«Цирк уехал, а клоуны остались»

399

Описание

Цезарь Кондратьевич Недосекин, семидесятитрехлетний пенсионер, ведет не самый обычный образ жизни…



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Цирк уехал, а клоуны остались (fb2) - Цирк уехал, а клоуны остались 54K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Дмитриевич Мельников

Геннадий Мельников Цирк уехал, а клоуны остались

Приемный пункт не работает. Нет тары.

Администрация.

Цезарь Кондратьевич Недосекин — семидесятитрехлетний, невысокого роста, полный мужчина — поднялся, как обычно, в пять часов утра и начал собираться на работу. Вставив зубные протезы, отмокавшие всю ночь в поллитровой банке на подоконнике, он сразу помолодел и, если бы только не разгибающиеся до конца в локтях руки, отставленные назад, как у пловца на стартовой тумбочке, то ему можно было бы дать не более шестидесяти лет.

Ежедневный заработок Цезаря Кондратьевича зависел не только от таких, казалось бы, мелочей, как день недели, на который пришлась выдача аванса в тресте «Югсантехмонтаж», или от недомогания соседа по участку, такого же «изыскателя», как и он, но и от таких глобальных факторов как времена года, дождливый день, указ правительства «О борьбе с пьянством, алкоголизмом и самогоноварением».

Вот и сегодня, перекинув через плечо ремень спортивной сумки, Цезарь Кондратьевич вышел из третьего подъезда девятиэтажки на скудный ландшафт двора навстречу расширяющемуся рассвету. Троллейбусы еще не ходили, да он и не пользовался ими: до его участка всего одна остановка.

Зеленая зона между проезжей частью Второй продольной магистрали и Северным городком шириною около пятидесяти метров протянулась от одиннадцатой больницы до проспекта Металлургов. Наличие специализированного магазина плюс недостаточная освещенность в ночное время превратили этот участок в своего рода зеленый ресторан для «аликов» и Эльдорадо для «изыскателей». Но ненадолго…

Указ, о котором почти все газеты ошибочно (по мнению Цезаря Кондратьевича) писали, что он вызвал всенародное одобрение («алики» и «изыскатели» не одобрили ведь, а это не такая уж и малая часть населения не только РСФСР, но и всего Союза), ураганом пронесся по зеленому массиву, произведя опустошительные разрушения. Некогда оживленное место стало мертвее Мертвого моря. А когда на аллее стали безбоязненно появляться женщины и дети, соседка Цезаря Кондратьевича забросила свой участок и подалась в проводники Министерства путей сообщения. В распоряжении Недосекина оказалась почти вся территория. Да что толку? Теперь за день он собирает урожай в десять раз меньше, чем было раньше.

Так и сегодня. Обойдя свой участок по замысловатой замкнутой, несамопересекающейся кривой кратчайшей длины, Цезарь Кондратьевич между делом, сам того не подозревая, решил практически дотоле не поддающуюся математикам проблему коммивояжера и парочку задач из теории плоских графов. А награда за это? Всего лишь две бутылки из-под «бормотухи», оставленные в разных концах парка, вероятно, одичавшими «аликами».

Итого — сорок копеек. (Низкий поклон тому начальнику, который своим мудрым решением повысил стоимость пустых советских бутылок до двадцати копеек, спасибо его жене или теще, если они работают в центральном приемном пункте стеклопосуды).

А что можно купить на сорок копеек из продуктов питания? Не так уж и мало: булку хлеба за шестнадцать копеек и литр молока, или пачку закусочных пельменей, или килограмм картошки и двести грамм жира, возможны варианты с сахаром, растительным маслом, вермишелью, но для этого нужно накопить деньги за несколько дней. Особенно помогают экономике ливерная колбаса, соленая килька, летом овощи. Так что прожить на сорок копеек в день вполне реально, а если сравнить его материальный потенциал с потенциалом дикаря самого захудалого племени в бассейне Амазонки, где и понятия не имеют об этих самых копейках, то вообще…

Возвращался домой Цезарь Кондратьевич уже засветло. Искрили дугами трамваи, шелестели шинами по мокрому асфальту автомобили, тоскливо гасли звезды.

С двумя бутылками Цезарь Кондратьевич в приемный пункт не идет — это не эстетично: так поступают только совсем опустившиеся «алики», у которых «горят трубы» и не хватает этих самых сорока копеек на кружку пива. Он идет сдавать бутылки, когда их накопится не менее десяти, и идет сдавать в будний день, когда в очереди в основном пенсионеры.

Дома Цезарь Кондратьевич поставил найденные бутылки за газовую плиту. Там уже стояло четыре. Еще заход-два и… Нет, вероятно, придется нести их завтра, если даже не будет десять: до пенсии еще девять дней, а у него тридцать копеек и четвертинка серого хлеба.

Да, кстати… Цезарь Кондратьевич задумался. Он каждый день в это время задумывался над одним и тем же… Что-то непонятное с ним происходит, вернее — не с ним, а с его пенсией. Со ста тридцатью двумя рублями. Куда она девается?

Не проедает же? На еду он собирает бутылки… Зачем?

А пенсия? Куда расходятся эти сто тридцать два рубля? Почему ему постоянно не хватает денег? Квартирная плата? — ерунда: шесть восемьдесят. Свет нагорает на полтора. Ну и по мелочам — мыло, спички, электрические лампочки… Да, лампочки!

Цезарь Кондратьевич прошел в угол комнаты, где за сервантом стояла картонная коробка из-под телевизора, открыл ее… Почти на треть она была заполнена электрическими лампочками. И хотя он видел их не впервые, выражение недоумения появилось на его лице, как появлялось ежедневно, когда он подымал крышку. Зачем ему столько?.. «Нет, — подумал он, как вчера, позавчера и год назад, — нужно проконсультироваться у психиатра. Что-то со мною творится неладное».

Ровно в одиннадцать часов Цезарь Кондратьевич сел в кресло, сделал глубокий вздох, закрыл глаза и… умер, как он делал ежедневно на протяжении вот уже почти трех лет. Тридцать семь минут находился Цезарь Кондратьевич в состоянии клинической смерти, и все это время радиосвязь между спутниками и станциями слежения происходила на фоне незначительных, но все-таки заметных помех.

В одиннадцать тридцать семь тело Цезаря Кондратьевича стало биться в конвульсиях, будто все его конечности начали дергать за привязанные невидимые нити. Не переставая корчиться, словно исполняя дикий танец, тело поднялось из кресла и ломающейся походкой поплелось на кухню. Там оно взяло пластмассовое ведро для мусора и возвратилось в комнату к коробке с электрическими лампочками. Руки дергающейся марионетки, неожиданно приобретя плавность, осторожно вытащили из ящика и положили в ведро двенадцать лампочек по сто ватт. С ведром тело подошло к креслу, село в него, наклонилось… Раздались хлопки лопающихся баллонов, хруст стекла.

Придя в себя, Цезарь Кондратьевич долго сидел над ведром, рассматривая крошево на дне его. «Что со мною? — с тревогой спрашивал он себя, теряясь в догадках. — Ясно, что схожу с ума. Нет, идти к врачу нужно не откладывая».

Приняв это решение. Цезарь Кондратьевич отнес мусорное ведро на кухню и успокоился до следующего дня.

Назавтра Цезарь Кондратьевич добыл пять бутылок и присовокупив к ним те шесть, что были за газовой плитой, отнес их в приемный пункт. На полученные два рубля — одну бутылку забраковали — он купил неизменную булку хлеба, пачку маргарина и… три электрические лампочки.

За два дня до пенсии в коробке из-под телевизора лежало всего лишь четыре лампочки, а в хлебнице черствый кусок хлеба. В одиннадцать часов Цезарь Кондратьевич, как обычно, умер, и приборы вновь, как обычно, фиксировали непонятные радиопомехи. Затем конвульсии, уже привычная операция с пластмассовым ведерком, но на этот раз произошел сбой в четко налаженной процедуре: в ведре лежало четыре лампочки, а требовалось двенадцать.

Три лампочки Цезарь Кондратьевич выкрутил в комнате, на кухне и в ванной. Итого семь. Раздавив их в ведре, ожил, походка его сделалась менее дерганой, но все еще напоминала походку сильно выпившего человека.

Одевшись, как обычно он одевался для улицы, Цезарь Кондратьевич вышел на лестничную площадку. Лампочка над электрощитом, горевшая круглые сутки, находилась под самым потолком. Цезарь Кондратьевич возвратился в квартиру, и, порывшись в захламленном встроенном шкафу, достал оттуда неизвестно каким образом попавшую к нему рейсшину. Снова вышел на площадку. Постояв несколько секунд неподвижно, прислушиваясь, не шаркает ли кто подошвами по лестнице и не слышно ли голосов за дверьми соседей, размахнулся и стукнул рейсшиной по лампочке. Посыпались осколки, погас свет. Для верности он еще раз ударил по цоколю, а затем, присев, начал втирать ладонью стекло в бетон площадки.

Звякнула цепочка за одной из дверей, Цезарь Кондратьевич, опираясь о перила, торопливо, цепляясь каблуками о ступени, поспешил вниз.

Девятую лампочку Цезарь Кондратьевич разбил во втором подъезде. На десятой его задержали. Сбежались жильцы, позвонили в милицию, которая приехала, на удивление, почти сразу.

Оперативники отвезли (теперь уже гражданина) Недосекина в ближайший районный пункт правопорядка и сдали дежурному лейтенанту, который без лишней волокиты приступил к оформлению протокола.

— Фамилия, имя, отчество, год рождения (пенсионер?), адрес…

Цезарь Кондратьевич отвечал на вопросы, а сам, бледнея, заваливался на спинку стула.

— Вам плохо? — засуетился лейтенант и звякнул графином о стакан. Выпейте воды!

— Не нужно, — прошептал Цезарь Кондратьевич. — Разрешите вот только…

Задержанный протянул руку к настольной лампе, — лейтенант даже не успел среагировать на это движение, — хрустнул баллон электролампочки, осколки посыпались на полированный стол и бумаги.

— Прекратите хулиганить! — крикнул лейтенант. — Карпов!

Это он позвал кого-то из соседнего кабинета. Вошел рослый сержант.

— Ты посмотри, что этот папаша вытворяет! — указал он на Цезаря Кондратьевича.

— Извините, — тихо сказал тот. — Иначе я не мог… Поверьте… Сейчас мне лучше.

Лейтенант и сержант в недоумении переглянулись.

— А теперь можно и выпить, — ожил задержанный и взял стакан с водою, но не сразу поднес его ко рту, а зажал между ладонями, будто грея озябшие руки о стакан с чаем.

И здесь произошло совсем уж непонятное: из стакана неожиданно потянулась вверх резвая струйка пара и раздалось характерное бульканье кипящей жидкости. Цезарь Кондратьевич взял стакан двумя пальцами и приподнял его на уровень глаз, чтобы присутствующим было видно, что вода кипит без обмана.

— Мне противопоказано пить холодную воду, — сказал он и медленно выпил кипяток. Чтобы не испортить полировку стола, Цезарь Кондратьевич пустой стакан поставил на подоконник.

— Клоун, — вытаращив глаза с тихой радостью произнес сержант и, дотронувшись до стакана, отдернул руку. — И правда, горячий!

— Это не фокус, молодые люди, — сказал Цезарь Кондратьевич. — Это слишком даже серьезно. И дальнейший разговор, вернее — монолог, мне удобнее будет записать на пленку, или бумагу (как вам будет угодно).

Лейтенант предпочел бумагу, так как магнитофона в районном пункте правопорядка не было, да и смешно, чтобы он там был. Он протянул задержанному листок бумаги и шариковую ручку, которую тот не взял. Цезарь Кондратьевич сделал несколько маховых движений ладонью по листу бумаги, будто стряхивая с него невидимые пылинки, и поднял лицо на лейтенанта.

— Еще, пожалуйста, один листик…

— А вы… — начал было лейтенант и осекся: лист на столе перед Цезарем Кондратьевичем был полностью заполнен ровными строчками типографского шрифта.

У старшины, смотревшего через плечо лейтенанта, отвисла челюсть.

— Вот это да! Цирк да и только…

Лейтенант вытащил из ящика стола несколько листов бумаги и протянул их Цезарю Кондратьевичу.

— Нет, спасибо, мне хватит и одного, — поблагодарил он лейтенанта и через две-три секунды он также был заполнен, как и первый, но только на три четверти.

— А этот для меня, пожалуйста, — умоляюще попросил сержант, подавая третий лист.

— Сколько угодно, — весело сказал Цезарь Кондратьевич и выполнил его просьбу.

— Не будем отвлекаться, — строго заметил лейтенант и, взяв все три листа, стал читать:

«Цезарь Кондратьевич Недосекин скончался девятьсот восемьдесят два дня назад на семьдесят первом году жизни, и я занял освободившееся тело, успев списать его интеллект до наступления второго порога клинической смерти.

Кто я? — мне неизвестно. Очевидно, в моей осведомленности не было необходимости. Скорее всего — я автомат, робот, предназначенный для выполнения четко поставленной задачи: сбор информации, характер которой мне так же не определен. Я не знаю сколько лет, может даже тысячелетий, назад меня оставили на Земле: по совершении очередного перехода в новое тело, я забываю о предыдущем.

Так и сейчас, используя запись интеллекта Цезаря Кондратьевича, я обязан командовать его телом таким образом, чтобы никто не заподозрил что-то неладное в его поведении, не догадался, что он мертвец. Вот поэтому я и предпочитаю тела одиноких людей, поэтому и обхожу стороною, стараюсь, по крайней мере, собак, которые каким-то чувством угадывают, что я не человек.

Для поддержания жизнедеятельности оболочки я должен был обеспечивать ее едой, теплом, сном… и так далее. Моя же субстанция — это пакеты волн, невидимые и неосязаемые, как ваши радиоволны, которые можно принять за грубую мою модель.

Для передачи информации я ежедневно перестраиваю организм Цезаря Кондратьевича в своего рода разрядник-излучатель, а для этого мне необходим определенный количественный и качественный набор химических элементов. Почти все они оказались в теле Цезаря Кондратьевича, недостающие я пополнил, изменив рацион питания. Все было отлажено, работало четко. Но произошел сбой, скорее всего — разладилось что-то в моей схеме, и мне потребовался вольфрам, вернее, его изотоп 180. В земной коре его по сравнению с другими элементами ничтожное количество. Поступать в тело Цезаря Кондратьевича ему практически было неоткуда. Моя миссия была на грани провала, когда я обнаружил (как? — не буду отвлекаться, а если элементарно, то всякое зверье находит себе для лечения нужные травы и коренья), что вольфрам — это нить накаливания в электрической лампочке. Вопрос отпал, ноя я сразу же столкнулся с другого рода трудностью: пенсия Цезаря Кондратьевича в сто тридцать два рубля хотя и несколько превышала средний уровень, но не соответствовала его громкому имени. При его жизни ее вполне хватало, а после смерти у Цезаря Кондратьевича появилась такая большая статья расхода, как электрические лампочки, на приобретение которых уходило около ста тринадцати рублей. После уплаты за квартиру и коммунальные услуги у него на пропитание ничего не оставалось. Выход я нашел в записи сознания Цезаря Кондратьевича — сбор бутылок.

Я не знаю, был ли заложен в меня запрет на вступление в контакт с людьми, а теперь он снят, или это возникло в связи с необходимостью обеспечения продолжения моей программы, но решение открыться возникло во мне, как команда, минут пятнадцать, и я это сделал…»

Лейтенант закончил читать второй листок и посмотрел на Цезаря Кондратьевича. Тот снова начал бледнеть.

— Это прекратится после двенадцатой порции — вяло пошутил странный задержанный.

Лейтенант неожиданно для самого себя выдвинул нижний ящик письменного стола, зашуршал газетами и вытащил упаковку с электролампочкой.

— Благодарю, — сказал Цезарь Кондратьевич, вынимая лампочку из упаковки. — Чтобы не сорить, я могу и так…

Он поднес лампочку ко рту и откусил, именно откусил, как грушу, половину баллона.

И здесь что-то вспомнил сержант, которые через плечо лейтенанта тоже ознакомился с исповедью гражданина Недосекина.

— Я читал как-то книжку… не помню название. Там тоже кого-то оставили на Земле, вроде вас, с каким-то неизвестным заданием… И его в конце пришлось пристрелить, когда он включался на выполнение этого самого задания. И правильно сделали: мало ли что было заложено в его башку… Да, вспомнил! — «Муха в муравейнике» называется.

— Не муха, а таракан, — поправил более эрудированный лейтенант. — Но здесь совсем другое депо…

Он машинально глянул на третий, последний листок, и сразу отложил его в сторону: для сержанта Цезарь Кондратьевич отпечатал страницу орфографического словаря на букву К (карп, карповый, карпология, карраген…).

— Я обязан позвонить начальству, — сказал лейтенант.

— Пожалуйста, пожалуйста! — заулыбался Цезарь Кондратьевич и пошутил: — Надеюсь, мне зачтется чистосердечное признание?

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Комментарии к книге «Цирк уехал, а клоуны остались», Геннадий Дмитриевич Мельников

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства