«Провокация»

Это верно, без обмана, истинно и справедливо! То, что внизу, как то, что вверху, и то, что вверху, как то, что внизу...

Я умер в 18 часов 07 минут по московскому времени. За несколько минут до смерти я смотрел на циферблат своих швейцарских, и обе стрелки четко сливались в одну сплошную строго вертикальную линию. А потом был удар. И вспышка боли утащила меня в ничто. В бесконечность небытия.

А впрочем, там нет никакой бесконечности. Там вообще ничего нет, на так называемом «том свете». Ни света, ни тьмы. Ничего. Во всяком случае, для меня смерть оказалась больше (или меньше?), чем пустотой. Ничем. Абсолютным нулем. Полной противоположностью жизни. И посему расхожая фраза «он унес тайну с собой в могилу» в моем случае совершенно бессмысленна. Ибо некому и некуда было ее, эту тайну, уносить. Я просто-напросто исчез. А вместе со мной исчезла и тайна.

В 1945-м жизнь моя неслась под откос со скоростью бронепоезда. То есть не очень быстро и как-то неуклюже. Но неотвратимо. Жизнь сошла с рельсов смысла под аккомпанемент рвущихся нервов, хотя внешне я оставался прежним, что называется – держал лицо. Я продолжал жить как бы по инерции. Как тот бронепоезд, который остается могучим и степенным, даже когда валится под откос.

К весне 45-го я дослужился до полковника медицинской службы. Это официально. А на самом деле я числился в Наркомате у Лаврентия Палыча на капитанской должности. Война близилась к неизбежному, как смерть, концу, и с каждым днем, с каждым часом я чувствовал себя все более и более скверно, все менее и менее значимым. От меня уже ничего не зависело. Лично от меня. Советский Союз победит Гитлера, даже если умрет Сталин, или погибнет Жуков, или союзники откажутся от участия в разгроме Германии. Роль личности в Истории сведена на нет. Отсюда и моя депрессия, боль, отчаяние. И страшные сны, мои ночные кошмары...