий час». Только в шесть лет мальчик с удивлением узнал, что время от полудня и до вечера ничуть не длиннее утреннего. В данном случае на пространственную визуализацию повлиял личный опыт, а не сторонняя картинка. И опять же, визуализация сформировалась в детские годы.

Проблема 2000 года

Наступление второго тысячелетия обернулось для моей пространственной визуализации времени сплошным хаосом. У меня возникла своя проблема 2000 года. И, похоже, не у меня одной.

Давайте перенесемся в 1999 год. Я сижу за столом и представляю время. В моем случае десятилетия XX века идут сверху вниз вдоль вертикальной линии до 1900 года, где поворачивают под прямым углом вправо, а уже горизонтальная линия обозначает не десятилетия, а столетия. Итак, после поворота у 1900 года я увидела столетия, которые выстроились в аккуратный ряд, как книги на полке, а десятилетия оказались скрыты, как будто они – невидимые под обложками главы.

Как я уже говорила, психологи в своих исследованиях пришли к выводу: способ визуализации времени в пространстве формируется в детстве и больше не меняется. Вот почему люди вроде меня, которые «видят» время в пространстве, сопровождают десятилетия и столетия картинками из далекого детства. Так что для меня, сидящей в 1999 году за столом, десятилетиям XX века сопутствовали воспоминания из моей собственной жизни: на 1970-е пришлось мое детство, на 1980-е – подростковый возраст. Если опираться на образы телевидения и кинематографа того времени, то 1940-е годы – Вторая мировая война, 1930-е годы – Великая депрессия. Если двигаться назад, к более ранним векам, всплывают различные книжные иллюстрации, сцены из кинофильмов: XIX век – дети, чистящие каминные трубы, XVIII – платья эпохи Джейн Остин, XVI – Генрих VIII, изображенный на портрете в горделивой позе, уперев руку в бок.

В известном смысле такой способ представления довольно очевиден – даже у тех из вас, кто не верит в способность других «видеть» время в пространстве, при упоминании определенного исторического периода в голове возникают те или иные образы. Верно также и то, что, скажем, для 2070-х никаких образов у вас нет. Однако моя личная проблема 2000 года, возникшая в 1999 году, образовалась вовсе не из-за отсутствия у меня картинок для нового столетия. Все дело в том, что стройно организованная система временны'х координат на 2000-м году развалилась. Когда речь заходила, скажем, о 2003-м или 2009-м годе, то есть, всего-то на три года или почти декаду вперед, в моих представлениях места им не находилось – они маячили где-то там, в туманной дымке. Проще говоря, я не могла визуализировать их в пространстве.

Проблема возникла именно на 2000-м году. И вопрос не в том, что представить будущее в принципе трудно. В 1970-е я могла увидеть 1990-е – это десятилетие четко отображалось перед моим мысленным взором, у него было свое место на линии XX века, хотя при этом я, понятное дело, не могла снабдить его соответствующей картинкой из жизни – своей или чьей-либо еще. Когда же прямая времени решительно повернула в сторону третьего тысячелетия, у меня возникли серьезные затруднения.

Само собой, я попала под влияние распространенного в странах григорианского календаря убеждения в значимости 2000 года. Помню, еще ребенком я слышала разговоры о грядущем 2000 годе как о важном, поворотном моменте. Потом возникла пространственная визуализация чисел, которая и повлияла на пространственную визуализацию времени. Если говорить о числах, то переход с 1999-го к 2000-му – штука существенная. Но этим объяснение не исчерпывается. Важную роль сыграла и моя дата рождения. Я родилась в 1970-х, и в моей картине пространственного видения времени последующие два десятилетия отобразились довольно упорядоченно. Если я оглянусь назад, то увижу, что после 1900 года идут более крупные блоки, которые организованы иным способом – они как будто стоят на книжной полке. Однако если я посмотрю вперед, то дальше 2000 года ничего не увижу. Го д 2000, как и год 1900, служил переломным моментом, однако за одним исключением – «нулевые», 2010-е и, я надеюсь, еще несколько десятилетий будут десятилетиями моей жизни. И хотя не годится видеть весь отрезок времени после 2000 года как один блок, в моей уже сформировавшейся картине нет места для отдельных лет или десятилетий после 2000 года. Настанет момент, и в моих представлениях время после 2000 года упорядочится – так оно, собственно, и случилось, – однако пока 2000-е не наступили, я не видела, как именно это произойдет.

Все, что я сейчас рассказала, многим наверняка покажется странным. Однако с нарушениями в пространственной визуализации времени столкнулась не я одна. Третье тысячелетие внесло разлад во многие четко организованные карты времени – нашлись пострадавшие и среди участников моего небольшого исследования, и среди тех, кого опрашивал Джейми Уорд в рамках своей исследовательской работы в Университете Суссекса.

Клиффорд Поуп оказался одним из многих, у кого для 2000 года не оказалось места:

«С отметкой для 2000 года вышел курьез. В течение нескольких лет отрезок после 2000 года выглядел коротким волнообразным шнурком. На моей карте в виде рулона, раскатанной на столе, своего места у него не было. Где-то к 2005 году его положение утряслось, теперь шнурок совершает четкий поворот под прямым углом и идет вправо вдоль стола. Какое-то время я видел, как он постепенно уходит вдаль, исчезая, однако недавно заметил, что мое место как наблюдателя сместилось – теперь я нахожусь на конце этой новой линии и смотрю назад, вдоль края стола. Новое место пока не постоянно – частенько я возвращаюсь на прежнюю позицию, откуда вижу весь XXI век как будущее».

Для меня-то в описаниях Клиффорда ничего непонятного нет. Хотя, конечно, звучит чудно: «короткий волнообразный шнурок», «нет своего места на карте в виде рулона», «смотрю назад, вдоль края стола»… Вы вполне справедливо зададите вопрос: какое отношение шнурок, рулон или стол имеют к восприятию времени? Но недоумение вызывает и дезориентирующий XXI век. Любопытен также и тот факт, что в то время как у меня XX век обозначается простыми вертикальными линиями, описания других людей воистину поражают воображение. На присланных мне схемах века обозначены волнистыми лентами, рядами колонн или витками, а десятилетия – башнями, мостами, транспортерными ремнями, живыми изгородями из боярышника или даже вытянутыми эластичными резинками. Разбивки между веками и десятилетиями выглядят словно двери, соединяющие комнаты анфилады, барьеры на беговых дорожках или крутые зигзаги.

Вот как видит десятилетия Лиза Бингли, хотя, по ее словам, нужно учитывать, что данная схема существует в трехмерном пространстве:

Такая разбивка на десятилетия интригует; по всей видимости, она возникла относительно недавно. Назовите какую-нибудь недавнюю декаду, и скорее всего, вы тут же представите образ, ее символизирующий (и общий для многих): послевоенный режим строгой экономии 1950-х, свободная любовь 1960-х, банкиры —самая престижная профессия 1980-х. Можно сказать, что книга XX века, написанная в наших умах, аккуратно поделена на главы-декады, из стройного ряда которых слегка выбиваются две мировые войны. Однако на самих разделителях внимание не заостряется – время движется дальше. И разве с наступлением 2000 года, этого судьбоносного поворотного момента, что-нибудь изменилось? В промежутке между последней секундой до полуночи 1999 года и первой секундой 2000 года ничего особенного не произошло. И все-таки даже сейчас, по прошествии десятилетия, в наших умах начинают четче вырисовываться различия между 1990-ми и «нулевыми», между десятилетием растущего оптимизма и процветания после падения Берлинской стены и десятилетием менее радостным, начавшимся с трагедии 11 сентября.

Мы привыкли считать годы десятками. Однако, как свидетельствует историк Доминик Сандбрук, несколько столетий назад в Британии никто декадами не думал – время делили на периоды правления монархов. Конечно, и период правления Ричарда II, и 1920-е годы – условные единицы времени. И чем дальше в прошлом они остаются, тем меньшую роль играют в организации времени в наших умах. Готова поспорить: в вашем представлении время Ричарда II, жившего с 1367 по 1400 годы, поглощено Средними веками. Так и 1920-е годы для поколений далекого будущего поглотятся XX веком. Только представьте: люди в скафандрах едва ли будут различать джентльмена эдвардианской эпохи и молодого человека из тедди-боев[44], как мы едва ли различаем вооружение 1310-х и 1350-х годов. К тому же, они, в свою очередь, могут столкнуться с проблемой – куда поместить 3000 год!

История как книжка-раскраска

Вы наверняка помните, что в моем представлении понедельник – красный. У некоторых разными цветами отмечены десятилетия или столетия, причем, каждый блок совсем не обязательно одного цвета. Кто-то написал, что четные годы представляются ему светлыми, а нечетные – затененными. Для многих провалы в их историческом знании видятся просто темными местами; разноцветные или светлые периоды истории вовсе не несут никакой оценочной нагрузки, связанной с тем или иным периодом. Один слушатель рассказал, что у него Первая мировая война разместилась как раз в ярко освещенном десятилетии. Есть люди, для которых 1940-е – пурпурные, а елизаветинский период – темно-синий. Особенно мне запомнилось описание Кэтрин Херепат, которая увлекается историей:

«Два последних тысячелетия я вижу в столбцах – это похоже на тетрадный лист в линейку, только он повернут. Я будто бы стою на самой вершине XXI века и смотрю вниз – туда, где 2000 год. Будущие столетия плавают невесомыми листиками слева, растянувшись в ряд. Я также вижу людей, строения, события – они расположились столбцами в хронологическом порядке. Когда я думаю о 1805 годе, вижу Трафальгарское сражение, женщин в одеждах той эпохи, известных людей того времени, здания… Столетия с VI по X – ярко-зеленые, Средние века – темного цвета с яркими пятнами красного и синего, а XVI и XVII – коричневые с яркой цветовой палитрой мебели и одежды».

Эти картинки не просто красивые, но и удобные – благодаря им лучше запоминается информация, упорядочиваются тысячи исторических фактов. Эд Кук, рекордсмен по запоминанию, обращается к зрительным образам осознанно. Чтобы запомнить все, записанное в дневнике, он советует каждый день представлять в виде определенного предмета, при этом не повторяясь. Например, если понедельник – машина, то каждому часу понедельника соответствует определенная деталь машины. Назначенные на понедельник дела нужно мысленно поместить в определенные части машины. Скажем, вы представляете себе стоматолога, к которому записались, примостившимся на руле, – этот образ символизирует визит в стоматологическую клинику к 10 часам. А уменьшенная копия вашего начальника, засунутая в переднюю фару, символизирует совещание в 14 часов. Эд Кук намеренно использует зрительные образы, это его стратегия, однако для запоминания тех или иных дел требуется сначала взять что-то за основу. Здесь синестетики имеют преимущество – у них такая основа уже имеется. Перед их мысленным взглядом уже есть готовая картинка, которой они вполне могут воспользоваться, если захотят улучшить свою способность запоминать события во времени. Одна из участниц моего исследования рассказала: ее зрительный образ прошлого здорово помог ей при запоминании дат во время изучения истории и юриспруденции. Впрочем, способность визуализировать время в пространстве годится не только для изучения истории. Некоторые участники написали о том, что умение представлять время в пространстве помогало им строить планы на будущее. Другие, пользуясь яркостью образа времени, запоминали то, что не было связано со временем. Например, четкость картинки месяцев, образующих круг, позволила одной из участниц расположить физические формулы в середине круга, таким образом их запомнив.

Комик Челла Куинт для запоминания своих выступлений использует «пружину времени» – так она это называет. Пружина напоминает «шагающую» пружинку, Слинки, игрушку, изобретенную в 1940-х годах Ричардом Джеймсом, инженером-механиком ВМФ США, попутно с разработкой прибора для измерения мощности. Как-то у него со стола на пол упала пружина, и он заметил, что она словно обрела собственную жизнь. Жена Ричарда придумала игрушке имя – Слинки. Спустя десятилетия Челла Куинт так описывает свое представление времени:

«Я вижу время как спираль, она тянется от меня вперед, в бесконечность, слегка поворачивая кверху, в будущее, и также продолжается бесконечно назад, вниз под углом, уходя в прошлое (мое и всемирное историческое). Год обозначается витком, Новый год – переход от одного витка к другому. Сжимая свой календарь-пружину, я могу вспомнить те или иные события. Если мне надо вспомнить какие-то зимние каникулы, я могу просмотреть все декабри в столбце (когда сжимаю пружину времени, месяцы выстраиваются в столбцы один за другим), пока не дойду до нужного мне года. Свое видение времени в качестве сжатой пружины я не контролирую, я не сжимаю пружину осознанно – это происходит само собой».

Многие синестетики утверждают, что способность видеть время в пространстве помогает им думать быстрее; недавние исследования это подтверждают. Ванкуверский психолог Хизер Манн попросила испытуемых выполнить заковыристую задачку; если хотите, попробуйте и вы.

Назовите вслух месяцы года в обратном порядке по три, начиная с ноября.

Задание непростое, но для кого-то из вас оно окажется легче. В группе с ним лучше всего справились те, у кого перед мысленным взором была «карта» года с четким изображением месяцев. Эти испытуемые называли месяцы гораздо быстрее[45]. Вы возразите: какой прок от таких навыков в жизни? И окажетесь правы. Однако нам часто приходится иметь дело с информацией, связанной со временем, например, высчитывать, сколько дней осталось до срока сдачи работы или до окончания отпуска. И те, кто представляет время в пространстве, справляются с задачей гораздо быстрее.

SNARC-эффект

В психологических исследованиях очень часто используют один тест: на экране компьютера вспыхивает и быстро гаснет цепочка слов, каждое из которых написано определенным цветом. Задача испытуемого довольно простая: как можно быстрее нажать на клавишу, соответствующую цвету того или иного слова. Допустим, «в» соответствует красному, а «з» – синему. Слишком просто? Ничего не говорит психологам? На самом деле тест очень сложный. Положим, на экране мелькнуло слово «дерево». В самом начале участникам дали понять, что смысл слова роли не играет. Важно одно – его цвет. Итак, участники всего-навсего должны как можно быстрее нажать клавишу «в», если увиденная «ватрушка» – красного цвета, и «з», если синего. Оказывается, больные анорексией выполняют этот тест значительно медленнее, чем остальные. Почему? Потому что выполнить задание мешает возникающее при мысли о «ватрушке» беспокойство – оно замедляет реакцию. Но когда такой человек видит слово «комната», он справляется с заданием не хуже других. Подобный тест давно взят на вооружение психологами, он отлично демонстрирует, что скорость отклика на мелькнувшее на экране слово или изображение позволяет судить о мыслях испытуемого; при этом испытуемый не может сознательно повлиять на результат теста.

Что же этот тест в несколько измененном виде может рассказать о пространственной визуализации времени? Марк Прайс из Бергенского университета в Норвегии поставил эксперимент: попросил синестетиков изобразить расположение месяцев года схематически – так, как они это себе представляют. После чего усадил их за компьютер, на экране которого названия месяцев мелькали в произвольном порядке. При этом никакого выделения слов цветом не было. Участники эксперимента должны были при виде месяцев первой половины года нажимать одну клавишу, а при виде месяцев второй – другую. В итоге Прайс обнаружил следующее: если у испытуемого март, например, находится на его карте времени слева, он быстрее нажимает клавишу при виде месяца из первой половины года, если эта клавиша расположена на клавиатуре слева. И этот же участник отреагирует медленнее, если клавиша для месяцев первой половины года расположена справа на клавиатуре. Умозрительная карта времени в момент эксперимента никак не упоминается, поэтому теоретически участники должны реагировать с одинаковой скоростью, независимо от местонахождения клавиши на клавиатуре. Однако они невольно представляют карту времени, и если положение клавиши совпадает с расположением месяца на их личной карте, реагируют быстрее.[46]

Данное открытие получило довольно любопытное название – SNARC-эффект[47], которое, правда, не имеет ничего общего со Снарком, неведомым существом из поэмы Льюиса Кэрролла. Это всего лишь сокращение. Я прошла описанный выше тест в лаборатории экспериментальной психологии Университета Суссекса, которой заведует Джейми Уорд. Результаты оказались поразительными. Хотя разница во времени моего реагирования составляла какие-то миллисекунды, несколько сотен попыток дали четкую картину. Каждый раз, когда соответствующая клавиша для месяцев первой половины года располагалась слева (это правильное расположение на моей умозрительной карте года, то есть там, где у меня находятся январь, февраль и т. д.), я реагировала быстрее. Вы скажете: «Ну конечно, вы же знали, в чем суть». Да, знала. Но на результаты теста это никак не влияло. Все происходило настолько быстро, что даже если бы я захотела скорректировать себя по карте времени, не успела бы.

Все ли мы видим время в пространстве?

Ранее в этой главе я уже упоминала: не все решаются заговорить о том, что видят время. Надеюсь, теперь те из них, кто сейчас читает эту книгу, смело заявят о том, что они – синестетики. Вообще, сама эта способность – полезная, но только в том случае, если вы будете использовать ее в полной мере. Зачем принуждать себя к линейному расположению месяцев в Outlook-планировщике или ежедневнике, если у вас в голове они расположены в виде круга или трехмерной спирали? Гораздо легче запомнить день рождения тещи или дату подачи налоговой декларации, если не идти против своей природы, правда? Так что не чините над собой насилие – нарисуйте собственную карту времени на доске или странице дневника. Так процесс запоминания упростится.

Наверняка вы решили, что мой совет годится только тем 20% людей, которые обладают умением представлять время в пространстве. Однако выяснилось, что все мы в той или иной степени на это способны. И мысль эта не нова. Она существует не одно столетие – еще в 1689 году об этом размышлял Джон Локк, а в XIX веке Уильям Джемс писал о датах, располагающихся в пространстве. Может, они оба были синестетиками? Вим Геверс из Гентского университета обнаружил, что с заданием изобразить на бумаге месяцы справляются даже те, кто не видят время в пространстве[48]. Поэтому я думаю, что на самом деле диапазон способности представлять время в пространстве довольно широк: на одном конце находятся те, кто моментально представляет себе «лесенки» и «пружинки», на другом – те, кто о времени в пространстве ни разу не задумывался, пока их не спросили.

Попробуйте проделать следующее:

Нарисуйте на листе бумаги три окружности, символизирующие прошлое, настоящее и будущее. Вы вольны расположить эти окружности так, как вам вздумается: в любом месте листа, соприкасающимися или нет, разного размера или одинаковыми. Неправильных ответов в этом задании нет.

Пока вы рисуете, расскажу вам о человеке, который этот тест придумал – Томасе Коттле. В 1970-х годах он проводил исследования на тему восприятия времени, и его испытуемыми были военнослужащие ВМФ США – люди, привыкшие следовать инструкции[49]. Им сказали выполнить тест – они его выполнили. Коттл обнаружил, что 60% испытуемых нарисовали три отдельных окружности, причем, будущее было обозначено самой большой, а прошлое – самой маленькой. Мало кто нарисовал накладывающиеся друг на друга окружности, из чего Коттл сделал вывод: люди (в частности военные моряки) чаще всего видят прошлое, настоящее и будущее как отдельные временны'е периоды.

Коттла такой результат не слишком порадовал. Он решил – на мой взгляд, совершенно несправедливо, – что подобное раздробленное видение времени свойственно разве что ребенку. По его мнению, было бы логично, если бы окружности накладывались друг на друга, как круги Эйлера, символизируя связь временны'х периодов между собой и их влияние друг на друга: прошлого – на настоящее, настоящего – на будущее.

Некоторые изображают окружность будущего особенно большой – она символизирует обширную область неизведанного впереди нас. Моя окружность будущего, наоборот, получилась самой маленькой по сравнению с окружностями прошлого и настоящего – я не представляю, что со мной будет в будущем, поэтому в плане информации оно менее наполнено.

Для более глубокого изучения того, как мы воспринимаем время в связи с нашей жизнью и местом в истории, Коттл использовал прямую времени. Начертите горизонтальную линию и поставьте на ней четыре метки, обозначив ими начало вашего личного прошлого, личного будущего, исторического прошлого и исторического будущего, которое наступит с концом вашей жизни. Вот моя прямая времени, хотя повторюсь: нет ни правильного, ни неправильного ответа. Ваша схема может существенно отличаться от моей (а о том, что Томас Коттл сравнит вас с ребенком, и думать забудьте).

У некоторых людей собственная жизнь на прямой времени занимала бо'льшую часть пространства – такое восприятие называется эгоцентрическим (в психологии этот термин никакой личностной оценки не несет). Другим их жизнь виделась коротким отрезком на длинной прямой мирового прошлого и будущего – такое восприятие называют историоцентрическим.

Еще в 1970-х Коттл предположил, что историоцентрический подход подразумевает аскриптивную ориентацию – другими словами, человек считает, что его жизнь определяется именно прошлым, а не личными усилиями. Удачным примером Коттл счел представителей высшего класса, которые свое богатство унаследовали[50]. Ну, и альтернативный пример: историоцентрического взгляда придерживаются те, кто со школы помнит высказывание о невероятной краткости нашей жизни в масштабах истории человечества, не говоря уж об истории планеты. В школе нам рассказывали: если жизнь Земли представить как расстояние от кончика носа до кончика пальца на руке, то, просто подпилив ногти, можно «смахнуть» историю всего человечества. О жизни отдельного человека и говорить не приходится.

Тот факт, что все мы так или иначе изображаем время графически и обладаем ощущением «правильного» представления времени, говорит о том, что каждому из нас в той или иной степени присуще умение соотносить время с пространством. Время трудно осмысливать, сложно воспринимать. Лично я считаю, что какое-никакое ви'дение времени в пространстве облегчает эту задачу. Нам постоянно приходится думать то о прошлом, то о будущем – и представление о том, как эти понятия соотносятся с нашим телом, упрощает саму концепцию времени. Как мы вскоре убедимся, это соотношение влияет даже на метафоры в нашей речи. Или все наоборот: язык влияет на наш способ соотнесения времени с пространством?

Время, пространство и язык

Англоговорящие испытуемые, рисуя на листе бумаги окружности или прямую времени, прошлое всегда располагают слева, а будущее – справа. Наверняка вы даже не задумывались о том, чтобы расположить их наоборот, – такой порядок казался вам естественным, причем независимо от того, видите вы время в пространстве или нет. В ходе других экспериментов с участием набранных случайным образом англоговорящих людей выяснилось, что почти все, кому выдали карточки с надписями «прошлое», «настоящее», «будущее» и попросили расположить их на столе, располагали их друг за другом по горизонтали: «прошлое» – слева, «настоящее» – посередине, «будущее» – справа. Что лежит в основе такой тенденции? Можно ли рассматривать ее как доказательство того, что большинство людей все-таки визуализируют время в пространстве, пусть даже они и не отдают себе в этом отчета?

Серьезные научные исследования показали: в умах англоговорящих испытуемых существует устойчивая ассоциация между словом «прошлое» и положением «по левую руку». При этом они вовсе не думают что-то вроде: «Ну, раз я должен найти для “прошлого” место, расположу его слева». Ассоциацитивный ряд заметно сложнее. Доказательство этому – все тот же тест, основанный на SNARC-эффекте. Если попросить испытуемых нажимать определенную клавишу в левой части клавиатуры при появлении на мониторе слова, соотносимого с прошлым, они выполнят это задание быстрее, чем если бы эта клавиша находилась справа. Получается, «прошлое» и «слева» каким-то образом связаны.

Некоторые ученые объясняют этот феномен направлением хода стрелок в часах. Действительно, стрелки часов движутся из верхнего положения вправо, то есть будущее распложено в правой стороне. Но по прошествии первых 15 секунд эта теория не выдерживает никакой критики, потому как после этого конец секундной стрелки начинает движение влево – время поворачивает вспять, в прошлое! Конечно, следует признать, что через 45 секунд после начала движения стрелка вновь возвращается к движению вправо. Но лишь на 30 секунд. Как видите, мы зашли в тупик. Нужно более убедительное объяснение. Каким, без сомнения, является тот факт, что англоговорящие люди читают слева направо. Само словосочетание «слева направо» служит наглядной иллюстрацией: вы сначала читаете «слева» и только потом – «направо», то есть ставите «слева» раньше во времени, чем «направо». Иными словами, слово «слева» к тому времени, когда вы читаете «направо», оказывается в прошлом. И вот что интересно: в арабском и иврите пишут справа налево. Где в таком случае говорящие на арабском и иврите располагают «прошлое», «настоящее» и «будущее»? «Прошлое» – справа, «настоящее» – посередине, «будущее» – слева, то есть в зеркальном отражении по сравнению с англоговорящими. Тут уже встает вопрос совсем иного масштаба, над решением которого ученые бьются не одно десятилетие, – что первично: язык или мысль? Представляет ли еврей прошлое справа лишь потому, что он пишет справа налево, или же он пишет справа налево потому, что видит прошлое справа?

Лера Бородицки, психолог из Стэнфордского университета, провела любопытные исследования: сравнила, как говорящие на английском и китайском видят время в пространстве[51]. Ощущение времени должно быть универсальным – вот мгновение есть, а вот его уже нет, – оно не зависит от того, где мы живем, на каком языке говорим. Однако способ описания этого ощущения в каждом языке свой. Бородицки выяснила, что и говорящие на английском, и говорящие на китайском, рассуждая о времени в пространстве, прибегают к сравнениям с вертикальными и горизонтальными плоскостями. «Best is ahead»[52] находится в горизонтальной плоскости, «let’s move that meeting up»[53] – в вертикальной. Однако в английском оказалось гораздо больше «горизонтальных» метафор: «put events behind»[54], «look forward to the party at the weekend»[55]. В китайском чаще используются «вертикальные» метафоры: более ранние события обозначаются как «верхние», shang[56], более поздние – как «нижние», xia.[57]

Бородицки вставала рядом с испытуемым, показывала на точку перед ним и спрашивала: «Если эта точка символизирует сегодня, где, по-вашему, располагаются вчера и завтра»? В отличие от компьютерных тестов преимущество этого задания в том, что оно выполняется в трехмерном пространстве. Если человек представляет себя в «коконе времени» (как описывали некоторые испытуемые), то это легко показать. Затем следовали уточняющие вопросы: если точка перед вами символизирует обед, то где, по-вашему, располагаются завтрак и ужин? Если эта же точка – сентябрь, где август и октябрь? Выяснилось, что говорящие по-китайски – неважно, жили они на Тайване или в Калифорнии, – в восемь раз чаще англоговорящих располагали время вертикально, при этом ранние события помещали наверху, поздние – внизу.

Казалось бы, у такого различия есть вполне логичное объяснение. Согласно традиции, китайские иероглифы должны располагаться столбцами и справа налево. Однако в наши дни это не всегда так. Сегодня иероглифы все чаще располагают на странице горизонтально и слева направо. И тем не менее «вертикальное» представление времени преобладает. Даже те китайцы, которым никогда не приходилось читать тексты, записанные согласно традиции, все равно чаще – согласно эксперименту, в семь раз – располагают время в пространстве вертикально.

С одной стороны, выражения типа «время подкралось незаметно» или «время летит» частично объясняются нашим желанием придать языку живость, экспрессию. Мы употребляем их в переносном смысле. И все же то, как мы описываем время, может многое рассказать о нашем ощущении времени. Не в последнюю очередь – о его причудливости и изменчивости.

В большинстве языков – за исключением языка амазонского племени амондава, в котором нет отдельного слова для обозначения времени, – постоянно встречаются отсылки ко времени в категориях пространства или физического расстояния. Мы говорим «длинный отпуск» или «короткое совещание», однако редко выражаемся прямо противоположно, заимствуя язык времени для описания расстояния. Мы говорим «ускоряющееся время», как будто оно – физический объект в пространстве, вроде машины, однако не скажем «улица длиной в четыре минуты». Но как все это проясняет механизм нашего ощущения времени? Используем ли мы соотносимые со временем фразы потому, что они органично встраиваются в структуру предложения, или же такие фразы обусловлены особенностями нашего восприятия времени? Наш способ восприятия времени довольно мудреный, ход времени часто сбивает нас с толку, что находит свое отражение в языке.

Влияют ли на наш способ восприятия времени те слова, которые мы используем? Психолог Даниэль Касасанто сравнил употребление метафор для времени как расстояния и времени как количества в четырех языках. В английском говорится о событии, занимающем длительное время (подразумевается расстояние), в то время как в греческом используется фраза, соотносимая с количеством. В испанском же, подразумевая длительность времени, говорят «mucho tiempo»[58]. Также с помощью Google Касасанто сравнил частоту употребления выражений much time[59] и long time[60]. Оказалось, англичане и французы чаще используют метафоры, подразумевающие расстояние, в то время как греки и испанцы – метафоры, подразумевающие количество[61]. Но самое любопытное в этом исследовании – впереди. Группе из говорящих по-английски и по-гречески дали задания с использованием компьютера; целью было выяснить, влияет ли язык описания времени на их представление о времени. В некоторых заданиях требовалось оценить, сколько времени потребовалось на то, чтобы линия заполнила все поле монитора. В других нужно было определить время, за которое контейнер наполнился водой. Были и задания, сочетавшие в себе два предыдущих. Результаты показали: англоговорящие отвлекались на расстояние, давая ему влиять на оценку времени, говорящие на греческом отвлекались на количество. Однако Касасанто обнаружил, что привязанность людей к метафорам на их родном языке может быть ослаблена – ему удалось обучить англоговорящих испытуемых думать о времени в категориях количества, а не расстояния.

Этот эксперимент может показаться неоднозначным, но что, если язык, на котором вы говорите, действительно влияет на способ обозначения связи между временем и пространством, тем самым меняя ваши суждения о скорости, расстоянии, объеме и длительности? Исследования в данной области начались недавно, но это не мешает нам строить предположения. Могут ли слова, которые мы используем, влиять на наше отношение ко времени как таковому?

Время и пространство вперемешку

Язык – не единственное свидетельство тому, что мы соотносим время с пространством. Да и не просто соотносим – время и пространство у нас смешиваются. Жан Пиаже, основоположник возрастной психологии, исследовал работу детского мозга в разные периоды развития ребенка. В одном эксперименте он использовал два паровоза на параллельных путях; паровозы двигались в течение одного и того же времени, но поскольку один шел быстрее, он останавливался чуть дальше другого. Маленькие дети твердили о том, что первый паровоз ехал дольше. Из чего Пиаже заключил: маленьким детям сложно делать различия между размером, соотносимым с временем, и размером, соотносимым с пространством. Оно и неудивительно – мозг ребенка еще развивается. Однако эксперименты Леры Бородицки говорят о том, что и взрослым в этом плане не намного легче.[62]

Мы хорошо оцениваем расстояние, однако это может исказить оценивание времени. Экран пересекают группы точек, причем, по мере движения расстояние между точками сокращается; под конец их движения нам кажется, что точки перемещаются быстрее, нежели в самом начале, когда расстояние между ними было максимальным. На самом деле их скорость на протяжении всего эксперимента не меняется. Нам трудно воспринять время правильно – в нашу оценку вмешиваются суждения о пространстве.

Нас, людей, можно назвать счастливыми обладателями сложно устроенного мозга, который способен не только совершать подсчеты в нескольких измерениях, но и осознавать при этом свои действия. Однако такая сложная организация мозга может сыграть с ним злую шутку. В нашем случае мозг «спотыкается» именно из-за того, что осознает связь между временем и пространством. «Больше» иногда означает «быстрее», но не всегда. Лев быстрее мыши, но пуля – еще быстрее. В повседневной жизни мы постоянно производим в уме вычисления, связанные со скоростью, временем и расстоянием, например, ловя мяч или переходя через дорогу. А поскольку эти понятия взаимосвязаны, нет ничего удивительного в том, что иногда они у нас в головах путаются. Покажите детям две лампочки и спросите, какая горела дольше – они выберут ту, что ярче. Покажите детям два игрушечных поезда в движении – они скажут, что быстрее едет тот, который больше. Дети усвоили понятие «самый большой», но часто применяют его не к месту. Это возвращает нас к теории, о которой я говорила в предыдущей главе: в нашем мозгу должна быть структура, обеспечивающая восприятие именно длительности, а не времени в целом. Повзрослев, мы делаем меньше подобных ошибок, однако остаточные перекрестные связи между пространством и временем нет-нет, да и дают о себе знать.

Во всей этой истории есть один загадочный момент: наши представления о времени и пространстве лишены симметричности. Покажите испытуемым три лампочки накаливания, расположенные одна за другой. Включите лампочки по очереди и попросите испытуемых определить время между каждым включением. Чем больше будет расстояние между лампочками, тем более длительным покажется им временной отрезок. Данный феномен называется каппа-эффект. Тест с лампочками схож с экспериментом, где группы точек движутся на экране. Задание с лампочками точно также действует и в обратном направлении. Включите лампочки по очереди и попросите испытуемых определить расстояние между ними. Чем быстрее вы будете включать лампочки, тем меньшим покажется расстояние между ними. Этот феномен называется тау-эффект. Мы знаем, что лев большой, а значит, бегает быстро; то же самое происходит и в данном случае – нам непросто игнорировать наши знания о скорости и расстоянии, и мы предполагаем, что «быстрее» значит «ближе». Однако из исследований Бородицки и Касасанто ясно: отношения между пространством и временем несбалансированны. Мы думаем о времени в категориях пространства чаще, нежели о пространстве в категориях времени. Это возвращает нас к разговору о языке и отсутствии в нем выражений вроде «улица длинной в четыре минуты».[63]

Макаки-резусы ведут себя иначе – у них соотношение между восприятием времени в категориях пространства и пространства в категориях времени симметрично[64]. Интересно, это потому, что у них нет языка, или потому, что они чувствуют иначе? Известно, что макаки-резусы не могут научиться бросать мяч как человек. Означает ли это, что им ничего не известно о силе тяжести, времени и расстоянии: чем сильнее мяч запустить, тем дальше он улетит, но и тем больше времени пройдет до момента его приземления? Похоже, время и расстояние (или пространство) ассоциируются в человеческом мозгу уникальным образом. Возможно, те причудливые умозрительные образы десятилетий и дней недели, о которых я рассказывала в начале главы, значат гораздо больше, чем нам кажется. Ведь с их помощью мы проделываем нечто невероятное: представляя время в пространстве, мысленно совершаем путешествие во времени, что недоступно ни одному животному. По собственному желанию мы можем представить следующую неделю или вспомнить о том времени, когда нам было семь лет, а потом снова перенестись обратно. Эту замечательную способность мы обсудим подробнее в главе пятой. На мой взгляд, именно способность представлять время позволяет нам думать о будущем, а также воображать самые невероятные события. Я запросто могу представить – как и вы в любой момент – мышонка, который в канун Нового года летит на Луну верхом на зубной щетке, уворачиваясь по пути от фейерверков. Неизвестно, что за картинки возникают в голове макака-резуса. Уж не остановилось ли его воображение в развитии из-за того, что он не способен представить время в пространстве?

Когда состоится совещание, назначенное на среду?

Механизм соотнесения нами времени и пространства вызывает не только чисто академический интерес – мы испытываем его влияние и в повседневной жизни, в реальном мире.

Все мы, думая о времени, используем понятие пространства, только одни делают это более изощренным способом, нежели другие. Вот вам простой вопрос, ответ на который подчеркивает разницу между тем, как люди «видят» время в пространстве, и делит нас на две группы.

Совещание, назначенное на следующую среду, сдвинули на два дня вперед. В какой день недели оно состоится?

На этот вопрос существуют два ответа, и оба – верные. Однако, к моему удивлению, некоторые, прежде чем ответить, делали оговорку: мол, в подобных вопросах всегда путаются. Было видно, как они борются с собой, чтобы не выдать первый, интуитивный вариант решения этой задачи. На самом деле такие люди имели в виду, что при ответе на подобный вопрос встречали другое мнение, а в создававшейся путанице винили себя. И хотя неверного ответа на этот вопрос быть не может, ваш вариант ответа – понедельник или пятница – способен поведать удивительно много о том, как лично вы рассматриваете течение времени. Если вы, не оглядываясь на других, скажете, что совещание перенесли на понедельник, то выходит, в вашем понимании время движется вам навстречу – подобно непрерывному транспортерному ремню. Вы используете метафору движущегося времени.

Если на ваш взгляд совещание перенесли на пятницу, то в вашем понимании именно вы движетесь вдоль прямой времени навстречу будущему. Вы используете метафору движущегося эго.

Итак, либо вы остаетесь неподвижными, и будущее приближается к вам, либо вы двигаетесь навстречу будущему. То же самое и с Рождеством – одни сами стремительно к нему приходят, для других оно быстро наступает. Вы приблизились к выпускным экзаменам, или экзамены приблизились к вам?

Река времени

Будучи заложником боевиков в секторе Газа, корреспондент BBC Алан Джонстон ярко представлял себе время как реку или море. Он делал это намеренно, чтобы скоротать часы в заключении, когда заняться было нечем и оставалось только думать. Ментальные образы это та стратегия, которой психологи иногда обучают пациентов, помогая им справиться с непростой ситуацией, например, жить с хроническим заболеванием. Однако Алан придумал свой способ преодоления трудностей. Ему не с кем было перекинуться словечком, он понятия не имел о том, когда его освободят, поэтому неудивительно, что иногда у него возникали, как он скромно выразился, «минуты уныния». Но Алан – как и психиатр Виктор Франкл, сидевший в нацистском концлагере, – был твердо убежден: узника можно контролировать во всем, кроме его мыслей. И он решил, что будет сам управлять своим психическим состоянием.

Алану пришелся по душе образ реки – в то время как ничем не заполненные дни и ночи повторялись вновь и вновь по замкнутому кругу, течение реки означало постоянное движение вперед, подразумевая, что однажды все переменится:

«Я воображал себя плывущим в лодке по реке времени. Я знал, что однажды течение куда-нибудь меня принесет. Либо я состарюсь в заточении и умру, либо меня освободят. В любом случае что-нибудь непременно произойдет – я не буду жить так, как сейчас, всегда. Даже если мне суждено состариться в этих четырех стенах, река времени достигнет той точки, когда настанет конец. Будучи гребцом, я должен был периодически посматривать на горизонт, а не глазеть на проплывающий мимо берег, что замедляло ход времени. Я думал о том, что должен направлять лодку в спокойные воды – сохранять ум в спокойствии. Когда я тосковал, чувствуя себя несчастным, и размышлял о мрачных вещах, на реке поднимались волны, течение замедлялось, и приходилось поворачивать лодку туда, где спокойнее, где река времени бежит быстрее, обещая в итоге конец бедственного положения».

Еще до плена Алан читал о путешествии Эрнеста Шеклтона в крошечной спасательной шлюпке после того, как его корабль «Эндьюранс» оказался затерт льдами возле острова Мордвинова и пошел ко дну. Если уж Шеклтону удалось провести утлое суденышко по опасным водам океана и даже уцелеть после шторма, то и Алан выживет в своем «путешествии» взаперти. «Мне пришлось совершить в уме путешествие по бескрайним просторам моря и времени. Шеклтон стремился к маленькому клочку земли вдалеке, за горизонтом, а я стремился к тем мгновениям, которые тоже находились далеко-далеко за горизонтом времени, – к мгновениям свободы».

Он представлял, как плывет по «океану времени» на плоту из воображаемых бревен. Каждое бревнышко символизировало что-то хорошее: на здоровье Алан не жаловался, его не пытали – сектор Газа был тем районом, где пленников часто обменивали.

«Я представил, как связываю эти воображаемые бревна, и получается плот для путешествия по океану времени. Я отчетливо видел на этом плоту себя. Когда падаешь духом, задаешься вопросом: “Как избавиться от этого мрачного состояния?” Начинаешь убеждать себя, что не все так плохо, но с каждым разом доводы действуют все слабее. Ты сам себе возражаешь: “Уж е три месяца прошло, а по-прежнему паршивей некуда”. А тут вместо того, чтобы убеждать себя по второму кругу, представляешь плот – он тебя медленно “вытягивает”. Ты – в океане времени, и этот образ успокаивает. Он глубоко символичен. Порой налетает воображаемый ураган, разметывает плот, и ты барахтаешься в воде, собирая бревна и вновь их связывая. Трудясь, думаешь о том, до чего каждое из бревнышек хорошо… Наконец, залезаешь на плот и снова плывешь. И так много-много раз. Только сейчас я вдруг осознал, что мой способ преодоления невзгод связан со временем».

Алан мысленно видел, как непрерывно движется навстречу будущему; такой образ свойственен многим. Несмотря ни на что, Алан верил – время несет его вперед, в будущее. Это – пример метафоры движущегося эго (и снова повторюсь: «эго» здесь лишено личностной оценки); она противоположна метафоре движущегося времени, когда вы остаетесь неподвижны, а будущее движется вам навстречу. День экзамена становится все ближе, или это вы приближаетесь ко дню экзамена? Вот почему ответ на вопрос о переносе совещания со среды, заданный мной ранее, так показателен. Он дает понять, какая из двух перспектив – ваша. Только еще раз напомню: деления на правильный и неправильный ответ, лучший и худший способ ви'дения времени не существует.

Когда время поворачивает вспять

Свойство времени непрерывно идти вперед давно будоражило умы писателей – они пытались объяснить этот феномен в своих произведениях, придумывая путешествия во времени или даже поворачивая его вспять. В не самом известном романе Льюиса Кэрролла «Сильвия и Бруно» главными героями стали брат с сестрой; иногда они – дети, иногда – эльфы. Натыкаясь на Чужестранские часы, стрелки которых идут вспять, они встречают людей, которые вынимают изо рта кусочки мяса и прилепляют их обратно к бараньей ноге, а та медленно вращается на вертеле, пока не становится снова сырым куском мяса, огонь же постепенно убывает, а потом и вовсе гаснет. Готовившиеся вместе с бараниной картофелины становятся сырыми и возвращаются к садовнику, чтобы тот закопал их обратно в землю, а любая беседа, конечно же, получается бессмысленной. У Мартина Эмиса в «Стреле времени, или Природе преступления» нацистский врач не заражает пациента-еврея болезнью, а вылечивает. Филип Дик в своем романе «Время, назад» заглядывает еще дальше: покойники воскресают и стучат в гробах, умоляя выкопать их. Вызволенные из-под земли, они (их называют «старо рожденные») тут же начинают жить в обратном направлении, молодея. Если раньше они написали книгу, Совет искоренителей делает все, чтобы каждый экземпляр уничтожался в тот самый момент, когда публикуется. Время разматывается назад, старики постепенно становятся детьми, затем младенцами, а потом плодами в женской утробе. Выпирающие животы матерей все уменьшаются, пока, наконец, тех не охватывает всепоглощающее желание сблизиться с избранным мужчиной. Так старорожденные возвращались в своем обратном развитии к моменту зачатия. И прекращали свое существование – как будто их никогда и не было.

Истории эти – фантазия, однако исследования показали: при умелом использовании обыкновенного зеркала можно создать иллюзию повернутого вспять времени, и сделать это гораздо легче, чем представляли себе писатели. Результат эксперимента удивил и самих исследователей – Даниэля Касасанто и Роберта Боттини[65]. Они набрали группу говорящих на голландском языке и дали им все тот же тест – необходимо было нажимать кнопки то справа, то слева, в то время как на экране появлялись разные слова. Как и стоило ожидать от говорящих на языке, который записывается слева направо, при слове, обозначающем прошлое, они быстрее жали на клавишу слева. Затем группе дали выполнить этот же тест, но при этом слова на экране появлялись в зеркальном отражении – люди были вынуждены читать их справа налево. И все изменилось. Направление течения времени в головах испытуемых поменялось на обратное – неожиданно при виде все тех же слов они стали быстрее нажимать на правую клавишу. Вы скажете, что ничего удивительного тут нет. Но уверяю вас – открытие действительно невероятное. И я понимаю, чему ученые так удивились. Исследования в данной области начали проводиться совсем недавно, и практическая польза от сделанного открытия пока неочевидна, однако благодаря ему удалось выяснить, что направление нашего чтения влияет не только на наше мышление, но и на способ визуализации времени.

Вы уверены, что на вопрос о совещании, перенесенном со среды, отвечаете интуитивно, но и здесь не обходится без манипуляций. Ваш ответ зависит даже от того, где вы в тот момент стоите, что делаете. Существуют эксперименты, демонстрирующие легкость, с которой меняется наше восприятие времени в зависимости от того, чем мы в данный момент заняты; Лера Бородицки провела немало исследований в этой области[66]. Она задала испытуемым все тот же вопрос о переносе совещания со среды, однако при этом одна часть испытуемых находилась в пригородном поезде, идущем из Сан-Франциско в Сан-Хосе, другая – в аэропорту, а третья, по традиции проведения психологических тестов, в стенах психологического факультета Стэнфордского университета, в очереди на обед. На этом же факультете Филип Зимбардо проводил свой знаменитый эксперимент, переоборудовав подвальные помещения в тюремные (подробнее об этом эксперименте вы прочитаете в главе пятой; пока же скажу, что видела те камеры-одиночки – они скорее походили на узкие шкафы). Приятно, что Бородицки в своих исследованиях сумела достичь значительных результатов, обойдясь без подобных жестоких мер.

Итак, в качестве ответа на вопрос испытуемые в момент ожидания – неважно, в аэропорту перед посадкой или в очереди за обедом – чаще называли понедельник (метафора движущегося времени). Испытуемые ждали, пока время к ним подойдет, и тогда они смогут начать свое путешествие или приняться за еду. Те испытуемые, кто садились в поезд или должны были сойти с него, а также выходившие из самолета, чаще называли пятницу (метафора движущегося эго). Они уже начали путешествие, и потому чувствовали, что движутся вперед, а не ждут, пока время подойдет к ним.

Такие исследования помогают разобраться в том, как наши ощущения относительно той или иной ситуации влияют на наше восприятие времени и его визуализацию. Во время одного эксперимента испытуемых просили представить событие, которого они либо страшились, например, операцию, либо с нетерпением ждали, например, свадьбу[67]. Если люди ждали события с нетерпением, они чаще представляли, что движутся навстречу ему, если же страшились – оно приближалось к ним. Как мы уже убедились, эмоции и время, вне всяких сомнений, связаны, а пространство – один из факторов, делающих эту связь возможной. Последний эксперимент заставляет меня задуматься: что, если метафора движущегося времени или эго служит отражением пессимистического или оптимистического отношения человека к жизни? Может, те, кто видит себя движущимся навстречу будущему, бо'льшие оптимисты, нежели те, кто считают, что будущее движется навстречу им? Это тема для очередного эксперимента, которую я добавлю в копилку своих будущих исследований.

Благостный понедельник и яростная пятница

Следующее исследование может показаться довольно странным, но наберитесь мужества – потерпите. Мы уже выяснили, что нередко время присутствует в метафорических выражениях, связанных с пространством или расстоянием, и что эмоциональное восприятие событий также имеет особое значение. Но это исследование позволяет заглянуть еще дальше. А в каком направлении – подскажет необычный заголовок: «Благостный понедельник и яростная пятница».[68] Экспериментаторы обратились все к тому же вопросу о перенесении совещания, однако на этот раз их интересовали эмоции испытуемых. Они обнаружили: раздосадованные люди чаще представляют, что это они движутся навстречу времени (их ответом оказывается пятница – они с нетерпением ждут события, которое должно произойти), а не время движется навстречу им (то есть ответ – понедельник, а грядущего событие испытуемые страшатся). Дальше произошло нечто удивительное. Если на экране дни недели были расположены таким образом, что испытуемый, выбирая ответ, склонялся к пятнице, он испытывал другие эмоции. Некоторые участники эксперимента отмечали, что испытывают беспричинное раздражение.

Мы знаем, что отрицательные эмоции – отвращение, страх, ужас – побуждают замкнуться, уйти в себя. Однако гнев – другое дело: вместо того, чтобы убежать, вы испытываете желание напасть. В бешенстве вы можете громко хлопнуть дверью – чтобы не сказать или не сделать того, о чем потом пожалеете. Необходимо совершить над собой усилие, чтобы уйти от источника гнева, а не броситься в наступление. Гнев побуждает атаковать. Авторы исследования «Благостный понедельник» считают: когда мы представляем, будто движемся навстречу будущему, нам кажется, что мы приближаемся к чему-то, что связываем с чувством гнева. Предположение любопытное, однако не уверена, что на данный момент доказательств этому достаточно. Исследователи также предполагают, что если между эмоциями и способом ви'дения времени действительно существует столь тесная связь, у нас появляется еще один способ справиться с состоянием гнева – нужно представить, что не мы приближаемся к времени, а оно – к нам. Конечно, легко сказать, но трудно сделать. И все-таки что будет, если поступить наоборот? Если вы страшитесь экзаменов, которые вот-вот наступят, попробуйте представить, что взяли ситуацию в свои руки и сами решительно двигаетесь к цели. Если, конечно, вам такое под силу.

Из этой главы мы узнали о том, что на наше восприятие времени влияет язык, на котором мы говорим, направление, в котором мы читаем слова, эмоциональное состояние и даже местонахождение. Нашему ощущению времени в пространстве свойственна глубина – благодаря ей мы мысленно перемещаемся во времени. Захотим – представим свою жизнь на пенсии, захотим – вернемся к своему первому дню в школе. Эта способность называется хронестезией; о ней я расскажу подробнее в следующих главах. Невероятная штука – мысленное путешествие во времени отражается даже на нашем теле. Если стоящего человека с завязанными глазами попросить представить свой обычный день четыре года назад, он безотчетно отклонится на несколько миллиметров назад. Если же он попробует представить свой обычный день через четыре года, то наклонится вперед[69]. В данном эксперименте никто из испытуемых ни о чем не догадывался – то есть отклонение тела для них не было очевидным. Нам же ясно одно – время и пространство укоренены в теле.

Даже если кто-то не может видеть эпохи правлений королей и королев причудливо выложенными на столе, все мы в той или иной степени ощущаем время в пространстве: наше тело совершает движения, когда мы думаем о времени; мы располагаем прошлое и будущее относительно собственного тела; нам кажется, что время напоминает реку. Язык помогает понять, как мы осознаем время, и одновременно определяет наши мысли о нем, в очередной раз доказывая – мы сами порождаем собственное восприятие времени. Время не перестает удивлять нас и приводить в замешательство. Мы не можем его записать. Мы не можем его увидеть. Мы не можем его поймать. Но можем так или иначе его вообразить, благодаря чему совершаем манипуляции со временем в голове, проделываем мысленные путешествия во времени. И как раз сейчас мы отправимся назад – в прошлое.

Глава четвертая Почему с возрастом время ускоряется

Взгляните на этот список событий. Сможете ли вы назвать год и месяц каждого, никуда не подсматривая?

Убийство Джона Леннона

Вступление Маргарет Тэтчер в должность премьер-министра Великобритании

Авария на Чернобыльской АЭС

Смерть Майкла Джексона

Выход в США в прокат фильма «Парк Юрского периода»

Высадка аргентинского десанта на Фолклендские острова

Присяга Моргана Цвангираи в качестве премьер-министра Зимбабве

Ураган «Катрина» над Новым Орлеаном

Убийство Индиры Ганди

Взрыв бомбы в машине возле лондонского магазина «Харродс»

Первые случаи заболевания свиным гриппом в Мексике

Падение Берлинской стены

Свадьба принца Уильяма и Кейт Миддлтон

Взрыв заложенной членами ИРА бомбы в «Гранд-отеле» в Брайтоне

Торжественное вступление Барака Обамы в должность президента США

Гибель принцессы Дианы

Серия взрывов в лондонском метро

Казнь Саддама Хусейна

Завал в чилийской шахте: 33 горняка под землей

Выход первой книги о Гарри Поттере

Ответы – в конце главы. Вообще, вспомнить год легче, чем месяц, и тем не менее, наверняка вы назовете правильно лишь некоторые даты. И это естественно. Однако ошибки, которые вы совершите, свидетельствуют о том, настолько любопытно организовано прошлое в нашей памяти. В этой главе я еще не раз и не два вернусь к списку. Большинство из нас уверено в своей плохой памяти на имена, но проведенное японскими учеными исследование показало: из новостной заметки мы скорее запомним имена, нежели даты[70]. К счастью, подобные испытания на знание дат нам устраивают нечасто, вот мы и не отдаем себе в этом отчета. Возможно, в отношении некоторых событий из списка у вас возникло стойкое ощущение, что они произошли совсем недавно, и вы очень удивились, узнав, как давно это было. Возможно даже, у вас в душе зародилось тревожное ощущение – время как будто сквозь пальцы утекло. Такие ощущения возникают у вас все чаще и чаще? Вы чувствуете, что чем больше вам лет, тем быстрее летит время? Кажется, вы виделись с приятелем каких-то два-три месяца назад, а оказывается, прошел год. Вы в полной уверенности, что дети ваших друзей еще в ползунках разгуливают, а они давно уже в школу ходят. И их быстрое взросление для вас – вечное напоминание о том, что время на месте не стоит.

Ощущение, что с возрастом время ускоряет бег, является одной из величайших загадок, связанных с восприятием времени. В этой главе я расскажу вам, почему в основе такого ощущения – наше восприятие прошлого. А память объяснит некоторые другие курьезы времени. Начну с принципа действия автобиографической памяти, а попутно расскажу о тех, кто сделал целью всей своей жизни запись повседневных событий и испытание памяти. Я освещу различные теории ускорения времени, а в заключение дам свою собственную, которую назвала «парадокс отпуска». Она объясняет, почему в отпуске время пролетает в одно мгновение, и все же по возвращении домой кажется, будто прошла целая вечность; почему для матерей, сидящих с маленькими детьми, дни текут медленно, а годы – быстро.

Нам известно, что время влияет на память. Но и память обусловливает ощущение времени. Ощущением времени в настоящем мы обязаны нашему восприятию прошлого. И в гораздо большей мере, чем может показаться на первый взгляд. Именно память отвечает за такое причудливое свойство времени, как эластичность. Благодаря памяти мы способны не только вернуться по собственному желанию к опыту прошлых лет, но и «осознать» эти мысли – нам свойственно автоноэтическое сознание, то есть знание о самих себе, существующих во времени, – снова пережить ситуацию мысленно, взглянуть на свои воспоминания со стороны, оценивая их точность.

Автобиографическая память

В июле 1969 года британская теннисистка Энн Джонс приняла участие в чемпионате, который стал самым знаменательным в ее спортивной карьере. Выйдя в финал Уимблдонского турнира среди женщин, она играла против Билли-Джин Кинг, на тот момент уже трижды призера, а следовательно, фаворита. И тем не менее, поединок длился три сета; после того как Билли-Джин Кинг при подаче совершила двойную ошибку и проиграла очко, Энн Джонс вышла победителем. Приняв участие в тринадцати Уимблдонских турнирах, она наконец осуществила свою мечту. Принцесса Анна вручила спортсменке приз, и та подняла его высоко над головой. Зрители аплодировали, фотографы спешили запечатлеть исторический момент. Наверняка теннисистка хорошо помнит этот матч – до мельчайших деталей. Однако через сорок лет Энн Джонс в беседе о том Уимблдонском турнире призналась, что помнит соревнование смутно. «Все уверены, что я помню то выступление в подробностях и часто о нем расспрашивают, но спустя много лет я мало что помню. Полуфинал запомнился куда лучше». Теннисистка рассказала, что помнит свои ощущения после победы, помнит, что очень к ней стремилась, но совершенно не помнит, с каким счетом победила. Из BBC ей прислали видеозапись матча, и хотя дети и внуки смотрят ее с интересом, сама Энн Джонс так ни разу и не посмотрела. Очевидно, что даже воспоминания о самых знаменательных событиях личной жизни со временем тускнеют. Бол'ьшая часть того, что мы делаем, забывается. Вот мы говорим, что изучаем память, однако справедливее будет сказать: не память, а процессы забывания. Изо дня в день мы проживаем сотни моментов, которые попросту забываем.

Изучение памяти как таковой занимает огромное место в психологических исследованиях, однако чаще всего изучают либо кратковременную, либо семантическую память. Способности же вспоминать внимания практически не уделяют. Автобиографическую память можно разделить на два типа: эпизодическую память – ее составляют наши личные события или эпизоды из жизни, например, воспоминания о первом дне в новой школе – и семантическую память – это наши знания о собственной жизни и мире в целом, например, фактические знания о школе: в каком городе находилась, сколько учеников было в классе.

Чтобы разобраться в личных воспоминаниях, мы полагаемся на собственное понимание времени. Когда мы рассказываем о событиях из собственной жизни, для нас естественно их связывать, располагать на прямой времени, пояснять, как из одного вытекает другое. Еще в 1885 году философ Жан-Мари Гюйо сказал, что как современные города строятся поверх слоев более ранних цивилизаций – «живой город строится поверх уже уснувшего», – так и настоящее в наших головах перекрывает прошлое слой за слоем. Но как археологи раскапывают под современными постройками римские мозаичные полы, так и вы, если присмотритесь, обнаружите немало «руин» памяти. В момент принятия того или иного решения мы считаем свой выбор независимым от времени, в котором живем, однако с высоты прошедших лет видим: наша личная история вписывается в историю общества того времени. Если вы спросите у тех, кто решился завести ребенка лет в тридцать пять (что по меньшей мере лет на десять позже своих родителей), почему они так затянули, вам сошлются на личные обстоятельства, а вовсе не на тенденции в современном обществе. Скажут, что к двадцати пяти еще не нашли свою вторую половинку, что хотели сначала закончить институт, поездить по миру, состояться в профессии. Никто не станет говорить о повлиявших на их выбор социальных или политических факторах. Но если побеседовать с людьми старшего поколения, станет ясно: детей заводили сразу после двадцати потому, что в то время так было принято. Подобные модели поведения сложно отследить в собственной жизни. Частично – из-за того, что мы верим: наш выбор это только наш выбор, мы не зависим от мнения общества, к которому принадлежим в силу исторических обстоятельств.

Вспомнить все

Во время беседы с Гордоном Беллом вы немного нервничаете. Стоя перед ним, вы знаете, что маленькое черное устройство на груди Белла фотографирует вас каждые двадцать секунд – эти снимки Белл потом разместит на постоянное хранение в объемном архиве, где запечатлен каждый момент его жизни начиная с 1988 года. Белл называет его «Вспомнить все». В его архиве хранятся не только фотографии. Он чего только ни собирает: выписки с банковского счета, электронные письма, тексты, веб-страницы, на которых побывал, сообщения с автоответчика (даже те, где жена просит остановить запись), записи телевизионных программ, которые смотрел, страницы книг, которые читал (Белл нанял помощника, в задачу которого входит скрупулезное сканирование этих страниц). Теоретически можно выбрать любой день из тех, что хранятся в архиве Белла, и «прожить» его: увидеть все, что видел он, прочитать все, что он прочитал. Белл описывает свои способы хранения информации с воодушевлением – он явно в восторге от технологии, позволившей ему выполнить задуманное, и от сложной системы, в соответствии с которой он сохраняет все в цифровом виде. Но невольно закрадывается мысль: а нужно ли это кому? Конечно, Белл создает удивительное хранилище информации о жизни отдельно взятого человека, на поддержание которого тратится масса усилий. Но станет ли кто-нибудь смотреть все это после смерти Гордона? Может, и станет. Может, по прошествии столетий Белл будет кем-то вроде Сэмюэля Пипса[71], хотя подозреваю, что в его «дневнике» сплетен куда как меньше. Впрочем, Белл не одинок, у него есть соперник.

Когда в 2007 году преподобный Роберт Шилдз умер, он оставил после себя девяносто один ящик с отпечатанными на машинке дневниками за двадцать пять лет, в которых его жизнь была запечатлена поминутно. Дневник Шилдза в тридцать раз длиннее дневника Пипса. На его фоне каждодневные измерения физиологических параметров тела, которые Роберт Содерн проделывал на протяжении десятилетий, выглядят короткими, как справка о нетрудоспособности. Преподобный отдавал делу всего себя: ночью каждые два часа просыпался, чтобы записать увиденный сон, с утра, еще в нижнем белье, садился в кабинете у заднего крыльца своего дома в Дейтоне, штат Вашингтон, окруженный шестью электрическими пишущими машинками. Каждая печатная страница состояла из перечня временны'х интервалов с описанием определенных действий: от бритья до проверки конвертов с рекламной рассылкой. Отец Роберта Шилдза в свое время победил в международных соревнованиях по скоропечатанию – он сумел несколько раз напечатать Геттисбергскую речь со скоростью до 222 слов в минуту. Неизвестно, унаследовал ли Роберт талант отца, но даже если это и так, он все равно тратил на дневниковые записи до четырех часов в день. Свой дневник преподобный завещал Вашингтонскому государственному университету с условием, что никто не прочитает его до 2057 года. В дневнике около 38 млн слов; вероятно, это самый объемный дневник в мире. Но сказать наверняка можно будет только в 2057 году, потому как до того времени даже точный подсчет слов не разрешен. В нескольких отрывках, которые были опубликованы, перечислены вещи довольно обыденные. Преподобный меняет лампочки. Смотрит сериал «Она написала убийство» с Анджелой Лэнсбери в главной роли (отмечает, что «…действие в “Убийстве” разворачивается стремительно, события сжаты»). Ест макароны с тертым сыром. Возвращаясь от друзей с коробкой, в которую ему положили то, что осталось от ужина, спотыкается. Записывает количество листов туалетной бумаги, использованных во время посещения туалета. Отмечая процесс мочеиспускания, удивляет разнообразием выражений: «Я опорожнил свой бачок», «Я лил в керамическую чашу, пока она не наполнилась пеной»[72]. Вроде и проза жизни, но почему-то захватывает. Преподобный был уверен, что в будущем историки заинтересуются не только его дневниковыми записями, но и составом ДНК – он предусмотрительно прикрепил к листу клейкой лентой несколько волосков из носа.

Это самая полная автобиография – с такими записями никакая человеческая память не сравнится. Шилдз и Белл решили бороться с зыбкостью памяти, способной уничтожить летопись жизни. Похоже, это стало повальным увлечением – множество людей ведут подробные записи о своей жизни в сетевых дневниках. Правда, Белл настаивает на том, что его электронная память – другое, она гораздо более всеобъемлюща по сравнению с записями в интернет-дневниках. К тому же, любопытны мотивы, которые им движут. Белл работает в компании «Майкрософт» и разъезжает по миру, рассказывая о своем проекте и технологиях, которые применяет, однако неохотно обсуждает возможную практическую пользу проекта. А ведь такой архив может оказаться огромным подспорьем для людей с нарушениями памяти, возникшими, например, в результате черепно-мозговой травмы. Белл утверждает, что его цель – всего лишь показать, что записать жизнь возможно. Он демонстрирует фильмы, которые смонтированы из кадров, снятых с интервалом в двадцать секунд. Кадры напоминают рисунки в блокноте, которыми мы забавлялись в детстве: рисуя человечка, прыгающего с трамплина в воду, на каждой следующей странице изображали его чуть ближе к воде, наконец, он в нее погружался, а на последних страницах – лишь всплеск и рябь. В фильмах Гордона Белла движение по улицам происходит скачкообразно, еда исчезает порциями – возникает ощущение неестественности. И все же это сверхбыстрая съемка. Однако фильмы – лишь иллюстрация, небольшая часть жизни, которую Белл, по его словам, заархивировал целиком и полностью. Впрочем, эти записи он просматривает редко. Как-то коллега поинтересовался у Белла: а не получится ли так: «записал и забыл»? Белл настроен оптимистично – надеется, что однажды кто-нибудь его архивы просмотрит.

В чем же ценность опытов Шилдза и Белла? Они преодолели серьезное ограничение автобиографической памяти – избирательность. Но это палка о двух концах. Возможно, в один прекрасный день все мы обзаведемся цифровой библиотекой собственной жизни и способностью выбрать любой день, который захочется освежить в памяти. Я выберу любое число и просмотрю записи этого дня за все годы – в надежде проследить, как менялся мир или я сама. Вы сможете вновь пережить самые приятные вечеринки, попасть в какой-нибудь из первых дней вашей трудовой деятельности или представить, что у вас Рождество каждый день. Но поступите ли вы так в ущерб новым впечатлениям? Ведь вместо того, чтобы пересматривать уже известное, вы могли бы пережить что-то новое. Сколько супружеских пар возвращаются к записи своей свадебной церемонии больше одного-двух раз? Технология, позволяющая запомнить все, может глубоко затронуть ваше восприятие времени, потому что, как мы убедились, ощущение прошедшего времени проходит через призму автобиографической памяти. Мы полагаемся на эти воспоминания о прошлом гораздо больше, чем думаем, оценивая благодаря им скорость времени в настоящий момент.

Когда время ускоряется

Ошибочное определение года гибели принцессы Дианы или падения Берлинской стены – всего лишь один из признаков того, что течение жизни с возрастом ускоряется. Если вам одиннадцать, и вы на летних каникулах, ничем не заполненная неделя все длится и длится; если же вы взрослый человек и берете неделю отпуска на работе в надежде успеть с мелким ремонтом по дому, то успеваете сделать половину намеченного – и это в лучшем случае, – а недели уже нет как нет. Любой человек в возрасте за тридцать подтвердит: время действительно ускоряется, а временны'е вехи, будь то воскресный вечер или Рождество, каждую неделю или каждый год мелькают все быстрее. Когда в 2001 году стало известно о том, что два десятилетних мальчика, зверски убившие двухлетнего Джейми Балджера, уже достигли совершеннолетия, и пора думать, как быть с ними дальше, эта новость для многих явилась потрясением. Потрясло людей не столько то, что очень скоро убийцы окажутся на свободе, сколько тот факт, что они стали взрослыми, а Джейми Балджер навечно застыл во времени – так и остался двухлетним. Эта пропасть между двумя годами и совершеннолетием поразительна. Сам факт преступления, безусловно, шокирует, но дело не только в этом – новость напомнила о том, что, нравится нам это или нет, время идет своим чередом.

Ощущение того, что с возрастом время ускоряет свой бег, свойственно практически всем взрослым. А вот детям – нет. Помню, как меня, маленькую девочку, раздражало, когда взрослые восторгались тем, как я выросла. Мне их замечания казались слишком очевидными, и потому глупыми. А теперь, хотя и стараюсь при детях от подобных высказываний воздерживаться, вижу: на фоне их быстрого роста время практически летит. Все мы то и дело говорим о том, что время ускоряется. Но привыкнуть к этому не можем. Лично меня это немало удивляет.

Чаще всего данный феномен объясняют с помощью чистой математики. В сорокалетнем возрасте год проходит быстрее, потому что это всего лишь одна сороковая вашей жизни. А в восьмилетнем возрасте пропорция куда как существеннее. Эта теория называется теорией пропорциональности; за годы своего существования она приобрела многочисленных сторонников, в числе которых был писатель Владимир Владимирович Набоков. Считается, что родоначальником теории является живший в XIX веке французский философ Поль Жане. Он писал: «Пускай любой вспомнит свои последние восемь или десять лет в школе – это время подобно столетию. Пусть затем сравнит с ними последние восемь или десять лет своей жизни – это время подобно часу».[73]

Механизм действия автобиографической памяти, вне всяких сомнений, объясняет ускорение времени, но совсем не обязательно через теорию пропорциональности Жане. Вообще-то еще в 1884 году философ и психолог Уильям Джемс написал о том – и я не могу с ним не согласиться, – что эта теория скорее описывает феномен, нежели объясняет его: «Одинаковый отрезок времени по мере нашего старения кажется все короче – то есть, укорачиваются дни, месяцы, годы; происходит ли то же самое с часами, сложно сказать, что же до минут и секунд, то, судя по всему, они остаются прежними». Слабое место теории пропорциональности в том, что она не дает объяснения тому, как мы ощущаем время в любой конкретный момент. Мы не оцениваем один день в контексте всей нашей жизни. А если бы оценивали, то для сорокалетнего каждый отдельный день мелькал бы, составляя всего одну четырнадцатитысячную прожитой жизни. То есть он ничего собой не представлял бы. Но если вам нечего делать, или вы, скажем, застряли в аэропорту, даже если вам сорок, этот день будет все таким же долгим и нудным. Уж точно дольше, чем день ребенка у моря, полный забав и приключений. Если такое объяснение вас не убеждает, и теория пропорциональности, на которой настаивают многие, кажется интуитивно верной, перенеситесь мысленно на неделю назад. Если вы – человек взрослый, в масштабах всей жизни эта единственная неделя будет совершенно незначительной. Но в данный конкретный момент воспоминания о ней окажутся свежими и полными смысла. Через десять лет события этой недели покажутся несущественными, однако сейчас они имеют значение и даже могут повлиять на события следующего месяца. Теория Жане отличается стройностью в плане описания, однако неубедительна в качестве объяснения – просто-напросто потому, что когда мы оцениваем, насколько быстро пролетели ближайшие месяцы или годы, то не берем в расчет всю нашу жизнь. Также теория не учитывает такие факторы, как внимание и эмоции, которые, как мы уже поняли, в большой степени влияют на восприятие времени. Она не объясняет все разнообразие случаев искажения времени. Вынужденное ожидание я уже упоминала. Кроме того, на восприятии времени причудливым образом сказывается отпуск: когда человек возвращается из отпуска, он часто говорит об ощущении, будто дома его не было целую вечность. Если же рассуждать в рамках теории пропорциональности, то эти две недели отпуска по отношению ко всей жизни человека должны ощущаться как отрезок времени совсем непродолжительный, ничем не запоминающийся.

Хорошо, что у теории пропорциональности недостаточно крепкая база, иначе последствия были бы удручающими. Будь теория верна, двадцатилетний человек, которому предстоит дожить до восьмидесяти, к двадцати годам прожил бы половину своей субъективной жизни. Такие результаты получаются из формулы, выведенной Робертом Лемлихом в 1975 году[74]. Он интересовался у людей разного возраста, насколько быстро, по их мнению, проходит время, и обнаружил, что ответы укладываются в формулу, выведенную им из теории пропорциональности. Однако дальнейшие исследования показали: все не так гладко. Согласно теории Лемлиха, для шестидесятилетнего человека время должно проходить в два раза быстрее, чем для него же в пятнадцать лет. Но если спрашивать стариков шестидесяти лет о том, насколько время по сравнению с их пятнадцатилетней юностью движется быстрее, из их ответов следует: всего в 1,58 раза.[75]

Вы наверняка уже заметили слабое место всех этих рассуждений – они основываются на субъективном восприятии времени конкретного человека. А субъективное плохо поддается оценке. И хотя утверждение о том, что с возрастом время ускоряется, общеизвестно, доказать это весьма непросто. Попросите людей оглянуться назад – они непременно скажут, что по сравнению с годами их молодости время течет быстрее. Однако в своих воспоминаниях они основываются на ощущениях многолетней давности. Когда старик семидесяти пяти лет был двадцатипятилетним юношей, никто не интересовался у него, насколько быстро пролетают годы. То есть мы вынуждены полагаться на сравнение ощущений сегодняшней молодежи с ощущениями сегодняшних пожилых. Но что, если меняется не личное восприятие времени по мере старения, а, скорее, сам темп жизни? В наше время и молодежь, и старики соглашаются: время бежит быстро. В ходе проведенного голландскими учеными исследования было опрошено свыше 1500 человек: насколько быстро, по их мнению, прошла предыдущая неделя, месяц, год? Более трех четвертей опрошенных, независимо от возраста, ответили «быстро» и «очень быстро»[76]. Возможно, в детстве, когда вы подчиняетесь воле взрослых, жизнь течет медленнее, и только в пору зрелости она ускоряется. Чем человек старше, тем охотнее он утверждает: да, действительно, последние десять лет промелькнули в мгновение ока. Видимо, дни, месяцы и годы проходят не так быстро, другое дело – десятилетия.

И все-таки, если теория пропорциональности скорее описательная, а не пояснительная, чем объяснить ускоряющиеся десятилетия? Может, предположение и спорное, но ученые в целом склонны объяснять такой феномен особенностями механизма действия автобиографической памяти. Что возвращает нас к списку событий в начале этой главы.

Жизнь через объектив телескопа

Большинство людей при одной только мысли о необходимости вспомнить даты недавних общественно значимых событий впадают в ступор. Однако когда доходит до дела, неплохо справляются. Посмотрите на те события из списка, которые вам не удалось определить правильно: самое интересное в том, что ошибки могут многое сказать о работе памяти. Какого типа ошибки возникали у вас чаще: событие происходило раньше или позже? Неточности в определении дат укладываются в определенные модели, проливая свет на проблему ускорения времени. Возможно, что события, которые произошли как минимум десять лет назад, – например, авария на Чернобыльской АЭС, гибель принцессы Дианы, – показались вам не такими уж и далекими во времени. Эта распространенная ошибка известна как телескопический эффект, то есть субъективное приближение во времени эпизода прошлого. Время при этом словно сжимается, вы будто смотрите на события в телескоп – они кажутся вам ближе, чем на самом деле. Другая ошибка – обратный телескопический эффект, то есть субъективное отдаление во времени эпизода прошлого, – время точно расширяется: вы считаете, что события случились раньше, чем на самом деле. В отношении событий, удаленных во времени, такое случается редко, а вот если речь о неделях – довольно часто. Вам кажется, что вы виделись с приятелем три недели назад, а на самом деле прошло всего две.

Субъективное приближение во времени эпизода прошлого – один из факторов, благодаря которым кажется, что жизнь ускоряет свой бег; чуть позже мы вернемся к вопросу о том, почему так происходит. А пока познакомлю вас с феноменом телескопического эффекта поближе. Самое простое объяснение – гипотезу четкости памяти – предложил психолог Норман Брэдберн в 1987 году. Идея такова: поскольку мы знаем, что со временем воспоминания блекнут, в суждениях о новизне того или иного события мы руководствуемся четкостью воспоминаний. Если воспоминание размыто, мы относим событие к далекому прошлому.

Но вот нас просят вспомнить дату какого-либо общественно значимого события. Может показаться, что чем больше мы об этом событии знаем, тем легче вспомнить, когда оно произошло. Оказывается, нет. Сьюзан Кроли и Линда Принг из Голдсмит-Колледжа Лондонского университета раздали испытуемым разного возраста список событий, похожий на тот, что я составила для вас, но длиннее. Легче всего испытуемые-британцы датировали следующие события, называя правильно и месяц, и год: вступление Маргарет Тэтчер на пост премьер-министра; отставка Маргарет Тэтчер; убийство Джона Леннона; высадка войск на Фолклендские острова; взрыв бомбы в «Гранд-отеле» в Брайтоне; авария на ЧАЭС; убийство израильского премьер-министра Ицхака Рабина; стрельба по ученикам в данблейнской школе; крушение парома в Балтийском море; авиакатастрофа над Локерби; ураган над югом Англии. Удивительно, но количество информации, которой располагал испытуемый, влияло на точность определения даты события лишь в том случае, если событие имело место до рождения испытуемого. События, произошедшие после нашего рождения, мы датируем, не прибегая к дополнительной информации о них[77]. Мы полагаемся на память. Разумеется, особняком стоят те случаи, когда о событии мы не слышали вовсе. Тогда мы обычно считаем, что оно произошло давным-давно, иначе мы о нем знали бы. Список событий в данном исследовании разнился в зависимости от места проведения опроса. Из двух десятков событий, подготовленных для новозеландцев, я слышала лишь о двух, да и то краем уха; жаль, что я никогда не знала о Шреке, баране, который несколько лет прятался от людей, порядком оброс и стал знаменитостью после того, как его обнаружили во время осмотра стада на Южном острове.

Британцам сложнее всего оказалось вспомнить угон и падение в Индийский океан самолета Эфиопских авиалиний в 1996 году. В каждой возрастной группе большинство понятия не имело о том, когда это произошло; они относили угон к далекому прошлому. По сравнению с остальными событиями из списка, которые произошли в этом же году – открытие Евротоннеля, крушение парома в Балтийском море, – про угон я и сама не помню. Но когда я искала информацию о нем, наткнулась на поразительную историю, которая вряд ли забудется. Во время перелета из Аддис-Абебы в Найроби трое молодых людей ворвались в кабину пилотов, крича по внутренней связи о том, что они только что вышли из эфиопской тюрьмы и требуют политического убежища, поскольку из-за своих антиправительственных взглядов опасаются преследований. Они заявили, что с собой у них бомба – потом оказалось, что это была простая бутылка из-под прохладительного напитка, – а этот самолет они выбрали, прочитав в журнальной статье, что самолет такого типа может совершить беспосадочный перелет до самой Австралии. Для них – в самый раз. Однако угонщикам и в голову не пришло, что поскольку перелет по маршруту занимал всего шесть часов, горючего на борту было ровно на это время. Пилоты пытались объяснить это, но угонщики не поверили и настояли на смене курса – на Австралию. Понимая, что до Австралии никак не долететь, пилоты вели самолет вдоль побережья, надеясь совершить экстренную посадку на Коморах. Случай угона не был типичным – в течение четырех часов после захвата кабины пилотов жизнь на борту самолета шла своим чередом, как будто ничего не происходило. Об угонщиках пассажиры знали и даже строили планы о том, как после посадки их обезоружить, но о спорах между угонщиками и пилотами не подозревали. Они по-прежнему ели, пили и даже, что в подобных обстоятельствах совсем уж удивительно, спали.

В момент приближения к Коморам горючее, как и предупреждали пилоты, кончилось. Но посадка была еще возможна, и лайнер пошел на снижение. Как только угонщики заметили, что происходит, они вступили с экипажем в борьбу за управление самолетом. В результате штурман промахнулся мимо посадочной полосы, и самолет упал в прибрежные воды рядом с островом. Этот случай – один из немногих за всю историю авиации, когда такой большой самолет опустился на воду. Только на схемах в инструкции по технике безопасности самолет держится на поверхности воды, а пассажиры тем временем спокойно снимают туфли на каблуках, съезжают по аварийным трапам и свистками привлекают к себе внимание спасателей. На деле же большие самолеты плавучестью не отличаются – тонут моментально. Падая, самолет задел коралловый риф, разломив его. Но даже мелководье не спасло – многие пассажиры погибли. Помимо местного населения, на помощь поспешили нырявшие неподалеку дайверы из числа туристов, однако из 175 пассажиров и членов экипажа 123 погибли. До сих пор эта авария подробно разбирается на занятиях по технике безопасности для летных экипажей: многие из пассажиров, выживших после падения самолета и сумевших надеть спасательные жилеты, совершили роковую ошибку – надули их перед тем, как выбраться из салона. В результате жилеты вытолкнули их вверх, под потолок салона, и когда уровень воды достиг потолка, люди тонули.

Пилот Леул Абате выжил в этой катастрофе и был награжден орденом за мужество. Среди погибших оказался кинооператор и фотожурналист Мохаммед Амин, известный своими снимками Великого эфиопского голода 1983—1985 гг. По стечению обстоятельств, незадолго до катастрофы он стал одним из издателей бортового журнала Эфиопских авиалиний – того самого, номер которого угонщики прочли.

Как я уже писала, случай этот – из ряда вон выходящий, поэтому, скорее всего, прочно отложится в моей памяти. Как наверняка и в вашей. Но осведомленность о событии, которое случилось после нашего рождения, не способствует запоминанию его даты – мы совсем не обязательно будем помнить дату этой авиакатастрофы. В нашей памяти событие не привязано к определенной дате. Тот факт, что очень многие данный случай угона не помнят, свидетельствует об одной из сложностей изучения автобиографической памяти и определения частотности сдвига дат во времени. Вы не можете проверить способность конкретного человека определить дату угона самолета Эфиопских авиалиний, если этот человек никогда о нем не слышал. Кратковременную же память изучать гораздо проще – одинаковый список слов для запоминания можно выдать целой группе испытуемых. И проверить их способности в разных условиях, оценив точность запоминания в баллах. А вот новостные события, хоть и кажутся общеизвестными, таковыми не являются. Если вы никогда не слышали об угоне самолета Эфиопских авиалиний, вы ни за что не вспомните дату, какой бы замечательной ваша память ни была. Альтернативным решением может стать проверка автобиографической памяти испытуемых по их личным событиям. Однако в таком случае возникают два затруднения: во-первых, у каждого – свои воспоминания; во-вторых, их сложно проверить. Помнится, я как-то ходила с дедом на авиашоу; одним из номеров был перелет мотоцикла через несколько двухэтажных автобусов, поставленных в ряд. Номер был гвоздем программы, его смотрели сотни зрителей. Казалось, выполнить такое человеку не под силу – мотоциклист наверняка разобьется. Парень начал разгоняться очень далеко от автобусов; наконец, с ревом подкатил к трамплину и взмыл в небо. Когда мотоцикл оказался в воздухе, публика ахнула – было очевидно, что он не перелетит. Мотоцикл упал на автобусы, соскользнул с крыши и оказался на земле. Врачи «скорой» подбежали к мотоциклисту, но было уже поздно. Парня положили на носилки, накрыв оранжевым покрывалом. Как сейчас помню. Дед не хотел, чтобы мы смотрели, и повел нас к машине. А может, все было совсем не так? Сестра утверждает, что мы пошли вовсе не на авиашоу, а на сельскохозяйственную выставку, и были мы там не с дедом, а с нашим пожилым соседом, и мотоциклист не погиб – он действительно упал, но лишь повредил ногу. Сестра старше меня на четыре года, возможно, она и права, однако из разницы в наших воспоминаниях видно, до чего неблагодарное это дело – оценивать автобиографическую память и ту роль, которую она играет в восприятии времени. Если каждое воспоминание требует проверки, как же понять, кто запоминает лучше, а кто – хуже?

По два предмета в день в течение пяти лет

Психологи кое-что придумали для решения этой проблемы: они спрашивают человека о том, где он был в определенный день, а потом сверяются с его дневниковыми записями или проверяют правильность ответов в беседе с родственниками. Однако одна из исследовательниц попробовала более радикальный метод; подозреваю, Гордон Белл его одобрил бы. Еще в 1972 году у Мэриголд Линтон возникла идея: испытуемый должен записывать все, что с ним происходит, даже самые незначительные события. В таком случае с годами можно будет проверить точность каждого автобиографического воспоминания, его дату. В качестве подопытного кролика для своего исследования Линтон искала человека, который оставался бы постоянно на связи и отличался надежностью. Но что самое важное – был бы готов к ежедневному эксперименту длиной в пять лет. Вслед за многими учеными прошлого она решила, что существует только один такой человек – она сама. Сомневаться в ее ответственности не приходилось – Мэриголд Линтон происходила из племени кахуилья-купеньо, живущем в калифорнийской резервации, и была первой среди соплеменников, кто окончил колледж. Когда Линтон впервые открыла свой табель успеваемости с одними пятерками, она попыталась вернуть его, уверенная, что произошла ошибка. Но даже для нее изучение собственной памяти оказалось задачей куда более сложной, чем она предполагала.[78]

Свое исследование Линтон назвала «По два предмета в день в течение пяти лет», хотя это название отражает лишь первую часть работы. На деле каждый вечер в течение десяти лет Линтон садилась за стол в своем доме в Солт-Лейк-Сити, брала чистую регистрационную карточку размером 15 на 10 см и впечатывала три строки с описанием события, которое произошло с ней в этот день. Над каждым событием она ненадолго задумывалась, оценивая степень его сложности, эмоциональности, важности, информативности; кроме того, Линтон оценивала вероятность обсуждения этого события с другими и его «серийность» (например, одна лекция из двенадцати). На оборотной стороне карточки она писала дату и смешивала ее с другими карточками за данный месяц. Первое число каждого месяца было днем испытаний (как выяснялось, во всех смыслах этого слова) – в этот день Линтон выбирала наугад две карточки из прошлого месяца и пыталась угадать, какое из событий произошло раньше и когда именно; вся процедура проходила с включенным секундомером. Задача состояла в том, чтобы оценить способность определять очередность событий во времени.

Подход Мэриголд Линтон – записывать ежедневные события и потом проверять точность их запоминания – был применен и в группах. Трудность заключалась в том, что эксперимент не позволял оценить автобиографическую память в целом – только ее часть, отдельные события. Среди них неизбежно окажутся события самые незаурядные – понятно, что они останутся в памяти. Итак, избирательность памяти имеет значение: вы едва ли запишете, что уронили письмо, когда подносили его к почтовому ящику, а раз так, впоследствии проверить на этом событии вашу память будет невозможно. И все-таки исследования, основанные на дневниковых записях, пролили некоторый свет на то, какие события мы запоминаем, в каком порядке их выстраиваем и как из этих автобиографических воспоминаний формируется наше ощущение времени, личной биографии.

После испытаний Мэриголд Линтон меняла местами каждую карточку в картотеке – получалось, некоторые события попадались чаще других. Именно эти события она датировала лучше всего – чем чаще воспоминание обсуждалось или служило поводом к размышлению, тем вероятнее вы не только вспомните событие, но и запомните его дату. Классический тому пример – события 11 сентября: их дату мы никогда не забудем, потому что она не только часто упоминается, но и фигурирует в названии события. Что до личных воспоминаний, то логично предположить: лучше запоминается так называемое плохое. Однако Линтон доказала обратное. И опять же, скорее всего, это происходит благодаря повторению в уме. Оконфузившись на людях, мы некоторое время будем переживать, но с годами эмоции поутихнут (хотя сейчас все больше событий – приятных и неприятных – накапливается в социальных сетях, так что в будущем ситуация может измениться).

Феномен носит название эффекта угасания – казалось бы, противоречащая здравому смыслу идея о том, что отрицательные воспоминания со временем выветриваются, а положительные остаются. Идея в том, что обсуждение события из прошлого сказывается на воспоминании об этом событии по-разному: в зависимости от того, приятное было событие или нет. Итак, всякий раз, когда вы говорите о старых добрых временах, вы заново переживаете связанные с ними события и сопровождавшие их приятные эмоции. Однако чем чаще вы вспоминаете неприятные события, – за исключением крайних случаев посттравматического стрессового расстройства, – тем быстрее стираются воспоминания о них. Это позволяет справиться с неприятной ситуацией и жить дальше[79]. Интересно, что победы мы воспринимаем ближе к настоящему, в то время как поражения отодвигаются: время словно щадит наше чувство собственного достоинства.[80]

Проводя эксперименты с использованием дневников, психолог Джон Сковронски просил студентов каждый день записывать одно событие, которое, по их мнению, вряд ли повторится еще раз в течение семестра. Результаты оказались очень любопытными. Сковронски пояснил: одно из преимуществ его работы в том, что в условиях анонимности люди откровенничают, даже если попросить их об обратном. Через два месяца каждому студенту дали по два события, выбранных наугад из их записей и попросили определить, какое произошло раньше, а также назвать число и день недели. У женщин получилось чуть лучше, чем у мужчин, однако в целом в дате испытуемые часто ошибались. Более высокие результаты женщин объяснялись тем, что ведя домашнее хозяйство, они чаще сверяются с календарем. Однако в эксперименте принимали участие молодые девушки – вряд ли к ним это относится. Скорее, в жизни женщины общественных мероприятий больше, в результате чего она лучше запоминает даты. Ожидаемым оказалось то, что чем раньше событие произошло, тем хуже студенты вспоминали его дату; каждая прошедшая неделя влекла ошибку в еще один день. Вспомнить день недели оказалось легче, чем календарную дату, – испытуемый помнил, что дело было во вторник, а вот какого числа, ответить затруднялся. Выходные стояли особняком; если насчет будних дней – понедельник или вторник? – испытуемый еще мог колебаться, то дилеммы «суббота или понедельник?» не возникало.[81]

Похоже, место события во времени имеет для памяти далеко не самое приоритетное значение. Голландский психолог Виллем Вагенаар вел дневник в течение шести лет; он пришел к выводу, что хорошо запоминается информация, которая является ответом на вопросы «что?», «кто?» и «где?», а вот ответ на вопрос «когда?» не существенен[82]. Данное исследование помогает лучше разобраться в феномене телескопического эффекта – ситуации, когда вы думаете, что события произошли позднее, чем на самом деле, – и, что самое важное, прояснить, связан ли он с ощущением ускорения времени, которое возникает с возрастом.

Результаты исследований показали: телескопический эффект возникает при обращении не только к общественно значимым событиям, но и к фактам из личной биографии. При этом несущественно, какие эмоции событие вызывает – приятные или неприятные; Сковронски пришел все к тому же выводу: если событие мы помним плохо, то предполагаем, что оно произошло раньше, чем на самом деле. На первый взгляд, разумно и нисколько не противоречит гипотезе четкости памяти. Мы знаем, что со временем воспоминания стираются, поэтому если человек помнит подробности события плохо, естественным будет предположить, что оно произошло давно. Подобные наблюдения – иногда их называют теориями следов памяти – возникли еще в XIX веке: чем сильнее след памяти того или иного воспоминания, тем ближе во времени это событие кажется. Но эта теория не выдерживает проверки фактами: с личными воспоминаниями дело обстоит несколько иначе – зачастую мы хорошо помним какое-либо событие и можем назвать дату точно, вне зависимости от того, как давно оно произошло. Но лучше всего мы помним события последних четырех месяцев, то есть события недавнего прошлого.

Однако иногда мы все же ошибаемся. И эти случаи стоит учитывать, ведь они влияют не только на результаты какой-нибудь викторины из тех, что любят устраивать в пабах. Данный феномен оказывает влияние даже на формирование политики в сфере общественных интересов. Охват опросников широк – от мер борьбы с асоциальным поведением до страховых выплат. Когда работник из службы изучения общественного мнения обзванивает жителей, он, как правило, интересуется строго определенным временным промежутком. Если работник спрашивает, посещаете ли вы местные досуговые центры, ему вряд ли интересно будет узнать, что как-то в 1999 году вы заглянули в бассейн недалеко от дома, – он спросит вас о посещении досуговых центров в течение последнего года. Таким образом службы изучения общественного мнения получают актуальную информацию. Если органы местного самоуправления проводят опрос на тему эффективности борьбы с преступностью в вашем районе, им неинтересно будет услышать от вас о столкновении с хулиганами пять лет назад. Их интересуют происшествия лишь за последний год. Проблема в том, что люди часто все понимают не так. Принимая участие в опросе на тему преступности в нашем районе, я хотела рассказать, как двое десятилетних мальчишек по дороге из школы домой наставили на меня игрушечный пистолет и крикнули: «Ща мозги вышибем!» (Я не выдумываю, нет! Потому-то хотелось рассказать.) Правда, потом я вспомнила, что дело было года два назад. Обычно запомнившиеся события мы приближаем, так что я невольно могла ввести опрашивавших в заблуждение. А если таких, как я, набралось бы довольно много, сложилось бы ложное впечатление – повышенный уровень преступности в районе.

Иногда похожая ситуация складывается при опросах, которые заказывают страховые компании. Вот нас спрашивают о дорожных происшествиях, участниками которых мы были в последние три года. Отвечая, мы даже подписываем бумаги, в которых подтверждаем достоверность сведений. Но поскольку вспомнить дату события непросто, мы, несмотря на все наши благие намерения, можем сказать неправду. Дорожное происшествие – событие тревожное, исключительное, поэтому можно предположить, что оно надолго останется в памяти. Однако мы уже знаем – неприятные события со временем выветриваются. Потому не стоит удивляться, что зачастую люди напрочь забывают о них. В ходе одного исследования устные свидетельства автовладельцев проверяли по базе данных – вышло, что они забыли около четверти всех дорожных происшествий[83]. Прибавьте к этому еще и влияние телескопического эффекта. Вот и выходит, что многие опросы не отражают действительность. А ведь на их основе формируется политика в сфере общественных интересов. Например, потребность населения в медицинских услугах рассчитывается не только на основе фактических данных о посещениях больными терапевта – самих людей также спрашивают о том, как часто они посещали врача за последние три года. И если каждый по ошибке прибавит пару-тройку походов к врачу, действительная картина окажется в значительной степени искаженной. Например, 200 студентов из Университета Альберты спросили о том, сколько раз они были у врача за последние два месяца. И получилось, что многие посчитали и гораздо более ранние эпизоды[84]. Одна из причин (а есть, конечно же, и другие) того, почему люди посещают стоматолога реже, чем рекомендовано, заключается в том, что каждый раз им кажется, будто они были у него совсем недавно.

Доктор Крис Зед, главный стоматолог на Зимних Олимпийских играх 2010 в Канаде, рассказал мне, что у олимпийцев – первоклассных спортсменов, чье тело должно бы находиться в идеальном состоянии, – оказались на удивление плохие зубы. На время Игр среди медицинского персонала присутствовали семьдесят пять стоматологов – не в последнюю очередь для того, чтобы оказывать помощь при неизбежных травмах, поскольку на крутых виражах спортсмен может за просто повредить челюсть. Но не только поэтому – стоматологи надеялись также добраться наконец до зубов атлетов. Из-за вечных разъездов спортсмены пропускали очередной визит к стоматологу, а поскольку терпеть боль они привыкли, продолжали тренировки с абсцессами, от которых обычный человек давно бы взвыл. И эти семьдесят пять стоматологов ничуть не удивятся, если в следующий раз увидят спортсменов в своих креслах уже в 2014 году, во время Зимних Олимпийских игр в России. Все эти лыжники и конькобежцы, может, и рады бы время от времени проверять свои зубы, но у них очень плотный график, время бежит стремительно. Только в 2014 году, сидя в стоматологическом кресле, они осозна'ют, что не только были в последний раз у стоматолога в 2010 году в Ванкувере, но и что четырех лет как не бывало.

Олимпийские игры для них – своего рода временна'я веха. И лишь тогда они забеспокоятся – ведь с последнего осмотра прошло столько лет. Но именно такие вехи и могут помочь в борьбе с нерегулярными посещениями стоматолога.

Вспомните, со сколькими друзьями вы встретились за последние два месяца.

Велика вероятность, что вы посчитаете также и тех, с кем встречались раньше, но, как вам кажется, виделись недавно. Такое случается сплошь и рядом. Впрочем, ситуация легко поправима. Метод, о котором пойдет речь ниже, позволит точнее определять даты, получать более достоверные результаты опросов. Нужно только изменить формулировку вопроса, задав конкретные временны'е вехи. То есть, вместо «Сколько раз за прошлый год вы посещали врача?» надо спросить: «Сколько раз с Нового года вы посещали врача?» Временна'я веха – в данном случае Новый год – служит надежной привязкой, помогая определить, какие события произошли до того времени, какие – после. Вспоминая события вообще, мы затрачиваем минимальные когнитивные усилия, однако если просят назвать конкретную дату, нам приходится сопоставлять воспоминание с другими вехами, что увеличивает вероятность правильного ответа.

Временны'е метки событий в прошлом

Американец Боб Петрелла – мужчина среднего возраста, работает на телевидении в качестве режиссера-постановщика. И примечателен тем, что помнит все.

Помнит каждый разговор с кем-либо, каждое место, где он когда-либо бывал. Потеряв однажды свой мобильный, он особо не расстроился – все телефонные номера он знает наизусть. А все потому, что Боб Петрелла – один из двадцати человек в мире, у кого диагностирована гипермнезия, или феноменальная автобиографическая память. Гипермнезию открыли случайно – это сделал американский нейробиолог Джеймс Магоф, который занимался изучением памяти. В 2000 году ему позвонила женщина – рассказать о своей проблеме. Магофу к таким звонкам было не привыкать; он терпеливо объяснил женщине, что хотя на его факультете Калифорнийского университета вопросы памяти и изучают, лечением не занимаются. Однако ее случай нельзя было назвать собственно расстройством памяти, скорее наоборот, – она, как выяснилось, вообще ничего не забывала. Заинтересованный Магоф согласился встретиться; при встрече он убедился, что женщина говорила правду. Она помнила абсолютно все. С тех пор было выявлено еще девятнадцать человек с такой редкой способностью, среди них – Боб Петрелла. Даже не думайте спрашивать его о датах известных событий, перечисленных в начале этой главы, – он не только с легкостью их назовет, но и сделает это в обратном порядке. Назовите любую дату, какая на ум придет, – Боб скажет вам, какое событие произошло в этот день. Когда он учился в школе, то сдавал экзамены безо всякого труда, недоумевая, зачем одноклассники зубрят день и ночь. Казалось бы, ему известно все, за исключением того, что его память – исключительная. Джеймс Магоф изучает мозг и генетические характеристики Боба и еще девятерых человек с такими же способностями, пытаясь понять, как им это удается. Он уже обнаружил разницу в строении их серого и белого вещества и надеется со временем пролить свет на процессы запоминания и таким образом помочь тем, кто страдает от нарушений памяти.

Боб помнит дату каждого футбольного матча, который когда-либо смотрел. Он превосходно справляется с точной датировкой любого события, в то время как большинство из нас частенько ошибается – мы вспоминаем даты правильно лишь в десяти процентах случаев. Иногда, чтобы вспомнить, мы прибегаем к реконструкции – связываем воспоминание о событии с другими воспоминаниями того же месяца или года. Бывает, просто-напросто знаем, что эта дата – верная, нам даже не приходится копаться в памяти. А вот как мы это делаем – загадка. По одной из теорий, у нас иног да формируется воспоминание, которое изначально снабжено своего рода временной привязкой. Эта временная метка сообщает нам о том, когда событие произошло; именно ей мы обязаны своими редкими «попаданиями в цель». Однако теория ничего не говорит о том, почему остальные девяносто процентов воспоминаний подобных временных меток не имеют.

Если бы я попросила вас не вспоминать месяц и год каждого события, приведенного в начале главы, а расположить их в хронологическом порядке, задача сильно упростилась бы. А вот для людей с нарушениями в тех зонах головного мозга, которые отвечают за запоминание новой информации, расположение событий прошлого в хронологической последовательности было бы затруднительно. И это – еще одно свидетельство того, что память играет в восприятии времени важнейшую роль. Невропатолог Антонио Дамасио обнаружил, что у больных амнезией временные метки теряются – они не в состоянии определить, в каком десятилетии произошло то или иное событие. Такое нарушение представляет собой серьезную проблему – если мы не можем порождать и хранить воспоминания, мы лишаемся ощущения хронологической последовательности нашей собственной жизни, не представляем своего места в мире. Дамасио по просил здоровых испытуемых расположить личные и общественно значимые события из прошлого на прямой времени; оказалось, в среднем они ошибались на два года. Когда это же самое задание выполняли люди с нарушениями в базальных отделах переднего мозга, ошибка в среднем составляла чуть больше пяти лет. Но вот что самое интересное – те испытуемые, у кого амнезия была вызвана нарушениями в другой зоне мозга, височной доле, помнили события так же плохо, однако временны'е метки у них присутствовали. Это наводит на мысль о том, что в основе запоминания подробностей события и привязки данного воспоминания ко времени лежат разные процессы. Данное предположение совпадает с результатами наблюдений Дамасио за пациентами: те, у кого присутствуют нарушения в базальных отделах переднего мозга, все-таки способны запоминать новую информацию, однако она сохраняется в неправильном порядке.

Пытаясь вспомнить, когда произошли те или иные события, вы можете в одних временны'х рамках определить дату правильно, а с другими потерпеть не удачу. Может, вы понятия не имеете, в каком году событие произошло, но зато уверены, что это была суббота. Память на события не имеет линейной структуры в том смысле, в каком она присуща другим типам памяти. Например, если брать память на лица, то при взгляде на фотографию актера вы можете вспомнить его имя, а можете и не вспомнить, однако, скорее всего, правильно укажете его профессию. Происходит это потому, что его род деятельности имеет в вашей памяти приоритетное значение. Ведь никто не скажет: «Это – Итан Хоук, вот только я не помню, кто он по профессии». Говорят: «Это – какой-то актер, вот только как зовут, не помню». Что до памяти на события, тут все иначе. Возьмем, к примеру, гибель принцессы Дианы. Она стала тем самым ярким, запоминающимся событием, сравнимым по эмоциональному отклику с убийством Кеннеди, при упоминании которого практически каждый вспоминает, что делал в тот момент, когда услышал новость. Точную дату назовут не обязательно, но скорее всего, вспомнят, какой это был день недели: суббота. Большинству стало известно об этом в воскресенье утром, а воскресенье для многих резко выделяется из всей недели, события этого дня лучше запоминаются. Если бы все произошло в будний день, было бы сложнее запомнить, в какой именно. Кроме того, вы лучше запоминаете события, которые произошли в день, имеющий для вас особое значение, – получается, что самое запоминающееся общественно значимое событие – то, которое пересеклось с событием из вашего личного прошлого. Если день смерти Майкла Джексона пришелся на ваш тридцатилетний юбилей, за праздничным столом наверняка обсуждали его смерть, просили поставить его песни – скорее всего, дата навсегда врежется в вашу память.

Итак, вы скорее запомните дату события яркого, чем-то примечательного, затронувшего вас лично, которое вы не раз обсуждали.

Все затряслось

Утром в пятницу 31 января 1986 года покупательница ходила между рядов торгового центра в городке Ментор, штат Огайо, раздумывая, что ей нужно купить. Было 11:48, ничего необычного не происходило.

Однако через минуту необычным стало все: с полок начал падать товар, стойки с одеждой закачались – весь магазин как будто вздрогнул. Женщина не поняла, что случилось. Покупатели кинулись к ближайшему выходу, она тоже побежала, но вдруг получила удар по голове. Ощупав голову, увидела на руках кровь. И только когда заметила под ногами обломки потолочной плитки, догадалась: землетрясение.

По городу вскоре поползли слухи: погибли люди, рухнули дома… На самом деле обошлось без жертв, да и дома остались целы. Землетрясение оказалось сравнительно слабым – всего 4,96 баллов по шкале Рихтера. Помощь потребовалась пятнадцати пострадавшим – кто-то сильно испугался, кто-то переохладился на морозе, маленькой девочке, которую поранило осколком оконного стекла, наложили швы; очень скоро врачи занялись и кровоточащей раной на голове той самой покупательницы. Само землетрясение сильным не было, однако тысячам людей тот день так или иначе запомнился. Кто-то сообщил о происшествии в местное геологическое общество, кто-то оказался в числе эвакуируемых с ближайшей АЭС, кто-то заметил, что вода в колодце стала другого цвета. Бетти, водитель школьного автобуса, рассказала репортеру местной газеты, что повидала на своем веку и торнадо, и потопы, но вот землетрясение – не доводилось. Мэр городка Шэрон видел, как его подчиненные бросились врассыпную, когда стена муниципального здания дала трещину.

Психологи давно используют необычные ситуации, которые в лабораторных условиях не создать, в исследовательских целях. В 1958 году Ричард Грегори, выдающийся специалист в области зрительного восприятия, просматривая газету, наткнулся на сообщение: хирурги провели успешную операцию, вернув зрение человеку, не видевшему в течение пятидесяти лет. Грегори решил, что вот она – прекрасная возможность выяснить, позволяет ли восстановленное зрение видеть сразу, или же мозгу необходимо несколько лет, чтобы научиться разбираться в поступающих к нему зрительных образах. Ученый погрузил в машину кое-какое оборудование и поехал в клинику к пациенту вошедшему позднее в специальную медицинскую литературу под инициалами С. Б. Результаты этого исследования получили широкую известность в научном сообществе (да, для полноценного зрения мы должны именно научиться видеть). Возьмем более современное исследование: Барбаре Фредериксон выпала возможность проверить на психологическую устойчивость студентов через несколько месяцев после событий 11 сентября. Она решила воспользоваться уникальной возможностью и выяснить, как ужасное событие повлияло на оптимистический настрой людей и, соответственно, каким образом оно отразилось на их психологической устойчивости (результаты оказались неожиданными: наиболее устойчивые в психологическом плане люди после событий 11 сентября стали еще бо'льшими оптимистами).[85]

Именно психологу Уильяму Фридману пришла в голову идея воспользоваться землетрясением в городке Ментор с целью изучения восприятия времени. Как я уже говорила, трудность тестирования по датам новостных событий заключается в том, что не обязательно все о нем слышали – взять тот же угон самолета Эфиопских авиалиний, – а если и слышали, то в разное время: с момента события могли пройти часы, дни, месяцы. А вот о землетрясении узнали все жители городка Ментор разом.

Через девять месяцев после землетрясения Фридман разослал каждому служащему из расположенного неподалеку Оберлинского колледжа письма с просьбой написать время, день недели, число, месяц и год землетрясения. Большинство вспомнили время с точностью до часа, однако день недели вызвал большие затруднения[86]. Получается, время в прошлом мы реконструируем, опираясь на всевозможные детали, зацепки, которые отсутствуют в ничем не примечательных буднях. Фридман выяснил, что даже дети четырех лет вспомнили время землетрясения, но лишь шестилетние смогли назвать месяц – примерно в этом возрасте человек начинает воспринимать абстрактные понятия вроде месяца. Иногда мы пытаемся вспомнить дату, припоминая что-либо, относящееся к событию лишь косвенным образом: какая в тот день была погода, что за время суток? Или вычисляем дату, сопоставляя ее с событием, прочно осевшим у нас в мозгу: это случилось до или после Нового года? Можно высчитать год начала военных действий на Фолклендах, вспомнив о том, что как раз в это время правительство возглавляла Маргарет Тэтчер или, скажем, вы тогда еще учились в школе, ходили в колледж. Алекс Фрадера и Джейми Уорд (тот самый, который исследует феномен синестезии) обнаружили: если попросить испытуемых нанести на изображенную на бумаге прямую времени события из их собственной жизни, а затем дополнить ее новостными событиями, они справляются с заданием лучше, чем когда их просят датировать новостные события без соотнесения с личными, неважно, впечатлила их сама новость или нет. К такому способу можно прибегать и осознанно: когда вам необходимо определить дату новостного события, вспомните как можно больше деталей из вашей личной жизни того времени.

Датировать событие можно и с помощью других методов, позволяющих сократить влияние телескопического эффекта; о них я расскажу в главе шестой. Пока же – только один. Когда психолог Джон Грёгер попросил испытуемых назвать все свои автомобильные аварии, люди вспоминали больше аварий в том случае, если шли от прошлого к настоящему, и меньше – если шли от настоящего к прошлому. Элизабет Лофтус, известный психолог и специалист по изучению синдрома ложной памяти, выяснила: точность повышается, если сначала попросить человека вспомнить события на протяжении достаточно длительного отрезка времени, а потом этот отрезок сокращать. Если вы, к примеру, хотите подсчитать, сколько раз за последние полгода были у врача, выберите какое-нибудь значимое для вас лично событие-ориентир, которое произошло примерно год назад, и, отталкиваясь от него, продвигайтесь в своих воспоминаниях к настоящему. А потом снова подсчитайте количество визитов к врачу, сосредоточившись только на последнем полугодии.

Тысяча дней

Вспомнить дату события из личного прошлого гораздо проще, если с момента этого события миновало не более двух месяцев. Исследования подтверждают это снова и снова. Если по вашим ощущениям событие произошло больше двух месяцев назад, на самом деле оно наверняка отстоит во времени чуть дальше, чем вам кажется. Скажем, если вы думаете, что оно произошло полгода назад, смело прибавляйте еще месяц. Если думаете, что произошло восемь лет назад, наверняка на самом деле – не восемь, а девять.

Вспомнить даты общественно значимых событий нам в целом сложнее – возможно, они обрабатываются и хранятся в мозге иначе. В исследованиях то и дело всплывает предельный рубеж – 1000 дней, то есть, грубо говоря, три года. Похоже, три года – временной промежуток, даты в котором мы помним лучше всего. Когда Чак Берри рассказывал мне о том, как падал с вышедшим из строя самолетом-дельтапланом, то предположил, что случилось это три года назад. Однако уверен не был. Чтобы проверить его, я посмотрела записи происшествий за тот период: до точной даты Чаку не хватило каких-то двух недель – в общем и целом он определил дату верно. Теперь, если вы еще раз вернетесь к тому списку событий в начале главы, заметите: вы правильно датировали как раз те события, которые произошли в течение последних трех лет. Это, конечно, лишь среднее значение – нельзя сказать, что правило будет действовать для каждого случая. Тем не менее, если вам кажется, что событие произошло более трех лет назад, прибавьте к этому времени еще немного – чем событие по-вашему дальше, тем больше. Однако если вам кажется, что событие произошло менее трех лет, но более трех месяцев назад, вы, скорее всего, преуменьшили временной отрезок, но отдалили событие – сказалось действие обратного телескопического эффекта. К этому парадоксу я еще вернусь в шестой главе.

Итак, мы уже немного разобрались в том, как располагаем события во времени и что сделать, чтобы вспоминать даты точнее. Но как же быть с главным: почему с возрастом время ускоряется? Объясняется ли ощущение искажения времени телескопическим эффектом? Во-первых, здесь не обошлось без математики. Во многих исследованиях телескопического эффекта испытуемым говорят, что даты, которые их попросят вспомнить, выпадают на определенный временной период, например, последние шесть лет. С точки зрения математики ошибки, которые сделают испытуемые, неизбежно будут стремиться к середине этого временно'го периода. Испытуемые понимают, что не могут назвать дату, отстоящую дальше шести лет, и называют более ранние даты. Это в некоторой степени объясняет телескопический эффект.

Кроме того, имеет значение и возраст. В классическом исследовании Сьюзан Кроли и Линды Принг «Когда госпожа Тэтчер ушла в отставку?», с которого и началась эта глава, список событий раздали испытуемым трех возрастных категорий. Тем, кому от 18 до 21 года, были даны самые удаленные по времени события. Лучше всех справились с заданием испытуемые в возрасте от 35 до 50 лет. Когда они ошибались, это происходило благодаря телескопическому эффекту, то есть субъективному приближению во времени эпизода прошлого. Однако с группой тех, кому было за 60, дело обстояло иначе. Они ошибались чаще, но не из-за телескопического эффекта. У них наблюдалась тенденция относить события дальше по времени (интересно, что психологи прогнозировали такое только для ближайших недель, а вовсе не для таких отдаленных во времени событий, как отставка Маргарет Тэтчер или гибель Джона Леннона)[87]. Самая старшая возрастная группа очень хорошо ориентировалась в датировке таких событий, как осада иранского посольства, которую сняли бойцы Специальной авиационной службы, и катастрофа космического корабля «Челленджер», а вот определяя дату бойни в английском городке Хангерфорд, они ошиблись на шесть с половиной лет, приблизив ее. Может, пожилые люди проявляли к новостям особенный интерес? Или же старики настолько привыкли к тому, что время несется стремительно, а сами они постоянно ошибаются в датах, что невольно перестарались, датируя события слишком далеким прошлым?

Хорошо, что нам чаще приходится вспоминать имена, а не даты, потому как, по наблюдениям исследователей, людям не очень-то нравится принимать участие в подобных экспериментах. Задание довольно простое, но некоторые признаются: тот факт, что они не помнят, когда произошло какое-либо известное событие, их уязвляет. Но с чего вдруг нам так беспокоиться? Сковронски считает, что болезненные переживания объясняются связью между нашей оценкой времени и представлением о самих себе. Когда это представление значительным образом меняется, нам становится проще оценивать течение времени: любой молодой родитель с легкостью разделит события на те, которые произошли до рождения ребенка, и те, что случились после появления чада на свет. Именно тесная связь между самоопределением и восприятием времени и вызывает неприятные ощущения в тех случаях, когда вспомнить даты не получается. События, которые произошли на нашем веку, мы считаем своей собственностью, они – часть нас самих. Если же рассматривать воспоминания из личного прошлого, то тут эмоции еще сильнее: нам кажется, что если мы не в состоянии вспомнить, когда произошло то или иное событие, мы перестаем управлять собственной жизнью. Виллем Вагенаар, голландский психолог, который вел дневник в течение шести лет, делится опытом: проверка собственной автобиографической памяти была для него занятием не только утомительным, но и откровенно неприятным.

Мэриголд Линтон от эксперимента над собой тоже была не в восторге. Решив примерить роль испытуемого, она вскоре разочаровалась. С годами, по мере того, как события накапливались, проверка в первый день каждого месяца становилась все более затратной по времени – Линтон приходилось проверять свою способность вспомнить двести пятнадцать разных событий. Она писала, что «отчаянно нуждалась в помощнике: покладистом, который приходил бы вовремя, был заинтересован в эксперименте и отличался завидным терпением. Я же часто несговорчива, раздражаюсь и отвлекаюсь, особенно когда утомительный день проверки непомерно затягивается». Порой она и вовсе забывала о своем эксперименте.

Хотя для испытуемых участие в подобных исследованиях бывает скучным, они крайне важны для понимания того, как мы ощущаем проходящие годы. Однако телескопический эффект не дает исчерпывающего ответа на вопрос: почему нам с возрастом кажется, будто жизнь ускоряется? Исследования различных событий из числа общественно значимых, а также из личного прошлого свидетельствуют, что телескопический эффект проявляется вовсе не так регулярно, как того можно было ожидать. Согласно теории, чем мы старше, тем больше должны приближать во времени эпизоды прошлого, но на деле такое происходит с людьми среднего возраста. Телескопический эффект при искаженном восприятии времени, конечно же, имеет место, и исследования в данной области способны многое поведать о том, как точнее вспоминать даты. Но, как и теория пропорциональности, этот эффект не может в полной мере ответить на вопрос об ускорении времени.

Эффект «пика воспоминаний»

Загляните в свое прошлое: вспомните пару случаев, когда вы были особенно счастливы, и еще несколько, когда вам было очень грустно или страшно. Сколько вам было лет? Скорее всего, некоторые из этих случаев, а то и все, произошли с вами в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти. Психологи выяснили, что бо'льшая часть наших воспоминаний приходится именно на этот период. Этот феномен носит название эффекта «пика воспоминаний». И он может помочь нам с ответом на вопрос: почему с возрастом время ускоряется?

«Пик воспоминаний» включает в себя не только воспоминания о тех или иных событиях личной жизни – бо'льшая часть кадров из фильмов и сюжетов из книг, всплывающих у нас в памяти, относится как раз к позднему подростковому периоду и ранней юности. Если вы еще раз вернетесь к тому самому списку общественно значимых событий, увидите: большинство дат, которые вы вспомнили, выпадают как раз на ваш личный «пик воспоминаний». «Пик воспоминаний» можно разделить на более мелкие отрезки: нашумевшие общественные события, даты которых мы лучше всего помним, выпадают на начало «пика воспоминаний», а самые яркие эпизоды из личного прошлого приходятся на вторую половину «пика». Деление настолько четкое, что с его помощью можно определять возраст. Попросите человека вспомнить какую-нибудь известную личность из прошлого по имени Джон. Скорее всего, вам назовут звезду времен юности испытуемого. Исходя из того, что за знаменитость была названа, вы можете определить приблизительный возраст человека. В подобном исследовании, проведенном в 1999 году, испытуемые в возрасте за пятьдесят чаще всего называли Джона Кеннеди, американского президента 1961—1963 годов, а испытуемые, которым было за тридцать, называли Джона Мейджора, британского премьер-министра 1990—1997 годов. Из Ричардов те, кому было за тридцать, вспоминали британского телеведущего Ричарда Мейдли, те, кому было за сорок, называли поп-певца Клиффа Ричарда, а старшее поколение выбирало либо Клиффа Ричарда, либо легенду рок-н-ролла Литл Ричарда. Некоторые называли Ричарда III. Понятно, что он не жил во времена их подросткового возраста, но они могли видеть или изучать в школе пьесу Шекспира «Ричард III».[88]

В основе эффекта «пика воспоминаний» лежит новизна. Такая хорошая память на события юности объясняется тем, что данный период жизни богаче на новое, нежели тот, когда нам тридцать или сорок. В юности многое происходит впервые – близкие отношения с противоположным полом, первая работа, первые путешествия без родителей, жизнь отдельно от семьи, возможность выбрать образ жизни по душе. Новизна оказывает на память серьезное влияние: если брать период, попадающий под воздействие эффекта «пика воспоминаний», наиболее четкие воспоминания относятся к приобретению нового опыта. При исследовании памяти испытуемых из числа взрослых, начиная с их первого года учебы в колледже, оказалось, что 41% воспоминаний приходится на первую неделю учебы, вмещавшую в себя бо'льшую часть новых событий. Однако новизна – это еще не все, ведь в детстве у нас тоже полно новых впечатлений, однако воспоминания того периода особой четкостью не отличаются. Известно, что в позднем подростковом возрасте и ранней юности мозг развивается особым образом, поэтому можно предположить, что в этот период его работа особенно интенсивна, и впечатления, откладывающиеся в памяти, наиболее ярки.

Мне кажется особенно убедительным объяснение, связанное с личностью человека. Мы уже убедились, что память и самоопределение тесно связаны друг с другом, и если первая подводит, возникает беспокойство. Эта же связь может прояснить принцип действия эффекта «пика воспоминаний». В позднем подростковом возрасте и ранней юности большинство из нас активно пытается разобраться в том, кто мы есть и кем хотим стать. Мартин Конуэй, психолог из Университета Лидса, – это он проводил исследование с известными Джонами и Ричардами – предположил, что особенно подробные и яркие воспоминания, оставшиеся от периода становления личности, призваны в дальнейшем постоянно напоминать нам о том, кто мы есть. Если это так, можно предположить, что у людей, которым довелось порядком измениться еще и в зрелые годы, возникает повторный «пик воспоминаний» – чтобы закрепить новую личность. Подтверждение этому Конуэй получил, когда исследовал воспоминания бангладешцев, заставших период борьбы за независимость от Пакистана. У этих людей в 1970-е началась новая жизнь.[89]

Эти три теории, объясняющие действие эффекта «пика воспоминаний», – развитие мозга, поиски себя, новый опыт – в сумме составляют мощную комбинацию. Данный эффект ловко эксплуатируют телепродюсеры, поняв, что мы с удовольствием предаемся ностальгическим воспоминаниям юности. Ностальгия – явление загадочное. Она видится нам положительным, теплым чувством, но в то же время сопровождается ощущением утраты, тоски по более счастливому прошлому. Это сладкое чувство с привкусом горечи, причем настолько ощутимым, что одно время с ностальгией боролись, считая ее психическим расстройством. В 1688 году врач Йоханнес Хофер придумал сам термин «ностальгия», описав беспокойное поведение наемных солдат-швейцарцев вдали от родины. Они плакали, отказывались от еды, а в особо тяжелых случаях пытались наложить на себя руки. В течение последующих двух веков были предложены самые невероятные причины физиологического характера, объяснявшие ностальгию, в том числе прилив крови к голове в результате непривычного атмосферного давления, а также колокольчики у коров в Альпах, звон которых действовал на барабанные перепонки и клетки головного мозга разрушающе. К 1938 году за ностальгией закрепился ярлык «иммигрантского психоза»; считалось, что в группе риска находятся военные, моряки, иммигранты и дети в первый год учебы в пансионе. Однако к концу XX века ситуация изменилась на прямо противоположную – к ностальгии стали относиться как к смутному, с нотками тепла, чувству, которому мы с удовольствием предаемся.

Способность мысленно путешествовать назад во времени играет важную роль в становлении личности. С ее помощью формируется наша индивидуальность, мы ищем смысл жизни, которая, как нам известно, конечна. Обращаясь к своему прошлому, мы словно отодвигаем то будущее, в котором нас уже не будет. Ностальгии свойственна и социальная роль – она укрепляет связи между людьми. Как мы можем быть одиноки, если разделяем столько общих воспоминаний? Благодаря ностальгическим воспоминаниям нам легче жить настоящим, наша самооценка повышается. Как это ни странно, но порой мы даже предвкушаем ностальгическое настроение, намеренно становимся участником тех или иных событий, чтобы в будущем вместе со всеми оглянуться назад. Эти воспоминания нужны нам, чтобы потом сказать, что мы были там-то и там-то, неважно, где именно: на благотворительном музыкальном фестивале «Живая помощь» 1985 года или Олимпийских играх в Лондоне 2012 года.

Ностальгические воспоминания могут стать утешением в самых безнадежных ситуациях. Психиатр Виктор Франкл признается, что в концлагере Освенцим выжил именно благодаря ностальгии. Он намеренно вспоминал свою прошлую жизнь в мельчайших подробностях: как возвращался на автобусе домой, как подходил к двери, доставал ключи, отпирал ее, входил в квартиру и включал свет. Воспоминания об этих незначительных и рутинных действиях вызывали у него слезы, но в то же время его ум хоть чем-то был занят, и ему становилось не так больно.

Период, на который приходится большинство наших воспоминаний и ностальгических чувств, как раз и является «пиком воспоминаний». Было даже высказано предположение о том, что существование данного эффекта – ответ на загадочное ускорение времени с возрастом. Раз воспоминания из временного отрезка от пятнадцати до двадцати пяти каким-то образом более доступны, нежели другие, раз они формируют и «цементируют» нашу личность, значит, вполне возможно, что многочисленные яркие воспоминания как бы продлевают юность и, следовательно, замедляют течение времени, а взрослая жизнь с ее скупостью на яркие события протекает быстрее. Это ощущение лишь усиливается скупостью жизни человека среднего возраста на временные' вехи. В молодости вы часто меняете место жительства, переезжая каждые год-два. Вам легко запомнить, сколько лет вы провели, к примеру, в университете, что делали по окончании учебы. Но когда вы становитесь старше, и ваша жизнь входит в спокойное русло, вы меняете места работы гораздо реже: годы становятся практически неотличимыми друг от друга, сливаются в единый поток.

Однако данное предположение объясняет ощущение ускорения хода времени по мере вашего взросления лишь частично, поскольку применимо только к определенному временно'му периоду. Оно не объясняет, почему время для вас шестидесятилетних течет быстрее, чем для вас же тридцатилетних. Эффект «пика воспоминаний» приближает нас к ответу на вопрос, но чтобы подойти еще ближе, вновь обратимся к идее новизны и ее противоположности – однообразию.

Запоминаются не дни, а мгновения

Причина, по которой Мэриголд Линтон упорно продолжала свой малоприятный эксперимент с воспоминаниями, длившийся несколько лет, заключалась в том, что она хотела получить ответ на один вопрос.

Ее интересовало, прав ли был Уильям Джемс, когда в 1890 году написал в «Принципах психологии», что «ускоряющийся темп лет у взрослых объясняется однообразием их воспоминаний, а также упрощением взглядов на прожитую жизнь». В отношении времени он сказал: «Пустота, однообразие, отсутствие новизны сжимают его».

Получается, что всему виной – однообразие; судя по содержанию карточек Мэриголд Линтон, яркие моменты ее дней состояли по большей части из бесконечных чашек кофе и игры в теннис. По ее словам, она сама удивилась такому однообразию своей жизни. На карточках читаем: «Выпила кофе с Джеффом» или «В 16:30 закончили ксерокопировать окончательный вариант книги по статистике». Справедливости ради стоит сказать: кое-какие записи все же выделялись. События, которые в момент своего совершения виделись незначительными, через несколько месяцев оказывались важными. В один из дней Мэриголд Линтон записала, что познакомилась с «застенчивым ученым» – только и всего. Однако позднее Мэриголд начинает видеться с ним все чаще, и в итоге они поженились[90]. Тот факт, что Мэриголд Линтон удивилась монотонности своей жизни, отлично иллюстрирует принцип действия нашей памяти. Мы забываем те события, которые повторяются часто, а события неординарные, выбивающися из общего ряда, запоминаем. Попробуйте проделать следующий эксперимент:

Постарайтесь вспомнить все, что вы делали в последние две недели, но не подглядывайте ни в дневники, ни в электронную почту – никуда. Сколько событий вы вспомните?

Из тех двух недель до момента написания этого параграфа я вспомнила интервью с пятью-шестью людьми для участия в радиопередаче, девичник в лондонском ресторане с греческой кухней, просмотр фильма «В петле», а также одного типа на роликовых коньках, который чуть не сшиб меня на пешеходной дорожке, а потом еще и наорал. Мне казалось, что эти две недели были очень насыщенными, однако, по правде говоря, запомнила маловато. Повторное прочтение этого параграфа через несколько месяцев явилось своего рода экспериментом. Я бы ни за что не вспомнила, что перечисленные в нем события были связаны по времени; хотя я помнила фильм и столкновение с типом на роликах, я понятия не имела, о чем шла речь во время интервью. Если бы мне дали подсказку, я кое-что вспомнила бы, однако в моей памяти это событие это не имело привязки ко времени. Как написал в своих дневниках итальянский поэт Чезаре Павезе: «Мы не запоминаем дни, мы помним мгновения».

Обычный человек, если дать ему подобное задание, способен вспомнить от шести до девяти событий. Однако если вы мысленно вернетесь к своей последней поездке за границу, наверняка вспомните гораздо больше, особенно если останавливались в разных местах. Несколько месяцев назад я по работе летала в США, где провела около двух недель, успев побывать в семи городах, пересечь три часовых пояса. Я запросто могу перечислить тридцать разных воспоминаний: как в городе Мэдисон штата Висконсин совершала пробежку вокруг замерзшего озера, как в Чикаго глядела на реку, воду которой покрасили в ярко-зеленый в честь Дня святого Патрика, как не поверила женскому голосу с командирскими нотками в навигаторе, который вывел нас в поисках гостиницы на стоянку магазина «Икеа» посреди унылого индустриального пейзажа вдали от скоростной автострады, – голос уверенно объявил: «Вы достигли пункта назначения». Мы думали, что навигатор ошибся, однако сами оказались неправы – мотель стоял перед нами. Я бы могла исписать не одну страницу, вспоминая ту поездку, хотя она и отстояла во времени гораздо дальше тех двух недель, о которых шла речь. Если бы со временем абсолютно все воспоминания угасали одинаково, мои впечатления от поездки сделались бы такими же смутными. Однако новизна запоминается.

Я упомянула о вырабатываемых нами с возрастом временны'х схемах, которые дают представление о месяцах, смене сезонов. Благодаря им мы судим о том, как быстро время проходит время и сколько событий обычно вмещает в себя определенный временной отрезок. Мы учимся определять длительность того или иного события, судить о количестве прошедшего времени по тому, сколько событий произошло. Когда одни и те же события повторяются – например, наш путь из дома на работу, – времени для нас проходит немного, когда же в нашей жизни возникает конкретная временна'я веха – например, какая-нибудь годовщина, – мы вдруг осознаем, как много прошло времени. Если мы привыкли к большому количеству воспоминаний, вмещающемуся в десятилетие «пика воспоминаний», то в тридцатилетнем, сорокалетнем возрасте, когда новых впечатлений гораздо меньше, нам будет казаться, будто и времени прошло меньше, и мы очень удивимся, обнаружив, что года как не бывало.

На мой взгляд, именно в однообразии и разнообразии кроется ответ на многие загадки времени. Когда вы больны, время тянется невыносимо долго – вы ждете не дождетесь, когда же пройдут эти часы и дни и вы наконец выздоровеете. Однако потом, когда вы оглянетесь назад, утомительные часы болезни едва мелькнут в вашей памяти. Да, вы знаете, что болели, но для памяти эта неделя, проведенная дома в кровати, когда ничего нового не происходило, все равно что потеряна. Прямо противоположная ситуация происходит во время отпуска. На отдыхе, неделя проносится вмиг, а по возвращении домой вам кажется, что отпуск был долгим. Так мы добрались до «парадокса отпуска» – того самого феномена, который наконец объяснит всевозможные каверзы времени.

«Парадокс отпуска»

На крытой галерее санатория, выходившей на южную сторону, стояли шезлонги. Каждый день после завтрака Ганс Касторп совершал одну и ту же процедуру. Устроившись в шезлонге у себя на балконе, он старательно укутывался в два пледа из верблюжьей шерсти – одним слева направо, другим справа налево, – и становился похож на тщательно упакованную посылку, из которой выглядывали только голова и плечи, открытые прохладному горному воздуху. Шезлонг состоял из полированной рамы – имитации красного дерева – и матраса, а в изголовье висел на шнурке валик, на который было особенно удобно откидывать голову. Гансу еще не доводилось сидеть в кресле более удобном, чем это. Глядя на горы вдали, молодой человек понимал, что вот теперь он готов начать день – день, который посвятит отдыху. Очередной день. Ганс любил это мгновение, когда мог охватить мысленным взором все время, в течение которого он ничего не будет делать.

Ганс Касторп – герой романа Томаса Манна «Волшебная гора», книги, которая, похоже, во многом предвосхитила исследования восприятия времени. Касторп приезжает в туберкулезный санаторий, расположенны в Альпах, навестить своего двоюродного брата; он думает провести там три недели, а остается на семь лет. В первую неделю многое для Ганса внове. Юноша знакомится с другими пациентами санатория, с распорядком дня. Но вскоре замечает, что странная, ничем не заполненная жизнь, которую он там ведет, словно искажает время. Об этом Ганса предостерегал один из обитателей санатория: неделя «там, наверху» не сравнима с неделей дома. Подолгу сидя без движения на балконе, Касторп размышляет о том, замедляется ли течение времени, когда человек неподвижен. (Помните, я рассказывала вам об эксперименте, во время которого испытуемые в Калифорнии садились на пригородный поезд или сходили с него?) Сама структура романа отражает причуды времени: в первых пяти главах долгие семь лет пребывания героя в санатории изображены подробнейшим образом, но стоит Гансу его покинуть, время ускоряется, и описание последующих шести лет занимает всего две главы.

Томас Манн считал, что новизна неким образом освежает наше чувство времени: уезжая куда-нибудь, мы избавляемся от монотонности и меняем скорость течения времени. Сам собой напрашивается вывод: чтобы усилить ощущение долгой жизни, нужно постоянно путешествовать. Однако писатель предостерегает: ощущение, что жизнь идет быстрее, длится всего шесть-восемь дней, затем все возвращается на круги своя. Утешением служит то, что по возвращении домой ощущения новизны возвращаются и длятся несколько дней или, как пишет Манн, всего сутки для тех, у кого «низкий жизненный тонус».

Томас Манн был совершенно прав в своих наблюдениях: отъезд на отдых сказывается на нашем восприятии времени любопытнейшим образом. Насыщенный событиями отпуск проходит до обидного быстро. По сравнению с месяцами ожидания и труда в поте лица, чтобы скопить нужную сумму на поездку, недолгий отдых пролетает в одно мгновение. Возьмите для примера недельную поездку на курорт. Первые пару дней вы обживаетесь на новом месте, и у вас остается всего два-три дня собственно отпуска, прежде чем вы начнете готовиться к отъезду, прикидывая, когда у вас самолет. Не успели вы и глазом моргнуть, как отпуск закончился. Дома же у вас, как это ни странно, возникают прямо противоположные ощущения. Вспоминая время, проведенное в отъезде, вам кажется, будто вы отсутствовали довольно долго – не может быть, что всего неделю. То есть одновременно возникают два противоположных ощущения времени. Пока вы отдыхали, время летело быстро, но по возвращении кажется, что вы не были дома целую вечность. Чем дольше путешествие, тем сильнее ощущение, будто что-то не так. Именно в этом заключается «парадокс отпуска». И снова Уильям Джемс нас опередил, удачно подметив: «Время, заполненное интересными событиями, кажется коротким, когда оно протекает, но долгим, когда мы его окидываем взглядом в прошедшем. С другой стороны, время, не заполненное событиями, кажется долгим во время его движения, и коротким, когда мы о нем думаем впоследствии». Отпуск – превосходная иллюстрация первой части высказывания, а болезнь, жизнь на волшебной горе или экстремальная ситуация вроде той, в которой оказался психиатр Виктор Франкл, – второй. В предыдущем параграфе я рассказывала о попытках Виктора Франкла взять свой разум под контроль. Также он решил извлечь из своего заключения в нацистском концлагере пользу – принялся изучать человеческий ум. В частности, Франкл подметил, что хотя дни в заключении тянулись долго, месяцы пролетали быстро: «В лагере маленькая единица времени, например, день, наполненный ежедневными муками и усталостью, тянется бесконечно. Более крупная единица, скажем, неделя, кажется пролетевшей очень быстро. Мои товарищи согласились со мной, когда я сказал, что в лагере день длится больше, чем неделя»[91]. Опыт Франкла нисколько не противоречит тем знаниям о влиянии новых впечатлений на восприятие времени, которые у нас уже есть. Дни в лагере походили один на другой. Заключенные постепенно привыкали к заведенному распорядку и даже в какой-то мере – к ежедневным ужасам, через которые им приходилось проходить, поэтому у них осталось мало воспоминаний. Сам Франкл связал это с удлинением времени, описанным Манном в романе «Волшебная гора». Жизнь в туберкулезном санатории подчинялась строгому распорядку, приемы пищи и лечебные процедуры, а также часы отдыха служили заметными и регулярно повторяющимися временны'ми вехами.

Впечатления и временны'е вехи играют в восприятии времени ключевую роль. В отпуске складываются идеальные условия для того, чтобы время пролетело быстро: привычный образ жизни нарушается, ориентиры, отмечающие ход времени час за часом, отсутствуют, зато добавляются новые зрительные и звуковые образы. Складывается впечатление, будто дни не проходят, а пролетают. Когда же вы возвращаетесь домой, ключевую роль начинает играть другой аспект – память. Вам кажется, что вы отсутствовали целую вечность. Это происходит потому, что в вашей жизни случилось очень много новых событий – в памяти сохранилось гораздо больше воспоминаний, нежели за обычную неделю, из-за чего привычная процедура отмеривания времени искажается. Лично я считаю: «парадокс отпуска» возникает благодаря тому, что мы рассматриваем время с двух разных позиций: проспективной и ретроспективной. Обычно эти две позиции совпадают, но если это не так, мы отмечаем странное поведение времени.

Вспомните эксперименты, в ходе которых испытуемые оценивали проходящее время, слушая отрывок динамичной музыки или погружаясь в холодную воду: эти два способа оценки были очевидны. В некоторых экспериментах испытуемых просили оценить время непосредственно в момент его протекания: по включении секундомера, подопытный должен был определить временной отрезок в минуту. В таком случае задействовался проспективный способ – по мере хода времени. В другом эксперименте время оценивалось уже после его окончания – ретроспективно. Испытуемым давали задание, а потом просили сказать, сколько времени ушло на его выполнение. Проспективное и ретроспективное оценивание – две разные способности; предполагаю, что именно существование этих типов оценивания времени и вызывает «парадокс отпуска» – противоречивое ощущение того, что в отпуске время пролетает незаметно, а по возвращении домой вам кажется, будто он длился довольно долго. Когда особых перемен в жизни не происходит, эти два типа оценивания времени совпадают: дни и недели протекают с обычной скоростью. Существуют временны'е вехи, благодаря которым мы отмечаем течение дня: начало и конец рабочей смены, перерыв на обед, интересная телепередача, часы сна… Дни протекают, заполненные регулярными, повторяющимися делами, и даже некоторое разнообразие не выбивается из общей картины, если количество событий предсказуемо (от шести до девяти новых событий, которые мы способны вспомнить за прошедшие две недели). Проспективное и ретроспективное оценивание времени синхронизируется. Время течет непрерывным потоком, заведенный порядок ничем не нарушается.

Но вот вы отправляетесь в отпуск, и эти два типа оценки времени друг с другом не состыковываются, вызывая искажение времени. Все вокруг вас – и образы, и звуки – новое. Вы ни минуты не скучаете. На часы смотрите редко, а привычные временные' вехи присутствуют в небольшом количестве, а то и вовсе отсутствуют. Из того дня в Коста-Рике, когда мы встали рано, чтобы понаблюдать за птицами, я вспомню больше десятка разных эпизодов: мы вернулись с наблюдений и завтракали, в то время как большинство людей еще спали; перепрыгивали через ручейки, когда шли к городку вдоль пляжа; взяли напрокат велосипеды, педали которых при торможении нужно было крутить назад; искали пляж, о котором много слышали, но так его и не нашли; видели по дороге в отель пару, которая брала свой первый урок серфинга; крутя педали на ухабистой тропе, поравнялись с заповедником ленивцев, и нам показали детенышей этих животных; возле отеля увидели, как на голову одного мужчины прыгнула молодая обезьяна и запачкала ему плечо, оставив длинный след зеленовато-бурых испражнений; ели на обед спагетти; в ботаническом саду искали крошечных красных ядовитых лягушек; сидели в баре, выходящем на побережье, прибойную волну которого прозвали «теркой» – в этих местах серфингиста запросто может протащить по коралловым рифам. Перечисляя, я едва добралась до полудня, а воспоминаний уже больше, чем за две недели обычной, размеренной жизни. И это только один день отпуска. А их было десять, и от каждого – новые впечатления.

Я жила невероятно насыщенной жизнью, и с точки зрения проспективного оценивания времени мой день проходил слишком быстро. Однако вернувшись домой, я вспоминаю тот день и при этом оцениваю время ретроспективно; поскольку он был полон новых впечатлений, мне кажется, что он длился и длился. Задействуются эффекты памяти, о которых мы говорили ранее: я использую количество новых впечатлений, чтобы оценить, сколько времени прошло. Я помню каждый день той поездки – не то что здесь, дома, когда дни ничем не выделяются. Итак, все новые впечатления складываются, и у меня возникает ощущение, будто в целом отпуск был длительным.

Замеряя время, мы постоянно используем оба типа оценивания. Обычно они пребывают в равновесном отношении друг к другу, но яркие впечатления его нарушают, и порой весьма существенно. В этом – причина того, что мы никогда не привыкаем и не привыкнем к такому положению вещей. Мы всегда будем воспринимать время двояко, и, оказавшись на отдыхе, по-прежнему будем изумляться его странному поведению.

О проспективном и ретроспективном типах оценивании стоит вспомнить и в связи с другими загадками времени. Почему во время болезни дни тянутся бесконечно долго, зато потом кажется, что время летело стремительно, как будто мы вовсе не болели? В данном случае действует все тот же «парадокс отпуска», только наоборот. Вспомните, когда болели последний раз чем-то не очень серьезным, что заставило бы вас обратиться к врачу или даже угрожало вашей жизни, например, сильной простудой. Минуты и часы тянулись бесконечно долго. Вам хотелось, чтобы день поскорее закончился – вы надеялись, что наутро почувствуете себя лучше. Вы представляли, как хорошо будет выздороветь, как станете дорожить каждым мигом такой жизни. Вы оценивали время непосредственно, гадая, когда же вашим мучениям придет конец. Ваше ощущение времени в непосредственный момент сообщало о том, что каждая минута тянется невообразимо долго. Налицо все факторы, замедляющие течение времени: вам ничуть не весело, ничего нового не происходит, следовательно, отвлечь вас от постоянного слежения за часами, этого воплощения временной вехи, нечему. А повторяющихся действий хоть отбавляй, причем чаще всего они сопровождаются далеко не самыми приятными ощущениями. Но стоит вам выздороветь, снова происходит нечто удивительное. И хотя «парадокс отпуска» действует наоборот, причина прежняя – двоякое восприятие времени. В действие вступает ретроспективное оценивание времени – вы оглядываетесь на прошедшую неделю, и время, в течение которого вы валялись в кровати, кажется вам несущественным. Вы помните, что чувствовали себя паршиво, однако память сохранила мало новых впечатлений о том времени – в период болезни дни для вас слились в один.

Описание Томасом Манном жизни в туберкулезном санатории – превосходный пример «парадокса отпуска» наоборот. Манн замечает, что пустота и однообразие «способны сжимать, сокращать огромные, прямо-таки необъятные массивы времени, превращая их в ничто». Монотонность он описывает как ненормальное сокращение времени. Писатель совершенно правильно уловил суть: «Когда один день похож на все остальные, тогда и все дни – как один; при полнейшем единообразии и самая долгая жизнь покажется короткой».[92]

А вот вам еще один пример «парадокса отпуска» наоборот – родители с маленькими детьми. Уильям Джемс, психолог и философ XIX века, отметил: хотя с возрастом годы летят быстрее, то же самое совсем не обязательно происходит с часами и днями отдельно взятого человека. Примером этому служит отцовство и материнство. Родители не проводят время в праздности, им некогда сидеть, закутавшись в плед, однако результат – тот же. Мать встает рано, выматывается за долгий день, выполняет рутинную работу, придерживаясь определенного распорядка; с проспективной точки зрения ее дни длятся бесконечно. Однако когда она оглядывается на прошедшую неделю, то вспоминает преимущественно повторяющиеся действия – искупать, покормить, поменять памперсы, почитать книжку, которая читана-перечитана, – и так незаметно пролетают месяцы, что в данном случае особенно хорошо видно на фоне временно'й вехи – растущего ребенка.

Однако как ни утомительны родительские обязанности, они компенсируются новым опытом общения с ребенком, интересом, с которым мать наблюдает за его ростом. Настоящая скука выглядит иначе. Как-то в подростковом возрасте мне довелось поработать летом на керамической фабрике. Я наивно полагала, что буду расписывать посуду. А вместо этого весь день сидела за деревянным столом, к которому была прикреплена металлическая штуковина с узким отверстием по центру. Моей задачей было пропускать продолговатые и плоские пятисантиметровые керамические заготовки кремового цвета через отверстие. Большинство заготовок проходило, но пару раз в час заготовка в отверстие не помещалась, оказываясь браком, – хоть какое-то разнообразие. Я понятия не имела, что за польза от моей работы, поскольку о назначении тех заготовок никто не знал, и поинтересовалась у контролера. Мой вопрос передавали вверх по инстанциям; наконец к нам подошел какой-то начальник и стал выяснять, кто эта девчонка, которой понадобилось узнать назначение болванок. Сюжет до боли напомнил роман Диккенса. Будь это в фильме, начальник разглядел бы в девчонке пытливый ум и со временем доверил ей управление всем производством, изменив завещание в ее пользу, поскольку наследника и продолжателя дела не имел. Но это был не фильм, и ничего подобного не произошло. Однако начальник все же сказал мне, что из этих керамических болванок делали изоляторы для стиральных машин. К сожалению, работа от этого не стала интереснее, а время не побежало быстрее. Видимо, потому никто до меня и не спрашивал о предназначении болванок: остальные попросту смирились с тем, что работа скучней не придумаешь, поэтому надо просто терпеливо дожидаться окончания смены. Время прихода и ухода мы отмечали, пробивая карточки. Опоздание на одну минуту каралось – вычитали оплату за пятнадцать минут работы, а за две минуты опоздания лишали оплаты за полчаса. Вскоре я, как и все, научилась извлекать максимальную пользу из расположения фабрики – у подножия крутого холма. Если с него скатиться на велосипеде на полной скорости и, резко затормозив у самого входа, бросить велосипед, можно было отметиться как раз вовремя, а после вернуться и нацепить на велосипед замок, болтая при этом с другими добрые десять минут. В свой первый рабочий день я увидела, как за сорок пять минут до окончания смены женщины уже выстроились в очередь к валидатору. Поначалу я думала, что их смена заканчивается раньше моей, однако на самом деле они стояли, чтобы вовремя пробить карточку. Все стоявшие наблюдали за большими часами высоко на стене, секундная стрелка которых приближалась к цифре «двенадцать». Самая первая в очереди работница держала карточку наготове, чтобы ровно в половину седьмого радостно сунуть ее в валидатор. Строгая дисциплина, установленная на предприятии, ударила по самим же работодателям – ежедневно каждый работник недорабатывал почти час.

Если рассматривать эту ситуацию с точки зрения восприятия времени, то совершенно четко прослеживается действие «парадокса отпуска» наоборот. Рабочие часы тянулись очень долго. Настенные часы, временна'я веха, нависали над нами в прямом и в переносном смысле. И хотя в течение всей рабочей смены мы имели возможность переговариваться или слушать музыку, время ползло черепашьим шагом – зачастую нам казалось, что часы и вовсе остановились. Сейчас я, к счастью, занимаюсь любимым делом, скучать не приходится. Если я и смотрю на часы, то лишь с тревогой: сроки поджимают! Но никогда – с облегчением: ура, еще час прошел. На фабрике мы с нетерпением отмечали каждый час, однако накануне выходных, оглядываясь на прошедшую неделю, которая ничем не запомнилась и почти не отложилась в памяти, нам казалось, будто времени прошло совсем немного.

Я рассказала вам, как при помощи «парадокса отпуска» в его прямом и обратном действии можно объяснить противоречивые ощущения от времени, когда человек болеет, ему скучно, он сидит с маленьким ребенком или находится в отпуске. Однако все та же двоякая оценка времени не противоречит приведенным мной объяснениям другой большой загадки – почему с возрастом время ускоряется.

Возьмем ребенка семи лет, в жизни которого полно новых впечатлений. Мы знаем, что для него время течет медленнее, чем для человека взрослого.

Чтобы разобраться в причинах возникновения данного феномена, нам придется вспомнить о проспективной и ретроспективной оценке времени. В данном случае ключевую роль играет вовсе не «парадокс отпуска», как это было со взрослым, – даже если рассматривать протекающее время проспективно, некоторые часы все равно длятся бесконечно долго. Дети распоряжаются собой в гораздо меньшей степени: они чаще, чем взрослые, вынуждены делать то, что им совсем не хочется. Вспомните бесконечные поездки в машине или каракули, которые вы рисовали, сидя на скучном уроке. И наоборот, когда ребенок занимается тем, что ему интересно, он поглощен этим делом целиком, в гораздо большей степени, чем взрослый. Ребенок может плескаться в «лягушатнике» часами, придумывая все новые и новые забавы, а взрослому такое не под силу. Для ребенка время в бассейне проходит быстро, иногда даже слишком. Когда его зовут обедать, он неохотно отрывается от игры. Для родителя, который присматривал за своим чадом, время, может, и тянулось, но для увлеченного игрой ребенка оно стремительно промчалось. По мере приближения времени сна минуты снова ускоряют бег – ребенок просит разрешения поиграть еще немного. Ощущения ребенка являются разновидностью «парадокса отпуска». Она осложнена тем, что способности ребенка к проспективной оценке времени еще довольно слабы. Дни заполнены новыми впечатлениями; ребенка по дороге в школу то и дело поторапливают, а он все норовит на что-нибудь засмотреться – в мире столько интересного! Дети останавливаются и с любопытством глазеют на рабочих, укладывающих дорожное полотно; приседают возле собаки, чтобы ее погладить; замечают любые изменения; интересуются всем новым. Зачем просто идти по тротуару, когда можно прыгать с плитки на плитку, стараясь не наступать на стыки, или балансировать на поребрике? А значит, за исключением тех нескольких часов, когда детей заставляют делать что-нибудь скучное, день для них – нечто вроде дня взрослого в отпуске: их внимание целиком поглощено, они постоянно получают новые впечатления, которые потом, с точки зрения ретроспективного оценивания времени, складываются в долгие месяцы и годы.

К середине подросткового возраста ребенок вступает в период «пика воспоминаний». Требования учителей и экзамены по-прежнему означают, что иногда часы тянутся мучительно долго, но в целом подросток принадлежит себе гораздо больше, чем ребенок; в его жизни больше свободы, а новизны ощущений хоть отбавляй: первый опыт интимной близости, первый алкогольный напиток, первая влюбленность, первая дальняя поездка, возможность выбрать, чем заниматься, кем стать. Мы говорили о том, что в процессе формирования личности эти события врезаются в память, составляя «пик воспоминаний». Уже высказывалось предположение, что благодаря исключительной яркости подобных впечатлений человек утверждается в найденных личностных ориентирах, но мне думается: пора вступления во взрослую жизнь становится точкой отсчета наших ретроспективных оценок времени. Избыточность новых событий сохраняется лет до двадцати пяти – момента, к которому мы накапливаем определенный объем впечатлений, представляющих собой некоторый отрезок проходящего времени.

В среднем возрасте проспективное оценивание времени говорит о том, что часы протекают с обычной скоростью; то же самое верно и для дней. Люди с удивлением отмечают ускорившийся бег месяцев и лет, но не часов. Временны'е вехи постоянно напоминают, о стремительном беге лет. Нас удивляет тот факт, что со времени падения Берлинской стены прошло уже двадцать лет. Мы замечаем точно такую же вещь, которой еще пользуемся дома, в антикварной лавке. Но поразительнее всего то, что среди наших коллег по работе появляются те, кто родился в 1990-е – по нашим меркам, им же еще самое место за школьной партой! Подобные временны'е вехи вступают в острое противоречие с ретроспективным оцениванием времени – способом оценки, при котором мы отмериваем проходящее время посредством ряда новых, недавно приобретенных впечатлений. Чем меньше новых событий происходит, тем меньше новых впечатлений – у нас то и дело возникает несостыковки между проспективным и ретроспективным оцениванием времени.

Этот двоякий процесс – оценивание времени проспективным и ретроспективным способом – раскрывает многие секреты времени. И снова повторюсь: привыкнуть к этому феномену мы никогда не сможем, он представляет собой просто-напросто следствие разлада между двумя типами оценивания времени. Не в наших силах отказаться от оценки времени таким способом, но мы можем воспользоваться некоторыми приемами, чтобы казалось, будто время замедлятся или ускоряется – в зависимости от того, что именно нам нужно. Об этих приемах мы поговорим в заключительной главе. Пока же отправимся дальше – в будущее. Мы уже поняли, каким образом воспоминания о прошлом влияют на восприятие времени. Оказывается, способность совершать мысленные путешествия в будущее имеет бо'льшее влияние на настоящее, чем мы думаем. И нам предстоит в этом убедиться.

Если вы устояли перед соблазном заглянуть на эту страницу, вот правильные даты событий, перечисленных в начале главы:

Убийство Джона Леннона: декабрь 1980 г.

Вступление Маргарет Тэтчер в должность премьер-министра Великобритании: май 1979 г.

Авария на Чернобыльской АЭС: апрель 1986 г.

Смерть Майкла Джексона: июнь 2009 г.

Выход в США в прокат фильма «Парк Юрского периода»: июнь 1993 г.

Высадка аргентинского десанта на Фолклендские острова: апрель 1982 г.

Присяга Моргана Цвангираи в качестве премьер-министра Зимбабве: февраль 2009 г.

Ураган «Катрина» над Новым Орлеаном: август 2005 г.

Убийство Индиры Ганди: октябрь 1984 г.

Взрыв бомбы в машине возле лондонского магазина «Харродс»: декабрь 1983 г.

Первые случаи заболевания «свиным гриппом» в Мексике: март 2009 г.

Падение Берлинской стены: ноябрь 1989 г.

Свадьба принца Уильяма и Кейт Миддлтон: апрель 2011 г.

Взрыв заложенной членами ИРА бомбы в «Гранд-отеле» в Брайтоне: октябрь 1984 г.

Торжественное вступление Барака Обамы в должность президента США: январь 2009 г.

Гибель принцессы Дианы: август 1997 г.

Серия взрывов в лондонском метро: июль 2005 г.

Казнь Саддама Хусейна: декабрь 2006 г.

Обвал в чилийской шахте: 33 горняка под землей: август 2010 г.

Выход первой книги о Гарри Поттере: июнь 1997 г.

Глава пятая Память о будущем

В один из декабрьских дней 2008 года в городе Виндзор-Локс штата Коннектикут умер обычный пожилой человек. Было ему восемьдесят два года. Как правило, смерть такого человека затрагивает разве что родных и близких. Но в данном случае весть взбудоражила известных ученых по всей Америке. Из дома престарелых, где старик провел последние годы своей жизни, позвонили Сьюзан Коркин, нейробиологу в Массачусетском технологическом институте; по счастливой случайности та не уехала на очередную конференцию. Коркин связалась со своим коллегой из Калифорнии, которого тоже застала на месте. Ученых настолько интересовало тело старика, что они побеспокоились загодя – несколькими годами ранее обзвонили каждое похоронное бюро в округе, прося, чтобы когда подойдет время, тело ни в коем случае не кремировали.

Но с чего вдруг такой ажиотаж? Мир науки понес бы невосполнимую утрату, попади бесценный для исследователей мозг в кремационную печь.

Такое развитие событий удалось предотвратить. Тело старика с обложенной льдом головой погрузили в катафалк и срочно доставили в Бостон. Тем временем из Калифорнии уже летел нейроанатом Джакопо Аннезе. Именно на него пал выбор Сьюзан Коркин – она искала высококвалифицированного специалиста, готового пожертвовать своим личным временем ради работы. К полуночи срезы мозга были сделаны. Утром Сьюзан Коркин наблюдала через окно отделения патологоанатомии за работой Джакопо Аннезе и двух его коллег – они осторожно извлекали мозг. На следующий день Аннезе уже летел обратно в Сан-Диего вместе с Генри – такое имя дал нейроанатом мозгу.

Вы можете подумать, что называть человеческим именем мозг, который находится в пластиковом баке с формальдегидом, помещенном в холодильную камеру, бестактно. Однако ученые не усмотрели в этом ничего криминального. Еще при жизни Генри Молашена профессор Коркин приняла участие в судьбе этого крайне ранимого человека – позаботилась о том, чтобы в доме престарелых к нему отнеслись с вниманием. Она же сделала так, чтобы его личность оставалась в тайне – десятилетиями он был известен в научной литературе под инициалами Г. М. Сьюзан Коркин очень привязалась к нему. Для науки же вся ценность Генри Молашена заключалась в его мозге. Более сорока пяти лет деятельность его мозга невероятно занимала Сьюзан Коркин: что Генри помнит, чему научился, что может вообразить? Наконец представился случай заглянуть внутрь мозга.

Что же так взволновало ученых? Лишь тот факт, что две трети жизни Генри вынужден был жить исключительно настоящим.

В двадцать семь лет Генри перенес операцию на головном мозге – его пытались избавить от ежедневных эпилептических припадков, которые рано или поздно привели бы к летальному исходу. Хирург Уильям Сковилл с помощью полой иглы удалил определенные участки гиппокампа – небольшой зоны в форме морского конька глубоко внутри мозга. Казалось бы, операция прошла удачно: Генри быстро шел на поправку, приступы эпилепсии прекратились. Однако постепенно Сковилл стал замечать: что-то пошло не так. Генри не запоминал ничего из того, что с ним происходило. Он помнил случаи из детства, но вчерашние собеседники сегодня оказывались для него чужими. Каждое лицо выглядело незнакомым. Каждое впечатление было внове. Генри не имел никакого понятия о том, чем занимался всего час назад. Хирургическое вмешательство привело к антероградной амнезии.

Случай Генри вошел во многие книги по нейробиологии и учебники по психологии; обычно его разбирают в качестве примера в разделе о нарушениях памяти. Однако существует и другой, менее известный аспект амнезии: потеря способности представлять будущее. У Генри присутствовали оба этих симптома, идущие рука об руку: неспособность запоминать то, что с ним происходило после операции, а также невозможность представлять будущее.

В этой книге я уже не раз приводила примеры того, как мы формируем собственное представление о времени, однако самый яркий тому пример – наши умозрительные образы будущего. Мы по собственной воле можем представить завтрашний день, следующую неделю или мир через тысячу лет. Эта способность не имеет ничего общего с ясновидением – наши представления наверняка окажутся далеки от реальности. Однако сила воображения такова, что мы запросто можем представить то, чего не только не случится, но и никогда не может случиться. Эта удивительная способность мысленно переноситься вперед во времени, способностью представлять будущее, является противоположностью памяти. Но, как вы узнаете из этой главы, они связаны между собой: чтобы вообразить будущее, наш ум задействует и чувство пространства, и воспоминания.

В среднем человек думает о будущем пятьдесят девять раз за день, то есть каждые шестнадцать минут бодрствования[93]. Исследования в этой области привели к потрясающему открытию: вполне возможно, что размышления о будущем являются пассивным режимом работы мозга. Но назвать такие размышления бесполезными нельзя – это вовсе не «жизнь впустую».

Путешествия во времени, совершаемые в уме, ничуть не бессмысленны и не бесполезны. Они влияют на наши оценочные действия, эмоциональное состояние, принимаемые решения – как в лучшую, так и в худшую сторону. Мои собственные исследования в сфере воображения будущего расскажут кое-что удивительное о нашей склонности к ошибкам при воспоминаниях.

Путешествия во времени, совершаемые в будущее

Вот уже более столетия ученые изучают работу памяти, однако способность воображать будущее как область научных изысканий появилась сравнительно недавно. Самым значимым результатом оказался тот факт, что умение представлять будущее в некоторой степени зависит от способности вспоминать. Этим открытием объясняется и одно из самых загадочных свойств памяти – причины, по которым она так часто нас подводит, – отчего для исследователей вроде Мэриголд Линтон изучение собственной памяти оказалось несколько болезненным. Память должна выполнять восстановительную функцию, кроме того она должна быть гибкой и даже непрочной, чтобы мы могли воображать будущее. Эту теорию подтверждают случаи самых разных пациентов, например, история того же Генри. В медицинской литературе описаны сотни случаев амнезии; врачи часто отмечали, что таким пациентам трудно не только вспоминать события из прошлого, но и воображать будущее. Они не в состоянии представить, чем будут заниматься на следующий день, не говоря уж о следующем десятилетии. И хотя такими наблюдениями делились многие врачи, способность воображать будущее стали изучать систематически лишь у десятка пациентов, в то время как память исследована сравнительно хорошо.

Существовал человек, проходивший в медицинской литературе под инициалами N. N., то есть, его настоящее имя не называлось. В 1981 году он ехал на мотоцикле; дорога была скользкой, мотоцикл упал, и N. N. получил тяжелую травму головы. Как и Генри, N. N. не запоминает новое: каждый раз, слыша о событиях 11 сентября, он ужасается[94]. Позднее N. N. стал известен под своими настоящими инициалами, K. C.; к нему приезжал Эндель Тульвинг, крупный теоретик в области изучения памяти. Тульвинг прославился тем, что разделил долговременную память человека на семантическую – память на слова, понятия, правила, абстрактные идеи (например, Канберра – столица Австралии), и эпизодическую – память на события из личного прошлого (например, вы посещали Канберру). Тульвинг задал K. C. несколько простых вопросов: «Что вы будете делать завтра?», «Каковы ваши планы на лето?». K.C. не смог ответить ни на один из них. Когда Тульвинг спросил пациента, о чем тот думает, пациент ответил, что у него голове пусто. Как он ни старался, удержать мысли о будущем ему не удавалось; прошло тридцать лет, а ситуация по-прежнему та же. Некоторые пациенты, такие как D. B., могут представить в будущем только события общественного характера, а вот события личного плана – нет[95]. Примечательно, что люди с амнезией, когда их просят представить будущее, делают это с трудом и даже с видимой неохотой.

Насколько различаются семантическая и эпизодическая память, настолько различаются и способы воображения будущего. Одно дело – в самый разгар зимы знать, что к лету потеплеет, и совсем другое – представлять, как летом будешь загорать на солнце, ощущая всем телом его тепло. Последнее – путешествие во времени, совершаемое в воображении, – и определяется как эпизодическое воображение будущего, которое я для простоты называю воображением будущего. Оно является лишь частью общей системы воображаемых путешествий во времени, которые, согласно Энделю Тульвингу, составляют наше автоноэтическое сознание. Это знание о самом себе, существующем во времени, выражается в способности переживать события, которые уже произошли или только произойдут. Переживая грядущее событие, человек представляет свои ощущения, а не только какие-либо общие моменты. В своем дневнике вы видите запись о будущей встрече с друзьями в пабе. Проспективная память напоминает вам о необходимости появиться на месте в точно назначенное время, однако именно способность воображать будущее отвечает за ваши представления о том, как вы берете себе напиток, находите свободный столик, читаете написанное на доске меню. Благодаря способности воображать будущее вы мысленно представляете себя в будущем, представляете свои переживания. Это умение – нечто совершенно отличное от намеренного планирование. Кроме того, способность представлять будущее – то, что отличает нас от животных.

Мысленное путешествие во времени совсем не обязательно должно быть продолжительным. Зачастую вы думаете о том, что сделали совсем недавно или только собираетесь сделать в ближайшем будущем. Возьмем собеседование при приеме на работу. Перед ним вы мысленно репетируете ответы на возможные вопросы работодателя, после – снова и снова вспоминаете самые неудачные моменты, попутно воображая другой вариант развития событий, более выгодный для вас. Вы представляете возможные сценарии будущего, теперь уже ставшие частью неосуществленного прошлого.

Демис Хассабис и Элинор Магуайр были первыми нейробиологами, которые провели серьезные исследования способности воображать будущее у людей с черепно-мозговыми травмами. Они обнаружили, что даже если таким людям давать подсказки в плане отдельных ощущений – зрительных, обонятельных, слуховых, – они все равно не в состоянии представить общую картину[96]. Пятеро пациентов выполнили тесты на коэффициент интеллекта и прошли проверку памяти, получив разное количество баллов, однако когда дело дошло до воображения будущего, четверо показали очень низкие результаты, несмотря на то, что их просили представить сценки из повседневной жизни, не требовавшие подробных воспоминаний.

Но воображать будущее затруднительно не только людям с черепно-мозговыми травмами. Любому человеку со слабой автобиографической памятью сложно представить себя в будущем. Это относится к совсем маленьким детям, а также к больным шизофренией, депрессией, болезнью Альцгеймера, людям с суицидальными наклонностями[97]. Чем сильнее у душевнобольного человека проявляются симптомы бреда и галлюцинаций, тем сложнее ему воображать будущее – он лишается той силы, которую дает мысленное путешествие вперед во времени[98]. Наша жизнь идет своим чередом – десятилетие за десятилетием, – и мы начинаем поговаривать о том, что, мол, память нас подводит. Но вместе с этим процессом протекает и другой, гораздо менее заметный – снижается способность воображать будущее. Это лишь подкрепляет теорию о том, что в формировании своих представлений о будущем мы опираемся на воспоминания о прошлом.

У Генри была сильнее всего поражена часть мозга под названием гиппокамп, что в переводе с древнегреческого означает «морской конек». Эту зону мозга назвали так из-за ее формы – это узкая дуга, напоминающая морского конька. Не так давно мне довелось побывать на месте бывшей площадки для игры в сквош, где теперь размещается банк мозга. На многочисленных полках расставлены емкости с мозгами. Нейробиолог осторожно передал мне один из шести тысяч хранящихся у них экземпляров и указал на гиппокамп.

Даже не верится, что такая крошечная зона мозга, всего четыре сантиметра в длину, и к тому же хрупкая на вид, содержит в себе впечатления, накапливающиеся у человека на протяжении всей его жизни, и отвечает за формирование его личности. Мы знаем, что эта зона крайне важна для функций памяти, однако опыт пациентов с амнезией свидетельствует о том, что гиппокамп играет свою роль и в способности представлять будущее. В результате наблюдения за такими людьми начинает формироваться общая картина того, как в мозгу возникают образы будущего; в немалой степени этому способствуют и снимки живого мозга.

Чтобы лучше понять идею, подумайте о чем-нибудь, чем собираетесь заняться на следующей неделе, но это не должно быть что-то обыденное, рутинное. Теперь попробуйте вообразить это дело в подробностях. Если вы собираетесь заниматься им в помещении, представьте, как это помещение выглядит. Если вокруг есть люди, придумайте, во что они одеты. Рассмотрите каждую деталь, которую вы вообразили, как вам кажется, на пустом месте – наверняка заметите кое-что, заимствованное из собственного прошлого. Я знаю, что на следующей неделе еду в Оксфорд брать интервью у профессора психологии о его исследованиях на тему групповой сплоченности. С профессором я никогда не встречалась лично, ни разу не была у него, однако могу представить себе сцену нашей встречи в самых общих чертах: мы с ним сидим в старых, обтянутых бархатом креслах; стены кабинета отделаны деревянными панелями. На столе высятся кипы бумаг, книжные полки тянутся вдоль стены от пола до потолка, стопки книг лежат даже на застеленном ковром полу. Вообще-то этот образ – собирательный, он сложился из впечатлений от последней встречи с одним профессором из Оксфорда, а также сюжетов кинофильмов, таких, как «Воспитание Риты». Конечно, я могу и не угадать – вполне может оказаться, что кабинет обставлен современно, в духе минимализма. И тем не менее, очевидно, что мое видение будущего представляет собой сплав из соответствующих теме воспоминаний. Мы способны перенестись в будущее, опираясь на воспоминания из прошлого: мы их сочетаем, выбирая из множества вариантов наиболее правдоподобные. Тасуя эти воспоминания, мы словно заглядываем в «окошко» мозга, заранее «видя» будущие события.

Учитывая все это, нет ничего удивительного в том, что на снимках мозга человека, воображающего событие в будущем, видна активность зоны гиппокампа, хранилища воспоминаний, – той самой, которую удалили Генри. Вообще-то зоны мозга, отвечающие за впечатления из прошлого, во многом дублируют зоны, отвечающие за воображение будущего[99]. Процесс вспоминания в первую очередь – процесс реконструкции: если мы хотим пережить событие вновь, мы не извлекаем готовую «запись» из «библиотеки». Вместо этого мы постепенно реконструируем воспоминание об этом событии и даже несколько изменяем его, если наши взгляды с того времени изменились. Схожий процесс наблюдается, когда мы представляем будущее.

Активность мозга во время представления будущего и вспоминания прошлого на удивление сходна. Ученые обнаружили это с помощью эксперимента: испытуемым называли ключевое слово или фразу и просили представить разные сюжеты с ними в прошлом и будущем. Один из исследователей, Карл Спанар, предложил испытуемым имя – Билл Клинтон[100]. Испытуемые признавались, что задание было несложным. Может, только мне в голову лез совершенно определенный эпизод, произошедший в Овальном кабинете? Надеюсь, это не исказило результаты исследования.

При мысленном обращении человека к прошлому и будущему активизируются три основные зоны головного мозга. Первая – лобные доли. Это передние части каждого из полушарий головного мозга: в них находится рабочая память, они отвечают за принятие решений. Кроме того, благодаря лобным долям впечатления из прошлого не принимаются ошибочно за реальную жизнь.

Вторая зона – теменные доли. Они находятся в каждом из полушарий на темени, ближе к затылку. Именно в теменных долях обрабатываются сенсорные сигналы, поступающие от разных частей тела, именно здесь буквы складываются в слова, а слова – в предложения. Любопытно, что часть этой зоны также отвечает за ориентацию на местности. Навигационная функция проливает свет на общность механизмов, задействуемых при размышлении о времени и пространстве, – я говорила об этом в главе третьей. Можно предположить, что мы вызываем воспоминания прошлого, воображая картинки: точно так же мы ищем дорогу к месту, где бывали раньше. Пациентам с амнезией особенно трудно вообразить места, в которых могли бы произойти новые события[101]. Если здоровых людей попросить представить, как они стоят посреди музейного вестибюля, они будут говорить о мраморных полах, куполообразном потолке, картинах на стенах. У людей с амнезией такие детали будут отсутствовать. И хотя само задание не по кажется им трудным, и они сочтут воображаемое помещение вполне реалистичным, но едва ли назовут предметы, ощущения, связанные с пребыванием в нем. Пространственная составляющая будет отсутствовать, лишь подтверждая идею – чтобы увидеть время, нам необходимо пространство.

Третья зона, которая активизируется, когда мы думаем о прошлом или будущем, – средневисочная зона, включающая крайне важный гиппокамп. Она отвечает за память, обучение, язык и эмоции. Хотя при обращении и к будущему, и к прошлому задействуются одни и те же зоны мозга, мысли о будущем заставляют мозг работать интенсивнее, чем мысли о прошлом. Меня больше всего позабавил тот факт, что чем дальше в будущее мы переносимся, тем сильнее активизируется гиппокамп. Любопытно также и то, что некоторые зоны головного мозга, задействованные при воображении будущего, активизируются и тогда, когда мы пытаемся угадать чужие мысли, представить, что творится в голове другого человека. Можно предположить: воображая будущее, мы проделываем нечто подобное – моделируем наше собственное психическое состояние в другом времени и месте. Тонкости этого процесса еще не изучены в достаточной мере, однако уже сейчас ясно, что он свойственен исключительно человеку.

Может ли ваш пес вообразить следующую неделю?

Если у вас была собака, вам наверняка хотелось верить, что когда пес лежит, он предается приятным воспоминаниям о долгих прогулках с вами, о том, как вы наткнулись на дохлого кролика, о дне, когда вместе пошли на поле, и там ему разрешили порезвиться с другими собаками, о случае в кондитерской, когда удалось дотянуться до шоколадных конфет на прилавке… К сожалению, едва ли собаки вообще возвращаются к этим приятным моментам. Они помнят, как найти дорогу к излюбленному месту прогулок – будут тянуть за поводок, стремясь попасть туда – но, насколько известно науке, не способны вспомнить отдельные события, которые с ними происходили. А это значит, что мысленные путешествия во времени им недоступны. Они не могут по собственному желанию представить, как в новогоднюю ночь грызут подаренную вами косточку. С собаками все ясно. А что же другие животные, известные своим исключительным умом?

Пэнзи – самка шимпанзе; она настолько смышленая, что отличает стакан от полулитра. Пэнзи распознает некоторые продукты питания и предметы и может указать на них с помощью специальной клавиатуры, а после нескольких лет обучения под руководством Чарльза Мензеля, антрополога из Государственного университета Джорджии в Атланте, научилась пользоваться 256-ю разными символами. И все-таки нет свидетельств тому, что она способна воображать будущее. Пэнзи указывает на те места, где ранее спрятала еду, однако это говорит лишь о том, что шимпанзе запомнила место. Сам процесс она не помнит и не может представить, как достает припрятанное. Конечно, существуют животные, которым, казалось бы, свойственна способность планировать наперед. Вспомним, с какой точностью белка находит то самое место, где несколько месяцев назад был спрятан орех. Вы можете решить: у белок отличная память, они отдают себе отчет в том, что им понадобится зимой. Однако некоторые биологи полагают, что белки всего-навсего ищут в наиболее типичных местах, они даже не знают, чей тайник разрыли – свой или другой белки. Вы можете возразить: сам факт того, что белки прячут еду, говорит об их способности планировать на будущее. Но откладывать пищу, повинуясь инстинк ту – не то же самое, что представлять себя в будущем голодным и строить соответствующие планы.

Из всех птиц, чье поведение изучено, ближе всего к человеческому пониманию прошлого и будущего находится голубая кустарниковая сойка, обладательница роскошного, отливающего голубым оперения. Сойки не только выглядят смышлеными, они и на самом деле таковы. Эти пернатые родом из Северной Америки, они принадлежат к тому же семейству, что и грачи, вороны и вороны, и считаются одними из самых умных птиц. Специалистов в области сравнительной психологии вроде Николы Клейтон из Кембриджского университета более всего интересует их стремление делать запасы. Испытывая недостаток в пище, сойки ее запасают. Кроме того, в ходе экспериментов, проведенных в Кембриджском университете, Никола Клейтон обнаружила: даже если в данный момент сойка ни в чем не нуждается, она «думает» о будущем.

В тайниках под землей орехи сохраняются дольше червяков. Голубые кустарниковые сойки знают это и выбирают соответствующие места, демонстрируя, что не только помнят, где спрятали пищу, но и что это была за пища, сколько времени прошло с момента закладки. Сойки даже помнят, какие птицы видели их в процессе припрятывания еды, и перепрятывают свои «рассекреченные» запасы, если они прежде сами воровали чужую пищу. Это позволяет предположить, что сойки, планируя будущее, скорее полагаются на собственный опыт, чем на один лишь инстинкт, – вероятно, им присуща способность планировать и опираться на память.

Недавние исследования, проведенные коста-риканскими учеными, показали, что подобные способности можно приписать еще двадцати одному виду птиц: от желтоносого короткоклювого дрозда до белоусой пуховки. Эти птицы прилетают к муравейникам в конце дня, чтобы на следующий день следовать за муравьями, когда те прочесывают лес, гоня других насекомых[102]. Похоже, тут не обошлось без участия памяти и способности планировать.

И снова зададимся вопросом: свидетельствует ли подобное поведение о способности воображать будущее в том смысле, в каком его воображает человек? Чтобы припрятать или перепрятать пищу, птицам вовсе не обязательно представлять себя в будущем, когда наступит бескормица. Очень важно разделять знание о прошлом и будущем и переживание прошлого, представление будущего. Скажем, я попрошу вас представить, где в вашем доме находятся ножницы. Есть разница, вообразите вы ножницы лежащими в шкафчике или вспомните, как убирали их в шкафчик после недавнего использования.

Дельфин – еще одно умное животное – демонстрирует поведение, которое говорит о том, что он мысленно переносится в недалекое прошлое. Дельфинов можно научить «выполнять то, что в последнее время они не выполняли», и по определенному сигналу они продемонстрируют трюк, который вот уже некоторое время не делали. Такое поведение свидетельствует о наличии автобиографической памяти на недавние события, однако неопровержимые доказательства наличия мысленных путешествий дельфина во времени все-таки отсутствуют. Некоторых это порядком разочаровывает: мы привыкли тешить себя мыслью, что животные, так же, как и мы, обладают памятью и воображением; особенно в это склонны верить хозяева домашних питомцев. Психолог Томас Зуддендорф, проводивший обширные исследования в этой области, даже принес общественности извинения за такое разочарование[103]. Но не только животные лишены подобных способностей. Младенцы также живут «здесь и сейчас», они не в состоянии мысленно перенестись в будущее. Лишь в три-четыре года дети начинают представлять будущее, в котором их ощущения могут отличаться от ощущений настоящего, в котором они могут предвкушать события или страшиться их. Представляя будущее, они постепенно обретают очень важное умение – способность контролировать свое эмоциональное состояние. Взрослому легче – он знает, что острая боль в пораненном пальце в конце концов утихнет; это известно ему из собственного опыта, и он легко представляет себе будущее, в котором палец у него совсем не болит. Младенец же словно застрял в настоящем, ему невдомек, что в будущем все может измениться.

Что вы делаете завтра?

Перед выступлением гостя в радиоэфире я должна поговорить с ним – во время нашего разговора техники проверяют звук. Обычно я спрашиваю: «Что вы ели на завтрак?», однако многие отвечают на этот вопрос слишком уж кратко для работы техников: «Ничего» или «Тост». Поэтому я стала спрашивать своих собеседников о том, чем они собираются заняться после интервью или завтра. Не так давно одна женщина призналась, что сразу же поспешит домой – к ней пришли трое садовников с цепными пилами, чтобы разобраться с деревом в саду, но выяснилось, что все они пьяны. Женщине не терпелось поскорее вернуться домой и посмотреть: осталось ли от ее сада и от самих садовников хоть что-нибудь? Правда, такие занятные истории попадаются редко. Вообще-то вопрос довольно простой, по крайней мере, для человека взрослого. А вот трехлетке ответить на него гораздо сложнее. В одном эксперименте, где участвовали трехлетние дети, только треть смогла дать правдоподобный ответ на вопрос о том, что они будут делать завтра. Однако через год-другой их способность думать о будущем значительно развилась: уже две трети детей смогли ответить на вопрос внятно.[104]

Проводя эксперименты с маленькими детьми, надо всегда помнить о том, связаны ли результаты с еще недоразвитым мышлением, или же все дело в неразвитой речи. Есть ли уверенность в том, что дети поняли вопрос правильно? Большинство трехлеток знает – «завтра» относится к будущему, но не всегда понимают, что «завтра» означает «следующий день». Однако что они знают точно, так это нравятся им крендельки с солью или нет. Поэтому, чтобы исключить трудности речевого общения, психолог Кристина Атанс раздала группе детей крендельки. После соленых крендельков дети захотели пить, и тут психолог предоставила им выбор: взять еще крендельков или выпить стакан воды. Большинство детей потянулись за водой. Кристина Атанс спросила их, чего бы им хотелось на следующий день. Большинство взрослых попросили бы еще крендельков, однако большинство детей по-прежнему выбирали воду – они не в состоянии были представить себя в будущем, когда уже не будут испытывать жажду, а снова захотят крендельков[105]. Вспомните о тех зонах мозга, отвечающих за воображение будущего: неудивительно, что маленькие дети с трудом переносятся вперед во времени. Формирование двух из трех интересующих нас зон мозга, теменной и лобной долей, полностью завершается только к двум-трем годам. Выходит, малыши испытывают крайнюю форму «эмпатического провала», который временами случается у каждого: в такие моменты мы не в состоянии представить, что в будущем сможем чувствовать себя иначе. Если вы собираетесь в отпуск в жаркую страну, а за окном идет снег, невольно возникает желание побросать в чемодан побольше теплых вещей – вам сложно представить, что где-то в это время может быть тепло и даже жарко.

Воспоминания о событиях, которые никогда не происходили

Десять лет назад я принимала участие в эксперименте на определение болевого порога – нужно было опустить руку в ведерко с ледяной водой и продержать столько, сколько сможешь. Поначалу эксперимент не вызвал у меня никакого беспокойства – я думала, что выдержу. В конце концов, это же всего-навсего ледяная вода. Но болезненные ощущения постепенно распространялись на всю руку, становясь все сильнее и сильнее. До сих пор помню ощущение нестерпимой боли. Я продержалась всего полторы минуты, а потом выдернула окоченевшую руку из воды. С этим моим воспоминанием не в порядке только одно – на самом деле такого события не было. Хотя до недавнего времени я была убеждена в обратном. В том, что записала на пленку впечатления от эксперимента – свои, а также мужчины и женщины из числа добровольцев; запись предназначалась для радиопередачи о разнице в болевом пороге у мужчин и женщин. Когда я готовила новую передачу на тему обезболивания, эта архивная запись показалась мне как нельзя кстати. Я ее нашла и передала режиссеру-постановщику, попутно живописуя болезненные ощущения от ледяной воды – мол, так я узнала о своем низком болевом пороге. Режиссер терпеливо отслушала весь час аудиозаписи в поисках той части, где я описываю свои ощущения, но ее не было. Я записала на пленку тех двух добровольцев, а сама, выходит, испытание так и не прошла. Ощущение боли помню, как сейчас, однако пленка свидетельствует: моей записи нет. То есть, в действительности ничего не было.

Что и говорить, неприятно, когда память так подводит. Но это – следствие нашей способности воображать будущее. Воспоминания имеют огромное значение для этого навыка, и это объясняет одну из давних загадок памяти – почему она так часто нас подводит. Психолог Элизабет Лофтус завоевала признание в научной среде тем, что наглядно продемонстрировала – память по своим свойствам вовсе не похожа на видеопленку. Эксперименты Лофтус – из тех, которыми я не устаю восхищаться: они сравнительно просты, но тщательно продуманны. Результаты экспериментов даже получили широкое практическое применение в юридической психологии, повлияв на отношение в судах к свидетельским показаниям очевидцев при рассмотрении уголовных дел. Лофтус смогла внедрить в память испытуемых ложные воспоминания. И добилась этого не с помощью гипноза, а убеждением – испытуемые поверили, что помнят определенные события (которых на самом деле не было). Из бесед с родственниками Лофтус получала некоторую информацию о настоящих, имевших место событиях, а затем в разговоре с испытуемым о его прошлом убеждала его, что, например, в детстве он потерялся в торговом центре; поцеловал огромную лягушку; видел в Диснейленде Багза Банни. Последнее вполне могло случиться на самом деле, если бы не одно «но»: кролик Багз Банни – персонаж из мультфильмов студии «Уорнер Бразерс», он никак не мог оказаться среди персонажей студии «Дисней». Но наши воспоминания изменчивы. Не бывает так, чтобы они сохранялись в архивах памяти в неизменном виде, дожидаясь, пока мы их затребуем. Многолетний опыт говорит о том, что в момент сохранения впечатление изменяется. Если нам становятся известны новые сведения, впечатление снова принимает несколько иной вид; пытаясь разобраться в событиях, мы можем изменить его вновь. Память действует по принципу реконструкции. Причем, изменения происходят вовсе не по злому умыслу – сознание в этом не участвует. И хотя изменчивость впечатлений представляет проблему в плане надежности показаний очевидцев, благодаря ей мы способны воображать будущее.

Если бы воспоминания фиксировались подобно изображению на видеопленке, на представление новой ситуации уходило бы много времени. Например, вы хотите представить, как подъезжаете на двухэтажном автобусе к пляжу на тропическом острове, где состоится свадьба вашей близкой подруги и Джонни Деппа. Картинка возникает перед вашим мысленным взором мгновенно. Если бы впечатлениям не была свойственна изменчивость, процесс представления осложнился. Вам пришлось бы покопаться в памяти в поисках ваших личных воспоминаний о поездке на автобусе, визите к подруге, а затем «нарезать клипы» из архива памяти, где хранятся кадры из фильмов с участием Джонни Деппа, а также сюжеты из телевизионных программ о свадебных церемониях на тропических островах. Эти воспоминания могут отстоять друг от друга на годы, а то и десятилетия. Как только все необходимые элементы из памяти извлечены, вы соединяете их в единое целое. Если бы приходилось воображать будущее именно таким образом, нам пришлось бы тяжко. Изменчивость же наших воспоминаний значительно упрощает задачу – мы можем «соединять без швов» разные воспоминания, придумывая новую сцену, которую не только никогда не видели, но и не воображали. Похоже, изменчивость памяти играет в нашей способности воображать будущее главную роль[106]. В памяти содержатся миллионы воспоминаний из разных периодов жизни, но они не статичны – они изменяются, мгновенно порождая бесчисленные воображаемые комбинации. Ненадежность наших воспоминаний на первый взгляд кажется недостатком, но благодаря этому их свойству мы совершаем мысленные путешествия в будущее.

Очевидно, что мы учимся на собственном опыте, но давайте сделаем шаг вперед: возможно, основное назначение памяти состоит вовсе не в том, чтобы оглядываться назад, а в том, чтобы давать нам возможность смотреть вперед, представляя возможное будущее. Идея эта не нова. На рисунках мозга, датированных XIV веком, воспоминания изображаются в виде змей, питающих воображение; еще в древности и Аристотель, и Гален описывали воспоминания не как архив жизни, а как инструменты воображения. Современную версию этой идеи предложил в 1985 году шведский нейробиолог Дэвид Ингвар. С тех пор способностью воображать будущее заинтересовались исследователи, хотя, как я уже отмечала, по-прежнему гораздо больше внимания уделяется самой памяти.

В некотором роде воображение изучать легче, чем память, поскольку мы не сталкиваемся с проблемами, о которых я говорила в этом параграфе: например, нет необходимости проверять точность воспоминаний. Удобство изучения воображения в том, что можно всех испытуемых, принимающих участие в эксперименте, попросить представить одно и то же.

Возьмите слово «лес» и подумайте о воспоминаниях из прошлого, которые с этим словом ассоциировались бы. Не торопитесь: вглядитесь в возникшую перед мысленным взором картинку. Какие запахи вы при этом чувствуете, холодно ли вам, радостное у вас настроение или печальное, кто находится рядом, что вы делаете? А теперь представьте себя в лесу в будущем. На что похож этот лес? Темно ли в нем? Приятные ли запахи? Есть ли кто рядом? Какие эмоции вас охватывают? Сравните эти два образа: какой из них ярче?

Лабораторные исследования показали: воспоминания из прошлого красочнее представлений о будущем, они задействуют различные способы восприятия: как окружающие предметы выглядят, какие звуки слышны, какие запахи ощущаются… И все же мы знаем: представлять будущее, пусть и не так подробно, как прошлое, труднее. Часто говорят о том, что далекое будущее видится схематично, поскольку его детальное представление было бы напрасной тратой когнитивных ресурсов[107]. Интересно, может, нам просто не хватает информации? Я легко воображу, как через месяц буду сидеть дома и обедать, однако представить то же самое через десять лет мне гораздо сложнее, поскольку я не знаю, где на тот момент буду жить, каким будет мое окружение. Ученые выяснили, что как воспоминания прошлой недели живее воспоминаний десятилетней давности, так и события, представляемые в ближайшем будущем, видятся четче, нежели события в отдаленном будущем.[108]

Хотя прошлое видится нам ярче, отчетливей, будущее вызывает более ощутимый эмоциональный отклик. Исследования показали, что чувства, рождающиеся в процессе ожидания события, сильнее, чем эмоции, возникающие при размышлениях о случившемся, неважно, негативное это событие или позитивное. Некоторым ожидание отпуска приносит бо'льшую радость, чем сам отпуск. В целом образы будущего более оптимистичны и личностны[109]. Многие из нас верят: через какой-то месяц они значительно поправят свое финансовое положение. Чем дальше в будущее мы заглядываем, тем оптимистичнее наш настрой. Азартные игроки верят: в отдаленном будущем им обязательно повезет, и, ставя на событие в настоящем, предпочитают умеренные ставки, оставляя крупные для событий будущего. Студентов попросили перечислить десять важных событий из прошлого и столько же из будущего; оказалось, что события в будущем более оптимистичны[110]. Вы предположите: их оптимизм – результат юного возраста, однако выяснилось: вплоть до семидесяти пяти лет большинство людей верит в то, что завтра будет лучше, чем вчера[111]. Если вы попросите испытуемых намеренно вообразить негативные события из будущего, они будут думать дольше, чем если бы вспоминали их.

Однако вопрос, почему чувства при мыслях о будущем сильнее, чем эмоции при размышлениях о прошлом, остается. В поисках ответа следует обратиться к идее неопределенности. Мы уже знаем, что неопределенность вызывает более сильные чувства, а будущее всегда менее определенно, чем прошлое. Но что, если событие в будущем не подразумевает неопределенности и явно приятное?

Представьте, что вы только что распечатали конверт. В конверте – письмо о том, что вы выиграли бесплатную поездку для двоих на канадский горнолыжный курорт. В путевку включен перелет, стоимость подъемника, прокат лыж, уроки с инструктором и пять ночей в номере люкс с джакузи в пятизвездочном отеле, который всего в двух шагах от подъемника.

Вашей первой мыслью будет: «Как пить дать, мошенники!» Однако добровольцам, принимавшим участие в исследовании, внушили: все по-честному, они приняли участие в лотерее по радио и выиграли путевку. Одну половину добровольцев попросили оценить степень собственной радости от предвкушения поездки. Другая половина добровольцев должна была представить, что они уже побывали на курорте, и оценить степень радости. Те, кто только предвкушал поездку, оказались счастливее, чем те, кто предавался воспоминаниям[112]. Фактор неопределенности из данного задания был исключен. Получается, что должно существовать другое объяснение эмоциональной природе воображения будущего. Одна из теорий об эмоциях заключается в том, что их назначение – готовить нас к действию, к тому, чтобы избежать отрицательного опыта, стремясь к опыту положительному. В нашем случае это похоже на правду. У нас нет необходимости готовиться к действиям, когда мы вспоминаем прошлое, поэтому воспоминания об уже случившемся вызывают не такой сильный эмоциональный отклик, как размышления о будущем.

Очевидно, что воображение будущего важно при планировании – мы представляем разные ситуации и лишь потом принимаем решение; способность воображать будущее лежит в основе удивительной приспособляемости человека к окружающей среде. Однако иногда мысленное проигрывание ситуации может отличаться такой реалистичностью, что мы начинаем думать, будто событие произошло на самом деле. Как Элизабет Лофтус внушила ложные воспоминания своим испытуемым, так и мы проделываем нечто подобное с самими собой: вы полагаете, что отправили электронное письмо, а позднее обнаруживается, что вы только собирались это сделать. Учитывая, что при размышлениях о прошлом и будущем задействуются одни и те же зоны мозга, происходят одинаковые процессы, удивительно, как редко мы попадаем впросак. Некоторые ученые считают, что мы отличаем впечатления из прошлого от воображаемых картинок из будущего благодаря яркости первых. Однако когда мы все же ошибаемся, это происходит в одном направлении. Обычно нам кажется, будто мы уже осуществили задуманное, хотя на самом деле мы только планировали это сделать. Обратная же ситуация – поверить в то, что воспоминание из прошлого всего-навсего фантазия, – крайне нетипична.

Опыт Алана Джонстона в качестве заложника демонстрирует всю мощь умозрительного образа. Возможно, многие и не пытались использовать ее сознательно, однако любой, кто перед собеседованием при приеме на работу мысленно отвечал на вопросы работодателя или про себя репетировал неприятный разговор с начальником, пользовался стратегией проигрывания в уме. В спорте стало обычной практикой обучать спортсменов навыкам зрительного представления, когда они в мельчайших подробностях представляют свою победу. Теннисисты учатся применять эту технику между геймами – она приводит их в нужный настрой перед очередной подачей, независимо от того, как прошел предыдущий гейм. После неудачного мяча игрок, мысленно нацеленный на победу, соберется, забудет о прошлом и перенесется в будущее, представляя, как делает мощную подачу, которую противник не сумеет принять. Игроки в бильярд представляют, как шар быстро катится прямиком в лузу. Я же блеснула своими способностями лишь однажды – когда играла со спортивным психологом, который тренирует спортсменов-олимпийцев. Каждый раз, когда наступал мой черед, он подробно проговаривал со мной, какой отличный удар я совершу. И ведь срабатывало. После нашей игры я с нетерпением ждала возможности похвастать своим мастерством в бильярде перед другими, но вот незадача – без помощи психолога мои способности представить отличный удар, а значит, и сделать его, испарились. Вот почему спортсмены экстра-класса уделяют большое внимание не только физическим тренировкам, но и технике зрительного представления.

Даже если вы не спортсмен, техника представления будущего пригодится вам в повседневной жизни. Когда человек четко видит событие в будущем, вероятность того, что он не забудет сделать задуманное, возрастает. Если вам позарез нужно купить яйца по дороге с работы, вы должны представить, как заходите в магазин, проходите в нужный отдел, ищете упаковку яиц, открываете ее, чтобы проверить, не битые ли яйца, проходите на кассу и оплачиваете покупку. Это гораздо эффективнее, чем твердить про себя: «Не забыть о яйцах, не забыть о яйцах…» Такую технику можно использовать и в других ситуациях. Если вам предстоит экзамен, вы можете добиться лучшей отметки, важно лишь действовать правильно. В эксперименте студенты одной группы каждый день в течение пяти минут представляли, как подходят к доске с экзаменационными результатами и видят напротив своей фамилии «отлично». В это же время студенты другой группы каждый день в течение пяти минут представляли процесс подготовки к экзамену – как находят тихий уголок, раскладывают конспекты лекций и учебники, готовясь повторять материал. Когда после экзамена вывесили результаты, оказалось, что вторая группа сдала лучше.[113]

Остров самоубийц

Возможность в любой момент «прожить» грядущее событие до того, как оно свершится, удобна во многих отношениях, но иногда ум подталкивает нас к будущему против нашей воли. Последствия могут оказаться фатальными. Всего в десяти километрах к юго-западу от острова Гонконг находится крохотный островок Чанчжоу. В субботу, когда я попала на остров, паром был битком набит семьями с корзинами для пикника и пляжными полотенцами. На кабине парома было написано: «Проявляйте уважение к окружающим – говорите тише!» Однако большинство пассажиров были слишком возбуждены, чтобы обращать на надпись внимание.

Потом уже, когда я сидела на набережной у самой воды и закусывала легкими блюдами местной кухни, меня поразило сочетание пейзажа в истинно китайском духе – прилавки с целебными травами, мелкая рыбешка, рядками выложенная на солнце, – с атмосферой традиционного британского курорта – дети с ведерками и лопатками, клянчащие у родителей мороженое. Мимо проезжали парни на трехколесных велосипедах; сзади, под навесами в сине-белую полоску, сидели их подружки. В заливе покачивались темно-синие и зеленые джонки и рыбацкие лодки; их было так много, что голубая вода залива едва просматривалась. Неподалеку на игровой площадке возле буддийского храма разбирали конструкцию из заключенных в бамбук стальных опор – недавно на острове праздновали ежегодный Фестиваль булочек, символом которого является знаменитая пирамида из булочек. Мужчины стараются забраться на вершину гигантской шестиметровой липкой пирамиды из сладкой выпечки.

Восхождение настолько рискованно, что после несчастного случая – в 1970-х одна из пирамид рухнула, покалечив тридцать человек, – к участию в соревновании допускают лишь тех, кто владеет основами скалолазания. Печально и то, что настоящие булочки заменили муляжами.

Над пирамидой из булочек, храмом и заливом возвышаются коробки отелей, возведенные прямо на холмах и наполовину скрытые зеленью. Вокруг – песчаные пляжи, улицы с рядами коттеджей пастельных тонов – казалось бы, отличное курортное местечко. Однако в начале XXI века остров приобрел репутацию места, откуда не все возвращаются живыми. Сюда начали приезжать люди с совершенно определенной целью – умереть. Местные жители, которых и так мало, то и дело натыкались на тела самоубийц; страдал туристический бизнес. В Гонконге процент самоубийств в четыре раза выше, чем в Великобритании. Специалисты объясняют это более напряженным ритмом жизни в густонаселенном городе с высоким уровнем конкуренции, а также культурным стереотипом, распространенным среди местных: просить о помощи зазорно.

В старейшей гонконгской психиатрической клинике – заведение модернизировано, но до сих пор пользуется печальной славой, люди даже шутят, мол, смотри, упекут в «Касл-Пик», – я встретилась с Анджелой, приехавшей из сельской глубинки материкового Китая вслед за мужем, который отправился в Гонконг на заработки. Анджела вбила себе в голову, что она плохая мать. Женщина рассказала, как в приступе отчаяния решила, что ее детям будет лучше в иной жизни – ином мире, как она выразилась, – а не в этой. Она задумала сначала убить детей, а затем покончить с собой. К счастью, своими планами Анджела поделилась кое с кем из персонала клиники, и помощь пришла своевременно – до того, как женщина успела осуществить задуманное. Теперь Анджеле за пятьдесят; она рассказала мне, что чувствует себя лучше, что они с мужем реже ссорятся, но все равно особых надежд на будущее у нее нет.

План Анджелы не осуществился, но другие люди продолжали прибывать на остров с целью свести счеты с жизнью. Местные жители проконсультировались с психологами из Центра суицидологии при Гонконгском университете. Психологи выяснили, что по крайней мере треть потенциальных самоубийц поступает так спонтанно, не обнаруживая никаких признаков психического заболевания. И если помешать им сделать первый шаг, второй попытки они не предпримут. В Великобритании семь тысяч человек отказались от идеи суицида после того, как в 1958 году был осуществлен переход с угольного газа, который в больших концентрациях способен убить, на природный[114]; на Самоа процент самоубийств сократился после замены пара квата на менее ядовитые гербициды. Жители острова Чанчжоу пошли тем же путем. Когда толпа отдыхающих стала сходить с парома, я заметила двух офицеров полиции – они стояли в стороне. Офицеры высматривали тех, кто приехал один, выделялся из толпы отдыхающих. Если они замечали такого человека, то подходили к нему, здоровались и предлагали помощь. Гостиничные номера перестали сдавать одиноким туристам; если владелец отеля замечал в поведении постояльца что-либо странное, он стучал в дверь его номера, иногда настойчиво, и спрашивал, не нужно ли ему чего. Полиция регулярно объезжала территорию острова, высматривая что-либо подозрительное.

Психологи считают, что некоторые, решившись на самоубийство, все же доводят дело до конца. Однако предпринятые меры не прошли даром – остров перестал славиться как Мекка самоубийц.

Трудно представить, что творится в голове Анджелы или приехавшего на остров потенциального самоубийцы. Ранее я уже говорила: суицидальное состояние способно настолько исказить восприятие времени, что человеку будет крайне трудно вообще вообразить будущее. Но совсем недавно выяснилось: люди, настроенные на самоубийство, будущее все-таки воображают – они переносятся в него безотчетно. Как и воспоминания о травмирующем переживании в прошлом, эти образы будущего возникают неожиданно и отличаются навязчивостью. Работая в психиатрическом отделении Оксфордского университета, Эмили Холмс обнаружила, что в момент крайней степени отчаяния людей с суисцидальными наклонностями настойчиво преследуют образы воображаемого самоубийства[115]. Один мужчина время от времени представлял, что решает, оставлять ли предсмертную записку перед тем, как прыгнуть со скалы. Образ был поразительно четким: он ясно видел свои ноги, траву, камни вокруг. Мужчина несколько раз сбегал из клиники, пытаясь добраться до одной и той же скалы. Другой пациент во время ежедневных поездок на машине представлял определенный участок дороги, где задумал разбить свой автомобиль. Одну женщину преследовали иные образы – она видела, как лежит в гробу, где холодно и сыро[116]. На некоторых такие образы, несмотря на их яркость, действовали успокаивающе, других – тревожили. Женщина, которая задумала спрыгнуть с крыши пятиэтажного здания, представляла следующее: «Я лечу к земле, ударяюсь о бетон, голова раскалывается, точно тыква. Я вижу, как делаю это, вижу, как лечу вниз, как мои волосы и одежда развеваются, как голова раскалывается на части, издавая хлопок – так трескается арбуз. Машины останавливаются, люди кричат, моя мать выбегает с криками, она плачет, отец онемел. Мое лицо от удара о землю обезображено до неузнаваемости». Этот отчетливый образ преследовал ее постоянно. Некоторые признавались, что подобные образы одерживали верх над желанием жить.

Из исследований способности воображать будущее ясно, что эти образы могут иметь серьезные последствия. Доказано: стоит вам только представить, как вы что-то делаете – неважно, что: голосуете на избирательном участке или сдаете донорскую кровь, – как вероятность совершения этого действия повышается. Психотерапевт обязательно спросит своего пациента, не возникало ли у него суицидальных мыслей. Однако он редко спрашивает, возникали ли у пациента невольные образы будущего, в котором он совершает самоубийство. Новые открытия в этой области применяются и в терапевтических целях: с суицидальным пациентом обсуждают его образы будущего, но конец при этом изменяют, демонстрируя, что возможен и другой вариант будущего.

Такие невеселые выводы свидетельствуют об исключительной силе способности воображать будущее. И хотя в данном случае речь шла о крайностях, все мы в течение дня не раз и не два мысленно переносимся в будущее. Возникает вопрос: может ли воображение будущего быть результатом пассивного режима работы мозга?

Мысли ни о чем

Как и многие в студенческие годы, я интересовалась медитацией. Как и многие на моем курсе, я купила открытку, на которой были наглядно изображены все трудности, с которыми сталкивается новичок в этом деле. На черно-белой открытке человек сидел в позе для медитации. Пространство вокруг него заполняли «пузыри» с посторонними мыслями: «У меня ничего не получается», «О том ли я думаю?», «Ноги затекли». В его голову лезут бесконечные мысли о будущем: «Долго еще так сидеть?», «Интересно, во сколько я буду дома?», «Что бы приготовить на ужин?», «Где будем отмечать Новый год?».

Открытка служила иллюстрацией не только препятствий на пути овладения искусством медитации, но и кое-чего еще – пассивного режима работы мозга. Расхожее мнение о том, что, мол, мы, люди, используем каких-то десять процентов нашего мозга, является мифом. Даже когда вы лежите неподвижно и, казалось бы, ни о чем не думаете, многие зоны мозга остаются активными. Как раз с этим и связано одно из самых захватывающих дух открытий из области восприятия будущего: области, задействованные при воображении будущего, активны и в пассивном режиме работы мозга. Можно подумать, мозг запрограммирован размышлять о будущем каждую свободную минутку. Во время медитации вас учат сидеть и наблюдать за тем, как мысли приходят и уходят. Если попробуете так посидеть, пускай совсем недолго, убедитесь: избавиться от мыслей о будущем трудно.

Мечты о будущем могут показаться пустой тратой времени. Мы то и дело считаем ворон, но для всех нас, за исключением тех немногочисленных индивидов, которые витают в облаках непозволительно много, мечтания – штука полезная. Не зря мозг затрачивает на это столько усилий. Используя метод выборочной проверки мыслей, вы можете определить, как часто погружаетесь в мечты. Исследователи из Гарвардского университета с помощью приложения для айфона отслеживали мечтания пяти тысяч человек в восьмидесяти трех странах. Телефон через равные промежутки времени рассылал людям сообщения с вопросами: насколько они счастливы в данный момент? Что делают? Думают ли о чем-то помимо того, чем сейчас заняты? Оказывается, треть времени наш ум где-то блуждает. Исключением оказался половой акт – испытуемые заявляли, что в этот момент были поглощены занятием целиком и полностью (и при этом отвечали на текстовые сообщения айфона?). К сожалению, в отличие от осознанного воображения будущего, по природе своей положительного, непроизвольные мечтания совсем не обязательно делают человека счастливым. В половине случаев размышления касались приятных тем, однако не доставляли радости, а мечтания на нейтральные или неприятные темы приносили мучения. Таким образом, воображать будущее полезно, но если процесс не контролируется самим человеком, то, как выразились экспериментаторы, «дорого обходится ему в эмоциональном плане».[117]

Итак, наш ум постоянно занят, он вечно представляет возможные варианты будущего. Но почему он не стремится отдохнуть при первой же возможности? Если бы мы все время были сосредоточены на предстоящих событиях и конкретных планах, эта тенденция размышлять о будущем имела бы смысл. Однако зачастую мы воображаем ситуацию в будущем, которая могла бы сильно изменить нашу жизнь, но крайне маловероятна. Почему мы так поступаем? Мечты о будущем, конечно же, помогают нам строить планы на случай непредвиденных обстоятельств, но Моше Бар из Медицинской школы Гарварда идет дальше. Он считает, что причина таких мечтаний – косвенная: с их помощью создаются впечатления о том, его в реальности никогда не происходило, но воспоминания о чем могут нам понадобиться. Любой, кто летает самолетом, задумывается, что может произойти в случае авиакатастрофы. Гипотеза Бара состоит в следующем: если самолет действительно начнет падать, все такие впечатления, накопившиеся за предыдущие полеты, сразу придут на ум. И это, возможно, спасет человека.[118]

Данные все новых исследований указывают на то, что ум склонен размышлять о будущем. В одном из экспериментов испытуемые должны были представить себя живущими либо настоящим, либо десять лет назад, либо через десять лет, а затем как можно быстрее ответить, когда произошли события из данного списка с разными датами: в прошлом или в будущем? Испытуемые гораздо быстрее отвечали в том случае, если речь шла о будущем, причем даже тогда – и это самое интересное, – когда представляли себя живущими десять лет назад[119]. Исходя из этого, можно предположить, что мы склонны воображать будущее. Прибавьте к этому то, что представление будущего всегда окрашено эмоционально сильнее, а также то, что это пассивный режим работы мозга, когда тот ничем не занят. На мой взгляд, напрашивается вывод:

будущее – это те самые временны'е рамки, которые в нашем ощущении времени преобладают. Мы постоянно нацелены на будущее. Мы принимаем свое умение воображать будущее как само собой разумеющееся, даже способностью не считаем. Однако умение творить воображаемое называют чуть ли не «вершиной интеллектуальных навыков человека»[120]. Именно благодаря умению совершать мысленные путешествия во времени у нас возникает ощущение реальности настоящего. Мы обретаем почву под ногами.

Ложное будущее

Только вот в чем проблема: мы можем воображать будущее, однако это не значит, что нам удается точно его предсказывать или представлять объективно. Будущее – временны'е рамки, которые сложно предугадать достоверно. Американский психолог Дэн Гилберт, проведя обширные исследования, обнаружил, что в своих размышлениях о будущем мы совершаем всевозможные типичные ошибки. Ошибка первого рода проистекает из комбинирования впечатлений из прошлого для построения будущего. Такие «вариации на тему» позволяют нам существенно обогатить воображение, однако мы вынуждены строить представления о будущем на образах прошлого без всяких гарантий того, что они останутся неизменными. К примеру, вам предстоит визит к врачу. Вы вспомните ваш последний поход в клинику и решите, что и на этот раз все будет точно так же, даже если в прошлый раз ходили в другую клинику в другом городе десять лет назад. Финансовые эксперты советуют не судить о показателях доходов инвестиционного фонда в будущем году, исходя из показателей прошлого. Однако много ли найдется тех, кто последует этому совету и рискнет вложиться в фонд, который в прошлый раз показал низкую доходность? Природа памяти влияет на наши мысли, искажая их. Наша когнитивная система предпочитает яркое, недавнее и впервые случившееся. Поэтому когда мы воображаем будущее, оно выстраивается из таких вот событий – именно они приходят нам на ум. Типичные же события мы игнорируем.[121]

Есть и другая проблема. Моделируя будущее событие, мы обычно учитываем лишь его основные черты, те детали, которые нам кажутся неотъемлемой частью уже полученного опыта. Например, если вы отправляетесь в пешую прогулку за город и собираетесь пообедать в пабе, вы представите, как преодолеваете низенькие лесенки, переброшенные через изгороди между полями, вышагиваете по сельской дороге, размышляя о том, каково это – жить в таком вот симпатичном коттедже, взбираетесь на холм, спускаетесь в зеленую долину и заходите пообедать в уютный деревенский паб. Вполне вероятно, ваши представления верны. Возможно, так оно и окажется. Однако во время прогулки вам обязательно откроются и ее менее привлекательные аспекты, которые обычно выпадают из воображаемой картинки: на выезде из города вы попадете в пробку, вам придется заехать на заправочную станцию, вы будете искать место для машины, возможно, заплутаете на сельских тропинках, а в пабе может не оказаться свободного столика. Мы сосредоточиваемся на основных чертах вероятного события в будущем и рассматриваем лишь положительные моменты. В случае с неприятным событием мы проделываем обратное. Мы страшимся его и поэтому обращаем внимание лишь на отрицательные моменты, хотя в действительности неизбежно будут присутствовать и положительные. Осмотр у врача вряд ли приятен, однако нельзя сказать, чтобы в этом событии неприятным было все. Некоторые моменты вполне нейтральны: вы сидите в приемной и листаете журнал, сдаете верхнюю одежду в гардероб, здороваетесь с врачом, записываетесь на следующий прием в регистратуре. Непосредственно осмотр займет лишь малую часть всего события, однако вы заранее вообразили именно этот эпизод, нагнетая эмоции. Вы возразите: зато на деле визит окажется совсем не таким страшным, так что мы будем приятно удивлены. Однако этот же феномен может толкнуть нас к неожиданным, даже ошибочным решениям. Он известен как предвзятость оценки будущего.

Мы ожидаем, что приятные события будут состоять только из положительных моментов, а неприятные – только из отрицательных. Мы думаем, что если попадем в серьезную передрягу, то не справимся с ней, а радостное событие сделает нас такими счастливыми, что вся наша жизнь преобразится. Однако и в том, и в другом случае сами мы не изменимся. Утонем ли мы в печали или окажемся на седьмом небе от счастья, эмоции в конце концов утихнут – и в итоге нам будет чуть хуже или чуть лучше, чем сейчас. Объясняется это тем, как мы рассматриваем время в будущем; обдумывание события в реальном времени протекало бы слишком долго, поэтому мы его сокращаем, воображая по большей части начальные моменты. Если вы с кем-то встречаетесь, и между вами завязываются серьезные отношения, вы представляете себе прелести первого года совместной жизни, воображаете, как будете обставлять общую квартиру. А вот эпизоды из пятого или десятого года семейной жизни вы не обдумываете. Дэн Гилберт провел исследование на тему представлений человека о том, какая счастливая жизнь его ожидает, если он вдруг выиграет в лотерею, или какая ужасная жизнь ждет, если его разобьет паралич[122]. Представляя лотерейный выигрыш, испытуемые рисовали себе банкет с шампанским, позирование перед камерами с гигантским муляжом чека на миллион, выбор спортивной машины, поездку на отдых в шумной компании друзей. То есть, сплошное веселье. В случае инвалидности они представляли сильное потрясение, потерю работы, необходимость приспособить жилище к нуждам инвалида. В их понимании вся жизнь рушилась. Воображая обе ситуации, испытуемые в первую очередь рассматривали начальную стадию, представляя ее и сопутствующие ей ощущения длительными. Они забывали о том, что через некоторое время приспособились бы. Первоначальное чувство восторга или отчаяния поутихло бы. Как выяснили ученые, радость от долгожданного продвижения по службе длится месяца три, не больше. Потом вы привыкаете к своему статусу, для вас становятся очевидными не только преимущества, но и недостатки новой должности, вы обнаруживаете, что многое из того, что раньше вас раздражало, никуда не делось. Вы все так же мотаетесь в офис из пригорода, по-прежнему рано встаете. Среди ваших коллег нашелся препротивный тип. И соответственно, если вас вынуждают перейти на новое место, оставив любимую работу, вы через некоторое время привыкаете и к нему. Гилберт обнаружил, что даже в случае тяжелой инвалидности люди неожиданно для себя справляются с возникшей ситуацией, хотя времени на это может уйти гораздо больше. Они снова счастливы, пусть немного меньше, чем до болезни, а если до болезни они в целом были довольны жизнью, то даже став инвалидами, будут испытывать больше радости, нежели человек, хоть и выигравший в лотерею, но изначально не слишком довольный своей жизнью и к тому же постепенно остывающий от эйфории выигрыша.

Существует множество примеров из жизни, когда люди, представляя события в будущем, переоценивали силу своих эмоций. Переселенцы со Среднего Запада в Калифорнию считали, что на новом месте будет лучше – они верили, что солнечная погода сделает их жизнь счастливой. К сожалению, этого не произошло, ведь погода – лишь одна из множества составляющих благополучной жизни. Вот еще пример: когда группа получила хорошие новости – отрицательный анализ на ВИЧ, – испытуемые признались, что радость была вовсе не такой огромной, как они предполагали.[123]

Дэн Гилберт с коллегами придумали гипотетические ситуации и попросили испытуемых описать свои чувства. Некоторые ситуации были будничными – бейсбольная команда выигрывает или проигрывает матч. Другие – исключительными: Гилберт попросил мать двоих детей представить свои чувства через семь лет, если прямо сейчас один ребенок умрет. Она предположила, что все эти семь лет будет безутешна, забыв, что несмотря на весь ужас произошедшего и коренную перемену в жизни, она все равно временами будет испытывать радость, ведь один ребенок у нее остался.[124]

Любопытно то, что иногда ситуации, представляемые в рамках эксперимента, сбываются в реальной жизни. В 2000 году испытуемых попросили представить, какие эмоции они будут испытывать, узнав, что космический корабль «Колумбия» потерпел крушение, а весь экипаж погиб[125]. По версии экспериментаторов, «Колумбия» врезалась в космическую станцию «Мир». Через три года катастрофа произошла на самом деле. В том же эксперименте испытуемых просили представить, что в ходе Иракской войны вооруженные силы США свергнут режим Саддама Хусейна. И снова воображаемая ситуация опередила реальную на три года.

Итак, вот что мы имеем на данный момент: способность воображать будущее имеет огромное значение и даже может представлять собой пассивный режим работы мозга, однако наши суждения искажаются в результате стремления видеть лишь начальные и ключевые моменты события, основывать прогнозы на наиболее ярко выраженном, а не типичном опыте из прошлого. Будучи людьми взрослыми, мы ведем себя как те дети с солеными крендельками, которым трудно представить, что завтра они не будут испытывать жажду: нам сложно абстрагироваться от наших ощущений в настоящем. Когда человек не голоден, он говорит, что ему не очень-то хочется спагетти с соусом Болоньезе на завтрак. Однако если задать ему этот же вопрос, когда он голоден, идея позавтракать блюдом, которое обычно едят на ужин, покажется ему гораздо более привлекательной. Мозг способен порождать очень убедительные модели будущего, однако они несовершенны, особенно в эмоциональном плане. Мы плохо представляем себе, что будем чувствовать в будущем, и это иногда приводит к неудачным решениям.

Неудачный выбор

От того, как мы представляем будущее, зависит принятие нами решений. На наш выбор влияют предвзятость оценки будущего и наши ошибочные представления о том, что делает нас счастливыми. Решив сменить место жительства, мы убеждаем себя, что будущее счастье зависит от того, найдем ли мы удачное жилье в хорошем месте. Однако на деле наша счастливая жизнь в этом доме будет в гораздо большей степени зависеть от взаимоотношений в семье[126]. Точно так же, если кто-то объявляет своим друзьям, что уходит на другую работу, где зарплата чуть выше, большинство сочтет такой шаг разумным. И это несмотря на то, что наша удовлетворенность работой зависит в первую очередь от коллег и атмосферы в коллективе, а не от мизерной прибавки к зарплате.

Вам предстоят две работы: одна – легкая, потому что вы пишете ее на родном языке, но темой является история социальной психологии, что вас мало привлекает (не представляю, почему – на самом деле тема интереснейшая). Другая работа – труднее, потому что вы пишете ее на иностранном языке, однако тема – романтические отношения, так что вы можете даже почерпнуть что-нибудь полезное для себя. Срок сдачи первой работы наступает через неделю, на вторую работу отводится два месяца. Вы можете выбрать, за какую работу приняться в первую очередь, однако инструкции к написанию получите за неделю до срока сдачи. Итак, какую работу вы выберете?

Когда описанный выше эксперимент проводили среди израильских студентов, для которых легкой была работа на иврите, а сложной – на английском, подавляющее большинство выбрали для начала легкую, но скучную работу, а более сложную, но интересную оставили на потом[127]. Испытуемые, представляя будущее, не принимали в расчет одно обстоятельство – срок выполнения работы. Этот аспект для них не имел значения – они были убеждены в том, что времени будет больше. Я уже говорила: наш оптимизм увеличивается тем больше, чем дальше в будущее мы мысленно переносимся, и в первую очередь это справедливо для такой категории, как время. Несмотря на богатый опыт прошлого, мы всегда уверены – в будущем свободного времени у нас будет больше.[128]

Студентам предложили сделать на следующий учебный год выбор: посещать интересные лекции на другом конце города или скучные лекции в соседней аудитории. Большинство выбрало интересные лекции. Возможно, в этом нет ничего удивительного. Но если бы лекции начинались не в следующем году, а завтра, их выбор был бы другим. Обдумав практическую сторону вопроса, они поняли бы, что будут слишком заняты, чтобы разъезжать по всему городу, и выбрали бы лекции пусть и скучные, но зато не требующие беготни[129]. Умом мы понимаем, что выбирая одно, жертвуем временем, которое могли потратить на другие занятия, но отдаем себе в этом отчет лишь тогда, когда представляем ближайшее будущее. Представляя же отдаленное будущее, мы упрощаем ситуацию и опускаем важные детали, напрочь забывая, что в следующем году свободнее не будем.

Поражает упорство, с которым мы держимся оптимистической уверенности в том, что в будущем у нас будет больше свободного времени. Мы откладываем поход в тренажерный зал сегодня, потому что, мол, слишком заняты, но свято верим в то, что завтра уж точно пойдем. Мы сохраняем завидный оптимизм по поводу самих себя в будущем: мы станем лучше, собраннее. И, следовательно, у нас будет больше времени. Представляя себя через год, мы видим человека последовательного, организованного, который с легкостью выкроит время для еще одного хобби. А вот представляя себя через неделю, мы знаем, что не в состоянии взяться за что-либо еще. Размышляя о ближайшем будущем, мы учитываем обстоятельства, которые могут нам помешать, но когда видим себя в отдаленном будущем, забываем, что наши планы могут рухнуть по такой банальной причине, как, например, вставшая электричка. Описывая себя в будущем, мы даже употребляем более простые прилагательные[130]. Взгляд на будущее через розовые очки вынуждает нас все сильнее уплотнять расписание на неделе, хотя это уже невозможно. Если меня пригласят на следующий год в Уэльс с докладом, я могу согласиться, думая, что выкрою в своем рабочем расписании день, найду три часа на дорогу. И все бы ничего, но когда дата приближается, я смотрю в свой исчерканный пометками ежедневник и уже жалею, что согласилась. Если же меня пригласят сделать доклад в Уэльсе на следующей неделе, я откажусь сразу же. Такой оптимистичный взгляд на свободное время в будущем, бывает, оборачивается прокрастинацией.

Часто думают, будто прокрастинация – не что иное, как лень и нежелание собраться. В действительности все несколько иначе: мы искренне верим – в будущем, да вот хотя бы на следующей неделе, у нас будет меньше отнимающих время дел. Мы впадаем в прокрастинацию вовсе не обязательно потому, что предстоит заниматься чем-то скучным. Среди компаний распространена практика онлайн-купонов, дающих колоссальную скидку при использовании в будущем, потому что хорошо известно: даже если это купон со скидкой на роскошный ужин в ресторане, велика вероятность того, что у многих попросту руки не дойдут им воспользоваться. Сьюзан Шу демонстрирует это в своем исследовании: испытуемые заявляли, что предпочитают купоны с отдаленными по времени сроками реализации, однако в действительности использовали их гораздо реже, чем купоны с двухнедельным сроком[131]. Также она выяснила, что туристы, приезжающие в незнакомый город, за три недели успевают увидеть больше достопримечательностей, чем местные жители – за три года, поскольку время пребывания в городе первых – ограничено. Если же времени много, люди не торопятся – они уверены, что успеют посмотреть все как-нибудь потом, когда будут свободнее. Нам всем это знакомо. В течение десяти лет мне не раз представлялся случай понаблюдать из галереи для прессы в Палате общин, как премьер-министр отвечает на вопросы членов Парламента. Но каждую среду я оказывалась так или иначе занята. И лишь в последнюю среду, когда действие пропуска уже истекало, я наконец побывала там, хотя мечтала об этом давно. Проводя эксперимент в Чикаго, Шу обнаружила, что старожилы, уезжавшие из города насовсем, между сборами спешно пытались наверстать упущенное, бегая по достопримечательностям, – до тех пор они так и не удосужились познакомиться с родным городом.

Пять лет до слова «ant»[132]

В 1857 году Лондонское филологическое общество выступило с заявлением об образовании Комитета незарегистрированных слов, который займется сбором английских слов, не отмеченных ни в одном из имевшихся на тот момент словарей. Через пять месяцев Ричард Шинивикс-Тренч, настоятель Вестминстерского аббатства, представил амбициозный доклад на двух страницах, в котором призвал пересмотреть всю историю английского языка: со времен англо-саксов до наших дней. Словарь обещал стать самым полным на тот момент. К 1860 году был разработан план и обозначены конкретные сроки для составления и издания словаря – два года. Справедливости ради стоит отметить, что возникли и неизбежные пробуксовки. Работу над словарными статьями начал молодой человек по имени Герберт Коулридж; он трудился над буквами A – D, но заболел туберкулезом. Говорят, болезнь усилилась из-за того, что на одном из собраний все того же Лондонского филологического общества Коулридж сидел в мокрой одежде[133]. Успев представить Обществу материалы по первой партии слов, Коулридж две недели спустя умер. Работа застопорилась. В 1879 году договор на публикацию словаря был заключен с издательством «Оксфорд Юниверсити Пресс»; Общество взяло на себя обязательства закончить работу через десять лет. Но прошло пять лет, а они добрались лишь до слова «ant». Никто не предполагал, что придется не только отслеживать историю возникновения и развития каждого слова на протяжении семи веков, но и постоянно учитывать изменения, то и дело возникающие в современном языке. Понадобился не один десяток лет, прежде чем в 1928 году полный Оксфордский словарь английского языка наконец был издан. Однако его тут же признали устаревшим; последовали одна за другой исправленные и дополненные версии.

Даже по сравнению с пробуксовками, которые то и дело случаются в системе государственных закупок новой компьютерной техники или возведения общественных зданий, закладка двух лет на проект, потребовавший в итоге семьдесят один год, – серьезная недооценка. Однако со стороны очевидно: для задачи подобных масштабов не то что два года, а и десять – срок чересчур малый. Конечно, легко рассуждать задним числом, однако умение взглянуть со стороны дает нам еще одно преимущество – возможность определить, сколько времени уйдет на выполнение работы у других. Когда друг жалуется, что несмотря на клятвенные обещания ремонтников, кухня до сих пор не закончена, вы ничуть не удивляетесь. Но как только дело доходит до наших собственных проектов, мы вдруг пасуем. Тенденция занижать реальные сроки выполнения работы называется ошибкой планирования. Причина кроется все в той же главной особенности воображения будущего, которую я уже упоминала, – нехватке деталей. Чем дальше в будущее мы заглядываем, тем меньше внимания обращаем на детали. Однако вот что любопытно: мы не забываем о деталях, когда заглядываем в чужое будущее. Размышляя о чужом проекте, мы принимаем в расчет и то время, что понадобилось на выполнение подобных проектов, и те факторы, которые могут замедлить работу: болезнь, неожиданный визит друзей, усталость и т. д. А вот прикидывая время для осуществления собственного проекта, мы упускаем из виду информацию подобного рода, сосредоточиваясь лишь на особенностях конкретного задания[134]. Положительным моментом исследования, доказавшего это положение, было то, что в кои-то веки ученые обошлись без гипотетических ситуаций, когда нет уверенности, что в реальности испытуемые поступили бы так-то и так-то. В ходе эксперимента задействовали студентов, которые писали дипломные работы. Выяснилось, что у каждого отлично получается прогнозировать реальные сроки написания диплома сокурсника. Когда же речь заходила о собственном дипломе, студент иногда опирался на свой опыт написания подобных работ, но не для того, чтобы точнее определить сроки, а чтобы оправдать свой оптимистический настрой. Похоже, студенты забывали многочисленные случаи из прошлого, когда их блестящие планы рушились под влиянием неожиданных обстоятельств.

Существует множество способов избежать ошибки планирования, рассчитав время, необходимое для выполнения задания, точнее. Об этом мы поговорим в следующей главе, а пока расскажу вам о двух простых техниках, которыми можно воспользоваться.

Чтобы прикинуть, сколько времени вам понадобится на выполнение работы, вам либо придется кого-то попросить, либо, если не желаете никого к этому привлекать, взять за основу стратегию, которой придерживался бы ваш друг или знакомый, будь это его проект. Вспомните в деталях подобные случаи из своего опыта, сравните их с предстоящим заданием и только потом принимайте окончательное решение. Исследования показали: как идеализируемое нами будущее ничего нам не говорит, так и обращение к одному только прошлому ничем не помогает. Если вы действительно хотите понять, сколько времени уйдет на предстоящую работу, вспомните предыдущие проекты, а затем подробно изучите предстоящий и сравните их. Накиньте время на всякого рода помехи, которые возникали в прошлом, а затем – еще немного, памятуя о том, что, к сожалению, вы не превратитесь в одночасье в человека в высшей степени организованного и по-прежнему будете нуждаться в сне.

Я уже рассказывала о некоторых ошибках, которые мы совершаем, воображая будущее, но есть еще два важных аспекта, влияющих на то, как мы рассчитываем время в будущем. Известно, что некоторые, размышляя о будущем, затрачивают больше времени, чем остальные. Это заставляет задуматься о том, что люди по-разному ориентируются во времени.

Одна пастилка или две?

Если бы я предложила вам: одна пастилка сейчас или две через десять минут, что бы вы выбрали? Конечно, ответ зависит и от того, насколько вам эти пастилки нравятся, и есть ли у вас занятия поинтереснее, чем сидеть перед тарелкой целых десять минут. Вы можете съесть одну сейчас, решив, что если захочется еще, купите по дороге домой целую пачку. Однако у четырехлетних детей такого выбора нет, так что к этому вопросу они относятся очень серьезно. И в зависимости от их выбора можно предположить, как они будут учиться в колледже, не пристрастятся ли лет через двадцать к наркотикам.

Эксперимент с пастилками – один из самых известных, которые проводили в детском саду «Бинг», что неподалеку от кампуса Стэнфордского университета. Детей преподавателей университета принимают в «Бинг» с условием: они будут участвовать в психологических экспериментах. Легко понять, почему родители с этим условием соглашаются – детский сад не испытывает недостатка в игрушках, играх, поделочных материалах, а также в дружелюбном персонале. В Калифорнии почти всегда солнечно, а значит, дети много времени проводят на большой игровой площадке, где много зелени. Но несмотря на столь разнообразный досуг многие дети с нетерпением ждут того времени, когда их позовут в одну из специальных комнат, расположенных вокруг центрального дворика. Комнатки – маленькие, в них нет ничего, кроме стола, детских стульчиков и видеокамеры. Казалось бы, на игровой площадке со шведской стенкой гораздо интереснее. Дети не знают, что участвуют в экспериментах, результаты которых влияют на научные концепции развития ребенка, его воспитания. Они не подозревают, что эти исследования могут отразиться на всей их дальнейшей жизни. Знают лишь одно – некоторое время в этой самой комнате с ними, и только с ними, будет заниматься взрослый человек: он предложит поиграть в новую игру. Побывав в этом детском саду, я сразу поняла, что он особенный – здесь, как нигде больше, одно за другим рождаются открытия в области возрастной психологии.

Психолог Уолтер Мишел начал эксперимент с пастилками в 1968 году. Как и большинство классических психологических экспериментов, в наше время он вряд ли был бы возможен. И не потому, что ужесточились этические нормы проведения экспериментов, а как мне сказали воспитатели детского сада, всего-навсего потому, что современные родители запрещают давать своим детям в детском саду сладкое, пусть даже это всего одна-две пастилки.

Эксперимент заключается в следующем. Ребенок садится за столик, на котором стоят две белые тарелочки и маленький колокольчик. На одной тарелочке лежит одна-единственная пастилка розового цвета, на другой – две. Женщина-экспериментатор говорит, что сейчас уйдет, а ребенок должен выбрать: если ему хочется две пастилки, придется подождать, пока взрослый не вернется, или же он может позвонить в колокольчик, и тогда ему разрешат съесть одну пастилку сразу же. Но только одну. Выбор проще некуда: одна пастилка сейчас или две через десять минут.

В период между 1968 и 1974 годами в эксперименте с пастилками приняли участие более пятисот детей. Ожидание для ребенка было утомительным – ни тебе игрушек, ничего, на что можно было бы отвлечься. И они с вожделением смотрели на аппетитные розовые пастилки. Таким образом проверяется способность ребенка противостоять искушению, откладывать вознаграждение. Самые первые эксперименты не снимались на видео, однако при просмотре съемок последующих видно, к каким уловкам некоторые дети прибегают, чтобы устоять перед соблазном. Одни закрывают глаза. Другие прячут руки. Третьи глядят в потолок. В общем, чего только ни придумывают, лишь бы не смотреть на вкусные пастилки. Но ни один ребенок не спрашивает, почему нужно ждать, чтобы получить две пастилки – они принимают правила безоговорочно. Как сказал мне Уолтер Мишел: «Для них это не игра, а настоящая жизнь».

Эксперимент может показаться ничем не примечательным тестом на усидчивость и самоконтроль. Однако когда Мишел спустя многие годы проследил судьбу тех самых детей, он обнаружил, что результаты эксперимента куда интереснее и неожиданнее, чем казалось вначале. Среди детей, терпеливо дождавшихся двух пастилок, оказалось гораздо больше тех, кто хорошо учился в школе, колледже, преуспел на работе. Среди выбравших одну пастилку сразу было довольно много тех, кто пристрастился к наркотикам, попал в тюрьму, чьи доходы были относительно низкими[135]. Я поговорила с Кэролин Вейс, которая сорок лет назад, будучи ребенком, приняла участие в эксперименте. Она помнит, как ходила в детский сад, но не помнит, что выбрала: одну пастилку или две. Впрочем, поскольку эксперимент продолжается, эту информацию по-прежнему держат от уже выросших детей в тайне. Сейчас экспериментаторы рассылают по всей стране ноутбуки для участников этого исследования, достигших среднего возраста: те выполняют на них всевозможные тесты. Так совпало, что Кэролин Вейс выбрала своей специальностью психологию и сейчас преподает в учебном заведении. От времени, проведенного в детском саду «Бинг», у нее остались самые теплые воспоминания.

Надо сказать, что навешивание на детей ярлыков никогда не являлось целью этого исследования, к тому же для получения объективных результатов необходимо протестировать большое количество детей. Если вы задумаете проверить так собственных детей и вдруг обнаружите, что усидчивость им не свойственна, это не значит, что им прямая дорога в преступный мир. Сейчас проводятся эксперименты с целью выяснить, каким образом можно научить непоседливых детей тем приемам отвлечения, которые применяют дети усидчивые.

Однако как все это связано со временем? Эксперименты с пастилками считаются тестом на импульсивность, однако с их помощью можно выяснить и отношения детей с будущим – их ориентацию на будущее. Когда Мишел проводил исследования с участием подростков, он обнаружил, что те, кто в раннем детстве с легкостью откладывал вознаграждение, лучше справлялись с планированием, нежели тинейджеры, которые десять лет назад сделали выбор в пользу одной пастилки. В более поздних экспериментах подросткам предлагали небольшую сумму денег сразу или же сумму крупнее, но через некоторое время. Личностные тесты показали, что выбор определяется вовсе не степенью импульсивности, а степенью ориентации на будущее. Оказалось, что дети в возрасте от десяти до тринадцати были готовы взять небольшую сумму, если ее предлагали сразу, а те, кому за шестнадцать, предпочитали подождать, но получить больше денег[136]. Такие результаты говорят о том, что количественные изменения в представлении будущего происходят в среднем и позднем подростковом возрасте.

Подростковый возраст – этап жизни, когда человек идет на риск, не учитывая возможных последствий в будущем. Это решили учесть рекламные агентства, специализирующиеся на популяризации здорового образа жизни, – они сделали упор на краткосрочную перспективу. В рамках антитабачной кампании были изображены баночки из-под косметических средств, превращенные в пепельницы: таким образом подчеркивалось разрушительное воздействие курения на кожу сейчас, а не на легкие в неопределенном будущем. Психологи, изучавшие такое подростковое качество, как готовность легко идти на риск, выдвигали разные объяснения этого феномена, в том числе медленное развитие лобных долей головного мозга, влияние гормонов на иммунную систему, продолжающееся формирование рабочей памяти. Система когнитивных процессов, которая отвечает за контроль, формируется медленнее, поэтому в ее отсутствие преобладают эмоциональные процессы и такой механизм, как стремление к вознаграждению. В результате подросток идет на риск. Однако важную роль при этом играет и ориентация на будущее. Многочисленные исследования подтвердили: чем подросток старше, тем лучше он планирует и учитывает последствия в будущем при принятии решений.

Ориентация на будущее

Харизматичный психолог Филип Зимбардо (который ничтоже сумняшеся являлся на лекцию к старшекурсникам в усеянном блестками цилиндре) вошел в историю психологии благодаря известному Стэнфордскому тюремному эксперименту: подвал факультета психологии в Стэнфордском университете он переоборудовал в тюрьму, а участников из числа добровольцев разделил на заключенных и охранников. Эксперимент тогда оказался неудачным. Вернее, неудачным он оказался для «заключенных», которые вскоре с лихвой испытали на себе издевательства «охранников». Для самого Зимбардо эксперимент окончился более чем удачно – за ним закрепилось звание классика в социальной психологии. В конце концов ассистент Зимбардо по исследовательской работе – позднее она стала его женой – убедила ученого в том, что в своей жестокости «охранники» зашли слишком далеко, и эксперимент следует прекратить. По сравнению с этим экспериментом более поздние исследования Зимбардо на тему временной ориентации гораздо безобиднее, однако их результаты не менее важны.

Все люди в той или иной степени ориентированы на будущее. Порой обстоятельства оказываются сильнее нас, не позволяя планировать наперед: если на следующей неделе вы рискуете лишиться крыши над головой, вам едва ли придет в голову строить карьерные планы на пять лет вперед. Существует предположение, что воображение будущего является пассивным режимом работы мозга, однако некоторые люди вполне осознанно думают о будущем куда больше других. Чарльз Дарвин, составляя список всех «за» и «против» женитьбы, обнаруживал в своих размышлениях крайнюю степень ориентированности на будущее (возможно, оттого, что в иное время его мысли обращались слишком далеко в прошлое). Отрицательным моментом холостяцкой жизни была одинокая старость, когда некому о тебе позаботиться, а также отсутствие детей – в скобках Дарвин приписал: «отсутствие второй жизни». Можно с уверенностью сказать, что Дарвин заглядывал далеко в будущее.

Используя опросник временно'й перспективы Зимбардо, можно оценить эти временные отклонения и распределить их по шести временным перспективам: «негативное прошлое», «позитивное прошлое», «гедонистическое настоящее», «фаталистическое настоящее», «будущее» и «трансцендентальное будущее». С помощью опросника вы можете определить, к каким категориям из перечисленных вы тяготеете. Само собой, никто из нас не живет лишь в одних временных рамках. Но для большинства людей две или три из этих шести временны'х перспектив будут ведущими. Неудивительно, что те, у кого преобладает «гедонистическое настоящее», живут сегодняшним днем и гораздо чаще увлекаются азартными играми, склонны к алкоголизму, лихачат на дороге, а те, у кого преобладают временны'е перспективы, связанные с будущим (те самые подростки, которые готовы дождаться большой суммы денег), успешнее сдают экзамены и чистят зубы не только зубной щеткой, а еще и специальной нитью.

Итак, ориентация на какую временну'ю перспективу делает человека наиболее счастливым? Вряд ли это «негативное прошлое». С учетом современных взглядов на ностальгию, Зимбардо считает благоприятной ориентацию на «позитивное прошлое», правда, при условии, что вы не оплакиваете его безвозвратную утрату. Многие исследователи пришли к выводу: люди, ориентированные на будущее, в общем и целом счастливее остальных. Однако Зимбардо с этим утверждением не согласен, он предостерегает: избыточная ориентация на будущее ведет к трудоголизму, потере социальных связей и чувства общности с людьми ближайшего окружения. Согласно результатам его исследований, мы должны стремиться не к каким-то одним временны'м рамкам, а к их равновесному присутствию в нашей жизни. Легко сказать. Коллега Зимбардо обнаружил, что только восемь процентов испытуемых живут во всех временны'х перспективах без преобладания какой-то одной. Любопытно, что в то время как Зимбардо считает необходимым условием счастливой жизни баланс временны'х перспектив, по данным опросов, процент довольных и даже очень довольных жизнью людей намного превышает восемь.

Зимбардо советует сначала заполнить его онлайн-опросник, определив, в какой временно'й перспективе мы преимущественно живем, а затем внести в свою жизнь небольшие изменения, подкорректировать ситуацию. Если вы недостаточно ориентированы на «позитивное прошлое», позвоните старому другу, наладьте ваши связи с прошлым. Если вам не хватает ориентированности на настоящее, отведите себе час времени на какое-нибудь всецело поглощающее занятие. В случае недостаточной ориентации на будущее спланируйте в подробностях какое-либо намечающееся событие. Зимбардо считает, что чувство наивысшего счастья дает комбинация «позитивного прошлого» и «будущего» с дозированным присутствием «гедонистического настоящего», позволяющего жить одним мгновением. Определение ведущих временны'х перспектив с помощью опросника Зимбардо может показаться делом несложным, но вот внести в свою жизнь соответствующие изменения и закрепить их – куда сложнее.

Взгляд в прошлое, взгляд в будущее

Существует еще один аспект нашего восприятия будущего, который индивидуален и для каждого человека и для каждого общества. Но речь не о том, сосредоточиваетесь вы на прошлом или на будущем, а о том, насколько далеко заглядываете назад или вперед. Первую капсулу времени, заложенную в 1971 году ведущими популярной детской передачи «Блю Питер» на BBC, перенесли в другое место, а в 1984 году рядом с ней закопали еще одну. Капсулы оставались в саду на территории BBC и, несмотря на слухи о том, что карту с отметкой-указанием их местонахождения капсул, в 2000 году те были торжественно выкопаны. Первая капсула пробыла под землей двадцать девять лет – не так уж и долго. Даже бывший телеведущий передачи Питер Первиз, специально приглашенный на церемонию, признался, что такого ажиотажа не ожидал. Ведущие продемонстрировали всем кипы писем – зрители, как это было условлено в 1971 году, писали в студию, напоминая о капсуле. К сожалению, распечатав ее, присутствовавшие на мероприятии телеведущие, бывший и настоящий, разочаровались. На кинопленке, свидетельствующей о захоронении капсулы двадцать девять лет назад, говорилось о том, что она заключена в свинцовый кожух, болты которого закручены «очень крепко». Оказалось, не так уж и крепко. В капсулу просочилась вода: когда крышку открыли, внутри все было сырым и грязным, сохранилась лишь часть монет и значки с эмблемой телепередачи. Остальные капсулы ждут своего часа: в 2029 и 2050 годах. Такие временны'е рамки очень велики для телепередачи, которая надеется вызвать у зрителей ностальгические чувства и творит собственную историю, однако не идут ни в какое сравнение со сроком в пять тысяч лет – именно через столько времени японцы надеются откопать свои многочисленные капсулы времени. Что и говорить, далеко заглянули!

Так что же определяет глубину нашего взгляда во времени? Уинстон Черчилль однажды сказал: «Чем дальше назад вы можете оглянуться, тем дальше вперед вы можете заглянуть». Недавние эксперименты подтвердили его правоту. Вот вам тест:

Вспомните событие, которое произошло с вами не так давно и запишите его дату. Затем вспомните событие, произошедшее чуть дальше во времени, запишите его дату. Наконец, вспомните событие, которое имело место еще дальше во времени, запишите его дату. Теперь запишите даты еще трех событий, которые, как вам кажется, должны произойти в будущем: ближайшем, чуть дальше и отдаленном. Сравните даты. Какие из них сильнее удалены: даты событий из прошлого или из будущего?

Как обычно, при выполнении этого теста не может быть правильного или неправильного ответа, однако у большинства даты из будущего отстоят от настоящего дальше, чем даты из прошлого. Аллен Блюдорн, специалист по организационной психологии, обнаружил, что большинству людей ближайшее будущее видится раз в пять более далеким, нежели ближайшее или недавнее прошлое. Практически для каждого недавнее прошлое – это ближайшие полгода, а две трети опрошенных воспринимают событие как недавнее, если оно произошло в течение последних двух недель. Судя по всему, в будущее мы заглядываем чуть дальше, чем в прошлое. Следующее открытие как раз связано с высказыванием Черчилля: чем более отдаленные даты люди выбирают для прошлого, тем дальше в будущее они смотрят. Выходит, и правда, чем дальше назад оглядываться, тем дальше вперед можно увидеть (что напоминает о Дарвине с его списком «за» и «против» женитьбы).

Даже то, о чем вы задумываетесь в первую очередь – о прошлом или о будущем, – влияет на ваш образ мышления и отражается на повседневной жизни. Группу руководителей компаний, размещенных в Силиконовой долине, попросили перечислить десять событий из будущего, а следом – столько же из прошлого. Другую группу попросили проделать то же самое, но в обратном порядке – сначала события из прошлого, затем – события из будущего. Порядок рассмотрения будущего – сначала или потом – на глубине взгляда не отражался, однако если испытуемые в первую очередь обращались к прошлому, то потом они выбирали события из будущего в среднем на пять лет дальше[137]. Разница впечатляет. Из такого эксперимента предприниматели могут извлечь практическую пользу: чем компания старше, тем ее сотрудники дальше заглядывают в будущее. Существует упражнение для руководящего состава, в основе которого лежит как раз эта идея, – руководителям советуют говорить о будущих достижениях компании не в будущем простом времени, а в будущем совершенном. Вместо того, чтобы сказать: «Мы будем исправлять неполадки на производственной линии», они говорят: «Мы исправим неполадки на производственной линии»[138]. Как это ни парадоксально, но идея в том, что будущее совершенное по ощущению ближе к прошедшему времени[139], а значит, человеку легче представить вероятность совершения чего-либо в будущем. Использование прошлого для представления будущего может качественно повлиять на воображение. Если попросить человека описать воображаемую автокатастрофу в терминах прошедшего времени, он опишет ее гораздо подробнее, чем описал бы ее в терминах будущего времени. И это при том, что оба события – вымышленные, оба требуют определенных усилий воображения, описать одно все же легче, чем другое.

Итак, мы еще раз убедились в том, что мозг формирует собственное восприятие времени в будущем: так же, как он создает его для прошлого и настоящего. Наше представление о будущем тесно связано с ощущением прошлого. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что способность представлять будущее оказывает колоссальное влияние на наши действия. Благодаря ей мы обладаем способностью предвидения, воображением, строим планы. Однако она же искажает наше мышление, побуждает принимать решения, о которых мы потом сожалеем: от таких безобидных, как одна пастилка или две, до жизненно важных. Тем не менее, мы можем обернуть нашу способность воображать будущее, а также существовать в остальных временны'х рамках, себе во благо – именно об этом, о практическом применении научных изысканий в области психологии восприятия времени, я и собираюсь поговорить в заключительной главе.

Глава шестая Как поменять свои отношения со временем

Мы совершили мысленные путешествия в прошлое и будущее. Мы разобрались в том, как с помощью памяти, внимания и эмоций формируется ощущение времени. И хотя в головном мозге так и не нашли ту самую область, которая отвечал бы за отмеривание времени, мы в состоянии отслеживать его ход. Чаще время течет плавно, но когда оно начинает чудить, мы каждый раз удивляемся. Наши отношения со временем простыми не назовешь, но это и пробуждает в нас любопытство.

Готовя эту книгу, я ознакомилась с самыми современными работами по изучению времени, выполненные исследователями со всего света. Теперь задача состоит в том, чтобы применить на практике полученные знания о восприятии времени и мысленных путешествиях во времени. Эта книга вовсе не из серии «Помоги себе сам», однако обзор исследований в данной области позволяет при желании внести коррективы в то, как мозг воспринимает время. Любой совет в этой главе подкреплен научными данными – никакой отсебятины. Иначе вы попросту зря потратите свое время. Психология времени – наука молодая, но я не сомневаюсь, что по мере дальнейших исследований нас ждут все новые и новые открытия. Впрочем, многое из того, чем мы уже располагаем, можно применить на практике.

Если вы чувствуете, что жизнь закусила удила, что из года в год время летит все быстрее, то эта глава для вас. Из нее вы узнаете, как замедлить течение времени. Хотя при этом я спрошу: вам в самом деле это необходимо? Конечно, вы научитесь точнее датировать события прошлого и рационально использовать свое время. Но помните, что отношения со временем индивидуальны. У некоторых оно ускоряется, у других часы тянутся мучительно долго, третьи в своих мыслях частенько переносятся в будущее и без конца тревожатся, четвертые забывают о том, что собирались сделать. В этой главе я разберу восемь разных случаев.

Читая эту книгу, вы наверняка уже задумались о собственном видении времени. Развернуто ли оно перед вашим мысленным взглядом в воображаемом пространстве? Справа или слева у вас будущее? Дочитав до описания теста Томаса Коттла для военнослужащих ВМФ США, вы, скорее всего, тоже рисовали на листе бумаги окружности. Если да, то наверняка уже определили, какие временны'е рамки выделяете. Может, даже заполнили онлайн-опросник временно'й перспективы Ф. Зимбардо.

Если брать прямую времени, то какой случай ваш: вы сами двигаетесь навстречу будущему или остаетесь на месте, в то время как будущее приближается к вам? Вспомните совещание в среду, перенесенное на два дня вперед. Если для вас оно состоится в пятницу, значит, вы видите себя активно продвигающимся вперед во времени. Если в понедельник, значит, это не вы двигаетесь навстречу времени, а время – навстречу вам. Каждый из этих тестов выявляет особенности вашего восприятия времени. Таково время, отображенное в вашей психической реальности. Однако поскольку вы принимаете активное участие в создании собственного психического времени, вы можете влиять на него. Итак, выберите из приведенных ниже случаев те, что имеют к вам непосредственное отношение.

Случай первый: время слишком ускоряется

Пока я писала эту книгу, меня чаще всего спрашивали, как замедлить ход времени. Я уже говорила: по мере взросления у многих возникает ощущение, будто время ускоряется, будто годы проходят быстрее. Оказывается, если попросить испытуемых определить, когда истекут три минуты, и при этом разрешить им вести отсчет в уме: один крокодил, два крокодила, три крокодила и так далее, то молодежь справится с заданием очень хорошо, ошибаясь в бо'льшую сторону лишь на три секунды; люди среднего возраста ошибаются примерно на шестнадцать секунд. А ошибка шестидесяти-семидесятилетних людей составляет сорок секунд в бо'льшую сторону, что в рамках трех минут довольно много. Их «внутренние часы» отстают – проходит больше времени, чем они ожидают. В результате возникает, причем поразительно реальное, ощущение ускорения времени[140]. Так что же с этим делать? Прежде, чем ответить на этот вопрос, спрошу: действительно ли вы хотите замедлить время?

Вернитесь к исследованиям на тему оценивания хода времени, вспомните различные примеры замедления времени: больная жена Хогланда; Мишель Сифр в ледниковой пещере, спящий на сыром матрасе в окружении гниющих объедков, мечтающий о сухих носках и постепенно теряющий способность различать цвета; люди, отчаявшиеся до того, что у них возникают мысли о самоубийстве, а время невообразимо растягивается – час ощущается как три; Алан Джонстон, страшащийся за свою жизнь и считающий часы в бесконечной ночи. Для них всех время замедлилось (пусть даже позднее Сифр и обнаружил, что время проходило гораздо быстрее, чем ему казалось). В самом ли деле вы хотите воссоздать нечто подобное? Скука, тревога, несчастье замедляют время, однако вряд ли кто согласится на это по доброй воле. Я вот что скажу: если для вас время летит слишком быстро, значит, вы живете полной жизнью, вам наверняка что-то удается. Медленно текущее время может оказаться перспективой гораздо менее привлекательной, чем вам кажется сейчас, если, конечно, вы не изобретете способ отделить более приятные моменты жизни от остальных и продлить их.

Предпринимались попытки продлить ощущение времени с помощью гипноза. В 1940-е годы два американских психиатра, Линн Купер и Мильтон Эриксон, погружали добровольцев в гипнотический сон. Загипнотизированным испытуемым внушали, будто они идут на десятиминутную прогулку, однако на деле им отводилось всего десять секунд, в течение которых они должны были представить всю прогулку. Как только испытуемых выводили из состояния гипноза, они в подробностях описывали прогулку – так, как если бы она длилась десять минут. Но в самом ли деле изменилось их восприятие времени? Действительно ли испытуемым удалось замедлить десять секунд до десяти минут, или же они просто-напросто обладали богатым воображением? Спустя десятилетия Филип Зимбардо также попытался добиться искажения времени с помощью гипноза. Зная за собой особенно сильную ориентированность на будущее и пренебрежение жизнью в настоящем, он попросил коллегу ввести его в гипнотический транс и внушить, что настоящее значительно расширилось, заполнив его ум и тело. Зимбардо считает, что гипноз сработал: он начал замечать окружающие его запахи и необычные краски картины, висящей на стене.

Что же делать, если вы не согласны на гипноз или страдания с целью замедления времени, но хотели бы избавиться от тревожного ощущения, будто время с каждой неделей ускоряет свой ход, и вот уже снова наступил Новый год? Способ остановить стремительный полет времени существует – для этого надо воспользоваться эффектом «парадокса отпуска» (во время отпуска вы чувствуете, как быстро летит время, а по возвращении из отпуска вам кажется, что вы не были дома целую вечность). Чтобы вернуть себе ощущение отпуска, некоторые идут на крайние меры – переезжают жить на курорт. Социолог Карен О’Райли, проводя исследования британской общины в Испании, обнаружила: кроме всего прочего, новое место привлекало переселенцев возможностью жить настоящим[141]. Обосновавшиеся на курорте Коста-дель-Соль британцы, у которых она взяла интервью, признавались: им нравится, что их новые соседи ничего не знают об их прошлом, что здесь редко обсуждают планы на будущее. Стоит заметить, все их планы сводились к одному – не возвращаться в Великобританию. В остальном, как О’Райли поняла, мало кто делился планами дальше завтрашнего дня. Переехавшие в Испанию британцы настолько преуспели в стремлении жить, не наблюдая часов, что у О’Райли порой возникали трудности. Приходя к назначенному времени, она заставала своих собеседников с полотенцами под мышкой – они шли окунуться. Ей предлагали присоединиться и очень удивлялись, когда она отвечала, что не может. Однажды О’Райли заплутала и опоздала на встречу на полтора часа, однако интервьюируемые, супружеская пара, даже не заметили ее опоздания, а извинения О’Райли их только позабавили. Примечательно, что члены британской общины на курорте Коста-дель-Соль пришли к решению уехать из Великобритании осознанно – в поисках более спокойного темпа жизни и из желания жить настоящим. Они пытаются подчинить себе «парадокс отпуска», сделать так, чтобы каждый день длился подольше, чтобы было о чем вспомнить. Однако чтобы дни отпечатывались в памяти как долгие, они должны быть насыщены новыми впечатлениями. И хотя жизнь в другой стране, может, и не так утомительна и однообразна, как в родной, те самые новые впечатления, благодаря которым прошедшие дни и кажутся потом долгими, неизбежно сходят на нет – человек привыкает к новому месту. О’Райли даже предполагает, что переселившиеся на испанский курорт британцы бросили вызов само'й идее движения времени в одном направлении, попытавшись остановить его.

Чтобы замедлить бег времени, не покидая при этом родные места, мы должны воссоздать «парадокс отпуска», вспомнив о том, что именно делает отпуск запоминающимся. Во-первых, это минимум скучных и повторяющихся действий. Совсем избежать рутины, конечно, не удастся: от периодической домашней уборки никуда не деться, а если у вас есть дети, то отменить заведенный распорядок и вовсе не получится. Однако по возможности вносите в эти действия разнообразие. Если вам удастся привнести в свою жизнь элементы новизны, то при взгляде назад недели и годы покажутся вам долгими. Если вы можете добираться до работы различными путями, делайте это, даже если один из них занимает чуть больше времени. Так вы избежите жизни на автопилоте, когда, придя привычным путем на работу, не можете вспомнить его отдельные отрезки. Как только вам удастся разнообразить унылую повседневность, у вас тут же включится внимание. Вы начнете замечать гораздо больше, и благодаря этой новизне вы, рассматривая время ретроспективно, отметите его длительность. Теперь вы можете и не захотеть новизны каждый день. Одна из причин того, что мы ходим на работу одной и той же дорогой, заключается в том, чтобы не думать, давать мозгу отдых. Не обязательно изо дня в день искать приключений, достаточно просто обращать внимание на детали. Например, какой цвет преобладает в одежде пассажиров в автобусе? У какого из зданий самая красивая крыша?

Во время отпуска вы постоянно впитываете новые впечатления, которые потом преобразуются в яркие воспоминания. И когда вы оглядываетесь назад, именно они и дают ощущение того, что вы не были дома целую вечность. Таким образом, чем больше ярких воспоминаний у вас остается от повседневной жизни, тем медленнее проходят недели. Если предположить, что о повышении удовлетворенности народа жизнью действительно пекутся на самом высоком уровне, чиновники могли бы поощрять стремление к большему разнообразию на рабочем месте, например, общение сотрудников во время обеденного перерыва, обмен должностными обязанностями с коллегой хотя бы на один день, выполнение рабочих заданий в произвольном порядке или даже смену рабочего места. Если вы заполните выходные разнообразными занятиями, совершите вылазку за город и займетесь чем-то новым, минуты и часы пролетят незаметно – вы же поглощены деятельностью. И под конец у вас возникнет ощущение, будто выходные длились не два дня, а больше. Если вы каждые выходные проводили по-новому, за месяц у вас накопится столько впечатлений, что вам перестанет казаться, будто недели пролетают. Недавние исследования подтвердили совет, данный философом Жаном-Мари Гюйо еще в 1885 году. Для продления времени он рекомендовал «заполнить его по возможности тысячей новых занятий».

Итак, чтобы заполнить выходные разнообразными занятиями, вам необходимо много энергии. Если же на работе у вас выдалась непростая неделя, вы можете и отказаться от новых впечатлений – спокойные, ничем не занятых выходные представятся вам лучшей альтернативой. Если вы останетесь дома, чтобы почитать газету, сделать уборку, посмотреть телевизор, поболтать по телефону с приятелями, вы отдохнете, однако новых впечатлений у вас не прибавится, а раз так, вскоре эти выходные не будут ничем отличаться от других таких же – у вас опять возникнет ощущение быстро летящего времени. Так что выбирайте: либо трудиться над тем, чтобы замедлить бег времени, либо отдыхать в тишине и покое.

Должна вас разочаровать: просмотр телепередач – не выход. Казалось бы, в момент усталости и нежелания чем-либо заниматься такой вариант досуга подходит как нельзя лучше – не надо двигаться, не надо излишне напрягать внимание, телепередача отвлекает от забот и развлекает.

Неудивительно, что столько людей смотрят телевизор. Однако ни телевизор, ни компьютерные игры, ни интернет не ведут к накоплению впечатлений. Конечно, исключения есть – например, телепередачи настолько интересные, что отпечатываются в памяти. Я не сомневаюсь, что у меня возникло достаточно впечатлений от просмотра полицейской драмы «Прослушка», но все равно вынуждена признать: впечатления от всех пяти серий едва ли сравнятся с впечатлениями, полученными от другого, активного вида деятельности, которым я в общей сложности занималась сорок пять часов. Мэтт играет в компьютерные игры рано утром и поздно вечером; он говорит, что всю игру при этом не запоминает. Пока он ждет остальных двенадцать человек из разных уголков мира, чтобы всем вместе сыграть в «стрелялку», время растягивается, но как только он погружается в игру с головой, время сжимается. Именно к таким выводам пришли исследователи в своих наблюдениях за игроками в компьютерном центре Квебека[142]. По окончании игравшие занижали длительность игры. Говоря о впечатлениях, Мэтт признается, что помнит только те моменты, когда его герой уничтожает нескольких противников подряд, когда самого героя убивают и когда у него появляются новые возможности (например, если герой получает особое орудие, которое способно пробивать стены).

Я не призываю вас отказаться от телевизора, компьютерных игр или ленивого времяпровождения в выходные. Но единственный способ замедлить бег времени – вести энергичный образ жизни, а телевизор смотреть только тогда, когда вы уверены, что данная передача надолго вам запомнится. Ну вот, знаниями вы вооружены – вам решать, что важнее. Вы можете меньше времени проводить перед экраном, заполнив жизнь занятиями, от которых остается масса новых впечатлений. Вам будет что вспомнить, у вас создастся ощущение, что времени было много. То есть время для вас замедлится. Но что, если желания то и дело пробовать новое нет? Может, преимущество зрелого возраста как раз в том, чтобы уделять больше времени любимому занятию, а не метаться в постоянных поисках чего-то нового? Зачем учиться ходить под парусом, если вы терпеть не можете водные виды спорта? Зачем каждый раз посещать новый ресторан, если в двух минутах от вашего дома находится кафе, где всегда вкусно кормят? Выбор за вами. Теперь, когда вы знаете, почему у вас возникает ощущение быстро пролетающего времени, может, это перестанет вас тревожить? Или вы решите, что раз стремительный бег времени – признак счастливой жизни, можно и пожертвовать праздным ничегонеделанием или просмотром любимых телепередач? Как сказал Плиний Младший, «время кажется тем короче, чем оно счастливее».

Случай второй: время слишком замедляется

Время имеет над нами огромную власть: мы не хотим и боимся тратить его впустую. В те дни, когда я готовлюсь к выступлению по радио, у меня нет ни одной свободной минутки. И все же страх закончить сценарий раньше и целый час до эфира маяться в студии, велик – я постоянно нагружаю себя дополнительной работой и всегда ношу с собой что-нибудь почитать. Так, на всякий случай.

Это – одна из причин, почему мы выстраиваемся в очереди: мы хотим быть уверенными, что нам не придется ждать ни минутой больше необходимого. Во многих культурах ожидание в очереди, невзирая на звания и ранги, считается признаком демократичности (конечно, за исключениями вроде авиабилетов бизнес-класса, когда преимущества покупаются). Психолог Барри Шварц, изучавший феномен очереди, объясняет, почему мы не терпим, когда другие пытаются влезть без очереди: мы подавили в себе желание растолкать остальных, поэтому справедливо полагаем, что и другие обязаны поступить так же. Мы знаем, что должны побороть в себе низменное «Я».[143]

Время, проведенное в очереди, тянется слишком долго, а все потому, что мы находимся в «режиме ожидания». Однако если вам предложат ничего не делать в течение десяти минут в разгар тяжелого рабочего дня (что, собственно, подобно ожиданию в очереди), вы наверняка с радостью согласитесь. Если же вы вынуждены стоять в очереди, трудно испытать удовольствие от подаренной возможности некоторое время ничего не делать. Отношение к очередям формируется под влиянием наших взглядов, жизненного опыта, культурных традиций. Писательница Ева Хоффман, чья молодость прошла в социалистической Польше, говорит, что поскольку ритм жизни был неторопливый, очереди не раздражали. Но пожив в Соединенных Штатах и вновь вернувшись в Восточную Европу после смены там в 1989 году режима, она уже не могла стоять в очередях спокойно.[144]

Иногда нам бывает необходимо сделать так, чтобы время текло быстрее, неважно, банальная ли это ситуация ожидания в очереди на почте или жизненно важная, как у попавшего в заложники Алана Джонстона. Алан признался, что когда делится пережитым с другими (а делает он это редко, потому что, как это ни удивительно, боится надоесть своими рассказами), труднее всего передать всю тяжесть многодневного ожидания взаперти, когда совершенно нечем занять себя. Он придумал свой способ донести ощущения до слушателя. Поставьте посреди комнаты белый пластиковый стул. И посидите на нем в течение трех часов. Потом – еще шесть часов. И еще три часа. Имейте в виду: должны пройти еще четыре часа, прежде чем вы разрешите себе заснуть и тем самым на время избавиться от скуки. Однако если вы все же решитесь на эксперимент, между вами и Джонстоном все равно будет пропасть: в отличие от него, вы будете знать, что в любой момент можете встать и уйти. У Алана такого выбора не было – он знал, что завтрашний день будет точно таким же, как сегодняшний. А следующая неделя – точно такой же, как текущая. И через две недели ничего не изменится. Не исключено, что так пройдут годы.

Алану было ясно: чтобы как-то заполнить восемнадцать часов ежедневного бодрствования, необходимо осознать, что мы сами формируем наше восприятие времени:

«Дней через одиннадцать у меня наступил период шокового состояния, когда вдруг осознаешь всю абсурдность ситуации, понимаешь, что больше этого не выдержишь. Думаешь: “Этого просто не может быть!” Потом: “Господи, прямо как Брайан Кинан[145]!” Хорошо помню ночь одиннадцатых суток. Меня как раз водили мыться. Я сел на стул и стал думать. Психологически мне стало легче – я утвердился в мысли, что продержат меня долго. Что я могу так просидеть года три. Вообще, я по жизни скорее пессимист. И если мысленно подготовлюсь к самому худшему, становится уже не так тяжко. Я решил настраивать себя на три года заключения – тогда меньший срок обернется великой радостью».

Алан поступил очень разумно – стал рассматривать жизнь с точки зрения дуальных временных рамок. Хотя он и готовил себя к трехлетнему заключению, но изо дня в день напоминал сам себе, что в любой момент его могут и освободить. «Каждый вечер, слыша призыв к молитве, я говорил себе чуть ли не вслух: “Пусть в этот день мне не повезло, может, повезет завтра”».

Четвертого июля 2007 года, почти через четыре месяца, исламистская группировка, державшая Алана Джонстона в заложниках, передала его людям из ХАМАС. Злоключениям Алана пришел конец, его ожидала свобода и скорое возвращение домой. Вернувшись в родную Шотландию, Алан заметил, что восприятие времени у него изменилось.

«Во время посадки на самолет в израильском аэропорту одна женщина умудрилась, минуя службу безопасности, пронести на борт маленькую собачку. Она села на место со своей чихуахуа на руках. Стюардессы обнаружили собаку, и рейс на час задержали. Все пассажиры были раздражены до крайности – я глазам своим не верил. Я не понимал, почему они не могут подождать какой-то час. Однако спустя полтора месяца, стоя на остановке в Лондоне, поймал себя на том, что мысленно кляну запаздывающий автобус. Прежняя нетерпеливость вернулась. А я так надеялся, что расстался с ней навсегда. Из-за передряги, в которую я попал, пострадали мои родители, она многого стоила BBC, организации, на которую я работал, и мне хотелось извлечь из опыта хоть какую-то пользу. Когда меня освободили, я буквально летал от счастья. Жизнь вокруг казалась замечательной. Поначалу моей радости не было границ, но я очень быстро свыкся со своим новым положением».

После нашей беседы Алан ждал новостей из аэропорта – пойдет снегопад или нет. От этого зависело, успеет ли он вернуться в Шотландию на Рождество. Прогнозы были неутешительными, однако, судя по реакции Алана, было видно – что бы он ни говорил, он все-таки кое-чему научился. «Если я не попаду домой на Рождество, мир не рухнет, – сказал он мне. – Когда я сидел в плену, я бы все что угодно отдал за то, чтобы вот так застрять в лондонском аэропорту, не вылетев вовремя, чтобы сидеть в самолете и терпеливо дожидаться, пока не разберутся с дамой и ее собачкой».

К счастью, немногим довелось испытать ужасы, что выпали на долю Алана Джонстона, но его опыт подтверждает: наше ощущение времени отличается гибкостью. Раз уж Алану удалось добиться того, чтобы время, проведенное им в неволе, проходило быстрее, значит, и у нас получится одолеть такой пустяк, как длительный перелет. Чтобы научиться ждать, вы должны научиться избегать того, что заставляет время растягиваться. Именно так большинство людей и поступает. Они устраиваются поудобнее и предаются тому самому поглощающему время занятию, которое так презирают истинные ценители времени, – смотрят телевизор. Этот прием срабатывает, потому что любое занятие, которое вас целиком захватывает, отвлекает от наблюдения за ходом времени, заставляет его ускориться. И не следует то и дело поглядывать на часы.

Но что, если вы окажетесь в ситуации, когда и отвлечься-то не на что? Предположим, вы сидите в остановившемся поезде, у вас с собой нет никакой книжки, мобильный телефон не ловит сигнал, попутчиков тоже нет. В этом случае вы должны поступить ровным счетом наоборот: раз отвлечься от того, что вас окружает, не получится, попытайтесь на нем сосредоточиться. Тут снова очень пригождается прием осознанной включенности. Попробуйте наблюдать за всем, что вас окружает. Обратите внимание на поверхности: гладкие, блестящие поручни, ворсистую обивку сидений, металлические порожки на полу. Перейдите к запахам, звукам, формам. Отнеситесь к этому десятиминутному упражнению, как к тренировке непрерывной осознанной включенности, и раздражения как не бывало. Чем глубже вы погрузитесь в упражнение, тем быстрее пройдет время.

Случай третий: слишком много дел, слишком мало времени

Появление автомобилей отнюдь не сэкономило нам время в пути – просто мы стали ездить дальше.

Социальные сети не высвободили нам время, которое мы прежде тратили на личные встречи, – у нас появилось больше друзей и знакомых, мы стали чаще общаться. Когда я только училась монтировать радиопередачи, я пользовалась белой клейкой лентой и лезвием бритвы. Мы сидели и монтировали, намотав на шею длинные полосы черной пленки. Иногда по ошибке попадали бритвой по пальцам; мы уже привыкли к тому, что найдя в хитросплетении пленочной ленты нужную часть, могли тут же снова ее уронить. Времени уходило порядочно. Но сегодня, когда при помощи цифровых технологий монтаж происходит намного быстрее, мы стали требовательнее к качеству материала, методично удаляем каждое «беканье» и «меканье», экспериментируем с расстановкой отдельных частей. В итоге времени на монтаж уходит примерно столько же.

Несмотря на новейшие технологии, многим по-прежнему недостает времени в сутках: еще бы часок-другой, и жить стало бы легче. Доказано, что на ощущение ускорившегося хода времени больше влияет количество часов, в течение которых мы вынуждены спешить, нежели наш возраст. В результате интернет-опроса более 1500 голландцев психолог Уильям Фридман установил: те, кто считал, что они ни минуты не отдыхали, занимаясь разными делами, испытывали все то же ощущение слишком быстро летящего времени[146]. Осознание нехватки количества часов в сутках заостряет наше внимание на времени – нам кажется, что оно стремительно утекает.

На помощь готов прийти тайм-менеджмент: повышая производительность своего труда и добиваясь личностного роста, вы высвобождаете не один час. Работая с большей эффективностью, мы вдруг обнаруживаем, что у нас появилось время для изучения иностранных языков, занятий спортом, выпечки домашнего хлеба по утрам, подработок дома в вечернее время, рукоделия, от которого друзья просто в восторге. Трудность в том, что, какими бы толковыми некоторые приемы тайм-менеджмента ни были – программа, которая учитывает каждую секунду времени, проведенного за компьютером; цифровые таймеры, организующие вашу деятельность по минутам; рекомендации, для каких задач устанавливать приоритеты, как ставить цели, оценивать задачи по степени их срочности, важности, а то и временно'й емкости, чтобы встроить их в свою систему биологических ритмов, – существует слишком мало подкрепленных научными исследованиями данных о том, что применение этих приемов дает сколько-нибудь заметные преимущества.

Некоторые неукоснительно придерживаются правила начинать рабочий день с того, чтобы в течение часа заниматься одним делом, и только потом проверять электронную почту. Выполнение значительной части работы в начале рабочего дня приносит им моральное удовлетворение. А уж потом они приступают к другой деятельности, которая неизбежно влечет за собой целый ворох новых задач. Другие составляют себе списки дел – так им легче расставлять приоритеты, и к тому же они ничего не забывают. Правда, такой способ оправдывает себя лишь в том случае, если вы бо'льшую часть времени именно работаете, а не составляете список, выделяя в нем разные задачи разными маркерами. Третьи ведут учет того, что уже сделано – закончив задачу, они добавляют ее в список. Просматривая список в конце дня, они с удовлетворением отмечают, как много успели. Есть советы о том, как поступать с бесконечной электронной корреспонденцией, накопившейся в почтовом ящике за время вашего отпуска: имеет смысл начать не с самых ранних писем, а с недавних – возможно, проблема, о которой писали, в последующих письмах уже разрешилась. Или гораздо более радикальный способ: всю почту удалить – если вы пропустили нечто важное, вам кто-нибудь об этом скажет или повторно вышлет письмо.

Любой из вышеописанных методов может оказаться действенным в вашем конкретном случае, однако данных о том, что он годится для всех остальных или хотя бы для большинства, не существует. Многие из тех, кто рачительно распоряжается своим временем, не прибегают ни к каким ухищрениям тайм-менеджмента. Впрочем, количество советов по управлению временем говорит о том, что очень многие хотели бы успевать за меньшее время больше и нуждаются в такой помощи.

Это наводит на мысль, что проблему стоит рассматривать с другой стороны – с ощущения, что у нас нет времени. Большинство работающих людей жалуется на его нехватку. Но что, если дело не в дефиците часов, а в принципе оценивания свободного времени? Люди жалуются на бессонницу, но зачастую дневник сна и бодрствования показывает, что спят они даже больше, чем им кажется. То же и с дневником повседневной деятельности – вдруг выясняется, что люди попросту недооценивают количество свободного времени, которое у них есть в распоряжении, причем недооценивают серьезно. В ходе одного исследования испытуемые изначально полагали, что у них есть двадцать часов свободного времени в неделю. После того как они некоторое время вели дневник, оказывалось, что свободного времени у них примерно сорок часов. Имея столько времени, можно запросто подыскать вторую работу на полный день. Трудность лишь в том, что часы в течение суток не равнозначны. Два часа свободного времени после тяжелого рабочего дня не сравнятся по продуктивности с двумя часами в полдень.

Даже если мы согласимся с тем, что в действительности свободного времени у нас больше, чем кажется, это не отменяет ситуации, когда сроки поджимают и никак не успеть с работой вовремя. Что в подобном случае советует наука? Обращает наше внимание на режим работы. Что быстрее: делать все одновременно или по порядку? Вот я смотрю на экран своего компьютера: у меня одновременно открыты четыре файла в формате Word, в том числе файл с текстом этой книги, три файла в формате PDF с журнальными статьями, три учетных записи электронной почты, социальная сеть и еще четыре интернет-страницы. Частично это объясняется тем, что в процессе работы я обращаюсь одновременно к разным источникам, но дело также и в том, что я не могу справиться с искушением поболтать со знакомыми, хотя знаю, что это отвлекает от работы.

Похоже, я такая не одна, причем есть тенденция к увеличению количества подобных людей. Чем человек моложе, тем чаще он предпочитает заниматься двумя совершенно разными делами параллельно. Вечером очень многие разговаривают по телефону и одновременно бродят по интернету, либо смотрят телевизор и набирают текстовые сообщения[147]. Теоретически так экономится время; например, британский министр как-то призналась – рабочий график у нее настолько плотный, что те несколько минут, которые она экономит, когда утром чистит зубы, сидя на унитазе, действительно имеют значение. Но существует и другой подход к решению проблемы – монохронный. Он заключается в том, что сначала надо завершить одно дело, а потом уже браться за следующее. Аллен Блюдорн, несколько десятилетий проводивший исследования в этой области, пришел к вполне ожидаемым выводам: все дело в личных предпочтениях. Некоторым свойственен монохронный подход, им удобнее сначала сделать одно, а затем приступать к другому. Другие предпочитают полихронный подход, они лучше справляются, делая несколько дел одновременно; такие люди особенно преуспевают в занятиях, требующих именно полихронного подхода, например, в управлении кафе, расположенном в оживленном месте[148]. Это вовсе не означает, что такие люди выполняют свою работу быстрее. Просто иначе в кафе не получается – необходимо хвататься то за одно, то за другое. Однако если ваша профессия оставляет за вами выбор, не лишне будет помнить о таком феномене, как остаточное внимание. Экспериментальным путем доказано, что после того как вы переключились на очередную задачу, небольшая часть вашего внимания все еще сосредоточена на предыдущей. И каждый раз, когда вы переключаетесь на текущую задачу, вам приходится напоминать себе, чем именно вы сейчас занимаетесь, в то же время не полностью отключившись от задачи предыдущей[149]. Хотя при таком подходе возрастает когнитивная нагрузка, тем не менее многие люди предпочитают работать именно так: в этом для них нет никакой проблемы. Трудности возникают, когда вы чувствуете, что не в состоянии сосредоточиться ни на том, ни на другом занятии. Некоторые нашли выход: они заводят таймер на 15—20 минут и в течение этого времени занимаются исключительно одним делом. Может, такой метод поможет и вам – мне, например, помог. Кстати, когда вы прибегаете к нему раз за разом, интенсивность работы существенно возрастает. Но и в этом случае о пользе данного метода судят исключительно по отдельным прецедентам, никаких научных изысканий на эту тему не проводилось. Сегодня ученые не предлагают ни одного универсального приема тайм-менеджмента, который подошел бы всем без исключения.

В результате исследований способности представлять будущее стало ясно, что сроки выполнения работы причудливым образом влияют на наше ощущение времени. Известно, что если вы несете тяжелую сумку, место, до которого вам нужно дойти, будет казаться дальше, чем на самом деле. Психолог Габриела Жига-Бой обнаружила: событие кажется тем более отдаленным, чем больше вам предстоит сделать до того времени, как оно наступит[150]. Но это верно только тогда, когда не заданы конечные сроки выполнения работы. Когда поставлены четкие временны'е рамки, все меняется – будущее событие сразу приближается. Например, если вы хотите снять жилье и подыскиваете удачный вариант, день переезда кажется вам далеким, неопределенным будущим, ведь до него предстоит столько всего сделать. Однако если вы ограничены во времени, скажем, вам надо переехать до рождения ребенка, дата переезда существенно приближается.

Сроки выполнения работы причудливым образом влияют и на наш ум. Они даже могут смягчить проблему остаточного внимания, которая возникает при переходе от выполнения одного задания к выполнению другого. Когда вы знаете сроки сдачи работы, вам приходится сужать рамки выбора, принимая решения менее сложные с точки зрения когнитивного процесса. Что, в свою очередь, снижает степень остаточной концентрации на предыдущей задаче, позволяя сконцентрироваться на текущей. Таким образом, приближающийся срок сдачи работы не только побуждает мозг эффективнее сосредоточиваться на текущем задании, но и помогает быстрее освободиться от мыслей об уже выполненной работе – наши мысли обращаются к тому, что необходимо сделать сейчас.

Если же после экспериментов с установкой сроков сдачи работы и попыток выполнять задания то в монохронном, то в полихронном режиме вам по-прежнему ни на что не хватает времени, необходимо сделать выбор: либо уменьшить объемы работы, либо смириться с тем, что вы – человек занятой, а потому довольно долго будете завалены работой по горло. Часто мы сами себя обманываем, думая, что, мол, нам бы продержаться эту недельку, а там уже станет посвободнее. Впрочем, опыт наверняка подсказывает вам, что это неверно. Так можно рассуждать, только если вы трудитесь над большим разовым проектом.

Вечное стремление к спокойному будущему с его идеальной организацией труда принесет вам одно разочарование. Скорее всего, вы так и не достигнете воображаемого времени порядка и отдохновения. В вашей жизни все также будут возникать непредвиденные семейные обстоятельства, компьютеры по-прежнему будут ломаться, а дела по дому никогда не переделаются. Но если этот долгожданный период безмятежности все-таки наступит, он едва ли принесет вам радость. Исследования, проведенные с участием британцев, переехавших жить на юго-запад Франции, показали: как только человек заканчивает обустраивать свой новый дом, счастье его оставляет – ему больше нечем заняться. Пусть он теперь живет в доме своей мечты, ради которого работал не покладая рук, время тянется медленно. В качестве приятного времяпрепровождения только и остается, что прохлаждаться на идеально обустроенной террасе с бокалом вина. Ученый, проводивший исследования, пришел к выводу: переезжая в солнечную страну и обустраивая там свое жилище, не стоит торопиться с завершением отделочных работ.

Итак, со временем лучше все же примириться и принять тот факт, что дел у вас по горло и что так будет и дальше. Вместо того чтобы страдать, подумайте о преимуществах – при такой насыщенной жизни вам будет что вспомнить, а значит, у вас не возникнет острого ощущения, будто время проносится с огромной скоростью. Если же вы твердо убеждены, что вам необходимо больше свободного времени, стоит прислушаться к Филипу Зимбардо, чей совет мне понравился больше остальных: рассматривайте время как исключительную ценность и тщательно выбирайте тех, кому решите ее подарить. Если вы считаете, что времени у вас мало, дарите его тем, для кого общение с вами ценно, и тем, с кем вы сами очень рады поговорить. Попробуйте отказаться от некоторых приглашений. Признаюсь, мне очень понравился один из эпизодов сериала «Друзья»: когда Фиби просят помочь с переездом, она отвечает: «Я бы с удовольствием, но, боюсь, не хочу». Не слишком благородно, зато честно.

В случае, если вы вознамерились поменьше черкать в своем ежедневнике, вам стоит принять во внимание еще кое-что. Марк Уильямс, клинический психолог из Оксфордского университета, исследуя положительное влияние осознанной включенности на психику, заметил: когда люди оказываются в состоянии стресса и захлебываются в море дел, они часто отказываются от той деятельности, что сильнее влияет на их удовлетворенность жизнью. Ясно, почему так происходит. Они не могут отказаться от семьи, от работы, но могут перестать петь в хоре, заниматься спортом или ходить по вечерам в кружок по рисованию. С точки зрения временны'х затрат эти занятия неоправданны, однако как раз они и снимают стресс, усиливают ощущение удовлетворенности своей жизнью.

И еще пару слов по теме. Сейчас много говорят о необходимости уравновесить работу и жизнь, расписать все двадцать четыре часа в сутках. Однако не стоит забывать, что дефицит времени – явление отнюдь не современное. В 1887 году Ницше описал ощущение, которое знакомо и нам: «Нынче уже стыдятся покоя; длительное раздумье вызывает почти угрызения совести. Думают с часами в руках, подобно тому как обедают с глазами, вперенными в биржевой лист, – живут как кто-то, постоянно могущий “упустить нечто”». Обобщенные данные за последние пятьдесят лет говорят о том, что сегодня у среднего американца свободного времени в неделю на шесть-девять часов больше, чем пятьдесят лет назад. Согласно Американскому обзору использования времени за 2010 год, у мужчины каждый день набегает 5 часов 48 минут свободного времени, а у женщины, что примечательно, чуть меньше – 5 часов 6 минут. Из обзора также видно, что человек, у которого появилось больше свободного времени (может, он стал работать продуктивнее или отказался от определенных обязательств) чаще всего использует его совершенно определенным образом: просиживает перед телевизором. Так что если политолог Роберт Патнам прав, утверждая, что каждый час, потраченный на просмотр телепередач, способствует снижению уровня общественного доверия и общественной вовлеченности, то с ростом количества свободного времени, как это ни парадоксально, ослабнут социальные связи.[151]

Случай четвертый: неумение строить планы на будущее

Иной раз, какими бы дисциплинированными вы ни были, как ни сокращали бы время, уходящее на не отложные дела, вам ну никак не удается уложиться в сроки, даже если вы их установили себе сами. Дело здесь в ошибке планирования: тот срок, который вы себе назначили, был нереальным. Ошибка планирования проистекает из ложного представления о том, что работа займет меньше времени, чем на самом деле. Если вы часто замечаете за собой подобную ошибку, я вас обрадую: ее можно избежать. Опираясь на результаты различных исследований в данной области, могу посоветовать составить список всех этапов работы и определить, сколько времени займет выполнение каждого; вспомнить предыдущие задания, сравнить их с текущим на предмет сходств и различий, прибавить еще немного времени, если выполнение подобных задач в прошлом потребовало больше времени; накинуть несколько часов (дней) на разного рода отвлекающие факторы или на случай возникновения непредвиденной ситуации. Далее следует заглянуть в свой ежедневник и прикинуть, сколько времени вы реально можете потратить на выполнение данного задания, помня, что в отдаленном будущем свободного времени будет ровно столько же, сколько и сейчас. Только теперь вы можете назвать реальный срок сдачи работы. Самое сложное – не соблазниться излишне оптимистичной мыслью о том, что в будущем у вас будет больше свободного времени. Известно, что даже идея устроить званый ужин на следующей неделе с точки зрения времени, которое потребуется на его приготовление, привлекательнее, чем идея устроить такой же ужин прямо сегодня. Ну, и контрольная проверка: поскольку доказано, что другие оценивают наше время гораздо объективнее, чем мы сами, опишите ваше задание другу и попросите прикинуть, сколько времени потребуется на его выполнение. Чем больше мы преуспеем в определении сроков сдачи работы, тем реже нам придется работать в авральном режиме, и тем меньше мы будем брать на себя впоследствии, когда не сможем уложиться в срок, терзаясь мыслью, что подводим других.

В ходе исследования способности представлять будущее было сделано важнейшее открытие: когда мы строим планы, то не обращаем внимания на второстепенные детали планируемого события. Это препятствие легко обойти. Если вы представляете себя на месте человека, который взвалил на себя слишком много (а это не обязательно должны быть именно вы, я не призываю, чтобы все как один отказывали в малейшей просьбе о помощи), то прежде чем взять на себя обязательства по новому проекту, вообразите, что вам его заканчивать уже на следующей неделе. Если о том, чтобы выполнить работу в такой короткий срок, не может быть и речи, подумайте, какие условия должны быть соблюдены, чтобы вы взялись за работу и закончили ее через оговоренные полгода. При этом вы должны твердо помнить: в будущем свободного времени не прибавится. Представив, что работу надо сдавать уже на следующей неделе, вы смотрите на возможность осуществления проекта реалистичнее, с учетом деталей, а не выхватываете из него только основную часть.

Решение осознанно строить детальные планы на будущее принесет вам спокойствие. Самые счастливые люди обычно представляют себе будущее событие разбитым на множество отдельных этапов, даже если речь идет всего лишь о походе в магазин. Они рисуют в воображении мельчайшие подробности этого похода.

Я рассказываю вам о том, каким образом человек ощущает время и как это отражается на его жизни. Однако подобные принципы действуют и в более широких масштабах. Из многих примеров ясно, что описанные в этой книге идеи могут быть применены, к примеру, при выработке административно-хозяйственных решений. Чтобы избежать перерасхода средств на программу капиталовложений, в процессе осуществления закупок и выдачи подрядов должно участвовать третье лицо, которое анализирует факторы, тормозившие предыдущие проекты, оценивает текущий проект на предмет схожести с ними, определяет дату его завершения. Третье лицо должно быть полностью независимым, не задействованным в тендере. Это минимизирует тенденцию компаний давать излишне оптимистичные прогнозы окончания работ. Может показаться, что услуги такого консультанта – напрасная трата денег, однако практика показывает: мы не способны определить реальные сроки сами. Так что оплачивая работу консультанта, мы можем сэкономить миллионы, а то и миллиарды.

Если вы от природы склонны к планированию, однако забываете следовать своим планам, специалисты, изучающие способность представлять будущее, советуют очень простой, но действенный метод. Представьте, что вы делаете намеченное, причем представляйте во всех подробностях, шаг за шагом. Допустим, вам нужно отправить письмо по дороге на работу и купить моющее средство на обратном пути. Вместо того чтобы пытаться запомнить, что вам нужно сделать два дела, вообразите, будто вы их на самом деле выполняете. Когда будете класть письмо в сумку, представьте, в какое почтовое отделение и когда направитесь, как опускаете конверт в почтовый ящик. Это займет всего секунду. Затем подумайте, куда зайдете за моющим средством, вообразите, как подходите к нужной полке в магазине, выбираете именно ту марку, которой пользуетесь, встаете в очередь у кассы. Такой метод гораздо эффективнее, нежели постоянное повторение про себя, что надо не забыть купить или сделать. Срабатывает не всегда, но на удивление часто.

Этот же метод не даст вам забыть о принятом решении. Если вы не просто составите план, а еще и представите, как выполняете его, вам наверняка будет сложнее забыть о нем. Как выяснили ученые, данный прием срабатывает и в других ситуациях, например, когда человеку нужно употреблять в пищу больше фруктов. Перед студентами поставили задачу: есть больше яблок и бананов в течение ближайших семи дней. Те студенты, которые мысленно представляли, когда и где купят фрукты, повысили количество потребляемых фруктов в два раза по сравнению с теми студентами, которые просто намеревались есть больше фруктов. Чтобы зрительные образы подействовали, важно представлять не один только результат, но и сам процесс. Мысленная картинка того, как вы держите высоко над головой приз, не приведет вас к победе в Уимблдонском турнире, а вот если вы будете представлять, как раз за разом посылаете удачные мячи, может подействовать.

Из опыта Алана Джонстона, захваченного в заложники исламистами в Газе, и Виктора Франкла, долго просидевшего в нацистских концлагерях, ясно, что мысленные образы помогают в любом, даже самом тяжелом, положении. На меня произвел впечатление тот факт, что оба этих человека сознательно решили сохранить контроль над той частью своей жизни, которая была неподвластна их поработителям: над психическим состоянием. Оба, чтобы выжить, стали мыслить определенным образом. В 1945 году Виктор Франкл написал воспоминания о своем пребывании в концлагерях – «Человек в поисках смысла»; работа над ними заняла всего девять дней. Книга разошлась по всему миру; общий тираж составил девять миллионов экземпляров. Такая цифра ошеломила автора: Франкл до последнего момента хотел опубликовать свое произведение анонимно; он был удивлен, что из десятков книг, которые написал, именно эта принесла ему известность. Интерес Франкла к управлению своим психическим состоянием в конце концов развился в один из видов экзистенциальной терапии – логотерапию. Франкл утверждал: если уж человеку, испытавшему все ужасы холокоста, удалось обрести контроль над своим психическим состоянием, то в будничных ситуациях – и подавно[152]. Франкл писал: «Между стимулом и реакцией существует мгновение. И оно дает нам возможность выбора. В нем – наш рост и наша свобода».

В концлагере Франкл намеренно прибегал к мыслям о будущем. Так ему удавалось отстраняться от ужасов реальности. Он претерпевал самые разные мучения, но хуже постоянного холода, недоедания и страха было только одно – время. Франкл не знал, как долго его продержат в концлагере, и это мучило больше всего. Отсутствие временны'х рамок для будущего действовало «самым гнетущим образом». Как только заключенные прибывали в концлагерь, они понимали: будущего у них нет. Некоторые спасались тем, что закрывали глаза и жили прошлым, однако Франкл был убежден: единственный способ выжить – строить планы, ставить цели, какими бы ничтожными они ни казались, и таким образом создавать видимость будущего. В один из самых тяжелых моментов – Франкл устало плелся по сильному морозу, едва переставляя больные ноги, – он заставил себя вообразить, будто находится в теплой лекционной аудитории университета и читает студентам лекцию по психологии узников концентрационных лагерей. Лишь эта воображаемая картина позволила ему дойти. Он управлял собственным психическим временем, чтобы остаться в живых.

Случай пятый: слабая память на прошлые события

С течением времени воспоминания неизбежно блекнут, что для людей с таким болезненным прошлым, как у Франкла, иногда оборачивается благом. Но именно гибкости нашей памяти мы обязаны богатым воображением, так что если вы забываете и приятные события, не стоит слишком корить себя. Однако бывают ситуации, когда мы жалеем, что не можем вспомнить больше; благодаря исследованиям восприятия времени в нашем распоряжении есть способы улучшения как памяти на события, так и способности точно называть даты этих событий. Проблему с запоминанием дат решить довольно просто. Проанализировав ошибки, которые испытуемые совершали, когда их проверяли по их же ежедневникам, я составила трехступенчатую систему определения точной даты события. Система эта годится для любых ситуаций: от самых простых – припомнить дату окончания гарантийного срока чайника, который сломался, или вспомнить, когда вы с другом виделись в последний раз – до более серьезных – разыскать давно написанную работу или выступить в суде с достоверными показаниями.

Первым делом прикиньте, сколько приблизительно недель, месяцев или лет назад событие произошло. Затем попробуйте вспомнить дату. Тут нужна бо'льшая точность, нежели на первом шаге, когда вы имели дело с большими промежутками времени. Далее, перед тем как назвать окончательную дату, прибавьте или отнимите несколько дней, месяцев или лет, руководствуясь следующим правилом: для событий личного характера, которые произошли больше двух месяцев назад, прибавьте немного времени, например, если вам кажется, что вы летали во Францию шесть месяцев назад, в действительности прошло семь, если кажется, что дело было восемь лет назад, скорее всего, с того момента прошло все девять. Однако если речь идет о событии, которое произошло менее двух месяцев назад, вероятно, в реальности оно имело место раньше – в данном случае присутствует субъективное отдаление во времени эпизода из прошлого. Так, если вам кажется, что с момента событий прошло десять дней, вычтите один – получится девять.

Для общественно значимых событий правила иные. Помните о главном числе: 1000 дней, или три года. Если вам кажется, что событие произошло три года назад, вполне возможно, вы правы – придерживайтесь этой версии. Если кажется, что с тех пор прошло менее трех лет, вычтите из примерной даты месяц-другой. Если более трех лет, десятилетие, а то и несколько, отнимите год-другой (а может, все три) чтобы скомпенсировать телескопический эффект.

Можно также ориентироваться на временны'е привязки – события личного характера, которые соотносимы с общественно-значимыми событиями. Как нам уже известно, лучше всего запоминают даты общественно значимых событий те, кто связывает их с личными событиями. Чтобы правильно назвать дату гибели принцессы Дианы, вспомните, при каких обстоятельствах вы узнали об этом или как наблюдали за церемонией похорон. Где вы в это время жили? Где работали? Обратите внимание на любую деталь, которая могла бы послужить подсказкой. Что за погода была в день, когда люди приносили цветы в Кенсингтонский сад? Рано или поздно стемнело? Что за время года: зима или лето? Некоторые из этих вопросов возникнут у вас в голове машинально, но чем больше деталей вы вспомните осознанно, тем точнее вычислите дату. Как вы наверняка уже догадались, освежить память помогут значимые события из вашего личного прошлого: случилось ли это до или после рождения ребенка, до переезда или уже на новом месте?

Существует и другая проблема – порой люди забывают события напрочь. Чем чаще вы проговариваете те или иные сюжеты из автобиографической памяти, тем больше вероятность, что потом вы их вспомните. Однако это не значит, что ваши воспоминания будут отличаться точностью. Рассказывая историю, вы будете снова и снова закреплять сделанные ранее ошибки. Впрочем, есть методы, которые улучшают процесс вспоминания. Вернемся к эксперименту Джона Грёгера: психолог попросил испытуемых – более тысячи водителей – описать аварии, в которые они попадали, какими бы незначительными те ни были. Испытуемые вспоминали больше, если в своих воспоминаниях шли от прошлого к настоящему, и меньше – если от настоящего к прошлому. Они вспоминали больше, если следовали от какой-либо определенной даты, а не рылись в памяти, выуживая случаи, произошедшие в определенный промежуток времени, например, за прошедший год. Такая стратегия доступна каждому. Например, в анкете соискателю нужно описать конкретные примеры выполнения связанных с будущей должностью работ – такую задачу когнитивного характера выполнить непросто, потому что подобные воспоминания в вашей памяти классифицируются иначе. И тут снова помогут результаты научных исследований. Пытаясь вспомнить конкретные примеры, не начинайте с недавних эпизодов, постепенно углубляясь в прошлое. Начните с самого первого места работы, которое имело отношение к будущей должности, и подумайте: не приходилось ли вам решать задачи, сходные с теми, о которых спрашивается в анкете? Затем перейдите к тому времени, когда у вас уже появился некоторый опыт, когда вы сами начали проявлять инициативу, предлагая сложные проекты. Таким же образом рассмотрите все места работы вплоть до настоящего времени: вероятно, вы вспомните гораздо больше примеров, чем если бы шли от настоящего к прошлому. Если вашу анкету рассмотрят и пригласят на собеседование, где будут заданы сходные вопросы, можно применить этот же метод, но, разумеется, вспоминать придется быстрее.

И последний совет: изначально задавайте себе более широкие временны'е рамки, а не те, о которых идет речь. Например, если в анкете на получение визы спрашивается о том, сколько раз вы бывали за рубежом в последние три года, начните с пяти лет и постепенно сократите временной промежуток до трех. Так вам удастся избежать влияния телескопического эффекта, когда захватываются и те события, которые выходят за рамки интересующего периода времени.

Данный вопрос представляет также интерес для чиновников. Точность опросов общественного мнения можно существенно повысить, если принимать во внимание результаты научных исследований по телескопическому эффекту. К примеру, у местных жителей интересуются, как часто они посещали муниципальный бассейн за последние три года. Задавая такой вопрос, важно учитывать то, как психология времени может повлиять на точность воспоминаний. Опрос надо начинать с более длительного временного интервала, а затем постепенно сужать его, причем опрашиваемые должны отталкиваться от определенной даты в прошлом и приходить к определенной же дате в настоящем. Так можно получить более точные данные и снизить влияние телескопического эффекта на результаты, что важно для государственных структур, выясняющих реальную востребованность тех или иных общественных услуг.

Случай шестой: чрезмерная тревога о будущем

Мечты могут доставлять удовольствие; считается, что размышления о будущем – своего рода пассивный режим работы мозга, когда он не занят решением какой-либо конкретной задачи. Но если размышления о будущем принимают характер навязчивый и тревожный, приятного мало – избыточная тревога может привести к серьезным последствиям. Обращаясь к будущему, мы комбинируем уже имеющиеся воспоминания, создавая правдоподобные сценарии, однако порой как раз правдоподобность в них и отсутствует. Мы начинаем воображать всякие ужасы, думать только о плохом. Существует несколько способов справиться с чрезмерной тревожностью. Классический прием, используемый в когнитивно-бихевиоральной терапии, состоит в том, чтобы сперва представить наихудший вариант развития ситуации, а затем – наилучший. Действительность будет находиться где-то посередине. Рассмотрим пример: вы страшитесь признаться начальству в том, что допустили серьезный просчет. Наихудший вариант развития событий: на вас наорут при коллегах и моментально уволят. Наилучший вариант: скажут, что ничего страшного, и вообще, мол, хорошо, что зашли – как раз время поговорить о прибавке к зарплате. Наиболее правдоподобным сценарием, скорее всего, будет нечто среднее, что вам будет гораздо легче увидеть, представив крайности. В результате вы немного, но успокоитесь.

Ад Кёркхоф – клинический психолог, который вот уже тридцать лет занимается исследованиями в области предупреждения самоубийств. По его наблюдениям, те, кто задумал свести счеты с жизнью, перед попыткой суицида зачастую много размышляют о будущем. Иногда такие люди рассказывали: навязчивые мысли до того их одолевали, что единственным избавлением представлялась смерть. Кёркхоф разработал метод, который позволяет людям с суицидальными наклонностями снизить интенсивность подобных размышлений; этот же метод он применяет для успокоения людей, которые в повседневной жизни сталкиваются с менее критичными ситуациями. Кёркхоф обнаружил, что одна тема особенно беспокоит людей – будущее. Зачастую считается, что чем больше времени провести в мыслях о будущем, тем вероятнее найдется решение проблемы. Но методы Кёркхофа заключаются в ином. В их основу положены принципы когнитивно-бихевиоральной терапии, которые могут показаться незатейливыми, но их эффективность подтверждена экспериментальным путем[153]. Импонирует то, что Кёркхоф не приписывает своим методам чудодейственных свойств. Он прямо сказал мне: тех, кто с помощью этих методов рассчитывает на полное избавление от тревог, ждет разочарование, но тех, кто надеется просто понизить градус тревожности, результаты вполне устроят.

Если вы просыпаетесь среди ночи в тревожном состоянии, и при этом вас одолевают одни и те же мысли, попробуйте несколько предложенных Кёркхофом стратегий. Здесь вам снова пригодятся мысленные образы. Вообразите, что у вас под кроватью лежит коробка. В ней – ваши тревоги. Как только вы заметите среди множества мыслей тревожные, представьте, как помещаете их в коробку и закрываете крышкой. Они останутся в коробке под кроватью до тех пор, пока вы сами не решите их вынуть. Если тревожные мысли окажутся навязчивыми, снова подумайте о том, что они надежно запечатаны в коробке, что вы разберетесь с ними потом. В качестве альтернативы можно выбрать определенный цвет и представить себе облако этого цвета. Вы помещаете тревожные мысли на облако, которое плавает туда-сюда у вас над головой. Затем вы смотрите на это облако и представляете, как оно медленно поднимается – все выше и выше – и, наконец, улетает, унося и ваши тревоги.

Подобные методы сильно смахивают на популярные советы из глянцевых журналов, однако Кёркхоф на практике получил убедительные доказательства, что некоторым людям это помогает. Не каждому такие мысленные образы подходят, поэтому Кёркхоф предлагает еще один метод, который, по его мнению, подходит большинству. Заключается он в том, чтобы выделить для тревожных мыслей определенное время. Ваши тревоги тесно связаны с проблемами, с которыми вы сталкиваетесь в повседневной жизни, поэтому вы не можете избавиться от них совсем. Но вы можете научиться ими управлять. Существует известный пример: Федор Михайлович Достоевский приказывал своему брату ни в коем случае не думать о белом медведе. Мы знаем из эксперимента по подавлению мыслей, что после такого приказа человек только о белом медведе и думает. Знакомая ситуация; я сталкивалась с ней еще в те давние времена, когда бывала в качестве гостя на ток-шоу Ричарда и Джуди. Спонсором передачи выступала компания-производитель специй, и, согласно правилам, упоминать название этой компании во время передачи строжайше запрещалось. Каждый гость телепередачи подписывал бумагу о том, что не будет во время эфира называть компанию или говорить о ней. На деле же, как вы ни старались, в голове навязчиво крутилось название именно этой фирмы. То же самое и с тревожными мыслями: бесполезно просить человека не думать о тревожащих его вещах. Кёркхоф предлагает прямо противоположное: выделяйте по пятнадцать минут утром и вечером, в которые не будете заниматься ничем, кроме как тревожиться о будущем. Сядьте за стол, составьте список всех ваших проблем и размышляйте о них. Но как только время выйдет, перестаньте об этом думать; всякий раз, когда тревожные мысли возникнут вновь, напоминайте себе, что сейчас думать об этом не станете, – для этого есть специально отведенное время. Вы разрешаете себе отложить тревоги до того момента, который выбираете сами. Поразительно, но этот прием работает и позволяет вам контролировать свои мысли.

Случай седьмой: неумение жить настоящим

В 1890 году Уильям Джемс размышлял над тем, как жить настоящим. «Пускай любой попробует – нет, не завладеть мгновением настоящего – хотя бы за метить его, обратить внимание. Он окажется сбит с толку. Где оно, это настоящее? Оно испарилось прямо на наших глазах, умчалось, прежде чем мы его коснулись, исчезло, едва успев возникнуть».[154]

Мы можем разглагольствовать о нашем желании жить настоящим, перестать совершать в уме прыжки то в будущее, то в прошлое, но в самом ли деле мы хотим застрять в настоящем – как Г. М., человек, которому удалили определенные участки гиппокампа? Никто не спорит: если уделять окружающему миру больше внимания, прибегая для этого к осознанной включенности или медитации, то степень удовлетворенности жизнью повысится (об этом мы еще поговорим подробнее). Но нашему стремлению жить настоящим должен существовать предел. Узнав о Г. М., большинство проникнутся к этому человеку жалостью: он доживал свой век в доме престарелых, обделенный новыми впечатлениями, он даже не догадывался, что является самым известным в нейробиологии пациентом. Он был обречен жить исключительно настоящим, а тут мы – с нашим упорным стремлением как раз к этому. Жизнь настоящим хорошо удается младенцам. Они способны учиться, но пока не имеют долговременной памяти и не представляют, каким может быть следующий день, не говоря уже о следующем месяце. Как следствие, они совершенно не управляют собственной жизнью, не вольны выбирать, как проводить время. Они не умеют планировать, не в состоянии предугадать события следующей недели, не могут даже предаться приятным воспоминаниям.

По мере того, как мы растем и мозг наш развивается, мысленные путешествия в будущее оборачиваются пассивным режимом работы мозга, свободного от решения задач. Может, вместо того чтобы отчаянно стремиться жить настоящим, нам следует соблазниться притягательностью будущего? В результате исследований выяснилось, что предугадывание событий связано с более сильными эмоциями, чем обращение к прошлому. Поэтому если мы ищем большей удовлетворенности жизнью, возможно, нам следует меньше предаваться приятным ностальгическим воспоминаниям и чаще думать о приятных событиях в будущем.

Ну а как быть, если вы уверены, что и без того уже достаточно времени уделяете воспоминаниям из прошлого и размышлениям о будущем? Уильям Джемс был прав, указывая, что мгновение в настоящем постоянно ускользает. Однако всегда можно найти способ остановить беспорядочные метания во времени. «Потоковое состояние» – особое психическое состояние, определяемое психологом Михаем Чиксентмихайи. Суть его в том, что вы с головой погружаетесь в текущую задачу и ни о чем другом не думаете, теряя счет времени. Это состояние отличается от того, при котором вы просто очень заняты. Ваш мозг полностью сосредоточен на текущей задаче, вы не перескакиваете в мыслях то в прошлое, то в будущее. Если вам удастся найти занятие, которое захватывало бы вас целиком, вы сможете замедлить ход времени и в то же время не испытывать при этом скуки. Занятие может быть каким угодно: музицирование, бег трусцой, садоводство. Для меня это рисование. Я беру в дорогу небольшой альбом и, как только представляется возможность, делаю наброски. Занятие захватывает меня моментально и без остатка и успокаивает, как ничто другое. В этот момент забываешь о себе, живешь самим процессом, а не стремишься к результату. Михай Чиксентмихайи выделил основные условия, необходимые для возникновения потокового состояния. Занятие должно быть достаточно сложным, требующим сосредоточения, но не настолько, чтобы вы начали сомневаться, а получится ли у вас вообще. Конечная цель должна быть четкой, вселяющей в вас уверенность в том, что вы сможете ее достичь.[155]

Филип Зимбардо провел эксперимент, который по случайному совпадению основывался как раз на рисовании. Испытуемых попросили нарисовать корзину с цветами. Половине группы сказали, что их работы будут оцениваться выпускниками художественного вуза. Другой половине предоставили свободу творчества – им не надо было волноваться о конечном результате. Просматривая рисунки, дипломированные художники выше оценили работы второй группы, несмотря на то, что эти испытуемые не задумывались о качестве.[156]

Результат эксперимента позволяет предположить, что потоковое состояние не только удерживает человека в рамках настоящего, но и раскрывает его творческий потенциал.

Однако в концепции потокового состояния заложен парадокс. Когда вы погружаетесь в него, время для вас как будто исчезает. Могут пройти часы, а вы и не заметите. Так что если вас беспокоит тот факт, что время летит слишком быстро, это состояние не для вас. С другой стороны, данные, полученные экспериментальным путем, свидетельствуют: потоковое состояние повышает степень удовлетворенности жизнью. И опять же, пресловутая проблема – слишком быстро проходящее время – может оказаться вовсе не такой серьезной, как нам кажется.

Отпуск – время, когда мы зачастую сознательно стремимся жить сегодняшним днем. Мы целый год трудились, чтобы заслужить отдых от домашних и офисных будней, поэтому хотим извлечь из отпуска максимальную пользу. Но вспомните: когда вы гуляли на отдыхе возле той или иной достопримечательности, разве не приходила вам в голову мысль о том, как хорошо было бы приехать сюда в отпуск на несколько деньков? Потом вы вдруг вздрагивали: вы ведь и так уже в отпуске, и вроде бы прямо сейчас должны любоваться видами. Во время поездки в Испанию у меня выдалось немного свободного времени, и я решила проверить, как долго смогу наслаждаться жизнью «здесь и сейчас», отбросив воспоминания из прошлого и треволнения о будущем. Оказалось, не очень-то и долго, хотя я намеренно делала все, чтобы подольше наслаждаться мгновениями исключительной безмятежности и красоты.

Итак, делюсь опытом: я поселилась в холмистой местности на юге Андалузии – в чудном гостиничном домике рядом с деревушкой. Домик – простой, но со вкусом обставленный, с небольшим панорамным бассейном, из которого открываются великолепные виды. В одной стороне виднелось селение Пуэбло Бланко: дома словно ползли вверх по холму, переваливая через крутой склон. Позади беленых домов маячили горные хребты с зубчатыми гребнями в лиловых тонах на фоне аквамаринового неба. Я любовалась открытой солнцу темно-зеленой долиной с оливковыми рощицами и виноградниками, за которой тянулись гряды пологих холмов, усеянных белыми ветрогенераторами – под действием легкого бриза они вращались, подобно ветряным мельницам Дон Кихота. За холмами – Средиземное море с продолговатыми точками невероятно медлительных танкеров и Гибралтарская скала, сторожащая узкий пролив. Далеко-далеко в туманной дымке виднеется гористая часть севера Марокко – там уже совсем другие земли.

Представляете: я плещусь в «лягушатнике» посреди испанского сада и обозреваю Африку! В воде бассейна отражаются прекрасные виды. Вокруг газоны с изумрудной травой, оливковые и цитрусовые деревья, дурманящие оранжевые цветы бругмансии, над которыми жужжат насекомые и порхают птицы.

Местечко словно создано для того, чтобы «здесь и сейчас» наслаждаться богатством красок, ароматов, форм… Неужели я захочу увидеть что-то другое, думать о чем-то другом, когда передо мной такое великолепие? К тому же, в данный момент мне и тревожиться-то не о чем. Все прекрасно как никогда – живи и наслаждайся.

И вот я выбираюсь из бассейна, ложусь в шезлонг, чтобы проникнуться окружающим великолепием, ни на что не отвлекаясь и ни о чем постороннем не думая. Но через несколько минут тянусь за книжкой. Беру путеводитель по Испании, чтобы не переноситься слишком далеко, что, возможно, случилось бы, выбери я роман. Читаю об этом са'мом местечке – описания придают моим новообретенным впечатлениям еще бо'льшую ценность. Но зачем это мне: читать, как кто-то описывает то, что я чувствую в данный момент? Что эти описания могут добавить к моим собственным ощущениям? Однако они в некотором роде утверждают меня в моем счастье, в том, что я «здесь, сейчас». Затем я невольно продолжаю читать – уже о других живописных местах, расположенных по соседству. Там – озеро, тут – ущелье, вот здесь – деревушка, вон там – уютный отель. И я уже планирую, куда отправиться дальше. А восхитительное мгновение, когда я лежала на шезлонге: уже в прошлом, уже воспоминание, о котором я буду взахлеб рассказывать домашним: «Глядите, в каком местечке мы останавливались!» Сама я мысленно уже в будущем, строю планы. Думаю, где мы будем обедать, стоит ли подняться на холм и посмотреть на ту самую деревушку. Где будем ужинать. Нам рассказали, что вон там очень вкусно кормят. Или можно пройтись вверх по дороге до отеля, где находится известный ресторанчик. Меня охватывает приятное предвкушение, однако ощущение настоящего мгновения, такого многообещающего, улетучились.

Говоря о путешествии, философ Ален де Боттон считает, что каким бы разнообразнымы и приятными ни были впечатления во время путешествия, их чуть портит тот факт, что при всем этом присутствуем мы. От себя добавлю: не только мы, но еще и груз нашего прошлого, а также будущего. И как бы мы ни наслаждались мгновениями «здесь и сейчас», мы не можем не думать о том, что' не так давно оставили и куда еще только собираемся.

Даже если вы придумаете себе занятие, благодаря которому погрузитесь в потоковое состояние, у вас может не найтись времени или возможностей, чтобы часто им заниматься. Так что остается практиковать осознанную включенность, которую я уже упоминала: к ней можно прибегать, когда нужно убить время в остановившемся поезде. Осознанная включенность – форма ментального тренинга, в результате которого вы пресекаете спонтанные, без вашего на то позволения путешествия в прошлое и будущее, учась концентрировать внимание. Преимущество осознанной включенности в том, что она позволяет вам возвращать свой ум в настоящее всякий раз, когда вы в нем, настоящем, находитесь. Время при этом замедляется, но в то же время вы не испытываете скуки. В восточных духовных традициях осознанную включенность практикуют уже не одно столетие, однако специалисты в области клинической психологии и нейробиологии заинтересовались ею совсем недавно. Этот ментальный тренинг особенно хорошо зарекомендовал себя, позволяя контролировать блуждающий ум человека в депрессивном или тревожном состоянии. При испытаниях осознанной включенности в когнитивной терапии ведущий специалист в этой области Марк Уильямс, клинический психолог из Оксфорда, обнаружил, что двухмесячный курс из еженедельных двухчасовых занятий вдвое снизил частоту рецидивов у пациентов, которые прежде испытывали более трех приступов депрессии[157]. Марк Уильямс выяснил – и это особенно радует, – что метод крайне эффективен в работе с пациентами, чье депрессивное состояние плохо поддавалось лечению.

Осознанную включенность может практиковать каждый из нас. Суть заключается в том, что вы научаетесь концентрировать внимание в нужный вам момент, который будете выбирать с особым тщанием. Пускаясь в путешествие на гондоле по Венеции, вы едва ли захотите концентрировать внимание на собственном дыхании и самочувствии. Однако в другой раз применение осознанной включенности успокоит вас, не даст отвлечься от дел, которыми вы заняты в данный момент. Если вы будете уделять тренингу всего 20—30 секунд в день, ваша жизнь изменится, что подтверждается все растущим числом практикующих. Помимо документально зафиксированных случаев улучшений у пациентов с депрессивными состояниями, наблюдаются и довольно заметные изменения в островке мозга, который отслеживает состояние тела и эмоциональный настрой. Кроме того, изменения возникают в зонах головного мозга, отвечающих за внимание.

Впечатлившись исследовательской работой, я решила, что пора и самой поучиться этому методу. Моим учителем стала преподаватель и практикующий врач Патриция Коллард. Поскольку я боялась погружаться в практические занятия слишком сильно, иначе пострадала бы моя работа, Патриция взялась обучить меня технике, упражняться в которой я могла бы утром по дороге на остановку. Мой путь всегда один и тот же – вдоль скучных домов-«коробок»; по дороге меня занимает лишь одна мысль – заоблачные цены на квартиры в этих самых «коробках». По мнению Патриции, наводящая тоску дорога как нельзя лучше подходит для того, чтобы практиковать осознанную включенность. Первым делом она велела мне встать неподвижно и почувствовать связь с землей. У меня был выбор: вообразить себя дубом, горой или борцом сумо. Вы можете выбрать любой образ, лишь бы это было что-то большое, сильное, устойчивое. Я представила, что мои ноги крепко связаны с землей. Дыша медленно и глубоко, я заметила, что постепенно успокаиваюсь. Мы сконцентрировали внимание на вдохах и выдохах, и только после этого пошли. Патриция советовала на первом шаге вдыхать, на третьем – выдыхать, однако такой ритм годился лишь для медленной ходьбы, я опоздаю на работу, шагая в подобном темпе. Поэтому лучше всего поэкспериментировать, найти свой темп движения и подстроить под него ритм вдохов-выдохов.

Как только я выработала свой темп и ритм, Патриция велела посмотреть по сторонам и, прежде чем я остановлю взгляд на чем-нибудь приятном для глаз, обратить внимание на окружающие предметы. Я предпочла дерево; меня удивило разнообразие оттенков зеленого и желтого в кроне. Одновременно я должна была дышать в прежнем ритме – такое удается не с первого раза. Потом вы спрашиваете себя: как самочувствие? Ощущаете ли боль? Сутулитесь? Да. А если плечи расслабить? Да, вот так. Хмуритесь? Наверно. Улыбнитесь – морщины разгладятся. «Для тела улыбка – все равно что глоток шампанского, – сказала Патриция. – А теперь отправляйтесь на работу, и когда придете, сразу почувствуете, что готовы к рабочему дню».

Должна признаться, каждый день я не упражняюсь, однако когда вспоминаю и делаю, разница чувствуется. Смысл в том, чтобы прийти на работу в спокойном настрое, сосредоточенным, а не совершать путешествие на автопилоте, попутно терзаясь всем тем, что вам предстоит сделать в этот день.

Случай восьмой: неумение предугадать свое эмоциональное состояние

Если говорить о представлении будущего, то многочисленные исследования такого феномена, как предубеждение в оценке силы воздействия демонстрируют: мы плохо предугадываем собственные эмоции. К счастью, причины этого ясны, а значит, существуют и способы коррекции. Допустим, событие ожидается в следующем году, но представьте, будто оно произойдет на следующей неделе и попробуйте вообразить свои ощущения в связи с ним. Как правило, мы выделяем крайности. Например, если вы пытаетесь представить, какой будет ваша жизнь, если вы поменяете работу, учитывайте не только саму новую работу, но и остальные моменты, которые повлияют на ваше эмоциональное восприятие. Что произойдет с вашим личным временем: его станет больше или меньше? Как только первоначальные эмоции поутихнут, что именно в вашей новой работе будет доставлять вам удовольствие? Если дело в более высокой зарплате, на что вы ее будете тратить? Как это отразится на вашей удовлетворенности жизнью? Кто будут ваши сослуживцы? Как атмосфера на новом рабочем месте будет отличаться от атмосферы сегодняшнего рабочего дня? Не забывайте также, что для вас по-прежнему будет важна и та часть вашей жизни, что проходит вне офиса. Как сильно она поменяется? Добираться до работы станет легче или труднее? Вы останетесь жить на прежнем месте или переедете?

Как ни странно, о том, лучше вам будет на новом рабочем месте или хуже, судить не вам. Если вы в самом деле хотите узнать, что испытаете в связи с будущим событием, Дэн Гилберт, психолог, который вплотную занимался данной областью, советует даже не пытаться вообразить это. Просто-напросто спросите об ощущениях у тех, кто уже работает в подобном месте. Узнайте, каковы положительные и отрицательные стороны их работы. Правда, Гилберт признается, что такой совет не всем придется по душе. Зачем прислушиваться к мнению того, кто ничуть не похож на вас? Однако результаты проведенных Гилбертом исследований доказывают: через год выясняется, что мнение совсем незнакомого человека все же точнее, чем наши собственные предположения.

Нам трудно представить наше эмоциональное состояние в будущем, и этот факт должны учитывать органы государственного управления и власти. Чтобы убедить граждан откладывать достаточные суммы на пенсию, можно попросить их представить в подробностях жизнь на маленькую пенсию, но не через тридцать лет, а на следующей неделе. Этот подход до некоторой степени скорректирует привычку верить, что в будущем у нас чудесным образом возрастут доходы и что волноваться не о чем. И если таким образом – убедив или, если хотите, напугав – многих из нас можно подтолкнуть к тому, чтобы откладывать на старость больше, снизится нагрузка на государственную казну, уменьшатся выплаты большому числу пожилых людей, живущих в бедности.

Законодателей не может не заботить реакция общественности на их инициативы, но психология восприятия времени говорит о том, что они могли бы действовать решительней. Самым эмоциональным отклик общественности на высказанное предложение будет в момент его объявления. Когнитивные процессы человеческого сознания таковы, что люди в первую очередь обратят внимание на основные положения закона и на то, как он будет сказываться на их жизни в первое время. Исследования в области предубеждения в оценке силы воздействия говорят, что впоследствии эмоции пойдут на спад. Как только объявили о запрете на курение в общественных местах, многие курильщики выказывали недовольство и во время общественных дискуссий осуждали такую меру. Но когда закон вступил в силу, оказалось, что не только снизилось прогнозируемое число инфарктов, но и многие курильщики неожиданно для себя поменяли отношение к закону. Например, в Ирландии запрет изначально поддержала только одна треть курильщиков, а через год – до двух третей. Познакомившись с психологией времени, законодатели знали бы, что бури в средствах массовой информации и недовольство общественности быстро затухают. И если, претворяя в жизнь верные решения, выдержать первоначальный натиск недовольства, удастся многого достичь.

В заключение

«Жизнь идет вперед, но понимаешь ее задним числом».

Сёрен Кьёркегор

«Время мчится к нам с больничным подносом, предлагая бесконечное разнообразие болеутоляющих, хотя и готовит к операции с неизбежным смертельным исходом».

Теннесси Уильямс

«Я никогда не думаю о будущем. Оно наступает достаточно быстро».

Альберт Эйнштейн

«Время, отпускаемое нам каждый день, эластично: чувства, которые мы сами испытываем, растягивают его, чувства, которые мы внушаем другим, сжимают его, привычка его заполняет».

Марсель Пруст

Всех этих известных людей – философа, драматурга, физика и романиста – интересовала необычная природа восприятия времени. Нет никаких сомнений – время порой искажается: течет до боли медленно, когда нам страшно или нас отвергли, несется во весь опор, когда нам весело или мы стареем. Причина такого искажения в том, что мозг активно работает над созданием субъективного ощущения времени, задействуя при этом целый ряд процессов, связанных с вниманием, памятью и эмоциями. Обычно благодаря им у нас создается впечатление плавного, упорядоченного течения времени. Но достаточно одному из вышеназванных факторов измениться, как время искажается. Если мы полностью сосредоточимся на ситуации в настоящем или на самом времени – неважно, что будет тому причиной, скука или страх, – часы растянутся. Когда изо дня в день повторяется одно и то же, когда ничего нового в жизни не происходит, кажется, что годы пролетают стремительно. Если говорить о настоящем и будущем, то время мы ощущаем в первую очередь благодаря памяти. Бо'льшую часть прошлого мы забываем, эпизоды прошлого мы приближаем или удаляем и неправильно их датируем, с возрастом у нас появляется ощущение, что время ускоряется. Мы привыкаем к тому, что в определенные временны'е рамки вмещается определенное количество впечатлений, а когда жизнь подбрасывает нам нечто новенькое, время, на наш взгляд, начинает вести себя странно. Это искажение времени только усиливается благодаря «парадоксу отпуска», суть которого в том, что мы одновременно рассматриваем течение времени и проспективно, и ретроспективно. Когда проспективный и ретроспективный взгляды состыкованы, время для нас течет нормально; когда равновесие нарушено, мы оказываемся сбиты с толку.

Как выяснилось, в своих представлениях о времени мы опираемся на совершенно иное измерение – пространство. И хотя далеко не каждый из нас, обращаясь к прошлому, воображает правителей в костюмах соответствующих эпох или видит десятилетия как «шагающую» пружинку, любопытно то, что все мы чувствуем, как по отношению к нашему собственному телу ориентированы в пространстве прошлое и будущее. Это ощущение отражается в метафорах, которыми мы пользуемся в повседневной речи. Именно способность размещать время в пространстве позволяет нам по собственной воле совершать мысленные путешествия вперед или назад. Образы при этом бывают очень яркими, что может обернуться преимуществом, а может создать угрозу для жизни.

Порой мы злимся на себя из-за своей забывчивости, но именно благодаря этому свойству памяти – я снисходительно называю его гибкостью, – мы способны воображать будущее и вообще все, что пожелаем. Для нас очень важно размышлять о будущем, важно настолько, что эти мысли представляют собой пассивный режим работы отдыхающего от задач мозга. Мы получаем возможность планировать и предполагать – эта способность свойственна лишь человеку. Прекрасно, что мы можем мысленно совершать путешествия во времени, то погружаясь в приятные ностальгические воспоминания, то строя планы того, как изменить мир. Однако наша способность воображать будущее осложняется тем, что при обращении к прошлому опыту мы сосредоточиваемся на начальных моментах и на крайностях, а типичное выпускаем из виду.

Если говорить о мозге, то наши «внутренние часы» по-прежнему неуловимы, однако это не мешает нам довольно сносно отмеривать секунды, минуты и даже часы. Пока неясно, как именно это происходит, существует лишь предположение, что мозг следит за временем, ориентируясь на собственные ритмы.

Ощущение времени утверждает нас в нашей психической реальности. В представлении одних будущее приближается к нам. В представлении других река времени увлекает нас за собой. Когда же ход времени искажается, мы оказываемся сбиты с толку.

Благодаря более глубокому пониманию того, как человек воспринимает время и как его использует, наша жизнь может стать приятнее, а общество, в котором мы живем, лучше. И пусть утверждение, что времени у нас хоть отбавляй, покажется дерзким, это действительно так – если знать, как им распоряжаться.

Мы никогда не обретем полный контроль над временем. Это удивительное измерение и дальше будет искажаться, запутывать нас, озадачивать и занимать, сколько бы мы о его свойствах ни узнавали. Но чем больше нам открывается, тем лучше получается подчинять время своей воле, ставить на службу собственной судьбе. Мы можем замедлить его или ускорить. Можем научиться запоминать лучше и, основываясь на воспоминаниях, точнее представлять будущее. Мысленные путешествия во времени – один из величайших подарков. И эта способность отличает нас, людей, от животного царства, делает особенными.

Благодарности

Мысль написать эту книгу родилась из беседы с моим замечательным редактором из издательства «Кэнонгейт букс» Ником Дейвисом. Изначально я предлагала книгу на несколько иную тему: о том, как в нашем мозгу формируется представление о будущем. Именно Ник высказался за более широкую тему – восприятие времени в целом. Исследований в данной области проведено немало, поэтому проект казался довольно смелым, но я рада, что Ник поверил в меня.

Книга попросту не состоялась бы без вклада ученых, которые потратили на исследования времени не один год. Я хотела бы поблагодарить следующих людей, чьи работы легли в основу книги: Марка Уиттмана, Энделя Тульвинга, Дина Буономано, Дэвида Иглмена, Леру Бородицки, Элинор Магуайр, Джейми Уорда, Ада Кёркхофа, Катю Рубиа, Сьюзан Коркин, Уильяма Фридмана, Дэна Гилберта, Демиса Хассабиса, Эмили Холмс, Дэниела Шехтера, Донну Розу Аддис, Томаса Зуддендорфа, Карла Спанара, Филипа Зимбардо, Бада Крейга, Эрнста Пёппеля и Виржини ван Вассенхов. Берясь за такую тему, невольно проникаешься ценностью времени, поэтому я особенно благодарна тем, кто потратил не один год, растолковывая мне суть своей работы.

Спасибо Марку Уильямсу и Патриции Коллард за их уроки по технике осознанной включенности, спасибо Эмми Гудбай за ее изыскания для второй и четвертой глав, а также Мари Маккаллум за указатель, а Мэтью Бруму и Дину Буономано за вычитку отдельных частей книги.

Хочу упомянуть также и тех, кто был настолько великодушен, что поделился со мной своим личным опытом. Это Чак Берри, Роберт Содерн, Элинор и Анджела. Особенно хочу отметить Алана Джонстона, коллегу по BBC, который не только еще раз пережил в воспоминаниях болезненные подробности плена, но и перед нашей с ним беседой много думал о времени как таковом. Он и сам мог бы запросто написать книгу, основанную на собственном опыте, поэтому я особенно оценила его готовность поделиться со мной.

Многие слушатели передачи «Все – в голове», которую я вела на «Радио 4» BBC, не поленились прислать подробные описания того, как они визуализируют время; особенно я хочу поблагодарить тех, кто разрешил их опубликовать: Клиффорда Поупа, Саймона Томаса, Дэвида Брока, Кэтрин Херепат и Челлу Куинт, а также тех, кто предпочел остаться неназванным. Огромное спасибо Роджеру Роуленду и Лизе Бингли, которые на бумаге изобразили то, как они видят время, и разрешили поместить рисунки в книге.

Я в самом деле впечатлена работой сотрудников издательства «Кэнонгейт букс» – они обладают таким профессионализмом и увлеченностью, о каких писатель может лишь мечтать. Их стараниями книга получилась намного лучше, чем могла бы. Дженни Лорд и Октавия Рив высказали с присущим им тактом ряд ценных замечаний, мимо них не проскользнула ни одна ошибка. Говорю спасибо своим агентам: Дэвиду Миллеру – за то, что довел книгу до публикации, и Уиллу Френсису – за его подробные комментарии и указания по тексту.

И наконец, я признательна членам моей семьи и друзьям, которые терпеливо сносили мое вечное нытье о том, что мне не хватает времени закончить книгу, а также моему близкому другу Тиму, который прочитал весь материал разом, значительно его улучшил и вообще выслушивал мои бесконечные рассуждения о времени.

Библиография

Данный список нельзя считать полным, однако в нем собраны основные исследовательские работы, на которые я ссылалась в «Искривлении времени», а также книги, которые пригодились мне в моих собственных исследованиях.

Приношу свои извинения авторам коллективных работ, где указывала только первого автора – делала это исключительно ради сохранения бумаги и деревьев.

Addis, D.R. et al. (2008) Age-related changes in the episodic simulation of future events. Psychological Science, 19, 33—41.

Atance, C.M. (2008) Future thinking in young children. Current Directions in Psychological Science, 17, 2008, 295—298.

Azy, S. et al. (2008) Self in Time: Imagined self-location influences neural activity related to mental time travel. Journal o Neuroscience, 28(25), 6502—6507.

Baddeley, A.D. (1966) Time estimation at reduced body-temperature. The American Journal of Psychology, 79 (3), 475—479.

Baddeley, A.D. et al. (2009) Memory. Hove: Psychology Press.

Bar, M. (2009) The proactive brain: memory for predictions. Theme issue. Predictions in the brain: Using our past to generate a future. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1235—1243.

Bargh, J.A., Chen, M., & Burrows, L. et al. (1996) Automaticity of social behavior: Direct effects of trait construct and stereotype activation on action. Journal of Personality and Social Psychology, 71, 230—244.

Bar-Haim, Y. et al. (2010) When time slows down: The influence of threat on time perception in anxiety. Cognition & Emotion, 24(2), 255—263.

Berntsen, D. & Bohn, A. (2010) Remembering and forecasting. The relation between autobiographical memory and episodic future thinking. Memory and Cognition, 38(3), 265—278.

Bluedorn, A.C. (2002) The Human Organization of Time: Temporal realities and experience. USA: Stanford University Press.

Boring, L.D. & Boring, E.G. (1917). Temporal judgements after sleep. Studies in Psychology, Titchener Commemorative Volume, 255—279.

Лера Бородицки. Метафоры и структурирование опыта: роль пространственных метафор в понимании времени: -online.net/articles/doc–1768.html

Boroditsky, L. (2008) Do English and Mandarin speakers think differently about time? In B.C. Love et al. (eds) Proceedings of the 30 th Annual Conference of the Cognitive Science Society, 64—70.

Boroditsky, L. & Ramscar, M. (2002) The roles of body and mind in abstract thought. Psychological Science, 13(2), 185—188.

Broome, M.R. (2005) Suffering and eternal recurrence of the same: The neuroscience, psychopathology and philosophy of time. Philosophy, Psychiatry and Psychology, 12, 187—194.

Broome, M.R. & Bortolotti, L. (eds) (2009) Psychiatry ad Cognitive Neuroscience. Oxford: Oxford University Press.

Buckner, R. (2010) The role of the hippocampus in prediction and imagination. Annual Review of Psychology, 61, 27—48.

Buehler, R. et al. (1994) Exploring the “planning fallacy”: Why people underestimate their task completion times. Journal of Personality and Social Psychology, 67(3), 366—381.

Buonomano, D.V. et al. (2009) Influence of the interstimu-lus interval on temporal processing and learning: Testing the state-dependent network model. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364(1525), 1865—1873.

Busby, J. & Suddendorf, T. (2005) Recalling yesterday and predicting tomorrow. Cognitive Development, 20, 362—372.

Casasanto, D. (2010) ‘Space for Thinking’. In Evans, V. & Chilton, P. (eds) Language, Cognition and Space. London: Equinox.

Casasanto, D. & Boroditsky L. (2008) Time in the Mind: Using space to think about time. Cognition, 106, 579—593.

Casasanto, D. & Bottini, R. (2010) Can mirror-reading reverse the flow of time? Spatial Cognition, VII, 335—345.

Conway, M.A. & Haque, S. (1999) Overshadowing the reminiscence bump: Memories of a struggle for independence. Journal of Adult Development, 6, 35—44.

Cotard (1882) Du delire des negations. Archives de neurologie, 4, 152—170.

Коттл, Т. «Воспринимаемое время».

Craig, A.D. (2009) Emotional moments across time: A possible neural basis for time perception in the anterior insula. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1933-42.

Crane, C. et al. (2011) Suicidal imagery in a previously depressed community sample. Clinical Psychology & Psychotherapy doi:10.1002/cpp.741.

Crawley, S.E. & Pring, L. (2000) When did Mrs Thatcher resign? The effects of ageing on the dating of public events. Memory, 8(2), III–21.

Csikszentmihalyi, M. (1996) Creativity: Flow and the psychology of discovery and invention. New York: Harper Perennial.

DArgembeau, A. et al. (2011) Frequency, characteristics and functions of future-oriented thoughts in daily life. Applied Cognitive Psychology, 25:96-103.

Draaisma, D. (2006) Why Life Speeds Up As You Get Older: How memory shapes our past. Cambridge: Cambridge University Press.

Dunn, E.W. et al. (2003) Location, location, location: the misprediction of satisfaction in housing lotteries. Personality & Social Psychology Bulletin, 29(II), 1421—1432.

Eagleman, D.M. & Pariyadath, V. (2009) Is subjective duration a signature of coding efficiency? Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364(1525), 1841—1851.

Eichenbaum, H. & Fortin, N.J. (2009) The neurobiology of memory based predictions. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1183—1191.

El Sawy, O.A. (1983) Temporal perspective and managerial attention: A study of chief executive strategic behaviour. Dissertation Abstracts International, 44(05A), 1556–7.

Flaherty, M.G. (1998) Notes on a Watched Pot. New York: New York University Press.

Foster, R. & Kreitzman, L. (2003) Rhythms of Life: The biological clocks that control the daily lives of every living thing. London: Profile Books.

Fradera, A. & Ward, J. (2006) Placing events in time: the role of autobiographical recollection. Memory, 14(7), 834—845.

Франкл, Виктор. Человек в поисках смысла. М.: «Прогресс», 1990.

Frederickson, B.L. et al. (2003) What good are positive emotions in crises? A prospective study of resilience and emotions following the terrorist attacks on the United States on September 11th, 2001. Journal of Personality and Social Psychology, 84(2), 365—376.

Friedman, W.J. (1987) A follow-up to ‘scale effects in memory for the time of events’: The earthquake study. Memory and Cognition, 15, 518—520.

Friedman, W.J. et al. (2010) Aging and the speed of time. Acta Psychologica, 134, 130—141.

Gevers, W. et al. (2003) The mental representation of ordinal sequences is spatially organized. Cognition, 87(3), B87–B95.

Гилберт, Дэниел. Спотыкаясь о счастье. СПб: «Питер», 2008.

Gilbert, D.T. et al. (1998) Immune neglect: A source of durability bias in affective forecasting. Journal of Personality & Social Psychology, 75(3), 617—638.

Gilbert, D.T. & Wilson D.W. (2009) Why the brain talks to itself: Sources of error in emotional prediction. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1335—1341.

Halberg, F. et al. (2008) Chronomics, human time estimation, and aging. Clinical Interventions in Aging, 3(4) 749—760.

Hassabis, D. & Maguire, E.A. (2009) The construction system of the brain. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1263—1271.

Hassabis, D. et al. (2007) Patients with hippocampal amnesia cannot imagine new experiences. Proceedings of the National Association of Sciences, 104, 1726—1731.

Hauser, D.J. et al. (2009) Mellow Monday and furious Friday: The approach-related link between anger and time representation. Cognition and Emotion, 23, 1166—1180.

Hawton, K. (2005) Restriction of access to methods of suicide as a means of suicide prevention. In Hawton, K. (ed.) Prevention and Treatment of Suicidal Behaviour: From science to practice. Oxford: Oxford University Press.

Henderson, J. et al. (2006) Timing in free-living rufous hummingbirds, Selasphorus rufus. Current Biology, 16(5), 512—515.

Hoagland, H. (1933) The physiological control of judgments of duration: Evidence for a chemical clock. Journal of General Psychology, 9, 267—287.

Hoffman, E. (2009) Time. London: Profile.

Holmes, A. & Conway, M.A. (1999) Generation identity and the reminiscence bump: Memories for public and private events. Journal of Adult Development, 6(I) 21—34.

Holmes. E. et al. (2007) Imagery about suicide in depression – flash-forwards? Journal of Behavior Therapy and Experimental Psychiatry, 38(4), 423—434.

Hunt, A.R. (2008) Taking a long look at action and time perception. Journal of Experimental Psychology, Human Perception and Performance, 34 (I) 125—136.

Гуссерль, Эдмунд. Феноменология внутреннего сознания времени. М.: «Логос», 1994.

Джемс, Уильям. Принципы психологии. М.: издательство «Харвест», 2003.

Jiga-Boy, G.M. et al. (2010) So much to do and so little time: Effort and perceived temporal distance. Psychological Science, 21(12), 1811—1817.

Kennett, J. & Matthews, S. (2009) Mental time travel, agency and responsibility. In Broome, M. & Bortolotti, L. (eds) Psychiatry as Cognitive Neuroscience: Philosophical perspectives. Oxford: Oxford University Press.

Kerkhof, A. (2010) Stop Worrying: Get your life back on track with CBT. Berkshire: Open University Press.

Killingsworth, M.A. & Gilbert, D. (2010) A wandering mind is an unhappy mind. Science. 330, 932.

Klein, S. (2006) Time: A user’s guide. London: Penguin.

Koch, G. et al. (2002) Selective deficit of time perception in a patient with right prefrontal cortex lesion. Neurology, 59(10), 1658–16559.

Kogure, T. et al. (2001) Characteristics of proper names and temporal memory of social news events. Memory, 9(2), 103–16.

Lachman, M. et al. (2008) Realism and illusion in Americans’ temporal views of their life satisfaction: Age differences in reconstructing the past and anticipating the future. Psychological Science, 9, 889—897.

Langer, E.J. (2009) Counterclockwise. New York: Ballantine Books.

Langer, J. et al. (1961) The effect of danger upon the experience of time. The American Journal of Psychology, 74(I), 94—97.

Leafhead, K.M. & Kopelman, M.D. (1999) ‘Recent advances in moving backwards’. In Della Salla, S. (ed.) Mind Myths. New York: Wiley.

Lemlich, R. (1975) Subjective acceleration of time with aging. Perceptual and Motor Skills, 41, 235—238.

Leroy, S. (2009) Why is it so hard to do my work? The challenge of attention residue when switching between work tasks. Organizational Behavior and Human Decision Processes, 109, 168—181.

Levine, R. (2006) A Geography of Time: The temporal misadventures of a social psychologist. Oxford: Oneworld.

Lewis, P.A. & Miall, R.C. (2009) The precision of temporal judgement: milliseconds, many minutes, and beyond. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1897—1905.

Liberman, N. & Trope, Y. (1998) The role of feasibility and desirability considerations in near and distant future decisions: A test of temporal construal theory. Journal of Personality and Social Psychology, 75, 5–18.

Linton, M.R. (1988) ‘Ways of searching and the contents of memory’. In Rubin, M.R. (ed.) Autobiographical Memory. Cambridge University Press: Cambridge.

Linton, M. (1975) ‘Take-two-items-a-day-for-five-years study’. In Norman, D.A. et al. (eds) Explorations in Cognition. W.H. Freeman: San Francisco.

Loewenstein, G. & Frederick, S. (1997) ‘Predicting reactions to environmental change’. In Bazerman, H.H. et al. (eds.) Environment, Ethics & Behaviour. San Francisco: New Lexington.

Loftus, E.F. et al. (1987) Time went by so slowly: Overestimation of event duration by males and females. Applied Cognitive Psychology, I, 3–13.

Logan, C.J. et al. (2011) A case of mental time travel in ant-following birds? Behavioral Ecology, 22(6), 1149—1153.

Mangan, P.A. et al. (1996) Altered time perception in elderly humans results from the slowing of an internal clock. Society for Neuroscience Abstracts, 22, 183.

Mann, H. et al. (2009) Time-space synaesthesia – a cognitive advantage? Consciousness and Cognition, 18, 619—627.

Манн, Томас. Волшебная гора. Николаев: «Крус», 1994.

Margulies, S.O. & Crawford, L.E. (2008) Event valence and spatial metaphors of time. Cognition & Emotion, 22(7), 1401—1414.

Marshall, F. (undated) History of the Philological society: The early years.

Maycock, G. et al. (1991) The accident liability of car drivers. TRL Research Report 315. Berkshire: Transport Research Laboratory TRL.

McGaugh, J.L. (2003) Memory and Emotion. London: Weiden-feld & Nicolson.

McNally, R.J. (2003) Remembering Trauma. Cambridge, Mass.: The Belknap Press.

McTaggart, J.E. (1908) The unreality of time. Mind, 17, 456–73.

Merritt, D.J. et al. (2010) Do monkeys think in metaphors? Representations of space and time in monkeys and humans. Cognition, 117, 191—202.

Miles, L. et al. (2010) Moving through time. Psychological Science, 21(2), 222—223.

Mischel, W. et al. (1989) Delay of gratification in children. Science, 244, 933—938.

Newby-Clark, I.R. & Ross, M. (2003) Conceiving the past and future. Personality and Social Psychology Bulletin, 29, 807—818.

Noulhiane, M. et al. (2007) How emotional auditory stimuli modulate time perception. Emotion, 7(4), 697—704.

Nussbaum, S. et al. (2006) Predicting the near and distant future. Journal of Experimental Psychology, 135, 152—161.

O’Reilly, K. (2000) The British in the Costa del Sol. London: Rout-ledge.

Ofcom (2010) The Communications Market 2010. London: Ofcom.

Poppel, E. (2009) Presemantically defined temporal windows for cognitive processing.

Prohaska, V. et al. (1998) Forward telescoping: the question matters. Memory, 6, 455—465.

Путнэм, Роберт. Игра в гольф в одиночку: размывание общественного капитала в Америке: / journal/peresmot/97-09–17/putnam.htm.

Rosenbaum et al. (2005) The case of K.C.: Contributions of a memory-impaired person to memory theory. Neuropsychologia, 43, 989–1021.

Ross, M. & Wilson, A.E. (2002) It feels like yesterday: Self-esteem, valence of personal past experiences, and judgments of subjective distance. Journal of Personality and Social Psychology, 2002, 82(5), 792—803.

Schacter, D. (1996) Searching for Memory. New York: Basic Books.

Schacter, D.L. & Addis, D.R. (2007) The cognitive neuroscience of constructive memory: Remembering the past and imagining the future. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 362, 773—786.

Schleidt, M.M. & Eibesfeldt, E. (1987) A universal constant in temporal segmentation of human short-term behaviour. Natur-wissenshaften, 74, 289—290.

Sevinc, E. (2007) The effects of extensive musical training on time perception regarding hemispheric lateralization, different time ranges and generalization to different modalities. PhD thesis retrieved 10.01.12. from .

Shield, R/ (1994) Extracts from diary. NPR Sound portraits. -air/worlds_longest_diary/ diary_entry1.gif.

Shneidman, E.S. (1973) Suicide notes reconsidered. Psychiatry, 36, 379—393.

Shu, S.B. & Gneezy, A. (2010) Procrastination of enjoyable experiences. Journal of Marketing Research, 47(5) 933—934.

Сифр, Мишель. Один в глубинах Земли. М.: «Мир», 1966.

Skowronski, J.J. et al. (2003) Ordering out world: An examination of time in autobiographical memory. Memory, 11, 247—260.

Августин А. Исповедь. М.: «Ренессанс», 1991.

Steinberg, L. et al. (2009) Age differences in future orientation and delay discounting. Child Development, 80(I), 28—44.

Suddendorf, T. & Corballis, M.C. (2007) The evolution of foresight: What is mental time travel and is it unique to humans? Behavioral and Brain Sciences, 30, 299—313.

Szpunar, K.K. & McDermott, K.B. (2008) Episodic future thought and its relation to remembering: Evidence from ratings of subjective experience. Consciousness and Cognition, 17, 330—334.

Szpunar, K.K. et al. (2007) Neural substrates of envisioning the future. Proceedings of the National Academy of Sciences, 104, 642—647.

Тейлор, Стив. Покорение времени. Как время воздействует на нас, а мы на время. М.: «Альпина нон-фикшн», 2010.

Taylor, S.E. et al. (1998) Harnessing the imagination: Mental simulation, self-regulation and coping. American Psychologist, 53, 429—439.

Tobin, S. et al. (2010) An ecological approach to prospective and retrospective timing on long durations: A study involving gamers. PLoS One, 5(2), e9271.

Twenge, J.M. et al. (2003) Social exclusion and the deconstructed state: Time perception, meaningless, lethargy, lack of emotion, and self-awareness. Journal of Personality and Social Psychology, 85(3), 409—423.

Van Boven, L. & Ashworth, L. (2007) Looking forward, looking back: Anticipation is more evocative than retrospection. Journal of Experimental Psychology: General, 136, 289—300.

van Wassenhove, V. (2009) Minding time in an amodal representational space. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1815—1830.

Vicario, C. et al. (2010) Time processing in children with Tourette’s syndrome. Brain and Cognition, 73 (I), 28—34.

Wagenaar, W.A. (1986) My memory: A study of autobiographical memory over six years. Cognitive Psychology, 18, 225–52.

Wakslak, C.J. et al. (2008) Representations of the self in the near and distant future. Journal of Personality and Social Psychology, 95, 757—773.

Walker et al. (2003) Life is pleasant – and memory helps to keep it that way. Review of General Psychology, 7(2), 203—210.

Ward, J. (2008) The Frog who Croaked Blue. London: Routledge.

Weick, K.E. (1995) Sensemaking in Organizations. California: Sage Publications.

Williams, M. & Penman, D. (2011) Mindfulness: A practical guide to finding peace in a frantic world. London: Piatkus.

Wilson, T. et al. (2000) Focalism: A source of durability bias in affective forecasting. Journal of Personality and Social Psychology, 78(5), 821—836.

Wittman, M. (2009) The inner experience of time. Philosophical Transactions of the Royal Society, B, 364, 1955—1967.

Wyllie, M. (2005) Lived time and psychopathology. Philosophy, Psychiatry & Psychology, 12 (3), 173—185.

Zakay, D. & Block, R.A. (1997) Temporal Cognition. Current Directions in Psychological Science, 6, 12—16.

Zerubavel, E. (2003) Time Maps: Collective memory and the shape of the social past. Chicago: University of Chicago Press.

Zerubavel, E. (1981) Hidden Rhythms: Schedules and calendars in social life. Chicago: University of Chicago Press.

Zhong, C. & DeVoe, S. (2010) You are how you eat: Fast food and impatience. Psychological Science, 21, 619—622.

Зимбардо, Ф. и Бойд, Дж. Парадокс времени. Новая психология времени, которая улучшит вашу жизнь. СПб: «Речь», 2010.

Примечания

1

Мак-Таггарт (1908).

(обратно)

2

Чжун и Дево (2010).

(обратно)

3

.

(обратно)

4

Описано у Джемса (1890).

(обратно)

5

Гуссерль (1893).

(обратно)

6

Зерубавель (2003).

(обратно)

7

Boring (англ.) – здесь: зануда (Прим. перев.)

(обратно)

8

Барг и др. (1996).

(обратно)

9

Лофтус и др. (1987).

(обратно)

10

Твендж и др. (2003).

(обратно)

11

Шнайдман (1973).

(обратно)

12

Брум (2005).

(обратно)

13

Уайли (2005).

(обратно)

14

Уиттман (2009).

(обратно)

15

Котар (1882).

(обратно)

16

Лифхэд и Копельман (1999).

(обратно)

17

Бэддли (1966).

(обратно)

18

Хогланд (1933).

(обратно)

19

Холберг и др. (2008).

(обратно)

20

Хант (2008).

(обратно)

21

Хендерсон и др. (2006)

(обратно)

22

Кох (2002).

(обратно)

23

Викарио и др. (2010).

(обратно)

24

До свидания (франц.)

(обратно)

25

Крейг (2009).

(обратно)

26

Одд-болл-эффект – эффект проявления редкого стимула, отличающегося от всех остальных и привлекающего внимание непроизвольно. (Прим. перев.)

(обратно)

27

Севинч (2007).

(обратно)

28

Пёппель (2009)

(обратно)

29

Шлейдт и Эйбесфельдт (1987).

(обратно)

30

Джемс (1890).

(обратно)

31

Льюис и Майалл (2009).

(обратно)

32

Закай и Блок (1997).

(обратно)

33

Бар-Хайм и др. (2010).

(обратно)

34

Лангер и др. (1961).

(обратно)

35

Нулхиан и др. (2007).

(обратно)

36

Ван Вассенхов (2009).

(обратно)

37

/~dbuono/InterThr.htm.

(обратно)

38

Буономано и др. (2009).

(обратно)

39

Иглмен и Париядат (2009).

(обратно)

40

Сифр (1965).

(обратно)

41

Фостер и Крейцман (2003)

(обратно)

42

Уорд (2008).

(обратно)

43

Перевод с англ. Марии Фаликман.

(обратно)

44

Тедди-бой – молодежная субкультура 1950-х годов в Великобритании; молодые люди из рабочего класса подражали «золотой молодежи», одеваясь по моде эпохи Эдуарда VII. (Прим. перев.)

(обратно)

45

Манн и др. (2009).

(обратно)

46

Уорд (2008).

(обратно)

47

Spatial-numerical assoiation of response codes; ассоциирование расположения кнопки для ответа с величиной числа – вследствие того, что числа расположены вдоль воображаемой линии слева направо, на большие числа быстрее откликаются правой рукой, а на маленькие – левой. (Прим. ред.)

(обратно)

48

Геверс и др. (2003).

(обратно)

49

Коттл (1976).

(обратно)

50

Коттл (1976).

(обратно)

51

Бородицки (2008).

(обратно)

52

Лучшее – впереди (англ.)

(обратно)

53

Давайте перенесем эту встречу (англ.);дословно: «давайте передвинем эту встречу вверх».

(обратно)

54

Выкинуть из головы (англ.);дословно: «отложить события назад».

(обратно)

55

С нетерпением ждать вечеринки на выходных (англ.);дословно: «смотреть вперед на вечеринку на выходных».

(обратно)

56

Запись иероглифа латиницей; shang означает «вверху», «над», «выше», «верхний». (Прим. перев.)

(обратно)

57

Запись иероглифа латиницей; xia означает «внизу», «под», «ниже», «нижний». (Прим. перев.)

(обратно)

58

Много времени, долго (исп.) (Прим. перев.)

(обратно)

59

Много времени (англ.) (Прим. перев.)

(обратно)

60

Долгое время (англ.) (Прим. перев.)

(обратно)

61

Касасанто (2010).

(обратно)

62

Бородицки (2000).

(обратно)

63

Касасанто и Бородицки (2008).

(обратно)

64

Мерритт и др. (2010).

(обратно)

65

Касасанто и Боттини (2010).

(обратно)

66

Бородицки и Рамскар (2002).

(обратно)

67

Маргулис и Крофорд (2008).

(обратно)

68

Хаузер и др. (2009).

(обратно)

69

Майлз и др. (2010).

(обратно)

70

Когурэ (2001).

(обратно)

71

Сэмюэль Пипс (1633—1703) – английский чиновник морского ведомства, автор знаменитого дневника о повседневной жизни лондонцев. (Прим. перев.)

(обратно)

72

Шилдз (1996).

(обратно)

73

Жане (1877) у Джемса (1890).

(обратно)

74

Лемлих (1975).

(обратно)

75

Фридман и др. (2010).

(обратно)

76

Фридман и др. (2010).

(обратно)

77

Фрадера и Уорд (2006).

(обратно)

78

Линтон (1975).

(обратно)

79

Уокер (2003).

(обратно)

80

Росс и Уилсон (2002).

(обратно)

81

Сковронски и др. (2003).

(обратно)

82

Вагенаар (1986).

(обратно)

83

Мейкок и др. (1991).

(обратно)

84

Прохазка и др. (1998).

(обратно)

85

Фредериксон и др. (2003).

(обратно)

86

Фридман (1987).

(обратно)

87

Кроли и Принг (2000).

(обратно)

88

Холмс и Конуэй (1999).

(обратно)

89

Конуэй и Хок (1999).

(обратно)

90

Линтон (1988).

(обратно)

91

Франкл (1946).

(обратно)

92

Манн (1924).

(обратно)

93

Д’Аржембо и др. (2011).

(обратно)

94

Розенбаум и др. (2005).

(обратно)

95

Шехтер и Аддис (2007).

(обратно)

96

Хассабис и Магуайр (2009).

(обратно)

97

Аддис и др. (2008).

(обратно)

98

Кеннет и Мэттьюз (2009).

(обратно)

99

Эйхенбаум и Фортин (2009).

(обратно)

100

Спанар и др. (2007).

(обратно)

101

Хассабис и др. (2007).

(обратно)

102

Логан и др. (2011).

(обратно)

103

Зуддендорф и Корбаллис (2007).

(обратно)

104

Базби и Зуддендорф (2005).

(обратно)

105

Атанс (2008).

(обратно)

106

Бакнер (2010).

(обратно)

107

Когнитивные ресурсы – интеллектуальная способность обрабатывать информацию. (Прим. перев.)

(обратно)

108

Спанар и Макдермотт (2008).

(обратно)

109

Бернтсен и Бон (2010).

(обратно)

110

Ньюби-Кларк и Росс (2003).

(обратно)

111

Лэкман и др. (2008).

(обратно)

112

Ван Бовен и Ашуэрт (2007).

(обратно)

113

Тейлор и др. (1998).

(обратно)

114

Хотон (2005).

(обратно)

115

Крейн и др. (2011).

(обратно)

116

Холмс и др. (2007).

(обратно)

117

Киллингзуорт и Гилберт (2010).

(обратно)

118

Бар (2009).

(обратно)

119

Ази и др. (2008).

(обратно)

120

Хассабис и Магуайр (2009).

(обратно)

121

Гилберт и Уилсон (2009).

(обратно)

122

Гилберт (2006).

(обратно)

123

Левенштейн и Фредерик (1997).

(обратно)

124

Гилберт и др. (1998).

(обратно)

125

Уилсон и др. (2000).

(обратно)

126

Данн и др. (2003).

(обратно)

127

Либерман и Троуп (1998).

(обратно)

128

Нуссбаум и др. (2006).

(обратно)

129

Либерман и Троуп (1998).

(обратно)

130

Вакслак и др. (2008).

(обратно)

131

Шу и Гнизи (2010).

(обратно)

132

Ant (англ.) – муравей. (Прим. перев.)

(обратно)

133

Маршалл (без даты).

(обратно)

134

Бюлер и др. (1994).

(обратно)

135

Мишел и др. (1989).

(обратно)

136

Штейнберг и др. (2009).

(обратно)

137

Эль Сави (1983).

(обратно)

138

Вейк (1995).

(обратно)

139

В английском языке будущее совершенное время обозначается вспомогательным глаголом to have в форме будущего времени и смысловым глаголом в форме причастия прошедшего времени. (Прим. перев.)

(обратно)

140

Манган и др. (1996).

(обратно)

141

О’Райли (2000).

(обратно)

142

Тобин и др. (2010).

(обратно)

143

Шварц (1975).

(обратно)

144

Хоффман (2009).

(обратно)

145

Брайан Кинан – ирландский писатель, командир Ирландской республиканской армии; в одной из книг описал свой опыт – четыре с половиной года, проведенные в ливанском Бейруте в качестве заложника. (Прим. перев.)

(обратно)

146

Фридман и др. (2010).

(обратно)

147

Министерство связи Великобритании (2010).

(обратно)

148

Блюдорн (2002).

(обратно)

149

Леруа (2009).

(обратно)

150

Жига-Бой и др. (2010).

(обратно)

151

Патнам (1995).

(обратно)

152

Франкл (1946).

(обратно)

153

Кёркхоф (2010).

(обратно)

154

Джемс (1890).

(обратно)

155

Чиксентмихайи (1996).

(обратно)

156

Зимбардо и Бойд (2008).

(обратно)

157

Уильямс и Пенман (2011).

(обратно)

Оглавление

  • Введение
  • Глава первая Иллюзорность времени
  •   Твое время – мое время
  •   Сюрпризы времени
  •   Когда вам страшно, время замедляется
  •   Люди, падающие с высоток
  •   Не самый гуманный эксперимент
  •   Гиперактивное время
  •   Погружение с целью исследования времени
  •   Пять раз на дню в течение сорока пяти лет
  •   Как остановить время
  • Глава вторая Внутреннее время
  •   Мозг под воздействием электрического тока
  •   Человек, который думал, что рабочий день уже кончился
  •   Самый здоровый сон
  •   Эмоциональные моменты
  •   Одд-болл-эффект
  •   Магия числа «три»
  •   На пути к обрыву с завязанными глазами
  •   Мозг в измерениях времени опирается на самого себя?
  •   Операция «Время»
  • Глава третья Понедельник – красный
  •   Месяцы ходят по кругу
  •   Проблема 2000 года
  •   История как книжка-раскраска
  •   SNARC-эффект
  •   Все ли мы видим время в пространстве?
  •   Время, пространство и язык
  •   Время и пространство вперемешку
  •   Когда состоится совещание, назначенное на среду?
  •   Река времени
  •   Когда время поворачивает вспять
  •   Благостный понедельник и яростная пятница
  • Глава четвертая Почему с возрастом время ускоряется
  •   Автобиографическая память
  •   Вспомнить все
  •   Когда время ускоряется
  •   Жизнь через объектив телескопа
  •   По два предмета в день в течение пяти лет
  •   Временны'е метки событий в прошлом
  •   Все затряслось
  •   Тысяча дней
  •   Эффект «пика воспоминаний»
  •   Запоминаются не дни, а мгновения
  •   «Парадокс отпуска»
  • Глава пятая Память о будущем
  •   Путешествия во времени, совершаемые в будущее
  •   Может ли ваш пес вообразить следующую неделю?
  •   Что вы делаете завтра?
  •   Воспоминания о событиях, которые никогда не происходили
  •   Остров самоубийц
  •   Мысли ни о чем
  •   Ложное будущее
  •   Неудачный выбор
  •   Пять лет до слова «ant»[132]
  •   Одна пастилка или две?
  •   Ориентация на будущее
  •   Взгляд в прошлое, взгляд в будущее
  • Глава шестая Как поменять свои отношения со временем
  •   Случай первый: время слишком ускоряется
  •   Случай второй: время слишком замедляется
  •   Случай третий: слишком много дел, слишком мало времени
  •   Случай четвертый: неумение строить планы на будущее
  •   Случай пятый: слабая память на прошлые события
  •   Случай шестой: чрезмерная тревога о будущем
  •   Случай седьмой: неумение жить настоящим
  •   Случай восьмой: неумение предугадать свое эмоциональное состояние
  • В заключение
  • Благодарности
  • Библиография Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Искаженное время», Клодия Хэммонд

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!