«Туман над тропами»

3946

Описание

Каждый создает вокруг себя свой собственный мир. В нем человек отражает самого себя, устанавливает принципы добра и зла, ориентиры и календари. Для многих свой мир весьма компактен (любимое кресло и столик возле него), а иногда — расширяется, включая в себя заметно большее пространство, других людей и даже города и страны. Особенно много неожиданностей случается, когда на дворе стоит «эпоха перемен». А уж если это не просто перемены, а один из великих переломов истории, когда личность начинает осознавать себя, выделяя из рода… Но героине мало интереса в том, как назовут ее время потомки, она просто строит мир для себя. Как умеет… Лицензия: Creative Commons BY-ND.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Пролог.

Поселок. 5 день 10 луны 10901 круга от начала мира.

[1]Вождь племени Белого Броненосца наблюдал за предпраздничной суетой. Ребятишки таскали хворост для вечерних костров. Женщины готовили еду для пира. Охотники строили временный "мужской дом". Только подростки, которые должны были стать совершеннолетними в этот раз, пытались делать вид, что сидят спокойно и с достоинством. Получалось не очень. Да еще шаман племени задумчиво прохаживался около поселка.

В предстоящем обряде для шамана не было мелочей. А потому Мутный Ручей старался предусмотреть все нюансы обряда. Ибо только личное внимание старшего духа-покровителя могло дать возможность правильно назвать тотемы вступающих в совершеннолетие подростков. Серьезная же ошибка в тотемном имени… О таком не хотелось даже думать. Казалось бы, все готово, традиции соблюдены до последней мелочи, но тревога не покидала старого шамана. Что-то не так, неправильно… И вождь нервничал, не понимая, почему.

День уже полностью вступил в свои права, и солнце стало заметно припекать, когда перед входом в поселок вождь увидел Мягкую Лапку, шаманку Туманной Анаконды. Она уже давно жила в половине дня пути от поселка вверх по склону горы. Там, в укрытой от посторонних глаз лощине, били из земли горячие источники. Иногда между камней с шипением вырывались струи пара. Эта лощина — одно из мест, принадлежащих Туманной Анаконде — хозяйке горячих вод и туманов, покровительнице домашнего очага и вареной пищи. Ее относили к старейшим духам, которые редко вмешивались в дела людей или оказывали племенам покровительство. Однако они могли селиться там, где считали нужным.

Соседство шаманки восприняли с радостью. В случае неприятностей с Туманной было к кому обратиться. Тем более, Мягкая Лапка оказалась спокойного нрава и очень хорошей травницей, что быстро оценили в племени. Жительницы поселка частенько отправляли к ней детей за настойками и мазями. Пару лет назад она взяла в ученицы Крадущуюся — младшую дочь вождя. Правда, в поселке поговаривали, мол, девчонка просто сбежала подальше от постоянных нотаций своей бабки. В это легко верилось: большая часть женщин племени смотрела на Крадущуюся с сочувствием.

Пакостный характер Свистящей Селедки с возрастом все более ухудшался и в последние годы ее за глаза, а иногда и в глаза стали называть по тотемному имени. Селедка и Селедка, и никак иначе. Лишь охотники еще пытались соблюдать вежливость, называя Свистящей. Наверное, не столько из уважения, сколько чтобы не нарываться на очередной истошный вопль: "Я под тебя, молокосос, не ложилась, чтобы ты меня Селедкой звал. Для тебя я — Свистящая". Внучку она воспитывала особенно старательно. Старушку приводило в бешенство, что Крадущаяся обществу девочек предпочитает мальчишескую компанию. Неразлучная троица в составе Крадущейся, ее старшего брата — Рожденного Утром и сына шамана — Толстого Сучка, была вдохновительницей и участницей большинства шалостей молодежи племени. Когда дочка начала увиваться вокруг шаманки, ее отец — Рассерженный Броненосец встревожился, заподозрив подготовку очередной пакости, однако Мягкая Лапка на удивление быстро нашла общий язык с девочкой. Уже через полгода за настойкой, предотвращающей зачатие, женщины поселка стали потихоньку ходить к Крадущейся, не утруждая себя подъемом на гору к шаманке. А после того, как девочке удалось спасти укушенного змеей охотника, Рассерженный Броненосец перестал беспокоиться о будущем дочери.

Мягкая Лапка посмотрела на толпу.

— Приветствую тебя, Рассерженный, и тебя, Мутный. Туманная сегодня с ночи плюет паром и сильно ругается. Предупреждает о беде. Я не смогла понять, о какой. Не вы ли прогневили ее?

Мутный Ручей покачал головой.

— Я тоже чувствую тревогу, но Белый Броненосец молчит. Мне пока не ведома грядущая опасность.

— Зато я знаю. Я все-все видела… Распустили молодежь, так теперь не жалуйтесь!..

Селедка выскочила вперёд, размахивая палкой, подобранной где-то по дороге.

— Вот эти трое опять все затеяли, да еще и мелкоту подбивают, портят. Ишь что удумали — покровителя нашего оскорблять!.. Она размахивала руками и тыкала палкой в сторону священной скалы. Возвышающийся рядом с поселком утес белого известняка напоминал очертаниями броненосца, припавшего к земле. И Селедка показывала куда-то в область его загривка:

— Они там гнездо из веток свили, чтобы сверху за обрядом наблюдать. У-у-у, глаза бесстыжие. Это ж додуматься надо, на покровителя нашего усесться. Я все видела, как они ветки таскали, да меж собой договаривались, когда кто подглядывать будет. И маленьких-то, маленьких тоже всех впутали, — Селедка ухватила за волосы пацаненка лет восьми и вытащила в круг в качестве образца этих самых "маленьких". Парнишка вертелся и пытался ускользнуть в толпу.

— Придется их наказать. Как думаешь, Мутный?

— Надо на время обряда отослать их из поселка. Мало ли как покровитель отреагирует?.. Всех, кто участвовал.

— А все, все участвовали! — Селедка никак не могла успокоиться. — Кто ветки ломал, кто таскал, а кто просто смотрел. Вся молодежь испорченная. В мое время им бы давно уже отцы семь шкур спустили, и были б все послушные да почтительные! А теперь и отцы хороши! Нет бы старую мудрую женщину послушать! Ведь говорила же я! Сколько раз говорила!

Мутный Ручей поморщился:

— Ну ты, положим, тоже смотрела. Выходит, участвовала?

— Так я-то — только чтобы рассказать!

— Чтобы рассказать? А почему не остановить?

— Так я же… о чем бы тогда рас… — тут она поняла, что сболтнула не то, и быстро поправилась: — А я испугалась, испугалась! Они такие вымахали, и я бы их останавливать полезла? Зато сейчас всем говорю.

— Ясно с тобой все. Замолчи.

Рассерженный Броненосец вышел вперед. Его разговор с матушкой тоже утомил. И по молодости-то она была не подарок, сколько он помнил, а уж к старости…

— Я не буду разбираться, кто участвовал, а кто нет. Все эти обезьяньи дети, старше восьми кругов, включая вас, — его взгляд уперся в неразлучную троицу, — сейчас собираются и идут к источникам Туманной Анаконды. Рожденный Утром, ты — старший. Принесете ей дары и благодарность за предупреждение.

Лицо Рожденного Утром приобрело такое выражение, будто он сжевал слишком много семян папайи Их горьковато-жгучий вкус уважали охотники и воины, но ненавидели женщины и дети.

— Да уж, благодарность… Такую затею сорвала.

Сказал тихо, но отец услышал.

— Поблагодарить! И надолго там не застревайте. Быть добрыми гостями и освободить от себя хозяйку не позднее заката. Сомневаюсь, что Туманной будет приятно на вас смотреть. Заночуете на спуске — прихватите гамаки. Все! Я сказал.

Сочтя свою задачу выполненной, Рассерженный Броненосец отправил двоих воинов в сторону священной скалы, убирать "гнездо". Мутный Ручей побрел следом. Когда толпа немного разошлась, Мягкая Лапка отвела в сторону Крадущуюся.

— Слушай меня, девочка. Вы, конечно, начудили, но вряд ли ваши глупые детские шалости могли обеспокоить Туманную. Мне по-прежнему тревожно. Я останусь в поселке. Может, смогу сообразить, о чем покровительница предупреждала. Как провести принесение даров, ты знаешь. Справишься. Только помни, Туманная очень сердита. К дарственному камню подходите осторожно — ошпарить может. Да… и еще, девочка, будь внимательней к знакам. Вдруг тебе удастся понять, о чем она предупреждает. Ты нравишься Туманной, я давно заметила. Ну все, идите.

Пока Крадущаяся пыталась осмыслить сказанное наставницей, отряд "добровольных дарителей" уже собрался и увязывал приношения для Туманной внутрь скатанных рулонами гамаков. Малыши капризничали и дулись, так что Крадущейся пришлось собираться практически бегом. В качестве дара она взяла глиняную фигурку марги.

Лес. 5 день 10 луны 10901 круга от н.м.

У входа в поселок собралась разновозрастная компания от восьми до тринадцати кругов, человек в двадцать. Только Рожденному Утром скоро исполнялось четырнадцать, но к обряду этого года он все-таки опоздал родиться. Отправляться с "толпой мелкоты" было особенно обидно. На сестру, которая, собственно, и придумала затею с гнездом, он посматривал весьма сурово. Когда все собрались, Толстый Сучок подошел к другу.

— Ну что, Старший, все готовы — можно идти.

В ответ ему были два изумленных взгляда.

— Сучок, c каких это пор я стал зваться Старшим?

Рожденный Утром непонимающе хлопал глазами, а Крадущаяся о чем-то глубоко задумалась. Сучок кивнул головой, состроил ехидную рожицу Крадущейся и, подойдя ближе, ответил шепотом:

— Во-первых, вождь сказал: "Ты старший". Во-вторых, ты действительно старший из всех нас. Ну и в-третьих, через год у тебя совершеннолетие. И то, как тебя зовут сейчас, станет частью имени. Ты хочешь на всю жизнь остаться "Рожденным Утром"?

Крадущаяся подошла к ребятам, даже не притворяясь, что ничего не слышала, внимательно посмотрела на них и кивнула брату. Сучок отвернулся, рассматривая морской берег в просветах деревьев за поселком. И заговорил, будто бы ни к кому не обращаясь.

— Ты хороший охотник, Старший. Уже сейчас из лучших. И когда-нибудь мог бы стать хорошим вождем для племени. Но сам подумай, выберет ли племя вождем того, кого зовут "Рожденный Утром", как маленького ребенка, о котором еще нечего сказать? Так что эти два дня я буду звать тебя Старшим. И Крадущаяся тоже будет. А за нами и остальные. А потом… потом поглядим, может, и закрепится. Да хватит разговоров, пойдем уже. Командуй, Старший.

Сучок нередко удивлял друзей необычными речами, в поселке считали, что регулярное общение его отца с духами не прошло для парня даром. Вот и на сей раз онипостарались не заметить странности.

Цепочка подростков неспешно выползала на тропу, ведущую вверх по склону. Шли медленно, несмотря на то, что даже самые младшие были в лесу далеко не в первый раз. Предстоящая ночевка сильно увеличила груз скаток за спиной. И хотя каменные топоры взяли с собой только старшие из ребят, остальным тоже поклажи хватило. Легкие копья сочли нужным нести все мальчики. Возможно, так они казались себе взрослее. А ножами не пренебрегли и девочки, которые вдобавок запаслись полосками вяленой рыбы на день. Хотя мальчики и хвастались, что обязательно добудут по пути достойный ужин, веры им было немного. Луки имелись только у Толстого Сучка и Старшего, да и то лишь потому, что они меньше чем полгода назад выпросили их у вождя. Один хитростью, другой — за компанию.

Тропа вилась по густому лесу, обходя выступы скал, забираясь все круче и круче в гору. Поднимались не быстро, но младшие скоро стали отставать. Сучок, шедший последним, передал идущим впереди просьбу сделать привал. Заодно решил потренировать ребят на новое имя друга. По цепочке прокатилась фраза — "Сучок — Старшему: нужен привал". В ответ пришло: "Старший — Сучку: ищем место."

Место нашлось у источника Ворчливого Сырка. Вода в бочажке чуть пузырилась и щипала язык. Чувствовалась близость территории Туманной Анаконды. После короткого отдыха двинулись дальше, идти оставалось не более одного перехода.

Ребята уже подошли к лощине с источниками, когда сзади раздался оглушительный грохот и вой, нарастающий с каждой секундой, будто нагоняющий их. Они замерли кто где был, но сначала ничего не произошло. А потом земля под ногами вздрогнула, как вздохнула, и они повалились друг на друга. Вверху по склону задрожали деревья и сквозь лес отовсюду посыпались камни. Кувырком с горы свалился молодой удав. Свиваясь в кольца, он не обращал никакого внимания на людей. Через несколько вдохов, показавшихся им вечностью, дрожь земли затихла. Остался только далекий вой. Ребята повернули головы на звук. Высокая, уходящая в небо гора, расположенная примерно в неделе пути от поселка, выглядела непривычно, неправильно. Над вершиной поднимался черный столб дыма, расплываясь шляпкой гигантского гриба, подсвеченной снизу багровым колеблющимся светом.

Они сидели на земле и молча наблюдали разворачивающуюся перед ними картину.

Сучок стал спешно пробираться к голове колонны, замечая по ходу, все ли целы и невредимы. Дойдя до Старшего, он плюхнулся рядом с Крадущейся. Помолчал, посмотрел на дымный гриб, который уже перестал реветь, но все больше вытягивался в небо. Затем, повернувшись к девушке, хрипло прошептал:

— Огненный Змей?

— Наставница говорила, что это его гора, — ответила она, зачарованно следя за поворачивающимся высоко в небе дымным столбом.

— Никто не помнит, когда он в последний раз выходил на поверхность…

— Что мы знаем о старейших духах?

— А вот Туманная наверняка знала, сестра ему как-никак… Может, о том и предупреждала?

Их разговор прервал какой-то новый звук. Гул и шелест, как будто по гальке тащат тушу огромного крокодила, который при этом еще бьет хвостом. Этот треск и скрежет раздавался вовсе не у горы Огненного Змея, а где-то совсем рядом, на землях племени. Звук усилился, изменяясь, стал похож на тяжеленного зверя, проламывающегося, валя деревья, сквозь заросли мимо их пути, а потом стих.

В лощине Туманной Анаконды сердитым ревом откликнулись вырывающиеся между камней столбы раскаленного тумана водяных змей.

Крадущаяся зябко передернула плечами.

— Туманная сердится. Нам пора идти.

Лощина была полна пара. Крадущаяся никогда не видела это место в таком густом тумане. Давно привычную тропу местами размыли струи кипятка и приходилось петлять между горячими источниками и лужами бурлящей грязи. Становилось тяжело дышать. Близкое присутствие Хозяйки Горячих Вод ощущалось всеми, заставляя торопиться.

Перевести дух удалось лишь рядом с хижиной Мягкой Лапки, расположенной почти в центре лощины на небольшом холмике, поросшем деревьями. Парни и девушки собрались рядом с хижиной, нервно оглядываясь по сторонам. Казалось, они стоят на пучке зелени, брошенном в кипящий котел. Крадущаяся смотрела вниз, на "Логово" — небольшое озеро с чистой водой. Озеро как озеро, да только рыба в нем не водилась, и руку в воду было не опустить: горячо. Раз в пару десятков вдохов из-под воды вырывался столб раскаленного пара: Туманная дышала. Высовывающиеся из воды каменные валуны позволяли добраться до дарственного места — широкой плиты, лежащей в нескольких шагах от берега.

Крадущаяся оглядела своих спутников. Все держались более или менее спокойно, видимо за день уже устали, а может, верили в благосклонность к ней хозяйки этого места. Только маленькая девочка, получившая прозвище "Чья-то", была очень бледна и даже не пыталась унять нервную дрожь. Крадущаяся мимоходом удивилась, зачем девочку отправили с ними: ей еще не сравнялось восьми кругов. Но думать об этом сейчас было бессмысленно, и дочь вождя обратилась к остальным:

— Слушайте внимательно. Приготовьте свои дары, встаньте друг за другом у берега, перед этими камнями, и ждите моего слова. Как только я разрешу, первый быстро прыгает по камням до плиты, оставляет дар и возвращается. Потом, когда я скажу, идет следующий. Поняли?

Слушатели закивали.

— Тогда идем к Логову. Старший будет первым.

Крадущаяся смотрела на столб пара и считала вдохи, примериваясь к дыханию Туманной Анаконды.

— Старший, давай!

Старший, быстро прыгая по камням, добрался до плиты, оставил несколько самодельных наконечников для стрел и вернулся обратно. До выдоха Туманной Крадущаяся успела вздохнуть еще четыре раза. Она решила, что с теми, кто постарше, проблем быть не должно, а вот малышей придется выпускать раньше, еще во время предыдущего выдоха Туманной.

— Cучок пошел!

Приношение даров шло успешно и уже приближалось к концу. У воды стояла лишь дочь вождя, решившая идти последней, да в сторонке переминалась с ноги на ногу Чья-то, трясущиеся ручонки девочки были пусты.

— Чья-то, у тебя что?

— Ну… потеряла.

Крадущаяся сняла цветную веревочку, которой завязывала в хвост волосы, и подала девочке.

— Бери и приготовься.

Девчушка кивнула и послушно выполнила приказание.

— Давай!

Чья-то шустро проскакала по камням до дарственной плиты и… устремилась дальше.

— Что?!

— Куда?!

Следом за девочкой с воплем кинулся Старший. Камни за плитой были мелкие и стояли реже, так что далеко Чья-то забраться не успела. Старший подхватил ее подмышки и поволок к берегу. Однако время закончилось. Они прошли половину пути, когда в небо ударил столб пара. Но Туманная смилостивилась над обиженными разумом и на подростков попало лишь несколько брызг озерной воды.

Усадив плачущую девочку на берегу, Старший жадно глотал воздух.

— Ты зачем туда полезла?! — проорал он, и на мгновение Крадущейся показалось даже, что он собирается ударить девочку, но он забросил руку за спину и потер обожженное плечо.

Одноухий Тапир сказал, я ни на что не годна… что мои дары тоже никому не нужны… сказал… меня можно только на суп пустить, да и то отрава получится… Вот я и решила… отравить.

Крадущаяся покачала головой. Все знали, что Чью-то привели в племя вместе с матерью в последнем набеге и охотник, назвавший ее мать женой, не особо радовался "довеску". Но такого Крадущаяся не ожидала. А Старший просто подскочил на месте.

— Что? А ты сама чем думала, заправка для супа? Решила, Туманная тобой ужинать захочет?

— У-у-у-гуууу-у-у… — и девчушка заревела в голос.

Ребята смотрели на них выпученными глазами, а затем начали хохотать. Резко, нервно, наружу выходило все напряжение этого дня. Один из мальчиков стал кататься по земле:

— Ой, не могу… Ой "Заправка Для Супа"… Ой, придумал!..

Крадущаяся подошла и отвесила Старшему подзатыльник.

— За что?

— За имя! Думать надо, прежде чем языком трепать!

Старший почесал в затылке, поморщился, виновато посмотрел на плачущую девочку, потом на Крадущуюся.

— Ты можешь исправить?

— Попробую.

Дочь вождя, достав каменный нож, стала отрезать девочке косу. Чья-то, подавившись слезами, замолкла от неожиданности и, хлопая глазами, уставилась на Крадущуюся.

— Сиди, не дергайся, только больнее будет. Почему не сказала раньше? Свариться в кипятке — не единственный способ принести себя в дар духам.

— Но ты же не шаманка?

— Не шаманка, но что делать… посмотрим, как поведет себя Туманная.

Крадущаяся достала фигурку марги, в другую руку взяла отрезанную косу и стала ждать выдоха Туманной. Как только выдох пара закончился, она прыгнула на тропу и чуть не зашипела — камни жгли ступни. Прыгать по ним труда не составляло, и Крадущаяся быстро добралась до плиты. Все просто, только в отличие от остальных ей нужно спеть призыв. Положив косу и фигурку к прочим дарам, дочь вождя начала свистеть и шипеть, изображая призыв змей. Стоять неподвижно она не могла — плита жгла ноги, а потому — свистела, приплясывая и пританцовывая. Плита качалась у нее под ногами. Просвистев положенные два выдоха, Крадущаяся кинулась к берегу. В глубине загудело, а потом посередине всплыл пузырь пара. Поднятая им волна смыла подарки с плиты и плеснула о берег. Тут же в небо взвился фонтан пара и воды.

Сучок подошел к Крадущейся.

— Дары приняты?

— Да, — Крадущаяся повысила голос, чтобы остальные слышали, — а наша малышка теперь Подаро… чек, и у отца нет власти над ней!

— Что ж, Подарочек — хорошее имя, да и внимание Туманной может ей пригодиться.

— Да, у сестры все получилось замечательно, Сучок. А теперь пора уже "не задерживаться и быть хорошими гостями", то есть пошли отсюда, ребята.

Старшему не хотелось прерывать разговор друзей, но он планировал до темноты увести ребят на поляну у источника. Они уже направили стопы к выходу из лощины, когда Сучок неожиданно схватил Старшего за руку.

— Стой! Смотрите…

На большой ветке дерева, прямо над хижиной шаманки, сидела крупная марги. Кошка глядела на ребят и, казалось, подмигнула. А затем резко развернулась и исчезла в кроне.

— Крадущаяся, мне не показалось? Она точно такая же как та, которую ты отдала Туманной?

— Если и показалось, то не только тебе…

Сучок задумчиво почесал голову, но говорить больше ничего не стал.

Быстро собравшись, компания двинулась в обратный путь. Он оказался неожиданно простым — лощина успокоилась, струи кипятка больше не текли по тропе, туман рассеялся и даже свист пара стих. Место Туманной Анаконды вновь становилось таким, каким Крадущаяся привыкла его видеть во время частых путешествий к наставнице.

Когда ребята добрались до источника, уже стемнело, и гамаки пришлось развешивать в пляшущем свете языков пламени костра.

Сучок примостил свой гамак рядом с гамаком Крадущейся. Девушка посмотрела на него, подняв бровь — на большой поляне мест для гамаков достаточно, зачем тесниться? Но сочтя, что вопрос не стоит разговора, стала устраиваться спать, пока не почувствовала, как Сучок подтянул ее гамак вплотную к своему.

— Крадущаяся, ты поняла, что случилось, когда мы уходили от Логова?

— Марги видели. Красивую…

— Не только. Обряд совершеннолетия случился. Сама вспомни. Дары принесли? Принесли. Духа звали? Звали. Знак был? Был.

— Да ну, пустое. Дары по другому поводу. Я — не шаманка, а Туманная — не покровительница нашего племени. Да и обряда совершеннолетия не проводилось.

— Ах "не проводилось"?.. А что, по-твоему, сегодня шло в поселке? Да и марги тебе всегда нравились.

— Ну и что? Тебе вон опоссумы нравятся, так что — станешь Сучком Опоссума?

— Может и стану, если Покровитель позволит. Но почему именно Сучком Опоссума? Может — Опоссумом На Толстом Сучке?

— … подвешенном за лапы вниз головой. Сам подумай, зачем опоссуму на тебя влезать — ты не в его вкусе.

— Ладно, что гадать — через год узнаю. А про марги ты наставнице все-таки расскажи.

Крадущаяся, внезапно посерьезнев, кивнула головой:

— Расскажу. Обязательно.

Затем повозилась в гамаке, отворачиваясь от света костра, и мгновенно уснула.

Лес. 6 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Утром все поднялись рано и быстро собрались в путь. Слишком много впечатлений свалилось за прошедший день. Хотелось увидеть родной поселок, родителей и друзей.

С горы бежалось легко, и даже пропущенный праздник не портил настроения, они оживленно перекликались, предвкушая возвращение домой. Тем неожиданнее оказался внезапно возникший поперек тропы завал из стволов деревьев и веток, перемешанных с землей. Ребята остановились, недоуменно переглядываясь. Сучок с сумрачным видом рассматривал протянувшуюся поперек склона стену в три человеческих роста. Старший с Крадущейся подошли к нему.

— Там, — Сучок махнул рукой на тянущийся вдоль тропы скальный гребень, — по скалам пройдем.

Путь по скалам был короток, но труден, шли осторожно. Младшие не могли перепрыгивать с камня на камень, как это удавалось старшим ребятам, и цепочка растягивалась. В конце концов они миновали завал и увидели, что скрывалось за ним. Весь склон горы, до самого моря, напоминал небрежно вскопанный и прополотый огород, только вместо травы некая сила выдрала гигантские деревья и походя отбросила их на край "грядки", щедро полив берег водой.

Но главное… Поселка не было. Совсем. На прежде обжитой расчищенной среди леса поляне валялось несколько прокопченных камней от большого очага, да в яме для забора глины блестела вода. И само море изменилось — теперь берег проходил прямо там, где вчера еще стояли крайние хижины, а от большой белой скалы покровителя племени осталась только половина. Голова и передние лапы Белого Броненосца исчезли, и ровный скол известняковой скалы уходил прямо в мутные волны бухты.

Куда-то делась не только половина священной скалы, но и вся низкая, заросшая заболоченным лесом коса, соединявшая территорию племени с материком. На месте бывшего леса море спокойно перекатывало свои воды, да за возникшим проливом слегка дымилась гора Огненного Змея.

— Похоже, мы на острове, — прервал общее молчание Сучок, посмотрев на Старшего.

— Может, там остался кто-то живой?

— Не знаю. Искать не получится, наверно. Слишком много воды.

— Я все-таки попробую добраться до скалы, а вы с ребятами подождите здесь, — кивнув остальным, Старший стал спускаться с каменистого гребня.

Быстро уйти не удалось: спустившись, уже через несколько шагов Старший провалился по пояс в жидкую грязь. Юноша выбрался из предательской лужи, возникшей, по-видимому, на месте "выполотого" дерева, и осторожно стал пробираться дальше.

Когда он вернулся, стоял уже почти полдень и над облысевшим берегом поднимались клубы пара — обильно политая земля сохла под солнцем. Старший вывозился в грязи по самую макушку, а в руках держал за жабры двух здоровенных морских рыб, хвосты которых волочились по топкому илу.

— Никого не нашел… вот — на обед будет. Валялись в грязи и еще дышали. Смотрел следы у поселка — все, что там было, утащило вдоль скалы Броненосца к берегу. В воду. Людей… никаких следов, мертво.

Все стояли молча и ошеломленно смотрели на Старшего.

— Уходим отсюда. Выше завала был ручей, там прожарим рыбу и подумаем, что делать, — и Старший, сгорбившись, побрел вверх по склону, не оглядываясь.

Крадущаяся ухватила за жабры одну из рыбин, кивнула Сучку на другую и пошла следом.

Тесная и сырая поляна у ручья, сомкнутые вокруг нее деревья казались покоем и порядком, отгораживая людей от голой, взрытой пустоты берега и смертельной мощи стихий. Меж двух камней пылал костер, излишне большой: скорее для успокоения, чем по необходимости. Рядом с костром на углях пеклась рыба. Все подавленно молчали, девочки тихонько плакали, утирая глаза и носы руками. Крадущаяся ощутила себя старшей в становище, и потому очень просто запретила себе вопли, рыдания и прочие эмоции. Закусив палец одной руки зубами, другой она ворошила угли в костре, когда услышала рядом тихие всхлипы и подвывания. Оглянувшись, она обнаружила, что это Сладкая — самая старшая девушка в группе, не считая ее самой. А прислушавшись к словам, удивилась еще больше. Сладкая плакала не о родителях, братьях и сестрах, а о "нашем погибшем Белом Покровителе", и уже потом о "шамане, вожде и папе". Происходящее показалось дочери вождя странным и придало новое направление мыслям, слезы жалости высохли. Она и раньше не особо понимала Сладкую.

Сладкая получила свое прозвище вовсе не за выдающиеся женские достоинства, а за возникшую с раннего детства привычку жевать сладкий тростник. Что же касается внешности, то Сладкая и по виду была похожа на свой любимый тростник — такая же длинная и худая. Что она думала о своем будущем, Крадущаяся не знала, но замечала не раз, с каким жадным любопытством Сладкая смотрела на шамана или сидела около священной скалы, наблюдая за подготовкой к обрядам.

— Интересно, можно ли влюбиться в духа? — спросила Крадущаяся у севшего рядом с ней Сучка.

— Не в духе дело. Просто тень скалы была над всеми нами, над всем поселком. Это как ежеутренний восход солнца и ежедневно сладкий тростник. Ее мир, ее корни — постоянство всего. А сейчас все расколото.

— Тебе надо быть шаманом. Я бы не смогла так сказать…

— Все-таки вы со Старшим как сговорились, родственники. Он вчера утром, после того как я затеял смену имени, заявил, что это мне надо готовиться быть вождем, а не ему.

— Ну и?

Он покачал головой:

— Никакое не "и". Нельзя мне быть ни вождем, ни шаманом. Я немного "видящий".

— Почему ты никому не говорил об этом?

— А зачем? Чтобы отец стал готовить меня в преемники? Да и пользы от моего дара… немного. Как тебе объяснить? Вот, к примеру, подхожу я к дереву. Вижу цветок перед ним желтый, наклонен влево, и знаю, если я пойду справа от дерева, там может лежать змея. Потом замечаю — два лепестка у цветка оборваны, и чувствую, пойди я слева от дерева, там в ногу может воткнуться острая ветка.

— И где ты пойдешь? — она была заинтригована.

Сучок помолчал немного, кивнул сам себе, и продолжил шепотом:

— Как решит шаман? Он решит, что змея важнее ветки. Она в родстве с покровителем клана, и значит, ее не следует беспокоить. Как решит вождь? Он решит, что каждый должен смотреть под ноги, а потому и ветка и змея его вообще не касаются, а важно то, куда и зачем все в это время идут. Вождь должен быть прям и тверд, как копье. Шаман — надежен, как дух-покровитель. А я? Я вообще не могу понять, что важно, а что нет. Змея, скорее всего, уползет, а ветка прикрыта листьями и может глубоко пропороть ногу. А туда, куда идем, вообще идем зря, поскольку охота все равно будет неудачной. А потом я вижу рядом с цветком большой желтый лист, и чувствую… Я тону в своем видении, Крадущаяся.

— И как же ты все-таки прошел мимо того дерева? Что решил?

— А ничего я не решал. Просто шел, как случайно ляжет тропа под ноги. С детства научился забывать. Тропинки возможного чем-то похожи на паутину, я научился не замечать ее. Она сама по себе, я сам по себе.

— Почему ты рассказал это мне сейчас? Хочешь сказать, ты видел, что случится с поселком? — в голосе ее послышалось опасное шипение напуганной кошки.

— Видел. Сообразить бы еще, что именно… Когда мы делали гнездо на священной скале, я отговорил вас строить его у головы. Чувствовал, этого места "не будет". Но я не понимал, как это — "не будет"… Случившееся мне и в голову не приходило. И не могло, я ведь и сейчас не знаю, что произошло. Хотя да, еще кое-что видел, но тоже не понял.

Вконец запутавшись, она тряхнула головой:

— Успокойся, Сучок. Никто бы не понял. Когда я уходила, наставница решила остаться в поселке, потому что не могла понять грядущих событий. А ведь она была опытной шаманкой. Так что забудь пока, раз умеешь. Давай лучше займемся рыбой, она уже прожарилась.

Еда изменила настроение, шоковая замороженность прошла, и в разговорах все настойчивее зазвучал вопрос, что делать дальше.

За последние сутки ребятам не встретилось почти никого из лесной живности. Лес как вымер.

— Думаю, они испугались битвы духов, — важно заметил Старший, — помните, как тот удав удирал. Все хищники попрятались. Правда, и не хищники тоже, надежды на хорошую охоту — никакой. Дикий, ты как думаешь, есть смысл сейчас искать мясо? — он обернулся к сидящему рядом крупному, звероватому парню, который выглядел сверстником Старшего, появившись на свет на полтора круга позже.

Дикий, дожевав поджаристый кусочек, облизал пальцы и присоединился к разговору:

— Как бы нас не нашли… Хищники попрятались, пока напуганные и не слишком голодные. Может, эта ночь и будет еще спокойной, а вот потом… Надо начинать ставить новый поселок, и вначале хотя бы частокол.

— Тогда нужно решать с местом, — подхватил Сучок. — Около этой мертвой земли мне не нравится, тревожно здесь. Наверно, спокойнее быть поближе к Туманной, все же она нас пыталась предупредить, это не просто так.

Как-то так получилось, что все повернулись к Старшему, ожидая решения. Крадущаяся мимоходом отметила, сколь вовремя произошла смена имени. Это наверняка не было совпадением — Сучок видел нечто в паутине возможного. Только вот не говорит, что.

Старший встал, подводя итог размышлениям.

— Да, Туманная нам помогала, значит, есть смысл идти на ее территорию. Но и беспокоить не хочется — Мягкой Лапки нет, шамана нет и подсказать некому. Лучше выбрать место рядом, не в самой лощине. Как я помню, горячий ручей, вытекающий из Логова, идет через цепочку из двух маленьких озер. Верхнее — на краю лощины, маленькое и тоже горячее. А нижнее — большое, с тростником по берегам и рыбой. В прошлый сезон я с отцом там несколько рыбин просто копьем смог добыть. Копья у нас как раз есть. Туда и пойдем.

Крадущаяся тоже помнила это место. Поляна у Тростникового озера была меньше чем в часе ходу от хижины Мягкой Лапки. И они с наставницей не раз собирали там травы. Опять предстоял путь в гору.

До места ребята добрались вечером и о каком-либо строительстве в этот день и речи быть не могло. К тому же всех куда больше интересовал вопрос еды — съеденная на привале рыба давно превратилась в воспоминания. Из срочных дел решили ограничиться кострами по краю поляны, плодами, орехами и речными моллюсками. Не слишком сытно, но выходить ночью на охоту было бы глупостью.

Полусонное усталое копошение прервали вопли Сладкой и Подарочка, которых перед этим отправили на озеро поискать ракушек. Размахивая руками, они объясняли наперебой, что вода в озере горячая, а в зарослях у берега плещутся несколько огромных рыбин.

Все кинулись к берегу. Вода в озере была не то чтобы действительно горячей, скорее излишне теплой. И крупным рыбам это не нравилось. Они жались к берегу и, высовываясь из воды, хватали ртом воздух. Рыбная мелочь от попытки сварить суп в котле размером с небольшой водоем пострадала меньше и крутилась рядом с устьями двух холодных ручьев, сбегавших в озеро со стоящей неподалеку скалы.

Голодный желудок и вид еды в таком количестве и так близко прогнал всякую сонливость, и уже через несколько минут Старший, Сучок и Дикий, старательно прицеливаясь, били рыбу.Остановила их Крадущаяся, напомнив, что больше за вечер и утро не съесть, а коптильни в новом поселке пока не построено.

Под треск костра и шипение жарящегося ужина довольные участники рыбалки обсуждали сегодняшний рыбный день, согласно относя происходящее к помощи Туманной. Ну кто еще, кроме Хозяйки Горячих Вод, мог так вовремя устроить им столь сытный и вдобавок почти готовый ужин? О гибели родных и поселка все дружно старались не думать, а Старшего, вспомнившего про эту поляну, уже и вслух стали называть "вождем племени".

Сучок тихонько отозвал Крадущуюся в сторону от костра и шумной компании.

— Хоть ты-то понимаешь, что мы не племя?

— Почему?

Не то чтобы Крадущаяся думала иначе, просто не могла понять, к чему этот разговор.

— Потому что у нас нет духа-покровителя. Потому что ни у кого из нас нет взрослого имени.

— Это так серьезно? Я помню, Белый Броненосец не особенно вмешивался в дела поселка. Жили же как-то мы до сих пор. Ну а взрослые имена… со временем сами что-нибудь придумаем. Подберем себе тотемы. Ты вон уже выбрал, и разрешения ни у кого спрашивать не стал.

Сучок сел на камень и покачал головой, разведя руками в изумлении.

— Разве тебе наставница не рассказывала, почему племена без духа-покровителя не выживают?

— Нет. Мы как-то не говорили об этом. Почему?

— Личные тотемы — это младшие духи. Если человек связывает себя с младшим духом по своей воле, то дух рано или поздно захватит власть над ним. И человек превратится в животное, а племя без духа-покровителя — в стаю. Потому покровителем и должен быть старший дух, чтобы держать младших в подчинении и следить, как они выполняют свое соглашение с людьми. Без позволения духа-покровителя только сумасшедший станет брать себе взрослое имя.

— И что нам теперь делать?

— Не знаю. Мне кажется, что среди нас есть один настоящий шаман… точнее — шаманка.

— Ты о той марги? Окончательно уверился, что это был именно обряд?

— А как же иначе? Подумай: Туманная нас даже рыбкой к вечеру подкормила, хотя мы не померли бы и на папайях. Неужели она не знает, что для нас сейчас самое главное? И что она делает? Она делает что-то очень похожее на обряд совершеннолетия. Посылает тебе марги, которая, по твоим словам, и так тебе нравилась. Как еще такое понять? Я для нас вижу единственную надежду — если ты уговоришь Туманную стать покровителем нашего племени. И тогда уже точно — племени.

— Ты что!? Это же надо пить Воду Духов. А любой, кто ее выпьет, не являясь шаманом, сразу умрет!

— Если "не является шаманом". Говорят, что дух места его убьет. Так ведь Туманная не станет тебя убивать.

— Не знаю. Мне страшно…

— Мне тоже. Придумай другой выход, — Сучок встал и, не оборачиваясь, пошел к костру.

Крадущаяся сидела и смотрела на детей. Они остались одни, и надо было что-то делать. Никто, кроме нее, даже войти в хижину Мягкой Лапки не решится. Никого больше общаться с духами не учили. Хотя… Сучок вон и сам много чего умеет.

Все равно ей оставался только обряд и та часть тайных знаний, которые раскрываются после него. В остальном она уже давно помогала Мягкой Лапке. Так что? Рискнуть выпить из черной тыквы-горлянки? Эту порцию Воды Духов они делали совместно с наставницей — настойка из нескольких древесных грибов, приправленная травами. Наверное, Крадущаяся и сама могла бы ее сделать. Но сделать-то сделать, а вот пить? Как и сколько?

Крадущаяся поняла, что обдумывает практические вопросы. А значит, решение уже принято. Тогда надо поторопиться и успеть к хижине наставницы до темноты. Девушка подошла к Сучку и тронула его за плечо.

— Я пойду в хижину Мягкой Лапки.

— Погоди, я провожу тебя.

Старший взглянул на друзей.

— Куда это вы?

— Племени нужен шаман, вождь, — Крадущаяся взглянула брату в глаза, выделив последнее слово, а затем повернулась и скрылась в вечернем лесу вместе со своим провожатым. Сидящие у костра проводили их взглядами и перешептыванием.

До хижины Мягкой Лапки шли молча — берегли дыхание. Да и не хотелось ни о чем говорить. Только отвязывая плетеную дверь во двор хижины, Крадущаяся обернулась к своему спутнику. Движения Сучка стали замедленными и словно неуверенными. Его взгляд шарил по сторонам, то обращаясь на девушку, то убегая в сторону.

— Ты опять что-то видел?

Сучок молча кивнул.

— Расскажешь?

— Нет. Не спрашивай меня, пожалуйста…

— Хорошо, не буду. Может быть, ты хотя бы знаешь, сколько Воды Духов нужно пить для обращения к хранительнице?

— Не спрашивай меня…

— Ну как знаешь. Хочешь молчать — молчи. Иди тогда, пока совсем не стемнело.

— Нет. Я посижу здесь под деревом. У Логова Туманной меня никто не потревожит.

— Сиди, — Крадущаяся вошла в хижину, прикрыв дверь.

И только тогда Сучок тихо прошептал:

— Прощай.

В хижине Мягкой Лапки все было почти так, как Крадущаяся видела несколько дней назад, сидя здесь с наставницей. Слева от очага на плетеных полках лежали тыквы с готовыми отварами и настойками, справа на опорных столбах висел гамак, а в глубине, у задней стены хижины, сушились пучки трав. Часть тыквенных сосудов упала с полочек и раскатилась по полу, но в целом убранство плетеной хижины не пострадало от землетрясения. Несмотря на вечерний полумрак, черная фляжка легко отыскалась на своем месте — Мягкая Лапка старалась прижимать наиболее ценные настойки прутиками к стене хижины, чтобы случайно не уронить их.

Девушка повертела фляжку в руках и задумалась. Сколько же пить? Наставница редко пользовалась Водой Духов. Хранится эта настойка тоже не слишком долго. Значит, на сколько тут? На раз? На два раза? Наверное, все-таки на два. Значит — пить половину.

Она выпила настойку, скривившись от горечи: "Ну и гадость!". Затем заткнула пробку и убрала тыкву на место. При этом чуть не промахнулась мимо полки. Голова кружилась, руки слушались плохо. Крадущаяся решила забраться в гамак, вот только сделать это оказалось не так-то просто. Земля норовила выскочить из-под ног, а гамак все время куда-то уплывал. Наконец ей все-таки удалось забраться на непослушную сетку и угнездиться там. Сразу стало легче, дремотнее. По ногам поднималось покалывание, и скоро они перестали ощущаться совсем. Она попыталась что-то сказать или крикнуть, но язык перестал слушаться. Холод добрался до сердца, и сознание затопила темнота.

Часть первая

Сандра. 6 декабря 1993 года от рождества Христова.

Сегодня я вернулась с работы раньше обычного. НИИ Нефтехимии уже несколько лет перебивался случайными деньгами, а в нынешнем году стало особенно грустно. Дирекция, решив, что по вечерам от сотрудников все равно толку никакого, сочла экономию электричества более выгодной и закрыла институт в половине пятого.

Мужа еще не было дома, сын Игорек убежал к друзьям. Их рок-группа готовила какой-то сюрприз на школьный новогодний вечер. Только крикнул из прихожей: " Мам, я пошел. Буду — сегодня" И быстренько смылся. Уже девятый класс… н-да, время, время…

Я вывалила на сковородку сваренные макароны — поджарить. Извлекла из шкафчика банку шпрот и полезла искать консервный нож. Полосатая зеленая[2] кошка Харизма решила, что шпроты — это ей и, усевшись на табуретку, потянула банку на себя.

— Анубрысьнемедленно!

Кошка посмотрела на меня такими глазами, словно ее безмерно удивляла моя реакция: "А я чо? Я ниче. Она сама со стола поползла, спасаю, чтоб не упала".

— Харя, наглая твоя морда, кто утром сметану под шкаф укатил? Вот, будешь сегодня одни макароны есть!..

Харизма, изобразив оскорбленное достоинство, спрыгнула с табуретки и отошла на середину кухни. Потом села ко мне спиной и принялась постукивать хвостом по полу, отбивая ритм "я сердита, я очень сердита..."

Вид недовольной Хари позабавил меня, я хмыкнула и уселась есть макароны. Настроение оставалось каким-то мутным. Я вдруг четко поняла: надежды сделать на работе что-нибудь заметное не сбылись. Семья, муж, сын — это да. Зато появился страх, если они станут для меня единственным смыслом в этом мире, я вцеплюсь в них мертвой хваткой. И отпускать Игорька к друзьям становилось год от года тяжелее. Не потому, что опасно. Сама с собой я могла быть честной — когда Лешки и Игоря нет рядом, становилось непонятно, для чего здесь я?

Вспомнила прочитанную где-то фразу: "дети наследуют наш мир вместе с долгами перед всем нашим несбывшимся". И каков же мой долг перед несбывшимся?

Я позволила памяти вернуть меня в яркие юные годы. Александра, для друзей — Сандра. Студентка Хабаровского политеха. Сумасшедшая круговерть дел, после выхода из академки на третий курс, когда возня с маленьким Игорьком и занятия в институте накладывались друг на друга. Химфак никогда не считался легким факультетом, а первые три курса на нем были особенно плотные. И все же, все же…

Память подбрасывала картинки безоблачного неба, солнца, играющего на струях фонтанов. Захотелось улыбнуться. Странно, тогда все не казалось таким тяжелым, каким выглядит сегодня, если оглянуться назад. Разленилась? Или потеряно что-то другое? Именно тогда я встретила Профессора. Для меня он всегда был только "Профессор" и никак иначе, хотя вслух приходилось обращаться по имени-отчеству. Крепкий седой старик читал органическую химию и считался легендой института. Профессор был резок и язвителен на лекциях, что, впрочем, не мешало ему излагать материал как нечто простое и очевидное. Один раз пропустив лекцию, я залезла в учебник и несколько часов продиралась через пропущенную тему, после чего уважение к Профессору еще только выросло.

В начале весеннего семестра встал вопрос о специализации. Весь наш курс провели по лабораториям, расхваливая великое будущее, которое нас ждет после выпуска на нефтехимических заводах или в целлюлозно-бумажной промышленности. Блестели белыми и хромированными боками новенькие установки, а некоторые лаборатории могли похвастаться даже мини-ЭВМ. Где-то в конце этой экскурсии я и узнала, что у Профессора тоже есть маленькая комнатка, заставленная цветочными горшками и увитая плетями ползущих по стенам лиан. Рабочий стол с простейшим химическим оборудованием да старое потертое кресло в углу. Профессора на месте не оказалось. Завкафедрой, проводивший экскурсию, только махнул рукой:

— А здесь у нас Николай Иванович своими экспериментами занимается.

Я тихонечко вошла в комнату и села в кресло. Лианы были повсюду, образуя над головой маленький зеленый грот. Уютно… На ярко освещенном столе в пробирках виднелись зеленые кусочки. Я подошла взглянуть. Похоже, это нарезанные листья и стебли комнатных растений, казавшихся обычным украшением интерьера. Тропические красавицы, наверное, играют не последнюю роль в тех самых "экспериментах".

Дверь скрипнула и в комнату вошел Профессор. Заметив меня, он вопрошающе поднял бровь.

— Извините, Николай Иванович, мы тут с экскурсией проходили, а я вот задержалась. Очень уж зелено.

Надо же было что-то сказать.

— Третий курс. Александра Селедкина, если мне память не изменяет?

— Да.

— Ну бегите, догоняйте группу. Вам сегодня еще надо будет определиться со специализацией.

И тут я почувствовала, как меня понесло. Такое случалось иногда после лишнего бокала вина, да и в другие непредсказуемые моменты. За что однокурсники считали меня девицей эксцентричной.

— Николай Иванович, а можно мне специализироваться у вас? Вы ведь ими занимаетесь? — я тронула рукой листья.

— Вообще-то я студентов не брал. Да и зачем тебе?

— Не знаю, мне показалось, что так будет правильно.

Ну вот, ответила честно. Что теперь буде-ет…

— Правильно?.. На других темах перспектив куда больше. По нефти иногда заявки из Центральной России бывают. А там и в Москву есть шанс попасть. Хочешь в Москву, девочка?

— Нет, не хочу, — профессор удивленно поднял брови. Смешной он какой, придется пояснить: — У меня муж вулканами занимается, так что никуда он далеко от своей Камчатки не поедет.

— Романтик, значит…

Профессор задумался, кивая каким-то своим мыслям, и было непонятно, одобряет он или осуждает то, что Лешка "романтик"…

— Николай Иванович, а все-таки — что за тема?

— Тема? Я занимаюсь биохимией двух родов тропических лиан. Тут в комнате представлены несколько их видов из разных регионов. Первые два, начало моей коллекции, мне друзья из Панамы прислали. Так вот, если взять их сок и смешать, а потом нагреть градусов до семидесяти, пойдет реакция. А в результате получится некоторое количество эпоксидной смолы. Но не синтезированной, а, так сказать, естественного происхождения. Вот, смотри…

Мне в руки попала пробирка, до половины заполненная мутной зеленоватой жидкостью, на поверхности которой колыхался сантиметровый слой смолы. От знакомой мне "эпоксидки" она отличалась переливчатым прозрачным янтарно-золотистым цветом.

— … вот так выглядит эта самая "тема". Не особо зрелищно.

Ну да. Коне-ечно… Лешка, когда я с ним в экспедицию просилась, тоже уговаривал, что "вулканы вблизи — это не особенно зрелищно", а у самого глаза блестели. Вот как у профессора в этот момент.

— Ничего. Я бы хотела этим заняться.

— Ну смотри, твой выбор, девочка, — он сказал это вопросительно и подождал, пока я откажусь. Я упрямо молчала. Тогда он хмыкнул что-то под нос и закончил: — К завкафедрой не ходи, я сам его предупрежу.

Так все и началось. На распределении нашему курсу не повезло — не прислали ни одной интересной заявки. Впрочем, я на них и не рассчитывала. Тем большей радостью оказалось предложение завкафедрой остаться в аспирантуре. Нет, оно не означало, что "стариковские причуды" получили одобрение руководства. Все проще — институту нужна статистика по защитившимся выпускникам. А у Профессора — имя, большое количество знакомых в ученых советах по всей стране и, соответственно, выше вероятность успешной защиты для ученика. Тема же кандидатской никого особенно не интересовала. Так у меня в распоряжении оказались три года для занятий "любимой травкой", как шутили однокурсники, не забывая время от времени справляться, как ее лучше употреблять — в кальян или в "козью ножку".

Но и они закончились. Вариантов оставалось немного и я тогда устроилась в НИИ Нефтехимии, по совету институтской подружки, которая обреталась там с момента выпуска.

Ну, и каковы же мои долги? Получается, что размером в жизнь. Надо бы позвонить научному руководителю…

Последние пару лет Николай Иванович серьезно болел и не преподавал студентам. Однако я иногда звонила справиться о здоровье, а порой и заглядывала в гости. Мне хотелось сохранить хоть какую-то ниточку к тем годам своей жизни, в которых смысл этой самой жизни казался очевидным. Профессору же я всегда старалась улыбаться и показывать, что у меня "все хорошо". Он наверняка видел эту игру, но не нарушал ее, обходя скользкие вопросы стороной. Сегодня же возникло чувство, что время умолчаний истекло. Меня опять несло. Так, где там телефон…

— Алло, Николай Иванович?

— Да?

— Здравствуйте, это Сандра. Как вы? Как здоровье?

— А-а… здравствуй, девочка. Здоровье — его немного осталось. Заходи, как сможешь, тогда и поговорим.

— Сегодня могу. Через часик.

— Приезжай.

Найдя карандаш и кусок какой-то тетрадной страницы, села писать записку.

"Лешка, я ушла проведать Профессора. Макароны — на сковороде, шпроты — в холодильнике. Харя кормлена. Игорек убежал к друзьям голодный"

На секунду задумалась, не забыла ли чего. Потом, быстро собравшись, вышла на улицу.

Полупустая маршрутка ждать себя не заставила, и до институтского городка я добралась удачно. Профессор выглядел заметно хуже, чем обычно. Устроившись в кресле и кутаясь в шерстяной плед, он скорее делал вид, что пьет чай, чем действительно уделял ему внимание. Я тоже отодвинула в сторону свою чашку.

— Что-то случилось, Николай Иванович?

— Ничего неожиданного — на нас, стариков, зима действует не слишком положительно. А у тебя как?

— Вроде бы тоже все нормально.

— Неправда.

—?

— Что-то случилось, я вижу.

Я поболтала чай в чашке, стараясь потянуть время и найти подходящие слова. Ничего умного не нашлось. Но раз уж решилась говорить, то пусть будет, как получится:

— Скорее "не случилось". Ничего. Мне сегодня показалось, что там, в институте и аспирантуре была жизнь, а сейчас — просто идет время…

   — «Сказали мне, что эта дорога

   Меня приведет к океану смерти,

   И я с полпути повернула вспять.

   С тех пор все тянутся передо мною

   Кривые, глухие окольные тропы…

"[3]

— Стругацкие…

— Нет, Ёсано Акико. Мудрая была женщина.

Я удивилась. Эту цитату из "За миллиард лет" мне доводилось повторять своим знакомым, а она, оказывается, вовсе не оттуда изначально, да еще и в женском роде. Н-да, не ожидала, что эти слова обратят ко мне. А ведь и правда: после аспирантуры было страшно.

— То есть мне стоило продолжать тему любой ценой? Может быть… Сейчас я могу пытаться делать что-то по ней хотя бы ночами. Или, как один мой знакомый, заняться бизнесом, и если повезет, будут деньги и на продолжение темы. Не мной, так другими…

— Сандра, девочка, ты делаешь ту же ошибку, что и большинство читателей повести, в которой приведена эта цитата. Ты в первую очередь замечаешь слово "смерть", а для Ёсано главным словом было "дорога".

Профессор посмотрел за окно, отхлебнул из чашки уже остывающий чай и продолжил:

— В молодости я верил, что интересная, творческая работа делает человека счастливым.

— А сейчас вы в это не верите? Считаете, что связи нет?

— Почему же, есть. Только она скорее в другую сторону. Счастливый человек сможет найти действительно интересный поворот и неожиданное решение. А потом со стороны скажут, что у него интересная работа. Найти же "интересную работу" и стать счастливым — тебе не кажется, что это слишком уж легкий рецепт? Будь это так, счастье можно было бы купить за деньги… пусть даже таким непрямым способом.

— Но тогда, в институте, я же была счастлива. Точно помню. Хотя и семья, и ребенок, и стипендия смешная… Это все потому, что тогда я была молодой, да?

— Ой, не смеши меня, Сандра. Ты это мне говоришь о прошедшей молодости? Нет, просто ты где-то пропустила поворот, или свернула "не туда". Ёсано не зря говорит о дороге.

— Пропустила поворот… Вы знали?

— Догадывался.

— А почему мне ничего не сказали?

— Я не мог знать, что для тебя "туда". Любой вариант мог оказаться правильным или неправильным.

Дальше опять пили чай молча. Профессор явно решил, что сказано все. Я засобиралась домой.

— Как добираться будешь? Маршрутки еще ходят?

— Не беспокойтесь, Николай Иванович, пойду через речку на двадцатый автобус — он допоздна ходит, а лед уже крепкий. Это недолго.

Я вышла на ночную улицу. Вроде бы ничего утешительного в разговоре сказано не было, но настроение изменилось. Даже показалось на мгновение, что в круговерти снежинок появился едва уловимый запах весны. На лавочке у студенческого общежития компания ребят терзала гитару.

...Ветер грозный, век железный,

   И огонь задут.

   Здравствуй, здравствуй, пес облезлый,-

   Как тебя зовут?

" [4]

Ну да — железный век. А какие они еще бывают? Бронзовый, золотой, серебряный… Последние два — это уже про искусство. Бронзовый и железный — якобы история. Названы по тому, из чего ковали мечи. И всё это — металлы. Что за мир у нас? Мир меча, цивилизация металлов. Могло ли быть иначе?

Я брела по еле заметной тропке через реку, не видя ничего вокруг. В голове звучали слова песни, где-то вдали стучали колеса поезда. А ведь по нашей с Профессором технологии пластмассу можно было получить раньше железа, однако этого не случилось. Почему? Да потому, что подходящие растения растут в джунглях, а тамошние жители так и не создали цивилизации. А если бы создали?

Обдумать ответ на этот вопрос я не успела, зато почувствовала, как лед уходит из-под ног. Я была уже не на тропинке, а посредине темного провала полыньи, прикрытой тонким ледком. Холод страха прокатился по спине раньше, чем до нее добралась ледяная вода реки. Дальнейшее случилось слишком быстро — тяжелое зимнее пальто, пропитавшееся водой, почти не давало шевелиться, а течение, оказавшееся достаточно быстрым, потащило меня вниз. Я хотела крикнуть, но не успела и вода резанула болью грудь. Потом была темнота.

Сандра. 7 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Я ощутила тепло солнечного лучика, ползущего по лицу. Глаза никак не хотели открываться, а голова — соображать. Первыми удалось осмыслить звуки — шелест листвы, плеск воды, и еще какой-то шум, похожий на закипающий чайник. Запах прелой листвы, каких-то тропических цветов, сырости. Что за место? И как сюда попала? Надо вспомнить… Профессора помню. Да, была в гостях. Потом пошла домой… студенты на лавочке…

Память резко вернулась, как будто отдернули шторку с окна. Все до последних секунд, расползающихся под руками обломков льда и резкой боли в легких. Что со мной сейчас? Меня все-таки вытащили, и я в больнице? Ощущение легкого покачивания, что неудивительно. В тело врезаются какие-то веревки, ноги задраны вверх, простыней не чувствуется. Подвес? Все настолько плохо, что меня нельзя было положить даже на кровать? Надо все-таки открыть глаза. После некоторых усилий получилось разлепить веки и сфокусировать взгляд на некоем сооружении из веток и листьев. Потолок? С него свешивались пучки сухих трав. "Запасы Мягкой Лапки..." — промелькнуло в голове.

Что? Какой такой Мягкой Лапки? Волна слабости прокатилась по всему телу и глаза вновь пришлось закрыть. В мыслях была полная путаница, воспоминания рассыпались на мелкие отрывки. Похоже на ускользающие обрывки сна, которые пытаешься удержать утром, а они разбегаются в разные стороны от будильника. Только сейчас не хватало той очевидной реальности, которая сама собой продлевает воспоминания предыдущего дня и тем отличается от памяти сна. "Сама собой" реальность не складывалась. Придется ей помочь.

Кто я? Сандра, Крадущаяся… Какая, к черту, "Крадущаяся"? Это не отсюда. Значит, Сандра. Что помнит Сандра? Ну-ка, ну-ка, в обратном порядке. Полынья, зима, Хабаровск…

А все остальное будет сон. Сон, сказано мною. Долгий и яркий? Что ж теперь, раз такой приснился. Собираем кусочки дальше. Профессор и студенты на лавочке — это из яви, а вот Мягкая Лапка — из сна. Но я ведь в гамаке Мягкой Лапки? Стоп, подруга. Сперва бардак в голове разобрать, потом о новой информации думать. "Мухи отдельно, котлеты отдельно." Для начала займемся явью.

В памяти стали всплывать места и события моей жизни. Лешка и Игорек, кошка Харя и работа, разные люди. Поток воспоминаний уносил в прошлое, иногда задерживаясь на особенно ярких сценах. Муть в голове рассеивалась. Я — Сандра, определенная своими друзьями, родными и знакомыми. Своей работой, на которую хожу "как на работу", квартирой, в которой живу, книгами, которые читаю. Именем своим… Да, в первую очередь "именем своим".

Все правильно, понятно и на своих местах. Что дальше? Непонятный гамак под спиной? Нет, кое-что было раньше. Раньше — сон, который надо вспомнить. Очень надо. Хорошо, глаза не открываем, сосредоточимся. Что там у нас? Крадущаяся?

Сон вспоминался на удивление легко, стелился ковром мелких деталей, ветвился воспоминаниями о воспоминаниях. Странной мелодией звучал незнакомый язык, абсолютно понятный мне, будто родной. Чувство времени отказывало, я заметила только, что солнечный луч уже давно ушел с лица, а спина затекла от неподвижного лежания. Ну и кучерявый же сон, однако, красотища — хорошо, что дала себе труд вспомнить сразу, пока не стерся.

С памятью разобрались. Пожалуй, время открывать глаза. Н-да. Потолок и прочая хижина никак не стыкуется с памятью яви, но зато вполне уместна как продолжение сна. Я все еще сплю? Нет. Определенно нет.

Или я перепутала, где проснуться? Как там — "Чжуань-цзы снится, что он бабочка, или бабочке снится, что она Чжуань-цзы?" Если предположить, что я Крадущаяся, которой приснился сон про Сандру, то все встает на свои места. Но вот только не нравится мне такой вариант.

А почему не нравится?

И кому это "мне"?

Есть ли разница в воспоминаниях? А ведь есть. Мужа Лешку я люблю, а вот брата Старшего — только помню. То есть получается, что я — Сандра. А вокруг — явь Крадущейся. А в своей яви я, кстати говоря, погибла. Или, скажем другими словами, во сне Сандры я погибла и проснулась во сне Крадущейся. Ой, не зря старый китаец мучил своих учеников загадками. Что он там им обещал? Бессмертие? Главное — вовремя проснуться, пусть даже в другом сне. Но жизнь во сне как-то не привлекает, значит, считаем, что "стакан полу-полон, а не полу-пуст". И вокруг таки явь. Явь Крадущейся, в которую я как-то попала. На том и порешили.

Я снова попыталась открыть глаза, сейчас это удалось легко. Пошевелила головой, руками… тело слушалось, хоть и не слишком уверенно. Наверное, можно попытаться встать. Прикинув расстояние до земли, я вывалилась из гамака… на четвереньки. Дождалась, пока голова перестала кружиться и попыталась понять, что произошло. Медленно поднялась на ноги. Что? Гамак на уровне груди? Но ведь когда я смотрела сверху, до земли было совсем близко. Да нет, столько и было. Оглядываюсь по сторонам, какой-то непривычный ракурс, как будто сижу на стуле. Ах, вот оно что — рост изменился. К этому придется привыкнуть и хорошо бы побыстрее.

Еще раз оглядываюсь вокруг. Никакой зацепки, ни тебе линейки, ни спичечного коробка. Но по ощущениям я стала заметно ниже. Ну и дела. Память Крадущейся меня почему-то к этому не подготовила. Хотя с другой стороны, с чего бы, для Крадущейся все естественно.

Еще раз осматриваю свое тело, ощупываю его (своими?) тонкими руками с коротко обкусанными ногтями и цепкими пальцами. Очень гладкая смуглая кожа оттенка среднего между кирпичным и оливковым, маленькие груди дерзко торчат вперед, никакого тебе купальника. Только плетеная из каких-то грубых нитей "мини-мини" юбка на бедрах и все. И в таком виде Крадущаяся здесь ходила? И как мне теперь быть? Начну стесняться — обратят внимание. А чего, собственно, стесняться? Здесь все так ходят. Как на нудистском пляже. Нет, там знаешь, что, уходя, придется одеться. А здесь никто не одевается. Ну и все, и забыла об этом. Меньше проблем: ни стирки, ни дурацких мыслей на тему "что же мне сегодня надеть".

А все-таки, где я на самом деле? Варианты "во сне" и "в другом мире" — откладываем в сторонку про запас. Не потому, что невозможны. Ситуация достаточно бредовая, и потому возможно все. Но эти варианты мне сейчас не дают никакой полезной дополнительной информации. Тогда, пока не доказано обратное, считаем мир той и другой яви одним и тем же миром. Осталось "место" и "время".

Я уселась на обрубок бревна, лежащий рядом с очагом, и вновь обратилась к воспоминаниям Крадущейся. Почему-то ее воспоминания вызывают у меня головокружение, так что лучше заранее на что-нибудь приземлиться. Тем более пришлось вспоминать школьные уроки природоведения и более поздние занятия спортивным ориентированием. Итак, место…

По воспоминаниям Крадущейся длина тени в полдень очень мала, значит я где-то близко к экватору, но не на экваторе. Обход солнца по небу по часовой стрелке, то есть полушарие — северное. Что еще? Я вспомнила, как Крадущаяся смотрелась в воду ручья на свое отражение, ощупала лицо и глаза. Кажется, никакой особой раскосости не наблюдается, как и плоского лица. Вообще-то приятно, китайский тип внешности не в моем вкусе. Рассматриваю свое тело, смуглое, но не чернокожее, скорее красновато-коричневое. Волосы черные, взлохмаченные, ниже лопаток, прямые и жесткие. Африка отпадает. Индия или Америка? Все-таки скорее Америка, у индусов оттенок кожи другой. Угу, добро пожаловать к индейцам центральной Америки. Во влипла!

Ладно, что у нас со временем? Берег моря или океана с севера и северо-востока. Вариантов много: Панама — Тихоокеанское побережье; Карибское море — Флорида, Мексика. В наше (усмехнулась грустно) время все эти места очень многолюдные и оживленные. Какие корабли помнит Крадущаяся? Гм… а никаких, оказывается, не помнит. Не было кораблей? Ни белых круизных лайнеров, ни средневековых парусников, ни лодок майя. Никаких. Как же так? Либо я ошиблась с местом, и это, например, Индия… Нет, не подходит — у побережья корабли все равно должны быть. Тогда, выходит, время, в которое меня угораздило попасть, по крайней мере, до конкисты. Но вот когда? Пока зацепок не вижу. Да и бог с ним — потом решим.

А пока что-то очень хочется пить. У Мягкой Лапки всегда был большой горшок с водой. Может там еще сколько-то осталось? Иду в угол хижины. Осталось, но самая малость. В полуведерном горшке несколько стаканов на донышке — все остальное ушло через пористую керамику. Глазури здесь еще не придумали.

От выпитой воды начинаю чувствовать себя лучше — тошнота и сухость во рту проходят. Нет, надо же было так травануться… Нормальное такое похмелье от этой водички духов, будем иметь в виду.

Поставив опустевший горшок на место, возвращаюсь на бревно у очага. Надо определяться, как себя вести, да пора уже и выбираться из хижины. Еще раз оглядываю себя, — да уж, это как же ж… Стоп, Сандра, забыла, что здесь все так ходят? Спокойно! Спокойно. Радуйся, что забросило в тело девчонки, а не сморщенной старушенции с обвисшими грудями. Вот так, во всем нужно видеть положительные стороны, и дышим ровно, не спеша.

Давай-ка разбираться, кто мы здесь, и что можем сделать. Попытаться вернуться? А получится? Умереть здесь — воскреснуть там? Воскреснуть где, когда, в чьем теле? Сейчас вот уже попала неизвестно куда, а что будет в следующий раз? И будет ли вообще такой подарок — "следующий раз"? Тело Сандры, может, уже кремировали… если, конечно, нашли. Чего потащилась по льду через реку?.. "Люсенька, родная, зараза, сдались тебе эти макароны..."[5] А если уж понесло, так хоть бы под ноги смотрела. Лешик, Игорек, как вы там без меня?.. И как я без вас?.. Стоп, о них не нужно, так и свихнуться недолго. Выходит, "умерла так умерла", будем здесь осваиваться. Только вот в качестве кого?

Крадущаяся затеяла всю авантюру, чтобы стать шаманкой. Нужно ли мне это? Как шаманка я смогу стать достаточно независима. Не так уж мало для воспитанницы "века равноправия", а какова в таком разе цена? Про семью можно смело забыть. Про детей, в общем, тоже, традиция утверждает, что при рождении ребенка шаманка теряет силу. Да, важный момент, а у меня есть сила? Ой, что-то не чувствую я за собой ничего такого, да и за Крадущейся не помню. С другой стороны: а есть ли она вообще, "сила"? Мой рационализм двадцатого века утверждает, что нет.

Тогда вопрос следующий — а смогу я "изобразить" шаманку? Что там у нас из первоочередных задач у "беседующей с духами"? Сучок говорил про сползание племени к состоянию стаи. И надеялся на помощь Туманной. Не знаю, как насчет помощи, но задача в общем вполне рациональная. Могу ли я ее решить? А куда денешься? Если племя превратится в стаю, мне станет весьма паршиво, кем бы я ни была. Получается, задачу придется решать в любом случае. Хорошо, а если я-таки провалюсь, что у нас делают с плохими шаманами? В жертву приносят? Гм… вроде нет. Лишают статуса и отправляют замуж. От ничего ж себе, а говорили "жестокие дикие племена". Определенно, авторы "приключений доисторических мальчиков" как минимум преувеличивали. Или вообще не в курсе, скажем, никто ведь с ними такими воспоминаниями не делился. Остается их только пожалеть, бедолаг. Гм, или позавидовать?..

Итак, отправляют замуж. Что происходит замужем? Мужу полагается подчиняться безусловно. За непослушание могут и побить. Однако жена может сбежать в другое племя, и сбегают дамы не столь уж редко — знают, что скорее всего их примут. Задачи жены — дети, стойбище, огород. Задачи мужа — охота, он занимается мясом, рыбой и охраной. Вполне стабильное партнерство. Только вот мне оно надо?

А если нет, то что? Других ролей для женщины не предусмотрено. А тех, кто "вне спектакля", могут и из племени попросить. Кто может? Вождь с подачи шамана. Опять шаман… Ну уж нетушки, такой ключевой пост в чужие руки отдавать не стоит.

И какие первые шаги? Объявляю, что Туманная Анаконда признала меня шаманкой и согласилась быть покровительницей племени? Нахальство, конечно, но оно же и есть "второе счастье". Надеюсь, эта самая Туманная не утопит меня в гейзере. Да и имя себе надо поменять. Я попробовала его на вкус, произнесла вслух "Крадущаяся". Незнакомые, но понятные сочетания звуков гармонично выпевались будто всем телом. Как там Крадущаяся хотела? Марги? "Крадущаяся Марги". Терпимо звучит. Сучку вон меньше повезло. Кстати, Сучок ведь ждать меня собирался. Сколько времени прошло? Не меньше суток, если я только одну ночь без сознания валялась. Интересно, дождался или нет?

Выглядываю из дверей хижины. Метрах в двадцати ниже по склону, у небольшой каменной осыпи горит костер. Рядом с ним на низкой сухой ветке дерева висит что-то вроде сумки из коры. От сумки исходит неземной аромат (сглотнула слюнки), а сидящий рядом с костром на корточках жилистый мальчишка-подросток с торчащими во все стороны локтями и коленками поводит внутри этой сумки двумя палочками, что-то нащупывая. Напрягаю память. Кажется, это и есть Сучок… Делаю движение подойти к костру и замираю на полушаге — он же голый! Юбки Сучок не носит, обходясь мягким плетеным шнурком на поясе. Так, Сандра, не тормозить! В этот момент Сучок, похоже, зацепил в вареве то, что искал и извлек наружу с помощью двух рогатин камень, размером с пару кулаков. Закатив его в костер, он повернулся к мне.

— А вот и ты. Я правильно угадал время.

Ноздрей достигла очередная волна запаха. Мой желудок громко заурчал, так что сложно было не услышать. И его слова меня насторожили. Что-то важное. Так… вчера говорили с Крадущейся о видении будущих событий. Бред, мистика? А мое присутствие здесь тогда что? Вот то-то же.

Будем исходить из того, что Сучково видение будущего такая же реальность. Но ведь тогда он, скорее всего, догадывается, что я не Крадущаяся. Да. И провожал он ее как-то странно и сейчас встречает. А проверим:

— Угадал или увидел?

— Или увидел. Лучше скажи, как мне тебя сейчас звать?

— Сан… Крадущаяся Марги.

— Полным именем? Извини, Крадущейся мне тебя называть будет сложно. Ты сейчас другая.

Вот мне и ответ, м-да. Сучок отвел взгляд, сплел пальцы и уставился на огонь костра. Не поднимая глаз на меня, продолжил:

— А Крадущейся больше нет, и я виноват перед ней.

— "Другая?" Ты видел, что так будет?

— Что-то видел, о чем-то догадывался. Но подробностей не знаю, и это хорошо. У меня такое чувство, что если бы я их знал, то сошел бы с ума, — Сучок поднял глаза и виновато улыбнулся.

— Ладно, тогда зови меня Марги.

— Ближним именем? Кто я для тебя?

— Очень надеюсь… что друг.

— Благодарю. Хотя я не уверен вовсе, что мы знакомы. Да и понять нас могут неправильно.

— Чем это грозит?

— Разве что сплетнями. Особенно сейчас. Но меня они не слишком беспокоят. А тебя?

— Меня тоже. А почему "особенно сейчас"?

— Расскажу. Садись есть, я тут рыбку сварил. Решил, что тебе после "воды духов" лучше будет поесть чего-нибудь жидкого. Ну и пока ходил утром вокруг хижины, увидел висящую снаружи варочную плетенку, наверно, Мягкая Лапка ее проветрить вывесила. Потом сходил к ребятам. Узнал, как у них идет строительство поселка, да поймал небольшую рыбку.

— И принес ее сюда, чтобы сварить мне?

— Да. Наши очень за тебя беспокоятся. Сходи посмотри, у Мягкой Лапки где-то должны быть ложки.

Я вернулась в хижину и нашла на полочке две грубо выструганные деревянные ложки с неимоверно длинными ручками. Тарелок здесь не водилось, и ручки у ложек делались длинными, чтобы есть прямо из "сумки хозяйственной", как окрестила я ее по первому впечатлению. Сучок дожидался у костра, перевесив плетенку, чтобы удобнее было есть. Отдаю ему одну из ложек.

— О! А ведь это я их для Мягкой Лапки выстругивал…

— Там были только эти две.

— Ничего, я тебе еще вырежу.

— Когда время будет. Говоришь, ребята беспокоятся?

— Еще бы. Новая покровительница племени и новая шаманка. Пойду обрадую их сегодня. Завтра утром придут приносить дары.

Я невольно поморщилась — ох ты, еще и дары. И никакой уверенности, что сходу смогу правильно повторить действия Крадущейся на обряде.

— Может, обойдемся без даров, а? Туманная уже приняла, вспомни.

— Тогда надо хотя бы клятву вождя у Старшего принять, и твой танец непременно нужен. Может быть, это спасет нас, хотя…

— Сучок, что-то еще случилось?

— Да не случилось, Марги, но может случиться. Понимаешь… девочки без защиты остались. Раньше к ним никто приставать не решался, отцов боялись: за дочек так наваляют, мало не покажется. А сейчас отцов нет, а девочки — вот они. И у парней яйца мысли вниз оттягивают. Тяжелые, видать. Я ребятам напомнил закон: если девушка понесет ребенка от одноплеменика, то изгоняются оба. А Дикий мне: покровителя нет, вождя нет, значит, и закона нет. Тогда я ему напомнил, что ты к Туманной ушла. Вроде бы поутих, но вряд ли дольше, чем до твоего возвращения.

— Но все встанет на свои места, когда Старший будет вождем под покровительством Туманной?

— Хотелось бы в это верить. А что, если Старший не согласится?

— Как это — не согласится?

— А вот так. Он уже сейчас чувствует себя самым главным. Еда — есть, девушки — есть, законов — нет. Зачем ему брать на себя обязательства? Тем более, что Дикий ему постоянно о том же твердит.

— Разве он не знает разницы между "вождем племени" и вожаком стаи диких обезьян?

— Похоже, не понимает. Честно скажу, я надеялся, что у твоего брата ума на это хватит. На клятву вождя его я, наверное, смогу убедить. Напомню, как он гордился, что его отец заботится о племени. Но есть еще одна сложность — по традиции дарами охоты муж кормит жену. Именно жену, а не всяких там девиц из племени. А тут девушки уже два дня едят пойманную нами рыбу. Вот Старший с Диким и говорят: раз едят — значит по закону. Мне и возразить нечего, только напоминать об одноплеменности. С этим не знаю что делать, — он смешно сгорбился и развел руками, держа в одной рыбью косточку, как дирижерскую палочку.

— Они, стало быть, "едят нашу рыбу"… Я тоже?

Постучав ложкой по плетенке и прищурившись, смотрю на Сучка в упор. Он усмехается углом рта и не отводит глаз.

— Ты — нет. Ты теперь шаманка, а значит, имеешь долю в добыче. Кто бы тебе ее ни принес. — И он выразительно подвигал бровями, сложенными "домиком". — Но когда я стану называть тебя Марги при посторонних, мысли у них пойдут во вполне определенную сторону. И это хорошо.

— Почему хорошо? Может, тебе стоит называть меня иначе?

— Я вижу, как ты на меня смотришь. Совсем не так, как смотрела Крадущаяся. Для нее я был просто приятелем по забавам, одноплеменником, почти братом. А вот для тебя — нет. И называть я тебя буду интимным именем, Марги. При всех, чтобы никто больше близко не подкатывался.

— Наглец, — сержусь скорее притворно, чем всерьез (почему-то ощущаю себя уютно, находясь рядом с этим парнем). Облизываю ложку и делаю движение, как бы собираясь огреть ею Сучка по лбу. Он отклоняется:

— Какой уж есть. И друг. Я пойду к остальным с радостной новостью. Ты будешь ночевать здесь, в хижине?

— Да.

— Это правильно — хижина теперь твоя. А мы придем утром на обряд, — он поворошил угли в костре, встал и уже совсем другим тоном продолжил: — Подумай, как обезопасить девушек хотя бы на первое время. Сама, или пусть Туманная подскажет. Мне пока что-то ничего в голову не приходит.

С этими словами Сучок бесшумно исчез за деревьями. Задумчиво смотрю ему вслед. Вот ведь, уже командует. Вопрос — нравится тебе такое положение вещей или нет? А, Сандра? Взрослая тетка вроде бы… но признайся себе, что нравится. Что, в общем-то, понятно, в чужом пока еще мире хочется кого-нибудь чувствовать другом. Даже если это парнишка, по виду ровесник твоего сына. Тогда так тому и быть, а с претензиями Сучка на командование я по ходу дела разберусь. Главное, чтобы не зарывался.

"Девичьим грезам" отчетливо мешало беспокойство насчет предстоящего утром обряда. Я помнила порядок действий. То есть помнила, конечно, Крадущаяся, но раз уж память досталась мне по наследству, значит и я тоже. Итак, что у нас там…

Сначала шаман убеждается, что время обряда благоприятно, и песней сообщает об этом общественности племени и лично "и.о" вождя, который на радостях отгрызает себе ногти. Ну, это мы пропустим, и так понятно, что благоприятно: деваться-то некуда. Потом кандидат на место вождя срезает свои волосы и кладет их на дарственный камень вместе с предварительно обгрызенными ногтями, затем кропит сверху своей кровью и уходит. Шаман пением и танцем призывает покровителя. Если покровитель приходит — вождь считается "утвержденным в должности", а нет — так нет. Вроде все просто, свист и шипение, требуемое для приманивания Туманной, я тоже приблизительно помню, а если и ошибусь — никто не проверит. Еще помнила ритм приплясывания Крадущейся на горячем камне… Для племени этого достаточно, главное, чтобы гейзер среагировал на мои действия. В мистическое управление гейзером я не верю. Ну вот не верю и все…

— И все-таки, где-то у него должна быть кнопка, — я вскочила и принялась ходить около догорающего костра, пританцовывая в ритме "призыва духов", смахивающем в таком исполнении на "Скованных одной цепью". В движении думалось лучше. Итак: дары, свист, пляска, пузырь пара. Надо бы повторить пару раз.

Мурлыкая "Если вы не так уж боитесь Кащея, или Бармалея и Бабу-Ягу...", захожу в хижину, обводя взглядом полки и беру одну из глиняных фигурок, которую Крадущаяся когда-то делала для наставницы. Верчу в руках. Не то разжиревшая змея, не то худая черепаха.

— "… а на цепи сидит Горыныч Змей!.." Удав, который проглотил слона! Сойдет, пожалуй.

Хихикнув, вприпрыжку бегу к озеру, в ином теле и движения изменились. Важно вышагивать не хочется, хочется бегать. Добравшись до берега, пытаюсь определить период выбросов фонтана пара.… сто сорок пять, сто сорок шесть… Ага! Прыгаю на торчащие из кипятка камни и скачу к плите. Свистя, подпрыгивая и отбивая ритм пятками в лучших традициях чечетки, изображаю некий "танец", замечаю качание плиты. Это должно быть оно! Точно: кнопка и никакой мистики! Раззадорясь, раскачала плиту куда сильнее обычного и едва успела выскочить на берег: пузырь пара оказался значительно больше ожидаемого. Ага! Отдышавшись, собираюсь повторить опыт, запасясь плетеным ковриком из хижины, ибо эксперимент считается научным, когда результат воспроизводим независимо, даже и без даров со свистом. Добегаю до плиты, бросаю на нее коврик и, встав на него коленями и ладонями, почти прижимаюсь ухом к поверхности камня, прислушиваюсь к ощущениям. Наклоняла плиту я на сей раз молча, и свист и булькание, идущие из-под камня, отчетливо слышались в тишине. Вот в чем дело! Плита — клапан, наливающий воду в "чайник". Ай да Сандра!

Страшно довольная собой, возвращаюсь на берег и иду к погасшему костру доедать суп. От удачно решенной задачки и прыжков по камням разыгрался аппетит, а муть в голове, оставшаяся после отравления, прошла.

Облизав ложку, я сняла с ветки варочную "сумку" и направилась к "хозяйственному источнику". Память Крадущейся подсказывает дорогу. Ну-ка, ну-ка как тут кухня устроена… Этот источник, с температурой около сорока градусов, бил из-под камня, метрах в ста от хижины. Вспоминаю, что Мягкая Лапка не разрешала Крадущейся мыть посуду где-либо, кроме него. Говорила: этот источник течет отдельным ручейком в небольшое болотце и не смешивается с водой из Логова, а значит — не беспокоит Туманную. Но я думаю, что дело вовсе не в Туманной, а в элементарной гигиене и разделении чистой и грязной воды. Только вот понимала ли это сама Мягкая Лапка? Мне почему-то кажется — понимала.

Повесив сумку из коры на колышек плетня, отправляюсь спать. Вечерние тени уже накрыли лощину, темнеет здесь моментально. Вздохнув по поводу городского образа жизни, с его вечерними огнями и электрическим светом, полезла в гамак. Что ж, придется привыкать…

Дикий. 8 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Я вылез из гамака злой. Лагерь шумел, не дав выспаться. Так последнее время каждое утро, даже еще и до катастрофы. Мельтешение этих так называемых "соплеменников" раздражало. Радуются. Взяли их, видите ли, под покровительство. Вон звери живут себе без всякого "покровительства" и довольны. А тут, мало того, что эта девка в шаманки выбилась, так еще и "старейшую" в покровители выманила. Девка — в шаманки! И сегодня своего братца в вожди потащит. И ведь всем нравится. Как же — "отличный воин"! Я, между прочим, воин не хуже, а за меня почему-то никто не сказал. Ну и змея с ними… именно что.

Но пора собираться, поглядеть, как там новоявленная Марги обряд проведет. Гм… Марги. Тотемом обзавелась. Ладно, хватит раздумывать, все уже ушли, надо догонять.

О, нас уже ждут. Крадущаяся явно не желает лишних разговоров и сразу тянет Старшего к Логову. Какая-то она сегодня не такая, как обычно. Ну да, конечно — шаманка, взрослая опять же, к-кошка драная. Интересно, если Туманная его не признает, позовут ли меня? Да нет, вряд ли, куда им признать, что я был бы лучшим вождем.

Ну вот, Старший полез на камни. Сложил свои ногти обгрызенные и клок волос. Не, разве это волосы? Так, шерсть плешивого ревуна, а не волосы. Вот у меня волосы… и не только на башке. Пытается аккуратно порезать ладонь каменным ножом. Боится, что ли? Да нет, не должен бы, он хоть и туп, но не трус. Что же тогда дергается? Ага, вот вроде бы накапал крови и сбегает с камня.

Теперь пережидаем столб пара и Крадущаяся побежит высвистывать Туманную. Побежала… Эт-то что такое? Это что еще за танцы? Выгибается, ногами размахивает, груди к небу задирает… ва-а-у как выгибается. Р-р-р-р… А как шипит да пищи-и-т… В голове начинает мутиться и я проваливаюсь в воспоминания.

Давно уже, несколько кругов тому, мы с отцом были на охоте. Завалили мелкого тапира и уже собрались возвращаться в поселок. Отец стал разделывать тушу, а я решил пройти по звериной тропе и посмотреть на лежку. Идти оказалось дальше, чем я ожидал, но зрелище того стоило. Лежка оказалась не пуста. Посреди сырой поляны большой черный самец покрывал молоденькую пятнистую самочку. Свинка застряла мордой между двумя деревьями и могла только подергиваться. А как она визжала! Тонко, с переливами… Ко мне подошел отец. Видимо, я уже долго здесь стоял.

— Гляди, эк он ее натянул, Дикий! Вот это мужик!

Да. "Натянул". Я с тех пор понял смысл этого слова. Самки существуют, чтобы их натягивать. А они при этом визжат и пищат.

Потом, когда гонял шкурку за кустами, я часто представлял, что беру какую-нибудь из девочек, сжимаю в руках, а она меняется, расплывается, превращается в теплый пульсирующий кожаный мешок. Я натягиваю этот мешок на свой увеличившийся член, мешок пищит как котенок, которому наступили на хвост. Или визжит, как та хрюшка. А потом снова превращается в девочку, и говорит мне, что она, наконец-то, поняла свое счастье… Я от таких мыслей сразу кончал. Да и в другое время, стоило подумать о "визгах", как перед глазами вставала та поляна. Вот и сейчас… я ж тока сморгнул! а Крадущаяся уже дотанцевала и бежит к берегу.

Интересно, подтвердит ли Туманная выбор вождя? Ого! Вот это волна, и фонтан кипятка… ничего себе. Это она так Старшему радуется? Не верю! Видно, Марги таки сильная шаманка, вон как выплясывала. Надо с ней осторожнее, а то мало ли… Повезло Старшему с сестричкой.

В общих поздравлениях участвовать не буду. Сдалось мне Старшего поздравлять. Еще чего. А вот куда Сучок направился тихонечко? Крадущуюся ищет? Зачем? Пойду-ка я потиху вдоль стены хижины…

— Марги, поздравляю, отлично все прошло.

— Поздравления приняты, Сучок, — Крадущаяся улыбается.

С каких пор Сучок называет ее интимным именем? И она вроде не против… Но эта парочка тут ведь не для поздравлений уединилась. А для чего?

— Ты придумала, что делать с девушками?

— Нет. Хорошего решения я не вижу, а спрашивать у Туманной — это опять пить воду духов. Я потом сутки отсутствовать буду. Сейчас не время.

— Пойми, Дикий воду мутит, а у Старшего мыслей в голове по пальцу одной руки пересчитать можно. Пока мы думаем, они девушек под ближайшим кустом уложат…

Ого. Как интересно. Это я, стало быть, "воду мучу"? Ну Сучок! Ну я тебе… Хотя про Старшего он прав. Мыслей у него маловато, даже я пока так и не смог его убедить, что все девки теперь наши… и какое тебе вообще дело? Боишься, что никакая не достанется?

Крадущаяся сидит, волосы на лицо упали — не видать лица стало. Подперла рукой щеку, смотрит в пол, чертит по нему прутиком какие-то свои шаманские картинки, меня не замечает, хоть я и близко стою. Потеряла осторожность. А вот Сучок к чему-то стал прислушиваться. Не-ет, тебе меня не услышать, а видеть ты меня за углом хижины не можешь. Это Крадущаяся могла бы увидеть, но ей не до того. Так… о чем это она?

— … что я могу сделать быстро, так это собрать старших девушек и напоить всех противозачаточной настойкой. В случае чего хоть выгонять никого не придется. Не решение, конечно…

Пора уходить. Все, что нужно, я уже слышал. О как круто все повернулось-то. Туманная пока не высказала никакой своей воли насчет девок. И в ближайшие сутки не выскажет. Остается только традиция об изгнании тех, кто завел ляльку от единоплеменника. Сейчас же можно будет натягивать! Всех! А когда Старший спохватится — будет поздно, девки поймут, что их счастье — визжать подо мной. И будет он ходить грустный и одинокий, хоть и вождь. Да и каким вождем он будет, если с ним после меня никто не захочет. Вот и придумал. О! Надо с кого-то начать. Марги — шаманка, с ней не связываемся. Ошпарит еще так, что все навсегда сварится и не встанет больше, ну ее. Сладкая… Жесткая, костлявая, визжать небось вообще не умеет, а кричит — будто ревуны дерутся. Не стоит у меня на нее. Пусть Сладкую Старший забирает, так уж и быть. Кто там у нас дальше — Светлая и Гремучка. Остальные — мелочь. Их пока просто напугать хватит, а сейчас надо кого-то из взрослых девок занять, пока Старший не спохватился. Кого? Гремучка, конечно, красивее, но характер… Обряда она не проходила, и Гремучка — только прозвище, но думаю, никто не сомневается, каким будет тотем. Ну ее в болото, справиться с ней я справлюсь, да на какой дикобраз мне такие сложности? Остается Светлая… для начала. Девка правильная, пищать будет правильно…

Правильная? А ведь это мысль! Все сделаем по традиции… ну почти, и не отвертеться ей будет.

Охота заняла у меня больше полдня, но вышла удачной. Крупный жирный агути прятал найденные где-то орехи и так старательно греб землю, что не услышал моих шагов. А уж потом уворачиваться от копья было поздно, зверек сам себе ловушку вырыл, увлекшись своим занятием. Разделывая его тушку, я вдруг понял, что девки уже не занимают меня так, как утром. Как будто ветром унесло туман. Девки, да, некоторые красивые, и… и ничего. Просто девки. А сейчас меня больше интересовал сам мой план, чем его результат. И ладно, будем реализовывать задумку ради нее самой. Да и удовольствие, надеюсь, получу.

Приманка теперь у меня есть, и просто отличная. По мясу за последние дни все уже соскучились, попытаются "поучаствовать". Это к лучшему, но на всю затею времени у меня будет немного. Тогда приготовим "свадебный пир" заранее.

Я вырезал только самые лучшие куски тушки, чего-чего, а это я умею — и выбирать и вырезать. Не стал бы обходиться с добычей столь расточительно, но сейчас важнее было другое. Закончив разделку, взялся за костер и, пока готовились угли, насадил кусочки мяса на выструганные палочки. Можно начинать жарить. Приготовление заняло еще часть дня, времени оставалось все меньше. Завернув результаты трудов в листья и обмотав сверток тонкой лианой, я отправился к лагерю. Но за недоделанное ограждение не пошел, а залез на дерево в стороне и стал наблюдать. А вот и момент, похоже, подходящий — в постройке плетня сделали перерыв, а Светлая отошла от изгороди и направилась к реке. Пора. Подождав, пока она мою схоронку минует, вхожу в лагерь и, не обращая внимания на общий костер и соплеменников, устраиваюсь с краю поляны и начинаю разводить костерок. Мясо развернул и положил рядом. Ребята потянули носами, повернулись в мою сторону и запереглядывались. Затем Старший встал и направился ко мне:

— Хорошее мясо. Почему с остальными не делишься?

— Не хочу, вождь. Мы не на общей охоте, и мясо добыто в одиночку. Я обязан делить его только со своими женщинами. Ты ведь знаешь порядок…

Говорю специально громко, чтобы слышали у общего костра. Старший молча разворачивается и уходит к остальным, что-то им говорит. Ребята отворачиваются от меня, демонстрируют обиду и налегают на всякую зелень, будто бы я им обещал, что еды принесу. Старший жует лист щирицы. Это все пустое, их обид хватит ненадолго. Не больше, чем до следующей моей удачной охоты. Гремучка обернулась, зыркнула так в мою сторону и ухмыльнулась во всю свою немаленькую пасть. Она может и запомнить… Поделиться, что ли, с нею мясом, только бы не нарваться на какую-нибудь пакость. Не, не буду, нельзя сейчас показывать, что мясо мне не особо и дорого. Сам-то я успел перекусить еще когда готовил, пусть и не такими славными кусочками.

Разжег свой костер посильнее и пристроил уже готовое блюдо рядом — разогреваться. Над поляной поплыл пробуждающий аппетит запах. А вот и Светлая, вышла из-за деревьев, принюхалась, идет в мою сторону. Отлично, о том, как я отказал в мясе остальным, она не знает.

— Светлая, чуешь чем пахнет? Молоденький агути, лично мной добытый и зажаренный, вон какое мяско. Наверное, уже готов. Хочешь? — и смотрю на нее этак небрежно, а то еще решит, что я сам голодный. Хотя так оно и есть в каком-то смысле.

— Ой, Дикий. Конечно, хочу!

Светлая садится рядом и берет из моих рук палочку с подрумянившимися кусочками. Ну вот, первый шаг сделан. Ребята молча таращатся, не поняли, умники, для чего я Светлую прикармливаю. Похоже, сейчас обида на нее больше, чем до того на меня. Все идет как надо. Нет, не все! Гремучка поднимается с места и направляется к нам, виляя задом. Хорошо это у нее получается, правильно:

— Чем это вы тут без меня лакомитесь? Я тоже хочу! — она как ни в чем не бывало хватает с углей палочку с мясом, усаживается рядом со Светлой и нагло смотрит на меня в упор, как будто ждет… чего? что я ее сейчас отметелю? Вот и отметелю…

А прогнать-то я ее пока не могу, Светлая еще не доела, нельзя мне давать ей понять, что это мясо только для нее. Молча играю веревочкой и жду, сама любезность и обходительность. Гремучка же облизывает губы демонстративно, рвет зубами мясо с палочки, брызгает на себя соком и вытирает пальцы о грудь. Хороший все-таки она, наверно,"мешочек для натягивания". Только наглая больно. Как смеет мои планы нарушать? Неужели догадалась? Откуда-то снизу живота поднимается гнев, сдерживаемый необходимостью молчать, он начинает превращаться в возбуждение…

Лучше, пожалуй, будет спрятаться и не мозолить глаза, а то еще глупостей наделаю. Сейчас увидим, получилась моя затея или нет. Проглатываю последний кусочек мяса из своей доли, и ухожу в лес. На дерево на сей раз не полез, спрятался за кустами, подобрался. Что там у нас происходит? Небось, стоило мне уйти, Гремучка сразу напела Светлой, что я всю кодлу отшил от добычи. Ну-ка, проверим, как они там.

Нет? Гремучки у костра след простыл, Светлая сидит одна, жует мясо. Ага, вот к ней направляется Старший:

— Так ты теперь женщина Дикого?

Она, самочка моя, аж подавилась кусочком и закашлялась:

— Я… не понимаю. Ты о чем, Старший?

— Он угощает тебя мясом, а кормит он только своих женщин… И давно?

— Вовсе я не его женщина! — она срывается на визг, ах, какая славная…

— Врешь! — Старший сжимает кулаки.

Прекрасно, остается сейчас мне вылезти и защитить, и тогда хоть прямо здесь раскладывать можно будет. И даже драться особо не придется, видно же, что Старший признал мое право. Но не успел… От костра вскочил Сучок и сейчас тянет Старшего назад к ребятам.

— Чего ты меня тащишь!? Я хочу знать! Эта ложится под Дикого, а потом на глазах у всех нагло жрет мясо…

— Старший, я не ложусь под Дикого! — она скривила губы и глаза ее наполнились слезами.

— Вре-е-ешь! — Старший хватает свое копье. Остальные замерли и даже шушукаться перестали. Он что, кого-то убивать собрался? Совсем спятил?

— Я… охотиться пошел, — и убегает куда-то в сторону реки.

Светлая стоит у моего костерка и смотрит на ребят. По щекам текут слезы. Девочки смотрят на нее с ехидным любопытством, мальчики — с оценивающим интересом. Обведя всех глазами, она кидает на землю палочку с недоеденным куском мяса, которую так и сжимала в руке, и кидается в лес. Пора!

Не выпуская ее из виду, иду соседней тропинкой, шагах в трехстах от лагеря догоняю и хватаю за руку. Светлая останавливается, смотрит на меня так, будто побить хочет, губы дрожат:

— Дикий? Тебе-то что от меня нужно?

— Как что? — делаю вид, что удивлен. — Тебя. Ты же слышала, что сказали, и знаешь обычай. Ты теперь моя женщина. Ложись и давай.

— Что? Отстань от меня!.. — не верит еще, пытается освободить руку. Делаю подсечку и толкаю ее под ближайший куст. Светлая падает, а я наваливаюсь сверху.

— Пусти, гад! Пусти-и-и-и!..

— Я не гад. Я самец. А ты моя самка-визжалка. Ну давай, кричи еще раз!

Придавив ее локтем левой руки, правой пытаюсь сорвать с нее юбку. Одной рукой ничего не получается.

— Пусти-и-и-и!..

Ой, как хорошо! От ее визга мой член встает как каменный, в ушах начинает шуметь прибой. Хватаю неподатливую одежку за край и задираю к животу. Слегка приподнимаюсь, чтобы направить свой инструмент. И тут вдруг дыхание перехватывает, в глазах вспыхивают черные звезды и я валюсь в куст от боли. Эта… Эта тварюшка звезданула мне коленкой между ног! Стискиваю зубы, пытаюсь разогнуться и ухватить ее за ногу. Не успеваю. Светлая вскакивает и кидается бежать не разбирая дороги. Спотыкается на ровном месте и с воплем летит вверх тормашками с песчаного обрыва в реку.

Выровняв дыхание, распрямляюсь. Шевелю головой. Рядом раздается тихий хмык. Поворачиваю голову: рядом на корточках сидит Гремучка и, по-птичьи склонив голову набок, смотрит на меня:

— Ну и зачем?

— Что?

— Светлую ловил.

— Натянуть ее хотел… и натяну! Никуда она от меня не денется.

— Делась уже, — и ухмыльнулась. — Я ей помогла с обрыва слететь — ветку под ноги кинула, она прямо Старшему в руки скатилась. Он там сидел на бережку… страдал. Теперь найдут о чем поговорить. Но я не о том спрашивала. Зачем тебе ее принуждать? Ведь это не приятнее, чем рукой играться.

— Приятнее! Понимала бы ты чего… Она так визжит!

— Визжит? — она рассмеялась, но как-то необидно совсем. — Тебе это нравится? Можем с девчонками порадовать, когда в следующий раз отправишься в кусты шкурку гонять. Хочешь? Они все тебя уважают, с удовольствием попищат да повизжат.

Меня как будто обдало холодной водой. Я представил: вот поднимаюсь и иду из поселка, отлить. А следом за мной все девки, и как только останавливаюсь за кустом — начинают визжать хором. Ушам, щекам и даже, кажется, спине тут же стало горячо.

— Отстань, дура! Светлая моя! Она мое мясо ела! — вздергиваю себя с земли, даже боль куда-то отступила. Гремучка тоже встает и смотрит мне в глаза.

— Я тоже твое мясо ела, — и улыбается.

— Ты… ты тоже моя!

— Ага. Ну-ну. И что ты со мной делать собираешься?

— Натяну-у! Натяну, как… — пытаюсь взять ее за плечи и представить "мешок". Гремучка прижимается ко мне боком и бедром толкает между ног. Я опять скрючиваюсь от боли. А Гремучка с каким-то странным сочувствием смотрит на мои опухшие причиндалы.

— Никого ты сейчас не натянешь. Лучше бы аккуратненько рукой себя разрядил, легче станет, — голос спокойный, низкий и хрипловатый… напряжение этого дня сменяется усталостью, спорить не хочется.

— Что, прямо здесь, что ли? Уйди тогда.

— Зачем? Что я, тебя не видела? Давай лучше придержу, чтобы не упал, или к дереву привалишься? Только дерево не я, оно шершавое.

Гремучка обходит меня сзади и упирается руками в спину.

— Ну, давай…

Тот же спокойный, неторопливый и повелительный голос. Я почему-то слушаюсь. Слегка наваливаюсь спиной на ее руки и берусь за член. Через какое-то время возбуждение нарастает, заглушая боль, я непроизвольно слегка наклоняюсь вперед. Чувствую, что меня придерживают левой рукой за плечо, а правой аккуратно гладят вдоль хребта. Послушно следуя движениям руки, волнами накатывается возбуждение. Я выпрямляюсь и через несколько мгновений со стоном разряжаюсь на ближайший куст. Одновременно с этим Гремучка плотно прижимается к моей спине, просунув свои руки мне подмышки. Я расслабляюсь и почти повисаю на ее руках. Через несколько вдохов шум в ушах проходит, боль между ног тоже становится вполне терпимой. В голове звонко, как в пустом глиняном горшке. Ни мыслей, ни желаний. Гремучка отстраняется от меня, только слегка придерживает за плечо. Проверяет, стою ли на ногах. Я держусь.

— А теперь иди в поселок и ложись спать…

Иду ни на кого не глядя, забираюсь в свой гамак, и засыпаю.

Марги. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Я проснулась от того, что слегка озябла. Прохладное и ясное утро начала сухого сезона. Вот оно, утро, которое мудренее вечера. Вечерние грустные размышления как будто отдалились, и казалось, что все должно быть ясно и просто.

Однако вчерашний упрек Сучка остается в силе, а мудрых мыслей что-то не прибавляется. Я так и не придумала, как защитить девочек. И самое паршивое: желание их защищать казалось каким-то ненастоящим. Будто я двигалась по накатанной дорожке своего старого мира. "Маленькие девочки", потенциальные "жертвы насилия", на чьей стороне должны быть симпатии, вроде бы очевидно. Но… Память Крадущейся говорит: интересы племени важнее. А с точки зрения этих интересов все получается не так просто…

Парни преданы племени безусловно. Просто потому, что при столкновении с враждебно настроенными соседями их всех вырежут. А вот девушки? Девушки станут женами победителей. И будет у них именно то, о чем мечтали. Если бы все шло своим чередом, их бы обменяли на ближайшем совместном с соседями празднике. А так — просто заберут. Но для них это не имеет значения. Может, и будет жаль братьев, да и то далеко не каждой. Девочкам, значит, выгодно "сдать всех с потрохами". Повезло же нам оказаться на острове: на долбленке сюда не добраться. Я, наверно, могу придумать какое-нибудь подходящее плавсредство… но могу и не придумывать. У береговых племен возможность попасть сюда появится не скоро. Пролив широк, а о том, что мы здесь и живы — никто пока не знает.

Я ссыпалась с гамака (попутно отметив, что это выходит на автопилоте) и принялась бездумно бродить вдоль стен хижины, проводя рукой по сосудам на полочках, самим полочкам, ощупывая пальцами ног камни очага и разглядывая узор веток в плетеной стене. Мне всегда думалось лучше или на ходу, или за рисованием абстрактных узоров на первой подвернувшейся под руку поверхности. С письменными принадлежностями здесь туго, значит, будем гулять.

Итак, стоит задача — сохранить наше племя живым и конкурентоспособным. А для этого надо что? Размножаться и пространство. Если пространства двум десяткам человек на острове более чем достаточно, то с размножением намечаются крупные сложности. И кто бы мог подумать: обычно ситуация как раз обратная.

Да-а, развилочка. Направо пойдешь — коня потеряешь, налево — голову сложишь. Или наоборот? Да разница-то какая? Первый вариант — "робинзонада" и изолированная культура. Получится ли такое вообще? Нас мало, а это значит, родственные браки неизбежны на уровне уже двоюродных. Прямо на самой грани вырождения. Но возможно. В этом случае девушек придется держать в очень жестком подчинении (кому? мне?) и решать за них, кто от кого рожает, а главное, кто от кого не рожает ни при каких обстоятельствах. И чем раньше "раздать" их охотникам, тем проще будет потом. М-да… типичные "грязные политические игры", как говорили в мое время. Даже здесь, в диких лесах.

Вариант второй — ввоз на остров "импортных" женщин, Где их брать? Разведка требуется, походы, начнутся войны "за Прекрасную Елену". Да и опасно… Ребята, конечно, обрадуются сдуру. Но их мало, достаточно один раз попасться и всех перебьют. Если только невесты сами "прибегут". А с чего бы им? И как узнают, что у нас тут трава зеленее и рыба жирнее? А если "туда" подкинуть нашу девушку, и она сделала бы рекламу? Но зачем ей этим заниматься? Непонятно… но что-то в этой мысли есть. А может, просто первый вариант мне уж очень не нравится.

Есть, конечно, и третий вариант — раз их мало, мужчин наших, так пусть их перебьют и женщин "приберут к рукам" победители. Но в этом разе кто я после этого? "-Круглая сирота..." И как потом себя уважать? и останусь ли вообще я в мире живых?

Мысли ходят по кругу, все это я передумала еще вечером. Пора озаботиться завтраком. Вчера перед обрядом мне натащили всякой еды: несколько дынек папайи, горку плодов авокадо. Они живописно громоздились рядом с очагом, не вызывая никакого желания съесть всю эту роскошную экзотику. Да-а. Вот картошечки бы, жареной… И почему я вдруг подумала о ней? Ведь и правда печеной картошкой пахнет. И дымом. Опять Сучок и завтрак почти в постель? Хм-м…

На душе стало приятно и тревожно. Как там говорят англичане: бабочки в животе? Вот-вот, похоже, будто внутри трепещут легкие крылышки. С одной стороны, его забота очень греет, а с другой — сказать-то мне ему нечего.

Выхожу из хижины. Нет, это не Сучок. У костра сидит на корточках девочка (грива волос ниже пояса, перевита цветными веревочками, такая же красота на запястьях и щиколотках) и ворошит угли, подкидывая мелкие картофелины. Услышала меня и обернулась. Память Крадущейся подсказывает имя — Гремучка. Что ей надо? Не покормить же убогую неумеху-шаманку она сюда явилась. Поговорить? Это уже начинает напоминать традицию. Население меня натаскивает на утренние беседы за кофе? Как собаку Павлова, ага. Но что ей все-таки от меня надо? Эх, кофе был бы кстати. А между прочим, тут ведь что-то этакое растет, точно.

— Хорошего дня, Гремучка, — стараюсь говорить как можно более дружелюбно, вспоминаю, что индейцы употребляют вместо кофе, и фыркаю радостно: — Чай из коки сваришь на завтрак?

— Хороший день мне был бы очень кстати, — в ее глазах метнулась тревога, не иначе как за умственное здоровье шаманки. Не по протоколу я себя веду, эх. А есть-то хоть мне можно, что там приготовят гости, или не подобает? Можно вроде бы, но это означает — у посетителя важное дело, и я, принимая пищу, обязуюсь ему или ей помочь, то есть не я, а Туманная, конечно. Поспешно поправляюсь сообразно моменту, благо на симпатичном личике все как на ладони:

— Что-то случилось в поселке?

— Почти. Дикий пытался силой взять Светлую.

Ну вот, дождалась! Пока думала "о будущем", все без меня решается. И что делать? Хотя…

— Пытался? Не взял?

— Ага, сперва она от него сбежала, двинув коленом между ног. А потом я его отвлекла на себя.

— На себя? То есть он тебя…

Она помотала головой:

— У него там все опухло, со мной лечь не мог. Сам свою одноглазую змеюку придушил. Я его убедила, что так боль скорее пройдет, да еще по спинке гладила, пока он рукой работал. Он поверил, особенно, когда полегчало, и послушный стал. Сказала спать идти, он и отправился, — она усмехнулась, вспоминая об одержанной победе.

— Гремучка! Откуда ты такого набралась?

Кажется, мне должно быть это известно — недоуменный взгляд из-под нахмуренных бровок. Впрочем, она тут же меняет гнев на милость (а хорошо быть шаманкой):

— Откуда, откуда… от мамы. Когда отец с Рассерженным Броненосцем повздорил, тот его крепко помял и промеж ног пнуть не забыл. Мама потом за поселком помогала своему охотнику в себя прийти и меня позвала, чтобы я отца придерживала, пока она гладит… Вот. Рассказала.

Качаю головой. Ну и нравы, в голове не укладывается. Но, с другой стороны, пригодилось ведь девочке. Только для чего ей в эту историю с несостоявшимся насильником ввязываться? Не поверю, что просто так.

— Скажи, зачем тебе Дикий? Тебе он… — хочу произнести "нравится", язык запинается на незнакомом обороте, — нужен для жизни?

Гремучка смотрит на меня в упор, приподняв брови. Удивлена вопросом?

— Нужен для жизни? Пока не знаю, я с ним еще не ложилась. Попробую — посмотрю, подойдет или нет.

— Но ты его выбрала?

Девочка на мгновение зажмурилась, тряхнула головой, улыбнулась и пояснила:

— Выбрала. У него волосы на груди растут, больше ни у кого нет.

— Волосы? Любишь зверушек тискать? — (ну и обороты слетают с языка, однако).

— Да не в том дело, ну как тебе объяснить… это долго.

— Попробуй все-таки.

— Крадущаяся, ваш очаг ведь рядом с нашим был, ты же видела, как мой отец обрабатывал маму. Помнишь? Пару раз засунет, потом отвлечется, возьмет кусочек папайи и жует. Потом еще несколько раз засунет, и опять либо жуется, либо с кем-нибудь трепаться начнет. А маме скучно, я вижу.

Погружаюсь в воспоминания Крадущейся. Было такое… Но помню и другие сценки.

— Гремучка, а ведь он не всегда так себя вел. Когда с охоты возвращались, он твою маму иногда прямо посреди поселка на карачки ставил.

— Ну да. Когда долго без женщины. Это ж редко, да и в спешке. Знаешь, Крадущаяся, когда я с вами стала гнездо на вершине священной скалы делать, надеялась, что оно мне потом останется. Там за скалой живет небольшое стадо ревунов, ну, ты знаешь.

— Знаю, видела.

— Я за ними наблюдала. Было интересно, как ихний самец самочек кроет. Они так кувыркаются! — глаза ее заблестели. — Я постаралась запомнить… Если с Диким все получится, обязательно покажу тебе то, что на ветке делается.

— Ладно, "если все получится" — покажешь. Но при чем тут волосатость Дикого? Только не говори, что с неволосатым заинтересовавшую тебя позу не принять.

— Не, поза не при чем, заболталась… А с волосами… Подобралась я однажды к обезьянам поближе, получше рассмотреть хотелось. Так ревун меня и не заметил! Глаза вылупил, носом в самочку уткнулся, ничего кругом не видит. А мой отец — чуть где шум-разговор, мигом так и разворачивался в ту сторону, лишь бы никакой склоки не пропустить. Обидно. Когда у Дикого на груди шерсть расти начала, он всем хвастался, и гордый такой ходил, как тот ревун перед самочками… Я и подумала: может, его мать с ревуном?.. Говорят, будто после такого не понесешь… А вдруг? — она посмотрела на меня, и от ее взгляда стало разом смешно и неловко.

Девочка же не ждет, что шаманка сможет сказать, кто отец Дикого? Большим усилием воли делаю спокойное и серьезное (надеюсь!) лицо, изгоняю всякий намек на недоумение. Главное — показать свою уверенность. Не надо спрашивать, зачем она пришла, еще попросит генетическую экспертизу… Всего лишь немного изменю тему разговора.

— Надеешься, Дикий с женщиной будет вести себя, как самец ревуна?

Она опускает глаза и молча кивает.

Жую печеную картошку. Думаю. Мысли ускользают в сторону. Картошка здесь мелкая и сладкая, похожа на перемороженную. Не очень вкусно вообще-то. Но я по ней уже успела соскучиться, так что хоть такая. Спасибо Гремучке, но этот завтрак я еще не отработала. Будем дальше разбираться. И я выясняю про остальных приключенцев:

— А Светлая как себя чувствует? Ей нужна помощь?

— Светлая всю ночь плакалась Старшему. Я думаю, они придут к тебе жаловаться на Дикого.

Ну да, придут. "Яви свою милость, установи справедливость", так я, оказывается, тут еще и за мирового судью. Полезно… и ужас как хлопотно.

Гремучка между тем, помявшись, продолжает:

— Ты можешь его защитить перед Туманной? Туманная властвует над горячими водами, кровь — она ведь тоже горячая. Я за него боюсь…

Выпадаю в осадок: вот тебе на. Ничего себе вопросики! А ведь ты, девочка, мне только что идею кнута подкинула. Ее еще и усилить можно. Чего здесь больше всего боятся? Того, что "пепел сердца" не вернется в племя. Считается, что если сердце умершего съедят звери, то он потом родится зверем, если рыбы — рыбой, черви — червем. Если было возможно, у убитого сердце вырезали и сжигали до пепла, а пепел потом замешивали в еду племени. Верили, что в этом случае погибший родится младенцем среди своих. Хорошая идея. А ну-ка, попробуем:

— Не только кровь, Гремучка. Кровь наполняет сердце, давая Туманной власть над ним. Куда бы ни увела тропа человека и в каком бы племени он ни был. По воле Туманной пепел сердца может стать пуст — просто как песочек.

Гремучка глядит на меня с откровенным ужасом. Руки дрожат, посерела и не моргает. Эк я ее напугала. Грех не воспользоваться.

— Ты… можешь спасти Дикого!?

— Могу сделать так, что его простят. Но! Теперь за него будешь отвечать ты. Своей кровью и своим сердцем, — вот уж завернула так завернула, — если он еще раз что-нибудь натворит, Туманная может наказать вас обоих. Если сочтет, что ты могла удержать и не удержала.

— Дикий-то он дикий, но не дурак. После такого предупреждения нарываться не станет. Да и я буду с ним. Постараюсь, чтобы на других девчат не отвлекался.

— Ты "будешь с ним"… Но ведь женой ты ему стать не сможешь. В том смысле, что детей вам иметь нельзя.

— Да, я знаю. И порой думаю о Журчащей…

— Журчащая? Это мать Подарочка? А при чем тут она?

— А что ты про нее знаешь?

— Журчащая… ее привели из набега на одно из соседних племен примерно семь кругов назад. Вместе с Подарочком. И что? Больше я про них ничего не знаю.

— Мама рассказывала, что Журчащая из нашего племени. Дочь Мутного Ручья. Обменяли ее в другое племя за два круга до набега.

— Она что, наша одноплеменница?

— Нет. Ручей тогда объяснил: раз родила ребенка в том племени, она уже ихняя. Жена охотника из чужого племени, а не наша девочка… да, и пока она жила здесь, у нее было какое-то другое имя. Не помню какое.

А ведь это мысль! Случайно ли Гремучка мне это именно сейчас рассказала, или давно уже обдумывала такой вариант… А шаман-то каков! Формальное толкование традиции, противоречащее духу, но соблюдающее букву. Этакий предок знаменитых американских адвокатов. Похоже, готовность к разделению "законов" и "понятий" уже есть. А чего не хватает? Смелости? Для них ведь духи-покровители вполне реальны и судят именно по понятиям. Получается, Мутный Ручей не столь уж и верил в Белого Броненосца… Хотя нет, еще один вариант: желание устроить жизнь дочери, плюс вода духов и пожалуйста, получите подтверждающий глюк. Да, скорее всего так. Ну а я чем хуже? Мне такая трактовка тоже полезна…

— Знаешь, Гремучка, я, пожалуй, спрошу у Туманной, может ли женщина родить ребенка в другом племени, а потом вернуться в свое…

У нее заблестели глаза и руки сжались в непроизвольном жесте, не то мольбы, не то стремлении удержаться на месте и не взлететь:

— Крадущаяся, пожалуйста! Попроси ее разрешить! Я принесу тебе много-много жареных ракушек! И Туманной какой-нибудь дар!

— От ракушек не откажусь. А для Туманной лучше как следует присмотри за Диким. Она обрадуется, если он станет вести себя умнее.

— Присмотрю. Я тогда побежала! — она вскочила, стремительно и легко поскакала по камням, и скрылась из виду.

Глядя вслед Гремучке, пытаюсь осмыслить, что это за "дивный новый мир" я тут наболтала. Первый ребенок из другого племени — это свежая кровь. Желание, чтобы женщина вернулась, будет стимулом для ребят хорошо с ней обращаться. Пряник. А "пепел сердца" — кнут. Немного цинично. Так, самую малость. Может выгореть.

Нужен некий общественный договор, устраивающий все стороны. Что хотят получить девочки? Защиту, вкусную еду, доброе отношение. И, судя по поведению Гремучки, кое-кто из старших не откажется от секса. Девчата явно захотят, чтобы их сосватали в другое племя.

А о чем мечтают ребята? О победах над дикими зверями и многочисленными врагами… о, этого хотелось бы какое-то время избежать (врагов, я имею в виду). О своих женщинах… и чем того и другого больше, тем лучше. Послушание, ласка, забота. Ребята пока почти не задумываются о том, что женщинам потребуются силы и внимание. Да и те же добытые звери… а зверей придется научиться добывать, ничего не поделаешь.

Дети? С этим, кажется, пока никто не спешит. И я не вижу противоречий. За исключением одного: для мальчиков обладать женщиной сейчас вполне животное желание. С этим будем бороться, угрожая кнутом. Каким именно? Нет здесь понятия "социальной защищенности", вообще нет. Любая защита только личная. То есть что получается, раздать девчат по "защитникам"? Но реально защитить могут только старшие парни. Сучок, Старший, Дикий, Копуша. И все. А как быть с младшими ребятами? Впрочем, есть еще один нюанс в традиции. Попытка отобрать женщину у одноплеменника карается всем племенем. Значит, если младшие девочки будут "закреплены" за младшими ребятами, они окажутся под защитой традиции. А усилить можно, припугнув Туманной. Пожалуй, так.

Я распрямила затекшие ноги, потянулась, и в голове внезапно вспыхнуло: я строю жесткий патриархат. Чуть ли не в крайней его форме. И это я-то, которая всегда считала женщин существами если не умнее и тоньше, то уж никак не уступающими мужчинам ни в энергии, ни в разуме. Что я могу сделать для девочек? Пробежалась до "хозяйственного ручья", хмыкнула и вздохнула, глядя на спуск к воде и вспоминая домашнюю кухонную утварь в Хабаровске.

Один из вариантов: можешь обойтись без защиты "своего охотника" — обходись. Этот путь оставим для сильных женщин. Правда, реально "обойтись" могут сейчас только Сладкая да Гремучка. Гремучку я уже связала с Диким. Значит, такой путь может пригодиться только Сладкой. И пусть будет, в качестве принципа. И еще добровольный выбор со стороны обоих.

Ну-с, какие здесь мы видим недостатки? Свободные девушки окажутся добычей кого угодно. Старшие — ладно. Но есть еще и младшие, которые пока никого не выбрали. Не маленькие, сообразят, что нужно за кого-то цепляться и становиться "хозяйкой очага".

Образуется что-то наподобие семей. Вмешиваться в отношения в такой "ячейке общества" я не смогу, от "своего" охотника мне девушек не защитить. Ну что ж, пусть выбирают осторожнее. И еще надо слово подобрать подходящее… Не "семья" — его оставим на будущее, для нормальных семей. Группа? Дом? О, пожалуй… только не дом, а "хижина", или "очаг". Очаг, со своим "охотником" и "женщинами". Требовать "моногамии" я здесь не могу — не поймут… да и невыгодна она мне. Пусть лучше будет некоторый избыток свободных ребят, которым не с кем создавать свой очаг. Тогда остальные будут вести себя осторожнее. А "разводы", то есть переходы к другому очагу, мы разрешим. Но только под моим контролем, а то мало ли что…

— Марги!

— А! Что? — я вздрогнула от неожиданности, подняла голову. Метрах в пяти стоит Сучок и не приближается, смотрит то на меня, то на землю. Я тоже посмотрела… надо же. Не заметила, как исписала расчетами численности популяции и схемами "обмена" большую половину песчаного берега перед хижиной. Снизу по склону поднимаются Старший со Светлой. Идут рядышком, но кажется, будто Светлую сюда на аркане тянут.

— Что случилось, Сучок?

— Мы таки опоздали. Еще ничего не успели придумать, а Дикий вчера уже… — Сучок махнул рукой, обойдя широкую дугу по траве, плюхнулся рядом со мной, и уставился на рисунки.

— Не все так грустно. Во-первых, Дикий вчера не "уже", а вовсе даже совсем "еще не", а во-вторых, я, кажется, придумала решение.

— Откуда знаешь про Дикого? — И, кивнув на рисунки: — Это твое колдовство?

— С утра говорила с Гремучкой. Она взялась за Дикого…

Не успела договорить, как к нам подошла парочка жалобщиков и Старший с места в карьер:

— Крадущаяся, надо что-то делать с Диким! Он собрался Светлую насильничать!

— Только с Диким? А как насчет тебя? Кто не далее как вчера разглагольствовал, что девочек кормит?

— Откуда знаешь?

Ууу, какой свирепый. Жаль, свирепости только на слабых женщин хватает…

— Я шаманка.

— Я ни на кого не нападал!

— Не нападал, но языком трепал… вождь. Вчера бы так с Диким говорил.

Видно, сурово я с ним, угрожающе получилось. Светлая, почуяв неладное выскальзывает вперед и пытается загородить собой моего неразумного братца:

— Нет, Старший ни на кого не нападал. Он хороший…

И жмется к нему, растопырив пальцы знаком "от сглаза". Гм, ну ладно. "Хороший", значит. Хороший вождь подушкой быть не должен! Тем более жилеткой! Возвышается над ней, косая сажень в плечах, а физиономия как у теленка, глазами хлопает. Тьфу!

Набираю побольше воздуха в легкие и опускаю голос до самого низкого, на какой способны мои голосовые связки (ого, прямо рык!):

— Слушай волю Туманной, "хороший". Каждый охотник, умеющий добыть зверя или рыбу, может создать свой очаг. Для этого с ним должна согласиться жить хоть одна женщина. Будет ли она ложиться с ним — их дело, Туманная вмешиваться не станет. Покушаться на женщин от других очагов охотнику запрещено!

Старший стоит, открыв рот, с вытаращенными глазами. Добавляю более привычным голосом:

— При появлении детей от одноплеменника виновные изгоняются: правило остается в силе.

Старший переваривает. Мальчик-тормоз какой-то… Сучок встрепенулся и смотрит мне в глаза. Щурится и дергает кончиком носа:

— Что будет с девушками, которые не выберут очаг?

— Они должны защищать себя сами.

Он кивнул.

— Что случится с теми, кто нарушит волю Туманной?

Вопрос явно "на публику", Сучок подыгрывает мне. Что ж, спасибо ему. Смотрю на Старшего, сдвигаю брови, отчаянно надеясь, что выгляжу достаточно внушительно:

— Туманная властвует над горячими водами, а значит, и над горячей кровью сердец. У тех, кто нарушит требование Туманной, она заберет возможность будущих рождений, и пепел их сердец станет песком! — топаю для убедительности по своим песчаным картинкам и формулам.

Немая сцена. Такого не ожидал, похоже, даже Сучок. Первым приходит в себя Старший. Оглянувшись на остальных и кашлянув, он осторожно высказывается в духе "вождь племени — грозной жрице духов горячей воды" (народ, то бишь племя, пока безмолвствует):

— Но… Если женщины очагов не могут заводить детей… как же племя?

Ну наконец-то "племя" у него появилось. Да, чтоб получился один нормальный вождь, женщинам надо очень и очень потрудиться:

— А на это, братишка, господин дракон велел передать… тьфу, то есть Туманная объявила для племени два пути. — Я почувствовала себя преподавателем на первой лекции и, взяв палочку, провела влево от себя глубокую борозду в песке. — Первый. Ты делаешь так, чтобы женщина твоего очага стала женой охотника из другого племени. Она взамен обязана уговорить женщину из того племени сбежать к тебе. Выбирает достойную тебя, запомни. И второй путь — когда она родит в том племени ребенка, она станет "женщиной чужого племени" и тогда сама может сбежать к тебе, — завершив речь и очередную схему, я воткнула в песок "указку", и Старший опять ушел в глубокий аут, не сводя взгляда с палочки и переваривая информацию. А вот Сучок, судя по выражению лица, понял все. Или нет, не все. Вопросы появились?

— Скажи, Марги, а как мы попадем на тот берег и как женщины до нас доберутся?

— Помощь Туманной в дороге я вам обещаю. Через круг вы сможете туда добраться. А про остальное думайте сами. Понятно?

Дружно кивают, касатики. Ни черта до них не дошло, ясен пень. Я сама-то еще не все для себя уяснила. Молчат, скрипят извилинами. Мозги перегрелись с непривычки, только что дым из ушей не валит.

— Хорошо. Вождь и ты, — тыкаю пальцем в братца и Светлую, — отправляйтесь в поселок и передайте волю Туманной остальным. До вечера решите, кто с кем создает очаг. На закате жду все племя здесь. Туманная будет принимать клятвы.

Старший и Светлая поворачиваются и спускаются вниз по склону, двигаясь как роботы — шок еще не прошел. Наблюдаю за ними и чувствую: напряжение "отпускает", наваливаются усталость и опустошение. А ведь еще вечер впереди… Оглянувшись по сторонам, замечаю Сучка. Он никуда не ушел, слился с пейзажем и сидит неподалеку, жмется на краю горячих камней, не сводя с меня глаз. Я молча подхожу и устраиваюсь рядом. В молчании проходит несколько минут, потом он спрашивает:

— Ты хочешь, чтобы я создал очаг с какой-нибудь девушкой? С какой-нибудь другой девушкой?

Таких вопросов мне сейчас и не хватало для полного счастья. Это даже не намек — прямое предложение. Прикинуться непонимающей? А что ответить на его вопрос? Чего я на самом деле хочу? Да не знаю я пока, чего хочу. Третий день в этом мире… Впрочем, вопрос про меня можно и замять, "правильной" женой я все равно быть не смогу.

— Я шаманка, Сучок. А тебе понадобится семья.

— Да, колдовство у тебя сильное. Не такое, как у Лапки и Мутного Ручья, но попробовали бы они тебя не послушаться, — он кивает в сторону следов Старшего и Светлой, уже скрывшихся из виду. — А из наших девушек мне, может, и вовсе никто не нужен…

— И никого не хочется? — зачем я его провоцирую? Хочу услышать, что ответит. Он тут же удовлетворяет мое любопытство:

— Хочется. Но только одну. А для нее создавать очаг нет нужды. Ты, именно ты, хочешь, чтобы я создал очаг с кем-то из наших? Если так, мне не сложно. Охотник я хороший, мяса добыть могу. Только мне самому эти девочки не нужны.

Ну что ж, тогда "ход лошадью":

— Раз так, поддержи кого-нибудь из младших девочек. Им будет тяжелее всех.

— Если кто-нибудь из них решится предложить мне…

— Не решится. Они тебя опасаются. Так что выбери сам. Я думаю, не откажут.

— Хорошо, считай это моим подарком тебе, Марги.

Марги. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.

День не складывался. После утренних волнений собралась было прогуляться по окрестностям и вот нате вам — дождь. Да какой там дождь — ливень. И это в сухой сезон! Пережидать под деревом было совершенно бесполезно. И теперь, продравшись через сплошную сеть струй, я добралась до хижины. С волос и юбки ручьями стекает вода. Сухих дров для очага не запасла, как-то совсем забыла об этом. Лезть в гамак в таком виде? Бр… Пожалуй, пора устроить "банный день".

Еще вчера я обратила внимание, что ручей кипятка, вытекающий из Логова, образует несколько небольших озерков, и температура воды в ближайшем примерно как в горячей ванне. Мысль использовать его в качестве таковой возникла еще вчера, и я вечером накопала мылящего корня. Раньше Крадущаяся не мутила воды этих озер, опасаясь, что они уж очень близко к Логову Туманной и могут тоже считаться священными. Но мне без горячей ванны было неуютно, что поделаешь — дурные привычки другого века, и я разрешила себе использовать это озеро в качестве купальни. В конце концов, шаманка — лицо приближенное к священным местам (и их духам), и в качестве такового должна "быть чист и благоухать".

Я достала плошку с замоченными корешками. Вода уже вполне прилично мылилась, хотя настояться до завтра "шампуню" не помешало бы. Ладно, сохраним их на другой раз. Вылавливаю из плошки корни, насыпаю в воду золу из очага и перемешиваю, получилось этакое серое тесто. И нести будет проще — не расплескаю.

Закрыв вход в хижину, сбегаю к озеру. Дождь продолжает лить и, если так пойдет дальше, моментом размоет до исчезновения мой импровизированный "скраб". "Надо чем-нибудь накрыть плошку" — скользнула по краю сознания мысль, а рука сама тянется к дереву и срывает с него плотный и блестящий, будто полированный, лист.

Прежде чем соваться в воду, осторожно щупаю ее ногой. Горячо… но, кажется, терпимо. Где же тут устроиться? У дальнего обрывистого берега нависающая скала образовала небольшую нишу с торчащими из-под воды камнями. Если там не слишком глубоко… Стягиваю с себя юбку и осторожно вхожу в воду. Пока тело привыкает к температуре, отполаскиваю юбку. Все равно веревочки уже весь дождь на себя собрали, мокрее не будут. Пока полоскала, заметила, что вода слегка "газированная". Может, поэтому тут никто не живет из кусачих и кровопьющих. Что ж, тем лучше.

Разложив свою "одежку" на теплом камне у воды и прихватив плошку со "скрабом", как я его пышно обозвала, пробираюсь к противоположному берегу. Озерко оказалось неглубоким — в центре я погрузилась в воду по шею, дальше дно начало подниматься. А вот и ниша. Глубина у берега по колено, песочек. Пристроив плошку на одной из выступающих над поверхностью глыб, ложусь в воду, блаженно вытягиваюсь и закрываю глаза. Хорошо… и даже думать не хочется.

Лежать в горячей ванне и слушать, как за краем ниши шумит дождь. Запах тропических цветов средь нитей воды стал одуряюще сильным. А настроение — лирическим и неопределенным. Качается, как щепка на волнах, то туда, то сюда. И смутная тоска накатывает, будто не хватает чего-то… Знакомое состояние, только давно забытое. И ведь вспомнила. Детство, весна, шум первой весенней грозы за окном, тоска… "Предвестие влюбленности" — вот что это такое. Та самая тоска по любви, которая приходит первой, когда взгляд еще ни на ком не остановился, душа никого еще не выбрала, но будущая влюбленность уже неизбежна, как голод в отсутствие еды. В "том" своем детстве я еще не знала, что это за чувство. Так, наверное, у всех. Когда оно приходит — ты не можешь узнать его, а когда запах этой тоски становится хорошо знаком — она машет хвостом на прощание.

А с чего это она вернулась сейчас? Да, конечно, мне ведь тринадцать… Уникальный случай — я узнала этого пушного зверя при первом же появлении. Поздравляю тебя, Марги, ты собираешься влюбиться! Ого… а ведь я, кажется, впервые назвала сама себя этим именем. Выходит, прижилась.

Итак, пушистая полярная лиса с семейством явилась по мою душу. Что из этого следует? Первое: тоска по любви принадлежит все же телу, а не душе. Занятный научный факт, но что мне до той науки. Важнее второе — у меня есть немного времени, чтобы сознательно выбрать свой "свет в окошке". Есть небольшая пауза и стоит ею воспользоваться.

Теперь, Марги, берем себя в лапки и начинаем думать. Очень аккуратно думать, поскольку компания у нас тут тесная, и "влюбленная шаманка" — явление взрывоопасное. Младших ребят не рассматриваем, для меня они ощущаются совсем детьми. Тогда вариантов остается всего ничего. Братик — отпадает, поскольку он братик. Про быстроту мысли его и вовсе помолчим. Дикий думает пока не тем местом. Что в общем-то не страшно, серьезнее то, что мне совсем не нужна конкуренция с Гремучкой. Такое вполне может раскачать нашу маленькую лодку. Далее — Копуша, хозяйственный парень и умный. Но его мне ни к чему пугать таким своим отношением, он традиции уважает и авансов со стороны представительницы духов не поймет. А меня если уж понесет, то я сама порой не знаю, что сотворю в следующую минуту. Из старших остается Сучок. Ага, специально отложила его напоследок, подкатывается он ко мне весьма недвусмысленно и, похоже, ничуть не стесняется. Устраивает ли он меня? Пожалуй. Хотя способности видящего слегка настораживают. Слишком уж осведомленный любовник… а впрочем, чего я опасаюсь? Не справиться? Ну-ну, похоже, я его уже оцениваю всерьез. Буду аккуратнее.

Итак, Сучок, "видящий", сын шамана, любящий держаться в тени. Неплохой расклад. И когда вы явитесь ко мне, госпожа Влюбленность, я уже готова буду подкинуть вам кандидатуру. А можно и поторопить события, ответив на его ухаживания. Поглядим… Пока же нас ждут дела мелкие, сиюминутные — вымыться, например.

Черпаю из плошки горсть мыльной золы и начинаю втирать в волосы. Н-да… и как этим Крадущаяся пользовалась? Хочу шампунь! Или хотя бы кусок мыла. М-м… привыкла, понимаешь, к хорошему. Все, я теперь поняла — прогресс придумали ради горячего душа, теплого туалета, шампуней и прокладок. А всякие там самолеты — это издержки производства. Ну что же с этой кашей делать? Ест глаза и царапает кожу. Скорее бы смыть эту штуку.

Чтоб выполоскать волосы получше, ныряю в воду с головой. Уф-ф… Теперь тело. Без мочалки, м-да… а ведь тыквенная губка в хижине лежит, для других целей только. Глюпый я кошк, не догадалась захватить. Ладно, обойдусь пока руками.

Смываю с себя серый "скраб". По озеру тянется язык мутной воды с полосками пены. Интересно, быстро здесь сменяется вода? Судя по тому, как сносит муть, через пару часов озеро должно очиститься. Лежу у берега на одном из валунов, спустив в воду только ноги. Настроение — пофигистическое.

— Марги?

Лениво выгнув спину, поворачиваю голову на голос. Сучок стоит на берегу и пялится на меня. А дождь, оказывается, почти прекратился. И не заметила, пока мылась. Выражаю всем видом готовность слушать. Ну что ж ты, касатик, стоишь, глазами хлопаешь?

— Ты купаешься в священном озере?

Прищуриваю один глаз, старательно сохраняя суровый вид:

— Это ритуальное купание, — и соскальзываю где поглубже, — а нарушители покоя служительницы Туманной могут и умереть в муках, если не остерегутся и попадутся ей на глаза…

Смотрит, улыбаясь, и явно не собирается принимать всерьез.

— А мне можно в воду залезть?

От скромности он явно не умрет. Не хочу, чтобы здесь все племя плескалось. С другой стороны, на Сучка у меня планы. А зачем мне немытый Сучок?

— Сейчас — можно, — отвечаю после приличествующей паузы. — А в мое отсутствие — нет. Иначе, сам понимаешь, суп из Сучка будет.

— Тогда я полез.

Доплыв до меня, пытается облапить и зарыться лицом в волосы.

— Руки!

— Я хотел помочь тебе волосы причесать…

— Руки грязные, говорю! Только что волосы отмыла.

Сучок лезет в плошку (отмечаю: длинные пальчики, красивые) и начинает старательно отмывать руки. Тем временем я черпаю горсть золы и начинаю натирать ему спину…

— А? Зачем?

— Как зачем? Руки будут чистые, а спина грязная — непорядок.

Изображаю невинную девочку, улыбаюсь. Сучок улыбается в ответ.

— Тогда надо не только спину…

— Ага.

Ну, держись, Сучок! Я терла его золой в полную силу, не обращая внимания на камни, оказавшиеся под ногами. Он пытался увернуться, пару раз плюхнулся в глубокую воду, один раз зашиб локоть о камень. В конце концов, отобрал у меня плошку с золой и стал мыться сам. Закончив мытье, Сучок уселся на камень позади меня и начал аккуратно и ласково разбирать мои спутавшиеся волосы. Я прикрыла глаза. Мрр… мрр… Да, кошка. Да. Ну и что?

— Я люблю тебя, Марги… Только порою совсем не понимаю.

По всему телу прокатилась волна холода, "мороз по коже", мышцы напряглись. Хочу открыть глаза, но только ощущаю, как все глубже и глубже проваливаюсь в какую-то темноту. Уже второй раз в этом мире приходило чувство "развилки", только сейчас гораздо более острое.

Я увидела укутанную туманом хижину, ощутила руки любимого на своих плечах и неподвижную тишину мира вокруг. Краткие расставания, теплые встречи, покой своего очага и незаметность времени. Погружаюсь в это ощущение все глубже, и вдруг вспоминаю, что мне оно уже знакомо там, по тому оставленному за спиной миру большого города. И не очень нравилось… теплое, уютное, затягивающее ощущение болота. И тут же, одновременно с этим воспоминанием меня выбрасывает из сотканной внутренним взором картины в какие-то другие декорации. В них я стою на тропе под сильным ветром. У ног пролетают клочья тумана, будто бы пытающиеся уцепиться за траву, только ветер гонит их дальше. Знаю: где-то рядом стоят друзья, некоторых из них я любила в тот или иной период, а потом мы возвращались к дружбе. Они на той же тропе, что и я, именно это сейчас главное. А впереди катит свои волны море. Из-за мыса возник треугольник паруса, завершая картину. Этот мир — мой, а выбор — очевиден.

Я очнулась от транса. Здесь, кажется, не прошло и нескольких секунд. Сучок гладит мои волосы, с тревогой и нежностью заглядывает в лицо и ожидает ответа на свое признание. Вот так-то, Сучок, похоже, навык интуитивного анализа, доходящий порой до способностей "видящего", доступен не только тебе. Но пора что-то ответить…

— Не любишь. Хотя, похоже, увлекся. И только. — Кошу на него глазом, почти подмигивая. Но все же только почти.

— Не веришь? Почему?

Сучок удивленно отступает на шаг назад, отпускает мои волосы. Моргает.

— Вот представь, — поясняю, — плещутся тут рядом с тобой три девушки, точь-в-точь похожие на меня. Одна из них думает: "Этот парень приносит хорошее мясо, стоит потерпеть его рядом." Другая прикидывает длину твоего члена: "Бывают и поинтереснее, но среди имеющихся — сойдет". Третья надеется, что ты построишь ей хижину, а потом погибнешь где-нибудь на охоте… — произнося эту тираду, смотрю, как на выразительное лицо парня набегают недоумение, огорчение, растерянность. — А теперь скажи, тебе было бы все равно, кого из них любить?

— О чем ты говоришь? Как таких можно любить? — трясет головой, отгоняя наваждение, брызги летят вокруг. — Тем более, что я уже люблю — тебя.

— А почему ты уверен, что я не одна из них? Сам же сказал — совсем меня не понимаешь.

Ложится в воду, смотрит куда-то в пространство, думает. Красиво думает, паршивец! И хорошо, пусть думает. Настроение поменялось — пыл пропал. Сколько-нибудь сложные мысли тушат страсти, как вода огонь.

— Иногда чуть-чуть понимаю — я неправ. И… ты хочешь, чтобы я не торопился?

Встаю, не спеша отжимаю волосы. Затем киваю Сучку, и шлепаю по воде к берегу. Выбираюсь и продолжаю:

— А теперь проводи меня до хижины, и расскажи по дороге, кого ты решил позвать к своему очагу.

Он бесшумно ныряет, проплывает под водой мимо меня к берегу, высовывает голову, оглядывается, довольный, что я еще в воде (а я и забыла, какие только что правила ввела) и, идя передо мной спиной вперед, сообщает:

— Не только решил, но и договорился. С Подарочком и Болтушкой.

— Подарочек? Она же родственница тебе?

— Ну и что?

"Влипла" — стукнуло в голову. Вот это влипла! В племенах нет запрета близкородственных браков, поскольку есть более сильный запрет на браки с одноплеменниками, а в племени и так все в родстве, хотя порой и в дальнем. Я этот запрет обошла, и что делать теперь? Пугать? А что еще остается…

— Есть старое проклятие, которое ложится на детей, если родство родителей ближе второго колена. О нем шаман не рассказывал, потому что раньше оно было не опасно. Но сейчас для тебя с Подарочком есть только один вариант — чтобы, выйдя замуж в другом племени, она прислала кого-нибудь вместо себя, — неприятное чувство, как будто увязила коготок. Но исправлять собственные ошибки придется, и лучше поживее.

— Меня это не слишком беспокоит, я все равно не смотрю на них как на жен. По твоей просьбе позвал. Ну и еще "увидел", как ты ищешь ученицу, а никто из охотников от своего очага девочку не отдает. Потому выбирал тех, у кого хоть какие-то задатки шаманки есть. Подарочек уже посвящена Туманной. Еще способности есть у Спящей, но она сегодня какая-то очень напуганная. От старших парней просто шарахается. Не стал ее ловить. Договорился еще с Болтушкой, она хоть удержать внимание слушателей при разговоре умеет.

За беседой выбрались на берег. Я встряхнула юбку — мокрая и тяжелая, надевать не хочется. Решила отнести в руке. До хижины недалеко, вряд ли кто-нибудь встретится, а Сучка я уже не стеснялась.

— Говоришь, Спящая шарахается от парней?

— От старших. Еще она уверена, что Дикий останется один и совсем озвереет. Гремучка, конечно, никому ничего не говорила, но почти все и так догадались. Когда я был в поселке, Спящая ушла на берег, а потом туда же утянулся Шустрик. Ему тоже девять кругов от роду, и они с нею друзья. Может быть, договорятся. Только если Шустрик заявит, что хочет создать очаг, кто-нибудь из старших может возмутиться. Ты говорила, Туманной требуется, чтобы охотник мог обеспечить своих женщин мясом и рыбой, а Шустрик никогда еще не был на охоте.

— Лучше бы он как-то доказал свою способность охотиться или добывать рыбу. Иначе мне придется разрешать от себя и заступаться за них перед Туманной. Не хотелось бы, конечно. Но надо, чтобы Спящая была с тем, кому доверяет.

— Если Шустрик принесет какую-нибудь добычу до обряда… Знаешь, Марги, я что-нибудь придумаю. Пойду поговорю с Шустриком.

— Хорошо. И расскажешь потом…

Я повесила юбку на плетень — сушиться. А сама присела на любимое бревнышко у очага подумать. Условие про способность обеспечить очаг мясом у меня сказалось как-то само, и захотелось понять, к чему оно приведет. Насколько мне известно, на охоту раньше ходили Старший, Сучок, Дикий, Копуша и Золотце. Причем Золотцу сейчас одиннадцать кругов и участвовал он только в одной охоте. Неудачной. Охотники тогда пошли искать тапиров, но вернулись ни с чем. Что, впрочем, не мешало Золотцу потом долго хвастаться перед девушками, что он теперь "настоящий охотник". Итого максимум пять очагов. Или шесть, если считать Шустрика. А девочек — десять. То есть кто-то из ребят обзаведется "гаремом", кроме Сучка, у которого уже двое… гм, или трое. Ну и пусть.

Шустрик. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Новость о воле покровительницы, принесенная Старшим и Светлой, произвела на племя странное впечатление. Девушки покрылись красными пятнами, как будто их обрызгало кипятком или отстегали жгучими листьями, и зашушукались между собой. Те из ребят, которые уже успели поучаствовать в общих охотах, начали ухмыляться и нервно озираться на девушек. А мы с Морским непонимающе хлопали глазами. Очаги, ну и что? Не обязательно же?

Меня и моих сверстников эта новость как будто бы не касалась. Как там сказано? "Каждый охотник, умеющий добыть зверя или рыбу..." Я еще не охотник, и своего умения добывать "рыбу или зверя" пока ничем не доказал. Даже самому себе. Я посмотрел на свое копье. Детское, скорее игрушечное, чем настоящее, с маленьким костяным наконечником. Подарил отец прошлый круг. Тогда он еще сказал: "Вот тебе копье, будь как настоящий охотник!" Я прыгал от радости. Теперь отца нет, а я так и остался "как настоящий охотник", только не настоящий. И неизвестно, стану ли охотником — наш новый вождь пока ничего не говорил про общие охоты, а где еще учиться? Кто нибудь из старших ребят возьмет в ученики? С чего бы? Да они и сами — охо-хотники… Разве что рыбой займусь. Рыбалка, конечно, менее уважаемое занятие, чем охота, но тоже дело добытчика. А я еще прошедший круг стал наблюдать, как дед Водяной делал ловушки для рыбы — и называл их "морды", потому что они и правда похожи на длинную морду каймана, залезешь — не выберешься, как из его челюстей. Вчера весь день ушел на то, чтобы сплести мою первую "морду", и все-таки не успел закончить ее до вечера. Сегодня продолжу.

Снасть я плел на полянке в стороне от поселка, чтобы не опозориться, если ничего не выйдет. Да и кусты с гибкими прутьями там растут рядом. Но теперь получается, если уйду доделывать ловушку, то не узнаю, что происходит в поселке, а это любопытно.

Дикий сидит в сторонке и зыркает на всех злыми глазами. После того, как вчера вечером в лагерь пришла заплаканная Светлая, сопровождаемая сердитым Старшим, девушки вытянули из Светлой всю историю, и теперь от Дикого отворачиваются, как от мохнатого паука какого-нибудь. Какой уж тут очаг.

Спящая… самая красивая девочка племени. Сижу, наблюдаю. Забыл даже куда собирался. Мне кажется, она вообще не девочка, а кто-нибудь из великих духов. Или не знаю кто еще. Когда я смотрю на нее, оказываюсь в каком-то другом мире, светлом, радостном и счастливом. Мире, созданном ее рисунками, ей самой, движениями ее рук, взглядом глаз. Это чудо, посетившее по какому-то недоразумению наше племя. Спящая сидела у костра и творила какое-то свое волшебство, вдруг замерла, повернула голову, посмотрела на Дикого и закусила губу. А потом медленно-медленно встала, бочком пробралась мимо гамаков и… кинулась прочь из лагеря. Что? Что случилось?

— Спящая?!

Очнулся, поняв, что уже бегу следом и кричу…

— Спящая, что с тобой? Что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Шустрик? Это ты…

Спящая испугана и плачет. Почему? Сидит на камне у реки, резко обернулась ко мне, глаза мокрые.

— Что случилось, Спящая?

— Случилось? Нет, пока еще ничего. Просто я не хочу идти ни в чей очаг, не хочу… становиться чьей-то "женщиной". Противно!

Отворачивается и вытирает слезы, шмыгает носом. Пытаюсь сказать что-то утешительное:

— Но… это же не обязательно? Даже если никто не будет приносить мясо, можно обойтись моллюсками, грибами…

— Да при чем тут это, Шустрик! Грибы… ха! Маленький ты, похоже, еще, чтобы понять…

Мне становится обидно и горько. Маленький! Ну да, маленький, но неужели не стою даже того, чтобы объяснить?

— Так может объяснишь?..

— Ох, Шустрик. Вот смотри: кто-нибудь пойдет в очаг к Дикому?

— Нне… не знаю, наверно, нет. После вчерашнего все на него дуются.

— И что, по-твоему, он будет дальше делать?

— Ничего. Один будет жить, без девочек. А как еще?

— Да-а? Это Дикий-то? Если вчера попытался Светлую силой взять, что его дальше остановит? Да он теперь совсем с ума сойдет и на всех кидаться станет.

— Но… Туманная накажет…

— За "покушение на женщин из других очагов"! И только! А те, которые "ничьи?" Их она защищать не обещала — делай что хочешь. И как быть мне?

Ох. Ну не могу я сидеть и смотреть спокойно, как она плачет. Надо что-то придумать, прямо сейчас… Знаю!

— Спящая, если ты позволишь… в общем, если хочешь, я скажу о создании очага. Пойдешь ко мне? Обещаю, что ничего от тебя не потребую, только чтобы тебе было хорошо.

— Ты? — она отнимает ладони от глаз, вся заплаканная. — Но ты ведь не охотник… За тобой не признают права создавать очаг. А жаль, тебе я верю почему-то. Но — не получится.

— Смотри, Золотце только один раз был на общей охоте и ничего не добыл, а собирается создавать очаг. Я сам слышал, как он девушкам об этом говорил, и никто не возражал.

— Но на одной охоте он все-таки был…

— А если я сам добуду? Например, рыбу?

— Если очень большую рыбу, наверное, признают. Но это когда мы только пришли в это место, Туманная нам подкинула ошпаренной рыбы, которую просто добыть. А сейчас как?

— Я вчера весь день плел ловушку для рыбы, как дед Водяной. Там совсем немного осталось доделать, — говорю и вижу, как на глазах оживает Спящая.

— Обряд уже вечером, но если бы ты чего-нибудь поймал… Поймаешь? — и она смотрит на меня так, что крылья вырастают за плечами.

— Поймаю, а ты не плачь, пожалуйста, больше, и не бойся никого. У нас все получится!

Я бежал туда, где лежала недоделанная ловушка. Надо успеть. А рыба обязательно придет, не может же Туманная оставить без помощи такую девочку, как Спящая. Не успел добежать, как на лес обрушилась стена дождя. Лезу через мокрые кусты. Вот и поляна. Хорошо, что я вчера заготовил запас прутьев. Тащу их под густое и раскидистое дерево на краю прогалины, затаскиваю туда же недоделанную ловушку и начинаю плести оставшуюся часть. Мокрые стебли скользят в пальцах, струи дождя стекают по лицу, плечам и спине. От них никакое дерево не спасет, да я не очень-то и прячусь — все равно мокнуть сегодня весь день, только глаза бы видели, что делают. Сосредоточенно сплетаю прутья ловушки, она выходит поменьше, чем у деда Водяного, но все равно ростом с меня и в полтора обхвата в самом широком месте. Похожа на стручок перца. На переднем, тупом конце уходящая внутрь воронка, по которой рыба заплывет в ловушку, а обратно пути уже не найдет, будет тыкаться в стенки. Тем более, что на остром конце "перца" прутья сплетены реже и рыбе покажется, что там можно вырваться. Но нет, выход на заднем конце ловушки закрыт несколькими "запирающими" прутиками, которые убираются только на берегу, когда вытряхивают пойманную рыбу.

Пока закончил работу, дождь прекратился так же резко, как и начался. И сейчас мне предстояло тащить свою снасть до реки через мокрый подлесок: эх, и зачем не устроился с работой сразу на берегу? Хорошо, я догадался выплести две ручки, волоку за них "морду", мокрую, тяжелую, цепляющую все ветви и корни, которых тут же стало на дороге ужасно много.

Вот и река. Где же поставить ловушку? У берега высокий тростник, а дальше глубокая спокойная вода, там рыба ходит не спеша, крупная и осторожная.

— Шустрик?

Кто здесь? Сучок? А ему-то что за дело?

— Ух какую "морду" сплел! Молодец! Где ставить будешь?

— Да вот, думаю…

— Я тут недалеко такое хорошее место видел, пойдем — покажу. — И, увидав, как я вцепился в ручки ловушки: — Да не унесет никто ее, оставь пока тут.

Пробираемся через прибрежные кусты и поваленные стволы. Выходим на галечный перекат. За перекатом река бьется большим камнем на две протоки и правая из них маленькая и узкая, по краям заросла тростником, а по центру дорожка чистой воды с быстрым течением, шириной как раз с мою ловушку. Сучок показывает рукой на это место.

— Смотри вон там.

Что тут смотреть? Место идеальное, но мне не дотащить "морду" сюда через кусты, по которым мы продирались. Сказать? Что? Просить помощи?

— Как тебе место?

Сучок, похоже, устал ждать моего ответа. Скажу честно…

— Хорошее. Только я не дотащу сюда "морду".

— А? Это ерунда.

Сучок лезет в кусты, я следом. Возвращаемся обратно, еще раз оглядываю заросли у берега. Да, ни в какое сравнение с перекатом не идет. А Сучок тем временем хватает снасть за ручки и взваливает себе на спину. Силен! Я подбираю заготовленные для крепления колышки и бегу за ним. Ставили ловушку тоже вместе, затем вылезли на берег и осмотрели результат трудов своих. Поток, разогнавшись на перекате, скользил над плетеным боком снасти, пронося разный мелкий мусор по поверхности, а горло "морды", направленное вниз по течению, представляло для рыбы спокойную подводную тропу в стороне от слишком быстрых струй. Осталось только ждать, если до вечера в ловушку попадется хоть одна крупная рыбина, будет для Спящей очаг.

По дороге к поселку я набрел на семейку древесных грибов и наломал охапку. На пне оставалось еще столько же, но мне больше не унести. Сучок растворился в лесу сразу же после установки "морды", заявив, что у него "еще дела". И пусть, сейчас приду в поселок, нажарю грибов, угощу Спящую, расскажу ей про снаряженную снасть, и подожду вечера. Под ноги попалась тропинка, вот это да, всего три дня на новом месте живем, а вокруг уже тропинки появились.

В середине огороженного пространства горит костер, около него устроились Золотце и Хохлатая с Ушастой. Спящей нигде не видно. В одном из углов поселка Копуша ладит крышу над выложенным камнями малым очагом. Ему помогает Ниточка, подает нарубленные ветки и листья. Эти двое уже чувствуют себя семьей и обустраиваются. Они первые, потому и заняли угол. Остальные вроде даже не думают об этом. Я тоже забыл, а ведь если позову Спящую к своему очагу, этот очаг надо будет обустроить. Внимательно наблюдаю, как Копуша ладит основание для крыши, ничего сложного — справлюсь. Продолжая поглядывать на работающую парочку, нанизываю принесенные грибы на прутики и пристраиваю к костру с краешку. Пусть жарятся.

Золотце делает вид, что сушит мокрые от дождя волосы, а сам выделывается, принимает красивые позы перед девочками. Мне сзади видно, что ему неудобно, спина напряженная да и ноги уже устали, но терпит. Ушастая смотрит на него с открытым ртом, взгляд неподвижный и глаза затуманены, как будто она давно не моргала. Хохлатая, наоборот, опустила личико, смотрит в землю и пинает пяткойкакой-то корешок. Золотце тем временем вовсю пушит перья, как попугай:

— Так вот, девочки, когда я последний раз ходил на охоту, мне пришлось спасать нашего старого вождя…

Чего-чего? "Последний раз"? Он же вообще только один раз на охоте был… слушаю дальше и изумляюсь все больше:

— … Идем мы тогда мимо скал, вдруг смотрю: на самом верху засел огромный ягуар, и тут он прыгает и целится прямо на шею Рассерженному Броненосцу. Я закричал: "Берегись!" и метнул в него копье!

— И что?

— Попал, конечно. Прямо в глаз. Как же иначе, Ушастая? Правда, ягуар остался жив, только без глаза. Завыл и скрылся в зарослях.

Хохлатая подняла голову, посмотрела на Золотце, затем глянула в сторону Ушастой, и поинтересовалась:

— А что тебе на это сказал вождь?

— Сказал, что я очень смелый и меткий охотник. И мне суждено стать вождем.

— Тебе — вождем? — Хохлатая по-прежнему смотрела недоверчиво. — Но почему он тогда назначил главным в нашем походе к Туманной своего сына?

— Так это была… то есть должна быть просто прогулка по тропинке, — Золотце неопределенно махнул рукой, наверное, хотел нос почесать, но в последний момент передумал. — Нагружать такой ерундой меня он просто посчитал мелким и неважным. Ну и вообще, Старший же брат Крадущейся, Туманная его тоже могла знать. По-моему, все разумно. Как считаешь, Хохлатая? — и пригладил ярко-зеленое перо ара, украшавшее его прическу. Он и волосы чем-то убирает так, что они не торчат в разные стороны, а косой спадают по спине, почти как у наших взрослых охотников.

— Э-ээ… пожалуй. Почему тогда у нас вождем стал Старший, а не ты?

— Да повезло ему просто, сестрица перед Туманной за него, видать, слово замолвила.

— Против воли отца?

— Ты что, Хохлатая, Рассерженный Броненосец никому ничего не говорил. Ждал, когда я стану взрослым охотником, и он бы тогда передал власть в племени, а заранее зачем предупреждать?

Ушастая таки моргнула и тряхнула головой:

— Конечно, он не хотел, чтобы из зависти тебе сделали какую-нибудь гадость. Ты же такой красивый и сильный… Ах… Золотце, они все тебя не ценят.

Хохлатая в ответ фыркнула: рассердилась. Повернулась к подруге:

— Кто это "все"? Вот я очень даже ценю!

— Да, да, девочки. Вы обе меня цените. Вы же умные, умнее их всех! Ну и пусть они меня не ценят, мне это безразлично. Но понимание двух таких умных девушек очень дорого для меня. Таким умным и таким красивым, — он сделал многозначительную паузу, — людям обязательно нужно держаться вместе. Давайте создадим очаг…

— С кем? С кем ты хочешь создать очаг, с Хохлатой или со мной?

— Ушастая, ты понимаешь, как мало нас, умных людей? Разве можно бросать своих среди этих дураков? Нет, никак нельзя! Значит…

— Значит?.. — спросили девушки в один голос. Надо же, такие разные, а голос совсем одинаковый стал.

— … я создаю очаг с вами обеими! Идемте, девочки, прогуляемся на речку, там я вам объясню, как вы обе мне нравитесь.

Золотце встал и, приобняв девушек, повел их к выходу из поселка. Я наблюдал за ними в совершенном изумлении. Он что, правда считает себя достойным стать вождем? История про ягуара мне кажется какой-то неправдоподобной. Положим, Рассерженный Броненосец мог ничего не рассказать по каким-то своим причинам. Но остальные охотники? Под скалами обычно идут цепочкой, кто-нибудь обязательно должен увидеть прыжок зверя. Однако никто даже словом не обмолвился о таком событии на охоте. Не понимаю! Да даже если все было именно так, все равно мне как-то не верится, что вождь собирался назначить преемником Золотца после первой же охоты. Странно. Надо при случае спросить Сучка, он всегда знал, что затевают старейшины племени, может, и расскажет. А пока… время близится к вечеру, пора проверять ловушку. Только страшно: а вдруг там ничего нет? Что я тогда скажу Спящей?

Иду по лесу, часто останавливаясь. Поглядываю на солнце. Сколько там еще до вечера? Может, еще подождать? Вдруг сейчас "морда" еще пуста, а чуть-чуть попозже какая-нибудь рыба попадется? Но если промедлю, все уйдут на обряд и показывать добычу будет просто некому. Что тогда подумает обо мне Спящая? Она ведь надеется на меня…

Вот и перекат. Осторожно подхожу к ловушке и резко выдергиваю ее передний конец из воды. Внутри плещется что-то и это не только вода. Кто-то есть! Волоку "морду" на берег, и распутываю прутья, закрывающие выходное отверстие. Ну! Что у меня здесь?

На траву вываливаются и бьют хвостами целых четыре рыбины! Три поменьше, но весьма достойные, а одна вообще неожиданно крупная. И как только в горлышко пролезла? Присматриваюсь внимательнее, рыба еще жива, но на голове рана как будто колотая и один глаз вытек. Обо что это она так? Внутри "морды" ничего острого нет. Разве что раньше поранилась, а потом ее течением затянуло в снасть. Случайно. Или — вмешалась сама Туманная? Одной этой было бы достаточно для того, чтобы считаться "добытчиком". Или вот этих трех. А тут и то и другое. Снимаю с пояса веревку, продеваю через жабры трем рыбам, что поменьше, теперь связку можно повесить на плечо. Большую понесу в руках. Затем отношу "морду" в реку на место и закрепляю — завтра еще проверю. Пора возвращаться.

В поселке ближе к вечеру собралось все племя. Меня встречают изумленные взгляды. Ну еще бы. Вид у меня — мокрый, измазанный в чешуе и глине (как настоящий охотник!), в правой руке копье, через плечо веревка, на ней болтаются три рыбины, а в левой руке четвертая, подметает хвостом дорожку.

— Шустрик? Ты это наловил? Как? — Хохлатка, сделав круглые глаза, выскочила навстречу.

Ничего не отвечаю: запыхался. И как только охотники таскают на себе всю добычу? Ищу глазами Спящую, она стоит в стороне, смотрит на меня. Внутри сразу становится тепло и радостно. Справа, из-за кучи нарубленных веток, выныривает Сучок, смотрит на меня, улыбается:

— Хороший улов, Шустрик! Ты настоящий добытчик.

— А как все-таки ты их поймал? — это Копуша, подошел и внимательно разглядывает рыбин.

— "Морду" сплел.

— На "морду"? Это отлично, это здорово. А то я уж боялся, что Водяной никого из нас этому не научил…

Ну все, пора! Ой, как же страшно… Откашливаюсь. И головой в омут:

— Раз я добытчик, то хочу создать свой очаг.

— Чего-о-о? — это вскидывается Золотце. — Приволок тут каких-то мелких рыбешек…

— Уймись. Иначе сейчас посчитаем твоих "рыбешек"!

Оборачиваюсь: против Золотца стоит Сучок. Поза расслабленная, но глаза… Я никогда не видал ни у кого таких глаз. Как море в непогоду. Такие же сумрачные и холодные. И совсем не хочется быть тем, на кого так смотрят.

— Да я что, я ничего… — Золотце тут же забыл, как только что возмущался, и плюхается на кучу веточек.

— У племени радость: еще один из нас стал настоящим добытчиком, не так ли, вождь? — Сучок поворачивается к Старшему, подошедшему с охапкой веток. Старший скидывает груз на землю и, отдуваясь, отвечает:

— Конечно. Я очень рад, что ребятишки становятся добытчиками. А то все нам четверым охотиться. Да и если он собирается кормить кого-то из девочек, то молодец. Нам же проще, а, Сучок?

— Все так, вождь. Скажи нам, Шустрик, кого из девушек ты хочешь позвать к своему очагу?

Я молча, чтобы не расплескать слова, направляюсь к Спящей. Проходя мимо костра, вижу, как Болтушка с Подарочком обмазывают глиной рыбин, готовя к запеканию в костре. И на голове этих рыбин очень знакомые колотые раны… Так-так… Делаю вид, что ничего не заметил, прохожу дальше и подаю Спящей связку из трех рыб.

— Спящая, ты… — посмотрел на нее и начал заикаться. — Ты с-согласна… очаг… со мной? — и протягиваю ей рыбин, а сам вцепился в веревку изо всех сил: а ну как ответит отказом, вдруг передумала?

Она улыбается, и мне сразу становится легче дышать:

— Очень даже, Шустрик, — и подхватывает связку рыбы из моих внезапно разжавшихся пальцев.

— Эй, эй! — это опять Золотце. Ну что ему нужно? — А эту рыбу ты кому оставил? Или еще какую девочку решил пригласить? Не жирно ли будет такой мелкоте?

Поясняю, не оборачиваясь, но громко, чтобы всем было слышно:

— Нет, это для шаманки. Туманная помогала мне с уловом.

— Тогда ладно…

Золотце, успокоившись, исчезает. А моего плеча касается рука Спящей.

— Ты правильно решил унести рыбу Крадущейся. Этих я сейчас подготовлю да сложу на угли, как раз к нашему возвращению с обряда будут готовы. А большую возьмем с собой.

Спящая развязала веревку и устроилась рядом с Подарочком. Девочки, тихонько переговариваясь, занялись рыбой все вместе.

Прошло совсем немного времени, и три моих рыбины были присыпаны углями рядом с двумя, принесенными Сучком. В поселке начались сборы. Гремучка заворачивала в листья горку жареных моллюсков, тоже подарок Крадущейся. Интересно, а она за что благодарит Туманную?

Все торопились, но когда добрались до Логова, стало понятно, что возвращаться придется уже в темноте. К обряду создания очага первыми подошли мы со Спящей, потому что Крадущаяся показала на нас пальцем, улыбнулась и поманила к себе. Разрезала ладошку Спящей, потом мне. Ранку на своей ладони я не почувствовал, смотрел на Спящую. А потом Крадущаяся велела подать друг другу руки, склонила голову, пошептала над соединенными ладонями что-то непонятное и капли нашей смешавшейся крови упали в горячую воду Логова.

Кто пошел сразу после нас и потом — я не смотрел, потому что зализывал наши со Спящей ранки. Немного погодя к Логову выскочил Золотце, размахивая руками, с криком:

— Девочки мои! Идите ко мне!

Ушастая, подбежав, повисла у Золотца на шее, оглядываясь при этом почему-то на шаманку. Хохлатая вышла медленнее и остановилась рядом. Крадущаяся сдвинула брови, взялась пальцами за виски:

— Девочки… вы знаете, что делаете?

— Да-а! Крадущаяся, давай быстрее! Я хочу быть в очаге Золотца! — Ушастая отвечает непохожим на обычный голосом, почти верещит.

— Понятно. А ты, Хохлатая?

Хохлатая молча кивает головой и отворачивается. Ни с кем не встречаясь взглядом.

— То есть вы решили, — Крадущаяся вздыхает, делает странное движение, как будто отшвыривает что-то невидимое от головы, вздергивает подбородок, сощуренными глазами пристально глядит на Золотце. Он стоит и довольно ухмыляется. — Так запомни, охотник. Клятва потеряет силу, если ты когда-нибудь две луны подряд не принесешь добычи к своему очагу, а одна из твоих девушек сможет добыть мясо или рыбу. А теперь — подставляй руку.

Им она почти не шептала непонятных слов, склонившись над ладонями.

Я посмотрел вокруг: все или уже прошли обряд, или, как Сладкая, пришли зрителями. Наверное, уже можно возвращаться в поселок? Солнце почти собралось зайти. Но шаманка все не отпускает нас уйти, медлит. И тут к берегу выбегает запыхавшаяся, раскрасневшаяся Гремучка. Она кладет на камень у ног Крадущейся сверток с жареными ракушками, поднимается, смотрит на нее блестящими глазами:

— Потом расскажу, как обещала…

— Да ладно уж, и так вижу, — шаманка улыбается, жмурится на солнышко.

Гремучка откидывает на спину растрепанные волосы, оборачивается в сторону леса и громко командует:

— Дикий! Где застрял? Сколько тебя ждать!

Следом выбирается Дикий:

— Пришел уже… — он тоже всклокочен, в волосах какие-то щепочки застряли. Откуда это они?

— Давай живее, а то я за тебя скажу!

— Ну, это… Крадущаяся, я хочу создать очаг вместе с Гремучкой. Она согласна.

Что-о? У Дикого — очаг? И Гремучка согласна? А ведь правда согласна… хотя выглядят они, как будто это Дикий "согласен" вообще на что угодно. Ха, он же засыпает на ходу! А шаманка не то, что не хмурится — улыбается. Как нам. Вот кровь упала в воду. Дикий смотрит на свою ладонь, трясет головой, оглядывается, как будто первый раз увидел, что вокруг полно людей. Гремучка обнимает его и уверенно ведет в сторону поселка.

— Пойдем, милый, нам пора домой…

Я оглядываюсь на Спящую. Она задумчиво смотрит вслед удаляющейся парочке.

— Да, Шустрик, нам тоже пора.

Марги. 10 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Во сне за окном шуршали осенние листья и рядом мурлыкала кошка Харя. Просыпаться не хотелось. Но что-то все же было не так. Я приоткрыла один глаз и выяснила, что устроилась щекой у кого-то на животе. И этот "кто-то" явно не мой муж. Живот у Лешки куда более волосат, а этот вообще гладенький. Сандра, кошка ты драная, совсем старая стала — на маленьких потянуло? И где это я могла так загулять? В комнате полумрак, вглядываюсь в лицо парня. Сучок… Что-о?! Сучок? И какая… комната? Нависающий каменный свод, покрытый следами копоти, откуда-то снизу на гладкие серые стены падают блики света и доносится шелест листвы. Под боком подстилка из сухой травы, а под головой в качестве подушки — живот Сучка. Точнее, чуть пониже, видимо, во сне это место показалось мне более удобным. Сучок слегка посапывает. Вот почему мне кошка приснилась. Хороша-а… А что было-то?

Помню, как после завершения обряда, уже ночью, жарили на углях рыбу и жевали принесенных Гремучкой моллюсков. Я страдала об отсутствии чая и ощущала себя гораздо более, чем малость, взвинченной — еще бы, такой денек выдался. В чью-то голову пришла мысль заварить успокоительных травок кипятком из Логова. Благо, в наследстве Мягкой Лапки был керамический горшок. Кто же из нас это придумал? Не уверена, что я… И сколько мы туда трав кинули, тоже не помню. Но прекрасно помню, как под рыбку все прихлебывала и прихлебывала отвар — он оказался кисленьким, а рыба без соли. Кончилось тем, что Сучок отобрал у меня горшок. Потом еще сидели и говорили о чем-то у затухающих углей костра, по ходу я решила, что мне непременно нужно прилечь, и колени друга для этого вполне подойдут. А дальше… ничего не помню. И где это я сейчас проснулась? И что это за пещера такая?

Приподнимаю голову, чтобы оглядеться, в ответ на мое движение зашевелился Сучок. Нет, не хочу я его пока будить. Осторожно опускаю голову обратно, но это не помогает, он, кажется, решил-таки проснуться. Нежно прикасаюсь щекой и ухом к его животу, поглаживаю. Мр-р… я и сама могу мурчащую кошку изобразить при случае. Двигаюсь плавно, легкими касаниями щеки, виска, затылка… Затылка? Только сейчас соображаю, что же я поглаживаю затылком. И веки подрагивают… Ах, вот как! Притворяемся? Ну, держись… Переворачиваюсь на другой бок и касаюсь губами напряженного ствола. И сразу же чувствую с замиранием внутри, как его пальцы зарываются мне в волосы. Проснулся, касатик? Глажу его, скользя телом, прижимаясь грудью к бедру. А потом меня подхватывают сильные теплые руки и переворачивают на спину…

Способность связно думать я обрела спустя какое-то весьма немалое время. На сей раз обнаружила себя лежащей у Сучка на груди, носом подмышку. И новый, незнакомый ранее запах… Ноги широко раскинуты. Больно. Забыла, что в этом теле я девушка… была. Мысли разбредаются, как непослушное стадо, и я засыпаю.

Проснулась, почувствовав, что меня куда-то передвигают. Открываю глаза. Сучок уже встал, переложив мою голову с себя на охапку травы. Неравноценная замена! Сидит на корточках и смотрит на меня. Сейчас задаст традиционный вопрос: "Тебе как?" Уже и рот раскрыл. Ну почему мужчины такие глупые, особенно "после того, как"? "До того" порой выглядят умными…

— Не жалеешь?

Я восхитилась: он умудрился задать вопрос, на который можно ответить! Умница Сучок, к двадцатому веку любовники определенно деградировали.

— Не жалею. А теперь скажи, где мы и как я здесь оказалась.

— В убежище Мягкой Лапки.

— Каком убежище?!

— В поселке мы прятались во время ураганов в "мужском доме". А у Мягкой Лапки здесь только хижина, которую любой торнадо развалит, как только коснется. Когда она нашла неподалеку эту пещеру, оборудовала ее как запасное жилище. Мой отец ей помогал и меня брал с собой.

— Вот, значит, как… А мне она это место не показывала.

Обвожу взглядом пещеру, или правильнее ее все же назвать гротом. Неглубокая, сухая, с ровными каменными стенами. Примерно в полтора моих роста высотой и шагов двадцать до выхода. Я лежу в глубине грота на "полке", образованном приподнимающимся полом пещеры и застеленном охапками душистого местного "сена". Приподнимаюсь, медленно сажусь и подвигаюсь к краю уступа, свешиваю ноги вниз. Все тело болит: ну мы и погуляли…

— А как мы вчера сюда попали?

— Ты напилась отвара и так и уснула у костра, будил — не желала просыпаться. В хижину мне нельзя, тогда я вспомнил про это место и отнес тебя сюда.

Еще раз оглядываю грот. Стены очень ровные, ни трещинки, ни камешка, и никаких следов воды. Гладкий базальт. Похоже, когда-то это было боковое жерло вулкана, последняя порция остывающей лавы образовала уступ и заднюю стену грота, оплыв каменным "языком". Внизу у входа громоздится куча сухих веток для очага и стоят несколько керамических горшков. Сам вход, довольно широкий, перекрывают поставленные враспор стволы деревьев с мою ногу толщиной, оставляя свободным только узкий проход с калиткой. Именно для этого Мягкая Лапка, похоже, звала Мутного Ручья. Не перекрой она вход в грот, здесь наверняка поселился бы кто-нибудь зубастый и плотоядный — очень удобное место. Что-то в обстановке, однако, кажется "не таким", только вот что? Сосредоточиваюсь. Сучок сидит сзади, молчит, вроде даже не дышит, рассматривает меня, как будто раньше не насмотрелся. Убираю запутавшуюся в волосах травинку и долго смотрю на нее… О как!.. Допустим, дрова могла запасти и Мягкая Лапка, а "сено" в подстилке уж больно свежее, двух- или трехдневное.

Оборачиваюсь и строго спрашиваю:

— Что ты здесь делал позавчера?

В ответ, не смутившись и глазом не моргнув:

— Проверял, можно ли тут укрыться.

— И… не только проверял?

— Ну… да, еще подготовил на всякий случай…

— Сучо-ок! Какой такой "всякий случай"? Сейчас сухой сезон, ураганов почти не бывает…

Он опустил глаза и румянец залил смуглую кожу до самых ушей:

— Все-таки бывают, только редко. А "мужского дома" в поселке нет, и ты здесь в хижине…

— Ага, главное, я здесь, — улыбаюсь. Смешной какой, смущается. Но тут же внимание захватывает другая мысль:

— Погоди, "мужского дома" нет, а что вы вообще успели там построить?

— Как обычно… ограду поставили. Вчера Копуша обустроил свой очаг и крышу поставил. Еще Старший очаг выложил и вечером начал ветки для крыши таскать. Сегодня, наверное, уже доделал. И все, больше там ничего нет.

— А ты, значит, здесь…

— Ага.

— А твои девочки, значит, там. И где они спят?

— Там два дерева в ограду попали. Толстые, рубить не стали — у нас только три топора было и один уже сломали. Вот на одном из этих деревьев Болтушка с Подарочком гамаки и пристроили.

— Неладно так, Сучок.

— Сделаю я сегодня им жилище.

— Мы сделаем. Мне надо посмотреть поселок, заодно и помогу с крышей.

— Пойдем.

— Только сначала зайдем на озеро, искупаемся.

— Зачем? Опять какой-то ритуал?

— Да какой ритуал? — я махнула рукой. — Ты хочешь, чтобы все племя сразу унюхало, чем мы сегодня занимались?

— А есть разница, когда они это унюхают? — он лукаво улыбнулся.

— Дадим ребятам немножко отдохнуть от новостей, — с этими словами я сползла с "полока", потянулась, похрустывая косточками, и выбралась наружу.

За загородкой входа меня встретило море листвы, света, воздуха, звуков и запахов — чудесное утро, или даже почти день. Ликование природы составляло странный контраст с внутренним скрипом организма: идти оказалось тяжело, каждый шаг отдавался болью. Сучок закрыл калитку грота, догнал меня, внимательно посмотрел на мое невыразимо изящное передвижение в стиле "царевна, вообразившая себя лягушкой", и виновато произнес:

— Все равно новость будет. Не унюхают, так увидят. Или не ходи в поселок. Я был неосторожен.

Я хмыкнула:

— Не уверена, что из нас двоих ты более неосторожен. Оба хороши. — Заметив выражение его лица, повернулась на тропинке, согнула его правую руку в локте и повисла на ней. Сразу стало легче жить. — Я сказала: не жалею. Но в хижину стоит зайти, у Мягкой Лапки там есть настойка для заживления ран, с "заморозкой".

Настойка нашлась не сразу, да и было ее совсем чуть-чуть в маленькой фляжке. На пару раз хватит, но вообще-то мне, как и Сучку, пора вспомнить о своих обязанностях — в работе травницы меня сейчас никто заменить не может.

Вода в озерке, которое я уже обозвала "купальней", преподнесла сюрприз — "газировка" немилосердно щипала всё изнутри, казалось, доставая почти до горла. Зато, выбравшись на берег, почувствовала себя "заново родившейся". Ну да, конечно, какая же сказка без "живой воды". Обязательно должен быть под боком жутко целебный минеральный источник, искупавшись в котором, недужные моментально становятся здоровыми, у калек отращиваются утраченные конечности, а у девушек — хм… утраченные детали анатомии. Мысль повеселила до ощущения себя вполне живой. Полностью живой я почувствовала себя, изведя половину имеющейся настойки. Да, "заморозка" — это почти выпадение инея в интимных местах, глаза вылезают из орбит, весь мех встает дыбом, выглядит наверняка потрясающе и помогает здорово. Ну вот, теперь залезть в юбку и можно в поселок.

Свеженатоптанная тропинка обогнула скальный выступ и вывела нас с Сучком на поляну. Плетеный забор высотой в полтора моих роста огораживал поселок, образуя треугольник со стороной шагов сорок. В одном из углов этого треугольника на лыковых петлях крепилась неширокая дверь — крупных предметов вроде мамонтов и бетонных блоков затаскивать на территорию ребята явно не предполагали. Ладно; поглядим, как они устроились внутри.

Внутри меня встретила довольно удручающая картина. Большая часть "территории" пуста и неухожена, в центре — большой выжженный круг общего костра. А ведь на этом месте должен стоять "мужской дом" — место проведения "пленарных заседаний", то есть охотничьих собраний и обрядов, и одновременно укрытие для племени на время ураганов.

Единственная обжитая часть поселка располагалась у дальней стены, где положено быть очагам уважаемых старших охотников, а сейчас помещалось все немногочисленное население. Вдоль всей этой стены должна идти крыша, а под ней — выложенные камнями круги очагов. Здесь же в центральной части стены над головой зияла прореха, а углы как раз заняли. В левом у аккуратно сложенного очага крутилась Ниточка, ловко орудуя двумя "приборами" из веток. Гамаки повешены рядом друг с другом, а не двумя ярусами, как часто делают. Для этого Копуше пришлось установить дополнительный опорный столб. Сам Копуша в это время возился с крышей соседнего очага, помогая Шустрику переплетать ветки. Значит, эти двое решили поселиться рядом, уже принимают участие в соседских делах, вот и Спящая взялась помогать Ниточке. В правом углу устроился братец. Он мудрить не стал — обошелся одним крепежным столбом, повесив гамак Светлой под самую крышу, а свой в нижнем ярусе. И сейчас дрыхнет, свесив ногу через край. Нет, не дрыхнет — шевелит пальцами и раскачивает гамак. В соседях у него Дикий… та-ак. Будем надеяться, не подерутся. Дикий сейчас залез на крышу и забивает дополнительный столб для гамака. Толстый слой листьев и веток под ним прогибается, но держит, а несущая решетка только слегка подрагивает. Значит, решил повесить гамаки рядом, так же, как Копуша. Нет, не совсем так, парень сделал из этого столба дополнительную опору для крыши. Стоп, а чем это он его забивает?

— Дикий, покажи инструмент.

— А, это ты, Крадущаяся… держи, — свесившись с крыши, он подал каменный топор.

Я повертела его в руках. Удобная толстая рукоять в полтора локтя длиной, а на ней стеклянно поблескивает сколами хороший кусок черного обсидиана. Режущая кромка волнистая, но при этом бритвенной остроты, с обратной стороны плоская площадка-молоток. Однако! Что-то подобное в прежнем поселке было только у вождя, да и то, насколько мне помнится, похуже.

— Откуда это?!

Через плечо заглядывает Гремучка:

— Это Дикий вчера весь день делал…

— Я нашел тут рядом скалу, под которой такого много. Очень хороший камень. Рассерженный Броненосец про нее не говорил, может, не знал. А вчера хотелось успокоиться, руки занять…

Ага, ну да, конечно, нервничал парень, не был уверен, что кто-то пойдет к его очагу. А в результате такая красота вышла.

— Копуша видел?

— Да, Дикий ему показал, а Копуша сразу стал просить его научить, — снова Гремучка. И высказывает гениальную мысль:

— Только скажи, Крадущаяся, что не надо его учить? Дикий ему еще сделает. Правда, Дикуш? Сделаешь? А он пусть лучше нам горшок и плошки сделает… а то и травки заварить негде.

— Горшок — это хорошо, а ты почему меня об этом спрашиваешь? Я ведь не вождь.

— А Старшего я уже спрашивала и даже за ногу дергала — он не отвечает.

— Ладно, Гремучка, мы что-нибудь придумаем… — отвечаю я, даже не заметив, что зачем-то сказала "мы". Продолжаю осматривать окрестность. Крыша вдоль стены над очагом Дикого заканчивается. Два очага в одном углу, два в другом, а в середине — пусто, только мусор да ветки. На охапке веток устроилась наша "золотая молодежь": Ночной с Дневным, Морской, Растрепа да Вредный. "Общежитие" строить никому из них не хочется. Здесь же у стеночки пристроились Золотце со своими девочками, заняли участок и поддерживают огонь. Но кострище прямо в сырой почве с втоптанными в нее стеблями травы, очага нет. Девочки Сучка держатся в сторонке ото всех, устроились в гамаках на ветках дерева у входа в поселок и поглядывают на все это безобразие сверху. Не племя, а хиппи на выгуле. Срочно надо что-то делать.

Что-то делать, что-то делать… Я рассеянно сунула топор Дикому, направилась к выходу из поселка и, миновав калитку, пошла вдоль плетеной стенки, задумчиво ведя по ней рукой, постукивая пальцами по еще истекающим зелеными и белыми каплями сока лианам. Думать надо. От братца на "стройках коммунизма" толку мало, он всегда интересовался только охотой, ну и еще набегами, правда, чисто теоретически — в набеги брали только взрослых охотников. А хозяйства для него как процесса нет, есть только результат: приготовленная вкусная еда, налаженная жизнь… Заменить вождя на переправе? С кандидатурами сложно. Хотя… зачем менять? Оставим, пожалуй, голубчику охоты. И военное ведомство прикрыто. А тут… Мне вспомнился "вождь народов", занимавший когда-то скромную, казалось бы, должность "секретаря". Почти такую же, как моя подружка Светка в одной из маленьких фирмочек большого города. И самое смешное, в самом начале работа и "товарища Сталина", и Светкина была и впрямь секретарская, а потом…

Есть ли у нас в запасе подобная "секретарской" должность? А ведь есть, и вполне народно-хозяйственная. В отсутствие Рассерженного Броненосца в поселке командовала Ночной Ветер — "бабушка" племени. Сейчас у нас бабушек нет, но место свободно, и мы его займем подходящей особой. Старшие у нас после меня: Сладкая и потом Гремучка. Сладкой на дела поселка и племени начхать еще больше, чем Старшему. Сейчас вот утянулась куда-то. А Гремучка… может, и справится.

Я завершила круг, войдя в ограду, и направила стопы к углу, где, по-прежнему шевеля пальцами левой ноги в такт одному ему известной мелодии, возлежал мой непутевый братец. Скрывая иронию в голосе, обратилась к нему:

— Вождь, а вождь?..

— Чего тебе? — любезно поинтересовался "главный охотник", на всякий случай подбирая ноги. Я — сама заботливость:

— Хотела поговорить по хозяйству, но ты, я вижу, устал на утренней охоте. Так вот не решила, надо ли тебя отвлекать еще всякими делами…

Старший распластался в гамаке, смотрит на меня, обводит глазами окружающее "хозяйство" и ворчит, впрочем, беззлобно:

— Угу. Никогда не думал, что вождю даже подремать не дают. Отец как-то легко управлялся.

— Так ты помнишь, он ведь не все сам делал, правда? В поселке была Ночной Ветер…

— Но с нами нет ее.

— Старшей женщины? Почему нет? Среди женщин всегда кто-то да старшая… Сладкая тоже больше охоту любит, с тобой побегать особенно. А вот если мы попросим… — я делаю паузу, Старший заинтересованно навостряет уши, — Гремучку? Очень попросим, как считаешь? Я понимаю, что ноша тяжела, но ты же ей пообещаешь, что она сможет распоряжаться в поселке как ей нравится. Вдруг согласится? Тебе легче будет… — аккуратненько так загоняю Старшего в угол. Он только глазами хлопает. Вождь, однако…

— Ну-у… да. Хорошо бы так.

— Тогда я ей скажу? — я оборачиваюсь к стоящей рядом с открытым ртом Гремучке и подмигиваю ей. Гремучка встряхивается, быстро смаргивает какую-то мысль, обменивается взглядом с Диким и подходит к нам. Я громко, чтобы все слышали, и в самых выспренних выражениях упрашиваю ее "принять командование" над поселком, погибающим без хозяйского пригляда и твердой руки. Старший после моего пинка по ходу речи вылезает из гамака и присоединяется:

— Да… Гремучка… Старшей женщиной… — и на лице его отражается мучительная работа мысли, видимо, в попытке представить эту самую роль старшей женщины. На него забавно смотреть, и Гремучка не выдерживает:

— Буду. Так и быть, буду я обо всех тут у нас заботиться! — и тут началось!.. Она оборачивается, уперев руки в боки, в сторону младших, которые уже давно прислушивались развесив уши и поэтому даже разбежаться не успели:

— Эй вы, свиньи залежалые, ваша хижина где?! А еще мужчины называется…

Первым от ступора очнулся Морской:

— Да мы прямо сейчас… веток нарубим и столбы тоже. Только вот… у нас же ни одного топора нет.

— Дикий, дай ему топор. Если испортит, оторвешь голову… потом. А ну шевелитесь, а я пока здесь приберу…

Ребятишки в восторге, прихватив новый топор Дикого, убегают в лес, а Гремучка берется за метелку, и разметает кострище Золотца, причем прямо на него. Золотце вскакивает, от неожиданности даже забыв пригладить прическу:

— Ты!.. Ты что делаешь?! Ты куда метешь?!

— А не стой под метлой! Видишь, я ребятам место чищу.

— Каким ребятам?! Это мой очаг!

— Оча-а-аг? Где?! Эта звериная лежка — очаг? Не смеши меня! А ну отойди, не мешай прибирать.

Так, Гремучка решила поселить "мужскую общагу" рядом с собой. Тогда Сучку лучше занять место по соседству с Шустриком, если там обоснуется Золотце, будет плохо. А он и сам уже это понял, и девочек отправил на новое место. Провозились до вечера. Дополнительные опорные столбы, чтобы повесить рядом три гамака, установили уже на закате. Крышу заплетать пришлось мне с Сучком вдвоем, девочки больше путались под ногами, пока не удалось их приспособить к подаче кровельного материала. Подарочек в конце постройки выпросила у меня разрешение прийти утром прополоть огородик Мягкой Лапки. Или, вернее, теперь уже мой. Придется начинать завтрашний день с лекции по травам. Огород травницы все-таки, можно нечаянно выполоть что-нибудь не то или вообще вред себе причинить случайно. Сучок, слушая нас, ухмылялся. Рано или поздно, похоже, Подарочка он мне в ученицы пристроит, никуда я не денусь.

Марги. 12 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Я сидела в развилке большого старого дерева, раскинувшего свои ветви над широкой каменной осыпью, языком спускающейся по склону от нависающей темно-серой скалы. Жилы черного блестящего обсидиана, вплавленные в серый зернистый гранит, придавали пейзажу "готическую" нотку. И только вокруг ствола дерева, в переплетении корней, удерживался пласт земли, покрытый буйной растительностью. На его краешке сидел Дикий и вот уже второй час стучал камнем по камню — рождался новый топор. Предыдущий он вчера отдал Копуше в обмен на обещание набора мисок и плошек, и сегодня делал новый. Я забрела на звук "посмотреть, как работают люди". А на самом деле подумать. Последние два дня я слегка утомилась постоянным вниманием Сучка. Приятное и возбуждающее, оно будило реакции молодой девушки, мешая посмотреть на все происходящее со стороны. Резкий, энергичный взгляд на мир Марги отодвинул вглубь сознания рассудочность Сандры, и в результате мы обе чуть не совершили большую и глупую ошибку. Повезло: не успела…

Когда Копуша вылепил первые образцы глиняной посуды и выставил их на просушку, я обратила внимание, каких усилий ему стоит сделать свои изделия хотя бы относительно ровными и не слишком кривобокими. И чуть было не ляпнула про гончарный круг. Хорошо, меня вовремя отвлекли. А потом, попытавшись представить, что именно Копуше потребуется для реализации "моей идеи", впала в задумчивость. Картинка не складывалась…

Вспомнила экспозицию в историческом музее — человек каменного века сидит на деревянной колоде. Перед ним — диск гончарного круга, спил ствола какого-то древесного великана, закрепленный на деревянной же вращающейся оси. Я именно такую конструкцию и собиралась "изобразить" Копуше. А потом дошло, что у нас нечем напилить эти самые гончарные кругляши, чурбаки и колоды. У нас нет металла, и такого высокотехнологичного изделия, как железная пила — тем более. В музее рядом с непонятно почему запомнившейся мне картиной, лежала "пила неолитическая": деревянная палка в метр длиной, расщепленная вдоль. В расщеп на застывшую смолу вклеены осколки камня. М-да… тогда и я воспринимала все само собой разумеющимся — "каменный век", значит, все из камня и дерева, а телевизор принято смотреть при свете свечей… А здесь память Крадущейся подсказывала, что в старом поселке была одна такая пила, но использовалась нечасто и главным образом для пропиливания неглубоких пазов в мягкой древесине свежих веток, предназначенных для плетения изгородей или хижин. И все! Эта пила технологически противоречива: палка должна быть толстой, чтоб выдержать больше одного рабочего цикла. Особенно с учетом продольного расщепления. Но чтобы эта палка входила в распил, развод каменных зубьев этой пилы должен быть шире толщины палки. Вот и виденная мной пила оставляла "прогрыз" более двух пальцев в ширину и не терпела никаких серьезных нагрузок — каменные зубья вываливались из смоляного клея на раз. Процарапать неглубокий паз — можно, отпилить что-то толстое — нет. А ровный двухсторонний кругляш из спила дерева-великана — вообще из области сказок.

Картина из жизни доисторических людей выполнена, разумеется, современным Сандре художником по рассказу историка, для них обоих стальная пила столь же естественна в хозяйстве, как туалетная бумага в сортире, и задумываться о происхождении таких приземленных вещей они, видимо, не сочли нужным, да и не учат у нас гуманитариев производственным технологиям. Что там еще было на картинке? Ах да, доска с прорубленным (или просверленным) в ней отверстием, в которое вставлялась ось. Интересно, где господа историки собирались эту доску взять? Продольных пил ведь нет? Ах, тесаная? Ах, на соседнем рисунке изображен процесс? Так ведь тесать-то нужно плотницким топором с широким ровным лезвием. Хоть один каменный топор такой формы нашли? И не найдут. Я прямо сейчас наблюдаю, как скалывается камень с основы — чешуйками, похожими на выгнутый ноготь. Острым лезвие сделать можно, а вот ровным — нет. Все равно кромка будет волнистой, как у ножа-пилки. И я не стану предлагать Дикому отполировать обсидиан на каком-нибудь точильном камне — плотницкого топора из этого хоть как не получится, а мой авторитет упадет ниже плинтуса, которых, впрочем, здесь тоже нет.

Ладно, хватит плеваться ядом в будущих реконструкторов и собственную тупость, сейчас это не поможет. Тем более, что у меня есть одно преимущество в мыслях об орудиях труда горшечников — я знаю конечную точку пути, ответ в конце задачника. Значит, займемся подгонкой решения. А может и что-нибудь поинтереснее найдем в ходе поиска ответа…

Итак, что мне необходимо? Ответ — плоский круг. Где тут у меня есть плоские ровные поверхности? А нету их — природа прямых линий не создает. Только поверхность жидкости. Тогда гончарный круг можно из чего-то отлить. Из той же глины. А что, уже более реально. Вот только глина у Копуши плохая — рыжая, непрочная, с примесью земли. Мне такая не подойдет, нужна фаянсовая… Причем что-то подобное нужно безусловно, в любом случае: для гончарного круга, для посуды, да мало ли для чего еще. Итак, следующий шаг: обследовать остров и поискать нужные глины, а вдруг тут и голубая найдется?

Возникло чувство поиска тропки в лабиринте каменных глыб. Этого нет, потому что нет того, вот того и еще вот этого, тут не пройти и там тоже, и где выход из лабиринта — неизвестно. Зато становится понятно, как искать.

В это время прекратился перестук камней — Дикий решил сделать перерыв. Очень кстати, у меня к нему накопились вопросы:

— Дикий, где ты так научился топоры делать? Видно же, это далеко не первый и даже не второй топор у тебя.

— Да не много я их делал. Этот, — он задумался на мгновение, — шестой. Просто здесь камень уж очень хорош.

— Ну пусть шестой, все равно я не видела в старом поселке твоих топоров…

— А я их туда и не приносил, в лесу прятал.

— Зачем?

— Пришлось. Я ведь не сын вождя: хорошее копье или топор мне кто даст? Отец выдал когда-то костяную зубочистку вместо копья… вон как у Шустрика. И все. А я охотиться хочу. Еще с девяти кругов один в ближний к поселку лес убегал. Зверей видел. А добыть нечем! Знаешь, как обидно…

— И ты стал делать наконечники из камня?

— Ага. И топоры, чтобы дров на костер нарубить да мясо пожарить. Добычу я в поселок не носил, еще чего — они меня за маленького держали. Это сейчас я для Гремучки — охотник…

Он улыбнулся, лицо смягчилось, на нем появилось спокойное умиротворенное выражение. Таким я Дикого еще никогда не видела. Ну дает Гремучка! Смелая маленькая женщина… Ей удалось изменить настроение в племени, вихрь активности и общего дела затянул в себя даже тех, от кого я этого совсем не ожидала. Вчера к вечеру и Золотце построил свое жилище, а сегодня даже помогал остальным старшим ребятам, ровнявшим площадку и роющим ямы под опоры "мужского дома". Наверное, скоро я смогу позволить себе уже не держать постоянно "руку на пульсе" племени — умирающий будет жить, пошел на поправку. А мне… мне хочется разобраться с собой. Кто мне Сучок и куда мы идем? А главное — куда иду я сама? Только лучше это делать где-нибудь подальше от остальных. Например, во время разведки доставшегося нам острова, тут же и еще одного "зайца" прибьем в геологоразведке. Эх, Лешка…

Итак, решено — позову Сучка с собой. Тем более, что без защиты хорошего охотника такая прогулка, мягко говоря, небезопасна, а вдвоем справимся. Вот подождем, пока ребята "мужской дом" достроят. Дня четыре.

Марги. 19 день 10 луны 10901 круга от н.м.

Я подложила под голову скатку с гамаком, и постаралась улечься поудобнее, расслабив уставшие плечи. Короткий привал, несколько минут отдыха. К вечеру третьего дня пути груза в скатке заметно прибыло: завернутые в листья куски глины да охапка травы. Выходы белой глины мы нашли уже к вечеру первого дня пути и с тех пор я ее тащу всю дорогу. Мысль зайти за ней на обратном пути мелькнула и исчезла, прогоняемая жадностью. В общем, перестраховалась, тем более карты нам пока не на чем чертить. И сейчас дополнительный груз оттягивает плечи. Сучок порывался забрать тяжесть в свою скатку, но я не позволила — ему надо сохранять подвижность и внимание. Пока мы накануне вечером занимались друг другом, какой-то оцелот уволок добытого на ужин агути. Пришлось ложиться спать голодными. А если бы кто-нибудь покрупнее пожаловал в гости?

Еще трава эта. Хоть не тяжелая и пахнет хорошо, но зато из-за нее груз занимает в пять раз больше места, и раздувшаяся скатка цепляется за все ветки по дороге. С травой вообще непонятно, зачем я ее волоку. Когда мы поднялись к вершине горы в центре острова, тропический лес сошел на нет, уступив место небольшому кусочку степи и на опушке я и увидала эти цветочки. Они сразу напомнили мне дачный домик родителей под Хабаровском и засеянное льном поле. Правда, у тамошнего льна цветочки синенькие, а эти скорее фиолетовые. Может, еще какие-то отличия есть, не помню. Но излом стебля и волокна в нем — похожи. В приступе ностальгии и каких-то неоформившихся мыслей нарвала большой "букет" (почти скрывший меня с головой) и увязала с собой под недоумевающими взглядами Сучка.

И вот мы на мысу, дальше на север только океан. Вверху скалистый обрыв, у ног шумит волна, Сучок возится со снастями и насвистывает какую-то мелодию, я распласталась на горячем песке и потягиваю занемевшие от нагрузок мышцы. Солнце, теплый ветерок… На редкость идиллическая картина.

— Марги, для чего ты это делаешь?

— Чтоб вернуться в поселок живой и своими ногами, — отвечаю, растекаясь из "мостика" в "позу трупа". Сучок касается раскрытой ладони пальцами. Я приоткрываю глаза, он делает жест, означающий "весь мир" и поясняет:

— Все вот это. Ты шаманка, тебя уважают. И племя у нас уже есть — твое племя. Для жизни людям не нужна никакая белая глина, не говоря уже про походы с охапками травы к дальнему берегу. Но это зачем-то нужно тебе. Что ты хочешь на самом деле?

— Есть, спать, кувыркаться с мужчиной, родить детей, снова есть, спать… Это круг, Сучок. Ты понимаешь? Хоть для жены, хоть для охотника, и для шаманки тоже, хоть и другой. — Я изобразила невидимый обруч в воздухе и "разомкнула" его в плавную линию. — А я хочу вот так: тропа вдоль бегущей воды, и за каждым поворотом от горных ключей до океана все новое… А потом я хочу связать из ниток белое крыло и лететь на нем над океаном, как эти птицы.

— Ты хочешь перемен, — он не спрашивал, но я подтвердила:

— Да, я хочу перемен, хочу жизни.

— Круг тоже жизнь. Но я понял. Туманная играет тобой.

Пришло время удивиться мне:

— Ты о чем?

— Четверо старейших духов — небесные брат с сестрой, Солнце и Луна, и подземные брат с сестрой, Огненный Змей и Туманная Анаконда. И их вечный спор. Небесные следят за соблюдением традиций, за неизменностью круга жизни, а подземные — хотят изменений. Подземные разрушают и создают. Как было в этот раз: разрушен перешеек, а на горе Огненного Змея поднялась еще одна вершина. И наша жизнь стала другой. Еще со дня гибели старого поселка мне было странно происходящее. Сперва пришла шаманка Туманной и ее слова отделили нас от остального племени. Потом гибнет шаман Белого Броненосца и рушится священная скала. А ведь Белый Броненосец правнук Солнца! А дальше — Туманная заботится о нас как о своих детях, и… подсказывает тебе перемены. Марги, тебе не кажется, что Туман и Огонь гонят нас по какой-то известной только им тропе?

— А если и так, то что из этого? Небесные не вмешиваются и не торопятся нам помогать. И мне не нравится неизменность круга жизни.

— Конечно, тебе как служительнице Туманной такой путь кажется самым естественным. Но я видел еще кое-что, и не могу понять иначе, чем если будто подземные играют нами, а кто-то играет подземными. Кто-то очень древний ведет их руку.

Отец рассказывал мне много историй, но ни в одной из них Туманная не действовала столь странно. Озлобить племя, натравить его на соседей, чтобы в безумии отчаяния соседи были уничтожены, а их женщин отобрать: вот обычная игра подземных. Они подсказывают оружие и указывают врагов. А тропа, по которой гонят нас, какая-то другая, очень длинная и поначалу вообще незаметная. Кто-то думает очень далеко вперед, не как Туманная — выпустила пар и успокоилась.

— И кто бы это мог быть, Сучок? Мягкая Лапка говорила мне, что небесные и подземные — первые из Старейших. Кто может играть ими?

— Не знаю, Марги. О таком я тоже не слышал ничего прямо сказанного. Разве что отец один раз поминал, что Время — тоже дух, и он был раньше Старейших. Может, отец просто так шутил… А может, и нет.

— … а может, и нет. Что ж с того? Я все равно завидую чайкам…

Он заглянул мне в глаза и складка между бровей, сложенных "домиком", слегка разгладилась.

— Значит, я помогу тебе сделать белое крыло. А Туманная… или Время, подскажут, как его сделать. Вот и все.

— Я рада, что ты есть, Сучок, и что ты со мной.

— Я с тобой, Марги. Тем более, что я тоже не люблю натаптывать тропу по кругу.

"Книга туманов", табличка 1

8 день 11 луны 10901 круга от начала мира, когда я — Крадущаяся Марги, шаманка Туманной Анаконды, берусь за страницы этого дневника. Вчера Копуша преподнес мне в подарок керамическую ванночку с крышкой, для хранения пласта влажной глины. В честь луны, прошедшей с того момента, как я стала шаманкой. Теперь мне есть на чем писать дневник. Писать для себя и будущих учеников. Писать о том, что нужно сделать, но приходится пока откладывать. Мир по ту сторону перехода все больше отдаляется, и я опасаюсь забыть те знания, которые потом очень понадобятся. Возможно, эти записи потом будут казаться ученицам туманными и расплывчатыми, но иначе и не может быть.

Что же до нынешнего дня, то есть лишь одна новость, достойная записи (кроме самого факта начала ведения дневника) — сегодня я официально объявила Подарочка ученицей. Чему буду учить? Посмотрим, начну, наверно, с грамоты.

"Тропы святой книги"

Канонические комментарии к «Книге туманов».

В первой же табличке основательница указывает нам на туман, скрывающий смысл священного текста, и одновременно на важность его. Однако этот туман постепенно рассеивается, как и было предсказано. Так, недавно нам стала понятна запись о волокне из древесины — "вискозном", содержащаяся на 218-ой табличке. Мы поняли слова пророчицы, только научившись сами получать это волокно. Однако священный текст помог нам сразу понять значение этого открытия, так что будет верным сказать, что основательница все еще ведет нас.

Так же далеко не случайна и запись на первой табличке о начале ученической традиции, той самой, что и по сей день лежит в основе нашего общества и нашей веры.

"Переход", упомянутый здесь основательницей, пока еще не имеет однозначного толкования. В настоящий момент официальной версией Храма является следующая: "Основательница, будучи родной дочерью Времени, придя в мир как шаманка своей племянницы — Туманной Анаконды, постепенно стала забывать то, что видела в доме своего отца. По-видимому, приход в мир людей и воплощение в человеческом теле наложили человеческие границы на ее память и возможности."

Марги Четвертая, старшая жрица Храма Воды Времени.

Часть вторая

Марги. 20 день 6 луны 10903 круга от н.м.

Я передвинула фигурку вождя на две клетки и кивнула Подарочку. Ее ход. Мысли текли плавно и неторопливо. Два года в этом мире отучили меня спешить. Суета городов двадцатого века стала вспоминаться как нечто чуждое и неуютное. Она осталась там, за "переходом". А здесь за стенами грота шумит ливень и завывает ветер — прощальное напоминание уходящего урагана, на которые так богаты смены сезонов. Скоро дожди уйдут и сухой сезон вступит в свои права, а пока мы с Подарочком сидим здесь в гроте-укрытии перед начерченной на большом плоском камне шахматной "доской". Ученица думает, а я не тороплю. Зачем? Воспоминания затягивают и не хотят отпускать.

К изготовлению шахмат я пришла неожиданно даже для себя. Началось все с письменности. Или, точнее, с того, что я решила обучить грамоте Подарочка. До этого я уже пару лун вела дневник на глиняных табличках, используя русские буквы для записи местного языка. Над огласовкой некоторых слов пришлось серьезно задуматься, но в целом получалось неплохо. То есть мне так казалось, пока я не начала занятий с ученицей. И вот тут возникло неожиданное препятствие: Подарочек ни в какую не понимала, что такое "буква".

-Буква — запись звука? Это как? "Ш" в "шуме дождя" и в "шерсти" — это же совсем разное? Одно в уши лезет, другое — руками трогаю?

Тогда я впервые столь явно увидела разницу в способах думать. Все мысли Подарочка были сугубо конкретным, касались отдельного предмета, звука, и не содержали никаких "вообще". С буквами я тогда вывернулась, "приземлив" задачу.

— Вот представь, бежит по лесу тапир с раненой лапой, тут капля крови упала на лист, а там — он потревожил рану веткой. Лист и ветка разные, но капли крови и там и там — следы от раны. Ведь именно так их прочтет охотник…

— То есть буквы — это следы, которые оставляют раненые слова?

— Записанные, да, — я улыбнулась, вспомнив "мысль изреченная есть ложь".

— И по ним, как по следам, можно узнать, какие слова были сказаны?

— Да.

— И ты научишь меня этому колдовству?

Начиная с этого разговора обучение сдвинулось с мертвой точки. Тем более, что рвения к учебе у Подарочка было столько, что оно порой начинало всерьез утомлять. Видимо, это был необходимый этап, когда сознание еще не может свободно оперировать абстрактными знаками. Не случайно же скандинавским рунам приписывалась волшебная сила. Но мне хотелось двигаться дальше, не погружая ученицу глубоко в мистику знаков, а для этого требовалось постоянно тренировать работу с абстракциями. И тогда я вспомнила про шахматы. Все необходимое у нас оказалось "под рукой", только фигуры пришлось заменить. Ну кто знает здесь "слона"? Даже "белые люди" еще не появились, чтобы припрятать "самых хвостатых зверей" [6]. А потому "слоны" стали "кайманом" и "ревуном" — один в болоте, другой на ветках и друг с другом не пересекаются. "Болото" и "лес" — именно так я объяснила Подарочку белые и черные клетки "доски". Да и не были они "белыми и черными" — светло-серый гранит и буро-зеленые квадраты, закрашенные соком лиан, как нельзя более соответствовали этим образам. "Ладьи" стали "тапирами", а "кони" — "марги". Ну а кто еще, кроме марги, может изменить направление прыжка в полете, на то ей и хвост дан. "Ферзь" стал "вождем", а "король" — "шаманом". Эта мысль показалась мне забавной — шамана надо защищать, ну какое без него племя? А вождь? Если пешка-охотник доберется до последней линии противника, сам вождем стать может, за геройство. Запросто. И никто не возразит. Вот так и получились "шахматы для Нового света". В сезон дождей, отсиживаясь в укрытии, к игре подключились Сучок и Гремучка, и шахматный камень стал занят большую часть времени. На следующий круг Копуша изготовил еще два комплекта, отлив "доски" и слепив фигуры из глины. Их уволокли в поселок. Сейчас я бы уже затруднилась сказать, сколько у нас в племени игроков.

Подарочек сделала ход кайманом и посмотрела на меня:

— Наставница, ко мне перед ураганом подходила Гремучка. Почему-то стесняется говорить с тобой сама. Просила передать, что ей нужна помощь. Она хочет ребенка, но у нас здесь все одноплеменники… и ее Дикий — тоже.

— Когда погода успокоится, найди и позови ко мне Дикого. Может быть и правда, пришло время…

Я двинула вперед терракотового "охотника" и посмотрела поверх шахматного камня на хмурое небо снаружи грота. Время пришло.

Еще в начале прошлого сухого сезона Копуше удалось получить вполне приемлемый для моих химических целей фарфор, и я тут же кинулась повторять институтские опыты с соком лиан, поминая добрым словом Профессора. К немалому моему удивлению, смолу удалось получить довольно быстро — свежее сырье все-таки. Но совершенно неожиданно я уперлась в проблему отвердителя, и две луны пробовала все подряд, полностью забив на научный подход. Попытки изысканий на основе различного растительного сырья нужного результата не возымели, хотя и привели к некоторым интересным побочным эффектам. А мне все-таки требовалась серная кислота. Только когда Дневной, лазая по горе в центре острова, нашел минеральный источник, обросший зеленоватыми полупрозрачными кристаллами, возникла надежда на решение. Затем не меньше полутора лун я возилась с выпариванием и прокаливанием железного купороса, прежде чем удалось получить первую каплю серной кислоты. А еще через пол-луны я, совершенно счастливая, уже промазывала "почти настоящей эпоксидкой" вязанку стеблей тростника. Слипшиеся стебли образовали легкую и прочную "решетку", которая легко обрабатывалась обсидиановым топором. Таким образом, последнюю, тринадцатую луну девятьсот второго круга можно считать датой появления пластиков в истории этого мира. А потом прошел ураган, начались дожди и химические опыты пришлось отложить почти на полкруга.

Впрочем, сезон дождей тоже не принес скуки и отдохновения. Покой нам только снится, теперь в центре общего внимания оказалась Ниточка со своим льном. История эта началась кругом раньше. Охапка фиолетовых цветочков, которую мы с Сучком притащили из первого обхода острова, была вручена Ниточке вместе с моими сумбурными объяснениями насчет способов выделки волокна. Идея полностью захватила внимание Ниточки, и всю дальнейшую работу я свалила на нее. Первую льняную нить, толстую, как агавовый шнурок, но гораздо мягче, она скрутила на веретено и показала остальным. Что при этом говорилось и произошло потом — не помню, в то время я безотлучно сидела у обжиговой печи вместе с Копушей. У нас выходил первый фаянс, и азарт экспериментатора заглушал и голод и иногда даже потребность во сне. Хорошо, Сучок наказал Подарочку с Болтушкой следить, чтобы мы не забывали поесть. Гораздо позже он как-то упомянул о переполохе в племени и о том, что девушки бросились заготавливать "эти фиолетовые цветочки", пока не пришли дожди. Я покивала головой, свернулась рядом с ним на лежанке в гроте и уснула — слишком устала за время опытов с глиной, ничего другого в голову не умещалось. Прошли ураганы и зарядили сплошные дожди, я все еще отсыпалась, в перерывах находя в себе силы выполнять обязанности травницы. И только к середине второй луны смогла осмысленно обозреть перемены, произошедшие в поселке. Тогда я обратила внимание на отдельный немаленьких размеров навес, под которым укрывались корзины с чесаным льном, и задумалась о ткацком станке.

Или, точнее, сперва я задумалась о парусе. Связанный крючком парус — это хотя и изысканная идея для декора, но с практической точки зрения — бред старой обезьяны, значит нужно тканое полотно. Попыталась воспроизвести вертикальный ткацкий станок, виденный в какой-то очередной умной книжке. Получилось далеко не сразу — результаты первых двух лун работы пришлось отправить на растопку очага и только второй экземпляр оказался пригоден для изготовления полотна в локоть шириной. Да и то лишь благодаря постоянной помощи Сучка и Дикого. Все это время я жила в поселке, забираясь Сучку под бок. Конечно, скрывать наши отношения сейчас уже не имело смысла, но я даже не рассчитывала на общественный резонанс подобных масштабов! Больше всех развлекалась Болтушка, чей гамак висел рядом. В самые интересные моменты она протягивала руку и принималась нас раскачивать. На возмущенное: "Отстань, без рыбы завтра оставлю!" девица простодушно хлопала глазами:

— А что такое? Я вам помогаю…

Еще мимо пробегала Гремучка и тянула Сучка за ноги:

— Да не пинайся ты! Я тебе говорю — ноги надо вытягивать. Ей так приятнее будет, я точно знаю! Крадущаяся, а ты ему пятки на спину закидывай!

— Уйди отсюда!..

— Ай! Да куда же ты ногой машешь, перевернетесь ведь!

Сучок рычал что-то ругательное, просыпался весь поселок и толпился вокруг нас, обмениваясь передовым опытом и давая рекомендации самого разного свойства. Подобные прения вызывали, кроме наших, еще только кувырканья самой Гремучки с Диким, на остальных обращали куда меньше внимания. Меня же сознание себя "приличной девушкой Сандрой" на этом сборище ввергало в краску и скованность. Наверное, именно тогда и произошел некий перелом. Смесь смущения, истерики и наслаждения загоняли Сандру в какой-то дальний темный угол, и я, как в одежду, заворачивалась в память Крадущейся, для которой наблюдать подобные сцены было привычно с детства. Через какое-то время народ немного успокоился и наши с Сучком "постельные" (а на самом деле скорее воздушные) отношения перестали быть центром всеобщего внимания. Но во мне что-то уже изменилось.

Ткацкий станок стал еще одним общим делом поселка. Изготовить что-нибудь существенное на нем в первый сезон не удалось — заготовленного льна хватило только на опыты да на всякую мелочь. Девушки ждали следующего сухого сезона, вспоминая все виденные поляны, где рос лен, а я уже вернулась мыслями к белым парусам над волнами. Хорошо бы собрать килевой катамаран, с ним Сандра, по крайней мере когда-то, неплохо управлялась. Получалось, что путь к морским путешествиям лежит через развитие химических технологий. Если киль изготовить из эпоксидной смолы, в которую слоями крест-накрест уложены листья тростника, должно получиться нечто похожее на текстолит. Вполне достойный материал, а для жесткости заливать такой киль можно прямо на основании мачты, так, может быть, удастся обойтись без единого гвоздя за неимением таковых, равно как и саморезов и прочих шурупов. Я придумала себе небольшой катамаран, шагов десять в длину, с пластиковым килем примерно в мой рост и с бермудским парусным вооружением (не на веслах же идти через океанский пролив). На поплавки пустим пропитанные смолой стебли тростника. И вот к началу этого круга все детали мозаики сошлись, требуемые технологии готовы. Весь сезон дождей мы с девочками провели за прялкой и ткацким станком. Стоило мне намекнуть, что веревки и ткань понадобятся, чтобы добраться до "охотников из береговых племен", как к станку сразу образовалась очередь желающих поучаствовать в приближении момента "выхода в свет". Надеюсь, полотна хватит на парус. Пора!

Марги 22 день 6 луны 10903 круга от н.м.

  Тропинка извивалась по склону, сбегая по уступам горы вниз — к поселку. Примерно на середине пути от моей хижины, в узкой скальной щели, примостились «стражи тропы» — две терракотовые анаконды, свернувшиеся одна конусом, а вторая — сложновывязанным «бантиком», и поглядывающие на путников обсидиановыми глазами. Прошлогоднее творчество Спящей. Причем занятия скульптурой начались с моей подачи.

  Как-то в одну из своих прогулок по окрестным лесам я обнаружила необычное: увидала расписанные изображениями людей, зверей и птиц скалы над рекой, и сидящих против них Шустрика со Спящей. Спящая отдыхала после работы, а Шустрик тут же прицепился ко мне: нравятся ли мне рисунки, какие больше и почему. Сказать честно «одни ужаснее других» не решилась — видно было, сколько сил девочка вложила в их создание, но и восхититься примитивными изображениями язык не повернулся. Я попробовала рассказать про перспективу и светотень, но наткнулась на глухую стену непонимания. Как и с письмом, проблема оказалась вовсе не в знаниях или технике исполнения, а в отсутствии привычки к абстракциям. Спящая просто не могла понять, как это «более далекий предмет выглядит как будто меньше». Об это самое невозможное «как будто» и «как если бы» я билась головой всякий раз, пытаясь обучить Подарочка. И каждый раз находились обходные пути. Имея горький опыт попыток объяснить абстракции, я предложила Спящей лепить из глины, по моим понятиям — дело конкретное, осязаемое и не требующее отображения объемного мира на плоскости. Но и тут сперва меня постигло глубокое разочарование. Спящая решила начать свое занятие скульптурой с установления магической связи с духом глины, вылепив себя, и пришла ко мне за разрешением. Мне стало любопытно и разрешение было дано, а получилась в результате обычная «скифская баба». Выдающихся размеров бедра и груди (Откуда только что взялось? Сама еще пропорциями тела совершенный ребенок), большой рот, и едва намеченное все остальное.

   — Ты хочешь, чтобы дух глины сделал тебя такой?!

  Я собралась предложить девочке разломать сей «шедевр», и забыть эту историю. Держать перед глазами такого уродца и называть его «я», на мой взгляд, было уж слишком. Ответ Спящей завел мои мысли в тупик:

   — Ой, конечно, хочу! Она такая правильная…

  «Правильная», значит? Возникло ощущение ускользающего от моего понимания смысла событий. И тогда я, отложив в сторону сохнущую глиняную фигурку незнамкого, предложила девочке вылепить тапира. Подозрения подтвердились — тапир стоял передо мной как настоящий. Проработаны все детали, мышцы под шкурой прямо-таки перекатываются в движении. И это глиняная неподвижная статуэтка! Творение Спящей не шло ни в какое сравнение с фигуркой марги, которую Крадущаяся когда-то положила на жертвенный камень в последний свой день. Спящая оказалась очень талантливой девочкой. Но почему она иначе видит людей, чем животных?

  Я попросила сделать еще два изображения: ревуна, сидящего на ветке, и нашего «лучшего охотника» — Дикого. Только взяла с юной скульпторши слово ничего самому Дикому не говорить. Выслушивая согласие, я всеми силами старалась сдержать улыбку.

   — Ну конечно, Крадущаяся, зачем ему знать, что мы на него колдуем.

  Ревун меня снова привел в изумление тончайшей реалистичностью, а изображение Дикого показалось издевательской пародией — толстые руки и ноги, огромный член и полное отсутствие головы. Несколько раз я заводила осторожные беседы, пока не поняла — Спящая по-разному видит безразличный ей внешний мир и значащих для нее людей. В чем-то ее скульптуры соплеменников были подобны авангардизму начала двадцатого века, только вот те художники сознательно искажали реальность, а Спящая просто концентрировалась на значимых для нее атрибутах человека, и «честно забывала» обо всем остальном.

   — Спящая, посмотри, разве рука у него толще шеи?

   — Нет. Но разве это важно?

   — Да и член у Дикого вовсе не с ногу толщиной.

   — Он у него большо-о-ой…

  Спящая закатывала глаза, показывая произведенное на нее впечатление. Я так и не поняла, была ли подобная особенность восприятия соплеменников неким вывертом прорвавшегося в эту культуру абстрактного мышления, или это нечто другое. Фигурки людей мы со Спящей не стали обжигать, а аккуратно вернули в яму с глиной, и я взяла с нее слово никому не говорить об этих опытах, вовремя вспомнив о технике безопасности при колдовстве.

  Одно время я терзалась беспокойством, как меня самое воспринимает Сучок. Неужели тоже «по частям»? Однако способа выяснить этот вопрос так и не нашла. А потом и расхотелось искать. Спящая же с той поры стала лепить зверей, все увеличивая размеры и усложняя формы, благо новая печь Копуши позволяла обжигать достаточно крупные изделия. Изображенные звери выражали при этом всем своим видом совершенно человеческие чувства: страх, радость, гнев или вот как эти — настороженное внимание и готовность к действию.

  Очнувшись от воспоминаний, я провела рукой по лбу глиняной анаконды, щелкнула ее по носу и побежала по тропе вниз, в поселок.

  Несмотря на середину дня, все племя оказалось на месте. Ребята чинили крышу после ночного ливня, девушки готовили еду, возились по хозяйству. Даже наш «добровольный отшельник» Золотце оказался здесь. Пришел менять тушу мелкого тапирчика на моток веревки. Может, ему и обменяют, последнее время прошлогодняя история забывается и к Золотцу относятся спокойнее.

  Скандал случился громкий. Когда в сезон дождей день за днем несколько лун Золотце возвращался без добычи, Хохлатая с Ушастой заикнулись было о своем «праве смены очага», да все никак не могли договориться, к кому они пойдут. Пробовали сунуться сперва к Копуше, да услышали в ответ: «Нам с Ниточкой больше никто не требуется ни в гамаке, ни за едой». Короче, девушки были отправлены далеко и основательно. Попытка Ушастой поговорить со Старшим о печальной судьбе женского состава очага кончилась там же, где и началась. Старший просто не стал ее слушать и ушел по своим делам. Однако эти маневры не прошли незамеченными для Золотца и на другой день он, подкараулив на тропе Шустрика, нагруженного рыбой, отнял у него весь улов и принес в поселок как свой. Похоже, от своих неудач Золотце совсем перестал соображать, потому что даже не подумал вытащить продетую через жабры рыб цветную веревку, которую плела для Шустрика Спящая, окрашивая волокна соком ягод. Так что к тому моменту, когда слегка помятый Шустрик добрался до поселка, случившееся было уже понятно всем присутствующим. Старшие ребята отправили Подарочка за мной, а сами стали решать, что делать с Золотцем. К моему приходу большая часть недовольных считала единственно возможным выгнать негодяя вон из племени, о чем тут же мне и сообщили, кипя возмущенным разумом. Перспектива обрести на острове бродячего и обозленного охотника, которому некуда деваться, не казалась привлекательной. Поэтому я подвела аудиторию к тому, чтоб ограничиться решением вопроса с девушками, который и послужил причиной всей истории (лишнее подтверждение того, что женщины есть двигатель прогресса). Разумеется, сказала я, если среди охотников найдется кто-нибудь, кто позаботится о Хохлатой и Ушастой. Такие нашлись. Братья-близнецы Дневной и Ночной считали себя приятелями Шустрика и, не сумев настоять на изгнании Золотца, захотели хоть так помочь другу. В тот день я провела обряд, узаконив два новых очага: Дневного с Ушастой и Ночного с Хохлатой. Только очаг они построили один и поселились все вместе. Отношения внутри этой четверки казались запутанными и, несмотря на то, что тогда я большую часть времени проводила в поселке, понять, что у них происходит, не удалось. Однако все участники вновь созданного очага выглядели довольными и я решила, что ситуация не требует вмешательства.

  Гораздо больше меня беспокоил Золотце. Оставшись один, он совсем перестал разводить огонь в своем очаге, питался плодами и моллюсками, частенько пропадал из поселка. С окончанием сезона дождей и вообще исчез.

  Видя мое беспокойство, Сучок решил выяснить происходящее, отправился на поиски, и следующие шесть дней я боялась еще и за него. Когда вернулся, повисла у него на шее, не желая отпускать. И замысловато ругалась на все окружающее. Сучок, умница, сразу понял, что это всего только истерика, а вот остальные сильно испугались, не принято у нас так высказываться представителю духов, может плохо кончиться для племени. Я успокоилась только после секса, выкричав свои страхи, почувствовав Сучка внутри себя. И когда все кончилось, я еще долго удерживала его, сохраняя соединение, не давая разорвать. Всхлипывала и хрипло приговаривала собравшимся вокруг наблюдателям: «Все хорошо, ребята, теперь все хорошо».

  Этот срыв дал мне понять, что несмотря на приятельские отношения с большинством соплеменников и самодостаточность роли, держусь я в этом мире только благодаря Сучку. Мне оказалось крайне важным, чтобы кто-то знал и принимал меня такой, как есть, без ролей и масок.

  Под утро я смогла, наконец, выслушать рассказ о житье-бытье Золотца. Оказалось, он ушел в сторону старого поселка, где изборожденный цунами берег уже покрылся порослью молодых деревьев, травой и наземными лианами. Смастерив маленькую хижину, Золотце разыскивал предметы, оставшиеся от «прошлой жизни», вроде даже что-то нашел. Что именно, Сучок не знал, поскольку с Золотцем решил не встречаться. Я же подумала, что никому из нас отчего-то не пришло в голову заняться подобными поисками. Скорее всего, мы избегали мыслей о старом поселке и путешествий в те места, чтобы не ворошить пепел потерь родных и близких. И я, хоть и связана с Крадущейся лишь памятью, поддалась общему настроению. А Золотце вспомнил, вернулся и поселился там.

  В нашем поселке он появился только к концу прошлого круга. Что-то обменивал, о чем-то договаривался, и выглядел куда спокойнее и более взрослым, чем перед уходом. Семь лун жизни отшельником явно пошли ему на пользу. А потом я опять ничего о нем не знала весь сезон дождей. И вот теперь Золотце снова сидит в поселке у общего костра. Что ж, тем лучше, из племени он не изгнан, и моя новость его тоже касается.

   — Ну вот, все здесь, подсаживайтесь поближе. Эй, Дикий! Слезь ненадолго с крыши.

   — Чего такое случилось, Крадущаяся?

   — Не случилось, но собирается. Я хочу сказать: Старший, Сучок, Дикий, Копуша, Сладкая, Гремучка — вам пора получать второе имя. Да и Золотцу через шесть лун будет четырнадцать кругов.

  Сладкая подскочила на своей циновке, опрокинув чашку, толкнув ребят рядом:

   — Обряд совершеннолетия! Ты сможешь его провести?

   — Да. Я говорила с Туманной. Но она хочет, чтобы вы все показали, на что способны. Остальные тоже — через круг-два придет срок и для них.

  Лицо ее засветилось:

   — Что мы должны сделать?

   — Гремучка хочет добраться до берега и найти отца для своего ребенка, а потом вернуться к Дикому, уже как иноплеменница. Вы должны помочь ей. Для этого потребуется сделать такую хитрую штуку, на которой можно туда доплыть…

  7 луна 10903 круга от н.м. Дикий.

  Золотце опять где-то отстал. Хотя его можно понять — восемь дней прочесывания леса и разглядывания деревьев надоели уже всем. И если Сучок за время поисков сделался каким-то злым и взвинченным, а Старший — еще более вялым и апатичным, то Золотце уже даже не делает вида, что ищет.

  Вначале все показалось простым… Крадущаяся сказала, что ей требуются две прямых лесины. Одну назвала «мачта», а вторую — «гик». И выдала веревки, на которых узлами отмечены обхват и длина требуемых стволов. Палку поменьше, которая «гик», нашли на третий день. В узкой и глубокой расщелине скалы деревце тянулось вверх, к свету и идеально подошло под размеры на веревке. А вот «мачты» не нашлось ни там, ни поблизости… Раньше мне никогда не доводилось задумываться, как редко в лесу встречается хоть что-то прямое. А особенно — большого размера. Накануне Сучок предложил подняться ближе к вершине, в зону скал и разнотравья. И сейчас я пролезал сквозь заросли на порядочно заросшем склоне, когда он тронул меня за плечо:

   — Смотри вон там…

  Я обернулся. Внизу, на краю провала, дерево уцепилось за маленький клочок земли в окружении сплошных каменных осыпей. Одинокое и прямое, в сумраке скальной тени. Что ж, поглядим. Мы начали осторожно спускаться.

  У земли ствол изгибался, выбираясь из расщелины, а выше тянулся ровно и прямо. Наконец-то.

   — Подойдет оно нам?

   — Давайте сначала повалим, а потом разберемся, — это Старший.

  Мне вдруг стало жаль губить столь упрямое существо. Для Крадущейся — еще пусть, но не просто так. Слишком старательно оно цеплялось за маленькие кусочки почвы, которые каждый день грозили унести с собой осыпи.

  Взяв мерную веревку в зубы, я полез наверх. Ветер крутился волчком, взвывая со стороны скал. Страшновато и неуютно.

   — Если верить веревке, это она и есть, — я сполз вниз, привязав трос в верхней части ствола.

   — Кто «она»? — это Золотце, появился в самый удачный момент, чтоб не отправили по деревьям лазить.

   — «Мачта», умница ты наш. Мы ее нашли.

  Найти это упрямое бревно — полдела. Сперва мы долго вытаскивали его из скального провала, стараясь сами не загреметь вниз, а потом волокли до берега еще пять дней, прежде чем смогли положить к ногам шаманки. Крадущаяся смерила длину «мачты» шагами, кивнула, подтверждая правильность выбора, и попросила очистить дерево от коры и повесить сушиться над обрывом, привязав лесину за тонкий конец. Вешали уже без меня, пол-луны блужданий по лесу сложились только в одну мечту: о легонько покачивающемся гамаке. Кажется, Гремучка на меня надулась, но я ничем не мог помочь… потому что спал.

  Проснулся уже даже не утром — ясным днем. Обнаружил у очага готовую еду и совершенно пустой поселок. Куда все делись-то? После сытной еды выбираюсь за ограду поселка. А-а, вот они где! На небольшой полянке девушки и младшие ребята ваяют какую-то штуку из пучков стеблей тростника: укладывают их слой за слоем, выгибают, мажут какой-то густой желтой вонючей жидкостью из большого котелка. Гремучка моя здесь же.

   — Что делаете, девочки?

   — «По-пла-вок»… что такое — не знаю, не спрашивай. Крадущаяся объяснила, что и как делать, но не сказала, для чего. Вон рисунок еще нарисовала.

  Смотрю на рисунок, что-то вроде каноэ с двумя задранными кверху носами. Да без места для седока. Цельное такое. Ага, вот зачем тростник загибать… чтобы концы вязанок вверх смотрели, ясно.

   — А что вы палочками тростник придерживаете? Неудобно и долго…

   — Как шаманка показала, так и делаем. Но долго, да. До вечера бы управиться.

   — Нет, девочки, это проще по-мужски делать…

  Я ухватил руками стебли тростника, выгнул их вдоль уже уложенных, перехватив веревкой.

   — Давай, Гремучка, мажь! Мы сейчас живо управимся.

  Управились и правда быстро, но руки оказались у меня по локоть в этой желтой жиже. Пахнет хоть и сногсшибательно, однако приятно — листьями. По привычке вытер руки о волосы на животе пониже пупка. На охоте, когда при разделке добычи измажусь, тоже всегда так делаю. Вроде: «Имел я всех зверей вокруг!» Потом вымоюсь, конечно. Ну вот, и эта штука липкая как кровь, я ее так же и вытер. Тут и сообразил, что не то делаю. Ладно, попрошу у Гремучки золы с мыльным корнем, да отмою. Только кажется, я не выспался еще после похода за «мачтой», клонит ко сну. Вздремну чуток, отмоюсь потом…

  Я почувствовал, как по губам и подбородку стекает горькая, горячая жидкость. Кажется, в меня вливают какой-то напиток. Причем меня спросить забыли. Кто? какого змея?!

  Глаза не хотят открываться. Ну уж нет! Сколько можно спать? С усилием разлепляю веки…

   — О! Очнулся, — голос Гремучки, встревоженный почему-то. А где она сама?

   — Очнулся, дурак!.. но дурак живучий.

  А это Крадущаяся. Почему она ругается?..

   — … Я же ничего не делал.

   — Разговаривает!

   — Угу, не делал. А кто ядовитый состав руками хватал? Да еще и вывозился в нем весь…

   — Ядовитый? Так вот почему я сплю.

   — Спит он, как же… Попробуй встань, раз уж «проснулся».

   — И встану, чего тут пробовать.

  Однако все оказалось не так просто. Руки, которыми я хотел ухватиться за край гамака, покрывала крепкая твердая корка. Крепкая? Для меня?! Я изо всей силы сжал кулаки… и чуть не взвыл от боли. Корка лопнула и слетела с кожи скорлупками, содрав вместе с собой и все волосы, которые покрывали руки. Даже слезы на глазах выступили, но я сдержался.

   — Божежмой, какой сказочный идио-от! Подарочек, беги за мазью. А ты не шевелись и смотри, где у тебя корка крепко сидит, прежде чем дергаться.

   — Где-где… где руки вытер, — и показываю пониже пупка и между ног.

   — Н-да, влип ты, и к гамаку еще задницей приклеился.

  Пробую пошевелиться. Похоже, Крадущаяся права, шевелюсь вместе с гамаком.

   — И что делать?

   — Что делать?.. Ацетона здесь нет, придется резать.

   — Э-э… Я не знаю, кто такой Ацетон, но резать меня не надо!

   — Да не тебя, а мех твой… — Крадущаяся подцепила ногтем край

жесткой корки на моих яйцах и слегка потянула. Я поежился. — Гремучка, неси сюда самый острый нож, какой есть.

   — Эй, эй, девочки, вы чего?!

   — Замолчи! Ага, вот и ножик. Сам, говоришь, полировал? Ну и отлично. Смотри внимательно, Гремучка. Нам повезло, что этот грязнуля был достаточно потный и пластмасса у корней волос не прилипла. Поэтому вот так осторожно оттягиваем край и по одной шерстинке пе-ре-ре-заем… Ты поняла меня?

   — Да, Крадущаяся. А вы, — это она остальным, которые окружили гамак плотными кольцом, — идите отсюда, не толкайтесь!..

  Я успокоенно откинулся в гамаке и закрыл глаза. Хорошо, что срезать корку с меня будет Гремучка. Уж она-то постарается, чтобы моя мужская гордость осталась целой.

  Она трудилась, высунув язык от усердия, освобождая мою переднюю сторону, почти полдня. А потом вырезала снизу кусок из гамака и, перевернув меня на живот, возилась еще почти столько же. И все это время непрерывно ругалась. Я и не знал, что моя лапочка знает столько сильных выражений, и иногда вспоминал «божежмоя» и Ацетона, представляя, кем они могли быть.

   — Ну вот, вроде бы все. Вставай. Повернись. — И, наконец, безжалостно:

   — Ты сейчас похож на плешивую больную обезьяну: лысый, красный, в пятнах. Чтобы к моему возвращению на остров успел обрасти взад! Ты понял? Я хочу вернуться к нормальному, мохнатому мужу, а не к чему-то непонятно лысому!

  Она хочет вернуться! Она и правда хочет вернуться! А я-то думал, что Гремучка просто нашла предлог сбежать в более сильное племя и к взрослому опытному охотнику.

  Раз так, придется обрастать.

Марги 14 день 10 луны 10903 круга от н.м.

— Пош-шел! — крикнул Дикий, оттолкнувшись шестом от берега, и катамаран, поблескивая золотисто-желтыми, пропитанными пластиком корпусами и мачтой, медленно вышел на середину реки. Провожали нас почти всем племенем. И то сказать, в последние дни на этих топких, заболоченных берегах устья речки народу было больше, чем в поселке. После того, как сюда сплавили по реке готовые корпуса катамарана и приволокли мачту и гик, начались работы на "верфи". Место оказалось не слишком удобным, но тащить все заготовки дальше через лес представлялось еще худшим вариантом. А потому, проклиная москитов и топкие берега речки, мы сделали ровную глиняную ванну для отливки киля и несколько дней жили возле нее, заливая быстро твердеющую смолу слой за слоем, перестилая ее высушенными тростниковыми листьями. И спустя неделю извлекли из формы плоский блин будущего киля, срощенный с мачтой в единое целое. А потом еще три дня по шею в речном иле собирали всю конструкцию.

Катамаран получился дивно хорош. Поплавки, мачта, поддерживающая ее пирамида рамы — все сверкало желтой застывшей смолой, похожей на толстый слой лака. Руль, как и киль, отлили из пластика с тростниковыми листьями, но раза в два тоньше: это был первый удачный опыт "армированной пластмассы". Парус из серо-желтых полосок небеленого льна пока оставался свернутым.

Управлять "Закатным змеем" собирались вчетвером. Двое на носу с шестами — впередсмотрящие и швартовая команда, еще один из экипажа на корме управляется с парусом, а последний — на руле. Сейчас, в первом плавании, на нос сели Морской и Дикий, шкот в руки взяла я, а румпель поручила Сучку. И ведь таки отправляемся!.. Погода нам благоприятствует, небо ясное, легкий восточный ветерок первое время будет попутным. Ни о каком плавании на материк прямо сейчас речи нет, задачи-минимум гораздо проще и ближе к земле: проверить наше плавсредство на большой воде, найти для него подходящую гавань и обучить экипаж. Поэтому мы следуем вдоль берегов острова на запад, а потом на север. Поскольку ближайший материковый берег расположен от нас к северу или северо-востоку, гавань стоит искать где-нибудь в северной части острова, причем лучше с воды. Когда мы с Сучком исследовали эти места, именно там берега изобиловали глубокими узкими бухтами, похожими на фиорды. Растрескавшиеся скалы переплетены лианами и заросли густым кустарником. Так что, пожалуй, мы сперва исследуем не спеша береговую линию, найдем бухту, а уж потом от нее сделаем тропу до поселка. Разумеется, предприняв всевозможные военные хитрости. Если катамаран поведет себя достойно, и вся затея не пойдет с треском ко дну в ближайший бриз. Но почему-то я уверена в получившейся у нас конструкции, может, причиной тому время и помощь всего племени моей затее.

Течение реки неторопливо вынесло нас в океан. Плеснула волна. Дикий с Морским уложили шесты вдоль бортов и закрепили их в петлях, а мы с Сучком подняли парус. Первый парус над волнами этого мира. Небольшой треугольник, сшитый из узких полос сотканного вручную льна. Итог двухлетней работы девушек племени. Поймав ветер, "Закатный змей" развернулся к западу.

"Книга туманов", табличка 511 16 день 10 луны 10903 круга от начала мира. Найдена гавань. Это небольшая бухта на восточной стороне северного мыса. Похожа на запятую, сотни три шагов в самом узком месте и где-то полторы тысячи шагов в длину. Достаточно глубокая, чтобы не бояться зацепить килем дно, и укрытая скалами от резкого ветра и волн с океана. В глубине — родник и пара небольших ручейков, красивейшим каскадом сбегающих с обрыва. Отсюда до поселка не слишком близко, и это неплохо, а сделать удобную тропу можно со временем.

"Книга туманов", табличка 512 Сегодня, в 27 день 10 луны, когда я пишу эти строки, сидя у себя "дома", могу смело заявить, в первом плавании нам очень повезло с погодой. Как-то будет дальше? Когда мужчины разметят тропу, можно будет поставить в бухте небольшую хижину и готовить отправку Гремучки. Тем временем хотелось бы обучить обращению с парусом еще пару ребят. А сейчас у меня выдалась минутка оглянуться на дело рук своих и поразмыслить.

Марги. 18 день 10 луны 10903 круга от н.м.

Розовый край солнца заглядывал между скалами. Легкая утренняя зыбь покачивала "Закатного змея", убаюкивая и отгоняя остатки ночного кошмара. О причине моих расшалившихся нервов нечего гадать, и так ясно: Сучок. Последние дни он смотрит на меня как-то странно и избегает разговоров. Что же все-таки случилось? Если не удается поговорить в сторонке, то хоть и при всех. И плевать, что пойдут сплетни. Ой!.. Кажется, не только мне эта мысль пришла в голову. Спокойнее, девочка.

— Встречаешь рассвет?

— Да, Сучок, забирайся сюда рядышком.

Катамаран качается, летят брызги, Сучок устраивается около мачты и из этого гнезда сумрачно смотрит на меня. Молча. Надо что-то сказать, я же решила…

— Что за тень между нами появилась? С той ночи, как мы приплыли на эту стоянку, я не чувствую тебя.

— Тень? Можно сказать и "тень"… будущего.

— Ты что-то видел?

— Да.

— Расскажи. — Качает головой, хмурится, отворачивается. Но если бы сам не хотел рассказать, не пришел бы сейчас сюда. Значит… — Мы же вместе. Что бы там ни было — рассказывай.

— Я видел тебя, с ребенком на руках. Ты кормила ребенка грудью. Рядом в гамаке лежал пожилой мужчина… незнакомый, не из наших. Кажется, раненый,… или больной. Потом он пошевелил головой, ты положила ребенка, взяла плошку с каким-то напитком и стала поить его. А потом поцеловала. Больше я ничего не видел, — все это он произносит ровным глуховатым голосом, совсем не похожим на свой обычный.

Молча перевариваю эту новость. И что сказать? "Все неправда?" Или "тебе все приснилось?" Да ну. Когда я слушаю его рассказы о видениях, во мне просыпаются обе моих памяти. Крадущаяся очень серьезно объясняет их вмешательством духов, а здравомыслящая и циничная Сандра списывает все в случайности и "просто сны". И что думает, нынешняя Марги? А, собственно, какая разница? В любом случае Сучку надо отвечать на его языке. Практических выводов пока два: я вообще-то верю его видениям, будь там случайность или особое покровительство. И еще: для дальнейшего информации пока маловато.

— А я там была какая? Старше?

— Я не заметил… вроде как сейчас, или немного старше.

Н-да, растерялась ты, Марги. И что теперь? Как такое может случиться? Последнюю фразу я, видимо, произношу вслух, потому что Сучок отвечает:

— Как? Может быть набег. Нас всех, парней то есть, перебьют. Девушек возьмут женами. Ты родишь ребенка и будешь счастлива…

— Это единственное возможное будущее? Или там, в твоем видении, я могу оказаться еще как-нибудь?

Задумался. Это хорошо, пусть думает, полезно.

— Ну, еще тебя могут украсть или захватить. Если ты сунешься проводить Гремучку, на берег… А потом то же самое — ты родишь ребенка и будешь счастлива… — Он мрачнеет еще больше: — Или ты сейчас послушаешь меня и сама сбежишь, потому, что узнала…

— … что я рожу ребенка и буду счастлива. Ха! Выбрось это из головы, Сучок. Если мне срочно захочется ребенка, то я поступлю как Гремучка. Просто съезжу за ним.

— А как же потеря дара? Ты знаешь, от женщин с ребенком духи отворачиваются. И как мы будем без шаманки? Племя исчезнет…

— Не так просто… — Да, вот уж действительно. По рассказам, если шаманка родит, она перестает видеть духов. Но я и так ни разу их не видела. Сплошная "химия и кибернетика". И небольшая доля обмана. Еще говорят, что для рожавшей женщины "вода духов" становится смертельна. Не очень-то я в это верю, однако подготовилась. Меня с самого начала беспокоили принятые здесь шаманские поединки, основанные на совместном распитии "воды духов", кто кого перепьет. Да и то отравление Крадущейся, с которого началось мое пребывание в этих местах, забыть сложно. Круг с лишним назад я начала эксперименты и поиск противоядия. Сейчас, если мою "спасательную" смесь выпить перед принятием "воды духов", то от той дозы, которая вызвала смерть Крадущейся, я, самое большее, слегка захмелею. Так что здесь есть страховка.

— Не так просто, Сучок. Я говорила с Туманной. Она не станет возражать и не оставит меня.

По его лицу, повзрослевшему и ставшему очень близким, я по-прежнему читала чувства как открытую книгу: недоверчивая радость осветила черты сквозь обреченную пустоту безнадежности.

— Что? Ведь женщина, имеющая ребенка и оставшаяся шаманкой, считается "Великой" и стоит над остальными шаманами. Может, Туманная это и замыслила?

— Может. Но она не принуждает, а я не стремлюсь.

— Значит, последний путь мы можем отбросить. Остается два: набег на племя и захват тебя.

— Причем второй куда предпочтительнее. Я не хочу, чтобы вас всех убили.

— Я тебя не оставлю… тогда уж мы устроим набег и отберем тебя обратно.

Мне захотелось отвесить затрещину по этой буйной головушке, но я взяла себя в руки и постаралась говорить очень убедительно:

— Оставишь. Если в самом деле "что-то" случится, и у вас будет хоть малейший шанс обойтись без набега. С захватом меня ты, именно ты сделаешь все, чтобы этим и ограничилось. Пойми, если вас не станет, мне некуда будет вернуться!

— Вернуться? Но там уже прошел круг… или больше, и ты не вернулась.

— Не знаю… всякое может случиться. Может, я еще не могла вернуться, а может, уже не могла. Это не важно. Разница между "возможно" и "никогда". Понимаешь?

Он помотал головой:

— Тогда хотя бы обещай, что сама не станешь нарываться и рисковать.

— Сама — не стану. Хотела проводить Гремучку, но ладно, останусь на острове. А с Гремучкой поплывут Дикий, Морской и…

— … и я. Хочу знать дорогу.

— Хорошо, и ты. А кроме того, как вернемся в поселок, проведу обряд посвящения для Подарочка. Если что-то случится со мной, будет у вас шаманка.

Дикий. 8 день 11 луны 10903 круга от н.м.

Чуть-чуть посветлел небесный свод, переходя из черного в густо-синий. "Закатный змей" плавно поднимался и опускался на пологих волнах, сонно шелестел свернутым парусом ветер.

— Дикуш, ты там не уснул, случаем?

Гремучка. Подруга, любимая, "старшая женщина" поселка и много кто еще… А если поход наш пройдет успешно, скоро станет моей женой. Не хочется отдавать ее какому-то волчку, пусть хоть и на время. Да что делать, пока мы одноплеменники, пока…

— Нет, Гремучка, не сплю. Думаю.

— О чем?

— Почему шаманка выбрала именно Волков? Племя Ночного Муравьеда всегда было в дружбе с нами. Нормальные люди, а не эти… дикари.

— Ты опять назвал меня Гремучкой. Договорились же — пока плывем, называть меня только Солнечной Аспидой. Мне надо привыкнуть откликаться на это имя. Солнечная Аспида из племени Пушистого Агути. Или просто "Солнечная". Или просто "Аспида". Представь, что будет, если меня окликнут там по имени, а я не обернусь! Потом меня Волки все равно переименуют, но сперва-то…

— Извини, Гре… Солнечная. Понимаю, надо им подсунуть постороннее имя, но мне и самому непривычно. И все-таки, почему Волки?

— Именно потому, что дикари и чужаки. Новостей и соседей знают мало, меня видеть не могли. А из Муравьедов кое-кто в нашем старом поселке бывал. Да и неизвестно, что с Муравьедами. Их поселок стоял у самого берега, к тому же близко к горе Огненного Змея. Вот буду жить у Волков, попробую узнать, что с Муравьедами.

— Все так, но… отдаваться какому-то дикарю…

— Дику-уш! Нам чего от них надо? Имя да ребенка. И чтобы ребеночек был здоровый и умный. По здоровью Волки куда покрепче тех же Муравьедов. А насчет ума, ну здесь я на тебя надеюсь!

— Н-не понял?! — неожиданные заявления подруги то и дело заставляли напрягать мозг, но чтобы вот в таких делах надеялись на меня…

— Ты же меня не бросишь просто так, абы кому?.. Все равно ведь собирался пойти разведать обстановку. Вот и выбери, кто тебе покажется подходящим. А я попробую к нему попасть.

Я почесал голову — а ведь верно говорит.

— Гм… погляжу. К тому же у охотников принято — кто первый поймал иноплеменницу, тот первым ей и вставит, а потом может отдать кому-нибудь другому. Или оставить себе, если вождь с шаманом разрешат. Но это у людей так, а у дикарей может быть по-всякому.

— У Волков так же, — голос Сучка с кормы заставил обернуться. Еще минуту назад они с Морским вовсю дрыхли, никак не обозначая своего присутствия, и вот Сучок уже поднимает парус.

— Зачем? Ночь же еще, ничего не видно.

— Очень даже видно. Нам идти посредине между горой Огненного Змея и восходом. Гора во-он уже на фоне неба проступает, а восход… сейчас.

Почти одновременно со словами Сучка по небу прокатилась волна яркой светлой зелени, затем распустились перьями колибри легкие розовые сполохи и узкая огненная полоса отметила восход. Поймав парусом ветер, катамаран заскользил в сторону едва угадывающегося на горизонте берега.

Добрались после полудня, но подходить слишком близко не рискнули — океанские волны у берега превращались в рассерженные буруны, яростно бросающиеся на торчащие из воды камни и узкие полоски песчаных пляжей между ними. Единственным разумным решением было искать бухту, и Сучок развернул "Змея" назад — в спокойную даль океана. Я был с ним согласен, от этих берегов лучше держаться подальше. Подходящее место нашлось почти к вечеру — огороженная скалами бухта, напоминающая загнутый коготь зверя, шагов триста в ширину. Укрывшись от ветра и волн за изгибом скалистого берега, мы встали на стоянку, решив отложить осмотр местности до утра. Полтора дня плаванья утомили меня. Болтаться посреди океана оказалось куда страшнее, чем плыть вокруг знакомого и родного острова, хотя вряд ли я кому-то в этом признаюсь вслух.

Я уже задремывал, когда гамак неожиданно качнулся и рядом послышался шепот Гремучки.

— Дикуш, ты спишь?

— М-м… уже нет.

— Вот славно, — она улыбнулась, забралась в мой гамак и улеглась сверху, — а то я никак одна уснуть не могу, — потерлась носом о мое плечо и блаженно зажмурилась.

— Что случилось?

— Не знаю. Боюсь, наверно. Какие-то чужие охотники, незнаемое племя… нет, ты не думай, я справлюсь, конечно. Только приезжай за мной, обязательно.

— Приеду. И увезу тебя домой. На этих "чужих охотников" сперва посмотрю. Вот завтра с утра и пойду. А ты пока здесь с ребятами останься.

— Угу. Ты осторожней, ладно? И трубку с боевыми иглами с собой возьми.

— Для чего трубку? Мы же не воевать пришли. Если я кого здесь убью, вся затея провалится.

— А вдруг…

— Ладно, возьму, не тяжелая. Хотя она и не понадобится. Никто меня в лесу не заметит. А теперь давай-ка спать.

— Мгм… — и она мгновенно заснула, а я еще долго лежал, глядя в небо за пологом листвы и прислушиваясь к лесным шорохам.

Утром я несколько минут выбирался из-под спящей Гремучки, чтобы не разбудить ее. В нише скалы на краю нашей стоянки сидел Сучок, прямо и неподвижно, положив трубку с иглами на колени.

— Почему не разбудил меня стеречь?

Он сморгнул, с видимым удовольствием потянулся и ответил:

— Разведывать окрестности и здешних жителей лучше идти выспавшись. А я успею подремать днем.

— Ладно, тогда я пошел. Вернусь к закату, если не найду раньше ничего интересного.

Лес здесь был не такой густой, как у нас, более светлый и прозрачный — стоит ходить аккуратнее, отметил я. То и дело встречались следы присутствия людей, часто они тут ходят. Так что и до вечера бродить не пришлось. Уже через пару часов я почуял запахи дыма и чего-то съестного. Повернув в сторону источника запаха, довольно скоро обнаружил маленький костерок, вокруг которого устроились трое молодых парней-охотников, судя по отметинам на коже, на круг-другой старше меня.

— Хвост, Пегий, вы ждете меня здесь. Я обойду границу нашей территории от залива до скал и вернусь. К закату. И беспокоиться нечего, с восхода никаких врагов нет.

— Но, Быстрый, если вождь велел проверять границу на восходе, это что-то да значит. А я совсем не подвернул ногу, мне показалось.

— Ага, и опухоль на ней мне тоже сейчас кажется. Сидите здесь. Ногу в воду опусти и держи, я сказал. А вождь соблюдает обычаи, потому и послал нас. Ни о какой опасности в этих местах никто не слышал, — с последними словами он поднимается и подкидывает на руке тяжелое короткое копье с широким лезвием.

Не дыша, медленно отползаю за кусты. Как нам повезло: парень пойдет один. И здесь остаются двое. Можно повстречать Гремучку хоть с этим Быстрым, хоть с оставшимися. С кем — даже не вопрос. Быстрый — явно главный в этой тройке. И о своих спутниках заботится. Слишком самоуверен, "не слышал никто об опасности в этих местах", ишь ты. Ха. Ну не слышал. И не было ее. А потом кто-нибудь взял и приплыл. Вот мы, например… С другой стороны, этот Хвост. Надо же — ногу подвернул. Охотничек. А третий — вообще молчит, как будто разговор его не касается. Тут и выбирать нечего — Быстрый. Надо его опередить и предупредить наших и Гремучку. Все, отполз достаточно, теперь бегом…

— Значит, он один, и идет в эту сторону? — Гремучка отставила флягу и вскочила на ноги.

— Да. Тропа идет с другой стороны скалы, скоро он там будет.

Азарт и решимость засверкали в ее глазах, когда она огляделась по сторонам:

— Ой, я сейчас… У-у-у… — поскользнулась и, как мне показалось, чересчур уж неуклюже изо всех сил хлопнулась наземь.

— Ты чего? Сдурела? Зачем ты ободралась о камни? До крови! Гремучка!

Она тихо зашипела от боли:

— Ас-спида!.. Помолчи… Перестаралась немного. Подумай сам, откуда бы мне здесь взяться такой чистенькой? Так, теперь еще паутины на волосы и мха натрясти. Ну вот, теперь хорош. Показывай, где тропа.

Лежа на скале, наблюдаю, как по тропе, прихрамывая, ковыляет Гремучка, пошатываясь из стороны в сторону, на перемазанном лице светлые дорожки слез. Из-за кустов появляется этот самоуверенный волчок…

— Ой! — отшатнулся было в сторону, но увидал, что встречное существо не представляет опасности, и изготовил копье — то ли напугать, то ли прибить, а уж потом разбираться, по какому поводу. Гремучка выразительно застонала. Он отступил на шаг. М-да, неужели я счел этого парня слишком умным?

— Э-э… ты кто?

— Солнечная…

— Солнечная? Откуда ты, и что делаешь на охотничьей территории племени Рыжего Волка?

— Из Пушистых Агутей я. Заблудилась…

— Племя Пушистых Агути? Не слышал о таком. Где его территория?

— Не знаю… заблудилась я. Уже две руки дней как, — она в доказательство вытянула перед собой обе руки, растопырив пальцы и почти сунув их под нос парню, и не отказала себе в удовольствии съязвить: — И, между прочим, тоже ни про какое племя Рыжего Волка никогда не слышала.

— И что теперь с тобой делать?

Она с подвыванием опустилась на землю, тяжело привалившись к ноге парня:

— Не зна-а-аю… — никогда не видал, чтоб слезы лились из глаз потоком. Охотник, видимо, тоже.

— Ну, не реви. Будешь жить у нас… — Гремучка сделала гримаску, и лицо его просветлело от неожиданной мысли, — у меня. Возьму женой.

— Женой? Обижать не будешь?

— Не буду, пойдем скорей. Сейчас ребят по дороге захватим — и в поселок. С ума сойти, ничейная женщина, и я ее нашел. От обзавидуются… — он подхватил Гремучку подмышки и поставил на ноги. — Идем, быстрее!

— Куда?

— В наш поселок. И сегодня же свадьбу!

— К-какую свадьбу?

— Нашу. Какую же еще!

— Но я хочу домой, к Агутям…

— Никто не знает, где эти твои Агути. И потом: разве ты не мечтала стать женой настоящего охотника, а не какого-нибудь дикаря?

— Конечно! — искренняя обида в ее голосе. — Зачем мне становиться женой дикаря?

— Так вот, в наших краях настоящие охотники только мы — Волки!

— А… а Агути?

— Ну ладно, пусть и Агути. Но ты все равно не смогла бы стать женой одноплеменника. Тебе повезло, встретила меня. А теперь идем.

— Да, да, конечно…

Гремучка оглянулась, как будто чувствуя мой взгляд, и подмигнула. А затем, спотыкаясь, отправилась следом за парнем, изображая спешку голодного и до полусмерти усталого человека.

Ну, вот и все. Гремучка нашла себе охотника. Надеюсь, волчок окажется послушным.

— Эй, Сучок, Морской — можем отчаливать.

"Книга туманов" табличка 580 Сегодня подвожу итоги прошлых двух кругов. Пять дней как завершилась инициация Подарочка. Названное имя тотема — "Боа". Так что теперь у нас есть вторая (младшая) шаманка — Подарочек Боа. Нет, я не злопамятна. Однако несколько дней перед инициацией Подарочек увивалась вокруг, постоянно требуя внимания, я же, кроме всего прочего, злилась весьма на все окружающее, опасаясь за судьбу Гремучки. В общем, как говорится, "память у меня хорошая". Перед обрядом научила ее готовить противоядие от воды духов. Сказала, оно "укрепляет силы шаманские". Если вспомнить про местные шаманские поединки "кто кого перепьет", так оно и есть.

Вторым большим делом, завершенным буквально вчера, стало обучение Ночного искусству изготовления пластика. И эта технология теперь передана. Пожалуй, я готовлю племя к тому, что меня не станет. Хотя и сама не сразу осознала, что делаю. Можно ли сказать, что развилка пройдена и новая цивилизация будет развиваться дальше без меня? Нельзя. Не будет. Не хватает самого главного — импульса движения, "всплеска пассионарности", "волшебного пенделя" — выбрать нужное.

"Книга туманов" табличка 581 Что было главным в прежнем мире? Сейчас, сравнивая ту жизнь и эту, скажу — "запасание возможностей". Вот так. Зерно в амбаре, деньги в банке, оружие в арсенале — возможности. Запасенные на будущее. Зачем? А чтоб было! Цель и основа всего. И деньги — всего лишь наиболее удобная форма. Кстати, если говорить о формах, то понятно, что "хранить и запасать" удобнее всего нечто мертвое. Вещи или предметы. Хотя и людей порой тоже "запасали". Вторая сторона — запасенное хочется использовать, ибо "не пропадать же добру". И да, — ружье, висящее на стене — стреляет. Именно эти две силы и раскручивали активность прежней цивилизации.

Хочу ли я такого же здесь? Не хочу. Я уже успела вкусить этих плодов свободы, когда возможностей не нужно запасать, когда они просто присутствуют вокруг тебя. Но я помню, как закончилась свободная жизнь местных народов в прежнем мире. Имеющий запас "готовых возможностей" оказывается сильнее того, кому эти возможности надо еще изъять из окружения. Разве что окружение само готово их предоставить. Но для этого нужна система, содержащая в себе очень многое и различающая "своих" и "чужих". Такая система может быть только живой.

"Тропы святой книги" Канонические комментарии к «Книге туманов».

581-я табличка — одна из самых загадочных в священном тексте. К сожалению, Подарочек Боа не расспросила Основательницу о "прежнем мире". И нам сейчас остается только догадываться о смысле записанного слова. Однако более чем вероятно, основательница имела в виду те древние развалины, которые находят в джунглях и на фундаментах которых майя строят свои храмы. Если так, 581-я табличка содержит грозное предостережение — цивилизация, пошедшая по пути "запасания возможностей", погибла. Жрицы храма всегда помнят о нем, когда принимают решения разрешить или запретить какое-либо производство.

Не меньшей загадкой этой таблички было и упоминание о "живых системах", которые могли бы заменить "запасание возможностей". И лишь поколение назад, когда Дремлющая Пума придумала "качающуюся поляну", мы стали догадываться, о чем писала основательница.

Напомню для читательниц, как были устроены первые "качающиеся поляны". С началом сезона дождей поляна покрывалась буйным разнотравьем, относящимся именно к этому сезону. Они требуют постоянных дождей и не выносят высыхания земли, но в благоприятных условиях придушат любых соперников. С окончанием же сезона дождей все эти травы уходят на покой и на свободной от сорняков земле остаются ростки перимаиса[7], крупные зерна которого прорастают как раз к окончанию сырого сезона. Он вырастает и дает плоды, и под укрытием стеблей в два роста человека к концу сухого сезона на поляне появляются посторонние растения. С началом проливных дождей травы-чистильщики вновь принимаются за работу.

Урожайность перимаиса в такой системе была не слишком высока, зато "качающиеся поляны" жили своей жизнью и не требовали постоянного присмотра.

Дремлющая Пума подобрала травы для первых "качающихся полян", а самое главное, она показала нам, о чем говорила основательница. И хотя сейчас создано уже много видов "качающихся полян" с разными растениями и разными циклами, следует понимать: мы все еще в начале пути. И этот принцип должен коснуться не только десятка полезных нам растений, но и многого другого. Чего? Мы пока не знаем, но любые поиски в этом направлении получат наибольшую поддержку храма.

Марги Четвертая, старшая жрица Храма Воды Времени.

Марги. 19 день 13 луны 20903 круга от н.м.

Нет ничего хуже, чем ждать. Ожидание изматывает сильнее любых действий. Вот и сейчас: глаза слипаются от усталости, а сердце стучит тревожно, путаные беспокойные мысли проносятся в голове, и ни о каком спокойном сне не может быть и речи. И так все пять с лишним дней, с тех пор как "Закатный змей" ушел к материку за Гремучкой. Нет, пора им уже появиться!..

Скрип кожаных петель калитки у входа в поселок согнал подкрадывающуюся дремоту. Морской, Дикий, Гремучка… Сучок. Все! Слава богу, все! Я в одно движение слетела с гамака и кинулась обнять путешественников.

— Где же вас носило, драные обезьяны!? Так долго! Я думала, вы там остаться решили!

— Мы не могли быстрее, Марги. Полтора дня кружили рядом с поселком Волков, присматривались, надеялись ее тихонечко увести или хоть показаться, что мы рядом. Но близко не подойти никак. Кругом дозоры. А уж как Гремучку оберегали…

— Не "Гремучку", а "Солнечную Агути"! Агутя я теперь, ясно тебе, Сучок? — и Гремучка (то есть Агути, да) обернулась ко мне: — Марги, ты поженишь нас с Диким?

Я посмотрела на нее: возбужденная и уставшая, щеки запали, глаза кажутся еще больше, обведенные синими кругами. Нелегко далось ей путешествие.

— Поженить? Сначала скажи, вас вернулось больше, чем уехало?

— Ну… в эту луну я крови не бросала.

— И уверена, что это не от волнений и прочего?

— Мне кажется, — она запнулась на слове и сглотнула, — да.

— Вот когда будет "да", без "кажется", тогда поженю. А теперь расскажите про Волков, и почему тебя так стерегли.

— Да уж, — довольная улыбка, — стерегли, еле убежали… А как он бежал, как гнался!..

— Что? — неожиданная тревога заставила сердце пропустить удар, я почувствовала, как задрожали ноги, и присела на ствол у огня. — "Гнался"? Сучок, Дикий! Как вы допустили такое? Договаривались же: незаметно!

Сучок, опустив голову, ковыряет прутиком землю. И очень так мрачно молчит. Опять у него "приступ видения"? А Дикий ничего не понял, и смотрит на меня удивленно:

— Да брось ты, Крадущаяся, беспокоиться, удрали же. Когда Гремучка увидала "Закатного змея", и кинулась к нам вплавь, прятаться смысла уже не было.

— А до того?

— А до того, — Сучок отбросил прутик в сторону, — мы сутки пытались подобраться к Гремуч… к Солнечной. Без толку. Их действительно стерегли. И ее и этого ее волчка. Причем волчок, похоже, сам об этом не знал.

— … Солнечная, почему? И кто мог поставить охрану?

— Кто мог… Отец Быстрого Секача мог. Он у них вождем. Но сам он не додумался бы. Без шамана не обошлось. Волчий Вой у них — страшный шаман. Я с ним всего только однажды взглядом встретилась, в самом начале, и боюсь, сразу себя и выдала. Потом всегда опускала глаза, но все равно — он же видит. Понимаешь, Марги?

— Бывает. То есть шаман о чем-то догадался, но не вмешивался?

— Нет. И даже подтвердил мою историю перед племенем. Как будто она ему чем-то удобна. Мне так показалось. Про Волков я много рассказать могу, они почти как люди, только хижины у них круглые и закрытые, по одной на семью. Живешь так, других людей не видно, только своя семья вокруг. Странные они, Волки, я их так и не поняла.

— Чем странные?

— Всем! Крадущаяся, давай утром расскажу? У меня еще после плавания все в голове качается и путается.

— Хорошо, подробности завтра, а пока кратко, что бы ты про них сказала? Как они относятся к женам? Всех опекают, как тебя? От них разве все время убегают, что нужно приставлять охрану к каждой иноплеменнице?

Она явно чувствовала себя неуютно из-за того, что не обращала внимания на эту сторону жизни наших соседей.

— Да обычно они к женам относятся. И жены у них самые обыкновенные. Погодите… — она задумчиво уставилась поверх голов, загибая пальцы и шевеля губами, — я вот поняла только что: у них из каждых пятерых охотников только один женат. Да и то старшие все. Из младшего поколения только я и была у Секачика.

Дикий оскалился. Сучок криво усмехнулся. Я не поверила своим ушам:

— Так у них вообще молодых женщин нет?

— Почему, есть — свои девушки. А ведь действительно странно… некоторым уже кругов по двадцать, а так и живут там и все еще не обменены. Не думала об этом как-то раньше.

— То есть ты там была единственной женой среди всех молодых охотников? Женой сына вождя. Понятно, почему тебя стерегли. Н-да, что скажешь, Сучок?

— Они свое ротозейство нам не спустят. Захотят вернуть… Ну и… я уже рассказывал. Получается, я сам притащил беду на хвосте.

— На Сучке… Первое — напоминаю о твоем обещании. Помнишь?

Кивает. Дикий и Гре… Солнечная смотрят на нас в недоумении:

— Ребята, вы о чем?

— Не важно, Солнечная, это касается нас. И второе. Сучок, ты меня слышишь? Второе — небо меняется. Сезон дождей нынешнего круга вот-вот начнется. А это шторма и ураганы. Перемену погоды я жду уже завтра-послезавтра. В мокрый сезон к нам сюда ни на чем не доплыть. Кстати, Солнечная, какие у них каноэ и сколько?

За нее ответил молчавший до сих пор Морской:

— Маленькие, на одного, речные. И одно большое — долбленка хорошая, как раз на троих охотников и улов… хотя, конечно, где одно, там и много. Но все равно: на двух-трех каноэ в набег они не пойдут. А на одноместных соваться в океан — надо быть совсем уж глупыми.

— Как они, похожи на глупцов?

Дикий шумно выдохнул, посмотрев на нас:

— Ну вот, а то уж напугала. Ничего они нам сейчас не успеют сделать, а за время дождей мы что-нибудь придумаем.

— Дикий, если бы ты решил пойти в набег на нас, куда бы поплыл? К западному мысу?

— Если… Нет, туда не поплыл бы. Там ведь раньше ничего не было и никто не жил. Поплыл бы к старому поселку. Может, они еще про хижину Мягкой Лапки знают, но вряд ли. Откуда…

— Тогда так. Ребята, я понимаю, вы устали, но все же: поднимайте остальных и надо срочно спрятать тропу к старому поселку. Хорошо, мы ей давно не пользуемся. Да и ловушки на ней поставить не помешает. До начала дождей побудем осторожными. Ничего. Ненадолго.

И я направилась расталкивать любезного братца — вождя.

Марги. 20 день 13 луны 20903 круга от н.м.

Я проснулась. Ветер раскачивал кроны деревьев, выл, заглушая порой даже свист гейзера в Логове. Поворочалась в гамаке, понимая, что придется встать и выходить до кустов. Успокоительный настой — это хорошо и эффективно, но выпила я его вечером не в меру много. Бесшумно, чтобы не разбудить Подарочка, выбираюсь из гамака и проскальзываю в дверь хижины. Сделав срочные дела, замешкалась, задрав голову к небу. По глубокой бархатной черноте, усеянной яркими звездами, ветер проволакивает дымно-белесые ленты туч. Сухой сезон заканчивается, вздыхаю я облегченно, поворачиваясь идти назад, и вдруг мои метеорологические изыскания грубо прерывает жесткая мужская рука, зажавшая рот. Еще чьи-то руки заводят мои локти за спину и укладывают носом в тропинку. Вот так, попалась.

— Это она? — Хриплый шепот, незнакомый голос.

— Она, она… Кто еще может ночью выходить из хижины говорящей с духами, кроме нее самой? — второй голос, тоже незнакомый, "козлетон".

— Тогда забираем, — хриплый завозился за моей спиной, стуча какими-то деревяшками.

Так. Получается, эти, пахнущие чужими запахами, пришли именно за мной? Вот как укушу сейчас эту руку, как заору… И что? Проснется Подарочек, выскочит… Не-е-ет уж. В хижине девочка в безопасности, чужаки не рискнут туда войти. Значит, надо молчать. Молчим и не дергаемся. Ай! Зачем нос-то зажимать? Чем я дышать буду?! Ладонь исчезла, я судорожно вдохнула и тут же мне в рот засунули перекрученный жгут из тыквенной губки, завязав на затылке узлом и прихватив туда же клок волос.

— Ну вот, теперь не закричит и колдовать не сможет.

— Все-таки проверим. Эй, ты, отродье змеиное, ползи сюда! Эта — ваша шаманка?

— Эта.

— Как ее имя?

— Крадущаяся.

— Ты не понял, змееныш! — звук удара. — Мне нужно ее полное Истинное Имя! Говори живо!

— Марги. Крадущаяся Марги… — а этот прерывистый, задыхающийся, и принадлежит кому-то помоложе первых двоих.

— Ясно. Теперь веди.

Чей голос? Знакомый… испуганный такой. Золотце!.. От же дура… тропу спрятали, а про хижину Золотца у старого поселка забыли. А он как раз туда и шел ночевать. Все наши ловушки — обезьяне под хвост.

— Рыболов, гамаки приготовил?

— Да.

Значит, Рыболов. Будем знакомы.

— Заворачиваем… придержи.

Четыре руки оторвали меня от земли и споро принялись заматывать в сетки гамаков, как гусеницу в кокон. Кляп во рту, руки за спиной. Хорошо, не связаны, а то бы уже затекли. Но все равно, замотана я на совесть. Да еще припутали к длинной жердине. Зачем? Только подумала — и моментально ощутила, зачем: так меня гораздо удобнее тащить по кустам. Тащат, однако, шустро. Золотце слышу впереди, он показывает тропу. Чем его, интересно, так прижали? Больше никого не слышно. Чужаков только двое? Тогда это не набег. А что? Убить "беседующего с духами" племени? Нет, убить они хоть сразу могли. Это такое же табу, как входить в хижину шамана. Раз они соблюли одно, скорее всего соблюдут и другое. Выходит, скрадают. Морской говорил про одно "большое" каноэ. Вот почему чужаков двое — третье место предназначено для меня.

Несут меня действительно бегом, быстрой рысью, положив жердь с "паланкином" на плечи. Моим ребятам такое, пожалуй, не по силам. Разве что Дикий со Старшим могли бы кого-то бегом тащить, да и то недолго. А эти все бегут и бегут. Носом к палке — не видно ни черта, слышно только дыхание и топот ног, и иногда короткие междометия Золотца. Болтаюсь в своем коконе, сдерживаю тошноту (укачивает!) и перетираю зубами люффу во рту. Только сейчас еще отвар успокоительный, как на грех, начал действовать. Закрываю глаза…

Очнулась от толчка. "Добычу" без всякой почтительности сгрузили на острые камни. Где-то рядом слышен плеск волн. Уже берег? Ничего себе бегают Волки. Голос Золотца — запыхался весь, быстро бежал:

— Вот и все. Я вас довел. Теперь могу уйти?

— Ты и раньше мог, хм… попробовать, — это не Рыболов, другой. Он как будто не бежал с грузом на плечах всю дорогу, а просто встал из-за стола — лениво растягивает слова.

— Вы обещали, если я вас приведу к берегу, не тронете меня.

— И не тронем. Даже пальцем не прикоснемся.

"Пф-фых." Плевок боевой трубки сложно с чем-то спутать. Короткий "ах". Пауза в несколько ударов сердца. Шорох падающего на камни тела. Тишина.

— Зря ты его убил, Скользкий. Он нам помог.

— Нет, Рыболов. Он — предатель. А предателей надо убивать как можно раньше, чтобы не размножались.

Жестко он его. Не знаю, может, я чересчур добрая, но не воспринимаю Золотца как "предателя", и ненависти, которая связывается с этим понятием, во мне тоже нет. Он кажется дурным мальчишкой, избалованным и недалеким. Неприятный — да, а на "предателя" не тянет. Недостоин он этого слова. Был…

Хотя яд, которым смазывают шипы для трубки, убивает не всех. Некоторые выживают. В нашем племени таких всегда было достаточно. Может, Золотцу и повезет. А главный у них, значит, Скользкий. Ну да. "Один стреляет, другой машину ведет."

Тем временем удалось перетереть зубами размокшие от слюны тыквенные нити и вытолкать кляп. Отплевавшись, с удовольствием закрыла рот. Вот и отлично, подождем пока… "Сверток" со мной погрузили в каноэ, плотно провонявшее рыбой и потом, с какими-то жесткими выступами внутри, тут же упершимися в бока со всех сторон. Немного погодя добавились качка и чувствительные пинки упиравшегося в меня гребца. Болтанка по всем измерениям без возможности установить горизонт сама по себе удовольствие ниже среднего. Вдобавок сверху то и дело летели целые пригоршни воды, засыхая соленой коркой на веревках, которые царапали саднящую кожу.

Пока было возможно терпеть этот букет ощущений, я молчала, перебирая в уме разнообразные способы страшной мести, и наконец (после очередного пинка) не выдержала:

— Убийцы шамана вообще-то не попадают в мир предков. И я хочу пить.

— Гляди-ка, заговорила. Вытолкала кляп. Может, новый вставить?

— Погоди, Рыболов. Марги, наш шаман приказал принести тебя ему, а дальше вы сами разбирайтесь. Какие убийцы? — Скользкий явно насмехается.

— Погода портится. Если каноэ перевернется, я утону.

— Если каноэ перевернется, мы тоже можем утонуть. И тогда твоя смерть не на нас. Можешь поговорить с морскими духами, чтобы поберегли.

— На вас хватит — и тебе, Скользкий, и тебе, Рыбарь. Я связана, вы — нет. Развяжете — тогда сниму с вас ее.

— Развязать? А если убежишь?

— Посреди моря?

— С духами сговорится… — ворчит Рыболов.

— Лучше не злите меня, если я сговорюсь с духами — вам не поможет держать меня связанной. И я хочу пить.

— Не злить? Можно подумать, ты на нас сейчас не сердита.

— А на вас-то за что? Вот с шаманом вашим я поговорю, да.

Пауза затягивалась. Наконец, Скользкий хмыкнул:

— Уговорила. Развяжи ее, Рыболов. И дай фляжку.

Рыболов не стал переводить веревки, разрезая их на пленнице, а просто распустил узел в одном месте, чуть ослабил натяжение в другом, поддел перекладину и внезапно резко дернул за нее вверх. Я коротко вскрикнула от неожиданности, сделала несколько оборотов вокруг своей оси и плюхнулась на щепастое дно, больно приложившись боком и спиной — чуть дух не вышибло. Сверху свалились оба гамака охотников. Выпутавшись из-под веревок, я села, отдышалась и принялась аккуратно растирать затекшие руки и ноги, стараясь не раскачивать каноэ и не поддаваться приступам головокружения. Угрюмый, весь изукрашенный шрамами Рыболов протянул мне фляжку с водой и тут же снова взялся за весло, не желая встречаться со мною взглядом. Я пошевелилась и тут же услышала в спину предостерегающе-опасливое:

— Не оборачивайся.

А они суеверны, ага. Ну что же, ведем себя тихо. А то еще попрыгают в воду, и придется самой грести до берега. Я кивнула и постаралась устроиться поудобнее, не делая резких движений. Рассветало. С востока выстрелил лучом тонкий краешек солнца.

Волчий Вой. 17 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Быстрый Секач влетел в поселок, расталкивая ребятню у ворот. Глаза вытаращены, рот перекошен.

— Она сбежала! Она от меня сбежала! Отец, мы должны… — он задохнулся от возмущения и не смог продолжить, только мотал головой.

— Что мы должны, сын? — вождь не спеша обернулся, — и кто от тебя убежал? Агути? Или, может быть, целый тапир?

Я усмехаюсь, Крепкий Зуб не зря столько лет остается вождем племени. Сейчас именно спокойная ирония может быстрее всего вернуть парню способность соображать.

— Агути! Солнечная, жена убежала! — и он вырвал с головы клок волос.

Это серьезно. Племя Рыжего Волка невелико, и все в нем держатся друг за друга. Так повелось с дней исхода, когда, теснимое воинами майя, оно было вынуждено уйти вдоль берега океана к полудню и укрыться в густых тропических лесах. Здесь нет даже нашего тотема.

Однако я поддерживал вождя и друга во всем этом пути. Пока наше племя живет, Рыжий Волк не покинет нас, где бы мы ни были. До этих мест добралось около пяти десятков воинов. Не слишком много, но достаточно, чтобы защищать поселок и охотничьи угодья вокруг него. Беда подкралась с неожиданной стороны: соседние племена не захотели признать нас. Не было совместных охот, праздников… и обмена невестами. Кое-кто из молодых охотников решился на кражу девушек, и это окончательно поссорило Волков с соседями. Я несколько кругов налаживал контакты с племенем Ночного Муравьеда — самым мирным и спокойным из крупных окрестных племен. Казалось бы, наконец-то стало налаживаться, Волки защищали Муравьедов со стороны восхода, а те соглашались на брачный обмен, но два круга назад Старейшие опять посмеялись над нами. Проснулась гора Огненного Змея и племени Ночного Муравьеда в одночасье не стало. На месте их поселков сейчас только покрытые пеплом равнины да потоки застывшей лавы. К полудню — океан, на восходе земли большого и сильного племени Озерного Каймана, на полночь — горы. И что теперь делать?

Несколько лун назад в поселке появилась молодая девушка. Назвалась Солнечной Аспидой из племени Пушистого Агути, которое живет по другую сторону горы Огненного Змея. Утверждала, что заблудилась. Я не помнил такого племени, хотя мы и проходили по тем местам во время переселения. Это не насторожило меня — во время бегства мы старались не встречаться с местными без нужды. А зря. Но главное, казалось мне, в племени появилась свежая кровь. И надежда — где одна, там и еще найдутся. А девочка пришла сама, никто ее не крал, племя ее отцов к нам не могло питать вражды. Хотя она и не сказала, отчего ушла с земель своих… агутей, ее тут же выдали за сына вождя, и сменили тотем. На змею она не походила, а имя племени хотелось сохранить. Быстрый Секач с тех пор просто светился от счастья. И вот на тебе: сбежала…

— А как убежала-то?

Он смешался, но под тяжелым взглядом отца вздохнул и начал рассказ:

— Мы были на берегу. Э-э… собирали моллюсков. — Раздался дружный смех присутствующей молодежи. — Я задремал… Вдруг смотрю — а Солнечной нет рядом! Я к берегу, а она уже вон где — бежит к воде на самом мысу. Я ей кричал. Она даже не обернулась. Тогда я побежал следом, но она уже вошла в воду и поплыла.

— А ты плаваешь плохо.

— Ну,… — парень стал красивого цвета ошпаренного омара.

— И куда же она поплыла?

— Там на воде качалась какая-то штука с белым крылом. И на ней люди. Трое вроде бы. Солнечная доплыла, залезла к ним, а потом белое крыло развернулось к ветру и эта штука стала уходить в океан. Быстро, на каноэ не догнать.

— Так. Куда "в океан"?

Он махнул рукой, указывая направление:

— Туда… Там далеко в хорошую погоду какая-то земля видна.

Парень говорит правду: на полдень от нас есть земля, а если точнее, остров. Раньше — полуостров, территория племени Белого Броненосца. До катастрофы они тоже дружили с племенем Ночного Муравьеда. И даже помню, шаманами у них Мутный Ручей и Мягкая Лапка Енота. Встречался с ними на общем празднике у Муравьедов. Умные. Хитрые. Особенно старая шаманка. Неужели они выжили? А если выжили, зачем такие странные подкидыши? Получается, Солнечную явно подослали сюда, а потом забрали. Хотят узнать, как у нас дела? Ну узнали… дела дрянь, и чего теперь нам следует ожидать?

Тем временем сын вождя продолжал причитать для сочувствующих слушателей:

— Мы должны вернуть Солнечную! Волки мы или нет?! — вокруг Быстрого собрались молодые охотники. — Мы вырежем всех мужчин на острове. У вас будут жены и они родят вам Волчат! Я верну Солнечную!

Плохо дело, Быстрый сейчас явно не дружит с головой, а молодежь его поддерживает. Понятно, почему: жены есть только у старших — те, что шли с нами во время переселения или кого успели выменять в племени Муравьеда. Таких немного. Секач срывается на вопль, вокруг него столпилось два десятка молодых охотников, в сторону вождя даже и не смотрят. Еще две девицы пытаются вмешаться и угомонить разошедшихся братьев, девушкам нужен мир и обмены. Одна вцепилась брату в плечо, плачет:

— Хво-ост, а как же я-а-а?..

— А ты-то при чем? — он пытается отцепить ее руку от себя.

— Если вы их перебьете…

— Обязательно перебьем. Всех. Порежем! — и показывает, как именно.

— Да-а-а? А за кого я замуж пойду?

— Найдем тебе кого-нибудь, не реви.

— Кого-o-o?.. Каймана? Они нас за людей не считают…

— Я же сказал — "кого-нибудь". Отстань.

Это бесполезно. Волчки-подростки сейчас поняли только одно — "на острове есть женщины". Ничего другого они не слышат. Ага, вот идет в мою сторону Крепкий Зуб, интересно, что он придумал.

— Послушай, Вой, надо что-то делать и срочно. Со дня на день начнется сезон дождей, а шторм может подняться и сегодня. Если щенки сунутся в океан на каноэ, утопнут все как в корзинке. Что посоветуешь?

— У тебя есть одно каноэ "на троих". На нем можно и от шторма уйти, если не сильный будет…

— Да ты что? В набег втроем? А куда денешь остальных? Они с ума посходили…

— В набег — не стоит, ни втроем, ни толпой. Хоть как. Племя Броненосца — надежда для нас. Если объединить племена…

— Зачем это Броненосцам? Их и так в здешних местах уважают… уважали. Да еще эта штука с белым крылом… что за штука, а? Не слыхал про такую ни разу, кто другой бы сказал — решил, что брешет, да моему такого не выдумать.

— Слышь, Зуб, а если у них шамана украсть?..

— Племя без шамана — не племя, — насупился вождь. — Неладное ты задумал.

— … и потом предложить объединиться, — продолжил я как ни в чем не бывало.

— А это мысль, Вой, — он пошевелил губами в раздумье. — И для такой затеи много народу не нужно. Два опытных охотника на моем большом каноэ.

— Да, вождь. Поговори с отцами эти щенков, объясни, что если они не хотят потерять сыновей…

— Сам знаю, не беспокойся.

Интересно, кто там нынче шаманом? Мутный или Мягкая Лапка? С Мягкой Лапкой мы когда-то были дружны. Простит ли она мне такое?

Волчий Вой. 22 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Волны с грохотом разбиваются о береговые камни, взлетая и осыпаясь водопадами брызг. Ветер пронизывает до позвонков. Второй день я провожу у кромки прибоя, вглядываясь в океан. Жду возвращения Скользкого и Рыболова. Судя по ветру, сегодня последний день ожидания. Если охотники не вернутся к утру, то, скорее всего, не вернутся вообще. Незачем мне здесь сидеть, но иначе не могу.

У горизонта показалась черная точка, качающаяся на волнах. Вглядываюсь, стараясь рассмотреть подробности. Нет, пока ничего не видно, надо ждать. Каноэ, это оно, летит к берегу, подгоняемое волнами и ветром. В нем трое: наши охотники и юная девушка. Зачем они ее взяли? Не сумели украсть шамана и решили хоть жену прихватить, одну на двоих? Потом, все потом. Чего сейчас гадать. Девушка сидит прямо, разглядывает берег. Кажется, руки свободны. Это правильно, неровен час, утонет при высадке.

Резкий порыв ветра взвыл в прибрежных деревьях. Волны поднялись острыми гребнями и заплескались, разворачиваясь. Каноэ поволокло к мысу на скалы, закрутило как перышко и ударило о торчащие из воды камни. Я уже бегу вдоль берега, и вижу, как выныривает из воды Рыболов, а следом — девушка. Что-то кричит Рыболову, и ныряет под волну прибоя, и спустя долгие мгновения появляется вновь, почти падая под ударами воды и таща за волосы Скользкого. Вот это называется "пленница"? Забегаю в пену по пояс, подхватываю Скользкого. Он приходит в себя, отплевывается. Живой, набрался воды, но не захлебнулся. На подгибающихся ногах выходим на сухой берег. Девушка сидит на стволе поваленного дерева, выжимает волосы и смотрит на меня.

— Все потом, сейчас идем в поселок. Погода портится. Урагана не жду, но ветер будет сильным — деревья повалить может.

Рыболов смотрит на скалы, говорит, не оборачиваясь:

— Каноэ жалко…

— Хорошо, что сами целы. А каноэ… жаль, конечно.

Поднимаемся по тропе, Скользкий, отдышавшись, связал девушке руки своим поясом и держит за конец веревки. Боится, не сбежит ли? Что же за девицу они привезли? Тропа идет в гору: племя Рыжего Волка поселилось повыше, где лес не столь плотный и сырой. Хотя, конечно, этим зарослям далеко до звонких, прозрачных лесов нашей прежней родины. Вот и поселок. Нас встречают и я вижу голодный блеск в глазах охотников, обращенных на девицу. Мы входим в Мужской Дом, ветер остается за стенами. Здесь почти тихо, сумрачно, посреди свободного пространства горит очаг. Вокруг — все старшие мужчины племени.

Крепкий Зуб выходит вперед, садится у огня. Рыболов со Скользким и девушкой устраиваются напротив. Вождь смотрит на Скользкого.

— Рассказывайте.

— Мы привезли "беседующую с духами", вождь.

Крепкий Зуб разглядывает девушку, потом переводит недоуменный взгляд на меня. Но я сам ничего не понимаю. Шаманка? Эта девушка? Откуда?

— Говорите подробно.

— Высадились мы недалеко от поселка Броненосцев, как ты говорил. Так вот — нет там никакого поселка. Какой-то шалаш разваленный, и в нем один охотник. Грязнуля опустившийся. Думаем, изгнанный он. Пригрозили ему — оказался трусом. Довел нас до хижины на горячих ключах, вот там все, как ты рассказывал, Вой. Только идти туда дальше оказалось.

Жестом останавливаю Скользкого:

— Я сам никогда в тех местах не бывал, и для путешествия духов они недоступны — там территория Туманной Анаконды. Так что все знаю только по разговорам с Мягкой Лапкой.

Зуб делает знак Скользкому — продолжай, мол.

— Понятно. Добрались до хижины перед рассветом второго дня. Из хижины вышла эта девушка. Значит, правда шаманка, решили мы. Кто еще может там ночевать. Мы ее изловили, заткнули рот, связали и понесли к берегу.

— А этот… изгнанный? — смотрю на Скользкого, представляю, как вождь островного племени сможет восстановить картину произошедшего.

— Убили. Сперва выяснили у него кое-что про эту, — показывает на девушку. — Он сказал, ее имя — Крадущаяся Марги.

Следуя знаку вождя, поворачиваюсь к девушке. Все это время она сидела молча.

— Это правда? То, что рассказал Скользкий?

— Это? Это правда… А ты — Волчий Вой, здешний шаман?

— Да. Ну что же. Хорошо. Мы отдадим тебя замуж, перестанешь говорить с духами, будешь женой.

— Да-а-а… А если я прямо сейчас вызову тебя на поединок?

А девочка зубастая. Оказалась в плену, в чужом племени, и уже хочет переиграть все по-своему. Не выйдет:

— Я не приму твоего вызова. Это только слова, что ты шаманка. Я могу ведь… и не поверить. А потом родишь ребенка, и все. Если и были какие-то силы, можешь попрощаться и с ними, и с духами.

Смотрит мне в глаза, не отрываясь:

— Ты так и духам скажешь?

От ее взгляда как-то неловко. Она права, мои слова — против всех правил. Но… да простит меня Рыжий Волк, я не вижу другого решения.

— Так и скажу. И остальное все уже между мной и духами. Твоего мужа это касаться не будет.

По рядам слушателей прокатывается облегченный вздох. Охотники отводят глаза, не осуждают, однако чувствуют себя явно неуютно. Да и я, честно признаться, тоже. Но надо донести до пленницы ситуацию полностью:

— А твое племя останется без шамана, и когда мы предложим ему объединиться с нашим, вождю Броненосцев останется только согласиться.

— С чего ты взял, что мое племя останется без шамана?

— Я сказал, ты станешь мужней женой.

Девушка ухмыляется, презрительно щурит глаза:

— Я не о том. С чего ты взял, что я — единственная шаманка в племени?

Вождь делает движение, прерывая разговор:

— Скользкий, ну-ка объясни, как ты так промахнулся?

— Их изгнанный сказал, она — шаманка…

Девушка поворачивается и с размаху хлопает ладонью Скользкого по плечу, он даже вздрагивает, не успев отклониться.

— … и ведь не соврал! Я — действительно посвященная Туманной Анаконды. Ученица Мягкой Лапки, прошедшая инициацию. А про все остальное ты не спрашивал, ни у него, ни у меня.

Вот как, значит. Мягкая Лапка, и верно, три круга назад, на большом празднике у Муравьедов, говорила, что собирается брать ученицу. Взяла, успела выучить и провести инициацию. Скользкий выполнил задание, но мы все равно остались с клоком шерсти в зубах.

Я вдруг понимаю, что в словах девушки есть еще одна странность.

— Ты сказала, "посвященная Туманной Анаконды"? Кто из духов покровительствует племени?

Она с интересом изучает выражение моего лица, несколько раз покачивает головой, как бы говоря: "До тебя наконец-то дошло?"

— Покровительницей племени является Туманная Анаконда, Старейшая.

Слышу испуганные шепотки за спиной: "Старейшая… Рыжий Волк не защитит..." Девушка улыбается, явно довольная произведенным эффектом. Но мне отступать некуда, стискиваю зубы и вперед:

— Хорошо, я уважаю Туманную и Мягкую Лапку. Что до тебя, ты получишь новое имя и право самой выбрать мужа среди наших мужчин. Туманная дала тебе в тотем кошку, кошку я и оставлю, только другую. Причем покрупнее, так что Туманная не обидится, — последнюю фразу говорю скорее для своих, чем для девушки. — А прозвище в имени будет тебе напоминать о твоей судьбе. Будешь ты с нынешнего дня Беременной Пумой!

— Да? Обойдеш-шься! — шипит, действительно как рассерженная кошка, глаза сверкают. — Я, Беременная Пума, даю всем в племени Рыжего Волка право называть меня интимным именем!

Охотники переглядываются, она смотрит мне в глаза и тихо спрашивает:

— Подавился?

Тут она меня переиграла. Если человек позволил кому-то называть себя ближним именем, то обращение по прозвищу он может рассматривать как оскорбление. Никто из наших не решится на такое.

— Значит, в разговоре тебя будут звать просто Пумой, — признаю я ее победу.

Пума обводит взглядом собравшихся, останавливаясь на каждом из охотников.

— Ну что, волчки, не боитесь иметь рядом столь… крупную кош-шку?

Вокруг девушки сразу образуется пространство пустоты и тишины, невидимое, но осязаемое, так что волосы дыбом. Эй, я не позволю тебе пугать моих людей. И времени на раздумья не дам.

— Пума, выбирай себе мужчину в мужья! Ритуал проведем прямо сейчас.

— Хорош-шо… — резкий поворот головы, — я выбираю тебя!

На Мужской Дом падает тишина. Мертвая. Меня? Да я же старый уже. Тридцать пять кругов…

— Девочка, может выберешь кого помоложе, — вот ведь привалило счастья на старости лет. И куда теперь деваться? Сам сказал… разве что передумает. — К тому же мое жилище на уступе скалы за поселком. Там страшно и воет ветер… И потом, ты представляешь, что значит жить женой в доме шамана? Чужому туда входить-то опасно.

— Ты отказываешься от своих слов, шаман Волчий Вой? — голос звенящий и четкий, как при вызове на поединок.

— Нет. Пусть будет так.

Достаю череп рыжего волка, принесенный еще с родины, и жертвенный нож. Делаю небольшой надрез на левой ладони. Даю паре капель упасть в перевернутый череп.

— Я, Волчий Вой, беру Беременную Пуму своей женой, и пусть духи будут свидетелями моих слов.

Правой рукой беру руку Пумы и вытягиваю ее над черепом. Мягкую руку девушки… Как давно я не испытывал таких прикосновений. Затем делаю надрез, даю упасть каплям, и соединяю наши ладони:

— Повторяй за мной: "Я, Беременная Пума..."

— Я, Беременная Пума, буду жить с Волчьим Воем как жена и носить его детей… Пока сама не решу иного, и пусть духи будут свидетелями моих слов.

Она таки переиначила клятву. Вот кошка. Но ничего, у ритуала есть и следующий шаг.

— А теперь знай, у нас первое соединение супругов происходит прямо во время ритуала. В позе волков. Так что давай становись… — Я начинаю развязывать веревку юбки. Она смотрит на кровоточащий порез, морщит нос, оглядывается вокруг:

— Раненой рукой на грязный пол опираться не хочу. Есть у вас что подстелить?

Вождь, на которого она в этот момент посмотрела, отрицательно мотает головой.

— Ну тогда на тебя и обопрусь.

Пума встает, широко расставив ноги, опираясь руками на колени Крепкого Зуба, поворачивается задом ко мне и прогибает спину. Глаза у вождя становятся круглыми, а рот недоуменно открывается. Терпи, друг, думаешь, мне с ней проще? Провожу окровавленной рукой по гладкой спине девушки, и резким движением вхожу в нее. Какая же она узкая!.. Или я так давно не был с молодыми девушками? Да я просто давно не был… ни с кем. Голова туманится, ускоряю движения и вливаю в это юное существо свое семя. А потом в ушах тихо звенит, в глазах темнеет, устало опускаюсь на пол. Ритуал окончен, свадьба свершилась. Но меня уже тормошат. Вот неугомонная:

— Ты что, здесь спать собрался? В этой духоте? Ветер уже утих, давай веди жену домой!

С трудом поднимаюсь на ноги, забираю нож и череп и под обеспокоенным взглядом вождя вывожу жену из Мужского Дома. Ноги едва слушаются, и, выйдя на воздух, я вынужденно опираюсь на нее. Что же со мной такое творится? Как будто все силы из тела вытекли.

Марги. 22 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Еще в каноэ у меня выдалось время подумать под плеск волн. Этот раунд игры Волки выиграли. Хотя не вполне. Спасли нас предвидение Сучка и жадная тяга к знаниям Подарочка. А еще: они считают меня слишком юной, чтобы иметь учениц. Даже вопроса не задали, кто вторая шаманка.

Однако операция по "изъятию ключевого элемента" проведена блестяще, а значит — среди Волков есть кто-то, умеющий думать головой. Надеюсь, я правильно угадала, кто именно. Еще раз обвожу взглядом сидящих мужчин, у большинства глаза "в кучу" и слегка подернуты поволокой. Только вождь смотрит встревоженно и грустно, будто не ждет в ближайшем будущем ничего хорошего. Оно и верно, для меня "ничья", а для них — крушение надежд молодежи, которое еще неизвестно чем обернется. Да и чего от меня ждать, неизвестно тоже. Если я сочту случившееся насилием, могу просить покровительницу о проклятии, которое обычно смертельно для неосторожного. Похоже, вождь решил, что я намеренно выбрала их единственного "беседующего с духами" в мужья, для коварной мести.

Но о вожде подумаем позже, сперва надо разобраться, что происходит с моим новообретённым мужем. А с ним нехорошо — сидит, уткнувшись лбом в колени, то ли засыпает, то ли теряет сознание. Э! Мы так не договаривались! Поднимаюсь. Ноги держат плохо: сексу оказалось слегка лишку, размер у Воя несколько отличается от Сучкового, а у меня за двое суток путешествия во рту не бывало ничего, кроме воды из фляжки Рыболова (и океанской еще нахлебалась). Пора встать и убираться отсюда, от всех этих взглядов и сиплых вздохов. И так уже издышали весь кислород, быстрее на свежий воздух, и Воя забрать. Только как его заберешь, если почти не шевелится и, кажется, не здесь пребывает. Трясу за плечо. Поднимает голову и смотрит отсутствующим взглядом куда-то мимо меня.

— Ты что, здесь спать собрался? В этой духоте? Ветер уже утих, давай веди жену домой!

Услышал! Кивает, "отскребает себя от пола", встает. Собирает свои ритуальные принадлежности, жертвенный нож дважды вываливается из рук. У меня возникает желание помочь донести эти "орудия ремесла", но не знаю, как на прикосновение к их святыням отреагирует остальное племя. А потому просто жду, поддерживая Воя. Только слегка, все-таки Волки, судя по охотникам, намного крупнее наших мужчин, вот и Вою я даже до плеча не достаю. Опираясь друг на друга, вываливаемся из Мужского Дома на улицу. Ветер и правда почти утих, только деревья стряхивают отовсюду на нас остатки закончившегося ливня. Из-за уходящей тучи виднеется краешек солнца, судя по нему — время к вечеру, но до захода еще часа полтора. Со всех сторон видны "избушки" поселка волков, круглые, из плотно переплетенных веток и вбитых в землю кольев. По ним сразу понятно, Волки — племя пришлое. В здешних лесах так не строят, обходясь простыми навесами. Закрытая хижина не проветривается, в ней слишком сыро, темно и неуютно, и необходимости особой нет. Эти жилища подошли бы для лесостепи, но не для влажного тропического леса, однако традиции порою сильнее разума. Хотя Волки все же выкрутились — построили поселок на холме: и оборона на случай набега проще, и не так сыро, как в низинах. А где же хижина Воя? "За поселком в скалах"… Ага, вот и скалы. С севера над холмом возвышаются зубчатые утесы, прорезанные узкими извилистыми ущельями, на дне которых в сырой период, видимо, бегут ручьи, превращаясь в водопад "на той стороне", а буйная растительность вползает на стенки, цепляется за камни, стремится к солнцу. За поворотом в расщелине скал на высоте в два человеческих роста сплетены гибкие древесные стволы, образуя каркас, а между ними и каменной стеной заклинены слеги, образуя помост. На помосте — крытая во много слоев листьями конусообразная хижина, сбоку — входное отверстие. Вот это постройка! Сразу и не заметишь, зато заметив, уже глаз не отвести — такое изящное сооружение. Прямо гнездо какой-то экзотической птицы. И как мы туда заберемся? Взлетать вертикально придется, не иначе. Ко входу ведет плетеная подвесная конструкция, не то мостик, не то лестница, вдвоем не пройти, а Вой еле ноги передвигает. С чего бы, вообще-то?

— Вой, ты давно был с женщиной?

— Гм… только что. Ты не заметила?

Смеется. Стало быть, все не так плохо.

— Заметила. А до меня?

Молчит. Задумался. Или спрятался в воспоминания?

— Одиннадцать кругов, с тех пор как жену увели воины Майя.

Вот как, "майя"! То есть мой мир… или очень похожий. И время другое. Надо обдумать, но потом. Сейчас голова думать не хочет, и есть вопросы поважнее. Похоже, организм моего мужа переключился в состояние "жизни без женщин", а тут я… хм… опустим эпитеты.

— Потому такой выжатый?

— Да. Моя Сила ушла в тебя, а твою я взять не смог — разучился. Надо было тебе все же выбрать кого помоложе.

О да, хватит с меня "кого помоложе". Сучок — ласковый, умница, но его постоянное обожание в последнее время начало раздражать. Все мы, конечно, хотим любви… но любви равного, а когда на тебя смотрят снизу вверх, о каком равенстве может идти речь? Может, я одна так неправильно устроена, однако слова "спутник жизни" всегда вызывали некое внутреннее отторжение. "Спутник" — что-то вторичное, крутящееся на орбите "объекта". Я всегда искала не "спутника", а "попутчика". Идущего рядом. А Сучок за прошедшие два круга все больше и больше становился "спутником".

Не раз посещала мысль: "Вредно на него влияю", особенно если вспомнить, во что я сама превратилась в городе. В той, прошлой жизни. "С тех пор тянутся предо мною..." Тянулись. Теперь — свободна. И Акико, мудрая японская женщина, права: океан смерти лежит между той суетой и этой свободой. Для меня — в самом прямом смысле. Сучку же судьба все это время стелила дорожку, ковровую. А теперь впервые подкинула шанс проверить, как он обойдется без меня. И наверное, я даже рада происшедшему… Рада? Не то что бы очень, но определенно испытываю облегчение из-за такого солидного "внешнего обстоятельства", оторвавшего нас друг от друга. И Вой нравится, особенно манера его пользоваться инструментом. Ощущать внутри… Э-э, стоп. Не время уплывать. Успею еще. Сейчас надо добраться до хижины.

Вой, наверное, думает, я буду при нем именно "спутником", раз не стала врагом. Девочка маленькая, характера еще нет, вот сразу и покорилась. Поглядим, здесь моя роль в моих руках. И как поступим с этой его "отвычкой" от женщин? Путей два. Оставить все как есть, тогда "супружеские обязанности" останутся для него именно обязанностями, и каждый раз от них придется отдыхать. Или я своим поведением переключу его организм в другой режим, и тогда нужно все время "быть наготове", по крайней мере, пока не перейдем вместе в новую точку внутреннего равновесия.

Отвлекаюсь от мыслей. Вот и мостик. Вблизи он кажется еще более несерьезным: натянутые туго веревки нижними концами обмотаны вокруг острых камней, и над россыпью таких же ко входу вверх довольно круто идет "лестница" из перевязанных ветвей. Чтобы каждый день, да не по разу, бегать по такому трапу, нужно по меньшей мере не бояться высоты. А ведь зачастую еще и руки заняты. Впрочем, ко всему можно привыкнуть. Сейчас и начнем.

— Вой, иди вперед. Я поддержу, если что.

— Ага. Я зал-лезу. Уже лезу… И дверь открою.

— Давай.

Вот еще проблема на мою голову. Не мог он разве уединяться иногда с чьей-нибудь женой? Не так уж строго в племенах с верностью. А шаману вообще никто бы не отказал. Не воспользовался, чтобы примера не подавать? Может быть… Уф, вот и дверь.

— Заходи. Тебе, жене, в мою хижину входить можно. Рыжий Волк не против.

— Попробовал бы он быть против… Я и как шаманка могу войти, — ворчу я, спотыкаясь о торчащие палки на лесенке.

Вваливаемся в хижину. Пол из толстых прутьев пружинит и чуть покачивается под ногами, но гора-аздо меньше, чем трап перед входом. Ух ты! Давно я не видела никаких полов, кроме земляных. Еще с прошлой жизни. А здесь гнездо, натуральное гнездо, с высокой шатровой крышей из ветвей и листьев. Стена хижины справа от входа каменная, одна из скал, образующих расщелину, ничем не прикрыта, и в неглубокой нише устроен полу-очаг-полу-"камин". Не думаю, что такие хижины где-то принято строить, скорее, это личное изобретение хозяина, и оно вызывает мое восхищение.

Оглядываюсь на Воя. Нет, я не ошиблась с выбором мужа, вот только его состояние категорически нельзя назвать нормальным. Вой стоит, опираясь рукой на столб, поддерживающий гамак, у стены и, хмурясь, медленно переводит взгляд с одного предмета на другой.

— Ага. Вон он где… достать… и повесить.

— Ты о чем?

— Второй гамак, вот он… лежит.

— Залезай в свой, тот сама повешу.

— Да. Только сперва положить надо… — он выпрямляется во весь свой немалый рост и осторожно складывает на широкие плетеные же "полати" под крышей волчий череп и ритуальный нож, отодвигая в сторону какие-то шкуры и тыквенные фляги. — Слушай меня, женщина. К тому, что лежит здесь — не прикасайся!

— Ладно. Я туда и не дотянусь — ростом не вышла.

— И хорошо, и не пытайся — запрещаю. А я сейчас немного отдохну. Совсем чуть-чуть… — Вой, покачиваясь, делает несколько шагов, хватается за гамак и заваливается внутрь. Очень предусмотрительно повешен, невысоко.

Пристраиваю второй гамак рядом. Как повесить? В паре шагов или совсем впритык? Ведь это тот же вопрос, и на него надо ответить прямо сейчас. Либо оставить его спокойно отоспаться, либо немедленно приучать к себе. Ну и? Можно подумать, я вправду выбираю… На самом деле давно выбрала, остальное так — отговорки. Вешаю гамак вплотную.

— Вой, а ты умел забирать силу?

— Умел. Я же шаман…

В местных верованиях считается, что силу можно пить, как воду ртом. А женщины могут вдвое больше, по потребности, еще и "нижним ртом". Отдает же силу человек через "то, что дарит": мужчина — через член, женщина — через груди. Потому при обычном сексе мужчина всегда отдает, а женщина — забирает. Но можно и вернуть. Надеюсь, у Волков такие же верования; сколько в них правды — неважно, вера сама по себе чудеса творит.

— Ну раз шаман, тогда забирай.

Влезаю поперек гамаков так, чтобы груди оказались поближе к его лицу.

— Ты что делаешь?

— Моя сила, что хочу, то и делаю, — я сгибаю руки в локтях и опускаюсь над ним, — ну! Бери!

Вой не заставляет просить себя трижды, вытягивает губы и присасывается к груди, даже прикусывает (внизу живота сладко замирает), прижимает меня к себе одной рукой, а другой с силой проводит вдоль живота и легко разводит мои ноги. Я не против…

Наслаждение пришло острое и неожиданное, как боль, распустилось внутри огненным цветком, и отхлынуло, так же внезапно. Вой лежит, расслабившись, а глаза блестят — понравилось, видать.

— Что теперь? — смотрю на него, улыбаюсь. В хижине темно, наступил вечер.

— Теперь… хорошо. Еще бы поспать. — Он зевает и тоже улыбается.

— Спи, — скатываюсь с него, спрыгиваю с "двуспального гамака".

— А ты?

— Гляну, где тут удобные кустики, пока совсем не стемнело, и приду.

Выскальзываю из хижины в вечернюю прохладу. Не знаю, что такое он "взял", но сна ни в одном глазу. Спускаюсь по трапу. И это здесь я какой-то час назад еле ползла? Похоже, при свадебном обряде соединение наше было не "излишним", а наоборот — "незавершенным". А теперь все завершилось, к обоюдному удовольствию.

Иду в поселок, к общему костру. Молодые охотники слышны далеко и взбудоражены, разговор идет на повышенных тонах. Говор у них очень музыкальный. Даже ругань звучит напевно. Интересно, принято ли у Волков петь? В нашем племени до сих пор не было таких обычаев…

— Нет, отец. Я этого так не оставлю! Вы для Волчьего Воя жену нашли, а мы?! Где моя Агутя?! Где жена для него… или вот для него? Мы требуем…

Я вхожу в освещенный круг, взволнованная речь молодого охотника обрывается. Все смотрят на меня. Затягивающуюся паузу прерывает вождь:

— И чего же ты требуешь?

— Ее! Она добыта в набеге. Я требую пустить ее по кругу, и только потом… может быть, отдать кому-нибудь в жены.

— Или еще раз пустить, а потом еще… — кому принадлежит этот голос за дымом костра, я не могу рассмотреть. Да и неважно. Волчата нашли овечку. Присаживаюсь на бревно в луже света, обвожу собравшихся внимательным взглядом, заглядывая каждому в глаза. Гомон смолкает.

— А знают ли молодые волчата, что значат слова Жертвенный Жених?

Недоуменное молчание у костра. Отвечает вождь:

— Не знают. Не приходилось им слыхать о таком.

— Расскажи им, волк. Чтобы не говорили таких… глупостей.

— Расскажу. — Молчание. Треск сгорающих сучьев. — Если в набеге побежденное племя хотят уничтожить совсем, надо найти и перебить всех мужчин. Это сложно. Многие могут быть далеко, на охоте. А еще того же достигают, если лишить племя шамана. Убивший открывающего пути духов обречен — он никогда не попадет в мир предков. Это — Жертвенный Убийца. Кому им быть — кидают жребий. Как только он совершит свое дело, соплеменники сразу убивают его, поскольку он проклят, и может навлечь беду на все племя. Жертвенного Убийцу выбирают редко, когда уж совсем не выходит по-другому. Если же у побежденного племени шаманка, "говорящая с духами", есть еще один выход — сделать ей ребенка. Тогда выбирают Жертвенного Жениха. Он сохраняет вход в мир предков, и его обычно не убивают. Считается, что проклятие шаманки при насилии слабее предсмертного и для племени не опасно. Но сам Жертвенный Жених обычно живет совсем недолго…

Он помолчал. Слышно было, как сидящий неподалеку от меня волчок посопел и завозился, отодвигаясь.

— Ну как, ребята, по-прежнему хотите пустить Пуму по кругу? Не забыли, пока она не родит, шаманская Сила при ней?

— Почему ты никогда об этом не рассказывал?! — голос охотника похож на испуганный взлай.

— Зачем?

— Но… получается, когда Волчий Вой предложил Пуме выбирать мужа, он предлагал нас в жертву? Всех нас!

— Одного. Подумайте, если есть чем, какой у него был выход? Туманная Анаконда — Старейшая. Она сильнее нашего покровителя. Мы могли только надеяться задобрить ее жертвой. Можем… — вождь посмотрел мне в глаза: — Скажи, Пума, жив ли наш "говорящий с духами", которого ты выбрала в мужья? Или ты выбрала его, чтобы лишить нас?.. — он не договорил. Его неподвижное лицо походило на трагическую маску.

Поразмыслив немного, я ответила с приличествующей случаю торжественностью:

— Жив. Я не налагала проклятия.

— Но могла. После обряда он потерял всю свою Силу. Я видел.

— Я вернула ее… — подношу руку к груди, обращая внимание собравшихся на синяки вокруг сосков. Вождь меняется в лице от удивления, а потом напряжение "отпускает" и становится видно, как он немолод и очень устал. Устал бояться за шамана? Друга? Пожалуй, все-таки друга.

— Благодарю тебя, Пума. И… можешь называть меня просто Зуб.

Волчий Вой. 23 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Я проснулся от запаха жареного мяса. Под спиной поскрипывал старый гамак, а перед глазами раскачивался потолок хижины, пронизанный солнечными лучами из входного отверстия, птичьими щебетами и струйками ароматного дыма. Жить хорошо!

Повернув голову к очагу, я увидал Пуму, которая палочкой ворошила угли, подгребая их к камню с жарящимися на нем полосками мяса. Жена, надо же. Когда я так просыпался последний раз? Давно. Очень давно. В молодости. В совсем другой хижине среди светлых лесов севера. Кажется, накануне вечером прошлое получило надо мной слишком большую власть, и я на какое-то время забыл о долге перед племенем, а стал просто охотником, который только что женился. Я все еще жив, а Пума спокойно сидит у очага, и это не назвать иначе, как чудом. Неужели Рыжий Волк смог таки защитить меня?

Только сейчас я вспомнил, что вчера не принял никаких мер на случай, если за Пумой вышлют погоню. И даже не обеспокоился, когда она выбрала меня в мужья. А ведь ей довольно было произнести проклятие, и вся наша с Зубом затея вывернулась бы наизнанку. В этом случае не островное племя, а Волки оставались без шамана и вождю пришлось бы просить Мягкую Лапку об объединении племен. Но только уже на ее условиях.

Меж тем, Пума вчера поделилась со мной силой, а сегодня возится с завтраком. С чего бы такое расположение? Девочка, конечно, ошеломлена таким поворотом судьбы, не было времени подумать? Не верю. Духи не говорят с глупыми и малодушными людьми, и торопливый обряд в Мужском доме подавно не мог принести ей никакого удовольствия, чтобы сразу позабыть о намерениях стать шаманкой. Но поди ж ты, спокойно сидит и готовит мясо… Кстати, откуда мясо?

Похоже, последнюю фразу я сказал вслух, совсем привык к одиночеству и разговорам с самим собой. Она обернулась и ответила:

— Зуб принес.

— Ты называешь вождя просто Зуб?

— Да. Он разрешил.

— Когда это?

— Вчера. Ты уже спал.

Да. Вчера я уже спал. Пума могла уйти куда угодно. И сегодня с утра тоже могла. Вчерашний обряд ее остановить не мог. Лунных дней Пумы я пока не знаю, настойку трав против зачатия она могла пить до того, как наши ее утащили. А свадьбу при свидетельстве Рыжего Волка вполне может отменить Туманная. Старейшая как-никак. Однако никуда она не делась, и сейчас — здесь. Слишком все просто получилось, как тогда, с появлением Солнечной ниоткуда. Где-то здесь подвох, а ведь Туманная Анаконда — змея, и племя ее — змеиное. У событий явно должна быть цель. Знать бы еще, какая…

— Пума, скажи, зачем вы послали к нам Солнечную? — вот так, прямым вопросом. Послушаем, что ответит. Девушка даже не повернула головы, продолжая переворачивать кусочки мяса, лишь слегка повела плечами:

— Чтобы она смогла стать женой охотника, которого любит. Зачем же еще?

— Не понял. А тот охотник из какого племени?

— Из того же.

— То есть она хотела нарушить завет предков? При чем тут мы?

— Завет предков она нарушать не собиралась, а вы — оказались очень даже полезны. Кто, как не ты, дал ей новое имя, принимая в свое племя? Кто, как не Быстрый, стал отцом ее ребенка?

— Подожди, у Солнечной ребенок?

— Ну да, как почувствовала, так сразу и вернулась. И быть свадьбе охотника из племени Туманной Анаконды и сбежавшей жены из племени Рыжего Волка. Все довольны, заветы предков соблюдены.

— Ох ты...! — и я, собираясь вылезть из гамака, чуть не промахнулся.

— Чем охать, иди лучше мясо есть. А то сгорит.

Попробуй тут не охать, когда они так вывернули наизнанку все законы и традиции. И ведь не возразишь — заветы соблюдены. Змеи, ну как есть змеи.

А ведь это же решение могло бы спасти и Волков. Племя большое, в близком родстве немногие. Остальных я бы давно переженил, если бы не запрет. Тем более, молодежь презрительно и враждебно относится к последним нашим оставшимся на побережье соседям. Девушки вовсе не стремятся уйти в жены к Кайманам, и сами Кайманы не торопятся менять своих девушек на Волчиц, и это только усиливает взаимные обиды и неприязнь. Я почувствовал себя, как будто лез на скалу в тупике, в котором вертелся несколько лет, а меня взяли за шиворот и развернули спиной к стене, и перед глазами оказался выход. Причем показали его между делом, как что-то несущественное.

— Положим, зачем сюда приходила Солнечная, я понял. А с какой целью здесь ты?

— Странный ты. По-моему, меня украли. По твоему приказу. Я ошибаюсь?

— И только? Тебя это, кажется, устраивает?

Она насмешливо поднимает брови:

— Вчера ты утверждал, что у меня нет выбора. Он появился?

— Нет, но…

— Тогда к чему вопросы?

И верно, ни к чему. Если Пума не захочет рассказывать, мне из нее ничего вытянуть не удастся. Я это уже почувствовал. А мои подозрения — только мои подозрения.

— Считай, мне просто показалось. А как тебе, — выделяю слово, — кажется, могли бы наши девушки воспользоваться тем же приемом?

— С каким племенем? До острова сейчас не добраться — начались шторма.

— С Кайманами.

— Большой союз племен, опасно. Прогулка Солнечной кончилась тем, что я сейчас сижу здесь, — она добавила какое-то непонятное слово на неизвестном языке, звучит похоже на "взалошниках". — Вы хорошие воины, но если Кайманы соберутся и набегут, от вас рожки да ножки останутся.

— Да, опасно. Но много всего разрешаем, если получится.

— Значит, придумайте что-нибудь, чтобы на вас не пало подозрений. И стоит сделать знаешь как? — она взмахнула рукой. — Пусть придумывают молодые охотники. Чтобы дурь из голов повыветрилась.

— Ты успела пересечься с молодежью? Когда?

— Вечером. Хотели меня по кругу пустить.

— Что-о-о-о?! Да я…

— Успокойся. Вождь уже вразумил самых резвых. Но чем-то их занять стоит. И надежда получить жену опять же поможет.

Занять. Надо. Причем многих. Но девушек, достигших совершеннолетия, у нас только двенадцать. И далеко не все из них согласятся стать женами в селениях Кайманов, пусть даже временно. И тем более вынашивать от Кайманов дитя. Слишком велика неприязнь между племенами. Я виноват, конечно. А неженатых охотников — больше двух десятков. А что, если…

— А если каждый охотник будет придумывать свой способ незаметно подослать девушку к Кайманам и потом забрать ее обратно? И потом расскажет его у общего костра. А потом у общего костра решить, чей способ лучше.

— Хочешь устроить конкурс женихов?

Опять она какие-то слова бросает — на заклинания не похожи, на имена духов разве что. И правда, не иначе, духи помогают этой змеекошке, вон какие дельные мысли говорит.

— Кто такой "конкурс"?

— Это когда девушки сами выбирают, им же в чужом племени жить, им и решать. Чья придумка понравится каждой, да так, что она готова будет ее исполнить — за того и замуж.

— Я такого не думал. Они маленькие, глупые. Навыбирают незнамо как, только держись.

— Ага, я тоже маленькая и глупая.

— Не про тебя речь.

— Не про меня. А разве ты не сможешь осмеять плохой выбор, чтоб никто на него не согласился? — глядит испытующе, усмехается. — Не сможешь — я помогу. Или Зуб. Он у вас умный.

— У нас, — поправляю я.

— Да, у нас. Я ж теперь тоже Волчица… хоть и Пума.

— Пойду поговорю с вождем. Подумаем.

Марги. 23 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Я сидела на полу хижины, уставясь в пламя очага. Танец огненных языков успокаивал и притуплял остроту приступа неожиданно подкравшейся тоски. Я — Сандра, Марги, Пума — ощущаю себя, как будто неожиданно вывалилась из лодки в холодную воду; чужой, неуместной. Ясный до прозрачности мир наполнился тенями, которых мне раньше успешно удавалось не замечать. Зато сейчас они навалились все разом, застя свет.

— Не понимаю!

Пламя вздрогнуло от моего шепота, ответило тем же молчаливым танцем. Двойная память, пятнадцатилетней девочки "из дикого леса" в сочетании с опытом взрослой женщины века двадцатого, казалось бы, предоставляют достаточно возможностей для выпутывания из любых головоломных событий этой, другой жизни. На сей раз фигурки разваливались на фрагменты, рассыпались хаосом цветного песка. Не понимаю.

Еще два года назад, создавая очаги и оговаривая требование отправлять женщин за первым ребенком "на сторону", я подивилась реакции ребят. Вернее, удивилась Сандра. С их стороны — ни возмущения, ни ревности, только радость от удачного решения. Тогда я списала все на возраст парней, на то, что момент отправки подруг в чужое племя наступит еще не скоро, и они пока не принимают его всерьез. Покопалась в воспоминаниях Крадущейся и, не найдя противоречащих этой мысли фактов, успокоилась, забыла. Хотя ведь и подтверждений тоже не нашла. Но так удобно, так спокойно… А мелкие несоответствия удавалось не замечать. До сегодняшнего утра.

И зачем я спровоцировала Воя на этот разговор? Подразнить захотелось? Ну да, именно так: по-детски, показать язык. А ответ получила неожиданный: убежал говорить с вождем и, судя по радостным воплям со стороны поселка, уже не только с вождем. Но так же не бывает!

Или бывает? Вот и Дикий рассказывал, вернувшись из первого путешествия на материк, как он выбирал волчка для своей подруги. Сейчас и спросим: я услыхала поскрипывание мостика перед входом в хижину. Шаги смолкли, проем двери заслонила фигура моего мужа.

— Пума, идем в поселок.

— Зачем?

— Зуб рассказал племени. Послушаешь, что молодежь говорит.

— Да там не только молодежь, их и отсюда слыхать. Ты мне вот что скажи, Вой, — и я с удовольствием отметила внимание к моим словам, отразившееся на его лице, — как они потом к чужим детям отнесутся?

— К чужим детям? — он задумался. — Ты про то, что Кайманы помельче Волков, и не такие красивые? Да, сразу как-то не подумал… Но мы решим. Встречаются и среди них достойные охотники.

Надеюсь, я выглядела не слишком ошарашенной, хотя и смогла только выдавить:

— Да? Ладно, вам лучше знать…

— Конечно, мы их часто видим, соседи все-таки. А ты так и собираешься сидеть здесь? В поселке праздник готовят, а вечером устроим общие завывания.

— Завывания?

— Ну да, будем петь для Рыжего Волка.

— К завываниям приду, а пока здесь посижу. Хорошая у тебя хижина, уютная.

Он усмехнулся:

— Все считают, я тут с духами песни пою ночами — боятся. У общего костра тапира жарят, приходи. И пора нам послушать, что происходило у Броненосцев, когда гора Огненного Змея проснулась — расскажешь.

Ушел. Даже не понял, о чем я спрашивала. "Некрасивы" ему Кайманы, видите ли. Единственная проблема. И ведь нельзя сказать, что в этом мире нет ревности. Еще как есть, хоть Дикого вспомнить. Но вот ревность эта какая-то сиюминутная. Если у тебя отняли женщину, надо ее отобрать обратно, а обидчика убить. К женщине — никаких претензий, к малым детям тоже. Свои — не свои, без разницы, почему? И ответа мне здесь не получить, вопроса не поймут. Тогда, может, перевернем его, этот вопрос: "Почему мужчинам в моем мире не все равно, свой ребенок или чужой?"

Рассуждения про "голос крови" я вполне могу выкинуть на свалку. Нету никакого "голоса", глазами своими не наблюдаю и ушами не слышу. А что есть там, в том мире, оставшемся за гранью?

Свой сын. Наследник. Та-а-ак… "Наследник", значит. А как здесь с наследованием? Я даже и не задумывалась до сих пор: неактуально было. Земля — территория племени, долговечных вещей нет. Даже каменный топор не проживет больше нескольких лет, — раскрошится, не "фамильный меч" и не драгоценности, чай. Место вождя тоже не передается детям. Старший у нас вождем вовсе не из-за наследственных заморочек, и даже не из-за выдающихся личных качеств, а по причине "закулисных игр" и подходящего возраста.

А что остается? Знания, опыт, ученичество. Да и меня никогда не называли "дочерью вождя", но с некоторых пор только "ученицей Мягкой Лапки". Вообще для племени важно, что ты делаешь и чем полезен лично, но родство — постольку, поскольку оно дает тебе здоровье и… опять же здоровье. Так происходит не только здесь и сейчас, но и многие века потом. Ученик наследует мастеру и он же заботится о семье учителя. Наследуется только мастерство, дело; взгляд на мир, способ думать и жить.

Вот и Профессор относился ко мне как к дочери. А к своим собственным детям? Где-то в Москве сын и дочь. "Бизнесом занимаются. Их жизнь", — вспомнила я голос учителя. Отмахивался от вопросов и никогда не ездил в гости. Выходит, что и в поздние времена "свой-чужой" ощущается не столько по крови, сколько по духу. Большая редкость и удача, когда свои по крови оказываются своими по духу, друзьями и родными — мало кто может похвастать такими отношениями с самыми близкими родственниками, точно. Кольнуло беспокойство: а как мои родные? Лешка по своим вулканам мотается всю жизнь, у Игорька — музыка. Вроде приличная семья, а как на самом деле? Чувствует ли Лешка сына своим по духу? Не уверена. Хотя теперь нет смысла переживать, я им помочь отсюда не смогу, а они взрослые люди — разберутся. Здесь вся та жизнь выглядит иначе.

Снова я чувствую себя на своем месте, а всего-то и надо было — понять. Можно идти есть тапира, поджарился небось уже. Рассказывать про события на острове мне все равно придется, почему бы не сейчас? Подходящий момент — все поглощены новой идеей, слишком сильно цепляться к словам не станут, если и заметят, что говорю не все. Но лучше бы не заметили.

Я не обнаружила общего костра в центре деревни и, идя на голоса и запах дыма и жарящегося мяса, добралась до крайних хижин. За ними начинался крутой спуск с холма. Натоптанная тропинка вывела к роднику, чуть ниже которого расположился полукруг очищенных от коры бревен и выложенный из камня очаг два шага в диаметре. Хорошо устроились Волки. Такое ощущение, что по дороге цивилизации они ушли дальше окружающих племен.

Тропический лес слишком хорошо кормит своих обитателей. К нему трудно приспособиться, но если такое все-таки случилось, время останавливается, сливаясь в круговорот дней, лун и сезонов. И даже это племя, придя с севера, вряд ли придумало что-нибудь новое за прожитые в изгнании годы. Лес затягивает и подчиняет своему "усыпляющему" ритму. С одной стороны, мне это нравится — сосредоточенная на сиюминутном жизнь обретает более тонкие оттенки вкуса, просто незаметные в погоне за любой Великой Целью. Но есть и другая сторона — неизменность вращающегося колеса времени лишает человека Пути, подменяя его Судьбой. Безличной, случайной, бессмысленной. А с этим я уже соглашаться не хотела. Значит, придется перетряхивать законы вечного Леса, баламутить воду и подталкивать окружающих к изменениям. И вовсе не потому, что я так уж скучаю по оставленной где-то (или когда-то) цивилизации, но чтоб просто не потерять самое себя. И Волки мне в этом помогут. Значит, объединение племен может оказаться в моих интересах, вот только происходить оно должно по другому сценарию, чем замыслил Вой. Для начала требуется уважение Волков к моим ребятам, так рассказ и сочиним.

Из задумчивости меня вывело прикосновение к плечу. Я вдруг осознала, что уже долго сижу у костра и смотрю в пламя, рядом устроился Вой и протягивает мне плоскую глиняную тарелку с нарезанными кусками мяса. Поставив ее на колени и взяв двумя пальцами прожаренный кусочек, вновь уплываю в свои мысли. Здесь все еще едят руками, но уже не вгрызаются в общий кус мяса, как это любит делать Дикий. И несложно представить, как тот же Дикий или Сучок будут выглядеть с точки зрения Волков. То-то у них не заладился обмен девушками с соседями. Надо что-то делать. Причем срочно, Волки ведь уже ждут моего рассказа, судя по тишине вокруг. Итак, кого не слишком сильного физически, грубого и некультурного они могут тем не менее уважать? Знания не в счет, не то время, чтобы ориентироваться только на знания. Смелость? Пожалуй. Герой, побеждающий смелостью и отвагой — вот каким должен быть образ.

Я проглотила последний кусочек, глубоко вздохнула и обвела взглядом собравшихся Волков. И когда же их столько набежало? Ближе всего разместились старшие охотники. С полсотни человек. Дальше — молодежь и женщины, сколько их — непонятно. Приходят, уходят. Ну да, издалека все равно ничего не слыхать, но любопытно же, вот и вьются как кот возле сметаны.

— О чем так глубоко задумалась? — Вой обнаружил, что я уже вернулась, забрал у меня тарелку и сунул ее куда-то назад, в толпу.

— О любопытных…

— Ну еще бы. От племени Броненосца уже больше двух кругов никаких вестей. А ведь почти соседями были.

— Племени Броненосца больше нет. Есть племя Туманной Анаконды.

— Ну да,… как случилось это?

— Случилось так, — я подняла глаза к небу, придала лицу отрешенное выражение и начала нараспев. — Два круга тому, когда десятая луна была молода, в пятый день, в поселок пришла Мягкая Лапка, беседующая с Туманной. И рассказала о гневе Старейшей: струи шипящих вод и раскаленного тумана бьют из-под земли вдоль всей тропы, а над Логовом слышен неумолчный рев — Туманная требует даров. Она пришла передать весть эту Белому Броненосцу. И собрали дары, и стали искать, кто пойдет к Логову, и казалось тогда это верной погибелью. Не все люди племени отправились к Старейшей с дарами, ибо страшен был ее глас, и опасно скользка от водяных змей тропа. Но некоторые отважились, и я была среди них. Мы шли по горячей земле, и она дрожала под нашими ногами, и мы уворачивались от гневно клокочущих младших сестер Старейшей, выскакивающих меж камней подобно разозленным атакующим змеям…

Волки молчали, напряженно прислушиваясь к моим словам. Тишина нарушалась только потрескивающими поленьями в очаге.

— И так мы подошли к самому Логову, а Туманная пела и предостерегала нас. И мы увидели дерево, цветущее огнем, над горой Змея, земля тряслась и падали камни, но не посмел Змей тронуть жилище сестры своей. И когда спор Старейших затих, мы принесли дары Туманной и попросили защиты для племени. А одна из младших девочек, что была с нами, предложила себя Старейшей. Но шипящие воды расступились, и вернула Туманная ее нам невредимой, посвятив себе до конца дней. И имя юной шаманке было — Дар Старейшей. Тогда же я была призвана Туманной, и свершился обряд инициации тут же по воле ее.

Я замолчала и перевела дух. Волки зашевелились, завздыхали, зашелестел шепоток приглушенных разговоров, но мне вопросов пока не задавали. Только Вой не удержался и прокомментировал:

— А я-то гадал, отчего Мягкая Лапка для ученицы так рано инициацию провела.

— Воля на то была не Мягкой Лапки, но самое Туманной.

— Мы-то решили, украдем шаманку, и все! — Скользкий не выдержал и, вскочив, сейчас поспешно хватал раскрытым ртом воздух, как будто раньше позабыл дышать. — А у них там посвященных половина племени!

Крепкий Зуб повел ладонью, привлекая внимание:

— Я надеюсь, Туманная не рассердится на нас за одну тебя? — Вождя явно беспокоила сложившаяся ситуация. Одно дело молодая ученица, а совсем другое — существо, инициированное самой Старейшей.

— Полагаю, нет. Ваши охотники несли меня по тропе, которую Туманной вполне по силам запереть, послав туда своих кипящих сестер. Мне кажется, она меня к вам отпустила. Зачем, не скажу — темна вода в омуте ее, — я развела руками.

Безмолвный разговор между вождем и шаманом занял несколько секунд. Я дала им время осмыслить новый взгляд на недавние события.

— Может, она хочет подружиться с Рыжим Волком? — Вой хмурил брови, пришедшая в голову мысль ему явно не нравилась.

— Может. — Я кивнула головой. — Дружила же она с Белым Броненосцем. Правда, от гнева Огненного Змея это его не спасло.

— Кстати, о Броненосце. Как так?

— Когда приносящие дары вернулись к поселку, на его месте застали они только океан, перекатывающий свои воды, а священная скала Белого Броненосца оказалась расколота надвое. Тогда те, кто остался в живых из людей племени, вернулись к Туманной — просить ее о покровительстве. С тех пор нет более племени Броненосца, но есть племя Туманной Анаконды.

Внимательно глядя в землю перед собой, шаман произнес тихо, кивая своим мыслям и ни к кому не обращаясь:

— Похоже, я допустил ошибку, поторопился. Но сейчас, — повернул голову, посмотрел на меня и со вздохом продолжил, — ты уже моя жена и исправлять ее поздно.

Мне стало весело:

— И не нужно. Зачем-то ведь меня Туманная отправила к вам. Считай так, а не вы "украли". Не будь на то ее позволения, ничего бы у ваших охотников не вышло.

Ну вот, сказку рассказала: озадачила, попугала, напустила туману. Теперь бы еще ломтик мяса, очень уж хорош тапир… Но когда я оглядела то, что осталось от туши, стало ясно — добавки просить не стоит. С мясом у Волков явно хуже, чем у нас на острове. Если подумать, оно и понятно — около полутораста едоков в племени, и стесненная территория. Вряд ли Кайманы и Муравьеды были рады делиться охотничьими угодьями с пришельцами. Надо поразмыслить на эту тему. М-да… а ведь двигает всеми моими нововведениями привычка к комфорту и желание найти пищу для ума, оголодавшего в этом неторопливом времени.

Сзади раздалось какое-то шевеление. Я оглянулась. Молодой охотник пробирался к нам, перепрыгивая через одних соплеменников и отпихиваясь от других. Люди расступались не сразу, и он торопливо ускорял свое продвижение локтями. Вождь тоже заметил появление дозорного.

— Пегий, что за новости?

— Трое разведчиков Кайманов рядом с поселком. Чуть ниже скал, укрылись в кроне большого дерева.

— Вас не заметили?

— Нет. Мы обошли их и засели ниже по склону. Тоже на деревьях.

— Они собираются уйти обратно сегодня или будут наблюдать долго?

— Устроились основательно, переплели веревками ветви на дереве, чтобы сидеть удобнее. По крайней мере до завтра сидеть собрались. Может, ночью что-нибудь задумали сделать.

— Хорошо. Наблюдайте. Вой, вечером берем Голоса.

— Возьмем. Но тогда на завывание мало кто придет. Да и пользоваться Голосами умеют только шестеро, не считая меня и тебя. Но мы будем заняты, а их нужно семь.

— Значит нам придется дать седьмой Голос кому-нибудь из новичков посмелее. Например, Пуме.

— Ты что? Она же маленькая еще, да и вообще женщина. Я, конечно, знаю, женщины иногда владеют Голосом. Но не в таком возрасте. Сбежит!

— Вой, кажется, ты все еще не до конца понял, какая жена тебе досталась. Справится.

— Эй, эй, — я требовательно подергала мужа за плечо. — Что вы там меня обсуждаете? Что за Голоса?

Вой поднялся на ноги и потянул меня за собой:

— Пойдем, Пума. Сегодня тебе лучше выспаться днем. Не уверен, что ночью получится. Голос я тебе покажу вечером.

Идея "выспаться днем" мне понравилась. Может, благодаря сытной еде, а может, все еще отходя от напряжения предыдущих дней, уснула я быстро под свист ветра и поскрипывание нашей хижины.

Разбудили меня в полумраке. Через открытую дверь сочился слабый свет месяца. Вой разжег очаг и в его пляшущем свете принялся перебирать предметы на своей "шаманской" полке.

— Вот, смотри, — он развернул чью-то шкурку, и в руках появилась голова крупного волка, — это — Голос. Держи. Я разрешаю.

Большая, тяжелая, неожиданно гладкая… Через пару секунд я поняла, что голова керамическая и расписана красками. Я повертела странный "Голос" в руках, разглядывая и ощупывая. Это оказалась окарина[8]: маленький мундштук для губ на затылке волчьей головы, отверстия на месте глаз и ушей.

Оглянувшись на Воя, я поднесла голову к губам.

— Нет, пока не надо. Пусть в поселке будет тихо. Когда соберемся завывать, все сперва опробуют голоса. Тогда и ты попробуешь. Только запомни, Голосу нельзя закрывать сразу глаза и уши до самого того момента, как мы с вождем станем призывать дух Рыжего Волка. А вот тогда можешь пробовать свой Ночной Голос.

— Ночной Голос — вот эта штука?

— Нет, Ночной Голос — это когда у Голоса закрыты глаза и уши.

— Понятно. И много людей будет "на завывании"?

— Нет. Если бы не Голоса, пришла бы половина племени. А так — четыре руки Волков, не больше. Обычно с Голосами мы поем только в полнолуние, но сегодня вождь решил сделать сюрприз Кайманам. Пойдем, пора.

Я прижимала к животу тяжелую "волчью голову" и шла за Воем по тропинке, запятнанной слабым призрачным лунным светом, к большой поляне на краю леса. Примерно полтора десятка охотников и пяток женщин уже ждали нас. Все двигались молча, Вой отдавал распоряжения жестами. Вождь и шаман вышли на середину поляны и сели, подобрав под себя ноги. В десятке шагов перед ними в тех же позах расположились шестеро охотников и я, все с разной формы "Голосами" в руках. За нашими спинами уселись и остальные.

Подняв лица к луне, Волки тихо запели, прочищая горло. А я стала пробовать окарину. Звук инструмента оказался низким и глубоким. Он становился еще ниже, если я закрывала то или иное отверстие. Вой сделал знак, все замолчали, и после паузы повел длинную заунывную, удивительно гармоничную песню без слов. К шаману присоединялись голоса Волков, один за другим и я, перебирая пальцами по отверстиям, старалась, чтобы мой "голос" не слишком выбивался из общего рисунка. В какой-то момент охотник с Голосом в виде страхолюдной морды непонятного зверя в руках, сидящий рядом со мной, толкнул меня локтем и кивком показал перед собой. Ага, похоже, момент настал. На следующей руладе шамана я закрыла пальцами все отверстия Голоса и дунула, набрав побольше воздуха. Звука не услышала, однако по позвоночнику пробежала дрожь первобытного страха, поднявшая дыбом все волосы на теле. Тут же исчез звук остальных шести Голосов и ужас накрыл меня, как ледяная волна. В короткую паузу, когда у нас кончилось дыхание и Голоса на мгновение смолкли, я осознала происходящее — инфразвук. Я улыбнулась и вновь закрыла все отверстия окарины. Над поляной разносился хор вечерних волков, и во все стороны от него темным облаком, вибрирующими щупальцами расползалась паника. На краю прогалины кто-то завозился, послышались тихие возгласы, приглушенные звуки прыжков с деревьев на землю и удаляющийся треск ломаемых кустов. Славный сюрприз подготовил вождь разведчикам Кайманов. Вещь почти бесполезная в реальных военных действиях, в рассказах сбежавших разведчиков будет приукрашена многократно и превратится в незримую защиту для племени. Остановившись на мгновение, я вдохнула поглубже и Ночной Голос разнесся над поляной в третий раз.

Дикий. 25 день 13 луны 10903 круга от н.м.

Наконечник получался кривым. Я уже промахивался, еще одна ошибка — и можно будет выкидывать все и начинать заново. Еще раз попытался сосредоточиться, но взгляд сам по себе уходил в сторону, где на старой коряге сидел Сучок. Нет, так дальше продолжаться не может…

— Послушай, я не понимаю, чего ты сидишь здесь. Я бы давно уже плыл к Волкам, шторм там или не шторм. Она наша шаманка и твоя женщина, так чего мы ждем?

— Она запретила, — серый, как полосы туч на горизонте, голос.

— Как "запретила"? — я сначала даже не понял, о чем он. — Ты виделся с нею после того, как ее украли?

— Нет, раньше.

— Она знала? Знала, что ее украдут?

Молча кивает.

— Да лысый обезьян! Что из тебя по слову все вытаскивать надо!

— Отстань, Дикий, а?

— Не отстану. Она между нами и Туманной, ты не забыл?

— У нас сейчас за нее Подарочек, — проговорил он бесцветно. — А Марги… Ну да, знала и сказала, чтобы мы не смели кидаться вслед. Собиралась удержать Волков от набега. Может, еще что-нибудь задумала.

— Гм. Так, значит, это не опасно?

— "Неопасно"? — пожал плечами. — Ее там замуж выдадут. Уже, наверное, выдали. Будет жить, детей растить… Отстань от меня, Дикий.

— Мальчики, что тут у вас происходит? — жена появилась за спиной неслышно даже для меня. Или я просто стал невнимателен. Теперь уж я уставился на нее, зрелище гораздо приятнее. А ведь если Марги знала заранее, она обменяла свою жизнь на острове на возможность для нас создать семью. И после этого он говорит, чтобы мы отстали! Нет уж.

— Свет мой, Сучок говорит, Марги заранее знала о похищении и запретила ее спасать. И будто она будет чьей-то женой у Волков и удержит их от набега.

— Вот как? — Солнечная — сама безмятежность, улыбнулась мне и повернулась к старой коряге: — Сучок, как долго она собиралась быть там "чьей-то женой"?

Сучок хмурится, недоуменно и непонимающе:

— Что значит "сколь долго"? Будет женой, родит ребенка.

— И все?

— Этого достаточно!

— С тем, что ты назвал, можно управиться за год, или даже быстрее. А потом она может вернуться к тебе. И к нам.

— Да зачем ей возвращаться? От мужа. Из сильного племени.

— Но я же вернулась. И она, тем более, если захочет — найдет способ вернуться.

— Если захочет.

— Ах, вот в чем дело, Сучок. Ты не уверен, что нужен ей?

Он молча подбирает камешки у ног и швыряет их в кусты.

Свет мой присаживается с ним рядом и обнимает за плечи. Где-то в груди шевельнулась ревность, но сразу же пропала под взглядом жены. Кажется, только на мгновение поймала мой взгляд, и сразу все стало ясно и спокойно. Странно на меня действуют ее глаза, наверное, если бы она сейчас повела Сучка в кусты "успокаивать", я даже не дернусь помешать. Но таких мер не потребовалось, ограничилась разговором.

— А что ты сделал, чтобы вы оставались близки?

— Старался быть внимательным, ласкать, добычу приносить… Помогать.

— Тю-ю-ю. Сучок, где гуляла твоя голова? Ласкать, добычу приносить — это и Волки могут. Вот "помогать"… только где? В чем ты ей помогал?

— Да так, по мелочи, в повседневном.

— С чего ж ты решил, что повседневное для Марги важно? Она говорила? Повседневные дела — это ее мечта? Нет? А какая мечта?

— Не знаю…

— Сучо-ок! Кто будет знать? Ты с нею жил два года. Кто может знать лучше? Вспоминай давай!

Он уставился прямо перед собой:

— Когда-то давно она говорила: "Хочу связать из ниток белое крыло и лететь на нем над океаном".

— Она сделала "Закатного змея" и полетела над океаном под парусом. Пока ты помогал ей делать катамаран, у вас все было хорошо? Она от тебя не отдалялась?

— Тогда все было хорошо. Очень хорошо. А вот потом…

— А потом эта мечта сбылась. О чем она мечтала еще? Давай-давай, вспоминай. О чем вы говорили?

— Говорили… о том, что она хочет перемен. О духах.

Отодвинулась от Сучка, отошла в сторону, не спуская глаз. Уселась ко мне на колени, видимо, решив, что прикосновений более не требуется. Я зарылся носом ей в волосы… м-м-м… свет мой. И пропустил кусочек разговора.

— … что там с духами?

— Мы говорили, что ведет наше племя не Туманная. Точнее, не только Туманная.

— Знаешь, это правда. Не похожа Марги на посвященную Туманной. Мягкая Лапка — да, Подарочек — похожа. А Марги — она… что-то большее. Я уже думала об этом.

О чем это они? Как это: не шаманка Туманной? Не понимаю.

— Солнечная, как так? Туманная ей отзывается — мы все видели.

— Ты прав, Дикуш, но все-таки, мне кажется, она посланница какого-то другого покровителя…

— Но кого? Кого Туманная станет слушаться? Кого-то, кто старше Старейшей?

— Например, своего отца, — Сучок уже отвлекся от своей печали и сосредоточился: — Мы с Марги об этом уже говорили. Отец четырех старейших — Время.

— Время? — мне такое даже в голову не приходило. — Но если Старейшие очень редко вмешиваются в дела людей, то Время не вмешивается вообще никогда. Время всегда ходит по кругу, от дня ко дню, от луны к луне.

— По кругу? — Сучок вскочил с коряги. — А ведь Марги говорила мне про круг. Про то, что хочет вырваться из него.

— Что она говорила про круг? — Солнечная высвободила ухо из моих губ, — погоди, Дикуш, не отвлекай. Так, повтори еще про круг и про "вырваться"?

— Ну… про замкнутый обруч, в котором крутится жизнь, и про тропу вдоль бегущего ручья, по которой Марги мечтает убежать.

— Вот как. — задумалась, вздохнула прерывисто. — Знаешь, Сучок, я, конечно, не говорю ни с кем из покровителей и, может, скажу глупость. Но вот я бы ходила по кругу, только если бы меня заперли… в ограде поселка, например. И тоже мечтала бы убежать ручьем на свободу. И если Отец Старейших ни во что не вмешивается, может, он заперт?

— Время заперто? Да что ты такое говоришь! — я запутался окончательно.

— А что такого я говорю? Зато все становится понятно. Марги — посвященная Времени и хочет освободить своего покровителя. Сами посмотрите, мальчики, сколько всего изменилось за последние два круга, как будто Время и правда утекает на свободу.

Изо всех сил пытаюсь не выглядеть совсем глупым обезьяном, хотя с моей умницей мне, конечно, не сравниться, но хотя бы попытаться понять:

— Погоди, а как же Туманная тогда?

— А Туманная помогает отцу. Все просто. Только я не знаю, как она собиралась передать Времени шаманку, связанную с ней обрядом.

— Зато я знаю! — Глаза Сучка блестят, он весь напряжен, как перед прыжком на добычу. — Марги может сменить покровителя, если станет Великой!

— Ну-ка, ну-ка, — моя жена тоже вскочила на ноги, — то есть если родит ребенка и потом выпьет Воду Духов. Но ведь именно родить Марги и собирается! Сучок, таких совпадений не бывает! — и они издают какие-то зверские радостные вопли, а я сижу и хлопаю ушами.

— Ребята, да объясните же мне, до чего вы додумались!

— Все просто, Дикуш. Марги снова станет посвященной. Великой шаманкой, но уже не Туманной, а Времени. А пока она носит дитя, Время утечет на свободу.

— Так, это я понял. Кто мог лишить свободы Время?

— Как кто? Кто любит ходить по кругу? Небесные Старейшие, конечно — Солнце и Луна.

— А они не помешают?..

— Не знаю. Помощь Марги, наверное, понадобится. Слышишь, Сучок? Ты говорил о помощи.

— Но чем я могу помочь, Солнечная?

Мысль была столь неожиданная, что я подавился вдохом и согнулся от кашля, переходящего в икоту.

— Дикуш, что с тобой?

— Просто я подумал… — ик — когда мы остались живы после гибели поселка, среди нас не было никого… — ик — с именем, задевающим небесных. Тогда все было нормально. А потом тебе придумали это ложное имя и пошло наперекосяк. Особенно когда шаман Волков выдал тебя замуж, помянув на обряде — ик — небесного. Надо было сразу переименовать, когда вернулись, а Марги затянула.

— Хм… может, и намеренно, если ждала кражи. Но ты прав: имя пора менять. Да и для свадьбы уже пришло время. Марги собиралась ждать, только пока не станет понятно про ребенка.

— И что? Уже понятно?

— Да, — она погладила себя по животу, — таких задержек не бывает. Так что пошли искать Подарочка, пусть проводит обряд. Точнее — два обряда. Тебе, Дикуш, тоже тотема сыскать надо. До свадьбы. А то смешно, муж — несовершеннолетний. С одним только прозвищем.

— Дикий, она права. Сходите. — Сучок почему-то опять помрачнел. Вроде бы все хорошо складывается.

— А ты?

— Я… постараюсь придумать, чем могу помочь Марги.

— Это же просто! — вот ведь неугомонная женщина, — когда Время освободится, ему понадобятся места, где будут жить его шаманы. Ты понял? Марги потребуется такое место. Его надо найти… или создать. А теперь идем-ка с нами вместе.

Дикий. 14 день 1 луны 10904 круга от н.м.

Рассветный мыс сплошь зарос лианами и, хоть следы от ножа уже почти зажили, спину то и дело оглаживало болью. Куда же занесло Сучка? После ритуала, не подождав даже, пока кровь уймется, он буркнул невнятно что-то про рассветный мыс и "приглядеть за Болтушкой", пока он "сходит посмотрит". Подарочка даже не помянул. И правильно — она теперь одна у нас говорит с духами, сама по себе. Где-то он здесь, но ни поляны, ни хижины…

— Дикий, ты меня ищешь?

Голос раздался сверху, и я завертел головой. Ого! на высоте в четыре моих роста на толстом стволе дерева нанизана похожая на гигантскую шишку саговника[9] плетеная хижина, снизу ее выглядывает Cучок и машет рукой. Так, и как же сюда забираться? Ага, вот веревка с узлами.

Внутри тесновато, пол пружинит под ногами. Ствол дерева переломился — небось тогда же, когда и поселка не стало прежнего — а потом оброс пучком молодых веток. Сейчас эти ветви были у потолка связаны между собой сложными плетенками хитрым способом, а в нижней части открывали дверь и еще два узких проема в стене.

— Ничего у тебя тут. А эти дырки зачем?

— Дикий, ты как всегда, вошел — и сразу с вопросами. Правильно тебе тотема назвали. Тапир ты и есть, привык напролом лезть.

— Да я разве возражаю? Тапиром — самое по мне, а тебе как твой опоссум?

— Знаешь, это странно… я с детства дружил с опоссумами, подкармливал их и даже Марги как-то сказал.

— Конечно, духи такое помнят. Гремучка вон тоже себе змею в имени вернула, радуется. А духу агути долго без дела гулять не пришлось, Светлой отдали.

— Светлой? Подарочек еще раз обряд совершеннолетия проводила?

— Ну да. Ты ушел, а через три дня наш вождь заявил, дескать он со своими девочками старше нас, а все еще как не взрослый.

— Подарочку заявил? — он хмыкнул и подвигал носом. — И что теперь?

— Что-что… Теперь у нас вождь — Тукан.

— Откуда знаешь? Сам сказал?

— Если бы… Он после обряда на весь лес орал.

— На весь лес? Об имени тотема? Вот ведь тукан…

— Угу. Представляешь, змеиное племя, Анаконда покровительницей, а вождь тукан. Гремучка, как узнала, сразу сказала, с таким вождем у нас не только шаманку украдут, а всех на перья ощиплют.

— В чем-то она права, — Сучок сделался серьезен. — Ты вот спрашивал про дыры в стенах, а выгляни в них.

Заглядываю… Ух ты! Внизу обрыв, а дальше как на ладони море сияет и где-то на краю горизонта контур далекого берега. Отличное место для наблюдения.

— Ты отсюда смотришь, если кто к нам поплывет? Затем и нашел это дерево?

— Смотрю. Только нашел не я. Эй, Подружка? Вылазь, с Диким знакомиться будем.

Откуда-то послышался "мяв", зашуршали ветки, из-под них выбрался маленький пятнистый котенок и попрыгал к Сучку, перебирая лапками.

— Марги?

— Ага. Иду, ищу место для хижины, а она вопит. Сидит тут на обломке ствола и плачет во все горло. Одна, кошки нигде поблизости нет. Я залез ее вниз спустить, посмотрел, а здесь видно далеко и можно крепкий дом сделать, ветки как нарочно растут. Сам понимаешь — начало дождей, сегодня-то ясно, а вчера так выло и гнуло деревья. Получается, Подружка нашла место для хижины.

— Да, вчера ветер был знатный. Но только ветер, а ну как ураган придет?

— Пусть. Толстая часть ствола внизу — крепкая. Получилось не хуже, чем мужской дом. Да и потом, духу Марги я верю.

— Ты думаешь, это — дух?

Котенок подошел к нам, внимательно меня обнюхал, ткнул Сучка головой под ладонь, и тот погладил зверика по мохнатой спинке:

— А откуда еще здесь котенку взяться? Кошка так и не пришла за нею. Там, у Волков, Марги дали другое имя, тотем стал свободен, вот и пришел ко мне. Значит, она про меня помнит. Правильно я говорю, Подружка?

— Ммя!

— Во-от.

— Я никак не возьму в толк, ты сейчас сидишь и наблюдаешь за морем… Вождь наш об этом и не подумал. Сучок, давай тебя вождем, а?

Он покачал головой:

— Это чужая тропа. Я уж наблюдателем. Еще бы Подружку натаскать, чтобы прибегала предупредить об опасности, как вырастет. К тебе, например. А зверик хороший не только у меня. Вот тапир, к примеру… чем не вождь? Со змеей в паре, так особенно.

— Меня не выберут.

— Почему? Запросто. Это раньше, да… А сейчас и так большинство охотников тебя слушает. Если будете собирать племя решать о вожде, зовите и меня.

— Мне надо с Гремучкой посоветоваться.

— Советуйся. Но я и так знаю, что она скажет. А пока пошли вниз, там у меня в очаге пара птичек в глине, уже поспели.

— Туканов?

— Ну что ты прямо…

***

Зарыв остатки птичьих косточек в ямку рядом с очагом, Сучок умылся в ручье и. встав у старой пальмы, уставился на меня неподвижным взглядом.

— Ты это… что-то сказать хочешь?

— Показать. Пошли.

Я уже открыл было рот, спросить "Куда это?", но украшенная свежими, похожими на мои, шрамами спина нашего "опоссума" скрылась меж каких-то колючих кустов на крутом склоне холма. Придется догонять.

Шли молча, скользя по замшелым глыбам, просачиваясь сквозь густой подлесок то вверх, то вниз. Кругом тишина и полумрак, даже птиц не слышно. Сонное и одновременно тревожное место. Откуда-то еле слышно доносилось шипение — змеи тут толпами ходят, что ли? Свернули вниз очередной раз, и Сучок вывел меня к спрятанному в камнях источнику. Струя воды, шипя, вырывалась плевками из нагромождения глыб примерно на высоте моего роста и падала с плеском в пологую круглую чашу,. за много кругов образованную водой в обсидиановой плите с острым и полупрозрачным внешним краем. Я подставил руку под поток, но он уже иссяк. Убрал — и через несколько вдохов, снова услыхав шипение, набрал в ладонь чуть теплую и пузырящуюся жидкость. На вкус — обычная, как в наших озерках, ну разве что чуть еще язык щипет.

— Чего показать-то хотел? Вода как вода. Наша вкуснее.

Сучок присел на корточки у края плиты. Переливаясь через край чаши, водопад исчезал в темноте узкого провала.

— Смотри сюда, молчи, — тычет пальцем в чашу.

Ну что он там такое увидал?

Вот очередной водопад взметает со дна чаши горстку светло-желтых мелких галек. Затем волнение успокаивается и камушки оседают на темное дно, кучками и группами, образуя узор. Новая порция воды: новый узор. Я стал уже отличать камушки один от другого, и пытался найти, куда они упали при следующем перемешивании, и тут Сучок наконец прервал молчание:

— Узор никогда не повторяется. Я искал проявление Времени, которое свободно, и ничего не мог найти. Все ходит по кругу: приливы, сезоны, все повторяется. Оно и понятно — Время давно в плену. Потом нашел песок, который приносит ручей в море. Его все больше и больше. Но… все равно не то.

— Почему не то? — я изо всех сил пытаюсь уследить за его мыслью.

— Если тебя посадить в яму, и там держать, тоже кое-что будет накапливаться.

— Меня попробуй посади.

— Ну не тебя, — он махнул рукой, — агути, например.

— Ага. Дерьмо.

— Песок — как бы то же самое. А здесь — узоры, и каждый раз другие. И еще… Мелкие камешки попадают в чашу и обрастают вот такой рыхлой пористой шубкой, как плохая керамика, — он повертел в пальцах гальку. — Когда эта шкурка становится толстой, камешек не успевает утонуть до следующего раза и их уносит за край чаши, в пещеру.

— Да. Ну и что?

— Вроде бы ничего. Но когда я тут сидел, подумалось, что мы как эти камешки. Сперва — маленькие и яркие, потом большие и блеклые, а потом нас уносит куда-то, вон из мира.

— Ты думаешь, это место… принадлежит Времени?

— Вот сейчас проверим, — Сучок отвязал от пояса маленький узелок из змеиной кожи. На его ладонь легли два ярких камешка, один — красноватого и ярко-солнечного блеска, полупрозрачный и круглый как бусина, второй — светло-голубой, зернистый и с острыми гранями.

— Красный камешек нашла Марги на берегу, незадолго до того, как ее украли, и подарила мне. А синий я вчера отколол в скалах у хижины.

Он кинул камешки в чашу. От неожиданности я замер. Сучок напряженно проводил их взглядом. Вот падает с шипением и плеском новая порция воды, стирая старый узор. Поверхность воды разглаживается, и я вижу два ярких пятнышка, они ложатся на дно рядом, образуя центр нового рисунка.

Марги. 12 день 5 луны 10904 круга от н.м.

— Вой, они решились!

Рев вождя у хижины такой, что древнего мамонта подымет, и если даже этот мамонт давно помер — выкопается и сбежит. Я, во всяком случае, приготовилась к тому же — подскочила в гамаке, дико озираясь по сторонам. На Воя совсем не подействовало. Он опрокинул меня обратно в гамак и слегка придержал:

— Спокойнее, девочка, не стоит сейчас тебе волноваться. Это набег, конечно. Кайманы преодолели свой страх. Сиди в хижине, не высовывайся. Когда мы их перебьем, приду и скажу тебе. А если они нас перебьют… надеюсь, найдешь себе хорошего мужчину из победителей.

— С чего ты решил, что я буду сидеть здесь? — все же попробовала брыкнуться, даром что придавлена с силой в районе горлышка. Муж усмехнулся, видя мои старания, не прижимал более к гамаку, а проведя пальцами между ключицами, грудями и задержав руку на животе, с какой-то даже нежностью ответил:

— А где ты хочешь сидеть? По поселку бегать и под ногами путаться? Кайманы, конечно, стрелять в тебя не станут. Но случайно попасть могут. Да и куда ты в тягости побежишь?

— Какая "тягость"? Самое большее пятая луна пошла, — я уже не кричу и не дергаюсь, полуворчу-полувыпрашиваю позволения непонятно на что. — Где она, тягость? А может, и помогу вам чем?..

— Что значит "помогу"? Женщины не воюют. — Он коротко нахмурился. — Просто сиди тут!

И выскочил из хижины. Послышались негромкие удаляющиеся голоса.

Не высовываться и тихо ждать, кто кого пристрелит, оказалось куда как непросто. Видимо, я еще не перестала полностью ощущать себя Сандрой и такой безличный обмен жизни на жизнь, "найти мужчину из победителей", по-прежнему неприемлем. Предполагается, что муж — добытчик и защитник… а, ну да, еще самец. И только. Не личность. В этом случае действительно, никакой разницы, кто победит — от того и детей рожать. Победитель — сильнее, значит еды больше и защита лучше.

Впрочем, и во времени Сандры так живут-поживают многие семьи, только этот же самый безразличный прагматизм называют иначе. Получается, дело не во времени и не в цивилизации, а во мне как таковой. Я своих мужчин просто так не отдаю. Они мне — личности, они части души моей. И потому шиш я его послушаю и стану сидеть в хижине. Взглядом обшариваю полки, задерживаюсь на одной из окарин. Почему бы нет?

Прихватив инструмент (к недоступным полкам в доме я уже навострилась подбираться по прутьям стены), выбираюсь в серые рассветные сумерки и перехватываю пробегающего мимо парня:

— Быстрый, где воюют?

— Отец велел подобраться к краю скал и смотреть, куда пойдут Кайманы.

— И много ты оттуда увидишь? Вон, глянь, каменный палец над нашей хижиной — с него все окрестности поселка сразу видны. — Парень задрал голову и послушно уставился в небо, затем на меня. Я ответила на незаданный вопрос: — И мне интересно, — я тоже пойду

— Пустое говоришь. Там и меня видно, сразу подстрелят, не из трубки, так из лука.

— Тебя подстрелят, меня нет. Заметно ведь, сидит там воин или женщина.

— Женщины не воюют — он говорит это, как все мужчины племени, сдвинув брови и сжав кулаки.

— А я разве собралась на войну? — я захлопала глазами и прижала окарину к животу. — Я просто любопытная: сижу, гляжу… музыку играю.

— И что, будешь все время лазить туда-сюда?

— Нет, только залезу, а дальше музыку играть. Слушай: "уи-уи-уи-уи"… значит, Кайманы со стороны ручья. "Уи-уи-уи"… три человека. Понял? Трое. "Уа-уа-уа-уа"… а это — Кайманы со стороны леса. Дошло? "Уи-уи". Это что?

— Двое врагов от ручья.

— Ага. Теперь слушай дальше — "уи-уи ао-ао-ао" — двое со стороны ручья крадутся. "Уи-уи ап-ап-ап" они же, но бегут. Все, стой здесь, слушай. А я полезла.

Хорошо все-таки иметь фору в опыте. Пока Быстрый стоял и с открытым ртом обдумывал эту новость, я уже на крышу хижины взобралась. Окажись рядом Вой, никуда бы тебе, Марги, не уйти. А пока вот по этой толстой лиане и на скалу. Ох ты, сколько же этих Кайманов понабежало! А вон та группа уже почти к дому вождя подобралась.

— Уа-уа-уа-уа-уа ао-ао-ао…

Кайманы высыпали из леса и пялятся на меня как на идиотку. Машу им рукой, в точности как она самая:

— Эвон как узоры на себе размазали, по болоту брюхом ползали, что ли? Какая боевая раскраска! Наши девушки со смеху укатаются. А, да ты никак вождь этих болотных ящериц?

Похоже, я раздразнила их "болотными ящерицами" не на шутку. Предводитель набеганцев, вида почти квадратного, и густо исполосованный шрамами, изволил обратить на меня внимание:

— Девка, слезай оттуда! Сейчас перебьем волчков и тебя выпорем. Нет, сперва поваляю, а потом выпорю!

— Да что ты говоришь? Может, прямо сейчас ко мне залезешь, а я тебе и музыку сыграю, и встану поудобнее? "Уи-уи-уи ап-ап-ап" Ой! Извини, лапа, я случайно камень уронила. В другой раз лезь осторожнее.

— У-у-у-у!.. Да я тебя…

Несколько минут все были очень заняты признанием достоинств противников.

— Вой, ты вовремя его. Все, уже кончились?

И правда, кончились. Я даже не заметила, когда все произошло. Причем больше всего "нашим" помогли не "разведданные", а препирательство вождя Кайманов со мной. Однако ж, судя по физиономии мужа, меня сегодня запросто побьют, невзирая на "пузо".

Не побили. Он меня бережет как хрустальную вазу, пусть и не знает, что это такое. Смотрит исподлобья и недовольно фычит:

— Пума, ты понимаешь, что женщин не трогают в войне только до тех пор, пока они в ней не участвуют? Понимаешь? То, что ты делаешь, раскачивает, рвет мир. Правильное и неправильное могут перепутаться.

— Мир уже и так раскачивается и меняется, даже без меня. Послушай наших девушек — разве им все равно, кто будет мужем каждой? Что они говорили о Кайманах? Для них есть свои и чужие. Волки — свои, Муравьеды были тоже свои. А Кайманы — чужие. Посмотри вокруг — мир уже изменился!

Он глухо произнес:

— Это оттого, что мы бежали из родных мест. Там не было такого. Хоть и воевали, но просто — кто победил, того и женщины. Это Майя раскачали мир.

Любят мужчины поиски виновника, еще как.

— Да хоть кто! Пусть хоть Майя, это — неважно. Мир уже стал другим, он уже другой, сейчас.

— Но мне это не нравится, и то, что ты делаешь, Пума — тоже не нравится. Ты теперь не говорящая с духами, а моя жена, и должна слушаться.

— А я и слушаюсь, именно тебя, — я покачала гамак. — В основном.

— Гм…

Марги. 14 день 5 луны 10904 круга от н.м.

У Волков, я особенно сильно почувствовала себя погребенной в ином времени. "Ином" не на внешнем, а на глубинном уровне восприятия себя в мире. Здесь важно "себя". В двадцатом веке я как-то привыкла считать, что "я" — это разум, личность, — а как, дескать, может быть иначе? И, попав на остров, далеко не сразу заметила отличия. Точнее, их было так много, что не бросающиеся в глаза ускользнули от внимания. А сейчас появилось время подумать и о различиях. Например, когда лежишь в гамаке и слушаешь ночные шорохи за час до рассвета. Не спится, хочется прикосновений и ласк, но практика показала — абсолютно бесполезно. Как только прервались циклы, Вой перестал воспринимать меня как женщину. Только как сосуд жизни, который следует оберегать и обеспечивать едой. Не отношения личностей, но свойств и функций. Прагматическая функциональность "интересов рода" напрямую управляет физиологией. "Свойство и Функция".

Ну а Свойство и есть имя — Беременная Пума. Причем собственно моим свойством является только разговорное имя — Беременная… н-да, и ведь не поспоришь. Пума — уже не совсем мое. Имя духа-покровителя, а их не так уж и много. Например, в здешнем поселке Волков есть еще две Пумы — Бешеная и Толстая.

А как же "я", как личность? Там, на острове, я ощущала личностью себя, и Сучка, и Дикого, и Гремучку, и остальных. А здесь — нет. Глубокая вода функциональности рода смыкается над головой. Нет, это не традиция, не правила, это самоощущение, полностью исключающее даже вопрос о "смысле жизни". И вынуждена признать: оно имеет свою привлекательность. Бездумное наслаждение принадлежать без остатка чему-то большему, и передавать ему все решения и терзания разума. Райская беспроблемность, сон уставшей личности. Надеюсь,, все же только сон. Все-таки я уже отравлена "личностью" и никуда мне от нее не деться. Но этой самой "личности" так исчезающе мало над древними водами "Свойств и Функций".

Сначала казалось, что во мне действует память Крадущейся. И старательно вспоминала свою прошлую жизнь. Довспоминалась: зеркало памяти повернулось, показав прошлое под иным углом. Через города и дороги, коридоры института и посиделки с подругами проступило медленное дыхание все тех же древних вод. А я-то, глупая, удивлялась, почему так сильно менялись подруги, выйдя замуж? Были такими интересными, личностями, а становились… пеленки, простуды, деньги, которые муж не донес домой. Те же Функции и Свойства, только припрятанные от внешнего взора за разговоры о "личной жизни". Но это вовсе не жизнь личности. Сон тогда, наверное, тоже можно назвать жизнью, небытие под крылом Неизменности. Ненужным и лишним становится поиск ответа на вопрос о "смысле жизни" — Функция отвечает на все.

Что же уберегло меня от этой судьбы? Отъезды мужа на его вулканы? Может быть. А подружка Светка снова "проснулась", обрела живость взгляда и стала интересной собеседницей после развода, когда распалась система функций и личности волей-неволей снова пришлось вспомнить о себе. А еще, наверное, Профессор. Он всегда обращался ко мне только как к личности, напоминая мне обо мне. И с чего я вообще взяла, что меня что-то "берегло"? С какими мыслями ты сама-то шла в этот мир, к этой жизни? Потребовалось умереть, чтоб начать жить человеком. Может быть, именно поэтому на острове я чувствовала ребят как личностей. Гибель поселка разрушила привычную систему функций, а мой "неправильный" взгляд на них удержал их изменившееся состояние.

Однако. Если их состояние зависело только от одного взгляда извне, значит… время племен и шаманов на исходе. Может, именно сейчас где-то зарождаются "мировые религии". Те, что обращаются к "личному пути" и отделяют "я" от племени. Мысль требует обдумывания.

Я вздохнула, вставая из гамака: не вышло у меня долгого сна, ни в каком смысле, кто б сомневался. А Вой еще спит. Благодарю тебя, муж мой, за несколько лун покоя для моей личности. Мне нужны были эти луны отдыха от самой себя. Именно так — "муж мой". Прости, не скажу "любимый", здесь не знают, что это такое. Хотя ты можешь и знать: чтобы увести племя в новые земли, наверняка пришлось разбудить личность. Но сейчас твоя жена не станет тебя будить. Лучше пойдет посмотрит, кто там топчется у входа в хижину.

Снаружи уже никого не было, только на столбике вяло шевелилась крупная рыбина, зацепленная за жабры. Вою принесли. Кто — не знаю, да и не дело жены спрашивать, мое дело готовить. Взбираюсь по трапу за ножом, а потом волоку рыбу в поселок, к общему костру. У костра с двумя примерно такими же рыбами уже возится Утренняя Роса, сестренка Хвоста. Понятно, откуда рыба, Вой вчера Хвосту наконечник нового копья заговаривал.

Она обрадовалась мне:

— Ой, Пума! Садись рядом, я как раз тебя спросить хотела…

О чем, интересно? Ко мне здесь с вопросами обычно не ходят. Есть вождь, есть шаман, есть старшая женщина поселка. А я просто одна из жен.

— Пума, мне сегодня сон приснился… — продолжает она, мнется. А почему, собственно, у меня спрашивает, а не у Воя?

— С шаманом уже говорила?

— Нет. Полкруга назад мне похожее снилось, я к нему пришла,… — вздыхает, — а он велел брату меня выпороть. Не хочу больше идти. Но ты ведь тоже говорила с духами, может, что-то подскажешь?

— Что за сон-то?

— Мне снилось, что я умерла. А мое тело зачем-то в землю закопали, а не отдали зверям. Вот лежу я, на мне земля. И идут мимо охотники Кайманов, и последний несет в руке початок маиса. Он стал надо мной, да как воткнет початок в землю! Да прямо в меня. Лежу я, а маис пророс, и растет пышный такой, нравится ему из меня расти. Ну а потом я проснулась.

Утренняя Роса замолчала, сосредоточенно чистит овощи, кидает их в варево. Не знаю даже, что и сказать. Так и вижу, как старик Фрейд ухмыляется из могилы. Но, оказывается, она еще не все рассказала:

— Я боюсь… Ты ведь знаешь, этот Кайман, которого нашли после боя… Ему камнем по затылку попало. Вчера очнулся, и с той поры сидит привязанный у Волчьего дерева. Его отдадут Рыжему Волку, как благоприятное время наступит. А пока мне вождь велел сварить ему из рыбьих голов еду и покормить.

Да, с этим кайманским воином случилась история. И сейчас он считает, раз так глупо попался, значит, покровитель-Кайман от него отвернулся и он лишился взрослого имени. Или, того чище, Кайман подарил его Рыжему Волку как виру за неудавшееся нападение. В общем, надели ему на шею веревку, привязали к дереву, на котором вырезан волчий профиль. Сидит, покорно ждет, когда прирежут. Те же "функция и свойство". Функция — умереть. Свойство — отданный Покровителем. Сбежать даже в голову не приходит.

А у Утренней Росы росы вовсю едет крыша. Шестнадцать кругов, в прежние времена уже давно бы отдали замуж, а тут не за кого. Идея подкидывать девушек в соседние племена умерла, едва родившись: боятся они попадать к Кайманам. Давняя неприязнь обросла мифами и страшилками. А тут — "ручной" Кайман под боком. Не такой страшный оказался, как выяснилось. Но вообще-то жертва для покровителя. Еще бы не начало сниться всякое…

Что бы такое придумать? Я медленно подбираю корешки и травы к похлебке и слова к ответу:

— Ты, Роса, не беспокойся. Он же под Волчьим деревом сидит, значит, ничего не сможет сделать вне воли Покровителя.

Девушка задумывается на мгновение, следит за мыслью:

— Ой, да! Как же это я сразу не сообразила! — улыбается, кидает в плетенку рыбьи головы для пленника.

А я направляюсь на полянку поблизости. Видела я там "обезьяний корень". От этого корешка мужики дуреют и готовы подмять под себя все, хоть отдаленно напоминающее женщину. Вообще соображать перестают.

Когда Утренняя Роса понесла пленнику еду, я увязалась следом. Кайманский охотник… бывший охотник сидел под деревом, отрешенно глядя на поднимающееся над лесом солнце. На принесенное варево набросился с жадностью, не разбирая вкуса и запаха. Еще бы, вторые сутки голодный. На то и был расчет. Вообще-то "обезьяний корень" применяют редко, а в таких количествах, как накидала я — особенно. Вкус и запах у него специфичны и в обычных условиях незаметно не подмешать. Другое дело после вынужденной голодовки. Девушка уже собралась возвращаться в поселок, но я уговорила ее подождать и забрать освободившуюся плетенку. Ну правда, зачем ходить дважды?

Хоть сидели мы поодаль, мне было заметно, как зрачки мужчины расширяются, изменяется дыхание, а руки начинают слегка дрожать. Взгляд то и дело обегает окрестности, задерживаясь на нас. Не сорвался бы раньше времени. Как-то мне не улыбается в нынешнем положении подставляться. Но нет, другой голод пока сильнее, доел и вылизал миску. Отставил в сторону. Утренняя Роса подходит за посудой. Он резко дергает ее к себе и наваливается сверху. Роса испуганно вскрикивает, ждет, что я кинусь ее отбить, или побегу, или закричу о помощи. Я указываю на Волчье дерево, делаю жест: "На все воля Покровителя..." — молча, но понятно. Девушка замирает, даже не обращая внимание на то, как Кайман трясущимися руками задирает ее юбку. Затем переводит взгляд на дерево и зажмуривается. Я отворачиваюсь от парочки под деревом.

Идем назад, когда солнце уже почти подобралось к зениту. Утренняя Роса повисает на мне, с трудом переставляя ноги.

— Пума… почему так больно? За что Покровитель со мной так?..

— Покровитель тебя как раз пожалел, — невесело усмехаюсь я. — А если бы вместо живого человека оказался маисовый початок?

— При чем тут маис?

— Сама во сне попросила, Рыжий Волк помог.

— Я сама? — она замолкает. А потом жалобно:

— И что теперь?

— Прорастать будешь… не маисом, конечно, так кайманчиками.

— Кайманы яйца несут. Ну те Кайманы, которые с хвостом, — в голосе ее ужас. — Я буду нести яйца?

— А которые с ногами? — я с трудом сохраняю серьезность.

— Которые с ногами, не знаю. Хвост как-то у Воя спрашивал, а Вой только посмеялся и ничего не сказал. Наверное, несут… или чего он смеялся. Так я тоже буду нести яйца?

— С чего? Этот Кайман уже Рыжему Волку отдан, а волки яиц не несут.

— А, да… Ты можешь Вою сама рассказать? Я боюсь.

— Да уж расскажу, куда я денусь.

Воя интересовали подробности.

— Поставил, говоришь, ее в ритуальную позу под волчьим деревом?

— Да.

— Тогда свадебный обряд свершился. В качестве свидетеля — ты. Хорошо. Очень хорошо.

— То есть она сейчас его жена? И что ей делать?

— Что делать, что делать… — в голосе Воя звучали ворчливые, но крайне довольные нотки. — Побудет пока женой. Позаботится о нем как о муже. Ничего, ненадолго… через несколько дней я отправлю его на тропы предков. И если Роса понесет, после рождения ребенка можно будет выдать ее за кого-нибудь из наших охотников.

Вот так. Нравится, не нравится, а побудет женой. Пока мужа не прирежут. А поскольку Кайману, привязанному к дереву, делать нечего, кроме как с женой развлекаться напоследок, будут у Утренней Росы несколько весьма непростых дней. И если с точки зрения личности можно было бы говорить о насилии, об обиде, то для рода это способ обеспечить приток свежей крови, то есть очень и очень хорошо. Если бы я верила в Рыжего Волка, то сочла бы Покровителя мудро направившим события так, как они произошли. Потому и совесть не тревожит меня, хотя слегка и сочувствую Росе. Как говорили в других местах и в другое время — "ничего личного".

Волчий Вой. 15 день 8 луны 10904 круга от н.м.

Уснуть ночью не удалось. Ворочался в гамаке, слушал беспокойное бормотание Пумы во сне. Что-то нехорошее тревожило ее. Гладил, успокаивал. С ней все понятно — до рождения ребенка осталось совсем немного времени. Так что сны — обычное дело. А ко мне сон не приходит., как к юноше накануне первой охоты, коротающему ночь за полировкой наконечника копья. Скоро должны вернуться разведчики, ушедшие пять дней назад на территорию Кайманов. Вождь отправил ребят по моей просьбе, хотя причин для беспокойства нет. Мне это казалось особенно странным. Прошло три луны с последнего набега, а Кайманов ни слуху ни духу, даже разведчиков ни разу не появилось на землях Волков. Что происходит?

Еще пять кругов назад я бы тоже не беспокоился: подрались они, может, между собой, или еще что, нам какое дело? Пока я не знал про Замшелого Пня, Великого Шамана Кайманов. Для распознания Великого известен один надежный признак каждому полу: говорящий с духами возвращается из мира мертвых, а говорящая — сохраняет свои способности после рождения ребенка. Замшелый Пень, значит, в мире мертвых побывал. От таких остальные предпочитают держаться подальше и на поединки не вызывают. Ну, действительно, кто захочет связываться с шаманом, который даже из мертвых может вернуться и отомстить? Сами Великие тоже обычно поединков не провоцируют. А Замшелый Пень и вовсе ушел на остров посреди озера и много кругов сидит там безвылазно. Я не сразу понял, что именно к нему сходятся следы всех набегов ближней группы племен, будь то стычки между Озерными и Лесными Кайманами, вылазки к Муравьедам, или набеги на наш поселок. За всеми событиями прослеживается его воля. И вот третью луну подряд — тишина. Чего нам следует опасаться?

В ночи раздалось осторожное царапанье по стене хижины. Крепкий Зуб не стал шуметь и будить Пуму. Благодарю тебя, старый друг. Осторожно выбираюсь из гамака и выхожу наружу. Вождь ждет в десяти шагах вниз по склону, сидя на стволе поваленного дерева.

— Есть новости, Зуб?

— Разведчики вернулись. У Кайманов появился новый шаман. Зовут Большим Бревном. Наши говорят, на голову выше тебя и раза в два толще.

— Где они такого взяли? Кайманы же все мелкие.

— Где взяли, не знаю, а наши говорят, он под себя уже больше половины их поселков подгреб. Пять побед в поединках за последние две луны. Пять шаманов отправились к предкам… Остальные признали старшинство Большего. А сам он слушает только Великого.

— Откуда такие подробности?

— Наши у воды девчонку кайманскую поймали. Она перепугалась, даром что речная… ящерица, и все рассказала.

— Отпустили?

— Отпустили. Поиграли немножко, но говорят, ласково. Так что обижаться ей не на что, может даже дитя от настоящего Волка понесет.

— Ладно. Так теперь Кайманы знают, что нас интересовало.

— Конечно.

— Стоило забрать ее с собой, выдали бы за кого-нибудь из наших…

— А то ты не знаешь, как молодежь к Кайманам относится. Конец почесать да развеяться после похода к чужим поселкам — это одно, а брать кайманскую девушку женой — совсем другое. — Вождь потеребил ухо. — Ладно, что сделано, то сделано. Что думаешь про это чудище болотное?

— Думаю, Великий готовит подручного на меня выпустить. Скоро стоит ждать его к нам, с вызовом на поединок.

— Ты с ним справишься?

Волчок внутри меня вздохнул и тоненько завыл. Я тоже вздохнул:

— Сомневаюсь. Ты помнишь, сколько мне кругов? Больше твоего… Похоже, пора к предкам собираться. Успел вот жениться да дитя оставить. Жаль, если не увижу. И еще радуюсь, что на острове осталась говорящая с духами. Если я проиграю, собирай племя и плывите на остров. Проситесь под покровительство Туманной.

— А может, тогда прямо сейчас собраться да и уйти? — предложил вдруг вождь и пояснил: — Не нравится мне, как ты к предкам собрался.

— Сейчас тебя не послушают. Наши волчата считают себя самыми сильными во всей округе, и повода уйти не видят и не поймут. И еще, если мы уйдем сейчас, на острове меня все равно будет ждать поединок. Ученицу мне не простят.

— Зато против Мягкой Лапки у тебя шансов больше.

— Я не хочу ее смерти. Так что постараемся удержать эту землю. А если уж не выйдет, плывите и укрывайтесь на острове. Сезон дождей закончился, океан спокоен, доберетесь даже на малых каноэ.

— Почему ты решил, что на острове мы сможем укрыться? У Кайманов тоже каноэ есть. Догонят, это просто, а потом их говорящую победить в поединке и все.

— Нет, в океан они не сунутся. Нельзя им, запрещено. — И, отвечая на немой вопрос друга, я рассказал, как помнил, историю рода Кайманов, которую услышал от одного из озерных охотников на большом празднике в племени Муравьедов еще несколько кругов назад, когда все были живы.

Когда-то давно предки жили в мангровых рощах у берега моря. Жили хорошо, и не было у них там опасных врагов. Сухопутные хищники боялись воды, речные хищники не любили соли, а акулы не могли заплыть в переплетения корней. Спали на ветвях деревьев, еду ловили в воде. И было еды вдоволь, и рыбы, и гадов морских, и не знали они голода. Жили они так круг за кругом и не интересовало их ничего за пределами родных зарослей. Мир замер, Старейший Время уснул и забыл о своих подопечных. И тогда дети его Луна и Солнце взбунтовались и решили уничтожить людей. Пришел огонь с неба и встала стеной вода океанская. Ничего не осталось от прибрежных рощ, и предки Кайманов утонули в огромной волне. И только одну девушку, именем Позабытая, волна унесла далеко в глубину суши и бросила на ветви гигантского дерева. Много дней Позабытая висела на нем, без памяти, голодная и измученная, пока не ушла вода обратно в океан. А потом свалилась с дерева от усталости да угодила прямо в болото у берега реки. Там ее и нашел Серый Кайман. Был он двадцать шагов в длину, а пасть больше человеческого роста. Но не стал он есть Позабытую, а покрыл ее как самку. И снесла Позабытая в срок четыре яйца, и вылупились из них люди. Вот с тех людей, детей Позабытой и Серого Каймана, и пошло племя Кайманов. И запретил покровитель племени детям своим спускаться к океану, чтобы не дразнить Луну и Солнце. Запрет в силе до тех пор, пока Время томится в неволе.

— История хороша, — голос Пумы, раздавшийся от входа в хижину, оказался неожиданностью нам обоим. Я обернулся: она сидела на лестнице, ведущей ко входу, оказавшись там совершенно беззвучно. Много ли успела услышать? Спустилась и приблизилась к нам. — И как думаешь, Вой, много ли в ней правды?

— Про жизнь в манграх похоже на правду. На нашем берегу таких зарослей нет, а вот дальше на восход есть большой залив, там встречаются. Еды в воде действительно много, но только что это за жизнь: на ветвях? Для обезьяны еще подойдет, а для настоящего охотника — оскорбление. Правда, они ведь не настоящие охотники, Кайманы. А вот то, что Старейший Время уснул будто бы от беспечности Кайманов, правдой быть не может.

— Почему? — не понимает Зуб. Жена молча кивнула, догадалась. Умница она у меня.

— Потому, что Старейший Время один над всеми племенами. И получается, либо предки Кайманов — предки всех племен, либо эта история лжет. Но мы же знаем, что в наших предках Рыжий Волк и жил он на полуночных равнинах, а не в мангровых зарослях. Вот так, все просто и никакой тайны.

— Разумеется, уж мы-то знаем… — Пума вздохнула и ушла в хижину. Не похоже, что я угадал ее мысли, но переспрашивать не стал.

Марги. 6 день 11 луны 10904 круга от н.м.

Танцующая, наевшись, почмокала губами, закрыла глаза и уснула. Одна луна от роду, еще почти все время спит. И спокойнее спит, когда слышит сердце мамы, потому я уложила девочку в широкую плетеную переноску-ленту и повесила наискось через плечо, собираясь дойти до залива искупаться. Больше половины луны после родов я не могла купаться в соленой воде и сейчас с удовольствием наверстывала упущенное. Однако поплавать не удалось. Шум и громкие крики привлекли мое внимание к центру поселка, и я свернула туда.

В круге наших охотников стояло четверо с узорами племени Кайманов на телах, причем один возвышался над остальными, даже над немаленького роста волками, как башня — огромный, массивный и тон кожи его отличался от прочих: не красновато-коричневый, а скорее светло-кофейный. В роду его явно был кто-то из викингов, хотя здесь и слова-то такого не знают. Стало тревожно. Откуда он взялся? "Викинг" поднял копье в полтора своих роста с привязанным к наконечнику черепом каймана и, стукнув тупым концом в землю у своих ног, рявкнул:

— Я, Большое Бревно, говорящий с покровителем нашим, Серым Кайманом из Старших, вызываю на суд воли и силы шамана вашего племени и его покровителя!

Опа! А ведь готового противоядия у меня нет. Надо как-то задержать, отменить, перенести это безобразие! Рванулась было вперед… но Вой уже входит к ним в центр:

— Я, Волчий Вой, говорящий с Рыжим Волком из Старших, принимаю вызов.

Толпа зашевелилась, раздвигая круг. Кто-то побежал за ковриками и чашами для поединка… Вот ведь не везет-то!.. Нечего стоять и дергаться тут без толку, может, удастся подсунуть противоядие Вою позднее, если он еще будет жив. Этот кайманский бугай раза в два тяжелее, значит яд на него будет действовать медленно. Не успеть, красной лиане упариваться самое малое часа три, остальным травам меньше. Я метнулась к хижине, за спиной заворочалась Танцующая, разбуженная моим беспокойством и резкими движениями. Ничего, маленькая, потерпи. Тут понимаешь, папу убивают…

Следующие три часа изо всех сил старалась не отвлекаться, и не слушать воплей "болельщиков", чтоб им, доносящихся из поселка. Травы, дозы, подогреть, перемешать… И вот наконец, затаив дыхание, смешиваю настой трав и отвар красной лианы. Заливаю в тыквенную флягу. Уф, почти готово. Что там творится? Жив ли еще Вой? Кинула взгляд на Танцующую: спит. Скорее в поселок.

В круге молчание, Вой лежит ничком на земле, скрюченные пальцы царапают пыль. "Викинг", в отличие от него, сидит, хотя и с трудом. Губы синие, белки глаз красные от полопавшихся сосудов, дышит хрипло, выплевывает слова:

— Ну… все видят?! Покровители любят меня… К утру он умрет… Кто не верит? Можете влить в него еще чашу Воды Духов,… и я могу еще выпить… Тогда умрет сразу… Верите? Значит… суд воли и силы закончен. Уносите его… А мне двух девочек и место для сна… Я теперь ваш говорящий с ду… завт-тра поговорим…

Я толкаю в бок Быстрого Секача.

— Быстро, хватайте с приятелями Воя и тащите в хижину. Шевелись.

— Но какой сейчас смысл? — парень раздражен, ошеломлен, растерян. — Все равно уже…

— Ш-шевелись живо, волчок, а то стану звать Сонной Мухой!

Что-то в моем голосе вынуждает его повиноваться. Быстрый с двумя приятелями заносят Воя в хижину и укладывают в гамак. Я каменным ножом разжимаю мужу зубы. Это удается без особого труда, мне даже показалось, что Вой на несколько секунд пришел в себя и попытался открыть глаза. Но, может быть, только показалось. Тонкой струйкой лью в рот противоядие. Только бы успеть… и чтобы не захлебнулся еще. Все. Четверть фляжки, больше нельзя, либо подействует, либо уже нет. Теперь ждать.

— Ребята, стерегите у входа в хижину, чтоб никто сюда не совался. Всем, кто спросит, отвечать, что жена шамана с горя рыдает, мужа провожает…

— А на самом деле? — не похожа я, видать, на оплакивающую, скорее на свихнувшуюся — опаска в голосе.

— Лечить буду.

— Разве это возможно? Если духи уже призвали его к предкам…

— Пойду и заберу! Поглядим до вечера.

Быстрый кивает и выходит вместе с приятелями из хижины. Кажется, побоявшись спрашивать что-нибудь еще. Можно на секунду расслабиться и не делать каменного лица. Да и Танцующую пора кормить.

Примерно через час дыхание Воя становится спокойным и он проваливается в сон, хотя губы все еще синие. Кажется, успела.

Еще через час он шепотом просит пить. Осторожно подношу ко рту чашу с мочегонным отваром, глотает уже сам, а потом снова засыпает. Смотрит какие-то кошмары. Но здесь я уже ничего не могу сделать, после такой дозы Воды Духов и смутных воспоминании о проигранном единоборстве ничего, кроме кошмаров, сниться и не может.

Ближе к вечеру явился вождь. Быстрый с друзьями караулили вход, но остановить его не посмели:

— Что у вас здесь, Пума? — и, оглядев уставленную утварью хижину: — Странно, охотники говорят, ты тут плачешь-горюешь.

— Я им велела. Пусть Кайманы будут пока уверены в победе.

— Пока?

— Он спит… ну, почти обычно. Завтра к полудню проснется.

— Это не поможет. По правилам суда воли и силы, если Вой выживет, они должны будут повторить поединок через сутки.

— Вот и пусть пока не знают, что выжил, — я сурова и не поддаюсь на провокации.

— Вой стар, ему и завтра не справиться с Бревном. Ответь мне, говорящая с Туманной разрешит нам поселиться на ее острове, или за тебя мстить будет?

Слова "говорящая с Туманной", сказанные не обо мне, неприятно укололи. Меня он, значит, уже списал со счетов?

— Вождь, это будет по слову моему, как расскажу про вас. Сейчас я хочу вылечить… вернуть мужа.

— Пойдешь следом за ним? Не заблудись смотри, — он покивал. — Я могу чем-нибудь тебе помочь? Может, пошуметь нам тут, чтоб вам было легче возвращаться?

— Не надо шуметь. Оставь мне Быстрого с приятелями в помощь до утра.

— Хорошо, я скажу им.

Пока муж спит, выхожу из хижины и отзываю Быстрого в сторону. Наверное, проще было бы в хижину его позвать, но я совсем не уверена, что Вой в своем полубреду-полусне ничего не слышит. лучше уж здесь и шёпотом.

— Быстрый, мне нужна кожа анаконды. К утру.

Чувствую я, послали бы меня сейчас именно туда, где, по мнению всего племени, сейчас обретается их говорящий с духами. Но авторитет вождя крепок, поэтому Секач ничего не говорит, однако молчит весьма выразительно. Ясно все, решил, что я окончательно съехала с катушек. Все бы ничего, пусть думает как хочет, но мне надо, чтоб он выполнил еще кое-что, потому я пускаюсь в объяснения.

— Ты хочешь победы Волков?

— Конечно! Но это дела покровителей и их говорящих…

— С твоей помощью можно помешать Большому Бревну потребовать завтра продолжения поединка. Не кривись. Нарушать традиции не потребуется…

— Как?

— Если кто-то успеет его вызвать на поединок раньше.

— Кто? У нас только один говорящий с духами.

Показываю на себя. Парень зажмуривается и мотает головой:

— Ты ведь больше уже не…

Перебиваю:

— Почему это "не"?

— Так ведь Танцующая…

— Танцующая… — я запнулась. Продохнула ком в горле и продолжила: -Попроси жену твоего брата взять ее на время. У нее Кричащий В Ночи родился полкруга назад. Если победа будет моей, несколько дней после поединка мне нельзя будет кормить. Вода Духов в молоке — напиток не для младенцев. А если я не вернусь, она сможет выкормить двоих. Лучше, если она заберет девочку прямо сейчас. Мне нужно подготовиться, поговорить с Туманной.

Он поскреб затылок:

— — Почему бы тебе просто не выбрать другого мужа? Меня, например. И выбросить все войны из головы.

— Как интере-есно! И кто же мне разрешит выбрать тебя?

— Как кто? Крепкий Зуб возражать не станет.

— А Большое Бревно послушно проведет обряд! — подхватила я и развила идею. — Ты правда в это веришь? Не понял еще, если Бревно уйдет отсюда победителем, то за кого пойду я… или твоя младшая сестренка, решать будет вождь Кайманов. Подумай, за кого он нас отдаст!

Секач скрипнул зубами:

— То есть как — все? А как же мы…

— Простоишь тут до утра — и точно уже никак! — обижаю парня, но ведь не получается иначе, не доходит. — Я тебе сказала, что делать? Позаботиться о Танцующей.

Он открыл рот, подумал и снова закрыл. Сообразил что-то.

— Ты ведь если пойдешь… просто умрешь. Чем это спасет Волков?

— Может, не умру, — хотела передать надежду, а получилось жалко и грубо. — Есть исключения, ты знаешь какие.

— Великая? Да ну, глупости, такое только в байках стариков бывает.

— Даже если я ошиблась, что с того?

— Тогда твоя смерть никого не спасет. А Танцующая останется без матери.

— Но Большое Бревно потеряет сутки, за которые Вой восстановит силы. И для Бревна будет уже третий поединок подряд. Ошиблась я или нет, это шанс Волкам.

— Хорошо, ты решила, я помогу тебе, — он повернулся и уже направился было в поселок.

— Нам всем! Кожу анаконды не забудьте! — напомнила я удаляющейся спине в сумерках, и полезла в хижину поразмыслить о делах наших скорбных.

Марги. 7 день 11 луны 10904 круга от н.м.

Старая змеиная шкура на конце копья колышется в моей дрожащей руке и слегка шуршит. Мой "флаг" блеклый и потрепанный, хорошо, Быстрому хоть такой удалось найти за ночь. Эту шкуру его сестра собиралась пустить на пояс для юбки, да нашлось более важное применение.

Смотрю на сонный предрассветный лагерь, на одного из воинов-кайманов, что сейчас замер с открытым ртом у входа мужского дома. Ага, там, похоже, и отдыхает это Бревно после потравы моего мужа. "Леопольд, выходи, подлый трус!" Нет, это не отсюда…

— Толстое Бревно, дохляк зубастой лягушки-переростка, выползай давай! — и топаю для убедительности ногой.

За стенами мужского дома слышится какое-то движение, но первым из своей хижины появляется наш вождь. Зуб смотрит на меня, на копье, на шкуру, переводит взгляд на Быстрого с приятелями, переминающихся с ноги на ногу за моей спиной, на все еще стоящего с открытым ртом стража Кайманов, хмыкает что-то про себя и отходит в сторону, моментально растворившись в рассветной тени.

— Эй ты, Бревно болотное, долго еще будешь лапами загребать? Выползай!

— Кто посмел!.. — в этот раз он проснулся и меня слышал. Наружу появляется взлохмаченная голова с помятой физиономией и темными кругами под глазами. — Девка?! Ну сейчас я тебя!

Как только Толстое Бревно разгибается во весь рост, бью древком копья в землю у своих ног:

— Я, Крадущаяся Марги, говорящая с Туманной Анакондой из Старейших, заявляю право Великой и вызываю тебя, Толстое Бревно, на суд воли и силы!

— Да что ты говоришь! — он начинает обходить меня по кругу, насмешливо скалясь. Сохраняю гордую осанку, стараюсь делать вид, что не обращаю внимания.

— Право Великой?! — произносит он медленно, и так усиленно соображает, даже мозги скрипят. — Так ты шаманкина ученица, что волчки притащили в своих блохастых лапках. Ты давно уж не слышишь духов, у тебя дите пищит да причмокивает, и не Марги ты вовсе, а Пума — и-ик! — Беременная.

— По правилам предков, говорящая с духами, родив дитя, может вернуть себе прежнее имя, когда победит. Вызов брошен. — Покачиваю своим "штандартом", чтоб не видно было, как у меня дрожат руки.

Он останавливается напротив в паре шагов, наклоняется и выдыхает прямо в лицо:

— А если я не приму его? Много кругов никто не слышал ни об одной Великой. Может, я просто не хочу смерти безумной девки? Серый Кайман меня не осудит.

— Тогда я отправлюсь за тобой по тропе мести и убью отравленной иглой ночью или в спину. Я убью тебя не как охотника и воина, но как трусливого зверя, ибо ты не воин, а трус, и духи не заступятся за тебя. Выбирай: или поединок сейчас, или я на тропе мести за твоей спиной!

Жилы на его шее вздуваются, лицо багровеет:

— Хорошо же. Меня чаша с утра только взбодрит, а ты, женщина, будешь пускать кровавые пузыри из своего грязного рта и потеряешься на тропах духов. Слушайте все! Я, Большое Бревно, говорящий с покровителем нашим, Серым Кайманом из Старших, принимаю вызов этой… — делает оскорбительный жест в мою сторону. — Несите Воду Духов!

Вокруг уже суетились проснувшиеся Волки, из мужского дома лезет вон второй Кайман, суета и шум нарастает, вдруг сменяясь резкой тишиной. Голова ясная-ясная, все вокруг видно с невероятной отчетливостью, даже как будто и за спиной. Зуб невозмутимо тащит флягу с Водой Духов, и делает знак женщинам: они несут две чаши и шкуры для сидения. Молча начинают обустраивать место для поединка. Та-ак… И ведь не удивлен ни разу. Похоже, еще вчера догадался о моих планах.

Воины расступаются, образуя круг, Зуб наполняет чаши "по первому разу" и отходит в сторону. Бревно не стал даже присаживаться на шкуру, взял свою чашу и опрокинул в рот, ухмыляясь:

— Ну что, назвавшаяся драной кошкой, твоя чаша ждет, да и предки тоже заждались.

— Ничего, подождут, — не спеша устраиваюсь на шкуре и мелкими глотками выпиваю обжигающую внутренности смесь, не удостаивая взглядом противника. Откашливаюсь. — Ты прав, бодрит. Еще по одной?

Неторопливо отставляю руку с чашей в сторону, краем глаза замечаю, как в нее льется следующая порция и встречаюсь со взглядом этого бугая, на лице которого медленно проступает удивление и уважение.

— О! И мне наливай!

Бревно пытается сесть на свое место, как-то неловко падает на задницу, упирается рукой в землю, трясет головой. Та-ак… даже раньше, чем я планировала. Похоже вчерашний яд еще не вышел из организма.

Пьем по второй, на сей раз он впивается в меня глазами, ну и я стараюсь рассмотреть, сколько еще он продержится. Этакая игра в гляделки. У Бревна краснеют белки глаз, дыхание становится тяжелым. Интересно, а что с моими глазами? И что же делать? Подождать? Может, свалится минут через пять, а может и выдержит. Но третья чаша опасна и для меня, противоядие надежно нейтрализует только две. А рискнем, мне нужна быстрая победа, пока никто не сообразил вмешаться.

— По третьей? Или ты протух? — я уже не могу отвести глаз от этой горы мышц, вздрагивающей от судорог, и маленьких налитых кровью глазок.

— Кто? Ий-а? Протух? Не-е-е… н-наливай!

Бревно опять вливает свою чашу в себя разом, а я не тороплюсь, цежу маленькими глотками, провожаю каждый по пищеводу,… Вдруг от удара вздрагивает земля. Поднимаю глаза: туша Бревна лежит на земле рядом со шкурой, раскинув руки. Из носа выбегает струйка крови, смешиваясь с пылью, глаза, красные и неподвижные, смотрят в небо. Резким движением руки отбрасываю в сторону чашу (в ней вообще-то еще оставалось две трети):

— Суд воли и силы окончен! — говорит кто-то над головой. А, это же я говорю, громко так… и что же я говорю? Суд окончен? Правда окончен. Я даже правила не нарушила, "до первого трупа", вот он — труп. А что я не успела допить свою чашу, так он сам себе злобный б… ревно.

Теперь надо встать… не получается, ноги ватные и в голове звенит и плывет. Но уйти надо своими ногами. Чувствую, кто-то тянет меня за руку, помогая встать. Кто там такой заботливый? Зуб? Умница, вождь! — кажется, очень громко подумала — вон он как удивленно смотрит. А теперь домой, домой…

Дотолкав меня по трапу до двери хижины, Зуб останавливается:

— Я не могу дальше. Жилище шамана.

Открываю дверь и подпираю палкой:

— Вот так. Пока дверь открыта, можете входить. Мое приглашение.

— Но…

— Нужно приглашение Воя? Оно не требуется. Слово Великой. Так что помоги мне лечь в гамак и дай во-он ту фляжку.

Судорожно глотаю противоядие. Как бы не перебрать еще и его, и так уже второй раз за утро пью. Зуб стоит и мнется посреди хижины:

— Великая, может, тебе стоило остаться в поселке? Там бы мы могли за тобой присмотреть…

— А за Воем? В общем так, сейчас я засну. Если буду спать слишком долго… можете прийти проверить. Даю разрешение тебе и Быстрому. Дверь оставьте открытой.

Так. И плевать на комаров, сами отравятся, они-то противоядия не пили… Усмехаюсь своим глупым мыслям и проваливаюсь в сон.

Волчий Вой. 8 день 11 луны 10904 круга от н.м.

Очнулся внезапно, будто окунули в холодную воду. Нет, никакой воды; вокруг тишина, нарушаемая только шелестом ветра по крыше хижины и звуком моего собственного свистящего дыхания. Губы пересохли. Под пальцами привычный старый гамак. Очень хочется пить, но встать почему-то не удается. Тело расслаблено и не слушается. И еще какое-то ощущение постороннего присутствия, взгляда. С трудом поворачиваю голову. Ага, дверь приоткрыта и на пороге мнется какая-то тень.

— К-кто здесь?

Знакомый голос, запинается от страха, отвечает поспешно:

— Быстрый. Великая велела присмотреть. Если тебе что-нибудь понадобится…

— Великая? — голова кружится, совсем не могу думать. И какая такая "великая"? Откуда взялась? Нет, все потом: — Понадобится. Воды дай.

Скрипят ветки под ногами, льется вода и вот деревянная чаша касается губ. В горле перестает хрипеть, а в голове слегка проясняется.

Что же было? Я проиграл суд Воли и Силы. Значит, должен быть уже мертв, а племя Рыжего Волка лишено права на имя, а вскорости — и на жизнь. Но я жив, хотя уже чувствовал ветер троп предков. Меня вернули. Вернуть шамана могут только Великие, значит, я не ослышался и кто-то из них здесь. Откуда взялась эта Великая? Пришла следом за Кайманами, чтобы посмотреть результат поединка? И зачем-то позвала меня? Может быть, мы с Бревном оба ушли на тропы предков? В этом случае Великие могут отдать победу кому захотят, вернув одного из шаманов. Хорошо бы…

— Быстрый, а что с Толстым Бревном?

— Он мертв.

— А Великая?

— Спит. Вон, рядом с тобой.

— Что-о-о?! — поворачиваю голову: в соседнем гамаке спит жена. Все как обычно. О чем это он? — А ну расскажи толком, — требую я. Парень чешет в затылке и начинает:

— Ну… когда ты упал и пошел на тропы предков, Большое Бревно праздновал победу. А утром Пума… ну, то есть… ну, значит, она объявила, — он набрал воздуха побольше и решительно выпалил: — "право Великой как Крадущаяся Марги, говорящая с Туманной", и вызвала Бревна на поединок. Ну и вот… Бревно мертв, Великая спит, а ты вернулся с троп предков. — Тут неожиданная идея изменила голос молодого охотника: — Значит, ты тоже Великий? Да?

— Нет, — ну и новости, — нет, Быстрый, я не сам вернулся. Меня позвали.

— А, да, она же вечером с тобой что-то делала, вот и вернула. Как же я сразу не догадался?

— Ладно, дай еще воды и можешь идти. Не надо больше здесь присматривать.

Не надо. Присматривать не надо. Повторяю сам себе, наблюдая, как за Быстрым закрывается дверь хижины и слушая его удаляющиеся шаги по трапу. Мне сейчас надо опомниться от упавшего тяжелым Ночным Голосом известия. Надо подумать, помолчать, понять случившееся. Жена спит тихо как птичка… Хотя разве она теперь жена мне? Великая… Навалилось удушье, дрожь, онемели губы, и я услышал собственный сдавленный стон, как сквозь воду.

Нет, я понимаю, все случившееся очень хорошо, неслыханно хорошо. Пришелец от Кайманов мертв, я жив, да еще и Великая — в нашем племени. Волкам можно расширять свое влияние за пределы этого леса. Но вот что теперь делать мне? Как от предков заведено, в племени две власти: вождь — от троп леса, и шаман — от троп духов. И не должно быть двум шаманам, говорящим с разными покровителями.

Как Рыжий Волк посмеет указывать своему племени, если рядом стоит Голос старейшей? Почему и уходят из племен Великие, где бы ни объявились, и живут сами по себе. В заботе и почете, но отдельно. Но ведь она не может уйти: надо заботиться о дочке, да и сама она, как женщина, голодна, я бы сказал. Голодна… по телу пополз холод липкого страха, а дыхание пресеклось. А если она захочет меня как мужа? Отказать, ибо больше не жена? Отказать — говорящей со Старейшей? Или… лечь с нею? Тело непроизвольно дернулось в судороге, представив, как я вхожу в свою бывшую жену — а из ее глаз на меня смотрит Туманная Анаконда. Главное свойство Великих шаманов — покровители смотрят их глазами и… чувствуют их телом. Волосы на голове зашевелились.

Нет, не только ужас, еще и ветерок, залетевший в открытую дверь хижины. Открытую? Кто это опять заходит к шаману, как к себе?

— Что ты здесь делаешь?

Негромко откашлялся:

— Хм… пришел, потому что ты захочешь со мной поговорить.

— Я захочу? — Голос незнаком. — Кто ты такой?

— Друг Крадущейся.

— А-а-а… с острова, — соображаю я. — И ее мужчина? Пришел за ней? Так она теперь Великая.

— Я знаю.

— Вот как. И зачем тогда пришел?

Хмыкает невнятно что-то вроде "сказал уже", терпеливо повторяет:

— Ты захочешь со мной поговорить.

— "Захочу", "знал"… Погоди, ты — Видящий Тропы?

— Да. Только не очень хороший. Одно вижу, все прочее в тумане.

— Ха! Насмешил. Все не видит никто, даже для Старейших духов тропы грядущего часто в тумане. Но скажи мне, Видящий, не пожелавший назваться, останется ли Великая в племени Волков или уйдет жить отдельно?

— Она уйдет жить на остров.

— Ты уговоришь?

— Не потребуется. Там место силы ее истинного покровителя, оно само призовет ее.

— Истинного покровителя? Туманной Анаконды? Ну да, там же ее логово…

— Нет, говорящий с Рыжим Волком. Туманная только помогала ей, а истинный покровитель молчал до срока. Это отец Туманной, проснувшийся Старейший Время. Мы нашли и расчистили его место силы и оно ждет свою говорящую. Я пришел еще затем, чтобы ты сказал ей об этом.

Оборвав разговор, странный посетитель растворился в ночи, только скрипнула закрывающаяся дверь. То ли был, то ли не было. Здесь, на грани между сном и ночью, тропы леса сходятся с тропами духов. И кто знает, по какой из троп пришел этот "друг Крадущейся". Но где бы ни сказаны слова, я чувствовал их силу, силу истины.

В соседнем гамаке завозилась Пума… нет, Крадущаяся Марги, говорящая с Временем. Теперь я понял, почему я почти полный круг жил с ней как с женщиной и все еще цел и в рассудке. Если ее покровитель спал все это время, то мне очень повезло, очень. Но как смотреть ей в глаза теперь? Младший зверь всегда отводит взгляд перед старшим. И мне теперь подобает смотреть только в землю. Скорей бы Великая ушла на свой остров: чем дольше говорящий с духами племени станет разглядывать пальцы на ногах своей прежней жены, тем сложнее ему придется потом. Какая все-таки скользкая тропа мне выпала. Рыжий Волк, за что? Только было собралась нормальная семья, а тут такое.

Прости, покровитель, я напрасно тебе жалуюсь; тобой, как и мною, похоже, играют старейшие. А обратиться к ним я не могу. Разве что Марги попросить, только не уверен, что хочу услышать ответ. Стоит ли обращать на себя пристальное внимание старейших? Нет. Лучше бы они о Волках вообще позабыли.

Марги. 8 день 11 луны 10904 круга от н.м.

Сквозь шум прибоя смутно различаю чьи-то голоса, прислушиваюсь, не открывая глаз. Один — Вой, точно. А с кем он говорит… Сучок? Мои мужчины, почему-то вместе. Не может такого быть, наверное, я сплю. Сплю, да. Пила Воду Духов в убойных дозах. Сознание куда-то плывет. Густой, плотный воздух. Чувствую, будто стою на мостике из бревен, у ног стелется туман. Зачем я здесь? Не знаю. Но если во сне под ногами мостик, наверное, по нему надо пойти. Пойдем? Пойдем.

Мостик плавно переходит в настил, гать над болотом из таких же крупных бревен, местами закрепленных за гигантские деревья с тревожащим запахом. Ни на острове, ни у волков такого места нет. Иду дальше, вот и сухой берег. Утоптанная тропинка, извиваясь, ведет вверх к скалам. Здесь меня встречают. Высохший, абсолютно лысый старик с необычно светлыми неподвижными глазами опирается на посох, к верхнему концу которого привязана костяная пластина. Присмотревшись, узнаю кусок черепа каймана — глазницы и часть челюсти. М-да… впечатляет. В сочетании с хозяином особенно.

Старик делает шаг в сторону от тропинки и усаживается на ствол поваленного дерева. Молча указывает место рядом. Сажусь. Молчание клубится туманом. Сон, конечно, мой, но сюда я зачем-то же пришла?

— Приветствую, Пума. Или… — он усмехается, — Марги? — густой и красивый голос неожиданно слышать из такого… иссякшего источника.

— Все-таки снова Марги, — вот так, прошлое к прошлому. Возврата все равно нет. — Но откуда ты знаешь мое имя? И кто ты такой?

— Вопросы, вопросы. Молодежь. Эх. Откуда знаю? Да я многое знаю, и за волками наблюдаю давно. Кайманы зовут меня Замшелый Пень. И считают Великим Шаманом. Так что мы с тобой по одним тропам ходим — не могли не встретиться. Когда Толстое Бревно пошел к Волкам вызывать твоего Воя на поединок, я заподозрил, что ты ввяжешься, и ждал тебя здесь, во сне. Только думал, ты не допустишь его поединка с Воем, и вызовешь Толстое Бревно первой. Зачем мужа подставила, девочка? А если бы не успела вылечить?

— Я… промешкала.

— Не хотела, чтобы муж ушел от тебя? Не говорила ему, что осталась шаманкой?

— Откуда ты… а впрочем, какая разница?

— Действительно, никакой. Ты использовала сок красной лианы?

На миг замираю от ужаса. Сок красной лианы — основной компонент противоядия. Поединок был нечестным и он об этом знает. И что теперь? Но отвечать надо, и скрываться нет смысла — очень легко проверить и "повторить".

— Не только…

— Собрала свой состав? Молодец, девочка. Я так и предполагал. Сок действует, если принять его заранее, но Воя им одним было не спасти. Хотя большинство из Великих обходятся только соком.

Он меня похвалил? Мне не показалось? Точно сплю. Что такое говорит этот человек?

— То есть как? Все Великие используют… Но почему никто не знает об этом?

— Ах, девочка, девочка… Ответь мне сама, что нужно, чтобы прийти к мысли использовать противоядие перед поединком?

Я задумалась.

— Наверно… очень хотеть победить?

— Ну да, ну да. Покажи мне шамана, который не хочет победить. Нет, Марги. Чтобы искать противоядие, надо понять, что Вода Духов — яд.

— … и что духи никого не судят?

— Или судят, но не так, как принято считать.

Замшелый развязал шнурок на поясе и, сняв юбку, расправил ее у себя на коленях. Затем, глядя мне в глаза, провел узловатым пальцем по разноцветным волокнам.

— Вот, смотри: узор на лицевой стороне, это "вода духов", поединки голосов духов, духи-покровители. А вот, — он быстрым движением перевернул ткань, — изнанка. Здесь у нас красная лиана, яды и противоядия. Но все вместе — одно плетение. Великим шаманом становится тот, кто может помнить обе стороны плетения одновременно. Никогда мы не знаем всего о каждой из сторон. Иногда мы знаем лицевую сторону и надо догадаться, как сплести к ней изнанку. А иногда нам известно только плетение изнанки, и надо понять, в какой обряд оно должно превратиться.

— Зачем ты рассказываешь мне об этом?

— Проверить тебя, — старик улыбается и ехидно подмигивает. — Раз не бежишь прочь с криками ужаса, значит и верно: одна из нас. А теперь скажи, ты останешься при Туманной, или тебя поведет дальше кто-то другой из Покровителей?

— О чем ты?

— Выходит, ты не умеешь слышать своих мужчин и не знаешь, чем занимался Сучок последние полкруга, — он не задавал вопроса.

— Нет. А как это: "слышать"?

— Берешь глоток воды духов, добавляешь чуть-чуть сока из корня фиолетовых цветов-колокольчиков, что растут по берегам рек, и настаиваешь на синем древесном грибе. Выпиваете на двоих перед тем, как лечь вместе. Дальше сама разберешься… Да. Так вот, Сучок считает, что теперь ты — говорящая со Старейшим Временем и даже место его силы расчистил.

— А ты-то откуда знаешь?.. Ты с Сучком не связан никак!

— Ну, это просто. Белый Кайман сказал.

— Это с лицевой стороны. А как оно с изнанки?

— С изнанки? Считай, догадался, — усмехается. — И еще я с вашей Гремучкой как-то беседовал. Ее мои ребятки утащили. Я поговорил, травками напоил, потом ее обратно подкинули. Никто и не заметил. А потом к вам на остров плавали. Не только у Волков большие каноэ есть. Красть никого они не стали, конечно. Это Волчки столь неосторожны, племя Туманной трогать. Вот такой узор изнанки… Но все же, каков твой выбор?

— Подожди. А сейчас… обе стороны. Я сейчас сплю или и меня "утащили"? И кстати, что за "ребятки"? — оглядываюсь, но вокруг нет ничего плотнее тумана и деревьев где-то внизу.

— А какая разница, — передразнивает меня моими же словами, — если к рассвету обе стороны станут одним целым? Хочешь — думай, что спишь. Хочешь — что утащили. Главное, наш разговор не заспи. Но я от тебя не отстану с вопросом… так что?

Отвечаю не задумываясь, как будто давно знаю ответ:

— Туманная Анаконда близка нам на острове. Даже для Волков "хозяйка горячих вод" что-то далекое. Ну разве что женщинам, как помощница у очага. А ведь за Волков теперь мне отвечать… — да, никуда теперь мне от Волков не деться. — Хорошо, хоть у Кайманов ты есть.

— Это с изнанки, — строго произносит он. — Про Кайманов не надейся, они тоже у тебя будут. А как ты сплетешь лицевую сторону?

— Мне кажется, вода Времени освободилась из какого-то неведомого плена. Старейший Время зовет меня.

Такого пронзительно-холодного взгляда я еще не встречала. Замшелый вдруг стал похож на огромную змею, глазами-прожекторами просвечивающими в упор маленькую темную пещерку моей души. Я не могла сказать ни слова, только хватала воздух ртом. Через несколько секунд старик отвел взгляд и меня сразу "отпустило".

— "Вода Времени", значит. Интересно. Скажи, ты знаешь, откуда появились люди?

— Племя Волков произошло от Первого Рыжего Волка… — начала я. Замшелый махнул рукой, будто отгоняя насекомое. — Или тебя "изнанка" интересует?

— Изнанка. Если тебе есть что сказать…

— Ну тогда — от обезьян! — Вот так вот, получи, Великий, Дарвина на тебя нет. И что теперь скажешь?

— От обезья-ан?.. Да, некоторое сходство есть. Но только на первый взгляд.

— Вот как? Что же на "второй"?

— Смотри сама. Вот волки жили на полночь, где кончается большой лес. Мохнатые, быстроногие. И все звери там такие. Все похожи, хоть и разные. Или птицы, что живут в небе. Тоже все разные и все похожие. У всех перья и клюв. А люди и обезьяны? Ты знаешь хоть одну голую обезьяну?

— Н-нет… Но это же внешнее. Может, мы тоже когда-то были в шерсти, а потом получилось, что лучше так.

— "Получилось"… Отчего у ревунов не получилось?

Ну и вопросики задает этот дед. И даже про одежду не скажешь, стали, дескать, носить и шерсть перестала быть нужна. Не носят тут одежды и в шкуры никто не заворачивается, как на картинках в учебнике истории. Тепло, не нужно.

— Не знаю. Но все равно это внешнее…

— Внешнее? Будет тебе и внутреннее. Ты вот это где взяла? — скрюченный палец зацепил ожерелье из ракушек у меня на шее.

— Наловила, в заливе. Там не очень глубоко.

— Ныряла?

— Да.

— А какой-нибудь ревун умеет нырять?

— Не знаю. Может, им просто незачем?

— Ну да, ну да, — покивал головой, — и от выловленных моллюсков они откажутся. Как же, как же. Так вот, девочка, не могут они нырять. Захлебнутся сразу.

— Это-то понятно. Надо просто не дышать, а они же не знают.

— Нет! Вот смотри, — старик отодрал с дерева полоску коры и свернул ее в трубку, — попробуй, вставь это в рот и нырни. Сразу поймешь, поможет ли просто "не дышать".

— Конечно, если я рот не закрою и нырну, то вода в меня нальется, как в тыкву горлянку. Но я же рот закрываю, и ревун может закрыть.

— Рот закрыть может, но в него все равно нальется. Через нос. И в ревуна, и в игрунку, и в любую другую обезьяну. Кроме человека. Это уже "внутреннее".

— Ну и что ты хочешь мне этим сказать?

— Посмотри на своих Волков. Они ушли в лес, но жилища строят как раньше на севере, хоть они в лесу и неудобны. И сами они слишком большие для леса. Они не у себя здесь. Живут — да, но все равно не у себя. Все мы в каком-то смысле "не у себя". Все ушли в чужие места.

— Откуда?

— Попробуй догадаться сама. — Поглядев на меня, сжалился: — Я еще подскажу. Вот кайманы, они голые и покрыты слизью. Вместе с ними в реках и озерах живут лягушки. Тоже голые и тоже покрыты слизью. И тритоны.

— Но люди-то слизью не покрыты! Значит люди не из рек и озер.

— Нет. Не из рек и озер. Но я тебе говорю о другом. Если бы мы не знали, где должны жить кайманы, то посмотрев на тритонов, смогли догадаться.

— Гм… — задачка заинтриговала. — Значит: голые, могут нырять, слизью не покрыты…

— … зато кожа жирная.

— Да, кожа жирная и под кожей жир. Дельфины? Море? Но человек не может жить под водой как дельфин!

— Под водой — не может. Да и руки у него, чтоб на ветках висеть, и по земле бегает быстро. Но за едой ныряет в воду. Соленую, морскую. Не догадалась еще?

— Мангры? А, да, я вспомнила, Вой рассказывал про Белого Каймана и девушку. Но я думала, это только узор лицевой стороны. История, как у любого другого племени…

— А так и было, — он казался очень довольным. — Я слегка подправил ту историю, показал чуть-чуть изнаночного узора. Понимаешь, девочка, Великие рождаются редко, я думал — уже не дождусь. Вот и сделал так, чтобы не все потерялось. А тут ты. Но все равно хорошо — будут тебе подсказки. А теперь пора.

— Подожди… — но я уже не видела старика. Все вокруг затопил густой белый туман, ставший сразу плотным и вязким, как вода. И вот меня несет поток этого не пойми чего, укачивает и я засыпаю.

Марги. 22 день 11 луны 10904 круга от н.м.

Плеск волн о борт каноэ, тихая песня без слов. Скользкий на корме почти неслышно тянет то одну, то другую ноту. А все вместе — песня волка, тоненькая ниточка принадлежности к племени, что тянется от поселка, родового дерева, хижины шамана. Еще недавно я бы сказала "нашей хижины". Эх, Вой, старый волк, так и оставшийся наивным волчком. Муж мой, отец дочки, дорогой мне человек, не ставший другом… И кто знает, хорошо это или плохо. В "сейчас и здесь" не знают "Старого Учителя" с раскосыми китайскими глазами, но понятие Пути от этого никуда не исчезло, как никуда не исчезли и развилки на нем.

Пути наши разошлись не сегодня, а еще тогда, в день набега Кайманов, когда я полезла на скалу, участвовать в событиях. Так закончилась моя долгая попытка стать обычной женщиной этого времени. Не получилось. Я слишком заражена "личностью", паразитом или сутью, не знаю. Так или иначе, но с того дня приходилось делать усилия, обманывая себя, что я "просто жена". После поединка обманывать стало невозможно. Можно ли было попытаться "поговорить"? Наверное… И обязательно попробовала бы, не вмешайся память Сандры, моя память. Другие люди, другое "время перемен"… и те же самые вопросы.

Когда-то Сандра объясняла отцу, старому коммунисту, что такое "перестройка", пересказывала статьи из газет, говорила о прошлых ошибках. Оказалась убедительна… к сожалению. Достаточно для разрушения привычной ему картины мира. Но вот показать новую, свою, так и не смогла. С той поры я запомнила этот взгляд: человека, у которого "все в прошлом". И не желаю снова стать причиной разрушенного мира. А потому ни слова не сказала Вою об "изнанке" поединка, хоть молчание и встало между нами. Пускай он не сможет больше видеть во мне жену, зато сохранит опору своего мира: родные и привычные символы Покровителей, Говорящих, Великих. И прочее, начинающееся с Большой буквы. А мне останется Танцующая, что спит сейчас у меня на коленях, да память.

Я бы еще тянула время, но вчера перед закатом прибежал посланец от Кайманов с известием о смерти Замшелого Пня. И о решении совета вождей болотных племен считать меня его наследницей. Время окончилось, как всегда, неожиданно, даже если знаешь, что скоро должно произойти. Уйти к Кайманам, на тот остров среди болот, который я уже видела во сне и жить там великой… кем? болотной змеей? Не мой путь, чуждое место. И тогда я попросила Скользкого и Рыболова отвезти меня на другой остров. Где, если верить словам Замшелого и моим снам, Сучок расчищал новое место силы. Круг замыкался, и лишь спокойное личико Танцующей оставляло надежду, что не совсем круг, а часть спирали. Вот только Вой так и не вышел проститься.

"Книга туманов" табличка 610

Прошел круг с той поры, как я записала предыдущую табличку. И вот я снова здесь. Хотелось написать "дома", но не уверена, что это так. Я спасла жизнь Воя. Не пишу "мужа", ибо лишилась и мужа, и дома и там, и здесь. Места, где могу быть просто собой. Угодила в ловушку роли, ловушку лидерства.

Вчера племя встречало не меня, но Великую. И даже Сучок, вместо того чтобы подойти и обнять, да увести в гамак… спросил, готова ли Говорящая с Временем осмотреть место силы. Ответила "нет", хорошо, что не выразилась резче. И так всех напугала. Пришлось срочно придумать отговорку, места силы, дескать, на закате не смотрят.

"Книга туманов" табличка 611

Ощущение связанных рук и ног. Когда ведешь людей за собой, так уж получается: стоит пойти направо, как вокруг собираются те, кто предпочитает "правую сторону". А любители "левой стороны", даже друзья, постепенно отдаляются и теряются. Если же пойти налево, среди потерь окажутся любители "правой стороны". И вот уже ты оказываешься вынужден обходить препятствия только с одной стороны, все дальше и дальше отклоняясь от желаемого пути. А если попытаться петлять? Удастся ли сохранить друзей? Если бы. В этом случае тебя начинают считать "самодурой", и вокруг остаются только те, кто вообще не имеет своего мнения.

И что остается? Пока я смогла придумать только одно — не идти первой. Пусть эту чашу пьет тот, кому она по вкусу. А я пойду в сторонке, но постараюсь сделать так, чтобы желательное мне направление оказалось людям самым светлым и удобным. Получится ли — не знаю, буду учиться.

"Тропы святой книги"

Канонические комментарии к «Книге туманов».

Мы добрались до самой сути действий Храма Воды Времени на протяжении всех кругов его существования. Мы всегда старались незаметно корректировать устремления людей, а не управлять напрямую. Подобные решения не всегда удавалось найти, но именно они оставляли нам наибольшую свободу действий в дальнейшем.

Хорошим примером можно считать так называемый "закон первого ребенка". Перед тем, как создать очаг, женщина должна родить дитя от какого-нибудь постороннего мужчины, который ничего не знает о ее задумке. А ее будущий партнер по очагу будет стараться обеспечить безопасность своей женщины во время этого приключения и ее возвращение домой.

Мало кто задумывается, что "закона первого ребенка" на самом деле не существует. Он не записан ни в одной из табличек Основательницы, о нем ни разу не говорилось в официальных текстах Храма. По сути он является всего лишь устной традицией. Однако неофициально Храм делает многое для поддержки такой традиции. Она крайне выгодна нашему обществу. И дело даже не в здоровье первых детей очага, хотя и оно важно. Все гораздо глубже. Требование, чтобы отец ребенка не знал о задумке женщины исключает возможность обратиться к соседу, или хотя бы просто к кому-нибудь из нашего народа. За потенциальными отцами приходится плавать все дальше. Морские экспедиции молодых пар, желающих создать очаг, образуют передний край нашей зоны влияния. Требование безопасности похода создало мощную основу для совершенствования малых судов.

Возможно, не будь сего обычая, мы никогда бы не добрались до других континентов. А сейчас (и я с гордостью говорю это) двадцать кругов назад в моду вошло привозить из-за океана черного ребенка. Все увидели: молодые пары достаточно смелы и удачливы, чтобы дважды пересечь океан. Такой элемент престижа даже не требовал рассказов о приключениях. А нынешняя молодежь стала "охотиться" за детьми с очень светлой кожей, ибо наличие "белого" ребенка показывает не только умение пары преодолевать океан, но и способность к выживанию в совершенно чуждом для нас обществе.

Корректируя моду и традиции, Храм оказывает влияние на направление развития нашего общества в целом. Как сказано Основательницей, правильный путь должен явиться "самым светлым и удобным".

Марги Четвертая, старшая жрица Храма Воды Времени.

Эпилог

Сучок. 6 день 8 луны 10905 круга от н.м.

"Закатный змей" коснулся правым поплавком берега. Дикий уцепился за спускающуюся к воде ветку:

— Вылезай давай. Передашь Великой, что с ней было бы веселее.

Я подхватил копье и сбежал на камни:

— Еще и дразнишься. Мне и так предстоит выслушать все, что она на меня вывалит. Вот как скажу, что это ты был против ее брать…

— Не мути воду, — Дикий получил распрямившейся веткой по лицу и поморщился. — Все вместе решили: не брать Говорящую со Временем в путешествия, пока у нее не будет смены.

— А ты знаешь, как я не хотел этого. Так что никакие не "все". К тому же вы побоялись сказать о своем решении ей.

— Ты ведь тоже не сказал.

— Вообще-то сказал…

— Что-о-о-о?! — Дикий, уже отворачивающийся, обернулся так, что "Змей" чуть не влетел на камни. — Ты… Ты… И что она ответила?

— Тебе сказать или показать? — и добавляю, глядя на озадаченную физиономию приятеля: — В этот раз отпустила. Ладно, отчаливай, я пошел.

Тропинка вьется по откосу, вот уже ручей, поворот тропы, а за ним колонны красного кирпича и мелкий бассейн между ними. В прозрачной воде цветные камушки танцуют по изображению крылатого змея, выложенному красной и черной плиткой. Как будто вокруг змея кружится рой бабочек: Старейший Время в окружении живущих. Марги, увидав это место впервые, воскликнула: "Вот ничего себе: Дракон! Время — Дракон..." Так мы узнали личное имя старейшего. Но решили молчать о нем — если бы старейший хотел известности своему имени, о нем бы уже знали, а так…

Ладно, но где же Марги? На рассвете она обычно бывает у бассейна. Или уже ушла домой? Странно, но мой старый наблюдательный пост на обломанном стволе дерева стал домом. Нашим. Забравшись с дочкой на руках на плетеную из веток платформу среди зеленых стен, Марги заявила, что здесь они и будут жить. Со мной. При мысли о ней лицо само собою расплывается в улыбке: "Марги..."

Над головой звуки какой-то возни, писк. Цепляясь за сучья, поднимаюсь в хижину.

— Чем ты так озадачил Дикого? Он все еще из бухты вырулить не может. Или что-то случилось?

Женщина обращается ко мне, а сама внимательно смотрит в просвет между ветвями. Подхожу и утыкаюсь носом в волосы. Марги… Как же я соскучился по ее запаху…

— Ва-а-а! Ух! — под колени неожиданно и чувствительно тыкается что-то мягкое. Оборачиваюсь: по полу с визгом и мявом катается клубок из двух тел и сверкают две задницы: одна голая, другая в меху. Шлепаю по голой, мохнатую ухватываю за хвост.

— Ва-а-а!.. Мя-я-я!.. — завопили на два голоса Танцующая и Подружка, но клубок распадается. Внимательно смотрю на девочку. Царапин от когтей нету, значит Подружка играет честно.

— Отпусти ее, пусть возятся… И ты не ответил?

— Да ничего особенного. Сказал ему, что тебе известно о нашем плавании и про решение племени тоже. Кажется, он слегка испугался.

— "Слегка испугался", — Марги потягивается, подставляет ухо моим губам, — эт-та хорошо. Надо бы решить вопрос "могу-не могу" поживее.

— Ты сама сказала, что в этот круг Танцующая еще маленькая и ты останешься с нею на берегу.

— Сказала и осталась. Но тут дело принципа. Будет так: если с Говорящей со Временем что-то случится, и у нее нет ученицы, тогда новую Говорящую выбирает, посвящает и учит шаманка Туманной. В конце концов, именно Туманная помогла освободить своего отца. А потому племени не о чем беспокоиться. И еще, — она улыбается: — Говорящая со Временем обязана искать и находить, заметь! новые места силы своего покровителя. И пусть попробуют тогда не отпустить меня, куда мне заблагорассудится.

— Марги. Ты подгоняешь традицию под себя? И это хорошо?

— Хорошо, Сучок, — она снова улыбается, но глаза остаются серьезными и непроницаемо темными. — Только так и может быть. Всякое правило делается для кого-то, для тебя, или для меня, или на сегодня. А такие правила, которые "хороши вообще" — самая большая гадость, какая только может быть.

Она обнимает меня, и мне довольно сложно возразить:

— Но уже для твоей преемницы правило может оказаться плохим. Или для тебя самой, со временем.

— Знаешь, если эта неизвестная "преемница" не научится отменять неудобные правила "со временем", туда ей и дорога. Надеюсь, я окажусь не слишком дурной наставницей.

В это время Танцующей вновь захотелось ухватить мохнатую приятельницу за хвост, а та полезла спасаться на "стену". Через пару секунд пищаще-мяучащий клубок снова покатился по хижине. А я с удовольствием почувствовал прижавшуюся ко мне подругу.

— Я тоже по тебе соскучилась…

1

Год — круг, в нем 13 лун по 28 (или 29) дней. Начало года — окончание сухого сезона. Примерно — весеннее равноденствие.

(обратно)

2

В среде заводчиков этот окрас имеет название «мы никогда не выдадим ее замуж», или «тэбби».

(обратно)

3

Ёсано Акико. Перевод с япон. В.H.Маpковой

(обратно)

4

Д. Сухарев, В Берковский

(обратно)

5

«Кин-дза-дза»

(обратно)

6

«Если у бледнолицых есть диковинные звери с двумя хвостами, то как знать, быть может, у них есть и с тремя хвостами и, пожалуй, даже с четырьмя.». Дж.Фенимор Купер «Зверобой» Перевод Т. Грица. М., 1982.

(обратно)

7

Перимаис — селекционная разновидность местной кукурузы (фант.)

(обратно)

8

Из википедии: Окарина — древний духовой музыкальный инструмент, глиняная свистковая флейта. Представляет собой небольшую камеру в форме яйца с отверстиями для пальцев в количестве от четырёх до тринадцати.

(обратно)

9

Сейчас принято считать, что саговник в описываемых местах не рос. Мы сделали допущение, что он там все же встречался.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог.
  •   Поселок. 5 день 10 луны 10901 круга от начала мира.
  •   Лес. 5 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Лес. 6 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  • Часть первая
  •   Сандра. 6 декабря 1993 года от рождества Христова.
  •   Сандра. 7 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Дикий. 8 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Марги. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Марги. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Шустрик. 9 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Марги. 10 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Марги. 12 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  •   Марги. 19 день 10 луны 10901 круга от н.м.
  • Часть вторая
  •   Марги. 20 день 6 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги 22 день 6 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги 14 день 10 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги. 18 день 10 луны 10903 круга от н.м.
  •   Дикий. 8 день 11 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги. 19 день 13 луны 20903 круга от н.м.
  •   Марги. 20 день 13 луны 20903 круга от н.м.
  •   Волчий Вой. 17 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Волчий Вой. 22 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги. 22 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Волчий Вой. 23 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Марги. 23 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Дикий. 25 день 13 луны 10903 круга от н.м.
  •   Дикий. 14 день 1 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 12 день 5 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 14 день 5 луны 10904 круга от н.м.
  •   Волчий Вой. 15 день 8 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 6 день 11 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 7 день 11 луны 10904 круга от н.м.
  •   Волчий Вой. 8 день 11 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 8 день 11 луны 10904 круга от н.м.
  •   Марги. 22 день 11 луны 10904 круга от н.м.
  • Эпилог
  •   Сучок. 6 день 8 луны 10905 круга от н.м.
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9 X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня
  • Регистрация
  • Забыли пароль?

    Комментарии к книге «Туман над тропами», Алекс Змаев

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства