Ночь и зима: но в сгнивших гнездах и пустых норах она замечает следы развития, намеки на весну. Это время Le Pendu, Повешенного, привязанного за ногу вниз головой на дереве. Это время неопределенности, сомнений, затаенного дыхания. Пора отказаться от ожиданий, но не от надежд; предугадать поворот колеса Фортуны. Такова наша жизнь, и мы должны жить ею. Перебирать варианты.
Над горизонтом неподвижная гряда облаков, словно кто-то пролил в небе чернила. Сумерки сгущаются.
Что толку спрашивать меня, когда я решила стать той, кем стала, ведь у меня никогда не было выбора. Ничего другого я не знаю, никем другим никогда не была.
Становится все темнее. Краски покидают мир. Остаются лишь формы: верхушки деревьев в ряд, точно зубчатая спина дракона. Небо наливается темно-синим. Оранжевый свет уличных фонарей приобретает оттенок вишневой помадки; на пастбище опоры электропередач задирают свои юбки в железном гавоте.
ДваКолетт сунула нос в гримерку.
— Все нормально? — поинтересовалась она. — Народу тьма.
Элисон сидела, подавшись к зеркалу, собираясь красить губы.
— Раздобудь мне чашечку кофе, лады?
— Или джин-тоника?
— Да, будь так добра.
На Элисон наряд медиума; повседневную одежду она бросила на спинку кресла. Колетт подобрала ее; помимо прочего она выполняла обязанности камеристки. Она сунула руку в черную креповую юбку Эл. Здоровенная, точно траурный стяг, погребальный покров. Выворачивая юбку на лицевую сторону, Колетт ощутила легкий приступ отвращения, словно во швах могли остаться частицы плоти.
Элисон была из тех женщин, что словно заполняют собой комнату, даже когда их в ней уже нет. Бабища невероятных размеров, с пухлыми сливочными плечами, округлыми икрами, бедрами, стекающими по краям кресла; она была мягкой, как женщина эдвардианской эпохи,
Комментарии к книге «Чернее черного», Хилари Мантел
Всего 0 комментариев