«Тау»

2530


Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Книга 1. В поисках Всевышнего

Пролог

"Ничто и никогда не появляется просто так. Все для чего-то необходимо. И когда умирает один Демиург, то сила его рассеивается и, обладая особой летучестью, находит пристанище в силах других Демиургов, усиливая их способности. Но, в случае, когда умирает целый мир Демиургов, то мощный высвободившийся поток энергии летит через Вселенную к ближайшей черной дыре, ударяет в нее и она взрывается. А что же дальше? Дальше рождается совсем новый мир Демиургов, иначе кто же будет создавать новые миры?" (Михас Блак "Пособие по созданию мира", глава 7 "Бытие демиурга" п. 48 "Смерть Создателя").

"Борьба с перенаселением Вселенной вещь трудная и теоретически мало проработанная.

Большинство современных теорий сводится к тому, что Вселенная бесконечна в бесконечном количестве измерений, то есть может содержать бесконечное количество миров. Однако нам кажется, что при кажущейся бесконечности, вселенная все же конечна, просто ни одна из ныне существующих систем не может назвать столь большого числа.

Вселенная представляется нам, как саморегулирующаяся система, которая в случае грозящего перенаселения, сама создает условия для гибели наиболее старых или вредоносных для ее гомеостаза миров. Что согласуется с теорией М. Блака, о мире Демиургов (Создателей). Нам представляется, что самыми первыми вымирают именно такие миры, изначально Демиурги разучиваются создавать миры, а после, гибнут, как самые обычные люди. При нехватке же мест во Вселенной новый мир, потенциальный, для создания других, реализует свою возможность. Иными словами уже развившийся молодой мир, дает своему населению возможность созидать другие миры" (Автореферат дипломной работы г-на Гая Кабручека "Проблема перенаселения вселенной" библиотечный ф-т Гуманитарного Университета г. Пратки).

"Присутствие Демиурга в нашем мире, несомненно" (г-н Тамареск Патанда, библиотечный ф-т Гуманитарного Университета г. Пратки).

Часть 1. Что такое Тау?

Глава 1. Кто посмел обидеть Бога?

— Ну, доця, ну, сколько можно просить звонить мне, когда придешь домой?

— Маменька, а сколько я буду просить вас не называть меня "доця", надоело ей-богу, если живешь в Киеве, это может быть еще и хорошо, но я не могу… я после твоего акцента ошибки орфографические делать начинаю.

— Ой, да ладно тебе, подумаешь. Ну, скажи мне как у тебя дела?

— Хорошо.

— Тетя Феня говорила, шо ты поссорилась с Паушем, так орала, шо бедный мальчик собрал вещи и ушел.

— Ну, как собрал вещи! Вообще-то я выкинула его тряпки в окно.

— За шо?

— Мам, он мне изменил.

— Да ти шо? Не может того быть!

— Может, мама.

— Может ты что-то не так поняла?

— Мама, как называется процесс, когда кабель берет сучку?

— Вязка?

— Случка, мама, так вот твой золотисто-бриллиантовый кабель Пауш случился с какой-то тощей сучкой, я выкинула их вещи в окно. И все вещи Пауша я тоже выкинула.

— Доця, а как же он ушел?

— Не… называй… меня… "Доця"!!!!

Я в бешенстве бросила трубку и закурила.

— Как ушел?! Голыми ляжками сверкая, как… и она тоже.

Вспоминая эту сцену, я рассмеялась и покосилась на бутыль Хереса. Настроение было самое-то напиться слегка и пойти поработать, благо вся редактура на сегодня уже окончена, значит можно и себе время уделить.

Телефон опять попросил моего внимания.

— Алло.

— Святославу Максимовну будьте любезны.

— А ее дома немае.

— А когда она будет?

— А хто ее треба?

— Это ее начальница, Диана Павловна.

— Дыана Павловна, это Груша, Святослава токмо поздно ночью буде.

— Передайте ей, чтобы утром перезвонила мне.

— Хорошо. До побачиння.

Фууух, пронесло! Не засекла меня Дианочка Павловна. Она уже привыкла с Грушей общаться — дескать, младшая сестра (отродясь такой не было!) из Киева приехала и помогает за домом следить. Скажи я, что это я — завалили бы работой.

Я еще раз посмотрела на бутыль Хереса — паскудины, испортили все настроение, совершенно не хочется пить и работать тоже.

Я потушила сигарету и пошла в комнату. Обычный компьютер пылился в углу, я достала из сумки маленький нетбук, подключила к сети и открыла папку с надписью "Тау".

ТАУ — это мир, который я придумала. Вот куда бы я с радостью эмигрировала!

Я поймала себя на мысли, что стою. Ну не могу я сесть на кровать, где случался Пауш и эта вобла сушеная, а раньше там спали мы… А, черт с ним!! Я плюхнулась в кровать и поняла, что с большим удовольствием сейчас бы почитала, что-нибудь о Тау, какой-нибудь из шести романов…

Глава 2. Роман 1. Йодрик Скрипка — первый герой мира Тау

Йодрик Скрипка первый герой архаичных (памятных) времен Тау. Были еще допамятные времена, которые благополучно забыты жителями Тау.

Богиня Плодородия, которую очень чтили, говорила своим пророкам, что в допамятные времена было много богов, но потом они перессорились и случайно уничтожили все, что создали. То ли от расстройства, то ли из лени почти все боги Тау сначала куда-то испарились, потом вернулись, посмотрели на пустующий мир, вручили богине Ясве секрет жизни и умерли.

Йодрик Скрипка был простым оборванцем с бедняцких улиц Пратки (столицы Федеративного Объединения Людей мира Тау — ФОЛМиТ), он отменно играл на скрипке, что ясно из прозвища, и сочинял разные песенки.

Йодрик почти не вылезал из кутузок за различные куплеты о президенте, премьер-министре и королеве. Скрипку это вполне устраивало: очень хорошая кухня и сносные кровати вкупе с крышей над головой служили государственным учреждениям типа "тюрьма" хорошей рекламой. Тем более, что в тюрьме так много времени для сочинения нового шлягера.

Однажды Йодрик выйдя из очередной кутузки побитым и не таким счастливым, как обычно, наступил на скользкий рыбий хвост и упал, ударившись головой о мостовую. Поднялся Йодрик с мостовой через полчаса с новой песней в голове. Скрипка пропел ее в первом же трактире и имел огромный успех. А слова в ней были такие:

Наш бог — Тифаб,

Умом он слаб!

Он только может

Гром толкать,

И молнию пустив наспех,

Он промахнется лучше всех.

Богиня Ясве — вот добра,

Дородна — много ест добра,

И если кто-то из Богов

Схватит ее промеж сосков —

Утонет в жире сей же час

Чудак и странный… ловелас.

Бог Тарла Ясве захотел

И свой конец он всунул ей,

Но дырку так и не нашел —

Он год искал, другой пошел

И ищет, ищет до зари

Бог Тарла, свой конец — смотри!

Лишь я пою такую песнь,

И лечь могу и даже сесть,

И Боги все мне нипочем —

Не поразят меня мечом!

Я песенку свою пою

Тра-ля-ля, тру-лю-лю.

Песенка так себе, но полупьяные друзья Йодрика (таких друзей у него было каждый вечер до сотни и каждый раз разные), понесли его на главную площадь, где он пропел свою песенку еще раз, и дальше его несли около пятисот восхищенных слушателей. У Йодрика не было такого успеха еще никогда. Все кончилось тем, что половина Пратки хором распевала эту песню, да так громко, что пробудили ото сна бога Тифаба.

Тифаб прислушался и впал в ярость! Он разбудил матушку свою — Ясве и батюшку — Тарлу, чтобы они послушали нахальную песню Йодрика.

Тарла так разъярился, что объявил на горе-барда охоту. Йодрику чудом удалось выжить, но он оказался на краю света, где и поселился. Оскорбленная богиня Ясве разыскала его и на краю света, в заброшенных даже Ардогами, лесах и сделала там невозможной любую жизнь. Барду тогда пришлось очень туго, но он смог выжить и при помощи своей песенки смог подружиться с Ардогами (народом склочным, предпочитающим войну, хорошей пьянке).

Ардоги — еще один из трех народов населяющих Тау, приняли Йодрика, откормили и даже наделили какими-то своими привилегиями. Но бога Тарла (покровитель Ардогов) узнал об этом и велел шаману передать своему народу, что если они не выгонят Йодрика, то их постигнет участь вымерших народов. Ардоги прогнали Йодрика, на которого объявил своеобразную охоту Тифаб.

Громовержец Тифаб был сильно охоч до слабого пола, причем плодил полубогов и среди людей и среди Ардогов, и среди Силлиерихов, чьим покровителем являлся.

В силу своей страстности Тифаб решил расправиться с Йодриком особым образом. Тифаб выкрал скрипку и Йодрик вынужден был явиться за ней, но сумел обмануть Тифаба и скрылся от него где-то в долинах Силлиерихов. Гордый народ долин прогнал Йодрика, и побитый бард вернулся в Пратку.

У ворот города ему привиделась богиня Ясве. Она предупредила, что если он еще будет петь свою песню, то она вырвет ему язык. История умалчивает, что именно Йодрик ответил ей, но богиня схватила его за шкирку и отволокла в свой небесный чертог.

Там перед лицом Тарлы, Тифаба и Ясве Йодрик и держал ответ. Ушел он от них сильно погрустневшим, зато Тифаб был очень доволен.

С тех пор Йодрик больше не сочинял никаких песен, с горя у него открылся дар к написанию картин, и он своеобразно распорядился своим талантом: стал рисовать похабные картинки с изображением богов Ясве и Тарлы. Альбом рисунков разошелся большим тиражом, все кто мог, перерисовывали его себе. Пара книжиц попала к Ясве и Тарле. Бог так разозлился, что метнув свой меч, сразу попал в Йодрика и убил его, о чем впоследствии все очень сожалели, и чтобы как-то загладить свою вину назвали собрание скабрезных картинок (не лишенных особого остроумия и фантазии) — Йодрисутрой (сутрос — книга люд.). Боги Йодрисутру благословили, так как она помогла им разнообразить их досуг. По сей день, книга остается классикой литературы во всем Тау.

Глава 3. Роман 2. Комрад-воин и Золотой дракон

Основной герой современного Тау родился на границе ФОЛМиТа и владений Ардогов, сам он был сыном человека и женщины Ардогов. Как и все плоды смешения двух кровей, Комрад был красив собою, сообразителен и смел, но худ до невозможности. Потому, когда он вырос, его не любили девушки, но Комрада это ни сколько не смущало. Он поступил оруженосцем в услужение сиятельному рыцарю Ордику Ясному по прозвищу Зеленый змий. Почему "Зеленый змий", Комрад узнал уже на следующий вечер в ближайшей таверне.

В тот же год в долинах Силлиерихов очнулся Золотой дракон. Он просыпался не часто, но каждый раз это было сродни катастрофе. Золотой дракон приходил к людям, ардогам или силлиерихам, чтобы… поиграть с ними. Все это прекрасно знали, но легче от этого не было. Дракон крушил все что только мог, под его лапами гибли люди, от огненных фейерверков оставались голодными целые штаты ФОЛМиТа!

На этот раз премьер-министр ФОЛМиТа — Трабеска Пауш призвал к себе сиятельного рыцаря, а рыцарь естественно приехал с оруженосцем. Указом королевы Маргитании рыцарь был уполномочен убить, наконец, Золотого дракона. Предыдущие походы сиятельного "змия" на Золотого дракона оканчивались одинаково: Ордик запивал в ближайшей пивнушке, а дракон творил все, что хотел. На это раз надежду в королеву и премьер министра вселил новый оруженосец рыцаря. В президента же никто ничего не вселял, так как он благоразумно собрал вещи и уехал подальше от излюбленных "парков аттракционов" дракона.

Золотой дракон жил в самом сердце долин Силлиерихов, но играть с ними не любил, потому что те сразу начинали бросаться в него огненными мячиками и метать острые копья, которые неприятно царапали шкурку. А вот людей и тем более Ардогов он очень любил! Люди забавно играли в жмурки, а Ардоги — в прятки. Как обычно, минуя поселения Силлиерихов, дракон направился к границе с людьми. Туда же направились Ордик и его оруженосец.

Памятуя о наставлении королевы, Комрад старался не давать Ордику пить. Рыцарь крепился, срывался на оруженосце, но неотвратимо нес опустошение погребам крестьян из деревень, которые они проезжали. Комрад же изучал историю Золотого дракона и искал путь, которым можно было бы убить его. Один трактирщик, встретившийся им в караване, шедшем с ардогских границ, поведал Комраду, что для убийства дракона по легенде надо бы по-хорошему стать добычей этой твари. Снаружи он неуязвим, а вот изнутри…

Комрад это усвоил, хоть это было и неприятно, но другого выхода пока не было. Ордик сбежал от Комрада с караваном, так как запил, пока Комрад переваривал информацию от трактирщика.

Оруженосец сам пришел в доспехах рыцаря на поле сражения с драконом. Золотой дракон уже был там.

— Эй, тварь дрожащая, сразись со мной! — крикнул Комрад.

Дракон повернул к нему свою огромную ужасную голову и улыбнулся.

— Ты хочешь поиграть? — неумело проговорил дракон.

— Я хочу тебя убить! — опешил Комрад.

— Зачем? — недоумевал дракон.

— Ты сжигаешь наши поля, ты убиваешь людей, разрушаешь города!

На дракона было больно смотреть, несчастный, он заплакал. Одна такая алмазная слеза чуть не пришибла героя насмерть.

— Я думал, вы так играете, и старался вам понравиться! — причитал дракон, — я так одинок, никто не хочет со мной играть! Я же такой веселый и добрый. Я думал вам со мной хорошо.

Комраду стало жалко дракона.

— Ты хочешь жить с людьми?

— Хочу.

— Тогда отвези меня в Пратку, я познакомлю тебя с нашей королевой и премьер-министром, они будут тебе рады.

— Правда?

— Я думаю, — не очень уверенно закончил Комрад.

Дракон посадил героя себе на шею, и они полетели в Пратку. Вхождение во град Пратку было воистину великолепным. Правда, сначала в городе возникла паника, но когда жители поняли, что Золотой дракон безопасен, они перестали жечь свои дома, топить детей и котят, бросаться с крыш и заниматься прочей чушью.

Комрад подвел дракона к дворцу королевы и предложил заглянуть дракону одним глазом в тронный зал, где как раз на троне спала королева, к слову очень пожилая дама.

— Какая милая старушка! Это твоя бабушка? — спросил, умилившись, дракон.

— Не совсем.

Королева проснулась от громового раската шепота дракона, немного "поудивлялась" такому ходу событий, после чего на радостях скончалась. Так сказал Комрад дракону, чтобы тот не расстраивался. Дракон все равно слегка всплакнул, чем поднял экономику ФОЛМиТа на небывалые высоты. Премьер-министр, к несчастью новой королевы, оказался куда более крепким человеком. Он велел построить для дракона загон, закупил у ардогов рабов, чтобы те играли с драконом. Однако оказалось, что ящер предпочитает не жмурки и прятки (он считал эти игры развлечениями неразвитых еще детенышей), а шахматы и шашки, очень любил дракон и местное подобие преферанса, но особо ему удавались карточные экономические игры, которые всегда были популярны на Тау. На почве карточных стратегий дракон сошелся с премьер-министром, в шахматы же с драконом очень любил играть президент, до времени поседевший. Но главная польза от дракона были его слезы. Премьер-министр играли с драконом только на ставки, по слезинке заход — так ФОЛМиТ стал самой экономически сильной страной в Тау. С королевой же у дракона сложились очень теплые отношения, часто она приходила к нему и долго жаловалась на жизнь, дракон неизменно выслушивал ее и разговаривал с ней о ее снах, прошлом и отношениях с матерью — покойной королевой.

А Комраду были даны особые привилегии, немного земли и маленький замок неподалеку от границы с силлиерихами, и какое-то феодальное звание, дававшее льготы при аренде карет на свадьбы и проезд в общественном транспорте всем потомкам славного рыцаря Комрада Золотого. Прощаясь со своим другом, подарившем ему такое огромное счастье, дракон безутешно плакал. Комрад смог увезти почти все, что наплакал дракон, и стал сказочно богат.

Глава 4. Роман 3. Нелепая девственница (история мадемуазель Элионы Ташек)

Поместье Комрада граничило с одной стороны с долинами силлиерихов, а с другой с владениями некоего господина Ташека. Собственно этими двумя участками суши были зажаты земли Комрада — узкая полоска земли длинной километров в семь, шириной в километр. Ровно посередине находился замок, он тоже был растянут в длину — за это Комрад получил прозвище — Длинный. На драконьи слезы Комрад разбил на этих семи километрах шикарные сады и парки, отремонтировал замки и даже прикупил ардогских рабов, которые стали работать на него. Однако жить в замке ему было скучно, и он часто наведывался в замок господина Ташека. Каждый раз господин Ташек игнорировал назойливые просьбы гостя хотя бы открыть внешние ворота замка.

Однажды, когда Комрад совершал пешую прогулку с одной стороны своего владения в другой, он увидел, как к его замку приближается карета. Комрад поспешил принять гостей, точнее гостью.

Дама была молода и хороша собой, они недолго поболтали, и мадам уехала, забыв даже назвать свое имя. Долго потом Комрад рассказывал дубовым доскам внешних дверей замка Ташека о том, какая она прекрасная. Рыцарь был натурально очарован, раздавлен и влюблен.

Когда дама приехала к нему во второй раз, то Комрад сразу узнал ее имя — Элиона Ташек — вдова господина Ташека. Она боялась принимать незнакомого молодого человека у себя: "дети, собаки, мама — неудобно нам там будет", но увидев как серьезно настроен познакомиться сосед, она сама решила проявить инициативу.

Комрад расстилался перед ней как только мог, но он не интересовал ее, как мужчина и спутник жизни, она вздыхала о безвременно ушедшем господине Ташеке, с которым она даже не испытала первой брачной ночи.

Из этих слов госпожи Элионы Комрад сделал вывод, что госпожа еще девица, и упоминание о троих мальчуганах, подраставших в замке Ташек, его не смущало.

Долго длились его безуспешные попытки соблазнить Даму Элиону, и тогда в отчаянии он взмолился богу Тифабу. Бог ответил Комраду и даже научил его, как правильно надо соблазнять девиц всех возрастов и социальных положений всех народов. Наука Тифаба помогла, но в самый ответственный момент, когда дама Элиона уже было готова сдаться, она изрекла:

— Вы слишком тощи, мой молодой друг.

Комрад чуть не умер с горя. Депрессия подвернулась очень кстати, Комрад много ел и почти не гулял пешком, и из депрессии вышел уже господином в теле. Тогда бастионы мадемуазель Элионы пали, проведя бурную ночь с соседкой, Комрад был разочарован — Элиона не была чиста, она уже давно не была невинна. В ответ на упрек Элиона ответила, что до господина Ташека у нее был еще один муж, дети, которого сейчас подрастают.

— Но неужели дети имеют какое-то значение? — недоумевал Комрад.

Элиона молча оделась и вышла от рыцаря, больше они никогда не виделись. Комрад не особо горевал, узнав, что Элиона не невинна он потерял к ней всякий интерес, как и к своему замку. Оставив его на своего управляющего, Комрад поехал путешествовать по ФОЛМиТу.

Глава 5. Как выглядят Боги

Я оторвалась от чтения. Три романа за вечер это, пожалуй, через чур. Я посмотрела в потолок. Вот Комрад, вот мужчина, он бы никогда не привел в дом шлюшку. Я отложила ноут и вышла в коридор. Там, у шкафа, лежала сумка, а в сумке пакет, в пакете — новый дорогущий комплект белья, который я специально купила для Пауша. Он любит-таки кружавчатые вещи, в которых ты скорее голая, чем в белье. Что же, если не получилось покрасоваться перед Паушем, покрасуюсь перед зеркалом. Я переоделась и подошла к ростовому зеркалу на шкафу в коридоре. Мда, в тот момент я была очень хороша: рыжие волосы струятся по плечам, белье почти не закрывает ни излишков, ни прелестей моего тела.

От природы я полнотелая сладкоежка, и очень даже этим горжусь. У меня и грудь третьего размера, правильной, кстати, формы, и попа очень даже аппетитно смотрится. А животик совсем ни тому, ни другому не мешает, единственное, что бедра мои чуть полнее, чем хочется, впрочем, я не ношу джинсов и брюк, а юбка хорошо скрывают полные ножки и подчеркивает изящную форму икр. Я встретилась с отражением глаза в глаза и улыбнулась. Себя я люблю! Не первая красавица, но очень симпатичная, пуська, что называется. Однако у пусек не бывает таких серых глаз, в них вечная готовность съязвить, задеть, уколоть побольнее. Ну не люблю я людей, что со мной поделаешь!

Многие мои молодые люди покупались на мою внешность и дородность. Ведь как считается, если ты хохлушка, то ты готовишь хорошо, в постели огонь, а в жизни не мешаешь мужчине существовать, тихая такая безответная машинка. Вибровагина с функцией повара и уборщицы. Хрена вам! У меня бабушка еврейка, я пошла в нее, во мне постоянно что-то кипит, какое-то движение и жизнь, моя музыка — это танго в стиле хард, мой цвет оранжевый электрик, тот, что ест глаза. Я говорю только то, что думаю. Кстати, если я лгу, то я ТОЖЕ ТАК ДУМАЮ. Я ненавижу людей особенно по утрам и мало чего люблю на этом свете, но если люблю, то по-настоящему, как дети умеют любить: что люблю — то мое, и баста!

И все мои произведения, на которые я променяла место учителя русского языка в школе, похожи на меня: путаные, с неизменной гибелью всех, в конце концов, одним словом — странные. В них может не быть законов физики и химии, сильно страдает биология и прочая муть, но в них всегда есть ЯЗЫК.

Бывает так, что я сначала придумываю язык, а потом уже пишу на нем произведение. Обычно же я сначала пишу произведение по-русски, со вставками языка того мира, о котором пишу, а потом уже перевожу на этот язык все произведение.

Налюбовавшись собой, я пошла в комнату и легла в постель с ноутом, укрылась одеялом и решила немного поиграть, очень уж мозги устают от вечной редактуры — работа редактора тяжкий труд.

Глава 6. Дипломники

Библиотечный факультет Гуманитарного Университета города Пратки стонал от смеха и дрожал от недовольства преподавателей. Главный виновник всеобщей смуты с недовольным лицом зашел в комнату в общежитии и непечатно выругался:

— Что, Гай? — спросил Михас Блак, сотворяя из воздуха яблоко.

— Что "что"? Послала она меня!

— Так ты о чем? — недоумевал Михас.

— О чем, о чем! О той цыпочке с лингвистического, помнишь, такая сладенькая блондиночка.

— А, эта, — отмахнулся Михас, — и что на этот раз?

— Сказала, что с библиотечными лохами она даже на одном этаже находиться не хочет.

Гай бросил сумку на свою кровать и плюхнулся рядом.

— А я всегда говорил, что эти лингвистические курицы не способны понять, какую сложную работу мы проводим, — раздался из угла голос.

— Кто бы говорил, Тама, — моментально отозвался Гай, — на такого лешего даже наши девочки не смотрят.

— Их всего две, — смачно чмокая, ответил Михас, — и те мои.

— Ну да, написал книжицу и теперь видишь ли… герой, — фыркнул Гай.

— Как диплом? — спросил Тамареск Патанда.

— Как, как! — невнятно ответил Гай.

— Гай, я знаю, что ты два раза — два раза не повторяешь — не повторяешь, но все-таки, — Тамареск появился из своего угла.

— Никак. Меня послали. Ну, выслушали сначала, а потом сказали найти более проработанную тему.

— А я тебе говорил, — чавкая, ухмыльнулся Михас, — моя брошюрка еще не повод…

— На нее ссылался Тадеуш.

— Тадеуш не показатель, — педантично смывая с рук землю, сказал Тамареск, — он не ссылался на нее, а лишь упоминал, как новую альтернативную теорию, которая требует не только изучения, но и новой системы.

— Зануда пушистая, — огрызнулся Гай.

Тамареск посмотрел на себя в зеркало. Длинные волосы, усы и борода, ну не ухоженные слегка, ничего страшного, чтобы заниматься почвомоделированием, причесываться не обязательно.

— Да, я слегка зарос.

— А свитер ты, когда последний раз менял? На нем уже моль дырки выела, потому что другие свитеры кончились, а есть что-то надо! — продолжал Гай.

Тамареск сверкнул в его сторону темно-карими, почти черными, глазами.

— А ты весь такой вылизанный, что блестишь как… сам знаешь, что у Этока.

— Фи, — наморщил нос Гай, — Эток, иди сюда, киса.

Огромный пепельно-серый кот, взобрался на кровать к Гаю.

— Вот ничего у нас не блестит, киса, да? — засюсюкал Гай.

— Вот и я о том же, — улыбнулся в бороду Тамареск и ушел к себе в угол.

Гай хлопал своими светло-зелеными глазами:

— Эток, киса, иди нассы ему в тапки, он нас с тобой обижает, — тихо прошептал коту Гай.

— Гай, я все слышу! Не забывай, Эток — мой кот, и он не посмеет сделать мне плохо, правда, мой хороший? Ты же знаешь, что тебя ждет.

Эток выразительно посмотрел на Гая, дескать, я бы и рад, но извини, еще раз ходить лысым я не хочу.

— Эх, нету мне никакой помощи, — Гай откинулся на кровать и закинул руки за голову.

— Хочешь фруктиков? Могу наколдовать винограда, — участливо откликнулся Михас.

— Да, не надо, спасибо, Михас.

В углу у Тамареска, что-то слегка взорвалось.

Молодые люди подорвались, кинулись к другу. Не смотря на то, что они уже пять лет подряд проводили все свое время друг с другом, они оказались удивительно дружны.

Михас Блак — чистый человек, владел редкими способностями к одной из двух видов магии плодородия — сотворению еды. Увлекался он в основном фруктами, но иногда творил и что-то более существенное. Михас был полным, слегка высокомерным человеком, добрым и любвеобильным. Зачем он поступил на библиотечный факультет он и сам не знал, наверное, потому, что все экзамены он завалил, а здесь было свободное место. Будущая специальность ему нравилась. Именно он и написал достаточно увесистую монографию "Пособие по созданию мира", где предположил о существовании мира Демиургов. Ученые мужи не сильно над ним насмехались, некоторые всерьез рассматривали его точку зрения.

Гай Кабручек — получеловек, полу-силлиерих поступил на библиотечный факультет потому, что не надо было сдавать никаких особых экзаменов, кроме написания заявления и собственного желания. Учиться ему было неинтересно, и он бы давно бросил, если бы не соседки сверху — лингвистический факультет, на котором учились сплошь одни девушки. Он был очень хорош собой, знал это и сильно гордился своими тонкими чертами лица, впитавшими в себя мужскую красоту людей и силлиерихов. Гай владел магическими способностями, доставшимися ему от силлиерихов — стеклянной магией.

Тамареск Патанда являлся потомком людей и ардогов, он ничего не впитывал от этих рас, он просто жил и занимался тем, что даровала ему природа — земляной магией, а точнее почвомоделированием. Прочитав книгу Михаса, Тамареск загорелся идеей найти Создателя их мира.

Гай провел без сомнения серьезную теоретическую подготовку, но уж больно пространная она была, не хватало фактов. В данный момент Тамареск занимался тем, что допрашивал почвенные слои затем, чтобы они могли поведать о многих событиях. У него уже была одна любопытная мысль, но подтверждения пока не находились. Сейчас же когда он попробовал допросить почву допамятных времен, все его образцы взорвались. Эток, верный кот Тамареска, от испуга помочился на последний образец, присланный из владений Комрада Золотого и земля, шипя, превратилась в какое-то подобие плазмы, быстро застыла, образовав букву "с".

Прибежавшие на звук Гай и Михас бросились помогать Тамареску. Гай взял под стеклянный купол небольшой пожар, возникший после взрыва, так же под другой колпак был помещен кот, напуганный до потери пульса и всякой совести.

Михас же удерживал разъяренного потомка Ардогов, который порывался убить верного кота.

— Спокойнее, Тама, спокойнее, — говорил Гай, когда коту удалось вырваться из-под купола. Эток забился под подушку Гая, в поисках политического убежища.

— Да не повторяй ты по сто раз, Михас, пусти!

Тамареск встряхнулся и принялся угрюмо убираться.

— Ты хоть что-то узнал?

— Узнал. Последний образец был очень важен, а эта скотина на него помочилась.

— Ну, что ты узнал? — спросил Михас.

— Очень любопытные сведения содержат пласты памятного времени всех без исключения образцов. Каждые 30 лет в Тау происходит какая-нибудь катастрофа.

— Это все знают.

— Но по идее, это должно отражаться в почве того места, где катастрофа произошла, а тут… Тау каждые тридцать лет переживает какое-то потрясение, которое отражается на всем почвенном покрове. Я был так близок к разгадке, но это кот… все испортил. Вылезай скотина, я не буду тебя брить сегодня, спишем твое недержание на испуг.

Эток из-под подушки не показывался.

Гай все это время рассматривал букву "С".

— Ребята, походу у нас тут еще один умник объявился, — наконец сказал он.

— Что такое? — заинтересовался Михас.

— Можешь выкинуть эти… ну, в общем, то, что держишь в руках.

— Тама, твой кот сделал открытие.

— Какое еще открытие.

— Смотри. Это не просто такая застывшая плазма. Это стекло, можешь уж мне поверить, и это точно буква, потому что не может быть у застывшего СЛУЧАЙНО стекла таких ровных краев. Мне кажется это часть какого-то имени.

— Ты о чем, Гай? Какого имени? — возмутился Тамареск.

— А вот посмотри, — Гай поднес к глазам Тамареска букву, — тут меленько написано, но ты прочтешь.

— Собери все буквы и получишь то, что ищешь, — озадаченно прочитал Тамареск.

— Тут, кстати, и пособие есть, — ткнул пальцем Гай.

— Идите, наоборот, по пути Йодрика и найдете другие буквы.

— Йодрик Скрипка? — спросил Михас, — мило. Но, ребята, вы же не собираетесь сейчас идти, наоборот, по его пути? Нам еще дипломы защищать.

— Михас, у нас есть возможность проверить твою теорию, — Тамареск сгреб, заснувшего кота в охапку и положил в корзину.

— Да, Михас, лично меня тут ничего не держит, лингвистки меня не любят, диплом не принимают. — Отозвался Гай, собирая вещи в чемодан.

— Но, ребята!

— Молчи, Михас! Ты нам нужен, мы без тебя помрем с голоду, — обезоруживающе улыбнулся Тамареск. Правда это выглядело как легкое движение шерсти на щеках и слегка сощурились глаза.

— Эх, ну куда я без вас, — вздохнул Михас и тоже принялся собирать вещи.

Глава 7. Новый вид магии

— Идем? — спросил Михас, когда, все вещи были собраны.

— Я не думаю, что нам прямо сейчас необходимо прямо с вещами куда-то идти, — рассудительно начал Тамареск, — Йодрик Скрипка умер в Пратке. Сначала надо идти на кладбище. Но вот Этока надо забрать, чует мое сердце без него нам не обойтись.

— А мне кажется, что имеется в виду не путь Йодрика в общем смысле — жизненный путь, а именно тот путь, который он проделал, скрываясь от богов, — в тон сказал Гай.

— Жрец Тифаба, собирайся, давай, — насмешливо бросил ему Тамареск.

— Тама, Тама, — покачал головой Гай, — ты бы хоть причесался, чудовище кошмарное.

Подхватив, корзинку с котом, Тамареск вышел, хлопнув дверью.

— Подумайте, как у нас тонкая душевная организация, — проворчал Гай, — только меху слишком много.

На кладбище было тихо, спокойно и прохладно. Это лето выдалось в Пратке душным, а на кладбище было свежо.

— Что-то я засыпаю, — поделился Михас.

— Да, госспади, ложись и спи, — огрызнулся Гай, — или тебе могилку вырыть?

— Злой ты! Вот потому тебя девушки и не любят.

Гай как-то неясно фыркнул.

— Ты путаешь последовательность, Михас, — задумчиво проговорил Тамареск, — Гая не любят девушки, потому он такой злой. Так верно!

Гай схватил с земли ветку, бросил в Тамареска и попал ему в голову. Тот, не долго думая, разверз под ногами Гая землю. С трудом удерживаясь над ямой, Гай сотворил себе какую-то стеклянную опору и смог перебраться на одну сторону ямы.

— Ребята, прекратите! — старался урезонить их Михас.

— Он первый начал, — пожаловался Гай.

— А ты на правду не обижайся, — сверкнул глазами Тамареск и опустил руку, приготовленную для очередного заклятья.

— Ну, будет. Повздорили и ладно. Ребята, это кладбище все-таки.

Тамареск присел над одной из могил и взял землю в руку, закрыл глаза и стал допрашивать ее. Эток тем временем, вылез из корзины и пошел куда-то вглубь кладбища.

— Киса, не уходи далеко, — крикнул Гай.

Михас щелкал семечки прямо в яму, сделанную Тамареском.

Внезапно из ямы высунулась чья-то костлявая рука. Следом за рукой показался голый череп и вторая рука. Мертвец выбирался из своей могилы. Михас завопил, Гай с диким криком бросился на мертвеца и стал колотить по его черепу. Мертвец отбивался, но в результате Михасу удалось захватить его череп в заложники, и мертвец угомонился.

— Какого лешего? — удивленно спросил Тамареск, когда увидел Михаса с чужим черепом в руках, а Гая в объятьях скелета, — откуда ты откопал эту дамочку, Гай? Решил попробовать некрофилию? Это не этично, Гай, я настоятельно советую тебе бросить ее, пока ты еще не вскружил этой куче гостей голову. О, Михас, я сказал, вскружил, а не отвинтил!

— Тебе бы только издеваться, — чуть не плача говорил Гай, — а она пыталась на нас напасть.

— С чего решили?

— Михас спокойно грыз семечки, а она полезла…

Тамареск спокойно взял череп и присоединил его к телу.

— Простите, мадам, что побеспокоили! Молодые господа не хотели вас обижать. Да, да, я понимаю. Это моя вина. Он больше не будет. Михас, скажи, что больше не будешь плеваться.

— Не буду, — пролепетал Михас.

— Мадам, помогите нам, — Гай надрал уже где-то цветов и преподнес букет скелету, — мы ищем могилу Йодрика Скрипки.

Скелет приняла букет и обратила пустые глазницы к Гаю, молча, указала в сторону.

— Да, да, я понял вас, мадам, спасибо. Вам помочь? — расстилался Тамареск, — да, хорошо.

Скелет сама опустилась и легла в яму, Тамареск сверз землю и тихо пошел куда-то.

— Что это было? — трясясь, спросил Михас.

— Это была мадам Яргат Анто. Она очень не довольна твоим поведением, Михас. Ты плевал шелуху прямо в ее могилу. Она пыталась тебе объяснить, но ты не слышал ее, тогда она попыталась вылезти из могилы, чтобы найти кого-нибудь, кто мог бы тебе передать. Но из-за тебя и Гая она буквально потеряла голову, и была очень расстроена. Я-то владею земляной магией и могу понимать, что говорят похороненные мертвецы. Моя вина, что я разверз землю, аккурат над ее могилой, таблички-то не было. Мадам Анто сказала, как найти могилу Йодрика — их хоронили в один год. И это там же, где рассказала земля. Кстати, а где это пушистое чудовище?

— Тама, ты что, сам себя не узнаешь? — хохотнул Гай.

— Я кота имел в виду.

— Эток куда-то усвистал. Нашел, наверное, какую-нибудь кладбищенскую кошку, счастливец, — завистливо сказал Гай.

— О, да! Мадам Анто просила передать тебе, что когда ты умрешь, и тебя похоронят на этом кладбище, ты приходил к ней, она будет тебя ждать.

Гай затрясся от злости, но наконец, сказал:

— Ну, у меня-то девушки были. А кто-то до сих пор вот… с котом.

— Ты сейчас еще получишь.

— Ребята! — с укоризной сказал Михас.

— Молчи! У тебя две бабы! — в один голос сказали Гай и Тамареск и продолжили перепалку.

— Ребята! Мы пришли!

Они замолчали и уставились на надгробие.

Могила принадлежала Йодрику Скрипке. На камне были воспроизведены несколько картинок из Йодрисутры и поставлена подпись: "Величайшему художнику, от благодарных жителей Тау".

— Эток! Живо сюда! Скипидара в общежитии еще полно! — крикнул в небо Тамареск. Через полминуты появился довольный собой и жизнью Эток.

Тамареск собрал земли и положил в корзину, посадил Этока.

— Давай, делай свое черное дело!

Кот недовольно смотрел на хозяина. Мол, совсем дурак, я в корзине, в которой буду ехать обратно домой! Нет, прости, но так не пойдет. И вообще, я в туалет не хочу.

Тамареск тяжело вздохнул и возвел глаза к небу, поднял кота к лицу и что-то ему зашептал. Глаза Этока расширялись от ужаса, вскоре из кота полилась тоненькая струйка. Там куда она упала, все зашипело, и застывшая масса образовала букву "В".

— Вот и умница, Эток, но запомни хорошенько, что я тебе сказал.

— Да, Эток, запомни! — поддакнул Гай, — Твой хозяин я смотрю зол, как сотня ардогских рабов. А все почему, киса, потому что у ардогских рабов тоже нет женщин.

— Гай, ты нарвешься!

— А что я такого сказал?!

— Я вот, что думаю, ребята. Это похоже на новый вид магии. Какая-то алхимия, что ли.

— Алхимия, наука точная, Михас, и это не магия, а какое-то кошачье волшебство. Ты у нас волшебный, Эток? — Тамареск погладил кота в корзине. Эток мурлыкнул.

— А мне кажется Михас прав, — рассудил Гай.

— Мммда, с дипломом ты тоже его поддержал. Вот и давай разрабатывай теоретическую подоплеку, а я иду к воротам, где Ясве явилась Йодрику.

Глава 8. У ворот

Ворота Светлейшей Ясве открывались с рассветом, впуская в Пратку солнечный свет, и закрывались на закате, когда солнечный свет теплился в каждом городском окне и в каждом фонаре на улице. Ресторанчики открывались и зажигались огнями, когда троица с котом в корзинке подошла к воротам.

— И где ему тут… это… ну вы поняли, — сказал Гай.

— Ну, я-то знаю где, — хитро улыбнулся в лохматую бороду Тамареск.

— Где-то тут! — указа Михас на землю прямо под табличкой, гласившей, что на этом самом месте Йодрику явилась сама Ясве и за шкирку утащила в Ватпандалу (чертог трех богов — люд.).

— Как всегда верно, мой друг, — радостно улыбался Тамареск, — Эток, вставай, ленивец!

Кот недовольно заурчал и посмотрел на хозяина, заметелил хвостом.

— И что ты хочешь!

— Мя!

— Да ты что! А немного будет на сегодня?

— Мя! — требовательнее заявил кот.

— Эта неблагодарная животная требует жрать, прости Ясве, — возвестил Тамареск, тоном пророка, читающего по звездам волю божью.

— Так какие проблемы, Тама? Сейчас я сотворю, и будет тебе сытый кот!

— Нет, Михас. Кот должен жить в черном теле, ибо тогда разленится, и ум его замутится, — тоном университетского профессора возразил Тамареск.

— Угу, и моча волшебные свойства потеряет, — в тон поддакнул Гай.

Тамареск вызверился на Гая, как умел только он. Горячая кровь Ардогов, доставшаяся, Тамареску от матушки, ударила юноше в голову и он, рыча, бросился на друга. Повалив его на землю, горячий ардогский парень начал метелить несчастного силлиериха почем зря. Тамареск рычал, кусался и царапался. Михас, при всей своей неповоротливости, обладал недюжинной силой и смог оттащить Тамареска от Гая.

— А я-то думал, ты подобрел. Михас, сотвори сей же час ему пожрать и бабу. Я подожду, — не теряя выдержки, отвечал Гай. Тамареск еще раз дернулся, но получил поддых от Михаса и заметно поостыл.

— Как маленькие, ей богу! — добрый Михас сотворил всем по бутылке вина и кое-что поесть.

— Пусть следит за своим языком, иначе я его в следующий раз выгрызу, — сверкал черными глазами Тамареск.

— Ты простых шуток не понимаешь, — обиделся Гай.

— Гай, Тама! Прекратите немедленно! — прикрикнул Михас.

Друзья примолкли, они еще с первого курса знали, что драться с Михасом дело безнадежное. Здоровяк всегда побеждал их на голову, разве, что с Тамареск мог хоть как-то потягаться с ним.

— Мне за вас стыдно, прости Ясве! Что вы устраиваете, мы тут не прогулки гуляем, мы можно сказать, загадки мироздания разгадываем, а они… У меня слов нет, ребята, — бурчал Михас.

Эток тем временем тягал из порции Гая ветчину.

— На, забирай все, киса. Дядя Михас даст мне еще ветчины.

Эток был очень доволен, проглатывая ветчину практически не жуя.

— Поели, и будет, надо нам и делом заниматься, — встал Тамареск.

Эток понуро пошел к табличке и долго там топтался, пытаясь что-то сделать. Сколько он не задирал хвост, как ни силился и не мяукал у него ничего не выходило. Всем своим видом он извинялся перед хозяином.

— Да понимаю я, Эток! Не такой уж я и тиран, как кажется.

— Не верь ему, киса, он еще и не такой тиран! — не удержался Гай.

— Какой я тиран я тебе покажу, когда не будет рядом никого, кто мог бы спасти тебя, — прорычал Тамареск.

— Охохо, — запищал Гай, — каким тираном ты будешь, милый! Давай поиграем в Комрада-война и Элиону Ташек, говорят, светлейший тиран, каких мало.

— ГАЙ! — закричали Михас и Тамареск.

— Молчу, молчу.

— Михас, ты не мог бы мне помочь?

— Что конкретно, Тама?

— Помоги найти воду, у меня плохо это получается.

— Да не вопрос!

Около часа Михас и Тамареск ползали вокруг ворот в поисках источника.

— Вот тут есть, Тама, но глубоко.

— Ничего. Значит так, я сейчас разверзаю, а ты тянешь воду к себе, хорошо, Михас?

Михас кивнул и засучил рукава. Тамареск принялся ползать по земле и постукивать пальцем вокруг того места, на которое указал Михас. Чтобы сотворить большую яму, стараться не надо, а вот с мелкими, как раз, и приходится мучиться.

Наконец, земля затрещала и разошлась. Михас делал вид, будто тянет невидимый канат, но вспотел так, как будто на конце этого каната был свинцовый груз. Из-под земли показалась грязная струйка воды. Михас тянул все сильнее, в конце концов, возле ворот забил настоящий источник.

— Эх, вот это поработали, — удовлетворенно выдохнул Михас.

— Эток, хватит дрыхнуть, иди сюда, выпей водички, — позвал Тамареск.

Отвращение на морде кота мог бы прочитать даже тот, кто отродясь не умел читать.

— Бездельники, — вельможно поднялся с земли Гай.

Из рукава он стал тянуть стеклянную нить, из нее он свивал вокруг источника подобие гнезда. Примерно через час на месте источника красовалась хрустальная беседка и фонтан.

Фонтан заслуживал отдельного внимания: словно первоклассник (примерно в той же технике) Гай обрисовал, как он себе это представлял, встречу Ясве и Йодрика. Суровая богиня, в традиционном ее изображении, держала за ухо метрах в двух над землей щуплого, кривоносого уродца. Лицо у Ясве при этом было, не дай бог никому и никогда: такая отборная ярость и злоба, что хватала дрожь.

— Ну, вот теперь, ваше величество, можете испить, — кривляясь, предложил Гай.

Кот осторожно подошел к беседке и старательно пятясь от Ясве подошел к тому месту, откуда у щуплого Йодрика текла вода, и стал лакать не слишком чистую воду.

— Вот, учитесь, педагоги, — фыркнул Гай.

Сытый кот икал. Напившись, он забрался повыше, мурлыча, улегся на грудь Ясве и уснул.

Тут только юноши заметили, что ворота закрыты и давно вокруг них уже лежит ночь. Они собрали хвороста, развели костер и уселись вокруг него.

— Я вот что думаю. Не мое дело, конечно, выдвигать теории, уж прости, Михас, — задумчиво начал Гай, — Но мне кажется, что наш создатель — женщина. Просто у наших миров разное время, и у нее каждые тридцать дней… ну как вам объяснить…

— Я понял, — сказали в один голос Тамареск и Михас.

— Ну, вот и молодцы, — удивленный взгляд достался Тамареску, — Тау переживает то, что переживает она.

— И это все твое обоснование? Мол, у девочки, кровотечение, и на Тау катастрофы, — усмехнулся Тамареск.

— Не знаю. Мне очень хочется, что бы это была именно она, — мечтательно вздохнул Гай, глядя в ночное небо, темно-темно серого цвета.

Никто ничего не хотел возражать, все любовались звездами, а вскоре легли спать.

Посреди сладкого сна, в котором Тамареск все-таки находил создательницу мира, и как раз в тот момент пытался сотворить с ней если не новый мир, то что-то крайне неприличное, сновидца разбудил Эток. В зубах кот держал букву "Я".

— Хорошая, киса, — сквозь сон пробормотал Тамареск.

— И ты хороший, когда спишь, — проговорил кот и отнес букву в корзину.

Тамареск вскочил на ноги.

— Эток, это ты сказал?

— Что я сказал? — недоумевал кот.

— Что я хороший, когда сплю, — опешил Тамареск.

— Я молчал, — прикинулся шлангом кот.

Тамареск прокрутил в голове весь диалог и расхохотался.

— Значит, ты все-таки волшебный кот.

— Ничего не знаю, — Эток сделал морду кирпичом и увалился рядом с буквой "Я".

— Спокойной ночи, кот!

— Спи уже, чудовище мохнатое.

Глава 9. Святые студенты

Когда солнце первым лучом лизнуло восточные ворота Пратки, хмурый охранник отворил их и замер на месте. Зрелище того стоило: неподалеку от таблички бил фонтан в хрустальной беседке, рядом валялись толи пьяные, то ли просто усталые путники, рядом стоит корзина. Постояв немного, стражник заорал благим матом и побежал куда-то в город. Это утро Пратка начала рано, от воплей смертельно перепуганного стражника. Все мужское население города мгновенно мобилизовалось, и прибежало кто, с чем на врага. Женщины, дети и кошки эвакуировались из города. Мародеры же пока сидели по углам и ждали, что ситуация прояснится. С одной стороны, если это ложная тревога, придется отвечать перед законом, а с другой стороны, если действительно на нас напали враги, то поживиться можно и попозже, зато надежнее.

Во главе толпы явился сам премьер-министр ФОЛМиТа — Алеск Юстас в парадном мундире с вилами и в ночном колпаке, из-под ворота мундира выглядывала несвежая пижама.

Когда трио проснулось, то обнаружило, что окружено плотным кольцом людей, доброжелательность лиц которых была под сомнением.

Из толпы выпихнули премьер-министра.

— Вы кто? — наставив вилы, спросил Алеск.

— Мы — студенты Гуманитарного Университета. Библиотечный факультет, — отвечал Михас.

— Имена.

— Я — Михас Блак.

— Я — Гай Кабручек.

— А ты мохнатый! Ну, же, чего молчишь?

— Я — Тамареск Патанда.

— О, господин Патанда, — хищно улыбнулся премьер-министр, вы так заросли, что, я думаю, королева не сразу вас узнает. Что в корзине?

— Я! — сказал Эток, вылезая из корзины, — позвольте представиться — кот господина Патанды.

Все мужское население города Пратки перестало дышать, кроме Тамареска, который уже знал, о новых свойствах кота. Спустя десять минут премьер-министр отмер и сказал:

— Господин кот, вы говорите?

— Да, господин премьер-министр.

— Что тут произошло, молодые люди?

— Мы не знаем, сир, — моментально отреагировал Гай

— А что вы тут делали?

— Понимаете ли, сир, мы вышли вечером за ворота погулять в полях, коту господина Патанды не здоровилось, — улыбался Михас, — когда мы пришли обратно, то ворота были уже закрыты, мы разожги костер, а потом легли спать.

— Вы так долго гуляли, что пришли после закрытия ворот?

— Мне очень не здоровилось, господин премьер-министр! Господин Патанда очень заботливый хозяин, он старался облегчить мои страдания, но никак не мог мне помочь.

— Да, сир, мой кот был очень болен вчера.

— Он сам вам об этом сказал, господин Патанда?

— Нет, сир. Вчера он еще не разговаривал.

— Господин кот, вы здоровы сегодня?

— Отменно здоров, сир, спасибо за беспокойство.

— А чем вы вылечились?

— Это отдельная история, сир, — промямлил кот, у которого фантазия исчерпалась.

— Это великая тайна, мессир, — сказал Тамареск.

— Расскажите ее, господин Патанда, — премьер-министр легко подтолкнул вилами Тамареска.

— Когда я спал, — медленно начал Патанда, глаза его сияли чистой эссенцией ненависти, доступной только ардогам, — мне во сне явилась светлейшая Ясве, она разверзла землю. Следом явился Тифаб и поразил это место молнией, вода столбом ударила в небо, некоторые ее струи застыли на месте, образовав фонтан. С неба по столбу воды спустился бог Тарла и изрек: "Сегодня ровно семнадцать сотен лет и пятьдесят один день с того момента, как моя жена явилась Йодрику Скрипке. В честь этого мы воздвигнем здесь фонтан. А ты, несчастный, напои своего кота из этого чудодейственного источника". Боги сами испили воды и унеслись, видимо, в Ватпандалу. Я проснулся и обнаружил, что это не сон. Фонтан действительно стоял, как и сейчас стоит, и я взял своего кота.

— Натурально так, сир премьер-министр, я попил из этого фонтана и теперь вы вряд ли найдете кота на сотню лье более здорового, чем я.

— Первым его словом было "спасибо!", обращенное к богам.

Мужское население Пратки пало ниц, в основном перед котом, и отчасти перед сновидцем.

Гай круглыми от ужаса глазами смотрел на Тамареска и его кота. Михас был весь бордовый от сдерживаемого смеха. Премьер-министр стоял, и ошалело пялился на пророков, дар речи покинул политика. Сцена молчания продолжалась так долго, что Эток успел даже поспать. Священного кота подняли над толпой и понесли к храму трех богов. Туда уже прибыла королева и президент. Студентов до храма тоже донесли на руках, Тамареска то и дело качали. Премьер-министр лично представил студентов королеве и президенту. Мало кто заметил, как дернулась молодая королева при имени Тамареска Патанды.

Главный архиепископ Пратский вышел, чтобы узреть новых пророков.

— Так ты говоришь, видел, как сошли с небес Боги? — спросил он, у Патанды.

— Видел, святой отец!

— Ты врешь! Сжечь его! — сверкая безумными очами, возопил архиепископ.

— Прошу прощения, — прокашлялся президент, — но мы давно уже никого не сжигаем.

— Жаль, — задумчиво отозвался архиепископ.

— Он не врет, — вылезая из корзины, сказал Эток, — Ваше величество и господин президент, большая честь для простого кота предстать перед вами. Позвольте мне сказать.

Народ Пратки пал ниц.

— Говорите, господин кот, — улыбнулась королева.

— Мой хозяин честнейший человек и никогда не врет, — Эток сверкнул глазами на архиепископа.

Архиепископ упал на плиты паперти и начал неистово молиться.

— Оставьте молитву, святой отец, — кот сел с ним рядом, — вам же известно, что коты никогда не врут.

— Они никогда не говорят, — дико косясь, ответил священник.

— А если бы говорили, то не лгали. Я тому пример!

Архиепископ встал, чинно снял тиару, передал ее в руки королеве и изрек:

— Это не укладывается в картину моего мира, мадам, — и, вопя, убежал.

Королева была растеряна и не знала, что ей делать с тиарой.

— Ваше величество, нам нужен новый архиепископ, — задумчиво проговорил президент, косясь на кота.

— Нет, господин президент! — вскричал премьер-министр.

— Господин кот, — начал президент, — вы не могли бы возглавить нашу паству, им нужен пастырь.

— Возглавь! Возглавь! — завопила Пратка.

— Как скажете, — почесал за ухом кот и подошел к королеве.

Она присела на корточки и надела на кота тиару, в которой тот мгновенно пропал. Президент поднял кота в тиаре над собой. Пратка завопила от радости. В честь назначения Этока Архиепископом Пратки был назначен королевский бал, и народные гуляния с недельными каникулами.

Глава 10. Бал

Напомаженные, завитые, но какие-то прибитые Гай, Михас и Тамареск сидели в комнате для гостей королевского дворца.

— Нехорошо вышло, — наконец сказал Тамареск.

— Ни черта себе "нехорошо"! — Гай вскочил со своего места, — Это же надо! Кот архиепископ! И ЭТО та скотина, которая обгадила твои образцы! Ты не мог что-то по проще придумать?

— Не мог! Меня понесло.

— Понесло его, видите ли! Понесло, значит, с толчка слезать не должен, а тут ты просто заврался! И Кот хорош! Ну Эток, ну двуличная сволочь!!!

— Зато, Гай, твое произведение божественно, это все признали, — отозвался Михас.

— Да черт с ним с произведением, я стоял и чуть в штаны не наделал от страха, что сейчас с небес спустится сам Тифаб, а лучше с папенькой, чтобы набить физиономии, а потом испепелить двух богохульников! Нет, это конец света, Кот — архиепископ! Чем у нас люди думают?!

— Еще спроси, куда мир катится, и напиши потом дипломную работу на тему: "Кто виноват?" — мрачно отозвался Тамареск.

— Тама, на твоем месте, я молчал бы, итак наговорил уже! Как мы поедем путешествовать, без кота, без вещей…

— Я придумал как!

— НЕТ, — возопил Гай, — только не надо говорить королеве, что тебе снова явилась Ясве и призвала отправиться в путь с архиепископом за какой-нибудь чушью!

— Не за чушью, а новый архиепископ укажет места, где надо строить новые храмы во славу Богов.

Михас смеялся в голос.

— Ты болен, мой друг, ты серьезно болен… точнее сейчас заболеешь, — Гай приготовил руку для удара.

— Стой, Гай, — отсмеялся Михас, — Тама прав, нам дадут караван, с деньгами со всеми удобствами, это же шикарное путешествие получается.

Кабручек сел на свое место.

— Тама, а что у тебя с королевой? — хитро глядя, спросил Михас.

— К чему ты это?

— Она очень странно на тебя смотрит.

— Не знаю.

— Знаешь, — поднажал Гай.

— Не важно это.

— Важно, — плотоядно улыбнулся силлиерих.

Тамареск молчал.

— Ну, скажи, было у тебя с ней? Ну, было? — допытывались друзья.

— Ну, было, — неохотно отозвался Тамареск.

— Охохо, — восхищался Гай, — королева в любовницах, кот в архиепископах. Мммда, Тама, я в восхищении! И это наш угрюмый мохнатый друг, слышишь, Михас? В кого у него такая самооценка?!

— Мало того, я вижу, как его лицо залил румянец, и глаза томно заволокло, — вторил здоровяк.

Веселье прервал церемониймейстер:

— Вас ждут, сиятельные господа!

Зал блистал, от знати было тесно. Архиепископ сидел на подушечке в ногах у королевы. Новенькая тиара блестела ничуть не меньше довольной кошачьей морды.

Студенты поклонились королеве, отдали честь президенту, преклонили колено перед премьер-министром.

— Она не сводит с тебя глаз, — шепнул Гай Тамареску.

— Пойдем-ка, выйдем, поговорим, друг, — шепнул в ответ Тамареск.

— Знаю я твое "Пойдем, поговорим!" Опять, дяденька бить будете…

Гай ушел охмурять каких-то дамочек, Михас ошивался неподалеку, о чем-то секретничая с какой-то баронессой. Тамареск решил поговорить со своим котом. Улучив момент, он подал Этоку знак. Кот подошел к нему, уселся на подоконник рядом с хозяином.

— Заварили мы с тобой кашку, братец, — сказал Тамареск.

— А мне нравится! Кормят тут хорошо! Сама королева меня гладит, — кот мурлыкнул.

— Ты не хочешь больше путешествовать с нами? Мы не отказываемся от идеи, которую, кстати, подал ты!

— Хозяин, у меня паства, я занимаю выгодное положение в обществе.

— Я понимаю, тебя гладит сама королева!

— Я сцежу тебе в баночку того волшебного вещества, что понадобится тебе в дороге, и конечно же поговорю с властьимущими, они вас всем обеспечат.

— Спасибо, Эток, особенно за баночку.

— Мне не сложно.

— Я понимаю.

Они помолчали.

— Она спрашивала о тебе.

— Кто она?

— Не придуривайся, хозяин, ты сам знаешь кто.

— У нас все равно ничего бы не вышло. Что ты ей сказал?

— То же, что и ты ей в свое время, мол, ваше величество, вы слишком хороши для меня и власть, и любовь слишком тяжкое бремя для женщины.

— Тогда она была еще высочеством, это раз, и не "Вы слишком хороши для меня", а "Я вас недостоин", это два.

— Ты — зануда.

— Я знаю. Она плакала?

— Не знаю, при мне нет.

— Амели всегда была слишком гордая.

— В остальном она очень добрая, и готовит вкусно. А еще она рассказала мне, откуда берутся королевы!

— Не делай из этого великую тайну, это знают все образованные люди. Новая принцесса появляется в детской комнате, это девочка восьми лет, их рожает сама Ясве, королева должна быть непорочна и чиста. Я поэтому отказался от Амели.

— У тебя благородная душа.

— Я знаю.

— Но ей больно, очень больно.

— Я знаю, Эток.

— Когда вы уезжаете?

— Я еще не знаю. Как можно скорее, наверное, ты уж поговори по быстрее с ними, не хочу просто так сидеть в городе.

— Я поговорю. Да еще, Тама, буквы заберешь дома, я упаковал их в коробку и велел отослать. Ты заходи попрощаться.

— Я приду.

Глава 11. В путь

Утро каждый из троих друзей встретил по-своему: Гай в чьей-то постели, Михас в своей постели, Тамареск на берегу реки Пратки.

Тамареск сидел там всю ночь, вспоминая, как когда-то любил ее высочество принцессу, то ли богиню, то ли еще черт знает что, как у него был хороший большой пепельно-серый шкодливый кот, а теперь и та и другой были не с ним, где-то далеко. И от этого Тамареску Патанде, внебрачному внуку ардогского Шамана и сыну какой-то крестьянки с границ, не было грустно. Он искренне радовался за своего кота, и за свою королеву, королеву своего сердца, как когда-то, вопреки всякой логике, радовался тихо и тошно за нее произнося: "Ваше высочество, я недостоин вас. Королева должна быть чиста и непорочна, власть и любовь слишком тяжелое бремя для женщины. Амели, тебе придется быть и королевой и женщиной, это слишком сложно". Он помнил, как дрожала в ее руке серебряная цепочка, которая была всегда у всех королев не шее. Как она улыбнулась и сказала, что она хотела бы быть королевой только в одном королевстве — в его сердце. И так и было тем утром на берегу Пратки.

Михас проснулся, обнимая дородную баронессу, которую вчера подпоил и сподвиг на приключения. Баронесса была хороша собой даже утром после бала, что бывает очень редко. Она проснулась одновременно с ним, оделась и поблагодарила за ночь. Михас предложил ей завтрак, но она отказалась, сославшись на срочные дела. В дверях она задержалась и ласково улыбнулась Михасу. На постели он потом нашел надушенный ее платок и перстень с драгоценным камнем. И так было в то утро.

Гай, открывая глаза, понял, что голова его занимает гораздо больше места чем обычно и если веки сделаны из свинца, то череп из еще более тяжелого металла. Слева, как выяснил Гай, лежал юноша, чуть младше его самого, с другой стороны лежал мужчина. Гаю, самочувствие которого и без того было далеко от идеального, стало совсем плохо. По опыту различных попоек он помнил, что просыпаться следует в обществе, как минимум, одной женщины, внешность дело десятое. Женщины, но не мужчины, мужчины это другое. Гай пытался встать. Барахтаясь, он разбудил мужчину, тот перевернулся и закинул на Гая тяжеленную руку и захрапел. Кабручек застонал. Этим стоном он разбудил юношу, тот посмотрел на Гая и от ужаса онемел.

"Я не один такой", — подумал Гай.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Гай юношу.

Парень отчаянно замотал головой, а потом поморщился от боли.

— Не двигай головой, — посочувствовал Гай, — это плохо, что ты ничего не помнишь, я тоже ничего не помню. Помоги мне выбраться.

Кое-как, чтобы не разбудить спящего мужчину, юноши выбрались из роскошной постели, и не глядя друг на друга, бросились одеваться.

Внизу, в холле, Гай остановил Паренька и сказал:

— Значит так, я даже не хочу знать, как тебя зовут. Если ты когда-нибудь увидишь меня, сделаешь вид, что никогда не видел. Об этой истории никому ни слова.

Парень кивнул и поморщился.

— Да не тряси ты головой.

— О, вы кто такие? — раздался мелодичный голос баронессы, которая недавно ушла от Михаса.

— Мадам, мы не грабители, мы проснулись здесь, — нашелся Гай.

Баронесса расхохоталась и долго не могла остановиться.

— Мой супруг, когда меня нет рядом, имеет идиотскую привычку скучать. Как правило все это выливается в то, что он с кем-то долго и много пьет, а потом вдруг ни с того ни с сего тащит в постель. Да не бледнейте вы так смертельно, мальчики, он просто боится спать один. Знаете, сколько я таких отсюда вывела. Все знают о такой милой странности моего мужа, даже если кто-то узнает, хулы не будет.

— Спасибо, что сказали нам, вы очень нас успокоили.

— Еще бы! Ну, идите, мальчики.

Гай пулей вылетел из дома баронессы и помчался в общежитие, где его ждал уже Михас и Тамареск.

Они как раз завтракали.

— О, явился — усмехнулся Михас, — мы думали, ты уже потерян для приключений в объятьях какой-нибудь блонди.

Гай приободрился и подсел к друзьям.

— Ты угадал, она душила меня в объятьях, умоляла остаться, но я был безжалостен и ушел к вам.

— Врешь ты все, — угрюмо сообщил Тамареск.

— Иди к черту, Тама, — уже веселился Гай, разбавивший похмелье вином.

Позавтракав, друзья разлеглись по своим постелям и молчали, пока к ним не постучали.

— Гонец ее величества. Мне велено проводить вас до каравана, который отправится с вами в путь.

Друзья подхватили вещи и последовали за гонцом.

Три старые кареты можно было с трудом назвать караваном, но это было лучше, чем передвигаться пешком, тем более что кареты были самоходные, подчиняющиеся земляной магии и возница вообще нужен не был.

В путь их провожали королева, президент и премьер-министр.

— Пусть путь ваш будет хорош, несите свою проповедь по всему миру, — напутствовала королева.

— Какую проповедь? — брякнул Гай, за что тут же получил два приличных тычка по ребрам от друзей.

— Его святейшество Архиепископ передал нам, что вы хотите нести весть о своем видении в проповедях по всему ФОЛМиТу. А так как у вашего сновидца есть некоторые проблемы с долговременно памятью, то вы выезжаете, сегодня утром, — разъяснил президент.

— Да, все верно, — согласился Михас.

— Рентабельнее было бы отправить одного сновидца, и не разводить всю эту волокиту с каретами, — проворчал премьер-министр.

— Господин премьер-министр, если у господина Патанды проблемы с долговременной памятью, то у господина Кабручека проблемы с кратковременной памятью, и я не могу оставить одних ни того, ни другого, так как обладаю абсолютно памятью, — лучезарно улыбался Михас, — потому мы неразлучны.

— Архиепископ ничего не говорил об этом, — удивился премьер-министр.

— Мы заботимся о своей репутации, никто кроме архиепископа не знал этой нашей тайны. Господин Эток очень деликатен и не стал говорить вам об этом.

— С богами в путь, — пожелала королева.

Троица расселась по каретам, в первой сидел Тамареск, он прокладывал путь.

— Эй, Тама, какого лешего мы едем к ратуше? — крикнул из своей кареты Михас.

— Я обещал Этоку, что заеду попрощаться, и потом он передаст мне баночку… ну, поймете.

В ратуше никого не было.

— Видимо он окончательно разобиделся на нас, — предположил Михас.

— Или зазнался.

— Или боится показать мне на глаза, после его высказываний о моей памяти.

— И ничего я не боюсь, я жду вас тут уже почти час, сколько можно!

Друзья обернулись, перед ними сидел Эток, без мантии и тиары.

— Я еду с вами, — заявил он.

— А как же паства? — спросил Тамареск.

— Перебьется паства без меня. Я тут подумал, все разы, я пугался, перед тем как… раскрыть букву. Возможно, это имеет какое-то значение. В пути будет много приключений, в том числе и опасных. Кстати, и почему вы должны веселиться без меня?

— Едем, умник, — Тамареск подхватил кота и бегом бросился к карете, за ним бежали друзья.

— Я рад, что ты едешь с нами и Гай тоже рад, — признался Тамареск коту уже в карете.

— А я рад, что с нами едет Михас, он вкусно творит еду.

— Обжора, — рассмеялся Тамареск.

Отъехав немного от Пратки, Гай попросил остановить караван.

— Может, поедем все вместе, мне скучно ехать одному!

— Никто не против, — улыбнулся Михас.

— Никто не против, места хватит всем, только поедем в первой карете, остальные свяжи, пожалуйста, своей волшебной нитью, — распорядился Тамареск.

— Как скажешь, Тама.

Через полчаса караван отправился в путь, курсом строго на запад.

Часть 2. Путешествие по Тау

Глава 1. План действий

— И что мы будем делать, сиятельные господа? — Михас сотворял очередной обед, — время идет, мы подъезжаем к границе с силлиерихами, а у нас все еще никаких идей о том, где искать место спасения Йодрика от Тифаба.

— Мы едем к границе, в сказаниях четко указано, что Йодрика изгнали из деревни силлиерихов, находящейся по ту сторону великой рехи Хикон, между Изумрудным и волшебным лесами, — лениво отозвался Тамареск.

— Очень четко, — рассмеялся Гай, — очень четко.

— Проблема в том, чтобы найти эту деревню, а там спросить, откуда пришел Йодрик. Он же упал где-то неподалеку от деревни.

— Тама, ты гений. То, что это было около семи сотен лет назад тебя не смущает. Мало кто славится на Тау таким долгожитием, — заметил Михас.

— Михас, ничего не вижу страшного. Силлиерихи — памятливый народ, — тоном эксперта сказал Гай, — потом я на половину силлиерих, и народ наш очень дружен.

— А слышал, будто бы они полукрвок убивают? — спросил Михас.

— Полу-ардогов да. Но не волнуйся Тама, мы ежевечерне будем брить тебя, чтобы никто не догадался, что ты наполовину ардог.

— Не дамся.

— Мы ночью побреем.

— Учти, с утра я тебе наваляю так, что даже Михас не спасет. Мои волосы — мое достояние, я не собираюсь бриться.

— Аааааа, кажется, я понял, — подмигнул Михасу Гай, — Михас, ты помнишь, как выглядит наш друг?

— Помню. Он очень эффектный юноша.

— Он же страшен, как помесок ардога и силлериха. Твоя "абсолютная память" подводит тебя, мой бедный больной друг. Потому Тама и отрастил бороду и усы, и перестал стричься, чтобы скрыть от нас то, как он уродлив.

— Смейся-смейся, смертный, — зевнул Тамареск.

— Потому и не хочет бриться. Но представь, Тама, какая роскошная шерсть у тебя будет после.

— Иди ты, дорогой друг Гай… помогать Михасу.

Из леса, довольный собой и жизнью, вернулся Эток. В зубах он нес пеструю птичку. Силлирийский соколоклюв был мертв, голова его безвольно болталась в зубах кота. Эток положил птицу к ногам хозяина.

— Я плохо тебя кормлю? — обиделся Михас.

— И зачем мне эта тушка? — удивился Тамареск.

— О, какие перья! — возопил Гай и бросился к птице.

— Михас, — начал примирительно Эток, — ты бесподобный творец, но инстинкт никуда не денешь. Тем более, это старый соколоклюв, которому уже ничего не страшно. Это было не трудно. Гай, не ощипывай его, в бульоне он не вкусный и жесткий! И потом он все еще жив — я придушил его и он уснул. Тама, я тебе принес чисто похвастаться, птица моя и точка.

— Какой ты стал высокомерный, Эток. Жаль, весь свой скипидар я забыл в Пратке.

— Тама, я давно хотел с тобой поговорить. За что ты меня так ненавидишь? Скипидар, мытье, бритье? За что мне все это?

— Я так тебя воспитывал.

— Тоже мне воспитатель, — фыркнул Гай.

— Мне нечего сказать, — сказал задумчиво Эток.

— О, наш птенчик очнулся, — обрадовался Гай.

— Сиятельные господа, я уже в пятый раз зову вас есть. Если вы не придете, я все уберу и питайтесь своей тушкой на здоровье! — возмущался Михас.

— Кушайте ребята, я присмотрю за ним, — махнул лапой Эток.

Все плотно пообедали, забрались в карету Тамареска и покатили дальше на запад.

Гуугль, так звали соколоклюва, спал. Они договорились с Этоком, что не будут друг другу мстить и тем более друг друга есть (Соколоклювы от природы хищники).

— Такими темпами через два дня мы будем за границей, — заметил Михас.

— Давно пора бы уже, — ответил Гай.

— Давно не давно. А если бы вы не просили трехразового усиленного питания и привалов на ночь, мы бы доехали быстрее, — недовольно ворчал Михас.

— Зато мы отъелись, — важно похлопал себя по тощему животу Гай.

— Ну да, ты больше всех отъелся. Как был тощий так и остался, — заметил Михас, — а вот Таме его свитер уже маловат будет.

— Это ты виноват, — мгновенно отозвался Тамареск, — не зачем так вкусно творить мясо и разные другие вкусности.

— Ну, специально для тебя буду готовить невкусно!

— А ты не умеешь.

— Что не умею?

— Творить не вкусно.

— Тут ты, пожалуй, и прав, — самодовольно согласился Михас.

Спустя еще два дня довольной, сытой жизни герои прибыли на границу с силлиерихами. Место было очень живописное. Перед тем, как переехать ее все вышли из кареты и посмотрели на открывающуюся местность. ФОЛМиТ оканчивалось большим обрывом. Местности силлиерихов находились ниже относительно ФОЛМиТа на двадцать километров. И с края обрыва открывался такой вид, что дух захватывало. Покрытая изумрудными лесами долина силлиерихов, вся была испещрена мелкими и крупными артериями ярко-голубых рек, деливших долину на своеобразные сектора. Вдали сверкали розово-зелеными огнями две столицы — Силлирилл и Гаутара. Двуединая столица была соедина длиннейшим мостом из стекла, да и оба города были полностью из стекла. Изредка, под неверными лучами солнца блестели поселения силлиерихов.

— Эм, господа, вам не кажется, что нас настигают первые трудности? — проговорил Михас.

— Молчи, дурень, смотри как красиво, — выдохнул Гай.

— Я заткнусь, если ты скажешь мне, где здесь изумрудный лес, а где волшебный, — возвразил Михас.

Вдохновенные лица путешественников приобрели выражение крайней растерянности.

— Четко описано…

— Леса, Изумрудный и Волшебный, находятся в дельте реки Хикон. Это место центр, сельскохозяйственный центр Силлиерии, — изрек чей-то голос.

Все разом обернулись. На карете сидел с умным видом Гуугль.

— И что ты хочешь этим сказать? — спросил Тамареск.

— Река Хикон самая полноводная река Силлиерии, дельта ее лежит по ту сторону долины. То место, о котором вы спрашиваете, славно тем, что когда-то туда с неба упал Йодрик Скрипка, которого изгнали из Силлиерии за насмехательства над Богом Тифабом, покровителем этих мест.

— Ты знаешь где это? — спросил Михас.

— Знаю, — спокойно ответил птица, — мы очень долго живем и многое помним.

— Будешь нашим провожатым?

— Толстый господин, очень вкусно готовит, я рад на последок покушать вкусные блюда и помочь таким любопытным господам, как вы. Мои годы близятся к закату, я рад, что я могу участовать в таком приключении. Спасибо, господин Эток, — птица кивнула коту, молча слушавшему диалог и любовавшемуся видом, открывавшемся на Силлиерию.

Глава 2. Силлиерия

Кареты спускались вниз, в леса. Уже темнело и решение было принято не заходить в лес ночью. Гуугль развлекал путешественников рассказами о Силлиерии и жизни соколоклювов.

— Мы очень мудрые птицы. В отличие от человека, бессознательное которого закрыто, а сознание сужено до одного индивидуума, мы — соколоклювы — обладаем единым сознанием и бессознательным. В данный момент я воспринимаю все то другое, что воспринимают другие мои товарищи. У нас единая память. Силлиерихи почитают нас, как многоединое воплощение бога Тифаба.

Сама по себе Силлиерия является равнинным государством, с общинно-родовым строем. Не смотря на весомое положение в мире, силлиерихи не хотят отказываться от своего привычного и удобного устройства. Живет Силлиерия в основном сельским хозяйством, внутренним продуктом, на экспорт отправляют в основном пшеницу и фрукты.

В клане глава всегда женщина. Глава страны всегда самая старая женщина самого древнего клана. Господствующие кланы часто сменяются, но в среднем возраст правительницы колеблется в пределах 70–90 лет.

Столица Силииерии двуединый город Силлирилл и Гаутара, это самый густонаселенный единственный город. Области же Силлиерии разграничены реками. Поэтому политическую карту страны можно увидеть прямо отсюда. Каждая область управляется самым старшим кланом на данной земле. Основная река в этих местах Хикон, его рукава такие полноводные, что считаются отдельными реками: Сиртон и Партана. Всех рек на плодородной земле Силлиерии не перечислить (это займет очень много времени). В общей сложности на территории Силлиерии произрастает более семнадцати с четветью тысяч видов растений, и живет около пятнадцати тысяч животных, в реках обитают около семи сотен видов рыб, в лесах живет примерно полторы тысячи видов птиц, из которых соколоклювы самые многочисленные.

— Богато живут, — восхитился Гай.

— Богатство у них не в почете. Силлиерихи не добывают лес, живут натуральным хозяйством. Они считают, что если им суждено жить на этой земле, то сердить ее и портить глупо и неправильно. Потому, владея стеклянной магией, они строят дома при ее помощи, а не из подручных материалов.

— Ты не прав, — авторитетно заметил Михас, — зная Гая, я могу утверждать, что им просто лень вырубать леса или заниматься каким-либо другим трудом, требущим общения с механизмами.

— Но ваш друг лишь наполовину силлиерих.

— Вот на эту половину он и силлиерих, — рассмеялся Михас.

Карета плавно спустилась с горной дороги на равнину и остановилась, так как это была последняя точка указанного Тамареском маршрута. Очень быстро стемнело, как это обычно бывает в лесах.

— Ну что, привал? — спросил Гай, — Я так устал сегодня.

— Что ты устал, — хмуро ответил Тамареск, — языком молоть? Гуугль, скажи, в этом лесу водятся хищники или другие опасные животные?

— Этот лес назван ядовитым, так как все его деревья, цветы, ягоды, трава, даже вода и слегка воздух отравлены.

— Эй, а что нам делать? Я вряд ли перенесу ночь без единого вдоха, — забеспокоился Гай.

— Воздух тут имеет галюциногенные свойства. Форма галлюцинаций зависит от типа психики индивидуума, так что, если вы начнете друг друга убивать, виноваты будете только вы. Что касается животных, то тут водятся только смертоносные долгоносики, но они нападают только если их пещеркам угрожает опасность, в остальном они очень мирные животные.

— Тама, а каких животных ты имел в виду? По твоему кто-то кроме хищников может представлять опасность для нас? — осведомился Михас.

— Друг мой, в этой стране даже долгоносики смертоносны, — улыбнулся Гай, укладываясь спать.

Вскоре все заснули.

Тамареску казалось, что его кто-то трясет. Во сне его поймал великан и все пытался узнать у него, куда Тамареск подевал козий сыр. Тамареск понятия не имел о козьем сыре, и том, зачем вообще делать из коз сыр, а главное как (?!) и пытался втолковать это великану. За что тот тряс бедного потомка ардогских шаманов за шкирку почем зря.

— Тама проснись, ты должен это видеть, — умирая со смеху, вопил Михас, расталкивая ардогского полукровку.

Тамареск разлепил глаза. Он, кажется, совсем недавно заснул, а теперь снова подниматься.

Перед ними сидел Гай. Он никого не замечал вокруг, обнимая ласково и бережно свою подушку. Гай рассказывал ей что-то про звезды, показывал созвездия и рассказывал их историю:

— А вон там, смотри, смотри милая, там, левее, находится созвездие минотавра. Вот это кольцо внизу — это его левое яйцо, его видно летом, а правое зимой. Я не знаю почему так устроено… нет, этого у него совсем нет, ну, или просто не видно.

— Что он несет, какое левое яйцо, — стонал от смеха Михас.

— Вон там дуэль амазонок. Заметь обе без правых грудей, зато какая левая… что ты милая, обе твои гораздо лучше и красивее, чем одна ее, — как бы случайно Гай, залапал у подушки то место, где преполагалась грудь.

— Эй, Михас, перестань ржать, как породистая лошадь! Пора его становить, пока он не… короче подушку и репутацию Гая пора спасать, — задумчиво проговорил Тамареск, но вдруг вспомнил, что воздух в лесу слегка галюциногенен, а потому не иллюзия ли все это? Но поразмыслв еще, Патанда решил, что следует вмешаться, потому что если это все иллюзия, прерванный сон ему простят, а если не иллюзая — запятнанную репутацию, Гай никому никогда не простит.

Тамареск тряхнул задыхавшегося, захлебыбвавшегося смехом Михаса и потащил к Гаю, резко вырвал из его рук подушку и сказал:

— Ложись спать!

— Эй, Тама, что ты себе позволяешь, это моя девушка и я намерен… — глаза Гая налились кровью и он бросился на Тамареска. Патанда увернулся и отбросил подушку в сторону.

— Милая, ты не ушиблась? — возопил Гай, — Я убью этого подонка!

Тамареску пришлось держать удар. Бил Гай не сильно, зато по болевым точкам. Первый такой удар коленом замутил разум Тамареска на добрую четверть часа. Он чувствовал, как ходили ноги Гая по его спине, как вдруг дикий вопль Кабручека прервал все истязание. Смех Михаса тоже затих. В конеце концов, острые когти Этока впились и в хозяина.

— Что произошло? — Гай озирался по сторонам.

— Кто тебя так, Тама?

— Гай, он защищал свою девушку, и побил меня, — Патанда с трудом поднимался.

— Какую девушку? — круглые глаза Гая еще округлились и увеличились.

— Он еще и не помнит ничего, — недовольно проворчал Тамареск.

— Прости, если ударил тебя, видимо, я был не в себе.

— Что не в себе это я видел. Эток, какого черта ты творил?

Кот спокойно сидел рядом, ожидая этого вопроса.

— Тама, я просто вас вылечил. Резкая боль лишила вас своих иллюзий и галлюцинаций. Когда господит Кабручек лапал подушку, это было еще смешно, но когда тебя стали избивать, я решил вмешаться.

— Значит у меня не было никаких иллюзий, — воскликнул Тамареск.

— Не было, — подтвердил кот.

— Так зачем мне-то тогда досталось? За что?

— За компанию. И заметь, хозяин, тебя я оцарапал, а их укусил. Раз я уж такой волшебный, может и слюна на что сойдет, я так подумал. В любом случае, мои когти всегда при мне и я могу в любой момент пустить их в ход.

— Надеюсь, "если чего" больше не будет, — потирал укушенную лодыжку Михас, — Кстати, Гай, скажи, откуда ты взял левое яйцо Минотавра?

— Чего?

Тамареск и Михас залились дружным смехом.

— И грудь амазонки, — дружно ржали они.

— Хм, Эток?

— Да, господин Гай.

— Укуси их еще раз, — зевнул Гай.

— При всем моем к вам уважении, я не могу этого сделать, потому что господин Патанда мой хозяин, а господин Михас меня кормит, и в данный момент их поведение не опасно ни для кого.

— Зануда пушистая, как и твой хозяин, — сквозь сон пробормотал Гай.

— Не соглашусь с вами, господин Гай…

— Зануда, Эток, и к тому же предатель… предательский ты кот, — пробурчал Гай и отключился.

Михас и Тамареск вскоре тоже улеглись и проспали до утра без приключений.

Глава 3. Теплый прием

Утром у каждого участника путешествия, включая Гуугля, болела голова.

— Это следствие здешнего воздуха, — отозвалась птица.

— Я так думаю, нам следует выбираться отсюда поскорее, — резюмировал Михас.

— Может мы заедем в Силлирилл и Гаутару? — спросил Гай, — Нравы там попроще, полукровок там не убивают. Не бледней, радость моя! Зато город — красивейшее место во Вселенной — никогда и нигде ничего подобного создано не было.

— Вообще, задерживаться нам ни к чему — рассудил Тамареск.

— Да брось, ты что ли куда-то торопишься?! За нами же никто не гонится, и потом, мы моемся только во встречающихся нам водоемах, спим либо на траве, либо на полу в каретах, постираться нам тоже неоходимо, так что я за двуединую столицу, — Гай поднял руку.

— В общем-то, я с Гаем согласен, — отозвался Михас.

— И я.

— А котов никто не спрашивал.

— А я теперь имею право голоса, вот так, — недовольно отозвался Эток и сел рядом с Гаем.

— Едем, — мрачно отозвался Тамареск, — только не станем задерживаться там дольше, чем на один день.

— Не выйдет, — моментально парировал Гай.

— Почему еще?

— Двуединая столица очень большая, и осмотреть ее за один день не получится, и потом, вещи за один день не сохнут. Три дня!

— Сколько?

— Три дня и ни днем меньше, — поддержал его Эток. Гай подмигнул коту.

— А вы говорили, что я предательский кот, — шепнул Эток.

— Что мне с вами делать, — всплеснул руками Тамареск, — Но туда еще добраться надо, а мы все еще в ядовитом лесу, если кто не заметил.

Все расселись по каретам. Тамареск приложился ухом к земле и что-то долго слушал, и пальцем чертил маршрут возле колеса кареты — таким образом он задавал маршрут той части самоуправления кареты, которая была связана с земляной магией.

Из ядовитого леса они выехали прямо к реке Така-така, на границу с лесом Забот.

— Отчего такое название? — спросил Михас у Гуугля.

— Ну, точно это не известно, но тут находится самое древнее поселение клана Рыжехвостых Пум. Они так назвали этот лес. Говорят, когда они строили здесь свое поселение, то почти каждый день на них сваливалась какая-то напасть, и теперь этот один из самых приспособленных к жизни в лесах Силлиерии клан. И потом, жизнь неподалеку от Ядовитого леса некладывает свой отпечаток, особенно когда ветер оттуда дует.

Гай сочувственно помотал головой.

— Нам как-то надо переправиться через реку, наши кареты не приспособлены для речных прогулок, — сказал Тамареск.

— Не нуди, пушистик, — похрустел суставами Гай, — сейчас дядя Михас даст тебе покушать, а дядя Гай сделает маленький мостик и ты будешь очень добрым и сытым и на том берегу. Идет?

— Идет, — согласился Тамареск.

Михас занялся приготовлением пищи, Эток задумчиво бродил у воды. Тамареск, прижавшись ухом к земле, закрыл глаза и молча чертил пальцем на песке какие-то линии.

— Эток, на тебя я могу не готовить? — задумчиво спросил Михас.

— Это еще почему? — возмутился Кот.

— Потому что ты, похоже, ловишь рыбу, а для тех, кто желает заниматься пропитанием самостоятельно, я не желаю тратить свои силы.

— Михас, — промурлыкал кот, ласкаясь мордой об ноги кормильца, — я же говорил, инстинкты никуда не денешь. И потом последняя моя добыча служит нам неплохую службу.

— Есть такое дело, — улыбнулся кормилец.

Солнце обдавало последними самыми жаркими лучами кроны деревьев и поверхность реки. Трио и кот сидели возле накрытого для пикника покрывала. Гуугль улетел в лес искать пропитания там, отчего-то талантам Михаса птица не доверяла.

— Мы сейчас поедем по мосту или утром? — лениво спросил Гай.

— Спасибо тебе, Гай, — отозвался Тамареск.

— Вот! Я же говорил, что, если тебя покормить, ты сразу добреешь.

— Я думаю, если мост мы пересечем сейчас, и потом поедем по реке вверх пока не стемнеет, возможно мы доберемся сюда, — Тамареск показал пальцем на одну из линий, которые он начертил не песке. — Это примерный план рек в долине. Гуугль, покушал?

— Да, спасибо, господин Тамареск.

— Гуугль, вот здесь у нас какая река?

— Насколько я понимаю, это река Тиртилая, оттуда из леса Забот мы попадем в леса птиц.

— И сколько оттуда до столицы? — спросил Михас.

Гуугль задумался и сел рядом с картой на песок.

— Господа, если вы будете двигаться по берегу реки в направлении Хикона, вот он, южнее, то через два дня будете у его русла. По Хикону в сторону дельты еще четыре дня. Итого, через шесть дней вы будете в Гаутаре, поскольку поедете по его стороне.

— Хорошо, а в дельте реки через сколько мы будем?

— В дельте Хикона?

— Да.

— Если не станете задерживаться в столице, то через десять дней.

Михас присвиснул.

— У кого-нибудь еще есть желание задерживаться в столице?

— А что ты торопишься, как будето за тобой черти гонятся?

— Гай, а что за привычка отвечать вопросом на вопрос?

Возникла пауза. Михас опять засмеялся.

— Ей-богу, вы такие смешные, — стонал он.

Гай и Тамареск прокрутили в головах каждый еще раз свой диалог и тоже рассмеялись.

Все снова погрузились в кареты и пересекли реку Така-така по мосту, чудесной работы Гая.

— Ты очень красиво все делаешь, что тот фонтан, что вот теперь мост, — похвалил Гая Михас.

— То есть мои кувшины тебе не нравятся? — взъелся Гай.

— Я уже говорил, что предпочитаю пить из посуды на поверхности которой чуть меньше чем одно обнаженное девичье тело, на твоих их как минимум три и ручку я не считаю.

— А по-моему ручки у этих кувшинов что надо, — отозвался Тамареск.

— Вот, Тама-друг, а ты… То же мне ценитель женской красоты.

— Просто я не люблю костлявых женщин.

— Прости, Михас, специально для тебя я не могу делать кувшины с одетыми толстушками! Это же творчество, красота… наверное она когда-нибудь спасет мир, — впадая в лирический катарсис, промурлыкал Гай.

— Ты, похоже, и сам к толстушкам неравнодушен, — рассмеялся Михас.

— Я ко всем женщинам неравнодушен, — улыбнулся Гай.

Перед тем, как лечь спать, Гай удостоверился у Гуугля, можно ли купаться в Тара-тара. Птица ответила, что можно, но небезопасно. Гай полез купаться и пропал. Михас пошел искать друга и тоже не вернулся. Если быть до конца честными, первым пропал Гуугль, который улетел ужинать, а потом Эток, на которого Михас сильно обиделся. Тамареск сидел в одиночестве, рассудив, что пропавшие захотят есть и сами придут. Не может же быть так, чтобы они совсем потерялись?! Он так и лег спать в одиночестве и тревоге. Но поспать не удалось. Тама проснулся от того, что его несли два дюжих силлиериха. Тамареск попытался закричать и вырваться, но его оглушили и понесли дальше.

Глава 4. Рыжехвостые пумы

Если вы очнулись связанным и у вас болит голова, то скорее всего вы были очень пьяны и сильно буянили, но если речь идет об опасных приключениях, то скорее всего вы в плену и вас били по голове.

Тамареск огляделся. Так оно и есть. Все на месте, кроме Гуугля, сязанные, зато ходить никуда не пришлось. В сарайчик, где сидели пленники, тихо вошел очень высокий силлиерих.

Истинные жители долин, чистокровые силлиерихи, были очень красивыми и гордыми. Ростом мужчины и женщины были гораздо выше людей, ноги и руки были длинными, стан тонкий и гибкий. Полных среди силлиерихов не было никогда, кожа их была серо-зеленой, поэтому на фоне леса их не было заметно и только круглые желтые глаза могли выдать их присутствие, но силлиерихи умели видеть сквозь веки. Мужчины зачастую носили косы до колен, а женщины — локи по количеству лет. Каждый год они сбривали волосы отращивали их и снова плели локи. К слову, волосы у них росли очень быстро, где-то по сантиметру-полтора в день.

Мужчина-силлиерих растолкал Гая и Михаса и высокомерно сказал:

— Недостойные нарушители границ падите ниц и приветствуйте величайшую младшую из всех младших принцесс клана Рыжехвостых Пум — Гайне.

— Уважаемый, — хрипло сказал Тамареск, — мы бы пали ниц, но мы сидим связанные и лишены возможности двигаться.

Силлиерих скорчил самую высокомерную из всех возможных рож и изрек:

— Это не мои проблемы, низкорослый ардог, падите ниц!

— Не зли его, — шепнул Гай, и кое-как повалился на пол.

Тамареск и Михас последовали его примеру.

— Мы не сможем говорить с ней, — сопротивлялся Тамареск.

— Тебе даже слышать имя ее слишком большая честь, ардог.

— Я ардог наполовину.

— Лишь поэтому мы тебя не убили, благодари свою людскую мать.

Тамареск тихо зарычал.

Силлиерих ушел. Через мгновение в сарай вошла девушка-силлиерих, тридцатилетняя младшая из младших принцесс клана (самая младшая претендентка на трон).

— Кто вы? И зачем пришли? — мелодично спросила она.

— Мадмуазель, нам неудобно говорить с вами, мы наглотаемся песка, — ответил Михас.

— Лучше песка, Михас, чем яду их стрел, — заметил Гай, — нас и так не покормят, а ты без рук… как без рук. Так что кушайте песок — селен крайне питателен.

Вошли войны и перевернули пленников.

Мужчины увидели несказанной красоты женщину, даже по силлирийским стандартам красоты. Нежно-серая кожа, круглые глаза цвета жженого сахара, удивительной лепки черты лица, тридцать локов цвета листьев осеннего клена на улицах Пратки.

— Итак, кто вы? И зачем пришли?

— Мы — студенты Гуманитарного Университета, библиотечного факультета города Пратки. Мы несем наше слово о Богах по землям Тау.

— Носил один такой слово о Богах, сам Тифаб-громовержец его проклял, мы изгнали его! И изгоним вас, если вы несете нам хулу!

— Мы не несем хулы, — возразил Михас. Нам было видение, что есть тот, кто создал этот мир, и мы хотим поступить так, как нам велели Боги.

— Боги сами сказали вам, что есть кто-то, кто выше их, кто создал это мир? — надменно спросила она.

— Великолепнейшая Гайне, — сладко запел Гай, — Сама богиня Ясве собрала нас в путь возле ворот нашего родного города. При нас, кстати, был наш волшебный кот, где он?

— Я где-то тут его видел, — отозвался Тамареск, озираясь.

— Ваш кот еще спит, связанный, — Гайне махнула изящной ручкой в сторону.

— Этот кот волшебный, ей богу, ваша светлость, — сказал Тамареск.

— Это не важно, — отмахнулась младшая из младших, — объясните, что вам здесь надо?

Молодые люди молчали. Легенда с проповедью не прокатила, а говорить правду было боязно.

— Видите ли в чем дело, милая Гайне.

— Я тебе не милая, грязный полукровка, — вспыхнула Гайне, бросив уничижающий взгляд на Гая.

— Мои друзья сказали вам чистую правду, мы идем по стопам откровения, которое снизошло на нашего друга Михаса и вот того кота. Мы двигались к дельте Хикона, чтобы разыскать место, где появился в ваших землях презренный Йодрик.

— Не произноси его грязного имени! — вскричала Гайне.

— Прошу прощения.

— Зачем вам это место?

— Наш волшебный кот должен пометить его.

— Как пометить?

Друзья переглянулись.

— Вы знаете чем коты помечают территорию? — осведомился Михас.

— Этот кот, первый живой кот, которого я вижу, — надменно призналась Гайне. Судя по всему, тот факт, что она никогда не видела кошек и котов раньше был предметом ее особой гордости.

— Так вот, — как можно деликатнее проговорил Гай, — наш кот должен… ну… излить себя на место появления этого Йодрика.

— Пописать?! — радостно вскричала Гайне.

— Да, — коротко ответил смущенный до крайности Гай.

— Развяжите их, это святые люди, они пришли отомстить за то, что когда-то совершил их земляк!

Друзей быстро развязали, кота развязали, разбудили и усадили на подушку на голове самого статного носильщика. Судя по напряженности лап Этока, он был очень напуган. Судя по напряженной задумчивости и закушенной губе носильщика дюжий силлиерих старался не заорать от боли.

В честь путешественников закатили пир, особого почитания был удостоен кот.

— Почему, объясните мне, други мои любезные, каждый раз нас признают святыми, а чтут кота? — сокрушался Гай, — Вот и теперь, эта принцесса смотрит на Этока, но я же… я же даже наполовину силлиерих, и красивее, и умнее, и… и…

— И ты запал на нее, — подвел черту Тамареск.

— Не тебе одному любить королев!

— Ну, допустим королевой она станет этак лет через сорок — пятьдесят, и не факт что всея Силлиерии, так глава клана, — флегматично отозвался Тамареск.

Гай тихо заскрепел зубами, встал и отошел к Гайне, которая сидела последней за женским столом. Отдельно стоял стол для девочек, все мужчины и мальчики сидели вместе, где-то на задворках праздника. Не смотря на свое высокое положение, друзья все равно сидели очень далеко от центра праздника. Тамареск и Михас наслаждались спокойствием, где-то рядом бродил кот. Тамареск наблюдал за Гаем и отмечал, что Гай боится Гайне, словно та допамятная богиня, или сверхценный артефакт.

Гайне относилась к нему высокомерно, как принято у силлиерихов, особенно с такими старыми традициями, как у Рыжехвостых пум.

— Уважаемый, — обратился к какому-то силлиериху Михас, — а почему ваш клан называется Рыжехвостые пумы?

— Давным-давно в глубокой древности, — начал тот, — в этих лесах жила рыжехвостая пума.

— Одна? — спросил захмелевший Тамареск.

— Совершенно одна, — авторитетно подтвердил силлиерих, — в каждом лесу раньше жил дух леса, который дал название своему клану. Когда наша мать Ионеску пришла в эти леса, чтобы родить от бога Тифаба первых наших братьев и сестер, то пума эта напала на мать Ионеску. Хоть мать наша и была на сносях, но она смогла победить пуму, и из ее шкуры сшила первые гамаки для своих детей.

— Какая романтическая история, — вздохнул Михас.

— Это еще не все. Дух побежденной пумы был очень зол, и подговорил других духов леса. Те насылали на нас страшные беды, но мы справлялись, и все благодаря нашим мудрым матерям. Когда дух увидел, что мы сильнее, он смирился и стал покровительствовать нам. Раз в год мы приносим ему в жертву самую младшую из младших принцесс нашего клана.

— Ооо, — протянул Михас, — и принесение в жертву уже было в этом году?

— Еще нет. Я слышал, что наша старшая мать, хочет принести жертву сегодня, и в вашу честь тоже. Такие велики люди не балуют нас своим присутствием.

Друзья переглянулись и тут же встали. Они отыскали Гая в толпе и все ему объяснили.

— Я не знаю, как можно увести ее из-за стола, но это надо сделать как можно скорее, — задумчиво сказал он.

— Эток! Эток нам поможет! — радостно вскричал Тамареск.

Они стали звать кота. Эток явился недовольным, видимо его отвлекли от какого-то важного дела.

— Эток, ты должен нам помочь! — взмолился Тамареск.

— Вот, тоже мне новость, — отозвался кот, — я все время вам помогаю.

— Сегодня в нашу честь собираются принести жертву, человеческую, а черт, короче, в жертву принесут Гайне, — скороговоркой проговорил Тамареск.

— Это их дело, мы не имеем права вмешиваться.

— Слушай ты, скотина говорящая, — Тамареск тряхнул кота за шкирку, — если ты нам не поможешь, я тебя самого в жертву принесу.

— Но тогда ты не узнаешь прав ли господин Михас.

— К черту, к черту, к черту! Слушай сюда, чудовище, ты сейчас подходишь к Гайне и под каким-то предлогом выманиваешь ее из-за стола и ведешь к реке, туда где остались наши кареты.

— А они точно там? — спросил Михас.

— Да, я уточнял, — огрызнулся Тамареск, — понял меня, Эток?

— Понял, хозяин, понял, но я не понимаю зачем вам эта девчонка.

— Просто мы не любим, когда в нашу честь убивают красивых женщин, — коротко пояснил Тамареск. Эток недоверчиво смотрел на хозяина.

— Эток, Гайне… я влюблен в нее. Кажется, это любовь с первого взгляда, — виновато пояснил Гай.

— Так бы сразу, — сказал кот, отряхиваясь.

Глава 5. Похищение

— Мадемуазель Гайне, уделите мне секунду вашего внимания, — Эток появился внезапно и почти ниоткуда.

Гайне дернулась. Она как раз все это время искала в толпе Гая.

Тамареск, Гай и Михас, отошли подальше от костров, чтобы их не было видно в темноте леса. Тамареск прислонился ухом к земле и стал по обыкновению чертить линии. На этот раз линия была одна, сильно изогнутая и достаточно длинная.

— Это вот наш маршрут, — сказал он. — наша задача проложить здесь тоннель. Один не справлюсь. Гай, чтобы нас не завалило, пойдешь вперед, стены укрепишь, Михас пойдешь за мной, возьми дубину по-крепче и прикрывай отход.

Гай и Михас кивнули.

Тамареск разверз землю, земля начала уплотняться образуя дыру в человеческий рост. Гай принялся заливать образвавшееся отверстие стеклом.

— Ты что творишь?! — вскричал Тамареск.

— Доверься мне, я же тебя не спрашиваю, какого черта ты делаешь, — возразил Гай.

Вскоре в небольшоей тоннель можно было войти.

Через час — полтора весь мокрый от пота Тамареск и Гай решили отдохнуть.

— Кажется я не расчитал своих сил, это очень трудно, — пожаловался Тамареск.

— Ничего, кажется, мы уже недалеко, — успокоил Михас.

Подкрепившись и передохнув, друзья продолжили работу.

— Ну, и где ваше чудо? — устало переспрашивала Гайне, уже в десятый раз, бросая в воду Така-така камешки.

Эток и сам волновался, не случилось ли с хозяевами чего?

— Уважаемый кот, я конечно все понимаю, но обратно путь не близкий, и уже скоро то время, когда меня должны будут принести в жертву Рыжехвостой пуме.

— Вы так спокойно об этом говорите, — удивился кот.

— Это очень почетно.

— Умереть во цвете лет, не оставив после себя ничего, это несомненно очень почетно, — резюмировал Эток.

— Вам не понять.

Из-под земли раздался гул, земля задрожала и фонтаном ударила в небо. Извержение земли продолжалось очень долго. Гайне встала и с удивлением смотрела на чудо.

— Это и есть оно?

— Мммм, я и сам не знаю, мадам.

Земля фонтаном била и опускалась прямо в реку. Так продолжалось минут 20, закончилось все извержением огромного куска стекла. Из высыпавшейся земли возникла неплохая плотина, вода в Така-Така набиралась. Мокрые, грязные из-под земли выбрались Тамареск, Гай и Михас. Первые упали без сил, их подхватил Михас и свалил в карету.

— Тама, ты сможешь проложить маршрут?

Тамареск не отвечал.

— Тама, ты слышишь меня? Тама!

— Эток, — слабо позвал Гай.

— Да, господин Гай.

— Она здесь?

— Да.

— Гайне, — Гай покачивался и шел к младшей из младших, — я намерен вас украсть.

— Что?!! — вскричала Гайне и бросилась было бежать.

Откуда у Гая взялись силы он и сам не знал. Он схватил силлиерийхскую принцессу в охапку и поволок в карету.

— Гони!! — крикнул он.

Михас нажал на рычаги управления и кареты резво покатили.

— Отпусти меня! — вопила принцесса.

Гай крепко держал свою добычу, которая, кстати сказать, была на две головы выше его, пиналась и больно кусалась. Гай был неумолим, он крепче прижимал ее к себе и был очень-очень счастлив.

Через какое-то время она умолкла, но Гай ее не выпускал. Сзади раздался шум. Михас выглянул и выругался.

— Така-Така, вода прибывает.

— Идиоты, — выругалась Гайне, — нам не спастись от воды.

— Почему же, милая?

— Я тебе не "милая", гадкий полукровка!

— Гони, Михас, я остановлю поток.

Гай выскочил из кареты и стал строить стену. Силы его были подорваны, что им двигало он и сам не знал, но проклинал эти силы, что есть мóчи.

— Остановить не получится, это тебе не озеро, это река! Разворачивай! — Гайне появилась рядом.

Вместе они выстроили ограждение, уводившее реку в сторону.

— Зачем ты это сделал! Гай, Зачем? Ну, принесли бы они меня в жертву! Подумаешь! Зато ты нарушил равновесие, я не знаю, что теперь станет с нашим кланом, — вопила Гайне, когда все было кончено.

Гай улыбался, глядя сквозь слипающиеся глаза.

— Ты больше не их часть, и никогда этой частью не была. Ты — чудо!

— Зато ты чудовище! Идиот! И зачем вы это все придумали!

— Мы просто не любим, когда красивых девушек приносят в жетву, — отозвался Михас, затаскивая Гая в карету.

— Да, не любим, — зевая отозвался Гай, — особенно ту красивую девушку, которую я, кажется, люблю, — сказал он и вырубился.

Глава 6. Снова Рыжехвостые пумы

Такие тяжелые магические нагрузки, которым подвергли себя Гай и Тамареск, так просто никогда не проходят. Они спали без перерыва пять суток и очнулись, когда караван подъезжал к Гаутаре. Сильно похудевшие Тамареск и Гай набросились на еду, заботливо сотворенную Михасом, ради такого случая даже сделали привал. Гайне молчала и исполобья смотрела на своих спасителей.

— Она почти смирилась, — шепнул на ухо Гаю Михас.

— Так мы остаемся в Гаутаре или нет? — спросил Тамареск, — Нет особого смысла раз мы ее похитили.

— Вот-вот, раз уж вы меня похитили, — поддакнула Гайне, — в столицу соваться нельзя, значит надо идти сразу на то проклятое место. Я подумала, вы заблудитесь в лесах, я отведу вас сама, только вы потом отпустите меня, хорошо?

Она посмотрела самым невинным и беззащитным своим взглядом на Гая.

— Хорошо, — прохрипел Гай, у которого дыхания не хватило. Он адресовал Гайне обожающий и виноватый взгляд.

— Так едем в столицу или нет? — спросил Михас.

— Наверное, не едем — ответил за Гая Тамареск, — не трогай их, Михас, они все равно тебе не услышат.

— Тогда уж, я пойду искупаюсь, — шатаясь, встал на ноги Гай, — ванная мне не светит. Тама, не хочешь со мной? Михасу не предлагаю — этот грязнуля, еще похуже тебя.

— Нет, Гай, я не пойду с тобой, от местной воды у меня все чешется.

— Это не вода виновата, это скорее всего блохи.

— Что? — взревел Тамареск.

Гай готов был ответить, но поймал испуганный взгляд Гайне, осекся, стушевался и тихо сказал:

— Неудачная шутка, прости друг.

Гай достал свои запасы мыла и пошел на речку, напевая какую-то лирическую песню. Раздевшись догола, он зашел в воду, немного поплавал, намылился, смылся и решил еще немного поплавать.

— Гай, ты здесь? — не узнать голос Гайне было невозможно.

— Да, Гайне, только я не одет, ты не смотри, пожалуйста, — Гай решил быстро пробежать от реки до кучи одежды, он начал выходить из воды.

— А что такого? Я и раньше видела голых мужчин, — вышла из-за куста Гайне.

Гай закрылся руками и сел в воду.

— Я просто стесняюсь… тебя…

Гайне отвернулась:

— Как хочешь, Гай, — она пожала плечами, — ничего такого тут нет.

— Как же "нет", — бочком подбираясь к одежде, пробормотал Гай.

— Что ты сказал?

— Ничего. Ты что-то хотела?

— Хотела.

Гай выждал паузу.

— И чего же?

— Поговорить.

— Можешь оборачиваться, я оделся.

Гайне обернулась и в нерешительности мялась.

— Так, что ты хотела?

— Перед тем, как уснуть, ты сказал… помнишь что ты сказал?

Гай подумал.

— Честно говоря, не помню. Я плохо помню этот день с того момента, как поймал тебя и сидел с тобой в карете. Мне было очень хорошо, — тихо закончил он.

Гайне уловила только первую часть.

— Это хорошо, — обрадовалась она.

— Я тебя обидел? — испугался Гай.

— Нет, нет, нет. Ничего страшного.

Гайне развернулась и пошла обратно. Гай немного поднапрягся и вспомнил, что говорил перед тем, как заснуть, побледнел, руки похолодели, в горле пересохло.

— Гайне, стой, стой.

— Да?

Гай подбежал к ней и взял за плечи.

— Гайне, я вспомнил. Я так понял, что тебе очень важно было, чтобы я вспомнил. И я вспомнил.

— Что ты вспомнил?

— Что я сказал. Я… это правда… я тогда сказал от всего сердца. Я и украл-то тебя, только потому что… люблю…Да, Гайне, я тебя люблю!

— Гай, мне очень жаль, — тихо сказала Гайне, положив свой тонкий пальчик на его губы, — ты очень милый, и… хороший… но ты — полукровка. Мой клан не отдаст меня.

— Но это не значит, что я тебе не нравлюсь. Скажи, что я тебе не нравлюсь, не приятен и я исчезну, я не напомню о себе. Только мне было бы очень приятно знать, что ты жива.

— Я не могу сказать, что ты мне неприятен или не нравишься. Скорее все наоборот.

Гай порывисто обнял Гайне.

— Тем еще сложнее мое положение, — продолжила она, — а вдруг мне захочется остаться с тобой?

— Так едем с нами и дальше! А еще я могу отправить тебя на квартиру к моей матушке в Пратку. Ты дождешься, пока мы вернемся из путешествия, и там мы с тобой заживем…

— Я ничего не могу тебе обещать, — мягко отстраняясь, сказала Гайне.

— Самое лучшее, что могло со мной произойти уже произошло, — от избытка чувств Гай взял руки Гайне и стал кружиться вместе с ней.

— Прошу прощения, что прерываю вашу идиллию, — раздался скрипучий старушечий голос, — но Гайне пора домой.

Гай и Гайне обернулись. На поляне стояла добрая часть клана Рыжехвостых пум, вперед вытолкнули связанных Тамареска и Михаса, кто-то держал перепеленутого Этока. В глазах кота читалась смертная скука.

Глава 7. Доказательства любви

Всех погрузили в подобие стеклянного вагона, пути для которого были проложены по верхушкам деревьев. Через несколько часов горе-спасители оказались снова на территории клана Рыжехвостых пум. Гай от стекла не отходил. Он смотрел, как с бешенной скоростью мимо него проносятся реки и леса.

— Как это работает? — спросил он у Гайне.

— Это вроде ваших карет, только работает на стеклянной магии, — тайком шепнула она.

Спустя несколько часов после прибытия в лес Забот, глава клана — мать Памилла собрала весь клан и гостей на своего рода суд. Тамареск с Этоком на руках, Михас и Гай, стояли в центре круга, образованного толпой силлиерихов.

На особом возвышении стоял жертвенник, к нему была привязана Гайне.

— Вы очень нехорошо поступили, — начала Мать Памилла, — мало того, что вы обманом украли нашу принцессу, вы еще и пытались спасти ее от жертвоприношения.

— Мать Памилла, — Гай пал перед старухой ниц, — я люблю всем сердцем эту принцессу и не могу допустить, чтобы ее принесли в жертву вашему кровожадному духу-покровителю!

— Как тебя зовут, мальчик?

— Гай, о мудрая мать.

— Ты тезка нашей Гайне? — удивилась старуха. За ее спиной зашептались другие женщины.

— Молчать, дуры! — взвизгнула глава клана, — Это еще не повод! Не знак! И что ты хочешь, Гай, чтобы мы отдали ее тебе? Это невозможно. Ты — полукровка, и должен жить среди полукровок, и жениться на полукровках. Почетную судьбу жертвы разве можно променять на прозябание с полукровкой?!

— Не убивайте ее, — в отчаянии вскричал Гай.

— Ради тебя мы нарушим традицию? Кто ты такой?

— Я люблю ее.

— Ты только говоришь. Мужчины умеют только говорить.

Гай взвыл, как раненная собака.

— Где эта ваша Пума?! Дайте ее сюда, я сражусь с ней! Если она победит, то пусть забирает мою жизнь, и никогда на трогает Гайне, если побеждаю я… Гайне просто останется с вами, и вы НИКОГДА не принесете ее в жертву!

— Что ты говоришь?! Как ты смеешь! Убить его сейчас же! — закричала старуха.

Гая вовремя толкнул стоявший рядом Михас. Тамареск поднял стеной землю и стрелы не достигли цели. Со всей деревни сбегались войны с мечами. Михас организовал обстрел бананами и твердыми яблоками. Фрукты летели градом на войнов и беснующийся народ. Некоторые подскальзывались на бананах, а меткие попадания яблок в головы значительно подорвали боеспособность клана Рыжехвостых пум. Тамареск разверзал под ногами упавших воинов землю, некоторые их товарищи проваливались туда следом и не могли выбраться. Гай направо и налево творил стеклянные статуи из врагов — силлиерихи застывали в причудливых позах. Эти удары Гая были смертельными. Кто-кто, а он бился не на жизнь — на смерть, ему было что терять. Друзья никогда не отличались кровожадностью, разве что Тамареск в определенные периоды своей жизни был через чур агрессивен. Но теперь на поляне в лесу Забот только Гаю было за что бороться, Тамареск и Михас, защищали себя и друга, но все же старались изолировать врага, а не убивать его.

"Если так продлится, еще хоть пару минут, я точно никого из них не пожалею!" — яростно думал Гай, — "Они будут умолять меня остановиться! Дурни! Они их не убивают! Пацефисты…".

— Прекратить! — раздался властный вопль.

Все мгновенно стихло.

— Вы трое не смейте трогать мой народ, — из глубины леса приближалась полупрозрачная немыслимых размеров Пума, ее круглые глаза цвета жженого сахара яростно пылали. Она подходила к стеклянным скульптурам и освобождала пленников, вытаскивала войнов из ям, поднимала ушибленных фруктами.

— Ты звал, меня маленький, смешной Гай, и вот я здесь. Я принимаю бой!

— Это честь для меня, — Гай перклонил колено.

Очумевший клан Рыжехвостой пумы только сейчас сообразил, что же произошло, и рухнул ниц.

— Встаньте, дети мои, — лениво проговорила Пума и приготовилась напасть.

Гай сделал лассо из стеклянной нити и приготовился к драке. Пума сделала грациозный прыжок, и оказалась рядом с Гаем.

— Она кошка, такая же как я, слушай меня, слушай меня, — вопил Эток.

Не долго думая, Гай скользнул между ее лап, выпустив сразу четыре стеклянных нити, две из них попали точно под колени Пумы и омотались вокруг лап. Что есть сил, Гай дернул за них и Пума повалилась на землю. С диким ревом она порвала эти нити и поднялась на лапы. Гай отступал и прикидывал хватит ли у него сил на другой фокус. Пума была очень большой. Впрочем, стоило попробовать. Гай понесся в лес, что есть сил. Отбежав, достаточно далеко он обернулся и увидел Пуму в прыжке. Гай резко выпустил в нее четыре огромных стеклянных шара. Три попали в лапы. Полеты пумы прервался и она рухнула на землю. Еще один шар тут же коснулся лап. Гай и сам не понял как это произошло, но земля прочно спаялась со стеклом, в которое были закованы лапы Пумы.

Пума рычала и бранилась, но Гай методично заливал ее стеклом. В конце концов он сотворил еще одно чудо света, подобное фонтану у ворот Пратки. В довершение безобразия Гай шутовски поклонился матери Памилле.

— Я победил вашу Пуму, убить ее невозможно она и так мертва, зато теперь она не может ни говорить, ни двигаться.

— Ефо как моху, — заговорила статуя.

Гай шарахнулся от нее и залепил еще одним сгустком стекла.

— Перехтань.

Пума выдрала из земли свои стеклянные лапы и несколько раз прошлась по кругу, неловко переставляя их. Затем она выпустила и втянула почти алмазные когти и довольно облизнулась.

— Ты шделай мне польшую ушлуку, Кай, у меня шнова ешть тело. Теперь я шмоку охотитьшя, и мне польше не нушны эти шертвы. Шпашибо. Прошти, што шепелявлю, но яшык меня пока плохо шлушаетшя.

Гай был в шоке и даже забыл поклониться могущественной твари.

— Шашстливо оштаватьшя, — Пума мотнула стеклянным хвостом и удалилась.

На прощанье она бросила Этоку:

— Ешли захочешь провешти время ш приличной кошечкой, я тебя шду крашавчик.

Тамареск и Михас умирали со смеху. Эток же был очень польщен.

— Ты доказал свою любовь, полукровка, — холодно отозвалась мать Памилла. — Теперь уходи, мы не тронем Гайне.

Принцессу уже отвязывали от жертвенника.

— Но нам надо как-то добраться до дельты Хикона, — сказал Михас.

— Дайте им один ногав, — нетерпеливо бросила Мать Памилла, — на нем вы доберетесь до дельты за день.

— Но мы не умеем управляться с ним, — возразил Тамареск.

— Гайне вы спасли, значит и она вам что-то да должна. Она вас и повезет, — резко огрызнулась мать Памилла и удалилась, пока ее не достали другими вопросами.

"Как тактично ее исключили из клана" — подумал Гай.

Глава 8. К дельте Хикона

Гайне сидела грустная и перебирала свои локи. Внизу мелькали реки и леса.

Гай стоял за штурвалом, он овладел техникой вождения Ногава. Хитростей особых не было, система прокладки маршрута была еще проще, чем в каретах, которые к слову втащили в ногав с горем пополам. Места совсем не было, но трудности были временные. Тамареск снова спал, и ему снились котята Этока и рыжехвостой пумы, этаки умные, говорящие пушистые котятки с алмазными когтями и зубами и очень круглыми желтыми глазами. Михас рассуждал с Этоком на философские темы.

— Михас, — тихо позвала Гайне.

— Да, госпожа Гайне.

— Поговорите со мной тоже, мне очень одиноко.

Гай заскрепел зубами, он знал, что отвлекаться от ведения Ногава не стоит, это смертельно опасно. Была бы возможность, он не дал бы Гайне почувствовать себя одинокой.

— Гайне, вот как вы думаете, — величаво начал Михас, — есть ли кто-то, кто создал этот мир?

— Конечно есть. Это Боги.

— Нет, не совсем так. Есть ли кто-то кто создал и Богов. Ведь их тоже кто-то создал.

— Боги сами пришли на Тау.

— Откуда?

Гайне задумалась.

— Не думаю, что вы, господин Михас, правы, — задумчиво говорил Эток, — Боги могли стать следствием массовой веры людей, Силлиерихов и Ардогов.

— Эток, я долго размышлял над этим вопросом и мне довелось читать пару допамятных книг. Я классифицировал Богов в две группы. Имеющие единый облик и историю, и не имеющие такового. Так вот Ясве, Тарла и Тифаб, везде упоминаются, как семья, где Тифаб сын, а Ясве и Тарла, муж и жена. Остальные Боги такой четкой истории не имеют.

Взять, например, Богов Сирисо, Адиси и Рога. Все они были семьей, но… Сирисо и Асиди были друг для друга мужем, женой, братом и сестрой, отцом и дочерью, сыном и матерью одновременно. И четкого описания нигде не приведено. Боги ушли, затем вернулись и передали именно Ясве, Тарле и Тифабу секрет жизни. Почему?

— Потому что под их покровительством оказались все народы Тау, — перебила Гайне.

— Вот, вы — умница, — рассмеялся Михас.

— Но не только по этому, а потому, что их образы были едиными и везде почитались одинаково. Вы же знаете о том, что есть вселенная? Ну, так, вот. Почему бы не быть миру Демиургов. Неких существ, настолько могущественных, что они способны создавать новые миры, например, такие, как наш.

— А зачем им это? — удивилась Гайне.

— Просто так. Потому, что без этих миров не может существовать вселенная. Как воздушный шар не может существвать без воздуха.

— Но он же существует?! — Гайне сотворила маленький стеклянный пузырек, и подала его на ладони Михасу.

— Это лишь оболочка. Что внутри?

— Ничего.

— Воздух, милая Гайне. Нет воздуха внутри, нет шарика. Все мы лишь оболочки, в которых воздух, жидкость… самое простое, что есть в этом мире. Все сложное состоит из простого.

— Я не до конца понимаю.

— Теория сложная, многие с ней не согласны, — пожал плечами Михас, — но кое-кто ее развил.

— Кто?

— А вон! — кивнул Михас в сторону Гая, который уже даже похудел от терзаний по Гайне. Принцесса удивленно смотрела на Гая. Сейчас в предзакатных лучах солнца бледное лицо его приобрело аристократичную бледность, оттеняемую светлыми волосами, спутанными ветром. Тонкий, силлирийский стан стремился вверх, к небу. Руки с длинными узловатыми пальцами сильно сжимали штурвал. Он был слишком хорош сейчас, чтобы походить на простого человека, на бога он тоже был не похож. Демиурга — ни больше, ни меньше он сейчас напоминал.

Михас подошел к Гаю и сказал:

— Отодохни, Гай, я тебе сотворил там колбасы, Гайне — фруктов, поешьте. Тама спит, он очень слаб еще после всего… Я поведу.

— Но ты же…

— Умею, — развел руками Михас, — я как-то учился этому.

— Но что же ты раньше не сказал? — не на шутку разозлился Гай.

— Во-первых, я не был уверен в своих силах, во-вторых, пока Гайне тебя учила, все вспомнил, и, в-третьих, до этой минуты мне было лень.

— Так иди и валяйся на другом боку, — огрызнулся Гай и вцепился сильнее в штурвал.

— Гай, не злись! Ты плохо выглядишь, отдохни и дай мне в руки эту детку.

— Детку ему видите ли, — проворчал Гай.

— Вообще-то это не штурвал, — тоном морского волка пресек ворчание Михас, — эта деталь называется "детка", как и любой рычаг или любой другой элемент управления в этой стране.

— Ты, я смотрю, по учебе соскучился? — рассмеялся Гай, — Какой самый большой город у Ардогов?

— Ынифа, но это город населением не более полутысячи жителей.

— Вот там мы тебе и купим много-много книжек.

— Они не читают книжек!

— Как? А Тама?! Он же ардог!

— Как ты силлиерих, — усмехнулся Михас.

— А, то есть способность читать передается по людской линии?

— Как и способность молоть чушь, — отбрил Михас, — перестань трепаться и быстро расскажи о чем твой диплом.

— Зачем тебе?

— Не мне, вон той милой леди, которая сейчас будет плакать, потому что ей очень плохо. Я знаю женщин лучше, чем ты.

— Ой-ой-ой, подумаешь.

"Одного я привел в форму!" — мысленно усмехнулся очень довольный собою эпикуреец Михас.

Гай пробрался к Гайне и сел рядом с ней. Недолго они молчали.

— Что тебе молол тут этот толстяк? — спросил наконец Гай.

— Что-то про создателей мира.

— А! Опять он про своих демиургов, — отмахнулся Гай, — нашел о чем с девушкой поговорить.

— Тебе не нравится эта теория?

— Не лучше некоторых. Сойдет.

— Но ты же ее развил! Так Михас сказал.

— Развил, — неохотно признался Гай, — я написал по ней диплом, а когда пошел защищать свою работу, то встретил глухую стену непонимания. Да еще Тама добил, шлепнул по спине и говорит: "Присутствие демиурга в мире несомненно". Зануда пушистая, — Гай завелся не на шутку, — хотя сам исследовал землю Тау со всех мест, которые доступны пятикурснику Гуманитарного факультета славного города Пратки. И сделал кое-какие выводы, пока наш кот не… приложился… к этой работе и не сподвиг нас на эту экспедицию.

— Ты так интересно рассказываешь, — улыбнулась Гайне. И солнце заиграло в ее глазах, как в воде осенней речки. Гай залюбовался и замолчал. Сколько они так сидели никто сказать не мог, но их пробудил крик Михаса:

— Дельта Хикона!

Тамареск вскочил на ноги, ударился головой об ось одной из карет, упал обратно и захрапел. Друзья посмотрели на него с удивлением. Гай, ловко пролезая сквозь кареты, оказался возле друга и потрогал его голову.

— Вроде цел, что этому ардогу сделается! Тама! Просыпайся, пушистик!

Тамареск открыл глаза.

— Ты чего ось портишь, скотина? — сурово нахмурился Гай.

— Чего? Отстань от меня, победитель кошек.

— Ты только что вскочил и ударился лбом об ось кареты, — рассмеялся Михас.

— Не знаю. Вы опять хотите посмеяться надо мной, — ворчливо отозвался Тамареск встал и отряхнулся.

— Ничего не болит? — спросила Гайне.

— Не болит.

— А чем ж там болеть, кость она и есть кость. Не сломана, значит, не болит, — сделал вывод Гай.

— Не зли меня, грязный полукровка, с утра, это плохая примета, — причмокнул Тамареск.

— О, нет, — Гай пал ниц перед другом, — не кусай меня, о великий ардог.

Гайне сначала смотрела на эту сцену с недоумением, но вдруг прыснула. Все долго смеялись.

— Господа, еще минута и мы пропустим самое великолепное зрелище в нашей жизни, — пытался угомониться Михас.

Сквозь стеклянные стены ногава были виден горизонт. Дельта кипела под заходящим солнцем, разукрашивая на свой манер болотистую местность. Зеленый потерял свою силу, вся земля стала желто-коричневой. Небо потеряло свой голубой свет. Солнце стало белым. От него по небу, словно перья мифической птицы Лин-пала-у, разплескались синие, лиловые, красные, оранжевые полосы цвета. Они играли, блестели, переливались так, что кружилась голова.

Эток забрался на плечо к хозяину, чтобы видеть это великолепие. Михас, как родную дочь прижал к груди "детку". Гайне, сама для себя неожиданно, оказалась в крепких объятиях Гая. Младшая из младших присела на что-то и ей даже удалось положить голову на его плечо.

Глава 9. Ногавокрушение или немного о том, как молния дважды попадает в одно и тоже место

Ногав накренился и с треском, хрустом и звоном полетел вниз. Криками и воплями наполнилась долина Хикона. Цепляясь за ветки, ногав разбивался, и наконец упал, окатив стеклянными брызгами джунгли. Тамареск в последнее мгновение успел смягчить землю, поэтому обошлось без переломов. Путешественники выглядели так, как будто на них напало дикое стадо бешенных кошек: все расцарапанные, с садинами и синяками, горе-студенты и принцесса поднимались с земли.

— Это тебе большое спасибо, что смягчил землю-матушку, но как нам теперь стираться?

— Ну, если тебе не нравится, то как тебя порадует перспектива, что земля-матушка станет тебе вечным пристанищем, Гай? — ответил Тамареск.

— Я же сказал: "большое тебе спасибо", а про постирушки это я так к слову, — замялся тот.

— Помогите мне разобрать кареты, болтуны, — проворчал Михас.

— Хозяин, — раздался отчаянный мявк откуда-то сверху, — Хозяин! Спаси меня.

— Эток, спасу, если а — ты скажешь где ты, б — не будешь тратить, сам занешь что по напрасну, тем более что кажется ты неплохо напуган.

— Я уже хозяин.

— Что уже?

— Потратил, — виноватый голос кота становился все тише. Если бы Эток мог плакать, то сейчас он готов был рыдать в столько ручьев, в сколько это было максимально возможно.

— А черт, — выругался Тамареск, — ты не виноват, Эток. Где ты?

— На дереве.

— Это логично. На каком? Тут везде деревья.

— На высоком.

— Скажи еще на зеленом и я решу, что ты издеваешься и лишу тебя ужина, — прокричал Тамареск, — Что ты видишь? Посмотри вниз, что ты видишь?

— Вижу, леди Гайне.

Тамареск подошел к Гайне и стал смотреть наверх.

— Видишь меня?

— Да, хозяин.

— Прыгай.

— Я боюсь.

— Эток, скотина, не выводи меня из себя. Ты же знаешь, что я не умею лазить по деревьям.

— Но хозяин. Я не виноват, меня выкинуло сюда.

— Гай, — крикнул Тамареск, — помоги мне, пожалуйста.

— Что, Эток, страшно тебе? — Гай подошел к дереву и уставился наверх, — Я не вижу тебя!

— Так вот же он, — Гайне протянула руку и встала на цыпочки, — слезай, котик.

Эток скользнул по ее руке вниз. Тамареск зарычал от негодования:

— Ты что не мог объяснить, где ты сидишь? Зачем тебе речь?

Эток покачал головой и принялся вылизываться.

Тамареск, Гай и Михас осматривали кареты. Одна была сломана безвозвратно, вторую возможно было починить. Гайне бродила в окрестностях. Когда стемнело, все сели ужинать.

— Что интересного в окрестностях? — осведомился Гай.

— Деревья, — улыбнулась Гайне, — утром я заберусь на верхушку дерева, чтобы определить, насколько далеко мы от того места, где должны быть.

— Я никогда раньше не видел такого заката, — восхищенно вздыхал Михас, — разве в долинах может быть такой закат?

— У нас говорят, что так отсвечивает пустыня края света. Кстати, Михас, у меня появились мысли относительно вашей теории.

— Какие же? — оживился теоретик.

Гай тихонько застонал, Тамареск зевнул.

— Почему Тифаб покровительствует именно Силлиерихам? — спросила у мужчин Гайне.

— На сколько мне известно, Тарла выбрал Ардогов за их воинственность и смелость. Ясве — людей, потому что они трудолюбивы и творчески одарены, а Тифаб — наверное методом исключения. Первое право выбора за родителями, — предположил Михас.

— Михас, ты ничего не понимаешь. Просто Тифаб сразу сообразил у какого народа самые красивые девушки, — Гай подмигнул Гайне.

— Теория не мое. Мое дело, пока вы болтаете кушать и слушать, а потом проводить опыты… Ну вот, например, на… Этоке, — пожал плечами Тамареск.

— Гай, как не странно, ближе всего к истине. Ясве богиня плодродия изначально избрала нас, так как мы чтим землю-мать. Ясве подсказала нам, что Матери должны управлять семьей, и вот тогда в начале нашей истории нам стал покровительствовать Тифаб. Он брал к себе в Ватпандалу по одной нашей деве, а потом отпускал ее, когда она смогла принести потомство. Так появились великие матери. Все живущие ныне силлиерихи наделены искрой божией в прямом смысле.

— О, так я немножко Бог! — обрадовался Гай.

— Не дай бог нам таких Богов как ты, — расхохотался Михас.

— Поэтому мы так не любим полукровок, — грустно откликнулась Гайне, — дескать они порочат искру божию. Сейчас же мне, кажется, великие матери просто не любят делиться. Все это я к чему, Михас, возможно, мы тоже сможем когда-нибудь создавать миры.

— Ах, вот как! — улыбнулся Михас, — я понял тебя, любопытная мысль, я обязательно ее обдумаю.

— И все-таки мне кажется, что это ОНА, — вздохнул Гай.

— Кто ОНА? — недоумевала Гайне.

— Не обращай внимания, наш полубог бредит, — рассмеялся Тамареск, — Нам бы лечь спать, завтра начнем поиски места, куда приземлился наш славный остроумный земляк. Где Эток опять?

— Экспериментов испугался, наверное, — ответил Михас.

Михас и Тамареск улеглись в сломанной карете, целую деликатно предоставили Гаю и Гайне.

— Хозяин, — кот разбудил Тамареска спустя два часа.

— Что такое?

— Я ходил охотиться…

— Если ты припер очередного полудохлого Гуугля, то он нам не нужен. Можешь сожрать, только кости припрячь хорошенько, чтобы Михас не ревновал тебя.

— Вот, Хозяин, что я нашел, — Эток подвинул лапой, какой-то причудливой формы камень. Камень — не камень, а букву "Т".

Глава 10. Пересменок

Утром Эток был удостоин всеобщего внимания. Гайне внимательно рассмотрела все буквы, прочитала надпись на первой "С" и решила, что все это розыгрыш. Прослушав историю в четырех вариантах, она все еще колебалась.

— Так что будет, если их сложить? — заинтересовался Михас и стал выкладывать буквы по мере их нахождения.

— С.В.Я.Т, — прочитал Эток, — Бред какой.

— Не бред, а часть слова, — дотошно поправил Михас.

— Хватит ползать, ты между прочим кормилец семейства, — потягиваясь зевнул Гай.

— Какого такого семейства? — не отвлекаясь спросил Михас, — вы просто иждевенцы и не более того.

— Но иждевенцы хотят есть, — поддакнул Гаю Тамареск.

— Тама, и ты туда же. Эх, когда вы были чуть более голодными студентами, чем сейчас, то для науки вы были более ценны, — вставая с колен, сказал Михас.

— Видишь ли в чем дело, мой жадный друг, — улыбнулся Гай, — еще дня три назад я готов был умереть от голода ради общего дела, а теперь меня привязывает к еде желание создать семью. Согласись, для науки я буду еще менее ценен, если умру от голода.

— Не ной, несчастный, сейчас все будет. Дядя Михас добрый! Дядя Михас всех накормит. Гайне, будьте любезны мандаринку.

— Спасибо, — Гайне обнаружила необыкновенную страсть к мандаринам.

Все вкусно позавтракали и поблагодарили Михаса за еду. Гай даже сочинил своеобразную молитву:

— О, Величайший из дарующих пищу земную нам. Прими мою скромную молитву. И в следующий раз не соли так сильно яичницу с беконом, о величайший из великих.

За что получил смачный подзатыльник от Гайне, по уху от Михаса и по рукам от Тамареска. Побитый полусиллиерих нарочито надулся и стал чистить мандаринку.

— Ну, пощечину я принял, как должное! В ухо вроде бы тоже заслужил (хотя, честно говоря, яичница действительно пересоленая). А по рукам за что? — ворчал он.

— А чтобы не тянул свои иждевенческие загребучие лапищи к пересоленой яичнице, — жуя, ответил Тамареск.

— Я к печеньке тянулся, — обиженно надул губы Гай.

— Мало ли к чему ты тянулся, — пожал плечами Тамареск, — все тебе дают плюх, а я… не могу оставаться в стороне…

— Эток, киса, вот опять мы с тобой остались два непризнанных и гонимых гения, — Гай методично скармливал коту мандаринку.

— Спасибо, господин Гай, но вы же знаете, я не могу принять вашу точку зрения.

— Зато я знаю, что вы, господин кот, в душе придерживаетесь той же точки зрения, что и я.

— Это какой, Эток? — усмехаясь, спросил Тамареск.

— А что ты дикий тиран, которому только бы кого потиранить, — за кота ответил Гай.

— Эх, и правда, — Тамареск откинулся на траву и уставился в мозаичное пространство, — я бы с удовольствием сейчас кого-нибудь потиранил.

Михас зашелся в судорогах беззвучного смеха:

— Кажется, Тама, ты в слово "тиранить" сейчас вкладывал какое-то другое значение.

— Тебе-то какая разница, — мечтательно отозвался ардог.

— Ничего, Тамачка, скоро мы прибудем на твою историческую родину и надем тебе какую-нибудь ардогскую красавицу, — продолжал смеяться Михас.

— А как мы узнаем, что она красавица, они же волосатые, еще хуже, чем наш Тама, — возразил Гай.

Тамареск тяжко вздохнул и сел, выразительно глядя на хохочущую Гайне, сказал:

— Внимательнее присмотритесь к этому чудовищу, принцесса. Он при дневном свете может и ничего, но кто знает, во что он превращается в полночь.

— Если ты будешь настраивать мою девушку против меня, я не стану искать тебе ардогскую княжну… или как там… шаманку, — обиделся Гай.

— В Ардоре шаманы мужчины. Все женщины порабощены, — серьезно заметил Михас.

— Да, брат Тама, все против тебя, значит сохни дальше по нашей королеве.

— Отстань от меня уже, Гай, ищи ардогских красавиц Михасу.

— А что ему искать? Он сам себе найдет, они же на него, как мухи… летят.

— Спасибо, Гай, — тоном не предвещающим райских кущ отозвался Михас.

— А кроме шуток, — Гай сделал вид, что вообще ничего не произошло, и долгой пикировки даже в планах никогда не было, — куда там дальше, у ардогов?

— Сначала до границы доедем, если останемся живы, то проблем нет.

— А, мило, Михас, "если останемся живы". Гайне, любимая, тебе срочно надо выйти за меня замуж, если ужасные ардоги меня убьют, ты останешься моей вдовой и все мое имущество перейдет к тебе, а не к этим прихлебателям.

— В книге о Йодрике четко сказано, что остановился он в селении шамана Бархутхо.

— В книге о Йодрике много чего четко сказано, — скривился Тамареск, — Где селенье этого Бархутхо?

— Он шел от края света, и это было первое ардогское поселение, граничащее с великой пустыней, — рассудил Михас.

— Значит, курс на край света, а потом к ардогам? — уточнил Гай, — Радость моя, ты знаешь эти места лучше нас. До кого ближе, до ардогов или до края света? Мне все равно, где погибать без тебя.

— Ближе до ардогской границы, это на север отсюда.

— На север, — Тамареск, что-то начал рисовать пальцем.

— Слушай, Гай, а почему ты сказал "без меня", — вдруг подскочила Гайне.

— Милая, одну карету Михас починил, Тама загрузит план проезда прямо до крыльца моей матушки. Это путешествие будет слишком тяжелым, я так чувствую, — примирительно сказал Гай.

— Но, — было вскинулась Гайне и тут же увяла под тяжелым взглядом Гая.

Тамареск, Михас и даже Эток куда-то испарились.

— Гайне, милая, — Гай обнял принцессу, — так будет действительно хорошо. Матушка моя человек широкой души, и кстати, всегда мечтала, чтобы моя невеста была твоего народа. Мне не легко тебя отправлять, но я уверен, что ты доберешься до Пратки без особых проблем, как и мы.

— Я смогу всегда защитить себя, — печально ответила Гайне, — я боюсь за тебя.

— Ничего не бойся. Да хранят нас Тифаб и Ясве.

Весь вечер Гай и Гайне провели вместе. В каком-то романе Гай прочел такое выражение "надышаться не мог". Теперь он понял, что это значило. На закате они сидели на огромном листе дерева Вуха и любовались разноцветием. Гайне не плакала (от природы Силлиерихи не умеют плакать), но из глаз ее впервые в жизни текла какая-то влага. Гай утирал ее слезы и сам силился позорно не зарыдать на ее плече. Для отвода глаз он рассказывал Гайне о их будущей жизни в Пратке, о том, что будет после, когда они вернутся из экспедиции. Никто из них не знал, что будет все гораздо веселее и интереснее, чем дом, дети и скромная, но надежная должность библиотекаря.

Утром следующего дня, после долгого и жаркого прощания кареты разъехались, одна на север, другая, пока что, на восток.

Глава 11. Граница Силииерии и Ардора

До Границы Силлиерии было всего-то три дня пути. Все три дня друзья между собою не разговаривали совсем. Тамареск лично вел карету, он нашел какую-то особую прелесть в управлении в ручную. Эток, пристроившись на коленях хозяина, весь день спал, а ночью следил, как карета соблюдает проложенный вечером маршрут. Друзья отдали Гайне совершенно исправную карету, а себе взяли починенную и периодичеки система автомаршрута сбивалась, заедала, а то и уводила влево. Гай скучал, а точнее тосковал, а еще точнее он сох на глазах у друзей, хотя ел так же как и всегда. Он иссыхал и таял, меньше двигался, вообще не желал говорить, даже с Этоком, с которым любил поболтать, когда кот был еще не говорящим. Михас не расставался с буквами, он складывал их, любовно протирал и пытался разгадать, что же это за такое С.В.Я.Т, но все это естественно с перерывами на плотное трехразовое питание.

Утром четвертого дня путники были на границе с Ардором. Такая поразительная разница между двумя соседними территориями в любом другом мире была бы невозможной, но только не на Тау. Проклятые и покинутые своим Богом ардорские земли иссушились, развеялись и представляли собой лысые холмы, в тенях которых ютились маленькие (на тот момент уже суверенные) деревеньки. Некоторые даже вели между собой кровавые и жестокие войны за колодцы.

Недостаток воды в Ардоре не был таким уж катастрофическим, ФОЛМиТ (слава золотому дракону!) поставлял питьевую и техническую воду всему ардорскому народу.

Кровные войны между деревушками были в традиции. Вообще ардоги, как не раз любил подчеркнуть Гай, были крайне агрессивны и воинтственны.

И лишь одного не учли наши герои — ардогцы свято ненавидели котов и кошек. Благодаря этой святой ненависти, коты исчезли еще в допамятные времена, но ненависть ко всему кошачьему роду кипела у ардогов в крови постоянно. Вероятно, этим объяснялись различные "педагогические" меры Тамареска, которые он, к слову, применял редко.

Еще за полкиломерта до границы было видно, что просто так пересечь условную линию не получится. Каждые пятьсот метров стояли ардоги-пограничники. На самом деле, это были дезертиры, которые сбежали, каждый со своего поля боя, и не убитые сразу после того, как их поймали. Они отбывали здесь наказание.

— Что мы будем делать? — спросил Тамареск.

— Почему ты еще не дрожишь от радости встречи со своими родичами? — вяло спросил Гай.

— Потому же, по чему и ты особо не восхищался своими сородичами, Гай.

— Думаю, нам стоит подъехать к кому-нибудь и сказать правду, — пожал плечами Михас, — другого выхода у нас все равно нет и не будет.

Карета катила вперед и остановилась возле опрятного, но очень пожилого ардога с копьем.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровались друзья.

— И вам не хворать. Куда едете и зачем?

— Мы направляемся в деревню шамана Бархутхо.

Воин нахмурился:

— Этого селения давно уже нет, — мрачно ответил он.

— Мы исследователи из Пратки. И ищем место, где в свое время жил Йодрик Скрипка, — улыбнулся Михас.

Студенты не сразу заметили, как глаза старика налились кровью.

— Кто это! — взревел он, указывая на Этока.

Эток поспешил нырнуть за спину Тамареска, но воин схватил его за шкирку.

— Поставьте меня на место! — завопил Эток.

— Отдайте, пожалуйста, его мне, — вступился за кота Тамареск.

— Это Кот? — в исступлении кричал воин.

— Нет, нет, конечно нет, — хором ответили друзья.

— Господин воин, как вам не стыдно. Разве вы видели когда-нибудь, чтобы коты говорили?

Воин некоторое время стоял в ступоре.

— Нет, — ответил он успокаиваясь, — я вообще никогда не видел котов. Поэтому откуда я знаю, говорят они или нет! — вновь разъярился он.

— Господи Боже, — взмолился Эток, умоляюще глядя на Тамареска.

— Это точно не кот. Я вам обещаю. Во мне отцовская кровь ардогов, разве я потерпел бы кота в доме?

Воин долго смотрел на Тамареска, наклонив голову набок, потом молча отдал кота и сказал:

— Так зачем вам надо в то селение?

— Мы идем по стопам Йодрика Скрипки, изучаем его жизнь, — быстро соврал Гай, который понял чем тут пахнет.

— Проезжайте, подпишите, тут и тут. Но больше никому не говорите, что вы по Йодрикову душу.

— Почему? — поинтересовался Михас.

— Ну, потому что наши старики еще простят вам упоминание его имени, а вот молодые… убьют на месте. Из-за него нам тяжко живется. Вы просто не знаете, что за жизнь, когда Боги покинули вас.

— В какую нам сторону хоть ехать? — спросил Михас, — Вы знаете?

— Знаю, вы поезжайте прямо, в Ынифе спросите, где найти Гело Уцаку, он проводит вас, если скажете, что от меня. Это мой боевой товарищ.

Жарко отблагодарив старика, Михас сотворил ему на радостях большую бочку вина. Друзья двинулись дальше, в глубину Ардора.

Глава 12. Краткий курс ардорского раба

Эток не выбирался из-за запазухи Тамареска. Отчего хозяин кота казался толще обычного.

— Теперь я, кажется, понял, почему ты так обходишься с ним, Тама, — отозвался Гай, приободренный встречей с первыми неожиданностями, — Они котов не любят. Эток, ты не задохнулся там? Твой хозяин редкий грязнуля, смотри блох от него подцепишь, я тебя с рук кормить больше не буду.

— С Этоком действительно надо что-то делать, — задумчиво сказал Михас.

— Стресс мне обеспечен, я постоянно буду напуганным, — жалостливо промяучил кот.

— Ты бы молчал, родное сердце, — заметил Тамареск, — говорящий живот это еще более подозрительно, чем говорящий кот. И не смей случайно в испуге обделаться, понял меня?

Вместо ответа кот впустил в хозяина когти, Тамареск вскрикнул от боли, карету подкинуло на каком-то камне.

— Эй, вы бы поосторожнее были, не угробьте ценных сотрудников, — испуганно проговорил Гай, — а давайте побреем Этока? Ему не привыкать, раз третий, да, Тама?

— Не вздумайте меня брить! — вскричал Эток и предпринял попытку выбраться из-под свитера хозяина.

— Сиди, чудовище! — Тамареск хлопнул рукой по свитеру наугад.

— Хозяин не бей! Я — КОТ! Я хочу остаться КОТОМ!

— Эток, здесь так жарко, преставь, тебе будет свежо и прохладно, ты не будешь похож на кота, никто не будет хватать тебя за шкирку и трясти в воздухе, — соблазнял Гай.

— Котя, не слушай его, — смеялся Михас, — просто Гай у нас латентный парикмахер-маниак. Ему не удалось побрить твоего хозяина, он хочет побрить тебя.

— Вот будешь возникать, я тебя побрею, — капризным тоном ответил Гай.

— Как ты меня побреешь, маньячина?

— Как, как! Свяжу и побрею!

— Ой, не могу. Гай, я лопну от смеха!

— Всем известно, что ардоги волосаты везде, а люди только снизу. Я мужчин-представителей имел ввиду. Ты большой, Михас, работы мне хватит.

— Я еще и сильный, — ненавязчиво выставляя на всеобщее обозрение огромный кулачище сказал Михас. Он немного поиграл бицепсом на руке и на этом окончил демонстрацию силы.

— Господа, прошу прощения, что прерываю вашу беседу, но, кажется, за нами следят, — сказал Тамареск, тревожно поглядывая в зеркало заднего обзора.

Гай выгляднул в окно и увидел черного Игаба (страшное парнокопытное животное похожее и на лошадь, и на осла, и на верблюда одновременно, отличается суровым нравом, в основном кусается и способно проткнуть ушами человеческую ляжку (с) Гуугль), на спине которого, размахивая чем-то, сидела внушительная группа ардогов.

— Они же нас не догонят? — бледнея, спросил Гай.

— Игаб — высокоскоростное животное, — задумчиво проговорил Михас, — предлагаю занять оборону. Знать бы хоть, кто это.

— Это Ардогские работорговцы, — тоном, которым обычно сообщают о смерти научного руководителя за час до сдачи диплома дипломнику, который еще ничего не сдал, сказал Тамареск.

— Ты откуда знаешь? — спросил Гай, прицеливаясь стеклянным шаром по ногам Игаба.

— Знаю, — мрачно отозвался Тамареск, — поверь мне, Гай.

— А ты не тряси, я попасть не могу никак.

— А этот Игаб очень голоден, он на лету глотает все, что я кидаю, — удивился Михас, — Ясве светлая, да Его наездники тоже не прочь перекусить. Нет, стольких я кормить не буду!

— Михас, переберись на мое место, я попробую с землей, — сказал Тамареск. Они поменялись местами, но тут карета попала на камень и упала на бок. Гая выкинуло из кареты, Тамареск вылетел следом, он успел разверзти приличный участок земли. Внук ардогского шамана схватил Гая и поволок к карете, которую Михас быстро перевернул и пытался завести.

— Гони, — краем глаза Тамареск заметил, как Игаб отошел от пропасти и приготовился прыгать.

"Летать они точно не умеют" — подумал Тамареск и поднатужившись, увеличил пропасть еще в два раза. Михасу наконец-то удалось завести карету, Тамареск вскочил в нее и высунулся наполовину. В этот самый момент Игаб разбежавшись прыгнул, разостлал уши… и планировал на другой край образовавшегося обрыва. Тамареск попытался еще расширить бездну, но карета была дальше, чем позволяло заклинание, поэтому на дороге работорговцев возникла еще одна яма.

Игаб благополучно приземлился и стал набирать приличную скорость.

Тамареск поднял из земли большой шар, но тот рассыпался в мгновение.

— А, черт. Эта земля не подходит, слишком сухая, — Тамареск вернулся в карету, — Гай, как ты?

Гай был без сознания.

— Где Эток? — возопил Тамареск.

Михас резко нажал на тормозной рычаг.

— ЭТОК! — заорали оба.

— Я тут, — пропищал запуганный жизнью кот.

— Где тут, скотина? — заорал Тамареск.

— Где тормозная ось.

— А я думаю, что-то путь такой длинный, — задумчиво проговорил Михас и откуда-то из-под сиденья достал кота.

— Иди сюда, горюшко ты мое, — принял кота на руки Тамареск, — Гони, Михас.

В этот момент путь им преградил Игаб, с которого попрыгали работорговцы.

— Михас, руки за голову, Эток, марш под свитер. Не сопротивляйся, их много — мы одни, — зашептал Тамареск, опуская голову.

К карете подбежали ардоги в красных тогах.

— Руки вверх, сопротивляющихся убьем на месте, у нас гарпуны, — крикнул, по-видимому, самый главный в этой шайке, — Кто тут у нас? Славно, какой мясной человек. Силлиерих? Он дохлый что ли? О, батюшки, вы посмотрите, кого мы поймали, — насмешливо сказал ардог, держа голову Тамареска поднятой за волосы.

Шайка дружно заржала.

— Привет, Иргаса, — недовольно сказал Тамареск.

— Как забрел в наши края, Иска.

— Дела.

— У тебя всегда дела, Иска. Давно тебя не было с нами.

— Я больше не с вами.

— Это я понял, — задумчиво сказал Иргаса, глядя на своего Игаба, — когда ты заставил мою лошадку летать.

— Иргаса, мой друг силлиерих выпал из кареты, видимо сильно повредился, позволь мне вылечить его, — заговорил Тамареск, — ты хорошо меня знаешь, я не сбегу, раз уж меня поймали.

— Пусть дохнет, мне плевать, давай привязывай свою колымагу к нашему Игабу.

— Иргаса, ты все равно попытаешься нас продать. Зачем тебе терять деньги? — спокойно возразил Тамареск. Внезапно он уловил, как вылезают из орбит глаза Михаса и кивнул, мол, молчи потом все объясню.

Иргаса тем временем подозвал к себе подручного, который приставил гарпун к спине Тамареска, а сам отошел к Гаю, выволок его из кареты и положил на землю, несколько раз перевернул.

— Сладкий мальчик, — сделал вывод Иргаса, — такого и главному шаману можно продать. Он хорошо платит за таких красивых и молодых ребят. Валяй, лечи. Но это только все только потому, что я давно тебя знаю. Собственно тебе повезло, что Я тебе встретился, другой кто тебя убил бы. Я же просто тебя продам.

— Я знаю, — мрачно сказал Тамареск, — мне нужна лопата.

— Лопату не дам, скажи, где копать.

Тамареск долго ползал по пяточку земли, прислушиваясь.

— Здесь копать, — сказал Тамареск, отмечая на земле, откуда и куда копать.

— Вообще, Иска я не понимаю, зачем тебе лопата, ты же и так можешь…

— Могу, но не я придумывал это заклинание, оно требует ручной работы.

Яма вскоре была готова, Гая положили в нее.

— Засыпайте его, — кусая губы, сказал Тамареск.

Михас тихо охнул.

Вскоре Тамареск склонился над холмом и взвыл гортанным голосом. Так продолжалось пять или десять минут, пока вся насыпанная земля вдруг не взмыла в воздух и не забрызгала всех вокруг. Тамареск взвыл еще сильнее, и на самых низких нотах, вибрация которых передавалась по земле послышался голос Гая:

— Тама, ты опять поешь? Ты мертвого поднимешь своим воем. Какого черта я делаю в яме?

— Просто заложи руки за голову, я объясню все позже, — поднимая друга из ямы сказал Тамареск.

— Ах, даже так, — мгновенно помрачнел Гай, увидев окруживших их разбойников.

— Ты мог бы стать великим Шаманом, Иска, — сказал Иргаса, свзывая пленникам руки за спиной.

— У каждого своя судьба, — философски отозвался Тамареск.

— Мы едем в Ынифу, пополнить запасы воды и пищи. У нас долго не было добычи, а с таким уловом можно надеяться на хороший барыш. В Ынифе мы вас продадим, — сказал Иргаса, — Садитесь в свою колымагу, с вами поедет охрана. Кстати, Иска, вы кидались в нас фруктами, у вас большой запас провизии?

Михас побледнел.

— Нет, мы все в вас выкинули, — отрезал Тамареск.

— Да, колымагу вашу мы тоже продадим, вам-то она ни к чему, — Иргаса запрыгнул на Игаба и что-то крикнул своим людям на Ардорском. Часть залезла в карету, часть на того же игаба.

Глава 13. Объяснения

— И как это все называетсмя, Тама? Или ты Иска? — набросился на Тамареска Михас.

— У меня два имени. По-человечьи я — Тамареск, по-ардорски — Иска. Я — внук шамана все-таки.

— И кто эти милые товарищи? — оглядываясь на замотанных по глаза Ардогов, спросил Гай.

— Это работорговцы. А мы теперь рабы, и они едут нас продавать.

— Ты сейчас много чего объяснил, — заметил Гай.

— Откуда они тебя знают? — не унимался Михас.

Тамареск молчал.

— Скажи им, Тама, — откуда-то сказал Эток (охранники, говорившие только на ардорском дико покосились на чревовещателя), — ты все равно уже не отвертишься.

— Заткнись, — шикнул Тамареск и как-то сник под двумя любопытствующими и негодующими взглядами. Он упорно молчал.

— Ладно, Тама, это твоя тайна, — первым сдался Гай, — Ты лучше расскажи, что нас ждет в рабстве?

— Нет, кое-что вы обязаны знать, только придется начать с самого начала, — перебил его Тамареск, — В Ардоре совершенно нормально, что мужчина может испытывать влечение и к мужчине, и к женщине одновременно. Мой отец — сын шамана, сам готовился стать шаманом, когда встретил мою матушку. Я не знаю была ли это любовь, но родился я и отец оставил меня в Ардоре, а мать вывез в ФОЛМиТ и никогда я ее не видел. У отца был гарем из наложниц и наложников. Взрослеем мы рано, и когда пришло время инициации, отец задал мне вопрос с кем я бы хотел провести ночь. Я выбрал самую красивую девочку из нашего селения, тяги к мужчинам я никогда не испытывал (Гай нарочито вздохнул и якобы вытер пот со лба, прокомментировав: "Спиной я к тебе все равно больше не повернусь!"). Заметив эту тенденцию отец поговорил со мной, мол, это не страшно, можешь любить мужчин даже больше, чем женщин, но я упорно не понимал как, а главное зачем это делать. Отец мой так и не стал шаманом, по ряду причин, а я отправился путешествовать (в то время как раз возобновилась забытая кровная война с другой деревней). Путешественник в ардоре имеет два пути: стать рабом и стать работорговцем.

Иргаса пытался меня поймать, но первый раз я сбежал от него, как и во второй, и в третий, в четвертый раз он заарканил меня, но за ловкость и отвагу не стал продавать, такие ребята, как я, ему были нужны. Я поднаторел в деле и скоро обзавелся своей шайкой. Где шайка там и улов, где улов — деньги, где деньги — зависть. Иргаса правильно сказал, что любой другой торговец меня бы убил, тут мне повезло. Я за два года сколотил себе состояние, которое потом и кровью многие годы зарабатывали другие мои собратья по цеху. Пришлось выучить человечий язык, так как дороже всего продавать рабов ФОЛМиТу.

Сколотив состояние, я решил уйти, уехать в Пратку и учиться там. Тем более, слишком многие желали мне смерти здесь, я стал слишком заметным, а внимания к себе я не люблю. Последней каплей стала — Таура. Я поймал ее в пустыне, выходил, вылечил и продал Верховному Шаману в Ынифе. Ей там хорошо живется, кстати, я специально все устроил. Я не любил ее никогда, как женщину, зато любил, как сестру.

Рабам в принципе неплохо живется, их обязаны кормить, поить, следить за их здоровьем. Правда, если ты не понравишься хозяину, тебя вернут и вернут все деньги оплаченные за тебя. Если тебя вернут три раза, продавец может тебя убить, но в остальном… Рабы попадают туда, где есть деньги и нужны рабочие и слуги. Работа разная, в том числе и неприятная, зато твоя жизнь гарантированно защищена. Тебя не убьют на войне, не отравят. Даже если хозяин умрет, новый хозяин не имеет права тебя убить, он может перепродать или передарить… Может сдать в аренду или отдать на время… Как-то так.

— Что-то райскими кущами не пахнет, — заметил Гай, — Эток, а ты эту историю откуда знаешь?

— Эток знает. Мы с ним познакомились на границе с ФОЛМиТом, пока я добирался до Пратки, говорить было не с кем. А мы вроде как подружились, вот я все ему и рассказывал.

— А почему бы твоему другу просто не отпустить тебя? — спросил Михас.

— Бизнес есть бизнес. Да и потом кто-то другой поймает меня и убьет. Иргаса испытывает ко мне слишком теплые чувства, он мне, как второй отец, а я у него единтсвенный сын.

— Высокие отношения, ничего не скажешь, — резюмировал Михас, — в странную переделку мы попали.

— Теперь точно что-то надо делть с Этоком, если они его увидят, то убьют еще раньше, чем Иргаса прикажет не стрелять, — сказал Тамареск.

— Может выпустим его ночью?

— Я согласен, хозяин, помнишь, как я жил тогда, когда ты меня нашел. Я жил по ночам, а днем закапывался и спал.

— Одно мне только не понятно, как мы встретимся все в назначенном месте? У этого Бархутхо? — недоумевал Гай.

— Ты уверен, что мы встретимся? — осведомился Михас.

— Я уверен только в одном. Как бы ни жилось тут рабам, я — студент, я — исследователь, я, черт побери, основная надежда Пратских библиотек, я не могу быть здесь рабом! — высокопарно завершил тираду Гай.

— Тама, ты знаешь, можно ли сбежать?

— Теоритически можно, но всем, кому это удавалось, мертвы. Убиты при побеге.

Гай о чем-то задумался. Друзья улеглись спать.

Ночью Тамареск выпустил Этока и сориентировал кота идти строго на закат. Примет у деревушки Бархутхо было более, чем достаточно, поэтому найти ее кот мог без труда. Тамареск же лелеял надежду, на чудо, что им удасться спастись и они продолжат свою экспедицию. В крайнем случае, Эток сможет прожить без труда в землях края света, если, конечно, все, что пишут о них правда. В любом случае, кто-кто, а Эток не пропадет.

Глава 14. Ынифа

Искушенному жителю такого густонаселенного города, как Пратка, Ынифа могла показаться не более, чем захудалой дырой. Город на полсотни жителей, тех у кого полно денег. В Ынифе постоянно что-то покупали и продавали. Этот город был средоточением всех денег ардора. Сюда ежедневно приезжали те, кто хотел обогатиться, привозили товар, а те, кто хотели что-то купить привозили себя и свои кошельки.

Город был поделен на сектора для удобства. В одном секторе продавали только овощи, в другом только фрукты (насколько можно было их выращивать на такой сухой земле), в третьем скотину и т. д. Но самым посещаемым местом, в том числе и иностранцами (которым посчастливилось добраться до Ынифы не на работорговичьем Игабе), был рынок рабов. Тут продавали всех и всем.

Вам нужна дешевая рабочая сила для грязной уборки? У нас найдутся детеныши и женщины из разоренной деревушки. Необходимы квалифицированные рабочие? И такого добра у нас навалом. Интересуетесь экзотикой? Придется раскошелиться, но силлиерихов или людей обоих полов мы сможем вам предоставить, принимаются заказы на внешность по различным параметрам.

В самом дорогом секторе рынка рабов угрюмо сидели Гай, Михас и Тамареск. Рядом с ними на высоком стуле сидел Иргаса.

— Извини, Михас, с книжками не вышло. Но я надеюсь тебя купит кто-то кто умеет читать, и хотя бы азбукой и букварем ты будешь обеспечен, — пытался шутить Гай. Иргаса криво усмехнулся.

— Впрочем, от всего есть польза, — продолжал Гай, — вот Таму помыли, он у нас теперь чистенький, миленький, но какой-то обиженный. Ты чего, Тама?

— У меня голова уже трещит от твоей болтовни. — честно ответил Тамареск.

— Михас, это чудовище меня обижает. Мало того, что у него страшное темное прошлое, так он еще и ворчит на меня.

— Правда, заткнись, Гай — ласково сказал Михас.

Гай поджал губы и что-то проворчал.

Друзьям, в отличие от других, повезло. Их место было в тени, а не на солнцепеке, как у других. К Иргасе подошел полнотелый ардог в тюрбане и белом балахоне, с золотым поясом. Работорговец соскочил со стула и согнулся пополам.

— Иргаса, что у тебя сегодня?

— О, великий кошельный Верховного шамана, сегодня я могу предложить вам кое-что для гарема его святейшества.

— Например?

— Силлиерих, — Игаб рывком поднял Гая, — не чистокровный, конечно, но я и много за него не прошу. Солгаласитесь, красавец!

У Гая на голове шевелились волосы.

— А эти?

— Эти… Человек многоумен, ардог, тоже не чистой крови, умен, ловок, как посыльный незаменим.

Тамареск отвесил легкий поклон Иргасе. Все, что наговорил этот работорговец обеспечивало им неплохую жизнь и даже свободу по истечению определенного срока.

— Можно всех посмотреть? — спросил великий кошельный.

— Можно, — сказал Иргаса, — раздевайтесь.

— Как, совсем??!! — возопил Гай.

— Делай, что тебе говорят и молчи, — цыкнул Тамареск, раздеваясь.

— Тебе хорошо говорить, сквозь шерсть все равно ничего не рассмотришь, — ворчал Гай.

— Я не так уж и волосат, — с достоинством парировал Тамареск.

— Молчать!!! — рявкнул Иргаса.

Трое молодых людей стояли посреди Ынифы, совершенно голые. За попытку прикрыться Гаю надовали по рукам.

— Человек толстоват, но зато молчалив и многоумен, это плюс. Силлиерих безусловно красавец, как лицом так и телом, он понравится верховному шаману. Ардог… — Великий кошельный задумался, — если все, что ты сказал правда… У него красивые глаза, злые такие, — покупатель еще немного подумал, — я беру всех троих. Всех троих в гарем. Они разные, верховный это любит.

— Что? — взревел Гай, — меня в гарем?!

— Гай, успокойся, — шепнул Тамареск.

— Да я тебя… сам… Меня В ГАРЕМ???!!! — Гай перекрывал своим криком весь рынок, он угрожающе двинулся на Великого кошельного.

— Утихомирься немедленно, — угрожал гарпуном Иргаса.

— А ты, вообще замолчи урод ардожий, — Гай разошелся не на шутку, он метнул в Играсу стеклянный сгусток и тот замер неподвижной статуей, — Я и с тобой такое сотворю, — вопил Гай. Он методично, как-то даже не торопясь убрал под стекло охрану, а ничего не понимавшего Великого кошельного пригвоздил к земле. Она хоть и была сухая, как-то на удивление быстро схватилась со стеклом в единую массу. Спустя секунду, все трое уже держали оборону стеклом, землей и яблоками освобождая новых и новых рабов. Некоторые владели земляной магией помогали Тамареску, некоторые просто вооружались и зажимали по углам своих продавцов. Возглавляли шествие три голых раба. Гай продолжал орать, что есть мочи:

— У меня есть невеста. Я ее люблю! Меня нельзя в гарем! Нельзя обращаться со мной, как с вещью! Мы не рабы, рабы теперь не мы!!!

— Что за ересь он несет? — награждая кого-то огромной шишкой и возможно сотрясением мозга, спросил Михас у Тамареска.

— В раж вошел, взбесился, — отвечал Тамареск, — может оно и к лучшему.

Когда с рынком рабов было покончено, то спонтанное движение продолжилось в хаотичном направлении, сметая на своем пути одиноких охранников (таких же рабов), некоторые присоединялись к восстанию. Толпа разгромила птичий и свинной рынки, и замедлилось только возле ворот дворца Великого Шамана. Деморализованная охрана присоединилась к восстанию и сама открыла ворота. Охрана дворца оказалась крепче, они не стали обороняться, она заперлась во дворце изнутри. Толпа шумела, выкрикивая хлесткие лозунги, находу выдвигаемые Гаем. Особенно полубился рабам такой: "Все отнять и поделить!"

Наконец, из своей башенки вышел на балкончик Верховный Шаман. Еле живой старик сверкнул черными глазами на толпу и взревел:

— Что такое???

— Это ЕМУ нас в гарем?! — совсем расстроился Гай и пнул вперед Великого кошельного.

— Что случилось??! — допрашивался шаман.

— Эти рабы подняли восстание, о Великий.

— Я ничего не слышу, сейчас спущусь, — Великий шаман пропал в башенке.

Вид дряхлого, но очень могущественного старика несколько изменил настрой рабов: они приумолкли, некоторые, наименее идеологически стойкие ушли обратно к своим продавцам, но таких было мало.

— Кто все эти люди? Тана, я просил купить тебе одного, ну, максимум двух ребят в мой гарем, а ты кого привел? — напустился шаман на слугу, — а почему твои руки связаны? И зачем ты вел этих достойных молодых людей черех весь город голыми?

— Мы не будем вашими рабами! — громко заявил Гай.

Шаман цокнул языком.

— А жаль, мальчики, вы очень красивые и разные, вы наверное хорошо друг друга дополните. Не хотите, ваше дело, где ваш торговец, я верну ему деньги?

— А разве можно так? — спросил какой-то раб.

— Можно! — улыбнулся старик, — Просто никому в голову не приходило. Господа, зайдите ко мне. Право, срам один стоять голыми посреди улицы. Все остальные господа с вами?

— Нет, они присоединились к нам, — ответил Тамареск, единственный он сохранил ясный разум. Гай тихо рыдал на плече у Михаса.

— Господа, Господа! Идите с миром! — повелительно прокричал старик. Через несколько минут никого во дворе не осталось.

Шаман проводил гостей в холл, где ими занялись другие слуги.

Гаю дали чай, с успокоительными травами, его тонкая организация тяжело переносила стресс. В последнем порыве вдохновения Гай написал письмо матушке и Гайне, где описал все, что с ними произошло. Письмо отправили с гонцом.

Михасу тоже налили чаю, но чтобы восстановить сорванный голос. Одежду ему принесла ардогская девушка. Любитель женщин, господин Блак, задохнулся от одного взгляда на ее неземную красоту.

Ардогские женщины не считались красивыми, красота их держалась года два-три, а потом они быстро старели. Девица была очень невысокого роста, с огромными карими глазами. То, что она из ардогов, было понятно только по густым волосам, мягко спускавшимся до плеч. Ее круглое лицо излучало доброту и лукавство одновременно. Она, нисколько не смущаясь наготы Михаса, положила его тогу на постель и сказала:

— Ваша одежда, господин человек. Я ваша служанка до того момента, как вы покинете это замок, меня зовут Тáура.

— Вы знакомая Иски?

— Господина Тамареска? Да.

Михас бочком, неловко прикрываясь, подошел к постели и взял тогу. Таура с интересом смотрела на него.

— Позвольте, я вас одену, — наконец сказала она, хохоча. Попытки Михаса завернуться в тогу выглядели крайне комично.

— Я сам, сам.

— Вы сам только больше запутаетесь, — Таура взяла из рук Михаса ткань.

Разница в росте была значительной, поэтому они долго стояли, глядя друг на друга, не понимая, как им быть. Наконец, Михас взял Тауру за талию и аккуратно поставил на кровать.

— Ох, так намного удобнее, это вы хорошо придумали.

— Так как и вы хорошо сказали, — заметил Михас, глядя на Тауру все еще слегка сверху вниз.

— Что я сказала? — нахмурилась Таура.

— Что вы будете моей служанкой, пока мы будем тут. После, я хотел бы вас просить стать моей женой. Немедленно.

Таура посмотрела на Михаса в упор.

— Ну, я то может и согласна. Только поговорите об этом с моим хозяином. Я служу у него уже шесть лет, и служу исправно, он может и не отпустить меня.

— Тебя не обижают здесь?

— Ну, что ты…вы…ты, не обижают в общем, — Таура снова рассмеялась.

Голос ее и смех были грубовато-хриплыми, что добавляло ей еще больше шарма.

— Это хорошо, — Михас осторожно, словно статуэтку, поставил Тауру на пол.

Тамареск завалился спать и видел во сне богиню Ясве. Богиня была очень злой, она курила какую-то палочку, на кого-то ругалась. Она переходила из комнаты в комнату, и в последней комнате она взяла какое-то странное устройство и легла с ним на кровать. Дальше, как часто это бывает во сне, Тамареск видел богиню перед зеркалом, она была раздета во что-то кружевное. В этом месте Тамареск проснулся. Его била дрожь, не влечение, просто дрожь, как от холода. Тамареск снова лег спать, и сновидения его уже не донимали.

Глава 15 Ужин у шамана

Вечером второго дня, когда революционеры отдохнули, слуги каждого из друзей пришли сообщить, что шаман желает отужинать с ними.

Впервые с того времени, как они попали в дом шамана, друзья воссоединились. Тамареск и Гай сразу отметили, как похудел Михас.

— Тебя что, морили голодом? Или, чего хуже, ты разучился колдовать? — забеспокоился Гай.

— На себя бы посмотрел, скелет, — огрызнулся Михас.

— Тебя морили голодом… и связали руки, — резюмировал Гай, — иначе чего бы тебе быть таким злым?

— Наш любитель женщин, кажется, серьезно влип, — перебил Гая, Тамареск.

— С чего ты взял? — удивился Гай, — Он же не создан для великой любви, как апельсин для ананасовго сока.

— А у него рожа такая же перекошенная, как у тебя, — рассмеялся Тамареск.

— Тама, — угрожающе цыкнул Михас.

— Ой, можно подумать, у тебя на балу рожа была очень прямая, — обиделся Гай.

— Я окружен влюбленными идиотами, — резюмировал Тамареск.

Возможно, разгорелась бы драка, если бы в этот момент не вошел Великий Шаман. Он обвел честную компанию тяжелым немигающим взором, поразительно веселых и лукавых глаз. Медленно прошаркал к столу и, положив руки на стол, улыбнулся гостям.

— Дел вы натворили, мои дорогие, — наконец, сказал он.

Гай потупился.

— Вас можно понять, молодой человек. Но и я же тоже ардог, а не зверь какой. Впрочем, вы же не знали. Вам повезло, у вас хорошие друзья, — шаман хихикнул, — а вы знаете, что стало с теми, кого вы привели на мой двор?

— Нет, — запинался Гай.

— Хотите узнать? Я вижу, что хотите. Они все вернулись к своим торговцам. Сильно они никого не убили, конечно, и их не убьют, даже не высекут. Не станут портить товарный вид и снижать цену. Единственное, всем придется восстанавливать то, что они разгромили, но для пары сотен ардогов это не проблема.

— Сколько?

— Две сотни, — кивнул шаман, — это не так уж и много на самом деле. Ну, может я и приврал слегка. Всегда надо сделать скидку, на то, что пара-тройка желающих сбежать всегда найдется. Вот такую историю вы заварили.

— Теперь придется ее расхлебывать? — спросил Гай.

— Да, — кивнул хитрый старик, — вам придется рассказать мне зачем вы отправились к краю света?

Друзья рассмеялись. Слуги принесли народное ардогское кушание — поросенка в сливочном соусе. Среди слуг была и Таура. Она приветливо улыбнулась Тамареску, он ответил ей тем же.

— Мы проверяем верность одной нашей теории, — начал Михас, он подробно изложил всю историю путешествия.

— Вы порядком развлекли меня. Вы действительно многоумный человек, впрочем, ваши друзья не менее остроумны и многомудры, чем вы. Удачи вам в ваших скитаниях, господа, — улыбнулся Шаман.

— Прошу прощения, я не знаю, как к вам правильно обращаться, — порывисто начал Михас.

— Иногда достаточно "извините, пожалуйста", — улыбнулся хитро шаман.

Михас тонко улыбнулся и значительно успокоился, он вообще от природы был очень взвешенным человеком.

— Я имею одну просьбу к вам.

— Какого рода просьба?

— Личного.

— Ахм, — кашлянул шаман, — По личным вопросам я принимаю население каждого третьего адерса ежемесячно с семи тридцати до пяти, — официально ответил шаман.

Михас сник и автоматически переспросил.

— Что такое адерс?

— По-человечьи это среда. Но для вас, учитывая, что вы иностранец, подняли восстание рабов в самой Ынифе, плюс ко всему еще излагаете сложные и любопытные теории, я сделаю исключение. Выкладывайте свою просьбу, — шаман растекся в милой улыбке.

Михас в свою очередь расцвел и даже покраснел.

"Созрел", — невольно съязвил про себя Гай.

— Ваша служанка — Таура…

— Она плохо обслуживает тебя? — удивился Шаман, — Таура, а, ну, дуй сюда.

Таура моментально материализовалась рядом, глядя круглыми глазами то на хозяина, то на Михаса.

— А, ну, кайся! Кайся немедленно! — напустился на нее шаман.

— Не обижайте ее, пожалуйста, — вступился за Тауру Михас, — она ни в чем не виновата. Но… вы не могли бы мне ее отдать, или продать или…. я не знаю…, - Михас совсем смутился.

— О, да тут вот оно в чем дело, — умилился Шаман, который на фоне Михаса смотрелся совсем маленьким и сухоньким старичком, а точнее никак не смотрелся, а скорее терялся, — вы, юноша, влипли сильно, как я посмотрю. Таура — шикарная служанка, я шесть лет просто живу и радуюсь, а вы хотите отнять последнюю радость у старика?

— Я понимаю, что Тауре здесь хорошо, она ни в чем не нуждается, находясь в таком богатом доме, но мое сердце… оно так жаждет, чтобы она была на свободе.

— А точнее, чтобы она променяла мое рабство на ваше. Не подменяйте понятия! — сурово заявил старик, — Но ваше рабство чем хорошо? Тем, что Таура посмотрит мир, она умная девушка, ей тут скучно должно быть.

Таура кивнула.

— Ты согласна, девочка? — улыбнулся шаман.

— Согласна, — задорно улыбнулась Таура, — Господин Михас мне очень нравится, хоть он и очень большой.

Гай прыснул, но вовремя заткнулся, чтобы не портить всю сцену.

— Ну, и поезжай, девочка моя, — шаман обнял Тауру и даже прослезился, — вот ей богу, как будто родную внучку отпускаю на волю вольную, — смахвая, слезу сказал он.

— Что я могу для вас сделать? — воскликнул Михас, подхватывая Тауру и сажая ее на свое плечо.

— Не мозольте мне глаза и не рвите сердце, — улыбнулся Шаман, — Отдыхайте! А когда сможете, отправляйтесь дальше. Только когда будете ехать обратно, заезжайте и расскажите, как у вас все сложилось. Я очень любопытен.

Ужин был окончен. Гай отправился к себе скучать по Гайне и писать ей письма. Тамареск пошел прогуляться по дворцу, у него было очень лирическое настроение, после виденной во сне богини Ясве. Михас же и Таура гуляли по городу. Михас сотворял ей всякие сласти и рассказывал какие-то истории.

Как-то внезапно наступил третий день в Ынифе.

Глава 16. Гело Уцака

Шаман выправил друщьям бумажонку, которая охраняла бы их от нового порабощения.

"Трое молодых людей, представителей сего документа, являются Великими бунтарями, поднявшими восстание рабов в Ынифе. Брать их в рабство КАТЕГОРИЧЕСКИ воспрещается, иначе Ынифе грозит новое разорение, а рабовладельцу СМЕРТЬ. Девицу в рабство так же брать нельзя, так как она 6 лет была рабыней в Верховного шамана, о чем имеет справку. Никаких средств передвижения и провизии, принадлежащих предъявителям сего забирать КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Прошу обеспечить господам беспрепятственный проезд по Ардору до края света и в любом другом направлении, по их желанию, дабы только они не возвращались в Ынифу и не чинили новых восстаний. Верховный шаман Ынифы Ангикоха" — гласила бумага.

— А этот шаман Ангикоха большой любитель пошутить, — заметил Гай, вдоволь насмеявшись над документом.

— Жизнь в Ардоре сахар разве, что только у рабов, — заметила Таура, — надо именть большое чувство юмора, чтобы быть верховным шаманом.

— Что за сахар может быть у рабов? — возмутился Михас.

— Кто волен от рождения тому не понять, — философски заметила Таура.

— Тау, ты же местная, скажи, где можно найти Гело Уцаку? — спросил Тамареск.

— Конечно, господин Тамареск, это все знают. Он наша достопримечательность, — улыбнулась Таура.

— Не зови меня "господином", мы теперь оба вольные. Просто "Тама".

— Хорошо, — девушка пожала плечами.

Через несколько рынков Таура вела друзей к дому Гело Уцаки. Наконец, они пришли к сараю, похожую на хлев и внешне, и по запаху.

— Это что такое? — возмутился Гай, — Мой чувствительный нос не выдержит этого.

— Хочешь, могу сломать, — невозмутимо сказал Тамареск, толкая дверь.

— А вас неее учили, что в двееерь надо стучать, пееерееед тееем, как войти? — ворчливо спросил некто из угла.

— Просим прощения, господин Уцака, — быстро извинилась Таура.

— Кто вы?

— Привет вам с границы Ардора и Силлиерии, ваш армейский товарищ просил передать, что помнит вас.

— Пакара? — из темного угла высунулась козлиная морда невиданных размеров. — Жив ееещеее, мееерзавееец, — радостно проблеяла голова.

— Это кто? — шепнул Михас Тауре.

— Это единственный в мире говорящий Кигаб, по-вашему, Лезок.

Михас сглотнул. Лезок — очень редкое боевое животное Ардора, войны на лезоках страшны. Лезоки еще агрессивнее, чем Игабы, у них есть страшные костяные наросты на лбу, их зубы перемалывают человеческие кости в муку за пару жевательных движений. Они развивают меньшую скорость, чем Игабы, но более выносливы. Уши их не способны проткнуть человеческую ляжку, но планировать Лезок может до полутысячи метров за раз. В общем, немой Лезок был страшным зверем, а уж говорящий… Михас вспомнил, как резко поменялась судьба Этока после того, как он начал говорить (почему, кстати?) и вздрогнул.

— Господин Гело, — прокашлялся Михас, — ваш друг просил вас об одной услуге.

— О какой?

— Вы не проводите нас до деревни Бархутхо?

— Неее провожу, — Лезок вышел из темноты и показался во всем своем великолепии. Седая шерсть, витые пепельно-серые рога, белесые злющие глаза, густая борода, мощные сильные ноги, оканчивающиеся кошмарного размера копытами.

— Почему?

— Почееему, почееему. Дееерееевни большеее нееет.

— Это мы знаем, но нам сама деревня и не нужна, нам нужна местная земля, — объяснил Тамареск.

— Господин, зачееем вам проклятая зееемля?

— Это уже наше дело.

— Пакара плохих людееей неее пошлееет, — задумчиво сказал Лезок, — Я вас довеееду только до меееста и укажу направлееениеее, пойдееетеее туда сами. Мнеее там дееелать нееечееего. Там когда-то был мой дом, но этот… эта… в общееем я понял зачееем вам та зееемля. Вы какиеее-нибудь извращееенцы, это неее моеее дееело. С вас плата.

— Сколько?

— Деееньги мнее неее нужны. Починитеее мнеее крышу, сам я неее могу.

Молодые люди переглянулись.

— Инструменты есть?

— Инструмееенты ееесть, оставил тут один. Я вызвал раба, починить мнеее крышу, а он увидееел меееня и убееежал, бросив свои жееелееезяки. Наверноеее, нееедавно в городеее. Идееемтеее, я покажу.

— Я уберусь у вас, если вы не против.

— Неее против. Я — старый Лееезок, я всееегда неее против.

К вечеру крыша была залатана и укреплена на всякий случай стеклянной нитью Гая. В сарае было чисто — Таура очень старалась.

— Утром выйдееем, — сказал Гело.

— Я вот подумал, господа, — потягиваясь, сказал Гай, — нам бы поговорить за карету. Куда ее угнал наш дружок-торговец?

— Знаю я одного барыгу здесь, который занимается транспортом, — задумчиво сказал Тамареск, — но я не уверен, что он сейчас на месте, поздно уже. Утром возьмем этого, с позволения сказать проводника, и пойдем за каретой. Не думаю, что он повезет нас на спине.

— Согласен, — кивнул Михас. — более жуткой твари я в своей жизни не видел.

— Значит вы не видели Кахуров, — рассмеялась Таура. Заходящее солнце поцеловало ее нежные ямочки на обеих щеках.

— Кто такие Кахуры?

— Это птицы охотники, вот действительно жуткие твари. Я из Восточного Ардора, там они только и водятся. У нас есть даже традиция, стариков под конец жизни, чтобы не хоронить мы оставляем подальше от деревни, Кахуры очень их любят.

— Перестань, Тау, — поморщился Гай, — это бесчеловечно.

— А мы не люди, мы — ардоги, — пожала плечами Таура.

Глава 17. Путешествие с Лезоком

Утром, перво-наперво, Тамареск и Гай отправились к тороговцу передвижными средствами. Его лавка и, по совместительству, дом находились в нескольких кварталах от дворца шамана. Торговец, толстый от сытой жизни ардог, потягиваясь и почесываясь вылезал на улицу в тот момент, когда наши герои пришли к нему за собственностью.

— Чем могу быть… — торговец подавился словами, узнав зачинщиков недавнего восстания.

— Всем чем угодно, — мгновенно отозвался Гай, — например, вы можете быть добрым торговцем краденым, который бесплатно вернет нам нашу украденную собственнсть.

— Ни за что! — вскричал торговец.

— Да? — Тамареск вышел вперед и оскалился, — Нашу карету, вместе с нами, украли. Ее ведь вам перепродал Иргаса?

— Да, — как-то бледнея, сказал торговец.

— Мы рабы?

— Нет.

— Значит у нас есть право на имущество, карета все еще наша, значит, вы должны ее вернуть!

Торговец как-то сник, но пытался сопротивляться и что-то мямлил.

— Я что-то не понял, — Тамареск начинал нервничать. Когда нервы его были напряжены, то он всегда закатывал рукава свитера повыше, — Может пойдем поговорим?

Торговец заметил, какие у молодца сильные руки и сглотнул.

— Я по-моему еще не продал ее. Она стоит на заднем дворе.

— Сразу бы так, — улыбнулся Тамареск, хотя непосвященный бы не сразу распознал в этом оскале улыбку.

Торговец торопливо проводил гостей во двор, и указал в угол, где стояла, готовая к разорению, карета. Гай и Тамареск проверили ее — все было исправно, еще не успели разобрать.

— Уважаемый, а что же вы хорошую вещь ломать собрались? — спросил Гай.

— Она же неисправна.

— Мы на этой неисправной пол-Ардора не моргнув проехали, — отрезал Гай, оскорбленный до глуби души, сам не зная чем.

Через пятнадцать минут торговец истекая холодным потом, немигая смотрел в след двум безумцам, ехавшим на карете без тормозной оси.

Тем временем Михас и Таура направлялись к Гело Уцаке. Уважаемый лезок грелся на солнышке.

— А вот и вы. Я ужеее думал и неее придееетеее, — ворчливо сказал он.

"Эток, как ты там, родное сердце! Как же мне тебя не хватает! Променяли хорошего кота, на старого, вонючего лезока", — мысленно вздохнул Михас.

— А гдеее ееещеее двоеее?

— Мы встретимся с ними у Закатных ворот.

— Хорошо, — Гело встал и отряхнулся, — залееезейтеее на спину, госпожа, я вас повееезу.

Михас подсадил Тауру.

— Вас я неее повееезу, вы очееень тяжееелый господин, а я очееень стар, — высокомерно заметил Гело.

У ворот путешественники встретились, лезок при виде кареты фыркнул, но промолчал. Таура хотела было слезть с его спины, но Гело не позволил.

— Госпожа, хочееет разбиться на этом сомнитееельном агригатеее?

— Госпожа не хочет глотать пыль! — отрезал Михас и подхватил Тауру, та благодарно к нему прижалась.

Гело злобно посмотрел на Михаса, тот чтобы примириться сотворил для Гело лакомство. Лезок принял угощение, но не стал добрее.

— Что-то не нравится мне наш проводник, — поделился с Тамареском Гай, — он так недобро смотрит на Михаса и Тауру.

— Лезок, что тебе еще надо? — пожал плечами Тамареск, — меня больше волнует то, что я не могу сбросить скорость. Михас, ты не мог бы посмотреть, что там с осью?

Михас поцеловал Тауру в лоб (он не мог от нее оторваться), и заглянул под сидение водителя.

— Эм, Тама, тормози. Что чувствуешь?

— Может я какой-то неправильный, я ничего не чувствую. И карета не тормозит.

— А вы карету вообще осматривали?

— Осматривали, обижаешь, друг, — встрял Гай.

— Гай, каким местом!? Тормозная ось ГДЕ??!!

Возникла неловкая пауза. Гай нервно хихикнул:

— То-то он на нас смотрел, как на идиотов и так бледнел. Я-то думал, что это твое темное прошлое, Тама.

— Он просто понял, что если я выживу, то приду убить его этой самой тормозной осью, — взвыл Тамареск.

— Ось я тебе сделаю, не переживай, — успокаивал Гай, — не железную конечно, но как делать вещи особой прочности я знаю.

— А вставлять ты ее на ходу будешь? Так, Михас, бери управление, я попробую что-нибудь сделать.

Они кое-как поменялись местами. Тамареск пытался делать преграды из земли, но это лишь разбивало карету, та не набирала скорости, но и тормозить не собиралась.

— Тама, а можно я? — Таура закатала рукава.

— Ты владеешь?

— Раньше не надо было, но пару заклинаний я знаю. Ты только придержи меня за ноги. Я маленькая, — с этими словами Таура вылезла из кареты. Убедившись, что Тамареск крепко ее держит, она расслабилась и кончики ее пальцев едва ли не касались земли, карета очень быстро остановилась. Михас выскочил из кареты, увидев безвольно висящее тело любимой, чуть не умер. Но тут Таура вздрогнула и крикнула:

— Поднимите меня.

Михас подхватил ее и прижал к себе:

— Ты чего творишь?

— Заклинание. Прости, я не думала, что ты так напугаешься.

— У нас привал? — осведомился Гело.

— Что-то вроде, — отозвался Гай, помогая Тамареску перевернуть карету.

— Господин Михас, сотворитеее мнеее поееесть, — укладываясь на песок сказал Гело.

Михас что-то наскоро сотворил и шепнул Тауре:

— Больше так никогда не делай, сердце мое.

— Михас, мы тебя ждем, — напомнил о себе Гай.

— Госпожа, присоееединитееесь ко мнеее. Пока они будут чинить эту неее надееежную колымагу.

Таура села рядом с лезоком и наслаждалась солнышком.

— Тау, что это было? Я не знал такого приема, — высунулся из кареты Тамареск.

— Это прием усмирения Кахура или Игаба или другого животного, которого надо объездить. Не удивительно, что ты не знаешь, ты же рабами торговал, а не зверьми. Мой дед меня научил. Лучший способ приручить животное — показать, что ты сильнее. А как доказать опасному животному, что ты сильнее? Просто удерживать его на месте… Вот так! Сначала садишься на Кахура, он пытается тебя сбросить и разгоняется. Когда он на максимальной скорости, цепляешься и обращаешься к земляной магии. Кахур останавливается, он полностью обездвижен и безвреден, если сможешь удержать его в течение пяти минут, он твой.

— А если нет? — донесся из недр голос Гая.

— Цартствие тебе иное, — улыбнулась Таура.

— А ты что ли объезжала Кахуров?! — вскинулся Михас.

— Ну, да.

— Удачно?

— Михас, не паникуй, я же тут сижу с тобой… Значит, удачно.

— Какая ты смелая, — восхитился Михас и нырнул обратно.

Примерно через три часа карета была готова. Молодые люди изъявили желание перекусить, Михас даже ворчать не стал, а просто сотворил вкусной и питательной пищи для всех. Тут оказалось, что лезок любит мясо.

— Но вы же травоядный, — удивлялся Михас.

— Это от природы травоядный, да. Но служба в армии приучаееет ееесть что угодно в любых количееествах. Пакара объездил меееня пееерееед тееем, как нашу дееерееевню завоееевала другая дееерееевня. Нас гнали в плееен, но мы сбееежали. Потом было много приключееений, но почти нееечееего было ееесть. Пакара был хорошим хозяином, поэтому я неее пытался ееего съееесть. Он научил меееня говорить. Точнееееее, у Пакары дурацкая привычка носить шпоры, это очееень больно. Я всееегда пытался объяснить ееему, что это уж очееень больно, но он меееня неее понимал. Я отрывал шпоры, затуплял их, но ничееего неее помогало. В конце концов, когда тееерпееениеее моеее оказалось на исходеее, я крикнул ееему: "Перестань меееня бить!". Он тогда чуть с ума неее сошееел, а когда понял, что это неее пустынный брееед, то стал учить меееня говорить, стало гораздо вееесееелееееее. Но вот от акцееента я так и неее избавился. Зато когда нас поймали, ееего неее убили, а мнеее дажеее дали отдееельный сарай в цееентреее Ынифы.

— Очень позновательная история, — с сомнением сказал Гай, бросая двусмысленные взгляды на Тамареска, — Я понимаю, почему друг Эток заговорил.

— А кто такой Эток? — заинтересовалась Таура.

— Это хомячок Тамы, — быстро соврал Гай.

— Говорящий? — восхитилась девушка.

— Не совсем. Он начал говорить, перед тем как сдох, — снова соврал Гай.

— Чтоб тебя, — воскликнул Михас, — сплюнь! "Сдох"… не сдох он, а… а…

— Просто сбежал, — недовольно закончил Тамареск.

— Бедняжка. Тама ты, наверное очень расстроен? — сочувствовала Таура.

— Нет, Эток — умница, я его на улице нашел, а он потом сбежал.

— Тама, ты кажется пропустил тот пероид ваших отношений, когда ты ставил нечеловеческие эксперименты, на несчастном животном, — Гай мгновенно как-то сморщился и замолчал, потирая ребра.

— Сколько нам добираться до деревушки? — спросил Тамареск и Гело.

— Около двух днееей, — мотнул бородой Гело, — но мы будееем дееелать ночью привалы. Я неее могу идти ночью.

— Мы и сами не любим ночных переходов, — заметил Михас.

До вечера путь пролегал без приключений. Вечером все устоились на ночлег: Тамареск и Гай у костра, Гело неподалеку от кареты, где уснули Михас и Таура.

Наутро путешествие продолжилось так же без приключений и почти что скучно. Но скука была вполне уместной после такого приключения, как восстание в Ынифе. Тем более, никто не знал, что может ожидать их дальше на краю света.

Михас наблюдал за Гело, и если раньше лкзок ему не нравился, то теперь он нравился господину Блаку еще меньше. Гело не давал ни ему, ни Тауре ни секунды покоя, постоянно ошиваясь где-то неподалеку. При любой возможности Гело сажал Тауру себе на спину или просил покормить его. Ночью же, когда Михас желал уединиться с возлюбленной, Гело нагло влез с какими-то своими рассказами о былых временах. Терпение господина Блака на этом кончилось и он отозвал лезока в сторонку:

— И какого беса? — спросил он.

— Что вы имееееееетеее в виду?

— Я спрашиваю, какого беса, ты мешаешь мне общаться с моей возлюбленной? Это моя женщина! Ты вообще животное, зачем тебе женщина?!

— Как грубо, господин! Я неее просто животноеее! Я ееединствееенный в миреее говорящий лееезок!

— И что с того?! Ты же заигрываешь с ней! Не даешь прохода.

— Это бееезосноватееельныеее обвинееения.

— Итак, Гело, послушай меня, — еле сдерживался Михас. Привычку засучивать рукава он перенял у Тамареска, — Ты не подходишь и не разговариваешь с моей женщиной, вообще в ее сторону не смотришь! Понял?

— Нет, господин. Нет! Я буду делать то, что хочу, — выставил вперед крепкие рога Гело. Нерасчитав силы, он слегка боднул Михаса. Не долго думая, студент схватился за его рога и взревев от натуги приподнял лезока над землей. Лезок взбрыкнул и чуть было не уронил Михаса. Ярость предала студенту сил и он поднял животное еще выше, перевернул его в воздухе и со всей силы ударил его спиной о землю. На стоны и крики прибежали другие члены экспедиции. Увиденная картина поразила. Михас перевернул животное на бок и, сидя на нем верхом, связывал его ноги. Гело был без сознания.

— Что произошло?! — воскликнула Таура.

— Мы не сошлись с ним в некоторых теоритических нюансах, вот пришлось доказать ему, кто тут прав. Земляной магией я не владею, зато я очень сильный, — задумчиво проговорил Михас, — Идемте спать, до завтра он очухается, а пока пусть отдохнет.

Утром Гело был особенно задумчив, молчалив и печален. Он никому ничего не сказал, ни на что не жаловался. Так, ближе к вечеру, путники пришли на место.

— Вот здесь все и было, — кратко изложил Гело.

Когда стемнело, разожгли костер.

— Жаль Этока с нами нет, — печально сказал Тамареск, — Зря мы все-таки его отпустили. Без него наша экспедиция всего лишь прогулка туда сюда.

Говорить было не о чем, скоро все легли спать, настроения не было. Тамареск не мог заснуть, он смотрел на затухающий костер, когда издалека раздался топот маленьких лапок. Он привстал и увидел черную тень, которая что есть мочи неслась к костру. Вскоре в Тамареска вцепились острые когти.

— Наконец-то. Хозяин, как я рад тебя видеть! А где Михас?

Эток спрыгнул с Тамареска и унесся будить Михаса. Правда вылетел оттуда через секунду как ошпаренный с диким мявом.

— Тихо, киса, я тебя не убью, — следом из кареты вылезла Таура, за ней Михас.

— Что за вопли? — встал недовольный Гай.

— Эток вернулся! — вскричали Тамареск и Михас.

— Эток, киса, дай я тебя обниму, я так по тебе скучал! — Гай, что есть силы прижал к себе кота.

Михас уже сотворял ему еду. Кот заметно похудел.

— Сейчас сейчас, — Эток куда-то унесся, и вскоре прилетел неся в зубах кругляш.

— Это бублик? — спросил Гай.

— Бублики круглые, а это буква "О", — обиделся Михас.

— А цвет похож, — рассмеялся Тамареск.

Глава 18. Путешествие на край света

— С.В.Я.Т.О, — раскладывал буквы Михас.

— Святость?

— Сятой?

— Священник? А, нет, не подходит, — осеклась Таура, — Что это вообще?

— Это буквы, — ответил Гай, — Ты что не знаешь?

Таура немного смутилась.

— Она не умеет писать и читать, — укоризненно сказал Михас.

— Интересно, я пишу письма Гайне и даже не знаю, может она их прочесть или нет, — задумчиво сказал Гай, — и как она там?!

— А не надо было ее отсылать. Надо было брать ее с собой, — заметила Таура.

— Чтобы ее тоже продали в рабство эти работорговцы?

— Нам попался самый цивилизованный из всех, — заметил Тамареск.

— Здесь нам больше делать нечего, — вздохнул Михас, — завтра можно идти дальше на Запад, на край света.

— Я слышал, будто бы там условия для жизни невыносимые, — заметил Гай.

— В повести о Йодрике…

— Много чего ясно сказано, Тама, — перебил Гай, — невыносимые условия могут включать в себя ужасных насекомых, свирепых хищников, испепеленую пустыню и многое другое.

— Но мы же как то тут живем, — изумилась Таура.

— Что ты имеешь в виду? — недоумевал Гай.

— Мы — ардоги живем как раз среди свирепых хищников в испепеленной солнцем пустыне, — пожала плечами Таура.

— О, прости, — смутился Гай. Тамареск ржал в голос, Эток от хозяина не отходил, но скорее потому, что боялся Гело.

— Гело, а вы не пойдете с нами? — спросила Таура.

— Нееет, — отрезал лезок, косясь на Михаса, — я слишком стар для опасных приключений. Я вееернусь в Ынифу.

— А с вами ничего не случится? — поинтересовался Гай.

— Что можееет случится с одним из самых свирееепых и ужасных животных ардора? — резонно ответил Гело, — Мнеее стоит только заговорить с обидчиком, как он тут жеее упадееет замееертво, а для неееговорящих тварееей вродеее меееня — ееесть ееещеее крееепкиеее рога и копыта.

— Пора наверное спать, потому что завтра нам надо в путь, — встал со своего места Михас. Он сгреб все буквы и сложил в специальную сумку. Таура поднялась следом.

— Да, ты прав, Михас, — зевнул сытый и довольный Эток.

— Ах, котяра, как я рад, что ты вернулся, — сказал Гай и снова принялся душить кота в объятьях.

Во временном лагере наступила тишина спустя еще пол часа. И только Таура не спала. Михас, обняв ее, мило сопел, а она все о чем-то думала. Она разбудила возлюбленного:

— Михас.

— Да, душа моя.

— Научи меня читать и писать, — попросила она.

— Таура, — улыбнулся Михас и прижал девушку к себе, — конечно научу. Ты что, Гай тебя обидел?

— Нет, не обидел, но я поняла, что у вас тот, кто не умеет читать и писать не может быть нормальным?!

— Забавно. Таура, на свете есть люди от природы не способные ни писать, ни читать, ни даже говорить. В ФОЛМиТе таких полно, но они не считаются ненормальными.

— Значит, если я не научусь…

— Ничего страшного не будет.

Успокоенная этим Таура заснула на плече у Михаса.

Утром всех разбудили вопли Гая. Его что-то ударило в лоб, пока он спал. И теперь полу-силлиерих рыскал в поисках обидчика. Гело куда-то делся, видимо ушел пока все спали.

— Зачем так орать, дорогой, — зевал Тамареск.

— Я спал и никого не трогал, а оно как прилетит в лоб! Тебе было бы приятно, если бы тебя так будили?

— Господин Гай, — Эток интеллегентно прокашлялся, — вы не это ищите?

Рядом с котом лежал маленький стеклянный тубус, внутри была какая-то бумага. Гай бросился и подхватил его.

— Спасибо, Эток! Киса, очень помог.

Силлиерих извлек на свет божий письмо и запрыгал от радости:

— Она и читать и писать умеет, — и впился в письмо взглядом.

— И я скоро научусь, — улыбалась Таура.

— Не знаю, что имел в виду твой старик, когда говорил, что путешествие пойдет тебе на пользу. Но выглязишь ты великолепно, — восхитился Тамареск.

— Спасибо, Тама, — Таура слегка покраснела и обратила сияющий взор на Михаса, — Научи меня писать и читать.

— Не сейчас, душа моя, позавтракать-то мы должны или как? И потом, если ты хочешь учиться, то мозг тебе надо питать.

— Что надо питать? — переспросила Таура.

— Этому я тоже тебя научу, но в Пратке, здесь у меня нет книг.

— Ну, да, всему чего не знаешь, можно научиться, — не смутилась девушка.

— Тау, ты прости меня за вчерашний выпад, — виновато сказал Гай.

— Гай, я же говорю, всему, что ты не знаешь или не умеешь, можно научиться, — рассмеялась она.

— Тама, я что-то не понял, она на что-то намекает? — спросил Гай.

— На то, что ты законченный хам, но вежливости можно научиться, — пожал плечами Тамареск.

Гай почесал затылок и молвил:

— Злые вы, — с этими словами он сел писать ответ Гайне.

— Она уже в Пратке? — спросил Михас.

— Нет. Она купила бумаги по дороге, вот отправила мне письмо и бумагу прислала для ответа.

Дописав письмо, Гай запечатал его в тубус. У того откуда-то появились тончайшие крылышки, он затрепетал ими.

— Лети к Гайне, и передай ей вот это, — Гай лекго чмокнул гонца в бок. Тубус взлетел и, взяв направление на восход, стал удаляться.

Гай долго стоял и смотрел, как парит и сверкает в лучах восхдящего солнца его посланец. Тамареск тоже смотрел, но вдруг засмеялся.

— Что ржошь, чудовище? — печально спросил Гай.

— Он это не нарочно!

— Кто не нарочно? Что не нарочно?

— Почтальон этот ваш. Это был поцелуй Гайне. Ну, а как он еще мог его передать.

— А может ты и прав, Тама.

— Главное, чтобы младшая из младших не схлопотала сотрясение мозга от твоего поцелуя, — заметил Михас.

После плотного завтрака все погрузились в карету и поехали прочь от только что взошедшего солнца. Граница Ардора с краесветными землями была такой же точно, как и Силлиерией.

— Мы что круг сделали? — недоумевал Тамареск.

— Я не вижу здесь деревьев Ваху, а они растут только там, где живут силлиерихи, — заметил Михас, оторвавшись от занятий грамотой с Таурой.

Путешественники въезжали в трудно проходимые джунгли, вскоре превратившиеся в мангровый лес. Пришлось идти пешком, все вещи оставили в карете в надежде вернуться. Михас ставил зарубки на деревьях, чтобы они могли вернуться.

— Исключая мошкару, духоту, высокую влажность, общее нервозное состояние, здесь вплоне можно жить, — с сомнением сказал Гай, прокладывая от корня к корню мостики, — кстати, Михас, зачем ты ставишь зарубки, мостики мои по приметнее будут?

— Кто его знает, — задумчиво отозвался тот, — на всякий случай.

— У нас говорят, что отсюда можно попасть прямо в Ватпандалу, — сказала Таура.

— Кстати, никому в голову не пришло, как мы будем искать место поселения Йодрика? — спросил Гай, — И, Тама, не упоминай сказание, я тебя очень прошу.

— До этого нам всегда везло, — пожал плечами Патанда.

— А что это за звук? — спросила у Михаса Таура. Все прислушались, ритмичное шипение доносилось как бы отовсюду и одновременно все-таки слева. Все слышали этот звук от самой границы с Ардором, но вот никто не обратил на него внимание.

— По мере того, как мы приближаемся, он становится громче. У меня очень чуткий слух, — заметила Таура.

— Ушастик ты мой, — умилился Михас. — Идем на звук.

Курс был резко изменен, Гай забрал влево и повинуясь указаниям чуткой Тауры прокладывал мостики. Через три четверти часа они стояли разинув рты перед необозримой живой синевой блестящей и пенящейся воды. Бирюзово-синяя поверхность волновалась, словно жила своей жизнью. Ритмичный звук издавали лижущие берег волны. Мягкий ветер трепал волосы путешественников, донося до всех присутствующих ни на что не похожий запах.

— Неужели это Море Наеко? — выдохнула Таура.

— Что?

— Мифическое море Наеко, из-за него на землю приходят Боги. Йорик Скрипка рассказал он нем шаману, когда прибыл в Ынифу.

— Так вот что она сделала, — протянул Гай, — какая она оказывается коварная. Ясве затопила Йодрикову хижину, и, заодно, все земли вплоть до Ардора. Коварно.

— И как нам тут все искать? — упавшим голосом спросил Тамареск.

Эток закашлялся.

— Она мокрая и сладкая, очень сладкая, — пожаловался он.

— Ты что ее пил? А, ну, выплюни, сейчас же! — закричал Тамареск.

— Я выплюнул.

— Слушай, а чего ты такой грязный? — спросил Гай, беря кота на руки.

— А вы только что заметили, господин Гай?

— Сходи-ка помойся, — Гай бросил кота в море.

— НЕЕЕЕЕЕТ! — вопил кот.

— Жестко, — откомментировал Тамареск.

— У тебя учусь, чудовище, — ответил Гай.

— Что вы творите, идиоты! — ругался кот, выползая за берег, — Я жестоко отомщу вам, господин Гай. Вы — очень предательский господин.

— Что делать, что делать, — пожал плечами Гай, — не получилось. Будем искать другой выход из ситуации.

Волна еще раз и еще раз лизнула берег и на песке перед Тамареском оказалась буква "С". Она была бледнее своих сестер, но это была именно буква "С". Гладь воды внезапно сверкнула и ослепила путешественников.

Глава 19. И сошли Боги на землю

И молвила из снопа света Ясве:

— Восстаньте, дети мои, поговорить надо.

Тамареск обернулся первым. Свет уже не слепил глаза, перед ними стояли три человека, только если люди могут стоять на воде.

Ясве была не совсем такой, какой он видел ее во сне. Она была и полнее и волосы короче и формы не такие ладные, как у той из сна. Только глаза такие же: серые, с желтыми крапинками. Рядом с обнаженной Ясве стоял Тарла, он тоже был нагой, но в руках был меч и щит. Роскошная грива Тарлы и жестокая улыбка напоминали, что это бог войны и покровительствует он ардогам. Тифаб оказался тощим, как все силлиерихи, парнем, с такой же жестокой улыбкой, как у отца и пронзительными глазами матери.

Увидев всех трех богов в сборе, Таура впала в экзистенциальный шок и несколько минут лежала ниц, вознося Тарле страстную молитву.

Остальные, раскрыв рот, смотрели на сошедших с небес Богов.

— Тамареск Патанда, Гай Кабручек, Михас Блак, Эток, Таура, вы, сделали то, для чего были предназначены, — сказала Ясве, — Таура, перестань молиться, я с тобой разговариваю.

Таура заткнулась и онемела, сама по себе без всякого божественного проведения и уставилась на богов.

— Начем с того, пожалуй, что однажды господин Блак додумался до того, что приходило в голову разве, что моему мужу Тарле, в минуту, когда он был пьян в темную ночь, — начала Ясве, ласково глядя на путешественников, — Гай развил его теорию, а ты, Тамареск и твой кот случайно сделали то, что не удавалось никому. Как только Михас изложил свою теорию, мы стали наблюдать за вами. А после того, как Этоку удалось сотворить первую букву, прибегнув к магии других миров, мы стали вам помогать, хотя в большинстве случаев вы справлялись и без нас. Ваша удача — наша помощь, без нее было бы трудно добраться именно до тех мест, которые вас интересовали. Теперь, когда первая часть вашего путешествия окончена, мы хотим помочь вам более существенно. Примите от нас три божественных дара.

— От бога Тарлы, тебе, Гай Кабручек — волшебный порошок. Обнимитесь. Ты, Гай, задумаешь то место, в которое вам надо попасть и кинешь щепотку порошка под ноги, — Тарла извлек из под щита мешочек, перевязанный золотой веревкой и бросил Гаю.

— Спасибо, о великий, — поклонился Гай.

— Тебе, многоумный Михас, — улыбнулась Ясве, — я подарю свиток, где описан весь ритуал, который вы должны провести, когда соберете все буквы. Букв осталось еще 4. В любых других руках он просто чистая бумага, но только не в твоих.

В сумке Михаса с буквами материалтзовался свиток.

— Спасибо, о светлейшая, — Михас поклонился.

— Тебе, Тамареск Патанда, я дам этот эликсир, — сказал бог Тифаб, — Ибо отсюда вам нужно направится на поиски Комрада-война.

— КОмрада? — воскликнул Тамареск, — Но он же…

— Старик, да. Этот эликсир омолодит его. Он чень ждет его и поможет вам, если вы дадите ему это, — Тифаб кинул Тамареску скляночку с прозрачным желе, — все 4 буквы связаны с ним, и только при его присутствии возможно действие той магии, которую использует твой кот. Мы проверили это, нам очень хочется вам помочь.

— Почему? — спросил Тамареск.

— Потому, что вселенная перенаселена, — ответила Ясве, — наш мир в группе риска, как ты это расчитывал, Гай, и спасти его может только наш демиург. Она должна издать те книги, которые написала о Тау.

— ОНА?!?! — подскочил Гай, — ОНА!?! ЭТО ОНА!!! Я был прав!

— Не орите, господин Кабручек, — осадила его Ясве, — ваше дело собрать все буквы, провести ритуал, послать кого-то в ее мир и убедить издать все 6 книг, тогда наш мир будет защищен, а нет… мы погибнем. Что будет с ней? Я не знаю, потому, что и нас она тоже придумала, и мы тоже погибнем.

— Ох, — только и смог сказать Михас.

— Если бы не вы господин Блак, то мы бы и сами не обратили внимания на эту возможность. Мы можем найти такую информацию для вас, но свое дело вы должны доделать сами, — пожала плечами Ясве, — таков закон вселенной и мы не можем с ним поспорить. Вам все ясно?

— Да, — хором ответили герои.

— Мадам, прошу прощения, — начал Эток.

— Да?

— Почему я заговорил?

Ясве улыбнулась.

— Это очень просто. Место где ты захотел пить было огромного волшебного потенциала, а фонтан, сотворенный господином Кабручеком, так мне понравился, что я сделала сей источник чудодейственным, и вот таким образом он повлиял на тебя. Ты же всегда хотел этого, Эток?

— Да, мадам. Спасибо вам огромное.

Гай выгядел очень польщенным и гордым.

— Ваши творения, господин Кабручек, станут достопримечательностями Тау, — улыбаясь, сказала Ясве.

Тамареск отметил, что даже улыбка у богини не такая, как была во сне. Ему казалось, что он видел во сне сестру Ясве, младшую, очень похожу на старшую, но красивее и свежее нее.

— Нам пора, господа, вы можете полагаться на нас, мы поможем вам, но это не значит, что вам самим не стоит стараться, — сказала Ясве.

— Милая, — вдруг перебил ее Тарла, — я кажется понял, — просиял он, — ТАУ, сам Тау помогает вам, молодые люди! Я все гадал, откуда надписи на первой букве. Это Сам Тау, его земля стремится помочь вам.

— Спасибо, вам, — поклонился Михас, который и сам о чоем-то подобном догадывался.

Боги исчезли в ослепительной вспышке света.

— Что же теперь? — спросила Таура, когда все немного отошли от шока.

— Тебе же ясно сказали, ты должна пойти и найти Комрада, — отрезал Гай.

— Нет, я не об этом, — отмахнулась Таура, — Я о том, что мы сейчас будем делать? Отправимся на его поиски или же все-таки поужинаем?

— Поужинать не получится, — сказал Тамареск, пытаясь развести костер.

— Почему?

— Мы не обедали.

— Значит будем обедать, — сказал Михзас сотворяя аппетитнейшую индейку.

— Гай, иди к нам, — крикнул Тамареск, отламывая себе и Этоку индюшачью лапу.

Гай сидел недвижим на песке, его ботинки лизала волна. Он устремил свой взгляд в небо и спрашивал звезды:

— Интересно, какая она?

Ночь друзья провели на берегу, было зябко, но очень уютно от шипения воды. Никакого заката видно не было, свет погас, будто его выключили. И включили, когда настало утро.

Гай обнял Тамареска, который держал в руках этока, Михас обнял Гая, пердварительно посадив себе на плечо Тауру.

— Что ж, попробуем, — хрипло отозвался Гай, одной рукой доставая из мешочка щепотку порошка, — Итак. Перенеси нас туда, где сейчас Комрад.

— Гай, ты уверен что именно так? — растворяясь спросил Тамареск.

— Нет, — исчезая прокричал Гай.

Часть 3. Создатели и их создания

Глава 1. Роман 4. Черный колдун

Отправившись в странствия по Тау, Комрад решил, что больше никогда не вернется во врученные ему земли. После приключения с Золотым драконом, воин в первую очередь посетил Силлиерию. Сплавляясь по многочисленным рекам этого зеленого края, он познакомился с великими матерями многих кланов. После его визитов, спустя время, конечно, младшие принцессы приносили потомство.

Неподалеку от Силлирила и Гаутары жил клан, маленький и захудалый, покровителем его был бирюзовокрылый Сагеп. Заинтересованный таким интересным покровителем, Комрад заехал погостить к Великой матери этого клана, и был приятно удивлен. В клане не было ни одного мужчины, от того он и хирел, и был на грани исчезновения. Слезами и мольбами Великая мать — Ангилая уговорила Комрада остаться. Конечно, для клана это был величайший позор, но уж лучше позор, чем вымирание. Любимец Тифаба поломался для солидности и согласился стать мужчиной их клана, только при условии, что великая мать покажет ему, кто же такой этот Сагеп. Покровитель явился, как всегда, в день весеннего равноденствия, ему были вознесены самые зеленые листья и травинки, посвящены самые звонкие песни, красивые танцы и перлестные стихи. Сагеп оказался огромным подобием коня, на спине его покоились крылья бабочки, отсвечивающие яркими переливами нежных перьев. На лбу диковиного зверя красовался витой, цвета слоновой кости, рог. Сам Сагеп был молочно белым, а глаза ярко-голубыми, глубокими и отчего-то очень печальными. Его клан был единтсвенным в своем роде: им удалось помириться с покровителем леса и обошлось без кровопролитий. Видимо, это стало причиной многих бедствий клана, в которых Сагеп не мог помочь. В частности, мальчики не рождались в клане уже очень давно, а мужчины со стороны не приживались и быстро умирали.

Но комрад не боялся смерти. Он, наоборот, стал думать, как же помочь более полусотни женщин. Труд Комрада был и тяжел и приятен одновременно, но когда появились первые его наследники, точнее наследницы, мать Ангилая совершенно отчаялась. Комрад прожил в клане полтора года, на седьмой месяц второго года он попросил у великой матери отдыха. Он не просил, он умолял, как когда-то его умоляла остаться сама мать. В ответ он получил категорический отказ. Той же ночью он взмолился богу Тифабу и тот снова услышал его и пришел на помощь своему любимцу. Тифаб принял обличие Комрада и устроил клану такую жизнь, о которой женщины и мечтать не могли. Спустя время силлирийки дружно принесли клану мужчин. Миссию Комрада мать Ангилая посчитала выполненной и отпустила героя.

Комрад поселился в Силлириле, в Гаутаре ему не понравилось. В снятой на улице Шаров квартире, Комрад отдыхал пару месяцев. Продажная любовь у силлиерихов не практиковалась, но некоторые девицы, сбившиеся с пути, занимались и таким делом. Почему-то путь всех лежал именно через квартиру Комрада на улице Шаров. По-началу воин кривился, потом даже плакал, потом просто перестал открывать девкам дверь.

Двух месячный отдых Комрада прервало письмо из ФОЛМиТа. Пропала Ее Величество Королева Танара. Комрад сорвался с места и помчался в Пратку: через два месяца он прибыл в столицу ФОЛМиТа. Премьер-министр и президент представили войну все материалы расследования. Изучив все, Комрад сам произвел свое следствие, которое было отлично от первого, но дало неожиданно тот же результат: НИКТО не знал, что случилось с королевой. Положение еще усугублялось и тем, что новой королевы не было — никакой, не пришло еще время для новой королевы. Премьер-министр и президент впадали в отчаяние, когда Комраду вдруг приснилось, как королева получает письмо. Воин проснулся и еще раз перечитал все материалы: ни о каком письме не было и речи. Комрада это не смутило и он допросил еще раз премьер-министра. Тот вспомнил, что королева действительно получала какое-то письмо, незадолго до исчезновения.

— Насколько незадолго? Это очень важно! — допрашивал Комрад.

— Да часа за полтора до исчезновения, — припоминал премьер-министр.

Письмо само не нашли, возможно королева сожгла его.

Комраду вдруг пришло в голову поговорить с Золотым Драконом. Тот, не рассчитав силы, чуть не сломал другу хребет, когда обнимал его.

— За неделю до того, как она исчезла, — рыдал дракон в специально отведенный для этого мешок Комрада, — она говорила, что ее мучит один и тот же страшный сон о черном колдуне, который придет из-за северных границ, чтобы завладеть ею.

— Зачем она какому-то колдуну?

— Ну, ты же знаешь, что такое королевы?

— Не совсем понимаю, о чем ты.

— Королева — существо скорее магическое, чем человеческое. Они и появляются-то сами по себе. Кстати, до этого момента они помнят лишь то, что были единым целым с Тау и не более. Старая королева условно считается матерью новой. И если королева вступит в связь с мужчиной, то магическое ее покидает, она становится простой женщиной.

Ее Величество Танара очень умная королева, она понимает, что быть магической сущностью куда выгоднее, чем простой женщиной. Насколько я знаю, она боялась, как раз того, что Черный колдун может что-нибудь этакое с ней сотворить.

— Но новой королевы нет, значит он ничего с ней не сделал?

— Вот это как раз-таки не факт. Танара рассказывала мне, что если ее магическую сущность похитит маг, то род королев прервется.

— Ах, — испугался Комрад, — Чем это грозит ФОЛМиТу?!

— Да ничем, — пожал плечами дракон, — никто не знает этого.

После этого разговора, Комрад разгуливал в Пратском парке и, сидя на скамейке, взмолился богу Тарле, мудрому и воинственному. И Бог Тарла явился к нему и поведал, что знает о Черном колдуне, и что сила его настолько велика, что убить его может только ужасный дракон. А обитает этот колдун в черных землях, там, где вечно ночь, и куда не ходит никто, даже люди.

На следующий день Комрад снова поговорил с драконом, изложив весь разговор с Тарлой.

— Но я не свирепый, — уныло отвечал дракон.

— Но представь, как ей там плохо! Ее наверняка мучают и истязают, — подначивал Комрад.

В конце концов, ему удалось так науськать Дракона, что тот еле держал себя в лапах, чтобы не разгромить все, его окружающее. Комрад оседлал дракона и понесся на север, за границы ФОЛМиТа.

Черные земли и в правду были страшными и зловещими. Куда ни смотрел глаз, насколько ни хватало зрения все было черным-черно.

И только далеко-далеко горел красный огонек. Тарла упоминал этот огонек: это горели окна в замке колдуна.

Дракон, подгоняемый яростью, влетел прямо в горящее окно этого замка и обомлел. Королева сидела за столом с элегантным мужчиной лет сорока, с тоненькими черными усиками. Танара хохотала: они играли в карты.

— Ты же говорил, что ее тут истязают, — набросился Дракон на Комрада.

— Но откуда же я мог знать…

— Господа, а чем собственно обязан? — поднялся со своего места мужчина.

— Это за мной, — улыбнулась королева, — гоподин Комрад я рада вас видеть, очень мило с вашей стороны прийти сюда, но я не нуждаюсь в спасении.

— Вы — черный колдун? — спросил Комрад у мужчины.

— Да, — авторитетно сказал он.

— Это хорошо, — мрачно порадовался Комрад, — а можете объяснить, что происходит?

— Конечно могу, — колдун усадил гостей за стол, — Моя сестра гостит у меня. Я долгое время жил тут один, копил свою ужасную черную силу, но когда накопил, то заскучал, потому что одиночество это очень печально. Я общался с демонами и дьяволами других миров. И однажды узнал, что у меня есть сестры. Я применил свою силу и выкрал свою сестренку, она согласилась пожить у меня… Не сразу конечно…

— Но, Ваше Величество, почему вы ничего не сказали премьер-министру и президенту, когда все выяснилось?

— У меня не было возможности передать им письмо, вот теперь я пошлю с вами всю корреспонденцию.

— А вы вернетесь в Пратку? — печально спросил Дракон.

— Уже нет, милый дракон, приходит время для новой королевы, а я поживу тут. Сила моего брата делает меня бессмертной, а если тебя, милый дракон, не затруднит, ты не мог бы послужить нашим почтовым? Ну, пожалуйста!

— Хорошо, Ваше Величество!

— И стенку мне заделайте, — ворчливо отозвался Колдун.

— Конечно, я прошу простить меня за то, что я сделал, — покраснел дракон и даже всплакнул слегка, чтобы компенсировать моральный ущерб.

— А почему бы вам не переехать в Пратку? — спросил Комрад за ужином.

— Моя сила так велика. Вы видели местность пока летели сюда? — задумчиво спросил колдун.

— Не очень разглядел, — уклончиво ответил Комрад.

— Вот. Тоже самое будет со всем ФОЛМиТом, если не со всем Тау, потому что у каждой медали должна быть своя обратная сторона. У Тау темная сторона — я. Меня это вплоне устраивает.

Утром (которое не сильно отличалось от ночи или любого другого времени суток) Комрад и Дракон, нагруженные полусотней писем всем родным и друзьям, полетели в Пратку, где в тот же день появилась новая королева.

Глава 2. Роман 5. Ошибка шамана

Комрад не задерживался в Пратке. Закинув новое богатство в именной замок, он через всю страну отправился в Ардор. Не то, чтобы ему хотелось пожить среди предков, просто Силлиерихи ему до тошноты уже надоели. Мысленно он благословлял Тифаба за то, что Силлиерихи не любители бюрократии, иначе доблестному любовнику пришлось бы оплачивать кучу счетов за детей.

Тем временем, полчище ардого-силлиерихо-людей подростала и даже вошла в поговорку: страшен как помесок ардога и силлиериха — дети Комрада, к сожалению, не были сильно красивы. Девы силлиерихов ростили их как своих детей и не пытались убивать (вот еще глупость какая!), но прав на трон дочери Комрада не имели, как и внучки, колена до седьмого-восьмого.

В Ардоре Комрад чудом избежал рабства, и поселился тихо в Ынифе. Тихая его размеренная жизнь сразу с тремя-пятью ардорскими рабынями длилась ровно восемь месяцев. В тот год умер Великий Шаман Ардора Тамабха. Вся страна скорбела о безвременной кончине своего шамана, да так активно, что урожай зерновых был рекордным за долгие годы.

Выборы Шамана в Ардоре это всегда зрелище, каких мало на Тау. Все шаманы со всех деревень приезжали и соревновались в мастерстве, лучший из лучших становился Великим шаманом. Как определяли лучшего из лучших? Он оставался живым, а главное невредимым.

Комрад пришел на соревнования посмотреть, но оказался их участником. Он зашел в колизей с черного хода. Там сидел человек, он спросил:

— Вы на совервнование?

— Да.

— Ваше имя?

— Комрад-воин.

— Проходите.

И Комрад пошел в хлевоподобный холл, где его тут же раздели, потом одели, всучили в руки специальный посох и вытолкнули на арену. Превое испытание было на владение зеляной магией в боевом аспекте. Комрад магией не владел, никакой и ни в каких аспектах, однако владел боевыми искусствами, чем не владели шаманы. Силы были не равны: Комрад побеждал одним лишь посохом.

Большинство старых шаманов легли первыми. Сопротивлялись самые молодые, те, кому еще не перевалило за первую сотню лет, но и они не выдержали хлестких, точных и сильных ударов посоха. Из тех шаманов, которые остались более-менее живы, отобрали тех, кто не получил сотрясения мозга, кто не свалился с инфарктом и инсультом, кто остался с целыми руками, ногами и прочими костями. Всех этих ардогов отправили на второе испытание — использвание земляной магии в созидательных целях.

Кто-то рыл каналы, кто-то разбивал сады. Комрад, пропотев до костного мозга, вырыл землянку и всю мебель в ней. Выглядело это как сомнительный лабиринт для карликов ростом вам до колена. Во время строительства были случаи гибели шаманов от истощения, от обвалов и прочих рабочих и спортивных травм. Комрада эта чаша миновала, и он был допущен к третьему испытанию.

Третье испытание проходили только три шамана, точнее два шамана и Комрад, — исцеление. Тот прием, что позже иллюстрировал Тамареск, был самым сложным среди ардогских искусств. Один сразу выбыл из игры, так как честно признался, что не сможет провести этого обряда. Второй должен был убить Комрада и провести этот обряд на нем, затем Комрад должен был проделать все тоже самое с телом второго шамана. Комрад этого правила не знал, и когда его попытались убить, он постоял за себя и убил шамана. Судьи решили, что раз уж судьба распорядилась так, то Комраду придется воскрешать умершего. Комраду дали лопату, он выкопал яму, зарыл в нее шамана, немного повыл (он видел уже этот обряд когда-то) и сказал, что по ошибке так качественно убил его, что не может воскресить.

Судьи, посовещавшись, решили, что им нужно еще немного времени, чтобы признать результаты соревнований действительными. Они совещались долго, пока душеприказчиком почившего шамана Тамабхи, не было отдано приказание запереть судей и лишить питания.

Без еды судьи продержались две недели, когда подали знак, что готовы признать результаты соревнований действующими.

Комрад въехал во дворец верховного шамана, а душеприказчик Тамабхи уехал в Пратку с письмом от Комрада и с несколькими великолепными слезами дракона.

В обязанности Верховного шамана входит не только привольная жизнь победителя, но и время от времени творить чудеса. С вольной жизнью у Комрада было все в порядке, а вот с чудесами с точностью до наоборот. Пару раз он выдавал рукотворные чудеса, слабенькие по местным меркам, а если честно, то вообще никакие.

Местные жители удивлялись: как такой шаман может занимать такой дворец??? Но Ардоги верны судьбе, и если ей так угодно, они принимают это безропотно. Однако, спустя три года, когда Комрад не смог сотворить хотя бы какого-нибудь завалящего чуда, Ынифа восстала. Это было первое восстание в столице Ардора с наступления памятных времен. Комрад попытался бежать, но его поймали и на руках несли аж до границы с Силлиерией, через которую перебросили и оставили в лесу. Комрад вернулся в Силлирил, на свою квартиру. К нему часто прилетал Дракон с письмами от королевы. Теперь Дракон стал королевским почтовым под грифом "очень тайно".

Комрадом овладела меланхолия: неудача в Ардоре сильно ранила его самолюбие. В один из приступов грусти Дракон сказал Комраду:

— Ты поезжай обратно к себе, или поселись в Пратке, на родной земле оно как-то веселее жить.

Комрад сначала отказался, но спустя три года приехал в Пратку, а что было дальше уже совсем другая история.

Глава 3. Роман 6. Величайший среди Великих

В Пратке Комрада встречали как всегда: как героя. На балу в его честь пару раз даже мелькнуло лицо Элионы Ташек. Комрад особой радости по этому поводу не выказывал, но есть сведения, что провел ночь он не один, а с этой милой дамой. Ей же он и рассказал про свой ардорский позор, видимо, в любовном бреду. Элиона пожалела возлюбленного и посоветовала не рассказывать премьер-министру и президенту о том, что его изгнали из Ардора.

На следующий день на приеме у премьер-министра Комрад как на духу выдал историю своего восхождения на пост Великого Шамана.

— Но почему вы еще живы? — спросил премьер-министр, — Великого шамана из дворца могут вынести только впреде ногами!

"Как хорошо, что новости из Ардора никогда не приходят в ФОЛМиТ", — порадовался Комрад.

— Я истребовал уйти, мне нечего было там делать, — скромно ответил Комрад, — Они были так восхищены, что несли меня до границы с Силлирерией на руках. Но дальше мне пришлось добираться до силлирилла самостоятельно.

— А что вы делали там три года?

— Я размышлял. Будучи Великим Шаманом, я получил некое тайное знание, которое требовало большого количества времени.

— Вы не поделитесь со мной?

— Прошу прощения, но в Ардоре при посвящении с меня взяли настолько страшную клятву, что даже наш разговор небезопасен для моей жизни и здоровья.

С этим Комрад ушел. Но тут снова в его судьбу вмешался случай: возле двери из приемной премьер-министра спокойно спала ручная крыса президента. Комрад не заметил ее и наступил твари на хвост. Крыса заверещала и укусила героя за пятку (было жарко и в пратке все ходили в тонкой обуви). Комрад возопил и упал. Падая, он ударился виском о тумбочку, сломал два ребра, а падающая следом вешалка для шляп сломала ему ногу.

Премьер-министр был в восхищении и в трепетном ужасе одновременно. Он прислал к Комраду лучших врачей, которые достаточно быстро поставили его на ноги. Весть о таинственном знании и каре разнеслась по Пратке быстрее, чем Комрад успел глазом моргнуть.

По воздоровлении героя при жизни причислили к лику просветленных пророков Тарлы. Почему Тарлы, а не Ясве? Потому что знание свое рыцарь получил в Ардоре, а не в ФОЛМиТе. Комрад часто выступал на площадях рассказывая, как десница Тарлы, в лице крысы президента поразила его. К нему приходили за благословением, ходили легенды о чудесах, которые случались с людьми, к которым он прикасался. Но в один прекрасный день Комрад пропал, и где он, никто не знает до сих пор. Предполагается, что он либо уже глубокий старец-столпник, где-то в пустынях Ардора, либо его забрали в Ватпандалу боги…

Глава 4. В Темноте

Пахло сыростью и тленом. Тамареск зажег спичку и попытался осмотреться. Первое, что он увидел, был оскалившийся череп и надгробие. Он испугался и выбросил спичку, которая тут же потухла.

"Откуда у меня спички?" — подумал Тамареск, но произвести исследование столь необычного факта ему не дал сильный пинок в живот.

— Кто тут? — зашептал, судя по голосу Михас.

— Тама тут, — прохрипел Тамареск.

— Ой, прости, Тама, я не заметил тебя.

— Да, я понял, тут как-то очень темно.

— Гай! Таура! — позвал Михас и голос его мягко впитался влажной тишиной.

— Михас? — откуда-то раздался голос Тауры.

— Да, родная!

Таура шагнула в пустую темноту и попала прямо в объятья любимого.

— Гай! Эток! — прокричал Тамареск. Где-то что-то мягко чмавкнуло, никто не отзывался.

— Что, идем? — спросил Михас.

— Куда?

— Искать котов: Гая и Этока.

— А может не стоит? У нас нет света, мы в каком-то склепе, — сказал Тамареск.

— Где мы? — вскричал Михас.

— В склепе, Тама, прав. Как-то в детстве меня забыли в месте последнего покоя шаманов нашей деревни, там пахло так же.

— Бедная девочка, — посочувствовал Михас.

— Ничего страшного. Я просидела там неделю: первый день боялась, а потом привыкла. Покойники ничего сделать уже не могут.

— Как же ты жила там?

— Пила воду, которую выжимала из мха, кушать правда очень хотелось, но к голоду я привычная.

Михас прижал ее к себе:

— Бедненькая ты моя.

— Гай! Эток! — заорал Тамареск.

— Что ты вопишь, напугал, — огрызнулся на него Михас.

Путешественники взялись за руки и пошли наугад. Таура то и дело принюхивалась. У нее был опыт в таких делах:

— Главное, во время учуять свежесть идущую от входа, тогда быстро выберешься, — приговарилвала она.

Тамареск переодически выкрикивал Гая и Этока, Михас же служил связующим звеном и, как положено звену, молчал.

Через некоторое время (в темноте время определять очень сложно) где-то слева от ищущих свекнул лучик. Все мгновенно среагировали на него.

— Гай? — воскликнул Тамареск.

— Какого хрена?! — проскрепел кто-то, судя по всему, очень старый.

— Это не Гай, — сделал вывод Михас.

— Гениальный вывод, гоподин мыслитель, — огрызнулся Тамареск.

Человек с факелом приближался, путники замерли. Михас загородил собой Тауру и встал в боевыю стойку. Тамареск нащупал какой-то выступ и спрятался за него.

— И что вам дома не сидится, все ходют и ходют, — ворчал старик. Когда он поравнялся с Тамареском, потомок Ардогского шамана напал на него сзади и повалил на землю.

— Кто ты такой? — спросил он.

Михас поднял факел и осветил лицо старика. Иссохщий, но сохранивший остатки былой красоты, старик смотрел на него яростными карими глазами. Взгляд этот Михас хорошо знал, Тамареск часто смотрел так же на Гая, перед тем как бросится в драку.

— Вы Комрад Золотой? — спросил Михас.

— Да, когда-то меня так звали, — поскрипел старик.

Тамареск мгновенно отпустил его и почтительно склонился перед стариком.

— Прежде чем кланятся помог бы встать, — бросил старик, — как с ног сбивать он первый, а поднимать так нету его. Кто вы?

Михас и Тамареск бережно подняли с пола Комрада.

— Мы — посланцы Богов, — без зазрения совести отвечал Михас.

— Вы — сумасшедшие? — переспросил Комрад.

— Боги просили передать вам вот это, — Тамареск подал Комраду баночку с элексиром.

— А! Вы отравить меня хотите? — просиял Комрад.

— Нет. Это омолаживающий элексир, от бога Тифаба.

— А, помнит про меня стервец! — принимая банчку из рук Тамареска, сказал рыцарь.

— Вы нигде не видели кота и еще одного нашего друга? — осведомился Михас.

— Видел. Скотину кота пущу на варежки, эта паскуда нагадила мне в тапки. Он кстати говорящий, знаете? — Комрад вертел в руках баночку, — а это втирать надо или пить?

— Нет знаю.

— Вот Тифаб сволочь, — проворчал Комрад, — а тощий этот… За девку принял его сначала, пока в челюсть не получил. Он кота защищает. А это ваши друзья? — втирая в кожу холодную мазь, задумчиво говорил Комрад.

— Да, это наши друзья! И кот наш главный артефакт, — ляпнул Тамареск.

— Сейчас я намажусь и все решим, — проворчал Комрад.

Шло время, Комрад давно уже намазался, но ничего не происходило.

— Это подделка! — в конце концов разочаровался Комрад, — Толстяк, поднеси факел, может это был крем для рук?

Михас поднес факел и кожа Комрада мгновенно помолодела, исчезли морщины и пятна, она стала плотной и красивой. Волосы из седых и жидких стали густыми и темными. Мышцы под хламидой снова налились силой. Комрад встал во всем своем возвращенном величии и врезал хорошенько Тамареску.

— Будешь знать, как меня бить! — мстительно и звучно сказал Комрад, — О, а с нами и девица! И зрение у меня восстановилось!

Таура юркнула за спину Михаса.

— Это моя девушка! — мгновенно озверел Михас.

— Она же ардорка. Рабыня небось.

— Таура свободная гражданка. Она — не рабыня.

— Ну, как скажешь, — пожал плечами КОмрад, — идемте, я провожу вас к друзьям.

Коридоры сменялись коридорами, а Комрад все шел вперед. Наконец, все вышли к небольшой каморке, тут было не так сыро, а шаги отдавались гулом.

— Вот здесь я и живу, — сообщил Комрад.

— А почему вы сюда попали? — спросил Михас.

— Я не знаю. Просто один раз я тут проснулся, и с тех пор не могу выбраться. Боги меня не слышат, но вот теперь вспомнили и послали вас. Вы ведь для того, чтобы меня вызволить?

— Эм, не совсем, — переглянулись Михас и Тамареск.

— А зачем? — Комрад нахмурился и перестал открывать замок на двери.

— За тем, что вы можете и обязаны нам помочь!

— В чем?

— В спасении мира.

— О, а пока меня там не было, Тау уже успели погубить?

— Не совсем, — Михас вкратце рассказал о разговоре с Богами.

— А, ну, к этому у меня есть дополнение. Я вот тут нашел, — Комрад вошел в комнату, где в углу сидели Гай и Эток.

— Ох, вы убили этого мерзкого старика? — Воскликнул Гай, бросаясь к друзьям.

— Мерзкий старик, это должно быть я? — улыбнулся Комрад.

— О, боги мои, Комрад, — выдохнул Гай, — Еще одно ардожья рожа на мою голову, — тяжко вздохнул он.

— Гай, ты тоже должен меня понять, мне около девяноста лет, из них лет шестьдесят примерно у меня не было женщин.

— Это я понимаю, — рассмеялся Гай, — но когда вам девяносто, принято думать о том, что ждет ЗА гранью Тау.

— Я никогда не верил в свою смерть, — тонко улыбнулся Комрад, — вот что я тут нашел, во дни, когда еще надеялся выбраться из этого склепа.

Он протянул Михасу огромный том, с корешком чистого золота, по толстой деревяннной обложке мелкими самоцветами было выложено название: "Хроника ДОпамятных времен Тау".

— Вот это да! — только и смог сказать Михас.

— Я попробовал почитать, но как-то не пошло, путаюсь в именах и датах. Может, вам будет полезно.

Михас принял книгу, как величайшую святыню, которой она и являлась.

— А теперь, пожалуйста, освободите меня, хорошо? — попросил Комрад.

— Гай, давай, это твоя прерогатива теперь, — улыбнулся Михас.

— Хозяин, — откуда-то снизу мяукнул Эток.

— Да, мой хороший, — Тамареск поднял животное на руки, в зубах у кота была буква "Л".

— Еще три, — улыбнулась Таура, — Это буква "Л". Правда?

— Абсолютно верно, умница, — гордо сказал Михас.

Путники обнялись, Гай вынул щепотку порошка.

— Подумай хорошо, чудовище, точно назови место, — сказал Тамареск.

— Поместье Комрада Золотого! — выкрикнул Гай и бросил порошок под ноги.

Глава 5. Наведение порядка — это не только уборка

Друзья шмякнулись аккурат посреди цветника. Впрочем, цветником он был какое-то время назад, причем очень давно. От цветов там остались жалкие стебельки, от шикарного оформления, одним словом — колышки.

— Это мы где? — озирался Комрад.

— Судя по всему, это ваше поместье, — потирал ушибленный копчик Гай.

— Хозяин, безрезультатно, — отчитался Эток.

— Ты уже что ли? — удивился Тамареск.

— Очень страшно путешествовать таким образом, — смущенно ответил кот.

— Господи, никогда не подумал бы, что ты такой нежный. Как ты в пустыни жил, чудовище? — рассмеялся Тамареск.

— Как-то жил, — покачал головой Эток.

— Куда нам сейчас? — спросил Михас.

Комрад пытался сориентироваться, но у него не получалось.

— Подумать только, когда я последний раз бродил тут, все было таким красивым и зеленым, а теперь… я даже не знаю. Я так долго тут не был.

Вдруг герой вызверился и разъярился. Как и все ардоги и их потомки, он был через чур вспыльчив:

— Мерзавец, подонок. Дворецкий, найду убью скотину, Это он! ОН! Он воровал, пока меня не было!!!

Движимый яростью (которая у некоторых ардогов служит чем-то вроде рулевого), Комрад понесся к замку.

— Гай, ты в следующий раз еще точнее говори, пожалуйста, — на исходе первого километра марш-броска заметил Тамареск.

— Прибежим — убью, — пригрозил Михас где-то в начале третьего километра марш-броска.

Ему приходилось хуже всех: на правом плече сидела Таура, которая на смогла пробежать и пятисот метров, а на левом восседал Эток.

— У тебя сил не останется, — сделал вывод Гай, когда спустя четыре с половиной километра, путники отдышаться не могли в холле замка.

— А я завтра тебя убью! Вот высплюсь, поем хорошенько, отдохну и убью, — задыхался Михас.

Таура, которая устала меньше всех, не считая Комрада (у него вместо батарейки была страшная ярость) побежала куда-то и достала воды, чтобы отпоить уставших друзей.

Комрад все равно куда-то делся, и друзья расположились в комнате, которая видимо когда-то была гостиной. Вековые слои пыли и клубы ее же размером с хорошее перекати-поле составляли друзьям компанию. Еще были пауки, но они были не такие жирные и их было не так много. Михас, как мог сотворил покушать. Было не очень вкусно, но от него никто и не требовал разносолов: не до жиру, силы бы восстановить.

Михас достал из своего мешка буквы и снова стал их любовно раскладывать:

— Свя-тосл, — прочитала Таура.

— Ересь, какая-то, — вылизывал лапы Эток.

— У меня есть предположение, что это за слово, — задумчиво проговорил Гай, но тут же заткнулся по взглядами друзей.

— Может, в этой книге есть ответы на вопросы? — Михас вытащил из сумки фолиант и раскрыл его.

Вдруг двери гостиной распахнулись, в комнату влетели Комрад и какой-то жирный боров, при ближайшем рассмотрении оказавшийся управляющим замка. Комрад нес его за ухо. За счет серьезной разницы в росте (комрад был чуть более двух метров, а его управляющий чуть выше Тауры), управляющий едва касался ногами пола, а так как ухо его не могло выдерживать огромного веса, то испытывало серьезные затруднения и, судя по ощущениям самого управляющего, готово было оторваться с минуты на минуту.

— Смотри! Смотри, во что ты превратил мой шикарный замок!

— Ваше превосходительство, пустите, — лепетал управляющий.

— Куда ты девал мои деньги? Как ты посмел присвоить их себе, почему не следил за замком?

— Ваше превосходительство, выслушайте! — взмолился управляющий.

Комрад швырнул его в угол, а сам сел в свободное кресло, схватил баранью ногу и жадно в нее вгрызся.

— Я слушаю тебя, — откинулся на спинку кресла рыцарь.

— Мой отец был управляющим вашего замка, и помер уже пятнадцать лет как. Когда вы пропали он повелел распустить рабочих и поселился со мной и матушкой во флигеле, а не в замковых комнатах. Он умер в тоске по вас.

— Но, судя по всему, благословлял за деньги, которые я присылал на развитие замка.

— Да, сир.

Смиренный слуга подполз к свободному диванчику и уселся на него.

— Я позволил тебе сесть?

— Никак нет, — вскочил управляющий.

— Рассказывай дальше, сколько моих денег вы потратили, сколько оставили? — разжевывая барана, спросил Комрад.

— В хранилище еще лежит семь гор золота и три самоцветов.

— Ох и ничего же себе, — возопил Комрад, — когда я уезжал было в два раза больше!

— Но, сир, вас не было…

— Да, меня не было долго, но это не повод тратить мои деньги!!!

— Мы брали ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и периодически чинить крышу.

— Ах, крышу! — от звука голоса Комрада, даже у Михаса и Тамареска пошли мурашки по спине, — Марш бегом вокруг замка семь раз!

Управляющий затрясся и побежал прочь.

— Стой, подлец!

— Да, ваша честь!

— Какая я тебе честь!

— Простите, господин.

— Дама Элиона еще жива?

— Нет, сир. Почила полгода назад.

— Жаль, — Комрад о чем-то задумался, — кто-то живет в ее замке?

— Страший сын, господин.

— Значит бегом к господину Ташеку. И умоляй, чтобы он одолжил нам работников.

— Хорошо, господин.

— А вот потом бегом семь кругов вокруг замка, — сменил гнев на милость феодал.

Управляющий заплакал и убежал.

Михас переглядывался с друзьями и у каждого во взгляде читал одно и тоже: С кем же придется путешествовать!".

"С другой стороны, путешествие с самого начала райскими кущами не пахло", — подумал Михас, прижимая к себе Тауру и поглаживая книгу.

— Ну, что, господа, — улыбнулся друзьям Комрад, — Спасибо за яства. Я пойду прилягу, чего и вам советую. Ванные комнаты и спальни на всех есть. Не обессутьте, я не могу предложить вам даже горячей воды, зато в перинах должно быть не будет вшей и клопов, замок сухой, а эти твари сухости не любят.

Обрадовав друзей, Комрад направился к выходу, у дверей он развернулся и изрек:

— А вот клещи будут запросто, — и ушел.

— Спасибо, — мрачно сказал Гай, — Я теперь спать не смогу.

— Ничего, у нас кажется есть убойная книга, — рассмеялся Тамареск, косясь на фолиант, — Три страницы и мы с тобой спим, как убитые, Гай. Ну, может, тебе пяти страниц хватит. Зато Михас может ее читать долго, скорее всего всю ночь спать не будет. Прости Тау, милая, но этот человек теперь для тебя потерян!

— Кто ему еще даст ее почитать! — самонадеянно сказала Таура, — Я все буквы выучила, и пришло время учиться читать по слогам, так, что я буду учиться!

— Так! Разойдемся по комнатам, приведем себя в порядок, а потом я думаю, я смогу устроить литературные чтения здесь же, но за более вкусным ужином, — скомандовал Михас, — Кстати, Гай, ты можешь на десерт не расчитывать!

— Эй, ты не моя мамаша!

— Убивать мне тебя пока не выгодно, но отомстить я как-то должен.

— А почему не выгодно? — опешил Гай.

— Ты смешной, — бросил Михас.

— Прости его, пожалуйста, — шепнула Таура, — Михас очень зол сегодня, он очень устал.

Гай что-то буркнул и вышел из гостиной очень недовольным.

— Ну что, друг-Эток, — встал Тамареск, — пойдем приводить себя в порядок.

В замке было неуютно, везде лежала пыль и паутины, в ваннах была только горячая вода (трубы с холодной водой засорились). Белье на постелях (кстати без каких-либо признаков постороннего поселения) пахло затхлостью. Еще более злые и несчастные друзья снова собрались в гостиной.

— Кошмар! Я надеялся на хороший прием, на теплый душ, на уютную постель, — сетовал Гай.

Михас сосредоточенно творил.

— Да уж, — невесело отозвался Тамареск.

Вдруг все трое застыли, увидев стоящую в дверях Тауру. Она нарядилась в какое-то странинное платье, которое не смотря на разницу в возрасте с прелестной ардогской девой сидело и смотрелось великолепно.

— Моя одежда лежит в стирке в тазу, так что я пока переоделась в то, что есть у хозяина замка, — скромно сказала она.

— Душа моя! Это восхитительно! — только и смог сказать Михас, и тут же сотворил для нее воздушное пирожное, которое Таура очень полюбила.

— Вы с этим пирожным очень похожи, — перешел на светский тон Гай, — в этом платье ты такая же легкая, красивая и, не пойми превратно Михас, очень аппетитная.

— Что да, то да, — улыбнулся Михас, — Кстати, Гай, вот держи. Твой десерт!

— Клубника? С яблоком? С цукатами? — удивлялся Гай, — Михас там мышьяка нет случайно?

— Мышьяк не работает со сладким! Правда, Эток? — спросил Тамареск.

Несчастный Эток вытаращил на хозяина глаза, и судя по выражению морды, готов был оказаться в глубоком обмороке.

— Шучу, скотинка, расслабься.

— От твойх шуток, Тама, мы рискуем не спасти мир. Зачем заколяешь кота? — возмутился Михас.

— Котя, иди ко мне, — сжалился Гай, — Михас сказал, что тут нет мышьяка, я знаю ты любишь сладкое, иди, покормлю.

Эток послушно пересел со спинки кресла Тамареска на колени Гая и с удовольствием начал уплетать цукаты.

— А из твоих рук, хозяин, я больше ни одного кусочка сахара не возьму, — проворчал кот.

— А что так? — насмешливо спросил Тамареск.

— Будем пробовать на господине Гае, а уже потом давать мне.

— Вот уж дудки! — возмутился силлиерих, — никаких проб. Еще чего не хватало! Стать дегустатором кота! Не думал я, что ты так коварен.

— Это была шутка, господин Гай, — примирительно сказал кот.

— Знаешь, что, господин кот, цукаты очень вредны для зубов. Давай, брысь с колен. И не смотри так. Нет, больше не дам… Ну, хорошо, вот этот побольше и все, не проси.

Таким манером Эток уговорил все оставшиеся цукаты.

Мужчины плотно и отменно поужинали, согрелись, раздобрели. После выпитого пива настроение у всех поднялось, посыпались студенческие шуточки, байки. За окнами на поля спустилась черная ночь, когда Михас предложил друзьям все-таки начать читать старый таинственный фолиант.

Глава 6. Сотворение Тау

В начале всего не было ничего. Пока из Ниоткуда не принесло пылинку, на которой спал Великий и Единый Ар. Ар проснулся и увидел, что кроме него и пылинки нет ничего и ничего он вспомнить не может, потому, что прибыл из Ниоткуда. И тогда Ар опечалился, ибо был един и одинок.

В отчании, он оторвал себе пальцы и сотворил из них пятерых младших братьев: богов Уша, Бега, Туну, Тота и Мунх. Ближе всех к Ару был Бег, ибо сотворен был из его большого пальца, измазанного в грязи. Уш был сотворен из указательного пальца, и во время сотворения палец упал в ничто и думал Ар, что потерял своего несотворенного брата навсегда, однако Уш научился летать и вернулся к творцу, и велика была радость Ара и Бега.

И сотворил Ар Тота из своего среднего пальца. Учтивым и мудрым получился Тот, ибо была на том пальце печать мудрость Ара. Мунх же был хмур и нелюдим, ибо сотворен был из пальца безымянного и долго не могли братья придумать ему имя. В великой радости Ар из мизинца сотворил себе сестру — Туну, была она красива и ладна, и Бег с Ушем сразу полюбили ее не как сестру, а как жену свою.

Ар читал в сердцах своих братьев и опечалился.

Бег, будучи самым деятельным из всех младших братьев, сотворил сушу и стал повелевать ею. Туна же решила не уступать своему брату и сотворила твердь небесную, дугой раскинувшуюся от одного края суши до другого.

Не понравилось Ушу, что твердь небесная и земная так близки и встал он между ними, поправ брата Бега ногами и поддерживая сестру свою Туну руками. И увидел это Ар и возрадовался, ибо из Ничто вдруг родилось Что-то, и радость его была так велика, что он засиял и ослепил на мгновение своих братьев.

Тот сотворил для своего старшего брата ладью и сам сел в ней кормчим, и стал Ар осматривать творения братьев своих, с высоты тверди небесной освещая сушу сиянием своим.

Мунх же молвил так:

— Не люба мне суша и твердь небесная, и ветры земные и сияние творца нашего. Для кого сие Что-то?

И схватил Мунх горсть земли и плюнул в нее и вылепил зверей и птиц, обжог их в сиянии Ара.

— Нет в них ничего живого, ибо можешь ты, Великий ремесленник сотворить форму, но товрить суть дано только мне, — молвил Ар, умиленный творениями Мунха. И дыхнул Ар на фигурки животных больших и малых, и встрепенулись твари земные. Заплакала от умиления Туна и слезы ее коснувшись суши породили травы и деревья.

Увидел Ар, как прекрасна в свете его Земля и, как счастливы твари на этой земле и умилился, и заплакал. И долго он рыдал, пока не наполнились до краев реки, и там, где разлились великие реки, леса стали гуще и прекраснее. Там же появились странные двуногие твари: кожа их была сероватой, глаза круглыми и желтыми, ходили они дикие и озирались вокруг. Увидел это Ар и восхитился:

— Мунх, твое ли это творение? — спросил Ар.

— Никак нет, — ответил Мунх, в тот момент он сотворял первых людей.

Тоту очень понравились новые твари и он поделился с ними своей мудростью и научил творить стекло, и сами они нарекли себя Силлиерихами (творящие стекло). Мунх же обжег в сиянии Ара людей, и вдохнул Ар в них жизнь, так как были они прекрасны и трудолюбивы. Тот поделился с людьми мыслями, а Мунх стал обучать их ремеслам.

Бег, истомленный страстью по Туне. предложил ей сать его женою и Туна согласилась. И любили они друг друга, и понесла от Бега Туна детей Звезд, что сияли прекрасно в бесчисленном своем множестве, но не любил своих детей Бег и повелел Туне убить их. Рассердилась на него богиня и отправила своих детей пдальше от отца: на свод небесный. А сама ушла от Бега навсегда.

И долго рыдал Ар на разбитым сердцем Бега и судьбой его детей, но не смог залечить разбитого сердца собственного брата. Тогда велел Ар, чтобы звезды сияли на небе, когда сам Ар отдыхает от путешествия на ладье, и стало так.

Осерчал, обезумел от злости Бег и породил силою мысли на свет странных тварей. Были они не похожи ни на людей, ни на силлиерихов, но были они воинственны и злобны, и прозваны были содрогнувшимся о их вида, Аром — ардогами (детьми разбитого сердца). Тот дал им мысли и смирил их сердце, чтобы не перебили они друг друга, Мунх стал обучать и их азам ремесла. Но оказалось, что как и их создатель, ардоги могут повелевать землей, и ремесла не сильно нужны им.

Туна долго страдала после разрыва с Бегом, и Уш утешал ее, как мог. А потом принесла Туна двух богов Сирисо и Адиси, детей своих и Уша. Ар умилился и сказал:

— Вам, Сирисо и Адиси, помогать нам теперь: идите к людям и учите их, правьте ими.

Позже Туна принесла еще одного бога — Хетса, младшего брата Сирисо. И возрадовался Ар такому стечению обстоятельств, и сказал:

— Пора бы отдохнуть нам, пусть дети ваши теперь правят этой землей.

— Эту землю зовут Тау (пылинка), — сказал Бег.

— Откуда знаешь это ты? — изумился Ар.

— Сотворил эту землю я из той грязи, в которой был вымазан и из пылинки, на которой ты прилетел сюда, и земля под твоим сиянием ожила, и слезы твои напитали ее твоей мудростью, и смогла она породить силлиерихов и повинуется моим ардогам, так как я создал ее.

— Пусть будет так, — сказал Ар.

Изошел Ар из Тау и увел за собой своих сестру и братьев, оставив Сирисо и Адиси, и Хтеса одних повелевать Тау.

Глава 7. Когда творцу не спится

Ненавижу свою работу. Когда работаешь редактором, совмещая при этом должность с корректором, ночи твои ужасны и полны третьесортных стихов с кучей опечаток и полным отсутствием запятых, при наличии ужасающего колличества причастных и дееприччастных оборотов. Каждый вечер для меня это кошмарище страшное: я не могу заснуть. Обладая недюжинной работоспособностью, вкупе с хорошей слуховой памятью, все время перед сном, я вынуждена в сотый раз "переслушивать" заевшую в голове песню, и продолжать редактировать какой-нибудь очередной слюнявый женский роман.

Чтобы отвлечься от обыкновенной моей ночной хандры, я стала вспоминать. Вспоминала я много, но своих воспоминаний я не люблю, прошлое мое ничего не таит, ничего… хорошего.

Люблю я вспоминать, как рождаются мои книги.

Разве не чудо, когда ты стоишь в очереди в поликлинику утром, все злые, страшные, не выспавшиеся., а на улице лето, но туман окутывает тебя. Слушаешь разговор двух старух и понимаешь, что среди этого тумана ты, пожалуй, самый живой человек, ибо мыслишь, и туман тоже живой: он ластится к тебе, а ты гладишь его руками и мыслями, и в голову приходит образ города, окутанного туманом, и ты, и твои друзья в этом городе.

Очень душно и неприятно жить в нем, и рождается второй город: яркий, полный зелени и цветов, где воздух чист, а утренние туманы не такие густые и мокрые. Всем существом начинаешь стремиться туда. Уже потом повествование само ведет тебя и подсказывает, что нужно делать, как и что писать.

В ходе повествования рождается третий город, полный страхов и ужасов. И ты чувствуешь своих героев, чувствуешь, что ничем хорошим это закончится не может, да и не закончится это никогда: то, что ТАК началось, не может кончиться.

Когда приходишь к концу, который сам себя пишет, даришь все-таки надежду для себя, потому что любишь, потому-что хочется, чтобы все было хорошо.

Совсем не так было в другом случае. Там была бумага и ручка, были неясные образы, которые шевеились и что-то шептали. Был жонглер в цирке, обычная писательская влюбленность, без которой не возможно.

Сначала даже обидно: сплошные принцы и принцессы (детские сказки, ей богу!), а потом снова потекло легко и свободно, но книга сама себя не писала, я контролировала все, что происходило. И снова ничем хорошим не кончилось, но есть надежда: еще не конец, будет продолжение, оно не будет написано, но будет точно.

С Тау все совсем по-другому. Я сидела в кафе, в смертельной скуке, замыслов не было, читать чужое, мягко скажем, осточертело. Солнце светило, была весна, пылинки играли в луче, клубясь прямо над моим гляссе. По-началу я их разгоняла, но потом мне и это надоело. Я стала их разглядывать, их мельтешение, и вдруг приметила одну, очень необычную: она была похожа на кровать. Не знаю, что тут произошло, но пылинка, словно почувствовав мой интерес к ней, подлетела поближе и покрутилась вокруг оси. Медленно, чтобы я смогла ее рассмотреть, а затем села мне на руку. В этот момент и родился Тау.

Так ярко я еще не видела ни одно свое произведение. Каждый роман писался, как на духу, но еще более жгучим и страшным была необходимость издать эти романы, самое мое любимое детище. Я воспользовалась служебным положением, отредактировала все и принесла в свое издательство, но не от своего имени.

Мне отказали. Раз отказали, два отказали, три отказали. И я решила оставить это гиблое дело. Последний роман я не дописала и дописывать не собиралась. Роились в голове образы сотворения Тау, до ужаса напоминающие мне Египетские мифы, коих я знаток и любитель, но все это я отбрасывала на так называемое "кладбище идей", где лежал теперь весь Тау.

Глава 8. Знакомство с драконом

— Это все? — разочарованно спросил Гай.

— Первая часть, да! — авторитетно заметил Михас, — Их тут три, по числу эпох допамятного Тау.

— Эй, а читай еще, — попросил Тамареск.

— А не жирно ли, дорогой мой, детеныш разбитого сердца? — спросил Михас, — У меня язык уже болит и глаза слипаются, так что все. Ничего не знаю, всем спать!

Ночь прошла спокойно у всех, кроме Тамареска. Ему снилась пылинка и великий бог Ар. Солнцеглавый что-то требовал от него, но Тама не мог конкретно понять, чего именно он хочет. Затем он оказался на каком-то перекрестке, где жил спрут, и никто, кроме Тамареска этого спрута не видел. Тамареск знал об этом спруте все, он чувствовал ярость и голод этой твари, жадной до чужой жизни, он чувствовал, что спрут этот ждет одной единственной жертвы, а пока перекусывает перед трапезой и ждет.

Откуда Тамареск знал что это она? Он все знал об этой твари, но проснулся внезапно от приступа паники.

— Хозяин? — зашептал Эток, сверкая в темноте глазами.

— Просто дурной сон.

— Ты звал на помощь, не громко. Что-то случилось?

— Нет, нет. Просто новое место, как-то жутковато, — Тамареск встал и вышел на маленький балкончик.

Ночной ветерок, дувший с Силлиерии, освежил его и успокоил. Луна была полной, в такую луну у Ардогов принято устраивать турниры в деревне и выдавать замуж дев. Тамареску стало тоскливо: он снова думал о королеве.

Раздумья его были недолги и нетяжелы — их прервала тень.

Тень наползала на луну стремительно, стараясь закрыть собой древнее светило. Тень определенно летела со стороны ФОЛМиТа в Силлиерию.

— Ох ты, а это что? — спросил Эток, с интересом вглядываясь в ночное небо.

— А, Хетс его ведает, — отозвался Тамареск, наблюдая за приближением чего-то крылатого и без сомнения огромного.

Нечто приземлилось прямо на перила балкона и оказалось раза в два больше Этока, всего лишь. Чешуя в бледном свете луны отливала золотом, изумрудные глаза внимательно изучали сидевших на балконе.

— Извольте ответить, куда вы подевали моего друга? — поправив аккуратный монокль, спросило явление.

— Возможно, хозяин сего замка в своей опочивальне, — сказал Эток, пока хозяин разевал рот.

— Ох, какая приятная неожиданность, — удивился дракон, поправив смокинг.

— Мда, наши коты уже разговаривают, — констатировал факт Эток, — позвольте представиться: Эток — кот его превосходительства Тамареска Патанды Ардорского.

Сам Тамареск Патанда сидел разинув рот, и соображал, что происходит. Меньше всего он ожидал увидеть Золотого дракона, а уж апокалиптическая картина его разговора с котом, напрочь разбивала всю картину мира.

— Патанда очень знаменитая фамилия в Ардоре, — авторитетно заметил Дракон, разглядывая Таму.

— Да, — кивнул он.

— Рад познакомиться, господин, — дракон протянул лапу Тамареску, — вы гостите в замке Комрада? Как только я узнал, что он вернулся, то сразу же прилетел. Мы так давно не виделись, — дракон прослезился, два зеленоватых камушка Эток ловко поймал при попытке их бегства с балкона.

— А, как вы… ты…вы узнали?

— Можно на "ты", — отозвался дракон, — У нас с Комрадом связь на телепатическом уровне. Долго я ничего о нем не знал, но вчера вечером я вдруг почувствовал, что Комрад вернулся. Я сразу же полетел сюда. Да я отвлек вас, кажется. Пойду поищу своего старинного друга. Кстати, — дракон вдруг замялся и, несмело посмотрев на Тамареска, спросил, — прошло столько лет, как он… ну, вы…понимаете.

— Кажется понимаю, — просиял Тамареск, — возможно, вы не найдете отличий в его внешнем виде. Я никогда не знал его лично и не могу судить о том, насколько испортился его характер, но в остальном он выглядит не старше меня.

Дракон как-то всхлипнул, запищал и понесся через спальню Тамареска в коридор, но вскоре вернулся.

— Скажите, это вы спасли его?

— Не только я, — с задержкой ответил Тамареск, — еще мои друзья.

— Они в замке?

— Да, но в отличае от меня, они спят.

— Я понимаю… Сейчас в Ардоре свадебная ночь, — мечтательно вздохнул дракон, — как я люблю прекрасные песни Ардора, от них пахнет сырой землей.

— Ардор давно пустыня, хоть песни должны пахнуть сыростью. Больше там сыростью пахнуть нечему, — поддакнул Эток.

— Остроумно, господин Эток, — рассмеялся Дракон.

Тамареск снова почувствовал, как медленно, но верно и неумолимо едет его крыша.

— Большое вам спасибо, — Дракон порывисто обнял Тамареска и вылетел вихрем из спальни.

Еще немного Тамареск и Эток любовались на луну.

— Эток, а ты не знаешь, есть ли еще на свете драконы?

— Нет, наверное. Откуда он появился, я тоже не знаю, — кот лениво зевнул, и спрыгнул с перил, — я спать, хозяин.

— Спокойной ночи, Эток.

— Спокойной ночи, хозяин.

Тамареск вскоре тоже лег спать, и ему снилась прекраснейшая из богинь, совершенно не похожая на Ясве, не распутная, не легкомысленная: сложная, строгая, холодная, но такая прекрасная. Тамареск улыбался во сне.

Глава 9. Суматошный день

Утро началось с кавардака. Страшный шум и крики Комрада, какой-то писк, чей-то хохот (судя по всему Михаса), вопли управляющего, и стоны Этока разбудили Гая. Он, зевая, оделся, кое-как умылся и выполз в коридор.

— Тама, перестань тиранить обитателей замка, — зевая, сказал Гай, — О, дракон, — он мгновенно проснулся.

— Вы! Вы спасли его! — Дракон ринулся к Гаю.

Гай быстро оценив ситуацию предпочел откреститься:

— Я никого не спасал, — возопил он и юркнул в свою спальню. В короткий миг он смог приставить к двери тумбочку и тяжелый стол.

Смех Михаса усиливался.

— Гай, — раздался голос Тамареска, — Уважаемый дракон хочет тебя поблагодарить!

— Драконы не бывают таких неестественных размеров, — возразил Гай.

— Ну, если дело только в этом? — задумчиво сказал дракон. Раздался треск, что-то где-то упало и разбилось.

— ТОЛЬКО НЕ ЗДЕСЬ! — хором возопили все, кто был в коридоре.

— Ах, простите, забылся, — смущенно ответил дракон.

Судя по звукам он удалялся.

— Гай, не дури, выходи. Кого ты испугался? — пытался урезонить его Михас.

— Михас, я испугался относительно небольшую золотую ящерицу, что не так? — спросил Гай.

Последовал новый взрыв хохота.

— Эта ящерица неслась ко мне так, как будто я спас злейшего ее врага. Я предпочел спрятаться: вдруг меня за это сожрут. Я не хочу быть съеденным, это вполне себе естественно, — скороговоркой произнес Гай.

— Простите, если напугал вас.

Гай посмотрел в сторону звука и сглотнул. В обычном своем размере Дракон мог показаться вполне благодушным тому, кто никогда с драконами не общался, напрочь лишен воображения и в добавок страдает нетяжелой формой умственной отсталости. Сейчас же, когда дракон сделался огромным, каким он представлялся всем, даже описанный выше чудак не счел бы его милым и дружелюбным.

Огромная хищная морда золотого цвета, с изумрудными глазами расчетливого убийцы, алмазные клыки, рубиновый язык, покрытый чем-то шершавым, золотой кожистый венец не придавал морде ни шарма, ни очарования. Однако у любого, кто видел его, пропадали любые, даже самые естественные желания. Трепет венца, переливающийся рубинами, изумрудами, сапфирами и прочими драгоценными камнями, завораживал.

— Да, ничего страшного, — пролепетал Гай и тихо сполз по стене.

Очнулся герой уже в гостиной перед шикарным столом, который сотворил Михас специально для гостя. Комрад и Дракон сидели обнявшись, как старые приятели на диване, Эток уже что-то уплетал за обе щеки. Таура и Тамареск предавались народной ардорской забаве — методично напивались. У Тауры причин не было, у Тамареска причины была одна: сны ему виделись такие, что после них оставалось только напиться, но хмель его не брал. Михас что-то доказывал Дракону, держа в руках книгу.

— Это драконопись, письменность второй эпохи. Если писание первой эпохи мне еще как-то прочитать то это… только вы сможете, — утверждал Михас.

— Я давно не практиковался в чтении драконописных текстов, и не уверен, что смогу правильно трактовать тот или иной символ.

Гай долго притворялся спящим, он много слышал о драконописи, но никогда ее не видел. Подойти к дракону было и страшно и стыдно, но любопытство тянуло его вперед. Наконец, он подошел поближе и заглянул в книгу.

По странице ползали в большом количестве разного рода дракончики, все они были золотые, но с разным отливом, некоторые рубиновые, некоторые чуть сапфировые. В глазах у Гая жестоко зарябило и он зажмурился.

— Драконопись была создана для драконов, а не для людей. Но драконов, кроме меня все равно ни одного не создали, поэтому, можно сказать, что это письмо специально для меня, — улыбнулся Гаю Дракон.

— Садись кушать, Гай, сегодня мы никуда не поедем, — сказал Михас.

— Эй, а как же проведать соседа? — возопил Комрад.

— А, ну, только к соседу. По сравнению с тем, какие пути мы уже проделали путешествие к вашему соседу и не путешествие вовсе, — парировал Михас. С Комрадом он разговаривал, как с назойливой мухой.

— У вас плохое вино, господин Комрад, — пожаловалась Таура.

— Почему это? Оно выдерживалось очень и очень долго в моих подземельях, ему не одна сотня лет.

— Мы выпили с Тамареском уже шестую бутыль, но не хмелеем, — пожала плечами Таура.

Комрад хотел что-то сказать, но подавился словами.

После завтрака дружной ватагой, под предводительством Комрада и Дракона все выехали к соседу в гости. Неприветливые стены замка Ташек были все так же наприступны и негостеприимны.

Комрад с нескрываемой нежностью погладил камни крепостной стены:

— Сколько вечеров я провел тут, сколько понят эти камни, вы себе не представляете, — с дрожью в голосе сказал рыцарь.

— Он с камнями разговаривал? — переспросил Михас, но ему никто не ответил.

Величие замка тяжелым грузом давила на всех присутствующих. Комрад постучал в ворота, но ему никто не открыл.

— Господин Ташек, — воззвал рыцарь громовым голосом.

Никто не отзывался.

— Господин Ташек! Господин Ташек! - так Комрад вопил еще минут пять. Все это время Дракон топтался у него за спиной.

— Дружище, позволь я, — наконец сказал он.

Комрад кивнул. Дракон быстро и аккуратно снял свой жилет и манишку, брюки и сандалии, поверх стопки одежды возложил монокль и начал увеличиваться в размерах. Вскоре перед восхищенной публикой предстал настоящий дракон. Комрад быстро взобрался по золотистому кожистому крылу и сел у основания длинной шеи.

— Чего стоите, рты раззявив? — крикнул с дракона Комрад.

— А зачем нам надо на него забираться? — спросил Гай, у которого поджилки тряслись.

— Ты боишься что ли? — шепотом спросил Михас.

— Я жуть как боюсь ящериц, змей и всего такого прочего, — шепнул Гай.

— Идемте, господа, — махнул хвостом Эток, запрыгнув на крыло дракона.

— Эток, дружок, убери коготки, — морщась от боли сказал дракон.

— Ох, прости, — кот кажется смутился.

— Видишь ли, когда я растягиваюсь в пространстве, то неизменно истончаюсь, любое механическое повреждение и дыру во мне заделать будет карайне сложно. Я не умру, но сильно потряю в весе и плотности, это очень неприятно, — пояснил дракон.

— А в чем еще вы растянуты? — спросила Таура, когда все удобно расположились на спине ящера.

— Во времени естественно. Все мы растянуты во времени, — пожал плечами дракон (это весьма смахивало на локальное землетрясение).

Дракон взмахнул крылами и в миг перелел кепостную стену, чем вызвал совершеннно неизбежную панику во дворе.

— Эт-то что еще такое! — взревел молдой, но судя по всему важный и бесстрашный человек.

Комраду лицо юноши как будто было знакомо.

— Это мы, ваши соседи, — спрыгивая с дракона, сказал Комрад.

— Мой прохвост — управляющий приходил к вам, соседушка?

— Приходил, только я его не пустил, — ответил юноша, — представьтесь, будьте так любезны.

— Комрад Золотой — рыцарь, кратко представился он, — это мой дракон, мы с ним очень дружны, это господа спасшие меня от верной смерти: справа-налево Гай Кабручек, Михас Блакк, Таура, Тамареск Патанда и их кот Эток, весьма ученый и остроумный, кстати.

— Очень приятно, — кисло сказал хозяин, — чем обязан?

— Вас не удивляет, что я — Комрад Золотой и выгляжу чуть старше вас? — удивленно спросил Комрад.

— Не удивляет. Когда вы пропали, моя матушка долго плакала и страдала по вам. Все пятьдесят девять лет она каждый вечер зажигала свечу вечером и плакала. Я хоть и младший ее сын, но хорошо все помню.

— Стоп, стоп, стоп, — перебил Комрад, — я не гений математики конечно, но если вам сейчас около тридцати…

— Мне двадцать пять, я выгляжу старше своих лет, — поправил хозяин.

— Чей же вы сын?

— Я сын своей матери. У нее было много желающих утешить горе, которое она переживала из-за вас, если вы об этом.

— Об этом, об этом, — мрачно отозвался Комрад, — плакала говоришь.

— Рыдала ежевечерне. Но умирая, она сказала мне одну фразу, которая засела в моем мозгу надолго, если не навсегда. Она сказала: "С ним ничего не может случиться. С ним все будет хорошо". Так что я не удивлен даже тому факту, что вы не оставляете за собой песка на моих дорожках.

Комрад заскрепел зубами, но сдержался.

— Я хотел просить у вас слуг, за плату, конечно. Мое поместье пришло в упадок, пока меня не было, и теперь там нужен ремонт.

— На какой срок вы забираете их? — глаза младшего Ташека заблестели аккурат после слов "за плату, конечно".

— Ровно на столько, сколько это будет необходимым для моих нужд.

— Секунду, — хозяин замка Ташек удалился и скоро вернулся с бумагой, чернильницей и переносной конторкой со встроенными счетами. Он долго производил расчеты и наконец сказал, — За первый месяц пользования простыми слугами я запрошу вас один кошель золота: в сумму включена плата слугам за срочную работу, плата мне за моральный ущерб, внеурочная плата остальным слугам, которые будут работать за других. В сумму не включены питание слуг, расходные материалы и траты на возможные больничные и проч. Вы будете использовать мастеров: кузнецов, маляров еще кого-нибудь?

— Маляры, ткачи, садовники и особенно трубочисты были бы как нельзя кстати.

Юноша снова засчелкал счетами и забубнил:

— Маляры обойдутся вам в семь рубинов, садовники в десять, ткачи в пять сапфиров и кошель золота (у самого ткачей не хватает), Трубочист у меня один, но очень умелый, поэтому отрываю от сердца всего за три кошеля золота и четверть сотни изумрудов.

Комрад так раскраснелся, что казалось пройди сейчас дождь — от рыцаря повалил бы пар.

— Не дороговато ли?

— Я исчислял из Пратских цен, но убавил стоимость рабочей силы, так как мы с вами находимся на границе ФОЛМиТа. Так же скинул пять процентов, как соседу. Получилось по божески.

— А если, допустим, рабочий заболеет или ногу сломает, кто оплачивает лечение? — осведомился дракон.

— Господин Комрад и оплачивает. В случае смерти слуги господин Комрад оплатит мне год рабочего времени того или иного слуги.

— Это еще почему?

— Потому что не использую рабский труд, я плачу своим одноклассникам, однокурсникам и прочим знакомым, которые не смогли найти работу в Пратке и согласились работать на меня.

— Погодите, — оторвался от каких-то своих мыслей Михас. Он подошел к хозяину замка и вежливо отодвинул его от конторки, пощелкал счетами и изрек:

— Вы нас обманываете молодой человек. Можете обманывать своих одноклассников и знакомых, но только не нас. Я произвел расчеты в уме, уточнил здесь. Вы правы, что касается простых слуг, но со специальстами вы перегнули. Месяц работы маляра в Пратке стоит один рубин…

Далее Михас излагал и излагал все возможные цены, наценки, скидки и проч. и проч. Хозяин замка зеленел, злился, но молчал, так как знал — Михас прав, а спорить с таким большим человеком, который в добавок еще и умен и знает, что такое экономика, Ташек-младший не стремился.

— Какая грузоподъеммность вашего дракона? — мрачно спросил Ташек, когда Михас закончил.

— Я не знаю, — сказал дракон. — Ну три сотни людей я смогу за раз увезти, я думаю.

— Столько у меня нет, — закусил губу хозяин, — сейчас я пришлю всех.

Через минуту перед гостями предстали полсотни слуг и специалистов.

— Это все что я могу вам дать, — сказал хозяин тем тоном, которым, как правило, говорят "А не пошли бы вы…".

— Этого хватит, — снисходительно заметил Комрад.

Комрад еще постоял и подождал.

— Что-то еще? — нетерпеливо спросил молодой Ташек.

— Ворота, — улыбнулся Комрад.

— Что "ворота"? У вас дракон есть, зачем вам еще и ворота отворять? — с этими словами гостеприимный хозяин развернулся и ушел, не забрав с собою даже мини-конторки.

— Вот хам, — зло сказала Таура.

Юный Ташек шел себе и шел по направлению к замку, пока не провалился в неизвестно откуда взявшуюся яму. Тамареск Патанда имел вид невинный и беззаботный.

— Едем? — он взобрался на дракона и махнул друзьям рукой.

Водрузив на дракона всех слуг, Комрад и сотоварищи отправились обратно.

В замке быстро установилась атмосфера, свойственная только ремонту. Кто-то где-то копошился, постоянно раздавался шум, мешающий говорить, слушать и вообще жить. Запахи так же стояли пресвоеобразнейшие.

Слуги настолько ретиво взялись за дела, что Михас, Таура, Гай, Тамареск и Эток с Драконом не могли найти себе места, чтобы спокойно перекусить и почитать книгу.

В саду их прогнали садовники, из гостиной и кухни попросили горничные, из кабинета хозяина выдворил ткач, латавший гобелены. Когда друзья решили уединиться в подвале, то их до полусмерти напугал трубочист, чинивший забитую трубу холодной воды. Наконец, уединение они нашли только на балконе спальни Тамареска. Маячивший в люльке неподалеку маляр вроде бы пока не мешал.

— Кстати, где Комрад? Нам бы завтра-послезавтра выдвигаться? А у нас даже идей нет, куда, — осведомился Тамареск.

— А что самое печальное, Тама, сказание о Йодрике нам больше не поможет, — с деланой скорбью сказал Гай.

Глава 10. Вторая эпоха допамятного Тау

И изошел Ар из Тау и увел за собой Своих сестру и братьев, оставив Сирисо и Адиси, и Хетса одних повелевать Тау. И возлюбили братья свою сестру Адиси, как жену свою. Но Адиси отдала свое сердце Сирисо и родила от него прекрасного сына и нарекли его Рогом. Хетс обозлился на счастье своей сестры и брата и попытался убить Рога, но мать спасла своего сына, а отец, дабы защитить свое чадо, создал из цельного куска золота дракона, дабы защищал он сына божественного от злопыхателя Хетса.

Люди первыми узнали об исходе из Тау Богов и очень печалились об этом, и тогда Сирисо сошел со своей женой и сыном с небес и стал править людьми по справедливости. Золотые дни наступили для людей. Силлиерихам было все равно, они жили в согласии с самим Тау и жизнь их была легка и прекрасна. Ароги же избрали себе первого верховного шамана, коим оказался сошедший на землю Хетс.

И кончалась земная жизнь Сирисо, и решил он помириться с братом, обретшим в ардожьем обличии бессмертие. Сирисо устроил великолепный пир и пригласил Хетса. И Хетс пришел, но не с пустыми руками, а принес в дар гроб. Он сказал, что гроб этот нашел на берегу одной из силлирийских рек, пока шел к брату на праздник, и готов отдать этот гроб в дар тому, кому он подойдет.

Велика была хитрость Хетса, ибо самые умелые из ремесленников делали это гроб по точной мерке Сирисо. А сам гроб был перкрасен. Был он из золота, прекраснейшими из жемчугов были украшены его крышка и стенки, изнутри устлан он был нежнейшими из тканей. Самоцветы щедрой россыпью бросали ювелиры. И каждый гость ложился к гроб, но никому он не подходил. И как только Сирисо лег в гроб, то крышка его хлопнулась и защелкнулся алмазный замок. Разверз подлый Хетс землю под гробом брата, и он упал в подземную реку, а сам Хетс развоплотился и исчез. Водами вынесло гроб на поверхность в глухом силлирийском лесу. Хетс нашел гроб, достал тело брата и расчленил на сто кусочков, и каждый скормил твари из этого леса.

Безутешная Адиси отправилась на поиски своего мужа, ибо не верила в его смерть. А Рог, юный и храбрый, взошел на самую высокую гору Тау и крикнул оттуда, что вызывает дядьку на бой. И откликнулся Хетс, но перед тем, как вступить в бой с племянником, наложил страшнейшее заклятие на Золотого дракона, и тот уснул. И тогда явился коварный Хетс на бой и набросился на Рога, и выколол племяннику глаз. Но Рог даже с одним глазом смог победить Хетса: пригнулся и сбросил его с горы вниз. Так Хетс и погиб. Рог же поднял свой глаз и долго рыдал он по убитому отцу и по потерянному глазу. И так велика была его скорбь, что звезды заплакали и вскричали:

— Отдай свой глаз нам!

И поднял Рог глаз в руках, и вознеслось его око, и стало луной на небесах. И осветила луна рыдающую над пустым гробом Асиди. И высветила луна в кишках и желудкх тварей лесных сто кусков, на которые расчленен был Сирисо. И Асиди подхватила свое копье и убила 99 тварей и нашла куски своего мужа и соединила их, и срастила. Лишь рыбу, которой скормил подлый Хетс глаза Сирисо, на смогла поймать Асиди. И завопила, и заверещала Асиди, да так, что услышала ее мать Туна. И услышал этот вопль Ар и вернулся спешно в Ватпандалу.

Увидел Ар, что стало с Тау и расстроился. Люди не могли выбрать себе царя и начали воевать. Силлиерихи забыли половину своих ремесел, только ардоги сохранили свой изначальный полупервобытный вид. Ар спросил у Адиси:

— Почему ты не сберегла Тау, как не сберегла своего мужа?

И отвечала рыдая Адиси:

— Всему причиной подлый Хетс, это он сеет смуту среди людей. Это он пытается захватить Тау.

— Что же твой сын не вступится за Тау? — спросил Ар.

— Мой сын убил Хетса, но в бою потерял глаз, который теперь стал луной. Но вместе с глазом он утратил половину своей силы, ибо заключена она была в его глазах. И он теперь в Ватпандале, ибо зарекся когда-либо больше принимать облик земной.

И глубоко задумался Ар, и сказал:

— Тун, оживи сына своего, дабы дочь твоя была счастлива, без счастья ее невозможна радость Тау.

И оживила Тун Сирисо, возликовала Адиси. Но Сирисо был хмур и печален, и сказал он так:

— Был я и живым и мертвым, и теперь снова жив. Но не хочу я возвращаться снова к жизни полностью, ибо смерть, чье лоно я познал, куда слаще и легче. Прошу разрешения у Ара создать мертвые чертоги, чтобы души усопших на Тау живых тварей могли продолжать существовать.

Ару эта идея понравилась и он дал свое разрешение. Асиди засадила черные поля перед чертогом Сирисо лилиями и стала жить вместе с мужем в созданных им чертогах, и справедливо они судили умерших по делам сердец их.

Однако, проблема с правлением у людей решена не была. Выяснилось, что люди не способны сами собой управить. И тогда Тун явилась людям и стала править ими, а когда тело ее старело, она возвращалась уже в другом теле и люди любили ее и она любила людей. Уш поселился в замке в образе волшебника и чародея, и часто помогал возлюбленной жене то советом, то делом. Настало благоденствие и счастье на Тау, и родила Тун Богиню Ясве, и родила неизвестная жена ардогов от Бега бога Тарлу. Полюбили друг друга Ясве и Тарла и родился у них Тифаб. Пока мал был Тифаб, богиня плодородия Ясве присматривала за силлиерихами, Тарла за ардогами, а Тун и Уш за людьми.

И собрался бог Ар во второй раз исходить из Тау и собрал богов, детей своих вокруг себя и молвил так:

— Я ухожу из Тау и должны вы пойти со мной, ибо есть кому присматривать за творением нашим и в жизни и после нее.

Но воспротивились воле его Уш и Тун, которым печально было расставаться с людьми, коих они любили уже больше собственных детей.

Ар убеждал их, но они так и не повиновались своему создателю, и тогда осерчал Ар и воскликнул:

— Ты — Тун, правь своими людьми, пока не настанет конец их роду, но забудь кто ты есть, и не вспоминай, откуда пришла. А ты Уш, раз не сумел уговорить жену свою, и поддался ее речам я навсегда отлучаю от нее, будешь жить в своем замке и вечный мрак окутает эти места, и никогда вы не вспомните друг о друге и о самих себе.

С этими жестокими речами взбешенный Ар вышел из Тау, и потрясло весь мир землетрясение такой силы, что представить себе невозможно. И забыли Тун и Уш кто они есть, и все люди, силлиерихи и ардоги забыли, все, что было и почти все упоминания об Аре и его творении исчезли.

Глава 11. Еще две буквы

— Так собственно и началась третья эпоха, — завершил чтение Дракон.

— И вы помните из всех? — удивилась Таура.

— Ну, большую часть второй эпохи я проспал под заклятием Хетса. Меня разбудило только землетрясение, оно действительно было невиданной силы, хотя у меня было ощущение, что Ар просто сильно хлопнул дверью.

— Дверью? — удивился Михас.

— Ну, да. Дверью. В каждый мир и из него есть вход и выход — дверь. Только она не как обычные двери, а разной формы и ведет в другие миры или вовсе в никуда. Просто надо знать куда идешь, тогда откроешь нужную дверь, — улыбнулся Дракон.

— Ну, а все-таки, куда нам теперь за этими буквами? — спросил Гай, задумчиво, — меня там невеста сильно заждалась, пока я тут с вами болтаюсь на краю ФОЛМиТа.

— Вы были на месте, где мы с Комрадом повстречались? — спросил Дракон.

— А ведь точно, — воскликнул Михас, — Комрад именно после этой вашей встречи стал безумно знаменит, значит начнем оттуда.

— Собираемся и едем? — подвел итог Тамареск.

— А хозяина спросить? — возразил Михас.

— Его спрашивать, только время тратить, — проворчал Тамареск.

— Простите нашего неотесанного ардорского друга, он не хотел сказать ничего плохого, — тут же подхватил Гай, увидев как опечалился Дракон.

— Ничего страшного, — сказал Дракон, — я и сам заметил, как испортился у Комрада характер. Но четр знает сколько лет в этих катакомбах, без надежды на выход, это большое испытание. Я сам поговорю с ним, его присутствие обязательно?

— Да, — хором ответили друзья.

— Я поговорю с ним, ждите в холле, думаю мы скоро полетим, — с этими словами Дракон удалился.

Уже битый час друзья сидели в холле. Слово "скоро" предполагало конечно, некое промедление, но не такое существенное.

— Такими темпами мы никуда сегодня не уедем, — пожаловался Гай.

— Боюсь, в его понимании "скоро" это через месяц минимум, — авторитетно заявил Эток, — Господин Гай, не смотрите на меня так, ему же многие тысячи лет. По сравнению с этим жалкий час, что песчинка.

Раздался скрежет, грохот и чьи-то вопли. Друзья вскочили, приготовившись обороняться. Странно, но звук исходил из замка, а не от ворот.

Распахнулись двери и зрителям предстала следующая картина. Дракон, чьи глаза налились рубиновым цветом, а ноздри извергали дым и мелкие языки пламени, тащил за ухо Комрада, который, устав упираться, просто расслабился в лапах мучителя и ногами то и дело сбивал какие-то столики, стойки, вешалки и проч. Вопил следовавший по пятам управляющий, залитый слезами, аж по самую макушку.

— Или мы сейчас же едем, или я тебя прикончу, — выдохнул Дракон, швырнув Комрада на ковер, перед друзьями.

— Но я тебе объясняю, мы только начали ремонт. Если я оставлю все это на прощелыгу — управляющего, просто останусь без денег, — потирал ушибленные места Комрад.

Судя по тому, как взвыл дракон, одна и та же сцена (не считая смены декораций) происходила не в первый раз.

— Я никогда ничего не крал у вас, хозяин, — взвыл управляющий.

— Наша милая мадам Татун завидовала бы ему, — тихо откомментировал Гай.

— Кто такая мадам Татун? — спросила Таура, когда друзья закончили судорожно хихикать.

— Это одна наша преподавательница, — пояснил Михас, — она вела основы каталожного дела, и нумерофикацию. Она так рыдала на лекциях, что первые три ряда уходили с лекций мокрыми насквозь. Но этому управляющему она бы завидовала по-черному.

— Михас, не путай девушку! Мадам Татун вела у нас детскую литературу и основы литературоведения на первом курсе, когда хоть кому-то было интересно. Нумерофикацию и Каталожку вел господин Ташевич и было очень скучно, — поправил Тамареск.

— Разве? — удивился Михас.

— Да, да, — Подтвердил Гай, — потом она вела еще введение в специальность на третьем курсе, но туда ходили, только чтобы посмотреть хватит у нее слез на сегодняшнюю лекцию или нет! Даже ставки делали.

— И хватало? — спросила Таура.

— Более чем, — авторитетно подтвердил Гай, — Михас ее не запомнил, потому что она была несимпатичной и старой.

— Ну, возраст никогда не был для меня перпятствием, — Михас начал и тут же осекся.

— Еду, я еду, — недовольно сказал Комрад, чем привлек снова внимание друзей.

Дракон навис над рыцарем с каким-то мечом, с клыков его капала слюна, прожигая в ковре сташные дыры. Слова эти оказали волшебное воздействие: дракон стал снова таким-же интеллегентным и мирным, как и был.

— Здесь недолго лететь, выходите во двор, я сейчас приму удобный для массовых перелетов облик, — оскалился Дракон.

Гай был бледен и покрыт холодным потом. Комрад встал, недовольно отряхнулся и поправил одежду.

— С ним невозможно спорить, — резюмировал он, — Что еще страшнее, ему невозможно отказать. Идемте, господа. А ты, шельмец, смотри мне! — Комрад показал вынушительный кулачище управляющему, который уже утопал в слезах.

Во дворе путников ждал Золотой Дракон во всей своей красе:

— Госпожа Таура, сохраните мою одежду, прошу, — как мог улыбнулся Дракон.

— Конечно, — улыбнулась Таура.

Все взобрались на Дракона: первым сидел Комрад, за ним Гай, его держал Тамареск, на плече у которого сидел Эток, Таура сидела за ними, и Михас обнимал ее.

Дракон взмахнул крылами и вознесся в небеса.

— Какая красота! — выдохнул Эток, — Тау все же прекраснейший из миров.

— Ты прав, старина, — рассмеялся Тамареск, — только ты не пугайся сильно. Ты же вроде высоты боялся?

— Мне уже не страшно. Мы с Драконом по ночам летали, охотиться на птиц и мышей в алмазный лес, так что плеты меня уже не страшат.

— Значит, Михас тебя все-таки плохо кормит, — сказал Тамареск, — смотри у меня: все ему расскажу.

— Хозяин, творения господина Михаса бесподобны, но я — кот, как никак. У меня инстинкты, и все-таки, как показала практика, свежепойманный соколоклюв и детеныш пискухи вкуснее, сотверенного стейка.

— В чем-то ты может и прав, Эток. Скотинка, ты и есть скотинка, — потрепал кота за ухом Патанда.

— Ну, и скотинка, по мне хоть боров, я не обидчивый. Лишь бы не скипидар.

Тамареск хохотал как сумасшедший.

— Эй, товарищ. Ты бы поаккуратнее был, а? Еще скинешь нас всех?! — возмутился Гай.

— Эток, ты как всегда бесподобен, жаль, что ты только сейчас заговорил. У тебя неплохое чувство юмора.

— Оно может и не плохое — флегматично согласился кот, — Но, хозяин, у скипидара кошмарный запах. И, почему-то, вы забываете, что я архиепископ Пратский, так что вернемся к себе, я издам указ, запрещающий воспитывать кошек и котов скипидаром… Нет, вообще запрещающий воспитывать кошек и котов.

— Но архиепископы не могут издавать законов, — возразил Тамареск.

— Я договорюсь с королевой.

— Интриган.

— Учусь у вас, сир.

— Не понял?!

— И не поймете.

— Нормально! — возмутился Тамареск.

Дракон начал снижаться, как-то через чур резко и неожиданно для всех. Он входил в пике и головой вниз летел, рискуя разбиться и убить всех, кто сидел у него на шее.

— Что ты творишь! — орал Комрад.

— Я знаю, что делаю, доверься мне! — отвечал Дракон.

Дракон в последний момент выровнялся и жестко приземлился на все четыре лапы. Все кроме Этока сумели удержаться: кот упал и покатился по сухой земле. Да так и остался лежать.

— Эток! Эток! — Тамареск сорвался с дракона, упал, ободрал руки и колени, поднялся и подбежал к коту. Кот дышал, но видимо был без сознания.

— Михас, воды, — закричал Гай, оценив ситуацию.

Этока спрыснули водой, он не очнулся.

— Ты что сделал! — накинулся на дракона Комрад, — Ты его убил наверное!

— Нет, он жив, — спокойно ответила Таура, — Даже ничего не сломал, он просто без сознания от страха.

— Тут я действительно переборщил, — признался Дракон, глаза его были уже (с позволения сказать) на мокром месте, — Господин Тамареск, сказал, что Этока надо напугать, чтобы получить букву.

— Но не до полусмерти же! — воскликнул Тамареск.

— Прошу прощения, это все, что я смогу сделать, — развел лапами Дракон.

— Что бы там ни было, Эток всегда верен долгу, — задумчиво сказал Михас, поднимая с земли букву "А".

— Теперь можно вернуться домой? — спросил Комрад.

— Нет, нельзя, — зверея сказал Тамареск.

— Еще две буквы, — напомнил Михас.

— И где из\х икать? — спросил Гай, — Есть идеи?

— Да, какая разница сколько букв и где они, если Эток не сможет… исполнить свою функцию, — взорвался Тамареск.

— Тише, Тама, тише, — начал Гай.

— И не повторяй, повторяй все по два раза, Гай, — зарычал Тамареск.

— Хозяин? — отчнулся Эток.

— Слава Ясве! — Тамареск смял кота в объятьях.

— Больно, хозяин! — завизжал Эток.

— Прости. Сейчас я тебя быстро на лапы поставлю, — Тамареск аккуратно положил кота и уперся в землю руками над головой Этока. Потомок ардогского шамана уперся ногами и завис над котом, наподобие шатра. Он закрыл глаза и молчал, земля под его руками и ногами вскоре начала дымиться. Минут через пятнадцать все кончилось. Эток был совершенно здоров, хоть и подавлен.

— Если бы коты могли плакать, я рыдал бы не хуже вашего управляющего, — сказал он, забираясь на руки к хозяину.

Общим советом было решено лететь к черному колдуну, потому что с ним был связан новый виток популярности Комрада. Ко всему прочему, Дракон говорил, что-то о том, что Колдун и королева, которая еще была жива, что-то вспомнили, и даже просили помощи Комрада, если он еще жив.

Дракон домчал до границы владений Черного Колдуна за каких-то четыре часа и опустился по настоятельным просьбам спутников: бедняги промерзли до костей и изрядно вымокли. Развели костер, пока все грелись и вкушали яства, Эток и Дракон затеяли какой-то спор. Позже выяснилось, что о литературе.

— А ты читать умеешь, Эток? — удивился Тамареск.

— Немного, по складам.

— Ты же сейчас рассуждал не много не мало об Ёсабе, — возмутился Гай, — Великий поэт силлиерии.

— Благодаря вам, Господин Гай. Вы же много читали его в слух и сами пытались писать в его стиле. Я запомнил стихи, много думал о них, вот и родилось МОЕ МНЕНИЕ.

— Вы, кошки, высегда имеете СВОЕ мнение, даже если это никому не нужно, — отозвался Михас.

— Я — КОТ, а не какая-то там безмозглая кошка. Кошки совсем думать не умеют.

— Неужели? — лукаво переспросил Михас, — У меня в детстве была кошка, очень умная стерва была.

— Кошки, кое-что другое умеют, — счастливо зажмурился Эток, — а умная кошка и думающая кошка разные вещи. Я не говорил, что она не может быть умной, но думать она не может?

— А коты могут, значит? — переспросил Тамареск.

— Могут, — авторитетно подтвердил Эток.

— И это не мешает им быть тупее пробки?

— Теоритически нет.

— Так, за каким Хетсом, ты, Эток, лазил по моим пробникам и сбрасывал на них шерсть, хотя я сто раз просил этого не делать! — взорвался Тамареск.

— Мне было любопытно, — спокойно ответил Эток.

Под дружный хохот он чинно удалился поближе к костру.

— От любопытства кошка сдохла, — плюнул Тамареск.

— Я запомню это, хозяин, и будучи архиепископом Пратским я издам указ, запрещающий вам приближаться ко мне ближе чем на два пушечных выстрела.

— Скотина ты!

— Хорошо, первый пушечный выстрел будет предупредительным. Второй — на поражение! — закрывая глаза сонно сказал Эток.

— Гай, а Гааай.

— Что, Тама?

— Помоги мне его отловить? Я намажу ему скипидаром не только лапы… Я его… О, точно. Искупаю — ка я тебя, Эток, чтобы ты больше не думал, — сказал Тамареск, лениво посасывая травнику и глядя в небо.

— Ничего не выйдет, — зевнул кот, — не догоните.

Через час отдыха, когда уже почти стемнело, путники отправились дальше, во тьму кромешную. Дальнейшие три часа путешествия можно было бы легко описать двумя словами: было темно. Было настолько темно, что хоть глаз коли, все равно ничего не изменится. Путники могли ощущать друг друга только руками и ушами. Но говорить, почему-то все боялись, словно среда недоступная для света, так же недоступна и для звука. Постепенно привыкнув к ощущениям, каждому казалось, что он летит сам по себе независимо от других, и только чужое шевеление напоминало о действительности. Лишь Дракон, видевший странную красоту этого места, точно знал что происходит. И уже не так далеко маячили башни черного замка.

Дракон пошел на снижение и сел точнехонько в центре огромного двора. Все слезли, Эток побежал к ближайшему дереву, пока все разминались.

На пороге замка появились Королева и Черный колдун. Королева была лет тридцати с небольшим, красивая белокурая женшина с глазами то ли голубыми, то ли зелеными, но мерцало в них что-то нездешнее, не земное, Тамареск не смог уловить, что именно. Колдун рядом с ней был облачен во все черное, и лицо его было смыглым и каким-то узким. Все черты лица были узкими и вытянутыми, нос, необычная хищная форма ноздрей, тонкий упрямый рот, и глаза, пронзительные светлые, как у слепцов.

— Хозяин, — Эток потыкал Тамареска носом в ногу, — я тут принес.

Тамареск потрепал кота за ухом и поднял с земли букву "В".

— Умница, Эток! Михас, давай сумку сюда.

— Еще одна?

— Да.

Тамареск быстро кинул букву в сумку Михаса и прислушался: что-то происходило. А именно, королева тискала Комрада, как страстно любимого внука, а колдун возился с драконом, как с собакой.

— Дурдом, — констатировал Гай.

— Вполне согласен, — подтвердил Тамареск.

— А что за буква была? — спросила Таура.

— "В", — ответил Михас.

— Свя-тос-лав? — припомнила Таура, — С каждой буквой все бредовее и бредовее.

— Еще одна осталась, — почесал в затылке Михас.

— Боюсь, она ничего не объяснит, — скептически отозвалась Таура.

— Откуда вы все ардоги такие скептики? — улыбнулся Михас.

— Жизнь учит, — коротко ответила Таура.

— Этот дурдом когда-нибудь кончится? — спросил Гай.

— Нет. Если это те, о ком я думаю, то этот дурдом зовется Тау и мы сейчас делаем все, чтобы он не кончался, — отозвался Тамареск.

— Ну, да, это Уш и Тун, только вопрос: они об этому знают? — поинтересовался Гай.

Глава 12. Уш и Тун

Тамареск был прав, но и его правоты было мало. Спустя несколько часов, когда путники отдохнули в более чем комфортных условиях, хозяева замка пригласили всех на ужин. Стол был накрыт с большим вкусом.

— Не помню, когда последний раз ел, то, что сотворил не Михас, — улыбнулся Тамареск.

— Я и сам не помню, когда едал, что-то что сделал не сам, — ответил Михас.

— А я помню, — рассмеялся Гай.

— Ты всегда изменял мне со своей мамочкой, — ворчливо отозвался Михас.

Этоку было уготовано место рядом с хозяином, но кот не мог пользоваться вилкой и ножом, потому сидел сконфуженный.

— Что вы не кушаете? — спросила хозяйка.

— Мадам, я не умею пользоваться вилкой и ножом, — отвечал Эток.

— Точнее не может, он же кот, — уточнил Тамареск, — позвольте ему кушать как все коты, с салфеткой я помогу ему управиться после еды.

— На полу? — удивилась королева.

— Да, ваше величество.

— Если вы того хотите, — озадаченно улыбнулась она, — я, честное слово, боялась, как бы господин Эток не обиделся на нас, за то, что мы накрыли ему на полу.

Тамареск переставил кушанья со стола на пол, и Эток, довольный, захрустел под столом поджаристыми корочками бекона.

За столом шла неторопливая беседа между кролевой, колдуном, Комрадом и Драконом, о вещах, понятных только этой четверке, пока Комрад не спросил:

— Дракон предал мне, что вам зачем-то опять понадобилась моя помощь, что случилось?

За столом восстановилась тишина, что слышно было, как стучат сердца присутствующих.

— Мы поняли, кто мы, — сказал колдун, говорил он мало, но веско и с достоинством, — я — Уш, бог воздуха, спутница моя — моя супруга — богиня Тун. Мы вспомнили все, что с нами было с момента сотворения нашего.

— Сначала это были странные сны и видения, но позже мы наяву в твердой памяти стали вспоминать, кто мы есть, — продолжила королева, — мы вспомнили и проклятье нашего создателя, все-все. Теперь перед нами проблема.

— Какого характера? — спросил Комрад.

— Жизнь на земле очень утомительна: мне и Ушу в этих обличьях более тысячи лет, мы устали жить здесь, но уйти в Ватпандалу мы не можем.

— Почему?

— Я через многих аватаров правлю людьми и, как только мои аватары исчезнут, род людской придет в упадок, я этого не хочу. Уш же, уйдя из этого места, оставит после себя пустыню, если вообще хоть что-то останется: все здесь держится только его присутствием. Но нам очень тяжело.

Повисла тягостная тишина, прерываемая чавканьем Этока.

— А что если вам разделиться? — предположил Михас.

— Как так "разделиться"? — удивился Уш.

— Михас, говорит о том, что всякая божественная сущность имеет тройственную природу и может разделяться: почему бы две ваши трети не отправить в Ватпандалу, а одну оставить здесь? — развил тему Гай, Тамареск уже что-то подсчитывал и задавал какие-то вопросы Ушу, — Если ясно, что для благополучия людей необходимо только присутствие одной трети Тун, то просто необходимо рассчитать, сколько третей Уша необходимо для поддержания жинзнеспособности этого места, — продолжал Гай.

— При данной площади пространства, но учитывая большое количество времени, проеденное во тьме одной шестой Уша достаточно, чтобы удерживать пустырь в границах Тау. Одной пятой — чтобы земля стала плодородной. Одной четверти — чтобы земля-сад населилась еще и животными. С одной пятой тут может завестись новый народ, пойду допрошу землю, — Тамареск встал, одернул свой свитер и удалился.

— Он по специализации — шифровальщик, в смысле присваивает номера и шифры книгам, поэтому хорошо считает, — как-то виновато пояснил Гай.

Радости на лицах Уша и Тун не было предела: они радовались, как дети, которых наконец-то отведут в цирк, чего они так долго ждали.

Тамареск вскоре вернулся, чуть более мрачный, чем уходил.

— Я ошибся, — сказал он, — для удержания этого пустыря на Тау одной пятой Уша недостаточно, но четверти вполне хватит. И только трети, чтобы здесь произростали растения. и то не скоро. Земля очень истощена, она молит о солнечном свете.

— А я уже успела испугаться, что у нас ничего не выйдет, — с облегчением сказала Тун, — вы помоли нам, чем мы можем помочь вам?

Молодые люди смутились, и не знали, что сказать.

— Буквы, мадам, — молвил Эток.

— Какие буквы?

— Мы ищем буквы имени нашего создателя, но не Ара, а того, кто придумал его., - пояснил кот, — последняя буква: мы не знаем, где ее искать.

— Дайте-ка взглянуть — попросил Уш.

Михас сбегал в свою комнату и принес сумку с буквами, разложил их перед богами.

— Кажется, я все поняла, — сказала после долгого молчания Тун.

— Я знаю, где ее искать и смогу раздобыть ее для вас, — вторил ей Уш.

— Простите, но для их поиска нужен… нужна… используется особый вид магии, — выкрутился Тамареск.

— Мы знаем, — рассмеялась Тун, — этой магией владели все коты допамятных времен, и только немногие коты сейчас на это способны. Вам повезло с котом, господин.

— Мадам, спасибо, — польщенно отозвался Эток, — а скажите, пожалуйста, вы не знаете, кто создал нас? В книге, которую нам читал господин Михас и господин Дракон ни слова о кошках и котах.

Тун умилилась и улыбнулась.

— Ар очень любил кошек, а потому перенес их из какого-то другого мира, и разводил. Потом выпустил из Ватпандаллы, когда они расплодились. После открылось, что простые кошачьи потребности — невиданной силы магия и Уходя из Тау окончательно, Ар забрал владеющих этой магией кошек с собой. Он очень обижался и говорил, что, мол незачем нам такая магия, убьет нас метеоритом и будет.

— Значит, Ар все наперед знал? — вскричал Гай.

— Он же создатель, — ухмыльнулся Уш, — он видел дальше других и понимал все.

— А он ничего не говорил, что будет, если попытаться остановить этот метеорит? — аккуратно, и как ему казалось, незаметно, начал выспрашивать Гай.

— После он просто хлопнул дверью и ушел, — пожал плечами Уш.

— Он был очень зол на нас с Ушем, — виновато улыбнулась Тун, — С вашего позволения мы закончим ужин, вам пора отдыхать, а мы с Ушем отправимся за буквой для вас и утром вы сможете проводить необходимый ритуал открытия дверей.

— Ох, Михас, у тебя же эта волшебая бумажка, ну-ка, немедленно достань ее и читай, — воскликнул Гай.

— Ишь раскомандовался, — добродушно проворчал Михас, и взял свиток.

Тун и Уш попрощались с гостями и оставили их одних. Комрад сослался на усталость и ушел к себе, дракон откровенно засыпал после длительного перелета и тоже удалился.

Михас развернул свиток и начал читать проступившие на нем буквы:

— Руководство по поведению ритуала открытия двери. Внимание, данный ритуал категорически запрещен лицам не владеющим магией. Вам следует отправиться на край света и там на берегу великого Моря Наеко разложить все буквы по порядку, так чтобы они образовали круг. В центре круга должен находиться посланник (ВНИМАНИЕ: посланником может быть ТОЛЬКО существо, принадлежащее двум мирам, любое прочее существо в другом мире исчезнет навсегда). Дальнейшие инструкции вы получите когда все будет непосредственно готово.

— Вот тебе и раз, — протянул Гай, — что значит "существо, принадлежащее двум мирам"?

— Это значит, что оно принадлежит и тому миру и иному, — пояснила, как понимала, Таура.

— Зомби что ли? — переспросил Гай.

— Угу, и где нам искать живого мертвеца? — задумался Михас.

— Я знаю, — саркастически начал Тамареск, — мы вернемся в Пратку, и навестим некую мадам, которая Гай, тебя очень ждет. Михас погрызет семечки над ее могилой и, оп! живой мертвец в наших руках.

— Ну, тебя, — буркнули друзья.

— Исключительная шутка, хозяин, — кивнул Эток, — Мы же будем отправлять кого-то в другой мир, значит должны думать о том, кто есть наш демиург и что она или он любит?

— Она, — автоматически поправил Этока и Гайя Тамареск.

— Она? — переспросил Гай, удивленно глядя на Тамареска.

— Да. Я знаю, что это она, — мрачно ответил Тамареск, понимая, что прокололся.

— Так давай мы тебя пошлем, чудовище? — мгновенно отреагировал Гай.

— Это еще зачем? Ты хочешь, чтобы он ее напугал до полусмерти? Смотри какой он стал лохматый, еще хуже, чем когда уезжали из Пратки. Только глаза ардожьи злобные сверкают, — улыбнулся Михас.

— У Ардогов самые красивые глаза, во всем Тау, — гордо сказала Таура.

— О да, радость моя, ты права, — тут же раскаялся Михас.

— Давайте Комрада пошлем, его не жалко, — предложил Гай.

— У него характер не сахар, если он так продолжит, то демиург наш просто его уничтожит, — предположил Михас.

— А можем Этока послать? — улыбнулся Гай.

— Меня нельзя посылать, — обиделся кот.

— Слушай ты, генератор идей, — вызверился Тамареск, — Этока я на опыты не отдам.

— Угу, потому что ставить опыты над ним чисто твоя прерогатива? — нашелся Гай.

— Так, хватит! — властно сказал Михас, — Тама, ты согласен лететь?

— Согласен.

— Но почему он? — спросил Гай.

— По ряду причин, — прешел Михас на лекторский тон, — возможно трактовать эту строчку, как существо в котором течет кровь двух миров, то есть получеловек — полусиллиерих, или получеловек — полуардог, полуардог — полусиллиерих — помесок одним словом. Я не подхожу, во мне чистая людская кровь. Посылать тебя, Гай, идея неплохая, но, во-первых, ты не полетишь из-за Гайне, во-вторых, ты, как и я, теоретик. Еще точнее ты первоприемник теорий — ты хорошо развиваешь чужие мысли, а Тама практик, во всем практик.

— Это правда, — согласился Гай.

— Я был рад знакомству с вами, ребята, — улыбнулся Тамареск, — Эток, к кому пойдешь жить?

— Я бы остался бродячим котом, по возможности, но я являюсь архиепископом Пратским, так что не могу кому-то принадлежать, — ответил Эток.

— Постоянно забываю это, — усмехнулся Тамареск.

Повисло неловкое молчание.

— Всем спокойной ночи, — встал из-за стола Тамареск.

Глава 13. Сон Тамареска

Спал внук ардорского шамана очень тревожно, ему постоянно снилась, то прекрасная девица, то Ясве. Ясве вроде, как пыталась будить его.

— Проснись, Тама, проснись! Пожалуйста! Вам нельзя открывать дверь, войти должен Комрад, это его женщина, а он ее мужчина, у него все должно получиться. Слушай меня. Комрад должен войти в дверь! Комрад. Проснись, Тама, проснись!

Тамареск вскочил. Лоб его был в холодном поту, его за плечи тряс Гай.

— Что такое? — спросил Тамареск.

— Утро пришло, — как-то настороженно улыбался Гай, — ты чего такой бледный?

Тамареск прислушался к себе, сердце ныло тоской, было тяжело и как-то тоскливо.

— Просто дурной сон, — мотнув головой сказал Тамареск, — ты говорил, что-то про Комрада?

— Нет, не говорил, зачем? Но он, кстати, требовал чтобы мы быстрее выдвигались, поэтому я пошел тебя будить.

— Я сейчас буду. Букву принесли?

— Да, это была буква А.

— Значит ее зовут Святослава, — сказал Тамареск.

— Кого зовут?

— Ее.

— Не нравишься ты мне, брат Тама, — насторожился Гай.

— Все в порядке, просто волнуюсь. Иди, скажи, что я сейчас умоюсь и приду.

Тамареск встал и снова тряхнул головой: ему подозрительно не здоровилось. Он не мог решить, это был ли сон или просто бред.

— Пусть идет, как идет, — сказал он сам себе и через полчаса уже был в холле, прощался с хозяевами.

Все вышли на крыльцо и обнялись, Гай достал порошок и сказал:

— На берег моря Наеко.

Глава 14. Не того

Море Наеко катило свои волны, как всегда спокойно.

— Спасибо, что уточнил про берег, — поблагодарил Михас, промочивший ноги в прибое.

— Ну, я же не дурак, — пожал плечами Гай, вымокший до колен.

— Не дурак, — согласился Михас, — но с тебя бы сталось, сказать: "В море Наеко". Порошок все буквально понимает.

Когда все намного пообсохли после приземления в прибой, а буквы были разложены, Михас снова развернул свиток.

— Посланник должен встать в круг, — прочитал он.

— Стой, Михас, — спокойно сказал Тамареск, и подошел к нему, — пока, брат, береги Тауру, чтобы, когда я вернусь, у вас было не менее двенадцати маленьких получеловеков. А если не вернусь, назови одного в мою честь.

— Самого злого, — улыбнулся Михас, у которого по спине мурашки побежали от таких слов друга.

— Разумеется, — Тамареск обнял Михаса и похлопал по спине.

— Родите с Гайне самых красивых Силлиерихов, — обнимая Гая сказал Тамареск.

— Вне зависимости от результата, одного я точно назову Тоеко, — сказал Гай, — Тамареск, Ицка, Таеко — одно и то же имя. Береги себя там: ты вернешься. Ты всегда возвращаешься.

— Таура, заботься о Михасе. Он, в сущности, беспомощный человеческий детеныш, — подмигнул Тамареск Тауре.

— Комрад, храни Тау. Спасибо, что помог нам.

— Да, не очень-то и помог, — улыбнулся Комрад.

— За честь почту знать вас, — первым подал лапу Дракон.

— Аналогично, — сухо попрощался Тамареск.

— Эток, был рад, что ты мой кот, — сказал Тамареск почесывая у Этока за ухом.

— Был рад, что ты мой хозяин, — ответил кот, тревожно глядя на Тамареска.

Несмотря на все шуточки, на то, что слез не было, что Тамареск держался молодцом, не показывал своего страха и утяжелявшегося предчувствия, прощание прошло напряженно.

Тамреск встал в круг.

— Я готов.

— О, великая, — взвыл Михас, — имя… Что значит, "О, великая, (имя)"?

— Святослава, — тихо сказал Тамареск.

— О, великая Святослава, позволь открыть дверь к тебе. Впусти в свой мир нашего посланца!

Ничего не происходило какое-то время. Тамареск ничего не чувствовал. Как вдруг его что-то сильно толкнуло в грудь, выбило из круга: он далеко пролетел и упал в воду, где была приличная глубина. Дыхание его сбилось, он начал захлебываться, не мог сообразить, где дно, а где поверхность. Чьи-то руки потащили его наверх. Это были Михас и Гай.

— Смотрите, смотрите, — кричала Таура с берега, все обернулись. В центре круга растягивался и исчезал Комрад, лицо его было полно ужаса.

— Вот это здрассьте вам, — резюмировал Гай, когда они выбрались на берег, — вот как надо уходить в мир иной, учись, Тама!

Часть 4. Мир иной

Предисловие

Я спала. Спала сладкими снами. Видимо, с "перечитки" мне снился Тау. Как будто я птица и летаю над Тау и любуюсь им.

— Святослава, — кто-то позвал меня, я обернулась и увидела, что на берегу моря, в круге из букв, в которых я узнала свое имя, стоял какой-то странный субьект.

Я понимала, что он ардог, но уж больно он был запущенный: мятый грязный свитер, отросшие патлы, борода. Леший одним словом. Только глаза его были какими-то обреченными, как будто он знал, что никогда уже не вернется туда, откуда уходит.

— О, Великая, Святослава, — взвыл какой-то полнотелый человек со свитком в руках. Он мог бы сойти за миловидного, но его ужасно портил его нос с тонкими, причудливо изогнутыми ноздрями. Да и почти синие глаза его в сочетании с темными кудрявыми волосами меня пугали. Козлиная бородка вообще внушала отвращение.

Рядом с ним стояла миниатюрная полная ардожка, симпатичная на мой взгляд, но более ничем не примечательная. Тайком утирал слезу стоявший рядом с ней тощий, как жердь Силлиерих, невиданного роста. Парень был по своему красив: ни сероватая кожа, ни тем более желтые круглые глаза его не портили. Но пухловатые щеки и губы как-то размывали лицо: оно было не собранным, странным, каким-то по-настоящему размытым.

— Позволь открыть дверь к тебе. Впусти в свой мир нашего посланца, — завывал как мартовский кот в водостоке кудрявый здоровяк.

Посланец, это Леший, что ли? Жаль, у него такой непритязателный вид и обреченные глаза.

Но что это?! Вдруг я увидела, того, кого, можно сказать, слепила из того, что было, и полюбила сильно, раз и навсегда. Вот он — Комрад. Почему не он посланец? Это надо исправить. Мне так захотелось, чтобы он был посланцем, что внезапно "Лешего" выбило из круга, он улетел далеко в море. Здоровяк и расплывчатый бросились за ним. Комрад же по воздуху переместился в круг, стал растягиваться в дилнну, истончаться, пока не исчез.

И тут на меня что-то со всего размаху упало.

Глава 1. Здравствуйте, я ваш раб!

Я мгновенно проснулась. На меня смотрел полными ужаса глазами Комрад. Я смотрела на него. Он лежал на мне, я лежала под ним, мы пялились друг на друга и не могли сообразить, что происходит. Наконец, он аккуратно слез с меня, сел рядом и начал таращиться. Терпеть не могу, когда на меня так смотрят. С другой стороны, что нам еще оставалось? Спрашивать: "А вы кто?" глупо. Я знаю, кто он, а кто я такая, ему это все равно ничего не скажет. Тем более, что его появление не невероятно, оно просто невозможно.

— Кто вы? — спросил Комрад.

— Святослава, — ответила я, отметив, что он разговаривает по-русски, но с легким акцентом, как-то нелепо, но мило растягивая слова.

— Значит, я не в Ватпандалле? — огорченно спросил он.

— Вы в Москве, это круче Ватпандаллы, — ответила я.

— Москва — это посмертное место бытия Богов? — спросил он.

— Нет. Москва это город, просто город.

— Но этого не может быть! — в ужасе сказал рыцарь.

— Чего именно не может быть? Того что Москва это город? Хотя ты прав, Москва уже давно не город, это мегагород, — внезапно я ударилась в пространные рассуждения.

— Речи твои мудры и диковинны, но я их не понимаю, — наклонил голову Комрад.

— Не вникай. Мне тоже с трудом верится, что ты есть.

— Я есть, — удивленно подтвердил Комрад.

— Идиотизм, какой-то, — я стала выбираться из-под одеяла, совершенно забыв, во что одета. Сейчас это не важно.

Только я собралась выйти из комнаты, как этот ненормальный бросился мне в ноги и осыпая ступню поцелуями завопил:

— Славься Ясве, пресветлая, славься, славься, славься. Прими меня в лоно своей Москвы, я буду твоим рабом!

— Тише, чудовище, — поднимая его с колен сказала я.

Он меня спутал с верховной богиней Тау. Нет, все это бред какой-то! Бывает же так, что спишь, и видишь сон о том, как пошел на работу, отработал, уже собираешся домой, и просыпаешься, и надо идти на работу. Самые обидные сны.

— Мне не нужен раб, — я подняла его, наконец, с колен. Он был на голову выше меня, достаточно тощий, темные кудри до плеч слегка спутались. Бородка и усы шли ему чрезвычайно, почти черные глаза блестели. Мужчина моей мечты, здесь, рядом. Так что мне еще, дуре, надо? И я знала, что мне надо, даже если это сон, стоит оторваться по полной. Бытовые чудеса со мной случаются часто, и вот каким-то таким чудом руки Комрада оказались ниже спины, он притянул меня к себе.

"Вот кабель", — подумала я, — "ничто его не сбивает с нужного направления!"

Я сама его поцеловала, и сама же сделала многое из того, чем женщины почему-то брезгуют делать. "Если мужчине от этого хорошо, то и мне приятно" — мой девиз. Спустя несколько часов мы лежали обессиленные, мокрые, сил подняться не было и плевать на гигиену, без нее шикарно. Хотелось курить, но не было сил встать.

— Так откуда ты? — едва ворочившимся языком спросила я.

— Из Тау. Три каких-то идиота вызволили меня из заточения, где я был более шестидесяти лет. Они искали какие-то буквы, просили помочь. Не знаю чем, но я им помог. Когда должны были отправить к тебе Тамареска, почему-то получилось, что я оказался тут. Они сказали я должен спасти Тау.

— А Тау грозит опасность? — спросила я лениво.

— Вроде как.

— Хорошо, что именно ты ко мне попал. Как тебя зовут? — уточнила я.

— Комрад, госпожа.

— Угу, — отозвалась я. Легла на его плечо и заснула, не придав никакого значения его словам.

Глава 2. Мужчина мечты

Утро, как обычно, наступило внезапно, а по сему особой радости не принесло. Кроме всего прочего, передо мной встала буквально неразрешимая диллема: я окончательно проснулась, а Комрад так и не исчез. Более того, он нагло ко мне приставал, видимо, надеясь на продолжение, так сказать, "банкета". Я строго отстранила его и тоном не терпящим никаких пререканий сказала:

— Комрад, я думала, что это сон, когда ночью ты на меня свалился. Сейчас утро, ты не исчез. Тем не менее, то что было ночью ни к чему ни тебя, ни меня обязывать не должно.

— Госпожа, если тебя это обидело, прости меня, — уныло сказал Комрад, — я мог бы исчезнуть, если мой вид тебя смущает, но не знаю, как это сделать.

— Я не к тому, чтобы ты исчезал. Это совершенно не требуется. Я даже буду рада, что ты останешься со мной. Но просто не приставай ко мне так. То, что я позволила себе ночью, было сделано только потому, что я думала, что это сон.

Я встала с постели и направилась в кухню. По дороге я думала, чтобы такого сделать, чтобы: А) не идти на работу. Б) максимально быстро адаптировать Комрада к настоящей действительности. В) Не свихнуться.

С первым пунктом было проще простого разобраться: я позвонила начальству и покаялась, дескать, заболела (давненько я уже не отдыхала). Меня отпустили.

Второй звонок был знакомой докторице, двухнедельный больничный был без пяти минут в кармане, оставалось за ним заехать.

Разобравшись с пунктом А, попутно приготовив омлет на покушать мужчине и кофе себе, я приступила к пункту Б.

— Комрад, — позвала я.

Он приплелся через минуту.

— Да, госпожа.

— Садись и ешь. Заодно слушай меня и запоминай.

Комрад послушно сел и зажевал.

— Вкусно? — спросила я.

Он молча кивнул.

— Итак. Я не знаю, что случилось, милый мой, но нам теперь надо приспосабливаться к тому что есть. Глупости вроде, "ой, у меня посланец из другого мира" здесь не прокатят. Сейчас мы едем в магазин за шмотками, а то твой костюм как-то не очень впишется в городской интерьер. Потом я научу тебя простым примудростям жизни, чтобы ты мне квартиру не спалил, потом видимо уже придет вечер, там видно будет. Понял меня?

— Да, госпожа.

— И не зови меня "госпожой", тут так не принято. Зови Святослава или Свята, или Лава.

— Илисвята, можно что-нибудь попить?

— Просто Свята, без Или, — мысленно я шлепнула себя по лбу: кто же знал, что он слегка недалек умом. С другой стороны, человек пережил серьезный стресс, ему не до тонкостей русского языка, — что будешь чай или кофе?

— Вино, если можно Простосвята.

Мысленно я зарычала на себя.

— Свята. Вина нет (так я тебе и дала хересу, обойдешься). Вот попробуй кофе, — я пододвинула ему свою, еще не тронутую порцию.

Комрад отпил и поморщился.

— Тогда чай, — я налила ему чаю, но и чай ему не понравился.

"Все равно Хересу не получишь!"

— Тогда просто воду, если есть, и тебе не тяжело за ней идти.

— Не надо никуда ходить, — я открыла кран.

— Он у тебя Работает! — возопил комрад.

— Работает, а что? — удивилась я.

— У нас тоже такое есть, но оно не работает.

— Определись это оно или он?

— Но не работает, так какая разница оно или он?

— Логично.

Мы вместе умылись, так как для Комрада было новостью, что люди по утрам ходят в душ и чистят зубы. Оделись и вышли на улицу.

— Не веди себя дико: не вопи, не кричи, иди рядом со мной, не пытайся меня защищать, пока я не скажу, не плюй и не сморкайся на тротуар, не делай резких движений и не шарахайся от общественного транспорта, по возможности молчи, понял? — напутствовала я Комрада.

— Понял, — растерянно ответил он, — ты всегда выполняешь эти правила?

— Стараюсь, их все выполняют, по возможности.

Мы пешком, дворами дошли до магазина одежды, где преодели Комрада. Из него получился очень приличный, более чем симпатичный молодой человек, однако излишняя лохматость все портила. Я отвела комрада к знакомой прикмахерше.

— Здравствуй, дорогая, — мы обнялись.

— Ты же недавно была, Святик?

— Фая, тут проблема.

— И в чем же?

— Вот то видишь?

— Это которое лохматое?

— Оно самое. Из него надо сделать мужчину, я знаю, ты это умеешь.

— Сделаем, — пожала плечами моя личная фея ножниц и расчесок.

Комрада усадили в кресло, предварительно предупредив ни о чем не беспокоиться, а просто расслабиться и получать удовольствие.

Серез полчаса Фая вернула мне вместо лохматого рыцаря, слегка патлатого, но еще более привлекательного молодого человека, очень стильного, к слову.

— Ну, вот теперь и не страшно с тобой в свет выйти, — улыбнулась я.

— Но мы уже были на свету и ничего не случилось.

— Я не в прямом смысле слова.

Оставшийся день прошел под охи-вздохи Комрада: он таких чудес, как газовая плита или унитаз в жизни не видел. Выключатель на стене его просто покорил.

Теперь я могла не опасаться, что в мое отсутствие он спалит что-нибудь, кого-нибудь затопит и вообще принесет какой-либо ущерб. Экскурсию по дому, окончившуюся демонстрацией возможностей микроволновки и кофе-машины, Комрад откомментировал так:

— Ты великий шаман, Свята!

— Спасибо. У нас почти каждый человек великий шаман в таком случае.

— У всех такое же есть?!

— Не у всех. Я живу чуть лучше других, некоторые живут гораздо лучше меня, а у третьих вообще даже дома нет.

— Это не справедливо.

— В жизни много несправедливости, Комрад, тебе ли не знать.

— Ты красивая, Свята, — без перехода начал он. По тому, какой молнией меня прошибло, я поняла куда он клонит.

— Спасибо, конечно. Но… Комрад. Я любила одного человека, а он меня обманул, вчера я выгнала его из своего дома, и пока не смогу начать… (что за бред я несу?!! Мелодрама дешевая ей богу! Что я теряю, но что могу приобрести взамен? Мужчина моей мечты сидит тут, рядом. Смотрит преданно, почти по-собачьи, ластится, только что с рук не ест).

Я замолчала, встала и сказала:

— Не важно, Комрад. Пойдем, я постелю тебе на диване в зале.

— Хорошо, Свята, как скажешь, — глаза у него были, как у побитой собаки.

Но я знала, что я делала.

Я постелила ему, он лег и вроде бы даже уснул, я уединилась в бутылкой хереса в спальне и позвонила подруге психиатору.

— Наденька, привет, как живется?

— Как психиатору, — ответила подруга.

— Это хорошо.

— Кому как. Как сама, Святик?

— Собственно, за сим к тебе и звоню. Я не знаю, как я.

— Я тебе говорила последний раз, что надо бросать долбаную работу?

— Говорила.

— И ты все еще работаешь?

— Работаю.

— Вот все сделаешь, мерзавка, лишь бы умных людей не слушать.

— Наденька, у меня правда очень и очень странная ситуация. Вчера вечером на меня свалился мужчина моей мечты.

— Кирпич?

— Надя! Правда. Я сплю, никого не трогаю, а тут сверху он упал.

— Потолок в порядке?

— Это не сосед сверху. Проблема в том, что я не знаю, откуда он взялся.

— Дальше что? Хотя нет молчи, дай угадаю. Ты решила, что это сон и затащила его в койку?

— Да, — после некоторого молчания ответила я.

— Ты знаешь, как это называется?

— Знаю.

— Умная девочка, — похвалила меня Надя, — что не мешает тебе быть первосортной дурой. Может он заразный?

— Нет. Точно нет.

— Почем знаешь?

— Я его придумала.

— Так, еще лучше. Зайди-ка ко мне завтра, я тебе таблеточек выпишу.

— Сама завтра приезжай, увидишь, что я тебе не вру. Ты же о Комраде читала?

— Читала, ох какой мужчина!

— Этот мужчина сейчас спит у меня в гостиной.

Надя замолчала.

— Надя?

— Свята? Это же невозможно!?!

— Невозможно, но он там спит!!!

— Ты понимаешь, что я сейчас чувствую?

— Примерно.

— Жди меня утром, и твое счастье, если это все-таки галлюцинация.

— Галлюцинацию можно одевать и стричь?

— Можно.

— Тогда ладно, жду завтра.

Я положила трубку и выпила хересу, закусила и закурила. Самый простой способ решить проблему это преложить ее на плечи кого-то другого, в этом я — мастер.

Вот завтра приедет Надюша и подскажет, что делать, иначе я просто поддамся своим чувствам и месяц меня никто на улице не увидит, буду мучить Комрада дома. И мне собственно все равно, как это называют цивилизованные люди. Конечно, это немножко попахивает жульничеством, ну, да ничего. Я его выдумала, мне и любить, тем более, что любить его просто и легко. Он такой, какой я всегда мечтала.

Я легла спать, но сон меня не брал. Я вспомнила свой сон, непосредственно после которого появился Комрад. Но если Комрад есть, значит, есть и Тау. Он что-то говорил о том, что мир в опасности, надо бы распросить его подробнее. Мысли мои, полусонные прервал чей-то шепот. Хотя не чей-то, а вполне себе Комрадов:

— Свята, простите, но я оставался в зале один столько сколько мог, не могу больше.

Он обнял меня и прижал к себе, так, как никто и никогда меня не прижимал. Мои молодые люди вообще не любили меня обнимать и тискать. Комрад сделал это так, что я сразу же расстаяла.

Глава 3. Вердикт

Все шло как запланировали. Надя приехала чуть свет. Рыжая фурия ворвалась ко мне, когда мы с Комрадом едва продрали глаза.

— Где он? — с порога спросила она. Зеленые глаза этой мелкой хищницы горели страшным огнем, только что за спиной санитары не маячили. Темные круги под глазами выдавали ее с головой: она не спала ночь, видать снова советовалась с кем-то, а может и литературу специальную читала.

— Тут он тут, — зевая отозвалась я, — кофе или чай? Комрад!

Комрад вышел из спальни в коридор и тихо поздоровался с Надей.

— У тебя водка есть? — спросила Надя.

— Было где-то полбутылочки, — усмехнувшись ответила я, и полезла в холодильник за водкой.

— Я с тобой сопьюсь, — упрекала меня Надя, когда на кухне все завтракали, я пила кофе, Комрад — чай (сильно морщась), Надя — водку (почти без закуски), — с тобой постоянно что-то происходит, причем то чего быть не может.

— Надь, а почему ты решила, что это он? Одет он как мы, причесан и все такое, — хитро улыбнулась я, — найти такой тип в Москве, как два пальца об асфальт.

— Ну ты и дурочка, — ответила Надя, — Я вчера вечером все твои записи перечитывала, что смогла, пока не заснула. Он точная копия, описание внешности конечно вещь расплывчатая, но у тебя он описан настолько точно, что будь это даже двойник… и потом, у него же не волосы на голове, а скорее шерсть какая-то, скул таких у людей не бывает, да и глаза такие черные редко встретишь сейчас. Выходцев с кавказа стало меньше, так что… Да и руки, ты на руки его посмотри…

— Угу, — буркнула я, — Баб сердцем чует, да?

— Что? — не поняла Надя, — Ну тебя с твоими шуточками! Помнишь у него должны быть шрамы? На тыльной стороне ладони?

Меня бросило сначало в жар, потом в холод, я про это и думать забыла, а ведь шрамы были, в точности такие, как я описывала и представляла.

— То есть?

— Вот ты дуреха, дуреха, — запиричитала Надя, — то есть да, товарищ, каким-то образом он тут.

Я налила себе водки, до меня окончательно дошло ВСЕ. Есть вещи, которые проще не замечать, чем признавать. Что в таких случаях говрит Надя? "Не замечай, делай вид, что все так, как оно должно быть". Будем делать вид.

Через пол часа я проводила Надю домой отсыпаться. Нервы у нас были настолько взвинчены, что полбутылки водки, после которой нас уносило обычно в волшебные равнины, теперь было недостаточно и расстались мы почти трезвыми.

— Что это была за многомудрая дама?

— Это моя подруга, — ответила я.

— Она приходила на меня посмотреть?

— Да. Понимаешь, Комрад, как бы тебе сказать? Гости из другого мира несколько не типичны для нас. И у меня было небольшое подозрение, что я сошла с ума.

— Я понял, что вы говорите обо мне, но я не понял, то что она сказала, хорошо или плохо?

— С какой стороны посмотреть, Комрад! С одной стороны, для тебя возможно и плохо, потому что ты никогда может быть и не увидишь Тау. Для меня хорошо.

— Почему?

Я ждала вопроса, я знала, что на него ответить, но промолчала.

— Мне не нужен Тау. Эта странная троица говорила, что Тау скоро погибнет. Погибнет Тау, но не я. Я-то останусь тут с тобой. Ты красивая и умная, и такая нежная. У меня никогда не было такой женщины.

— Я знаю, — невольно вырвалось у меня.

— Откуда? — мгновенно спросил он.

— Знаю… в смысле, предполагаю, — почему-то мне не хотелось, чтобы он знал правду о себе.

— Твоя подруга Надя говорила, что читала какие-то твои записки, они обо мне? — спросил подозрительно Комрад.

— Ты говорил, что Тау погибнет, что с Тау?

— Честно говоря, я плохо слушал этих умников, они что-то говорили о каком-то метеорите, и что я должен тебя в чем-то убедить, но я, честно, не помню.

— Ну, здесь-то легко. Ты должен меня убедить, что Тау существует, и заставить его спасти, как я понимаю. Если бы это была книжка, было бы именно так. Но как его спасти ты не знаешь? Это раз. И вот еще вопрос:, ты вернешься если я спасу Тау обратно или нет? Задавая вопрос, я уже знала ответ: вернется сразу же. Мне этого не хотелось.

На весах лежали с одной стороны Тау, с другой Комрад. Выбор не их легких и даже не из бронхов, как говорится.

— Комрад, а ты не подскажешь, много ли народа на Тау?

— Очень много.

— И никто не бедствует?

— Что значит бедствует?

— Ну, голод, мор, чума, пожары, наводнения, тираны, войны.

— Бывает всякое, — потягиваясь ответил Комрад, — но все это мы переживаем спокойно и жизнь на Тау мне всегда казалась хорошей.

"Возможно, что это оттого, что ты моя выдумка, возможно, тебе просто везет", — подумала я.

На весах прибавилось довольных и радостных людей, ожидавших гибели. Легче не стало. Ладно бы им там тяжело жилось. Тогда хлопни метеорит и все счастливы, а убивать ни в чем неповинных счастливых (предположительно) людей из-за порочной страсти. Хотя почему порочной? А бывает непорочная страсть? Отвлеклась, стоп!! Это стоит обдумать.

Я закоренелый эгоист, но тут… черт побери, тяжело…

— Ты не хочешь, чтобы я уходил? — ласково спросил Комрад.

— Нет, не хочу, — прижимаясь к нему сказала я, — Понимаешь, Комрад, я не знаю как у вас там, но здесь есть такое понятие, как вторая половинка. Так вот, мне кажется ты моя вторая половинка.

— Я понимаю о чем ты говоришь. Это что-то вроде, когда один человек не может существовать без другого?

— Да, ты точно понимаешь. У меня были мужчины до тебя, но ни с кем другим мне не было так хорошо, как с тобой.

Комрад прижал меня к себе сильнее. Так мы и сидели, прижавшись друг к другу и нам было тепло и уютно, во мне стало просыпаться что-то человеческое.

Итак, мой внутренний суд вынес вердикт: максимольно отложить рассмотрение дела о спасении Тау, но так, чтобы Тау не погиб. С чувствовм своевременности у меня все в порядке, буду надеяться на него, заодно пока раздумаю, как мне его спасти.

Глава 4. Первый день дома

Больничные мои недели пролетели в сладкой истоме и радости. Мы с Комрадом много гуляли, учились пользоваться разными хитрыми вещами, как-то: телефон, плита, микроволновка, которой он чуть ли не поклонялся, как величайшему божеству, холодильник, кран и проч. Я старательно готовила Комрада к тому, что если он останется один дома, то и сам не убьется и дом не разрушит. Так же мы наслаждались обществом друг друга, что не могло меня не радовать. Я была очень счастлива все те две недели, и с радостью уже представляла себе, как буду возвращаться домой, потчевать рыцаря чем-нибудь вкусненьким…

Вечером, перед первым рабочим днем после отдыха, я тщательно проинтсруктировала Комрада, как надо вести себя дома, пока меня нет.

Утром я проснулась пораньше, от нежных и ласковых его прикосновений, и утро явилось хоть и суматошным, но таким приятным и милым. Весь рабочий день я дергалась, сидела, как на иголках. Корректура не шла, отзывы и рецензии не писались, но домой я не звонила. Необходимо доверять человеку, если хочешь, чтобы он доверял тебе. Не стоит слишком сильно его контролировать.

Стоял легкий и приятный денек, каких много в начале апреля. Золотое чистое солнышко, свежий ветерок, с совершенно весенним ароматом, какие-то дети на площадке за окном, совершенно идиллическая картина. Я то и дело смотрела на часы, чтобы не пропустить конец рабочего дня. По старой привычке меня с работы выгоняли пинками, чтобы закрыть помещение, а сегодня в моих интересах было вернуться домой пораньше. Поэтому, когда минут за десять до конца, я начала прихорашиваться, красить губки и пудрить носик, мои сотрудницы раскрыли рты.

— Свята, а ты чего это так рано? Десять минут же еще?

— Надо, — таинственно ответила я.

— Мужик что ли опять новый завелся?

— Мужик, не грязь, сам не заведется, — ответил кто-то из угла.

— Вот, вот, — поддакнула я, и минута в минуту конец рабочего дня вылетела на улицу. По дороге я накупила всяких вкусностей и уже возле квартиры почуяла неладное.

Дверь была закрыта, как я ее и оставляла. Я открыла дверь, отгоняя назойливое нехорошее предчувствие и позвала Комрада — никто не откликнулся. Я оббежала все комнаты, его нигде не было. Квартира была пуста. Я села на диванчик на кухне и закурила. Где он? В Тау? Или Тау погиб и он вместе с ним? Или он просто ушел погулять, дверь захлопнул и забыл ключи? Ключей не было на тубмочке, значит ключи он взял с собой. Просто ушел погулять? Но я же просила позвонить! Или записку оставить?! А, точно, он же писать не умеет. Но мобильным, который я ему купила, он пользуется уверенно, а там только мой номер и записан! Вышел погулять и попал под машину? Так, нет, об этом даже и думать нельзя. Комрад благоразумен, он машины за версту обходит, и дорогу переходит внимательно, это мы с ним проходили. Но мало ли идиотов за рулем? Нет, стоп, нельзя!!! За полчаса терзаний погибло полпачки сигарет, я курила одну за одной и вполне уже могла проявлять способность к фотосинтезу, как вдруг в замке кто-то стал ковыряться. Я подошла к двери и распахнула ее — за всеми треволнениями я забыла ее закрыть. На лестничной клетке передо мной сидел в нелепой позе Комрад и потирал ушибленный лоб.

— Господи, ты вернулся! — я помогла ему подняться, — Ты где был?

— Я ходил гулять, — улыбнулся Комрад, — Ты волновалась?

— Конечно, я прихожу, а тебя нет. Я издергалась вся. Помоги сумки оттащить.

Мы перенесли пакеты на кухню. Я случайно выглянула в окно: на выезде из двора мелькнула знакомая машина, красный матиз. Жаль номера я не заметила. Мало ли красных матизов по Москве ездит, вот и у Наденьки тоже красный матиз.

— А ты с Надей не виделся? — спросила я, как бы между прочим за ужином.

— Кто такая Надя? — удивился Комрад.

— Ну, Надя, она приезжала к нам. Рыжая такая.

— Нет, не видел с того времени как она к нам приезжала.

Я успокоилась. Правда, мало ли красных матизов ездит по городу Москве?

Глава 5. День за днем

Далее все текло, как сладкая карамель по гладкому дереву, то есть без сучка и задоринки, при этом сладко и приятно. Я уходила из дома утром, возвращалась, как все цивилизованные жены около шести с сумками, вставала к плите, готовила ужин. Комрад весь день гулял, иногда покупал мне какие-то приятные безделушки, на деньги, которые я ему ежедневно выдавала. Он вполне освоился дома, и вел себя на людях как нормальный человек, пусть слегка чудокаватый.

Работы становилось меньше, словно у писателей разом случился творческий застой. Корректировать и редактировать мне было нечего, а посему и платили не много. Комрад же стал проявлять недюжинные способности в устном счете. Он с легкостью расчитывал цены развесных продуктов, складывал и перемножал в уме такие числа, что мне и не снились. На рынок я теперь ходила даже с большей охотой, чем раньше в магазины.

— Дорогой, а не хотел бы ты пойти поработать? — как-то сказала я, шел уже третий или даже четвертый месяц нашего совместного проживания.

— А зачем?

— Понимаешь, с работой у меня совсем туго. Я постараюсь тиснуть куда-нибудь свои романы, чтобы жить на гонорары, но этого тоже мало, тем более за первый тираж я должна заплатить сама. Ты же прекрасно считаешь, Комрад, у меня есть знакомая хозяика торгогвой точки. Я могу устроить тебя продавцом?

Комрад скривился.

— Что мне надо будет делать?

— Ничего особенного. Люди будут подходить к тебе и заказывать товар ты будешь его отдавать и брать с них деньги. Я позвоню Валентине, завтра она приедет и все тебе объяснит. Я очень прошу тебя. Иначе нам скоро кушать будет нечего. И я не смогу давать тебе денег.

Комрад согласился через два дня с большим скрипом. Я пригласила Валентину, мы все мило посидели и договорились. Комрада приняли на работу. Для меня стало удивительным, что утром следующего дня Комрад с большим удовольствием пошел на работу, даже не ворчал, как до этого. "Ну, и славно" — думалось мне, — "Теперь заживем лучше прежнего!"

Жизнь побежала дальше, теперь мы вдвоем уходили на работу и приходили с работы почти в одно и то же время. Комрад выглядел, как кот объевшийся сметаны, говорил, что новая работа ему очень нравится. Я тем более была за него рада.

Романы о Тау нигде не принимали. Я бегала по издательствам, но везде мне отказывали, пока я не наткнулась на молодого издателя, который согласился издать романы малым тиражом, так сказать, пробным. А там как пойдет.

Все шло неплохо еще в течении двух месяцев…

Глава 6. Мечта мужчины

В таких историях всегда принято начинать со слов: "Все было как всегда!". Собственно, так и было. По заведенному мною распорядку, я шла домой, обвешанная сумками и пакетами. Я подошла к входной двери и открыла ее своим ключом. Меня смутили не чужие туфельки в углу, не чужая куртка на вешалке. Я учуяла их. Этот запах был мне знаком, как ни какой другой. Я знала его наизусть. Сколько было у меня моих любимых, роман с каждым заканчивался ЭТИМ ЗАПАХОМ. Запахом мужского и чужого женского тела.

Чужих духов, чужой измены. Но этого же быть не может! Комрад же только мой, да и никаких признаков того, что он мне изменял, или это он первый раз. И сразу бабу в мою постель??? Что же за племя кабелиное, что чуть бедрами вильнет так сразу в постель тащить??!! Да ладно бы в мотеле, но ДОМОЙ!!! Во истину дети с пола в рот тащат, а мужики в постель! Кабели! Вот теперь все как один кабели! Каждый роман этим кончался!

Я с каждой секундой зверела все больше.

Я поставила сумки в коридоре и пошла в комнату. То, что я увидела, превзошло мои ожидания. Комрад был не таким, как мои предыдущие ухажеры, и в измене тоже оказался крайне изобретателен. На моей постели он резвился в обществе Нади и Фаи. Рыжая и блондинка, нетривиально. Любой другой к блондинке взял бы шотенку или брюнетку, но только не рыжую.

— Здрассти вам, — я как могла улыбнулась.

— Здравствуй дорогая, — первым нашелся Комрад. У него было совершенно не испуганное лицо. Он был рад меня видеть. В глазах его читалось, что он не против, чтобы я присоединилась к ним.

Надя и Фая сидели смертельно бледные.

— И что мы тут делаем? — спросила я, подходя к прикрывшейся одеялом Фаине.

— Я все тебе объясню, — пролепетала она.

— Фая, ты знаешь, что я делаю с любовницами своих молодых людей?

— Да, — еще бледнея, сказала она.

— Свята, — испугался Комрад.

— Молчи, тварь! — зашипела я на него.

Я схватила Фаю за волосы, она не стала сопротивляться. Голую Фаю я вытолкала на лестничную клетку. Все шмотки из комнаты я викинула в окно, не смотря на протесты Нади и Комрада. Надя попыталась мне препятствовать, за что и поплатилась. Она ухватила меня за руку. Я двинула ей локтем по лицу и попала в нос. Зажимая расшибленный нос, Надя отползала и плакала.

— Куда, сучка, — я кинулась на нее и так же схватила за рыжие лохмы. В ярости я пару раз не сильно приложила ее головой об тумбочку и так же викинула, как и Фаю на площадку. Туфли и куртки полетели из окна.

— Свята, зачем ты так? — на кухню вошел Комрад, он был очень опечален.

Я курила и молчала, глядя, как две голые шалавы подбирают свои шмотки.

— Комрад. Я тебя не выкинула, только потому, что тебе некуда идти, — ответила я тихо, понимая, что все еще люблю этого мерзавца.

— Свята, — Комрад подошел и обнял меня. Меня передернуло и я вдруг очень ясно поняла одну вещь.

— А ты и с Валей тоже спал? — спросила я.

— Да, — чистосердечно признался Комрад.

— Твою мать, — выругалась я, — Ненавижу тебя, тварь!

— Свята!

— Пошел к черту! Хотя… наверное это я виновата. Я таким тебя выдумала.

— Выдумала?

— Да, — во мне поднялась превосортная злоба, — Я тебя выдумала. И все твои приключения, и все твои амурные похождения, все твое золото. Я ВСЕ ПРИДУМАЛА!!! Ты не настоящий. Ты вдумка и Тау твой тоже выдумка!

— Так значит вот кому я обязан всеми своими бедами! — взорвался Комрад, — Ты хоть знаешь, каково мне было!

— Да, ты как сыр в масле катался! Ты же тупой, как сто пробок. Ты сам ничего не можешь!

— А шестьдесят лет без надежды на освобождение, это как?! Я только и мечтал, что выберусь, соберу вокруг себя самых красивых женщин и как следует отдохну. То эти три идиота, мотали меня по всему Тау, то теперь ты против! А между тем, я ничего плохого не делал!

— Не делал?! А как это называется? — я махнула рукой за окно.

— Ты сама придумала, чтобы я жил сначала с кланом силлириек, потом с тремя рабынями. Ты сама виновата!

— Но ты же говорил, что ты меня только любишь? — воскликнула я.

— Когда я такое говорил? — недоумевал Комрад.

Действительно. Он даже ни разу не говорил мне, что любит меня. Он говорил, какая я хорошая, но, что любит… Никто мне этого не говорил. Они все… Все… ВСЕ меня не любили.

Оглушенная этим пониманием, я вдруг успокоилась, встала с подоконника и прошипела:

— Вали в свой Тау! И СДОХНИ ТАМ, КАК ПОСЛЕДНЯЯ СКОТИНА! Подохни со всем своим Тау, Ненавижу тебя! Ненавижу, НЕНАВИЖУ!!! Сдохни, сука!

Я орала достаточно долго. Потом со мной случилась истерика, потом обморок, потом приехали какие-то люди и увезли меня. Очнулась я только в больнице.

— Доктор, почему я тут? — спросила я.

— У вас нервный срыв, — ответил доктор.

— А он?

— Кто он?

— Когда меня забирали дома кто-нибудь был?

— Нет. Дома было пусто. Ушел? Или? Я взвыла, раненным зверем взвыла. Со мной снова случилась истерика. Кто-то там начал бегать, что-то кричали, кого-то звали все смешалось…

Книга 2. Рождение Любви

Часть 1. Безумие

"Я помню все, но все не точно,

Я вытираю слезы и точу перо!"

(гр. Ундервуд "Черный Пьеро")

Глава 1. Да здравствует чистый и светлый разум!

День, начатый в половину четвертого утра, можно считать оконченным, как только ты встал. Почему? Все очень просто. Ты его проспишь. И если в свое время ненавистный мне паровозик из Ромашково боялся пропустить лето, то сейчас его паровая душа была бы в шоке — проспать целый день, какая непозволительная роскошь!

У меня же такая роскошь ежедневна. С того мутного сентября прошла вся осень и вся зима, прошел даже первый месяц весны и несколько первых дней апреля. И почти год, а может быть и год с того времени, как на меня свалился Комрад. Где он сейчас? Хоть бы не сбылось мое проклятье. Из больницы, точнее из дома скорби, меня выпустили неделю назад и вот каждый день я ждала Его, но он не приходил.

Дела мои были не то чтобы плохи, но с работы меня попросили, как только узнали где я провалялась почти пол года, да и эпикриз с пометкой: "возможны рецидивы" тоже поспособствовал.

Логично полагая, что мне никто не поверит, я рассказывала свою историю врачам просто потому, что не с кем было поговорить, а поговорить надо было. Меня поили таблетками причем так интенсивно, что более менее связно я помню только февраль и март. До этого пустота! Что было? А какая разница. Его-то уже не было…

Обидно! Самое обидное, что я сама во всем виновата: кто же придумывает мужчину мечты с таким потенциалом, что одной женщины ему мало?! Дуреха!

Врачам, однако, я нравилась. Такого специфического бреда они не слышали. Ко мне даже водили студентов психиаторов, что-то на мне показывали. Я была не против. И кстати, надо ли упоминать, что издательство, которое взялось за напечатание романов о Тау, отказалось от выпуска книг. Оно не развалилось, не лопнуло, даже издатель не лежал со мной в одной палате, они просто отказались печатать романы. Добила мотивация: "Вы же сами понимаете, почему?"

А я не понимаю. Почему? Действительно, ПОЧЕМУ? За что? Если автор и безумен (а мы то знаем, что он безумен, даже если вовсе и не безумен), то за что страдает его детище, возможно, главное в жизни?!

Итак, на сегодняшний день я имела: выписку с пометкой "возможны рецидивы", какую-то бумажку о том, что я обязана проходить обследование каждые три месяца в районном психдиспансере, ибо поставлена на учет. У меня не было работы, знакомых (психи фатально одиноки, никто не хочет с ними дружить), почти не было денег. Еще у меня были сигареты (я курила их с тройным удовольствием, так как в психушке курить не давали) и херес. Хересу было много: мамины запасы. Кстати о маме. Ее тоже не было, она куда-то резко испарилась, как только "коханну доцу" забрали врачи. Всегда так. Обидно.

Херес пился осторожно, но легко и систематически. Не помогли мне ваши шаманские пляски, дорогой товарищ доктор Палашкевич. В больнице меня ежедневно допрашивали, и когда выяснилось, что в критической ситуации (а критические ситуации у меня каждый день, если не чаще) я прикладываюсь к бутылочке хереса, то за меня тут же взялся приятный доктор-нарколог Палашкевич. Крайне приятный и положительный товарищ, он что-то чуть ли не с бубуном выплясывал вокруг меня, путем психоанализа пытался излечить меня от ужасной тяги к спиртному. А мне-то что? Он не смотрел на меня, как на любопытного психа, я даже ему нравилась, кажется, и мне было приятно с ним поболтать.

Итак, вечером пятого апреля я выпивала херес за здоровье и долголетие товарища Палашкевича. Предавалась воспоминаниям, от которых, честно говоря, было не по себе. За окном накрапывал дождик, вечер был похож на густой кисель: тягучий, нескончаемый и противный. В такие вечера мне всегда хорошо писалось о Тау. В такие вечера я им жила. Интересно, а Тау еще жив? Я пошла в спальню и взяла ноутбук. Открыла папку с романами о Тау и стала читать. Было невыносимо. То, что раньше спасало, теперь выворачивало на изнанку и рвало на лоскуты. Не долго думая, я нашла выход из ситуации. Файл был закрыт и удален.

В следующую секунду мне стало ТАК плохо, как никогда еще не было. Я не могла понять: это боль душевная или физическая, стало дурно до потери сознания. Я попыталась встать, налить себе воды, но упала. Мне казалось, что я ползу. Не знаю, что было на самом деле, но корежило меня вполне серьезно. Когда в больнице у меня было время, я читала брошюры про наркоманов, чтобы не потерять хватку, редактировала их в зависимоти от жанра. У меня были брошуюры про наркоманов в стиле любовного романа, фантастики, фэнтези, бытового романа, постмодернистские, классические, детективные, в общем на любой вкус. Я много читала о ломке, и вот это состояние было очень похоже на то, что описывали в брошюрах. Только червей под кожей мне не доводилось ощущать (а все волшебные таблетки моего психиатора, их я принимала систематически, почти как херес). Проклинать себя мне было ни к чему, я только мысленно досадовала на то, что имею крепкую нервную систему, не склонную к обморокам. Что-то, а этот женский друг был как нельзя кстати. Сколько я так провалялась я не знаю, какой тут может быть счет времени?! Но нервная моя система надо мною сжалилась и вырубила сознание, чтобы его не слишком перегружать неприятным.

Глава 2. Безумие, здрассти!

Я плыла по мутной реке. Ее нельзя было назвать рекой боли, потому что болело где-то слева и не у меня. Боль была скорее звуком (света тут не было), чем физическим ощущением и воспринимала я ее, что подозрительно не ушами, а кожей. Это было что-то вроде раздражающего зуда или неприятной вибрации. Было до одури неприятно и хотелось курить. Я осознавала, что являюсь частью чего-то большого, даже нет, огромного. Точнее безразмерного, то есть настолько большого, что мерить его бесполезно.

— Ну, и что? — спросил меня чей-то голос, очень похожий на женский.

— А что? — спросила я, скорее подумав, чем сказав. У меня как-то дифицитно было с органами артикуляции.

— Не вежливо отвечать вопросом на вопрос.

— Не вежливо спрашивать так, что собеседник не понимает о чем речь, и потом: вы не поздоровались и не представились! — обиделась я.

— Хорошо, начнем с начала. Здравствуйте, Я — наша Вселенная, как вы себя чувствуете? Так лучше?

— Мрак! — честно ответила я, — Как ты можешь говорить?

— У себя дома могу позволить все, что угодно!

— Но я сейчас у себя дома! — пыталась протестовать я.

— Ты сейчас у меня дома. Все, кто падает в обморок попадают ко мне домой, — пояснила Вселенная.

— Так что ты хотела узнать? — спросила я.

— Я хотела узнать зачем ты сходишь с ума?

— Вот те раз! — удивилась я.

— Вот те два! — я ощутила тошнотворный поворот со спины на живот.

— Нет, это не смешно! — протестовала я, — Человек не может знать зачем он сходит с ума, он просто с него сходит и все!

— Может и знает, и вообще. У тебя очень ответственная миссия. Сумасшедший Демиург — это нонсанс. Ты не имеешь права на сумасшествие!

— Чего?!

— Что ты такая тупая! — разворчалась Вселенная, — Ты прокляла Комрада, на нем, можно сказать, мир держался, он умер. А теперь Тау настолько плохо, что у тебя два выхода: либо добить доходягу, либо спасти. Советую второй вариант.

— Почему? — весть о смерти Комрада совсем на мне не отразилась: ну, умер и умер, с кем не бывает.

— Погибнет Тау — умрешь сама! — улыбнулась Вселенная. Улыбки я не видела, но было и без того жутковато.

— Значит, я схожу с ума потому что Тау плохо?

— По мне они там все психи конченные, но, по сути, ты права. Точнее, ты сходишь с ума, чтобы Тау было плохо. Демиург создавший мир, все равно, что беременная самка, которой не суждено разродиться: плохо тебе — еще хуже миру, плохо миру — и тебе хуже.

Они там теорию создали, мол Вселенная может перенаселиться и убивать миры. Я-то могу, но убиваю тех, кто отжил, а Тау мир молодой, зачем ему умирать?! Молодым умирать конечно выгодно, но не весело. И раз уж ты ко мне попала, я тебя прошу спаси Тау.

— Тебе от этого какая выгода? — удивилась я.

— Вот чудная, — Вселенная усмехнулась, — тебе никогда не приходилось жить с дыркой в теле?!

— Нет!

— Вот поэтому тебе и не понять почему!

— Понятно.

— Ни черта тебе не понятно, не прикидывайся.

— А как мне спасти Тау? — спросила я.

— Ну, это твой мир, тебе виднее, как его спасать. Но я могу дать тебе направляющий пинок.

— Дай, пожалуйста, — как-то само вырвалось.

Пинок Вслеленной похож… на полет в космос без скафандра, корабля и проч., на сверхзвуковой скорости. Ты летишь куда-то вверх в пустоту. Воздух, как нождачка — дышать ты не можешь. Кожу с тебя содрало еще на первой сотне метров. В общем сказка!

Страшная такая сказка для начинающих психов. Во время полета приходили глупые мысли, что-то вроде: "Вот и скраб для лица больше не нужен, все лишняя экономия".

При таком кошмарном полете, все же как-то задумываешься: каким же тогда должно быть приземление? И оно наступило: я перышком приземлилась, и тут же перестала что-либо соображать, воспринимать и чувствовать, меня словно выключили из розетки.

Глава 3. Пропажа

Тамареск Патанда проснулся утром восьмого Таукина в собственной квартире в Пратке на площади Йодрика Скрипки. Точнее Тамареск думал так, пока не выглянул из окна.

Напротив его окна всегда висела медная начищенная до блеска табличка о том, что где-то вот тут на углу ударился головой Йодрик Скрипка и сочинил свою скандальную песню.

Тамареск, потягиваясь и почесываясь, выглянул в окно, чтобы как всегда взгляд его упал на набившую оскомину табличку. Взгляд его упал, и вдруг бешенно заметался: таблички не было и в помине. Тамареска дернуло. А где табличка? А какая это вообще площадь? И, кажется, здесь еще должен быть фонтан, который изображал какого-то человека. Тамареск старался припомнить имя, но никак не мог этого сделать. Что-то очень важное забылось, стерлось, исчезло из его памяти.

Господин Патанда, уже крупный библиотекарь, издатель и книгочей (он сильно поднялся за год с лишним) оделся в то, что было почище и занимало верхние слои на полу, спустился вниз на площадь. Когда он вышел из дома, то вокруг фонтана (который почему-то начал растворяться) уже собрались люди, и люди эти гадали: а что же за фонтан тут стоит и в честь кого?

Многие уже сделали вывод, что мэр Пратки настолько обнаглел, что ставит фонтаны первому встречному. Тамареск молчал, слушал и разглядывал фонтан: лицо человека ему были определенно знакомо, но вспомнить его он не мог.

— Простите, а, вы не подскажете, в честь кого назвали эту площадь? — спросил Тамареск у какого-то человека.

— Не подскажу, — раздраженно ответил он, — Представьте себе, какая наглость! Я живу здесь уже более двадцати лет, а они так и не смогли придумать название для этой площади!

Тамареск посмотрел еще раз на фонтан, моргнул, а когда снова открыл глаза, то фонтана уже не было. Патанда был удивлен и сбит с толку.

— Скажите, а фонтана тут никогда не было? — спросил Тамареск у того же гражданина.

— Не было, — фыркнул гражданин.

— А мне показалось, что был, — ошарашенно пробормотал Тамареск, и вдруг обнаружил, что находится чуть ли не в эпицентре конфликта, между теми, кто помнит, что фонтан был и теми, кто считал, что фонтана никогда не было.

Конфликт имел лавиноподобный характер и через пять минут развился до потасовки, через десять минут это уже был уличный бой с применением холодного оружия и подручных тяжелых предметов. За этим Тамареск наблюдал уже из своего окна. Вскоре прибыла полиция и попыталась угомонить драчунов, но драчуны объединились и погнали полицию по улицам Пратки вплоть до Ратуши, где всех уже встретила королева (крайне обеспокоенная), премьер-министр и президент. Они остановили толпу.

— Что за беспорядок? — спросил президент.

— Почему не названа площадь в центре Пратки?! Почему пропал фонтан на площади?! — и другие странные вопросы посыпались на властьимущих. Властьимущие призадумались.

Где-то слева прогремели фанфары. Народ, в едином порыве пал ниц: так бывало свегда, когда к месту большого скопления толпы прибывал архиепископ Пратский — Эток. Толпа падала как-то самопроизвольно, Эток никогда никого не принуждал себе поклоняться, но народ падал, видимо, из-за избытка благоговения.

— Что случилось, дети мои? — спросил Эток.

Кто-то посмелее изложил суть дела. Эток подумал, потом махнул хвостом по подушке, на которой его всегда носили носильщики.

— Это происки страшного Врага! — резюмировал он.

Из дальнего угла послышался легкий смешок. Эток посмотрел в ту сторону и увидел там Гая, Тамареска и Михаса: они были единственными, кто не пал ниц. Эток бросил в их сторону испепеляющий взгляд. Друзья стали корчиться от беззвучного и безудержного смеха.

— Врага?! — чувствуя, что начинает седеть, спросил президент.

— Да, Врага, — спокойно ответил Этого подмигивая левым глазом.

— Ах, Врага, — облегченно протянул премьер-министр и толкнул президента в бок локтем.

— Нам надо объединиться перед лицом Врага! — начал президент так, как будто отвечал на уроке известный ему материал, — Не время дремать, ведь Враг тоже не дремлет! Идите домой и предоставьте нам возможность бороться с ним. Но будьте бдительны, ибо в любой момент нам может понадобиться ваша помощь!!!

Пратские жители разошлись, но все, как один страдали от мучительного, как легкая головная боль, раздвоения личности. Оно, как простуда или грипп, передавалось от одного жителя другому. Симптомы были едины: головокружение и ощущение некой раздробленности головных полушарий: левое твердило, что точно помнит, что табличка с названием площади была и фонтан тоже, легкомысленное правое доказывало, что это все проблемы памяти, а не коры и думать об этом нечего: было не было, какая разница? К чему вообще все эти условности?! Никто же не беспокоится о том, что деньги в кошельке вчера были, а сегодня их уже нет! Хотя тоже загадка загадок: куда они делись?!

— И что, господа, происходит? — интересовался Михас у Гая и Тамареска, когда они сидели возле входа в Пратский нацинальный парк.

— Что-то определенно происходит, — глубокомысленно ответил Тамареск.

— Сначала время, теперь вот это! — заметил Гай.

— Все-таки зря ты так о времени, с ним ничего не случилось, — с сомнением сказал Тамареск.

— А у меня ощущение, что Гай прав: дни как-то стали длиннее. Иногда как будто целый год прошел, ан нет, всего один день, — возразил Михас.

— Ну, вам-то не мудрено, — улыбнулся Тамареск, — бездельники.

— Ничего себе бездельники! — вскипел Гай, — мы — Минестрели!

— Вот я и говорю, бездельники! — поплевывал семечки Тамареск, — нормальные люди дело делают, а не песенки поют.

— А мы с Михасом поем. Кто же знал, что у меня вдруг откроется талант еще и к музыке, а не только к стихосложению, — гордо заявил Гай.

— И кто же знал, что они будут по силе примерно равны, — заметил Тамареск.

— В смысле?

— Равны нулю, — продолжил Патанда.

— Ты не справедлив, Тама, — вступился Михас, — Гай пишет удивительные стихи, стоит только вдуматься в них, как сразу все становится ясно, да и мелодии его… люди слушают.

— Ну, да, согласен, — сказал Тамареск равнодушно, — алкоголь полезен — миллионы алкоголиков не могут ошибаться!

— Закрыли тему, — сказал Михас.

Подобный диалог за полтора года происходил не раз и не два, а почти каждый, когда друзья виделись.

По возвращении из путешествия Михас и Гай открыли в себе новые грани талантов, оба стали сочинять песни и играли их в парках и возле ресторанов. Сборы по-началу были небольшими, но потом странные песни "пошли в народ".

Тамареск к творчеству друзей относился скептически, но часто помогал им свой критикой. А диалог был скорее ритуалом, да и Гай обижался так, для галочки.

— И все-таки, фонтан был и я четко видел, как он растворился в воздухе, — задумчиво сказал Тамареск, — да и в голове раздвоенность какая-то нехорошая.

— У меня тоже, — почесал затылок Гай, — Помните мой фонтан возле ворот Ясве?

— Ну, помним? — с сомнением сказал Михас.

— Вот его там нет. Вчера вечером уже не было. Мы с Гайне гуляли там вечером, и фонтана уже не было. Я тогда не придал этому особого значения, вы же знаете, его часто воруют. Но оказывается все не так просто, — рассуждал Гай.

— Может Эток расскажет нам, что происходит, — улыбнулся Тамареск.

— У него всегда виноват Враг, — рассмеялся Михас, — вот к бабке не ходи.

— То есть, по вашему, лучше беспорядки и погромы? — обмахиваясь хвостом сказал Эток, запрыгнувший на оградку парка, — Я уже объяснял, это чисто политический ход. Пусть люди думают, что это происки врага, чем ищут ответ на вопрос, у которого нет ответа и никогда не будет. Зато теперь все будет тихо.

— Ты умен, — сказал Тамареск, почесывая в кота за ушком, — но что это все-таки было? Не бывает чтобы вот так фонтаны пропадали, таблички медные…

— Бывает. Их крадут, — улыбнулся Михас.

— И воспоминания тысяч людей тоже? Я знаю, что не мы с вами одни испытываем раздвоение, как будто что-то помним, но вспомнить не можем, — возразил Тамареск.

— Мне пора, — Михас встал и виновато улыбнулся, — семья все-таки.

— Ну да, три дочки, это вам не просто так! — улыбнулся Гай.

— Они требуют, чтобы ты явился. Они желают видеть дядю Таму, — подмигнул Михас.

— А дядюшка Эток им не пойдет? — спросил Тамареск.

— Нет, только не это, — возопил кот, — они опять будут дергать меня за уши и хвост. А Самира опять возьмет ножницы и будет играть в брадобрея!

— Ну, как хотите, — добродушно рассмеялся Михас, — а я пойду, надо еще заскочить куда-нибудь, купить по платьицу моим девочкам.

— Ты хорошо устроился, — рассмеялся Гай, — платья для дочурок и жены можно покупать в одном магазине для детей.

— Вот женишься, Гай, я на тебя посмотрю, — отозвался Михас.

— Мы с Гайне пока не торопимся, нам и без колец-браслетов хорошо живется.

Все разошлись. Михас пошел баловать семью, Гай заперся в подвале наедине с музыкальными инструментами и нотной бумагой, Тамареск побродил по городу, подышал воздухом, поболтал с Этоком, который сидел у него на плече. Потом пообедал в любимой харчевне и пошел на набережную, слушать концерт друзей. Он всегда приходил их послушать. Встретил Тауру, обвешанную дочками в новеньких платьицах. Девочки были все черноглазенькие брюнеточки, крупные и сильные. Самира — самая старшая, пошла по папиным стопам и даже дальше. В свой год с лишним она смело выдвигала гипотезу и шла ее проверять, вооружившись доступным подручным материалом. Тахина — средняя, была скромной, задумчивой девочкой, могла целый день просидеть на одном месте, наблюдая за сестрами. Аута — младшая, любимица Гая, мамина помощница. Во всем, чем могла в свой столь малый возраст, подражала матери, и всегда вместе с Самирой пыталась добраться до переносного Гаева клавесина. В данный момент, оттесненные толпой зевак Таура и Гайне пытались утихомирить разбушевавшуюся Самиру. Тахина ухватившись за локи Гайне сидела у нее на плечах, Аута держала в руках соску и прицелившись ловко всунула ее в рот сестре. Самира удивленно замолкла и зачмокала. Затем разобравшись что к чему, выплюнула соску и снова начала вопить, подозрительно попадая в ритм слышавшейся песне.

— И не трудно тебе, Таура? — спросил Тамареск, принимая на руки Самиру, которая тут же стала выдергивать из его бороды по волоску.

— Тут уже не до рассуждений о том, трудно не трудно, — улыбнулась Таура, усаживая Ауту поудобнее, — вот, всех распихала, можно и отдохнуть.

Концерт, после выпивка и посиделки. Долго вылавливали Самиру и Ауту из барабана. Тамареск шел домой уставший, но радостный. На площади не горел ни один фонарь, Тамареск передвигался на ощупь, но все-таки споткнулся и упал, прямо возле двери своего подъезда. Споткнулся он обо что-то большое и мягкое. Это было удивительно. В подъезде не было таверен, не жили в подъезде добрые пожилые женщины, которые гнали брагу, не было так же и оборотливых молодых людей с подозрительными физиономиями и пактиками белого порошка из сушеных радужных грибов. С чего бы честным гражданам тут валяться? А что если кому-то стало плохо? Тамареск рассудил таким образом и стал шарить руками в темноте. Случайно руки нашарили грудь. Тамареск задумчиво ее потрогал, затем отдернул руки. Подумал, поднял женщину на руки и понес в подъезд, где, к несчастью, было темно. Женщина была большая и тяжелая, но подозрительно не дышала.

С большим трудом Тамареск открыл дверь и занес находку домой. Включив свет, он всмотрелся в лицо женщины и обомлел.

Глава 4. Находка

— Ты как всегда в своем репертуаре, Тама, — задумчиво резюмировал Гай, глядя, на лежащую в ванне с землей женщину, — ты чего ее в одежде туда положил?

— Земля заговоренная, она к утру проснется, — ответил Тамареск, — и вот представь, просыпается она в ванне с землей, голая… Замучаетесь залоги в полицию за меня вносить, засудит.

— Она вообще кто? — спросил Михас, — На ардорку на похожа, на силлирийку тем более, на человека тоже не похожа, хотя вроде две руки, две ноги, да глаза и все такое.

— И все такое у нее очень даже ничего, — задумчиво отозвался Гай.

Тамареск бросил на друга подозрительный взгляд.

— Ничего-то ничего, но не в моем вкусе явно. Я высоких люблю стройных, как Гайне, — мгновенно ретировался Гай.

— Что мне с ней делать? — спросил Тамареск, уже третий раз за вечер. Как только он увидел лицо незнакомки, столь похожее на лик Ясве, за той разницей, что Ясве была блондинкой, а эта — рыжая, Патанда мгновенно оповестил друзей и положил женщину в ванную с землей, землю заговорил, и стал ждать. Друзья пришли быстро и теперь все думали, что со всем этим делать.

— Подожди до утра, — рассудил Михас, — надо бы узнать кто она такая и откуда взялась.

— А идей кто она такая у тебя нет? — скептически заметил Тамареск.

— Ну, вряд ли это Ясве. Хотя она на нее и очень похожа, — ответил Михас, — полубогиня??? Но тогда кто и когда ее родил? На вид-то ей лет… ну не девочка, в общем.

— А может это. Ну, та… — сказал Гай.

— Какая "та"? — не понял Тамареск.

— Комрад-то до сих пор не вернулся, и Боги молчат, значит ничего не поменялось. Значит, Тау как был в опасности, так и остался. А это Она, и Ее послали нас спасти, — развил свою мысль Гай.

Тамареск посмотрел на лежавшую в ванне. Лицо ее было строгим, даже угрюмым. С другой стороны его можно было бы назвать и мягким. Круглое лицо с острым, почти детским подбородком, некрупный носик, небольшой пухлый рот. Нижняя губа во сне была как-то оттопырена, как у детей, которые обижены на что-то. Рыжие волосы частично были перепачканы и спутаны. Все остальное было засыпано землей. Но у Тамареска ладони гореть начинали, когда он вспоминал, как нашел девицу.

— А посидите со мной, — как-то жалобно попросил Тамареск.

Друзья посмотрели на него с нескрываемым удивлением.

— Ты чего-то боишься? — спросил Михас.

— Нет, нет, — сказал Тамареск, смутившись, — просто мне не по себе.

— Знаешь-ка что, друг, — ласково сказал Гай, — ложись спать: день был не легкий, так что надо его отправить баиньки.

Спустя несколько минут друзья ушли, а Тамареск остался наедине со своей находкой. Он поставил стул рядом с ванной и сел, разглядывая лицо незнакомки. В голове всплывали сны годичной давности, от них стало душно и Тамареск пошел спать от греха по дальше.

Глава 5. Пробуждение

Я очнулась и удивилась.

Сам факт того, что я проснулась, был удивителен.

Сейчас вспоминая начало того дня я удивляюсь, как-тогда шарики за ролики у меня не заехали? Может это и к лучшему: сойти с ума вторично нельзя. Возможно тогда-то я и вошла в ум. Если с ума можно сойти, то и обратно можно тоже вернуться, войдя в ум.

Голова у меня побаливала, хотелось пить, но в остальном я чувствовала себя очень даже хорошо. Открыв глаза я увидела кремовую плитку и белый потолок. Такого у меня дома вроде бы не было. И очнуться я должна на кухне. Это что, больница? Судя по тому, во что я закопана, это грязелечебница. Или в наших моргах теперь в ваннах с землей тела готовят, чтобы, так сказать, клиенты привыкали?!

Я подняла руку, рыхлая земля посыпалась на пол. Я была одета, хотя теперь одежду можно на помойку выносить. Я меньше бы удивилась, если бы очнулась голой. Это логично. Меня нашли соседи, вызвали скорую. Пока я мило беседовала со Вселенной, врачи констатировали мою смерть и вызвали братьев по цеху. Меня увезли в морг и зачем-то засыпали землей, для консервации что ли? Ну, да, я не знаю, как у них все устроено в похоронных бюро. Но почему они труп в одежде положили?! Логично было бы его раздеть! Они меня и хоронить что ли так собирались?! Может еще и в братской могиле?! Я окончателно обиделась и стала выбираться, чтобы найти кого-нибудь, кто может ответить за все прегрешения человечества передо мной. Ох, и не повезло бы первому встречному!

Я выбралась из ванны и обнаружила, что нахожусь в просторной комнате, где была еще одна ванная, раковина и изящный писсуар. Обида вскипела с новой силой: ах, они меня еще и в общественной уборной положили! Недоумение же крепло и крепло, откуда-то выползло любопытство. Над раковиной, как у людей, висело зеркало. Я открыла кран. Он не работал. Под раковиной стояло ведро с водой, достаточно объемное. Кое-как я умылась из него. Вымыла руки и лицо, до всего остального пока не было особого дела. Важно было выяснить, где это я?

Я осторожно, оставляя жуткие грязные следы, вышла из ванной и попала в коридор. В коридоре, похожем на смесь классических коммуналок (по объему) и дворца какого-нибудь герцога (по отделке), я сначала и заблудилась. Повернув направо, туда где двери не было, я попала в столовую, за которой ясно читалась кухня. Все там было красиво, но по холостяцки не тронуто. То есть этими помещениями вообще не пользовались, так зачем и убирать. В холодильнике, больше похожем на тумбочку со льдом, продуктов не обнаружилось. Вспомнив о том, что полагается кушать, я прониклась духом Вселенной и поняла каково это — жить с дыркой в теле. В желудке образовывалась прямо-таки черная вселенская дыра.

Попутно я взглянула в окно. За окном рисовался совршенно фантастический пейзаж. Это точно была не Москва, нет в Москве такой архитектуры: и пряничных домов и мостовых, и острых шпилей, и люгеров — ничего этого в Москве нет. Прага? Но каким ветром я в Праге? Или похоронные конторы в Москве переполнены, и теперь всех посылают в Прагу?! Да, нет, бред это! Да и на Прагу не похоже. Я была там проездом. Нет, на Прагу это вообще не похоже. А вот фонтан на площади был бы как нельзя кстати. Вопрос, а я сейчас в центре города или на окраине? Хотя какая к черту разница, если я даже не знаю, как город называется?

— Утро доброе, уже проснулись? — голос, довольно высокий для мужчины, возник неожиданно.

— А как вы меня нашли? Здравствуйте! - ляпнула я, разглядывая то чудовище, что предстало моим глазам.

Мужчина мне был знаком, очень смутно, словно я видела его один или два раза в жизни, но с чем-то очень важным это было связано. С чем? Не могу вспомнить, позже.

Пронзительные карие глаза, высокие скулы, почти как у монгол, крупные черты лица, но сразу вы не сможете сказать, приятен он вам или нет. Передо мной стоял мужчина, о котором что-то можно понять только поговорив с ним, физиогномика тут бессильна. Он был среднего роста, крепыш, но слегка полноват, хотя это ему даже шло. Уже утром он был в свитере, в котором похоже и спал, и в каких-то штанах. Говор его был мне до боли знаком. В голове болезненно прорезалась мысль: "ТАУ????".

— По следам, — усмехнулся он, — разрешите представиться: Тамареск Патанда, потомок ардорских шаманов. С кем имею честь?

— Святослава… — я поперхнулась, надо же фамилию забыла. Хотя судя по лицу ему и фамилии не надо было: ишь как побледнел!

— Святослава?! — воскликнул он. Сейчас он очень похож был на соляной столб, если только они могут моргать, так часто.

— Да, а что? Это запрещено местными законами?

— Что запрещено? — отмер потомок.

— Носить имя Святослава.

— Нет, нет, нет, — быстро заговорил Тамареск, он присел на какой-то стул, — просто, понимаете ли… Как бы вам объяснить, но только я сам до конца не понимаю, что происходит. Нет, конечно я догадывался, что все может быть так, но. Ясве всесмогущая, разве так бывает?! — он закончил свою речь в упор гладя на меня круглыми от ужаса глазами.

"Не хватает, чтобы обо мне тут была легенда и я должна спасти мир, победив тучу злобных монстров", — подумала я, — "А я тут именно за тем, чтобы их спасать!"

— Так не бывает, но так есть! И если вопить, что так не бывает, то только время зря потратишь: ТАК уже есть! — резонно заметила я, садясь напротив.

— Добро пожаловать на Тау, — выговорил Тамареск, — вы — наш Создатель.

— Я знаю, уже догадалась, — спокойно ответила я, — Не волнуйтесь так, господин Патанда.

— Хорошо, — Ардог постепенно овладевал собой.

Какая-то милая мелодия, наигранная видимо на лютне прервала нашу содержательную беседу.

— Прошу прощения, — Тамареск встал и исчез из кухни. Минут пять его не было, затем он вернулся, приободренный.

— Госпожа, сейчас сюда прибудут мои друзья, люди надежные и толковые. Они нам с вами помогут.

— А нам нужна помощь? — недоумевала я.

— В некотором смысле, да. Вы же наверняка кушать хотите, это раз. А во-вторых, ваша одежда. Она, кажется, испорчена, — закончил он, смешавшись.

— Ну да, ну да. Не без помощи некоторых, — я хитро стрельнула глазами в Тамареска, — зачем вы меня в ванной зарыли?

— Эм. Госпожа возможно не знает, но я, как и все ардоги, владею земляной магией. Я остановился на созидательном, лечебном аспекте, хотя боевым владею так же хорошо. Когда я нашел вас, вы даже дышали еле-еле. Ходить и говорить вы можете только благодаря заговору, который я произвел, — авторитетно, но без апломба и чванливости сказал Тамареск.

— То есть вы мне жизнь спасли?! — обрадовалась я, — Мило, но почему все-таки в одежде?

— Я подумал, что будет неправильно раздевать вас без вашего согласия. Возможно, вы бы обиделись, если бы я так поступил, — Тамареск говорил, на меня не глядя, и вдобавок не знал куда руки девать. Это мне не понравилось.

— А где вы меня нашли? — спросила я.

— Возле подъезда. У нас вчера был страшный день. С утра пропал фонтан на площади, вместе с названием площади. Но это ладно, пропали воспоминания о том, в честь кого ее назвали, кому был фонтан и прочее. Я шел с концерта моих друзей, и вот споткнулся об вас, вы уж простите. А потом понял, что вам плохо и решил принести домой и подлечить. А теперь, я понимаю, вам даже жить негде?! — ему мучительно некуда было деть руки.

— К несчастью, видимо негде, — ответила я, понимая, что этот леший, возможно, теперь единственное мое здесь спасение. Подозрительно не хотелось, чтобы так было.

— Тама, мы пришли! — из коридора раздался бодрый, такой же высокий голос, но с другим говором.

— Это мои друзья, идемте я вас представлю, — Тамареск поднялся со стула и с облегчением пошел в коридор. Я последовала за ним. В коридоре меня ожидали еще два странных типа.

Первый светловолосый, очень высокий человек, на вид лет тридцати с лишним, кожа его была сероватой, а глаза круглыми и желто-зелеными. Черты лица были мягкими, но в целом создавалось впечатление, что человек этот жесткий, если не жестокий, но, с другой стороны, сердечный и добрый.

— Доброго утра, госпожа, — Он улыбнулся (и сделался молодым и очень смешным), — Рад представиться, Гай Кабручек.

Он протянул мне огромную ладонь, широкую и длиннопалую.

— Очень приятно, — улыбнулась я.

— Доброго утра, госпожа, — побасил второй товарищ без всякого акцента и говора, — к Вашим услугам, Михас Блакк, госпожа.

Руки Михас не подял, но слегка поклонился. Здоровяк был чуть-чуть ниже Гая, широкоплечий, крепкий, я бы даже сказала мощный. На мой вкус он был красив, но чувствовалась в нем такая сила, такая непробиваемая твердость, что я свое мнение о нем попридержала. Безусловно он был любимцем женщин: атлетичная фигура, плюс к всему выразительное лицо, с таким роскошным носом, что любо-дорого. Нос заслуживал отдельного рассказа-описания: он был динный, слегка крючковатый, но необычно красивой лепки, ноздри были так очерчены и имели такую удивительную форму, что трудно было сперва оторвать от них взгляд. Второе, что было удивительное в этом господине — его глаза. Обычно, я сразу обращаю на них внимание, но здесь особый случай. Из-под черных кудрей на меня смотрели круглые пронзительно голубые глаза очень непростого человека.

И если мне сразу стало ясно, что Гай, все равно что камень положенный в подушку, то Михас — это камень, на который вас уложат спать, не спросив вашего разрешения и спасибо, если голову не проломят. Что такое Тамареск Патанда и с чем его лучше всего употреблять, мне пока ясно не было.

— Рада знакомству, — выдавила я из себя и кивнула Михасу.

Глава 6. Завтрак

— Пойдем в комнату, — предложил Михас.

— Нет, — как-то поспешно и даже испуганно ответил Тамареск, — Будем кушать в столовой.

— Тама, ты не заболел часом? — заботливо осведомился Гай.

— Нет, — злобно ответил Тамареск.

— Но там же грязно, — заметила я.

— Госпожа, вы просто не знаете, что такое "грязно", — сказал Гай, обворожительно улыбнувшись, — что такое грязно знаем мы: друзья этого чудовища. Он же маг, без земли хиреет.

— Вы врете, — я подняла одну бровь, — я задумывала все несколько иначе. Маги не могут подпитываться от земли ее силой. Силой их наполняет тот лишь факт, что они явяляются "детьми разбитого сердца" бога Бега. Я не писала об этом, но такие мысли мне как-то приходили в голову.

Михас странно переглянулся с остальными.

Еще минут десять мы дружно убирались на кухне, ибо пыль была невозможна. Несколько раз Тамареск сетовал на то, что фонтана теперь нет и бегать за водой придется аж за два квартала.

— Почему вы не пользуетесь краном? — спросила я.

— Система есть у всех, но она не работает. С фонтанами наши лучшие умы кое-как справились, а вот с водопроводом никак не получается. Те, у кого он работает, счастливейшие из смертных, — пояснил Михас.

— Возможно, если это действительно Тау, мне стоит просто придумать, что он работает и тогда все смертные без исклчения будут очень счастливы, — сказала я и подумала. Представила для верности, что из крана в ванной Тамареска пошла вода. Минуты три спустя я сказала:

— Тамареск, проверьте, пожалуйста, — Тамареск ушел и скоро вернулся, пожимая плечами.

— Ничего, как не работал, так и не работает.

— Видимо, никакого чуда не достаточно, чтобы он заработал, — кривлялся Гай.

— Может и недостаточно, — с сомнением сказала я.

— Принимаю заказы, кто что будет? — улыбнулся Михас.

— Вы куда-то пойдете? — спросила я, — Я не знаю местных меню.

— Зачем мне куда-то идти? — удивился Михас, — У нас еда с доставкой на дом. Как думаете, госпожа, почему у нашего друга в холодильнике ничего кроме холода так и не завелось? Потому что друг Михас умеет творить еду.

— Творить?! — удивилась я.

Все ошарашенно посмотрели на меня. Я стала припоминать и, наконец, вспомнила, как очень давно, еще в дни, когда только начинала писать первый роман о Йодрике (имя это упоминать почему-то не хотелось), я мечтала обладать способностью сотворять еду из воздуха (сказалось голодное студенчество). Я даже хотела наделить таким даром кого-то из героев, но не давелось и идея отправилась на кладбище, ан нет! Вот передо мной стоит (уже теперь) полубог, владеющий магией моей мечты. Как же я завидовала! Вот он — идеальный кормилец. И конфетку из пальца высосет, и… нет, об этом лучше не думать.

— Мне, будь любезен, печеного голубка в вливочном соусе, — заказал Гай.

— Мне — ёжик, — вторил Тамареск.

— Не плотновато ли для завтрака? — засомневался Михас.

— Тебя никто не спрашивает, — хозяйским тоном заметил Гай.

— Вот будешь кушать одну морковку с репкой, тогда поговоришь, — беззлобно сказал Михас, устанавливая перед Гаем его блюдо, — А вы, госпожа?

— А что вы можете? — тупо спросила я.

— Все что угодно, если это мне известно, — улыбнулся Михас.

"Не факт, что он занет то же что и я, хотя набор знаний у нас должен быть одинаков", — подумала я.

— Хочу вареное яйцо с майонезом, — сказала я, — если можно.

— Яйцо можно, — сказал Михас, — вам уже очищенное?

— Нет, я сама почищу.

— А что такое майонез? — переспросил Михас.

— Эм, — я замялась, потому что не знала из чего его готовят, — это приправа такая. Соус… точно это соус.

— Жаль, я такого не знаю, — пожал плечами Михас.

— Ничего страшного. У вас соль есть? — улыбнулась я.

— Вот, — Михас жестом фокусника материализовал солонку в виде голубя, — А вот теперь ёж.

Я представляла себе простые фрикадельки "типа ёжики", которые любила готовить моя мама, однако Михас подал на стол натурального жаренного ежа. Я удивленно наблюдала, как блюдо передавали хозяину дома. Ежик был серенький, с хрустящей корочкой. Ежика было очень жаль.

— Это был живой ёжик? — спросила я.

— Формально его никогда не было, — пояснил Михас. Но взгляд мне его как-то сразу не понравился.

— Тамареск, — обратилась я, — а можно попробовать вашего ежа?

— Конечно, — Тамареск отрезал кусок от своего ежа и положил мне на тарелку.

На вид это было вполне себе мясо. Я представила себе ежика и вдруг удивилась: никогда не замечала в себе такого сентиментализма, на глаза навернулись слезы.

— Хотите голубя? — заботливо предложил Гай.

— Нет, спасибо, — меня подташнивало.

Чтобы не падать в грязь лицом, я попробовала кусочек ёжика и еще раз удивилась: ничего похожего на мясо и близко не было. Это был какой-то местный салат, очень вкусный. Меня отпустило.

— А голубь тоже салат? — приободрившись спросила я у Гая.

— Нет, с чего вы взяли?! — спросил Гай с самым искренним удвлением. Меня снова замутило.

— Итак, — сказал Михас, — Вы прибыли, чтобы нас спасти?

— В общем да, — ответила я, уплетая ежа за обе щеки, — но я не знаю, как это сделать.

— А разве Комрад не говорил вам? — спросил Тамареск.

— Комрад вообще мало говорил об этом. Я пыталась издать роман.

— И что? — все трое подались вперед и пытливо на меня уставились.

— Ничего, — я виновато улыбнулась, и в кратце пересказала всю историю моего проникновения в Тау.

— Все логично, — задумчиво изрек Михас, — дверь не закрылась. Комрад умер, но не на Тау, а… — он внимательно посмотрел на меня.

— Я не знаю где. Возможно, он просто исчез и все, растворился.

— И дверь оставил нараспашку, — поддакнул Гай.

— Вот вас сюда и занесло, — резюмировал Тамареск, — Но вот почему к моей двери?

— Знаешь ли. Сдается мне, что это, так сказать, повторениие пройденного, — медленно начал Михас, внимательно глядя на Тамареска, — Прошлый раз все началось именно с того, что ты и твой кот нашли букву.

— Какую букву? — спросила я.

Настал через всех троих пересказывать мне историю с открытием двери в мой мир и посылкой Комрада.

— Так это вы были?! — воскликнула я, вспомнив свой сон. Но тогда эти люди выглядели лишь подобием, карикатурой на самих себя.

— Мы, — удивленно ответил Тамареск, — а где мы были?

Я рассказала о своем сне.

— И хотели послать ко мне вас, Тамареск, но я во сне увидела Комрада и захотела, чтобы он вместо вас был посланцем, потому что придумала и создала, как мне казалось идеал мужчины. Ну, конкретно для себя, — закончила я.

Тамареск смотрел на меня не удивленно, не подозрительно, а просто с отвращением. Гай и Михас были в недоумении.

— Как он мог быть чьим-то идеалом? — спросил Михас.

— По-началу мне казалось, что это и есть тот, кого я ждала всю жизнь, но… я ошибалась, — резюмировала я.

Атмосфера, напряженна упоминанием Комрада, разрядилась.

— Миссия по спасению Тау снова продолжается, — радостно сказал Гай.

— И чему ты радуешься? — мрачно спросил Тамареск, — Мы, как всегда, не знаем с чего начать, и все, как всегда, держится на нашем голом энтузиазме.

— С каких пор ты стал таким занудой, стареешь брат, — ответил Гай беззаботно, — а я давно мечтал о всемирном туре, правда, Михас? И, думаю, смогу воплотить мысль в жизнь.

— Столько всего везти?! — воскликнул Михас.

— Наймем жуковозов?! — сказал Гай.

— Дорого, один погонщик стоит дороже самого жука, а покупать жука без погонщика смысла не имеет, потому что жук слушается того, кто его поймал, — здраво рассуждал Тамареск.

— Так проблем никаких нет, — просиял Гай, — мы поймаем жука. Порошок у меня еще остался!

Вот тебе раз, дорогая! Ты думала они вменяемые? А они просто собрались ловить "жуков" после "дозы" порошка. А "погонщиками" кого зовут? Торговцев что ли?

— Можно я не буду участвовать в охоте? — спросила я.

Все трое удивленно на меня посмотрели.

— Вы же хотите с нами ехать? — спросил Тамареск, в упор на меня глядя. У меня мурашки по спине побежали.

— Ехать, не лететь. И не то, чтобы очень хочу, но я так понимаю, это необходимо.

— Значит, вы должны перенестись с нами, — радовался господин Кабручек.

"Переноситься" я не хочу. С юности испытываю стойкую нелюбовь ко всякого рода "порошкам", "колесам" и "косякам".

— Но, не сейчас. Госпожа должна постичь тонкости жизни в Тау и преодеться, — улыбался Михас, — хоть вы и Демиург, но Тау, как я могу судить, живет своей жизнью и развивается самостоятельно в чем-то.

— Это было бы не плохо, но хотелось бы привести себя в порядок, — сказала я.

— Я сделаю ванну, — Тамареск встал из-за стола и куда-то ушел.

Глава 7. Магический потенциал

Мы доели, о чем-то переговариваясь. Просуда исчезла сама собой, так что мыть ее не пришлось.

— Ваша жена, навеное, счастливица, — сказала я.

— Не без этого, — подбоченился Михас.

— Зато его жена детей рожает, троих за раз! Представляете, и все девочки, — заговорщически подмигнул мне Гай, — как вы думаете, что легче: рожать детей или мыть посуду?

— Мыть посуду, пожалуй, — согласилась я.

— Вот и я о том же, — просиял Гай, — вот почему мы с Гайне не женимся: мыть посуду легче, чем рожать детей.

— Просто ты развратник и боишься нам в этом признаться, — проворчал Михас.

Я встала из-за стола и поблагодарила за завтрак. Сама же отправилась в ванную комнату, мне было интересно, как жители Тау выкручиваются без водопровода.

Тамареск Патанда во всю, что назывется колдовал. В ванной (во второй) была вода, а под ванной горел импровизиврованный костер. При ближайшем рассмотрении механизм оказался тот же, что и в духовке газовой плиты.

— А вы не боитесь, что может быть пожар? — спросила я.

Тамареск вздрогнул.

— Простите, не ожидал, что кто-то придет. Нет, не боюсь. У всех в ваннах есть такие. Удобнее подогревать воду прямо в ванне. Потрогайте, как вам вода?

— Я опустила руку в воду:

— То, что надо.

— Прекрасно. Пока вы моетесь, мы пойдем в магазин, купим вам одежду вместо старой испорченной.

— Но может не быть моего размера, и не стоит так беспокоиться, — от неожиданности я спутала преоритеты вежливости.

— Постойте, — сказал мне Тамареск и позвал: — Михас.

Михас явился тут же.

— Он у нас специалист по размерам женской одежды. По молодости он любил рвать платья на женах чужих мужей, потом шел в магазин и покупал подобное или такое же, точно так, как надо было. Вы бы видели, какими куколками ходят его жена и дочки, — разрекламировал Михаса Тамареск.

Я была в недоумении.

— Я все понял, — сказал Михас, едва посмотрев на меня.

Слава богу, обошлось без рукоприкладства, не люблю когда меня щупают.

— Прошу прощения, — замялась я, — вы потом покажете, как это все одевать. Не факт, что это тоже самое, что и у меня на родине.

— Мы пришлем к вам специалистов, — переглянувшись с другом скуазал Тамареск.

Они вышли. Я залезла в ваную. Вокруг стояло множество баночек и тюбиков. Я стала их рассматривать. В основном, это были шампуни бля волос на голове и для бороды. Были какие-то лосьоны, гели. Мыла я так и не нашла, поэтому вымыла голову и вымылась шампунной пеной, чего делать не люблю, но пришлось.

Полотенец в ванной не было. Помывшись, я встала перед проблемой: вода была уже грязная, я была еще чистая, но полотенца, чтобы вытереться и завернуться у меня не было. Судя по тому, что Тамареск не спросил меня о полотенце, то он был либо не гостиприимен (либо смущен и сбит с толку происходящим), либо на Тау банных полотенец не было. Это тоже что-то новенькое, потому что я банные полотенца люблю и ими не пренебрегаю. Это хорошо, потому что, если бы все было так, как я задумывала, было бы скучно. А так все интересно, каждые пятнадцать минут что-то новенькое.

Время шло, мои спаситеи не появлялись. Мне стало скучно в ванной и я решила выйти и пойти поискать что-нибудь вроде пледа, ибо холодно мне мокрой.

Я вышла из ванной, как и давеча, но пошла не направо — на кухню, а налево — в неизведанное. Передо мною были две двери: на одной ручка аж блестела, а на другой ручку похоже даже не трогали. Странный это Тамареск Патанда: живет всего в одной комнате, хотя мог бы раскинуться на большую площадь.

Я здраво рассудила, что стоит пойти в ту дверь, в которую не входят, чтобы не нарушать личное пространство хозяина и нажала на ручку. Ручка предательски отвалилась, а дверь сама собой открылась. Значит, он пользуется обеими комнатами. То место куда я попала, проще было назвать сараем, но это была лаборатория, а еще точнее, некая творческая мастерская, но все было в грязи, в какой-то земле. Ах, ну да, он же у нас земляной маг. Я помялась на пороге, но входить не стала. Все равно ничего не пойму, только испачкаюсь опять, а откуда брать воду не знаю.

Я вышла, закрыла дверь и кое-как приладила ручку — меня здесь не было.

Во второй комнате шалман был тот еще. Женщиной здесь не пахло, обычное жилище достаточно молодого холостяка. Не удивительно, что он не пользуется успехом у женщин. Мы женщины, как кошки: домовых и леших не любим, нечисть на дух не выносим.

На столе валялись книги, бумага и карандаши. Они пишут примерно тем же чем и я; почему-то это было мне очень важно.

Ничего похожего на плед я не нашла, а посему закуталась в свитер, какой был почище, и села на краешек кровати. Оперлась руками на стол, взяла какой-то клочок бумаги и стала черкать на нем карандашом. Получилось изображение какой-то насекомой твари, с лапами, как у льва, хоботом слона и крыльями бабочки. Рисую я, конечно, отвратительно, но, что еще хуже, насекомое отряхнулось, махнуло крыльями и потопало по бумаге куда-то по своим делам.

— Чего? Ты куда? — выкрикнула я и попыталась пальцем прижать тварь на бумаге. Поразительно она ходила, как бы внутри листа бумаги. И остановить мне ее не удалось: она лишь пощекотала мои пальцы и пошлепала дальше.

— Тебе ходить не положено! — воскликнула я.

Насекомое обернулось и посмотрело на меня своими кривыми маленькими глазками, и выражение было в них следующее: "Ну, и дура ты! Тебе может и нельзя, но я то хожу!"

— Да, стой ты! Дай я тебе хотя бы ноги получше нарисую!

Насекомое подумало и вернулось в исходную позицию. На столе нашлось местное подобие ластика. Я стерла лапы у насекомого (это ему было неприятно) и стала рисовать новые. На этот раз я очень старалась. Насекомое ушло от меня вполне довольное. На краю листа оно взмахнуло крыльями и исчезло. Появилось оно на другом листе и увлеченно всасывало в хобот буквы.

Я была, мягко говоря, в шоке.

"Плед" написала я на листочке. Буквы мгновенно исчезли.

В коридоре послышалось шуршание, пришли мои спасители. Как же не вовремя! Свитер Тамареска слегка прикрывал то, что у людей ниже спины. Я была в панике.

— Святослава? — кто-то меня звал.

— Госпожа, где вы? — взволнованный голос Тамареска у самой двери.

Ручка повернулась, дверь приоткрылась и хозяин дома заглянул внутрь. Что он увидел я не знаю, не видела его лица. На меня сверху свалился плед, укрыв с ног до головы.

— Я тут, под пледом, — быстро сказала я. Ловко стянула плед с головы и замоталась в него, — Прошу прощения, я ваш свитер взяла. Полотенец не было, а я замерзла.

— Что такое полотенце? — спросил Тамареск.

Все ясно.

— Ну, это тряпочка, которой вытираются, — как могла объяснила я. — Я ваш свитер взяла, ничего?

Тамареск соображал что-то, видно думал о скрытом смысле чудого для него слова "полотенце".

— Я сниму, если вы против, — отчего-то сказала я.

Тамареск был недвижим и в мою сторону не смотрел, словно завис.

Я начала снимать свитер, параллельно заматываясь в плед целиком.

Тамареск бросился ко мне. Я хотела дать отпор, но он, проигнорировав меня, схватил листок, где мирно паслось мое буквоедливое насекомое.

— Это что?! — спросил он. Судя по всему он был в гневе.

— Это… я еще не придумала ему имя, — нарочито легкомысленно ответила я, — это Буквоежка.

— Откуда он взялся? — Тамареск посмотрел на меня. О, если бы взгляды могли убивать.

— Я его нарисовала. Мне нечего было делать. Он взял и ожил.

— Но это невозможно! — Тамареск взмахнул руками.

Буквоежка полетел в угол страницы. Другая рука господина Патанды задела меня: плед предательски выскользнул из рук и упал на пол.

— Ой, — только и хватило меня.

Мы стояли, глядя друг на дурга вечность. Тамареск и о Буквоеде забыл. Тот уже вил себе что-то вроде гнезда в углу.

— Простите, — Тамареск резко развернулся.

Я принялась снова укутываться. Под бородой и волосами мне было не рассмотреть, покраснел он или нет.

— А откуда взялась эта материя, — наконец спросил он, не поворачиваясь.

— Я написала на листе бумаги слово "плед", спустя время он на меня свалился.

— И это чудище, что сожрало мою статью, тоже ожило, как только вы его нарисовали?

— Да, я его еще и перерисовывала, когда он уже двигался. По-моему, он все понимает.

— Зато я ничего не понимаю. Простите за беспорядок, — сухо отрапортавал он, направляясь к двери, — Сейчас к вам придут женщины, они помогут вам одеться.

Тамареск взглянул на меня. Мне показалось, что в его глазах блеснула злоба.

Глава 8. Мода на Тау

Я не чувствовала за собой никакой вины. Скорее я чувствовала, что нашла способ управления реальностью. Тау был создан на бумаге, так почему б мне не управлять им тем же путем?

В комнату вошли две дамы. Обе были красивы, но каждая по-своему. Первая высокая, с большими светло-карими, почти желтыми глазами, приятными чертами лица. Кожа ее была пергаментно серой, а волосы были заплетены… я не знаю как здесь, а в моем мире это называется дреды. Они были подхвачены цветастой повязкой, а на конце каждого лока был либо бубенчик, либо перышко, либо еще какая-то безделушка. Она была стройной, хотя и крупной девушкой, с грациозными плавными движениями царской особы.

Вторая была невысокой, на голову ниже меня (не самой высокой женщины в мире), круглолицая, с чудесными серо-зелеными глазами с карим "солнышком" вокруг зрачка, в которых блестел огонек уже готовой шутки или остроумного замечания. Черты лица были приятны и и лучились улыбкой, которая не сходила с ее губ. Каштановые волосы, похожие на волосы Комрада и Тамареска выдавали в ней дочь ардогов.

— Доброго дня, госпожа, — сказала строгая высокая дама.

— Добрый день… эээ… дамы, — ответила я.

Девицы посмотрели друг на друга и едва сдержались от смеха.

— Я — Гайне, — сказала высокая.

— Я — Таура, — сказала вторая.

— Я — Святослава, но зовите меня Свята.

— Ой, — расплылась в улыбке Таура, — а я думала мальчики нас разыгрывают.

— Я тоже не поверила, когда они сказали, что нам предствоит одеть ту, кого они так долго искали, — согласилась Гайне, ставя на пол какие-то пакеты и сумки.

Тут только я обратила внимание на то, во что они были одеты. Таура действительно выглядела "куколкой", какой ее описывал Тамареск. На первый взгляд одежда была мне привычной: простое черное платье в белый некрупный горошек, с декольте, которое в наилучшем свете выставляло все достоинства молодой матери.

"Повезло с мужем", — завистливо подумала я.

Пиджачок накинутый поверх кроем своим свел меня с ума. Ничего подобного у себя я не видела. В одежде я разбираюсь плохо и описывать ее, к сожалению не мастер, но тот черный пиджачок запал в мою душу навсегда. Обувь Тауры ввергла меня в пропасть недоумения… Как вообще на таком можно ходить?! Черные туфли на высокой шпильке, со скрытой платформой: это я и у себя до отрыжки насмотрелась (всегда о таких мечтала, но жаба душила купить). Но набойки и подошва (!!!) были из листового железа. Это же тяжело!!! Я перевела взгляд наверх. На шее Тауры никаких украшений не было, равно как и на руках. В ушах блестели голубовато-серые камушки в серебрянной оправе. Накрашена она была как-то второпях, но со вкусом.

Гайне была одета в строгое платье (по-моему это называется "футляр"), фиолетового цвета, шею ее украшало колье из каких-то камней цвет в цвет к платью. В ушах блестели тоненькие золотые ниточки. На запястья — плетеные браслеты из неизвестного мне материала. Ноги Гайне были обуты в элегантные лодочки, окованные (о ужас!!!) тем же железом.

— Мы решили, что все-таки стоит одеться по-наряднее, раз встретим вас. В любом случае, нарядно одеваться приятно, — сказала Таура.

— Здесь ваш гардероб. Мы поможем вам справиться со всем, что будет непонятно, — улыбнулась Гайне. Улыбалась она чрезвычайно привлекательно.

— Начнем с белья, — Таура полезла в какой-то пакет и выудила оттуда кружевное белье. Ничего особенного.

— А не кружевного нет? — спросила я.

— Есть, но оно не пользуется спросом, мы взяли вам пару, но… — Гайне порылась в пакете и выудила оттуда белье, ничем не отличавшееся от того, что я привыкла носить. Неожиданность была приятная.

— Вы предпочитает чулки или перчати? — спросила Таура.

— Какая связи между чулками и перчатками?! — удивилась я.

— Перчатки тут не при чем, — сказала Гайне, роясь в сумке, — Перчати.

Она достала из пакета самые обычные колготки.

— Сейчас жарко на улице? — спросила я.

— Достаточно тепло, — ответила Гайне.

— Тогда чулки.

— Под низ надо обяательно одевать панталоны, — поучительно сказала Таура.

Я невольно скользнула взглядом по девушкам в тех местах, где должны были быть панталоны. И где они их там спрятали?! То, что подразумевала под панталонами я, явно было что-то другое. Таура дала мне что-то вроде шорт из плотного материала, я еле-еле натянула их на себя.

— Так и должно быть? — спросила я.

— Да, так и должно быть. Через три минуты они сядут на вас и вы больше никогда не почувствуете дискомфорта. Зато эффект потрясающий. В панталонах любая попа смотрится аппетитнее, — заметила Гайне.

Вот от кого я таких слов не ожидала, так это от нее.

— Да, я никого не собираюсь соблазнять! — возмутилась я.

По лицам Гайне и Тауры было заметно, что так прямо они мне и поверили. Действительно: голая чужеземка в комнате хозяина. Еще неизвестно, с каким лицом Тамареск вышел отсюда. Я смирилась с судьбой.

— Вы можете не одевать белья, но панталоны вы одеть обязаны, — сказала Таура.

— Что вы больше любите? Брюки или платья? Тут всего много, можете выбирать! — Гайне кивнула на сумки.

— Эм, я не знаю. Всю жизнь я хожу в джинсах. Это типа брюки. Но сейчас… вы такие нарядные. Мне бы тоже надо соответствовать. Есть какие-то правила что можно одевать, что нельзя?

— Особых правил нет. Если хотите кому-то понравиться, одевайтесь по-наряднее. Если устали, наденьте что-то удобное, — улыбнулась Гайне.

— Это платье вполне пойдет, — Таура вытащила из пакета темно-синее платье. Я одела его.

Следующие минут семь все дружно искали ростовое зеркало, которого у Тамареска отродясь не было. Взяли зеркало из ванной. Вид мой показался мне слишком пафосным, и я взмолилась о чем-то попроще.

Попроще оказалась персиковая легкая юбка и зеленая блуза. Пришло время обуви.

Передо мной на выбор стояли серые сапожки с вышивкой, черные туфли с какими-то камнями и туфли на плоской подошве — все пары, как одна были подкованы листовым железом.

— А вот это обязательно, чтобы железо было на подошве? — спросила я.

— Мода такая, — пожала плечами Гайне.

Я выбрала сапожки. Они были непонятно из чего, но очень удобные и удивительно легкие. Каждый шаг в них отдавался очень интересным звуком.

Мы собрали раскиданные вещи в пакеты.

— Еще, если вам это интересно. Можно накрасить лицо, — сказала Таура.

— О, — вскликнула я, — Это мы не умеем, но очень любим.

Следующие пятнадцать минут были посвящены баночкам, коробочкам и прочим приятнейшим женским мелочам.

Из комнаты я вышла донельзя довольная собой.

— Ну, и где наши мужчины? — поинтересовалась Гайне.

— Опять куда-то смылись, — философски заметила Таура.

— Ну, как?… — из кухни выглянул Тамареск и застыл.

Глава 9. План по жуколовле

Немая сцена продолжалась чуть дольше, чем в прошлый раз. Тамареск оглядывал меня, а Таура и Гайне дружно хихикали за спиной.

— Оч-чень к-красиво, — выдавил из себя он.

— Мерси, — я сделала книксхен, очень уж захотелось повыпендриваться.

Тамареск пропустил меня в столовую, где Гай и Михас сидели за какими-то бумагами. Они тут же встали и оба легко поклонились.

— Рады снова приветствовать вас, — расплылся в улыбке Гай. — А мы вот тут с вашим зверьком забавляемся.

— Надеюсь вы ничего плохого ему не сделали? — спросила я.

— Нет, нет. Мы пытаемся загнать его в клетку, но он не хочет заходить, — задумчиво сказал Михас.

— Потому что это не та клетка, — я подошла к столу, взяла карандаш и нарисовала клетку, — Иди сюда, бука-а-а-ашечка.

Букашечка недоверчиво посмотрела на меня, на клетку, на Михаса, Гая, Тамареска и остальных и попятилась.

Тогда я написала на листе бумаги: "пирожное". Через полминуты откуда-то шмякнулось самое натуральное пирожное с кремом, какие я очень люблю.

— Э-э-э-э, видимо, что-то не так, — сказала я, — пока все обозревали пирожное, которое свалилось сверху я написала на листе: "а".

Букашка, которая чудом увернулась от неопознанного и летающего вкусного, принюхалась и подковыляла к букве, засосала ее и уставилась на меня: "еще давай". Я написала: "б". Букашка принюхалась и чихнула, буква "б" ей чем-то пришлась не по вкусу, так же как и все следующие буквы.

— Видимо, ей твой почерк не подходит, — сделал вывод Михас.

— Что?

— От моего почерка у нее такая морда, словно воняет, как при прорыве канализации, — огорченно сказал Гай.

— Мой она тоже не воспринимает, — сказал Михас.

— Зато мои каракули очень любит, — буркнул Тамареск, — выжрала пол статьи и не наелась.

— Пожалуйста, заманите ее в клетку, — попросила я.

Тамареск повиновался. Писал что-то, а у Буквоежки на морде написано было полное блаженство. Наконец, она оказалась в клетке. Биться не стала, утоптала себе страничку и улеглась спать.

— Спасибо всем большое, за то, что делаете для меня, — сказала я, садясь.

— В сущности, это пустяки. Вы для нас мир создали и ничего, — рассмеялся Михас.

— Так мы едем за жуком или нет?! — спросил Гай.

— Заодно навестим нашего милого знакомого, — сказал Михас.

— Михас, наверное ты не хочешь… — печально начала Таура.

— О чем ты, душа моя? — спросил Михас, — Я думал, мы все вместе поедем.

Таура встала:

— Выйдем на секундочку.

Они вышли.

— Что происходит? — поинтересовался Гай, — Гайне, ты знаешь?!

— Нет, — с видом чистой наивности ответила Гайне.

— По глазам хитрющим вижу, что знаешь! Давай, рассказывай.

— О таких вещах заранее не говорят, — улыбнулась Гайне.

— Да ну, Гай, не смеши меня. Неужели не видно?! — удивился Тамареск.

— Что видно? — спросил Гай.

— Тама, это видно пока только сведущим женщинам. И соотечественникам, — улыбнулась Гайне, в упор глядя на Гая, словно пытаясь силой взгляда передать ему свои мысли.

— Благо, у вас Ардогов чувства развиты куда лучше всех остальных, — поддакнула я.

Тамареск удивленно посмотрел на меня, криво улыбнулся и снова обратился к Гаю:

— Догадался, голова?

— Догадываюсь. Но в таком случае, Михас тоже не поедет. Он же сумасшедший! Когда он узнал, что у них с Таурой будет дочка, он три дня носил ее на руках. Потом, когда выяснилось, что дочка будет не одна, а две, вообще что-то страшное началось. Ты помнишь, Тама?

— Помню, — улыбнулся Тамареск.

— И ничего страшного не было, — пожала плечами Гайне, — он просто заботится о своей жене, как может. Ты никогда так обо мне заботиться не будешь.

— Это упрек?

— Нет, что ты?! — улыбнулась Гайне, — каждый любит так, как умеет. Меня вполне устраивает то, как ты меня любишь.

Гай недоверчиво покосился на спутницу.

— Хотя ты прав. Когда родились все, три Михас был не Михас, а стихийное бедствие, — констатировала Гайне.

Легкое на помине стихийное бедствие ворвалось с Таурой на руках.

— Мы едем! — радостно провозгласил Михас. Он аж светился изнутри.

— Ну, вот и славно, — резюмировал Тамареск, — поздравляю, Михас.

— Поздравляем, — Гай и Гайне от души поздравили друга.

— Бедная Таура, — сказал Гай, — Михас… Он же в малых масштабах ничего делать не умеет. Широкий человек.

Он хотел что-то еще сказать, но его прервали фанфары.

— О, котушка на подушке, — мрачно заметил Тамареск.

— В смыле, лягушонка в коробченке? — неудержалась я.

— Что-то вроде, — ответил Тамареск, — а что такое Коробчонка и лягушонка?

Я не успела объяснить, как дверь в коридоре отворилась сама собой и в комнату вошел очень низенький господин в костюме. На голове у господина покоилась подушечка, а на подушечке сидел кот, на голове которого покоилась корона не корона, но что-то очень похожее.

— Доброго утра, — поприветствовал кот.

— Привет, Эток, — поприветсвовали все, кроме меня.

— Тахар, можешь меня опустить и идти. — церемонно сказал кот.

Раб, или слуга, опустил подушечку на пол и, раскланявшись, удалился.

— Чего-то ты сегодня не при параде, — сварливо сказал Тамареск.

— Я понимаю, что событие сегодня и впрямь особенное, но не настолько, чтобы приехать сюда на великой подушке в парадной тиаре. Хватит с вас и малой тиары.

— Ну, подушечку можно было и получше выбрать, — чванливо проговорил Гай.

Я посмотрела на подушечку небольшого размера, из алого бархата, вышитого золотой и серебрянной нитью, по краям были пущены золотые кружева, на уголках кистоки, тоже золотые. Каждая кисточка собрана жемчужной заколкой. Это они называют "не достаточно хорошо"?!

Кот перебрасывался фразами с друзьями, это как раз меня не беспокоило. В мире, где под моим карандашом оживают разные насекомоподобные, говорящие коты не новость. Но вот говорящий кот, входящий в дом на слуге, это перебор!

— Тама, — кот смотрел на меня, выгнул спину и поднял шерсть дыбом, — зачем ты притащил Ясве к себе в хибару?

— Я не Ясве, — сказала я.

— А кто? — кот поуспокоился, но напряжения не терял.

— Я ее Создатель, — скромно ответила я, — я Создатель Тау. Я — Святослава.

Кот сел и задумался. Хвост его был подобен маятнику.

— И зачем ты ее притащил, Тама? — сурово спросил Эток.

— А лучше бы, если бы она умерла?! — вскинулся Тамареск, — Я случайно ее нашел. И не мог оставить. Она пришла, чтобы нас спасти.

— Помнится, мы для этого Комрада посылали, — сказал кот.

— Он умер, — опередила я Тамареска.

— От чего?! — удивился кот.

— Я прокляла его, — тихо сказала я.

— Эток, Комрада больше нет, так зачем вдаваться в подробности, — быстро сказал Гай.

— Нам надо снова мир спасать? — поинтересовался Эток.

— Ну, было бы не плохо, — поддакнул Тамареск.

— Мы вот на жуколовлю собрались, чтобы удобнее было передвигаться, — радостно собщил Гай.

— Это я знаю, поэтому я и здесь. Вы уже тысячу лет никуда не выбирались, и я в Пратке засиделся, хочу составить вам компанию. Дела свои я передал первому кардиналу, он хороший мальчик, способный, — зевнул кот.

— Даром, что ты архиепископ, Эток, — рассмеялся Михас, — вылитый король.

— Мальчик… Эток, ты знаешь, что твому "мальчику" чуть больше семидесяти?! — воскликнул Тамареск.

— Знаю, — довольный собой, ответил кот-архиепископ.

— Простите, Эток, у меня вопрос, чисто краеведческого интереса, — начала я, — а у вас тут все архиепископы, говорящие коты?

Таура и Гай не сдержались и прыснули от смеха.

— Я уникален в своем роде, — горделиво ответил кот, — я единтсвенный говорящий кот на Тау, котов-архиепископов до меня не было. А все благословение Ясве, великой и единтсвенной.

— Ох, приятно познакомиться, — я встала и поклонилась.

— Друзья моего бывшего хозяина, мои друзья, госпожа, — "улыбнулся" кот.

— Значит, компания намечается, более чем, теплая, — резюмировал Гай.

— Завтра утром можем выдвигаться? — спросил Тамареск.

— Ты сильно торопишься? — спросил Михас, — Мне еще девочек надо устроить. Жуколовля больше недели не занимает, но они же где-то должны жить.

— Так пусть поживут у моей матушки, она будет рада, — улыбнулся Гай.

— Об этом я и хотел тебя попросить, — замешался Михас.

— Итак, что мы решили, — попытался подвести итог Тамареск.

— А мы что-то решали? — встрял Гай.

— Вот потому, что мы уже битый час просто так трепимся, я хочу, чтобы мы уже что-то решили, — огрызнулся Тамареск, — отправимся завтра утром, все хорошо высплются, соберемся на площади… с площади и отправимся.

— Нет-нет-нет, — лукаво улыбнулся Михас, — ты скажи точное время. Мы знаем тебя, чудовище. Ты же ночь просидишь со своими земляными червяками, а потом будешь спать долго-долго, аж до следующего вечера.

— Я не виноват, что время активности червей приходится на ночь! — оправдывался Тамареск.

— Да-да, мы знаем, — с самым невинным видом поддакнула Таура.

— Тау, предательница! — отчаялся Тамареск.

— А что вы с червями делаете? — поинтересовалась я.

— Ничего неприличного, — после раздумий ответил Тамареск, — я могу вам показать парочку опытов, если вы не против.

— Будет очень интересно.

— А что касается времени, Михас, я думаю часов одиннадцать будет самое то, — все кивнули, — остановимся мы у Уша, я полагаю.

— У нас есть выбор? — развел руками Гай, — Или ты давно не испытывал на себе гнева божественного?

— Я его каждый день испытываю, когда пытаюсь что-то тебе объяснить, — ворчливо отозвался Тамареск, — и какой из Богов меня проклял? — добавил он, странно косясь на меня.

Я сделала вид, что абсолютно тут ни при чем.

— Жуколова нам нанимать не надо, — продолжал Михас, — Уш сам подскажет. Его твари, как никак.

— Изловим жука и уже на нем вернемся, — сказал Гай.

— Долго, — коротко ответил Михас.

— Порошка не хватит, — ответил Гай.

— Ну да. Тогда надо будет побыстрее со всем управиться, — сказал Михас, — Я не могу заставлять твою матушку долго нянчиться с моими девочками.

— Просто признайся, что ты не хочешь их оставлять, в этом нет ничего такого, — ласково сказала Таура, — все знают, что ты их очень любишь.

— Любит, это мягко сказано, Таура, — усмехнулся Гай, — он их боготворит, и избалует вконец.

— У тебя детей нет, мог бы и помолчать, — огрызнулся Тамареск.

— У тебя тоже нет.

— У меня хотя бы кот был. Я знаю, что такое ответственность.

Судя по тому, как вздрогнул и подавился Эток, прыснули Гай и Михас, Тамареска к детям подпускать было противопоказано.

— Вы не покажете мне город? — спросила я.

Глава 10. Пратка

Не даром пряничный городок своих снов я назвала Праткой. Странное слово, что-то среднее между маткой и Прагой, городом моей мечты, в который я мечтала попасть, как только узнала, что такой существует. И вот теперь этот плодовито хмельной, нежный и яркий город лег у моих ног, так как мне очень повезло с провожатыми, точнее с одним из провожатых, точнее с Этоком. Это он провел меня на вершину самой высокой башни — Архиепископской иглы. Я стояла на балконе, над колокольней и обозревала раскинувшийся цветастым бабушкиным одеялом город. Впереди блестела извилистая лента реки, веревочками русел разбивая центр города на островки. Веселый карамельный ветер, словно раскрашенный и наполненный вязким местным, цвета недокарамели, солнцем, ласкал мои волосы, задувал в уши, игриво пытался задрать юбку. Но нет, проказник, там панталоны, обломись. Но он словно пылкий нежный, молодой, а главное озорной мальчишка, снова и снова предпринимал попытки.

Под голубым шелковым небом изгибались крыши пряничных домов, где-то они были розовой, где-то голубой, где-то желтой, в общем, по вкусу, глазури. В некоторых районах крыши были как бы из песочного печенья, из бисквита. Бизе церковных крыш с цукатами религиозных символов поразили меня особенно.

Взгляд мой снова и снова возвращался к реке, к изящным мостикам, которых были несметные тысячи. Только через пятнадцать минут самого натурального оглушения я внезапно услышала Этока, который все это время распинался: "Посмотрите туда, посмотрите сюда, госпожа!"

— Простите, Эток, — как можно нежнее начала я.

— Вы не слушали, госпожа? — тут же раскусил меня кот.

— Да.

— То-то я смотрю, госпожа неадекватна. Но это не страшно, будем считать, что я только что повторил материал. Приступим к экскурсии.

Мы с вами находимся на самой высокой в Пратке башне, называемой — Игла Архиепископа, или Архиепископская игла. История этого названия уносит нас к Архиепископу пратскому Анргипату первому, Первому архиепископу, тому, кто первый начал поклоняться Ясве. Вы знаете его историю?

— Это имя мне не знакомо.

— Это был простой молодой человек, сын ткачихи и портного, слабоумный, к слову сказать. Он дожил до девятнадцати лет, и хоть был слаб на голову, но стал для родителей поддержкой и опорой. Он не говорил, но выучился кое-как обращаться с портняжными ножницами и мог разносить готовую продукцию по домам. Однажды, он понес платье на дом к одной очень распутной госпоже. Необходимо еще заметить, что при всем своем слабоумии, нрав Анргипата был тихим и мирным, а лицо необыкновенно привлекательным. Дама, увидев Анргипата, заманила его к себе на кухню и стала соблазнять. Но чистейший Анргипат не понимал, что хочет от него странная женщина. Женщина стала при нем переодеваться, а Анргипат увидел, что мать забыла вытащить из лифа иглу. Анргипат бросился к женщине, чтобы вытащить иголку, но она поняла его не правильно и в пылу борьбы Анргипат укололся иголкой и потерял сознание. Ему в беспамятстве явилась Ясве и поцеловала его в голову. Очнувшись Анргипат заговорил, на правельнейшем языке, выбил разрешение на строительство этой башни в честь Ясве, что даровала ему мудрость. Начинал он строить башню с той самой распутной дамой, которую тоже уколол, и очнувшись она стала олицетворять само смирение. Достраивали ее уже всем Миром, как говорится. Анргипат достроил башню, принял сан архиепископа, отслужил три службы и умер от старости. Но оставил много ритуальных догматических талмудов, книг по науке, религии и прочего. Умный был человек, не смотри, что дебил. Башню назвали в честь чудесного события.

— Очень любопытная легенда.

— Это не легенда, — возмутился кот, — это исторический факт.

— Ой, простите, я не знала.

— Вообще странно, что Создатель мира, знает о созданном крайне мало.

— Это как раз нормально. Мужчины, которые причастны к рождению детей, о своих детях до старости могут не знать и, ничего, живут же как-то.

— Это не одно и то же.

— Не знаю, Эток, не знаю. У меня все таки до конца идея о том, что я кого-то создала не совсем укладывается в голове. Просто потому, что всего этого я не создавала. Отдельные улицы, площади, общее настроение. Я создала, скажем так, предрасположенность. Развивалось все само. Но между мной и Тау есть связь. Я здесь и чувствую себя лучше, гораздо лучше.

— Я рад за вас, госпожа. Вам действительно феноменально повезло. А вот там слева жемчужина Пратки — Королевский дворец. У нас королевы не рождаются, а появляются в детской спальне дворца, когда предыдущей королеве останется жить не более семи лет. За это время старая королева обучит новую правильно править этой землей. Вся наша жизнь держится на том, что нами правит королева. Если королева пропадет, наступит хаос. Мой хозяин любил королеву.

— Это была романтическая история? — просто чтобы поддержать разговор, спросила я.

— Я бы не сказал. История скорее печальная. Но мой бывший хозяин, как истинный великодушный господин, отказался от ее любви, чтобы не обрекать королеву на участь обычной женщины.

— Мило. А я думала, что ардоги не такие чувствительные.

— Они разные, госпожа. Вот там справа и еще немного левее два дворца: резиденции президента и премьер-министра. Они идентичны. Единственное различие, золотой петушок, флюгер на крыше резиденции президента. Из-за этого флюгера судебная тяжба дилтся уже многие годы. Когда строились эти резиденции, президент и пемьер-министр соревновались, кто сможет отстроить дом больше и красивее. Это чуть было не привело к разушению Пратки. Тогда королева издала указ и повелела: отстоить одинаковые дома для президента и премьер-министра. Когда дома были построены, пезидент и премьер-министр закатили шикарный праздник для жителей Пратки и сами перепились до невминяемости. А когда возвращались домой, перепутали их и жен. Конфуз был огромный, поэтому королева повелела на доме президента установить флюгер. Премьер-министр много раз приходил к королеве с просьбой установить на его доме такой же, но она не разрешила. Теперь президент и премьер-министр судятся.

Я приходила к выводу, что Вселенная частично права. Жители в лицах: Гая, Михаса и их жен, Тамареска и этого милого кота-архиепископа были сами по себе хороши, но властьимущие у них, судя по всему, клинические идиоты… Ладно, хорошо: все властьимущие всегда клинические идиоты в любом из миров!

— Вот там у нас рынок, — сказал кот указывая лапой в даль, где, как драже или монпансье, рассыпались разноцветные палаточки.

— Там самые свежие овощи и рыба в вашем распоряжении.

— А вы и овощи едите?

— Я понимаю, что для кота это необычно. Я не сказал бы, что я в восторге от этого, но я архиепископ, а это ко многому обязывает, — ответил кот, — Идемте, нам пора! Час отданный нам на то, чтобы осмотреть Пратку с той высоты, с которой ее видят птицы, истек почти. Нам надо бы поторопиться: еще спускаться вниз, а заставлять ждать друзей не хорошо.

— Хотите, я вас отнесу вниз на руках?

— Эм, простите, но я боюсь, что это будет не вежливо.

— А что невежливого-то? Я сама предложила, да и быстрее так будет!

Эток забрался мне на руки и мы достаточно быстро спустились вниз, нас уже ждали друзья.

— Эток, скотина. Госпожа еще не успела освоиться, а ты уже на руках сидишь, это не вежливо! — разразился гневной тирадой Тамареск. Эток посмотрел на меня скептически: "Я же говорил!" и спрыгнул с моих рук.

Весь оставшийся день мы гуляли большой компанией по узким маленьким улочкам, нигде меня не оставляла навязчивая странная и приятная мелодия звона железных подошв и камней. Меня не покидало чувство радости и счастья. Можно сказать, что за всю свою жизнь я не была такой доброй, и уж точно мне никогда так ни нравилось мое такое состояние. Мне было по-настоящему хорошо. Я где-то вычитала, про чувство "Правильно", теперь я знала, что это.

Правильно, это когда в огромном парке дорожки засыпаны прозрачно-белесым речным песком. Правильно, это когда, в ветвях деревьев поют какие-то птицы. Правильно, это когда, можно прислониться с стене дома не с солнечной стороны и почувствовать тепло.

Правда, сначала меня очень напугали жуки. Их было не много, но поверьте мне: мокрица размером с Мерседес "брабус" — это вам не тест Роршаха, в смысле, не самое простое испытание для психики. Мокрицы были, пожалуй, самыми малыми формами местной насекомой фауны, были еще гусеницы, размером с икарус с гармошкой, и черви. О, черви!

Мы выходили из парка, когда Михас велел всем остановиться. Мы встали и из-под земли, задрожавшей, как при землетрясении, показалась огромная кишка. Кишка была чуть-чуть морщинистая, кожистая. Из нее спокойно вышли люди, некоторые прохожие зашли, после чего кишки убралась под землю.

— Что это было? — трясясь спрашивала я.

— Червь.

Гениально! А то я не поняла!

— Что в нем делали люди? — уточнила я.

Меня слегка покачивало, Тамаеск взял меня за плечи и усадил на ближайшую скамейку.

— Это долгая история, — начал он, — Недалеко от ФОЛМиТа раньше жил Черный колдун.

— Я знаю, я его придумала, и черные земли тоже.

— Эти земли уже не черные, — подолжил Гай, — Там теперь живет Уш — древний бог, тьма там почти рассеяна, земли принадлежат ФОЛМиТу. Не так давно, меньше года назад, выяснилось, что там водятся гигантские насекомые. Умельцы смогли их приручить и возить в их подкожных мешках людей.

— Это безопасно? — спросила я.

— Абсолютно, — авторитетно заверил Михас, — особенно если жук не голоден. Если он голоден, он может пустить пищеварительный сок в подкожную область, в природе они хранят там запасы еды. Но для человека это не страшно.

— Стоп! А мы это ловить будем???? МЫ НА ЭТОМ БУДЕМ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ?! — я сорвалась на панику. Паникую я всегда одинаково: подтягиваю колени к подбородку и смотю в даль, молча.

— Ну, да, — нашелся первым Тамареск.

— Госпожа, милая вы наша, не беспокойтесь, — Эток (вот, что значит КОТ), как-то незаметно подлез под руку и учал на груди, — не беспокойтесь.

— В любом случае, лучший способ избавиться от боязни высоты, это залезть на эмпайр стэйт билдинг, — сказала я, поднимаясь.

— Что, простите? — не понял пытливый Михас.

— Я говорю: пойдемте прокатимся на ваших жуках, — я выдавила из себя улыбку.

— Вас всю трясет, в таком состоянии нельзя кататься, — протестовала Таура, — Жук может разволноваться и исторгнуть вас.

Я покатилась со смеху:

— Нет, быть "исторгнутой" я не хочу! Тогда идемте к реке, мосты меня всегда успокаивают.

— Тут есть прекрасный мост недалеко, — расплылся в улыбке Гай, — Мост разбитое сердце. Есть городская примета, что если, загадать за час до заката желание, то личная жизнь пойдет на подъем.

— А если я загадаю миллион монет, или большой дом? — спросла я.

— Не знаю, — пожал плечами Гай, — но личная жизнь все равно пойдет в гору.

— До заката час двадцать, идти тут минут пять. Успеем на мосту постоять, — сказал Михас.

— А тебе, чудесник, вообще туда нельзя! — изрек Гай.

— Это еще почему?!

— Где ты будешь брать столько денег для своей семьи. Если каждый год будешь плодить по тройне?!

— Найду. Прокомить я их всегда смогу, — улыбнулся Михас и сотворил каждому по мороженому.

Мост был шикарен. Поражала даже не ширина и не тонкая легкость кованой ограды, а особый рисунок мостовой. Мелкие красные камушки выложены были мозаикой, разбитые сердца бисером раскатились по мосту.

— Какая прелесть! Я не смогла бы придумать лучше! — воскликнула я.

Мы стояли на мосту лицом на закатное червонно-золотое солнце, чувствовалось что мы части соместного целого. Мне нравилось находится среди этих людей, на этом мосту, это было хорошо и правильно. Рыба плескалась в реке, радуя нас золотыми боками. Как-то внезапно для себя я заметила, что стою на мосту одна, все куда-то делись. Я оглянулась и увидела слева от себя Тамареска. Он еще не знал, что все остальные нас бросили.

В лучах закатного солнца он стал похож на льва. Темные волосы приобрели рыжеватый оттенок, на губах играла какая-то улыбка, то ли радостная, то ли просто умироворенная. Он почувствовал мой взгляд и обернулся, с минуту смотрел на меня, потом подошел и сказал:

— Если бы я был художник, то вместо вашего портрета, я нарисовал бы наше Солнце.

Комплемент я оценила, он был вполне в моем вкусе, расценивать его можно было как хочешь.

— Спасибо, — сказала я, — а вы на льва похожи, в вас сила есть!

ЧТО!???? Это я говорю?! ЧТО это я говорю?!

Тамареск наклонился к моему уху и тихо пошептал:

— Идемте.

Мы сошли с моста, где нас уже ждали друзья.

С меня мгновенно слетела поволока романтичности.

— Мост волшебный? — сурово спросила я у Гая.

— Да, — улыбнулся он.

— Ну да… Я так и поняла. Тамареск, у вас нет желания начистить господам рыльца?

— Есть, и еще какое.

— У меня тоже.

— Ой, ладно. Раскаиваемся, раскаиваемся, — хохотал Михас.

Пришло время ехать домой на жуке. Мы дождались в специально отведенносм месте зеленого в красную полосочку жука. С боку головы у гесеницы были какие-то жабры, Михас пояснил, что это второрты. Перворот находился там, где и у всех. В перворот гусеница ела, во второрты закладывала запасы еды. Из второтов повалил народ. Потом пришло наше время заходить. Мы зашли, каждый отдал по монете, Тамаеск две, и за меня тоже. Ходить под кожей у гусеницы было странно: как будто ты ходишь по полусдувшемуся матрасу для плавания.

— Просьба занять свободные скамейки! — крикнул возница.

Мы сели на скамью и спиной прислонились к оболочке пищеварительного тракта гусеницы. Возница прошел в конец "салона" и взял обычную метлу, из мягких прутьев. И легко стал "подметать" гусенице кожу. Она стала на лапы и побежала.

— Маршрут она знает, уже обучена, — объяснял Михас, — а вот когда можно бежать определяет возница, потому что ехать стоя в гусенице нельзя, черевато для здоровья.

Я заметила, сквозь кожу гусеницы было прекасно видно, куда мы едем. Двигались мы достаточно быстро и вскоре были у дома Михаса, потом у дома Гая, к площади мы тоже добрались очень быстро. Поездка на гусенице меня потрясла!

Глава 11. Трогательная

Мы вошли домой. Тамареск был еще мачнее обычного. Мне, кажется, удивительно не повезло с хозяином, такой хмурый человек!

— Будете спать в моей комнате? — спросил он.

— Мне все равно, если я вас стесню, я могу пойти на кухню.

— Не порите чепухи. Какая может быть кухня, когда есть лишняя кровать? Я вынесу оттуда грязные вещи и вполне можно жить.

— А хотите фокус? — улыбнулась я, села за стол и написала на бумажке: "Все вещи Тамареска чистые", "Водопровод у всех работает и не ломается, не протекает и не вызывает прочих нареканий". Выждав минутку, я сказала:

— Идите в комнату, — и сама засеменила следом. Разбросанные вещи были действительно чистыми.

— Это как? — Тамареск смотрел на меня со священным ужасом в глазах.

— Вот так, — улыбнулась я. — Мне до сих пор неловко за то, что Буквоежка лишила вас половины вашей статьи. Но это еще не все.

Я бесцеремонно схватила его за рукав и потащила в ванную комнату.

— Откройте кран.

Тамареск повиновался. Из крана полилась вода. На лице у хозяина вели борьбу ужас, удивление и сумасшествие.

— Водопровод теперь работает, как часы! — горделиво сказала я.

— Время показывает? — спросил оболдевший хозяин.

— Чего? — пришел мой черед недоумевать.

— Часы показывают время, — уточнил Тамареск.

— Это просто выражение такое, — улыбнулась я.

— Понятно, — ошалевший хозяин поплелся из ванной.

Мы шустро убрались.

— А вы где будете? — спросила я, вспомнив фразу про "лишнюю кровать".

— В лаборатории.

— Но там же земля и грязь, и вообще…

— Земля лучшая постель для ардога. Я уже месяц тут не сплю, а сплю в лаборатории, так что для меня ничего не изменится, — он улыбнулся широкой, очень доброй улыбкой.

— Вы мне обещали показать ваших червей, — вспомнила я.

— Они спят еще. По их мнению, у нас глубокая ночь. Они будут спать еще часа 4. Я как раз успею отдохнуть, попить чаю, — ответил Тамареск.

— Я не хочу спать. Просто понимаете… мне одиноко, — сказала я, — другой мир, далековато от дома немного.

— Могу понять. Мне было страшно отправляться к вам, тем более Боги сказали, что я вряд ли переживу это путешествие. Я даже и не знаю, что вам предложить…

— Я тем более не знаю.

Мы подумали немного и рассмеялись. Нелепая получилась сцена.

— Вы любите мороженое? — спросил он.

— Обожаю. И попробую еще кое-что для вас сделать. Вы любите кофе?

— Что?

— Ясно.

Мы пошли в столовую, где на клочке бумаги я написала: "Салатница, полная фисташкового мороженого. Две порции латте".

Через полминуты они возникли перед нами.

— Вот то, что я люблю. Точь-в-точь.

— Пахнет вкусно, — недоверчиво сказал Тамареск и попробовал, — немного необычно на мой взгляд, но вкус прияный.

— Вот и славно.

Мы кушали и нам совершенно не о чем было поговорить.

— Давайте перейдем на "ты", — вдруг сказал Тамареск. — Я тут подумал. Я столько о вас знаю, и в каком-то смысле, мы с вами друг перед другом состояли в долгу, это было бы уместнее…

Он совсем стушевался и замолк.

— Не вижу ничего плохого. Зови меня Святой.

— Тама, — Тамареск протянул мне руку. Я была удивлена: пальцы его были до того чудесной красоты, каких я никогда не видела. Мы пожали руки.

— Нет, прости, Свята, но мы сегодня не будем играть с червями, будет тяжелый день. Надо идти спать, — сказал Тамареск.

— Спокойной ночи.

— Спокойно ночи, Тама, — сказала я.

Дверь я закрыла на ключ, и не потому, что кого-то боялась, сам Тамареск попросил меня об этом.

Я долго не могла уснуть, но когда уснула, мне приснился странный сон, основанный скорее на ощущениях. Мне снилось, что кто-то гладит меня по спине. Большая теплая, даже горячая рука гладила меня по спине (спала в костюме Евы, ибо лечь было не в чем). Рука гладила без всякого намека на пошлость, согревала, обдавала нежностью, расслабляла. Мне было очень и очень хорошо, сон этот долго не заканчивался, а когда закончился, я заснула еще крепче.

Глава 12. Жуколовля

Мы естественно проспали. Я проснулась от того, что Тамареск колотился ко мне в дверь. Я наскоро оделась.

— Они меня съедят! — восклицал он.

— Кто?

— Те изверги, что называют себя моими друзьями!

В полдень мы выбежали из дома, там, позевывая, грызли семячки наши друзья.

— Какого лешего вы нас не разбудили? — вочливо начал Тамареск.

— Кто знал, что вы там делаете? — лукаво улыбнулся Гай.

— Спасибо за деликатность, которую вы проявили, — я хотела сделать комплимент Гаю, но получилось двусмесленно. Мысленно похохотав над собой, я решила добить эффект:

— Это было очень кстати, — добавила я.

Ошеломленная компания смотрела то на меня, то на Тамареска. Патанда, бросив на меня короткий, полный ненависти и восторга взгляд, горделиво улыбнулся и стал мне подыгрывать:

— Ты, Гай, теперь можешь смело повеситься: тебе меня никогда не обскакать.

— Ну, в качестве, положим да… Но я всегда гордился колличеством.

— Половина из этого колличества придумана, — лениво сказал Михас, — мальчишки, вам меня никогда не догнать!

— Хорош трепаться, — недовольно сказала Гайне, разговор ей судя по всему был неприятен.

— Да-да, моя принцесса, — спохватился Гай и достал какой-то мешочек, — обнимемся, господа.

Эток запрыгнул на плечо Тамареску, Михас усадил на плечи Тауру, Гайне обняла Гая и Тамареска, Тамареск обнял меня и Гайне, Михас с другой стороны обнял меня и Гая. Одна рука у Гая была свободна. Мне показалось знакомым теплое прикосновение ладони Тамареска, но я отогнала странное ощущение, завязав на пямять узелок, чтобы вернуться к размышлениям на эту тему.

— В замок Уша, в Сумеречных землях, — сказал Гай и высыпал порошок из мешочка нам под ноги.

Стало темно, как будто кто-то выключил свет, а потом включил и стало светло. Было пасмурно.

— Тут всегда так. Проклятье Ара до конца не исчезло, — сказал Михас, ставя жену на землю.

Мы стояли во дворе роскошнейшего из замков. Я и не думала, что он получится ТАКИМ.

— О, это я такое придумала?! — воскликнула я, — Боже мой, во мне умер архитектор!

Нам на встречу шел холеный темнокожий господин. Он приветливо раскинул руки, и перво-наперво полез обниматься к Михасу, Гаю и Тамареску. Перетискав Гайне и Тауру и потрепав Этока по голове, он уставился на меня, поморгал и изрек:

— Здравствуй, Святослава.

— Здравствуйте, — сказала я.

— Это вторая треть бога Уша, — шепнул мне Тамареск.

— Здравствуйте, уважаемая вторая треть бога Уша, — получилось нелепо, но я решила подстраховаться. Лучше показаться дурой, на них не обижаются… кровно. А еще говорят, Бог дураков любит.

Вторая треть задумалась, потом рассмеялась.

— Я не делю себя на трети. Уже отвык порядком. Зовите меня просто Уш, госпожа, — он галантно поцеловал мне руку, — пройдемте ко мне, ваши спальни ждут вас. Располагайтесь и через пол часа я жду вас на летней террасе на обед.

Замок изнутри был еще красивее, чем снаружи. Было интересно наблюдать, как холл перетекает из одного стиля в другой, начинаясь в барокко, а заканчиваясь в модерне.

Комната моя называлась "созвездие", и если и жить в созвездии то только в таком. Неширокая, мягкая постель, темные гобелены на стенах, вся мебель светлого дерева, почти что белая, инкрустирована перламутром и жемчугом. Особенно поразили меня хрустальные вазы и специальная хрустальная вставка в окне. Хрусталь классической алмазной грани разбивал слабый солнечный свет на спектры, отчего в комнате по стенам бегали цветные зайчики.

В гардеробе я нашла несколько платьев и отправилась за консультацией к кому-нибудь, желательно женского пола. В коридоре я столкнулась с Таурой и она милостиво согласилась мне помочь.

Мы выбрали черное платье с полупрозрачной накидкой.

— Мне такой чудной сон сегодня снился, — сказала я, вдруг вспомнив.

— Какой? Я умею толковать сны.

— Необычный, я раньше такого никогда не видела. Даже нельзя сказать, что я его видела. Я его почувствовала. Как будто кто-то теплой рукой гладил меня по спине.

Таура посмотрела на меня круглыми от удивления глазами.

— Вы никому не рассказывали о вашем сне?

— Нет.

— И не рассказывайте.

— Это что-то неприличное?

— Нет, — Таура улыбнулась, — вы, наверное, не знаете. В Пратке, и вообще в ФОЛМиТе принято, что гладить женщину по спине, значит признаться ей в верности, любви и желании остаться с ней, если не до конца жизни, то очень долго.

— Какой интересный обычай.

— Это не обычай. Это клятва.

— Но… я не знаю. Гладить по спине…

— Вас же по голой спине гладили?

— Да.

— Вы в точности описали этот ритуал. Мужчина может сколько угодно спать с другими женщинами, но если вас он гладит по спине, то можете даже и не ревновать.

"А Комрад меня по спине не гладил", — тут же подумала я.

— Странно. То есть, спать он может с кем угодно?

— Некоторые мужчины не могут без этого. Им скучно с одной женщиной.

— А если женщина не может этого вынести?

— Она ищет мужчину, который будет любить ее одну, — пожала плечами Таура, — или ищет другую женщину.

— Ах. Даже женщину. Любопытно.

Я устыдилась. Созданный в свое время обычай ардогов: их бисексуальность мужчин, граничащая с гомосексуализмом, теперь казался мне не таким веселым. Я это сочиняла с целью посмеяться, а все оказывается не так весело.

Таура убежала, а я отправилась отлавливать Гайне. Женское мое любопытство требовало удовлетворения. Гайне нашлась быстро и была одна. На ней было платье стиля ампир, нежного серо-жемчужного цвета. Я как бы невзначай снова задала ей вопрос о сне. И снова поймала удивленно-испуганный взгляд.

— Вы никому не рассказывали об этом?

— Нет, а что? Это что-то неприличное?

— Таура неплохо толкует сны, но тут и толковать ничего не надо. Если мужчина гладит женщину по спине, значит он признает ее своей половиной. Даже если мужчина женился на вас, если прожил с вами всю жизнь, но ни разу не погладил вас по спине… вы прожили свою жизнь без любви. Вы не можете точно знать, любит он вас или нет.

А вот тебе, дорогуша, и другая точка зрения!

Обед, состоявший из местных незнакомых мне блюд, прошел приятно. Я изредка ловила на себе удивленный взгляд Тамареска, словно каждый раз он видел меня впервые, при этом я проезжала на моноцикле голая и играла на барабанах.

— Так вы за чем-то приехали или просто так? — спашивал Уш.

— Мы за жуком, — отвечал Гай.

— Значит, сейчас после обеда, не рассусоливая и поедем, — сделал вывод Уш.

— Но нам тогда надо будет переодеться, — сказала я.

— Зачем? — удивился Уш.

— Мы на охоту едем?

— На жуколовлю, госпожа. Да не с простым жуколовом, а со мной, — горделиво сказал Уш, — Когда тьма здесь рассеялась, то выяснилось, что господин Патанда ошибся в расчетах. Но ошибиться было немудрено, так как земля повела себя неадекватно и породила жутких тварей. Вы уже видели жуков?

— Даже каталась на гусенице.

— Ох уж мне эти рейсовые Пратские гусеницы! — рассмеялся Уш, — Эти твари слушаются меня как хозяина и достаточно просто будет достать для вас жука. А вот господин Патанда проводит серию экпериментов, ему любопытно, что подвергло землю таким изменениям.

Тамареск засмущался и уткнулся в тарелку.

— Этока мы не мозьмем, прошу уж прощения, господин Архиепископ, — продолжал Уш.

— Не кошачье дело ловить червей. Вот если бы тут были огромные мыши или птицы, тогда… тогда я бы не взял вас, — ответил Эток.

— Почему?

— Потому что ловля мышей и птиц только кошачья привелегия, господа, — Эток поднялся и взмахнул хвостом, — с вашего позволения, я пойду в свою комнату.

— Кажется, он обиделся, — резюмировала Таура.

— И ничего страшного, — отозвался Тамареск, — лучше пусть ходит обиженный, чем мертвый.

Мы дообедали молча и прямо из-за стола пошли на охоту.

— Михас, мне нужны будут ваши творения, чтобы прикормить его, — раздавал указания Уш, — Гайне, Гай будьте на готове: не исключено, что жук может воспротивиться моей воле и тогда его надо будет связать. Тамареск, попробуй связаться с ними через землю, они ближе всех к земле.

— А мы с Таурой? — спросила я.

— Вы и Таура будете стоять и смотреть, простите дамы, — сказал Уш, — Но госпожа Таура не в том состоянии сейчас, а вам… Я не знаю, чем ваше вмешательство может закончиться.

Шли мы долго по однобразно серой степи с желтоватой травой. Выглядело это со стороны несколько по-идиотски. Господа в красивых одеждах на прогулке после обеда в безжизненной пустыне — та еще картинка.

Я начала уже уставать: сказалось отсутствие на прошлом месте жительства значительных пеших нагрузок. Когда почти уже совсем устала, Уш приказал остановиться, так как мы вошли на территорию "одной знакомой гусеницы".

Уш что-то долго гортанно кричал, Тамареск, приложив ладони к земле и закрыв глаза, что-то шептал. Михас творил какой-то мега салат. Мега-салат для мега-гусеницы. Нечеловеческих размеров огурцы и помидоры, листья салата, кочаны капусты ложились рядом с ним и скоро гора супер-овощей грозилась померяться высотой с Эверестом.

Земля под нашими ногами загудела.

— Это она, — сказал Тамареск, — она очень расстроена.

— Она очень эмоциональна, — кивнул Уш, — у нее тонкая душевная организация, к тому же она достаточно своевольна. Но человеческое общество будет ей только на пользу. Она единственная из всех местных тварей, с которой можно договориться.

— А если не получиться договориться? — спросил Михас.

— Значит, завтра пойдем на жука обычным способом.

Огромная зеленая, с голубыми разводами по бокам, тварь стремительно накатывалась на нас. У нее были умные черные глаза и умилительные, покрытые пушком, антенки. Перворот ее был окружен роговым наростом и сейчас это нарост угрожающе открывался и закрывался. Она набросилась на Уша и схватила его своими антенками.

— Все в порядке, — поспешил крикнуть Бог, — она здоровается.

Гусеница прижимала Уша к себе антенками и что-то по-своему лопотала.

— Он опять разбил тебе сердце? — спросил Уш сострадательно, когда его опустили на землю и закончили лопотать.

Гусеница вздохнула.

— Бедняжка. Тебе надо отвлечься.

Снова горячее, очень эмоциональное лопотание, похожее на трели соловья, мурлыканье кошки и работу реактивного двигателя одновременно.

— Милая, я понимаю, что здесь нечем заняться, но видишь этих господ? Это мои друзья, им необходимо отправиться в длительное путешествие по ВСЕМУ миру. Представь себе только!

Гусеница подумала, потом осмотрела нас всех, каждого. Когда очередь дошла до меня, с ней что-то произошло. Возможности мимики гусеницы исчерпывались только изменением выражения глаз и открытием рогового нароста. Морда Гусеницы, при взгляде на меня… стала не узнаваемой. Она была больше похожа на льва, тигра или маньяка-убийцу, чем на гусеницу! Она рванулась ко мне, сбила с ног Уша. Гай и Гайне отрагировали мгновенно, выпустив в гусеницу мощный заряд стекла. Но гусенице хоть бы что, она даже не затормозила, и вроде бы, не заметила. Я успела толкнуть в сторону Тауру и начать убегать, как сзади меня схватили антенки, да так сильно, то ребра мои захрустели.

— Тихо ты, — крикнула я.

Гусеница развернула меня к себе и поднесла к одному глазу. Сеточки большого черного глаза смотрели на меня с угрозой и интересом. В детстве мне всегда хотелось посмотреть в глаза двум тварям: гусенице и стрекозе.

Ну, что? Посмотрела?

— Свята, не двигайся, не вздумай ее бить, — услышала я голос Тамареска.

— Тама, я в прямом смысле связана по рукам и ногам, чем мне ее бить? Силой обаяния? — я сорвалась на визгливые нотки.

— Она тебя приняла за детеныша, — продолжал кричать Тамареск, — она думает, что мы захватили тебя. Все их детеныши ростом примерно с тебя и черного цвета!

— Но я же стою на ногах!

— Это не имеет смысла, она не более, чем разумная гусеница. Докажи ей, что ты не гусеница!

— А что я не верблюд, я не должна доказывать? — проворчала я.

Я попыталась высвободить руку, но тут, вдоволь налюбовавшись мной левым глазом, гусеница поднесла меня к правому.

— Как ее зовут? — спросила я.

— У нее нет имени!

— Значит, ты будешь Марлен, согласна? — спросила я у Гусеницы.

Хватка тем временем ослабла, и я высвободила руку.

— Вот, видишь, Марлен, у меня есть рука. Вот и вторая рука. У меня всего две руки, не как у тебя. Я слабенький, хилый кусочек мяска по сравнению с тобой. У меня даже есть талия. У меня даже нет усиков. Господи, что я несу!

Я погладила ее по антенкам:

— Отпусти меня, пожалуйста. Я не детеныш. Я уже лет пятнадцать, как не детеныш. А то может и больше.

Гусеница медленно отпустила меня на землю. Но я все равно не удержалась и упала.

— Я пока полежу, — сказала я Тамареску, который принялся меня поднимать.

Гусеница медленно развернулась и направилась к Ушу, который сильно ударился головой. Марлен погладила его по голове антеннкой и нежно заурчала.

— Она извиняется, — сказал Уш.

Таура прикладывала заговоренную землю к ране.

— Я сейчас пришлю вам третью треть, вторая сильно повредилась.

Уш пропал.

— Таура, простите, что я вас толкнула. Вы не сильно ударились?

— Она в земле все представление просидела, умница моя, — с гордостью сказал Михас.

— Я решила, что спрячусь. Вы же знаете, о чем я, — улыбнулась Таура.

О том, что говорила Таура, я имела лишь приблизительное понятие, так как описала механизм "землепрята" лишь однажды. Ардог при серьезной угрозе жизни и здоровья должен лечь на земь, тогда он сливается с землей и даже холмика на месте не остается.

Уш появился снова, живой и здоровый, но в другом костюме.

Гусеница радостно принялась его обнимать и лопотать.

— Она согласна с вами пойти, если вы будете хорошо ее кормить, — хрипел в объятьях Уш.

— Вот, еще одна дормоедка на мою шею, — ухмылялся Михас, — колличество растет. Сначала Гай и Тамареск, потом еще Эток, потом Гуугль (я все помню). Женщины за дармоедов не считаются, я люблю кормить милых дам. Теперь еще и эта.

— Михас, представь, что это дама, — сказала Гайне.

— Ахм… Большая такая дама, ничего не скажешь. Ну, налетай давай, Дама, — Михас аккуратно потрепал ее за антенку и подвел к груде овощей.

Следующие три минуты я помню плохо: ультразвук плохо влияет на память. Пищала Марлен долго и старательно. Сожрала она все в миг, и еще одну такую кучу, и еще, и еще две. На Михаса было жалко смотреть, он был бел как мел.

— Какое счастье, что это на неделю.

— Она давно не ела. Правда, радость моя? — сказал Уш.

Гусеница ласково мурлыкала.

— Кто будет жуковозом? — спросила Таура.

— Тама? — спросил Гай.

— Гай? — с той же интонацией спросил Тамареск.

— Михас? — быстро перевел стрелки Гай.

— Нет, нет, нет. Я и так кормилец, — отнекался Михас.

Марлен, наклонив голову что-то прожурчала.

— Она говорит, что ей все равно, она подчинится всем трем господам. Но, тот, что похож на лесного духа, ей нравится больше, — перевел Уш.

— Кто похож на лесного духа? — опешил Тамареск.

— Ты! — даваясь от смеха ответила я.

Глава 13. Интересные дела

В обратную дорогу мы отправились через день. Делать было нечего, смотреть было не на что, поэтому все сидели вместе на голове у Гусеницы, чтобы исполняющему обязанности жуковоза было веселее.

Перед Тамареском я извинилась, он меня простил, но продолжал дуться. В Пратку мы прибыли три дня спустя.

В путь решили отправиться через неделю, когда мужчины закончат свои дела. Марлен жила прямо на площади. Кормили ее все, скорее по доброте душевной, чем из необходимости. Марлен ела скорее из уважения, чем из-за того, что ей хотелось.

В один из вечеров я сидела у себя и пыталась дрессировать Буквоежку. Она отчаянно отказывалась прыгать через веревочку, но я пыталась ее научить. Под дверь мне подсунули конверт. Я взяла его, распечала и прочитала записку: "Соблаговолите, одеть ваше лучшее платье и следовать на улицу двадцати пяти роз в ресторан "Золотой дракон".

Почетки я различаю плохо, но у меня был крутой эксперт. Я дала Буквоежке записку, на морде ее написалось блаженство.

— Дам, если будешь прыгать, — сказала я.

Часть 2. Лекарство

"Жить бы мне здесь,

но прости, я поехал.

До свиданья".

(гр. Ундервуд, "До свиданья")

"Моя любовь, кто нас видел в этом городе вдвоем?"

(гр. Ундервуд, "Моя любовь")

Глава 1. Шок

Передо мной стоял статный, красивый Ардог. В карих глазах плясали отблески свечей. Я не могла понять, что в нем изменилось? Камзол по последней моде, весь расшитый цветными нитями и самоцветами, батистовая рубаха с кружевными рукавами и воротом. Волосы острижены по последней моде Пратки, бородка аккуратно подстрижена. Передо мной стоял, как минимум герцог, как максимум… если бы в Пратке были короли, они бы выглядели именно так.

— Здравствуйте, господин Патанда, — поклонилась я, когда обрела дар речи.

— Здравствуйте, госпожа, — он подал мне руку и усадил на маленький диванчик.

— Вы отлично выглядите, — сказала я.

— Вы крадете мои комплементы, — пытался шутить Тамареск, он чувствовал себя во всем этом ужасно неудобно.

— На мосту вы делали куда более изысканные комплементы, — заметила я.

— Неужели эта пошла чушь вам понравилась? — удивился он.

— Понравилась, потому что я не знала, что это пошлая чушь. Я все еще плохо знаю местные нравы.

— Понимаете, тот мост… он не обычный… Тау не обычный мир…

— Как он может быть обычным, если его придумали? Простите, продолжайте.

— Мы же на "ты"!

— Ах, да. Продолжай.

— Тау мир разумный. Чем больше я занимаюсь почвомодуляцией, тем больше в этом убеждаюсь. И периодически на Тау возникают вещи, предметы, постройки, которые обладают… собственным желанием. Понимаешь?

— Более чем. Я всегда верила в то, что предметы обладают своим характером, способностью воспринимать. А те, кто с человеком достаточно давно, еще и чувствовать, и мыслить могут.

— Ну, чувствовать-то вряд ли, — задумчиво сказал Тамареск, — Но не важно. Мост разбитых сердец может соединить двух людей. Если случайно двое окажутся на мосту, они могут влюбиться друг в друга.

— Это же замечательно, — улыбнулась я.

— Замечательно, да не очень. А если потом выяснится, что эти двое друг другу совершенно не подходят? Они из самых счастливых сделаются самыми несчастными на свете.

Я внимательно слушала, что он говорит. Смотрела в его глаза. В этих рыжевато-черных озерцах ничего, кроме огоньков свечи не было. Я понимала к чему он это все.

— Это сможет показать только время. Если вы стали несчастным, у вас два пути: либо убить себя, либо стать счастливым.

Тамареск посмотрел на меня удивленно.

— Я не несчастлив… Мне просто немного не везет.

— Конструктивная позиция.

— Наши с вами друзья специально оставили нас с вами на том мосту. Намерено, понимаете?

— Не очень, — олицетворяя собой вселенскую честность, ответила я.

— То, что мы с вами там говорили друг другу…

— Ни к чему нас не обязывает, если вы об этом. Даже то, что вы видели меня голой, тоже вас ни к чему не обяжет, — сказала я, рассмеявшись про себя, что я все не так поняла.

— А хотелось бы, чтобы обязывало, — задумчиво сказал Тамареск.

Меня хватило только на похлопать глазками, способность говорить куда-то пропала.

— Судя по всему, вы правильно меня поняли, Свята.

— Мы на "ты", — поправила я.

— А, подлый Хетс, — выругался Тамареск.

— Тама, у меня к вам вопрос. Я люблю его задавать и коллекционировать ответы, — я не знаю, кто дергал меня за язык.

— Задавай.

— Тамареск Патанда, что бы ты сделал, если бы тебе осталось жить три дня?

Тамареск ошарашено заморгал.

— Во-первых, устроил бы праздник, во-вторых, объяснился бы кое с кем, в-третьих, есть девушка, которой я должен сказать, что люблю ее.

"Кажись, второе и третье это одно и то же лицо? И кто меня за язык тянул? С чего я вообще это вопрос задала? Я же так развлекаться перестала курсе на третьем!"

Я кивнула.

— А к чему ты это спросила? — встревожился Патанда.

"А, подлый Хетс!!!!"

— Сама не знаю, — мило улыбнулась я, изобразив ту степени умиления, на которую была способна.

Возникла неловкая пауза.

— Вы пытаетесь мне что-то сказать, но я не понимаю что конкретно, — наконец сказала я, почти догадавшись к чему вся эта романтика.

— Пытаюсь, но… наверное, не время и не место, — рассмеялся Тамареск, — знаете, что я вот одного не понимаю. Мы поймали жука, мы собираемся в путешествие, ради спасения Тау. А как именно мы будем его спасать, вы знаете? И с чего вдруг все решили, что надо куда-то ехать? Вот чего я никак не пойму.

Глава 2. Господин Таугерман Шос

Похлопав друг на друга глазками, мы с Тамареском дружно рассмеялись, потому что более идиотскую постановку вопроса придумать сложно. Впрочем, и вопросы сами по себе были странными, но справедливыми. С чего бы нам ехать? И правда, кто решил, что надо куда-то ехать? С другой стороны, эта идея пришла как-то сама по себе. Да и как мне спасти Тау, если я никогда его своими глазами не видела? Надо сначала посмотреть на то, что ты будешь спасать, если конечно сможешь.

Это Если Сможешь нависло теперь надо мной гранитной скалой, стало страшно.

После ужина в "Золотом драконе" Тамареск предложил прогуляться с ним по набережной Пратки. Мы бродили по мостовым и слушали плеск воды. Мне было спокойно, тепло и уютно. Странно, но мне хотелось его обнять. Казалось, будто случись что, и он сможет меня укрыть от всех невзгод. Я не знала, откуда бралась во мне эта уверенность, но она была, сидела во мне и упорно нашептывала, что мол за ним, ты как за каменной стеной.

"Но я же совсем его не знаю! Возможно, мне придется покинуть Тау, и что тогда?" — сопротивлялась я.

"Комрада ты тоже совсем не знала, как оказалось, — отвечала уверенность, — а с ним тебе хорошо, ты же сама это чувствуешь!"

На одной из набережных Тамареск купил мне букетик цветов-бабочек.

— Можешь их кушать, — сказал он.

— Что? Я же не овца, цветы есть?!

— Это не простые цветы. Попробуй лепесток.

"Кто из нас двоих сумасшедший?!"

Я осторожно оторвала лепесток от сиренево-голубого цветка, похожего на ирис, и положила в рот. Лепесток моментально стал таять, рот наполнился ароматом мятного мороженого.

— Ух ты, — только и выдохнула я.

— Нравится?

— Да, очень вкусно.

— А какие они на вкус?

— Не понимаю. Ты что их никогда не ел?

— Ел. Я их очень люблю. Они разные на вкус, в зависимости от того, что тебе больше всего хочется. Иногда на вкус они как стейк, иногда как шоколад, у них множество вкусов.

— У меня лепесток, как мятное мороженое.

— Прохладно должно быть.

Я поняла, что меня действительно бьет дрожь. Близость воды, еще это мороженое цветочное. Тамареск снял с себя камзол и укрыл мне плечи. Руки его касались меня дольше, чем на то рассчитаны были приличия. Мне стало очень тепло.

— Ты не простудишься? — спросила я.

— Нет, — улыбнулся он.

В эту минуту на меня вихрем налетел какой-то господин и сбил меня с ног. Я больно ударилась о камни мостовой, да и еще сверху меня придавил этот ненормальный. Мужчина не спешил подниматься. Кто его знает, что с ним, может пьяный? Тамареск помог мне подняться. Мужчина тоже проявил жизнедеятельность и поднялся на ноги. Сначала я решила, что это Гай. Мужчина был даже выше, чем он. Длинные волосы обрамляли аристократическое лицо. Присмотревшись, в неверном свете фонарей, я поняла, что это не Гай, а кто-то совсем другой. Глаза мужчины были миндалевидными, не очень большими, но ярко-зелеными, прямой красивый нос, пухловатые губы, высокие скулы и вместе с тем круглое лицо и подбородок с трогательной ямочкой. На голове его била шляпа, во что он был одет, я рассмотреть не успела.

— Таугерман Шос, — протянул мне узкую длиннопалую ладонь господин.

— А извиниться? — раздраженно сказала я.

Господин Шос молчал.

— Не мешало бы извиниться перед дамой, — Тамареск смотрел на господина исподлобья, глаза его горели праведной яростью.

— Прошу простить меня, госпожа, — господин Шос низко поклонился мне, глядя крайне недобро на Тамареска, — я налетел на вас в спешке, и ударился коленом о мостовую. Потому не мог долго встать. Меня зовут Таугерман Шос.

— Я вас прощаю, — сказала я.

Я развернулась, чтобы уйти.

— Вы все еще обижены на меня, госпожа? Чем я могу искупить свою вину? — воскликнул господин Шос.

— Вы же куда-то торопились, — холодно ответила я, — вот и идите своей дорогой.

— Как вас зовут, о, прекрасная госпожа? — воскликнул опять господин торопыга.

— Послушай-ка, господин Таугерман Шос, — Тамареск встал между мной и господином, — я не стану звать полицию, чтобы они забрали тебя, но река близко, слишком близко. Я просто выкину тебя в воду, если ты будешь приставать к моей даме.

— Она не твоя дама, — тихо прошипел Таугерман, — и тебе лучше позвать полицию: разница в нашем росте около пятнадцати сантиметров, я могу просто тебя убить.

Я чувствовала, как напрягся Тамареск.

— Тама, не надо, — прошептала я, касаясь его локтя. Меня откинуло назад, достаточно прилично. Но на землю я не упала, а очень мягко приземлилась. Тем временем Тамареск разверз между ним и господином Шосом приличную яму.

— Иди куда шел, — крикнул Тамареск.

— Я просто хотел извиниться перед госпожой.

— Она приняла твои извинения. Чего тебе еще надо?

— Я хотел узнать ее имя.

— Зачем?

— Из вежливости.

— Прояви вежливость, господин, и катись отсюда.

Господин Шос, как-то неловко махнул рукой, но из-под рукава длинного плаща вырвалась тонкая струйка стеклянной нити. Тамареск отреагировал немедленно. Из ямы вырвался огромный ком земли. Стеклянная нить разбилась, а господин Шос получил хороший удар по голове. Таугерман не стал медлить, он вскочил с земли и совершил, с моей точки зрения, невозможное: он перелетел через яму и опустился аккурат на Тамареска. Под его тяжестью Патанда рухнул. О чем они говорили, я не слышала, но в конце Тамареск рассмеялся и исчез.

— Ваш кавалер трусливо бежал, — радостно улыбаясь, подошел ко мне Таугерман и снова подал руку.

Я поднялась сама, и, насколько могла, холодно сказала:

— Идите куда шли, я не намерена знакомиться с вами. Я не хочу.

Сзади на голову господина Шоса упал приличный пласт земли. Таугерман глупо ухмыльнулся и упал наземь. Тамареск бросился к нему и, посыпая его землей, что-то шептал. Когда он закончил, то поднялся, взял меня за локоть и мы быстро пошли прочь.

— Что случилось? — наконец спросила я.

— Я не знаю. Может он фанатик, может безумец, может просто влюбился с первого взгляда, какая разница?! Главное вот в чем: я заговорил землю, он очнется совершенно здоровым, но ни тебя, ни меня помнить не будет. Так для всех будет лучше.

— Пожалуй, ты и прав, — дрожащим голосом ответила я.

Все-таки я успела порядком напугаться. Но нехорошее предчувствие подсказывало мне: это только начало чего-то странного, и теперь вопрос "зачем мы уезжаем?" вообще не стоит. Мы не уезжаем теперь, это теперь я бегу под сильной охраной из трех мужчин, от незнакомого мне господина Таугермана Шоса.

Глава 3. Накануне

Я лежала в комнате Тамареска, которая отныне считалась моей, на листе мирно пасся Буквоежка. У него был уже и дом, и садик, даже небольшой парк развлечений. Я лежала и думала, сна не было ни в одном глазу. Меня беспокоило чье-то присутствие. Я явно его ощущала, но в комнате, кроме меня и Буквоежки никого не было. Звать Тамареска мне казалось невежливо и вдобавок не хотелось быть в его глазах назойливой.

Постепенно я стала засыпать, мне опять приснилось, что кто-то гладит меня по спине. Так нежно, убаюкивающе ласково. Я засыпала, но старалась не засыпать. Мне было интересно, кто же это. В свете последних дней, это должен был быть Тамареск. Эта его фраза: "А хотелось бы, чтобы обязывало", как ее можно понять по-другому? Во мне проснулось любопытство и охотничий азарт. Захотелось поймать за руку того, кто, как это говорила Таура, "клянется мне в верности, любви" и прочая, и прочая.

Я сладко поежилась. Рука перестала меня гладить, видимо, этот кто-то ждал, пока я угомонюсь. Значит, этот кто-то мне не снится.

Я дождалась, пока руки продолжили свою уютную клятву. Я резко развернулась и схватила его за руку. Точнее показалось, что я его схватила. Я очнулась: в комнате было темно и пусто.

Как-то странно я перепугалась, встала, прошлась, заглянула в листочек: Буквоежка мирно дремал в клетке. Я подошла к окну, меня била дрожь. Там на мостовой белой краской было написано: "Я люблю вас, Святослава!"

— Мы же на "ты"! — улыбнулась я, заворачиваясь в шторку.

— Святослава? — за дверью раздался голос Тамареска.

— Да, Тама, не заходи, я не одета.

— Свята, у тебя все в порядке?

— Да, спасибо, все в порядке. Не спится просто перед поездкой.

— Я слышал, у вас тут кто-то ходил.

— Я и ходила, — сказала я, подозревая, что Тамареск пытается выспросить видела я его или нет.

— Нет. Вы по-другому ходите. Это мужские шаги были.

То, что в следующие пять или десять секунд творилось у меня в голове, сравнимо разве что с листопадом в буран.

Он знает, КАК я хожу? Он Маньяк? Или он подслушивает? Если подслушивает, значит, фетишист! Если фетишист, значит извращенец. Извращенцев, если они не закоренелые еще, я, кстати, люблю. Но сам факт! Так, стоп, успокоиться и выключить панику! Что мы знаем об ардогах? Они от земли могу получить абсолютно любую информацию. Но тут пол! Успокоившись, было, я снова впала в панику. Он подслушивал? Нет, точно он подслушивал, потому что откуда иначе ему знать, что тут кто-то был.

Я быстро оделась и вышла из комнаты. Тамареск стоял передо мной, недоуменный.

— Мне страшно, — сказала я, — можно я побуду с тобой пока?

— Можно, — пожал плечами Тамареск, — мне не спится все равно. Хотите, можем червей посмотреть.

— Они не спят?

— Только что проснулись.

Мы вошли в лабораторию. Везде была земля, пахло сыростью. Посередине комнаты была протоптана дорожка.

— Иди строго по тропинке, — шепнул Тамареск, — черви на нее не выползают.

Я прошла и села на стул, который не был заляпан землей или грязью. Тамареск сел напротив.

— Скоро они появятся. Я накопал земли с огорода госпожи Кабручек, матушки Гая, и смешал с землей владений Уша, чтобы выявить способность последней к излучению энергии. Ее я назвал — Энергия Проклятья Ара (ЭПА). Излучение было, но не сильное. ЭПА заставила червей расти примерно на треть от их исходного размера. Сколько я не добавлял земли еще, черви больше не росли. Но сама структура земли стала изменяться. Теперь земля, которая соприкоснулась с ЭПА, стала изменяться по ночам, когда темно. За ночь ЭПА накапливается, под лучами солнечного света она выбрасывается в атмосферу и изменяет все живое, черви хорошо растут, но всем остальным я бы не рекомендовал сюда входить, пока идет высвобождение ЭПА.

Ноги моей коснулось что-то влажное, я заорала, что есть мóчи. Не переношу, когда ко мне прикасается что-то мягкое, холодное и мокрое. Тамареск метнулся и схватил моего обидчика. Им оказался простой кольчатый червь, похожий внешне на дождевого, но поражали размеры твари: толщине его завидовали анаконды, а длина была чуть меньше чем у порядочного питона.

— И сколько их тут таких? — дрожащим голосом спросила я, представив, сколько тут может быть таких тварей и чем это может кончиться.

— Он один. Как только они начали интенсивно расти, то я понял, что комнаты им скоро не хватит. Часть я поместил в банку и отправил к мадам Кабручек на историческую родину, а часть просто отпустил. Мадам Кабручек пишет, что черви стали изменяться в обратную сторону, ЭПА на них больше не воздействует, поэтому они уменьшаются. Когда я найду ответ, почему этого не происходит с тварями с владений Уша, тогда мои поиски буду окончательно завершены. Я хотел оставить себе двух червей, но потом оказалось, что они каким-то образом размножились. Мать с детьми я выпустил, а отца оставил себе.

— Может, он скучает по семье? — сказала я, поглаживая черв кончиками пальцев. Мне показалось, что он заурчал.

— Не знаю, сначала он, кажется, был даже рад, что его освободили от отцовства. У них очень сложная социальная система.

— У червей? Бред какой! А, кстати, почему ты говоришь о нем во множественном числе?

— Привык. Да и можно ли о такой зверушке говорить в единственном?

Я задумалась: логика была своеобразная, но, как мне показалось, верная. Хотя чего не примерещится около трех часов ночи после череды пугающих событий.

Тамареск спустил червя с рук.

— А что он кушает?

— Трудно сказать. Он просто пропускал землю через себя, пока ползал и получал оттуда полезные вещества, потом… потом, когда он стал достаточно большим, у него появилось что-то вроде сознания. Он понимает меня, знает мой голос, слушается редко, но слушается. Я бросаю ему в землю то, что ем сам, на утро это пропадает. Он даже выпрашивать научился.

Из угла послышалось шуршание. Червь, кажется, был недоволен.

— Молчи, жертва эксперимента, — усмехнулся Тамареск, — недавно начал общаться со мной при помощи шуршания: нашел где-то лист бумаги и шуршит им. Выражает свои эмоции. Я не понимаю как, но точно передать их ему удается. Так и живем.

Мы помолчали.

— А вы с ним так и спали? Пока я занимала вашу комнату?

— Да. Ардоги изначально должны спать на земле. Если шамана покидает сила, он спит на земле, и она к нему возвращается. От меня она не уйдет, это я точно знаю, раз такая профилактика. Он мне не мешает, шуршит себе и шуршит. Я ему тоже не мешаю.

— Все равно от меня неудобства, — смутилась я.

— Да будет тебе. Никаких неудобств. И потом, для моего дома это честь, — Тамареск сказал все это глядя в пол, низко опустив голову.

— Когда мы вернемся из путешествия, я сниму квартиру неподалеку. Сотворю себе денег и сниму, — сказала я, — нехорошо заставлять человека спать на земле с червем в одной комнате, — я встала со своего места.

Тамареск тоже встал, резко подался вперед и обнял меня.

— А можно я никуда тебя не отпущу? Просто не отпущу и все.

Он обнимал меня не сильно, но мне и уходить никуда не хотелось. Я не знаю, чего уж ляпнула про квартиру.

— Я подумаю, — сказала я, пытаясь высвободиться.

Тамареск не выпускал меня достаточно долго. Я не пыталась больше лишить себя его общества и приобняла его в ответ. Полное спокойствие и уют, я даже стала засыпать, так убаюкивающие действовали его объятья. После он разомкнул их, взял мою руку, легко и щекотно водил пальцами по моей ладошке.

— Это ты что такое делаешь? — спросила я, чувствуя, как таю, подобно маслу на разогретой сковороде.

— Уговариваю тебя остаться, — тихо ответил Тамареск.

Глава 4. Путешествие начинается

Утро наступило неожиданно, как всегда бывает в детстве. Смотришь ты как-нибудь сладкий сон, никого не трогаешь, спать бы тебе еще и спать… Но тут приходит мама, бесцеремонно включает свет на полную и начинает ворчать, что дескать всю школу проспишь, и так пять минут назад встать должна была. Вот так и сейчас: рассвет подкрался незаметно, и включил солнечный прожектор над нашими с Тамареском головами…

Не спросив, а хотим ли мы этого?

Ясное дело, нам этого не хотелось! В темноте было уютно и хорошо. Свет как-то резко полоснул по глазам, и романтическое настроение мигом ушло. Загадка всех миров: почему романтика любит темноту? Тамареск так же продолжал щекотать мою ладошку, но это выглядело неловко. Да и руке моей отчего-то вдруг стало неудобно, она сделала вид, что затекла.

— Хорошая была ночь, — стесняясь, сказал Тамареск, ловя последние нотки настроения.

— Волшебная, — призналась я.

Никогда ни одному мужчине, даже если мне и было с ним хорошо, я не говорила таких слов, а тут как-то само вырвалось. Вот и пойди, расскажи кому-нибудь, что мы всю ночь, как два школьника, сидели, держась за ручки и трепеща неизвестно от чего.

Где-то что-то запищало.

— Ох, дьявол, — Тамареск вскочил, но руки моей не отпустил, — нас уже ждут.

На площади нас действительно ждали в полном составе семейство Кабручек и семейство Блакк. Таура по обыкновению рассовала детей по рукам мадам Кабручек и Гайне. Михас по-очереди тутушкал напоследок всех троих. Гай о чем-то шептался с Гайне. Гусеница недовольно топталась, предчувствуя большую нагрузку для своих лапок.

— Ну, наконец-то, — расплылся в улыбке Гай.

— Можно подумать ты заждался, — рассмеялся Тамареск.

— Тама?! — воскликнул Михас. Он видел Тамареска впервые после того, как мы вернулись в Пратку.

— На тебя напал брадобрей-маньяк?

— А что? — не понял Тамареск.

— Ты же принципиально не любишь, цитирую: "всех этих паскудников с ножницами и другими инструментами времен доархаики"! — расхохотался Михас, — Ты добровольно не пошел бы к ним! Значит, один напал на тебя в подворотне, связал и жестоко надругался над бородой и волосами!

Тамареск только презрительно поднял бровь, изо всех сил сдерживая улыбку.

— Где, Эток? Обычно его фанфары слышно за пять кварталов, — вздохнул Тамареск, когда все вещи были положены в гусеницу.

Марлен мотнула подобием головы куда-то в сторону и одной из антеннок указала влево. Через три минуты оттуда появился носильщик с Этоком на подушечке.

— Ну, хвала Ясве, что не на носилках, — скептически заметил Тамареск.

— Я компенсирую тягу к роскоши, подавляющую всю мою кошачью жизнь, — ухмыльнулся Эток, — мы всегда жили небогато. Мне часто приходилось отказывать себе во многих радостях.

— Например, пожрать, — шепнул Гай.

— Или поспать, — поддакнул Михас.

— Или еще чего-нибудь, — авторитетно заметил Тамареск.

— А сейчас я просто наверстываю упущенное, — чванливо продолжал кот, — и не вижу в этом повода для шуток…

Эток не успел докончить, как его и носильщика, заодно, окатили водой из ведра. Гайне и Таура стояли вполне довольные собой. Дружный хохот заглушил все прочие звуки.

— Не считаю это смешным, — проворчал Эток уже не так чванливо.

— Зато спеси сразу поуменьшилось, — отсмеявшись, сказала Гайне.

— Госпожа, я стерпел бы это от господ или от прелестных деток Михаса, на крайний случай от госпожи Тауры (хотя она так никогда бы не поступила, если бы ее насильно не вовлекли, я уверен). Но вы! Вы всегда так хорошо ко мне относились, — Эток спрыгнул с подушечки, и ласково мурлыча слова, подошел к Гайне и потерся о ее шикарные сиреневые шаровары. Он долго говорил и долго терся, пока не стал почти сухим. Тогда то и обнаружился весь страшный замысел Этока. Чтобы очистить шаровары Гайне теперь потребовалось бы изрядно попотеть, потому что налипшая шерсть Этока свисала клоками то тут то там, а избавиться от кошачьей шерсти в любом из миров дело не последней сложности.

— Ну, ЭТОК, — Гайне прожигала кота взглядом. Это было воистину ужасно.

— Родная, ты дымишься, кажется, — с любопытством оглядывая возлюбленную, сказал Гай.

— Что? — Гайне отвлеклась.

Первой не выдержала я, и залилась смехом, ко мне скоро присоединилась Таура, а за ней и вся честная компания. Последней присоединилась Гайне. Эток был хоть и мокрый, но вполне довольный собой и своей выходкой.

Мы горячо попрощались. Особенно трогательным было прощание дочурок Михаса с папой и Гаем, который, оказывается, приходился всем троим крестным отцом. Самита, начинавшая уже говорить свои первые фразы, что-то неразборчиво лепетала.

— Не думал, что она заговорит на языке земель Ардора, — с упреком сказал Михас Тауре, как будто она была в этом виновата.

— Это все мои корни. Подумаешь, к твоему приезду она будет лопотать на человечьем, почти как ты.

— Я не собираюсь так долго ездить, — возмутился Михас, — Я очень хочу увидеть младшенького.

— Ага, точнее младших, — сказала заскучавший Гай, — точнее вторую партию.

— ГАЙ, — Михас метнул в друга такой взгляд, которого хватило бы, чтобы убить простого смертного. Но Гай то ли оказался бессмертным, то ли непростым, лишь пожал плечами и пробормотал что-то насчет шуток и отсутствия чувства юмора.

Мы погрузились в Марлен. Михас, дувшийся на Гая, взял управление гусеницей на себя, а мы сидели в одном из подкожных мешков.

— Свята, ты не будешь против, если будешь ночевать во втором подкожном мешке? Там, где багаж. Просто нас трое и места нам нужно больше. Но и с собой мы тебя поселить не можем, — сказал Тамареск.

— Мне все равно. Лишь бы вы меня не бросили, — рассмеялась я.

— Мой уважаемый друг хочет сказать, что стесняется ехать с вами в одном подкожном мешке, хотя очень бы этого желал, — перевел Гай.

— Твою мать, какого Хетса?! — взорвался Тамареск.

— Не ори, друг, скажи еще, что я не правильно перевел.

— Михас на тебя обижен, он тебя не спасет, — хищно улыбнулся Тамареск.

— Не угрожай мне, — пожал плечами Гай, — тоже мне — великий мститель.

— Я не угрожаю, я довожу до твоего сведения, чтобы ты попридержал язык, во избежание получения тяжких телесных повреждений!

— Свята, поднимитесь! — послышался сверху голос Михаса. Подняться наверх, не останавливая гусеницу можно было только одним способом: вычихнуться. Я подошла к тому месту, где заканчивались ноздри гусеницы, по-моему, это называется хоаны. Они были полностью в мой рост, я встала в них и легонько пощекотала стенку. Мощным потоком воздуха меня вынесло прямо на антеннку, я уцепилась за нее. Марлен мягко перенесла меня и усадила рядом с Михасом.

— У вас голова еще не болит от двух этих балаболов? — спросил Михас.

— Нет, если честно.

— Сейчас начнется самая красота, — улыбнулся Михас, — СтароФОЛМиТская дорога. Леса тут превосходные, не чета, конечно, силлирийским, но по местным меркам самое то.

Эток мирно спал на коленях Михаса, я смотрела по сторонам. Ворота Ясве были позади и пропадали за поворотом серебристой рыбной косточкой. Насыпную дорогу (других в ФОЛМиТе просто не было, я об этом позаботилась) обступал темно-зеленый лес, не шишкинский, как в моем родном мире, а Васнецовский, как с картины "Иван-царевич и серый волк" — зеленая пелена, за которой тьма непроглядная. Меня пробрала дрожь, вспомнились ни к чему белорусские и брянские партизаны.

— Нравится? — тихо улыбался Михас.

— Очень, — сказала я.

— Спасибо вам, — сказал Михас, — Мне очень хорошо тут живется, и всем хорошо живется. Спасибо, что придумали все это.

Меня передернуло. Михас спокойно смотрел вперед и улыбался одной стороной рта.

— Даже, если бы вы… не так. Особенно, если вы придумали всех нас троих и наши приключения, это здорово. Только вот как спасти Тау теперь?

— Я не знаю, я сама думаю. Даже задаюсь вопросом, а зачем нам куда-то ехать? Почему нам надо куда-то ехать? Мы же даже примерно не знаем, как Тау спасать.

— Прежде чем кого-то спасать, надо знать, от чего спасаем, — философски изрек Михас.

— Логично, — медленно произнесла я, любуясь елью, обсыпанной как новогодними игрушками, шишками.

— А кому, как ни вам знать, почему Тау погибнет. Заметьте, не "от чего" (это метеорит и так ясно), а почему?

— Вселенная говорила, что Тау молодой мир и именно поэтому его надо спасать. Она убирает только отжившие свое миры.

— Вселенная? — удивился Михас, — его голубые глаза аж вспыхнули.

— Да, я говорила с ней, перед тем, как попасть сюда. Это был интересный разговор, — я углубилась в воспоминания.

— Угу, — Михас углубился в размышления.

— Она говорила, что жизнь Тау это и моя жизнь, умрет он, умру и я. Даже сравнение какое-то красочное привела, — тут меня, как громом поразило.

До этого момента я и не представляла, что настолько плохо помню все, что было со мной в том мире. Я четко помнила Комрада, помнила его измену, даже цвет Надиного белья я помнила, но что было потом? Потом я его прокляла. Я стала последовательно развертывать события, чтобы найти то место, с которого я не помню. Потом он исчез… а я? Что было со мной? Бессвязные куски времени, расползающиеся по памяти, как гнилая ткань под иглой. Меня, как и не было, я сразу оказалась дома у Вселенной, а после здесь. Все скверно.

— Госпожа, — сказал Михас, — лицо его было озабоченным, — ты знаешь кто такой Йодрик Скрипка?

Лицо у Михаса было перекошено, он побледнел, но договорил имя до конца.

— Конечно, знакомо, — еще один удар мифической молнии в темя, — С тобой все в порядке, Михас?

— Я вспомнил его имя, но пока произносил, чуть не умер. Он всегда был с нами, но потом исчезло все, что о нем напоминало, даже воспоминания людей. Не пожелаю я еще кому-то вспомнить его имя. В тот же вечер появились вы, — мрачно проговорил Михас.

— Естественно. Я вспомнила очень важный кусок. Когда я вышла из дурки.

— Откуда?

— Из дома скорби. Там содержат психически нездоровых людей. Я как-то сидела дома, и мне было очень и очень грустно. Потом я решила почитать свой роман о Йодрике — это мой первый роман о Тау. Но мне вдруг стало еще хуже, и с дура ума я удалила это роман из компьютера, стерла, после чего встретилась с Вселенной, — честно призналась я.

— Угу, — Михас кивнул и стал еще более мрачным.

Он встал, легко прошелся по спине гусеницы до самого ее хвоста, оттуда после недолгой борьбы Михас вернулся с добычей.

В руках у Михаса был слегка потрепанный, бессознательный, но живой господин Шос.

Глава 5. Допрос

Бессознательную тушку господина Шоса сложили к Тамареску и Гаю под присмотр. Гай связал Таугермана покрепче. Мы с Тамареском были очень обеспокоены, потому что неожиданный визит того, от кого я собралась убегать, значил что-то больше, чем просто совпадение или случайность. Но кто же он такой, этот слащавый господин Шос, который преследовал меня на набережной, который, возможно, написал на мостовой: "Я люблю вас, Святослава!", а теперь оказался здесь?

Мне было любопытно, страшно и обидно одновременно. А все почему? Потому что господин Таугерман, простите за вольность стиля, псих.

Психи меня всегда любили, дурка это особенно показала. Ну, на что мне ненормальные в таком количестве, в каком они присутствуют в моей жизни?! Солить разве что… Может возникнуть вопрос: с чего вдруг я взяла, что Шос — псих? А, по-вашему, драться с первым встречным, дабы спросить имя дамы, которая не хочет знакомства — это нормально? По мне, так нет! Преследование я тоже считаю далеким от нормы проявлением.

Пока я размышляла, Тамареск рассказывал о том, как мы познакомились с уважаемым господином Шосом. Рассказ свой он почему-то завершил тем, что в комнате у меня кто-то ходил.

— Ты же помнишь, Свята? — спросил он, наконец.

— Помню, даже могу кое-что добавить, — мрачно сказала я.

— Что именно? — Михас пытливо посмотрел на меня. Пуаро и Мегре в одном флаконе, честное слово!

— Никто разве не видел на площади надпись: "Я люблю вас, Свята!" или "Святослава!", я толком не помню?!

— Нет, — на меня удивленно смотрели все трое.

Тамареск заметно побледнел. Странно, если даже Тама и сделал это, то почему никто этого не видел? А я еще удивлялась, почему Гай не шутит на тему надписи? Выходит только я ее видела…

— Хорошо, Хетс с ней с надписью. Ночью, когда Тамареск слышал, будто кто-то ходил в моей комнате, я чувствовала чье-то присутствие, но никого не видела.

Я чувствовала, что кто-то гладит меня по спине (я призналась честно, понимая, что этого интимного момента никак не избежать). Я хотела поймать за руку, того кто это делал. Я почти поймала его, ощутила руку, но она тут же растворилась. Потом я уже не могла заснуть и увидела надпись на мостовой, когда стояла у окна.

При упоминании поглаживаний Гай присвистнул, Михас выпучил глаза, Тамареск легко задрожал и метнул в Таугермана такой взгляд, что странно, что плащ господина Шоса не задымился. Судя по всему, для мужчин поглаживание по спине значит еще больше, чем для женщин на Тау.

— Странно, — сказал Михас, — Странно, что вы оба уверены, что все эти факты как-то между собой связаны. Он был на набережной, и он прикормил Марлен и уехал с нами, это да. Все остальное… Шаги и… гхм… поглаживания могли быть снами, проявлениями волнения…

— Галлюцинации, ага, — буркнула я, обиженная, что нам с Тамареском не верят.

Все посмотрели на меня, как будто я ругалась портовой бранью на приеме у королевы.

— Надпись. Раз только вы видите ее, — продолжил после паузы Михас, — я не знаю, как ее привязать ко всему этому. Нет такой краски, которую мог бы видеть кто-то один.

— А по мне, так все логично, — неожиданно сказал Гай. — Внимательно присмотритесь к этому лицу. Он такой же, как Свята, не от мира сего. Он ни на кого не похож, а точнее похож на всех сразу, и владеет двумя видами магии, что уже доказано, и это как минимум. Все складывается в картинку, если он не является обыкновенным жителем Тау. Он может обладать способностью являться во сне, например. То, чем он писал на мостовой может быть и не краской, и иметь иную природу, чем этот мир, но природу родного мира Святы, поэтому одна она видела эту надпись. Вопрос: чего он хочет добиться от Святы?

— Теория безумная, — недовольно сказал Михас, — но посмотрим, кто из нас с тобой прав.

— Господа, дайте пить, — слабо проговорил очнувшийся господин Шос.

— В морду тебе бы дать, — злобно ответил Тамареск, — какого Хетса ты тут забыл?!

— А что сразу "ты"? Мы не пили вместе и не признавались в дружбе.

— Зато мы славно подрались, тебе не кажется? — съязвил Тама.

— Ах, это ты? — тон Шоса мне совсем не понравился, — Господин, что вырубил меня, кажется, немного повредил мне голову.

— Было бы что вредить… — скептически пробормотал Гай, — На, пей!

Шос жадно выпил кувшин воды, потом еще один и еще.

— Он не лопнет? — спросил Гай и Михаса.

— Надеюсь, нет, нам еще допрашивать его придется. От него, лопнутого, мало пользы.

— Так какого Хетса ты тут делаешь? — снова спросил Тама.

— Я путешествую с любимой женщиной, — ответ парадоксальный, как логика шизофреника.

— Но ведь вы зайцем тут ехали, пока вас Михас не поймал, — воскликнула я.

— Я надеялся, что меня обнаружат, и я смогу продолжить путешествие с вами, — парировал Таугерман.

— Что вам от меня нужно? — спросила я.

— Ваша любовь. Настоящая чистая любовь. В ней я нуждаюсь, больше всего, — сейчас он не кривлялся, в глазах его стояли мука и боль.

— Только так вы сможете спасти меня. Я признаюсь: я чуть не убил вашего провожатого, я написал специальной краской на мостовой, что люблю вас, я был в вашей комнате, это я с самого начала гладил вас по спине, чтобы вы узнали, что я вас люблю и что вы обязаны полюбить меня.

Мне стало дурно, голова закружилась, даже не от пламенности речи, а от ее полной абсурдности.

— Обязана? Я никому не обязана, — во мне вскипала ярость, я вскочила, но не удержалась и упала.

— Стоп, Свята, подожди, — Тамареск спокойно наклонился к нашему пленнику, — сейчас, ты честно ответишь на наши вопросы, и не будешь нести чушь собачью. Как только мы узнаем все, что необходимо, мы оставим тебя на дороге. И упаси тебя Ясве следовать за нами!

— Хорошо, — Таугерман выглядел совсем забитым.

— Итак, кто ты? — спросил Михас.

— Я — Тау, — ответил Таугерман.

Голова моя шла кругом все быстрее, тошнота подкатывала к горлу. "Какой это все бред!" — подумала я перед тем, как упасть в обморок.

Глава 6. Говорит Вселенная

Уже знакомое ощущение собственной причастности ко всему сущему посетило меня и оповестило, что я в гостях у Вселенной.

— Снова здорова, — услышала я недовольный голос.

— Вселенная, миленькая, объясни, что происходит?! — взмолилась я.

— Тау воплотился, — скорбно ответила она, — изначально в мои задумки входило твое путешествие по Тау, ты бы полюбила его. Ты с самого начала полюбила Пратку и этих смешных людей и нелюдей. Тау был почти спасен. Проехалась бы по его селам и весям, полюбовалась всем, что возникло благодаря тебе. Погордилась бы собой и достаточно. Но с тобой же просто невозможно иметь дело!!!

"Хорошо, хоть ясно откуда ноги растут у нелепой мысли прокатиться по Тау", — подумала я.

— Учти, что я знаю, все, о чем ты думаешь, — предупредила Вселенная.

"Ну и что теперь? Не думать?" — по инерции подумала я.

— Воздержись от комментариев, — разъярилась моя собеседница.

— А что я собственно, такого сделала, что со мной дела иметь невозможно?! — обиделась я.

— Зачем влюбила в себя этого мальчика?

— Какого из?

— Несносная ты. Все-то тебе объясни. Не скажу, из вредности не скажу, — Вселенная тоже обиделась.

— Это как-то мешает? — спросила я, когда мы обе перестали дуться.

— Мешает и вполне существенно. Если тебе все удастся, я буду вынуждена убить его, иначе дверь между Тау и твоим миром никогда не закроется.

— Прискорбно, — ответила я, — а что с Тау?

— Тау воплотился в этого идиотского господина Шоса. Он очень привязан к тебе. Тау разумный мир, он боится погибнуть, очень боится, что ты не полюбишь его, раз единожды ты уже сделала ему очень больно. Поскольку он является частью тебя, то знает тебя лишь настолько, насколько ты в него вложилась. Он решил, что стоит тебе полюбить его воплощение, как все спасутся. Но ведь ты не сможешь его полюбить, я читаю это в твоем сердце. Разбить сердце целому миру, это надо же умудриться! — расстроенная было Вселенная, снова начала возмущаться.

— Сколько Тау лет? — почему-то этот вопрос был мне очень важен.

— По меркам меня, он еще ребенок. В переводе на твой возраст ему не более пяти лет, и нескоро будет шесть. Он принял облик мужчины, чтобы ты могла полюбить его, а образ мышления… он всегда зависит от того возраста в котором находится сам мир. Он еще очень маленький и о любви почти ничего не знает, потому так себя ведет. В сущности, в твоем мире очень мало любви. Ты вложила в Тау душу, потому он стал разумен, но не любовь, потому ему трудно поверить, что ты полюбишь его. Это все, что я могу тебе сказать. Не в моих правилах вмешиваться, но я боюсь, что вы наворотите еще черт знает что. Боги вам не могут помочь, хоть я проконтролирую, так что будь готова падать в обморок в каждой критической ситуации.

— Почему Боги не могут помочь? — обеспокоилась я.

— Слишком много творческой энергии на один мир, Боги просто ушли, чтобы не мешать, когда ты уйдешь — они вернутся.

— Ясно.

— Все. Кыш отсюда, итак заболтались, — недовольно сказала Вселенная.

Я очнулась.

Глава 7. Глобальные изменения

— Свята! — кто-то бесцеремонно тряс меня, как грушевое дерево. Судя по голосу, это был Тама.

— Я! С меня груши не посыплются, как ни старайся, — пыталась шутить я, открывая глаза.

— Что? — не понял Гай.

— Она бредит, — резюмировал Михас.

Объяснять я никому ничего не стала, ибо бесполезно.

— С тобой все в порядке? — спросил Тама. Он был взволнован не на шутку, и только тогда, когда я сказала "да", вроде бы успокоился.

— Мы стали допрашивать этого юродивого и даже не сразу заметили, что тебе стало дурно, — оправдывался Гай.

— Ничего страшного, — я была сурова и мрачна.

Я чувствовала, что все идет неправильно, что так быть не должно. Но на тот момент я считалась молодой и глупой, а потому совершила самую большую в своей жизни ошибку, предполагая, что творю благо. Короче я не ведала, что творила.

Таугерман, лежа в углу, задремал. Я присела на корточки перед ним и заглянула в лицо. Оно было слащавым, но милым, спящим он казался, чуть ли не двадцатилетним юношей.

— Он действительно воплощение Тау, — тихо сказала я.

— Свята. Этого не может быть! — воскликнул Тамареск и двинулся ко мне, но под моим взглядом остановился и даже подался назад.

— Так уже есть. И если есть, то зачем об этом спорить, — вздохнула я, на Тамареска смотреть я не могла, боялась, — Я снова виделась с Вселенной. Если бы тут были другие люди, я бы промолчала, но вам я могу сказать, — Гай и Михас слушали меня серьезно, — Спасти Тау я могу, лишь одним образом: полюбить, как в первые минуты, когда я его создавала. Тау — разумный мир, и он очень напуган возможностью исчезнуть, поэтому я должна его успокоить и… полюбить.

Последнее слово прозвучало так зловеще, что не хватало удара молнии на фоне для окончательной хрестоматийности. На Тамареска я взглянула искоса, он меня не слушал, или делал вид, что не слушает.

— Он будет жить с тобой, — в общей тишине голос Тамареска заставил меня вздрогнуть. Тама не спрашивал, он утверждал, даже приказывал. Я оглянулась, но он уже исчез в хоане.

— Тау, — я потрепала по плечу дремлющего, — Тау.

Он открыл глаза. Шос снова был похож на тридцатилетнего чудака, он расцвел, увидев меня.

— Пойдем со мной, — сказала я. Мы прошли из одного подкожного мешка в другой. Это было возможно, так как подкожные мешки сообщались между собой в хвостовой части Марлен, с ее разрешения мы прорезали тонкую перегородку и спокойно проходили из одного мешка в другой. При желании можно было закрепить перегородку, и никто войти уже не мог бы. Собственно это я и сделала. Предполагая, что как минимум одна пара любопытных ушей имеется на борту, я отвела Тау в самую широкую часть подкожного мешка, где-то в районе брюха.

Тау неловко, стыдясь сам себя, попытался меня лапать, что было пресечено раз и навсегда. Я быстро поняла, что он, скорее пятилетний мальчик, чем тридцатилетний мужчина. Причем мальчик этот желал любви к себе, не женской, но материнской.

— Тау, давай договоримся, что никаких обниманий и целований между нами не будет, — чувствуя себя начинающим педофилом, сказала я.

— Но также делают все люди, которые друг друга любят, — пытался возражать Тау, но по нему было видно, какое облегчение он испытывает.

— Тау, знаешь кто такие проститутки? Ну, или, господи, как я у вас это назвала…

— Ты о тех, кто продает любовь? — глаза у него расширились и заблестели.

— Ох, мужики! Да, о них родимых. Ты думаешь, они любят? А делают они вещи куда смелее поцелуев в щечку.

— Я понимаю. Не всегда любящие люди друг друга целуют.

— Я тебе больше скажу. Они могут всю жизнь друг к другу не прикасаться, это платоническая любовь. Вот такую любовь-дружбу я тебе предлагаю, — я протянула Тау руку. Он не смело пожал ее и умоляюще на меня посмотрел.

— Тау, Вселенная мне все объяснила. Я понимаю, что ты напуган, я понимаю, что ты просто маленький мальчик, который хочет, чтобы его любили. Я очень постараюсь тебя полюбить, но я не уверена, что ты выбрал правильный путь… Но ты еще маленький, — я обняла его, как обычно обнимают детей, и он прижался ко мне.

— И что мне теперь делать? — спросила я. Тау мне не ответил, он пригрелся и уснул.

На меня нахлынуло что-то материнское, я запела что-то тягучее и грустное, делая вид, что это колыбельная. Тау было все равно, он меня уже не слышал. Спустя полчаса я и сама заснула.

Проснулась я от того, что Марлен стояла. Тау тоже проснулся и смотрел на меня восторженно.

— Все хорошо, Тау.

Я встала и перешла в первый подкожный мешок. Гай и Михас накрывали на стол.

— Почему стоим? — спросила я.

— Мы на границе с Силлиерией, Марлен оказалась более прыткой, чем мы думали, — пояснил Михас.

Гай исподлобья на меня покосился и ничего не сказал.

— Где Тама?

— Тебе это важно теперь? — как-то враждебно отозвался Гай.

— Мне и сейчас это важно и потом. Что за детский сад?

— Он очень зол, сам не знает на что, но лучше тебе к нему не подходить, — сказал Михас.

— Если он зол, то тем более нам надо поговорить, — я пошла к хоане.

— Ради всего святого, Свята, — Гай ухватил меня за плечи, — не ходите…

— Я буду решать, что мне делать, — сказала я, прекрасно понимая, что разница в росте и силе слишком велика, и Гай при сопротивлении легко может меня убить. Случайно, естественно.

Гай посмотрел на меня, приподнял одну бровь и нарочито легкомысленно сказал:

— Ваша воля выбирать себе смерть по вкусу. Валяйте!

Через минуту я оказалась на голове у Марлен.

Глава 8. Тамареск Патанда

Тама сидел и смотрел на просторы Силлиерии: зелено-сизую скатерть, изрезанную на лоскуты реками. Где-то далеко сверкала жемчужиной двуединая столица — Силлирил и Гаутара.

— Тама, — позвала я. Тамареск на меня не обернулся, но легко кивнул.

— Я хочу с тобой объясниться.

— Чего тут объяснять? — спросил он. Голос его был холодным и отстороненным. Вряд ли это была сдерживаемая ярость, — Наш единственный шанс спастись, твоя любовь к этому Шосу (фамилию Тама как будто выплюнул, на столько она была ему неприятна). Что до всего остального… Прав был Гай, когда говорил мне: "Любить надо земных простых женщин, с простыми потребностями, и без закидонов". А у меня вечно, что ни любовь, то королева, что ни стра… привязанность, то… Все мы заложники этого мира и его законов, у вас своя дорога, у меня своя.

Я слушала и едва ли понимала, о чем Тама говорит. Мне очень хотелось бы его обнять, сказать, что он самый лучший, как минимум в двух мирах, потому что… да какая разница почему… просто он есть, просто он со мной и этого достаточно.

— Все что я хотела тебе сказать. Если я и буду спасать этот мир, то теперь знаю, ради чего я это делаю.

— И?

— Ради… таких людей, ардогов… Короче, ради всех вас, — я хотела сказать: "Ради тебя!", но слова странным образом застревали где-то в горле и уже образовали ком.

— Я понимаю, — мрачно отозвался Тамареск, — Иди и люби его, — печально продолжил он.

Слово "люби" он выплюнул так же, как и фамилию "Шос", от меня это не ускользнуло и неприятно резануло. Ревность? Странно, хотя, конечно, вся эта дешевая мелодрама (35 рублей ведро) шита белыми нитками. И то, во что превращается мой мир, мне совсем не нравится.

— Тама.

— Что?

— Посмотри на меня.

Тама обратил на меня глаза полные печали, если не муки.

— Я никогда не смогу полюбить Таугермана Шоса, слышишь, не смогу. И мне очень жаль, что воплощение Тау не ты…

Тамареск не дал мне договорить, он порывисто меня обнял и быстро зашептал:

— С Вселенной шутки плохи. Если ты не полюбишь Таугермана, то мы все погибли. Я тебя люблю, Свята! Я очень тебя люблю, ты прекрасная, лучшая во всех мирах, великолепная! Мне больно тебя отпускать, но люби его, это наш шанс остаться в живых…

— Знаешь поговорку, сердцу не прикажешь? — тихо спросила я.

— Знаю.

— Мое сердце, как-то незаметно перекочевало в твои ардожьи лапы. Это еще один трюк, о котором я не знаю?

Тамареск отстранил меня и погладил по голове.

— Это не трюк. Это твоя красота и любовь. Любовь всегда взаимна. Я всегда это знал, но боялся ошибиться.

Он еще раз прижал меня к себе.

— У тебя золотое сердце, Тама.

— Не думаю.

— Я знаю.

— Свята, но ты уйдешь, когда спасешь Тау?

— Может и не уйду, может и уйду. Сейчас не важно. Пока мы вместе, мы можем наслаждаться, тем, что у нас есть.

Тамареск прижимал меня и раскачивался, как будто баюкал, и было тепло и хорошо.

— Слава Ясве, а я думал, вы тут друг друга убили, — облегченно рассмеялся Гай, — У нас все готово, можем начинать кушать.

Марлен уплетала Михасовы яства, Тамареск спустился в отсек первым, Гай, чуть попридержал меня:

— Простите, что я так обошелся с вами, но я не хотел, чтобы вы делали ему больно. Он самый великодушный из всех кого я знаю, особенно по отношению к женщинам. Тама живет по принципу: "украсть, так миллион, любить, так королеву!". Ну, в вашем случае он совсем замахнулся, — Гай неловко рассмеялся.

— Все хорошо, Гай Кабручек. Боюсь, теперь ваш друг обречен на счастье, — кокетливо сказала я, и от полноты чувств чмокнула Гая в щечку.

Глава 9. "Прогорклое масло"

После сытного теплого ужина всей честной компанией, мы собрались на голове Марлен и любовались пейзажем Силлиерии на закате.

Ближе к вечеру Гай пустил Марлен в ход: тот полет я не забуду никогда. Гусеница подалась назад, разбежалась и, раскинув лапы, с нечеловеческим визгом полетела вниз. Мы все прижались друг к другу от страха и дружно вопили! Приземления никто не почувствовал. Земля приближалась, приближалась, а потом вдруг вокруг выросли деревья. Марлен сумела выбрать именно такой маршрут полета, чтобы не повредить ни одно из деревьев Таха, в лесу Серебряных птиц. На них, произведение своего воображения, я мечтала посмотреть всегда. Пока окончательно не стемнело, мы перекусывали хрустящими сухариками на голове гусеницы. Путь наш лежал мимо мелководной речки Чухуша, где водилась рыба Кауку. Серебристо-зеленые рыбки с голубыми полосами по бокам ходили косяками туда и обратно, плескались в закатных лучах солнца и распугивали осторожных Серебряных птиц. Они были не совсем такими, какими я их придумала. Осторожные небольшие птички с длинным лирообразным хвостом высовывали любопытные головы из-за листьев Таха то тут, то там. Хохолок на голове позванивал нежно колокольчиками, ярко-голубые глаза светились озорством. Одна из птичек пролетела совсем близко, серебряной молнией ослепив нас.

— Вот бы ее погладить, — в восхищении ляпнула я.

Тау протянул вверх руку и зацокал. Несколько серебряных птиц сели ему на руку.

— Я объяснил им, что ты не враг, птицы не клюнут тебя, — он протянул мне руку, на которой уместились три птички.

— Какие милые, — улыбнулась я и осторожно пальцем погладила одну птицу. Она вовсе не была покрыта перьями. Серебристой была длинная шерсть с блестящим подшерстком. Хохолок на голове был жестким, а на каждой ворсинке находился бубенчик, который звенел при каждом движении птички. Длинный хвост прелестного создания был жестким, каждая шерстинка была натянута, как струна. Правда, Гай, решивший поиграть на хвосте, получил решительный отпор от жертвы, но все же выяснил, что звук от хвоста пренепреятнейший.

В двуединой столице мы были затемно. Как оказалось, ночь для Силлирила (именно с его стороны мы въехали) была самым эффектным временем суток. Жители и жительницы Силлирила владели техникой окраски собственных стеклянных нитей, а потому, каждый домик, каждый столбик, заборчик, окошко, все, что составляло городской пейзаж, напоминало фруктовый лед. Начиная с радужной мостовой и заканчивая полупрозрачными крышами домов, все в Силлириле было наполнено цветом.

Улицы в городе были прямыми и пересекались строго под прямым углом, ибо Силлирил, первый большой город с Силлиерии, строил геометр и математик Ийарих Гордый. Который сбежал из родного племени из-под гнета своей матери, и чтобы доказать маман, что он чего-то да стоит (и заодно пару своих теорий) построил город. Силлирил — эталон упорядоченности и прямолинейности, однако, заблудиться в нем как нечего делать. Михас вспомнил, что когда-то давно бывал в хорошей гостинице в Силлириле, но найти ее мы так и не смогли. Среди разноцветных домов и разнообразного оформления мы достаточно быстро дезориентировались.

— Этот голубой домик мы проезжаем уже в третий раз, — заметил Эток.

— По-моему предыдущие были другие, — с сомнением сказал Гай.

— Нет, это другой голубой домик, — согласился с Гаем Тау.

— "Другой голубой домик", как звучит, — рассмеялся Михас, он вовсю наслаждался видами, — Все-таки не унылая Пратка: яркий, пестрый город.

— И веселый, — мрачно продолжил Гай.

— Я прям ухохотался, — продолжил Тамареск, зарываясь пальцами, в мои волосы.

— У Пратки свое очарование, — стала я защищать свой город.

— В ней очарования, как в дряхлой мельнице, — отмахнулся Михас.

— Ну, уж нет, — я впала в азарт спорщика, — разве мало обаяния в полуразрушенной мельнице, стоящей возле насыпной дороги, рядом с пшеничным полем? Колосья на поле налитые, колышутся под легким ветерком, и тот же ветерок поскрипывает ее крыльями.

— Слишком пасторально, — поморщился Гай.

— Кому и пасторально, — фыркнула я, — вы просто в моем мире не жили никогда, не цените простой сельской романтики.

— А в твоем мире этой романтики нет? — удивился Тамареск.

— Был бы Комрад, он бы тебе сказал. Хотя… он ценил другое. Мы живем в городе-улье, где полным-полно психов, нищих, богатых и разных людей. В городе все куда-то бегут, очень редко гуляют и стремятся к благополучию. На улицах много людей и транспорта и вообще как-то серо, мрачно, — я рассказывала и понимала, что совсем не скучаю и возвращаться в родные пенаты никоим образом не желаю! Более того, мне даже мысли об этом противны и навевают ненужную тоску.

— Я не могу себе этого представить, но могу предположить, что это ужасно, — посочувствовал Михас.

— Это даже хуже, чем ты можешь представить, — философски заметил Эток.

— Тебе-то откуда знать? — удивился Гай.

— Мне-то как раз и положено знать, как никому, — уклончиво ответил кот, — кошки видят больше людей, дальше людей и глубже. Кошки могут видеть сквозь миры, мы зрим их во сне, и мир Святы я созерцал у нее на коленях сегодня днем.

— Я думал ты дрыхнешь беспробудно, — хмыкнул Тамареск.

— Их святейшества не дрыхнут, оне миры созерцают, — елейно поддакнул Гай, вызвав всеобщее веселье.

— Да где же эта чертова гостиница?! — выругался Михас, отсмеявшись.

— Не та случайно? — Тау показал рукой куда-то вдоль улицы, где красовалась вывеска "Йепирова свадьба".

— Нет, это трактир, я в нем обедал. А гостиница должна быть неподалеку.

— Ты обедал??? — взвинтился от таких подробностей Гай, — в Трактире???

— А что такого? — поднял одну бровь Михас, — мне было лень тратить силы, и я обедал в трактире. Бесплатно, конечно, иначе я бы не стал обедать там.

— Ты меня удивляешь, — улыбался Тамареск, — Бесплатно, это как? Почему бесплатно?

— У меня свои пути, — тонко улыбнулся Михас.

— Знаю я твои пути, — хмыкнул Гай, — пришел, взял пива, возмутился, что дорого, набил морду хозяину и кушаешь три раза в день бесплатно.

— Тот случай в таверне в Пратке, просто случай, — потупил взгляд Михас.

— Это ты Святе можешь рассказать или Тау, мы-то лучше знаем тебя, наш друг, — лирически заметил Тамареск.

Тем временем мы свернули возле еще одного голубенького домика.

— Вот она! Наконец-то! — воскликнул Михас. Гулкий его бас оттолкнулся от стен домов и улетел ввысь, туда, где горела вывеска "Гостиница "Прогорклое масло".

— Прогорклое масло?! — поморщился Эток, — Господин Блак, я знаю вас, как прекрасного кулинара… Почему вы выбрали именно "Прогорклое масло"??!!

— У меня тогда выбора не было, — рассмеялся Михас.

Мы спешились и вошли внутрь светло-лимонного здания. Внутри было очень уютно. В голову закрались первые мысли, что спать на стекле, должно быть, очень неудобно. Отступать, однако, было уже некуда. Мы разместились следующим образом: Гай, Михас и Тау в одном номере, мы с Тамареском в другом. У меня было не много соображений и вариантов развития действий на этот счет.

Однако, потрепавшись всю ночь с Тамареском и глядя на луну, я поняла, что не бывает в мире проституток. Шлюха — женщина, встретившая сутенера, исключая случаи психических отклонений. Раньше я придерживалась легкого взгляда на жизнь: если мужчине это надо, я ему ЭТО дам. С теми, кому ЭТО было не надо, я почему-то долго не задерживалась, быстро расставалась. Все это были не те люди. Тамареску, как любому нормальному мужчине ЭТО безусловно было нужно, но он держал дистанцию. То ли пытался щадить мои "нежные" девичьи чувства, то ли придерживался своих принципов.

Ухаживать он стал обходительно. Все было нежно, тем не менее, я не могла бы сказать, что по-пионерски. Когда Тама меня обнимал, то крепко, порывисто, страстно. Но даже до поцелуев дело не доходило. Тама словно не был до конца уверен, что это с ним происходит.

В конце концов, мне это надоело. Когда первые лучи солнца проникли в комнату, я внимательно посмотрела на Тамареска и улыбнулась.

— Что-то не так? — спросил он.

— Да. Ты меня не целуешь.

Тамареск секунду смотрел на меня, как на умалишенную, потом рассмеялся.

— Ты, наверное, не знаешь, — извиняясь, сказал он, — на Тау поцелуй это… начало любовного акта.

— То есть вы целуетесь только перед сексом? — удивилась я. Чего-чего, а этого я не задумывала.

Тамареск ничего не ответил, он вдруг схватил меня за руку, чуть повыше локтя и порывисто поцеловал. Я не знаю, где и с кем он научился так целоваться, но это было прекрасно. Особенно меня поразило то, что поцелуй был не просто прикосновением губ друг к другу, поцелуй был во всем, это было что-то всеобъемлющее. В руке, сжимавшей мое плечо, в комнате, которую залил солнечный свет, в самом этом свете была какая-то магия. Я чувствовала, что большой мыльный пузырь вдруг раздулся, обнял весь Тау, а затем стремительно лопнул у нас на губах в тот момент, когда поцелуй кончился.

— Я решил попробовать по-твоему, — улыбнулся он, хотя видно было, что Тама хочет сбежать, то ли от стыда, то ли черт его знает!

— То есть правда, что после поцелуя все начинают… ну, спать, друг с другом?

— Сразу же после, — серьезно кивнул Тамареск.

— Ну, значит, давай спать, — расхохоталась я.

— Свята…

Глаза Тамареска хищно вспыхнули.

— Я говорю, спать хочется, нам еще по городу бродить сегодня, — рассмеялась я.

— Ах, ты, значит вот как! — в комичном гневе Тамареск накинулся на меня и стал щекотать. Щекотку я не переношу, а потому я сразу завизжала и засмеялась.

— Тамареск, сейчас же перестань тиранить нашего Демиурга, — зевая, сказал Гай, пришедший на шум, — пять часов утра, всем еще спать и спать, а ты тут звукоизвлечением из девушки занимаешься. Будешь буянить, я Михаса позову.

— Ага, и он до смерти закидает меня мороженым, — смеясь, сказал Тамареск, — потом, она сама виновата. Она меня целоваться заставляет.

— А тебя как будто заставлять надо, — Гай зевнул еще раз и закрыл дверь за собой.

— Значит, заставляю, — я сощурилась, и тоже накинулась на Тамареска со щекоткой: пришел его черед стонать, смеяться и умолять о пощаде.

Глава 10. Город из стекла и стеклянная улитка

Часа в два пополудни мы выползли из "Прогорклого масла" на свет божий. Свет был нестерпимо ярок, так как отражался от граней домов и бил по глазам. Марлен недовольно топталась на месте, ее раздражал яркий свет.

Вскормленные Михасом, мы взобрались на гусеницу и отправились на экскурсию по Силлирилу. Днем город был еще прекраснее, чем ночью. Солнечный свет заливал улицы, отражался в гранях, архитектурных излишествах, и отраженный, летел по улицам по своим делам. Я чувствовала себя, как тля, попавшая в коробочку с монпансье.

— Как же они красят стекло? — задавался вопросом Гай.

— Спроси у местных, — посоветовал Михас.

— Так они мне и сказали, — обиделся Гай.

— Странно, я думала, что на стекле спать очень неудобно, но оказалось это вполне уютно, — сказала я.

— Стеклянная нить подчиняется воле хозяина, — улыбнулся Гай, — из нее вообще все что угодно сделать можно. Можно выпустить нить толщиной с Марлен, а можно тоньше шерстинки Этока, можно очень жесткую, можно мягкую, как перышко. Местные умельцы активно этим пользуются, вот и весь секрет. Все, что мы видели в гостинице — это стекло, только вот, как они его красят?!

— Я знаю, — тихо ответил Тау, — все зависит от того, что ты съешь. Обычно, достаточно со специальным намерением съесть что-нибудь нужного цвета и в течении часа стекло будет этого цвета. Например, для желтого, нужно съесть лимон.

— А для голубого? — спросил Эток.

— Все тебе покоя не дает тот домик? — хмыкнул Гай, — Купи его и дело с концом, я не стану тебе строить такой же в Пратке. У тебя же денег немерено.

— Для получения голубого цвета в воду добавляют немного сока Цуавы и каплю крови, какого-нибудь мужчины, — ответил Тау.

— Слава Богу, они не убиваю свою аристократию, они же у нас голубых кровей, — рассмеялся Михас.

— Значит, у меня должно получиться, — мечтательно улыбнулся Гай, — мальчики, никто кровью не поделится?

— Обойдешься, у меня ее всего-то пять литров, — отвернулся Михас.

— Моя не подойдет, — улыбнулся Тама, — голубой краски не получится. Я безвозвратно влюблен, поэтому все будет получаться красно-розовым.

Тут Тама поцеловал меня на глазах у друзей.

— Эй!! Чудовище, ты же не собираешься заниматься этим прямо здесь, посреди города?! Спуститесь хотя бы вниз, обещаем не подглядывать, — запротестовал Гай.

Мы с Тамареском рассмеялись.

— И это все? — продолжал Гай.

— Чего тебе еще надо? — улыбался Михас.

— Мне ничего не надо, — заржал Гай, — Мне их, дурачков, жалко. Ладно, Свята, вы можете чего-то здесь на знать, но ты, Тама, ты же родился и живешь на Тау…

— Отстань от нас, — почти ласково сказал Тамареск.

Мы медленно продефилировали мимо памятника основателю города. Основателем оказался огромный мужчина с белозубой улыбкой и транспортиром подмышкой. Из левого рукава вырывалась стеклянная нить, образовывая окно.

— А почему у него в руках окно? — спросила я.

— Он совершил своего рода прорыв. Мужчина-силлиерих, основатель города, это немыслимо до сих пор, — тоном опытного гида отвечал Эток, — и окно символ его прорыва. Именно он предложил делать окна в домах, дабы не вводить в грех жителей.

— Это как?

— Понимаете, первые дома — они уже не сохранились — были из тонкого стекла, дабы не оставаться в темноте днем. Через такое стекло было хорошо видно все, что делается в доме. Первые попытки соблюсти личное пространство привели к появлению нового прикладного искусства: ткачеству из стеклянной нити. Но и это не спасало. Второй попыткой было изобретение цветной стеклянной нити, которая тоже не спасала. Ийарих Гордый предложил стены делать плотными и толстыми, с большим количеством цвета и ткани, но делать дырки или утончения для солнечного света, так и появились окна. Из Силлирила исходят лучшие стекольщики по всему Тау.

— Спасибо, Эток! Кто бы мог подумать, что ты столько знаешь, — удивился Михас.

— Господин Блак, до знакомства с хозяином я был простым котенком и родился здесь в Силлириле, а потому знаю его историю и множество местных обычаев.

— Как же тебя занесло на границу Ардора и ФОЛМиТа? — спросил Тамареск.

— Судьба, господин, — туманно ответил кот, жмурясь от удовольствия — я почесывала ему за ушком. Все-таки кот он и есть кот, даже если он говорящий.

Медленно мы выехали на мост, через главную реку Силлиерии, делившую двуединую столицу. Когда Ийарих построил свой город, то мужчины Силлиерии на время поверили, что они тоже чего-то достойны в этой жизни. И силлиерих по имени Атанаху Танако основал свой город и назвал в честь младшей принцессы клана Рыжехвостой пумы Гаутары. С моста Гаутара была похожа на гигантскую стеклянную улитку. Мне в голову пришел еще и Вавилон, каким его пишут классики маслом или еще чем.

Ийариху категорически не понравилось, что рядом с его городом строится другой и началась затяжная война между двумя городами. Истощив оба города, война готова была перекинуться на весь Силлирил, но мудрые матери кланов Рыжехвостой пумы (родом откуда был Атанаху) и Среброгривого тигра (откуда вышел Ийарих) собрались и решили вопрос между собой полюбовно. Атанаху и Ийариха помирили насильно, и утащили в родные кланы. Остались вольные города, где жители были в основном влюбленные, чьей любви мешал клановый строй, или кого хотели принести в жертву. Города быстро росли, были выбраны мэры, которые и положили начало двуединой столице: мост построен был общими силами жителей двух городов.

Мост был великолепен! Он соединил в себе традиции стекольщиков Силлирила и Гаутары. Переливался он цветным стеклом, а перила готовили мастера скульптуры из Гаутары. На ажурных перилах танцевали петушки и ангелы, пумы и тигры, девочки и мальчики — все стеклянные.

— А вон там мне зрится великолепная ажурная беседка, которая прекрасно подойдет, чтобы в ней поиграть, — игриво улыбнулся Гай, — а, Михас, что скажешь?

— Она не плоха. И я бы даже сказал, достойна, чтобы мы устроили в ней концерт, — так же игриво ответил Михас.

— Прямо сейчас? — спросил Тамареск.

— Нет, ближе к вечеру, когда станет темнеть, — сказал Михас, — насколько я помню из Силлирила в Гаутару и обратно идут с работы силлиерихи, вот и устроим работягам концерт. И влюбленные очень любят это место для прогулок, так что через часов пять можно будет возвращаться. Как раз хватит, чтобы познакомиться с Гаутарой.

— Это что-то невообразимое, — мечтательно проговорил Тау.

Мы въехали в город, и сразу же попали на узенькую улочку, ведущую вправо и влево от нас.

— Направо или налево, вот в чем вопрос? — задумчиво сказал Михас.

— Направо, у тебя жена и дети, и тебе нельзя налево, — сострила я.

— Чего? Неужели в твоем мире женатым мужчинам нельзя ходить налево? — удивился Михас.

— Ну, это не рекомендуется, и совсем не одобряется обществом. И может привести к разводу.

— Ужасно, — охнули все трое.

— А если мужчине необходимо пойти налево, потому что его дорога так лежит? — спросил Тау, смотревший на меня во все глаза.

Я рассмеялась: кто же знал, что они поймут меня буквально, пришлось объяснять, что значит "ходить налево" в моем мире. После того, как лингвистическое недоумение было исчерпано мы дружно приняли решение поехать направо. Дорога стала подниматься в гору.

Город был белым, точнее полупрозрачным. Но чем выше мы поднимались, тем светлее становилось. Тут не было такого хаоса и толкотни, как в Силлириле. В Гаутаре были только стекло и солнце, и тишина. Редкие прохожие неспешно брели вверх или вниз по своим делам.

— Гаутара держится на большом стеклянном стержне, на который настроены дома, — рассказывал Тау, — Со временем, когда жителей стало слишком много, то дома стали выстраиваться по спирали и с другой стороны дороги. Именно мэрия Гаутары блестит в свете солнца так, что ее даже видно со стороны ФОЛМиТа. Творцы Гаутары славятся тем, что творят из стекла восхитительные фигурки, ими украшают дома. Фигурные вазы, бра, светильники, поставляемые в Пратку, это произведение рук Гаутарских мастеров. Особых достопримечательностей, кроме лепнины и барельефов на домах, в Гаутаре нет. Каждый дом здесь индивидуален, так как каждый хозяин творит его по своему разумению. Двух одинаковых домов вы здесь не найдете.

— Почему именно такую форму для города выбрал Атанаху? — удивилась я.

— Потому что он стремился к своей Гаутаре, но не мог достичь ее. Когда он заложил свой город, то сказал: "Пусть он будет так же высок и стремителен, как моя любовь. И пусть он никогда не дотянется до солнца, как я не смогу дотянуться до Гаутары". К слову, он впоследствии женился на Гаутаре и свою старость они встретили в одном из домов сего славного города.

— Какая романтическая история, — вздохнул Гай, — Знаете, я, кажется готов жениться!

— Ты болен, Гай, выпей лекарство и все пройдет, — не оборачиваясь, ответил Михас.

— Нет, мой бедный скептический друг, я действительно по уши влюблен и более того, смертельно соскучился по суженной, — лирическим тоном проговорил Гай.

Тем временем мы поднялись достаточно высоко, чтобы можно было рассмотреть окрестности. Вид с высот Гаутары на Силлирил и всю Силлиерию был великолепен. Можно было рассмотреть реки, в ближних к городам лесах блестели капельками на солнце статуи божеств.

— Моя заслуга, — горделиво подбоченился Гай, — с того времени, как мне удалось заточить в стекло дух Рыжехвостой пумы, всех кровожадных хранителей лесов стали отливать в стекле, а не кровожадным просто ставят статуи. Странно, что за столько лет они сами не додумались до этого.

— Они много до чего не додумались, — скептически отозвался Эток, — но это не мешает им развиваться в своем особенном направлении.

— Прекратите, — фыркнул Тама, — мы здесь не для того, чтобы обсуждать своеобразный путь Силлиерихов и вам не кажется, что Марлен как-то уменьшилась?

— Нет, не кажется, — задумчиво почесал затылок Михас.

— А, по-моему, с нее уже не так высоко видно, как было, — поддакнула я.

— Из нее уходит энергия, — мрачно сказал Тау.

— Что? — хором воскликнули мы.

— Энергия проклятия, что была с ней все это время, теперь испаряется под солнечным светом, она не получает энергии и изменяется наоборот. Не исключено, что в Пратку она приедет уже вполовину не такой большой, как была.

— А что будет потом? — в ужасе спросила я.

— Потом она станет обычной гусеницей, — я почувствовала, как при этих словах Тау Марлен напряглась, — Может быть, разум ее и останется, но размером она ничуть не будет превосходить своих собратьев.

— Ничего сделать нельзя? — спросила я.

— Можно, — улыбнулся Тамареск, — я думаю можно. Пошлем ее обратно к Ушу, а если она будет совсем маленькой, то я взращу ее в своей комнате, а потом отправлю к Ушу.

— Не уверен, что такой выход возможен, — пожал плечами Тау, — но шанс есть, мне кажется.

— Вот и славно! — облегченно выдохнула я, — Марлен, мы не дадим тебе стать маленькой, — я погладила гусеницу по спинке.

Марлен тихонько завибрировала, это означало, что она довольна.

Глава 11. На закате

После прогулки по Гаутаре, мы пообедали на мосту. Солнце торопилось к закату, а Гай и Михас — к началу самопального концерта. Они пели недолго, где-то часа полтора, но как раз успели к началу заката.

Мы с Тамареском сидели в беседке, на самых почетных местах и слушали. Музыка Тау не была похожа на ту, что я слышала в родном мире. Хотя инструменты были похожи, и способ игры был такой же. Звуки были совершенно другие: живые, объемные, осязаемые, более того, цветные. В одних мелодиях похожие на мыльные пузыри, в других — на комья грязи, в третьих — на цветы, в четвертых на свинцовые шарики, в пятых — на капли весеннего дождя. Я могу сравнивать долго, метафор хватит. Эти звуки живут в моем сердце до сих пор.

Стихосложение на Тау было еще более далеким от привычного мне, и судить его не берусь, скажу лишь одно: чтобы понять стихи Тау, нужно обладать чутким сердцем, а не острым умом.

Песни песнями, и концерт сам по себе был прекрасен и породил во мне бурю чувств, но ко всему присоединился еще и закат. Это был первый закат, который я видела с высоты. На то время, что я им залюбовалась, мне показалось, что песни поет садящееся солнце, а не мои друзья.

Не верится, что это был закат солнца моего мира: его словно нарисовал какой-то местных художник. По, еще голубому, небу легкими разводами плыли лилово-розовые облака. Там, где солнце только что скрылось за горизонт, небо было лимонно-желтого и светло-салатового цветов.

Через пять минут небо рассекли на сектора вертикальные полосы всех цветов, от фиолетового до терракотового, как будто жар-птица раскрыла свой хвост. На мосту раздался возглас восхищения. Вспыхнув, полосы померкли с последними аккордами песни.

— Никогда не видел такого заката, хотя встречал их ни мало на своем веку, — выдохнул восхищенный Тамареск.

— Я никогда не видела такого заката, — я прижалась к Тамареску сильнее, хотелось укрыться в его объятьях от нахлынувших эмоций.

— Вот, мы опять что-то пропустили, — улыбался Гай. По его лицу тек пот, и выглядел он очень усталым.

— Вы пропустили лучший закат на Тау, — философски заметил Эток, — а где Тау, не знаете? Он отошел куда-то и сказал, что вернется, но так и не пришел до сих пор.

Мы стали искать Таугермана, но его нигде не было, его никто не видел. Марлен делала мне какие-то знаки, но я обратила внимание не сразу. Усиками она держала записку: "Свята! Кажется, вы сделали то, ради чего прибыли сюда! Я ухожу. Я многое понял, пока был с вами, пусть недолго, но мне этого хватило. В подарок вам впечатления, которые вы любите. Пусть все жители Тау знают, как я люблю вас и что вы сделали. Этот закат для вас.

И еще. Я постараюсь сделать так, чтобы вы подольше побыли с нами. Возможно, мне удастся устроить так, чтобы вы вообще не возвращались домой, если того не хотите. Захотите уйти, вас никто не станет держать, захотите остаться — я знаю, как минимум 13 человек, которые будут счастливы.

И последнее, берегитесь Вселенной, она вздорная, но я постараюсь устроить вашу судьбу. Ваш Тау".

Сначала я прослезилась, потом рыдала в голос, уткнувшись в плечо Тамареска. Плакала я от счастья и от горя одновременно, от того, что очистилась, от того, что в душе наступила тишина, долгожданное спокойствие. Я ревела, как дети ревут в мамино платье, когда она приходит домой, от облегчения, что теперь все будет правильно, что никто теперь не отнимет меня у Тау. Я дома и это понятно, это было ясно с самого начала.

Возможно, по какой-то причине мы рождаемся не в том мире, становимся заложником его, слабые, не способные вырваться, страдаем. Нам тяжело и не комфортно жить в мире, где все чужое, но самое первое — ты сам чужой в нем. Мы бьемся, как глупая муха о стекло, перебираем сигареты, алкоголь, наркотики, людей, чтобы найти что-то родное, и часто не находим до самой смерти. Части из нас везет: ощущая себя чужими для всего мира, они находят "своего" человека, и идут с ним по жизни, и счастливы. Я знала в "том" мире одну женщину, ей было около девяноста лет, она нашла своего мужчину и свою работу. Мудрее, и счастливее ее я никого не знала.

У меня же в том мире ничего не было, с самого начала — зеро. А в Тау я родная, я своя. И, черт побери, Тау не хочет меня отпускать! Желание мира много значит. В первую очередь это значит, что я остаюсь.

Глава 12. Путь в Ардор

— Наша миссия исчерпана? — печально сказал Гай, — теперь обратно домой?!

— Еще днем ты вешал нам лапшу на уши, что смертельно соскучился по Гайне и хочешь жениться, — ворчливо произнес Михас, он подсчитывал деньги.

— Я не отрицаю, и это не лапша, отнюдь. Я сделаю ей предложение, как только мы вернемся, — с видом оскорбленной добродетели произнес Гай.

— Вы же мечтали о мировом турне?! — улыбнулась я, — Так почему бы нам не выступить в Ынифе? Я с удовольствием посмотрела бы на местные рынки рабов.

По тому, как скис Гай, и засмеялся Тамареск, я поняла, что с Ынифой, по крайней мере, у этих двоих, связаны какие-то яркие воспоминания.

— Что-то не так? — спросила я.

— Ну, немножко, — смеялся Тамареск, — у ФОЛМиТа с Ардором никаких разногласий нет, разве что, Гаю Кабручеку, категорически запрещено появляться на территории данного государства, после того, как он чуть не устроил им революцию. Но если по приглашению Верховного шамана Гай еще может появиться в Ардоре и даже в Ынифе, то инкогнито ни в коем случае не на рынке рабов, вот как. Эту возможность Михас выиграл у Верховного Шамана в кости, было как-то дело.

— Было-было, — сосредоточенно поддакнул Михас.

— Переночуем в "масле" и в Ынифу? — спросил Тамареск.

— Но меня шаман не приглашал, — уныло сказал Гай.

— Замотаем твою голову в Этока, и будет тебе счастье, — мрачно отозвался Михас.

Мы с Тамареском взорвались смехом.

— Эй-эй, так не пойдет, — запротестовали оба.

— Они же ненавидят котов и кошек?! — воскликнул Эток. Я не выйду в Ардоре из брюха Марлен, даже если та превратится в гусеницу окончательно.

— Тогда ты порвешь ее изнутри, — назидательно заметил Гай, — и твоему хозяину некого будет выращивать.

— Что еще вероятнее, ты станешь микро-котом, Эток. То есть уменьшишься вместе с Марлен, в той пропорции, в которой это выглядит сейчас. То есть ты будешь раз в пятьдесят ее меньше, — улыбнулся Михас.

Кот недоверчиво посмотрел на нас, но ничего не сказал.

— На счет "замотаем", мне идея нравится, — сказала я.

Гай посмотрел на меня с невыразимым ужасом.

— Он же мне все лицо испоганит. Скотина боится высоты!

— Нет, послушай меня. Мы замотаем твое лицо и руки тряпкой. На границе скажем, что ты сильно обожжен и никто, кроме верховного шамана, не может тебе помочь. Верховный шаман адекватный человек? — спросила я у Тамареска.

— Тот, что сейчас вполне адекватен, — кивнул он.

— Поедем к шаману, он нас приютит, а там, может, и дадите концерт для него? — закончила я свою мысль.

— Это попахивает хорошим приключением, — бодро сказал Михас, — тем более, что у нас наберется около тысячи монет на взятку пограничникам.

— Да ты что?! — воскликнул Гай, — Тысяча? Ого-го, местная публика пощедрее Пратских снобов. Еще и закат такой красивый был, все одно к одному.

— Едем в гостиницу, завтра будет тяжелый день, — скомандовал Михас. Мы взобрались на Марлен, и та послушно потопала прямо.

В номере мы с Тамареском без сил упали на кровать и мгновенно уснули. Проснулись только утром, от того, что Гай колотил кулаком в дверь:

— Просыпайтесь, эй, давайте, просыпайтесь, пора ехать!

Марлен припустила так сильно, что находиться наверху было невозможно. Леса стремительно менялись, реки мелькали под нами и через несколько часов мы оказались на границе с Ардором.

Мы обмотали Гая тряпками и приказали молчать, Эток забился в какую-то сумку и отказывался выходить до прибытия в дом верховного шамана.

Маскарад и тем более взятки нам не понадобились. Увидев Марлен, стражник упал ниц и умолял "огромного червяка" не убивать его. Марлен презрительно оттолкнула атненнкой стража и горделиво протопала дальше. Выходило, что в Ардор пришла гигантская гусеница, без седоков (нас снаружи видно не было), просто гусеница.

— Это даже лучше, чем ты придумала, — улыбался Михас.

— А мне так и сидеть в этих тряпках? — восклицал Гай.

— Сиди пока, — сказал Тамареск, — мало ли.

— А она действительно уменьшилась, — продолжал Гай, — раньше было больше места.

— Я кормлю и вас и ее на убой, — пожал плечами Михас, — Просто не Марлен уменьшилась, а вы увеличились.

Я придирчиво себя осмотрела, как могла.

— Ничего не знаю, мне, кажется, я даже похудела.

— Солнышко, не слушай его, — ласково сказал Тамареск, — он не может не поддеть нас. Нас с Гаем он третирует уже не первый год: "Я вас кормлю! Я вас кормлю! Это вы так отъелись!" Не слушай его.

Михас выразительно исподлобья посмотрел на Тамареска, улыбнулся и промолчал.

Глава 13. Обед у Шамана

До Ынифы мы добрались очень быстро. Марлен торопилась, не хотела становиться маленькой, она надеялась вернуться к Ушу без дополнительного выращивания, которое может и не принести своих плодов.

Все потенциальные торговцы рабами разбегались при виде Марлен, поэтому не было никаких проблем.

В Ынифу мы вошли беспрепятственно.

— Кто-то должен вылезти наружу и направить Марлен в дому шамана, — сказал Михас, — Тамареск, это твоя историческая родина, все-таки.

— Верхом на гусенице, — задумчиво проговорил Тамареск, — Свята, ты не хотела бы посмотреть город с высоты Марлен?

— Это было бы интересно, — улыбнулась я.

Мы вылезли наверх. Ынифа с ее узкими улочками и глиняными домиками раскинулась перед нами — песчаный куличик ни дать ни взять.

— Милый город, но слишком уж провинциальный, одни рынки, только и всего, — комментировал Тамареск.

— А почему ты не стал Верховным Шаманом, а уехал учиться в Пратку? Гай мне говорил, что ты легко мог бы стать им.

— Я сильный земляной маг, но… мне это не интересно, что ли.

Я уловила фальшь, Тама что-то недоговаривал.

— Ты говоришь неправду, — в лоб сказала я.

Тамареск замялся и долго молчал:

— Я не совсем нормальный ардог. Понимаешь, все ардоги мужчины вольны любить и мужчин и женщин… А я… Меня не тянет к мужчинам… Здесь в Ардоре это не позор, конечно, но если Верховный Шаман не держит, а главное не пользует свой гарем юношей, то его еще вернее сместят с этого поста, чем в свое время сместили Комрада… Бред конечно, но я предпочел поехать учиться, чем пробовать добиться здесь поста Великого Шамана. Одна мысль о мужеложстве мне противна до омерзения.

— Я понимаю. Прости меня, пожалуйста. Это моя прихоть сделать ваш народ таким…

— Ты ни причем, здесь почти нет таких, как я. А всех остальных это вполне устраивает, даже радует. Сейчас внимательно, Марлен, притормози. Смотри, Свята, рынок рабов. Прямо на него мы не поедем, но из-за поворота посмотри.

По-началу, я решила, что вижу пляж. Огромное множество людей валялись в подобиях шезлонгов. Единственная деталь: часть из них была к своим шезлонгам прикована. Но цепи были длинные, некоторые рабы вставали и ходили. Одеты все были прилично и не похоже, чтобы их плохо кормили. Торговцы выглядели потрепанными и усталыми, однако, одеты были явно с иголочки.

— Не похоже, чтобы Ардор бедствовал? — сказала я.

— Он и не бедствует, уже несколько лет подряд. Странный феномен случился, когда вернулся Тарла. Плодородные земли отказываются порастать травой и деревьями. Ардор — пустыня по-прежнему, но когда Тарла вернулся, земля стала приносить сочные плоды, его назвали "почка земли". В некоторых "почках" только вода и оболочка и ничего больше, в других сочная мякоть сладкая или кислая, по вкусу. Сильному магу достаточно попросить землю и она даст ему тот плод, в котором он нуждается, — пояснил Тамареск.

— Почему же не растет трава?

— Лучшие умы Ардора бьются над этим, но не могут разрешить задачу. Я предполагаю, что самой земле комфортно в таком положении. На Тау все равновесно: Силлиерия — зеленый край, Пратка — умеренный, технологичный, Ардор — край солнца, Земли Уша — край сумерек, у всего теперь есть своя противоположность. У всего, кроме Моря Наеко…

— Ардорская пустыня, она и есть противоположность Наеко, — предположила я.

— Может и так, скорее всего так. Тебе виднее.

— Я так задумывала, — призналась я.

— Я всегда знал, что Ардор избран кем-то свыше, — рассмеялся Тамареск. — Там, недалеко, купол — это жилище Верховного Шамана.

Мы остановились у ворот шикарного дворца. Явно, что каждый из Верховных шаманов привносил что-то свое в архитектуру строения. Охрана вылупилась на нас полными священного ужаса глазами:

— Кто вы и куда ведете свое чудовище? — дрожащим голосом спросил один страж.

— Я — Тамареск Патанда, вы должны знать меня, рядом со мной Святослава. Мы едем к Верховному Шаману, дабы преподнести в подарок дивную чудо-гусеницу, — крикнул Тамареск.

Стражи посовещались недолго, затем один из них сказал:

— Может проходить, но чудо-гусеницу оставьте здесь.

— Мы не можем оставить ее здесь, без нас она разнесет пол-Ынифы.

Марлен грозно затопала лапами.

Стражи стояли видимо насмерть, они честно дрожали, но отступать не собирались.

— Она не причинит вреда Шаману, — убеждал их Тамареск, — Она поющая.

Марлен мотнула головой и удивленно заурчала.

— Я сказал, она поющая, — повторил Тамареск.

Тут зазвучали первые аккорды одной из песен Гая. Прослушав песню "чудо-гесеницы", стражи выглядели полумертвыми от страха и удивления. На звуки собрались зеваки, они аплодировали и бросали в Марлен мелочь и камни. Гусеница терпеливо ждала, когда Михас и Гай допоют, и взревела так, что зеваки мгновенно испарились, а вместе с ними исчезли и обидчики, бросавшие камни.

— Что за шум? — ворота открылись, и из-за них показался дряхлый старичок, которого несли на подушках.

— Доброго дня, Господин Ангикоха, — прокричал Тамареск.

— А, это всего лишь вы, господин Патанда, — сказал верховный Шаман, как-то разочарованно, — Проходите.

Носильщики развернули его и понесли вглубь двора, Марлен потопала следом.

— Располагайтесь, я прикажу приготовить вам комнаты. Могли бы и предупредить, что приедете, такие высокие гости, а во дворце со вчера не прибрано. Без Тауры совсем плохо, но может я просто к ней привык?! Через полчаса будет готов обед, — проговорил Великий Шаман, не оборачиваясь. — И кота и друзей приводите, я буду рад видеть всех снова.

За полчаса я успела только принять ванну по местному обычаю и приоделась в подобие тоги. В ней было не так жарко, как в Пратских нарядах.

Когда я вошла в залу, все были в сборе и весело о чем-то говорили. Верховный шаман встал, чтобы поприветствовать меня.

— Я рад, что вы посетили Ардор, — сказал он, — Это большая радость для нашей земли, с тех пор, как Тарла простил нас и вернулся.

— Мне самой очень интересно побывать здесь.

— Позвольте мне, по праву старика, немного поучить вас жизни, милая, — улыбнулся Ангикоха, — Я очень рад, что живу в такие интересные времена, и видел говорящего кота, восстание в Ынифе, прощение Тарлы, я успею еще поесть сладких "почек", и потрогать нежных юношей. Но самое удивительное видеть здесь вас и ощущать, что Тау стал лучше. Я чувствовал, что мир переживает глубокую катастрофу, я знал, что он может погибнуть, но теперь… даже я чувствую себя лет на пятьдесят моложе, не говоря уже о мире. Он чувствует себя прекрасно. Верховный Шаман знает и чувствует больше, чем все остальные, и вот, что я скажу вам, госпожа. Рано или поздно вы все равно покинете Тау. Но я знаю то, чего не знает никто, разве что, Эток. Однажды открывшаяся дверь никогда не закроется.

— Я смогу забрать с собой кого-то? — спросила я, мне стало не по себе от слов Шамана.

— Глупая, молодая Демиурга, — ласково улыбнулся старик, — ты не понимаешь, что забрать с собой весь мир невозможно, он все равно часть тебя, он всегда с тобой. Если ты конкретно говоришь о Тамареске, то забрать его ради его же блага ты не сможешь. В твоем мире он не выживет.

— Но ведь Комрад…

— Он был твоим произведением. А Тамареск дитя Тау. Нигде, кроме Тау, он не выживет. Сквозь открытую дверь сможешь ходить ты, Тау, раз он смог воплощаться, и кошки, и все, кого ты придумала. В твоем мире они не будут иметь никакой силы, кроме облика. Но я чувствую еще что-то, — шаман прикрыл глаза и замолчал.

— Что же? — нетерпеливо спросила я.

— Не так скоро, но уже близко. Близок тот момент, когда родится нечто невообразимое, новое, то, чего никогда раньше не было, то, что сможет закрыть дверь между твоим миром и Тау, — медленно сказал он, — не бойся, девочка, не все так страшно. Все будет так, как ты того хочешь.

— Я смогу попасть в Тау, если вдруг окажусь в родном мире?

— Я не знаю. Я не слишком знаком с Вселенной, но боюсь, она постарается тебя не пустить.

Мне стало совсем грустно, я ковырялась в тарелке, кушать совсем не хотелось.

— Не печалься, девочка, смотри веселее, — сказал Ангикоха, встал, раскланялся и вышел.

— Вот наговорил гадостей, а потом "Не печалься, девочка", — продребезжал Гай, пародируя великого шамана.

— Я все слышу, господин Кабручек, — раздался из-за неплотно закрытой двери голос Ангикохи.

— Ну, и что? — пожал плечами Гай, отправляя в рот кусочек шашлыка из баранины.

— Свята, ты не хочешь прогуляться? — спросил Тамареск.

— Хочу, — я быстро встала.

— Извините, друзья.

— Какие могут быть проблемы, Тама, все в порядке, — серьезно сказал Михас.

Глава 14. Горькое счастье

Мы гуляли по анфиладе, тягостно молчали и теснее прижимались друг к другу.

— Можем представить, что я просто скоро уеду ненадолго, — сказала я, — Глупая мысль, конечно. Но когда у меня крыса умерла, я так сделала. Я ее похоронила даже в кораблике из газеты. Страшно подумать, Тама, я в своей жизни до тебя любила только ручную крысу.

— Ну, я могу порадоваться, что чем-то лучше крысы, — улыбнулся Тамареск, — Боюсь это гнилой номер, из той поездки ты можешь и не вернуться… и я как назло не могу последовать за тобой. Почему ты не придумала меня?

— Хватит уже мне выдуманных молодых людей… плавали, знаем. Мне не понравилось, понимаешь ли, — кривлялась я, — обними меня крепче, пожалуйста, мне холодно.

— На улице жара, а мне тоже холодно, — удивлялся Тама, — Может, это хлад могильный простирает к нам свои потненькие ладошки?

— Ох, ну и метафоры у тебя. Я возьму себе, мне понравилось, — засмеялась я.

— Пойдем наверх, здесь действительно ужасно холодно. У нас с тобой солнечная сторона, там должно быть пекло.

— Ага, завернемся в фольгу и ляжем спать…

— Зачем? — вытаращил глаза Тамареск.

— Запечемся в собственном соку, будем все такие вкусненькие, печеные, — засмеялась я.

— Жуть какая.

— Зато умрем в один день.

— В твоем мире это какой-то особый шик?

— Любить до гроба проще, если быстро, — выдала я, — Это не шик, просто есть на родине у меня такая присказка: "Жили они долго и счастливо, и умерли в один день".

— Запеченные в фольге, — договорил Тамареск, — Но тогда тебя не заберет Вселенная.

— И тебе не придется меня терять.

— Странной притягательности вариант. Сомнительный, я бы сказал.

— В любом случае, давай-ка поднимемся к солнцу поближе.

Мы вошли в жаркую комнату, я сразу же открыла окно.

— Душно здесь, как в духовке, ей богу, — откомментировала я.

— Кошмар, — согласился Тама.

Он подошел ко мне и обнял, нежно пощекотал ушко губами. Моя тога поползла куда-то вниз, я не осталась в долгу и сдернула с одеяния Тамареска брошь. Кусок ткани, в который он был замотан, упал на пол. (Здесь необходимо отметить, что национальная тога в Ардоре носится без нижнего белья и мужчинами и женщинами).

— Ах, вот ты какая коварная, — возопил он в комичном гневе и толкнул меня на постель, — за это я тебя съем!

Съесть он меня, конечно, не пытался, не для того разворачивал он мой фантик, чтобы сожрать, как конфету. Веселость наша довольно скоро сменилась нежностью. Тамареск неповторимо сочетал все, что я люблю. Все, что было, было слишком восхитительно, чтобы остаться правдой. Но и сном это не было.

Мы стали единым целым, я впервые почувствовала не просто соединение мужчины и женщины, а единство двух душ. Словно огромный охранный купол объял весь НАШ мир, и его уже ничто не могло разрушить. Все закончилось, и только ощущение "купола" осталось с нами. Какое-то время мне казалось, что мы чувствуем одинаково: он чувствует тоже, что и я, я чувствую его чувствами. Словом, мы были очень и очень счастливы, и не верилось, что когда-нибудь расстанемся. Это уже невозможно.

— Вы все правильно сделали, дети мои, — раздался ехидный голос Великого Шамана.

— Уйдите, Ангикоха, — лениво отмахнулась я, — Я не одета.

— А я и не подсматривал, я почувствовал. Это весь Тау почувствовал. Боюсь, что и Вселенная, отвернувшаяся на секунду, тоже… почувствовала…

Глава 15. Немного о повадках Великих Бабочек

Утро, прекрасное утро. Почему его всегда сравнивают с младенцем? Теперь я понимаю, почему… Утро чистое, еще не испорчено словами, оно прекрасно само по себе. Нежаркое еще Ардорское солнце, которое имеет особый золотистый цвет, ласково пощекотало мой нос и ресницы. Я открыла глаза. Рядом лежал Тама, он смотрел на меня, в карих глазах искрились солнечные лучи.

— Почему говорят, что утром женщины не такие прекрасные, как вечером? — тихо спросил он.

— Потому что мне всегда так говорили утром. "Милая, вечером ты была прекраснее!", — тихо ответила я.

— Какие они были идиоты, — так же тихо сказал Тамареск. Он сгреб меня в охапку и крепко прижал к себе, — Святик, как же я тебя люблю!

Вдруг в дверь заколотили, мы одновременно вздрогнули. Тамареск что-то заворчал и пошел открывать, а из-за двери уже раздавались вопли Михаса:

— Друзья, проснитесь! Марлен окуклилась!

Я Быстренько натянула тогу, получилось криво, но зато нагота прикрылась.

Михас влетел бешеный, голубые глаза горели, волосы были растрепаны, он размахивал руками и бессвязно бормотал.

— Михас, успокойся, брат, — Тамареск усадил друга на стул, — Тебе дать попить?

Михас сотворил из воздуха бутыль вина и выпил ее залпом.

— Уже не надо, — хрипло проговорил он.

— Вот пьянь, — в дверях материализовался Гай, — утро не наступило, а ты уже пьешь. Как вчера начал так сегодня продолжаешь. Михас, мне не нравится эта тенденция.

— Дуралей, чтоб ты понимал, — буркнул Михас, — вчера у нас был научный диспут с мастером Ангикохой, он первым сказал, что Марлен окуклится сегодня утром.

— Ага, — перебил Гай, — диспут был настолько научный, что тебя принесли в стельку пьяного слуги. Бедный Шаман, надеюсь, он жестоко мучается похмельем!

— Я все слышу, Гай Кабручек, — раздался из-под потолка голос.

— Я волен говорить, что думаю.

— Как ваше самочувствие, мэтр? — спросила я.

— Спасибо, девочка, за заботу. Надежды господина Кабручека сбылись.

— Ты не так плохо выглядел даже тогда, когда родилась Аута, — заметил Тамареск.

— Чтоб вы понимали! — в сердцах воскликнул Михас, — Чтобы гусеница стала бабочкой, ей надо окуклиться. Если Марлен станет бабочкой, то в нашем распоряжении будет нечто невообразимое.

— Самолет, — сказала я.

— Что?

— В моем мире это называется самолет, — пояснила я. — Только они у нас летают железные. Михас, не спрашивай, я не знаю, как они это делают. В моем мире железный, а в этом мире будет первый альтернативный самолет Ма-1.

Шутка была понятна только мне, остальные отнеслись к известию более, чем серьезно.

— Это нам по воздуху, что ли теперь летать? — спросил Гай.

— Придется. Хотя глаголет истина, что рожденный ползать, летать не может. Но мы можем рискнуть, — подбодрила я.

— В конце концов, мы еще и не такое вытворяли, — улыбнулся Михас. Он уже был вменяем.

— Прошу прощения, а сколько она будет окукливаться? — спросил Тамареск.

— У обычной бабочки на это уходит пять или шесть недель, — задумчиво сказал Михас, — то есть от 35 до 42 дней. Тама, ты изучал рост насекомых при влиянии ЭПА, вот и давай, блещи знаниями.

— Я изучал только рост. Но у червей вроде бы метаболизм становился интенсивнее. Сейчас у последнего образца очень интенсивное пищеварение.

— Ну, предположим, что интенсивность процессов жизнедеятельности зависит напрямую от размера. Марлен в несколько тысяч раз больше своих собратьев, окукливание должно занять примерно час.

— Ну, это нас более-менее устраивает, потому что я хотел бы показать Святе море Наеко, — пробормотал Тамареск.

— Место твоей легендарной попытки утопиться? — хохотнул Гай.

— Это я его чуть не утопила, — сказала я.

— Как так? — все трое вылупили на меня глаза.

— Когда дверь открылась, я увидела во сне ваш ритуал отправки Тамареска ко мне. Тама мне ужасно не понравился.

— Вот видишь, чудовище, я говорил тебе перед отъездом побриться, — съязвил Гай.

— Но потом я увидела Комрада и очень сильно захотела, чтобы он пришел ко мне. Мое желание вытолкнуло Тамареска в воду, а Комрад попал ко мне.

— Вот оно что, — выдохнул Михас.

— Странный способ спасти жизнь, — задумчиво сказал Гай, — Попади к тебе Тама, он бы просто исчез, а так ты его чуть не утопила.

Возникла неловкая пауза.

— Я хочу посмотреть на куколку, — сказала я.

— О, прекрасная мысль, — Гай первым вылетел из комнаты, следом за ним вышел Михас и Тамареск. Я задержалась, оправляла тогу.

Куколка оказалась похожа на огромную порцию сладкой ваты, серовато-жемчужного цвета. Она лежала посреди двора и медленно "дышала". То раздувалась, то сдувалась. В ее тени на песке спал Эток.

— Вот кот, а?! Ему бы только миры посозерцать, — улыбнулся Тамареск.

Эток приоткрыл один глаз, окинул нас взором и изоразил на морде крайнюю степень недовольства.

— Что вы орете? — недовольно сказал он и закрыл глаза.

— Простите, Ваше Святейшество, — кривлялся Гай.

Я подошла к куколке и погладила ее рукой. Она оказалась очень жесткой и шершавой, но теплой. Чувствовалось, что внутри живое существо: оно шевелилось, вибрировало и дышало. Только теперь я поняла, что здесь гудит именно куколка.

— Не знаю, как вам, а мне кажется, что она прекрасна, — Михас прижался щекой к кокону и попытался его обнять.

— Друг, у тебя поразительная страсть ко всему беременному, — поднял одну бровь Гай.

— Это же прекрасно и таинственно. Вот оно есть такое большое, непрозрачное, а потом из него появляется что-то прекрасное и новое, — глаза Михаса лирически заблестели.

— Тебе в детстве всегда подарки запаковывали? — с видом штатного психиатра начал допрос Гай.

— Да, а что?

— Ничего, — заржал в голос Кабручек.

Куколка загудела, как маленькая трансформаторная будка и затряслась. Она пошла трещинами. Треск стоял, будто валят лес. Аккуратно от куколки отваливались куски. Мы отошли на безопасное расстояние. Этока разбудить не удалось и забрать тоже, гигантский кусок кокона чуть не раздавил Тамареска, когда тот пытался спасти кота. Эток спал спокойным сном младенца, среди бушующих родов.

Один из кусков "обшивки" все-таки упал коту на хвост. Эток завизжал и дернулся. С первого раза освободиться не получилось, он рвался, а когда вырвался, то с диким мявом понесся к нам. На его пути упал новый кусок. Обезумевший кот вскарабкался по нему, не выпуская когтей, и сиганул куда-то вверх. В клубах песка и лучах солнца Эток пролетел несколько метров и приземлился на меня. Тут он выпустил когти. Я не успела его поймать и он повис на тоге, полотнище под весом кота стало сползать. Когда Эток рухнул вниз, я оказалась совершенно голой. Благо поднявшиеся клубы пыли прикрыли меня, на время пока я спешно пыталась одеться.

Рядом с нами уже стояли все слуги и стража, сам Шаман, на дворцовых стенах сидели мальчишки.

— В Великие времена я живу. Великая гусеница обратилась с Великую бабочку и глаза мои узрели это. Я счастлив, во истину счастлив! — восклицал Ангикоха.

Марлен, тем временем, переминалась на высоких лапах, пробовала ходить, управлять своими курчавыми усиками. Крылья были сложены за спиной не как у привычных мне бабочек, а по типу веера.

Все, кто присутствовал при сем великолепном событии, хлопали в ладоши, но это действительно было великолепно!

Марлен обернулась к нам. Она раскрыла одно складчатое крыло, и кончик его оказался у наших ног.

— Мы должны лететь. Спасибо, за надежду, мэтр Ангикоха, — я обняла старика.

— Я счастлив был видеть тебя, девочка. Запомни хорошенько — все будет так как ты захочешь. Этот мир тебя никуда не отпустит, пока ты того желаешь.

Я ступила на крыло Марлен. Оно было достаточно жестким и составлено из маленьких чешуек. Окрас был коричнево-зелено-желтый. У местных бабочек не приняты были крылья с узором, в моде пятнистые разводы.

Возникла проблема с Этоком, он наотрез отказывался лететь.

— Я уже летал и продырявил дракона, я больше не хочу летать. Пустите меня, хозяин, пустите! Ну, отпустите, неблагодарный вы двуногий уродец! Я не хочу летать! Я — КОТ! Мне не положено летать! Моя паства без меня не сможет! — Эток извивался, вопил и царапался, еще он ругался, много и грубо.

— Ох, я и не знал, что Архиепископ Пратский знает столько бранных слов, — восхитился Гай, — Эток, скотина, не кочевряжься, давай к нам.

— НЕТ, господин Кабручек, помилуйте, я же никогда не делал вам ничего плохого, я любил вас больше всех, пожалуйста, не надо!

Кот уже рыдал в голос, он захлебывался, так ему было страшно.

— Ладно, скотинка, живи, — сказал Тамареск, которому это все надоело, — На до Пратки добирайся своими лапами!

— Лапами то оно вернее, — всхлипывая, сказал Эток.

— Мы отправим его в Пратку на дипломатической карете, на тройке Лезоков, — сказал Ангикоха, — Эток же все-таки мой коллега, не вежливо так обращаться с Архиепископом Пратским.

— Везунчик, — Тама потрепал кота по голове и поднялся на крыло.

Я сидела первой и держалась за жесткий ворс на спине Марлен, Тамареск сел сзади, его тепло поддерживало меня, я сама ой, как боюсь летать, но с ним это было не страшно!

Глава 16. Море Наеко

Сверху Ардор — великая песочница мира Тау.

Мы быстро и мягко взлетели. Я даже всплакнула, мне всегда были ближе ардоги — вспыльчивый, страстный народ.

— Свята, они счастливы! Не печалься и ничего не меняй в их жизни, — шепнул мне Тамареск.

— Я и не собиралась, — пожала плечами я, — даже если бы они жили плохо, я не стала бы ничего менять. Не все зависит от меня.

Мы летели над скучной пустыней, ветер дул в лицо, и нельзя было сказать, что мы летим очень быстро. Этого нельзя было даже предположить, пока не посмотришь вниз. Туда, где несутся пески и барханы с немыслимой скоростью.

Крылья мягко шуршали, Марлен размахивала ими очень лениво, даже нехотя. У гигантской бабочки и скорости соответственные.

Внезапно в голову мне пришла мысль. Если мы летим с большой скоростью, на определенной высоте, то почему не задыхаемся? По физике моего мира мы бы сразу задохнулись. Господи, да о чем это я?! Какая физика?! Когда в моем мире была физика?! И так даже лучше!

Очень скоро перед нами расстелились джунгли края света. Его я никогда не придумывала намерено, условие у меня было одно: край света должен быть материальным, и никак иначе. Тау прекрасно справился с воплощением: непроходимые мангровые леса то, что надо. Голубой ленточкой впереди искрилось море Наеко.

Марлен стала снижаться и приземлилась на песчаный пляж, пустынный, как само одиночество. Тишина, только хруст песка под ногами. Ни ветерка, только запах соли от моря. Ни тенька, кроме узкой полоски темноты, отбрасываемой камнем.

Море завораживало: спокойное, бескрайнее, сверкающее. Ни волны, ни шороха, ни плеска. Море, уходящее в бесконечность неба, фантастическое чувство!

— В такие минуты, я чувствую тягу к морскому делу, — задумчиво сказал Гай.

— Если бы оно еще было на Тау. Судоходных рек и тех раз, два и нету, — ответила я, хотя прекрасно понимала, что чувствовал Кабручек.

Я подошла к воде и потрогала ее рукой. Странно, но воды, как будто не было. Упрямо я пошла в легкий прибой, руки проходили сквозь поверхность, не ощущая ее.

— Свята! — окликнули меня с берега.

Я обернулась и чуть не умерла от ужаса!

Берег был очень далеко, плаваю я хорошо, но так далеко никогда не заплываю. Я стояла посреди моря и пыталась пощупать воду. В панике я побежала к берегу, но не могла добежать, ноги не слушались. Я кричала, но голоса не было. Тошнотворная волна ужаса застлала глаза мраком, я упала и почувствовала, как проваливаюсь в какую-то невесомую материю, чужую мне, от того неприятную. Я падала, падала, падала…

Книга 3. Рождение чуда

Часть 1. Новые ощущения

Глава 1. Дом родной

По глазам резанул свет. Я открыла их и потянулась, ударилась ногой о стол и рукой задела горшок с фикусом. Я снова была дома. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Я замерла и уставилась на свою до боли знакомую кухню. Сидела я так довольно долго. В голове было пусто, она звенела, как колокол.

Я дома. Ужасно! Значит, я не смогу увидеться с Тамареском, обнять его, почувствовать его прикосновения. Значит, больше никаких шуточек Гая, яств Михаса. Даже Этока больше за ушком не почешу.

Я разревелась. Сидя на полу, я ревела, самозабвенно, отдаваясь полностью только этому занятию.

На улице стемнело, когда я последний раз всхлипнула и встала с холодного пола. У меня не было сомнений, что все это было на самом деле. Хотя и невероятно: говорящий кот, гигантские гусеницы и бабочки, сахарные и стеклянные города, и Тамареск. Его карие глаза, улыбка, запах волос, страсть к экспериментам, приключениям. Я снова всплакнула, покосилась на бутыль Хереса и испытала волну отвращения и ярости. Бутыль полетела в стену и разбилась, остатки вина оставили пятно на обоях.

Хотя сомнений в правдивости моего путешествия на Тау и не было, я стала лихорадочно искать хоть какие-то подтверждения моего отсутствия здесь. Их было предостаточно. Ноутбук давно разрядился, пыль лежала повсюду, все продукты в холодильнике протухли, заплесневели. Странно, что я не обнаружила в нем новую цивилизацию существ, стойких к холоду.

Грязи вывозить вагон придется, денег опять же нет, наверное. Чертова Вселенная, упрямая сука вернула меня. Ну, да ладно. Анкигоха говорил, что все будет так, как я хочу. А я хочу обратно. А пока… Пока что спать, утро вечера мудренее.

Я сменила постельное белье на то, что пахло меньше всего сыростью (квартира почему-то отсырела за время моего отсутствия) и легла спать.

Глава 2. Вселенная оправдывается

— Мое почтение, Святослава, — сказала Вселенная.

— Ох, как мы заговорили?! — буркнула я.

— Ну, как хочешь. Видит Бог я старалась быть вежливой, но видимо ты не хочешь, чтобы я относилась к тебе по-человечески.

— Смотря что считать человеческим отношением, — отозвалась я, — в каком-то смысле ты отнеслась ко мне именно по-человечески. Собаки и те больше понимают в любви и верности.

— Но ты должна была вернуться! И, кстати, чтобы ты знала, я не имею к твоему возвращению домой никакого отношения. Ты сама провалилась в дверь. Море Наэко — край твоего мира, откуда можно уйти в другие миры… Конечно, если дверь открыта. Я планировала вернуть тебя чуть позже. Когда ты провалилась, я как раз занималась тем, что обеспечивала твое существование в родном мире.

— Ну, да… Я так и поняла. Почему моя квартира отсырела?

— Ее залили соседи сверху, я тут ни при чем.

— И что же ты готовила к моему возвращению?

— Через три дня тебе предложат работу редактора. Ты вернешься в тоже издательство, где и работала. Деньги лежат в шкафу под бельем, должно хватить на полгода. Пойдешь в ближайший магазин закупишься всем нужным.

— И заработаешь грыжу, — съязвила я.

— Не перебивай меня! Тебе помогут донести до дома все пакеты. В течении трех месяцев твоя жизнь станет лучше прежней. Ты встетишь мужчину своей мечты…

— А вот этого увольте! Я не хочу встречать мужчину моей мечты.

— Оу, — Вселенная оказалась в замешательстве, — я могу предоставить тебе встречу в женщиной, если ты того хочешь.

— Нет, спасибо, не стоит.

— Странно, Святослава. Я не могу читать твои мысли.

— Я ничего не понимаю в твоих делах, Вселенная. Отпусти меня домой, я хочу спать, правда.

— Ты не попытаешься вернуться в Тау?

— Нет, не попытаюсь, — раз уж могу врать, значит, надо попытаться получить от этого побольше выгоды.

— Надеюсь, что и твои друзья с Тау не попытаются тебя вернуть. Ты хорошо поработала, Тау здоров и прекрасен, как никогда. Единственная проблема, дверь не закрывается, что-то не дает ей закрыться, и я боюсь, как бы твои друзья не воспользовались этим?!

— Может быть ты не можешь читать в моей душе, почитай в душе Тау, и узнай там.

— Какая ты дерзкая стала, — фыркнула Вселенная.

Тошнотворная волна понесла меня куда-то, я вращалась вокруг своей оси, пока не упала на собственную постель.

Глава 3. Обещанного три года ждут

Я открыла глаза. За окном светило солнце.

— Сучка, — я выругалась и встала. Дома было, по-прежнему, неуютно и сыро. Я открыла окна, чтобы проветрить помещение. В квартире была полная разруха, хорошо же за ней присматривала Вселенная.

Как бы то ни было есть очень хотелось. Пришлось топать в магазин. Возвращаясь нагруженная, как мул, я все ждала этого чудного спасителя, но так и не дождалась. Следующие три дня я потратила на то, чтобы кое-как обеспечить себе более-менее комфортное житье. Все это время я курила, как паровоз, и ждала, когда же наконец-то начнут действовать слова моей заботливой покровительницы.

Тех денег, что я нашла, хватило едва ли на две недели. Правда, как только они закончились, то возникли снова чудесным образом в ящике под бельем. Это обнадеживало.

Прошел месяц — работы не было. Я засела за новый роман о Тау, где описала похождение Тамареска, Гая и Михаса, когда они пошли спасать Тау и послали в мой мир Комрада.

Работала я, как пьяная, пальцы только и делали, что стучали по клавишам. Я засыпала за ноутбуком, и просыпалась от пищания его батареи. Новостей не было никаких.

Спустя еще два месяца роман был написан. Я решила отнести его в знакомое уже мне издательство, слава Богу, сколько я там отработала.

Меня встретили удивленными взглядами, лица были все знакомы. Никто со мной не здоровался, отскакивали, как от прокаженной. Ну, да, я же забыла, что я тут сумасшедшая. Как вселенная не позаботилась о том, чтобы выправить репутацию? Секретарша дрожащей рукой записала меня, посетовав, что сейчас редактора нет уже давно и издательство загибается.

Я ломнулась к директрисе. Та побледнела, увидев меня, как будто я — приведение.

— Здрассти, Диана Павловна, — улыбнулась я. Ради злорадства, я выбрала улыбку пострашнее.

— З-з-здравствуй — те, Святослава. Как ты тут? Какими судьбами? — тетка позаикалась и быстро взяла себя в руки.

— Да, вот зашла, хотела предложить вам свой роман, а тут говорят место редактора вакантно.

— Е-есть такое дело.

— Так вот, Почему бы нам не продолжить наше сотрудничество. Нам ведь было хорошо вместе, не правда ли?

Диана сглотнула.

— Было. Но, Святик, пойми. У тебя же выписка, и потом ты пропадала надолго. Мы звонили домой, когда нам понадоблися редактор. Никто не отвечал. А вот тут ты приходишь сама…. Честно я не знаю, что и думать. Ты была на лечении?

Я еле сдерживалась, чтобы не засмеяться.

— Диана Павловна, я закурю?

— Кури.

Я затянулась, затошнило и закружилась голова (только этого не хватало).

— Я не буду рассказывать вам, где я была. Скажем, я уезжала за границу. Если я вам расскажу, вы тут же вызовете скорую. В конце концов, Диана Павловна, вам же нужен редактор, очень нужен. Я вижу, я чую это. Так лучше будет проверенный, пусть не нормальный, но свой. Чем вы возьмете не пойми кого. На сколько я понимаю, после меня тут ненадолго задерживались мои коллеги.

— Честно говоря, да, — Диана сильно нервничала, — Они по полгода работали, потому что не выдерживали требований. При тебе было хорошо. На нас еще и кризис обрушился пришлось штат до одного редактора сократить, а одному тяжело, сама знаешь.

— Короче говоря, Диана, я твое спасение. Заметь, уже во второй раз, — лукавства во мне поубавилось, было очень тяжело говорить, тошнота и головокружение усиливалось, я затушила сигарету.

— Я подумаю, Свята. Тебя здесь все знают, но после той истории…

— Диана, запомни, радость моя, лучше безумный редактор, чем отсутствие, какого бы то ни было. Так что думай, радость моя, думай, — я встала, слегка пошатываясь вышла из душного кабинета, дошла до улицы и там грохнулась на ступеньки без сознания.

Глава 4. Любопытные известия

— Очнулись, матушка?

— Что? — я оглядела грязную больничную палату. На дурку не похоже, да и не вытворяла я ничего такого. Возле меня стоял доктор козлиной наружности. Козлиная бородка, узкое длинное лицо, рыжие волосы пышной шапкой, и две непослушные пряди торчком — винторогий козел, а не человек. Обращение мне его совершенно не понравилось.

— Где я, батюшка? — передразнила я.

Козлиный доктор обиделся.

— На сохранении, голубушка. Меня зовут Алексей Алексеевич, пока что я ваш наблюдающий врач.

— А лечащим у меня будет кто-то другой? — наивно спросила я.

— Что простите? — не понял "наблюдающий".

— Ну, раз вы просто "наблюдающий", значит должен быть еще и "лечащий", — пояснила я.

— Я смотрел вашу карту, у вас в анамнезе были психопатии.

— Да, истероидные. Я — буйная, предупреждаю, — улыбнулась я.

— А почему они были и как давно?

— Я немного дизориентирована во времени, но около полугода назад, никак не раньше. В конце концов, у вас есть карта, там числа есть. Почему? Потому что один подонок мне изменил с двумя подругами.

— Ох, — смутился доктор, — на счет карты вы правы. Вы застали его?

— Да. Это было давно, мне все равно, если честно.

— А где он сейчас?

— Мне трудно сказать.

— Как мне стало известно, он пропал.

— И черт с ним, — легкомысленно отмахнулась я.

— Вы его убили?

Я посмотрела в бесстыдные рыбьи глаза козлиного доктора и сказала:

— Доктор, я вас сейчас ударю, если вы не прекратите со мной в таком тоне разговаривать, потому как я никого пальцем не трогала. Пропал и пропал, я о его пропаже не жалею.

Рыжий сделал шаг назад, посмотрел на мои руки и сделал еще шаг.

— Спокойнее, пожалуйста, вам волноваться вредно теперь, а вы, девушка горчая, остыньте. Я быстренько справочки навел — не было вашего изменника…

— В смысле, он нигде не зарегестрирован, — уточнила я.

— Да, точно так.

— Так вот, уважаемый, — сказала я так, чтобы доктор понял: "уважаемый", это кровное оскорбление, а не комплимент, — то, что Комрад нигде не зарегестрирован, еще не знает, что его нет.

— Но на бумагах…

— Можете вашими бумажками под…. утереться… Больше бумажек, чище попа, — философски заявила я и откинулась на подушки с чувством выполненного долга.

Доктор открывал и закрывал рот, но не дышал.

— Не хамите мне, — обиженно отозвался он.

— Как вы ко мне, так и я к вам. Ну, лежала я в психушке, и что с того?! Не нравлюсь, передайте меня другому врачу. Вы мне тоже не нравитесь, — равнодушно сказала я.

— Вы курите? — плаксиво спросил врач.

— Курю.

— Придется бросить.

— Кстати, о птичках. А что, собственно, я делаю тут?

— Что последнее вы помните?

— Доктор, вы еврей?

— А что такое?

— А вас не учили, что отвечать вопросом на вопрос невежливо? — добила я.

Рыжий молчал и кусал губу.

— Я не еврей, — ответил он, наконец, — вас нашли на ступенях лестницы без сознания, вызвали скорую. У фельдшера возникло подозрение, что вы беременны. В сознание вы не приходили, в крови обнаружен хореический гормон человека. Я уже хотел насильно вас приводить в сознание, но вот вы сами очнулись.

— То есть я в положении, — трепеща спросила я.

— Да.

— А срок?

— На узи скажут, пока недельку полежите.

— Эй, у меня же только моя одежда и все.

— Позвоните родственникам, пусть привезут вещи.

— Я — сирота.

— Сочувствую, а отец ребенка?

— Уехал в другую страну.

Доктор негодующе поцокал языком, хотя в глазах явно читалось, что он бы тоже уехал: мало того, что вздорная, так еще и шизик, один плюс, и тот сомнительный- сирота.

Рядом зазвонил телефон.

— Да.

— Свята? Это Диана. Ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Что-то случилось?

— Я беру тебя на работу. Фиг с ней с беременностью, беру, больше некого просто.

— Вот-вот, о чем и я. Диана, можешь заехать ко мне, я отдам тебе ключи от квартиры, привези мне вещи в больницу, мне больше некого попросить.

— И материал завезу.

— Завози.

"Фиг с ней с беременностью!" — это надо!!!

— Подруга звонила? — ласково осведомился врач.

— Начальница.

По выпученным глазам доктора я поняла, что теперь он мой со всем ливером — он стал меня бояться. Увидит Диану и вообще душу мне свою продаст. А все почему? Потому что прибежит танцевать передо мной на задних лапках женщина-гренадер, генеральша, каких свет не видывал. От нее же властностью пахнет за километр. Диана сначала всех построит, а потом будет возле меня увиваться, а все потому, что впечатлилась нашим разговором, я ее насквозь вижу.

— А когда УЗИ? — спросила я.

— Завтра утром назначу вам.

— Буду благодарна.

Доктор попращался и ушел. Я зарылась в подушки и засмеялась. Это был не истерический и не злобный смех, я радовалась, как никогда еще в жизни. Не хотелось никому показывать, как я рада. Теперь смысл слов Анкигохи дошел до меня со всей ясностью. У нас все получилось. Это он, тот что живет во мне не дает закрыться двери, это он, тот самый купол, который я ощущаю до сих пор, это он не дал мне забыть произошедшее в Тау.

Частичка Тамареска со мной — осознание сего факта согрело меня, я не так сильно стала скучать. Но обидно будет, если малыш родится раньше, чем об этом узнает папа.

Не исключено, что Вселенная не может читать меня больше именно по этой причине. Ребенок-то межмировой получился, не просто межрассовый.

Глава 5. Вселенная в ярости

— Свята, — темнота окутала меня, голос Вселенной звучал угрожающе.

— Да-да? — весело отозвалась я.

— Это что еще такое?!

— Где?

— Ты беременна от этого ардога?

— Да, а что? Это запрещено какими-то правилами, о которых я не знаю? Что сделано, того не вернуть.

— Понятно теперь, почему ты мне не повластна, ты больше не часть своего мира и не часть Тау. Твоя судьба теперь мотаться между мирами, пока не родится ребенок. Я не смогу тебе ничем помочь, — пророчила Вселенная.

— Да, что такого-то? Ну беременная межмировым дитятей, и очень счастлива, между прочим.

— Это только пока что, — злобно ответила собеседница, — Пока ребенок внутри тебя ему ничего не угрожает, но он не принадлежит твоему миру, а потому родится больным, или умрет в первые же дни после рождения.

— Не могу ли родить в Тау?

— Нет, не можешь, — яростно ответила Вселенная, — после его родения в Тау ни один вселенский процесс уже не будет прежним. Его рождение будет сопровождаться разрушением всех миров, кроме того, в котором он родился. Понимаешь о чем я?

— Я никогда не вернусь домой, — радостно сказала я.

— Дурында, — взревела Вселенная, — твой ребенок угрожает мне! Моей целостности. Ты спасешь Тау навсегда, но погубишь несметное количество миров и живых существ! Вселенная будет состоять только из Тау. Сколько нужно лет, чтобы развилась новая Вселенная? Миллиарды триллионов…

— Бред.

— Очень много, — поостыла она, — но все же. Его рождение — моя смерть.

— Раньше такое было?

— Нет.

— Ну, вот, — улыбнулась я, — ты не можешь знать наверняка. Такого еще не было. Мэтр Анкигоха упоминал об этом, но не говорил, что это будет чем-то губительным, наоборот.

— Что может понимать смертный в моих делах?! В Тау он родится могучим и сильным, так как его отец — дитя своего мира, а ты создательница всего сущего там. Здесь он родится слабым и хилым — твоему миру он не пренадлежит, так же как и ты теперь. И питаться он будет энергией твоего мира, через тебя. Он и тебя убьет, милочка, все соки из тебя выпьет.

— Но только если он родится в родном мне мире.

— В Тау я тебе рожать не дам! Нельзя рисковать немыслемым количеством миров, только ради одного твоего ребенка, — ворчливо отозвалась она.

— Это мне вызов что ли? — уточнила я.

— Что?

— Не прикидывайся дурой, Вселенная, ясное дело, что я любыми силами попытаюсь вернуться в Тау, чтобы МОЙ РЕБЕНОК родился там, где ему будет лучше.

— Так и знала, что не стоит расписывать тебе перспективы, — задумчиво отозвалась Вселенная.

— Так ты просто меня пугала!!? — воскликнула я.

— Нет, я сказала чистую правду, — спокойно ответила Вселенная.

— Тем для тебя же хуже, — сказала я, собираясь уходить, — И не вздумай, что-то сделать с Тау.

— Он не подвластен мне больше, — тихо ответила Вселенная.

Я еле сдержалась, чтобы не завопить от счастья.

— Это вносит дисгармонию в меня, — продолжила она, — другие миры страдают из-за вас.

— Так какие проблемы, помедитируй немного, подпитайся межмировой энергией и все будет хорошо. Снова обретешь гармонию.

— Чтоб ты понимала, смертная, — фырнула Вселенная.

Меня понесло прочь от места разговора.

Глава 6. Богиня Диана

Оказывается я заснула. Но таким снам стоит верить. Соседки по палате, все в разной степени пузатости, странно на меня косились. С другой стороны на меня всегда люди косились и ничего экстраординарного в этом не было.

Я решила побыть вежливой и представилась девушкам и женщинам в палате, некоторые отокликнулись и представились в ответ.

— А у вас папа кто? — спросила одна бледненькая девица, которую звали, по-моему Оля.

— Папа у нас иностранец, — улыбнулась я.

— Иностранец, — фыркнула разлохмаченная женщина в углу, — а шмотки привезти даже некому.

Я подняла бровь и посмотрела на нее по-внимательнее. Лохматые космы, седые виски, на вид лет пятьдесят, но на самом деле чуть за сорок. Грязный халат, стоптанные тапочки. Лицо испитое, зубы редкие, губы разбитые. Пренепреятнейший тип. Я решила, что не надо даже отвечать ей, иначе могло бы получиться нехорошо.

— Откуда? — тише спросила Оля, оглядываясь на бабу в углу.

— Из Венгрии, — погромче ответила я.

Баба хмыкнула.

— А у нас папа инженер, — улыбнулась Оля, и засветилась изнутри. Тонкая блондиночка, с серыми глазками, в принципе скелет и кожа, ничего интересного, если бы не улыбка, удивительной красоты. Ей очень шел ее восьмой месяц.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

Оля помрачнела и ответила:

— Шестнадцать.

— Здорово, — улыбнулась я, — будешь лучше дитятю понимать, сама же еще ребенок. Будет хорошо.

Оля посмотрела на меня, как на сумасшедшую и радостно улыбнулась.

— Девчонка! — опять фыркнула дама в углу, — голь перекатная. Что ты ребенку-то дашь, дура. Залетела, шлюшка малолетняя.

— А ты, что ребенку дашь, пьянь? — спокойно спросила я, — А? Чего заткнулась?

Остальные "сокамерницы" смотрели на меня с ужасом.

— Да, как ты смеешь? — взревела баба и подбежала к моей постели. Била она не сильно, но норовила попасть по животу.

— Отойди, тварь, — прошипела я.

Как ни странно это подействовало. Глаза у бабы застекленели, она послушно отошла от моей кровати.

— Садись на свое место. Ты больше ничего не скажешь плохого об Оле или о ком-то еще. Ложись и спи.

Баба послушно выполнила все мои указания.

Оля потянула меня за руку. Я встала и прямо в больничной ночнушке пошла в коридор.

— Как ты это сделала? — спросила она, восхищенно глядя на меня.

— Не знаю. Походу я ее загипнотизировала, но я никогда раньше такого не делала. Это не я, видимо, это он, — я положила руку на живот.

— А ты уже знаешь кто будет?

— Нет, рано еще. Но я думаю, будет мальчик, мне так чувствуется что-то.

— Она меня уже давно допекает, оскорбляет по всякому, и всех оскорбляет, — скорбно посетовала Оля.

— И никто не заступился за тебя?

Оля покачала головой.

— Вот сволочи!

— Святик, ты тут уже свои порядки навела? — спросила Диана, она как раз приехала.

— О, Диана Петровна, знакомьтесь, Оля.

— Очень приятно, — Диана пожала Оле руку.

— Вот ключи. Адрес помните?

— Помню.

— Диана Петровна, ноутбук мой с зарядником привезите, белье в шкафу в спальне лежит и деньги там же, зубная щетка в ванной. За труды ваши возьмите на кухне бутыль. Первосортный Херес.

— О, спасибо, Свята.

Диана ушла.

Мы с Олей долго еще болтали за жизнь. Она рассказывала, как тяжело дается ей ее первая беременность. Как не просто с родственниками и другими роженицами.

— Я же правда хочу его воспитывать. А они… Они все так только, чтобы аборты не делать. А любить они не будут, а я буду, — сетовала Оля.

— Вот пока такие, как ты, Оленька, есть в этой стране, мы еще можем хоть на что-то надеяться. Не слушай никого, кроме сердца. Оно не обманет.

— Вы что тут делаете? — визгливо возник из ниоткуда мой доктор.

— А что-то не так? — осведомилась я.

— Вообще-то вы в одной ночнушке.

— И? Это запрещено конвенцией о правах животных? — удивилась я.

— Это вообще-то неприлично, — обиделся доктор.

— У меня другой одежды нет. Скоро ее привезут. А в палате очень душно, — соврала я.

— Но все же, Святослава, вам бы не мешало….

— Что такое?! — раздался властный голос Дианы, я возликовала, — Не тревожьте мою сотрудницу. Она в положении, это не время, чтобы читать ей нотации!

Доктор открыл рот чтобы ответить и повернулся, но рот так и не закрыл. Он увидел высокую, могучую Диану, с волосами цвета южной ночи, голубыми глазами, скрытыми под косметикой и с алыми губами.

Рыжий, на фоне Дианы смотревшийся коротышкой, с открытым ртом смотрел эту полубогиню, с тысячью пакетиков и сумок.

— Я-я знаю. Я ее лечащий врач, — выдавил Рыжий.

— Очень приятно познакомиться, — отозвалась Диана скептически, — Святочка, здесь дует, пойдем ляжешь.

Ну, я же говорила, что она меня еще и вылизывать будет, а все потому, что…

Врач увязался за нами, и даже согласился оттащить несколько тяжеленных пакетов.

— И-излучене будет вредно, для мамы, — слабо протестовал он против ноутбука.

— Материал для работы я привезла на бумаге. Святочка просто будет печатать небольшие отчетики, на страничку, не больше, — сурово отвечала Диана.

— Только пусть не ставит его на живот, — поник доктор.

— Вы же не думаете, что Святик настолько безответственная! Конечно, она не будет ставить его на живот.

Я лежала и наслаждалась.

— Какой у тебя заботливый доктор, Святочка, — ни с того ни с сего сменила гнев на милость Диана. Я удивленно посмотрела на нее. Она строила доктору глазки.

А что ждать от немолодой ни разу не женатой дамы?! Пусть развлекается, может оно и к лучшему.

Вещи мои были разложены, житие на ближайшую неделю было обеспечено. Солнце за окном садилось, за автостраду. Было печально, хотелось, чтобы Тамареск знал все, чтобы обнимал. Я отвернулась носом к тумбочке и зашептала:

— Ничего, маленький, все у нас с тобой будет хорошо. Так дедушка Анкигоха сказал. И папа Тама нас очень любит. А я тебя очень люблю, маленький мой.

Тут меня накрыла такая волна счастья, что я просто закрыла глаза и позволила ей нести меня, как ей заблагорассудится. В конце концов, я заснула счастливейшим во всем мирах человеком.

Глава 7. Семь дней до приказа

В больнице оказалось намного лучше, чем дома. Здесь были люди, кормили нахаляву, но к несчастью не вкусно, но еще была совершенно особенная атмосфера, располагавшая к работе.

Я старалась дозировать нагрузку, так как излучение действительно не благоприятно для малыша. Но именно в те моменты, когда я писала о Тау, описывала, как попала в него, как познакомилась с Тамареском, Гаем, Михасом и Этоком и прочее, я испытывала настоящее счастье, и оно шло изнутри, от ребенка.

Он действительно был чем-то большим, чем просто человеческим детенышем. Ровно два раза в день мне становилось нехорошо, но стоило поговорить и успокоить малыша, как все прекращалось. Позднее наблюдения показали, что дурнело мне от мыслей о сигарете, страхов не вернуться к Тамареску, просто от грусти.

Работала я над вторым романом так же запойно, как и над первой частью, даже не чувство счастья и не возможность снова пережить все стимулировали меня. А возможность, еще раз прикоснуться к дорогим мне людям, ощутить их присутствие.

Дни мои текли размерено, я отсчитывала сутки до того момента, когда меня выпустят на волю. Повторюсь, мне нравилось в больнице, но воля она куда приятнее, какой бы комфортной ни была бы клетка.

Утром, после всех обычных процедур и завтрака, меня тащили куда-нибудь на процедуры. В моем распоряжении был массаж, стимулирующий кровообращение, всплыло мое детское малокровие, обязательные прогулки в парке, всякие анализы и психолог, который после первого же сеанса отказался от работы со мной, так как видите ли у меня все в порядке. Но мы то прекрасно знаем, что он просто струсил. Я честно, наичестнейше отвечала на все его вопросы: кто папа? желанный ли ребенок? какой я вижу свою жизнь после рождения ребенка? хочу ли я рожать нетрадиционно и проч, и проч.

После обязательных процедур обычно наступал обед, мучително не вкусный, но вполне съедобный. Тихий час я честно отсыпала, потому что уставала еще утром. Это было главным, пожалуй нововведением моего интересного положения. Я быстро уставала и мне требовался сон. Посе тихого часа к моим соседкам кто-нибудь приходил, это часто были старшие дети или мамы, очень редко это были мужья и еще реже заботливые и любящие. К Оленьке за неделю молодой человек приходил раза три, когда мог сбежать с работы, все остальное время мы проводили вместе, так как к нам никто не приходил. Ближе к вечеру, после ужина, я садилась за Тау. Перед сном заниалась обычной своей работой. она шла непринужденно и плодотворно так, как никогда прежде.

Семь дней не так уж и много, как кажется, однако, Богу говорят хватило, чтобы сотворить мир и шести дней, на седьмой он отдыхал. А мне за семь дней удалось придумать план, как вернуть себя в Тау.

Глава 8. Уллис в юбке

Единственная ниточка связывавшая меня с Тау, это мои романы.

Естественно, что я хотела рожать на Тау (о чем честно заявила психологу), ведь там моему ребенку ничего не угрожает, и вообще, сын должен расти с отцом, вот.

Исходя из того, что все мои эмоции и действия, и тем более печатное слово влияет на Тау, изменяет его, я смогу связаться с самим Тау, кторый без сомнения меня услышит и поймет. Только делать это необходимо в романах. По-началу я решила, что будет не лишним напомнить Тау о том, что он любит меня, после я припомнила ему записку, в которой он обещал предпринять все, чтобы сделать так, как я хочу. Последним моим аргументом были слова Ангикохи.

Я ждала. Даже через месяц, после того, как я вышла из больницы, ничего не происходило, разве, что кроме того, что живот мой начал округляться.

Я злилась, почему Тау медлит? Ни я, ни он не повластны больше Вселенной, дверь распахнута, просто надо забрать меня из моей же квартиры, где я сидела безвылазно, за исключением отъездов на работу.

Заточение мне наскучило особенно, когда каждый день я стала замечать, малыш растет, развивается. В конце концов, мне и малышу нужен свежий воздух, я перестала сидеть дома и стала больше гулять, сначала возле дома.

Соседи смотрели на меня странно, косились, как будто никогда раньше я не водила к себе мужчин, или дети, в их представлении, зачинались другим способом. Потом я пришла к выводу, что я все еще остаюсь ненормальной для этого мира, к тому же, не понятно, куда я дела последнего кавалера. Его видели со мной, но помнится даже доктор подозревал, что я убийца. А уж кумушки-то напридумывают, как пить дать. Думают, что я его закопала под плинтус. Или вывезла труп в чемодане в Германию. Почему в Германию? Ну потому что я же сумасшедшая, а где лечат русских "идотов"? В Германии, вот я с трупом Комрада и уехала. Как вернулась только непонятно. Но это не важно, для крепкого фантазией русского человека нет ничего невозможного.

Вообще не плохая идея. Пока я еще здесь, необходимо заставить бабушек у подъезда, хотя бы в соавторстве писать романы, я уверена, что это были бы, в прямом смысле слова, фантастические книги.

Впрочем, хватит отступлений.

Я добилась того, чтобы первый и второй романы о Тау были изданы. Небольшой тираж пошел в магазин при издательстве. Первую книгу брали неохотно, что странно: после издания второго тома, читателей солидно прибавилось и у первого.

Реакции от Тау по прежнему не было, а меж тем к концу подходил пятый месяц.

Я любовалась собой в зеркала и другие отражающие поверхности. Кажется я никогда не была такой красивой, как сейчас. Я не полнела, как многие беременные, а худела. Это родовое "проклятие", в нашем роду все худеют, но это верный признак того, что родится девочка. А и Хетс с ней, пусть будет девочка, это уже не важно, главное, что будет.

Мы с малышом стали заметно нервничать. Нервничала я и он по отдельности, а не вместе. Я впадала в депрессию, а он толкал меня на действия. Пришлось писать еще один роман, продолжение тех двух. Только когда я работала над ними ребенок переставал волноваться, а меня отпускало напряжение, я начинала нормально дышать и отдыхала душой.

Глава 9. Роман третий. Второе пришествие

Беременная Святослава, которой вызов бросила сама Вселенная взывает к Тау сразу двумя романами, но мир не слышит ее. Тогда она начинает писать рассказы о коте Этоке. Кстати, ставшему любимцем многих читателей.

В Тау никто не знает, в каком положении оказалась Свята. Бесстрашный Эток решает спасти любимую своего хозяина. Так, как сам хозяин, не может выжить в родном мире Святы, на это способны только кошки и коты или сам воплотившийся Тау. Но боги покинули Тау окончательно и сам Тау рад вы воплотиться да не может покинуть сам себя, не известно, каковы будут последствия.

Эток входит в дверь и оказывается в мире Святы. В образе кота, иной образ он презирает, бывший Пратский архиепископ находит Святу, так, как оказывается прямо перед дверью ее квартиры.

Свята счастлива от того, что ее помнят и ждут в Тау. Но для начала, чтобы дверь закрылась ей надо закончить все свои дела. Она доблестно заканчивает их и уходит с Этоком в Тау навсегда.

Таков был мой замысел, который воплотился в лучшем из того, что я когда-либо писала. Но мне бы знать, чем на самом деле это обернется, я бы придумала, что-то совсем другое.

Глава 10. В печать!

Я принесла свой роман Диане Петровне, отредактировав естественно и причесав.

Диана прочитала его внимательно, но сказала, что печататься он не будет.

— Но почему?

— Это лучшее, что я читала у тебя. Но роман и так хорош. В двух частях.

— Третья часть это же хеппи-энд. Тау — сказка, а у сказки должен быть хороший конец.

— Тау — это мелодрама, — безапелляционно сказала Диана, — если отбросить всю фэнтезийную ересь, то это чистой воды мелодрама. А мне кажется хэппи-энды портят мелодраму.

Меня током дернуло.

— Поторите еще раз? — попросила я.

— Что повторить?

— Эту вот сентенцию про мелодрамы. Мне очень понравилось.

— Мелодраму портят хэппи-энды*, - удивленно повторила Диана и сглотнула, потому что видок у меня стал тот еще.

Строчка и Гаевых стихов… Он скучал по Гайне и написал их… Я не помню всего стиха, но имеено эта строчка въелась мне в мозг, потому что это мое личное мнение, поэтому я не люблю мелодрамм, у них всегда хороший конец. Мелодрама с плохим концом — драма или трагедия…

*Строчка из стихотворения В. Ткаченко "Всенощное".

— Диана, я тебя умоляю… Пожалуйста, опубликуй ее…

Мне уже чуялся запах Тау. Раньше я не замеяала, но у Тау был свой запах. Неспроста, ой несроста, Диана сказала эту фразу. Это знак! Конечно, можео долго спорить и говорить о том, что это все лишь игра больного воображения. Но я почувствовала — это все не просто так.

— Все-таки мне кажется, третий роман больше надуман и раздут, нет в нем логики первых двух книг. Там все понятно, она сначала мир чуть не убила, потом спасла и вернулась обратно, хорошая драма, открытый финал, продолжения не нужно.

— Диана, ты говоришь, как редактор, я как автор знаю, что продолжение здесь необходимо, оно чувствуется. Второй роман по сути обрывается, как бы на середине.

— У меня нет этого ощущения.

— А что ты чувствовала, когда дочитала?

— Ужасную несправедливость, — подумав, призналась Диана, — на месте Тамареска и всех остальных я бы добивалась возвращения демиурга обратно в мир.

— Что я и сделала! — воскликнула я, и даже вскочила, мне резко подурнело и я медленно опустилась в кресло.

— Тихо, славный мой, мама больше не будет так делать, — прошептала я, поглаживая живот.

— Свята?! — Диана смотрела на меня пристально, в глазах скакали черти, — это ведь от Тамареска ребенок.

— Ну, если честно, — протянула я, прислушиваясь к внутренним ощущениям, хуже мне не становилось, значит говорить стоило, — ты права.

— И все, что ты описала…

— Правда. Что касается второй книги, это чистая правда. А первая… Язнала ее со слов ребят, поэтому немного додумала кое-где.

— Теперь все понятно более-менее, — задумчиво проговорила Диана. Она постучала коготком по рукописи, — курить есть?

— Есть.

Я дала ей прикурить. Диана отошла к окну и открыла его. Несколько минут она стояла и курила в окно.

— Кстати, почему ты беременная носишь с собой сигареты? — воспитательным тоном начала Диана.

— Иногда смотрю на них. Малыш протестует, мне становится дурно и уже не хочется курить.

— Я понимаю.

Мы долго молчали, я даже успела задремать, разговор меня порядком помотал.

У Дианы зазвонил телефон.

— Да, котик… Пока на работе… Конечно, же за, котик, ты же знаешь, как я люблю… Да… Хорошо, договорились… До встречи, солнышко, целую…. Да.

— Это ты с кем так воркуешь? — заинтересовалась я.

— Алексей.

— Доктор?

Диана кивнула.

Я сдержала смех.

— Ну, так как, Диана?

— Завтра начнем. Только скажи, пожалуйста, ты так намереваешься вернуться?

— Не совсем. Видишь ли, очень трудно держать связь с целым миром. Я просто пытаюсь напомнить Тау, что я тут и очень хочу вернуться обратно. Рукопись это, как шепот. Книга — крик, и чем больше читателей, тем он громче. Это моя личная теория.

Диана кивнула.

— Иди, Свята. У тебя вон под глазами синяки. Подвезти может?

— Нет, спасибо. Еще в аварию с тобой попадать?! Еще чего не хватало. У меня может и синяки, а у тебя руки дрожат, как с похмелья. Сиди, отдыхай.

Я вышла из издательства. И вправду было очень тяжело, где-то неподалеку должно быть кафе. Я направилась в переулок, забегаловка была себе жива-здорова. Я села в тень и заказала чай и вишневое мороженое.

Часть 2. Новые, старые, знакомые

Глава 1. Признаки

Перед тем, как начать описывать события последующих безумных месяцев, остановлюсь на том, что необычного случилось именно тем вечером, когда я заказала себе чай и вишневое мороженое.

Начиная со странной фразы Дианы, которую она знать не могла, но воспроизвела однако в точности, заканчивая странным запахом, который начал меня преследовать, были еще и другие странности.

В кафе, где обычно было много народу, в этот раз никого не было. Меня обслужили очень быстро, а главное качественно, что само по себе настораживало, даже без потустороннего привкуса.

Я чувствовала напряжение, которое росло с каждой минутой. Оно должно было обязательно сняться. Я чувствовала это самым причудливым образом.

Мысли мои прервал воробей. В городе в тот вечер было неимоверно душно, и все птицы ходили с открытыми клювами. Наглый птиц сел возле моей чашки и требовательно открыл клюв. Сначала я списала это на жару, но птиц не улетал, а настойчиво открывал клюв все шире и шире.

— Порвешься, — заметила я ему.

Воробей перелетел на другое место, к вазочке с мороженным, и открыл клюв.

— Я тебе срыгивать не буду. Лети к маме, она тебя накормит.

Вид у воробья стал понурый. Я увидела, как он будто бы погрустнел. А вдруг у него нет мамы? А вдруг его некому накормить? А что если он совсем один в этом ужасном мире полном котов, людей, машин, поездов и электропроводки, наконец? Слеза пробилась сама собой и быстро скатилась к подбородку. Слава богу, ее хватило на то, чтобы упасть мимо чашки.

Я отложила для воробья немного мороженого на блюдце и пододвинула его к птице поближе. Воробей не улетал, прыгал вокруг блюдца и клевал мое подношение.

Я дала ему еще, он и еще съел.

— Не думала, что воробьи любят вишневое мороженое, — улыбнулась я.

— А о чем ты вообще думаешь? — гневно разразился воробей. Взлетел, нагадил мне в вазочку с остатками мороженого и улетел.

— А что, шеф, наши слоны уже летают? — спросила я, — значит, летают, — ответила я сама себе.

Говорящий воробей — это нонсенс, конечно, но тогда мне было обидно за мороженое, пришлось заказать еще одну порцию. Тогда передо мной возникла девушка. Возникла, именно возникла! Она не пришла, не приехала, не прилетела, не прибежала, не упала… Она просто возникла на улице перед кафе… Потому, даже как она выглядела, мне стало ясно… Это посланник с Тау.

Глава 2. Инесса Арман

Девица возникла. Постояла немного и упала, поднялась, сделала несколько неуверенных шагов и снова упала на четвереньки. На четвереньках она быстро поползла к ближайшему стулу, взобралась на него и села. Она странно и часто дышала.

Я решила понаблюдать, что такого еще вытворит посланница с Тау. На первый взгляд она не отличалась ничем от тех, кого можно встретить на улицах Москвы, но… от нее веяло нездешностью. Простой обыватель сказал бы "лимита" или "приезжая". А мне сразу было видно, что эта птичка прилетела к нам совсем из другого леса.

На вид ей было чуть за двадцать, на самом деле едва восемнадцать. Рыженькая, круглолицая, с фарфоровой кожей. Милый носик, за такой бы московские модницы себе вены повскрывали. Чудо, а не личико. С фигуркой ей тоже повезло. Одета она была, как большинство москвичек ее возраста, только от налета нездешности все равно не избавиться: светло-зеленая майка, простые джинсы, и туфельки… Самое главное туфельки: на железной подошве…

Я встала со своего места и захватила с собой мороженое. Села напротив посланницы и заглянула в ее… серо-голубо-зеленые глаза. Такого шока я не испытывала ни до, ни после встречи с ней. Невозможно, чтобы глаза были сразу трех цветов, но именно так и было. Девица посмотрела на меня, сощурилась, и вдруг глаза у нее полезли из орбит.

— Святослава! — вскрикнула она и полезла через стол обниматься.

— Стоп, дорогуша! Кто ты? Как тебя зовут? Откуда ты пояснять не надо, я сама все поняла.

— Меня зовут Инесса Арман, — скромно потупив глазки, отвечало создание.

Я подавилась мороженым.

— Что? Любовница Ленина?! Или это она в него стреляла?…. Хм… Кажется, стреляла в него Фанни Каплан… да… А Ардан наградила вождя сифилисом… Ну, да, поделом, — вслух рассуждала я.

Инесса смотрела на меня с любопытством, что-то кошачье было в ней в тот момент.

— Эток? — воскликнула я, почувствовав, что и мои глаза так же лезут вон.

— Да, госпожа, — улыбнулась Инесса-Эток.

Я смотрела на нее. Она смотрела на меня.

Бред какой-то!!! Он же должен был появиться котом возле моей квартиры, а это… эта… этот…. Да Хетс с ним! И что теперь делать?! Она же и на ногах-то не стоит… Кошмар! Иномирный кошак — вот еще чего не хватало! Ужас, ужас, ужас!!!

Я схватила Инессу за руку, кинула пятьсот рублей на стол, возопила, дескать, сдачи мне не надо и поволокла добычу, куда глаза глядят.

— Ничему не удивляйся, держись за меня, и ни о чем не спрашивай, пока не приедем домой, поняла?

Инесса кивнула.

— Вот и умница.

Пришлось ехать дальним маршрутом, воспользовавшись наземным транспортом. Ужасно неудобно, да и Инесса впивалась в меня когтями при каждом удобном случае. Кошачья натура, не переделаешь. Как-то удивительно спокойно было мне, а малыш внутри радовался, кажется, даже перемещался поближе к Инессе. Хотя по идее на седьмом месяце он этого делать еще не должен, или я опять ошибаюсь?

Домой мы прибыли в экстренном порядке. Давно я так не бегала.

— Фуууух, ну ты меня и уморила…

— Я действительно, Эток, госпожа.

— Ни-фи-га, — не могла отдышаться я, — пока ты здесь, ты Инесса Арман, и пусть это звучит по-идиотски, но я тебе потом объясню. Итак, чудовище, садись, я сделаю тебе чаю, ты выпьешь его…. не бойся он не кусается, просто горячий. И все мне расскажешь.

Я налила целую бадью чая Инессе и приготовилась слушать.

Глава 3. Рассказ Этока о том, как он стал девушкой

— После того, как вы, госпожа, пропали, для нас наступили тяжелые времена. Тау оказался в бешенстве, по всему миру пронеслась гроза и ураган. Мы оказались в наихудшем из положений: море Наеко бушевало тринадцать дней. Леса вокруг залило, ветер был такой силы, что Марлен не смогла преодолеть его. У нас не было шанса выбраться с берега живыми, потому мы остались там и ждали верной гибели.

Господин Михас и Господин Гай сотворили нам убежище из стекла и листьев, туда поместилась даже Марлен. А мой хозяин, просто сидел под ливнем, возле бушующего моря и смотрел вдаль.

Мы заволокли его, но он отказывался говорить с нами. Он очень страдает, госпожа.

Буря кончилась на четырнадцатый день. Но начался великий потоп. Тау стал оплакивать вас и в каждом вое ветра нам слышались его всхлипы. Ливень не прекращался около месяца. Тамареск уговорил землю не поддаваться, и наш домик оказался единственным островком суши средь бескрайних вод.

Спустя этот ужасный месяц, дожди внезапно прекратились, и из-за туч показалось солнце. Как мы были рады! Тау словно улыбнулся или обрадовался чему-то. Только когда на небе засветило солнце, мы смогли нормально рассуждать. Тамареск впервые заговорил с нами, а господин Гай и господин Михас перестали ругаться. Мы обсудили, что делать дальше. Гай и Михас были за то, чтобы поскорее возвращаться в Пратку, но тогда Тамареск сказал им так:

— Возвращайтесь, если хотите, но я не уйду отсюда, пока не придумаю, как вернуть Святославу.

Друзья не бросили моего хозяина, и предложили провести тот же обряд, который некогда проводили для господина Комрада. Но, к несчастью, свиток Михас оставил дома. Тогда мы совсем загоревали. А меж тем вода отходила, и море Наеко возвратилось в свои пределы.

Мы упорно думали, но так и не могли придумать, что же такого предпринять, чтобы забрать вас.

И тогда в один из дней Тамареск в отчаянии взмолился всем богам, каких только знал. И великий ветер пронесся по Тау. От края моря Наеко дул он семь дней, не теряя силы. Только благодаря Михасу и Марлен устоял наш домик.

На восьмой день ветер утих, а из-за моря появились какие-то силуэты. Их было не очень много, но они были не похожи не людей. Еще семь дней мы наблюдали, как приближаются к нам эти фигуры, как меняются они в цвете и форме. На восьмой день море Наеко зашипело и начало испаряться. Перед нами возник Великий бог Ар в окружении сестер, братьев, детей и внуков. Он вызвал вперед Тамареска, и такой диалог состоялся между ними:

— Ты — смертный, взывал к нам в отчаянии?

— Я, о, Великий Бог! — смело отвечал хозяин.

— И чего же ты хочешь, смертное дитя разбитого сердца?

— Я хочу еще чаю, Святослава, — виновато глядя в кружку, попросила Инесса. Рассказ ее был настолько красочен, что как кино проносился перед моими глазами, последняя фраза надолго выбила меня из колеи.

— Конечно, Инесса, конечно.

Я долго не могла сообразить, что нужно сделать, чтобы налить чай.

— Больше не прерывайся, пожалуйста, — попросила я.

— Чай такой вкусный, а рассказ такой долгий, — хитро улыбнулась она.

— Я желаю, чтобы моя любимая вернулась в Тау, — говорил мой хозяин.

— Кто она и почему покинула Тау? — воскликнул Ар.

Тут возник откуда-то Уш и нашептал на ухо Ару все, что случилось с вами. Ар внимательно выслушал Уша и сказал так:

— Не ведомо мне кто есть она, но ведома мне боль этого смертного, который смог докричаться до моих ушей. Даже в большой Пустоте я слышал его боль, потому и пришел узнать, что случилось с ним. Никогда не было такой боли на Тау, и я не желаю, чтобы такая боль еще была.

— Вы поможете мне, Боги Тау? — взмолился Тамареск.

— Мы не можем тебе помочь, — печально сказал Ар.

Медленно опустился Тамареск на песок без сознания.

— Великий Ар, — вышел вперед господин Кабручек, — дай нам хотя бы знание, как можно вернуть ее.

Ар задумался.

— Я чувствую от тебя такую же боль, дитя Тау, — нахмурился Ар, — От каждого дерева или песчинки я чувствую боль. Сам Тау болит.

— Помоги мне, Ар, — тут явился нам Тау, каким мы помнили его, — Святослава и тебя частично создала. Не будь той пылинки, на которой ты прилетел, не было бы никого из тех, кого ты любишь.

— Без нее мне нет жизни, ни в Тау, ни где-то еще, — хрипло сказал очнувшийся хозяин.

Ар остался в замешательстве.

— Великий совет надо собрать мне, чтобы решить, как помочь вашей беде, — сказал он.

Боги осели неподалеку на песок. Приняв позу Атура, они замолкли и окаменели в мгновение. И молчание их длилось полтора месяца. И часто Михас или Гай, или Тамареск, или сам Тау подходили к ним и касались руками каменных богов.

В одну из ночей мы с Тамареском бродили по береговой линии моря Наеко и услышали страшный треск — это поднимались боги, и каменные наросты падали с них. Я очень испугался.

И когда все боги встали, Ар изрек:

— Мы решили, как помочь тебе, смертный и Тау.

Чтобы выслушать решение Богов, мы все собрались на берегу.

— В мир Святославы может пробраться только кот. Там он воплотится так, как ему будет угодно и передаст ей следующее:

"Все нити с другим миром должны быть порваны. Все дела завершены. Как только они будут завершены, Тау сможет забрать ее обратно".

В тот же миг, я спрыгнул с коленей Тамареска и бросился в море Наеко, ведь только так можно было попасть в ваш мир.

Я провалился в дверь почти сразу и попал в черную пустоту, где горела единственная точка. Я ринулся к этой точке и на самой границе мира услышал голос:

— Прими иную суть. В такой сути я не смогу пустить тебя!

— А что же мне принять?

— Ну, ответь мне на пару вопросов, и я автоматически определю, как и куда тебя определить. Вопрос первый: Ты любишь внимание к себе?

— Да.

— Второй: на сколько лет ты себя ощущаешь?

— По-кошачьим меркам около семидесяти.

— Отвечай на вопрос четко и ясно.

— Восемнадцать.

— Любимый цвет?

— Рыжий.

— Что хотели бы сохранить из внешних данных прежнего места проживания?

— Цвет глаз и ботинки на железной подошве.

— Где хотели бы жить?

Тут я сильно задумался о вас, и мир пропустил меня. Я оказался там и в том виде, в котором сижу перед вами. Это ужасно неудобно.

— А откуда у тебя такое имя идиотское? — спросила я.

— Ах, да. Еще мне дали выбрать несколько ужасных имен, чтобы в вашем мире меня можно было звать. Я выбрал это имя, оно звучное и яркое.

— Ну, да, — кивнула я, — это имя носила в свое время не очень честная и не очень порядочная женщина. Хотя… Знаешь, у нее хоть и были низкие моральные принципы, но в смекалке все равно не откажешь. В то время страна, в которой я живу, претерпела революцию…

— Примерно, как ту, которую затеял Господин Кабручек?

— Эммм. Не совсем. Она была еще более глобальная и закончилась победой бедных и злых, над богатыми и ленивыми. У этой революции был вождь. Его звали Владимир Ильич Ленин. У Ленина была жена Надежда Константиновна Крупская. Но она была дурна собой и вряд ли умела готовить, а посему Ленин, левый по своей сути пошел налево от жены, к той самой женщине низких моральных принципов. Вот такая история. Так что будь осторожна, и следи за собой, говори только в женском роде о себе, и не называй имени полностью. Тяжко тебе придется с таким имечком. А какие были еще варианты имен?

— Софья Мармеладова, Наталья Ростова, Анастасия Романова, Наталья Гончарова, Мария Медичи, Лилия Брик…

— Можешь не продолжать, — проговорила я сквозь смех, — чем тебе Гончарова не приглянулась? Родила от Пушкина орду детей, красавица была. А с именем Анастасия Романова и твоим характером можно было бы вообще монархию восстановить в России! Сбылась бы моя мечта! Слава Богу, мне уже здесь не жить потом.

Мария Медичи это уже, конечно, перебор. У тебя паспорт-то хоть есть?

— Есть, — Инесса передала мне красный "серпасто-молоткастый", где русским по белому значилось: Инесса Арман, 18. 07. 1992 года рождения. — Да тебе восемнадцать сегодня исполнилось? Поздравляю. Это надо отпраздновать!

Глава 4. День рождения

— Краткий инструктаж, — скомандовала я, — внимательно слушай и запоминай. Общественный транспорт, даже если он кажется страшным, не более опасен в передвижении, чем ваши гусеницы. Не стоит прижиматься ко мне и всячески выказывать страх. Ты привлечешь лишнее внимание, которое нам совершенно не нужно. На меня и так все пялятся, как будто женщина на 7 месяце беременности — это экзотическая рептилия, сбежавшая из зоосада. Если к нам будут приставать мужчины, а с такой красоткой-спутницей, я думаю, будут, предоставь все мне. Все поняла?

— Да, госпожа.

— Инесса, золотко, не называй меня "госпожа". Учти, ты в новом мире, здесь такое обращение не принято. И потом не забывай — ты больше не Эток. Эток внутри, он тебя не оставит, но ты Инесса Арман, которой сегодня исполнилось восемнадцать. Говори о себе в женском роде, пожалуйста. Я не хочу, чтобы мы привлекали слишком много внимания.

— А я нормально отдет-та.

— Не плохо. Так можно выйти в свет. Только обувь переодень, к несчастью, здесь не Пратка.

— А что сейчас модно?

— Вообще, танкетка или платформа.

Я полезла в шкафчик, но быстро вылезла, так как почувствовала себя хуже.

— Инесса, залезь сама, если не трудно. Правда я не уверена, что тебе подойдет — у меня сороковой размер ноги.

— Это не важно. Я могу изменяться, как хочу. Могу стать выше ростом, могу ниже, и размер ноги не проблема, — пробурчала из шкафчика Инесса.

— Как любопытно.

— Ты тоже так можешь, — Инесса выудила из шкафчика красные "копыта", как я их называю. Скупая девичья слеза скатилась по моей душе, сия пара была любимой.

— Губа у тебя не дура, — хмыкнула я, — Одевай. Так что ты там говорила про "я тоже так могу"?

— Вы можете изменяться, как вам угодно. Только живот никак не спрячешь.

— Зови меня все-таки на "ты", так привычнее, — улыбнулась я. "Копытца" мои сидели на Инессе, как влитые.

Мы вышли из дома. Место, куда я везла Инессу, было аж на ВДНХ. Автобус Инесса выдержала стоически, в глазах было больше любопытства, чем испуга. Настоящим испытанием стало метро. Кошачьи привычки и инстинкты было, видимо, не выбить. Инесса вцепилась в мою руку, пока мы спускались на станцию, и наотрез отказалась заходить в поезд. Три поезда подряд она смотрела, как входят и выходят люди.

— Ну, так это, как червяки! — сказала она перед тем, как зайти в четвертый по счету поезд. Мне оставалось только усмехаться.

— А откуда столько народа? — спросила Инесса, когда мы переходили с Киевской радиальной на кольцевую.

— Это еще не много, — ответила я, сетуя на то, что забыла упомянуть глупые вопросы во время инструктажа, — надо будет тебя по кольцу покатать в час пик.

Инессу передернуло.

— Вот, правильно чувствуешь. Ничего хорошего из этого не выйдет.

От ВДНХ пришлось ехать на трамвае. Инессу они очень впечатлили.

— А мы потом еще покатаемся?

— Конечно, — ответила я, прикидывая, куда они ведут, эти трамвайные рельсы.

Пиццерия в студенческом общежитии любимейшее мое заведение, ради обеда в котором я готова была проехать пол Москвы. Я заказала две мясные пиццы, потому как выяснилось, что рыбу Инесса не любила даже тогда, когда была Этоком.

Мы долго ждали заказа. Тихонько попивали кофе и разговаривали о вещах только нам понятных. Народу, как всегда, было не много. В основном, я рассказывала о том, как живется в Москве.

Тем временем за соседний столик подсела компания студентов, в обществе друг друга и пива.

Трое молодых людей, двое из которых были порядочно даты, громко разговаривали и хищно поглядывали в сторону Инессы.

— Ох, детка, держись, сейчас тебя будут соблазнять, — сказала я.

Двое действительно поднялись и подошли к нам. Оба высокого роста, русые, у одного карие глаза, у второго голубые. Типы не приятные, мало того еще и пьяные.

— Не хочешь с нами посидеть, мы угощаем, — начал нетвердо кареглазый.

Инесса с ужасом вылупилась на одного и на второго.

— Не хочу, — выдохнула она, наконец.

— Не хочет, это, значит, сейчас подсядет, — самонадеянно сказал голубоглазый.

— Ты не понял что ли? — встряла я, — Девочка никуда не хочет с вами идти. Сядьте на место.

— Эй, училка пузатая, ваще заткнись. Тебя не спрашивали, — сплюнул на пол голубоглазый. И потянул лапы к Инессе.

Стоило ему ее коснуться, как он тут же получил заряд негативных эмоций в виде глубоких царапин на руке. Инесса зашипела и кинулась на обидчика, расцарапывая ему лицо.

— Хватит, все. Инесса, перестань, — я оттащила ее в сторону.

— Кошка, — фыркнул голубоглазый подымаясь и утирая лицо.

— Ах, вы, шлюхи! — взвыл друг голубглазого.

— Валера, отстаньте уже о них, — наконец-то подал голос третий.

— Заткнись, сопля, — кареглазый Валера уставился на меня, замахнулся было, но получил удар в живот.

— Сядь уже не место, падаль, — пошипела я.

Все случилось снова, как в больнице. Глаза обидчика застекленели и он мне повиновался.

Мы сели на свои места.

— Как ты? — спросила я у Инессы.

— Ничего себе потасовочка. Давно я в таких не участвовал-а. Пойду, помою руки.

— Осторожнее только.

— Не беспокойся, — Инесса подняла руку, каждый палец венчал острый кошачий коготок.

Я осталась одна. Из туалета вернулся голубоглазый, забрал друга и они ушли, злобно на меня оглядываясь.

Инесса вернулась, и тут же принесли пиццу.

— Ну, с днем рожденья тебя, — сказала я.

— А это вообще съедобно? — сомневалась Инесса.

— Более чем ты можешь представить, — рассмеялась я.

— Прошу прощения, — тощий студент из тех трех, что сидели рядом, подошел к нам, — Я хотел бы извиниться за то, что творили эти двое. Прошу простить их.

— Вы бы больше помогли, если бы вступились. Но на то могут быть свои причины, — сурово ответила я, — Извинения принимаются, да, Инесса?

Инесса кивнула.

Парень улыбнулся большим ртом и ушел.

Через минуту он вернулся с небольшим тортом и двумя порциями кофе.

— Это для именинницы, — сказал он, нежно глядя на Инессу. По поволоке во взгляде я поняла, что терять студента мы не имеем права.

— Садитесь с нами. Мы будем рады гостю. Инесса приехала аж из… из… издалека… Она первый день в Москве. Я подруга ее отца, вот празднуем день рождения.

Студент сел за стол без колебаний. Юноша оказался чем-то похож на Гая, уважаемый господин Кабручек должно быть был таким на первых курсах института. У него были благородные скулы, плоские щеки, тонки нос, который со временем грозился сделаться "картошкой". Миндалевидные зелено-серые глаза и большой, приятный рот, светлые волосы завершали образ эдакого ловеласа.

— Юрий, позвольте представиться, — улыбнулся молодой человек. Он и меня смог обаять, что не так-то просто, а об Инессе и говорить нечего было. Кошачье видимо действовало во всех направлениях.

Мы кушали пиццу и болтали, о чем попало. В основном мы с Инессой смеялись над байками Юры. Тот отчаянно строил моей спутнице глазки, а я гадала, куда же испарился Эток?!

Внезапно я поняла, что мои слова "и потом не забывай, ты больше не Эток. Эток внутри, он тебя не оставит, но ты Инесса Арман, которой сегодня исполнилось восемнадцать" каким-то образом подействовали. Знала бы, что будет такой эффект, вырвала бы грешный своя язык… Влюбленные — эгоисты до мозга костей. Наши планы тут могут разойтись.

Но Юрия я прогнать не могла, уж очень обаятелен был, подлец.

Втроем мы катались на трамвае. Оказалось, что наш спутник живет в моем районе. И этот рыцарь в голубом костюме вызвался нас проводить. Вечер прошел феерически, обе мы были очарованы. Инесса стала обладательницей букета белых лилий, от чьего запаха мне тут же стало плохо.

— Только ты одно мне объясни, — улыбалась я уже вечером, — куда делся Эток?

— Он всегда со мной. Просто… Как бы тебе объяснить… Когда он нужен, он к нашим услугам, а когда нет, то я свободна.

Инесса Арман за один день стала полноценной… неожиданность… и я не уверена в степени ее приятности.

Глава 5. Разные дела

Спустя два дня после того, как был отпразднован "день рождения" Инессы, я заставила себя сесть за стол и написать список дел, которые мне надо закончить, чтобы мир отпустил меня.

По логике вещей, и как передала Инесса, стоит завершить все знакомства и дела. Проще всего — умереть. Но я слишком молода, чтобы умирать для этого мира. Тем более что стереться из памяти людей будет очень тяжело. Романы о Тау только входят в фазу начала популярности. Надо было что-то срочно решать с этим. Мое писательское Эго вопило, аки раненная чайка, что ни в коем случае нельзя прекращать публикации. Обычное мое Эго нудило, что нужно прекращать публикации и срочно валить в Тау. Прочие Ид и Супер-эго молчали в тряпочку, ибо зело живота жаждали.

Противоречия особо не доставляли мне неудобств, потому что моя несокрушимая воля наконец-то "стукнула кулаком по столу" и прекратила саботаж на отдельно взятом "Потемкине".

Я поехала в издательство, чтобы поговорить с Дианой. Я хотела и Инессу захватить, но она отправилась на свидание с этим своим Юрой. Отношения их набирали обороты.

Диана никогда прежде мне так не радовалась. В кабинете у нее сидел мой рыжий доктор. Он слегка побледнел, увидев меня, но поздоровался вежливо и куда-то слинял.

— Как самочувствие? — спросила она.

— Шикарно, спасибо. Диана, есть к тебе разговор.

— Слушаю.

— Диана, необходимо прекратить публикации о Тау.

— Ты с ума сошла!? Святик, нельзя прекращать, мы потеряем столько прибыли! Мы только-только стали подниматься с колен с твоими романами.

— Диана, ты все знаешь, и не воспримешь это, как бред сумасшедшего: Тау откликнулся и прислал гонца. Мне надо закончить все дела, чтобы вернуться в Тау и больше не возвращаться сюда.

— Ох, — Диана медленно поднялась и заходила по кабинету туда-сюда.

Я отметила, что ее движения стали мягче, да и юбки теперь сидели не колом, а по-женски. Маленький доктор творил чудеса. Теперь Диана уже не была похожа на генерала. Это была просто крупная, красивая, кстати, женщина.

— Продай мне авторство? — наконец, сказала она.

— Хо-хо. Однако, моя дорогая. Это ничего не решит. Мое имя все равно останется на обложке. Нет, так дело не решить. И потом, рубли на Тау не котируются.

— Нет, ты не поняла, Святик. На обложке будет стоять другое имя.

Я зашлась. Вдохнув, я не смогла уже выдохнуть.

— Чье? — прохрипела я.

— Ну-у. Не знаю… Придумаем… — уклончиво ответила Диана.

— Твое?! — раскусила ее я.

— Может и мое, — неохотно ответила она.

— Харя не треснет!? — взорвалась я.

— Сама смотри не порвись, — ответила Диана.

На этом мы и расстались. Я очень злилась и чувствовала, что в своем чувстве я не одинока. Малыш просто бесился. Он очень больно пнул меня в живот.

Я села прямо на асфальт, злость, как рукой сняло.

— Еще раз, малыш. Что ты только что сделал?

Малыш завертелся медленно, а потом аккуратно пнул свое жилище.

Это было несколько неприятно физически, но морально я получила полное удовлетворение. Опять взгрустнулось — Тамареск это пропустил. И малыш еще ни разу не слышал его голоса, а ведь он уже может слышать и жаждет слушать. Он очень любит, когда я с ним говорю; Инесса что-то говорит, не важно, кому и что. Видимо, нравится просто тембр голоса.

Вторым пунктом в списке значились знакомства, которые стоило закончить.

Я звонила всем подряд в записной книжке, представлялась, а потом говорила: "Забудь, меня!" Я не знаю почему, но мне, казалось, что именно так это и надо делать.

Когда я добралась до Нади, то долго колебалась, стоит ли звонить. В конце концов, злорадство одолело, и я позвонила:

— Алло, Надя, привет. Узнала?

На том конце, видимо, происходили мучительные метания на тему: бросить ли трубку?

— Да, — тихо ответили.

— Как поживаешь? — решила поиздеваться я.

— Неплохо. Как ты там?

— Ты ничего мне сказать не хочешь?

— Мне почти удалось тебя забыть, а тут опять ты сваливаешься на мою голову. Мне так стыдно перед тобой, что хочется, чтобы тебя вообще не было в моей жизни!

— О, какое совпадение! Твое желание исполнено! Ты положишь трубку и в твоей жизни меня больше никогда не будет. Забудь меня и все, что со мной связано. А теперь, просто положи трубку. Как только ты ее положишь, все закончится.

Без лишних слов Надя повесила трубку — так делали все после внушения. Значит, сработало. Тем лучше!

К вечеру следующего дня все контакты были подчищены. Даже все мои страницы, заведенные в интернете были безжалостно удалены. Даже кролик, заведенный мною, в двадцать три года и заброшенный через полгода. Я буквально прослезилась, удаляя его.

Оставался один звонок, который мне очень не хотелось делать: маме в Киев. Я не хотела его делать, потому что: а) мама пропала уже давно, еще со времени моего сумасшествия; б) я была вполне солидарна с ней в этом вопросе, и не хотелось восстанавливать отношения. Но позвонить было необходимо. Почему-то не хотелось делать этого без Инессы.

Она пришла домой под 2 часа ночи с очередной вязанкой цветов.

— Ох, и не страшно тебе по ночам шариться, — улыбнулась я.

— С Юрой ничего не страшно. Он такой мужчина, такой мужчина…

— Угу, я понимаю. Инесса, мне нужна твоя помощь. Точнее даже помощь Этока.

— Он всегда к твоим услугам, — Инесса села рядом со мной. В лице и повадках ее ничего не изменилось, но я почувствовала, что говорю уже не с Инессой, а именно с Этоком.

— Мне надо маме позвонить.

— Звоните, госпожа, вас подержать за ручку?

— Спасибо, Эток. Я не знаю, почему именно тебя позвала. Инесса была бы тут гораздо уместнее, но… давай, — я схватилась за Инессу-Этока и набрала телефон.

— Вас слухают, — ответила мама.

— Мама, привет, — сказала я.

— Шо? Гутарьте громше.

— Мама, это я — Свята.

— Девушка, не шутите так. Святослава умерла.

Трубку положили. Я не знаю, от чего я больше была в шоке: от того, что впервые услышала от мамы чистую русскую речь, без попыток ассимилироваться с великой украинской нацией, или то, что я для нее умерла. Последнее, впрочем, устраивало меня еще лет с шестнадцати.

— Ну, вот и все, — сказала я, положив трубку.

— Сочувствую тебе, — рядом опять находилась Инесса.

— Ой, да ладно. Подумаешь. Нас никогда не связывали какие-то там кровные узы.

— Но она действительно думает, что ты умерла и очень печалится, — Инесса смотрела на меня, как на чудовище.

Я задумалась и прислушалась к себе. То, что я услышала, мне очень понравилось. Я услышала и почувствовала, как ссохшаяся моя черствая душонка (какой ее всегда выставляла моя мама), стала еще суше и черствее. Легкий порыв чувств сдул с нее немного трухи, и душа, как послушный бархан, изменила форму.

— Тем лучше, — я махнула рукой, — надо спать, Инесса, надо спать. Мне осталось завершить только одно дело.

— Какое? — вид у Инессы был ужасный.

— Как-то изъять из продажи и публикации Тау, — с этим я отправилась спать, не оставив без внимания того факта, что Инесса мгновенно полиняла и погрустнела.

Глава 6. Проблема обозначилась

Новый день начался с того, что мне нечего было делать. Благостное состояние безделья ничто не омрачало, кроме отсутствия Инессы. Она опять сбежала на свидание с Юрием. Я ничего не имела против их встреч, какое мое дело, кроме весьма весомого аргумента в виде седьмого уже по счету месяца.

Важность этого аргумента понимали все участники событий, кроме, Юрия. Однако, я не могла придумать, чтобы такого сделать, чтобы и Инессу оставить здесь и самой вместе с Этоком уйти в Тау. Потому что влюбленных разлучать нельзя, и Этока необходимо вернуть пастве, а то, как же она без такого пастыря?! Я сама, от части, была виновата в том, что произошло. Хотя никто же не знал, что Инесса поймет мои слова буквально и заткнет Этока подальше, а мне оставит собственную личность. Откуда только эта личность такая получилась?? Мне бы сборник законов и возможностей Вселенной или, на худой конец, нашего мира, я была бы осторожней со словами.

Слова, видимо, стали подминать под себя реальность, так как я не принадлежу этому миру, то могу менять его. Мир во всем мире, что ли, пожелать?!

Инесса притопала только поздно-поздно ночью, почти под утро. Промаявшись весь день дурью, я спала, она меня разбудила.

Я покормила ее и сама пила толи позноночный, то ли раннеутренний чай.

— Как погуляли? — спросила я.

— О, прекрасно. Мы долго не могли расстаться!

Я бросила взгляд на часы: без двадцати пять утра.

— Ну, да. Я поняла.

— Он необыкновенный, Свята. Он пишет песни, они с другом вместе поют.

— Что-то развелось вокруг меня музыкантов-любителей, — мрачно заметила я, — И хорошо поют?

— Очень.

— Ну, я, собственно рада. Хотя мне все равно. Инесса, надо что-то решать, потому что мне скоро рожать, а сделать это я обязана на Тау. Если малыш родится здесь, я никогда уже никого не увижу из тех, кого люблю.

— Но…

— Я понимаю, что ты не хочешь расставаться с Юрием. Я понимаю, что вы влюблены. Но я хотела бы, чтобы ты или Эток узнали, хоть у кого-нибудь, что можно сделать?! Мне хочется, чтобы ты была счастлива. Я рада, что ты со мной в такой трудной ситуации. Но помоги мне, пожалуйста. Может, Эток что-то знает?

— Нет, он ничего такого не знает, — печально ответила Инесса.

— Скажи мне. Мне просто очень интересно. Когда я сказала тебе, что теперь ты Инесса, а не Эток, что-то произошло?

Инесса сильно задумалась, через пятнадцать минут она медленно ответила:

— Да, кажется, да. Я плохо помню это мгновение, все произошло очень быстро. Когда я только-только попала сюда, я полностью была Этоком, но что-то такое внутри было, как будто я не Эток, а кто-то другой. Чем дальше, тем больше во мне становилось это чувство. Это происходило очень быстро. А когда ты сказала, что теперь я Инесса, а Эток должен просто приходить на помощь, во мне что-то разлилось, чувство того, что я Инесса заполнило меня. А Эток, он остался чем-то вроде внутреннего голоса.

— Угу, — буркнула я, — Шикарно. Ладненько, я что-нибудь придумаю, обязательно. Не бойся, Инесса, я, конечно, изрядная сволочь и сухарь, но я не потащу тебя в Тау, если не хочешь. Останешься здесь, с Юрой.

Инесса бросилась меня обнимать. Малыш уперся в живот, чтобы прижаться к кусочку родины внутри Инессы. Сии фантастические ощущения захлестнули меня, пришлось принимать лекарство.

Малыш был недоволен, но таковым было мое наказание…

Глава 7. План есть. Выхода нет

Ночь я уже не заснула. Думала над двумя мыслями одновременно. Первая мысль была: а не слишком ли я много уделяю внимания малышу? Он же все-таки еще не родился, а я приписываю ему желания и суждения, как будто он мой ровесник. Вторая — как бы быстрее решить проблему с Инессой?

Из первой мысли я сделала вывод, что я все правильно понимаю, и ничего лишнего не приписываю. Потому как дите все-таки межмировое, не просто так, а посему, может еще в утробе позволить себе желания, суждения, и магию и вообще все, что угодно, кроме азартных игр и падших женщин… и алкоголя… и сигар… мал еще… Да, наркотики тоже нельзя… Не надо устраивать из меня притон!

Малыш такому ходу размышлений очень удивился и, кажется, немного обиделся, от чего меня неимоверно затошнило. Ох уж эта мне любовь доводить все до абсолюта!!!

Вторую мысль я думала долго и очень упорно. В конце концов, я пришла к выводу, что необходимо сделать финт ушами. Авантюра была вполне в моем вкусе.

Я утром схватила Инессу с собой.

— Куда мы едем?

— К доброй тете Диане. Инесса, не спрашивай меня зачем. Уясни только одно: Диана, с одной стороны, милая, с другой хороший администратор и недурной редактор. Но не стоит ей сильно верить, особенно, если она тебя хвалит. Пусть лучше ругает. Тебе, видимо, придется с ней поработать какое-то время. Я не хочу, чтобы она отдала мои романы кому-то, кто ничего не знает о Тау. Ты знаешь, ты много знаешь, и сможешь закончить это мое дело. Если нужны будут продолжения, ты их напишешь, не извратив мой мир. Для меня это очень важно.

— Но я никогда ничего не писала.

— Диана в этом тебе поможет. Я хочу передать тебе Свое имя, как авторство, как бренд, как то, что будет приносить тебе какие-никакие деньги! Вам с Юрой они понадобятся. И еще, Инесса, запомни — лучше пусть тебя ругают, но ты будешь сама собой, чем хвалят… а ты перестанешь себя уважать. Будешь себя так вести, сможешь добиться успеха. Диана своих не бросает, иначе, я не повела бы тебя к ней.

Инесса выглядела озадаченной. Мы долго ехали, а когда вошли в издательство, я не знала, что говорить Диане.

— Какие люди?! — воскликнула она.

— Разреши представить, — сказала я, ставя перед собой Инессу, — это новая Святослава.

— Не понимаю.

— Я ей передаю права на роман, и гонорары будешь отдавать ей.

— С какой такой стати?

— С той, что я сказала. Я оформлю все у нотариуса, но предупреждаю тебя заранее, что Она — это Я с недавнего времени.

— Девочка, выйди, — недовольно сказала Диана.

Я хотела было возмутиться, но Инесса села в ближайшее кресло и мило улыбнулась. Я осталась довольна. Когда-то я сама так выбила себе место здесь, и присела рядом с Инессой.

— Она же ребенок еще! — взорвалась Диана. Инесса сама себя обрекла на такие "комплементы", сейчас ее никто жалеть не будет. Но за товарища Арман я была спокойна. В ее глазах была такая ярость! Они стали стального цвета — хороший признак.

— И что? В Гражданскую дети отрядами командовали, — спокойно сказала Инесса.

— Я не с тобой говорю, — огрызнулась Диана.

— Но вы говорите, обо мне, — продолжала Инесса.

— Мы не на войне, — поостыла Диана, — Свята, зачем ты ребенка втравливаешь в это дело? У нее вообще родители есть? Они-то согласны?

— Значит, так, — вздохнула я, — отчасти я ее мама, потому что Тау мой мир. Ребенку гораздо больше лет, чем она выглядит, и мудрости и выдержки у нее хватит.

— Так это…

— Объясняю теперь по пунктам. Когда я приходила к тебе в последний раз, то упомянула, что Тау на мои мольбы откликнулся. Они послали за мной кота. Но коту пришлось перевоплотиться в эту милую барышню. У нас имеются проблемы, и необходимо оставлять Инессу здесь. Сама я и кот уйдем в Тау, как только все мои дела закончатся. Но Инесса останется здесь. Надо обеспечить ее будущее, хотя бы ближайшее. Поэтому я делаю то, что делаю…

— Ты опять преследуешь какие-то свои цели?! Я сколько тебя помню, ты их всегда преследовала, и я тебе почему-то всегда потворствовала.

Я хихикнула.

— Что смешного? — удивилась Диана.

— Нет-нет, ничего, — подавила ядовитую усмешку я, — если понадобится продолжение, Инесса его напишет. Помоги ей править язык, но не сюжет и детали, касающиеся Тау. Учти, я не продаю ее тебе в рабство.

— Кого кому ты в рабство продаешь, это еще подумать надо, — Диана нехорошо покосилась в сторону Инессы. Та невинно улыбнулась, — Почему, скажи, я должна это делать?

Почему?! И она еще спрашивает: "Почему?" Я начала медленно закипать.

— Не знаю, — с напускным равнодушием сказала я, — Возможно, потому, что я когда-то пришла к тебе вот такой же рыжей девятнадцатилетней студенткой, когда тебе нужен был редактор. Потому, что когда тебе надо было, я работала, как раб на галерах днем и ночью. Потому, что когда Тебе было надо, я причесывала, переписывала, дописывала, писала заново, за тех фриков, которых ты печатала по знакомству… Сколько книг должны быть под моим соавторством, а? Не припомнишь, Диана? — я распалялась. Я не кричала, как обычно, а просто рычала, — Потому, что когда вы бросили меня в беде, я пришла сама, и во второй раз спасла вас — предателей, таких же фриков, как и все остальные. Потому, наконец, что ты можешь иметь счастье общаться со своим этим доктором, и более того, с человеком, который пришел к нам из другого, живого мира.

— Успокойся, Свята, — осадила меня Диана, — тебе вредно волноваться.

— Да, иди ты в… в… В Хьюстон, — взорвалась я, — помоги мне уйти! Я хочу уйти. Если малыш родится здесь, я никогда не уйду. И ребенок… он… он погибнуть может…

Меня дернуло, как током. Диана спокойно села и закурила.

— Хорошо, — спустя время сказала она, — Инесса, как только все документы на вас будут оформлены, и Святослава нас покинет, приходите… Я сделаю, что смогу.

Мы поднялись со своих мест.

— И, Диана, попробуй только не выполнить своего слова, — спокойно сказала я.

— Что ты мне сделаешь?! — насмешливо спросила она.

Я бросилась к ее столу, хлопнула руками по крышке и прямо в лицо прошептала:

— Я ничего не смогу с тобой сделать… Но есть вселенная… Она есть, такая же реальная, как и Тау… И вот она тебя покарает.

Я выпрямилась, поправила одежду и волосы, выходя, бросила:

— А если есть Бог, то и он тоже…

Глава 8. Тау

Мы быстро шли по Москве, куда глаза глядят. Во мне бурлила ненависть сразу за двоих, Инесса о чем-то думала. Раскаленный воздух не вдыхался, и вскоре, я устала и остановилась. Инесса налетела на меня сзади.

— Прости.

— Ничего, отдышусь, и мы пойдем.

Я осмотрелась, куда мы забрели? Вот, что значит, не смотреть под ноги. Какие-то глухие дворы, какие-то стоящие плотно друг к другу дома, машины, детские площадки, и ряды подъездов.

— А мы вообще где? — спросила я.

— В Москве, я так предполагаю, — улыбнулась Инесса.

— Ну, да… К черту подробности, какой это город… — задумчиво пробормотала я.

— Чего?

— Анекдот такой есть. Будем выбираться в люди? — я повернулась, чтобы идти, но тут заметила у одного из подъездов мальчика. От его вида меня передернуло несколько раз. Смуглый паренек с миндалевидными фиалковыми глазами, на которые то и дело падала рыжеватая челка. Лицо его было красивым, но слишком взрослым. Фиолетовая футболка с зелеными пятнами краски не придавала особой легкости образу. Почему-то отвести от мальчика взгляд я не могла.

Он медленно поднялся и пошел ко мне. Я чувствовала, как дрожит земля под его ногами. Ребенок надвигался как-то неизбежно, как шторм или гроза или девятый вал. Я испытывала одновременно животный ужас и такое счастье, как будто я уже на Тау в объятьях Тамареска.

Малыш подходил медленно.

— Беги, Инесса, — почему-то шепнула я, мельком взглянув на нее. У Инессы на лице были написаны те же безумные чувства, что испытывала я сама.

Мальчик, наконец, подошел ко мне, в глазах его стояли слезы.

— Наконец-то, — сказал он и обнял меня, лицом прижавшись к моему животу.

Мой ребенок устроил целое феерическое выступление с пиханием меня в живот, вращениями и прочей не слишком приятной чепухой.

— Это Тау, он пришел забрать тебя, — сказала Инесса, глядя с ужасом на мальчика.

— Так вот ты какой на самом деле?! — я присела на корточки и оказалась на одному уровне с Тау. Он утирал слезы, — Ну-ну, Тау. Поплачь, я тебя так долго ждала. Пойдем с нами домой.

— Нет, — всхлипывая, сказал он.

— Мы пойдем на край твоего мира, чтобы завершить, начатое тобой, — Тау взял меня за руку, — Эток, и эта девушка пойдут с нами.

Я взяла ладошку Инессы, стало спокойнее. Почему-то я стала очень сильно волноваться.

Мы подошли к подъезду, Тау посмотрел мне в глаза и подмигнул:

— Пройдем сквозь.

Мы действительно прошли сквозь железную дверь подъезда. Это было просто, я даже не почувствовала дискомфорта.

— Странно, что ты еще не начала этим пользоваться. Вселенная же ясно сказала, что этому миру ты не принадлежишь, значит, можешь делать с ним все, что вздумается. Инесса тоже пока этому миру не принадлежит, но я сделаю все правильно. Ар научил меня, как сделать.

Тем временем мы ползли наверх по лестнице. Это продолжалось очень долго. Явно, снаружи у этого дома этажей было меньше, чем мы прошли.

Наконец, мы пришли на чердак. Он был убранным, уютным, обжитым. Жилец обнаружился тут же. Большой жирный боров, похожий одновременно на буддийского монаха и на Солнцевского Братка годов девяностых.

Он посмотрел на нас, одел тоненькие очечки и достал блокнот.

— Будете обменивать? — уточнил он.

— Да, — ответил Тау.

— Тогда вы, — боров кивнул на Инессу, — Теперь Святослава.

— Нет!!! — Инесса побледнела, — Я не хочу быть ею. Я есть Я!

Боров снял очечки и сверкнул карими глазами на нас.

— Дорогая вы моя, когда вы были котом, вы что-то не сильно привередничали. Значит так. Делайте, что я вам говорю, а как сохранить Вас я расскажу позже.

Инесса кивнула.

Боров поднялся и взял нас с Инессой за руки. Тау сделал тоже самое. Мы, как будто, собрались водить хоровод.

— Расслабьтесь, девушки, — насмешливо сказал боров, — Сейчас вы узнаете друг о друге все. Вы, Инесса, станете обладательницей всех знаний Святославы и о Святославе, но сохраните ту часть, которая пришла с вами и Тау.

Вы, Святослава, почувствуете себя Инессой, не потеряв всего, что у вас есть. Это будет полезно и для продолжения вашего рода.

— Глаза надо закрывать? — брякнула я.

— Не обязательно, — ухмыльнулся боров.

Я смотрела на Инессу, она смотрела на меня, а потом вдруг зажмурилась. Тау и боров стали методично раскачиваться, вокруг нас вихрями ходили радужные мутные воспоминания. Мой вихрь был самым мощным, он обволакивал Инессу, и скоро ее совсем не стало видно. Ее вихрь был небольшим, но очень ярким. Он пах апельсином и ванилью, был прохладен, как мороженое и свеж, очень свеж. Меня пробила дрожь, зазнобило.

Мы долго ждали пока, впитается в Инессу весь мой жизненный опыт. Я наслаждалась ее легкостью, я сама так не верила в жизнь и не улыбалась ей, как это делала Инесса.

Когда я снова посмотрела на Инессу, в ее глазах я узнала себя. Теперь за нее вообще можно не волноваться, стоит начать волноваться за Юрия. Ему придется проявить достаточно понимания и стойкости, чтобы жить с такой девушкой. Инесса, впрочем, приобретя мой опыт и взгляды, кажется, все-таки осталась собой, улыбка ее нисколько не изменилась, она просто стала старше.

— Значит так, — улыбнулся боров, — Инесса, теперь по паспорту вы Святослава, вам столько же лет, как и ей, все, что у нее было теперь ваше. Если вы хотите остаться Инессой Арман 18 лет, то идите в паспортный стол, заплатите небольшую мзду и смените имя и дату рождения. Все документы автоматически изменятся, это я обеспечу.

— Спасибо, — Инесса порывисто бросилась к борову на шею (вот уж чего я бы не стала делать).

— Надеюсь, ты будешь счастлива здесь — я обняла Инессу, не хотелось ее оставлять. Кажется, я буду скучать по девочке.

— Она будет счастлива, — авторитетно заявил боров, — мы с Тау договорились, он очень за нее просил. Кстати, ваша сила Демиурга тоже перешла ей, вы не сможете больше творить миры.

Это открытие больно резануло по самолюбию.

— Но книжки-то я смогу писать?

— Все зависит от того, захотите ли вы этого. Вы сможете управлять жизнью Тау, он сам этого очень желает, но оживить еще один мир вы не в состоянии.

— Ах, — мне полегчало, — тогда это не страшно. У меня есть мой мир, больше не надо, а то потом, еще раз переезжать… Я Тау люблю.

Тау прижался ко мне, я ласково его обняла.

— Давайте прощаться, — сказал боров, — Святослава ваша дверь открыта и ждет вас.

Я взяла Инессу за руки и сказала:

— Удачи тебе, моя хорошая, ты будешь счастлива. Никогда, пожалуйста, не забывай, как была Этоком… Кстати, а где Эток?!

Инесса прикрыла глаза и побледнела. Из кармана ее джинсов показалась голова кота.

— Хетс бы вас побрал, — ворчал Эток, выбираясь, — я не могу выбраться из нее самостоятельно! А если бы вы так обо мне и не вспомнили?! Моя паства, моя бедная паства!

Я помогла коту выбраться. Он сидел у меня на руках и недовольно ворчал.

— Ну, теперь все, — улыбнулась Инесса, — я пойду.

Мы еще раз обнялись.

Тау потянул меня за одежду. Я пошла за ним прямо в дверь, ведущую на крышу. Мы скоро перешли на бег, край крыши был совсем близко. Тау прыгнул первым, я прыгнула следом, завизжала и вцепилась в футболку мальчика. Эток орал и царапал мне спину.

Асфальт приближался. Господи, если это безумие?! Если я сошла с ума и мне, кажется что тут Тау и Эток?! А на самом деле я одна, точнее не одна лечу с крыши?

Асфальт пропал, когда до него оставалось не больше полуметра. Мы оказались в темноте.

Часть 3. За гранью Вселенной

Глава 1. Бой со Вселенной

— Где мы? — спросил Тау.

Точнее подумал, а я услышала его мысли. Мы были, и нас не было одновременно.

— Мы в доме Вселенной, — предположила я.

— Так-так-так, — промурлыкала Вселенная, — Мир и его создатель… Пытались бежать. Как мило! Это очень мило! Но неужели вы наивно предполагаете, что вот так все и кончится?! Свята, что я просила изначально сделать?!

— Не сходить с ума, — ответила я, предчувствуя, что легкой победы не будет.

— Я просила тебя спасти Тау. Но я НЕ просила тебя убивать все остальные миры! Я не дам тебе родить на Тау. Ты, кстати, мир, можешь идти, я не держу тебя.

— С чего бы я должен уходить? — Тау вдруг материализовался в господина Шоса, теперь он был в высокой шляпе и с тросточкой, — Это дама моя, тебе не видать ее.

— Я просто убью тебя, — прошипела Вселенная, — Убью. И ничего не останется.

— Валяй! Убивай! — рассмеялась я.

Мне казалось, что Вселенная блефует, она не сможет убить Тау, мы же под куполом. Мой малыш очень активно участвовал в разговоре. Он пихался и ворочался, благодаря ему, я вдруг почувствовала свое тело и материализовалась рядом с Таугерманом.

Вселенная тихо зарычала.

— Что ты нам сделаешь? Ты не доберешься до нас. Мы не подвластны тебе, — спокойно сказал Тау.

— А вот и доберусь, — прошипела Вселенная.

Меня сковало чем-то. Я с ужасом наблюдала, как теряет плотность мой живот, как проявляется вполне уже сформировавшийся плод. Как этот плод пытаются вынуть из меня какие-то злые силы. А я ничего не могла сделать. Изо всех сил я думала, что нельзя отпускать ребенка, кричала, чтобы он держался за меня. Тау лупил по щупальцам, что пытались вырвать ребенка из чрева. У нас что-то получалось, но долго так не продержаться.

Вселенная хохотала, словно это было нечто очень забавное.

— ОСТАВЬ ИХ, — прогремел глас.

Из темноты стали один за другим выступать Боги. На человеческих точеных телах были звериные и птичьи головы. Самый большой из всех с соколиной головой стрелял глазами во тьму. Меня отпустили. Двое богов, Уш и Тот, подхватили меня и спрятали в саркофаг, любезно предоставленный мне Сирисо. То, что он был мне в пору меня уже не пугало. Я лихорадочно гладила живот. Малыш внутри дрожал и жался.

— Все, мой хороший, солнышко мое, хватит, все. Теперь нас спасут, они все-таки Боги, нас спасут моя радость, — шептала я, скорее для самой себя, чем для него.

Тем временем, за пределами саркофага, происходила "стрелка" в жанре девяностых. Бог Ар разговаривал со Вселенной по понятиям. Это выглядело примерно как битва Геракла с Лернейской Гидрой, при той детали, что прижигание свежеотрубенных голов совсем не помогало.

Боги делали все, что могли. Тот сыпал проклятиями, Бег сотрясал все, что мог. Уш помогал донести проклятия в самые незащищенные места. Тун помогала Ару — подавала новые орудия в замен старых и затупившихся. Ар рубил кривыми ножами направо и налево, выкрикивая какие-то заклинания. Мунх творил орудия для Ара и затачивал затупившиеся. Сирисо распускал зловонные трупные запахи, Адиси творила заклинания и страшные твари раздирали Вселенную на клочки. Хетс-предатель ножами вместе с Аром рубил Вселенную.

Сверкнула молния — это появились Ясве с Тарлой, и Тифаб метал молнии и громами сотрясал все вокруг. В руках Ясве была секира, она встала и наравне с Аром и Хетсом, и Тарлой сражалась.

Вселенная корчилась и стонала, орала, но не сдавалась. И силы богов были на исходе, когда из ниоткуда возник Эток. Он взвыл и бросился куда-то вверх, где оказывается, пульсировала какая-то звездочка. Он не допрыгнул до нее и бог Рог схватил кота за шкирку и бросил вверх. И снова не долетел Эток до звездочки.

Но тут появилась Инесса. Волосы ее развивались. Она подхватила Этока, во второй раз брошенного Рогом, и добросила до Звездочки. Эток выпустил когти и вцепился в Звездочку.

И вскричала Вселенная, и заорала:

— Пусти! Пусти! Пусти! Я отдаю ее Тау, вы победили, только отпусти!

Звездочка вспыхнула и откинула Этока, он упал и был недвижим и бездыханен.

Я выбралась из саркофага и подбежала к нему.

— Эток! Котя, очнись, ну, очнись же…

— У кошки девять жизней, — подмигнула мне Инесса.

— Пойдем, — похлопал меня по плечу бог Ар своей тяжелой ручищей.

Я взяла тело Этока на руки и пошла следом за Богами, оплакивая своего смелого и доброго защитника.

Глава 2. Правдивая история Инессы Арман

Мы шли по воде моря Наеко. Малыш внутри радовался и уже забыл о том кошмаре, что происходил с ним. Мне было жалко Этока, бедный добрый кот не заслужил такой судьбы.

Я шла рядом с Аром, он видел мою печаль, но словно стеснялся обратиться ко мне.

— Тебе была дорога эта тварь? — спросил меня очень мрачный бог, которого звали Мунх, голова у него была баранья.

— Да.

— Эту тварь задумал не я, — серьезно сказал он, — они сами пришли в Тау, но Ар очень любит их. Попроси и он оживит твою тварь.

— Великий бог Ар, — тут же обратилась я к сокологлавому, — вдохни в него жизнь… пожалуйста…

— Они не подвластны мне, — печально ответил Ар, — но я знаю, у них помногу жизней. Он сам оживет, как только коснется родной земли.

— А долго нам еще идти? — спросила я. — Понимаете ли, я немного, ну, скажем так…

— Я вижу, — улыбнулся сокологлавый, — тебе трудно идти…

Ар остановился внезапно, встали все.

— К черту эти традиции, — наконец сказал он и залихватски махнул рукой, — Летим!

Рог и Тифаб подхватили меня, и всей кавалькадой мы полетели вперед.

— Послушай, Рог, — обратилась я к богу с головой орла, — а почему Хтес с нами? Ты же убил его?

— Да, я убил его, — спокойно ответил одноглазый орел, — Но Бог — сущность, убить которую навсегда нельзя. Ар дал ему срок — когда захочешь сам спасти, тогда можешь приходить, но не ранее. Ар хорошо читает наши сердца и знает наши желания. Сегодня Хетс захотел спасти тебя и пришел к нам. Теперь, когда мы уйдем, мы будем рады, потому что он будет с нами.

— А почему вы уйдете? — поинтересовалась я.

— В мире должен быть либо его создатель, либо его боги. Мы сможем стать богами для другого мира и изредка наведывать в Тау, — ответил Тарла.

Мы пролетали уже Силлиерию, приближались к ФОЛМиТу.

— Дематериализоваться! — скомандовал Ар, — Не хочу, чтобы люди опять стали сходить с ума.

Боги пропали, но я чувствовала их присутствие. Мы летели еще немного. Очень скоро засверкала под нами Пратка, Боги стали быстро снижаться. Наконец, мы приземлились на площади, возле хорошо знакомого мне дома.

— Спасибо вам, боги Тау, — сказала я.

— Не за что, — ответил мне Ар, почти сразу они испарились.

Я бросилась наверх к Тамареску. Я не помнила, на каком этаже он жил, в какой квартире, но я сразу нашла ее. Возле двери висела веревочка, я дернула за нее, заиграла лира. Дверь открыл Тамареск и не сразу. Он долго смотрел на меня, на мертвого Этока, снова на меня.

— У тебя есть земля? Эток спасал меня и умер, но его надо попробовать воскресить. Ар сказал, что его родная земля воскресит его.

— Ах. Да, сейчас я что-нибудь сделаю, — Тамареск принял у меня из рук кота и порывисто прижал к себе, — Наконец — то, ты вернулась, родная, — прошептал он, — На кухне Гай и Михас, иди пока к ним.

Я прошла на кухню. Гай и Михас обернулись на меня и кинулись обнимать.

— Наконец-то, — радовался Михас.

— Уже год прошел как… — начал было Гай.

Как год прошел? — удивилась я, — Я в своем мире только семь с половиной месяцев прожила не больше.

— У нас прошел год, — твердо ответил Михас, — при чем последние три месяца это был хаос.

— Рассказывайте, — я села за стол, Михас сотворил фруктов.

— Да, и рассказывать-то нечего особенно. Когда ты пропала, то Тау сильно расстроился, нам чудом удалось выжить. А когда он сменил гнев на милость пришли древние Боги. Они подсказали, что необходимо швырнуть Этока в море, потому что дверь теперь в море Наеко и только Эток сможет тебе помочь.

— Он говорил, он сам прыгнул в море, — сказала я.

— Слушайте его больше, госпожа, — хохотнул Гай, — мы уговаривали, требовали, пугали, пока Тама, наконец, не рассердился и не зашвырнул скотину подальше в море.

Я рассказала в свою очередь про Инессу и про битву с Вселенной. Друзья только качали головами.

— А ты неплохо выглядишь, — сказал Михас, — это Тамы ребенок?

— Да, — улыбнулась я, — Как твои малыши?

— У него шесть девочек, и жена: итого старый лис — Михас теперь в окружении семерых женщин. Он всегда любил женские общества, — смеялся Гай.

— А я, смотрю, ты так и не женился?! — поддела я Гая.

— Не женился, — гордо ответил он, — Гайне не хочет, — печально продолжил он, — она говорит, мол, мы итак вместе, нам и без этого хорошо.

— А разве плохо? — спросила я.

— Но, я впервые захотел жениться, а она — ни в какую.

Глава 3. У кошки девять жизней

В кухню вошел Тамареск. Он порывисто меня обнял, в глазах его стояли слезы.

— Он умер? — спросила я.

— У меня ничего не получается, — тихо ответил он.

— Так, я что-то ничего не понимаю, — встрял Гай, — что происходит?

— Я не сказала вам. Эток погиб, спасая меня. Тамареск пытался воскресить его…

— У меня ничего не получилось, — хмуро Тама сел за стол. Я обняла его за плечи.

— Вот, что за чудовища? — задумчиво сказал Гай, — не виделись год, а страдают из-за какого-то кота. Тама, ты хоть заметил, что твоей демиурге рожать скоро?

— Гай, я тебе наваляю сейчас. Вспомню молодость, ей-богу, — мрачно проговорил Тамареск, — Эток — мой кот… это даже больше, чем друг… Мы с ним и огонь, и воду, и все, что только можно прошли.

Тамареск порывисто встал.

— Я попробую еще раз. Прости, родная, — шепнул он мне.

— И, да, Гай, я заметил, — бросил Тама у дверей.

— Он очень расстроен, — пояснила я.

— А то мы не заметили, — огрызнулся Гай, — я этого кота тоже любил. Он не просто кот, какая еще скотина смогла бы заговорить? А Эток смог, и архиепископом стал…. и вообще…. Хорошая была скотина.

— Свята, а что его действительно нельзя воскресить? — грустно спросил Михас.

— Ар сказал, что родная земля его воскресит, — сказала я, — Господи! Да что я сижу, дурища!

Я вскочила и сбегала в комнату Тамареска, схватила со стола листок бумаги и карандаш и написала: "Земля, в которой лежит Эток, станет его родной и воскресит".

— Видят, все возможные Боги, я делаю, что могу, — сказала я сама себе.

Вдруг низ живота пронзила острая боль, я задохнулась и на секунду потеряла сознание. Когда очнулась, то воды уже отошли. Я стала звать на помощь, прибежали Михас и Гай.

— Я рожаю. Повитуху, скорее, — сказала я.

Мужчины переглянулись.

— Я позову Гайне, — сказал Михас.

— Я позову Тауру, — сказал Гай.

— Да хоть кого! — вопила я.

— Родная, что с тобой? — ворвался Тамареск.

— Я рожаю немножко, — отозвалась я.

— Да, что ж за день сегодня, — удивился Тамареск и стал перетаскивать меня на кровать.

— Ты сам жаловался сегодня на скуку. Сам виноват, — резюмировал Михас, надевая белую шляпу.

Они ушли.

— Как ты, родная? — участливо спрашивал Тамареск.

К тому моменту схватки стали утихать.

— Рожаю потихоньку, — ответила я, — я очень рада, что я тут, с тобой.

Тамареск целовал мои руки.

— Держись, моя хорошая. Скоро придет помощь.

— Ты не бойся, любимый. У нас уже очень мудрый ребенок. Как там Эток?

— Я не знаю, я бросил его, как только услышал твои крики.

— Сходи, посмотри, — сказала я.

— Ты уверена?

— Да, абсолютно. Мне кажется, что я уже и не рожаю особо.

Тамареск ушел, но ровно через минуту, как я отпустила его руку, поднялась дикая боль. Естественно, я закричала.

Он принесся вместе с коробкой, в которой лежал Эток.

— Это чтобы не бегать по нескольку раз, — сказал он, ставя коробку рядом, — Что случилось?

Я схватила его руку и заплакала, было больно и страшно.

— Ну, ну, ну. Тихо моя хорошая. Теперь уже все. Скоро все закончится.

Боль постепенно сходила, становилось легче.

— Представляешь, Тама, я настолько жуткое чудовище, что даже не ходила в школу молодых матерей.

— Чего? — не понял Тамареск.

— Ну, в моем мире принято ходить на курсы, где расскажут, как правильно рожать, и ухаживать за ребенком. Послушай, у нас же ничего нет для малыша! Вообще ничего! Я ничего не покупала, потому что знала, что буду рожать здесь… Господи… а как же теперь?!

— Не думай об этом. Я все устрою, — Тамареск гладил меня по голове. Я залюбовалась его карими глазами, вечной небритостью.

Мы долго просто смотрели друг на друга. Боли почти не было.

— Какого лешего? — недовольно проворчал Эток. Мы обернулись к коробке. Изнутри она была выстлана мягкой шерстью, внутри лежал маленький котенок, не новорожденный, но месяцев шесть ему было.

— Эток? — удивились мы.

— Да, я. Я как-то странно себя чувствую. В кого я превратился?

— Ты котенок, — деликатно доложил Тамареск.

— О, я даже не думал, что это правда, — Эток стал выбираться из коробки, — говорят у нас девять жизней, но никому не удавалось два раза подряд воплотиться в кота. Кот — это самая мудрая наша ипостась, в которой мы помним все, что было с нами во всех жизнях.

— То если мы все потенциально кошки? — удивилась я.

— Поголовно, — авторитетно подтвердил Эток.

— А сколько у тебя еще жизней? — поинтересовалась я.

— Эта последняя, — Эток стал вылизываться, — Молока хочу. Надо будет книгу написать, в которую я вложу всю свою мудрость! У вас есть писательский опыт, госпожа, вы мне поможете?

— Конечно, Эток.

Я снова закричала, теперь схватки стали чаще.

— Я есть хочу, хозяин, — капризно начал Эток.

— У меня жена рожает, скотина! Поди к Хетсу. Дождись Михаса, в смысле, он пошел за женой.

Глава 4. О том, как правильно ухаживать за детьми на Тау

В прихожей хлопнула дверь, и в дверях появились Гайне и Таура.

— Ой, девочки, — как можно радостнее сказала я.

— Мы рады тебя видеть, — сурово отозвалась Таура.

— Тама, кыш, — сказала Гайне.

— Но, может, не надо, — я вцепилась в руку Тамареска.

— Мы понимаем, что он отец твоего ребенка, — категорично сказала Таура, — Но боль надо терпеть. Так что, пусти мужчину!

— Все будет хорошо, радость моя, — Тамареск поцеловал меня на прощание и вышел.

— А что теперь будет? — испуганно спросила я, чувствуя, как боль нарастает.

— А теперь мы будем ждать, — резюмировала Таура.

Гайне носилась с водой и тряпками. Таура то и дело бегала туда сюда. Я лежала и, чтобы храбриться, что-то пела. Получались сплошные завывания, в пении я никогда не была сильна.

Даже Эток-предатель куда-то ушел, видимо, кормиться.

Я орала русские народные срамные и матерные, патриотические и военные частушки, сама себе смеялась, сама себе плакалась.

Таура сновала туда сюда и коротко отпускала комментарии. Дескать, еще ничего нет, тужиться надо сильнее, дышать надо обязательно и регулярно, а не через раз. В последний раз она сказала, что заклинания, которые я так усердно читаю, могут здесь и не работать. Меня эта фраза порадовала, я не стала объяснять Тауре, что такое частушки, а расхохоталась.

Где-то через три часа мучений Таура скомандовала полную готовность. Вроде как начала показываться голова… Вот тут мне и пришел каюк. Я часто теряла сознание, меня приводили в себя. Схватки накатывали одна за другой, и я ругалась матом, как портовый сапожник, по пьяни избивший сорок матросов и одну шлюху.

Я не знаю, сколько это продолжалось, но кончилось все странно. Воздух разорвал крик измученного котенка или это была игра на ленточной пиле, или это кто-то рисовал гвоздем по стеклу. Я не сразу сообразила, что это кричал мой малыш.

— Мужик, — услышала я голос Тауры, — определенно мужик.

— Да уж, — хохотнула Гайне.

— Дайте, дайте посмотреть, — сказала я, попыталась приподняться, но тело запротестовало.

Ко мне поднесли нечто маленькое, сморщенное, все в крови, безумно орущее существо.

— Тебе страшно? — спросила я, — Мы с тобой еще не виделись. Я твоя мама.

Таура взяла у меня ребенка и окунула в теплую воду, смыла с него всю грязь, Гайне аккуратно пережала пуповину.

Я снова приняла на руки уже чистого малыша. Он успокоился и сосредоточено сопел. Личиком он был вылитый Тамареск.

— А теперь можно нам папу? А то мы соскучились, — сказала я.

— Ну, теперь можно, — недовольно сказала Таура. — Тебе бы еще полежать, а она сразу куда-то рвется.

В комнату ввалились подвыпившие Гай, Михас и Тама, они несли в руках деревянную кроватку, в ней были подушечки, одеяльце, матрасик. Но все почему-то розового цвета. Вещички, которые держал в руках Михас, тоже были девичьи. Среди игрушек, которые, по-видимому, делал Гай преобладала мальчишеская тематика, но все они были желтого и зеленого цвета.

— Как здорово, — улыбнулась я, — Только у меня мальчик.

— Вот, я ж говорил, что пацан! — воскликнул Гай, — а ваш Тамареск, госпожа, жадина, он не захотел отдать мне крови, чтобы я сделал голубые игрушки, пришлось кушать лимоны и зеленые яблоки… Никто кстати не хочет сладостей? Я составлю компанию.

— Тамареск, — позвала я, — хочешь его подержать?

Тама поставил кроватку на пол и приблизился ко мне.

— Он такой маленький, — сказал он.

— Зато он твой, наконец-то, вы увиделись. Это папа, малыш, — сказала я, передавая ребенка Тамареску.

— А как назовете? — спросила Таура.

— Я не знаю местных имен, — быстро отнекалась я.

— Он — дитя двух миров, — ласково сказала Гайне, — по-силлирийски это будет Кахад-угои.

— Нет, это как-то слишком, — поморщилась я.

— А что если его назвать Токиханаз, — предложила Таура, — на языке земель Ардора это значит, новый мир.

— Честно мне режет слух, — призналась я, после молчаливого совета с Тамареском.

— А может назовем его Сергей? — предположил Тама, — Золотая душа. Я это словечко еще запомнил, когда мы читали хроники допамятного Тау.

— Это имя из моего мира, — сказала я, — боюсь, оно малышу не пойдет…

— Так никаких проблем нет, — встрял Михас, — мы можем найти созвучное имя.

Все глубоко задумались.

— Кажется, такого нет, или просто мы его не знаем, — наконец, сказала Таура.

Тамареск баюкал безымянного пока младенца.

— Серкаро, только припоминается, — поцокал языком Гай, — но он был плохой поэт и к тому, же пьяница.

— Да что мы мучаемся, право слово. Мальчика будут звать Йегрес, — сказала я, — это Сергей наоборот. Похоже и на ваши имена и из моего мира что-то есть.

Эпилог

В доме Вселенной, ничего кроме Вселенной нет. И он сидела или лежала, короче говоря, находилась сама в себе и в нервическом расположении духа. С минуты на минуту она ждала, что что-то произойдет. Что вдруг она свернется до размеров Тау? Или просто свернется сама в себя? А сколько там расти? Сколько трудов насмарку! И все из-за одной девчонки, которая смогла перехитрить ее, саму Вселенную.

Внезапно она почувствовала чужое присутствие. Это было что-то такое же, как и она, но маленькое. Если Вселенная это бесконечная прямая, то рядом была точка. Вселенная спешно стала искать эту точку, хотя найти ее было не так-то и трудно, точка истошно вопила.

Тяжело жить Вселенной без Первомира, это ясно, а главное кот это знал, знал куда метить, скотина. Без Первомира Вселенная невозможна.

Вселенная нашла небольшую темную точку, вопившую, как сирена.

— Ты кто? — спросила она.

Но точка не ответила. Конечно, она еще слишком мала, чтобы отвечать. Это ли не новая Вселенная? Теперь их будет две? Это не плохо с одной стороны. А с другой, как воспитывать молодняк? Никто никогда не давал ей указаний, на этот счет. При желании можно убить точку прямо сейчас, но… эта точка так мила… она свежа и, по всей видимости, голодна.

— Вот держи, славная — это твой Первомира. Его зовут Тау, там живут и мама и папа, и твое воплощение. Оно будет живо, пока живешь ты, помни это. Вот еще подарок, возьми. Это мир демиургов, совсем молодой. У меня есть еще два, так что тебе пока хватит. Вот возьми еще эти миры, и эти, и вот те тоже забирай. Они старые и мудрые, питайся их знанием. Тем временем точка расширилась и где-то в ее кромешной тьме робко засияла звездочка, имя которой — Тау.

Оглавление

  • Книга 1. В поисках Всевышнего
  •   Пролог
  •   Часть 1. Что такое Тау?
  •     Глава 1. Кто посмел обидеть Бога?
  •     Глава 2. Роман 1. Йодрик Скрипка — первый герой мира Тау
  •     Глава 3. Роман 2. Комрад-воин и Золотой дракон
  •     Глава 4. Роман 3. Нелепая девственница (история мадемуазель Элионы Ташек)
  •     Глава 5. Как выглядят Боги
  •     Глава 6. Дипломники
  •     Глава 7. Новый вид магии
  •     Глава 8. У ворот
  •     Глава 9. Святые студенты
  •     Глава 10. Бал
  •     Глава 11. В путь
  •   Часть 2. Путешествие по Тау
  •     Глава 1. План действий
  •     Глава 2. Силлиерия
  •     Глава 3. Теплый прием
  •     Глава 4. Рыжехвостые пумы
  •     Глава 5. Похищение
  •     Глава 6. Снова Рыжехвостые пумы
  •     Глава 7. Доказательства любви
  •     Глава 8. К дельте Хикона
  •     Глава 9. Ногавокрушение или немного о том, как молния дважды попадает в одно и тоже место
  •     Глава 10. Пересменок
  •     Глава 11. Граница Силииерии и Ардора
  •     Глава 12. Краткий курс ардорского раба
  •     Глава 13. Объяснения
  •     Глава 14. Ынифа
  •     Глава 15 Ужин у шамана
  •     Глава 16. Гело Уцака
  •     Глава 17. Путешествие с Лезоком
  •     Глава 18. Путешествие на край света
  •     Глава 19. И сошли Боги на землю
  •   Часть 3. Создатели и их создания
  •     Глава 1. Роман 4. Черный колдун
  •     Глава 2. Роман 5. Ошибка шамана
  •     Глава 3. Роман 6. Величайший среди Великих
  •     Глава 4. В Темноте
  •     Глава 5. Наведение порядка — это не только уборка
  •     Глава 6. Сотворение Тау
  •     Глава 7. Когда творцу не спится
  •     Глава 8. Знакомство с драконом
  •     Глава 9. Суматошный день
  •     Глава 10. Вторая эпоха допамятного Тау
  •     Глава 11. Еще две буквы
  •     Глава 12. Уш и Тун
  •     Глава 13. Сон Тамареска
  •     Глава 14. Не того
  •   Часть 4. Мир иной
  •     Предисловие
  •     Глава 1. Здравствуйте, я ваш раб!
  •     Глава 2. Мужчина мечты
  •     Глава 3. Вердикт
  •     Глава 4. Первый день дома
  •     Глава 5. День за днем
  •     Глава 6. Мечта мужчины
  • Книга 2. Рождение Любви
  •   Часть 1. Безумие
  •     Глава 1. Да здравствует чистый и светлый разум!
  •     Глава 2. Безумие, здрассти!
  •     Глава 3. Пропажа
  •     Глава 4. Находка
  •     Глава 5. Пробуждение
  •     Глава 6. Завтрак
  •     Глава 7. Магический потенциал
  •     Глава 8. Мода на Тау
  •     Глава 9. План по жуколовле
  •     Глава 10. Пратка
  •     Глава 11. Трогательная
  •     Глава 12. Жуколовля
  •     Глава 13. Интересные дела
  •   Часть 2. Лекарство
  •     Глава 1. Шок
  •     Глава 2. Господин Таугерман Шос
  •     Глава 3. Накануне
  •     Глава 4. Путешествие начинается
  •     Глава 5. Допрос
  •     Глава 6. Говорит Вселенная
  •     Глава 7. Глобальные изменения
  •     Глава 8. Тамареск Патанда
  •     Глава 9. "Прогорклое масло"
  •     Глава 10. Город из стекла и стеклянная улитка
  •     Глава 11. На закате
  •     Глава 12. Путь в Ардор
  •     Глава 13. Обед у Шамана
  •     Глава 14. Горькое счастье
  •     Глава 15. Немного о повадках Великих Бабочек
  •     Глава 16. Море Наеко
  • Книга 3. Рождение чуда
  •   Часть 1. Новые ощущения
  •     Глава 1. Дом родной
  •     Глава 2. Вселенная оправдывается
  •     Глава 3. Обещанного три года ждут
  •     Глава 4. Любопытные известия
  •     Глава 5. Вселенная в ярости
  •     Глава 6. Богиня Диана
  •     Глава 7. Семь дней до приказа
  •     Глава 8. Уллис в юбке
  •     Глава 9. Роман третий. Второе пришествие
  •     Глава 10. В печать!
  •   Часть 2. Новые, старые, знакомые
  •     Глава 1. Признаки
  •     Глава 2. Инесса Арман
  •     Глава 3. Рассказ Этока о том, как он стал девушкой
  •     Глава 4. День рождения
  •     Глава 5. Разные дела
  •     Глава 6. Проблема обозначилась
  •     Глава 7. План есть. Выхода нет
  •     Глава 8. Тау
  •   Часть 3. За гранью Вселенной
  •     Глава 1. Бой со Вселенной
  •     Глава 2. Правдивая история Инессы Арман
  •     Глава 3. У кошки девять жизней
  •     Глава 4. О том, как правильно ухаживать за детьми на Тау
  •   Эпилог
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Тау», Лана Тихомирова

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства