«Слишком много щупалец»

6251

Описание

В Подмосковье совершено необычное убийство – трое молодых людей раздеты, оскальпированы, лишены селезенок и уложены головами друг к другу так, чтобы получилось что-то вроде звезды. Оказавшийся на месте преступления журналист Александр Патриарших начинает расследование. Вскоре становится ясно, что это не просто убийство, а ритуал, посвященный давно забытому богу, одному из Властителей Древности, что известен как Кхтул-лу, Пожиратель Душ… И похоже, его последователи решили вернуть своего господина из небытия.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Дмитрий Казаков Слишком много щупалец

Глава 1 Покой нам только снится

С лица воду не пить.

Майк Тайсон

Кулак, врезавшийся мне в подбородок, оказался угловатым и твердым. Меня мотнуло, в ушах загудело, а поле зрения украсилось множеством ярких вспышек. Пришлось срочно отпрыгивать в сторону, чтобы избегнуть второго, нацеленного в нос «подарка».

Я даже ухитрился отмахнуться и слегка зацепил одного из напавших на меня мордоворотов.

Но ни его, ни его приятеля это не смутило.

Двое принявшихся за «редактирование» моей физиономии амбалов с лицами жертв многих поколений близкородственных браков не собирались отступать. Они намеревались как можно быстрее довести дело до логического конца – вырубить меня, а затем еще и попинать всласть.

Меня такое развитие событий не устраивало.

Я увернулся от удара, еще один заблокировал и после этого перешел в контратаку. Первый громила получил под дых, с хекающим звуком согнулся, упал на колени и на время вышел из игры.

Чтобы достать второго, мне пришлось немного напрячься. Я присел, тот же самый кулак едва не задел мне ухо, волна воздуха коснулась мочки. Открылась такая соблазнительная, почти неподвижная цель – область печени. Последовал удар в нее, и когда противник на миг потерял подвижность, я нанес завершающий аккорд – апперкот в челюсть.

Мордоворота приподняло, глаза его закатились, и он опрокинулся наземь. Литая башка его, соприкоснувшись с асфальтом, произвела характерный звук «тумм», и на тротуаре осталось неподвижное тело.

– Пат-пат-патрясающе, – сказал я, встряхивая слегка занывшей от активного использования кистью.

Хуком уложил на асфальт первого здоровилу и гордо огляделся.

Увы, аплодисментов и восторженных криков не прозвучало.

Выйдя из подъезда, я не успел оценить обстановку, но сейчас двор наш выглядел на редкость пустынным: среднеазиат в оранжевом жилете равнодушно шаркает метлой, две собаки сидят, вывалив языки, и никого, ни единого жителя, ни одной физиономии в окнах.

Все попрятались, чтобы, не дай бог, чужие неприятности их не коснулись.

– Вот уроды, – сказал я, имея в виду и всех москвичей, и двоих амбалов, что мирно пребывали в отключке, плюнул на того из них, который лежал ближе, и пошел в сторону Измайловского шоссе.

Драка дракой, а сильно опаздывать на свидание – не в привычках джентльмена.

Меня совершенно не интересовало, кто теплым пятничным вечером попытался набить мне морду прямо у подъезда дома, где я вот уже пять лет снимал квартиру. Это могли быть друзья какой-нибудь девицы, попавшей в мою «зону поражения», наймиты одного из «героев» моей последней статьи, просто уличная гопота, решившая почесать кулаки, или адепты Церкви Разбитой Хари, несущие в массы слово божье…

Какая разница?

Главное – что они остались лежать, а я пошел дальше.

Добравшись до шоссе, я остановился на обочине и поднял руку. Минут через пять помятая бежевая «девятка» мигнула поворотником и притормозила рядом со мной. Я открыл дверцу и обнаружил в машине носатого водилу неопределенно-горской национальности.

– Куда? – спросил он, подозрительно разглядывая мою слегка помятую физиономию.

Я назвал адрес и сумму.

– Годытса, – сказал водила. – Ты знаэшь, что у тэбя лыцо разбито?

– Конечно, – ответил я. – Ведь это мое лицо! Ты зеркальце-то поверни, я хоть на себя посмотрю…

Я устроился на переднем сиденье «хач-бека», и мы помчались в сторону центра. В развернутом зеркале заднего вида отразилась моя физиономия – правильные черты, прямой нос, небольшая родинка на виске… и ссадина там, куда пришелся удар одного из громил.

Понятно, что она бросалась в глаза, но все же не настолько выделялась, чтобы я выглядел свежеизбитым хулиганом.

– Нормально, – буркнул я, и водила вернул зеркало в обычное положение.

Я несколько раз вздохнул, расслабился и принялся размышлять, как я докатился до жизни такой.

Тот, кто известен как Александр Патриарших, или попросту Пат, родился тридцать лет назад в Городце, что на Волге, и за эти три десятилетия успел совершить множество глупостей. Позаниматься боксом, окончить школу, послужить в пограничных войсках, выучиться на филфаке Нижегородского универа, перебраться в Москву и даже один раз почти жениться.

Четыре года назад я оказался в журнале «Вспыш. Ка», где сделал карьеру, стремительную, точно реактивный истребитель. Из обычного репортера превратился в особого корреспондента, вольного самостоятельно выбирать тему и как угодно осваивать собственный бюджет.

Почему особого, а не специального?

А потому, что словосочетание «специальный корреспондент» мне жутко не нравится. Оно подразумевает, что есть еще корреспонденты неспециальные, случайные. Звучит глупо.

Вот особый – это другое дело, выглядит статусно и на визитке смотрится классно.

Шеф наш, конечно, слегка погундосил, выдумывая для меня неповторимый статус, но согласился. Он умный мужик, сообразил, что лучше исполнять маленькие прихоти курочки, несущей золотые яйца.

В роли курочки для журнала «Вспыш. Ка» выступал я, а яйцами были делающие тираж статьи.

Взять хотя бы материал, что меня прославил, – про московский «мусорный трафик». Или вернуться к командировке в Афганистан, где я добыл сведения о талибах и прочих экстремистских засранцах, свивших гнездышко в тамошних горах. Или вспомнить тот текст, что я соорудил после поездки в Испанию, взяв интервью у засаженных за решетку лидеров «русской мафии».

Журнал разметывали из киосков, сайт трещал от посещений, а ФСБ и прочие серьезные конторы сильно интересовались моей личностью. Шефу тогда приходилось активно напрягать старые связи в органах.

И напрягал он их успешно.

Судя по тому, что я оставался на свободе, а «Вспыш. Ка» продолжала выходить.

Ресторан «Борей», что расположен неподалеку от Таганской площади, я обнаружил года три назад. Уж не помню, что именно тогда обмывал, но место мне понравилось, и я стал ходить сюда регулярно.

Ресторан был не из дешевых, но при этом совершенно не пафосный, кормили тут вкусно и обильно, обслуживали вежливо, с улыбкой, а завсегдатаям радовались вполне искренне.

«Хач-бек» я покинул около крыльца, оформленного в виде носа выплывающего из здания ледокола.

– Привет, – бросил мне топтавшийся у дверей швейцар Петрович, наряженный в комбинезон советского полярника и летный шлем.

Одежда была бутафорской, лишенной всякого утепления, иначе Петрович при нынешних плюс двадцати пяти давно бы истек потом.

– Привет, – ответил я. – Трудишься?

– А то. Не всем же бездельничать, – осудив таким манером мой откровенно паразитический образ жизни, Петрович открыл дверь и состроил вежливо-умильную физиономию.

Оказавшись в просторном вестибюле, я кивнул знакомому охраннику и устремился к зеркалу – поглубже изучить вопрос, насколько пострадал мой героический облик во время «беседы» у подъезда.

Выяснилось, что не очень, что все на самом деле ограничилось ссадиной, замеченной еще в машине. Рубаха с короткими рукавами не помялась, брюки не испачкались и даже туфли сохранили воинственный блеск.

– Ну что ж, – сказал я, улыбнувшись собственному отражению. – Тореадор, смелее в бой?

Сегодня я приехал в «Борей» не только для того, чтобы поесть и выпить.

Пройдя в зал, я столкнулся с маленьким, кругленьким и страшно озабоченным метрдотелем по имени Вася.

– Ты что, Пат? – горячо зашептал он, ухватив меня за локоть. – Девушка ждет уже пятнадцать минут!

– Что значит «ждет»? А ты здесь на что? – огрызнулся я, думая, что пятнадцать минут – и в самом деле многовато, десяти вполне хватило бы.

– Я сделал все, что в моих силах, – Вася гордо вскинул подбородок. – Распорядился принести коктейль, развлек разговором, но она уже начинает нервничать.

Девушку звали Даша. Была она длиннонога, стройна, зеленоглаза, могла похвастаться пепельными волосами и белозубой улыбкой. И сейчас она сидела за столиком в небольшой нише и хмурилась.

Познакомились мы неделю назад, успели побывать в «Борее», но до кровати дело пока не дошло. Поэтому я с самого начала планировал опоздать минут на десять, слегка «помариновать» барышню – безотказный прием, срабатывает всегда, особенно с фифами, что привыкли вертеть мужиками, как собака хвостом.

Но тут, похоже, и вправду перегнул палку.

Ну что же, будем выкручиваться.

– Привет, свет очей моих! – заявил я, подходя к столику и улыбаясь как ни в чем не бывало.

Даша метнула на меня сердитый взгляд и гордо уставилась в стенку.

– Что такое? – спросил я, продолжая играть идиота. – Тебе принесли прокисшую «Маргариту»?

– Ты опоздал! – выпалила она. – А я тебе звонила!

Телефон я загодя, еще выходя из квартиры, перевел в бесшумный режим и поэтому слышать звонков не мог.

– Извини, дорогая, но меня задержали, – я заморгал, вполне правдоподобно изображая раскаяние. – Два злобных дядьки решили набить мне морду, и пришлось потратить десять минут на то, чтобы их разубедить.

– Да? – Даша пригляделась к моей физиономии, заметила ссадину и слегка оттаяла. – Ну ладно… Ты как?

Ну, вот и все, я прощен.

– Пат-пат-патрясающе, – выдал я любимую присказку. – На самом деле нормально, а вот злым дядькам понадобится добрый доктор.

Даша затрепыхала ресницами, и тут же около столика возник улыбающийся Вася с двумя экземплярами меню. Воспользовавшись паузой, я вытащил из кармана сотовый, быстренько просмотрел пропущенные звонки – пять штук, все от сидящей напротив барышни, и включил звук.

Вдруг еще кто объявится?

– Па-ат! – слегка капризно позвала Даша. – Ты не заснул? Надо что-нибудь заказать…

– Закажем, – ответил я и посмотрел на Васю. – Для начала бутылку вина, ты знаешь, какое я люблю. Мне – морской коктейль и ту штуковину из осьминога, что я ел месяц назад.

– Паула-хуба по-полинезийски, – подсказал метрдотель.

– Точно. – Я перевел взгляд на Дашу. – А ты чего хотела бы, свет очей моих?

– Я не зна-а-аю-ю-ю… – протянула она, и мы приступили к любимой игре стройных «блондинок»: Найди В Меню Вкусную Жратву Без Калорий.

Затянуться игре я не дал, получивший заказ Вася откланялся, и дальше все пошло по накатанной дорожке.

Мы пили вино, я рассказывал анекдоты, Даша смеялась, и глаза ее горели.

Принесли салаты, и я принялся за морской коктейль – смесь из устриц, улиток, кусочков кальмаров и прочих морских гадов, на вид мерзких, а на вкус приятных. Барышня моя взялась за нечто воздушно-майонезное, утыканное сверху листьями салата так, что получился цветочек.

И только я положил вилку на опустевшую тарелку, как из моего кармана донеслась мелодия из «Звездных войн», та самая, под которую возникает астматический тип с черным ведром на голове.

А это означает – звонит шеф.

– Извини, дорогая, – сказал я, вытер губы салфеткой и вытащил сотовый на свет божий. – Да?

– Добрый вечер, – очень тихо поздоровался шеф. – Не отвлекаю?

А ведь наверняка, подлец, знает, где я, что делаю и чему планирую посвятить вечер.

– Нет, – ответил я, чувствуя, что свидание накрывается медным тазом.

– Очень хорошо. Тогда немедленно приезжай в офис. Даю тебе полчаса, – и шеф отсоединился.

Вот тебе и раз, и два, и остальные числа до тринадцати включительно…

– Что такое? – спросила Даша, заметившая, как вытянулась моя физиономия.

– На работу вызывают. Надо ехать, – ответил я уныло. – Сама понимаешь, долг зовет и все такое…

Как умная девочка, она все понимала и все равно расстроилась, но кто бы на ее месте не расстроился? Я потратил пять минут на то, чтобы утешить барышню, махнул Васе, бросил на стол кредитку, дисконтную карту «Борея» и вихрем выметнулся из ресторана.

Шеф ждать не любит.

Офис журнала «Вспыш. Ка» располагается в здоровенном деловом центре, что торчит недалеко от «Пражской».

Домчались мы туда с удивившей меня резвостью. Я расплатился с водилой, выбрался из машины и затопал вверх по ступенькам. Пиликнул турникет, обнаружив в моем кармане пропуск, приветственно махнул незнакомый охранник из вечерней смены, я влез в лифт и поехал на седьмой этаж.

В приемной мне улыбнулась секретарша Танечка, миниатюрная, смугленькая, с огромными голубыми глазами.

– Привет, – сказал я. – Все на боевом посту?

– Пока не отпускал, – ответила Танечка, глядя на меня преданно и чуточку застенчиво.

Она была в меня «немножко влюблена» с того дня, как появилась в редакции, то есть уже год. Но я жестко следовал принципу «никаких шашней в офисе» и с секретаршей шефа вольностей себе не позволял.

Хотя, может быть, дело было совсем не в принципе, ведь не помешал он мне на новогоднем корпоративе зажечь с рыжей стервой Иркой из бухгалтерии… Но там все произошло не в офисе, а в кабаке, и угрызения совести меня тогда не мучили…

Да если честно признаться, они меня мучают крайне редко.

Я подмигнул Танечке, толкнул дверь и вошел в кабинет шефа, то бишь главного редактора и владельца журнала «Вспыш. Ка».

– По вашему приказанию прибыл! – выпалил я.

– Вижу, – ответили мне. – Садись.

Шеф наш, откликавшийся на Арнольда Тарасовича, более всего напоминает обожравшегося, выброшенного на берег кита. Он не сидит, а возлежит в кресле, необъятное пузо обтянуто белой рубахой, пиджак расстегнут, галстук съехал набок, на пухлых пальчиках посверкивают перстни.

Первое впечатление – игрушечный, безобидный толстяк.

Но оно обманчиво, как неподвижность сидящей в засаде кобры.

Шеф наш бо́льшую часть карьеры провел то ли в КГБ, то ли в ГРУ, точно я не знаю. Одно известно – тридцать лет назад он принимал участие в штурме дворца Амина. Позже дослужился до майора, а в девяносто первом решил, что пора заняться частным бизнесом.

Занялся, да так успешно, что в две тысячи втором отошел от дел, предоставив суетиться молодым компаньонам. А сам организовал глянцевый журнал «Вспыш. Ка» и сделал его одним из популярнейших изданий России.

Не для денег или славы, а просто так, в качестве развлечения.

Так что за светлыми, будто выцветшими глазками прячутся стальная воля и могучий интеллект. А в сотовом телефоне, что небрежно брошен на стол, укрыты связи, которых не постыдился бы и дон Корлеоне.

– Так точно, – отчеканил я и опустился на гостевой стул.

– Прибить бы тебя, да жалко, – проговорил шеф и почесал макушку, поросшую короткими седыми волосами.

Я молчал, зная, что наступило время слушать.

– На берегу Клязьминского водохранилища, в районе пансионата «Клязьма», обнаружено некоторое количество трупов, – сообщил шеф, задумчиво разглядывая меня. – Обстоятельства там странные, так что я думаю, тебе нужно взять машину и туда смотаться.

– Так пятница, вечер, – жалобно забурчал я, до последнего надеясь, что обойдется. – Пока я из города выберусь, менты все приберут. И где фотокора взять? Левка-то все еще на горшке кукует.

Лев Ильич Штайн, гений объектива и вспышки, с коим мы обычно работаем в паре, три дня назад траванулся. Да так серьезно, что его упекли в инфекционную больницу и запретили жрать.

– Не приберут, тебя дождутся, – сказал шеф. – А насчет фотокора – есть у меня кандидатура.

– А что там случилось-то? – спросил я. – Бизнес-разборки?

– Нет, скорее ритуальное убийство. Как раз в твоей компетенции. Думаю, материал выйдет интересным.

Шеф наш всегда чуял, где пахнет жареным, и ошибался крайне редко. Если говорил, что «материал выйдет интересным», то так оно обычно и бывало. А еще он обладал достаточным влиянием в МВД, чтобы на самом деле заставить ментов подождать, пока до них не доедет особый корреспондент журнала «Вспыш. Ка».

– Ладно, – сказал я, смиряясь с неизбежным. – Поеду. А кто будет фотокором?

– Антон.

Вот тут я удивился по-настоящему.

Уроженец Минска Антон Бартлов по прозвищу Бартоломью работал в редакции еще дольше меня. По образованию он был художником, и вот уже два года исполнял обязанности художественного редактора журнала. О том, что он еще и фотографирует, я не знал.

Изумление отразилось у меня на физиономии, так что шеф счел нужным пояснить:

– Он давно у меня «в поле» просился и с техникой знаком. А тут такой случай. Вот я и решил… Ты понимаешь?

Судя по умению шефа противостоять всякого рода давлению и манипуляциям, Бартоломью не то что «просился», а переел Арнольду Тарасовичу плешь и изъязвил до цирроза печень.

– Э… понял, – на всякий случай сказал я. – Разрешите идти?

– Иди, – благосклонно кивнул шеф. – За Антоном зайдешь, в гараже предупреждены.

– Так точно, – бодро сказал я и вышел из кабинета.

– Командировка? – спросила Танечка.

– Несомненно, прелесть моя! – Я поглядел на нее и сладострастно улыбнулся. – Мне поручено под видом евнуха проникнуть в гарем султана брунейского и сделать репортаж о тяжкой судьбе его сто второй жены… Но даже среди дурманящих ароматов сераля и томных полногрудых красавиц я буду хранить твой светлый образ в глубине своего сердца.

Танечка покраснела и потупилась, а я отправился на поиски Бартоломью.

Нашего худреда я обнаружил в его рабочем закутке, гордо именовавшемся «кабинетом», где он пил кофе из устрашающих размеров белой кружки и разглядывал нечто цветастое на мониторе.

– И что ты тут сидишь? – спросил я, грозно насупившись. – Хватай «лейку» и поехали!

– Шеф разрешил, да? – Замахав от радости руками, Антон пролил кофе на клавиатуру, но не обратил на это внимания. – Ух ты, здорово! Подожди минутку, я сейчас! Ну, надо же!

Большой, шумный, жизнерадостный и непосредственный, он всегда напоминал мне толстого щенка, едва научившегося ходить и отправившегося исследовать мир, слегка переваливаясь на больших неуклюжих лапах. Бартоломью носил хвостик на затылке, был постоянно чем-то увлечен – очередной заморочкой или новой женщиной, и отличался удивительной неряшливостью.

Ко мне он относился точно советский ребенок шестидесятых к Юрию Гагарину.

Сборы заняли пять минут, и за это время Антон спихнул на пол кипу распечаток, плеснул кофе на джинсы, извлек из ящика стола профессиональный «Никон» и едва не забыл сотовый.

– Теперь я готов! – воскликнул он, таращась на меня.

– Тогда поехали.

Мы спустились на первый этаж и вышли из офиса. У крыльца нас ждала одна из редакционных машин – белый «Лексус» с красной надписью «Вспыш. Ка» на борту и символом журнала – охваченным пламенем взрыва черным шариком. Из-за руля мне помахал лопоухий и патлатый водила Аркадий, страстный поклонник тяжелой музыки.

– Здоро́во, – сказал я, забравшись в салон и пожав костистую ладонь. – Поехали, только быстро и без шума.

Аркадий, наверняка собиравшийся врубить какой-нибудь «Линкин Парк» или «Металлику», насупился, но спорить не стал. Мы вывернули на Варшавское шоссе и помчались прочь от офиса, а я полез в бардачок, чтобы проверить, на месте ли «боекомплект».

Так именовали набор необходимых для журналиста штуковин, имевшийся в каждой машине – на тот случай, если корреспондента вызвали «к станку» внезапно, как меня сегодня.

Диктофон, блокнот с десятком шариковых ручек и КПК с выходом в Интернет.

– Послушайте, мужики, я тут с такой девицей познакомился… – Бартоломью, похоже, начал рассказ об очередной своей любовной победе, сколь многословный, столь и фантастический.

Аркадий тяжко закряхтел, я про себя застонал.

Оба мы знали, что остановить болтовню худреда невозможно и что нам остается только слушать и терпеть.

До «Клязьмы» мы добрались к девяти вечера.

У ворот пансионата обнаружилась патрульная машина, и около нее – двое кабанов в серой форме. Один из них лениво махнул рукой, мы притормозили, и я опустил стекло в дверце.

– Куда? – спросил один из кабанов.

– Мы из журнала, вас должны были предупредить, – сказал я, показывая вынутое из заднего кармана удостоверение.

– А… да, – в крохотных глазках что-то блеснуло. – Машину тут оставьте, а сами вон туда, вдоль забора…

Чтобы добраться до места происшествия, нам с Антоном пришлось протопать почти километр. Сначала по территории пансионата, затем через довольно густые кусты по берегу водохранилища. Тут нас атаковали злобные и голодные комары, а Бартоломью споткнулся и едва не разбил себе морду и фотоаппарат.

Я заподозрил, что двое стоявших у ворот ментов поглумились над нами, отправив черт знает куда, и начал потихоньку злиться. Но тут заросли закончились, и мы оказались на не очень большом пляже.

Справа плескались волны водохранилища, слева в полусотне шагов поднимался лесок, а между тем и другим имелось некоторое количество людей, в основном живых, хотя попадались и мертвые.

– Ух ты… – сказал Бартоломью севшим голосом.

На песке у самого берега лежали три трупа, даже скорее три разделанных человеческих тела. Темнели потеки и пятна застывшей крови, гнусный запах развороченных кишок перебивал все остальные.

– Ты проблюйся пока, – посоветовал я. – А я пойду, пообщаюсь с братьями нашими меньшими ментами.

Врать не буду – желудок и у меня подскочил к горлу.

Доводилось мне видеть трупы, причем в немалом количестве, но вот такого, чтобы людей вскрывали и рубили внутренности в фарш, я не встречал. Убитые лежали головами друг к другу, образуя нечто вроде звезды, ноги и руки их были аккуратно сложены, и вокруг алчно жужжали мухи.

– Эй, кто такие? – это на нас наконец обратили внимание.

– Журнал «Вспыш. Ка»! – ответил я и на всякий случай помахал удостоверением.

Рыгающие звуки, раздавшиеся из-за моей спины, возвестили, что Антон таки начал блевать.

Высокий сухощавый мент, назвавшийся капитаном Зеленовым из «убойного» отдела, изучил мои документы и соблаговолил ответить на вопросы. Сказал он, правда, не особенно много – тела нашли четыре часа назад двое мальчишек из ближайшего поселка, никого не видели, никаких версий у следствия пока нет, разве что подозрение, что убийство ритуальное.

– Да уж, точно не суицид, – буркнул я, разглядывая мертвецов, с которых убийцы сняли не только одежду, а еще и скальпы. – Четыре часа назад?.. Так это что, около пяти вечера? Очень странно… Думаю, этим пляжем регулярно пользуются, особенно сейчас, летом. Маловероятно, что этих типов убили ночью, и они тут провалялись целый день. Значит, днем? Но тогда почему никто ничего не заметил?

Капитан Зеленов посмотрел на меня даже с некоторым уважением.

– Я тоже об этом подумал, – сказал он. – Ничего, разберемся. Вы давайте, не тяните кота за хвост.

– Сейчас, вот только фотокор проблюется.

Пришедший в себя, хотя и бледный как смерть Антон приступил к работе через пять минут. Пока он с разных ракурсов снимал трупаков, я ухитрился побеседовать с медэкспертом.

Тот сообщил несколько занятных вещей – все убитые были молоды, не старше двадцати пяти, и на первый взгляд здоровы; нет следов от уколов и от веревок на руках и ногах; каждого аккуратно распороли от паха до горла, а затем чем-то тяжелым и острым искололи внутренности.

– То есть их не связывали и не одурманивали? – уточнил я. – Они как бы сами легли сюда и позволили себя кромсать?

– Может быть, гипноз? – предположил медэксперт, хотя было видно, что он не особо верит собственным словам. – И еще, да… – он поморщился и потер лоб. – У трупов отсутствует селезенка. То есть ранее она имелась, но после э… вскрытия ее аккуратно извлекли.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, ощущая настоятельное желание выпить граммов сто вискаря. – Ладно, спасибо, док. Если чего интересное накопаете – позвоните, не в службу, а в дружбу.

Получивший мою визитку медэксперт утопал в сторону леса, а я отправился к Бартоломью.

– Я все, – сказал он, дыша тяжело, как набегавшийся по жаре пес. – Но это… ай-яй-яй… так жутко.

– Не то слово, – подбодрил я его. – Нет желания стать вегетарианцем?

Антон поглядел на меня с укором, позеленел и метнулся к ближайшим кустам. Менты начали запихивать тела в черные пластиковые мешки, а я еще раз прошелся по пляжу.

И обнаружил, что от воды к «звезде» из трупов ведет четкий след – множество параллельных канавок. Местами его затоптали, но он сохранил очертания и меньше всего напоминал работу волн.

Нет, тут, судя по глубине бороздок, протащили нечто тяжелое… вот только что, и в какую сторону?

Присев на корточки, я принялся изучать след. И тут ощутил резкий, неприятный запах, вызвавший совершенно немотивированную вспышку отвращения. Захотелось вскочить, развернуться и со всех ног припустить прочь, только бы не чувствовать этой вони.

– А, вы тоже это заметили? – прозвучавший сверху голос капитана Зеленова помог мне сбросить наваждение.

– Да, – сказал я. – А что, не должен был?

– Не все люди наблюдательны, – мент из «убойного» отдела усмехнулся. – Тут нечто выволокли из воды – ком веревок или что-то похожее, а затем прокатили в обратном направлении. Зачем – совершенно непонятно, и поэтому мы решили, что это к делу отношения не имеет.

– А запах?

– И он тоже, – твердо сказал капитан. – Ладно, удачи вам, парни. Будет что новое – свяжемся.

И Зеленов, махнув рукой на прощание, направился прочь от берега.

– Эй, Антон! – позвал я. – Иди сюда! Надо снять эту хрень, пока совсем не стемнело.

– А, сейчас, – слабо ответили из кустов. – Слышь, Пат, я тут занятную штучку нашел.

– Ну так тащи сюда!

Шатающийся и вроде бы даже похудевший Бартоломью выбрался из кустов и поплелся ко мне.

– Вот! – сказал он, протягивая мне нечто размером с циферблат древнего будильника.

«Занятная штучка» представляла собой покрытый причудливыми узорами диск из тяжелого желтого металла. С одной стороны в центре находилось небольшое вздутие, а у краешка имелось отверстие для веревки или цепочки.

В первый момент я решил, что находка Антона сделана из золота, но пригляделся и переменил мнение. Судя по белесой глянцевитости и зеленоватым прожилкам, это был какой-то сплав.

Узоры казались простыми – повторяющиеся ромбы, волны, завитушки, но чем дольше я вглядывался в них, тем больше сложных элементов обнаруживал: вот тут можно разглядеть изображение уродливого лица, здесь элементы образуют контур храма.

И еще эта вещь создавала ощущение чуждости, словно ее изготовили не люди, а злобные ракопауки с планеты Ышчо. Несмотря на видимую простоту, она казалась неестественной, неправильной, а почему – я не мог понять.

– Странная хреновина, – сказал я, взвесив ее на ладони. – А ты давай, не спи! Щелкай «лейкой»!

Антон вздохнул и поднял фотоаппарат.

Я перевернул «занятную штучку» и обнаружил, что обратная сторона выглядит совершенно иначе – гладкая, с единственным символом по центру, похожим на солнце, как рисуют его дети: кружок и полоски-лучи.

Только здесь были изображены лишь те, что шли вниз и вбок, и светило слегка напоминало бородатую физиономию.

– Я все, – сообщил Бартоломью. – Ну что, пошли отсюда?

– Пошли, – я сунул диск в карман, и мы двинулись обратно через населенные комарами кусты.

Белый «Лексус» и скучавший внутри патлатый Аркадий обнаружились там, где мы их оставили. Завидев наши истомленные трудами физиономии, водила с неохотой вырубил магнитолу, из которой рвалось нечто буйно-грохочущее, обильно сдобренное дикими воплями.

– Ну что, чего там такое? – спросил он.

– Кровища, трупы и набор странностей, – ответил я. – Вон, видишь, как нашего болезного укачало?

Забравшийся на заднее сиденье Бартоломью был все еще бледен, хотя и перестал напоминать ходячего снеговика.

– Да, вижу. – Аркадий вытащил из кармашка на дверце бутылочку «Пепси» и протянул ее худреду, волей судьбы ставшему фотокором. – На, попей, легче станет.

Пока Антон хлебал буржуйскую отраву, я усиленно размышлял, что делать дальше.

Чутье в очередной раз не подвело шефа – на берегу Клязьминского водохранилища мы столкнулись не с обычной бытовой поножовщиной и даже не с работой маньяка, а с чем-то более интересным. Распотрошенные трупы с вырезанными селезенками, запах, найденная в кустах вещица, да еще и след к воде – кто способен помочь мне разобраться во всем этом?

Разобраться и превратить набор фактов в интересную статью.

Учитывая, что мы имеем дело с ритуальным убийством…

– Ну что, по домам? – спросил Бартоломью, после доброго глотка «Пепси» слегка пришедший в себя.

– Нет, дружище, – ответил я. – Работа только начинается.

Глава 2 Почем опиум для народа?

Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

Вирус свиного гриппа

С Егором Евграфовичем Гурко-Шаповаловым я познакомился два года назад, делая материал о мормонах. Вышел на него с помощью шефа, когда мне понадобился специалист по тоталитарным сектам.

Услышав мою просьбу, Арнольд Тарасович пару минут поскрипел мозгами, а затем потянулся к сотовому телефону. А через час я уже сидел в небольшой, забитой книгами квартире на Рязанском проспекте и слушал хозяина, доцента МГУ и невероятного эрудита.

Про мормонов он рассказал мне за десять минут да еще прислал на имейл справочные материалы. Выяснилось, что Егор Евграфович разбирается во всех ныне существующих или когда-либо существовавших религиозных культах, начиная от верований обитателей Мохенджо-Даро и заканчивая умствованиями современных «мессий», что объявляются не реже раза в год. От той беседы у меня остались противоречивые чувства – восхищение и ощущение собственной неполноценности.

Так что если есть в Москве человек, способный разобраться в том, что случилось на берегу Клязьминского водохранилища, то это наверняка Егор Евграфович, а если он сам не сможет помочь, то хотя бы отправит к специалисту.

Трубку он взял после первого же гудка:

– Алло?

– Добрый вечер, Егор Евграфович, – сказал я. – Это Александр Патриарших из журнала «Вспыш. Ка». Помните меня?

– А как же. Конечно, помню. Читал вашу статью и видел, что вы меня не зря слушали. Да и другие ваши материалы с интересом просматриваю, – доцент хмыкнул. – Чем еще могу быть вам полезен?

– Сегодня произошло очень странное убийство, – осторожно сказал я. – И есть подозрения, что ритуальное. Я хотел бы проконсультироваться у вас, кто мог быть к этому причастен.

– Приезжайте. Когда вам будет удобно?

Чем еще хорош Егор Евграфович – не корчит из себя вечно занятую звезду и не пыжится от осознания собственной крутизны. Эх, жаль, что такие люди встречаются нечасто, особенно в столице.

– Да хоть сейчас могу, если не поздно, – сказал я, прикидывая, что до Рязанского проспекта мы доберемся часам к одиннадцати.

– Хорошо, жду.

И на этом наш разговор закончился.

– Поехали, родимый, – сказал я Аркадию и назвал адрес. – Только опять же быстро, и без шума.

Водила начал крутить баранку, а я вытащил из бардачка КПК и принялся на ходу набивать заготовки для будущей статьи: отрывки из беседы с капитаном… с медэкспертом… собственные впечатления… что еще?.. про запах и след пока не будем, да и про находку Бартоломью тоже… неясно, имеют ли эти вещи отношение к убийству, а если имеют, то какое.

Черновик закончил, когда мы свернули с МКАД.

Помня о любви доцента к сладкому, заехали в круглосуточный магазин, где разжились небольшим тортом. А после станции метро «Рязанский проспект» с этого самого проспекта ушли и оказались во дворе неведомо как уцелевшей во время строительного бума хрущевки.

– Антон, если хочешь, пошли со мной, – предложил я. – Фоткать там не придется, так хотя бы умного человека послушаешь. Узнаешь, что именно нашел в геройски облеванных кустах.

– Ну, я не знаю… – замялся Бартоломью.

– Короче, Склифосовский! – рявкнул я. – Идешь или нет?

– Ладно, пошли.

Пообщавшись с домофоном, мы зашли в подъезд и поднялись на третий этаж. Егор Евграфович встретил нас в прихожей, жизнерадостный, улыбающийся, с торчащими вокруг лысины клоками седых волос.

– Заходите, Александр! – воскликнул он, потискав мою руку. – И вы, молодой человек… Как вас зовут?

– Антон, – отозвался несколько опешивший от такого напора Бартоломью.

Наш худред привык сам заваливать людей потоками слов, а не выступать в качестве слушателя.

– Антон? Отлично! – Доцент возликовал так, словно его познакомили с самим Владимиром Владимировичем. – И торт? О, просто чудесно! Заходите в комнату и рассказывайте все!

Обиталище Егора Евграфовича очень сильно напоминало библиотеку. Книжные шкафы и стеллажи оккупировали бо́льшую часть площади, у окна громоздился письменный стол со старинной лампой в виде задравшего хобот слона. На столешнице с трудом можно было найти свободный участок, все занимали кипы бумаг и раскрытые фолианты.

Для доцента его наука заменяла все, и поэтому неудивительно, что жил он один.

– Сначала чай! – объявил Егор Евграфович и вместе с тортом умчался на кухню, оттуда донесся плеск и звон посуды.

– А я думал, что такие ученые вымерли, – сказал Бартоломью с необычной для него робостью.

– На наше счастье – нет, – ответил я и осторожно уселся на старый диван цвета тараканьих надкрылий.

Купленный нами торт оказался приторным, и я с трудом впихнул в себя один-единственный кусок. Зато Егор Евграфович с видимым удовольствием умял два, после чего вопросительно на меня уставился.

– Значит, так, – произнес я и принялся рассказывать.

Сначала поведал о том, что видел сам, затем показал фотки на «лейке» Антона, а напоследок вытащил из кармана металлический диск с узорами. Когда он брякнулся на столешницу, светло-голубые глаза доцента округлились, и в них мелькнуло что-то, похожее на испуг.

– О, вот это да… – проговорил он севшим голосом. – Не думал, что увижу такое.

– А что это? – поинтересовался я.

– Этому алфавиту, – доцент осторожно коснулся золотисто-белой поверхности, – куда больше тысячелетий, чем можно представить. Похожие знаки встречаются в «Мистериях червя» Людвига Принна, «Невыразимых культах» фон Юнста и в еще одной книге, чье название мне не хотелось бы упоминать. По преданиям, ими пользовались те, кто владел Землей до людей, порождения времен, от которых остались лишь отголоски легенд, но даже эти отголоски способны до полусмерти напугать того, кто отважится заглянуть в прошлое…

Эта речь была так не похожа на обычную манеру Егора Евграфовича, что я с подозрением глянул на торт – не намешали ли туда неведомые «кулинары» доброй порции ЛСД?

– Алфавит? Разве это буквы? – спросил Антон. – Больше на рисунки похоже. И что-то я не помню, чтобы динозавры умели писать. Или вы думаете, что до нас на этой планете были другие цивилизации?

– В прошлом много такого, о чем мы, к счастью, до сих пор не знаем, – сухо ответил доцент. – А буквами может служить все что угодно – даже элементы ДНК или орбиты астероидов.

– Ладно, это, конечно, хорошо, – решил я вернуть разговор с небес на землю. – Но что насчет ритуала и цацки? Кто мог зарезать троих молодых парней и обронить вот эту штуковину?

– Да… – Егор Евграфович глубоко вздохнул и потер лоб. – Похожие убийства практиковались аборигенами Тасмании и некоторых островов Океании, причем проводились они крайне редко, в так называемые каменные, или «узловые», годы, когда требовалось задобрить обитающего на дне моря древнего зловещего бога по имени то ли Царогуа, то ли Затошуа. Жертвам отрезали уды, снимали скальп, а затем распарывали чрево и оставляли умирать. Да, и обязательно выкладывали из них такую же фигуру, как на ваших снимках. Насчет извлечения селезенки ничего сказать не могу, ибо такие подробности до нас не дошли. А это… – он осторожно взял находку Антона и перевернул ее. – Хм, этот символ я знаю. Его использует Церковь Святой Воды, существующая ныне якобы христианская секта.

– Якобы христианская? Это как? – удивился я.

– Они провозглашают, что верят во Христа, но при этом не носят крестов и ведут себя странно, – доцент положил металлический кругляш обратно на стол. – Никаких сведений о том, что творится в их молельных домах, нет, попытки исследований, предпринятые во Франции и Швеции, провалились. ЦСВ появилась лет двадцать назад в Скандинавии и сейчас действует по всей средней и северной Европе. Есть у них отделение и в Москве…

– Очень хорошо. Спасибо. Вы здорово нам помогли, – сказал я, а в башке у меня началось шевеление.

Вот она, ниточка, даже скорее канат – злобные сектанты приносят человеческие жертвы, отечество в опасности и все такое… Отличный задел для статьи, вот только при чем тут Тасмания и Океания? Или лидеры этой Церкви Святой Воды все родом из тех мест?

В общем, еще разбираться и разбираться.

– Пойдем, Антон, – я запихнул металлический кругляш в карман и поднялся. – Как будет статья, обязательно пришлю вам экземпляр журнала.

– Не стоит беспокоиться, – Егор Евграфович улыбнулся и махнул рукой. – Сам куплю.

Он проводил нас до прихожей, и мы вышли в полутемный подъезд.

– Ух ты! Ну, надо же! – воскликнул Бартоломью, когда мы затопали вниз по лестнице. – Как быстро все распуталось! Церковь Святой Воды! Ты будешь звонить тому капитану?

– Пока нет, – сказал я. – Менты только всех распугают, и тогда добыть информацию будет сложно. Нанесем визит в местное отделение этой секты, поглядим, что там да как…

– А откуда ты узнаешь, где оно находится?

– Как откуда? – я поглядел на Антона с легким недоумением и покачал головой. – Есть место, где можно отыскать все что угодно, даже прямой телефон Барака Обамы, фотографии голой Ксюши Собчак, а также местонахождение тайной базы нацистов в Антарктиде. И называется оно Интернет!

Бартоломью пристыженно засопел.

Оказавшись в машине, я вынул из бардачка КПК и приступил к поискам. Они заняли не более трех минут, и результатом стал адрес московского отделения Церкви Святой Воды – Малый Матросский переулок, дом два.

– Это где? – спросил Аркадий. – Сейчас поедем?

– Где-то в Сокольниках, – ответил я. – Думаю, что нынче там никого нет, так что отправимся на разведку утром. Чтобы в девять часов как штык был у моего подъезда и гудел клаксоном! А ты, Антон, к этому времени тоже должен быть готов к труду и обороне.

– Но сейчас же половина первого! – возмутился Бартоломью. – А когда спать?

– Когда я работаю, я вообще не сплю, – сообщил я сладеньким голосом маньяка-педофила.

По ночным улицам мы быстренько доставили труженика «Фотошопа» к его дому неподалеку от станции метро «Шоссе Энтузиастов», после чего Аркадий довез домой и меня. Амбалов или следов их пребывания около подъезда не обнаружилось, и я без приключений добрался до собственной двери.

Но, едва войдя в квартиру, осознал, что тут кто-то есть…

Сам не понял, то ли уловил незнакомый запах, то ли донесшийся из кабинета звук. Я замер, надеясь, что вошел достаточно тихо, и пытаясь сообразить, кто мог сюда явиться.

Те громилы? Или еще какие уроды, жаждущие комиссарского тела?

Немного выждав, я бесшумно двинулся по коридору. Ключи зажал в кулаке – на крайний случай послужат в качестве кастета. Осторожно заглянул в кабинет – все тихо, никого нет.

У прикрытой двери в спальню задержался и уловил доносившееся изнутри тихое дыхание. Я прикинул, что стоит сделать – пнуть дверь, ворваться внутрь, перекатиться по полу и…

– Эй, Пат, ты где там? – позвали изнутри игривым голосом. – Я слышала, как ты вошел!

Я вздрогнул и обозвал себя параноидальным ослом.

Даша, которую я оставил в ресторане, решила добраться до моей койки без посторонней помощи. И добралась, благо ключи от квартиры я ей вручил еще несколько дней назад.

Как я мог о ней забыть?

– Па-ат! – протянули изнутри. – Это ты? Нехорошо заставлять девушку ждать!

Я толкнул дверь, вошел и нажал на выключатель.

На моей кровати, томно раскинувшись на черной простыне, возлежала богиня. Пепельные волосы струились, зеленые глаза горели, розовые губки были приоткрыты. Под короткой ночной рубашкой угадывались очертания высокой груди, а длинные ноги вызвали бы эрекцию даже у стойкого аскета.

– Ну, иди же сюда, проказник, – Даша улыбнулась. – Или ты не рад мне?

– Рад, – ответил я, думая о том, что сегодня мне и в самом деле не придется спать. Вот брякнешь порой какую-нибудь ерунду, а она потом оказывается правдой. – И сейчас я это докажу!

Я погасил свет и с разбегу прыгнул на кровать.

А вскоре в темной комнате стало много шорохов, скрипов и постанываний.

Мобильник затрезвонил в восемь сорок пять.

Если учесть, что заснул я около шести, то это было чертовски рано.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, пытаясь нашарить чертов аппарат, оставшийся где-то на полу вместе с джинсами, рубахой и прочей одеждой. – Где же ты, зараза?

Рядом заворочалась Даша, недовольно вздохнула, прижалась ко мне грудью.

Отогнав желание плюнуть на все и продолжить ночные упражнения, я нашарил зловредный телефон. Обнаружил, что звонит Аркадий, и проклял себя за то, что вчера назначил встречу на девять.

Мог бы и на десять договориться, и на одиннадцать.

– Але? – сказал я.

– Привет, Пат, – ядовито поздоровался водила. – Буду у твоего подъезда через двадцать минут.

– Хорошо, я выхожу.

Выходить никуда не хотелось, хотелось спать, а если уж не спать, так на пару с Дашей, чтобы кровать тряслась…

Но если дал слово – деваться некуда.

Поэтому я встал и поплелся в ванную. Контрастный душ сделал свое дело, и после него я ощутил себя несколько бодрее. Торопливо влил в себя кружку кофе без сахара и сожрал найденное в холодильнике яблоко. А когда направился к двери, на пути у меня оказалась Даша.

Вновь богиня, но на этот раз несколько раздраженная.

– Ты куда? – спросила она, хмурясь. – Опять меня бросаешь?

– Прости, свет очей моих, но работа ждет, – сказал я, состроив скорбную гримасу. – У нас была волшебная ночь, но всякое волшебство когда-нибудь заканчивается. Так что я…

– Ты – самый обыкновенный засранец! – выпалила Даша, развернулась и ушла в спальню.

Судя по звукам, она принялась собираться.

О том, чтобы тратить время на объяснения, на попытки успокоить барышню, я и не подумал. Если она сейчас уйдет – так и ладно, потом вернется. А если не вернется, то невелика беда – Москва набита легкими на съем красивыми девицами, да и в сотовом у меня полсотни номеров…

Так что я натянул кроссовки, бросил контрольный взгляд в зеркало и вышел за дверь.

Белый «Лексус» ждал меня у подъезда, внутри зевал Аркадий, а на заднем сиденье – вот чудо из чудес! – виднелся Бартоломью, хмурый, невыспавшийся, но решительный и готовый в бой.

– Привет, – сказал я, забравшись в машину. – Ну что, поедем, нанесем визит малым матросам?

– Надеюсь, что они уже не спят, – мрачно заявил Антон. – Хотя суббота сегодня.

– Там на сайте было расписание приема, – покровительственно поглядел я на него. – Кажный день, с десяти до двенадцати. Вот и проверим, правда это или нет. Трогай, возница!

«Возница» Аркадий вдавил педаль газа в пол, и мы помчались по утренней Москве.

Отыскать Малый Матросский переулок оказалось задачей непростой. Большой мы нашли сразу, десантировались из машины и принялись таскаться по окрестностям, опрашивая всех попадавшихся аборигенов, включая кошек и ворон. Повезло Антону, имевшему беседу с древней старушкой, которая, если судить по виду, обитала в этих местах чуть ли не со времен Петра Первого.

Следуя указаниям Бартоломью, мы добрались до хитро спрятанного между дворов отрезка асфальта длиной метров сто. А на том месте, где полагалось находиться дому номер два, обнаружили вполне современного вида офисное здание в три этажа с множеством вывесок у входа.

– Нашли, – сказал Аркадий, притормаживая так, чтобы не попасть в поле зрения камер местной службы безопасности.

– Когда за дело берусь я, неудачи быть не может! – объявил я с достойным Наполеона пафосом. – Антон, сними эту обитель греха с нескольких ракурсов, а я пойду, выясню, пустят ли меня внутрь.

До десяти оставалось еще двадцать минут, но для разведки никогда не бывает рано.

Мы с Бартоломью вылезли из «Лексуса», он защелкал «лейкой», а я направился к дому. Изучив вывески, обнаружил среди них ту, на которой золотом по черни было написано «Церковь Святой Воды», а под надписью размещался маленький крестик.

– То, что нужно, – сказал я и нажал кнопку сбоку от двери.

Дверь с гудением распахнулась, я вошел и очутился в крохотном тамбуре под взглядом стоявшего за конторкой охранника в черной униформе, толстого, усатого и чем-то недовольного.

– Слушаю вас, – выдавил он из себя.

– Привет тебе, о брат мой во Христе! – решил я сыграть восторженного неофита. – Хотелось бы мне попасть к возлюбленным отцам нашим, что служат Господу в Церкви Святой Воды!

Охранник икнул, выпучил глаза:

– Э… хм… они с десяти. И вообще, у них прием только по предварительной записи.

– Вера не бывает по записи! – проникновенно сообщил я. – Или в Царствие Небесное тоже нужно звонить заранее?

– Приходите после десяти, – охранник слегка оправился. – И без записи я пустить вас не могу.

– О горе мне, горе, грехи тяжкие смущают душу мою… – бормоча подобную ересь, я выбрался на улицу.

Ну, ничего, если меня не хотят пускать тут, найдем другой путь. В любую крепость всегда ведет множество лазеек, а уж проникнуть в офисное здание, не сталкиваясь с охраной, сможет даже туповатый семиклассник.

Я обошел строение со всех сторон, держась вне поля зрения камер, и с удовлетворением обнаружил служебный вход, а рядом с ним – махавшего метлой таджика. Хруст возникшей в моих руках тысячной купюры он уловил метров с двадцати, воровато оглянулся и рванул ко мне через улицу.

– Привет, – сказал я, помахивая зеленой бумажкой. – Заработать хочешь?

– Таа… – сказал таджик, провожая мою руку алчным взглядом.

– Мне надо попасть внутрь. Ведь у тебя есть ключ?

– Таа… – на смуглом лице, покрытом черной щетиной, возникло сомнение. – Только там камера висит, смотрит все время. Охрана увидит – ругаться будет, я без работы останусь.

– Не увидит. Мы ее отвлечем, – я поглядел на наручные часы. – Встречаемся на этом же месте через пятнадцать минут. Понял меня?

Он кивнул, и я поперся обратно к машине – обеспечивать пункт «б» моего плана.

Уговорить Антона оказалось даже легче, чем соблазнить денежкой гордое дитя степей.

– Я легко! Запросто! – восклицал Бартоломью, пыша энтузиазмом, точно газовая горелка – жаром.

– Мне не надо запросто. Мне нужно вовремя. Необходимо отвлечь охранника, – твердил я, помня о том, что излишний энтузиазм погубил не одно хорошее дело, – чтобы он пять минут не пялился на монитор. Неси пургу, что ты явился фотографировать интерьер, размахивай «лейкой», редакционным удостоверением… только в руки ему не давай.

– Я все понял.

– Точно так же сказал Василий Иваныч Петьке, а затем утоп в реке Урал, – сурово напомнил я. – Сверим часы. Ровно через десять минут, в десять ноль пять, начинаем операцию «Али-Баба».

– Почему Али-Баба? – спросил Аркадий.

– А потому, что в наличии имеется пещера с сокровищами, в которую нужно проникнуть, – ответил я. – Ну а сорок разбойников наверняка тусуются где-нибудь неподалеку. Итак, Антон, повторяю задание: ты входишь вон в ту дверь и отвлекаешь охранника…

Через пять минут, убедившись, что Бартоломью вроде бы все усвоил, я поспешил на рандеву с таджикским союзником. Тот обнаружился на месте – с метлой в руках и жадной опаской в глазах.

– Ты не террорист, а? – проявил неожиданную подозрительность этот доморощенный Равшан.

– Где я бомбу спрятал, по-твоему? – спросил я, глядя на часы. – Даже пистолета нет. Все, пошли…

Настал самый ответственный момент – если Антон не слажает, то охранник не заметит, что я проник в здание. А если слажает, то внутри меня ждет «радушный» прием…

Мы подошли к двери, оказавшись в поле зрения висевшей над ней камеры. Я отвернулся, чтобы на пленку не попала моя харя. Таджик прислонил прямоугольник пропуска к панели сканера, тот пикнул, замок с негромким щелчком открылся. Сделав пару быстрых шагов, я оказался внутри «пещеры с сокровищами».

– Теньги тавай, – дитя степей протянуло замурзанную ладошку.

– Держи. Заработал честно, – я выдал союзнику положенное вознаграждение и затопал в глубь здания.

Судя по тому, что никто не спешил меня встречать, все обошлось.

Офис Церкви Святой Воды я обнаружил на втором этаже, в самом конце коридора. Толкнул дверь с висящим на ней крохотным крестом и оказался в просторном, неожиданно темном помещении.

На шорох обернулся сидевший за письменным столом лупоглазый тощий тип в сером костюме.

– Вам кого? – осведомился он.

– Ну, как же? – искренне удивился я. – Хочу найти своих собратьев по вере! Постигнуть истинную суть полета Мухаммеда в рай, а также хождения Христа по водам Гефсиманского сада! Раскрыть природу Будды. Короче говоря, узнать, почем тут опиум для народа!

Неся всю эту галиматью, я приближался к столу и изучал обстановку.

Полутьму создавали опущенные жалюзи, а вообще помещение менее всего напоминало резиденцию религиозной организации. Никаких священных символов, даже книг, обычный офис – столы с мониторами, здоровущий принтер-ксерокс на тумбочке, пластиковые папки в шкафу.

Разве что в углу располагался огромный аквариум, заполненный то ли тиной, то ли на редкость мутной зеленоватой водой. Да на полке, висевшей на стене, стояли несколько статуэток из черного камня.

– Вы сумасшедший? Как вы сюда попали? – в голосе лупоглазого появились истеричные нотки.

– Вот тут ты меня уел, приятель, – я без приглашения опустился на стул для посетителей и решил, что здесь сработает тактика «удара в лоб». – Я, собственно, пришел насчет убийства.

Лупоглазый вздрогнул, нервно заморгал.

– Какого убийства? – спросил он.

– А того, что было совершено вчера на берегу одного из водохранилищ Московской области, – туманно ответил я. – У нас есть основания предполагать, что к нему причастна ваша церковь.

Надо брать этого типа за жабры, пока он испуган.

– Вы что, нет. Этого не может быть… – заговорил он быстро, подобострастно. – Откуда такие сведения?

– Мы мирные люди, и наш бронепоезд, и все такое? – Я ухмыльнулся, а едва собеседник чуточку расслабился, вновь перешел в атаку. – От свидетелей! Прихожан вашей церкви видели на месте преступления!

– Там не могло быть свиде… – он осекся, но было поздно.

– Где «там»? И почему вы так уверены, что свидетелей не могло… – тут я сбился, поскольку мне показалось, что в заполнявшей аквариум мути мелькнуло что-то похожее на гофрированный шланг.

– Я не желаю с вами разговаривать! – запищал лупоглазый. – Предъявите документы!

– Это можно, – я полез в карман джинсов, собираясь достать редакционное удостоверение и еще слегка повалять дурака. – Наше отделение занимается такими преступлениями, как…

Тут я сбился во второй раз – неслыханное дело! – поскольку взгляд мой зацепился за одну из статуэток на полке. И этого взгляда оказалось достаточно, чтобы сердце мое заледенело, а волосы на затылке зашевелились.

Фигурка была высотой сантиметров двадцать, и изображала она сидящую человекоподобную тварь с крыльями за спиной. Тело ее покрывала чешуя, на конечностях имелись длинные когти, а с похожей на осьминожью башки свешивались пучки длинных щупалец.

Вроде бы ничего жуткого, в любом фильме ужасов можно встретить гадов померзостнее. Но все же эта статуэтка вызвала у меня страх, да такой сильный, что я на миг онемел.

– Документы! – повторил лупоглазый, и тут негромко щелкнула открывшаяся дверь.

В офис Церкви Святой Воды вошел высокий холеный старикан с блестящей лысиной и черными, глубоко посаженными глазами. Блеснул бриллиант в зажиме на галстуке, качнулся рукав дорогого костюма, открывая золотой «Ролекс» за бешеную тьму баксов.

Выражение лица моего собеседника изменилось – ярость ушла, испуг усилился, но к нему добавилось подобострастие.

– Кто это? – спросил старик голосом гулким, как эхо горного обвала.

Кожа у лысого была смуглой, двигался он странно, скособочившись, но не похоже, чтобы это ему особенно мешало. Говорил по-русски с легким, почти неслышным акцентом.

Иностранец? Полинезийский вождь этого святоводного балагана?

– Не могу знать, – ответил лупоглазый, вскакивая. – Ворвался только что, вопросы задает…

Старик посмотрел на меня, черные глаза вспыхнули злобой и презрением.

– Наглый безмозглый писака, – холодно сказал он. – Сам уйдешь или мне охрану вызвать?

– Сам.

Я поднялся, и в этот момент ощутил запах – дорогой парфюм, который лысый, судя по всему, лил на себя ведрами, и под ним – резкую, вызывающую отвращение вонь.

Ту самую, что я уловил на месте убийства.

Так что, этот холеный дедуган был на берегу Клязьминского водохранилища?

– Вон! – прорычал старик, и только оказавшись у двери, я осознал, что безропотно подчинился приказу.

Ну, ничего, я тебе еще покажу, колдун заморский!

– До встречи, парни, – сказал я, обернувшись. – Мы еще вместе помедитируем, узнаем природу кузькиной матери.

И, оставив поле словесной баталии за собой, вышел в коридор.

Из здания я выбрался тем же путем, что и вошел – через служебный вход.

Незачем зря смущать усатого охранника и испытывать крепость его нервной системы.

– Ну что? – встретил меня вопросом скучавший у машины Бартоломью.

– Истинно говорю вам, – загундосил я голосом дешевого проповедника, – если кто не утонет, то не воскреснет во славу Божию. Ибо только вода дает жизнь вечную. Постигнув таинства священные, вам ныне я их передам.

Глаза Антона округлились, в них возникла растерянность.

Испортил всю малину высунувшийся из окошка «Лексуса» Аркадий, который раздраженно заявил:

– И не стыдно?

– Нет, – честно сказал я. – Просто я люблю придуриваться. Вот, изобразил, что злобные сектанты меня зомбировали, закодировали, ну и так далее. А вы видели такого лысого дедугана?

– Я его даже сфоткал три или четыре раза, пока он к дверям шел, – с гордостью сообщил Бартоломью. – Еще бы не заметить, вон он на какой тачке приехал! Ух ты, ай-яй-яй!

На обочине рядом с входом в офисное здание, во чреве которого пряталась Церковь Святой Воды, стоял длинный роскошный черный «Роллс-ройс», вполне достойный возить султанов и президентов.

– Да, машина – супер, – одобрил я, после чего кратко поведал соратникам о своих похождениях в логове потенциального противника. – Так что сейчас я связываюсь с шефом, и вы везете в редакцию весь собранный материал – фотки, мои заметки. А я попробую последить за лысым хмырем.

Физиономия Антона обиженно вытянулась:

– Один?

– Один, – отрезал я. – В одиночку проще маскироваться, да и машина наша слишком заметная.

Не хватало еще, чтобы этот увалень попытался играть в шпиона.

Подавив бунт на корабле, я вытащил телефон и связался с шефом. Тот выслушал мой доклад, не перебивая, только пару раз удивленно хмыкнул, а когда я поделился планами, сказал:

– Пусть едут. Я на месте, гляну, что вы там нарыли. А ты будь осторожнее. Ты понимаешь?

– Да, – бодро ответил я. – Всеми средствами обеспечу целостность собственного организма.

– Шутник, – буркнул шеф и, как обычно, отключился, не прощаясь.

– Летите, голуби, – сказал я Антону и Аркадию. – Начальство ждет.

Водила осклабился, фотокор-худред помахал мне ручкой, белый «Лексус» с ревом исчез за поворотом, и я остался в Малом Матросском переулке один. Проливать слезы по этому поводу я не стал, а набрал номер знакомого таксиста по кличке Камаз, и вызвал его на подмогу.

Камаз был мужчиной тертым, бывшим ментом, и на него я мог положиться.

Назвав ему место встречи, я вразвалочку зашагал к «Роллс-ройсу», имея целью не столько машину, сколько решившего покурить шофера – рослого, плечистого, в синей с золотом униформе.

– Здорово, земляк, – сказал я ему. – Классная у тебя тачка!

– Если бы у меня, – буркнул шофер без особого дружелюбия. – Я при ней только состою.

– Да ну? – поразился я. – Это типа такси, что ли?

Через пять минут я знал, что моего собеседника зовут Алексеем, что работает он в фирме «Пять звезд», предоставляющей в аренду богатым шишкам всяческие лимузины. Что сегодня он на смене с восьми утра и возит лысого смуглого старичину, отлично говорящего по-русски, но велевшего называть себя «мистером Джаваном».

– Черт его знает, кто он такой, – делился Алексей, размахивая сигаретой. – Араб не араб, макаронник не макаронник. Я всяких возил, даже саму Мадонну один раз, а уж олигархов и забугорных бизнесменов – не сосчитать. Привык разбираться, кто есть кто, а этого понять не могу. Иной раз поймаешь его взгляд в зеркале – и жуть пробирает… Глаза черные, злые…

Болтая вот так с шофером «Роллс-ройса», я, конечно, рисковал.

Холеный дедуган наверняка запомнил меня, и, обнаружь он мою хитрую физиономию рядом с лимузином, неприятности могут быть и у меня, и у словоохотливого Алексея.

Но все обошлось.

– Да, вот как бывает, – сказал я, увидев, что у перекрестка остановился серый «Форд Фокус» Камаза. – Ладно, не грусти, дружище, еще будут Мадонны в твоей машине. Пора мне.

– Счастливо, – Алексей кивнул, и я затопал к такси.

Камаз поприветствовал меня, как обычно – скорчил мрачную рожу и сунул сложенную лодочкой ладонь.

– Привет, – сказал я, пожав ее. – Интуиция подсказывает мне, что сегодня ты хорошо заработаешь.

– Да? – Камаз, родившийся в Набережных Челнах и там нареченный Ринатом, слегка оживился.

– Видишь тот роскошный «лапоть»? – я ткнул в сторону «Роллс-ройса». – Будем за ним кататься, пока каталки не отвалятся. Только чтобы нас не заметили. Обеспечишь, татарская морда?

– Обижаешь, – Камаз поглядел на меня осуждающе. – Забирайся.

Через пятнадцать минут после того, как я устроился в пропахшем табаком салоне «Форда», мистер Джаван покинул офис Церкви Святой Воды. Сел в лимузин, и тот плавно, бесшумно тронулся.

– Экий тип, – прокомментировал Камаз. – Сейчас сядем ему на хвост, мягко и чисто…

Не знаю, чем он конкретно занимался во время службы в милиции, но водит Ринат отменно, хорошо знает Москву и умеет следовать за другой машиной так, что в ней ничего не заподозрят.

Сначала мы поехали в сторону центра и некоторое время проторчали в районе Чистых прудов – мы на улице, в автомобиле, а мистер Джаван – в офисе по работе с ВИП-клиентами «АБВГД-банка». Переместились к ресторану «Кантинетта Антинори», что в Денежном переулке, прямо за зданием МИДа. Тут я воспользовался обеденным перерывом «клиента», чтобы слопать шаурму в уличном ларьке.

А то со вчерашнего ужина в «Борее» нормально не ел.

Из ресторана «Роллс-ройс» двинулся в сторону северной окраины.

– Куда это он? – спросил Камаз, когда мы миновали железнодорожную платформу Дегунино. – Я в этой местности не шибко ориентируюсь, но делать тут подобному типу нечего…

– А я почем знаю? – пожал я плечами. – Может, у него дела какие с местными гопниками?

Камаз посмотрел на меня мрачно, но ничего больше не сказал.

Несколько поворотов, пара безлюдных улочек, и мы оказались на узкой дорожке среди задрипанных гаражей. «Роллс-ройс», кативший в полусотне метров впереди, ушел за поворот.

– А ну-ка, стой, – сказал я, понимая, что дальше незаметной слежки не выйдет. – Я пешком пройдусь, гляну, что там да как.

– Давай, – Камаз тормознул. – Монтировку возьмешь?

– Обойдусь.

Я выбрался из машины и двинулся вперед. Обошел огромную вонючую лужу, вполне способную приютить десяток свиней, и тут услышал позади какой-то скрежет.

Повернув голову, я обнаружил, что ворота одного из гаражей открылись, и изнутри вышли двое злобных молодцев довольно-таки пропитого вида, и каждый – с бейсбольной битой в руке.

– «Вот так сюрприз», – сказала принцесса, обнаружив, что в бок ей упирается совсем не горошина, – пробормотал я, раздумывая, что предпринять. – Эй, ребятишки, может, побеседуем?

Пусть эти уроды не умеют как следует владеть оружием, пусть я в куда лучшей форме, все равно их вполне хватит, чтобы измолотить меня до полусмерти. Впрочем, удрать-то я всегда успею…

Один из злобных молодцев заулыбался, обнажив гнилые зубы, а в следующий момент выяснилось, что насчет бегства я ошибся. Уловив за спиной шорох, я попытался развернуться. Но не успел, поскольку что-то шарахнуло меня по затылку и сознание выпорхнуло из моей башки.

Глава 3 Малыми силами на чужой территории

Раз голова болит – значит, она есть.

Профессор Доуэль

Я лежал на чем-то твердом, а под затылком не было подушки.

В той области организма, что у разумных людей называется головой, ощущался изрядный дискомфорт, а тело намекало на то, что его некоторое время назад довольно сильно били.

– Пат-пат-патрясающе, – сказал я и открыл глаза.

Далеко вверху обнаружилась полоска неба, кое-где запятнанного облаками, а много ближе – две стенки, одна кирпичная, а другая – железная, покрытая ярким граффито-рисунком – Моисей выводит из Египта толпу доходяг с пейсами. Проснувшееся обоняние сообщило, что воняет кошачьей мочой и объедками, а слух дал понять, что вокруг тихо, словно в могиле.

Я сел, и боль из затылка потекла вниз по позвоночнику, усилившись настолько, что я поморщился.

– Вот мать ети? – сказал я, пытаясь сообразить, где нахожусь и как попал в такую передрягу.

Вроде и не пил вчера… работал… А, работал!

Дальше воспоминания хлынули, точно вода из лопнувшей трубы. Мне осталось только не утонуть в них и слегка устыдиться – вот дурак, попался в простейшую ловушку этого мистера Джавана, оказавшегося куда более ловким перцем, чем я думал. Его подопечные оглушили меня, наверняка обыскали и зашвырнули в проем между гаражами.

Но я стыдиться не стал, для этого время будет потом, когда я спляшу на могиле этого лысого ублюдка.

– Итак, проведем ревизию, – сказал я, пытаясь собрать разлетавшиеся мысли. – Что у нас есть и чего нет…

К первому пункту относилась боль в черепе плюс признаки того, что меня слегка попинали, но вроде бы ничего не сломали, а также… лежавшая на бедре визитная карточка из белого картона…

Перевернув ее, я обнаружил, что принадлежит она офису Церкви Святой Воды в Малом Матросском переулке.

– Засранцы драные, – прошипел я. – Напугать хотели? Хрен вам. Да я теперь землю есть буду, но вас достану…

Карточку я отшвырнул и продолжил ревизию. Бумажник оказался на месте, и наличных в нем не стало меньше. Документы – паспорт, редакционное удостоверение – тоже никуда не делись. А вот сотового телефона в кармане не обнаружилось, и, окончательно убедившись в этом, я сотряс воздух многочисленными и разнообразными ругательствами.

Человек без мобилы в наше время – пустое место.

Придерживаясь за одну из стенок, где Моисей воздевал руки над Красным морем, я встал и осмотрел себя: кроссовки целы, одежда вроде не порвана, пыль и грязь можно стряхнуть…

Да, а что с Камазом?

Он не из тех парней, что бросают друзей в беде, особенно тех друзей, что должны ему кучу бабла.

Значит, его вывели из игры, как и меня.

«Надо пойти, осмотреться», – подумал я и выбрался из вонючей дыры, где предавался «отдыху».

Абреки мистера Джавана оставили мое бренное тело неподалеку от места, где я вылез из машины. Протопав с сотню метров, я обнаружил, что никаких следов Камаза и его «Форда» в окрестностях не наблюдается.

Выбираться из этих богом и Лужковым забытых мест придется пешком, и главное – не заплутать.

После некоторых усилий, физических и умственных, я вышел к платформе Дегунино и тут у одного из аборигенов разузнал дорогу к ближайшей станции метро – «Владыкино».

До нее я доехал без особых проблем и рядом с метро, к собственной радости, обнаружил киоск, торгующий подержанными сотовыми. Через пару минут я стал обладателем древнего, как кости динозавра, «Сименса», сим-карты и пятидесяти рублей на счете.

Ну а номер редакции я не забуду, даже если мне промыть не только головной, но и спинной мозг.

– Журнал «Вспыш. Ка», слушаю вас, – прожурчал мне в ухо приятный женский голос.

– Привет, крошка, – сказал я. – Это Пат. Дай мне шефа или хотя бы Бартоломью.

Девушка-оператор, чья обязанность – разговаривать с идиотами-читателями и всякими безумцами, испуганно ойкнула.

– Быстрее! – рявкнул я. – Вопрос жизни и смерти! Бартоломью должен быть на месте!

– Да… сейчас, – ответила она, и в трубке заиграла приятная музычка.

– Алло, Пат? – сменил ее голос Антона. – Это ты? Ты где?

– Около метро «Владыкино», – ответил я. – Меня тут… слегка помяли… Шеф на месте?

– Ух ты! Ну надо же! – испуганно-радостно завопил Бартоломью. – Но ты им навалял? Ты жив?

Трудно придумать более идиотский вопрос.

– Нет, мертв, – ответил я. – И разговариваю с тобой по прямой линии Ад – Москва. Шеф на месте?

– Ну да, да.

– Скажи ему, что я сейчас буду. Пусть никуда не уходит.

«Владыкино» и «Пражская» – это одна линия, серая, хотя и разные ее концы, и с первой на вторую попасть куда проще и быстрее на метро, чем на машине.

– Да, хорошо, понял. Ждем.

Я сунул телефон в карман и отправился к входу на станцию.

Двое ментов, скучавших неподалеку от эскалатора, посмотрели на меня подозрительно, но останавливать не стали. А я спустился на платформу, забежал в вагон и плюхнулся на сиденье.

Выбравшись из подземки на «Пражской», я наткнулся на хмурого Аркадия.

– Велено домчать тебя пулей, – сообщил он.

– Да тут пятьсот метров! – удивился я.

– Шеф приказал.

Ну, если так, то деваться некуда.

Эти полкилометра мы преодолели со скоростью баллистической ракеты, ну а лифт, тащившийся на седьмой этаж, подстегнуть не удалось. Выйдя из него, я уперся в нервно улыбавшегося Антона.

– Рад видеть, что ты цел, Пат! – выпалил он, пыша сочувствием и энтузиазмом. – Пошли! Шеф ждет! Приказал, чтобы немедленно! Он даже этого позвал, эскулапа своего узкоглазого!

Наш Бартоломью – парень добрый и искренний, но порой шумноватый.

– Оп-па, – только и выдавил я.

«Эскулапом» у нас именовали личного врача Арнольда Тарасовича, маленького то ли китайца, то ли корейца по имени то ли Хан, то ли Чан. Периодически шеф решал, что кто-то из нас нуждается во врачебной помощи, и вызывал этого типа в редакцию. Ну а тот при помощи иголок, курительных палочек и собственных пальцев творил чудеса, несовместимые с научной картиной мира.

Я сам видел, как он за пару минут вылечил Борю Герца, нашего рекламщика, от сильнейшей простуды. Хрусть, щелк, и Герц, только что загибавшийся, помчался на рабочее место.

Появление эскулапа означало, что шеф всерьез обеспокоен моим здоровьем.

Мы пересекли приемную, в честь субботы лишенную Танечки, и без стука вошли в кабинет.

– Раздевайся! – приказал растекшийся в кресле шеф. – Пока Чен (ага, все же Чен!) тебя посмотрит, ты будешь рассказывать. Что, кто, куда, как и зачем – с малейшими подробностями.

Когда он начинает выражаться таким образом, остается только безропотно повиноваться.

Так что моя рубаха оказалась на спинке стула, узкоглазый Чен, похожий на Будду в белом костюме-тройке, принялся исследовать мой торс, а я приступил к изложению событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Пару раз пришлось прерваться на недовольное кряхтение – когда эскулап добрался до особо болезненных синяков на ребрах, – но с грехом пополам я рассказ закончил.

– Ясно, – сказал шеф и посмотрел на Чена. – Что?

– Ушибы, – ответил тот шелестящим тонким голосом. – Его били очень аккуратно, почти вежливо.

– Так, так, – Арнольд Тарасович побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и внезапно преобразился. Сонные обычно глазки засверкали, движения стали резкими, лицо сделалось свирепым.

Он, конечно, тиран и самодур, но за своих стоит не то что горой, а целыми Гималаями. Сам ради того, чтобы очередной номер вышел вовремя, вынет душу из всех, начиная от выпускающего редактора и заканчивая последним верстальщиком, но стоит кому из посторонних наехать на того же верстальщика – ой, мама, только успевай прятаться…

Я помню, что он сделал с прицепившейся к Антону миграционной службой.

Смял в кашу, уничтожил, выставил на посмешище и заставил извиняться.

– Значит, так, – шеф чуточку повысил голос, и это означало, что он в настоящей ярости. – Ты пока остаешься в редакции и работаешь над статьей. Из сейфа возьмешь свой пистолет…

Я скривился – с оружием выучился обращаться еще в армии, стреляю неплохо, разрешение давно оформлено, но не особо люблю это дело, поскольку считаю, что пушка в зубах только притягивает агрессию и что хорошо подвешенный язык – куда более сильная штука, чем «кольт» или «глок».

– Возьмешь пистолет, – с нажимом повторил Арнольд Тарасович. – Ты, Антон, тоже будь пока здесь. Я по своим каналам соберу информацию об этом мистере Джаване и Церкви Святой Воды.

«По своим каналам» означало, что для некоторых сотрудников спецслужб уик-энд окажется испорчен.

– А вечером, – тут шеф прищелкнул пальцами и сладострастно улыбнулся, – мы проведем силовую акцию в офисе ЦСВ. Надо показать этим зарвавшимся ублюдкам, что наших трогать нельзя. Прошерстим там все, а потом, если что, передадим сведения ментам.

Я отогнал искушение вскочить и заорать: «Яволь, мейн либер фюрер!»

– Ты понимаешь? – спросил Арнольд Тарасович, подозрительно меня разглядывая.

– Конечно, – уныло ответил я. – Да, только бы надо узнать, что с Камазом случилось… в смысле, с Ринатом Ибрагимовичем Садыковым, с тем таксистом, что меня возил сегодня.

Шеф выслушал объяснения и обещал помочь.

Сейф с оружием располагался в самом подходящем месте – в редакционной бухгалтерии.

Открылась дверка, способная выдержать попадание противокорабельной ракеты «Гарпун», стал ощутим запах оружейного масла. Я забрал с верхней полки свой «ПМ», кобуру к нему и коробку с патронами.

– Почувствуй себя ковбоем, – сказал я наблюдавшему за мной Бартоломью.

– Шляпы нет, – поддержал он игру. – Хочешь, я тебе подарю? Мне из Америки привезли – настоящая, клевая. Если на тебя нацепить – такой мачо получится, что ай-яй-яй!

– Я и так мачо хоть куда, – ответил я, – а сейчас пойду мачить клавиатуру. Ты фотки на сервак сбросил?

– А то.

И я отправился в ту комнату, где имелся «ничейный» компьютер, предназначенный для таких вот экстренных случаев, и принялся за дело. Несколько часов потратил на то, чтобы обработать и пополнить вчерашние заметки, а также проглядеть фотографии и выбрать нужные.

А затем я застрял на названии.

«Убийство на берегу водохранилища»? Банально.

«Злобные сектанты из Матросского переулка». Слишком бульварно.

«Человеческие жертвоприношения в Подмосковье». Вроде бы правильно, но все равно не то.

Сгонявший в магазин Антон приволок круассанов, еще какой-то съедобной ботвы, и мы попили кофе. Но даже это не простимулировало мою творческую мысль, намертво застрявшую в ментальной яме.

Так что я вздохнул с облегчением, когда в семь вечера нас вызвал шеф.

В кабинете у него обнаружился начальник службы безопасности Витя, прозванный за глаза Рэмбо. За долгую службу в спецчастях он побывал в Афгане, Анголе, в Гондурасе и чуть ли даже не в Антарктиде.

С пингвинами там воевал, похоже.

– Здорово, Пат, – пробасил Витя, протягивая мне широкую, как саперная лопатка, ладонь.

Он был мощный, жилистый, резкий, с обветренным лицом и холодными серыми глазами. Голову брил, а одевался всегда в черные костюмы и белые рубашки, словно гробовщик.

– Привет и тебе, гроза джунглей, – ответил я.

– Закончили шутки, – вмешался шеф. – Через пятнадцать минут вы выезжаете, а на восемь я назначил начало операции «Батискаф». В восемь ноль три стартуют страховочные и отвлекающие мероприятия…

Да, это вам не «Али-Баба» какой-нибудь. Тут все продумано профессионалами.

– В твоей компетенции, Антон, – Арнольд Тарасович посмотрел на Бартоломью, что сидел с горевшими глазами, – снимки. Щелкай все подряд, только постарайся, чтобы никто из наших в кадр не попал. Ну а тебя, Пат, – суровый взгляд достался мне, – учить нечему. И сам все знаешь. И помните – любой приказ Виктора Ивановича, – это он Рэмбо так поименовал, – исполнять немедленно. Даже если он прикажет вам обосраться и жрать собственное дерьмо.

– Уи, мон женераль! – все же не удержался я, но шеф не обратил на глупую реплику внимания.

Знал, что язык мой – враг мой, и давно привык к моим выходкам.

Внизу, у подъезда, нас ждал бронированный фургончик вроде тех, на которых ездят инкассаторы, только с надписью «Служба доставки» на черном боку. Внутри скучали двое крепких парней из команды Рэмбо, оба в синих рабочих комбинезонах и оранжевых бейсболках.

– Переоденьтесь, – велел забравшийся в кабину Витя. – Там одежи полно, на заднем сиденье.

Переоблачаться пришлось на ходу, в трясущейся и подпрыгивающей машине.

Антон в комбинезоне и бейсболке стал напоминать молдавского гастарбайтера, спершего где-то дорогой фотоаппарат. Я же, судя по ехидным взглядам парней из службы безопасности, сделался форменным идиотом. Одно хорошо – подмышечная кобура с пистолетом без следа исчезла под безразмерными шмотками.

Мы мчались по Москве, Витя общался с рацией, Бартоломью время от времени нервно икал.

Понятное дело – худредам редко приходится участвовать в «силовых акциях».

– Стой, – скомандовал Рэмбо водителю, когда мы проехали метро «Сокольники». – Ждем пока.

Ждать пришлось минут пятнадцать, затем рация в руках Вити разразилась ликующей скороговоркой. Мы вновь ускорились и быстренько добрались до уже знакомого мне переулка.

Около входа в офисное здание стоял грузовичок коммунальных служб, рядом с ним курили двое «работяг», вряд ли когда державших в руках гаечный ключ, но хорошо знакомых с «СВД» и «ПСС»[1].

– Значит так, парни, – Рэмбо повернулся и смерил нас с Антоном скептическим взглядом. – Вперед не соваться, позади не болтаться, под ногами не путаться. Стратегия понятна?

Бартоломью только рот раскрыл, будто удивленная рыба, а я сказал:

– Как прикажешь, босс. Если понадобится совершить сеппуку – приказывай.

– Юморист, – хмыкнул Витя. – Пошли.

Время для шуток закончилось – это я понял, когда в руках наших спутников появились пистолеты. Мы выбрались из фургончика, прихватили из багажника пару больших спортивных сумок и мимо даже не посмотревших в нашу сторону «работяг» прошли к двери. За ней обнаружился охранник, не тот, что был утром, а помоложе и покрепче, с ежиком черных волос на каком-то угловатом черепе.

Он мирно спал, уронив голову на руки, а рядом скучал один из заместителей Рэмбо, чьего имени я не знал, – невысокий, но плечистый, с узкими змеиными глазами и шрамом на лбу.

– Нейтрализация – сто процентов, – доложил он. – Система безопасности изолирована, путь открыт.

– Хорошо, – кивнул Витя. – Прикрывайте.

Оказалось, что дверь в офис Церкви Святой Воды аккуратненько вскрыта, а рядом с ней топчется еще один громила.

Внутри царила та же полутьма, стояли на полке статуэтки из черного камня, и никуда не делся аквариум с зеленоватой водой. Разве что место, где утром сидел лупоглазый тип, пустовало.

– Так, парни, за дело! – скомандовал Рэмбо. – Бартоломью, быстренько все сфотографируй! Коля, Олег – на вас компьютеры. Ты, Пат, разберешься со столами и шкафом.

Антон защелкал «лейкой», снимая антураж во всех возможных ракурсах. Когда он сделал достаточное количество кадров, подопечные Вити занялись ближайшим компом и мигом распотрошили системный блок. Не тратя время на ерунду, просто вытащили винт.

Я открыл шкаф и принялся торопливо швырять в сумку пластиковые папки с документами: договоры, платежки, отчеты – вся эта юридическая требуха порой говорит о конторе больше, чем устав и пресс-служба.

– Как-то скучно здесь, – разочарованно сказал Бартоломью. – Обыденно. Я думал – ай-яй-яй, а тут…

– Ждал, что мы найдем под столом новый труп? – усмехнулся я. – Иди, сунь руку в аквариум. Если обитающий там крокодил отхватит тебе конечность, нам будет точно не скучно.

– Крокодил? Правда? – загорелся Антон.

Я услышал, как он сделал несколько шагов, а потом почему-то остановился. Судорожно всхлипнул один из парней Рэмбо, и в офисе Церкви Святой Воды стало неестественно тихо. Будто мои соратники в одно мгновение перенеслись в другое измерение.

Я обернулся.

Бартоломью стоял в центре комнаты, Олег и Коля замерли у водруженного на стол системного блока, Рэмбо застыл у двери. И все они смотрели на висевшую на стене полку, а точнее – на стоявшую там статуэтку, что изображала чешуйчатое страховидло с крыльями.

А фигурка мелко-мелко дрожала, и вокруг нее колыхался зеленый ореол.

Вновь, как и утром, стальная лапа страха сжала мое сердце, а волосы на затылке решили, что пора размяться.

– Эй, друганы, вы чего? – спросил я, но голос мой прозвучал слабо, и никто на него не отреагировал.

И Антон, и трое безопасников стояли неподвижно, точно загипнотизированные.

А каменная фигурка, следовало это признать, притягивала взгляд, на нее хотелось смотреть не отрываясь. Кроме того, она испускала звук – мягкое, еле уловимое жужжание, монотонный, ритмичный шорох.

Он походил на рокот волн океана, набегавших на берега молодых континентов миллионы лет назад, в те времена, когда людей еще не было, а Землей владели жестокие боги.

Последняя мысль прозвучала у меня в черепе так, словно ее кто-то произнес, и вот тут-то я слегка испугался.

– Эй, очнитесь! – рявкнул я, подскочил к Бартоломью и встряхнул его за плечо, а через мгновение осознал, что сам стою и пялюсь на статуэтку, будто футбольный фанат – на Криштиану Роналду.

Теперь я смог разглядеть ее куда лучше, чем утром.

Тварь на корточках сидела на пьедестале, украшенном символами вроде тех, что имелись на найденном Антоном диске. Покрытое бородавками тело ее выглядело неприятно раздувшимся, а ноги – напряженными, будто перед прыжком. Осьминожья голова была склонена вперед, а «борода» из щупалец достигала локтей.

И все это вместе создавало ощущение мерзости, отвратной непотребности…

Еще мне показалось, что чешуя местами радужно переливается, будто на ней имеется мыльная пленка. Но разглядеть ее я не успел, поскольку тут из аквариума с зеленой водой донесся плеск.

Чтобы повернуть голову, я потратил столько усилий, что их хватило бы на пару вскопанных огородов. От напряга я вспотел и тут же вспотел повторно – на этот раз от страха.

Густая тина в аквариуме булькала и колыхалась, и из нее торчали настоящие щупальца толщиной в запястье! Судя по ним, в стеклянном резервуаре прятался кальмар с меня размером!

– Твою мать… – сказал я, еле шевеля губами, и сунул руку под комбинезон – к кобуре.

По комнате покатилась волна вони, той самой, что ощущалась на месте убийства. Вслед за щупальцами из аквариума начало подниматься нечто осклизлое, округлое, похожее на черный гриб.

Я сумел совладать с оцепеневшей конечностью и выхватил пистолет.

– Получи! – боевой клич вышел тихим и жалобным, зато выстрел прозвучал как надо.

Зазвенело разбившееся стекло, мутно-зеленая жижа хлынула на пол, вонь стала сильнее. Я всадил еще пару пуль в то место, откуда торчали щупальца, и напоследок выстрелил в статуэтку. Она разлетелась на куски, ореол погас, и затихло мерзостное, сводящее с ума жужжание.

– Пат? – ожил Рэмбо. – Ты чего палишь?

– Вас спасаю! – рявкнул я, вглядываясь в разбитый, опустевший на две трети аквариум.

Густой мути на ладонь, пара сотен литров воды на полу, осколки разбитой пулей стенки, дикий смрад, и никаких следов той громадной, жуткой твари, что мне примерещилась.

Померещилась или нет?

– Спасаешь? – Витя недоуменно заморгал, глянул на разбитую статуэтку, на начавших шевелиться подчиненных, и лицо его стало серым. – Что за чертовщина тут творится?

– Вот уж не знаю, – я сунул пистолет в кобуру. – Но лучше побыстрее отсюда убраться.

Я поднял сумку, в которую ранее побросал папки из шкафа, ухватил Бартоломью за руку и потащил за собой к двери. Под ногами зачавкало, с намокшей сумки потекло, но я не обратил на это внимания.

Рэмбо рыкнул что-то, и его бойцы задвигались быстрее, перестали напоминать утомленных черепах. Мы с Антоном вывалились в коридор, и я поймал удивленный взгляд охранявшего дверь громилы.

Он, похоже, ничего особенного не видел и не слышал.

– Эвакуация! Вариант «Б»! – громыхнул Витя, и дальше события понеслись с бешеной скоростью.

Через пятнадцать минут наш фургончик стоял неподалеку от станции метро «Сокольники», и в нем царила тишина.

– Забодай меня комар! – первым нарушил ее Рэмбо. – Что там такое произошло, вы поняли?

Я подождал, пока он откликнется на пришедший из рации вызов, буркнет: «Отбой», и только потом ответил:

– Эта хрень засветилась, вы замерли, точно зачарованные, да еще и из аквариума полезла какая-то тварь. Пришлось мне доставать пушку и корчить из себя молодого Клинта Иствуда.

– Да? – в голосе Антона звучало удивление. – А я помню только, что сверкнуло… и потом, – он сглотнул, – стало очень-очень страшно. Что-то я видел такое, оно собиралось поглотить меня, утащить в темную пучину, хотело выпить мою душу… и шептало, шептало…

– Гипноз? – предположил один из бойцов Рэмбо, то ли Коля, то ли Олег.

– Я гипнозу не поддаюсь, – буркнул мрачный, как грозовая туча, Витя. – Но я тоже слышал голос, он звал меня куда-то вниз… я не мог пошевелиться, и это было жутко, не знаю, как и описать.

Если уж наш Рэмбо признался, что ему было страшно…

Его парни тоже поведали о пережитом – провал в памяти, оцепенение и дикий ужас. Того, что статуэтка светилась, никто не увидел, твари в аквариуме – тем более, но это и понятно.

Неясно другое – почему я этому наваждению не поддался?

– Ладно, – сказал Витя. – Эвакуация прошла успешно, прикрытие свою работу сделало отлично. Мы слегка накосячили, но без добычи не остались, так что пора звонить шефу.

И он полез в карман за сотовым.

Арнольд Тарасович, выслушав рассказ начальника службы безопасности, велел немедленно возвращаться в офис.

– Эй, погодите! – взбунтовался я. – Вы, конечно, все маньяки-работоголики, а мне иногда отдыхать надо! Я должен слегка перекурить! А то со вчерашнего вечера на боевом посту!

О том, что «боевой пост» частично находился в одной койке с Дашей, я умолчал.

Шеф, вопреки ожиданиям, не стал возражать, и меня подкинули к подъезду моего дома.

– Если что, мы тебе позвоним, – сказал на прощание Бартоломью, вошедший, похоже, во вкус полевой работы.

– Не сомневаюсь, – буркнул я и поплелся к дверям.

Но мечты о тихом домашнем отдыхе рассыпались в прах, стоило мне войти в квартиру. Непорядок я заметил мгновенно – полка для обуви была слегка отодвинута от стены.

Или рассерженная Даша решила перед уходом устроить маленькую перестановку, или…

Через пять минут я убедился, что второе «или» куда ближе к истине. В моем жилище побывали гости, основательно покопались в вещах, заглянули во все уголки и не особенно потрудились скрыть следы визита. Эти наглые засранцы даже не стали запирать сейф в кладовке, который расковыряли с такой легкостью, словно тот был закрыт на задвижку!

Из квартиры ничего не пропало, ни деньги, ни документы, и информация на компе осталась нетронутой, хотя его, несомненно, включали и сломали установленный в «Биосе» пароль.

– Пат-пат-патрясающе, – уныло проворковал я, думая, кто мог сотворить такое безобразие.

Либо дружки вчерашних громил, либо… подопечные мистера Джавана.

Последняя мысль мне очень не понравилась, и пистолет под мышкой показался отнюдь не излишеством. Я вынул из кармана сотовый, тот самый древний «Сименс», вытащил из стола записную книжку и отыскал там номер шефа.

– Что стряслось? – спросил тот, едва взяв трубку. – Хочешь поработать?

– Нет, – уныло ответствовал я. – Но в моей квартире сегодня побывали, и, похоже, как раз тогда, когда я лежал в отключке.

И я в деталях описал незаконное вторжение в мое обиталище.

– Игра пошла всерьез, – сказал шеф. – Собери все, без чего не обойтись, и готовься – тебя перевезут в безопасное место.

И отключился, не дав мне вякнуть хотя бы слово.

Вот такие они – тираны и олигархи.

На сборы я потратил минут пятнадцать – покидал деньги и документы в рюкзак, да еще и переоделся. Подумал о том, что неплохо было бы помыться, но тут ожила трубка домофона.

– Да? – осторожно спросил я, взяв ее.

– Доставка пиццы, фирма «Рэмбо», – сообщил мне тонкий голос. – Прибыл ваш заказ.

Ну, если Рэмбо – то понятно. Значит, наши прикатили, Витькины выкормыши.

Я нажал кнопку, открывающую дверь подъезда. Вскоре в квартиру вошел молодой человек в очках, джинсах, оранжевой майке с красной надписью «ПИЦЦА» и такой же бейсболке. С собой он приволок большую картонную коробку с изображением чего-то, похожего на блин из блевотины на крышке.

– Привет, – сказал молодой человек. – Вещи оставь, я их потом захвачу. Очки надевай, кепку и майку напяливай, чтобы тебя приняли за меня. Еще поменяемся кроссовками.

Переоблачившись, я хмуро поглядел в зеркало.

Оно отразило «престарелого», замученного жизнью разносчика пиццы.

– Ничего, сойдет, – буркнул молодой человек, без униформы оказавшийся моим ровесником – где-то около тридцати. – Если издалека смотреть, то вообще нормально. Наша машина стоит у самого подъезда, так что тебе нужно пройти в лучшем случае с десяток шагов.

– Ыгы, – уныло согласился я, после чего вручил посланцу Рэмбо ключи от квартиры.

Лифт привез меня на первый этаж. На улицу я вышел с некоторым душевным трепетом. Если парни из службы безопасности правы и за моей квартирой следят, то сейчас на меня таращатся в лучшем случае через бинокль, а в худшем – через оптический прицел. Стараясь шагать без спешки и ежесекундно ожидая выстрела, я доковылял до ярко-оранжевого «Матиса», дрожащей ручонкой открыл дверцу и плюхнулся на сиденье рядом с водилой.

– Ремень пристегни, – попросил тот, и машина рванула с места, точно вспугнутый гепард.

Не успел я соорудить хотя бы пару мыслей, как мы были на улице Ибрагимова и мчались в сторону железной дороги.

– Хвоста вроде нет, – сказал водила, в котором я узнал одного из замов Рэмбо. – Но для подстраховки машину придется сменить. Маскировку пока сними и на заднее сиденье положи.

Перемена автомобиля произошла в одном из дворов рядом с Преображенской площадью. Мы остановились, выскочили из «Матиса» и забрались в темный «Мерседес» с тонированными стеклами. А наше место заняли двое парней в такой же оранжевой униформе.

Автомобиль любимого цвета президента Ющенко укатил прочь, а мы некоторое время провели на одном месте.

– Кажется, никого, – сказал зам Рэмбо. – Оторвались.

– Еще как оторвались, – поддакнул я. – Джеймс Бонд вместе со Штирлицем нервно курят в углу.

Судя по немного озадаченному взгляду, собеседник мою остроту не оценил.

Мотор «Мерседеса» заработал, и мы двинулись к Преображенской улице, к Стромынке и дальше в сторону центра. Когда оказались на Новослободской, я понял, что меня везут на «конспиративную» квартиру.

Принадлежала эта однушка редакции и использовалась в тех случаях, когда нужно было взять интервью так, чтобы о контакте между нашим журналом и интервьюируемым никто не узнал. Ну а еще порой молодые и наглые репортеры использовали ее в качестве «хаты для разврата», устраивая на «ничейной» территории настоящие оргии.

Эх, помню, однажды мы там погуляли… Да и не однажды, если подумать.

«Конспиративная» квартира встретила нас пустотой, тишиной и запахом пыли.

– Сначала я проверю, – сказал мой провожатый и тщательно обследовал все углы, заставив меня торчать в прихожей.

Заглянув даже в холодильник и в сливной бачок, где тоже мог притаиться коварный враг, он вернулся и доложил:

– Чисто. Заходи и чувствуй себя как дома.

Меня подмывало сказать, что вот в этот унитаз я как-то раз блевал, а вон на том кухонном столе занимался сексом с грудастой практиканткой из МГУ, но я гордо промолчал.

Не хватало еще, чтобы об этих подвигах узнали Рэмбо или шеф.

Они, конечно, люди терпеливые, но всякому терпению, как известно, есть предел.

Проскучать в компании сурового Витькиного зама пришлось целых полчаса. Потом заявился тот парень, что «доставил пиццу» в мою квартиру. Привез рюкзак с моими шмотками, доложил, что «чмырей злодейских замечено не было», и ушел.

А еще через тридцать минут прибыла целая делегация.

Когда клацнул ключ в замке, я невольно вздрогнул, а провожатый мой вытащил пистолет. Но убрал его, едва из прихожей донесся голос Рэмбо, а следом – тяжелая поступь шефа.

Но больше всего я обрадовался Антону.

– Пат, живой! – возликовал он. – Ух ты!

– Нет, мертвый, – сказал я. – Просто поднятый из могилки добрым дядей некромантом.

– Хватит балагурить, – одернул нас шеф, тяжело опускаясь на возмущенно заскрипевший диван. – Дела обстоят так серьезно, что почти выходят из рамок моей компетенции. Ты понимаешь?

Да, это я понимал… в компетенцию Арнольда Тарасовича не входят разве что выборы президента в республике Южная Зимбабве, да и то потому, что там у шефа нет деловых интересов.

– Садись, – это предназначалось Бартоломью. – И слушайте меня внимательно.

Антон приволок с кухни стул и устроился рядом со мной. Рэмбо остался стоять у двери в комнату, его зам расположился сбоку от окна. А шеф сложил ручонки на животе и начал говорить:

– Принесенные вами документы мы просмотрели. Пока бегло, но этого достаточно. Кроме того, по своим каналам я добыл информацию о человеке, с которым вы столкнулись в Церкви Святой Воды. Он известен как Джаван Сингх, как Джованни Ризотто и как Ирге О’Дил. Имеет норвежское, индийское и американское гражданство, а размеры его состояния точно неизвестны. Связан с трафиком наркотиков из Афганистана и с торговлей оружием. Но, помимо всего прочего, имеет отношение к разным оккультным группам и сектам в Европе и Азии – к «Новым масонам-миноритам» в Англии, к «Сварге Кали» в Индии, к Церкви Святой Воды и мелким группам сатанистской направленности…

– Ого! – не выдержал я.

Мне приходилось сталкиваться с торговцами оружием, а также с бизнесменами, что набивают карманы на кокаине, «траве» и «кислоте». И те, и другие – люди обычно серьезные, прочно стоящие на земле и ко всяким эзотерическим шашням относящиеся презрительно.

Хотя если вспомнить, тот же основатель дианетики Рон Хаббард был неплохим бизнесменом. А Алистер Кроули[2] чем только не занимался, и наркотой, и написанием книг по тантрической магии.

Что, и наш лысый холеный друг из таких?

– Не «ого», а еще хуже, – поправил меня шеф. – Он поддерживает контакты с ирландскими и баскскими террористами, но при этом так ведет дела, что ни разу не стал объектом судебного преследования. Он чист перед законом и в то же время грязен, словно трубочист.

Да, серьезный дядя.

– А информации на него очень мало, считай, почти нет, – добавил Арнольд Тарасович и задумчиво погладил макушку, – особенно учитывая масштаб деятельности этого упыря…

– Значит, это его подручные побывали у меня в квартире? – спросил я. – Решили показать, что я «под колпаком» и что рыпаться мне не стоит, иначе синяками и болью в башке все не ограничится?

– Примерно так, – кивнул шеф. – Когда борьба идет на таком уровне, в ход пускают любые средства. А Джаван Сингх, или как его там зовут на самом деле, почуял опасность. А когда он узнает о нашем налете на офис ЦСВ… Поэтому вы с Антоном сегодня летите в Польшу.

– Что? – опешил я. – Почему в Польшу?

Бартоломью выпучил глаза и открыл рот, собираясь что-то сказать. Но не смог, да так и остался сидеть с отвешенной челюстью – скульптура «Тормоз в ожидании следующей мысли».

– В Кракове сейчас находится один человечек, – сообщил шеф, – многие годы работавший с Джаваном Сингхом, а затем от него отошедший. Таких обычно убивают, но тут наш «друг» оплошал, или человечек этот оказался слишком уж шустрым. В общем, вы найдете его и хорошенько побеседуете. Наверняка он расскажет много интересного и для статьи, и для меня лично. А проводником вам послужит моя хорошая знакомая, агент Штази.

Антон рот закрыл, но выглядеть умнее от этого не стал.

– Штази? – встрепенулся я. – Госбезопасность ГДР? Так ее же два десятилетия как не существует!

– Многие так думают, – кротко сказал шеф. – Вы пока отправляетесь в аэропорт и там ждете, пока вам привезут новые документы, визы, билеты и все прочее. Материалы ты, Пат, получишь, а я жду текст интервью и первый вариант статьи послезавтра утром. Если что, послезавтра же пойду к ментам – ох, они буду рады, узнав, что им есть кого взять за яйца по поводу этого убийства…

Бартоломью поморгал немного, но вновь ничего выдавить не смог.

Вот так-то, дружище, это тебе не задницу в офисном кресле просиживать и не с секретаршами флиртовать.

– Ладно, шеф, – сказал я. – Отдаемся в ваше распоряжение и готовы принести присягу.

– Не сомневаюсь, – ответил Арнольд Тарасович и неожиданно легко поднялся.

Глава 4 Ох, нужен нам берег турецкий

В гостях хорошо, а дома лучше.

Марко Поло

В Домодедово меня и Антона отвез другой заместитель Рэмбо, большой и добродушный парень Костя.

– Приехали, хлопцы, – сказал он, когда «Мерседес» наш остановился на стоянке. – Пистолет лучше бы внутрь не тащить. Или ты, Пат, собираешься идти с ним через таможню?

А я, честно говоря, совершенно забыл про «игрушку» под мышкой.

– Не собираюсь, – признался я. – Заберешь его?

– А то, – Костя широко ухмыльнулся.

Он положил пистолет и кобуру в бардачок, мы выбрались из автомобиля и зашагали к аэровокзалу.

Время подходило к одиннадцати ночи, но жизнь тут кипела вовсю.

– Чего делать будем? – немного растерянно спросил Антон, до сих пор, похоже, не отошедший от шока.

– Как что? – делано удивился я. – Лечить нервы самым приятным способом.

«Кабинет невропатолога» мы отыскали довольно быстро – небольшой, уютный и с барменом, жутко похожим на Джета Ли.

– Привет, служивый, – сказал я ему. – Что у тебя есть выпить?

– А все что хотите, – ответил мне «Джет Ли» с рязанским акцентом. – Можно в чистом виде, можно коктейль. Ну а ежели закусить пожелаете – сэндвичи имеются со всякой снедью.

Костя сказал, что он на работе, и взял сок. Бартоломью, парень простой, фактически пролетарий умственного труда, выбрал сто граммов водки. Ну а я решил попижонить и заказал «Мохито».

– Только не с барбадосским ромом! – предупредил я бармена. – Он сам по себе сладковатый, а вместе с остальным и вовсе компот получится. С кубинским или пуэрториканским.

«Джет Ли» посмотрел на меня с уважением.

Мы сели в углу, и когда бармен принес напитки, я поднял бокал и торжественно провозгласил:

– Ну, за успех нашего безнадежного дела!

– Скажешь тоже, – пробурчал Антон, мы чокнулись и выпили.

– Кстати, а что там такое? – спросил Костя, указав на мой стакан. – Я в коктейлях не очень разбираюсь.

– Листья мяты, белый ром, сок лайма, содовая, сахар, лед, – перечислил я.

– Ну, надо же, – сказал Бартоломью без обычной своей экспрессии, а затем добавил почти мрачно: – Извращение это все. Все эти виски, коньяки, ромы и прочие текилы – просто самогон.

– Ну не скажи! – Я краем глаза заметил, что за соседний столик кто-то сел. – Самогон из сахарной патоки, который чернокожие на Карибах гнали еще триста лет назад, называется «тафия», и это пойло ты вряд ли бы взял в рот. То, что хлестали всякие пираты типа Джона Сильвера или Джека Воробья, было чуток получше и именовалось «акуардиенте», что по-испански означает «огненная вода». А современный ром очищают не хуже, чем ту же водку, и способ его производства придумал Факундо Бакарди, объявившийся на Кубе в середине девятнадцатого века…

Костя хмыкнул и поаплодировал мне, а Антон посмотрел на стопку с водкой без прежнего воодушевления.

– Браво, – сказали из-за соседнего столика низким женским голосом. – Вы во всем так же хорошо разбираетесь?

– Во многом, – сказал я и повернул голову.

Сидевшей по соседству с нами дамочке было лет тридцать, и она вполне могла сниматься в рекламе – там, где требуется показать идеал зрелой красоты. Темные густые волосы, безупречная кожа, синие глаза, и в каждом движении, взмахе ресниц – осознание собственной привлекательности.

Настоящая опытная львица, рядом с которой та же Даша показалась бы наивным котеночком.

– Ах, не подскажете ли тогда мне, какой напиток выбрать? Я боюсь летать, – призналась она с хорошо сыгранным смущением. – И хотела бы немножко приглушить страх.

– Если говорить о роме, то возьмите «Бакарди сто пятьдесят один», – сказал я. – Правда, в нем семьдесят пять градусов, и с ног он сшибает, что лошадиное копыто. Но зато о страхе точно забудете. А если хотите чего помягче, то выберите янтарный ром «Эклипс», который разливают на Барбадосе. Клянусь чем угодно, вам понравится.

О том, что и тот, и другой стоят немало, я упоминать не стал – по дамочке видно, что она способна купить весь этот кабак, а летит наверняка в Англию, в гости к Роме Абрамовичу.

Синеглазая красотка улыбнулась, но тут в разговор вмешался Бартоломью.

– Ух ты! – воскликнул он и вскочил, едва не опрокинув стул. – Не слушайте вы его!

Через мгновение он оказался за столом нашей соседки и принялся что-то ей горячо объяснять, тыча рукой в сторону стойки бара. Дамочка сохранила улыбку на лице, но видно было, что это далось ей с трудом.

– Как думаешь, есть у него шансы? – спросил Костя шепотом, нагнувшись ко мне.

– Никаких, – так же негромко ответил я.

Наш Антон считает себя ловеласом, и я не спешу его разочаровывать.

Он будет виться вокруг этой фифы, набиваться на знакомство, всеми силами показывать, какой он клевый чувак и как с ним здорово. То бишь делать то, чего делать ни в коем случае нельзя, если ты и вправду хочешь довести общение до упражнений в постели.

Если я когда-нибудь перейду от практики к теории, соберусь с мыслями и напишу книгу «Александр Патриарших. «Мои методы съема», то на первой странице будет красоваться известное тысячи лет изречение «запретный плод сладок», дополненное моими комментариями.

Нельзя сразу дать женщине понять, что ты весь ее и готов на все ради нее.

Холодное равнодушие и даже небольшое хамство – лучший вариант.

– Но не будем ему мешать, – добавил я, после чего сходил к стойке и взял сотку темного «Бакарди».

Синеглазая красотка оказалась крепкой и выдерживала щенячий напор Бартоломью целых пятнадцать минут.

– Спасибо за компанию, но мне пора, – сказала она на шестнадцатой и поднялась из-за стола. – Всего вам хорошего…

– Если захотите узнать побольше о роме, да и о других вещах… позвоните мне, – лениво произнес я, вытаскивая из кармана визитку, – через пару недель. Я как раз вернусь в Россию.

«И восстановлю симку, сгинувшую вместе с телефоном», – добавил я мысленно.

Дамочка взяла мою визитку, загадочно улыбнулась и была такова.

– Ну, Пат, как ты это делаешь? – пробормотал помрачневший Антон. – Почему на тебя они прямо бросаются, а на меня нет? Ведь я молодой, симпатичный, умный и разговорчивый!

– Учись, сынок, пока я жив, – прошамкал я тоном глубоко маразматического папаши, поучающего дебильное чадо. – Тут главное – тонкость и умение, а не напор. Кхе-кхе-кхе.

Бартоломью кинул на меня расстроенный взгляд, но тут же махнул рукой – злиться и обижаться он просто не умеет. Мы взяли по сто коньячку, и Антон обрушил на нас эмоциональный рассказ о последнем своем хобби – настольных военных играх типа «Вархаммер 40000».

Худред у нас мужчина увлекающийся, но не особенно терпеливый, поэтому очередной «страсти всей его жизни» хватает максимум на полгода: коллекционирование курительных трубок, авиамоделизм, клуб любителей бега, народные танцы, трансперсональная медитация.

И вот теперь – фигурки солдатиков и всяческой военной техники, которые нужно покупать за приличные деньги, склеивать, раскрашивать, а затем играть по серьезным правилам.

На мой взгляд – полнейшая муть.

Попытки заткнуть Антону фонтан ни к чему не привели, и уши мои начали понемногу вянуть. Но тут спасительным звонком на перемену заиграл телефон в кармане Кости.

– О, Рэмбо, – сказал тот. – Похоже, он прибыл.

– А, что? – заморгал сбившийся Бартоломью.

– А то, что хватит болтать! – посоветовал я.

Костя пообщался с начальством, а через пять минут оно собственной персоной объявилось в баре. Завидев Витю в компании парочки крепких ребят, наш «Джет Ли» сильно занервничал. Похоже, он решил, что в его заведении забили стрелку две банды московских братков.

Здоровяк Костя, немаленький Бартоломью, ну и я под метр девяносто ростом…

А теперь еще трое, и главный по виду – типичный наемный убивец из американского боевика.

– Всё пьете? – неодобрительно заметил Рэмбо, усаживаясь за наш столик и выкладывая на него черный кейс.

Сопровождающие кивнули Косте и расположились за соседним.

– Лечим нервы, – пояснил я. – Мы натуры творческие, психика у нас хрупкая, ранимая.

– Знаю я эту психику, мать вашу. – Щелкнули два замочка, и крышка кейса поднялась. – Творческие натуры. Нажраться, потрахаться да бабла на халяву срубить – вот и вся тонкость.

Я подумал, не сыграть ли оскорбленную невинность, но решил, что не стоит.

– Это тебе, – Рэмбо вытащил из кейса большой конверт из плотной синей бумаги и вручил его мне. – А это тебе, – второй такой же конверт оказался в руках у Антона.

Внутри обнаружился загранпаспорт гражданина Российской Федерации Александра Петровича Романова с моей фотографией и свежей шенгенской визой на два месяца, кредитка «Виза Голд» на того же Романова, тонкая пачка сотенных евробумажек, а также распечатка электронного авиабилета.

– Ну надо же! – воскликнул Бартоломью, которому достался такой же набор. – Это что, я теперь Соловец Антон Игоревич тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения?

– Да, – буркнул Витя. – Только орать об этом на весь аэропорт не надо. Свои документы отдадите мне, получите по возвращении. Вот еще вам… – он извлек из кейса два новеньких сотовых телефона. – Номера защищены от прослушивания, тариф с безлимитом, чтобы могли звонить и в Россию, и по Европе. В телефонные книжки забиты номера наших людей в Польше и окрестностях, а также все московские. Старые мобилы отдайте мне.

От «Сименса», купленного только сегодня, я избавился без сожалений, а вот Антон слегка постонал по поводу любимого «Самсунга». Затем безжалостный Рэмбо перерыл мой рюкзак на предмет, как он выразился, «компромата».

– Так-то лучше, – сказал он, забрав визитки на имя Александра Патриарших. – Плюс мы вам еще кое-чего собрали в дорогу.

Антон получил небольшую спортивную сумку с необходимыми в путешествии вещами – зубной щеткой, пастой, сменой белья и так далее. А мне торжественно вручили субноутбук последнего поколения с диагональю десять дюймов, легкий и тонкий, словно перышко.

– Там вся информация об объекте, – сообщил Рэмбо. – Выходы в Сеть настроены, так что работай.

– А денег тут много? – спросил я, помахав кредиткой.

– По десять тыщ евриков. Но за каждый отчитаетесь! – Витя сдвинул брови и показал кулак.

Шеф отправлял нас в бой по высшему разряду, не жалея ни сил, ни средств. Виной тому было скорее всего даже не то, что он ожидал убойного материала. Нет, причиной такой щедрости являлось задетое самолюбие – как кто-то посмел наехать на моего особого корреспондента?

И теперь наш толстяк не успокоится, пока по полной программе не отравит жизнь Джавану Сингху.

– Обязательно, и чеки привезем, – сказал я. – А если баб закажем, то только по делу – с целью добычи информации. Кстати, в Польше нас встретят? Ну, та агентка Штази, о которой шеф говорил?

– Да, конечно, прямо в аэропорту, как я понял. Еще – о своем Камазе можешь не беспокоиться, нашли мы его. Он в больнице, получил легкое сотрясение мозга, но жить будет.

Я сокрушенно покачал головой:

– И то ладно.

– Ну что? – Рэмбо глянул на часы. – Рейс у вас в два пятьдесят, сейчас без пяти полночь, пора на регистрацию.

– Эй, погодите! – встрепенулся Антон. – Вы разобрались с тем, что случилось с нами в офисе Церкви Святой Воды?

– Хм… – Витя отвел взгляд, и я понял, что ему было просто не до того. – Скорее всего у них имелся дополнительный защитный контур и баллон с галлюциногенным газом. Когда мы принялись там шуровать, контур сработал, и газ начал распыляться. Отсюда и все те глюки, и оцепенение, и страх. Когда выбрались из помещения, дурман развеялся, и мы очухались. Сектанты любят подобные штуки, вспомнить хотя бы «Аум Синрикё» и их шуточки в токийском метро.

Звучало это вполне правдоподобно – для наивных парней вроде Бартоломью.

– Тебе виднее, здоровяк, газ так газ, – скептически сказал я, давая Вите понять, что не верю во всю эту галиматью. – Пошли, фотокор, на регистрацию. Нас ждут однозначно великие дела!

Летели мы так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Во-первых, с пересадкой.

Для начала добрались до Праги на чартерном «Боинге», под завязку набитом туристами. Пару часов проскучали в баре в свободной зоне, отдавая должное пиву – «Приматору» и «Козелу». Затем запрыгнули в самолет до Варшавы и тут очутились в бизнес-классе.

Естественно, это дело мы отпраздновали с помощью виски.

Так что в семь утра по местному времени мы высадились в варшавском аэропорту в состоянии недосыпа, в пропорции пятьдесят на пятьдесят смешанного с алкогольным опьянением. Поддерживая друг друга, выбрались в полупустой зал прилета и принялись озираться.

– Вот и Европа, – сказал Бартоломью, осоловело моргая. – Где оркестр и хлеб с солью?

– Будут тебе… – слова застряли у меня в глотке, когда я разглядел, что за особа направляется в нашу сторону.

Только в этот момент я вспомнил, что шеф сказал: «Проводником вам послужит моя хорошая знакомая».

Эта девица выглядела так, словно дядюшка Гиммлер воплотил в жизнь собственные евгенические бредни и вывел-таки породу истинных арийцев. Высокая, за метр восемьдесят, золотистые волосы, отличная фигура, холодные голубые глаза – она великолепно смотрелась бы в черной форме СС на обложке книжки под названием «Крутизна Третьего рейха».

Эта белокурая бестия смерила нас довольно презрительным взглядом и сказала недоверчиво:

– Господа Романов и Соловец?

Антон выпучился на нее, точно атеист на явившегося ему черта, да и я не сразу вспомнил, как нас теперь зовут.

– Да, это мы, – на то, чтобы составить эту короткую фразу, мне пришлось потратить минуты две.

– Меня зовут Ангелика, – сухо сообщила блондинка. – Идите за мной.

За такой роскошной барышней я был готов шагать хоть на край света.

Она вывела нас из аэропорта и усадила в новенький «БМВ», а сама заняла место за рулем.

– Если вас будет тошнить, – сказала Ангелика, глядя на нас в зеркальце заднего вида, – то дайте мне знать. Я остановлю машину. Не хотелось бы, чтобы вы испортили мне салон.

По-русски она говорила совершенно правильно, но немецкий акцент угадывался.

– Э… хорошо, – промямлил я, и мы поехали.

Почти сразу стало ясно, почему Ангелика заговорила про тошноту – водила она так, что шустрый парень из фильма «Такси» даже рядом не валялся, мчалась на бешеной скорости, будто на свете не было ни знаков, ни светофоров, ни местных гаишников.

Тут и трезвому впору ощутить рвотные позывы.

К счастью, желудок у меня луженый, так что я не опозорился, а наглец Бартоломью и вовсе задремал. Когда мы остановились в Кельце попить кофе, пришлось его натурально расталкивать.

А еще через час мы были в Кракове.

Когда оказались неподалеку от исторического центра, даже неистовой Ангелике пришлось сбросить скорость. Несколько минут вихляний, петляний, и мы остановились на узкой тихой улочке.

– Прибыли, – сообщила наша провожатая. – Отель «Коперник». Номера забронированы, так что можете поселяться. Я поставлю машину и к вам присоединюсь. Все поняли?

Судя по всему, она несколько сомневалась в наших умственных способностях.

Ну и зря. Как можно сомневаться в том, чего нет?

– Конечно, фройляйн, – сказал я. – Я и мой любвеобильный друг счастливы будем выполнить ваш приказ.

Взгляд, доставшийся мне, устыдил бы и четырнадцатилетнего балбеса, ну и я слегка смутился. Мы выбрались из машины и прошли в вестибюль маленького и очень уютного отеля.

Там двух слегка помятых и откровенно похмельных русских встретили как родных. Правда, объясняться на великом и могучем не пожелали, но не из вредности скорее всего, а просто из-за того, что давно его забыли.

Пришлось мне балакать на английской мове, сначала за себя, а потом и за Антона.

Мы расплатились с помощью кредиток, одновременно внесли залог за гостиничное имущество и получили по ключу – не по пластиковому, новомодному, а по здоровенной металлической загогулине, привешенной на «баранку» из отполированного темного дерева.

– Ух ты! – восхитился Бартоломью. – Этим дракона оглушить можно!

– Ну и отлично, – кивнул я. – Если полезет какая гнида из-под кровати, ты ее по башке…

– Господа, – вмешалась в нашу беседу появившаяся в вестибюле Ангелика. – Время не ждет. Мне хотелось бы, чтобы вы за час привели себя в порядок, и мы могли побеседовать.

Да, любят эти белокурые бестии командовать нашим братом!

Вслед за роскошной барышней мы поднялись на второй этаж, где выяснилось, что три занятых нами номера находятся по соседству, мой и Антона – рядом, а Ангелики – напротив моего.

– Шестьдесят минут, – напомнила она, постучав указательным пальцем по изящным наручным часикам.

– Мы помним, – уныло вздохнул я.

Номер в лучших европейских традициях оказался удобным, но не особенно просторным: крошечный санузел, где толстяку не развернуться, кровать, холодильник, мини-бар, телевизор и шкаф для одежды.

«Пора обезьяне стать человеком!» – подумал я, швырнул рюкзак на койку и отправился в душ.

Интенсивные процедуры облагородили меня капитальнейшим образом – исчезла щетина с физиономии, та стала выглядеть посвежее, вот только глаза остались красными.

Но уж с этим ничего не поделаешь – недосып, он и в Польше недосып.

Из номера я вышел ровно через пятьдесят девять минут после того, как в него вошел, и с удивлением обнаружил в коридоре Бартоломью: тот никогда не отличался обязательностью и запросто мог не только опоздать на встречу, а вообще забыть о том, что ему надо куда-то прийти.

– Пат-пат-патрясающе, – сказал я. – Ты чего это?

Антон принялся бормотать что-то о точности, которая вежливость королей, но я увидел в его глазах знакомый огонек и понял, что причина вовсе не в том, что худред журнала «Вспыш. Ка» неожиданно воспылал страстью к порядку. Нет, просто он нашел новый объект для душевной привязанности, и объект этот был не только красавицей, а еще и немкой.

А для фрица, даже женского пола, как известно, нет ничего хуже непунктуальности.

– А, вы уже здесь? – вышедшая в коридор Ангелика приподняла светлую бровь. – Идемте.

Мы спустились на первый этаж и через дверь рядом с ресепшеном попали в ресторанчик на пяток столов. Толстый официант приветливо заулыбался, забормотал что-то по-польски.

Ангелика выбрала стол в углу и расположилась так, чтобы видеть вход и окна.

– Теперь поговорим о деле, – сказала она после того, как осчастливленный заказом официант умчался на кухню. – Генерал сообщил мне, что я должна обеспечить контакт с человеком, известным как Ежи Твардовский. Я смогу лучше помочь вам, если буду знать, что является целью вашей встречи с ним.

«Генерал? – подумал я. – Ни фига себе. А мы-то все считаем шефа отставным майором».

Я покосился на Бартоломью – тот влюбленными глазами таращился на барышню и проявлял не больше интеллекта, чем выброшенная на берег медуза – и понял, что говорить придется мне.

– Этот ваш Ежи, – сказал я, – должен послужить нам источником информации о другом человеке. Тот известен как Джаван Сингх, – тут пришлось напрячься, вспоминая имена, – а также как Джованни Ризотто и как Ирге О’Дил. У меня на ноуте есть его фотки, позже могу показать, если надо. А кто такой Твардовский и трудно ли до него добраться?

Ангелика покачала головой, и я увидел на ее правильном лице сомнение.

– Непросто, но возможно. А что до первого вопроса… – тут белокурая бестия откровенно заколебалась. – Достоверной информации мало. Он связан с незаконной торговлей антиквариатом и драгоценными металлами, а по слухам – настоящий чернокнижник.

– Вот те на! – удивился я.

Но тут появился официант, и пришлось разговор ненадолго прервать, чтобы отдать должное журеку[3]. Даже Антон, уловив аппетитный запах, выпал из состояния влюбленности и схватил ложку.

На второе нам подали отличное жаркое с картошкой, да еще и принесли по бокалу немецкого пива.

– Неплохо, – сказал я, сделав глоток. – Но чешское лучше. Кстати, – тут я решил расставить точки над «i», – барышня, а не слишком ли вы молоды для всех этих дел? Сколько вам было лет, когда Шта… ту контору, где вы служите, официально разогнали? Два? Три?

Она улыбнулась, да так, как улыбался своим жертвам Гестапо-Мюллер перед тем, как отправить их в концлагерь. Врать не буду, я испытал легкое беспокойство – с этой валькирии станется достать пистолет и укокошить меня прямо тут.

– Это к делу не относится, – отрезала Ангелика. – Доедайте, платите и пойдем ко мне, начнем работать.

Концлагерь пока откладывался.

Номер у белокурой бестии оказался размерами как оба наших, с огромным «траходромом», картиной на стене, изображающей папу Иоанна Павла Второго, и рабочим столом.

Я приволок ноутбук, и мы вместе полюбовались фотками лысого дедугана, теми, что сделал Антон, и старыми, раздобытыми где-то шефом – нечеткими, смазанными, плохого качества.

– Вот эту распечатаем, – сказала Ангелика, выбрав ту, где лицо Джавана Сингха (или как там его зовут на самом деле?) было видно особенно хорошо. – Давайте, я скопирую ее себе…

Ноут у нее оказался примерно такой же, как и у меня. Барышня скопировала файл, отослала его по электронной почте, и через пять минут в дверь номера постучали. Посыльный отеля притащил конверт, в котором обнаружились две отличного качества распечатки выбранной фотографии.

– Держите, – Ангелика вручила конверт мне. – Сейчас я свяжусь с группой поддержки…

Она достала сотовый, с кем-то соединилась и затараторила по-немецки.

Английский я понимаю отлично, неплохо объясняюсь по-испански, но вот из языка Гете и Бисмарка знаю лишь отдельные слова, в основном ругательства. Поэтому мне оставалось только слушать приятный голосок белокурой шпионки и надеяться, что она не сдает нас со всеми потрохами местному КГБ.

– Можно выходить, – сказала Ангелика, убрав трубку от ушка.

– С вами – куда угодно! – воскликнул Бартоломью, за последние полчаса не сказавший ни слова.

Я подумал, не врезать ли ему в челюсть для вразумления, но решил пока подождать. Есть надежда, что наш влюбчивый худред, ставший фотокором, придет в себя самостоятельно.

О том, что нужно прихватить «Никон», мне пришлось ему напомнить.

Выбравшись из отеля, мы двинулись в сторону городского центра, туда, где над домами поднимался стоящий на холме замок Вавель – нечто вроде польского Кремля, исторический пуп страны. Миновали Планты, бульварное кольцо, барбакан, прозванный острыми на язык краковянами «кастрюлей», и через ворота в огрызке крепостной стены прошли на Флорианскую улицу – местный Арбат.

Тут, в толпе гуляющего народа, Антон несколько ожил, принялся вертеть головой и щелкать «лейкой».

– Ай-яй-яй! – воскликнул он, когда не такая уж длинная улица закончилась и мы оказались на Марьяцкой площади.

Открылась красноватая громада одноименного костела с двумя разномастными башнями, Сукеннице – Суконный рынок, меньше всего похожий на рынок, и нелепая, лежащая на боку металлическая голова Аполлона, подаренная Кракову безумным скульптором-меценатом.

Что ни говори, а картина впечатляющая – тут бы да погулять, да пофотографировать как следует.

– Не отставайте, – бросила Ангелика, меньше всего настроенная на туристический променад.

Сверху, с более высокой башни костела, донесся звонкий голос трубы и оборвался на полутакте.

– Что это? – спросил Бартоломью.

– Сигнал точного времени, – сообщил я. – В Москве сейчас четыре, а тут, значит, – два.

Через пару минут мы оказались у старинного дома, вывеска на котором сообщала, что тут расположена гостиница «Под розой». Ангелика толкнула дверь, и мы вошли в старейший из краковских отелей, о коем я до сих пор только слышал, но внутри не бывал.

Но на то, чтобы полюбоваться обстановкой, времени у меня не оказалось.

Сунувшемуся наперерез нам администратору белокурая бестия предъявила некое удостоверение, при виде которого он впал в ступор и мелко-мелко затрясся. А затем с надменным видом полководца, только что взявшего неприятельскую столицу, двинулась к узкой лестнице, ведущей на второй этаж.

Вскоре я понял, что перепланировку в «Под розой» не делали с самого основания гостиницы, то есть века с шестнадцатого. Внутри обнаружилось великое множество всяких переходиков, лесенок, полутемных коридорчиков.

Попади сюда Иван Сусанин, поляки показали бы ему, почем фунт лиха.

Через десять минут блужданий по недрам отеля мы очутились перед дверью из дубовых досок. Табличка на ней дала понять, что перед нами тринадцатый номер.

– Готовы? – спросила Ангелика и, не дожидаясь ответа, вытащила пистолет.

Я с удивлением узнал в нем «Йерихон» израильского производства, пластиковую модель, что не обнаруживается обычными сканерами, да еще и с навинченным глушителем.

На стук никто не отозвался, и белокурая бестия взяла и просто-напросто выстрелила в замок. Хлопнуло, дверь открылась, и мы вслед за барышней ворвались в номер – не ждать же в коридоре, пока явятся очень сердитые парни из службы безопасности?

За дверью оказалась вовсе не комнатка вроде наших в «Копернике», а настоящая большая прихожая: шкафы вдоль стен, громадное зеркало в черной раме, раскоряченная вешалка в углу.

Но как следует оглядеться я не успел, поскольку из двери рядом с зеркалом выскочили двое крепких молодцев. Один выбил у Ангелики пистолет, второй ринулся на меня, и вовсе не для того, чтобы облобызать дорогого гостя.

Удар в челюсть привел его в плохое настроение. Не дожидаясь, пока оно улучшится, я добавил в живот и нанес завершающий в висок. Молодец с грохотом врезался в один из шкафов и сполз на пол. Ну а я помахал ушибленной рукой и собрался прийти барышне на помощь.

Но она справилась сама – заехала недругу ребром ладони в шею так, что он мгновенно утратил не только боевой дух, но и сознание.

– Ну надо же… – сказал Бартоломью, благополучно отсидевшийся за нашими спинами. – А охрана не сбежится?

– Нет, – ответила Ангелика, у которой даже не сбилось дыхание. – Обитатель этого номера позаботился, чтобы из его жилища не проникали звуки. Нужно связать этих парней, а то, очнувшись, они вновь полезут в драку. Снимайте с них штаны.

– Мы? – удивился Антон.

Шпионка пожала изящными плечами:

– Ну не мне же этим заниматься.

Вскоре руки крепких молодцев оказались связаны их же брюками, а сами они – аккуратно сложены на полу. Дверь из прихожей привела нас в некую помесь гостиной, столовой и казармы: большой стол, навесные ящики с посудой, телевизор, ковры на стенах и две раскладные койки.

На них, похоже, спали охранники, с которыми мы уже «познакомились».

– Там кухня, – сказала Ангелика, указывая на дверь в левой стене. – А нам нужен кабинет…

Вход в кабинет преграждало нечто напоминавшее уменьшенные ворота рыцарского замка – мощные створки, окованные металлическими полосами с множеством блестящих заклепок. Ворота были испещрены десятками символов, одинаково мало похожих на буквы латиницы, кириллицы или арабского алфавита. И не заперты, что выяснилось после того, как наша железная леди толкнула одну из створок, и та с душераздирающим скрипом открылась.

Я ощутил сладкий запах, наводящий на мысли о благовониях и гниющих трупах.

– Пырек? – спросили изнутри мощным голосом, и стало ясно, что хозяин номера не слышал, как мы и его охранники занимались «физкультурой» в прихожей.

Ангелика распахнула и вторую створку, и мы вломились внутрь.

Мне в глаза бросилось изобилие старинных огромных книг, сложенных в пачки прямо на полу, жаровня в углу, от которой поднимался дымок, и куча разноцветных кирпичей у окна. Только я успел подумать, что это уж слишком правильная куча, как от нее нам навстречу бросился лохматый сивобородый громадный дед, облаченный в темный балахон до пола.

Он проревел что-то по-польски, а Ангелика вместо ответа наставила на него пистолет.

Бородач, похоже, тот самый Ежи Твардовский, зловеще заухмылялся и поднял левую руку. Закачалась на цепочке цацка из желтого камня, украшенная многочисленными иероглифами.

Мне показалось, что она засветилась, точно лампочка елочной гирлянды, и пистолет в руке Ангелики начал опускаться. Стоявший позади меня Бартоломью издал похожий на стон звук.

– Эй, ты чего?! – перейдя на «ты», гаркнул я, пытаясь привести в чувство белокурую бестию. – Не спи, подруга!

Но Ангелика стояла, пошатываясь, словно пьяная, взгляд ее блуждал, а дуло «Йерихона» смотрело в землю. Нечто похожее, насколько я мог судить, творилось и с Антоном.

Твардовский издевательски захихикал, физиономию его перекосила злобная гримаса.

– Ах ты, гад! Чернокнижник поганый! – я сделал шаг вперед и от души врезал сивобородому в челюсть.

Твардовский отступил, удивленно нахмурился, рука с цацкой опустилась. Ангелика вздрогнула, точно просыпаясь, глаза ее блеснули, а пистолет вновь нацелился на хозяина номера. Ожил и Бартоломью, негромкий щелчок и вспышка возвестили, что в ход пошел фотоаппарат.

– Кончай колдовать, морда, – доступно объяснил я. – Иначе еще врежу.

– Ты устоял перед Желтым Знаком! – сказал сивобородый, и в мощном голосе его прозвучал страх. – Значит ли это, что ты явился от Него?

По-русски он говорил так, словно выучил этот язык хорошо, но долго им не пользовался.

– От кого, «от него»? – спросил я. – Мы зашли чисто по-соседски, задать тебе, старый хрен, пару вопросов. А ты вместо того, чтобы в баньку сводить да кофе налить, гипнозом балуешься.

Ангелика кинула на меня исполненный ужаса взгляд, но Твардовский, услышав про «старого хрена», слегка расслабился. Плечи его поникли, желтая цацка из руки исчезла, а в светлых, неестественно блестевших глазах появилось нечто похожее на обреченность.

– Защита рухнула, – сказал он. – Теперь все равно… Раз вы нашли меня, то и Он найдет. День расплаты скор, так что вы можете задавать вопросы, но вот делать моих изображений не стоит.

Антон вскрикнул, и следом раздался глухой удар. Обернувшись, я увидел, что Бартоломью трясет пальцами, а дорогущий «Никон» валяется на полу.

– Он раскалился, – объяснил недоделанный фотокор дрожащим голосом, – а ремень оборвался… Я не знаю, почему.

– Ладно, снимать мы тебя не будем, – сказал я. – Ну а ты уж уважь нас, поведай о своем бывшем подельнике. Зовут его Джаван Сингх, харя у него мерзкая, вот, сам полюбуйся…

Я вытащил из кармана фотку нашего лысого «друга» и предъявил Твардовскому. Тот скривился, как вегетарианец, получивший на ужин бифштекс с кровью, и принялся ругаться на незнакомом мне языке.

Послушав немного, я решил, что это либо идиш, либо ретороманский.

– Стой, дядя! – сказал я, когда сивобородый принялся драть волосы из шевелюры. – Я понял, что ты его помнишь и что ты его не любишь! Но хотелось бы конкретики – кто, с кем, когда и в какой позе?

Твардовский свирепо глянул на меня, но истерику прекратил.

– Погоди, – пророкотал он. – Вы не от Него, но против Него? Вы хотите повергнуть Его?

– Ты Сингха имеешь в виду? – я потряс фотографией. – Ну, повергнуть не повергнуть, а волос в суп накидать намерены. А если получится, то и задницу скипидаром намазать.

– Да… да… это так! – глаза Твардовского вспыхнули злым огнем, а волосатые ноздри раздулись. – Ты сможешь это сделать… я чувствую исходящий от тебя запах, чужой аромат… Чья кровь бурлит в твоих жилах? Кто были твои предки? Спустившиеся со звезд или поднявшиеся из Глубины?

Я ощутил себя посетителем палаты буйнопомешанных.

А сивобородый чернокнижник шагнул ко мне, принюхиваясь, точно охотничья собака.

– Эй, Ангелика! – позвал я. – Пристрели-ка его! Еще не хватало, чтобы меня всякие тут… обоняли.

– Ты не понимаешь! – взвыл Твардовский. – Я должен понять, кто ты! Ты должен понять, кто ты! Иначе тебе не повергнуть Его! Ведь Он стал служить тому, кому служить нельзя! Мы вместе побывали под руинами древнего Ирема, из десятерых вернулись лишь двое! Странное знание, запретное знание принесли мы с собой! Но Он взалкал власти! Он обратился к тем, кого нельзя называть по Именам! Он воззвал к Властителям Древности, что были задолго до людей, и еще вернутся, чтобы царствовать в ужасе и кровавой радости! – Тут он перешел на шепот: – Лишь по зловонию Их узнаешь ты Их. Руки Их у тебя на горле, но ты Их не видишь… Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Они сгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видят руку, их разрушающую…

Это был бред, но не простой, а красивый и масштабный.

– Браво, – сказал я и картинно поаплодировал. – Тебе, дед, надо сказки писать, как Стивену Кингу. Бабла бы заработал немерено. А теперь расскажи нам про Джавана Сингха.

Как там сказал классик – терпенье и труд все перетрут?

Вот и мы попробуем воспользоваться этим рецептом.

– Ты не понимаешь, – повторил Твардовский, но на этот раз без былого напора, почти отчаянно. – Древнейшие были, Древнейшие есть, и Древнейшие будут, когда прах наших городов развеет ветром…

И дальше он понес откровенную ересь о том, что эоны назад на Землю явились некие существа, то ли боги, то ли демоны. Облаченные в иную, чем человеческая, плоть, они правили расами неких созданий, слишком мерзких, чтобы их описывать, а затем сгинули вместе со своими поклонниками.

Но их тела, скрытые под поверхностью земли, а также в глубинах моря, нашептали людям, как поклоняться Древнейшим, как произносить Слова и исполнять Обряды во время их Сезонов, – эти слова наш собеседник произнес так, что не осталось сомнений в заглавных буквах. – И доныне мертвецы, не имеющие привычной для нас плоти, лежащие в скрытых от взглядов гробницах, «говорят» с верными последователями, дают им силу, хотя «голос» их за тысячелетия истончился, и чтобы услышать его, нужно очень постараться.

– Все это крайне интересно, – сказал я, когда стало ясно – Твардовский готов распинаться на эту тему часами. – Но при чем тут наш Джаванчик? Или он из этих, Древнейших?

– Нет! – сивая борода аж затряслась от ярости, а светлые глаза вспыхнули призрачным огнем. – Ледовые пустыни Юга и затонувшие острова Океана хранят камни, на которых запечатлен их знак! Звезды свершают круги на небесных сферах, и обороты могущества вторят им! После лета наступает зима, после зимы вновь придет лето. Они ждут, могучие и терпеливые, когда придет их пора царствовать, и ускоряют ее приход!

Пришлось еще разок упомянуть нашего общего лысого знакомого, и только после этого Твардовский перешел к конкретике. Но что это оказалась за конкретика – о все боги мира!

Якобы тот, кого мы знаем как Джавана Сингха, родился чуть ли не во времена Наполеона, в середине девятнадцатого века побывал в Антарктиде, залезал в Тибет, где собирал всякие запретные знания. Пожил в Англии, где покуролесил вместе с мадам Блаватской, а в тридцатых-сороковых годах был связан с эсэсовцами и их оккультными изысканиями.

– Он стал служить тому, чему служить нельзя… – шептал хозяин тринадцатого номера, и лицо его кривилось. – Он произнес запретные Имена, вычитанные из Семи Тайных Книг Хсана, и обратил взор к глубинам океана… Жители У’ха-нтхлея отказали ему в помощи, и тогда Он начал искать гробницу великого жреца Древних… Где и как он получил Печать на плоти, я не знаю, но теперь Джаван не таков, как обычные люди. Он даже не таков, как я…

Голос Твардовского совсем затих, а сам он опустил голову и уставился в пол. Я с удивлением обнаружил, что на его макушке среди волос ползают крохотные белесые червячки.

Мы с Ангеликой обменялись взглядами, и она слегка пожала плечами, как бы извиняясь. Бартоломью, поднявший фотоаппарат, выразительно покрутил пальцем у виска.

И тут я с ним был согласен – наш сивобородый информатор, похоже, сошел с ума.

– Короче, Склифосовский, – сказал я. – Что-нибудь полезное можешь нам сообщить?

– Что? – Твардовский вскинул голову, и ноздри его опять затрепетали. – Вновь запах… Мертвой водой тянет от тебя, а она притягивает всех, в ком есть частица Их дыхания… Откуда этот аромат?

Я на всякий случай отступил на шаг.

– Узнай это, и ты проникнешь в глубь себя… – продолжал он. – Что в тебе – кровь или дух? Обратись сам в оружие… и тогда вы сможете победить. Отправляйся на остров готов среди холодного моря… там один из Кругов, его оставила пята того, чье имя мертво… А я буду молить Хастурра и взывать к его мощи, дабы отвести угрозу и скрыться от Его взгляда.

– Большое спасибо, – кисло сказал я. – Мы, пожалуй, пойдем.

Глава 5 Ночью все лягушки мокры

Семь раз отмерь, один – отрежь.

Джек Потрошитель

Когда мы выбрались на Рыночную площадь, я вытащил из кармана сотовый телефон и с удивлением обнаружил, что прошло целых три часа. То ли с моим восприятием что-то случилось, то ли в номере тринадцать гостиницы «Под розой» время шло с необычной скоростью.

– Ну надо же, ничего себе, – сказал Антон. – Этот старик такой безумный! Похоже, он сам верит в то, о чем говорит! Во всех этих Древнейших и прочую муть! Ну и бред, ха-ха-ха!

Но смех у него вышел натужным, совершенно неестественным.

Я и сам после визита к пану Твардовскому чувствовал себя странно, голова казалась тяжелой и пустой. Шумный и яркий Краков выглядел сном, миражом, который исчезнет, стоит моргнуть, и откроется ледяная бездна, заполненная исполинскими, могущественными, древними тенями…

– Не такой и бред, – сказала Ангелика. – Что-то же он сделал с твоим фотоаппаратом.

Бартоломью, тащивший «Никон» за разорванный ремешок, мрачно засопел.

– Стоп! – сказал я. – Надо слегка освежить восприятие, то есть выпить.

Никто спорить со мной не стал, и мы быстренько заскочили в крохотный кабачок, называвшийся «Под солнцем». Белокурая бестия заказала кофе, мы с Антоном – по пиву, и каждому еще досталось по «обважанке» – краковскому бублику.

В прокуренной забегаловке, среди пьющих и жующих людей, мне сделалось легче, тяжелый дурман начал испаряться из башки. А уж после нескольких глотков пива все окончательно пришло в норму.

– Да, так гораздо лучше, – сказал я. – Жаль, конечно, что визит к тому запаршивевшему дедушке не оправдал надежд, но ничего не поделаешь. Кое-что в статью все же можно вставить – про СС, про запретные знания. Народ любит про это читать… Слышь, Бартоломью, «лейка» не пострадала?

– Сейчас посмотрим.

Вскоре стало ясно, что «Никон» нормально пережил падение и что даже сохранился тот единственный снимок, который Антон сделал в гостинице. На нем, правда, обнаружилось нечто чудное: узнаваемый интерьер кабинета Твардовского, стопки книг, жаровня, но вместо хозяина – угольно-черный силуэт, точно дыра в изображении, провал в бездну.

– Глюк какой, что ли? – Бартоломью задумчиво подергал себя за хвостик.

– Наверно, – кивнул я. – Ха, а это ведь жертвенник!

То, что я принял за груду разноцветных кирпичей, на самом деле оказалось алтарем сложной формы: выступы, похожие на контрфорсы, темные щели на боках, и округлая впадина на вершине.

– Да, похоже на то, – согласилась Ангелика.

– Пора звякнуть шефу, отчитаться о проделанной работе. – Я допил пиво и потащил из кармана мобилу. – А то он там волнуется, наверное, слезы платочком утирает, у окна сидючи…

Антон фыркнул – представил, должно быть, нашего Арнольда Тарасовича с кружевным платочком в руке. Ангелика недоуменно нахмурилась – эх, не понять тебе, валькирия немецкая, нашего русского юмора.

В полученном от щедрот барских телефоне я порылся еще ночью, когда мы куковали в пражском аэропорту. Обнаружил там номер шефа, Рэмбо и контакты связных журнала «Вспыш. Ка» по всей Европе.

Арнольд Тарасович взял трубку после первого гудка.

– Слушаю тебя, Пат, – очень тихо сказал он.

– Привет, шеф! Нас еще не убили! – радостно сообщил я, заставив сидевшего за соседним столиком усатого пана нервно икнуть.

Не доевши журек, поляк вскочил и рванул к дверям – решил, должно быть, что рядом с ним пьет пиво страшная русская мафия.

– Не может быть, – в голосе шефа прорезалось что-то похожее на иронию. – Что нового?

Ну, тут уж я молчать не стал.

Подробно и в красках описал, как мы пообщались с сумасшедшим дедушкой, а также вкратце пересказал его бредни. Закончил же утверждением, что товарищ Твардовский однозначно свихнулся и использовать его байки нужно с большой осторожностью.

– Я понял тебя, – сказал шеф. – Но вопрос о том, что делать с полученным материалом и что делать вообще, теперь находится целиком и полностью в твоей компетенции. Ситуация в Москве сложилась исключительно тяжелая. Возвращаться вам смысла нет, для тебя и для Бартоломью сейчас будет безопаснее остаться в Европе. Ты понимаешь?

– Честно говоря, нет, – промямлил я.

– Хорошо, я тебе объясню.

Объяснения эти не заняли много времени, но к моменту, когда Арнольд Тарасович разорвал соединение, я ощущал себя так, словно только что получил чем-то тяжелым и мягким по затылку. В голове звенело, мысли не то что путались, они кружились, точно сухие листья во время урагана, а язык мой, обычно шустрый и гибкий, пребывал в настоящем оцепенении.

Когда я положил мобилу на стол, Антон посмотрел на меня с недоумением, а Ангелика спросила:

– Что-то случилось?

– Э… хм, ну… – выдавил я из себя.

Случилось? Это еще очень мягко сказано! Чтобы шеф, великий, могучий и ужасный, способный на равных бодаться с ФСБ и прочими госконторами, оказался зажат в угол! Такого я до сего дня не мог вообразить и в пьяном сне.

Надо отдать должное рассудительности белокурой бестии. Она не стала тратить времени на разговоры, а повернулась и махнула официанту. Тот получил заказ и умчался, а через пару минут вернулся и притащил на лакированном подносе граненый стакан с водкой.

Весь мир уверен, что каждый русский выпивает такой перед завтраком.

– Давай, – сказала Ангелика, пододвигая посудину ко мне. – Тебе нужно прийти в себя.

– Ты что, с ума сошла? – обрел я дар речи. – Я тебе что, алкаш, пить в одиночестве и без закуски? Антон, хоть ты меня поддержи! Эй, приятель, давай еще один стакан и жратвы какой-нибудь!

Официант удивительным образом понял русскую речь.

Второго граненого раритета в кабачке, правда, не нашлось, и нам притащили обычный, круглый. Но зато к нему подали добрую порцию настоящего бигоса – горячего блюда из мясного ассорти, грибов и кислой капусты.

Лучшей закуски под водку трудно представить.

Мы с Бартоломью разделили алкоголь по-братски, то бишь ему пятьдесят грамм, а мне все остальное. Я глубоко вздохнул и на радость посетителям кабачка опустошил стакан.

На несколько секунд впал в ступор, а затем понял, что начинаю оживать.

– Слишком много новостей для одного дня… – сказал я, схватил ложку и принялся за бигос.

Опустошив тарелку, я перевел дух и пересказал соратникам беседу с шефом.

Церковь Святой Воды и мистер Джаван оказались шиты не то что не лыком, а даже и не дратвой. Ответ на наш налет не заставил себя ждать – иск ЦСВ непосредственно к холдингу «Век-0», в который входит «Вспыш. Ка», плюс куча ударов с разных сторон. Неожиданные претензии со стороны деловых партнеров, серьезная коммунальная авария в том здании, где находится офис журнала, нападение на загородный дом Арнольда Тарасовича, едва не попавший в автомобильную аварию Рэмбо – все это случилось за один день.

Шефа вынудили заниматься множеством проблем, обороняться по всем направлениям плюс дали понять, что ни он, ни его люди не могут чувствовать себя в безопасности.

Поэтому мы – настоящий диверсионный отряд – не можем рассчитывать на какую-либо поддержку, кроме информационной, и должны действовать на свой страх и риск. Задача же остается прежней – собрать весь возможный компромат на Джавана Сингха и подготовить «убойную» статью.

– Он обещал через часок-другой скинуть дополнительные материалы, – сказал я в завершение. – Насчет того, где у нашего лысого «друга» имеются деловые интересы и собственность. А потом будет только сообщать о перемещениях Джавана, на большее нет ресурсов.

– Но как же это? – растерянно проговорил Бартоломью. – Нас что… бросили?

Я кивнул.

Сам, откровенно говоря, привык к тому, что за спиной всегда стоит шеф и что если враг окажется слишком силен для меня, я могу положиться на Рэмбо и его команду. Сейчас же мы остались вдвоем, ну, или втроем, если считать Ангелику, а противник у нас такой, что не позавидуешь, – могущественный богатый засранец, занимающийся темными делишками.

– И что вы собираетесь делать? – спросила наша шпионка.

– Партия сказала: «Надо!» – комсомол ответил: «Есть!» – вспомнил я лозунг времен социализма. – Будем барахтаться. Попытаемся пощипать злодейского дядю и не дать его подручным-сектантам нас убить. А ты сама, – я поглядел прямо в небесно-голубые глаза, – с нами?

Она задумчиво посмотрела на меня, на Антона и лишь затем ответила:

– Ту задачу, которую поставил мне генерал, я выполнила. Встреча с Ежи Твардовским состоялась. Формально я не имею перед вами никаких обязательств. Но герр Арнольд как-то раз выручил меня из больших неприятностей. Поэтому я должна подумать. Хотя бы до утра.

– Заметано, – я ощутил, что начинаю пьянеть. – Давай заплатим и пойдем проветримся.

Гуляли мы не особенно долго: заглянули на холм Вавель, полюбовались замком и памятником Тадеушу Костюшко. В кафедральном костеле потаращились на гробницу епископа Каэтана Солтыка, украшенную скорбящими девами и деловитыми ангелами. Поглазели на туристов, образовавших очередь к пещере с аттракционом «огнедышащий краковский дракон».

Тут я ощутил, что хмель выветрился, а мозги пришли в рабочее состояние, и предложил вернуться в гостиницу. Бартоломью воспротивился было, но взглянул на мою суровую харю, и мы двинулись в обратный путь.

Когда выбрались на Рыночную площадь, меня одолело ощущение, что в спину кто-то пялится. Я оглянулся, но не обнаружил ничего подозрительного, хотя в толпе гуляющих соглядатаю укрыться легче легкого.

– Ты чего? – спросил Антон.

– Не знаю, – я поежился. – Такое ощущение… нет, не знаю.

– Нас «ведут», – сказала Ангелика спокойно, почти равнодушно. – От самого костела. Вот только не могу понять, кто и каким образом, и это меня немножко смущает. Пойдем, нечего стоять. Втроем от профессионально организованной слежки мы все равно не оторвемся.

Чужой взгляд перестал щекотать мне затылок вскоре после ворот Святого Флориана. Но что-то подсказало мне, что нас не оставили в покое, просто слегка ослабили натяжение поводка.

Только когда за спиной сомкнулись двери «Коперника», я почувствовал себя в безопасности.

– Я пойду работать, – сказал я. – А вы как хотите.

Бартоломью, похоже, решил воспользоваться моментом, чтобы перейти в радикальное наступление.

– Нет ли желания посидеть в баре? – спросил он, томно воззрившись на Ангелику и пошевеливая бровями. – Мы могли бы выпить хорошего вина, поговорить, узнать друг друга получше… Я уверен, это стоит того.

Я с трудом удержался от смешка, когда железная леди варианта джуниор холодно ответила:

– Нет, не стоит. Кроме того, у меня есть срочные дела.

Когда она решительно направилась к ресепшену, вид у нашего худреда стал расстроенный, точно у кутенка, которого впервые в жизни посадили на цепь. В глазах появилась обида, а лицо выражало вопрос: «За что?»

– Пойдем, – сказал я мягко и подтолкнул Бартоломью в бок. – Эти женщины, они… сам понимаешь.

Антон издал судорожный вздох и потащился за мной.

Мы поднялись на второй этаж, и я посоветовал ему посмотреть телевизор и расслабиться. А сам вошел в свой номер, вытащил из рюкзака ноутбук и расположился с ним на кровати.

Всякому, кто зарабатывает на жизнь сочинительством, – журналисту, копирайтеру, писателю, сценаристу, – знаком острый зуд в пальцах, что возникает, когда тебя тянет за клаву. К сожалению, появляется он до обидного редко, и большей частью приходится функционировать на голом профессионализме, обыкновенной жадности и жалких крохах энтузиазма.

Но сейчас мне и в самом деле хотелось работать.

Я еще раз проглядел фотки, прочитал материалы, открыл заготовку для статьи и принялся набивать ее содержанием. Кое-что пришлось выкинуть, многое добавить, но основная концепция сохранилась – злобные сектанты во главе с Джаваном угрожают миру.

Работа спорилась, и только в десять вечера я вспомнил, что надо бы заглянуть в почту.

– Что там нам шеф прислал? – пробормотал я, подключаясь к Интернету. – Так, иди-ка к папочке…

В приложении к письму, отправленному на мой адрес с ящика «at@vspysh.ka», обнаружилось настоящее бизнес-досье на «хозяина заводов, газет, пароходов», гражданина Норвегии по имени Ирге О’Дил.

– Чудесно, – проворковал я. – Просто-таки пат-пат-патрясающе… недвижимость в Англии, отели в Норвегии… кофе-шопы в Амстердаме… налоговые декларации, адреса и телефоны, списки работников. Живем, братва. С этим вполне можно пощупать мистера Джавана за мягкое место…

Если, конечно, он первым не доберется до наших задниц.

Чтобы дать отдых глазам, я лег на спину и принялся глядеть в потолок. Через мгновение осознал – что-то впилось мне в филейную часть, и протянул руку, чтобы извлечь источник дискомфорта.

В следующий миг я изумленно вытаращился на покрытый узорами диск из желтого металла.

Это что, находка Бартоломью все это время, с момента визита к Егору Евграфовичу, так и провалялась у меня в кармане, а я про нее ни разу не вспомнил? Ладно, это еще ерунда – почему ее не отобрали обыскивавшие меня злобные молодцы, посланные Джаваном? И как на нее не среагировали металлоискатели в аэропортах? Да и моя задница, если уж на то пошло?

Эта штука должна была воткнуться в нее еще в чартере, летевшем из Москвы в Прагу.

«Что-то тут нечисто», – подумал я, разглядывая белесовато-золотистую поверхность, завитушки и волны, образующие контуры неких увитых водорослями сооружений.

И вновь меня посетило ощущение, что я держу нечто совершенно чуждое всей человеческой культуре, накатило чувство неземного холода, исходящего от незамысловатой, в общем-то, вещицы.

– Чтоб тебя, – сказал я и бросил диск на пол.

Он упал совершенно бесшумно, словно мягкая игрушка.

Я вернулся к статье, но драйв и ясность мысли безвозвратно ушли, на смену им явилась отупляющая усталость. Тело вспомнило о том, что прошлую ночь провело без сна и что в Москве сейчас вообще эти сутки уже закончились.

Я сохранил файл и выключил ноут, посетил душ и благополучно шлепнулся спать.

Уж мудренее утро вечера или нет – неясно, но продуктивнее точно, по крайней мере для меня.

Проснулся я от тяжелого удара в дверь, подскочил на кровати и попытался сообразить – приснилось или нет?

За окнами царил мрак, а значит, я очнулся в тот короткий момент, когда июньская ночь становится по-настоящему темной. В коридоре вроде было тихо, а в номере зверски воняло – то ли тухлой рыбой, то ли лягушачьей икрой.

Не успел я удивиться по этому поводу, как последовал второй удар, и дверь слетела с петель. С грохотом шлепнулась на пол, на фоне освещенного проема показался сутулый приземистый силуэт.

И в этот момент я понял, что предыдущий смрад был лишь легким амбре.

На меня хлынул поток такого зловония – полежавшая на солнце вобла, гниющие водоросли, птицеферма, горящая свалка, тухлые яйца, – что дыхание в моем зобу сперло жесточайшим образом.

А силуэт перескочил порог и оказался внутри номера.

– Ты кто такой? – просипел я, ухитрившись глотнуть воздуха и не упасть в обморок. – Чего надо?

Ответом стало раскатистое бульканье, заставившее меня вздрогнуть, и силуэтов стало два. Второй появился из коридора, и я успел разглядеть детали – серая чешуйчатая кожа, лысая башка, выпученные глаза.

Страх просто сдернул меня с кровати.

Что за уроды явились ко мне в номер посреди ночи? Или это жуткий, невероятно реалистичный сон?

– Умре-еш-шь… – с интонациями сломанного пылесоса просипел один из силуэтов, и звук его голоса привел меня в чувство.

Если эти типы говорят, то обладают ртом. А где рот, там и морда, которую можно набить. Весь потребный для этого инструментарий в виде кулаков у меня есть. Значит, нужно действовать.

Понятно, что рассуждения эти не блистали оригинальностью или тонкостью, но этого от них и не требовалось.

Я залепил по физиономии первому из ночных гостей. Ощущение было такое, что ударил по мокрому мешку с мясом – шмякнуло, чмокнуло, гнусный запах стал сильнее. Пнул коленом, норовя угодить в промежность, и на этот раз промахнулся, поразил только пустоту.

За спиной разбилось окно, что-то тяжелое хлопнулось на стол, брякнуло свалившееся со стены зеркало.

– Ну все, вы меня достали! – рявкнул я.

Ударил с размаху, и оказавшийся неожиданно легким противник сбил с ног стоявшего на пороге сородича. Оба они с писком и бульканьем вылетели в коридор, а я обернулся.

Через разбитое окно с сорванной шторой проникал свет фонаря, и я хорошо видел темную фигуру, замершую посреди комнаты. Вырастающая из плеч голова, более всего похожая на лягушачью, огромные глаза, отвислое пузо, длинные лапы с изогнутыми когтями.

Будь у меня чуть поменьше адреналина в крови, я бы точно испугался.

А так, когда урод нагнулся, и в лапе его блеснул найденный Антоном диск, я окончательно озверел. Прыгнул к незваному гостю и замолотил кулаками – челюсть, корпус, челюсть, корпус.

В этот момент я совсем потерял голову, что со мной бывает редко, и не осознавал, с кем именно дерусь. Хотя дерусь – громкое слово, противник мой сипел, булькал и неумело пытался защититься.

Очередной мой удар пришелся по выставленной лапе, прямо по запястью, и цацка с берега Клязьминского водохранилища упала на пол. Урод разочарованно завыл, открыл пасть, обнажив два ряда мелких, но острых зубов, но тут я угодил ему прямо в подбородок.

Раскоряченная фигура с хрустом улетела в разбитое окно.

– Куда?! – несколько разочарованно завопил я, бросаясь к нему.

Залитая светом фонарей улица Коперника была пустынна, словно холодильник алкоголика. Только блестели внизу, на асфальте, осколки стекла, да валялась оторванная оконная ручка.

Куда делась эта тварь? Упорхнула в небеса?

Я повернулся, намереваясь уделить внимание тем уродам, что проникли в мой номер через дверь. Услышал донесшееся из коридора рычание, а затем два негромких хлопка – такие издает пистолет с глушителем.

Я рванул к выходу из номера, точно какой-нибудь Уссейн Болт.

Ангелика стояла у своей двери, такая собранная и деловитая, будто не спала только что. Распущенные волосы золотистыми волнами лежали на плечах, а «Йерихон» в изящной руке не дрожал. Из другого номера выглядывал Бартоломью, лицо его было белым, а рот – слегка приоткрыт.

И немудрено – на полу лежали два трупа с огнестрельными ранениями, и принадлежали они никак не людям. Более всего существа, нашедшие смерть от руки нашей валькирии, напоминали помесь лягушки с человеком – влажная кожа, местами покрытая чешуей, перепонки между пальцев, растущие из плеч головы и гипертрофированные половые органы.

Плюс невероятная, с трудом переносимая вонь.

– Что… что это? – спросил Антон.

– Гости, – ответила Ангелика, и тут я сообразил, что она смотрит на меня с интересом.

Понятное дело, что я не секс-символ и даже не секс-значок, но держу себя в форме и поэтому в трусах смотрюсь не так плохо. Как и сама шпионка в короткой маечке и шортиках, обтягивавших тугую попку.

– Гости? А откуда они взялись? – Бартоломью слегка трясло, но, в общем и целом, учитывая ситуацию, он держался неплохо. – И кто они? Мы что, все сошли с ума? Или это костюмы?

– В этом я сомневаюсь. – Ангелика присела и дотронулась до лапы одного из странных существ. – Мы видим то, что есть. А судя по мокрым следам, они вышли из воды. Из Вислы?.. Я вечером общалась с парнем из службы безопасности отеля, так он заверял меня, что муха не пролетит.

– Муха, возможно, и не пролетит, – сказал я, ощущая, как с дрожью выходит из меня адреналин. – А двуногие лягушки-переростки – тут как, далеко до Чернобыля? – проползли.

– И направились к тебе в номер, – мне достался подозрительный взгляд небесно-голубых глаз. – Зачем?

– Точно не знаю, – пожал я плечами. – Но, похоже, им нужна была одна штука, связанная с Церковью Святой Воды. Цацка, которую наш худредовский приятель нашел в кустах.

– Пат, они тают! Тают! – воскликнул Бартоломью, и я решил, что у него началась истерика.

Но взглянул на тела лягушоидов и переменил мнение – трупы на глазах оседали, точно сугробы под солнцем, серо-зеленая плоть с чавканьем оплывала, обнажая черные кости, а те истаивали серым дымом.

Пара минут, и на полу остались две смрадные лужи.

– Вот так так! – сказал я, ощущая сильное желание проснуться. – Может, и вправду пора посетить психиатра?

Ангелика нахмурилась, будто человек, пытающийся вспомнить нечто важное.

– Твардовский говорил что-то о плоти, которая отличается от человеческой, как воздух от воды… – произнесла она. – Не это ли он имел в виду?

– Понятное дело, что он бредил, – буркнул я. – Я готов поверить в уродских нелюдей, вымерших тысячи лет назад от поклонения злобным богам, но не могу принять то, что они в состоянии появиться в центре крупного города.

– Даже после этого? – белокурая бестия указала на вонючие лужи.

Да, тут она, честно говоря, меня подловила… Трудно оспорить то, что существа, с которыми ты дрался пять минут назад, являются реальными. Ведь от них остались ссадины на костяшках, ужасное зловоние, выбитая дверь, вынесенное напрочь окно и две лужи воды на полу.

Или это все – изощренная галлюцинация?

– Так это Твардовский прислал их, чтобы отомстить нам? – спросил Бартоломью, пребывавший, мягко говоря, в несколько возбужденном состоянии. – Он настоящий чернокнижник?

– Сам злодейский Саруман, – согласился я. – Сомневаюсь только, что это он. Скорее «папочка» Сингх как-то узнал, где мы находимся, и навел на нас эту команду земноводных.

– Насколько я понимаю, он прислал бы обычных киллеров, – возразила Ангелика. – Да и не мог он так быстро напасть на ваш след. Тут что-то иное, куда более странное…

– Возможно, фройляйн, – сказал я. – В теории будем разбираться потом, а сейчас надо решить, что нам делать.

– Как можно быстрее убираться отсюда. И попытаться еще раз переговорить с Твардовским.

План выглядел дельным, и мы приступили к его выполнению.

Я включил свет в номере и сноровисто собрался, не забыв поднять с пола диск из желтого металла. Выйдя в коридор, обнаружил уже полностью одетую Ангелику и насмерть перепуганного ночного администратора.

– Но как же так? Как такое могло случиться? – бормотал он по-английски, растерянно оглядывая пострадавший дверной проем. – И этот запах… Чем леди и джентльмены тут занимались? Они сушили рыбу? Или коптили ее? Или делали еще что-то?

– Долго объяснять, – бросила шпионка на том же языке. – Я пошла за машиной, а ты заплати ему.

Последняя реплика предназначалась мне.

– Ну что, хлопец? – сказал я по-русски. – Разумеешь мову клятых москалей, злобных советских оккупантов? И смотрел ли ты в детстве чудный фильм «Четыре танкиста и собака»?

Администратор сделал вид, что не понимает, но тут из моего кармана явилась пачка сотенных еврокупюр. В глазах поляка мигом зажегся интерес, а с губ начали срываться слова на великом и могучем:

– Э… спутник… перестройка… добрый день.

– Ты мне Ваньку не валяй, – изобразил я строгость. – Трех сотен за ущерб хватит?

– Нет, как же! А дверь? Да там еще и окно пострадало! – теперь его выговору позавидовал бы и коренной москвич. – И наверняка придется проводить санитарную обработку помещения. А она, знаете, сколько стоит? Просто невероятно много!

– Четыреста? – спросил я.

Администратор подумал и показал пять пальцев – пятьсот, значит.

На этом торги закончились, и довольный поляк-полиглот утопал к лестнице. А я заглянул в номер к Бартоломью – проверить, как он там, не хлопнулся ли в обморок?

Выяснилось, что нет и что Антон готов к выходу.

Мы пулей спустились на первый этаж и выскочили на улицу, где нас ожидала Ангелика за рулем своего «БМВ». Забрались в салон, и через мгновение отель «Коперник» исчез за поворотом.

Если его администрация и собиралась высказать нам какие-либо претензии, то свой шанс она упустила.

Добравшись до Рыночной площади, мы обнаружили, что там неожиданно людно, и я бы сказал – машинно: толпились зеваки, а внутри оцепления из полицейских виднелись пожарные автомобили; деловито сновали дядьки в касках и комбинезонах, а от здания гостиницы «Под розой» поднимался дым.

– Ух ты! Ай-яй-яй! – воскликнул Бартоломью. – Это что, тот старикан погорел? Значит, точно, те мокрые были от Джавана Сингха. Одних он послал к нам, а других отправил сюда, чтобы сгубить старого недруга.

– Вряд ли, – сказал я. – Шестое чувство подсказывает мне, что сивобородый перец с червями в башке жив и что пожар устроил он сам, дабы замаскировать собственное поспешное бегство.

Знать об этом точно мне было неоткуда, да и особой интуицией я похвастаться не мог, и все же в этот момент я поставил бы правую руку за то, что бывший обитатель номера тринадцать в данный момент удирает из Кракова куда-нибудь в сторону Праги или Будапешта.

– Такое вполне вероятно, – кивнула Ангелика. – Я попробую узнать, что там произошло.

Она выбралась из машины, и мы остались вдвоем.

– Что за бред? Что за бред? – принялся стонать Антон. – Чернокнижники, какие-то сектанты, распадающиеся чудовища, двухсотлетние олигархи… Мне кажется, что это страшный сон.

– Мне тоже, – сказал я. – Но надо постараться превратить этот сон в эротический.

Бартоломью замолк и уставился на меня – такая концепция, похоже, не приходила ему в голову.

Белокурая бестия вернулась довольно быстро и, усевшись за руль, без лишних слов завела мотор. Мы выбрались с Рыночной площади и покатили на север, в ту сторону, где начинается трасса на Варшаву.

Когда наш «БМВ» оказался за пределами Кракова, Ангелика сдала к обочине и остановила автомобиль. После этого обернулась и смерила нас очень недовольным взглядом.

– Значит, так, – сказала она. – Я переговорила с полицейскими и с пожарными. Огонь потушен, жертв не было, но тринадцатый номер выгорел полностью. Никаких следов Ежи Твардовского, его вещей или телохранителей не обнаружено. Меж тем гостиницу он не покидал.

– Чего же удивительного? – хмыкнул я. – Вылетел через трубу. Чернокнижник он или нет?

Но шпионка не приняла шутливого тона.

– Вы должны рассказать мне все! – потребовала она. – Мне необходимо знать, в какую историю я попала. Тут слишком много странных вещей, каких не объяснишь… с обычной точки зрения.

– А если мы откажемся? – пискнул Антон.

– То я просто высажу вас тут и уеду. Я сделала все, о чем просил меня генерал, и даже больше, но искать черную кошку в темной комнате, забитой тарантулами и скорпионами, я не собираюсь, – сказано это было достаточно твердо, чтобы даже дурак понял: барышня именно так и поступит, выкинет нас на обочину, а сама отправится по своим делам.

– Не стоит ссориться, – заявил я с видом генсека ООН, в очередной раз явившегося мирить две Кореи. – Благородная фройляйн доказала, что она на нашей стороне. Поэтому я начну рассказывать, а ты, Антон, добавишь, если я чего забуду. Итак, началось все с одного испорченного свидания…

Ангелика выслушала про нашу поездку к месту убийства, затем несколько минут потратила на то, чтобы изучить покрытый узорами диск из желтого металла, знак адептов Церкви Святой Воды.

– Странная вещь… – проговорила она задумчиво. – Где-то я видела такие символы. Кажется, подобное нам показывали на спецкурсе, посвященном экстремистским религиозным движениям. Или где-то еще?

Затем я поведал про наши приключения в Малом Матросском переулке, про мою встречу с мистером Джаваном и про попытку раздобыть секреты ЦСВ, закончившуюся так неудачно и так странно. Вопреки ожиданиям, белокурая бестия не усомнилась в моем психическом здоровье, только попросила подробнее описать ту статуэтку, которую выпущенные из пистолета пули размолотили в пыль.

– Везде странные неприятные запахи, – заметила она. – И на месте жертвоприношения, и в офисе сектантов, и от этих уродов… и пан Твардовский упоминал что-то такое…

– Да, точно! – Я напрягся, вспоминая. – «Я чувствую исходящий от тебя запах, чужой аромат» и еще… «Мертвой водой тянет от тебя, а она притягивает всех, в ком есть частица Их дыхания»… Может быть, эти лягушки приперлись на «аромат», порожденный этой цацкой? Словно пчелы на мед… Вот только кто они, и откуда они явились? Что, весь бред, который нес Твардовский, – истина? Нет, такого быть не может! Вы что? Я прожил на свете тридцать лет и многое повидал, но в подобное поверить не могу…

– Вот и я говорю – невозможно! Невозможно! – воскликнул Бартоломью почти с отчаянием.

– Вы похожи на дикарей из джунглей, попавших в большой город, – сказала Ангелика. – Вы увидели нечто, о чем ранее не имели представления, и пытаетесь убедить себя, что всего этого не существует. Ни небоскребов, ни светофоров, ни автобуса, что вот-вот вас раздавит…

Я фыркнул и покачал головой:

– Не хочешь ли ты сказать, что вздор Твардовского – правда? Что все эти вонючие и бесплотные Древние, вроде бы мертвые и одновременно живые – существуют на самом деле?

– А как иначе ты объяснишь все произошедшее? – она посмотрела прямо на меня. – Я тоже не верю в магию и инопланетян, но я не собираюсь прятать голову в песок от фактов. Ведь совершенное под Москвой жертвоприношение, похожее на полинезийское, – факт, и странное воздействие, которое оказала на вас статуэтка чудовища в офисе ЦСВ, тоже. И сегодняшние незваные гости в отеле – не плод воображения, как и Желтый Знак, которым Твардовский почти остановил нас. И остановил бы, если бы не ты. Плюс эта вещь, – Ангелика перевела взгляд на металлический диск. – Что сказал тот ученый, к которому вы ходили на консультацию, – этому алфавиту больше тысячелетий, чем можно представить.

– Ну, да… – вынужден был согласиться я.

– Память человечества простирается всего на двадцать-тридцать веков, плюс она избирательна и содержит множество белых пятен. Историки яростно спорят даже по поводу Второй мировой, а уж о том, что творилось до шумеров и египетских пирамид, они могут только догадываться. Кто поручится, что до наших времен не сохранились осколки знания дочеловеческих эпох, отдельные существа, книги и навыки от цивилизаций, что сгинули в космических катаклизмах? И много ли мы на самом деле знаем о мире, в котором живем? Ведомое нам – лишь крохотный кусочек необозримой и сложной Вселенной.

Вот уж не думал, что наша валькирия способна говорить так поэтично. Хотя подозреваю, что шпиенка такого уровня в состоянии выражаться как угодно – и матом, и высоким штилем.

– Ладно, убедила, – сказал я. – Должен признать, что разумного объяснения тому, что произошло в последние дни, у меня нет. Будем считать, что Джаван Сингх не просто богатый урод, а еще и адепт культа этих самых Древних, и что он владеет всякой черной магией… – На самом деле я вовсе не был убежден, нутро журналиста-скептика протестовало против этакой ерунды. Но не признать того, что мы столкнулись с чем-то иррациональным, я тоже не мог. – Пусть так. Но какие из этого следуют практические выводы?

Ангелика на несколько минут задумалась, глядя через заднее стекло в ту сторону, где остался растревоженный Краков. А затем очень медленно, тщательно подбирая слова, начала говорить:

– Я помогу вам. Во-первых, я в большом долгу перед генералом, и его враг – это мой враг. Во-вторых, я подозреваю, что бывший друг пана Твардовского способен причинить немалый вред. Я сама поеду в Берлин. Если Джаван Сингх имел отношение к СС, об этом должны остаться упоминания в наших архивах. Мне понадобится его фотография…

– А мы? – спросил Антон.

– А вы отправитесь на остров готов среди холодного моря, – Ангелика улыбнулась чуточку покровительственно. – Называется он, как несложно догадаться, Готланд и принадлежит Швеции.

– И что мы будем там делать? – Идея мне, откровенно говоря, не понравилась.

– Если Твардовский не соврал в одном, он мог не обмануть и в другом, – она вновь посмотрела на меня. – Ты устоял против Желтого Знака и против силы той статуэтки. Надо понять – почему и как это можно использовать. Ну а кроме того, мы стряхнем с хвоста возможную погоню.

Очень хотелось поспорить, но я не стал – так и не придумал, что возразить.

Глава 6 Хороший викинг – мертвый викинг

Если кажется – креститься надо.

Карлос Кастанеда

К варшавскому аэропорту мы добрались на рассвете.

Тут Ангелика, получившая от меня снимок Джавана Сингха, сделала нам ручкой и умчалась на запад, в сторону столицы Германии. А мы побрели внутрь аэровокзала – узнавать, как можно добраться до Стокгольма.

Пятнадцать минут общения с любезной девушкой за стойкой, и в руках у нас оказались билеты. Еще пара часов безделья в зале ожидания, и мы вошли в салон самолета, улетающего в столицу Швеции.

– Эх, какая женщина, – со вздохом сказал Бартоломью, когда мы заняли места и лайнер оторвался от ВПП.

– Ты кого имеешь в виду – грудастую беленькую или тощую рыжулю? – за время посадки я успел оценить достоинства стюардесс авиакомпании «САС». – Насчет первой могу сказать, что еще тридцать лет назад народ изрек истину – нет страшней на свете бабы, чем блондинка группы «АББА». Что до второй, то…

– Нет, я не о них, – худред журнала «Вспыш. Ка», волею судеб ставший фотокором, махнул рукой, – я об Ангелике. Она такая… такая идеальная… и я ее почти люблю. А кончится все тем, что ты затащишь ее в койку. А я, как всегда, останусь на бобах, – закончил он мрачно.

– И в мыслях не держал, – довольно неискренне принялся оправдываться я. Что поделать, если любая красивая девушка вызывает в моей голове вполне определенные плотские мысли? – Да и не до того пока. Хочешь, я организую тебе знакомство с одной из этих цыпочек? Секс в туалете самолета – это экстрим, а женщины в форме – это вообще отпад…

Но мой маневр не удался. Бартоломью отвлекаться не пожелал, и первую часть полета просидел грустный, точно бурундук, обнаруживший, что его запасы на зиму кто-то спер. Оттаял немного, только когда внизу показалась Швеция – лоскутки полей, серые пятнышки городов, синие полоски рек и каналов.

Затем мы приземлились в аэропорту Арланда и, добравшись до центрального вокзала Стокгольма, вскочили на электричку, идущую в Нюнесхамн – маленькую гавань на берегу Балтики, из которой отправляются паромы на Готланд. Времени не нашлось даже на то, чтобы перекусить, – опоздай мы на сегодняшний рейс, придется ждать завтрашнего или самим пускаться через море вплавь.

К счастью, мы оказались на борту судна финской компании «Силья Лайн» вовремя.

– Уф, – сказал я, вытирая со лба честный пот только что судорожно торопившегося человека. – Еще четыре часа, и мы на месте, а посему предлагаю разместиться и немедленно отправиться в ресторан.

Паром по-фински – это не грязная дряхлая посудина, еле переползающая с волны на волну, а большой комфортабельный корабль. Каюта наша располагалась на третьей снизу палубе, и в ней имелся иллюминатор, через который можно было обозреть уплывающий назад берег и серые балтийские волны.

Зато чтобы добраться до еды, пришлось подняться на самую верхотуру, даже выше капитанского мостика.

Мы отдали должное знаменитым тефтелям с гарниром из картошки с клюквой. Попробовали несколько разных «как», ну, пирогов, по-шведски. А Бартоломью по неопытности заказал скандинавского пива и уже на первом глотке поперхнулся.

– Что, распробовал? – спросил я, злорадно наблюдая за мучениями спутника. – Тут тебе не равнина, тут климат иной… Эти бывшие викинги если и умели когда нормальное бухло варить, то давно разучились. Норвежское вообще в рот не вломишь, финское чуть получше, датское бывает разное. Так что в следующий раз спрашивай совета у папочки, ладно?

Антону ничего не оставалось как кивнуть.

Он отодвинул недопитый бокал, и мы отправились в каюту – подремать, поскольку ночью опять не удалось выспаться.

Денек выдался теплый, и я даже приоткрыл иллюминатор, чтобы свежий морской воздух проникал в наше обиталище. Но вскоре понял, что плеск волн непонятным образом меня раздражает, и встал, чтобы его закрыть.

Бартоломью к этому времени храпел так, что дрожали переборки.

Паром наш без особой спешки плюхал на юг и к шести вечера, точно по расписанию, приковылял к Готланду. На горизонте показалось нечто серое, местами вспученное, а затем мы увидели Висбю – крошечный городок, считающийся столицей острова: скопление красных и бурых черепичных крыш и поднимающиеся над ними силуэты церквей.

– Ну надо же, – сказал Антон, обозревая гавань, забитую рыбацкими суденышками. – А современные здания тут есть?

– Сильно сомневаюсь, – ответил я. – Перед тобой самая настоящая археологическая «консерва».

Еще когда мы ехали на электричке из Стокгольма в Нюнесхамн, я через Сеть забронировал номер в одном из местных отелей, так что на пристани нас встретил румяный толстощекий готландец (или гот?), державший в могучих лапах табличку с надписью: «Romanov».

Мгновенно выяснилось, что этот потомок морских разбойников совершенно не спик инглиш – удивительная вещь для полиязычных скандинавов. Но даже знай я шведский, это не исправило бы ситуацию – тут, на Готланде, свой диалект, ужасно древний и сложный.

Пришлось объясняться на языке жестов – типа «хинди руси бхай бхай».

Румяный проводник засунул нас в древний «Фольксваген», и через десять минут мы поселились в отеле «О́дин».

Вид из окна нашего номера оказался довольно забавным: соседний дом – каменный, с обычной для Готланда красной крышей, рядом с ним огороженный забором дворик: стол со стульями на газоне, велосипеды на дорожке; а прямо за домом – грандиозная серая руина церкви, то ли столетней давности, то ли восьмивековой; а еще дальше – нежно-синий морской горизонт.

– Офигеть! – воскликнул Бартоломью, обозрев этот пейзаж. – Чувствуешь себя как на другой планете. А ты сам… ну… – Он поглядел на меня вопросительно, – уловил что-нибудь такое?

– Нет, – ответил я.

Никаких мистических переживаний я, честно говоря, не испытывал: хотелось спать, беспокоил отдаленный рокот моря, да еще было холодно – хоть и лето, а залетавший в окно ветер Балтики напоминал, что это не Средиземноморье. Что бы там ни бормотал червеголовый Твардовский о Круге и о крови, текущей в моих жилах, пока ни то, ни другое себя никак не проявляло.

– А-а-а-а… жаль, – разочарованно протянул Антон и отправился в душ.

А я вынул ноут и полез в Инет – развеяться.

Новых писем от шефа не было, зато в моем ящике обнаружилось гневное послание от Даши – куда ты пропал, негодяй, и почему отключил телефон? Я ответил в том духе, что по заданию редакции сражаюсь с Мировым Злом вдали от дома, соблюдаю конспирацию, но помню о «свете своих очей».

Девушек, даже самых умных и проницательных, подобный бред обычно устраивает, особенно если его как следует сдобрить комплиментами и всякими ласковыми словечками.

Работать настроения не было, и я принялся серфить новостные сайты.

«Президент Обама заявил…» – кому интересны слова марионеток?

«Цены на нефть в связи с наступившим летом…» – цены у нас всегда растут.

«Ксения Собчак разделась перед фанатами…» – что, рейтинг «Дома-2» упал?

«Авария самолета в Бразилии…» – свалился индейцам с неба подарок!

«Странное убийство в Турции…» – ага, вот это интересно.

Статью я пробежал, не особенно вчитываясь в детали: три трупа найдены утром на пляже в Трабзоне, древнем Трапезунде, полиция разрабатывает версии. Но зато в фотографию прямо-таки впился: тела на сером песке сложены точно так же, как и на берегу Клязьминского водохранилища, да и «разделаны», насколько позволяет судить нечеткий снимок, примерно тем же макаром.

«Ошизеть, – подумал я, чувствуя, как по спине носятся табуны мурашек. – Еще одно жертвоприношение?»

Когда Бартоломью выбрался из душа, я немедленно предъявил ему новость. Антон заморгал, взлохматил мокрые волосы и на несколько минут замер с приоткрытым ртом – не то что муха, орел влетит.

– Ничего себе! – наконец изрек наш худред. – Они всюду! Наверняка и здесь тоже! Что делать будем?

– Погоди паниковать, – я закрыл браузер. – Нас тут еще ни разу не попытались убить, а это хороший знак. Так что сейчас поужинаем, затем спать, а утром на дело.

Выспаться у меня снова не получилось.

Мало того что царила белая ночь, когда настоящей темноты нет, так еще и мешал шум моря, непонятным образом проникавший через закрытое окно. Я ворочался с боку на бок под негромкое посапывание Бартоломью, считал слонов, китов и даже аистов, но это помогало слабо.

Мысли бродили туда-сюда, причудливо свивались и проникали друг в друга.

Уснул я только к рассвету, но вскоре разлепил веки и потянулся вырубить вопивший будильник на сотовом. Но тут обнаружилось, что я предусмотрительно оставил мобилу на подоконнике, и так просто отключить зловредный аппарат не выйдет.

– Надо вставать, – сказал Бартоломью обреченным голосом человека, оказавшегося перед выбором – добровольный расстрел или принудительная тумба-юмба. – Ты не спишь уже?

– Да и не спал почти, – буркнул я.

Душ помог мне слегка взбодриться, затем мы сходили в ресторан, где отдали должное скандинавскому завтраку – селедка и молоко на одном столе. Возвращаясь в номер, через ресепшен заказали такси с англоговорящим водилой – улыбок и жестикуляции мне вчера хватило.

Через четверть часа нам позвонили и сказали: машина ждет.

– Живем как в сказке, – заметил я, закидывая на спину рюкзак. – Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Чувствую себя, правда, не Иваном-царевичем, а Иванушкой-дурачком.

– А я тогда кто – Серый Волк? – осведомился Бартоломью.

– Скорее добрый гоблин, – жизнерадостно ответил я, хлопнул приунывшего Антона по плечу и добавил: – Вперед, коллега, нас ждут однозначно великие дела! Зуб даю, как говорится!

Но пока нас ждал только седоусый, лысый и болтливый владелец синего «Форда» по имени Хенрик.

Узнав, что мы собираемся забрать его с машиной в рабство на целый день, он довольно осклабился.

– Поедем смотреть разные места! – понимающе заявил таксист. – Вилла «Курица» в Кнейпбю, дом Ингмара Бергмана, раукары и место съемок, где ваш режиссер работал… этот, Тиварковски.

– Тарковский, – машинально поправил Бартоломью.

Убедить Хенрика в том, что нам не интересно ни обиталище Пеппи Длинныйчулок, ни жилище великого шведского режиссера, ни натура для фильма «Жертвоприношение» великого режиссера русского, оказалось трудно.

– Так что же вам нужно, господа? – спросил он, кое-как смирившись с этой мыслью.

Тут я вздохнул и принялся нести всякую чушь о древних мистических местах.

– А, я понял, – сказал Хенрик, и лицо его просветлело. – Могилы викингов, пещеры троллей и все такое? Этого добра у нас тоже хватает! Надеюсь, у вас в багаже нет парочки лопат и металлоискателя? Ха-ха!

Шуточка была на грани фола – черных археологов на Готланде преследуют уголовным образом, а ввоз металлоискателей на остров запрещен. Имей мы реальные планы заняться кладоискательством, тот же таксист, как честный гражданин, сам бы немедленно сдал нас полиции.

Вот такие они, просвещенные и законопослушные европейцы…

– Сначала двинем на юг, – решил Хенрик. – Там пара мест интересных, и раукар к востоку от Сундре…

Мы покрутились по узким улочкам Висбю и через ворота в древней крепостной стене выбрались из города. Бартоломью, устроившийся на заднем сиденье, наладился подремать, а я принялся бдительно таращиться по сторонам. Чтобы ни в коем случае не пропустить «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво».

Что ни говори, а бредил пан Твардовский красиво.

Готланд – место странное, стоит проехать несколько километров, как пейзаж меняется разительно: неприветливые, хмурые скалы, затем густой лес, почти такой же, как у нас, в России, ему на смену идут пологие холмы, заросшие кустарником, а вот что-то, напоминающее африканскую саванну…

Я мог бы полюбоваться этим, если бы не наш водила.

Хенрик счел долгом рассказать «глупым туристам», интересующимся древними странностями, все местные байки. Я узнал и про фермера Бьерна Энгстрема, десять лет назад нашедшего рекордный клад в семьдесят кило серебра, и про то, что на Готланде бывал и Олаф Святой, и ярл Биргер, и Кнут Великий, и даже чуть ли не Харальд Прекрасноволосый.

– Мы не шведы! – поучал меня подданный шведской короны. – Мы – готландцы, и история у нас особая! Да, кстати, вот погребальный курган десятого века, пока не раскопан. По слухам, тут лежит ярл Эйрик Борода До Пупа, кровожадный разбойник и вроде бы даже колдун…

Мы остановились, и я добросовестно поднялся на курган, потоптался на плоской вершине. Ничего особенного при этом не ощутил, вернулся в машину, и синий «Форд» покатил дальше.

Еще один курган, побольше, обнаружили неподалеку от деревни Клинтенхамн, и тут ко мне соблаговолил присоединиться проснувшийся Бартоломью. Нежданно-негаданно в худреде взыграла его «душа живописца», и он заявил, что немедленно должен все это зарисовать.

Вниз по склону Антона пришлось тащить чуть ли не за ухо.

Перекусить мы остановились в Сундре, небольшом селении неподалеку от южной оконечности Готланда. Набили желудки жареной рыбой, отправились дальше и вскоре увидели первый раукар.

Выглядит это явление природы солидно – каменистый пляж, и из него торчат известняковые столбы, похожие на статуи острова Пасхи. Некоторые у основания тоньше, чем вверху, другие смотрятся так, словно их долго полировали.

– Ух ты… – сказал потрясенный Бартоломью, ну а я хоть и промолчал, про себя с ним согласился.

Это не просто «ух ты», это даже нечто большее.

– Что, понравилось? – спросил Хенрик, довольный тем, какое впечатление произвели на нас каменюки. – Их больше всего на северо-востоке, а самые известные – на острове Форё. Туда обычно все гости катаются, на дом Бергмана посмотреть и на раукары.

Язык у этого бравого нешведа был гибким и шустрым, словно у итальянца: на каждые десять километров дороги в среднем приходилась одна байка – про соседей нашего водилы, про завоевание Готланда датским королем Вальдемаром Четвертым, про русскую оккупацию Висбю в тысяча восемьсот восьмом году…

Уши мои, честно говоря, начинали болеть, а терпение – истощаться.

Мы осмотрели несколько захоронений на берегу напротив островка Юттерхольмен, и тут наш водила упомянул о некоем «Торовом замке».

– Это что такое? – спросил я, просто чтобы прервать бесконечный монолог Хенрика.

– А никто не знает. Одни говорят – могила знаменитого мертвого викинга, другие – старый храм, еще языческий, третьи и вовсе полагают, что ничего там нет и слава у этого места дутая. Добираться к «Торову замку» сложно, поэтому туристов туда не возят. Там тоже есть что-то вроде раукаров, и они кру́гом стоят…

Кру́гом? Где-то в мозгу у меня прозвенел звоночек.

– Давай туда! – скомандовал я. – Причем очень-очень шустро, а еще лучше – в молчании.

Последнюю часть просьбы этот засранец проигнорировал.

После городишки Югарн мы свернули прочь от моря и поехали по местам диким и неприветливым. Единожды наш возница остановился, чтобы проконсультироваться с бородатым фермером, что катил куда-то на маленьком тракторе, ярко-красном, точно знамя Октября.

Бородач величественно повел дланью, и мы двинулись в указанном направлении.

– Вот, прибыли, – сказал Хенрик, когда дорога, давно ставшая проселком, закончилась. – Вон туда, наверх, дальше. Только лестницы нет, и лифта тоже не построили.

И он захихикал – тоже мне, сам-себе-Задорнов нашелся.

– Так дойдем. – Я поглядел на Бартоломью и перешел на русский: – Ты со мной, Антон.

Мы покинули «Форд» и двинулись вверх по довольно крутому склону холма, заваленному разнокалиберными камнями. Когда поднялись на вершину, у меня захватило дух – открылся вид на зажатую скалами долину, похожую на след от каблука какого-нибудь миллион пятого размера.

Тут имелись столбы, напоминавшие раукары, только были они темно-бурыми, цвета свернувшейся крови. В центре окруженной ими площадки виднелась плоская белая плита, то ли жертвенник, то ли надгробный камень.

– Не нравится мне тут, – сказал Бартоломью, поеживаясь и оглядываясь.

Единственным звуком, что нарушал тишину, был свист ветра. Серые скалы молчали, пряталось за горизонтом море, и безмолвно скользили по синему небу белые облака. И все же имелось тут нечто тревожащее, заставлявшее желудок сжиматься в комок.

– И мне, – голос мой прозвучал робко, почти испуганно. – Но это значит, что мы на правильном пути. Тайны вроде тех, о которых говорил Твардовский, и нужно прятать в таких местах…

Полсотни шагов до круга из камней мы проделали минут за десять – пришлось бороться с нежеланием идти вперед. Когда я оказался между двумя бурыми раукарами, стало легче, давление на мозг не исчезло, но ослабело.

Тут, рядом с плитой жертвенника, царило полное безмолвие.

– Ха, Антон, смотри, – сказал я, испытывая настоятельное желание нарушить его. – Закорючки!

На белом камне виднелись символы – самые разные, похожие на руны, и на арабские буквы, и на китайские иероглифы, и на те хитрые загогулины, которыми пишут евреи.

– Нет, не вижу, – немного испуганно отозвался Бартоломью. – Он гладкий! Ты чего?

– Но как же… – Я подошел ближе и разглядел, что среди всяких значков прячутся завитушки и волны вроде тех, что имелись на диске, найденном под Москвой. – А вот и бородатая харя!

Левой рукой я вытащил находку Антона из кармана, правой дотронулся до жертвенника…

Обе ладони обожгло, точно меня ударило током.

Миг темноты и боли, а затем я обнаружил, что стою посреди громадной пещеры, на стенах которой играют багровые блики, а потолок теряется во мраке. Неподалеку горит костер, даже несколько костров, и между ними возвышается огромная статуя из белого камня.

Свет словно боялся падать на нее, и я мог видеть лишь очертания.

А вокруг костров, приплясывая и бормоча, двигались некие существа, низкорослые и изящные.

– Барлум-бугум-банун-на… – неслось отовсюду, и звук этот резонировал у меня в ушах. – Бандун-берук-бавул-ба…

Звук затих, и танцевавшие остановились.

– Йог-Согот! – завопило одно из существ, и крик его поддержали другие: – Йог-Согот! Йог-Согот!

Я попытался разглядеть, кто именно пляшет в темной пещере, и понял, что имею дело не с людьми. Не сказать, что это меня испугало, после краковских «лягушек» я оказался готов ко многому, но неприятно удивило точно.

Эти существа походили на реконструкцию разумных потомков динозавров, которую я лет двадцать назад видел в журнале «Техника – молодежи»: серо-зеленая чешуя, плоские, незаметные носы, безволосые головы, крупные немигающие глаза, осанка с наклоном вперед и тонкие лапы.

Облачены они были в некое подобие фиолетовых балахонов до пояса, на головах у некоторых имелись шапки, напоминавшие блестящие металлические яйца, и почти все держали в руках короткие копья.

– Йог-Согот! – заверещал один из прямоходящих ящеров, самый высокий, чья макушка находилась на уровне моего подбородка, и равномерный экстатический танец возобновился.

Зацокали коготки, со всех сторон набежали еще более низкорослые, без балахонов, но зато в юбках из шуршащих листьев. Принялись швырять что-то в костры, и пламя заревело, багровые языки потянулись вверх.

Блики побежали по статуе, на мгновение стали различимы детали… и я содрогнулся – столько злобы и ненависти было в высеченном из молочного камня уродливом лице, одинаково не похожем ни на мое, ни на физиономии тех, кто танцевал вокруг.

Я не мог пошевелиться, не имел возможности сдвинуться с места, и мне оставалось только наблюдать. Хозяева пещеры с белым идолом не видели меня, мы существовали в разных временах, а может быть, в разных пространствах.

Конечно, оставалась вероятность, что это бред, галлюцинация, но все было таким реальным…

Маленькие ящеры разбежались в тень, а те, что побольше, в балахонах, застыли. Все взгляды обратились на изваяние, и, насколько я мог понять, в них читались ожидание и надежда.

Так смотрят на того, кто должен защитить от смертельной опасности.

– Йог-Согот… – с мольбой прошептал тот же высокий ящер, помедлил мгновение, развернулся и вонзил копье в грудь соседу по кругу. Тот и не подумал обороняться, хрустнули кости, и кровь, такая же красная, как и у гомо сапиенсов, потекла на пол. – Йог-Согот!

Еще один из хозяев пещеры убил соседа, а мгновением позже умер сам. Зазвучали полные боли крики, динозаврики принялись колбасить друг друга почем зря. Ящеров охватило настоящее кровавое безумие.

Похоже, они приносили друг друга в жертву, но кому и зачем?

Тяжелый удар сотряс своды пещеры, вздрогнул пол, и из тьмы донесся испуганный писк. За первым ударом последовал второй, и я услышал низкий голос, гудевший нечто вроде «хтул-лу, хтул-лу»…

Третий удар, свод над моей головой раскололся, огромные глыбы полетели вниз, и я увидел синее небо. Но его заслонил некий силуэт, слишком огромный, чтобы можно было окинуть его одним взглядом. Волна нестерпимого зловония хлынула внутрь, нечто исполинское, похожее на черную скалу, устремилось к земле, и я с ужасом осознал, что это рука, способная раздавить город.

Выжившие ящеры завопили, на этот раз отчаянно, ближайший костер погас, разлетевшись искрами, но зато вспыхнула белая статуя. Я увидел ее целиком и тут же пожалел об этом – нечто отвратительно бесформенное, чудовищно корявое, и исполненная ненависти физиономия.

– Хтул-лу! Хтул-лу! – торжествующе загудел низкий голос, и чудовищной силы удар обрушился сверху.

Каменные стены исчезли, земля затряслась, в ней открылись трещины, из них хлынули струи смрадного бурого дыма. Некоторые словно отвердели и стали напоминать знакомые мне раукары.

– Хтул-лу! Хтул-лу! – от этого рева колыхалось все вокруг, от него содрогалось мое тело, и боль тысячами раскаленных сверл ввинчивалась в мозг. – Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!

Новый удар, и белое изваяние разлетелось вдребезги. Осталось только подножие – плоское и прямоугольное. Из раукаров, что самое странное, ни один не пострадал, а трещины закрылись.

Дым исчез, я оказался в знакомой долинке между скал, только земля вокруг меня была завалена трупами и щедро полита кровью, а в вышине таяла уродливая крылатая фигура…

Меня ударили по щеке, и я обнаружил, что сижу, привалившись спиной к чему-то твердому.

– Пат, очнись! Ты что, Пат?! – озабоченно кричали мне в ухо, и еще ужасно болели ладони.

– Не ори, – сказал я, пытаясь разобраться, что происходит. – Ты кто такой?

– Он сошел с ума! – возопил крупный мужчина, чье лицо показалось мне знакомым.

– Говорил я, что «Торов замок» – плохое место, – пробормотал на английском стоявший рядом с ним седоусый и лысый дядька.

И тут воспоминания вернулись, обрушились на меня, точно маленький цветастый водопад: события последних дней, приезд на Готланд, поездка по острову и прогулка к белому камню.

Только вот почему вокруг так сыро?

– Не ори, Антон, – повторил я. – Не сошел. Было бы с чего сходить. Так, ошалел маленько. Скажи лучше, что со мной происходило? И откуда этот шведский баклан взялся? Он же в машине сидел.

Небо, еще недавно радовавшее голубизной, было серым, как наждак, и из низко ползущих туч моросил дождь.

– Уф, как здорово! – Бартоломью облегченно вздохнул. – А то я уж испугался.

Выяснилось, что я вошел в круг из раукаров, вытащил из кармана цацку, а когда коснулся алтаря, на мгновение замер, а затем упал наземь и забился в самых натуральных корчах. Наш доблестный худред попытался привести меня в чувство, а когда понял, что не справляется, помчался за подмогой.

Уж как они объяснялись с Хенриком, не знаю, ведь один не говорит по-русски, а другой – по-английски.

– Ну, этот швед меня понял. Аптечку из машины захватил, и сюда, – сказал Антон, – а ты уже не бьешься, просто лежишь. Это что, ты инфекционную эпилепсию подхватил?

– Вряд ли, – покачал я головой.

– Господин Романов, вы в порядке? – осведомился Хенрик, и я не сразу сообразил, что он обращается ко мне.

– В порядке, – ответил я, попытался подняться, и вот тут-то выяснилось, что это неправда.

Ноги меня не держали, словно я за короткое время разучился ими пользоваться.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, шлепнувшись задницей на сырую землю. – Надо чуток передохнуть. Что-то, похоже, случилось с моим героическим и привлекательным организмом.

Интересно, что могло породить ту яркую галлюцинацию, судороги и нарушение двигательной функции? Выход какого-либо ядовитого газа из-под земли, как в тех же Дельфах?

Понятно тогда, почему у этого «Торова замка» дурная слава…

Со второй попытки мне удалось встать на ноги, и я, поддерживаемый добросердечным Бартоломью, заковылял к машине. К тому моменту, когда очутился на заднем сиденье «Форда», несколько пришел в себя.

– Так что с тобой случилось? – полюбопытствовал Антон, расположившийся рядом с водилой.

– Глюки, – сообщил я и выдал теорию насчет ядовитого газа. – Ты далеко от плиты стоял, поэтому на тебя и не повлияло. А я глотнул как следует. Или ты думал, что мы и вправду нашли «один из Кругов, который оставила пята того, чье имя мертво?»

Судя по разочарованному сопению, дело именно так и обстояло.

– Господа, что будем делать? – вмешался в нашу беседу Хенрик. – Неразумно оставаться здесь.

– Возвращаемся в отель, – сказал я. – Двигай, извозчик.

Наш бравый нешвед облегченно вздохнул, и мы покатили прочь от «Торова замка». Вскоре я осознал, что визит в это негостеприимное местечко принес нам немалую пользу.

Напуганный моим обмороком Хенрик стал на диво молчалив.

Под дождем, выглядевшим так, словно он шел с прошлой зимы, мы добрались до Висбю. Расплатились с таксистом, после чего он пожелал нам «отличного путешествия» и поспешно уехал.

– Ты как, очухался? – спросил Бартоломью, когда мы поднялись в номер.

– А то, конечно, – бодро ответил я. – Если бы не погода, можно было бы отправиться погулять, снять пару местных блондинок, поболтать с ними о том, чем отличался секс во времена викингов от современного…

На самом деле бодрость моя была натужной, впечатление от видения не рассеялось, чувствовал я себя довольно неуютно, где-то внутри дрожали отголоски рева «Кхтул-лу», и полагаю, что Антон это заметил.

Но говорить ничего не стал.

Я проковылял в ванную и залез под душ, включив самую горячую воду, какую мог вынести. Разглядел болевшие до сих пор ладони и обнаружил, что на каждой имеется красная полоска, похожая на след ожога.

«Это еще откуда? – мысленно спросил я сам себя. – Схватился за «жгучую» тему для статьи?»

Шутка вышла не особенно смешной – я даже не улыбнулся.

Я помылся, несколько раз сменил воду с горячей на холодную и обратно, чтобы взбодрить организм, и вылез из душевой кабины. Едва взялся за джинсы, как навалилось головокружение, такое сильное, что показалось – сейчас шлепнусь, башкой прямо об унитаз.

Все зарокотало, закружилось и исчезло.

Я стоял на дне глубокой расщелины, а надо мной клубились водоросли; солнечные лучи проникали сквозь воду, скользили блескучие силуэты рыб; по дну, под ногами, ползали какие-то твари.

И вновь я слышал низкий, мощный голос, выпевавший: «Кхтул-лу, Кхтул-лу…»

На этот раз я понял, что это не просто слово, а имя, и что зов идет снизу, точно из-под земли.

Вода вокруг меня пришла в движение, взвихрились потоки, заколыхались водоросли. Дно расщелины оказалось вершиной горы, стоящей на дне морском, и та плавно заскользила вперед.

Из тьмы надвинулись очертания исполинских сооружений, и меня начал колотить озноб.

Видно было плохо, но я понимал, что это строили не люди. Исполинские каменные глыбы громоздились друг на друга, впадины и углы состыковывались причудливым образом, стены изгибались так, что взгляд на них причинял боль. Похожие на надгробия башни соприкасались вершинами, и темные провалы казались злобными алчными глазами.

И все тут, каждый камень, любая прядь скользких и холодных водорослей – все просто вопило, исторгало клич: «Хтул-лу! Хтул-лу! Хтул-лу!» Это напоминало скандирование обезумевших футбольных фанатов или рык экзальтированной толпы на митинге.

Меж прочих зданий выделялось одно – самое большое и наклоненное так, что оно почти лежало. В нем имелась дверь, непонятно, вертикальная или горизонтальная, и на ней – некое изображение.

Я попытался рассмотреть его, но вода стала мутной, точно в ней поднялся туман.

А затем раздался голос, очень четкий и строгий, монотонный, как у автомата.

Говорил он на незнакомом мне языке, полном щелкающих и чмокающих звуков, но я понял каждое слово:

– Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет.

И, услышав это, я осознал, что передо мной гробница, проведшая на морском дне неведомо сколько тысячелетий, и что внутри лежит один из тех, кого Твардовский именовал Древнейшими. И что я непонятно почему стал слышать его «мысли», улавливать его мерзостные, исполненные воспоминаний о кровавых и чудовищных событиях «сны».

Я попытался дернуться, чтобы вырваться из видения, ущипнуть себя и… очутился в санузле гостиничного номера.

– Вот зараза… – сказал я и понял, что голос мой самым позорным образом дрожит. – Это что, правда?..

Ну да, ядовитому газу с галлюциногенными свойствами взяться тут неоткуда. Значит, этот яркий бред с голосами и древними монстрами вызван чем-то иным. Или это вообще не бред… А что тогда? Ясновидение? А я – новый Нострадамус и скоро начну пророчествовать – и придет конь глад с харей блед, и будет очень много жрат, и наступит всем пипет…

Верится с трудом.

Чтобы убедиться хотя бы в реальности собственного существования, я глянул в зеркало. Отражение мне не понравилось – перекошенное, изнуренное, со страхом в темных глазах.

– Соберись, Пат! – сказал я ему. – Не из таких передряг выбирался и тут вылезешь!

Отражение ничего не ответило, даже не улыбнулось – вот и трать на него слова после этого.

Я вышел из душа, и сидевший перед телевизором Бартоломью кинул на меня озабоченный взгляд.

– С тобой все в порядке? – спросил он.

– А то как же, – отозвался я. – Как с юным пионером, только что повязавшим на шею красный галстук и готовым целый день переводить старушек через улицу и собирать металлолом.

– А выглядишь хреново, – сказал Антон и, подумав, добавил: – Как старая дева, увидевшая под кроватью мышь.

Мда, похоже, это про меня сказано – душа нараспашку, сердце на рукаве, а мозги в багажнике.

– Тогда уж лягушку в сливном бачке, – хмыкнул я. – Большую и зубастую, вроде тех, что в Кракове были.

– Что, правда?

Иногда наш худред, взрослый и разумный вроде человек, бывает наивным, точно ребенок.

– Нет конечно, – я поглядел на него с легким осуждением. – Ты…

Договорить я не успел, поскольку лежавший на тумбочке около моей кровати телефон издал пронзительную трель. Я подошел к нему, взял и обнаружил на экранчике надпись: «Ангелика Вирхов».

– О, это наша белокурая бестия, – сказал я, и Бартоломью помрачнел – расстроился, должно быть, что она позвонила не ему. – Наверняка хочет сообщить, что она уже замариновала Джавана Сингха в бочке с уксусом. – Я приложил трубку к уху. – Привет, о прекрасная фройляйн. Доблестные, хотя и слегка пожеванные судьбой рыцари из твоего ордена приветствуют тебя.

– Добрый день, – поздоровалась Ангелика. – Вы где? Что нового?

– В гостинице «Один» в Висбю. Целый день катались, смотрели достопримечательности. И кое-что усмотрели… – тут голос мой дрогнул, и наша шпионка наверняка это уловила. – А у тебя что?

– Есть результаты, – дипломатично ответила она. – Завтра планирую появиться в Стокгольме. Думаю, что на острове мне делать нечего. Когда сможете прибыть?

Я подумал, что мне вовсе не хочется оставаться на Готланде с его раукарами, холодными ветрами, переменчивой погодой, мертвыми викингами и яркими, ввергающими в оторопь видениями.

– Завтра, – сказал я. – Утренний паром уходит в восемь, если не ошибаюсь. Где встречаемся?

Ангелика предложила центральный вокзал, я спорить не стал.

– Антон передает тебе привет, – сказал я напоследок, – машет рукой, посылает воздушные поцелуи, капает на койку слюной и еще кое-какими выделениями, какими именно – уточнять не буду.

Бартоломью сделал страшные глаза и погрозил мне кулаком.

– Да? – спросила белокурая бестия совершенно равнодушно. – Это он зря. Завтра увидимся.

И Ангелика отключилась.

– Что она? – поинтересовался Антон.

– Э… тоже передала тебе привет, – решил я взять на душу небольшой грех. – Говорит, что любит, ждет, надеется. Всю подушку проплакала и купила три пачки разных презервативов.

– Да ну тебя! – Бартоломью махнул рукой. – Врун.

И я не стал возражать. Врун и есть. Профессиональный и высокооплачиваемый.

Попытался набрать номер шефа, но ничего из этого не вышло – было занято. Через полчаса повторил попытку, а на ночь глядя еще раз – и все с тем же результатом, а точнее – без него.

И писем от Арнольда Тарасовича в этот день не было.

Глава 7 Маленький крестовый поход

Истина где-то рядом.

Будда

В Стокгольм мы прибыли в полдень.

– Здравствуйте, – сказала Ангелика, когда мы встретились в центральном зале вокзала, и быстро, но внимательно оглядела сначала меня, а потом Бартоломью. И осмотром, похоже, осталась сильно недовольна. – Надеюсь, вы в состоянии разговаривать?

Я хоть и спал этой ночью нормально, и видения меня больше не посещали, чувствовал себя все равно как-то неуверенно. Боялся, что в любой момент привычный мир исчезнет, и я вновь окажусь неведомо где непонятно когда и увижу нечто мерзкое и странное.

Я, как и положено мужчине, со страхом боролся, но пока безуспешно.

Антон же пялился на белокурую бестию со слюнявым восхищением, от которого в воздухе разливался аромат намазанной вареньем халвы. Ничего, такое бывает, и хотя бы раз в жизни – с каждым мужчиной.

– Мы в состоянии, – подтвердил я. – И готовы отправиться за тобой, о доблестная Хильда, прямо в Вальхаллу!

Ангелика посмотрела на меня, как на несмышленыша, а затем развернулась и пошла прочь. Нам же ничего не оставалось, как поспешить следом, утешаясь лицезрением красивой попы и стройных ног.

Шпионка привела нас в крохотную кафешку, затерянную где-то в недрах вокзала.

– Что это такое? – разочарованно спросил Бартоломью, разглядывая обшарпанные столы, грязный пол и пожилую лесбиянку за стойкой.

– Надежное место, – объяснила Ангелика. – Тут никто не сможет подслушать наш разговор.

В этом она была права – нормальный человек в этой тусовальне для местных бомжей не появится.

Мы взяли три чашки растворимого кофе и уселись за тот столик, что выглядел почище. Выбранный Антоном стул едва не сломался под ним, и пришлось его менять, и все под свирепым взглядом лесбиянки.

– Ну что, кто первый? – спросил я, когда Бартоломью утвердил мощное седалище на надежной опоре.

Честно говоря, мне не хотелось рассказывать про пережитое на Готланде, и я надеялся, что смогу отвертеться. Но удастся такой план или нет – во многом зависело от Ангелики.

– Я начну, – сказала она и выложила на стол черную пластиковую папку. – Вот что я нашла…

В папке обнаружились фотокопии старых документов: печатный шрифт, немецкие буквы и знакомые каждому европейцу символы: раскинувший крылья орел со свастикой в когтях и сдвоенная руна Сиг.

Третий рейх и СС.

Имелся тут еще значок, куда менее известный, но тоже весьма красноречивый – две стилизованные переплетенные руны «Эйваз»: герб «Аненэрбе», печально известного «Наследия предков», техномагической академии дядюшки Гиммлера.

– Человек, которого мы знаем как Джавана Сингха или как Джованни Ризотто, – Ангелика говорила неспешно и обстоятельно, как преподаватель на лекции, – пятьдесят шесть лет назад носил имя Хаим Шоррот.

На стол легла черно-белая фотография: двое мужчин, стоя у письменного стола, улыбаются в объектив. Один высокий, с хорошей выправкой, с правильным лицом интеллектуала, ну а второй – наш лысый и холеный «друг», точно такой же, как на снимках Бартоломью.

Это что, старый засранец более чем за полвека совсем не изменился?

– Это Вальтер Вюст, имперский руководитель «Аненэрбе», – сообщила белокурая бестия. – А рядом с ним – сами видите кто. В штате общества он числился как консультант.

– Ух ты. Неплохо сохранился, – буркнул Антон.

– Это мягко сказано, – заметила Ангелика. – Хаим Шоррот занимался неким проектом, носившим название «Врата», и в его рамках общался в основном с эсэсовскими археологами – Асином Бомерсом, Гербертом Янкуном, Гансом Шляйфом… Все документы, относившиеся непосредственно к «Вратам», пропали, остались только те, что связаны с ним косвенно: бухгалтерская отчетность, запросы на материалы. По ним видно…

Дальше она рассказала, что лысый перец тратил рейхсмарки направо и налево, плюс мотался по всей Германии и оккупированным территориям. Он бывал в Крыму, посещал Грецию, Италию, Данию и проводил много времени на побережье Балтийского моря.

А летом сорок четвертого года, когда союзники высадились в Нормандии, исчез.

– Хитрый, гад, – сказал я. – Почуял, что запахло жареным, и удрал. Жаль, что от этих «Врат» ничего не осталось.

– На самом деле осталось, – Ангелика сдержанно улыбнулась. – Эрик Брокдорф, один из ассистентов отдела раскопок «Аненэрбе», жив до сих пор. Ему восемьдесят девять лет, но он пребывает в здравом уме и твердой памяти. И еще, – она сделала паузу, – он живет в Кварнхолмене, одном из пригородов Стокгольма.

– Ай-яй-яй! – радостно воскликнул Бартоломью.

– Да, – я подвигал бровями и выпучил глаза, изображая восхищение. – Если бы вам, о достойная наследница Шерлока Холмса, в свое время поручили отыскать Бормана или Мюллера, вы с этим легко справились бы.

Но даже это ее не проняло – как есть железная дева, только шипы не внутри, а снаружи.

– Помимо того, на Ирге О’Дила есть информация в отделе, занимающемся трафиком оружия, – продолжила Ангелика. – Отмечены следующие сделки: покупка большой партии штурмовых винтовок MD-3 IMBEL в Бразилии летом прошлого года, приобретение через Эквадор нескольких минометов английского производства L9A1, а также многоходовая операция в этой же стране, направленная на комплекс береговой обороны «Берег»…

Про винтовки эти я слышал впервые, у минометов знал только основные характеристики – калибр пятьдесят один миллиметр, дальность стрельбы восемьсот метров, вес шесть с небольшим кило, а вот про «Берег» мне было известно достаточно, чтобы забеспокоиться.

Шесть самоходных артустановок, способных палить на двадцать с лишним километров, мобильный центральный пост, и машины обеспечения. И все это с помощью системы управления МР-195 «Подача» может в полностью автоматическом режиме эффективно поражать цели, двигающиеся со скоростью до ста морских узлов, причем на каждую цель уходит две минуты.

Вещь эффективная, современная и жутко дорогая.

Зачем она Ирге О’Дилу, то есть Джавану Сингху, то есть Хаиму Шорроту?

– Не совсем ясно, – призналась Ангелика, когда я озвучил этот вопрос. – По всем данным выходит, что комплекс «Берег» наш «друг» приобрел, после чего вывез из Эквадора. Куда и под каким соусом – это нужно выяснять на месте, у нас сведений не имеется.

Это что, еще и через океан лететь? Хотя в Эквадор виза не нужна, денег на карточке, выданной шефом, не то что вагон, а целый состав, так что чего бы не мотануться по следам Колумба и всяких конкистадоров?

– А у вас что? Удалось что-нибудь узнать? – спросила белокурая бестия, требовательно глядя на меня.

Вот и все, попал. Придется открывать рот и чего-то говорить. Но что?

– Мы объехали весь Готланд! – похвастался Бартоломью. – Добрались до этого… как его? «Торова замка»! Там столбы каменные и между ними жертвенник, и тут Пат в обморок шлепнулся и задергался. Наглотался какого-то ядовитого газа, что из-под земли выходит.

По глазам Ангелики видно было, насколько ее устраивает эта версия.

Нет, эту младшую сестру Джеймса Бонда не обманешь, она мигом почует ложь, так что придется говорить правду.

– Был газ или нет – не знаю, но я кое-что видел, – с неохотой пробормотал я.

Рассказ о видении давался тяжело – я словно вытаскивал из себя его куски, вспоминал забытые детали, путался и сбивался. И это при том, что я, особенно не напрягаясь, могу трепать языком сколько угодно и на любую тему.

Услышав про вторую галлюцинацию, посетившую меня в ванной, Бартоломью удивленно поглядел на меня. Ангелика же не выказала признаков ни изумления, ни сомнения в моем здравом рассудке.

– Похоже, вы нашли тот круг, о котором говорил Твардовский, – сказала она.

– Ты в это веришь?! – рявкнул я.

– А что мне остается? – в голубых глазах блеснуло сомнение. – А ты веришь в свою выдумку о ядовитом газе?

– Нет. Конечно нет.

Самообман – худшая форма обмана.

– Йог-Согот? Кхтул-лу? Подводный город? Змеелюди? – Ангелика словно пробовала каждое слово на вкус. – Нет, я не представляю, что это означает и чем может нам помочь.

– А, еще! – воскликнул Бартоломью. – Мы видели новость… Из Турции! Там, ух ты, точно как у нас было!

Пришлось мне доставать ноут и разыскивать в Сети то сообщение из Трабзона.

– И это мне не совсем ясно, – резюмировала наша шпионка, усвоив информацию. – Может быть, Эрик Брокдорф сумеет нам помочь? Самое время нанести ему дружеский визит…

Но прежде чем отправиться в гости к бывшему эсэсовцу, мы поселились в отеле «Бест вестерн моргнингтон», находящемся вроде бы и недалеко от центра, но в то же время в довольно тихом месте.

Определившись с жилищем, мы вызвали такси и покатили на Кварнхолмен, островок, расположенный на самой окраине Большого Стокгольма. Чтобы добраться до находящейся в его пределах улицы Тре Крунур, то бишь Трех Корон, мы потратили почти час.

– Вас подождать? – спросил водила, по виду – типичный уроженец Конго или Нигера.

Настоящий швед – особенно если отмыть его в семи щелоках.

– Да, братишка, – сказал я. – Только надеюсь, что рядом нет баскетбольной площадки.

– Что? – не понял водила.

Ясное дело, этот тип никогда не слышал песенки о том, что «даже мертвый негр идет играть в баскетбол».

Ангелика кинула на меня уничтожающий взгляд. Мы покинули машину и оказались у калитки в заборе, окружавшем участок с непритязательным двухэтажным домиком.

Непритязательным на скандинавский взгляд, у нас за такой особняк кто угодно удавится.

Ангелика позвонила, и на крыльцо вышла старушка – божий одуванчик: седые пушистые волосы, кроткий взгляд, передник в стиле кантри и мягкие тапочки в виде пушистых зайчиков.

– Год миддаг! – поздоровалась она.

– Гутен таг, – отозвалась белокурая бестия, и они принялись балакать на дойчландской мове.

Как я понял, Ангелика настаивала, что мы хотим видеть герра Брокдорфа, а старушка упрямо твердила, что сей герр ввиду слабости здоровья не может нас принять. Выглядела она при этом решительно, словно тигрица, защищающая собственный выводок.

Когда раздосадованная нашей настойчивостью бабуленция пригрозила, что вызовет полицию, боевая валькирия холодно улыбнулась и предъявила удостоверение Интерпола. Этот аргумент оказался решающим, и, по-моему, с него и следовало начать беседу.

– Идем, – сказала Ангелика. – Нас пустили.

Старушка, бросая на незваных гостей сердитые взгляды, провела нас в просторную гостиную: рояль в углу, большая картина на стене – что-то вроде Айвазовского, а ниже – «плазма» с диагональю в метр.

Некисло живут шведские пенсионеры!

Не успели мы рассесться на неудобных старинных стульях, как в комнату вошел высокий сухощавый старик. Блеснули под кустистыми седыми бровями серые глаза, и я понял, что дедушка наш не только в здравом уме и твердой памяти, но еще и в отличной форме.

Темно-зеленый халат сидел на нем, как мундир, движения были четкими и уверенными. Морщины и крупный нос придавали бывшему нацисту облик старого, но еще свирепого орла.

– Прошу простить за мое одеяние, – сказал Брокдорф на отличном английском: и как только догадался, фриц недобитый, что мы с Бартоломью ни по-шведски, ни по-немецки – ни бум-бум. – Я прихворнул и по совету врача вынужден оставаться в постели. Чем обязан?

Охотно верю, что когда этот тип не болен, он тягает штангу и бегает кроссы.

– Меня зовут Ангелика Вирхов, – сообщила наша предводительница. – Мои коллеги – Александр и Антон, – каждый из нас удостоился взгляда и кивка хозяина. – Нам крайне нужна ваша помощь. Необходима информация об этом человеке…

Зашуршала извлеченная из папки фотография – та самая, с Вальтером Вюстом, имперским руководителем «Аненэрбе». Опустившийся в кресло Эрик Брокдорф взял ее недрогнувшей рукой, и не следи я за ним в этот момент, ни за что бы не заметил, как предательский страх вспыхнул в его глазах.

– Хм, да, глубоко вы копнули, – сказал бывший эсэсовец после паузы. – Но с чего вы взяли, что я знаю что-то о нем? Кроме того, этот человек наверняка давно умер, и я не вижу смысла тревожить его имя.

– Я видел его четыре дня назад, – сообщил я, – и был он здоров, как слон.

– Вот как? Но это ничего не меняет, – Брокдорф упрямо покачал головой и вернул снимок. – Не вижу причины, из-за которой я стану вспоминать то, о чем вспоминать не хочу.

Видно было, что он удивлен, испуган, но вовсе не сбит с толку и не сломлен.

– Из-за того, кто ранее именовал себя Хаимом Шорротом, а ныне называется Джаваном Сингхом, за последние дни погибли как минимум шесть человек, – сказал я, глядя в глаза цвета крупповской стали. – И не просто так, а были принесены в жертву. Их распотрошили, как цыплят, а еще у каждого вытащили селезенку. Я сам чуть не умер, я видел странные, чудовищные вещи. Вы, и только вы можете помочь нам разобраться в том, что происходит. Расскажите, что за сила стоит за этим типом и как с ней бороться?

Бывший эсэсовец пожевал бледными губами, а затем горько улыбнулся, и эта улыбка обнажила весь его возраст.

– Все далеко зашло… – проговорил он. – А я надеялся, что эти вещи… они остались в тех временах… Я смог избежать преследования, прожил не такую плохую жизнь… но греховную память не убьешь, она живуча, точно плесень… да… – Брокдорф погладил висок, и лицо его вновь отвердело. – Расскажите мне все, что вы знаете, и я пойму, чем смогу вам помочь.

Пришлось мне опять поработать языком, вспомнить московские, краковские и готландские приключения. Напоследок я вытащил из кармана находку Бартоломью, и тут старик едва не подпрыгнул.

– И вы таскаете это с собой?! – возбужденно воскликнул он.

В гостиную заглянула озабоченная старушка, посмотрела на нас свирепо, но Брокдорф нетерпеливо махнул рукой, и она исчезла.

– Да, а что такого? – вскинул я брови. – Запас карман не тянет.

– Эта… вещь, – бывший эсэсовец смотрел на узорчатый диск из белесо-желтого металла, словно на ядовитую гадину, – она обладает «запахом»… определение не совсем верное, но другого нет. Его чувствуют все, как-то связанные с… – он щелкнул пальцами, подыскивая слово, – все, имеющие чуждость… те, кто пришел через врата в глубине или в вышине…

В этот момент мне вспомнился пан Твардовский, и я невольно глянул на макушку нашего хозяина – не копошатся ли в седой шевелюре червячки?

– Те твари в гостинице пришли на «запах», – продолжал объяснять Брокдорф. – Боюсь, что будут и другие. Мы держали подобные предметы в особых контейнерах… Помню, один нашли на раскопках в Хайтхебю, только там был нож, покрытый засохшей кровью… С рукояткой в полметра, никак не для человеческой руки. Он ожил, и в первую ночь мы едва не сошли с ума… – Он вдруг хлопнул ладонями по подлокотникам. – Ладно, я отвлекаюсь. Дальше только о деле и только о деле. Проект «Врата», кодовое обозначение…

Он говорил, глядя в стену, мимо нас, точно рассказывал сам себе, вспоминал то, что надеялся похоронить в памяти. Мы слушали, и я записывал все на крохотный диктофон.

Для журналиста – незаменимая вещь.

Человек по имени Хаим Шоррот объявился в «Аненэрбе» летом сорокового.

Откуда он взялся – из рядовых сотрудников не знал никто, но поговаривали, что лысый старик с пронзительными черными глазами помогал СС и НСДАП деньгами еще в конце двадцатых годов, когда Гитлер только шел к власти. Как бы то ни было, даже Гиммлер относился к Шорроту с почтением, не говоря уже о руководителях «Наследия предков» – Вюсте и Зиверсе.

Сам проект «Врата» начал воплощаться в жизнь зимой сорок первого, когда стало ясно, что блицкриг на востоке провалился, а США вступили в войну. В те дни молодой Эрик Брокдорф, ассистент отдела раскопок, получил соответствующий допуск и ознакомился с материалами.

Поначалу он решил, что сошел с ума.

Хаим Шоррот и поверившие ему эсэсовцы собрались призвать на помощь тех, кого разные тайные учения именовали Древнейшими, Спящими или Властителями Древности – то ли богов дочеловеческих времен, то ли просто могущественных существ, появившихся на Земле миллионы лет назад. Для этого предполагалось восстановить позабытые ритуалы, добыть кое-что из археологических редкостей и принести обильные человеческие жертвы.

Последнее в Третьем рейхе решалось проще всего.

– Мы учили эти имена, – говорил Брокдорф, и голос его дрожал. – Хастурр, странствующий меж звезд, Йог-Согот, который сам есть врата, Кхтул-лу, что спит на дне моря… Мы изучали обряды, придуманные не людьми, и пытались воспроизводить их, и Шоррот был нашим наставником. Он знал и умел такое, что мы диву давались… Он внушал страх, и если бы не он, у нас бы вообще ничего не вышло. Но даже с его помощью мало что получилось. Мы работали как проклятые, мы… приносили жертвы, но Древнейшие не отвечали нам…

Как выяснилось дальше, Шоррота эти неудачи не очень-то расстраивали, так что в «Аненэрбе» начали потихоньку задумываться – кто кого использует, общество консультанта или наоборот?

Но наступило лето сорок четвертого, военная катастрофа стала неминуемой, Шоррот исчез, без него проект «Врата» закрыли, а бо́льшую часть документов уничтожили.

– И вот теперь он оказался жив, – старый эсэсовец покачал головой. – И, похоже, снова взялся за старое. Наверняка он пытается разбудить Древнейших… вот только зачем?

Поняв, что рассказ окончен, я выключил диктофон.

Да, теперь, с одной стороны, кое-что прояснилось, а с другой – еще больше запуталось.

– Ну и хренота! – заявил я, испытывая сильное желание вмазать грамм сто водки, чтобы в башке зазвенело. – Ни в жизни не верил в бредни насчет магии, сгинувших в прошлом цивилизаций типа Атлантиды и всего прочего, а теперь что, придется?

– Если хотите выжить и победить – то да. – Брокдорф протянул руку, осторожно взял металлический диск и перевернул его. – Это знак Кхтул-лу, Великого Жреца, Пожирателя Душ. И та статуэтка, которую вы видели в офисе Церкви Святой Воды, изображала его.

Я вспомнил фигурку – чешуйчатая башка, щупальца, когти и крылья, злобные глазищи – и вздрогнул.

– И этому… этому они молятся? – спросила Ангелика.

– Да, – старик брезгливо положил диск. – Подробностей я не знаю. Полагаю, что Шоррот сознательно нам их не сообщал. Все записи, относящиеся к «Вратам», я сжег сразу после войны, а подробности ритуалов просто не помню – это происходило очень давно, никакой памяти не хватит.

Тут Брокдорф не лгал – я готов был поклясться чем угодно.

– Если я еще чего вспомню… – сказал он. – Мне бы пригодился ваш телефонный номер.

– Нет, вы сообщили вполне достаточно, – ответила наша шпионка, и я понял, что она осторожничает. – Извините, что потревожили вас, герр Брокдорф, и огромное спасибо за помощь.

Она поднялась, и нам с Бартоломью достался ее красноречивый взгляд – чего, мол, сидите, как удоды на яйцах?

Темнокожий швед ждал нас, преспокойно почитывая газетку.

А чего ему – время идет, денежки потихоньку капают.

Мы сели в такси и покатили на запад, в сторону центра. Когда проехали мост, ведущий на Содермальм, то бишь Южный остров, сидевшая спереди Ангелика повернулась к нам:

– Сейчас я вас высажу в центре, а сама отправлюсь в наше посольство. Мне обещали переслать кое-какие документы из Берлина. Ближе к вечеру увидимся в отеле и решим, что делать дальше.

Антон грустно вздохнул, показывая, что не желает расставаться со столь очаровательной особой даже на несколько часов, а я ехидно улыбнулся и невинным голосом спросил:

– И благородная фройляйн бросит двоих мужчин на произвол судьбы? Посреди города, известного чуть ли не как мировая столица педерастии?

– Насколько я понимаю ситуацию, – сказала Ангелика, – это местным гомосексуалистам стоит тебя бояться, а не наоборот.

Вот это номер! Что, железная валькирия потихоньку учится шутить?

Нас высадили из такси неподалеку от Гамла Стана – Старого города, в самом центре, и мы, будто обычные туристы, отправились разглядывать достопримечательности. Заглянули на Рыцарский остров, где находится ратуша, могила ярла Биргера и небольшой барельеф, посвященный злому богу Локи, обошли вокруг дворцов.

Выбрались на Дроттинггата, или улицу Королевы, – главную пешеходную улицу Стокгольма, и тут Бартоломью заявил, что голоден.

– Нет проблем, – сказал я. – Заведений здесь уйма, денег у нас много, так что выбирай то, что нравится.

Мы прошли улицу почти до конца, и тут Антону глянулся бар под названием «Аполлон». Я посмотрел на висевший над входом радужный флажок, но говорить ничего не стал, и мы вошли внутрь.

Спустились по короткой лесенке и оказались в полутемном зале: громадные столы коричневого дерева, никаких скатертей, на стенах – картины на древнегреческую тему, а в углах – обломки якобы древних колонн и гипсовые статуи богов и богинь из олимпийской дюжины.

Настоящий вертеп.

– Привет, милые, – на аглицком поздоровался подскочивший официант неопределенной половой принадлежности. Заморгал накрашенными глазками, заулыбался, распространяя удушающий аромат духов. – Проходите вон туда.

– Привет, – ответил я, стараясь не смотреть на Бартоломью. – Как у вас насчет пожрать?

– Очень хорошо, – официант манерно махнул рукой и страстно поглядел на Антона. – У тебя красивый дружок, милый.

– Кто… кто это? – дрожащим голосом осведомился Бартоломью, когда мы заняли столик у стены. – И что он… она сказала?

– Отвесил комплимент твоей аппетитной попке и поинтересовался, не свободен ли ты, – я гнусно захихикал. – Я ответил, что если ты будешь вести себя плохо, то я тебя им оставлю. А вообще пора знать, что радужным флажком в Европе отмечаются заведения для гомосеков.

– Давай уйдем, а? Давай уйдем.

– Да ладно, чего уж там? – я кивнул официанту (или официантке?), который притащил нам меню. – Это самый центр, место должно быть приличное. Никто на тебя не бросится с криком «бей натуралов!», да и мы вдвоем вполне вписываемся в местную обстановку. Ведь так, противный?

Антон содрогнулся – похоже, он решил, что я просто-напросто свихнулся.

Ну а я подумал, что за всеми этими шуточками, за прогулкой по Стокгольму, прочими обыденными делами я пытаюсь укрыться от того необычного, что обрушилось на меня за последние дни. Точно обитатель крохотной пещерки, который увидел огромный мир за ее пределами, но упорно возвращается в свое жилище, знакомое до последней трещины на стене, да еще и пытается убедить себя, что все, расположенное снаружи, – мираж.

Я пытался, а выходило не очень, внутри рокотал громоподобный клич «Кхтул-лу!», кричали змеелюди, в мою комнату ломились похожие на лягушек твари, светилась статуэтка Древнего с щупальцами на морде, и плескалось что-то в заполненном тиной аквариуме…

Чтобы забыть это, придется уйти в запой на полгода или вырезать собственный мозг.

– Ладно, останемся, – сказал Антон, оглядевшись и определив, что брутальных мужиков в коже вокруг не наблюдается.

– Вот и славно, – кивнул я и принялся переводить для Бартоломью меню.

Насчет «пожрать» в «Аполлоне» и в самом деле оказалось довольно неплохо. На особые изыски скандинавы не способны, это не французы, но зато все было сытно, обильно и натурально. Мы разорились на полный обед из четырех блюд, и к тому моменту, когда принесли десерт, я чувствовал себя раздувшимся, как вдоволь попировавший клещ.

– Я больше не могу, – с тоской сказал Антон, разглядывая залитую взбитыми сливками и украшенную дольками фруктов «каку». – Но ведь не оставлять же это каким-то педерастам?

И он с видом потянувшегося к мечу утомленного героя взялся за ложку.

– Ешь-ешь… – поддержал я. – А то вот найдут нас злые дядьки из Церкви Святой Воды и принесут тебя в жертву.

– А чего бы нам самим их не найти? – из-за того, что рот его был набит, Бартоломью выражался невнятно, и взбитые сливки летели во все стороны. – Сколько можно удирать и прятаться? Мы что, трусы? Надо поймать кого-нибудь из них и как следует допросить!

Обычного человека после еды тянет подремать, а фотокора-худреда на подвиги…

– Мысль не самая плохая, – согласился я. – Отделения ЦСВ тут должны быть, а наши с тобой физиономии местным сектантам неизвестны.

Я вытащил из рюкзака ноут, водрузил на стол и нырнул в Сеть. И вскоре стал счастливым обладателем информации о том, что в столице Швеции у Церкви Святой Воды имеется «центральный офис» на Сторгатан, и некий «молельный дом» в Кристенберге, неподалеку от стокгольмского теннисного центра.

– Вот туда мы и отправимся, – решил я. – Офис – это нечто большое, под охраной, а молельный дом – то, что надо. Притворимся смиренными паломниками, которые явились поклониться мощам…

– И покажем всем этим сатанистам, что добро победит! – закончил фразу Антон и грозно взмахнул кулаком.

Похоже, он ощущал себя чуть ли не крестоносцем, призванным на борьбу с темными полчищами.

Так что мы доели десерт, заплатили гомосекам и отправились в бой.

«Молельный дом» занимал половину первого этажа небольшого дома. На двери висела табличка с крестом, окна снаружи закрывали решетки, а изнутри – занавески.

– Так, товарищи офицеры, – сказал я, оценив диспозицию, и воззрился на единственного имевшегося в наличии «офицера». – Что нужно первым делом предпринять при соприкосновении с неприятелем?

– Драпать? – спросил Антон. – Точнее – занять верную стратегическую позицию.

– Это само собой. Но сначала надо бы провести разведку – узнать, что, где, как, во сколько, почем и с какой скидкой. Дабы не раскрывать всех наших сил, на разведку отправишься ты.

– Но я же в языках ни бум-бум!

– А это неважно, – махнул я рукой и подпустил в голос уверенности опытного полководца: – Тут особого знания не надо. Ты должен проникнуть внутрь и разнюхать, много ли там народа, есть ли охрана, и хотя бы примерно запомнить расположение комнат.

На самом деле я рассчитывал на то, что в присутствии идиота даже самые бдительные люди расслабляются, теряют агрессивность. А поскольку не знающий языка иностранец выглядит обычно полным придурком, Бартоломью даже не нужно будет притворяться.

Конечно, есть вероятность, что ему сразу дадут пинка под зад…

Но шведы – народ терпеливый, глядишь, попробуют сначала разобраться, что за гусь к ним явился.

– Давай! – подбодрил я Антона. – Всем тверди, что тебе нужна Марта Олафсон, которая живет на улице Линдахагенсгатан. И не дрейфь, приятель! Даже отпетые сектанты делаются добрыми, аки котята, когда у них спрашивают дорогу.

Название улицы я подглядел, когда мы ехали на такси – недалеко, но и не в прямой видимости.

– Если я не вернусь, считайте меня… – Бартоломью пошлепал губами, поводил глазами из стороны в сторону, определяя, кого бы выбрать. – А ладно, лучше меня тогда вообще не считайте.

И он с бодрым видом висельника отправился к молельному дому.

На самом деле наш план пообщаться с местными последователями Церкви Святой Воды отдавал идиотизмом и авантюризмом, это я осознавал хорошо. Но, с другой стороны – я не мог сейчас оставаться пассивным, спокойно жить и ждать. Чтобы забыть об открывшейся мне ошеломляющей, дикой, ужасной картине мироздания, мне надо было действовать.

Ну а кроме того, Александр Патриарших по прозвищу Пат всегда жил по принципу «сначала ввяжемся, а там посмотрим».

Вдруг и в этот раз сработает?

Антон добрался до крыльца, постучал в дверь, открыл ее и пропал внутри.

Я затаил дыхание – ну вот, сейчас моего приятеля выкинут назад в поколоченном виде или еще хуже – вызовут полицию, или совсем плохо – возьмут бедолагу в плен, чтобы потом преспокойненько принести его в жертву…

Бартоломью появился минут через десять, живой и даже непокусанный.

– Ну что? – спросил я, когда мы укрылись за углом от любопытных взглядов.

– Два мужика, один молодой, другой постарше. Две комнаты. Одна – что-то вроде офиса, и в ней тоже есть аквариум, как и в Москве, – тут Антон вздрогнул. – Другая – пустая, точно спортивный зал, только ковры на полу, но особо разглядеть ее я не смог. Вроде бы они не догадались, даже объяснили мне, как на эту самую Линдахагенсгатан попасть.

– Молодец, – одобрительно кивнул я. – Справился отлично. Штирлиц Максим Максимыч гордился бы тобой, а Феликс Эдмундович не постеснялся бы пожать тебе руку. Теперь вторая часть плана – выжидание и маскировка. Так, где там мой волшебный ноутбук…

Интернет – такая штука, без которой сложно бороться со злобными сектантами.

Вскоре стокгольмский магазин, торгующий всякой униформой, принял наш заказ. Я оставил Бартоломью на стреме, а сам вызвал такси и отправился к ближайшему пункту выдачи покупок – двадцать минут туда и обратно. Вернулся с большим черным пластиковым пакетом и загадочной физиономией.

– Что там такое? – полюбопытствовал Антон, решивший, что я на распродаже купил базуку или ядерную бомбу.

– Скоро все узнаешь, не сомневайся.

Я оставил свежеиспеченному разведчику свой рюкзак, а сам торопливо зашагал к замеченному на соседней улице большому магазину.

В одну из кабинок мужского туалета этого заведения вошел мужчина в джинсах и рубахе с короткими рукавами, а вышел работяга шведских коммунальных служб в зеленом комбинезоне и такой же кепке. Моя руки, я внимательно оглядел себя в зеркало и остался доволен – немного небритости, и вполне смогу в качестве сантехника обходить дома стокгольмских обывателей: «Э, хозяин, а прокладочки-то совсем никуда… Нет, новых у меня нет… Не завезли. Что, пятьсот крон? И пузырь? Ну ладно, завалялась там одна где-то…»

Помимо одежи, я приобрел пластиковый ящик на ремне, в котором носят инструменты, и перчатки – чтобы не оставить в логове врага отпечатков пальцев.

– Ой! – сказал Бартоломью, завидев меня. – Ух ты, здорово!

– И не говори, – гордо приосанился я. – А теперь ждем, когда один из этих перцев покинет пост. Он уйдет, а я спокойненько побеседую со вторым. Ты останешься тут и предупредишь меня, если первый вернется.

Авантюра чистой воды, наглая и глупая затея… зато сколько адреналина!

Ждать нам пришлось довольно долго – лишь в шесть часов дверь молельного дома открылась, и оттуда вышел молодой швед – невысокий, коротко стриженный, в очках и коричневом костюме.

– Теперь за дело, – сказал я, когда очкарик сел в белый «Гольф» и уехал. – Телефон держи наготове, и если он вернется, тут же звони. А я пойду, займусь душеспасительной беседой…

Антон вздохнул – ему тоже хотелось внутрь, чтобы насовать в рыло соратнику мистера Джавана.

Я подошел к двери, надвинул кепку как можно ниже, чтобы козырек скрыл лицо, и натянул перчатки. Взялся за ручку и шагнул внутрь – так, вестибюль типа «предбанник», а за ним маленький офис. Столы, мониторы, на стенах гравюры, в углу огромный аквариум, заполненный темно-зеленой жижей.

Счастье еще, что тут нет полочки со статуэтками Кхтул-лу.

– Йа? – спросил, подняв голову, сидевший за одним из столов мужчина средних лет.

Балакать с ним на наречии Карлсона я не мог, а сантехник, не знающий родного языка, – это нонсенс. Так что мне только оставалось играть дурачка и потихоньку сокращать дистанцию.

Мужик нахмурился и выпучил глаза, но оказалось поздно – мой пластиковый ящик с размаху опустился ему на лысину. Для верности я добавил кулаком в висок, подхватил обмякшее тело и подозрительно покосился на аквариум.

Что если оттуда полезет нечто со щупальцами?

Пистолета на этот раз у меня с собой нет!

Но зеленая муть не шевельнулась, точно в аквариуме ничего не было, кроме воды. Я подхватил лишенного памяти шведа и поволок в то помещение, которое Бартоломью назвал «спортивным залом».

Тут и вправду обнаружилось полное отсутствие мебели, а также ковры на полу, но скорее не борцовские, а молитвенные – чтобы встать на коленочки, не запачкав брюк, и повопить «аллилуйя!» во славу какой-нибудь древней смрадной твари вроде Йог-Согота или Кхтул-лу.

Я аккуратно уложил сектанта на пол лицом вниз и связал ему руки его же брючным ремнем. Приготовил диктофон, сел сверху и с помощью растирания ушей привел адепта ЦСВ в себя. Швед вскинул голову, но я придавил ее к полу, не жестоко, но так, чтобы показать, кто тут босс.

– Это был урок номер один. Слушай меня и останешься жив, а также здоров, – сказал я на английском. – Если понял, тихо скажи «да».

Последовала небольшая пауза, и мне пришлось перейти к уроку номер два – то бишь ткнуть сектанта в бок кулаком и найти ту пару точек на шее, о которых я узнал в армии. Надави на любую из них, и лишенный кислорода мозг через несколько минут начнет агонизировать.

– А если не будешь слушаться, то пострадаешь, – нежно шепнул я в ухо уроженцу шведской земли. – Понял?

– Да! – обрел голос сектант. – Но что вам нужно? Деньги?

– Если бы мне нужны были деньги, я бы пошел в банк… – тут я остановил сам себя: стоп, Пат, в любой момент может вернуться второй, так что необходимо тратить время с толком. – Мне нужна информация о вашей паршивой конторе – чем занимаетесь, кому и как молитесь… когда служите литанию Кхтул-лу, а когда режете некрещеных младенцев и пьете их кровь. Понял?

Шведа затрясло, и не только от страха передо мной, а еще от испуга по тому поводу, что кто-то посторонний слишком много знает.

– Я не буду говорить… – пролепетал он.

– Тогда я стану тебя мучить, – и я для наглядности врезал ему кулаком по крестцу. – Усек?

– Да… ладно, слушай! – сломался этот нестойкий парень и принялся торопливо рассказывать.

А я включил диктофон.

Насколько я мог понять, он не врал, хотя порой замалчивал детали. Но мне было не до них, и гораздо больше тревожило другое – этот тип, бывший кем-то вроде служки в храме, знал немного.

Ежедневно они с напарником проводили по одному молебну, обращенному ко всем Древнейшим сразу. По выходным сюда приезжали члены стокгольмской общины Церкви Святой Воды, привозили некие «стати силы» и «сосуды мощи», и вот тут-то начиналась потеха.

– Мы видим их тени… страшные и живые… когда хозяин мертв, его тень жива, – шептал мой швед, содрогаясь всем телом, – и они отвечают нам, принимают подношения… они любят кровь, и сердце наполняется жестокой радостью и жаждой убийства, и тот, кого называют Пожирателем Душ, в последнее время ярче и ярче… он придет… Кхтул-лу фтагн! Кхтул-лу фтагн!

Похоже, этот парень собрался прямо на месте впасть в религиозный экстаз.

– Охолони, малый! – я похлопал его по затылку. – А что там за аквариум с тиной? Полигон для юных лягушководов?

– Пнглуи мглунафх Кхтул-лу Р’лайх угахнагл фтагн! – услышали меня не сразу. – Что? Это средоточие нижней святости, пребывание частицы того, кто спит в смерти, рука Великого Жреца.

Ага, выходит, они держат там кусок своего протухшего бога.

Понятно, почему так завоняло, когда я выстрелил в такую же посудину в Москве. Неясно только, что за щупальца из нее торчали – или этот Кхтул-лу не так мертв, как хотелось бы верить?

Мда, в сектантском бреду не то что черт, а сам сатана копыто сломит.

– Ладно, дядя, – сказал я. – Ты вел себя хорошо и поэтому заслужил награду. Я убью тебя быстро и не больно. Чик, и ты уже на небесах, – швед вздрогнул, он-то фильм «Место встречи изменить нельзя» не смотрел. – Так что молись, поспешно загрязняй душу и все такое.

Сектант взвыл, но я как следует врезал ему по затылку, и вой прервался. Убедившись, что чувачок и в самом деле лишился сознания, я вскочил и направился к двери.

Настало время делать ноги.

Глава 8 Пуганая ворона летит за океан

Чем выше забрался, тем больнее падать.

Юрий Гагарин

Отступление прошло гладко – мы нигде не засветились, не наткнулись на полицию и спустя час были в гостинице.

– Ну что, что он тебе рассказал? – в двадцатый, наверное, раз спросил Бартломью, когда мы добрались до моего номера, и на этот раз я не смог отмазаться фразой: «Погоди, в отеле расскажу».

Пришлось поведать, что интересного наболтал мне плененный швед.

– Ай-яй-яй! – воскликнул Антон, услышав о том, что Пожиратель Душ, похоже, собрался проснуться опосля длившегося тысячи, если не миллионы лет отдыха. – Ты записал на диктофон? Пойдем в полицию?

– Записал, но мы никуда не пойдем, – я посмотрел на худреда осуждающе. – В чем ты их обвинишь? Каждый швед может молиться кому угодно, хоть Карлсону, хоть дедушке Ленину. «Мокрухи» на них, похоже, нету! Да и явись мы в полицию – менты тутошние заинтересуются, откуда запись.

Мой пламенный монолог прервал стук в дверь.

– Привет, – сказала вошедшая в номер Ангелика. – Как погуляли?

Прежде чем я успел ответить что-нибудь типа «неплохо», Бартоломью открыл рот и обрушил на белокурую бестию настоящий водопад хвастливых и очень неуместных слов:

– Да тут такое было! Ух ты! Мы нашли местное отделение Церкви Святой Воды и сходили к ним в гости! Пат придумал хитрый план, и мы многое узнали! И на диктофон записали!

Огонечки, зажегшиеся в голубых глазах Ангелики, мне очень не понравились.

– Рассказывай! – потребовала она.

Пришлось колоться, каяться и биять себя пяткой в грудь.

К тому моменту, когда я закончил, наша шпионка была готова рвать и метать и только изрядным напряжением истинно арийской воли удержалась от того, чтобы не придушить нас на месте.

– Идиоты, – сказала она после долгой паузы. – Иначе и не скажешь. Вас же точно видели – соседи, прохожие, еще кто-то, а пострадавший наверняка заявил в полицию. Плюс у ЦСВ есть свои способы добраться до тех, кто ей навредил. Вы это понимаете?

Я скромно потупился – хм, ну, видели, ну, полиция, ну, способы, и что с того?

Хотя мыслишка, что мы, и в первую очередь я, вели себя не самым разумным образом, все же появилась.

– Нужно немедленно убираться из Стокгольма, – Ангелика поднялась. – Счастье, что у нас тут нет больше никаких дел. Аэропорт и железная дорога отпадают – там слишком много полиции. Я возьму в посольстве машину, и мы рванем на ней в Осло. Не так далеко, но уже другое государство, и граница между Швецией и Норвегией существует только на картах.

В этот момент мне подумалось – какого ранга должна быть наша разведывательная валькирия, если она может запросто брать посольские автомобили? Не иначе эта красотка с золотыми волосами и рефлексами профессионального убийцы – полковник, а то и целый генерал.

– Собирайтесь, – велела Ангелика тоном, не оставлявшим сомнений в том, что возражений она не потерпит. – Через двадцать минут выходите из номера, я буду ждать на улице.

Оставленное нам время я использовал для того, чтобы побриться и помыться, а Бартоломью – дабы хорошенько поныть на тему «и почему красивые бабы всегда такие стервы?».

Ангелика обнаружилась у подъезда «Бест вестерн моргнингтон хотел» в компании черного «Мерседеса» с тонированными стеклами, явившегося словно прямиком из шпионских боевиков. Под ее свирепым взглядом мы забрались в салон, и белокурая бестия повела машину на запад, прочь из ставшего для нас опасным Стокгольма.

Ехали всю ночь, хотя ночь для этих широт в конце июня – понятие условное.

Останавливались дважды, первый раз за полночь, на автостоянке где-то между Вестеросом и Карлстадом, второй – ближе к рассвету, в крохотном поселке Орье уже за границей – размять ноги и перекусить. Коварный худред, оккупировавший заднее сиденье, большую часть пути благополучно продрых, а я хоть и пытался подремать, но не сумел.

К утру я чувствовал себя таким помятым, будто великаны играли мной в баскетбол. Самым обидным было, что Ангелика, просидевшая все это время за рулем, выглядела безупречно, словно только что побывала у стилиста.

– Осло – это, конечно, хорошо, – сказал я, когда мы после ланча в Орье вновь залезли в «Мерседес». – Но что дальше? Или мы попросим в Норвегии политического убежища?

Белокурая бестия посмотрела на меня и приказным тоном заявила:

– Вы отправитесь в Эквадор. На месте соберете информацию о сделках с оружием. А я – в Англию, там обнаружилась еще одна ниточка, ведущая к человеку по имени Хаим Шоррот.

Я потерял дар речи, а вот проснувшийся Бартоломью его обрел.

– Куда? В Эквадор? – спросил он с воодушевлением сладкоежки, дорвавшегося до коробки с тортом. – Ну надо же! Здорово! Там есть вулканы, я знаю! А визу где будем получать?

Да, энтузиазма у Антона хватит на пятерых неофитов.

– Виза не нужна, – буркнул я. – У них безвизовый режим. Только это, елки-палки, далеко.

– Ничего, – безмятежно отозвалась Ангелика. – Чем дальше вы сейчас окажетесь от Европы, тем лучше.

Больше я спорить не стал ввиду полной бессмысленности этого занятия.

Через час мы увидели море, уже не Балтийское, как в Стокгольме, а Северное, а еще через пятнадцать минут запиликал телефон в моем кармане. Вытащив его, я обнаружил на экране незнакомый номер, судя по всему – российский, стационарный, да еще и не столичный.

– Кто это? – спросил Бартоломью.

– Сейчас узнаем, – я прижал мобилу к уху. – Але?

– Доброе утро, – раздался из динамика тихий голос. – Приятно слышать, что ты жив, Пат.

– О, шеф! – обрадовался я. – Пат-пат-патрясающе! А чего не со своего сотового?

– Я подозреваю, что его прослушивают. Как и телефоны в редакции. Ты понимаешь? И поэтому вынужден пользоваться помощью друзей из ФСБ. Перезванивать на этот номер не пытайся, его на самом деле не существует.

– Да, хреновенько… – Радость мою точно ветром сдуло. – А как наша родная «Вспыш. Ка»?

– Проблемы есть, но в целом все в норме. – Арнольд Тарасович кашлянул. – Очередной номер вышел три дня назад, работаем над следующим. Но это рутина. Ты лучше расскажи о том, что творится в твоей компетенции. Удалось раздобыть что-нибудь?

– Целый вагон! – Я принялся в красках расписывать наши злоключения, начиная с Кракова.

Кое-какие вещи, конечно, утаил – нечего шефу знать о том, что его особого корреспондента терзают видения, да и услышав про магию и древних богов, он скорее всего покрутит пальцем у виска.

Мне и самому, чтобы поверить во все это, понадобился не один удар реальностью в морду.

– Очень занятно, – сказал Арнольд Тарасович, когда я поведал ему про убийство в Турции. – Значит, это не единичное жертвоприношение? Мы будем отслеживать подобные события во всем мире, и если где произойдет нечто похожее, немедленно дадим тебе знать.

«Мы» – это, наверное, те друзья из ФСБ, что перед шефом по струнке ходят.

– Я рад, что Ангелика вам помогает, – продолжил он. – Делайте то, что она говорит. Отправляйтесь в Эквадор. У меня есть там один контакт, сегодня же пришлю по нему данные и его самого извещу. Новые материалы мне не присылай – есть подозрение, что и электронная почта под приглядом. Пока Джаван Сингх не знает, что нам о нем ведомо, мы всегда будем на шаг впереди. Сегодня он, кстати, отправляется в Стокгольм. Вовремя вы оттуда слиняли.

Я уныло подумал, что все обстоит несколько не так – скорее всего глава Церкви Святой Воды узнал о нашей выходке в столице Швеции и решил разобраться с негодяями на месте.

Но вслух ничего не сказал.

– Пока все. – Шеф вновь кашлянул. – Если что – звони себе домой, тамошний аппарат под нашим присмотром. Твой звонок зафиксируют, а затем мы перезвоним из безопасного места.

И, как всегда, не прощаясь, он дал отбой.

Ангелика посмотрела на меня с легким торжеством, и я понял, что ее очаровательные ушки уловили весь разговор. Бартоломью завозился на заднем сиденье и принялся закидывать меня вопросами. От необходимости отвечать меня избавило то, что мы приехали.

– Осло, – объявила наша валькирия. – Я сейчас вас высажу, пока погуляйте, а сама отправлюсь в здешнее посольство, сдам машину и заодно узнаю насчет билетов до Эквадора. Встречаемся ровно в полдень у ратуши. Только не угодите в неприятности, ладно?

И она посмотрела на меня почти с мольбой.

– Хорошо, дорогая, – ответил я тоном мужа, совершенно угнетенного своей половиной.

Мы выбрались из машины, и черный «Мерседес» умчался прочь.

– Куда пойдем? – спросил Антон. – И что тебе шеф сообщил?

– Надо поесть. – Я вынул из кармана телефон, перевел часы. – А затем я покажу тебе Осло. Времени у нас не очень много, так что в музей «Кон-Тики» мы не попадем, но по центру прошвырнемся.

Для того, чтобы утолить голод, мы выбрали первую попавшуюся пиццерию – искать в Осло изысканный дорогой ресторан бессмысленно, поскольку изысков тут нет, а дорогие все до единого. Заказали громадную пиццу «Моби Дик» – без китового мяса, но с креветками, мидиями и всякой прочей морской ботвой, которой в Норвегии фьорд пруди.

Пока нам готовили это «литературное» блюдо, я вытащил ноут и полез в Сеть – глянуть почту.

– Хо-хо, – сказал я, обнаружив в ящике послание от Даши, состоявшее всего из двух слов: «Козел лживый!»

– Что у тебя там такое? – заинтересовался Бартоломью.

– Личная трагедия, причем не моя.

Я удалил письмецо и полез в следующее – от девицы по имени Лиля, слезно жаловавшейся на то, что я ее бросил, и не звоню, и не пишу.

Несколько секунд напряженных размышлений не помогли мне вспомнить, кто она такая, и эта эпистола также отправилась в корзину. А я вскрыл следующее послание, пришедшее с одного из редакционных ящиков – то ли из рекламного отдела, то ли из информационного.

Открыл и удивленно вытаращился на вложенную картинку – квадрат из косых крестиков, а в середке – свитый из темно-зеленых и иссиня-черных нитей круг. Мне показалось, что он пульсирует, белизна в центре круга манит к себе, и я понял, что падаю вперед.

В ушах возник мерзкий шепот: «Йог-Согот… Йог-Согот… Йог-Согот…»

Меня тянуло куда-то, волокло, точно козла на аркане, а я изо всех сил сопротивлялся, понимая, что вряд ли меня приглашают в райские обители. Волны жара и холода прокатывались по телу от макушки до пят, меня трясло, и сердце билось тяжело и неровно.

Давление все усиливалось, и в какой-то момент я понял, что сопротивляться больше не могу. Шепот превратился в громоподобный рык, на сознание обрушились волны ярких и жутких образов: потоки крови хлещут с затянутого тучами неба, вулканы извергают отрубленные головы, исполинский город, весь заросший водорослями, стоит в свете двух лун, и меж уродливых зданий ковыляют перекореженные сутулые фигуры…

И тут кровь моя будто замерзла.

Ледяное онемение поползло от сердца вниз и вверх, по рукам и шее, усмиряя панику, растворяя испуг. Ему на смену явилась спокойная уверенность, а рычание вновь сделалось шепотом.

А затем я просто отвел глаза в сторону, и все стало как обычно.

Двое американских туристов за соседним столиком сосали кока-колу из высоких стаканов, еще дальше, у окна, пожилой норвежец ковырял пиццу. Бартоломью смотрел на меня слегка озадаченно, и ровным светом сиял экран ноута, на котором виднелся тот же рисунок.

Не глядя туда прямо, я закрыл письмо, а затем удалил его.

– Все в порядке? – осведомился Антон.

– А что со мной было? – по-еврейски, вопросом на вопрос, ответил я. – Ты что-нибудь видел?

– Ты уставился на экран, побледнел и… хм, начал мелко дрожать, а на лбу капли пота выступили. Потом дернулся, как от пощечины, заморгал нервно, и все… ну, как всегда.

– Ясно, – я поднял руку и отер лоб, и в самом деле мокрый. – Словил «письмо счастья» от наших приятелей из ЦСВ, и оно меня чуть не утянуло куда-то. Если бы утянуло, то на стуле рядом с тобой остался бы либо труп, либо слюнявый идиот.

О том, что послание пришло с одного из редакционных ящиков, а значит – враг взломал защиту сервака журнала «Вспыш. Ка», я говорить не стал – незачем излишне пугать нашего худреда.

– И ничего себе! – воскликнул Антон, вовсе даже не собираясь пугаться или переживать за меня. – Но ты ведь справился? Ты молодец, Пат! Так что, ты теперь веришь в магию?

Хороший вопрос, и если бы я знал, как на него ответить, то непременно ответил бы. Не верить в моем положении глупо, а против того, чтобы поверить, до сих пор восставала вся моя циничная, рациональная и упрямая натура.

Вот и болтался я, точно какашка в проруби – ни туда, ни сюда.

– Считай, что она в меня верит, – буркнул я и тут завидел приближавшегося к нам официанта с подносом. – О, вот и наш «Моби Дик» плывет. Готовь вилку с ножом и место в желудке.

К тому моменту, когда мы вышли из пиццерии, я пришел в себя и вполне качественно сыграл роль гида при Бартоломью. Мы прогулялись по центру Осло, посмотрели на крепость Акерсхус, на Королевский дворец, заглянули в Вигеланд-парк, забитый жутким количеством скульптур. Потаращились на туристов, на фонтаны, на норвежских девиц, среди которых хоть редко, но попадаются красавицы, и к полудню вернулись на площадь, к ратуше.

Ангелика опоздала на пять минут.

Выйдя из такси, она помахала нам рукой и сказала:

– Рада видеть, что вы в порядке. Садитесь, мы едем в аэропорт «Осло-Гардермоен».

Мы забрались в такси, и оно помчалось сначала на восток, а затем по трассе на север. На этот раз Антон, наученный горьким опытом, промолчал, но я рассказал все сам: белокурая бестия – наш союзник, и держать ее в неведении не просто глупо, а еще и неразумно.

– Проклятие в письме? – переспросила она. – Засасывающая картинка? Как сказал Брокдорф, Йог-Согот сам есть врата. Похоже, твой рассудок должно было унести в иное измерение и оставить там. Но ты не поддался, смог воспротивиться. Не из-за той ли крови, что течет в твоих жилах?

Тут мне сказать оказалось нечего, так что я неопределенно хмыкнул и пожал плечами.

– Ладно, с этим сам разберешься, – сказала она и передала мне большой конверт. – Тут два билета на полет по маршруту Осло – Мадрид – Кито. Прямых рейсов не бывает, так что придется пересаживаться.

Да, наша шпионка сильна, что и говорить – приобрела билеты, не имея ни наших паспортов, ни кредитных карточек. А это значит, что она давно знает все, что для этого нужно, включая пин-коды – либо просканировала все «рентгеновским» взором, либо нас сдал шеф.

С него станется.

– Хорошо, – покорно сказал я и забрал билеты. – Где потом встречаемся в Европе?

– Я думаю, мы созвонимся через пару дней и решим. Вот еще распечатки файлов по эквадорским сделкам Ирге О’Дила. Изучите, пока будете лететь – они наверняка вам пригодятся.

После этой фразы Ангелики я стал обладателем синей пластиковой папки с бумажками.

Мы приехали в аэропорт, белокурая бестия проводила нас до регистрационных стоек, и только когда мы получили посадочные талоны, помахала нам ручкой. Ну а мы без проблем прошли досмотр и сели в аэроплан, летевший на юг, в Мадрид.

Тамошний аэропорт, «Бадахос», один из самых больших, какие я когда-либо видел.

Мы провели в нем несколько часов, выпили в баре испанского пива, поглядели по висящему над стойкой телику, как тореадор тычет острыми штуковинами в здоровенного черного «теленка». Тут же мне на мобилу пришла эсэмэска, отправленная хитрым конспиратором шефом неведомо откуда, и в ней обнаружился номер телефона и в придачу к нему – имя.

Хуан Антонио Лопес Мантойя.

Наш человек в Эквадоре.

Перед посадкой на рейс до Кито я, откровенно говоря, предвкушал двенадцать часов скуки. Трансатлантический перелет – тяжелая штука, даже с учетом всех удобств современного лайнера.

Но когда мы поднялись на борт, выяснилось, что не все так плохо.

Черноглазая стюардесса, на бейдже которой красовалось столь любимое нашим народом имя «Мария», заулыбалась, едва увидев мою в меру мужественную и безмерно привлекательную физиономию. А уж когда выяснилось, что по-испански я говорю достаточно хорошо и вообще – мужчина общительный во всех отношениях, то радости девушки не было предела.

Бартоломью только завистливо кряхтел, глядя, как я оживленно болтаю с этой смуглой изящной брюнеткой.

В общем, должен сказать одно – найти на борту самолета место, где можно без помех и посторонних советов заняться сексом, сложно. Но мы его отыскали и без угрызений совести предались утехам плоти.

Когда под тобой двенадцать или около того километров пустоты, а еще ниже океан, это основательно возбуждает. Хотя мне дополнительное возбуждение не требуется, достаточно увидеть красивую женщину, услышать ее голос, заглянуть в глаза и уловить запах…

В общем, пару раз Мария завопила так, что я испугался, как бы нас не услышали.

Наградой за мои труды стала бутылка «Мартини Росато», доставленная нам во время второй кормежки. Принесшая ее Мария игриво подмигнула мне и покатила тележку дальше, пошевеливая задком, чью упругость я оценил совсем недавно.

– Ух ты? Это что? – выпучил глаза Антон.

– Вермут. Иначе говоря – полынное вино, хотя при его приготовлении, помимо полыни, используют еще кучу всяких трав.

– А почему он розовый? Должен же быть прозрачный.

Пришлось объяснить, что если классический «Мартини Россо», сухой «Мартини Драй» и ароматизированный «Мартини Бианко» изготавливают только из белого вина, то в поданном нам напитке используют купаж белого и красного. После первого бокала я слегка воодушевился и продолжил лекцию, сообщив, что в этом пузыре имеется фиалка из Пьемонта, горечавка из Франции, гвоздика с Мадагаскара, корица из Шри-Ланки, розы из Марокко и кассия с Ямайки.

– Короче, Склифосовский, – сказал я в завершение. – Пей в оба горла и наслаждайся.

Когда мы прикончили бутылку, я обнаружил в себе достаточно бодрости духа, дабы полезть в те документы, что вручила нам Ангелика. С тяжким вздохом вытащил папку и извлек из нее толстую пачку листков.

Эту часть работы журналиста я не люблю и стараюсь ее избегать, но это не всегда получается, да и не всегда возможно.

Документы были большей частью на английском, а меньшей – на испанском языке: счета, транспортные накладные, сопроводительные листки, еще какие-то бумажки, хитро задуманные и сложные для понимания, доклады информаторов, аналитические записки…

В общем, вся та требуха, из которой черпают сведения настоящие шпионы.

Ковыряясь в ней, я заскучал, а затем и сам не заметил, как уснул. Продрых несколько часов, а когда проснулся, то внизу виднелась зеленая шкура амазонской сельвы, а впереди вставала иззубренная и грозная стена Анд. Самолет наш слегка побултыхался над вулканами, а затем открылась долина, на дне которой уютно устроилась столица Эквадора.

Я разбудил Бартоломью, чтобы он пристегнул ремни, и мы пошли на посадку.

Когда выгружались из аэроплана, черноглазая Мария подмигнула мне и пожелала удачно провести время. Я подмигнул ей в ответ и подумал: как бы на обратном пути попасть в самолет к этому же экипажу?

Хуан Антонио Лопес Мантойя объявился, когда мы прошли досмотр и выбрались в зал прилета. Не успел я оглядеться, как рядом точно из-под земли вырос коротышка в потрепанном пиджаке и с сигаретой в углу рта.

– Привет, сеньоры! Рад приветствовать вас на земле Эквадора! И вообще рад безмерно, не сомневайтесь! Готов предоставить себя в ваше распоряжение! Сеньор президент велел помогать вам, и я оправдаю его доверие! Вот вы, наверное, – длинный палец с желтым от никотина ногтем указал на меня, – сеньор Алехандро, славный остротой пера и длинным списком побед над сеньоритами. Ну а вы, – палец переместился на Антона, – сеньор Антонио, кудесник «Фотошопа», повелитель цветов и шрифтов. Меня же можете называть просто Лопес.

Он ухмыльнулся, показав острые зубы.

Болтливости этого парня хватало на целую команду диджеев с радио, но чувствовалось в нем и обаяние, и деловая хватка. В черных волосах поблескивала седина, кожа лица была дубленой, словно у носорога, и темно-красной, как кирпич. Хитро блестели глубоко посаженные темные глаза.

– Меня зовут Пат, – сказал я, протягивая ладонь. – Наш друг Антонио по-испански ни бум-бум, но он тоже рад тебя видеть.

– Я в этом уверен, – наш новый знакомый заухмылялся вновь. – Я работаю на пару местных газет и на десяток международных, так что проведу вас всюду, отыщу что угодно и сведу с нужными людьми. Сеньор президент останется доволен, не сомневайтесь.

Ясно теперь, отчего я почуял в нем родственную душу: удод удоду глаз не выклюет. А «сеньор президент» – это не иначе наш шеф, бывший для Ангелики «просто» генералом.

Кем он станет, если мы заявимся куда-нибудь в США? Господом Богом?

– Мы и не сомневаемся, – заверил я Лопеса. – Для начала нам нужно устроиться в отеле.

– О, не проблема!

Через пять минут мы втиснулись в машину Лопеса – раздолбанный джип зеленого цвета и неопределенной марки – и понеслись к городу. Некоторое время потратили на то, чтобы прорваться через обычный для латиноамериканских городов хаос дорожного движения, и оказались у входа в отель «Каса Бланка».

Ну а если по-русски, то «Белый дом».

Над столицей Эквадора сгущался вечер, далеко на востоке, в Европе и России, успевший превратиться в глухую ночь, а то и в утро дня следующего. Там наступило двадцать шестое июня, а мы все продолжали существовать в двадцать пятом, точно герои какого-нибудь «Дня сурка».

– Хороший отель, один из лучших и не самый дорогой, не сомневайтесь, – сообщил Лопес, не закрывавший рта всю дорогу. Пока ехали, я успел узнать, что он разведен, что у него двое детей и куча родичей на побережье, редактор «ПанАм Ньюс» изрядная сволочь, с боливийскими наркоторговцами проще иметь дело, чем с перуанскими полицейскими, и еще сотню вещей…

– Как скажешь, – проговорил я, испытывая легкий гул в башке, и перешел на русский. – Двинули, Антон.

– Я буду ждать вас в баре! – сообщил Лопес, выпрыгнув из джипа. – Устроим боевой совет!

И подмигнул так, словно мы собирались затеять в Эквадоре военный переворот.

Когда мы вошли в отель, выяснилось, что назвали его «Белым домом» не просто так, а с умыслом: на стенах холла висели карикатуры на американских президентов, от Франклина Рузвельта до Рональда Рейгана, а над стойкой ресепшена располагалось настенное панно с изображением их резиденции.

Все чин чином, Овальный кабинет и все такое, вот только флаг над логовом Обамы вился красный.

– Ай-яй-яй, – только и сказал Антон, разглядев этакое непотребство. – Происки Чавеса?

– Или китайского коммунистического интернационала, – хмыкнул я.

Переговоры с администратором не заняли много времени, и мы стали счастливыми обладателями двух ключей от номеров на втором этаже. Щуплый «бой», собравшийся отнести наверх наши чемоданы, расстроился, увидев, что их нет. Пришлось для утешения сунуть ему бумажку в десять шведских крон, обнаруженную мной в кармане.

Чего он с ней сделает – не знаю, но я «на чай» дал, и моя совесть чиста.

Бросив вещи в номерах, мы спустились в бар, в соответствии с имиджем заведения называвшийся «Первая поправка». Наш приятель Лопес сидел за столиком у стены.

– Эй, друзья! – завопил он. – Идите сюда! Выпьем за ваш прилет!

Подойдя ближе, я увидел, что на столе красуется бутылка «Хосе Куэрво Голд», а рядом имеются полагающиеся к текиле «асекссуары» – блюдечко с солью, тарелка с нарезанным лаймом, три широких бокала.

– Выпьем, – ответил я, думая, что этот сорт текилы выбрал бы либо профан, либо человек с оригинальными пристрастиями.

«Хосе Куэрво» – вещь специфическая, при брожении ей с помощью особого сорта дрожжей придают намеренно резкий и грубый вкус, что делает ее похожей на банальный самогон.

Лопес не заставил себя упрашивать, и мы вмазали по первой, потом заказали поесть и шандарахнули по второй. Бартоломью, утомленный перелетом и измученный мартини, слегка осоловел, а я вступил с коллегой в деловой разговор.

– Да, конечно. Я все понимаю, не сомневайся, – заверил меня эквадорец, когда я описал ситуацию. – Я слышал о человеке, о котором ты говоришь. Ирге О’Дил. У нас его знают как Пабло Эмилио Диаса.

Да, наш лысый «дружок» определенно обладает страстью к коллекционированию имен!

– Завтра мы пойдем в Министерство обороны, – сказал Лопес и залихватски подмигнул. – Там у меня работает друг. Он мне обязан многим, так что не сможет отказать. Потом есть еще генерал Орельяно, он вел дела с Эмилио Диасом и наверняка много знает. Понятное дело, что он не будет говорить просто так, но мы и к нему отыщем ключик.

В моем слегка затуманенном алкоголем и усталостью сознании возникла картинка: смуглый человек в военной форме, а сзади к нему приближается громадный ключ, и блестит его заостренная бородка…

И тут я решил, что только новых видений мне не хватало.

– Так, давай еще по одной, и баиньки, – решительно сказал я. – Эй, Бартоломью, очнись!

Так что мы допили текилу и отправились на боковую.

С самого утра у меня зверски болела голова – началась чертова акклиматизация.

Холодный душ помог немного прийти в себя, а окончательно вернули меня в тонус две чашки крепчайшего кофе, выпитого за завтраком.

– Выше нос! – сказал я унылому, как английская погода, Бартоломью. – Ты ныне фотокор, а не плакальщица!

Появился Лопес, как и обещал – ровно в десять, в том же жеваном пиджаке и с неизменной сигаретой в углу рта. Разве что сегодня он повязал ярко-красный галстук и нацепил панаму с орлиным пером.

Вышло нелепо, но в чем-то стильно.

– Привет, друзья! – замахал рукой коллега. – Доброе утро, не сомневайтесь! Вперед, нас ждет Министерство обороны! А еще я покажу вам кое-какие достопримечательности нашей великолепной столицы!

Каждый эквадорец – безумный фанат своей крохотной страны, и все, что есть в ней уникального, яркого или просто заметного, является для него предметом гордости и восхищения.

Поэтому наша пешая прогулка от «Белого дома» до Министерства обороны шла не по прямой. Она напоминала траекторию движения пьяной змеи, которую мотает туда-сюда и водит кругами.

Естественно, мы поперлись в исторический центр – на площадь Независимости. Затем прошлись по улице Семи Крестов, чуть ли не самой древней в городе, где имеется шесть церквей и еще каменный крест, торчащий на постаменте у богадельни Сан-Ласаро.

Лопес поведал нам байку о том, что Кито был последней столицей инков, когда испанцы уже взяли Куско (скорее всего псевдопатриотические выдумки), и что в те времена улица, еще не носившая название Семь Крестов, соединяла языческий храм Солнца, что на холме Явирак, и храм Луны на возвышенности Уанакаури (похоже на правду).

Зашли в очень кстати встретившийся банк, где я запихал «Визу» в банкомат и обналичил некоторое количество денег – здесь не цивилизованная Европа, где можно всюду заплатить карточкой.

Затем мы заглянули на Пласа-де-Сан-Франсиско, где находится рынок.

Не успели сделать тут и пары шагов, как нас атаковали женщины в национальных костюмах, жаждущие выступить в качестве «фотомоделей» и срубить за это бабла. Вслед за ними в атаку на потенциальных клиентов ринулись чистильщики обуви. Через мгновение вокруг нас стало людно и шумно, от всеобщего ора у меня зазвенело в ушах, а Бартоломью и вовсе ошалел.

Крики стихли так же резко, как и начались, и рядом с нами остался лишь старикан индеец, похожий на червивый гриб.

Кожа его была очень темной, лицо пересекали глубокие морщины, но глаза смотрели зорко и цепко. С белой широкополой шляпы свешивались какие-то чешуйчатые ленты, а одежда состояла из невообразимых лохмотьев.

– Тебе чего? – спросил его Лопес. – Денег?

Старик даже не поглядел на него. Он покачал головой, и я сообразил, что ленты – это оставшиеся после линьки шкурки змей. А потом он улыбнулся, обнажив беззубый зев рта, и заговорил, очередями выплевывая совершенно непонятные слова.

– Что он несет? – осведомился я.

– Это наречие племени саласака… – Лопес хмыкнул. – Я попробую перевести, хотя это похоже на бред. Так… Древние отметили тебя, они были, есть и будут… Запах с тобой… Нечистое с тобой, сила с тобой… Владеешь ли ты словом Древних, чтобы справиться с этим? Или ты беззаконный захватчик, покусившийся на знание? Древние карают жестоко… Ну, я же говорю, бред. Он безумец!

Нет, тут я с коллегой согласиться не мог – старик был кем угодно, но не сумасшедшим. Он поминал «Древних, что были, есть и будут», почти теми же словами, как и Ежи Твардовский в Кракове. Выходит, и тут, на другом материке, живут люди, обладающие нечеловеческим знанием, старым, как само время.

Хотя чего удивительного, если учитывать, что Кхтул-лу, Хастурр и прочая братия наверняка объявились на Земле еще в ту эпоху, когда Южная Америка составляла одно целое с Африкой?

– Держи его! – рявкнул я и бросился на старика.

Но старый гриб проявил неожиданное проворство. Мне удалось ухватить лишь край лохмотьев, а ринувшийся мне на подмогу Лопес вовсе споткнулся и едва не упал. Бартоломью вообще не понял, что происходит, а дедуган в широкополой шляпе метнулся в сторону и пропал.

– Мать шлюх! Кровь Христова! – выругался коллега, восстанавливая равновесие. – Куда он делся?

– Не знаю, – сказал я. – Думаю, что мы его не догоним. Но мне хотелось бы этого деда найти и серьезно с ним потолковать. Он знает нечто очень важное, и не только для меня, а для самого президента.

Глаза Лопеса истово сверкнули:

– Приложу все силы! Клянусь пятками святого Франциска, подниму на ноги весь Кито!

Он немедленно вытащил сотовый, принялся названивать разным людям и общаться с ними в столь высоком темпе, что даже моего знания испанского не хватало, чтобы понять все. В речи, повторявшейся с небольшими вариациями, я разобрал только отдельные слова: «старый», «саласака», «рынок», «немедленно».

И это происходило на ходу, в то время, пока мы шагали от Пласа-де-Сан-Франсиско к Министерству обороны.

– Все, друзья! – с торжеством воскликнул Лопес, оторвав, наконец, мобилу от уха. – Он не уйдет, не сомневайтесь! Я раскинул такую сеть, что мимо нее не проскочит самая мелкая рыба!

Любые сомнения обидели бы нашего проводника, посему я сказал что-то типа – да, ты крутой перец, товарищ, партия и Ленин одобряют тебя, продолжай в том же духе. Коллега просиял, мы прибавили шагу и вскоре оказались у крыльца оплота эквадорской обороноспособности.

Здание, выстроенное еще в колониальные времена, выглядело внушительно и мощно – полуколонны, портик, решетки на окнах первого этажа, внушительные двери с золочеными ручками.

Зато внутрь мы попали с удивительной легкостью.

Лопес поболтал с дежурным офицером о какой-то их общей знакомой, недавно выскочившей замуж. Они посмеялись, затем офицер попросил наши паспорта и быстро вернул их, добавив к каждому пропуск.

– Добро пожаловать, – сказал он так, словно мы явились в музей.

Представляю, сколько геморроя пришлось бы испытать тому, кто решил бы пробраться в наше Минобороны. Проще изловить лох-несское чудовище и сделать из него бифштекс.

Внутри все выглядело так же, как в любом крупном учреждении – деловитые люди с папками и бумажками, двери с табличками «Управление кадров», «Бухгалтерия», «Отдел 1», «Отдел закупок»…

Именно в последнем работал друг Лопеса, огромный, усатый и невероятно толстый.

– О, ха-ха! – басовито заорал он, едва увидев моего коллегу. – Работа закончена, начинаем сиесту!

Кипа бумаг была отодвинута в сторону, и на ее месте появился здоровенный кувшин с сангрией – прохладительным напитком на основе красного вина. Что-то подсказало мне в этот момент, что проблем с получением нужной информации у нас не будет.

В кабинете, где обитал наш новый друг, майор Суарес, имелся кондиционер, но майор все равно потел. Он поминутно вытаскивал из кармана огромный носовой платок цветов бразильского флага и промокал им лоб.

Мы выпили по стаканчику сангрии, обсудили последние новости – урожай бананов, облаву на браконьеров в заповеднике Куябено и драку в баре «Красный нос» – после чего перешли к делам. Суарес изучил предоставленные мной документы, покачал головой и сделал большие глаза:

– Пабло Эмилио Диас? Все, связанное с ним, имеет второй гриф секретности.

– Но это же мои друзья! – с негодованием воскликнул Лопес.

– И мои! – Майор гордо ткнул пальцем в потолок. – Не будь эти почтенные сеньоры моими друзьями, я бы вышвырнул вас всех за порог! Но ты сам пойми, чем я рискую, выдавая подобные сведения!

Разговор неспешно сводился к тому, что в моих родных краях называют «дать на лапу». Суарес намекал, что он не прочь оказать нам помощь, но ему нужна некоторая плата за риск.

Начали торг с трех тысяч долларов, но в результате переговоров сошлись на одной.

Я отсчитал деньги, и майор преспокойненько скопировал мне на флешку сверхсекретные файлы. Мы допили сангрию, и только после третьего стакана я понял, что в ней помимо красного вина был еще какой-то крепкий напиток.

В моих членах появилась гибкость, а глаза на покрасневшей физиономии Бартоломью слегка заблестели.

– Теперь обедать! – провозгласил Лопес, когда мы оказались на улице. – Вы должны узнать, что такое настоящая эквадорская кухня!

Для демонстрации сего феномена он выбрал небольшой шумный ресторанчик, забитый народом и запахом подгоревшего мяса. Нам, как почетным гостям, дружелюбные аборигены очистили столик у самой стойки. На нем объявился кувшин чичи – кукурузной бражки, закуски и главное местное блюдо – жареная морская свинка.

И даже не одна, а три – по штуке на брата.

– Ешьте, друзья! – пригласил коллега.

– Это что такое? – спросил Бартоломью, ткнув в свинку. – Это надо есть?

– Ага, – жизнерадостно отозвался я. – И если ты откажешься, то эти радушные парни тебя линчуют.

Антон тяжко вздохнул, огляделся и принялся за еду.

Чича после сангрии пошла на ура, свинка оказалась прожарена в меру, и я посреди всеобщего гвалта и чавканья нашел минутку, чтобы вытащить ноут и заглянуть в Сеть. Новых «писем счастья» от Церкви Святой Воды не обнаружил, как и любовных эпистол, зато увидел послание от шефа.

– Так, – сказал я, прочитав его. – Нам сообщают, что вчера у берегов Ливии была обнаружена яхта «Солар», порт приписки – Брест. На борту – никаких признаков людей, имеются следы борьбы. Пиратов в Средиземном море не видели давно, поэтому полиция считает, что трое людей, находившихся на «Соларе» в момент ее выхода из Мессины, стали жертвами ссоры…

– Трое? А потом сами вырезали себе селезенку, сняли скальп и улеглись звездой где-нибудь на бережку, – уныло добавил Бартоломью. – Да, они приносят жертвы по всему миру, и мы должны это остановить.

– Остановим, – уверил его я, добавляя чичи в свой стакан. – Вот только дообедаем сначала.

Вскоре от морских свинок остались кости, от бражки – запах из кувшина.

– Ну что, друзья? – сказал Лопес, губы которого блестели от жира, и так же блестела торчавшая из угла рта сигарета. – Пора отправиться в Сан-Антонио-де-Пичинча, к мемориалу, что посвящен экватору. Там обязан побывать каждый гость нашей благословенной страны.

Пришлось мне напомнить коллеге, что мы не туристы, а явились сюда по делу и терять время на развлечения не можем.

– Ладно-ладно, – примирительно забормотал он, выставив ладони. – Тогда навестим генерала Орельяно. Он сейчас на военной базе неподалеку от Санто-Доминго. В путь, друзья!

Для начала мы завернули в ближайший магазин, торгующий спиртным, где приобрели ящик текилы марки «1921 Репосадо». Оплатил это дело я, а Лопес объяснил, что без такой «смазки» к Орельяно лучше вообще не соваться – расстреляет, не спросив фамилии. Зато после стакана-другого (или бутылочки-другой) замечательного во всех отношениях напитка генерал заметно добреет.

Ящик погрузили в такси и на нем доехали до стоянки, где коллега бросил свой джип. Перебрались в него и покатили сначала к западной окраине, а затем и прочь из Кито.

Глава 9 Ау, полковник Фоссет!

Нормальные герои всегда идут в обход.

Иван Сусанин

Лопес мчал, как бешеный, нас швыряло на ухабах, а коллега еще ухитрялся что-то рассказывать и одновременно курить. На всякие мелочи вроде того, что из-за рева мотора было хреново слышно, бодрый эквадорец не обращал внимания.

До меня долетали отрывки весьма эмоционального повествования:

– И тут она… представляешь?.. Без юбки… и после этого… прятался под кроватью! Ха-ха!.. О черт!

Последний возглас относился к выскочившему из-за поворота грузовику.

Лопес крутанул руль, помянул «тупых детей недоразвитой ослицы», и мы каким-то чудом избежали столкновения. Выкинув докуренную сигарету в окошко, он достал новую и прибавил скорости.

Когда мы незадолго до Санто-Доминго свернули с основной трассы, я вздохнул с облегчением.

– Скоро приедем, скоро, – заверил меня коллега, и тут впереди показались ворота.

В стороны от них уходил забор, но он терялся на фоне монументальных, титанических створок, на которые пошло столько металла, что из него можно было сделать танк. Над каждым из столбов реяло по цветастому эквадорскому флагу, а сами створки были украшены изображениями кондора – геральдической птицы чуть ли не всех государств Андского региона.

А еще тут имелась такая прозаическая вещь, как вышка с часовым, и на ней – пулемет.

– Как бы нас не пристрелили, – заметил я.

– Не должны, – сказал Лопес и затормозил так резко, что расположившийся на заднем сиденье Бартоломью едва не уткнулся носом мне в затылок. – Сейчас я с ними поговорю, не сомневайся!

Он высунулся из машины и заорал во всю глотку:

– Эй, друзья, открывайте ворота! Журналисты из России приехали брать интервью у генерала Орельяно!

– Чего? – без особого радушия спросили с вышки.

Дальше начался типичный латиноамериканский разговор, больше похожий на перепалку, с частым упоминанием святых и мамы божьей, с клятвами и прочими лицедейскими штучками. Закончился он тем, что часовой согласился в нас пока не стрелять и пообещал вызвать из штаба дежурного офицера.

Офицер, молодой, похожий на Антонио Бандераса, явился через десять минут.

Выслушал Лопеса, подозрительно изучил наши физиономии, покрутил башкой и сказал, что доложит. А еще через пятнадцать минут величественные ворота распахнулись перед нами.

Крошечный человечек с большим носом подбежал к джипу и завопил:

– Скорее за мной! Генерал ждет! Он счастлив будет дать интервью нашим друзьям из России!

На территории военной базы мы ничего особенного не увидели. Плац, полоса препятствий, казармы, автомастерская – это можно найти в любом российском военном городке. А вот особнячок у генерала оказался ничего, симпатичный, беленький, с жалюзи.

Мы нагло, не скрываясь, вытащили ящик текилы из багажника и поперлись внутрь. В прихожей нас встретил среднего роста лысоватый мужчина со свирепым взглядом, квадратной челюстью и обилием нашивок на форме.

– О, сеньор Орельяно! – заявил Лопес так, словно увидел старого знакомого. – Ваше имя знают даже на холодном севере!

Глаза генерала просияли – то ли от лести, то ли от вида ящика «1921 Репосадо».

– Добро пожаловать! – рыкнул он. – Проходите.

Вскоре мы расположились в просторной гостиной, а первая из бутылок текилы – на столе, в окружении широких бокалов. Я достал диктофон, Бартоломью приготовил фотоаппарат, и мы взялись за дело.

Начать пришлось издалека, чтобы, пока Орельяно трезв, не насторожить его – ваш творческий путь и все такое, мечтали ли вы в детстве стать военным, с чего начали службу…

Каждый вопрос генерал отмечал стаканом текилы, ну и мы его слегка поддерживали. Но если мы только прихлебывали, то он каждый раз выпивал до дна. Неудивительно, что физиономия бравого вояки начала багроветь, а речь – немножечко путаться.

Когда Орельяно рассказал совершенно непотребную историю о пьянке в честь присвоения ему полковничьего чина, я понял, что «клиент созрел», и задал вопрос про Пабло Эмилио Диаса.

– Не желаю слышать про этого диаблеро! – рявкнул вояка и саданул кулаком по столу так, что опустевшая бутылка (уже третья) едва не шлепнулась набок. – Будь проклят тот день, когда я увидел его злобную рожу!

Слова «диаблеро» я не знал, но о смысле догадаться было несложно.

Спорить с генералом мы не стали, и он ничего не услышал про Пабло Эмилио Диаса. Про делишки нашего «друга» с армией гостеприимной экваториальной страны все рассказал сам. Мы узнали такие подробности, какие никогда и никто не зафиксирует в документах.

Разве только сумасшедший.

– А еще этот тип… – Орельяно нагнулся и извлек из стоявшего под столом ящика очередной пузырь, – …якшался с индейцами… с отбросами из племени саласака, даже ездил к ним на Пастасу… Нет, никаких диаблеро больше! Никаких брухо[4] и чертовых сделок!

И текилолюбивый милитарист размашисто перекрестился.

Услышав про саласака, я насторожился – не к этому ли племени принадлежал старик, которого мы встретили на рыночной площади? Выходит, тот червивый гриб связан с Хаимом Шорротом и наверняка знает что-то о нем? Нужно его разыскать, чего бы это ни стоило, и как следует потрясти.

– Спасибо огромное, сеньор генерал! – сказал я. – Ваше интервью займет достойное место в одном из ближайших номеров нашего журнала! Наша страна узнает все об одном из истинных патриотов Эквадора!

Выплеснув таким образом напоследок ведерко переслащенной лести, мы распрощались. Тот же мелкий носатый тип, оказавшийся адъютантом, проводил нас до ворот.

– Интересно, а когда протрезвеет – он все вспомнит? – спросил я, едва стальные створки с кондорами закрылись позади машины. – И пошлет роту солдат, чтобы нас пристрелить?

– Первое – наверняка, – Лопес заухмылялся. – А второе – вряд ли. Он знает меня и понимает, что я ради сенсационного материала не стану портить отношения с военными. А я не стану – ведь тот материал, что вы собираете, никогда не будет опубликован в Америке?

– Думаю, что никогда, – честно сказал я.

Обратная дорога в Кито проходила под аккомпанемент болтовни коллеги, к которой я начал понемногу привыкать, и похрапывания закемарившего Бартоломью. У меня голова была тяжелой, а ломота в теле напоминала о том, что с акклиматизацией надо считаться даже светилам журналистики, но спать при этом не хотелось. Тревожило ощущение, что кто-то злобно и неотрывно пялится мне прямо в затылок, да еще и бормочет в ухо.

Пару раз я даже оглянулся, но, ясное дело, никого и ничего не увидел.

Дрыхнущий худред-фотокор не в счет.

Когда до столицы Эквадора осталось километров пять, дискомфорт стал невыносимым. Навалилось головокружение, показалось, что еще немного, и меня самым банальным образом вырвет.

Почти не соображая, что делаю, я протянул руку, вцепился Лопесу в плечо и гаркнул:

– Стой!

– Мать шлюх! – возопил коллега и ударил по тормозам.

Джип вильнул, визг и скрежет слились с воплем разбуженного Антона. Мгновением позже к этим звукам добавился еще один – нарастающий, идущий сверху рокот. Услышав его, Лопес выпучил глаза и даже позабыл о том, что собрался как следует выругаться.

Дорога в этом месте шла по уступу: слева – пропасть метров десяти глубиной, справа – уходящая вверх бурая скала.

И вот с этой-то скалы метрах в ста впереди скатился камушек размером с дом, а за ним – свита из валунов поменьше. Все это грохнулось на проезжую часть так, что дорога вздрогнула.

А мне неожиданно стало холодно – не остановись наш джип, он бы очутился как раз под осыпью.

– Матерь Божья, святой Франциск, святой Хуан, – забормотал коллега, торопливо крестясь. – Помилуйте нас, грешных, только ваша забота и уберегла нас от происков дьявольских…

А я сообразил, что мне напоминало призрачное бормотание над ухом – голос того старого индейца. Тошнота и прочие телесные неприятности забылись мгновенно, зато в башке закружился целый сонм мрачных мыслей.

Похоже, тот старый гриб и начаровал оползень, чтобы погубить меня.

Скажи мне кто такое еще неделю назад, я бы покрутил пальцем у виска и отправил его в Кащенко. Но за эти дни я увидел и пережил такое, что легко поверю в заклинания, вызов демонов и прочую магическую ахинею.

– Это что? – спросил Бартоломью, лупая глазами.

– Очередное покушение, – уныло сообщил я. – На этот раз с помощью камушков.

– Да? Как здорово!

Да, иногда наш Антон похож на взрослого человека, но чаще ведет себя как ребенок, который точно уверен, что нечто плохое может произойти только где-то рядом, но никак не с ним.

Ведь так все бывает в кино.

С другой стороны, сейчас это даже хорошо – взрослый человек после всех этих «сюрпризов» испугался бы, начал паниковать. А к чему мне напарник, трясущийся от страха и боящийся собственной тени? Пусть уж он лучше инфантильно радуется, что все обошлось.

– Слышь, Лопес, – сказал я, перейдя на испанский.

– Что? – спросил он, прервав импровизированную молитву.

– Тот старик, индеец. Он нужен мне живым или мертвым.

Несколько минут коллега смотрел на меня, нахмурившись и пытаясь понять, о чем вообще идет речь.

– Будет, – сказал он наконец. – Только сначала доберемся до Кито.

В столицу Эквадора мы вернулись лишь после заката.

Пришлось ждать, пока дорожные службы доберутся до места обвала и ликвидируют его последствия. Мы скучали, Лопес рассказывал байки и время от времени начинал терзать мобилу.

Когда въехали в город, коллега как раз заканчивал невероятно длинный разговор с некой особой по имени Луиза.

– Уф, – пробурчал он, отклеив трубку от покрасневшего уха. – Ох, уж эти женщины… кстати, о женщинах! – глаза его загорелись. – У меня есть желание прошвырнуться! Ты как?

– Я – пас, – ответил я.

Даже явись мне в этот момент Шарлиз Терон или Скарлет Йохансон неглиже и помани за собой в темноту спальни, я бы скорее всего отказался. Слишком острым выдалось переживание на горной дороге, слишком явственно я ощутил холодное дыхание смерти.

Хотелось не секса, не выпивки, а спокойно посидеть и подумать.

– Да ладно? Ты чего? Не стесняйся! Наши женщины – лучшие в мире, они нежные и страстные, – коллега принадлежал к той категории людей, которые любой отказ воспринимают как кокетство. – Стоит провести с одной из них ночь, и ты не забудешь ее никогда, не сомневайся.

– Возьми с собой Антона, – я мотнул головой в сторону заднего сиденья.

– Его? – Лопес покосился назад.

– Эй, соотечественник! – позвал я на великом и могучем. – Тебя тут по бабам зовут, по нежным и страстным эквадорским теткам. А то этому болтливому типу скучно одному по ним идти.

– Меня? – Бартоломью немного растерялся. – Как же… ай-яй-яй… а Ангелика?

– Что Ангелика? Ты ей муж или жених? Поверь мне, нет лучшего средства от влюбленности в одну женщину, чем ласки другой, – произнес я тоном умудренного старца, наставляющего юношей. – Соглашайся. Потом мне расскажешь, каковы местные барышни в постели.

– Но я же по-испански не умею… – Э, да наш худред, кажись, покраснел.

– Ничего, жестами объяснитесь. Да и вообще, ты же с ними не разговаривать будешь. – Я глянул на Лопеса: – Он готов. Только он парень скромный, ты его подбадривай.

– Нет проблем, дружище!

Мы прикатили к нашему отелю и выбрались из джипа. Коллега подхватил Антона под руку и увел куда-то во тьму, а я отправился в «Первую поправку». Там взял пива и занял столик в углу, чтобы спокойненько посидеть в одиночестве и поразмыслить. Поставил кружку и вытащил из кармана находку Бартоломью – диск из белесо-желтого металла с хитрыми узорами.

Неужели эта простая вещица всему виной?

Неужто именно она рождает тот «запах», который чувствуют всяческие колдуны, посвященные в секрет Древних? Как там сказал Твардовский – «мертвой водой тянет от тебя, а она притягивает всех, в ком есть частица Их дыхания»?

Или дело в той крови, что в моих жилах?

Про нее червеголовый тоже упоминал, но ничего толком не объяснил, да и поездка на Готланд мало помогла – Круг мы нашли, но видения ничего не подсказали. В то, что среди моих предков имелись нелюди – те «разумные динозавры» или лягушоиды, – я не верил и даже мысли такой допускать не хотел.

Скорее всего кто-то из давних пращуров тоже баловался черной магией, произносил имена, призывал давно сгинувших богов. И тем самым сбацал что-то вроде наследственного проклятия, о котором потомки благополучно забыли, поскольку оно никак себя не проявляло.

Вероятно такое? Отчего нет.

Не исключен вариант, что одно смешалось с другим – древняя цацка, изготовленная не людьми, пробудила память крови, хотя с точки зрения позитивной науки это просто чушь. Но ведь позитивная наука многое почитает бредом – и существование дочеловеческих разумных рас, и магию, не говоря уже о Древнейших, что были, есть и будут.

При воспоминании об этих чудовищных тварях мне стало неуютно, и захотелось выпить чего-нибудь покрепче пива. Я сходил к стойке, взял стопарь «Джим Бина» – люблю бурбон больше настоящего виски, как это ни странно, – а едва вернулся на место, как в «Первую поправку» заявились мои соратники.

Оба навеселе, в обнимку с улыбающимися девицами, пышными, сисястыми, смуглыми и буйно-черноволосыми. Бартоломью выглядел слегка напряженным, зато Лопес был в ударе – трещал, как сорока, за двоих, дымил сигаретой, да еще и руками размахивал.

Коллега подмигнул, но подходить не стал – сообразил, что мне не до них.

Компания уселась за стол, на нем возникла бутылка мескаля, какие-то закуски. Решив, что быть свидетелем чужой гульбы мне неинтересно, я поднялся и отправился к себе в номер. Там врубил кондиционер и полез в душ – смывать с себя трудовой пот и эквадорскую пыль.

Мылся долго и со вкусом, а когда выбрался из ванной, из соседнего номера, где поселился Антон, донеслись равномерные постанывания и скрип кровати. Да, а наш худред боялся, что не знает языка. Тут главное не болтовня, а четкие, продуманные действия в нужном направлении.

Минут пятнадцать я честно смотрел телевизор, затем завел будильник на сотовом и уснул.

На этот раз головной боли не было, только легкая вялость.

Открыв глаза, я понял, что проснулся несколько раньше, чем надо, – около восьми по эквадорскому времени. Попытка задремать вновь успеха не имела, и я решил позвонить Ангелике.

Надо же проверить, как дела у белокурой бестии, и самому сообщить, что мы живы и все такое.

– Да, – сказала она.

– Привет. Как ты? – начало стандартное, социально-ритуальное, но куда от него деваться?

– Ничего, все еще в Соединенном Королевстве, роюсь в архивах. Тот человек, которым я интересуюсь, находится в Стокгольме. А вы как? Закончили свои дела и собираетесь обратно?

– Не совсем… – буркнул я и рассказал о наших достижениях: набеге на Минобороны, пьянке с генералом Орельяно, старом индейце и вчерашнем покушении с помощью валунов. – Так что я хочу сначала отыскать этого краснокожего Мерлина. Вдруг он чего расскажет?

– Я поняла. Только… – Ангелика сделала небольшую паузу. – Только будьте осторожны. Он на своей земле, где его предки жили веками, а вы чужаки, пришельцы, и вам можно рассчитывать только на себя.

– Ничего, не боись. И не таких обламывали, – заявил я тоном Александра Македонского, собравшегося разбить очередного недруга. – Как только все сделаем, я тебе позвоню.

Мы попрощались, и я положил трубку.

Заход в Сеть принес мне новое письмо от шефа, снова с какого-то неведомого ящика, на этот раз – на киргизском серваке. Разлюбезнейший наш Арнольд Тарасович не прислал мне ничего, сообщил только, что они все заняты, и что битва не на жизнь, а на смерть продолжается.

Ну и пускай – у нас своя драка.

К завтраку я вышел одним из первых, и только через пятнадцать минут в буфете, где нас кормили, объявились Бартоломью и Лопес, оба помятые, невыспавшиеся, но одинаково довольные.

– Привет, дружище! – заорал коллега еще с порога. – Доброе утро! Ты не представляешь, чего лишился!

– Представляю, – ответил я с ухмылкой. – Фантазия у меня работает хорошо.

– Вот хитрец! – рассмеялся Лопес. – На кривой альпаке к тебе не подъедешь! Эй, где мой кофе?!

– Ну что, ты удовлетворен? – спросил я у Антона.

– Ну да, – ответил тот. – Спина, правда, болит… царапины остались, наверное.

– Ничего, боевые раны. Гордись!

Он кивнул и отправился к стойке, на которой сервировали шведский стол.

Через пять минут они оба сидели за одним столом со мной, Бартоломью жевал омлет с сыром, а коллега хлестал черный кофе и в подробностях рассказывал о вчерашнем вечере.

– Да, кстати, – сказал он, закончив перечислять достоинства собственной подружки. – Я узнал, где можно найти того старика. Сегодня утром позвонил мой приятель из полиции. Старика зовут Хесус Ромеро и обитает он рядом с Пласа-де-Сан-Франсиско. Так что сегодня же ты побеседуешь с ним по душам, мой друг, не сомневайся!

С приятелем из полиции мы встретились спустя час на той же рыночной площади. Он кивнул в ответ на наши приветствия и неразборчиво назвал свое имя. Обменявшись парой слов с Лопесом, приятель повел нас в паутину улочек, спрятанную за монастырем, который и дал имя площади.

Я заблудился через двести метров, Антон потерялся еще раньше.

Мы преодолели один за другим несколько поворотов, миновали проход между двумя домами, что едва не падали друг на друга. Прошагали узкой улочкой, где несколько пожилых дамочек индейской национальности уставились на нас удивленно и почти свирепо. Сделали еще поворот и оказались в переулке размером с автобусную остановку.

– Здесь, – сказал провожатый и постучал в дверь дома, что находился справа от нас.

Та открылась, в щели показалось испуганное морщинистое лицо.

Полицейский наш прорычал что-то на языке, который никак не мог быть испанским, и последовал короткий, но насыщенный разговор.

– Дедули тут нет, – сообщил нам Лопес, жуя сигарету. – Упорхнул, засранец. Еще вчера улетел. Уехал к родственникам. Куда – этот каньярис не знает…

После недолгих переговоров нас впустили в комнату, которую снимал Хесус Ромеро. Немолодой индеец из племени каньярис, владелец дома, открыл дверь своим ключом и отступил в сторону. Глазам нашим открылось вытянутое, похожее на гроб помещение.

Койка, застеленная тонким одеялом, раковина у стены, тумбочка с радиоприемником, древний шкаф, старый половик и занавеска цвета пепла на окне – вот и вся обстановка.

– Пат-пат-патрясающе! Да этот дряхлый саласака был аскетом, – заметил я, когда мы осмотрели комнату и не нашли вообще ничего – никаких личных вещей, никаких следов того, что тут кто-то жил.

Хозяин дома булькнул нечто сердитое.

– Наш друг каньярис считает, что Хесус Ромеро не был саласака, – перевел Лопес. – Интересно, почему? Сейчас я с ним поговорю как следует и все выясню, не сомневайтесь.

Он сбил шляпу с пером на затылок и принялся за расспросы.

– Точно этот старикан ничего не знает, но утверждает, что саласака не живут в сельве, – сообщил коллега, выслушав длинную и сбивчивую речь хозяина дома. – Что тот, кто обитал у него, лишь выдавал себя за уроженца этого племени, а якшался со всяким сбродом. Что он жалеет о том, что пустил того на порог и что теперь пригласит священника, дабы тот заново освятил комнату.

– А генерал Орельяно упоминал «отбросы из племени саласака», – сказал я. – И еще… Пастасу… Что это такое?

– Река на юго-востоке страны, как раз в сельве, – Лопес посерьезнел. – Кто живет в тех местах, я не знаю, но это можно выяснить. Так, я попробую уточнить у этого типа…

Но на все дальнейшие расспросы старый каньярис лишь тряс головой и пожимал плечами. Всем видом показывал, что ничего не знает, и что вообще – пора бы незваным гостям и честь знать.

Мы выбрались из дома, из переулка, а затем и из трущоб.

– Спасибо, Игнасио, – сказал Лопес нашему провожатому, тот кивнул и затопал прочь. – Сейчас позвоню одному человеку, он отлично разбирается в лесных делах и тамошних индейцах.

То, что сообщил спец по сельве, заставило меня призадуматься.

На Пастасе действительно нет селений племени саласака, вообще каких-либо деревень в том районе не зарегистрировано, земли считаются необитаемыми. Но по слухам, в тех местах живут некие люди, избегающие всяких контактов с властями, причем неясно, откуда они взялись – то ли из населенных районов Эквадора, то ли из соседнего Перу.

Проходящую через джунгли границу невозможно перекрыть наглухо.

– Ну что, дружище, – сказал я, проникновенно посмотрев в темные глаза коллеги. – Надо бы нам туда прогуляться. Готов поклясться чем угодно, тот червивый гриб, что встретился нам на рынке, сейчас именно там. Возьмем его за жабры – жизнь наладится, не сомневайся.

Услышавший любимую присказку Лопес минут десять виртуозно ругался, поминая сумасшедших гринго из России, собственную глупость и доверчивость, а также лесных колдунов в драных штанах. Испанский язык в плане божбы ничуть не уступает русскому, и латиноамериканцы умеют им пользоваться, поэтому я слушал «выступление» с искренним восхищением.

– Уф, – сказал коллега, несколько утомившись, после чего снял шляпу и принялся ей обмахиваться. – Ты понимаешь, что это не прогулка по подготовленной для туристов трассе? Что нам придется купить тысячу вещей, начиная от одежды и заканчивая лодкой и оружием?

– Понимаю, – ответил я. – И деньги у нас есть.

Вот и пригодятся те денежки, что имеются на карточках у меня и Бартоломью.

– Ну, тогда пошли, – Лопес улыбнулся и водрузил шляпу обратно на голову.

Последующие три часа оказались заполнены лихорадочным шопингом.

Мы стали обладателями кучи барахла, в числе которого была лодка на тележке для буксировки, палатка, спальные мешки, запасы консервов, медикаментов и всего прочего, что может понадобиться отправляющемуся в сельву человеку. Антон замучил меня вопросами – что это все означает и не собрались ли мы завести собственную лавку туристических товаров?

Я увертывался и скрывал до последнего и сдался, только когда мы приехали в специализированный магазин одежды «Амазонас». Тут даже идиот догадался бы, к какому именно мероприятию мы готовимся.

– Амазонас, – прочитал Бартоломью. – Мы поедем в лес?

– Ну да, – признался я. – На поиски того свирепого дедушки с рынка.

– Ну надо же! – глаза офотокоренного худреда вспыхнули. – Как это здорово! Я всегда мечтал!

Ну вот, этого я и боялся – в определенных ситуациях и местах нет ничего хуже, чем энтузиазм новичка. А южноамериканская сельва – это и место, и ситуация, и еще гарантированная могила для идиотов.

– И зря, – отрезал я со всей возможной мрачностью. – Ты думаешь, эти леса стали безопаснее с тех пор, как в них сгинул полковник Фоссет? Сильно заблуждаешься. Спутниковый телефон и джи-пи-эс-навигатор – вещи полезные, но от укуса ядовитой змеи они тебя не спасут. И для тамошних дикарей ты не белый бог, а всего лишь мишень для копья или стрелы.

– Да ладно тебе. Ты чего? – сбить с Антона радужный настрой не сможет даже зрелище пустоши, оставшейся после ядерного взрыва. – Эльдорадо… все дела. А вдруг мы найдем самого Фоссета! В смысле могилу! Это же здорово!

Я вздохнул и смирился с неизбежным.

Мы экипировались окончательно, прикупили у очередного друга Лопеса два новеньких винчестера и несколько коробок патронов. Документы, сотовые и прочие связанные с цивилизацией ценности сдали на хранение в гостиничный сейф, плотно пообедали в «Первой поправке» и двинулись в путь.

Эквадор – страна удивительная, на небольшой площади скучено столько всего: и высоченные горы с вулканами, и прибрежная низменность, и совершенно дикий глухой лес.

Час езды по Панамериканскому шоссе, и после городка Амбато мы сворачиваем на более скромную дорогу. Еще час тряски и пыли, и в другом городке, Пуйо, мы останавливаемся, чтобы взять проводника. К нам в джип садится крепкий меднокожий парень, снаряженный рюкзаком и древним ружьем.

Мы знакомимся – парня зовут Сулема – и едем дальше, уже через чащу, по узкому грязному проселку.

– Да, мы знаем, что там кто-то живет, – сказал Сулема, когда я спросил его об обитателях земель на Пастасе. – Но они чужаки, не из наших, и не из Макаса, не из Уамбоя. Мы не знаем, откуда они пришли. Старшие и священники говорят, что с ними не стоит иметь дел. А сами они у нас не появляются. Я видел только одного – старый, в шляпе, какие носят саласака. Говорят, что у них там какой-то храм, уцелевший даже не со времен инков, а еще с более ранних. Храм проклятый, и служат в нем не Господу, а дьяволам. Я в это не очень верю, но многие верят. А вот теперь все точно узнаю…

Сам он признаков страха не выказывал, но ясно было, что местные побаиваются прятавшихся в сельве типов.

Через джунгли мы ехали, а точнее, продирались, часа два. Дорога была довольно широкой, чтобы могли проезжать грузовики, но этим ее достоинства и ограничивались. Глубокие ямы, лужи, торчащие из земли корни – все эти «радости» встречались на каждом метре.

Вдоль обочин вздымались две зеленые стены, сверху кроны деревьев смыкались, и создавалось впечатление, что мы катим по тоннелю. Внутри джипа было жарко, мы обливались потом, но окон не открывали – еще успеем покормить здешних летучих кровососов.

А затем дорога уперлась в мост, перекинутый через неширокую, но довольно бурную реку.

– Пастаса, – объявил проводник и широко улыбнулся. – Приехали.

Чтобы снести к воде лодку, пришлось вылезти из машины и взяться за мачете. Тут-то Бартоломью довольно быстро осознал, что сельва – это вовсе не романтическое приключение, описанное в детских книжках. Помаши-ка тяжелым клинком при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности – мигом вспотеешь и проклянешь все на свете.

Мы отвели джип от дороги и замаскировали в зарослях, чтобы никто из проезжающих мимо его не заметил. Сулема попытался нас уверить, что здесь не принято брать чужие вещи, на что Лопес мрачно усмехнулся и сказал, что «люди разные бывают».

Перекусили консервами, распихали шмотки по рюкзакам, погрузились в лодку и поплыли.

– Да поможет нам святая Барбара, – сказал проводник, едва мы отошли от берега, и широко перекрестился.

Почему он помянул именно эту тетеньку, откровенно говоря, не знаю.

С первых же метров на воде Антон принялся щелкать «лейкой» и радостно повизгивать. Осудил бы его за это только глупец – на человека, впервые попавшего в экваториальный лес, тот производит колоссальное впечатление.

Грандиозные деревья, чьи стволы торчат прямо из воды, яркие огромные цветы, и множество самых разных тварей: верещащие обезьяны, вопящие птицы, квакающие лягушки и молчащие всякие прочие вроде ленивцев, пауков, кайманов, змей, ягуаров и летучих мышей.

Настоящее царство жизни, в котором лишиться собственной жизни проще, чем кошелька – в арабском районе Парижа.

– А пираньи тут есть? – спросил Бартоломью, сфоткав едва поднимавшиеся над водной гладью крокодильи глаза.

– Возьми нож, – посоветовал я. – Сделай надрез на пальце. Сунь в воду. Через полчаса вынь. Если палец откусили – значит, есть. Если не откусили – значит, нет. Но в любом случае руку тебе после этого придется ампутировать, а рану прижечь, чтобы не допустить заражения крови.

Наш худред посмотрел в мои добрые честные глаза и неуверенно предположил:

– Ты шутишь?

– Ни в коем случае, – уверил его я. – Я серьезен, как стая гробовщиков.

Но Антон мне не поверил, и правильно сделал – есть у меня такой грех, люблю я глумиться над людьми.

Плыли мы всего с час, а потом начали искать место для стоянки.

Темнота наступит, как обычно, в шесть часов, а двигаться через джунгли во мраке рискнет только самоубийца или родившийся под кустом индеец. Так что мы причалили, заметив более-менее ровный участок. Сулема осмотрел его на предмет всяких опасных тварей, дал добро, и работа закипела.

Вновь пришлось браться за мачете – слегка проредить заросли и добыть дров. Костер разожгли так, чтобы огня не было видно со стороны реки, поставили палатку и принялись готовить ужин.

– Не нравятся мне эти места, – признался Лопес, когда с едой было покончено. – Вроде бы тоже Эквадор, родина, но я не могу любить их так же, как Кито, Куэнку или побережье…

– Это потому, что ты живешь в городе, привык к нему и не знаешь другой жизни, – рассудительно заметил Сулема. – Проведи ты в сельве хотя бы год, не захотел бы ничего другого.

– Не сомневайся! – фыркнул коллега. – За этот год я бы порос мхом и отдал бы душу богу!

Перепалка между ними тянулась какое-то время, вялая, точно дежурная ссора в семье с тридцатилетним стажем. Темные джунгли вокруг нас молчали, и тишина действовала на нервы сильнее, чем рев, визг и писк. За кругом света от костра сгущался мрак, из которого выступали лишь силуэты ближайших деревьев, и казалось, что из этого мрака за нами следят.

Я понимал, что все это от расшалившихся нервов, но справиться с собой не мог.

– Ладно, утро вечера веселее, – сказал Лопес наконец. – Надо выбрать, кто дежурит, и спать ложиться.

Бодрствовать первую половину ночи вызвался проводник, а на вторую посредством жребия определили меня. Спорить я не стал, помахал всем рукой, забрался в палатку и мигом задрых.

Снилась всякая ерунда – щупальцеголовый уродец по имени Кхтул-лу, Ангелика в завлекательной шелковой комбинации, родной Городец, где я не был лет пять, и мрачный шеф с сигарой.

А потом меня подергали за ногу, и я понял, что труба зовет и пора вставать.

– Время, – прошептал Сулема от входа в палатку.

– Иду, – ответил я.

Бартоломью и Лопес дрыхли без задних ног, а второй еще и храпел, раскатисто и мощно, как обычно храпят толстяки. Сельва шумела во тьме, плескала река, и тлели багрянцем остатки костра.

Проводник вручил мне винчестер и спросил с сомнением:

– Пользоваться умеешь?

– А то, – ответил я. – И стреляю неплохо.

– Вот и хорошо. В семь нас буди, – он зевнул, перекрестился и полез в палатку на мое место.

А я уселся спиной к костру, положил оружие на колени и принялся дежурить.

Всякий, кто служил в армии, знает, что нет ничего скучнее, чем стоять на посту. Дремота накатывает с мощью океанского лайнера, придавливает твой мозг и превращает его в блин, способный реагировать лишь на сильные раздражители. Но сейчас, как ни странно, мне спать не хотелось то ли из-за необычной обстановки, то ли потому, что я знал: реальная опасность может скрываться за ближайшим кустом.

Ну или это был финт акклиматизации – в Европе сейчас самый разгар дня.

В любом случае, до рассвета я ни разу не сомкнул глаз, и не сказать, что для этого сильно напрягся. Никто нас, правда, сожрать не попытался, никакой захудалый хищник не позарился на мясистого Антона или жилистого Лопеса. И даже летучие мыши полетели удовлетворять вампирские наклонности в другое место.

Вместе с солнцем над рекой поднялся туман.

Серые пряди поплыли над водой, смешиваясь и переплетаясь, а потом в них обозначилось целенаправленное движение. Нечто призрачное, громадное, похожее на многоногого слона без башки, но с огромным ртом, побежало по поверхности Пастасы, и я даже услышал равномерный плеск!

– Твою мать! – сказал я, вскидывая винчестер.

Тварь рассыпалась на клочья тумана, а те собрались в лицо – огромное, с гневно сдвинутыми бровями, и я облился холодным потом – физиономия принадлежала старому грибу из Кито! Черные провалы глаз налились злобой, рот изогнулся в усмешке, но тут налетел ветер и сдул эту хрень, перемешал туман, словно хозяйка – преющую на тихом огне кашу.

Я опустил оружие и решил, что мне показалось.

«Нет, надо все же что-то с этим делать», – подумал я и отправился будить спутников.

Семь часов или шесть сорок пять – какая разница?

Вскоре стало ясно, что так думаю только я, а остальные придерживаются иной точки зрения. А еще я узнал нечто новое о собственной скромной персоне – например, что у меня не голова, а свихнувшийся будильник и что я гожусь только чистить сортиры в дизентерийном бараке. Но своего добился – троица ленивцев выбралась из палатки, и мы занялись завтраком.

Глава 10 Храм престарелых

Чем дальше в лес, тем толще партизаны.

Огр-людоед

Пастаса неспешно несла нашу лодку меж заросших берегов, больше похожих на два ряда деревьев. Сулема и Лопес подрабатывали веслами, Бартоломью не уставал щелкать «лейкой», а я изображал из себя военизированную охрану, поскольку держал в лапках винчестер и был готов пустить его в ход.

Стрелять, правда, было не в кого, в прибрежных зарослях шепеляво трещали гаррапатеро – птицы, которых в этих местах называют «косинеро», то есть «повар», а наверху, в кронах, пронзительно вопили макаки. Анаконды, пираньи, крокодилы, ягуары и прочие смертоносные обитатели сельвы то ли бродили в других местах, то ли просто не собирались связываться с нашей компанией.

Или храп Лопеса заставил в испуге разбежаться всех хищных тварей.

Через час пути мы обнаружили признаки того, что на Пастасе бывают люди.

– Старая лодка, – сказал Сулема. – Вон там, у правого берега… Прямо под бромелией!

Красное пятно цветка ярко выделялось на фоне зелени, а под ним виднелись полусгнившие останки пироги. Ясно было, что «на приколе» она стоит много лет и ей пользовался если не полковник Фоссет, то кто-то из его эпигонов.

– Вижу, – подтвердил я. – Интересно, а как те типы, что здесь живут, до цивилизации добираются?

Проводник хмыкнул:

– Сделать пирогу нетрудно, а спрятать в зарослях рядом с мостом куда легче, чем машину. Ну, а от переправы до Макаса или Пуйо на самом деле не так далеко, особенно по дороге. Да и водитель лесовоза всегда подвезет пешехода, ведь грех бросить человека в сельве без помощи.

– Так то человека, – проворчал Лопес, второй день удивительно молчаливый, – а не гада лесного.

А еще через полчаса мы увидели на левом берегу нечто вроде пристани: два столба уходят в воду, на них опирается помост, к краю которого прибиты толстые короткие шесты.

– Вот и приплыли, – сказал я, поудобнее перехватывая винчестер и шаря взглядом по сторонам. – Где хозяева с хлебом-солью? Или хотя бы со злобными воплями и жертвенными ножами?

– Я никого не слышу, – сообщил насторожившийся Сулема. – Давай причалим и осмотримся.

Мы подплыли ближе, и стало ясно, что от пристани в заросли уходит довольно широкая тропа. Наша лодка ткнулась носом о край помоста. Первым на него выскочил сжимавший оружие Лопес. Точно заправский спецназовец, он шлепнулся на пузо и выставил ствол в сторону чащи.

– Браво, майор! – похвалил я коллегу.

Мы быстренько привязали лодку и выбрались на берег.

– Я – впереди, – сказал проводник и, вскинув антикварное ружьище, двинулся по тропе.

Мы успели пройти по ней с пяток метров, когда сверху зашуршало, и на нас ринулись мохнатые верещащие твари. Меня укусили за ухо, хлестнувший по лицу хвост едва не выбил глаз. Негодующе завопил Бартоломью, Лопес помянул кровь Христову, а ружье Сулемы выстрелило с диким грохотом.

Не знаю, что это были за обезьяны: макаки, «монос пайасос» – «паяцы», отожравшиеся игрунки, гамадрилы или эмигрировавшие из Африки павианы с бабуинами, – но их явно только сегодня выпустили из сумасшедшего дома. Выстрел не напугал их, так что пришлось пару раз пальнуть на поражение, чтобы крикливая и агрессивная свора обратилась в бегство.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – сказал я. – Антон, ты жив?

– Да-а, – отозвался наш худред так уныло, словно пребывал в реанимации.

– И я жив, и все живы, – я посмотрел на потную физиономию Лопеса, на его выпученные глаза. – Что, дружище, им не понравилась твоя последняя статья на экологическую тему?

Коллега заухмылялся, выплюнул сигарету, потрогал себя за оцарапанную щеку и полез за аптечкой.

Обезьяний набег принес больше испуга, чем реального вреда. Укусы и царапины мы обработали, а более серьезных повреждений не обнаружилось. Восстановив стройность рядов, наш маленький отряд двинулся дальше.

Тропка закончилась через полсотни метров, выведя на поляну, в центре которой стоял храм.

Выглядел он невообразимо древним, будто его возвели еще в те времена, когда в этих местах не имелось никаких джунглей, а они наросли вокруг позже. Строение казалось приземистым, создавалось впечатление, что большая часть его прячется под землей. И еще оно почему-то смотрелось чужеродно, словно не человеческие руки вытесывали барельефы на глыбах серого и глянцевито-розового камня.

И в конечном итоге это сооружение было просто жутким.

– Специалисты по древним культурам есть? – первым нашел голос Лопес. – Кто это строил?

– Не русские – точно говорю, – отмазал я родной народ. – Инки? Или кто-то до них?

Коллега покачал головой:

– Я не раз ездил в Перу, лазил по инкским постройкам. Бывал в Мексике и Гватемале, там много чего осталось от ацтеков и майя. Но нигде не встречал подобного. Не сомневайтесь.

Мы и не сомневались.

Храм представлял собой пирамиду из трех ступеней, каждая высотой метра два. Боковые стенки были покрыты барельефами, изображавшими людей, зверей и чудовищ. Темнели беспорядочно разбросанные глубокие ниши. Кое-где виднелись трещины, а на горизонтальных поверхностях росла трава и даже кусты, но разрушаться святилище явно не собиралось.

Не имелось никакой лестницы, чтобы подняться на вершину, зато из земли у подножия выступали каменные круги, похожие на жернова, исчерканные канавками и царапинами.

– Это место… – голос у Сулемы дрожал. – Тут и вправду могли поклоняться дьяволам… Вы видите? Эти камни… Это жертвенники… На них наверняка убивали людей… Надо уходить!

– Так вот, сразу, даже не выпив по стопке текилы с теми, кто поддерживает все это в порядке? – возразил я. – Нет, ребята, так не пойдет. Надо подождать хозяев и побеседовать с ними.

Имелись признаки того, что недавно храм и «жернова» у его подножия сидели в земле гораздо глубже, что их выкапывали и очищали от почвы, а заросли на поляне вырубали. А еще на всех до единого жертвенниках были заметны многочисленные бурые пятна, очень сильно напоминавшие засохшую кровь, и такие же пятна украшали некоторые барельефы.

– Место дурное и вправду, – проворчал Лопес. – Но осмотреться стоит. Что, мы зря сюда тащились?

– Ух ты! – Бартоломью вскинул фотоаппарат. – Я же говорил, что мы обязательно что-нибудь найдем! Наши имена войдут в список людей, сделавших важные археологические открытия!

Не слушая его болтовни, я пошел к храму.

Серые и розовые блоки чередовались, и если первые напоминали участки больной шелушащейся кожи, то вторые походили на куски бесстыдно обнаженной, источающей слизь плоти. Барельефы не повторялись, на каждом блоке был свой, особенный рисунок – либо множество маленьких фигурок, образующих некую сцену, либо одна в рост повыше человеческого.

И вот среди этих больших фигур я увидел знакомую – сидящего на корточках крылатого монстра с длинными когтями на лапах и бахромой щупалец на подбородке. Сомнений в том, кому именно посвящен непонятно когда возведенный в джунглях храм, не осталось.

Древнейшим, что были, есть и будут, даже когда сгинет человеческая раса…

– Вот и встретились, рожа, – сказал я Кхтул-лу. – Тут ты не один, а с корешками, и все как на подбор.

Сородичи Пожирателя Душ обладали такой внешностью, что в фильме ужасов их могли снимать без грима. Один напоминал облако с выросшими из брюха многочисленными ножищами и пастью на боку, второй – уродливую жабу с рогами в самых неожиданных местах, третий – козла-мутанта, чья матушка согрешила с дикобразом, четвертый – двухголовую птицу с разрезанным чревом и змеями вместо лап. К тому, что заменяло ей перья, и что именно торчало из клюва, приглядываться не хотелось.

И чем дольше я на это смотрел, тем сильнее становилось убеждение, что эту мерзость надо разрушить. Во что бы то ни стало разбить барельефы, расколошматить блоки, взорвать все к чертовой бабушке.

– Дурное место, – повторил Лопес и щелкнул зажигалкой.

Звуки человеческого голоса заставили меня вздрогнуть.

– Мы должны уничтожить это, – сказал я, поднял винчестер и выстрелил.

Попал, куда целил – прямо в котелок Кхтул-лу, пуля вжикнула, улетела в сторону, и кусок барельефа упал наземь.

– Эй, ты чего? – возмутился Бартоломью. – Я еще не успел его сфотографировать!

– Если кто-то в окрестностях не знал о нашем появлении, то теперь знает, – философски заключил коллега. – Ты, дружище, слегка сошел с ума. Зачем палить в камни? Они…

Он осекся на полуслове, когда пирамида дернулась, точно живое существо. Дрожь прокатилась по земле, колыхнулись деревья у краев поляны. Раздался зловещий скрип, за который семейство Адамсов заложило бы фамильные гробы, и нижний ярус храма рассекла вертикальная трещина.

Да, такого эффекта я никак не ожидал – один выстрел, и она сама разваливается…

Трещина расширилась настолько, что в нее вполне мог протиснуться человек, и все затихло.

– Это что? – спросил Антон.

– Насколько я понимаю, проход, – сказал я и перешел на испанский. – А ты, дружище Лопес, не переживай. Те, кто приносит тут жертвы, давно знают о непрошеных гостях. С того момента, как на нас напали те безумные мартышки, а может, даже и раньше.

Вспомнилось сотканное из тумана лицо над водой, залитые чернотой глаза.

– Тогда тем более надо убираться! – горячо воскликнул Сулима. – Господи Иисусе, помоги нам! Пресвятая Дева Мария, защити нас! Это же настоящий вход в ад! Оттуда могут вылезти демоны!

– Это вряд ли, – я поглядел вверх, туда, где болталось жаркое эквадорское солнце. – Насколько я помню привычки чертей, они любят темноту, сейчас для них светловато. А вот я к ним в гости не против заглянуть – уж больно интересно знать, что там…

И я ткнул ружьем в сторону черной пасти прохода.

У проводника мое предложение вызвало настоящий шок, он забормотал нечто невразумительное и вытаращился на меня, как инквизитор на еретика. Лопес многозначительно хмыкнул, поглядел на меня недоверчиво, а затем покрутил пальцем у виска.

Все ясно – эти двое внутрь не пойдут.

– Что, Антон? – осведомился я. – Выступишь в роли моего верного Санчо Пансы?

– Да! – откликнулся наш худред. – А где великаны? Или ветряные мельницы? Или Дульсинея?

– Вон там.

Бартоломью предложение залезть в недра древнего храма не испугало, а воодушевило. Мы сходили к лодке, отыскали в поклаже пару фонариков, прихватили мачете и моток веревки.

– Если не вернемся, считайте нас коммунистами! – проникновенно сообщил я Лопесу, когда мы вновь оказались у храма. – Передавайте наш пламенный революционный привет Фиделю Кастро, а мы уж, так и быть, кинем весточку Че Геваре и дедушке Ленину.

– А если вернетесь? – спросил коллега.

– Тогда привет не передавайте. А вообще – поглядывайте тут по сторонам, а то мало ли что…

И мы храбро двинулись внутрь святилища, впереди я, с фонариком в одной руке и с винчестером в другой, а за мной Антон – без оружия, но зато с фотоаппаратом. Против всяких мистических монстров «лейка» – первое дело. Могучее заклинание «смайл, плиз!» обездвижит любое чудовище, а вспышка на какое-то время ослепит самые злобные буркала.

Коридор шел прямо с небольшим уклоном, стены его были гладкими, а пол – ровным.

– Скучно тут как-то, – сказал Бартоломью, когда мы выбрались в совершенно пустую, лишенную даже пыли комнатку с куполообразным потолком и двумя проемами в стенах.

– Тихо ты. Накаркаешь еще, – буркнул я.

Оба проема вели на одинаковые, уползающие вниз по спирали лестницы.

Мы для начала решили обследовать правую. Одолели с полсотни ступеней, спуск закончился, и мы очутились в просторном зале. Лучи фонарей заметались туда-сюда, пытаясь нащупать хоть что-то в бархатной тьме.

– Настоящая пещера, – прошептал Антон, и мне показалось, что при звуке его голоса во мраке что-то шелохнулось.

– Идем вдоль стены, чтобы не потеряться, – сказал я, и мы двинулись налево.

Через десяток шагов мы уперлись в угол, так что пришлось повернуть направо. Еще через десяток в свете фонаря на полу мелькнуло нечто белесое, продолговатое. Приглядевшись, я понял, что это берцовая кость человека или человекообразной обезьяны.

Следом за первой костью попалась вторая, потом сразу два набора ребер в компании черепа и отдельно лежащие кости таза. А затем тьма впереди расцвела множеством тусклых бликов, и мы уперлись в настоящую стену, сложенную из десятков или скорее сотен скелетов.

Некоторые были человеческими, другие принадлежали непонятно кому, со штучками, каких в организме живого существа вроде бы и быть не должно.

– Ай-яй-яй… – дрожащим голосом пролепетал Бартоломью. – Это что такое?

– Останки жертв. Их тут приносили долго, многие годы, а может быть, и века.

– Но это… надо же в милицию? В полицию?

– Зачем? Всех этих… – я замялся, – …существ убили очень давно, костяки старые, чистые.

– А, ну да, ну да… – Антон поднял «лейку», но тут же опустил ее.

Нет, фотографировать тут было сродни кощунству – огромная масса останков давила, производила жуткое, мрачное впечатление даже на мою толстошкурую натуру, испорченную врожденным цинизмом, который только усилился за годы журналистской работы.

Мы прошли вдоль завала из костей до противоположной стены и поняли, что прохода тут нет. Осознав сей факт, я почувствовал облегчение – оставлять за спиной груду скелетов не хотелось.

Пришлось возвращаться.

Левая лестница привела нас в точно такой же просторный зал.

– Неужели и тут кости? – спросил Бартоломью.

– Вполне возможно, – ответил я, и мы использовали опробованную методику – двинулись вдоль стены.

Никаких черепушек и ребер в этот раз нам не встретилось, зато мы наткнулись на статую – закутанное в темный балахон с капюшоном существо сидело на корточках, и из-под одежды торчали только руки, изящные, с длинными острыми когтями, да еще и трехпалые.

– Экий красавец, – сказал я. – Интересно, долго он тут медитирует?

Возникло желание дотронуться до изваяния, до его маслянисто-зеленоватой поверхности, и я не удержался. Поднял руку, огладил край балахона и с удивлением ощутил, что тот теплый. Накатившая из темноты волна ударила меня, подняла, завертела и понесла…

Я видел тот же храм, но не таким, как он выглядел сейчас, а таким, каким он был в седой древности: те же три яруса, но каждый уставлен статуями, жертвенники окружают святилище двумя рядами, и широкие, прорубленные в чаще дороги подходят к нему с четырех сторон. Лес напоминал сельву, но все же смотрелся иначе, он казался суше, реже, росли в нем огромные деревья, похожие на секвойи, и порхали меж ветвей непонятные существа вроде ярко окрашенных летучих мышей.

А еще тут были люди – приземистые, с выпирающими надбровными дугами и длинными руками. Они напоминали обезьян, но носили набедренные повязки, а в руках сжимали копья с каменными наконечниками.

Людьми командовали другие существа – в длинных, до земли, балахонах с капюшонами. Голоса их звучали глухо и неприятно, а торчавшие из широких рукавов кисти имели всего по три пальца.

Именно одного из них изображала статуя в подземелье.

Трехпалые приказывали, а люди исполняли – тащили к жертвенникам собственных сородичей, связанных, дрожащих, с выпученными от страха глазами, и резали их на части. Крики истязаемых неслись в джунгли, кровь текла на землю потоками, и с запада смотрели на это непотребство пики Анд.

Жертвы умирали, а трехпалые собирались на вершине пирамиды и творили сложный обряд: плескали водой из золотых чаш, возжигали огни, рисовали некие символы. Недра рокотали зло и тревожно, словно там ревел связанный зверь, храм содрогался, и вершину его окутывал темный дым, принимавший очертания уродливой головы с тремя глазами…

Взгляд ее обратился на меня, в грудь шандарахнуло, и я вылетел из видения, точно пробка из бутылки шампанского.

– …мер? – ударил по ушам голос Бартоломью.

– А? – произнес я, тупо моргая.

– Ты чего замер? – переспросил Антон.

– Да так, задумался, – выдавил я. Моему спутнику незачем знать, что у меня снова начались видения. – Замечтался о родине, где самые красивые девки и самая теплая водка… Ну что, идем?

Следующая статуя попалась нам метров через двадцать – такая же, как и первая, разве что чуток побольше. Вновь накатило желание дотронуться до ее бока, но в этот раз я удержался.

Помогло это примерно так же, как парашютисту – лыжи.

Невидимый смерч из тьмы засосал меня, немного пожевал и выплюнул. Я очутился на берегу неширокой реки, под сенью высоченных сосен, через кроны которых пробивались солнечные лучи.

Места казались знакомыми – так выглядят верховья Керженца или Ветлуги, рек севера Нижегородской области: мягкая излучина, кувшинки в заводи, песчаный пляжик, не хватает разве что парочки байдарок или палатки, забитой веселыми и слегка пьяными туристами.

Зато тут имелся храм.

Такой же, как на берегу Пастасы, только возведенный не из камня, а из дерева: три яруса, изваяния всяких уродов, вместо барельефов – вырезанные на досках изображения, каменные жернова сменились исполинскими пнями, с неимоверным трудом выкорчеванными где-то в чаще.

Здесь тоже приносили жертвы, и алый сок жизни капал наземь, собирался ручейками. Только тут не было видно трехпалых в капюшонах, люди преспокойно обходились без них.

Эти гомо сапиенсы напоминали современных, разве что были небриты, да и одевались совершенно иначе. Украшенная бусинами одежда из шкур выглядела удивительно добротной, а ножи из кости, с помощью которых творили мучения, могли служить образцами изящества.

Мужики помоложе, расположившиеся у подножия пирамиды, работали, точно мясники, равнодушно и деловито расчленяя женщин и детей. Несколько старцев, забравшихся на вершину храма, размахивали резными деревянными посохами и что-то бурчали.

Я увидел лицо одного из них, и дыханье у меня сперло не только в зобу, но и в заднице – этот кровожадный дедуган напоминал меня так, словно мы были родными братьями.

Я заморгал… и вновь обнаружил себя в подземелье.

– Со мной все в порядке, – на всякий случай сказал я.

– Не может быть! – Бартоломью нервно хихикнул. – А я-то думал, что ты уже свихнулся.

«Свихнешься тут, – мрачно подумал я. – Что это такое я видел? Выходит, что Древним когда-то поклонялись не только во всяких заброшенных углах вроде Эквадора или Готланда, а еще и на Руси, которая, как известно всякому патриоту, еще во времена фараонов являлась центром мировой цивилизации? Храмы Йог-Согота и прочих стояли на Волге и Оке?»

А мой предок был в одном из них жрецом и, радостно распевая священные гимны, резал людей.

– Пойдем-ка отсюда, – сказал я.

Прогулок по мрачным подземельям мне на сегодня хватит. Надо слегка проветрить мозги, все еще разок хорошо обдумать.

– Да? – Антон, похоже, был откровенно разочарован, что на нас никто не напал, что мы не нашли сокровищ, кувшина с джинном или хотя бы пыльных свитков с древними тайнами.

– Да, – твердо сказал я.

Мы развернулись и направились обратно.

Никто не преградил нам путь на лестнице, никакие призраки не вылезли из стен в зальчике с куполообразным потолком. Мы вступили в идущий к выходу коридор, впереди забрезжил свет, и я погасил фонарик.

– Интересно, у Лопеса выпить есть? – спросил я. – А то что-то сильно хочется…

– Сейчас узнаем, – отозвался Бартоломью, и мы вышли на солнечный свет.

На поляне перед храмом оказалось пусто – никаких следов коллеги и проводника-индейца. Не успел я прокомментировать этот факт, как на спину мне свалилось нечто тяжелое. Меня швырнуло вперед, я едва успел выставить руки, боль пронзила запястья.

Я вывернулся из-под упавшего на меня сверху тела, увидел черное лицо, вытаращенные глаза. Ударил прикладом винчестера, чернокожего отшвырнуло в сторону, но на его месте объявилось сразу двое.

Один смуглолицый и носатый, и второй, больше похожий на рыбу, чем на человека.

Я успел ощутить дикий смрад, услышал сердитый крик Антона, а затем меня очень сильно ударили в висок. Башка затрещала, как осиное гнездо, перед глазами потемнело, и еще кто-то сказал «ой».

Наверное, это был мой отключившийся мозг.

Из темноты я выплывал медленно, рывками, точно двигающаяся к поверхности пруда лягушка.

Сначала появилось ощущение собственного тела – избитого, связанного и лежащего. Затем волной накатили звуки – голоса, шорохи, вечная какофония джунглей. Последним включилось зрение, и набор разноцветных пятен перед глазами превратился в картинку.

Темнокожий старикан в лохмотьях был тут, и со шляпы его все так же свисали змеиные шкурки. Компанию престарелому герпетологу составляли громадный негр, совершенно лысый, очень древний чувак, выглядевший как Дон Кихот, который потерял где-то шлем, а также несколько индейцев разной степени дряхлости.

И еще тут находился тип, принятый мной за рыбу.

Нет, ноги и руки у него имелись, но двигался он, нелепо переваливаясь, как пьяный пингвин. Тело его формой напоминало грушу, а голова была узкой, и на ней сидели большие немигающие глаза. Плоский нос едва выделялся на лице, а кожа выглядела серой, как каменные блоки из стен храма.

При первом же взгляде на это существо я испытал сильнейший прилив нерационального, неконтролируемого отвращения. Вспомнился запах, который я ощутил перед тем, как лишился сознания – дикая вонь селедочных кишок, перемешанная с душком сероводорода.

Понятно теперь, от кого исходило этакое амбре.

Спутники мои находились тут же, лежали рядом, связанные по рукам и ногам: Лопес, без привычной сигареты в углу рта выглядевший голым, дрожавший Сулема и наивно моргавший Бартоломью. Все мы покоились на травке неподалеку от входа в святилище, а престарелые уроды толклись на полянке, размахивая нашими ружьями и что-то горячо обсуждая.

Я только успел оглядеться, как на меня обратили внимание.

– Он очнулся, – сказал негр по-испански хриплым голосом.

– Да? – Старик в шляпе обернулся, я увидел морщинистое лицо и сверкающие злобные глаза. – Самое время поговорить…

Так этот червивый гриб балакает на языке Сервантеса? А в Кито валял хуаньку, разыгрывая из себя невежественного индейца? Или не разыгрывал, а занимался чем-то еще?

Вся эта древняя шатия-братия направилась ко мне, и я очутился в перекрестье многих взглядов.

– Привет, – сказал я. – Выпить не найдется?

Наглость не способна превратить поражение в победу, но порой с ее помощью можно отравить триумф победителю.

– Трепещи перед мощью владык, святилище коих ты потревожил! – рявкнул негр.

– Трепещу со страшной силой, – согласился я. – Но чтобы трепетать дальше, мне нужен стакан водки, свободные руки и пистолет.

Лопес и Сулема глядели на меня со страхом и жалостью, как на сумасшедшего, затеявшего игру в «классики» посреди автобана, зато Антон – с гордостью. Готов поклясться, наш худред верил, что я сейчас проверну трюк в стиле Индианы Джонса, сброшу путы и выручу всех из беды.

Старик в шляпе не обратил на мой выпад внимания.

– Мы служим, – сказал он, упершись в меня свирепым взглядом. – И служба наша длится века. Мы храним, оберегаем то, что пришло к первым людям от тех, кто населял мир до них. Мы подчиняемся и подчиняем, чтобы обрести мощь и знания, мы работаем, не покладая рук.

– Это жертвенным ножом, что ли? – спросил я, улыбаясь очень-очень невинно.

– Подобные же вам существа, – старик вскинул руку, и я обнаружил, что в ней зажат кругляш, найденный Бартоломью на берегу Клязьминского водохранилища, – являются паразитами! Мелкими блохами на теле Земли, пожирающими чужое, скачущими везде и всюду!

Скажу честно, дедушка выглядел грозно – змеиные шкурки трясутся, глаза горят, лицо искажено. Свита подыгрывала, как могла: хмурила брови, у кого они были, скалила редкие зубы и мрачно сопела.

По всей видимости, я должен был устрашиться и обмочиться прямо на месте.

– Вы достойны наказания! – сделал вывод старый гриб. – Но не простого, а особенного! Мы источим ваши мозги ужасом, у которого нет имени! Прожжем ваши глаза знанием, что невыносимо для смертных! Превратим ваши сердца в содрогающиеся ошметки слизи!

Я зевнул.

Старик поперхнулся от ярости, стоявший за его плечом «Дон Кихот» поднял винтовку.

– Нет, не так, – обладатель щегольской шляпы поднял руку. – Они должны увидеть!

– Кончай ломать трагедию, дедушка, – сказал я. – Мы и так уже навидались достаточно. Давай так – вы нас развязываете, и ты даешь мне интервью про Пабло Эмилио Диаса. Я плачу тебе две штуки американских баксов и после этого забываю о твоем существовании.

Деньги порой действуют даже на самых непрошибаемых сектантов.

Но сейчас оказался не тот случай.

– Не притворяйся дураком, русский, – сказал старик. – Наслаждайся жизнью, пока можешь.

И команда религиозных пенсионеров принялась за дело. Нас усадили по обеим сторонам от входа в храм, прислонив спиной к барельефам – меня с Антоном справа, Сулему и Лопеса слева. «Дон Кихот» и негритос разожгли костер, а дряхлые индейцы отправились в джунгли.

– А что мы будем делать? – шепотом спросил Бартоломью, с надеждой глядя на меня.

– Честно говоря, не знаю, – ответил я. – Подозреваю, что эти чуваки свихнулись еще в детстве, а затем благополучно ускользнули от латиноамериканских эскулапов. Теперь они спокойно и деловито порежут нас на кусочки, чтобы принести в жертву древним богам.

– А я думал, у тебя есть план… – в этой фразе было столько разочарования, что его хватило бы на сотню дошколят, обнаруживших, что Дед Мороз – это пьяный сосед в тулупе и бороде.

– Плана нет, так что курнуть не выйдет.

Шутка моя не удалась, Антон вздохнул и отвернулся.

«Эх, неудача, – подумал я, глядя на размахивавшего блекло-желтой бляхой дедушку. – Без этой штуковины я вряд ли смогу противостоять их колдовству. А уж воткнутому под ребра ножу вообще трудно что-либо противопоставить. Так что остается…»

Честно говоря, оставалось только умирать – мрачно и уныло или скалясь смерти в харю. Второй вариант нравился мне куда больше, но боевого духу, откровенно говоря, не хватало.

Как-то он поистрепался за последние дни.

Костер тем временем разгорелся, в него накидали каких-то трав, отчего повалил серо-желтый дым с резким химозным запахом. Из внутренностей пирамиды древние безумцы натащили кучу всякого хлама – медные ножи, жезлы из кости, серебряные чаши, потемневшие от времени. Напоследок выволокли даже несколько деревянных статуй, что изображали чудищ с женской грудью.

– Настоящий передвижной этнографический музей, посвященный культурам древности, – заметил я, разглядывая все это барахло. – Или скорее бескультурью древности.

Дым расползся в стороны, затянул небо, да и повис себе, отчего поляна погрузилась в сумрак. А вокруг костра, пламя которого приобрело мертвенно-белый цвет, запрыгали раздевшиеся догола стариканы. Каждый из них вооружился либо чашей, либо жезлом, либо ножом; с пустыми руками остался лишь наш знакомец по Кито.

И еще он почему-то так и не снял шляпу.

Лысины стесняется, что ли?

Сектантские пенсионеры дружно забормотали и, приплясывая, двинулись вокруг костра. Узри это зрелище негры из племени хаба-хаба, они бы прослезились и признали старичков за своих.

Продолжалось это безобразие довольно долго, сколько точно, не знаю, но не один час. Гнусавые песнопения сменялись народными танцами вприсядку, пелена дыма продолжала висеть, и мерзкий запах щекотал ноздри.

Я уже начал скучать, когда обладатель щегольской шляпы издал пронзительный вопль и вскинул руки. То же самое сделали остальные, и вокруг костра образовался круг из застывших силуэтов.

А затем я увидел и услышал.

То, что надвигалось на нас сверху, не имело облика… точнее, оно не могло удержаться в одном обличье более секунды, и все эти обличья были чудовищными; к земле тянулись десятки жадных хоботов, превращавшихся в хвосты или пальцы, мелькали лица, искаженные, нечеловеческие, перетекали в слюнявые хари, свисало нечто похожее одновременно на уды и на щупальца; рев, хохот и стоны обрушивались на землю, заставляя ее содрогаться от ужаса; волнами накатывали запахи – разрытая могила, розовый куст, поле пшеницы, лужа дымящейся крови…

При попытке описать все это, осознать, ухватить разум начинал корчиться от бессилия. На уши давило, глаза слезились, и очень хотелось закрыть их или отвести в сторону.

Антон испуганно пискнул, оттуда, где находились Лопес и Сулема, раздался сдвоенный вопль.

«Хрен вам, – подумал я, не отводя взгляда. – Помимо всякого чародейства есть еще сила воли! Есть смелость и любознательность, шустрые мозги и прочая человеческая придурь, что порой крепче стали и полезнее пистолета! Хотите, чтобы я тут обосрался от страха и превратился в студень? Нет уж!»

Сверху на меня пялился скорее всего один из Древних, или его призрак, или его отражение, уж не знаю. Таращился свирепо, и взгляд этот должен был повергать ниц, внушать страх и прочую муру. Но в этот момент кровь моя кипела упрямством, и поэтому я и не подумал пугаться.

Сдохну? Все мы умрем.

Меня зарежут, как овцу, на жертвенном камне? Ну, хоть не скончаюсь в скучной больнице, десять лет пролежав парализованным и глядя, как подо мной меняют утки и вытирают мне слюни.

Ну и чем ты можешь напугать меня, харя?

Спутникам моим приходилось куда хуже – Бартоломью трясся, его зубы клацали, точно кастаньеты, Сулема молился, выкрикивая слова в полный голос, Лопес время от времени постанывал.

Громадное лицо, состоявшее из тысяч других, заколебалось, распалось на ошметки. К земле с визгливым криком устремились крылатые тощие силуэты. Закружились вокруг нас, замахали хвостами. Тонкие пальцы пощекотали мне подбородок, сверкнули злобой белые глаза.

Я плюнул в один из них, и демонская тварь с обиженным визгом отпрянула.

Метнулась туда, где на траве рядком лежали деревянные статуи, и втянулась в одну из них. Мертвая деревяшка заиграла бликами, налилась глянцем, даже вроде бы зашевелилась.

Громадный негр опустил руки, вышел из круга и лег животом на изваяние.

О боги, а я-то думал, что все знаю о сексе и его разновидностях…

Нет, сам я сторонник традиционного разврата – одна женщина, один мужчина, одна кровать плюс возможно некоторое количество всяких забавных штучек. Но я делал материал о зоофилах, регулярно сталкиваюсь с «пидарасами», слышал о некрофилах и прочих откровенных придурках.

Но как назвать того, кто трахается с деревянной статуей?

Фетишист? Скульптурофил?

Это должно было выглядеть смешным и глупым – голый старикан, обнимающийся с изваянием, но это смотрелось отвратительно и жутко. Деревяшка отвечала на его ласки, она колыхалась и шевелилась, ее уродливая башка открывала рот и высовывала язык, похожий на змеиный хвост.

Мама, роди меня обратно!

Тем временем оживали и другие скульптуры, и прочие пенсионеры присоединялись к забавам на лужке, достойным разве что обдолбанных хиппи из канувших в Лету семидесятых.

Вот задергал тощей задницей «Дон Кихот», вот двое индейцев взяли в оборот жуткую паукообразную тетку с отвисшим брюхом, а вот дед в шляпе принялся наяривать вовсе уж непотребную тварь. Мне сильно захотелось блевануть, и я едва сдержал рвотный позыв.

– Вот пакость, – сплюнув, сказал я погромче, чтобы услышал Бартоломью. – Антон, хорош дрожать, тебе не двенадцать лет, и ты не «Возвращение живых трупов» в темном видеосалоне смотришь!

– А? Что? – худред посмотрел на меня, и я понял, что соратник по журналу «Вспыш. Ка» не совсем в себе: зрачки его были расширены, в глазах клубился туман дикого ужаса.

Да, на него вся эта хрень подействовала так, как желали ее инициаторы.

А на меня нет? Почему?

Хотелось бы верить, что исключительно благодаря моей стойкости, доблести и силе воли. Но я вспоминал второе видение, обрушившееся на меня в подземелье, и понимал, что мои личные качества тут ни при чем.

Скорее всего дело в той крови, что течет в моих жилах.

Сектантские старики оказались на диво резвы, а деревянные монстры – страстны, так что бесплатная порнуха продолжилась до заката. Солнце зашло, на поляне сгустился мрак, рассеиваемый лишь светом костра, и только в этот момент непотребное действо подошло к концу.

Серые крылатые силуэты метнулись в вышину, а деды начали подниматься с земли.

– Стражи довольны, – прошепелявил «Дон Кихот». – Напоим их свежей кровью?

И он метнул злобный взгляд в нашу сторону.

– Нет, не сейчас. Завтра, – остановил его обладатель шляпы, и мне захотелось сказать ему «спасибо». – Сначала ее отведает тот, кто придет из воды, затем мы, и напоследок – Стражи.

Все ясно, ночь у нас есть, и ее надо использовать для того, чтобы сбежать.

Пенсионеры оделись, и громадный негритос отправился в нашу сторону. Я решил, что незачем выдавать собственную стойкость, прикрыл глаза и принялся мелко дрожать всем телом. Чернокожий походил вокруг нас, втягивая воздух широкими ноздрями, и вернулся к своим.

– Порядок, – доложил он. – Там просто воняет страхом. Они полубезумны от ужаса.

Тем лучше – пусть рехнувшиеся скульптурофилы так и думают.

Дым рассеялся, большой костер погас, вместо него разожгли малый, на самом краю поляны, около тропы, ведущей к берегу. Когда оттуда потянуло запахами жратвы, у меня потекли слюнки.

Еще бы, целый день не ел! Да и не пил тоже, так что глотка слегка пересохла.

А эти паразиты лопают так, что за ушами трещит, словно и не дедушки, а юноши бледные со взорами горящими. Хотя весь день, стоит признать, они на износ работали на черномагическом и извратно-сексуальном фронтах.

Пользуясь тем, что безумные стариканы заняты, я решил оглядеться и оценить обстановку. До леса – десять метров, вполне можно без особого шума доползти даже со связанными руками и ногами.

Ну а дальше что? Ждать, пока не придет «добрый» ягуар и не поужинает мной?

Нет, надо сначала развязаться или еще как-то избавиться от веревок, хотя накручены они плотно, да и вроде крепкие. Такие сами не развалятся и от рывка не лопнут. Хотя должны лопнуть, если потереть их обо что-нибудь острое и твердое, вроде каменной кромки.

Прямо позади меня на стене храма располагался барельеф – двухголовая птица со змеями вместо лап и дырой в брюхе, и выпирала она из поверхности как раз достаточно, чтобы кромки имелись.

Я сел поудобнее, нащупал одну из змей-лап и принялся тереть об нее сковывавшую запястья веревку. Будет забавно освободиться из плена у поклонников Древних с помощью изображения кого-то из Древних.

Через какое-то время дружеский пенсионерский ужин закончился, и один из индейцев отправился проверить пленников. Пришлось мне прерваться и изобразить дикий ужас – перекосить рожу, выпучить глаза и пустить слюни.

Спутникам моим прикидываться не надо было – они пребывали в бредовом, шоковом состоянии. Бартоломью продолжал трястись, хотя никто его более не пугал, Сулема бормотал религиозную галиматью, мешая испанский язык с родным, Лопес время от времени повизгивал, точно поросенок.

Индеец, вполне удовлетворенный осмотром, ушел, и деды принялись устраиваться на ночлег. Появились циновки из травы, драные одеяла, и вскоре бодрствовать остались только двое – «Дон Кихот» и вонючка с выпученными глазами. Ну, а я продолжил свое дело.

Я тер и тер, веревка понемногу поддавалась, но страдала и кожа, а позже и мясцо.

Я разодрал обе руки до крови, и пришлось сделать небольшую паузу, чтобы боль немного утихла. Когда я вернулся к работе, каменная змея-лапа под моими руками дернулась. Спиной я ощутил, как зашевелилось каменное тело, услышал, как сердито щелкнул клюв.

В какой другой ситуации я подумал бы, что схожу с ума – барельеф оживает от попавшей на него крови? Но всякие чудеса забодали меня настолько, что я отреагировал почти на автомате. Чуть сместился и локтем изо всей силы ударил туда, где находилась грудь двухголовой пташки. Там хрустнуло, прозвучал недовольный клекот.

Я ударил еще, целясь чуточку ниже, потом другим локтем.

Что, какая-то тварь, пусть даже каменная, древняя и вся из себя магическая, будет стоять между мной и свободой? Пусть лучше берет свои лапы в крылья и удирает подальше!

– Тихо ты! – прошептал я свирепо, надеясь, что интонацию это чудище поймет.

Барельеф дрогнул, волна теплого смрадного воздуха ударила мне в затылок, и все затихло. Ага, подействовало – язык силы одинаково доступен всем, и Древним, и Новым, и Разновсяким.

Я передохнул и вновь принялся тереть, не обращая внимания на боль и текущую кровь. И вскоре мои усилия оказались вознаграждены – веревка свалилась с запястий, и кровь прилила к освобожденным рукам. Мне захотелось заорать – не столько от радости, сколько от немилосердного колотья в кистях.

За этими переживаниями я едва не проворонил, что пучеглазый собрался проверить пленников. Заметил его в последний момент и принялся поспешно дрожать в такт с Антоном.

Переваливающийся урод приблизился, остановился в трех шагах, и вновь на меня накатило отвращение. Захотелось вскочить на ноги и треснуть кулаком по плосконосой физиономии.

А ее обладатель, похоже, что-то заподозрил.

Он стоял, пуча свои гляделки, словно украденные у глубоководной рыбы, и подозрительно переводил взгляд с меня на Бартоломью. Пыхтел негромко и вонял при этом – точно склад, забитый камбаловыми потрохами. Эх, нет на него оравы голодных уличных кошаков!

– Хр-р-р-хр-р-хр-р… – сказал урод, и я не сразу понял, что он смеется.

Сдержаться стоило немалых сил, но я сумел. А он развернулся и ушел туда, где сидел около костра «Дон Кихот».

«Посмотрим еще, кто будет хихикать последним», – подумал я.

Руки мои вскоре обрели подвижность, и я занялся веревками на ногах. Распутал их не быстро, но когда справился, ощутил себя на седьмом небе от счастья – свобода Анджеле Дэвис, ура! Но радость померкла, едва я вспомнил о спутниках – не оставлю же я их в лапах злобных пенсионеров?

Для начала стоило заняться Антоном.

Я пару раз хлопнул его по щекам, и в глазах Бартоломью возникло более-менее осмысленное выражение.

– Пат? Ты… – начал он, но я прикрыл худреду рот ладонью, да еще и показал кулак.

– Тихо, – прошипел я, изображая змею-полководца. – Ты обосрался или еще нет?

Антон подумал пару мгновений, а потом замотал головой.

– Вот и отлично, – я убрал руку. – Тогда можно бежать. А то если бы ты был с обгаженными штанами, нас бы мигом нашли по запаху. Давай, повернись на бок, приятель…

Чтобы освободить Бартоломью, мне пришлось попотеть – связали его крепко, а кроме ногтей, иного инструмента у меня не было. Когда наш худред негромко застонал и принялся растирать затекшие руки, я откинулся на спину и перевел дух.

Следующий шаг – незаметно добраться до Лопеса, а это метра три…

– Что дальше? – прошептал Антон, самостоятельно распутавший ноги.

– Мы должны… – Я осекся, поскольку от костра поднялся «Дон Кихот» и затопал в нашу сторону: настало время очередной проверки. – Застынь, а потом делай то, что я скажу.

Темно, так что он может и не заметить, что веревок на ногах у нас больше нет.

Обладатель бородки клинышком и аристократически изможденного лица подошел вплотную. Поднял руку, чтобы огладить подбородок, и принялся осматривать нас одного за другим.

Сначала проводника, затем коллегу, следом меня…

Я увидел, как глаза «Дон Кихота» удивленно расширились, а рот начал приоткрываться, и решил, что соблюдать неподвижность смысла больше нет, а хранить тишину – тем более.

– Вставай! – рявкнул я, сам вскочил на ноги и врезал бородатому по физиономии.

Хук получился на славу, «Дон Кихот» покатился по траве. Оставшийся у костра пучеглазый поднялся, в руке его оказался винчестер, зашевелились сразу несколько спавших. Я схватил едва поднявшегося Бартоломью за руку и потащил за собой.

Рывок, и мы с треском и топотом вломились в заросли.

Глава 11 На зависть Аттиле

Война – фигня, главное – маневры.

Фабий Кунктатор

Я не знаю, как мы ухитрились пробежать около километра через темные джунгли и ничего себе не сломать, не выколоть и не оцарапать. Должно быть, нас оберегала та самая непостоянная удача, что время от времени покровительствует идиотам.

А только идиот рискнет ломануться сквозь погруженную в ночной мрак сельву.

– Стой! – скомандовал я, осознав, насколько опасному развлечению мы предаемся, и мы замерли.

– Что? Сбежали? Куда? – Антон едва переводил дыхание.

– Тихо!

Я развернулся, отодвинул сопящего соратника в сторону и прислушался. Самое время определить, двинулись ли престарелые засранцы в погоню или нет. Судя по отсутствию топота и ругательств, сектантские пенсионеры проявили благоразумие и остались на месте.

Да, уж они-то хорошо знают, насколько «гостеприимна» местная чаща в темное время.

– Похоже, оторвались, – сказал я, вытирая пот со лба и пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг.

С таким же успехом я мог оглядываться в крокодильем брюхе.

Вроде бы со всех сторон есть деревья или хотя бы кусты; листва, по крайней мере, точно имеется – слегка шелестит. Под ногами хлюпает заболоченная почва, в кронах орут неведомые твари, еще глубже в лесу, судя по реву и визгу, кого-то то ли жрут, то ли лишают девственности. Хотя, возможно, оба процесса происходят одновременно. Пахнет гнильем, сырым деревом и еще чем-то неприятно-сладким, словно вокруг разбросаны тонны гниющих апельсинов.

– Что делать будем? – чуть отдышавшись, спросил Бартоломью. – Надо бежать! Добраться до машины, а затем в город – за помощью… И что они показывали! Что показывали! Это жутко! Невозможно!

Похоже, худред-фотокор собрался вновь впасть в истерику.

Я нащупал его физиономию и отвесил Антону хорошую пощечину, затем еще одну.

– Страш… ты? Что?! – он захлебнулся собственными словами.

– Пугаться потом будешь, – сказал я. – А еще лучше – телок пугать рассказами о своих приключениях. Сейчас у нас есть занятия поинтереснее. Нам надо не сдохнуть, запутать следы и вернуться к храму.

– Как? – Бартоломью аж задохнулся. – Но там же… там же…

– Я знаю, кто там же, – ответил я. – Но они как раз считают, что мы – парочка обдриставшихся беглецов, и ждут, что мы пойдем вдоль реки к мосту. А мы поступим неожиданно – сделаем крюк, вернемся к поляне, а там уж как получится. Но надо отбить Лопеса и Сулему, да и оружие тоже.

– А ты знаешь, куда идти и как путать следы?

Вот тут-то он меня и поймал.

Все мы, конечно, читали в детстве книжки Фенимора Купера про храбрых индейцев, все воображали себя на их месте. Но вот практических советов старина Фенимор, к сожалению, давал маловато, да и вряд ли они годились для амазонской чащобы.

В Новой Англии леса немного другие.

– Нет, – признался я. – Короче, Склифосовский, мы будем учиться на собственном опыте. Иди за мной, старайся двигаться тихо, а если тебя кто-нибудь начнет есть – дай мне знать.

Последняя рекомендация повергла Антона в легкий ступор, и он даже перестал дрожать. Я поморгал, очередной раз напряг гляделки, и мы приступили к воплощению в жизнь плана имени Чингачгука.

Обитатели джунглей, умеющие видеть во мраке, в эту ночь, наверное, надорвали животики, брюшки, ложноножки и хелицеры, наблюдая за двумя болванами, на ощупь бредущими сквозь тьму и пытающимися еще и «путать следы». Именно поэтому, скорее всего, на нас никто и не напал – хищные, ядовитые, зубастые и просто смертоносные твари предпочли ужину хороший юмористический спектакль.

В деревья мы утыкались на каждом шагу, пару раз забредали в болотины, неоднократно оказывались в густых зарослях, из которых едва могли выбраться. Мы получали ушибы, царапины, потели, кряхтели и даже негромко ругались, одежда на нас рвалась – и все же мы двигались, не стояли на месте, и при этом оставались в живых.

– Я больше не могу, – сказал Бартоломью примерно через час такого аттракциона. – Сейчас упаду.

– Давай, – согласился я. – Только умри побыстрее, чтобы я мог с помощью твоей крови утолить жажду.

Возмущенный до глубины души Антон всхрапнул, выругался по матушке, и мы продолжили путь. И вскоре – о чудо! – среди деревьев впереди начало пробиваться тусклое свечение. Несмотря на плутания и толкания в темноте, мы все же вышли к поляне с храмом.

Когда стал различим его массивный силуэт, я наградил себя мысленными аплодисментами.

– Теперь еще тише, – велел я Бартоломью, хотя до сих пор мы топали, словно орава подкованных носорогов. – И медленнее. Подкрадемся и глянем, как там дела у злобных старикашек.

Мы вышли к святилищу с тыла, и оно пока прикрывало нас от любопытных взглядов со стороны костра. Еще минут пятнадцать улиточного подползания, и мы вплотную приблизились к древнему строению.

– Сиди тут, – шепнул я Антону, а сам двинулся к углу, чтобы выглянуть из-за него.

Дабы отважиться на этот простой шаг, мне понадобилось поскрести по душевным сусекам и вытрясти из них остатки смелости. Эта операция потребовала времени, но прошла успешно, и я осторожно выставил из-за каменного блока кусок физиономии с одним глазом.

Костер у края поляны еле горел, и около него виднелось несколько темных фигур: так, вот пучеглазый, машет руками… вон шляпа нашего «дружка» из Кито, негр-здоровила, «Дон Кихот», дедушки-индейцы… похоже, вся банда в сборе, решает, что делать.

Жаль, мне не было видно, как там Лопес и Сулема, но я надеялся, что с ними все в порядке.

– Безумие! Это невозможно! – донеслось от костра, у которого, судя по всему, яростно спорили.

Вот если бы спор перешел в драку, а затем они сами перерезали друг друга…

Но увы, такие вещи случаются разве что в глупом кино.

«Дон Кихот», выпятив бороденку, вроде бы даже двинулся на одного из краснокожих, но старикан в шляпе поднял руку, и остальные мигом затихли. Несколько жестов, пара слов, и только что бросавшиеся друг на друга пенсионеры ринулись исполнять приказания.

Да, тоталитаризм порой куда эффективнее демократии.

Пучеглазый и один из индейцев двинулись к храму, и я поспешно спрятался за угол.

– Что там? – поинтересовался Бартоломью.

– Тихо, – ответил я ему, выждал пару минут и выглянул снова.

В костер швыряли охапки дров и пучки травы, а от святилища волокли связанных пленников. Похоже, дедушки решили сотворить очередной ритуал, и в этот раз с человеческими жертвами.

Самое время вмешаться и надавать им по шеям, но проблема в том, что надавать нечем!

Эх, будь у меня хоть какое-то оружие!

Но винчестеры наши и мачете в руках врага, а как сделать лук и стрелы из подручных материалов, которых в сельве навалом, я просто не знаю. Даже камней, подходящих для метания, под рукой нет. Не выламывать же огромные блоки из стены святилища?

Старички на этот раз обнажаться не стали. Сулему и Лопеса привязали к вбитым в землю кольям, сами участники ритуала встали вокруг костра и принялись завывать и размахивать руками. Дым получился густо-черным, с багровыми искрами, и он не пополз в стороны, а столбом поднялся в темное небо.

– Йа! Шуб-Ниххурат! – возопил обладатель щегольской шляпы так пронзительно, что я невольно вздрогнул.

– Опять какую-то тварь вызывают, – пробормотал я, сердясь на себя за испуг. – То ли чтобы по нашим следам пустить, то ли чтобы узнать, где мы прячемся.

– Так надо им помешать! – воскликнул Бартоломью.

– Как? Выйти туда и сказать: нехорошо делаете, ребятки, а ну-ка по домам? Угадай, в чье брюхо затем вонзится жертвенный нож?

– Э… в твое?

– Или в твое.

За первым воплем последовал второй, третий – самый злобный пенсионер, похоже, перечислял всех Древних. Когда прозвучало последнее имя, сектантские деды выстроились в линию и принялись кланяться в ту сторону, где за деревьями пряталась Пастаса.

– Реке поклоняются, – буркнул я. – Или… кому-то, кто из реки должен выйти?

Последняя мысль мне не особенно понравилась – я вспомнил пляж, на котором лежали три вскрытых трупа, и чудной след, уходивший прямо в Клязьминское водохранилище. Оттуда тоже вылезло нечто, призванное адептами Церкви Святой Воды, и закончилось все не вечеринкой с девочками, а кровавым и страшным ритуалом.

Дедуганские завывания стали ритмичными, зовущими, поклоны – судорожными, а движения – дергаными. Похоже, престарелые парни надышались ядовитого дыма и впали в легкий транс.

Нашего появления на сцене они точно не ожидают, так что отчего бы не рискнуть?

– Антон, иди за мной, – приказал я. – И делай то, что я скажу.

– А что ты скажешь?

Более дурацкий вопрос трудно придумать, но Бартоломью нервничал, и поэтому я оставил глупое высказывание без комментариев. Мы обогнули угол храма и двинулись вдоль его боковой стенки, понемногу ускоряя шаг. Если нас не услышат, если никто не повернется и ничего иного не случится, мы сможем добраться до наших вещей, что лежат неподалеку от костра. Там и винчестеры, и мачете, а имея такие штуки в руках, можно поспорить и с черной магией.

План не самый продуманный, рискованный, но иного нет.

Не ждать же, когда из реки вылезет дружок рехнувшихся стариканов?

Не успел я об этом подумать, как деревья по краям тропинки затряслись. Раздалось чавканье, один из стволов сломался, будто спичка, и в круг света начало вдвигаться нечто.

Разглядев его, Антон нервно икнул, а я ощутил желание проснуться.

При виде этой твари приятные эмоции испытал бы разве что режиссер низкопробных фильмов ужасов или специалист по каракатицам, утопивший мозг в собственной профессии.

Размером она была с кабана, и на первый взгляд сплошь состояла из щупалец – розовых и бурых, гладких и покрытых присосками. В их беснующейся и дергающейся массе беспорядочно располагались глаза – крайне похожие на человеческие, разве что очень большие. Двигался этот выкидыш наркоманского бреда плавно и неспешно, словно плыл над землей.

«И вот настал решительный момент, нас затирает темный элемент», – вспомнил я строчку из песни, а потом рявкнул, не заботясь больше о скрытности:

– Вперед! Бери оружие и стреляй!

Никто даже не поглядел на меня: деды таращились на чудовище, словно на разносчицу пенсий, то плюхало и плюхало потихоньку, а привязанные Лопес и Сулема были заняты тем, что тряслись от страха. Поэтому мы с помощью хорошего спринта добрались до собственных вещей, и я схватил лежавший на моем рюкзаке винчестер.

Ну что, держитесь, твари! Чип и Дейл спешат на помощь!

Рассудив, что сначала надо вырубить самого крупного участника разборки, я выстрелил в щупальцеватую тварь. Грохнуло, чавкнуло, брызнула белесая слизь, но рана в отвратительной розовой плоти мгновенно затянулась. Чудовище недовольно засвистело, а старикашки начали подергиваться, точно собирались выйти из транса.

– Мочи пенсионеров! – крикнул я Бартоломью, пытавшемуся разобраться с доставшейся ему винтовкой.

Сам выстрелил еще раз, и вновь без особого эффекта – кальмар-переросток был, похоже, неуязвим. Чертыхнувшись, я полез в рюкзак за патронами и, к счастью, нашел их сразу.

Дед в шляпе повернул голову, и я увидел его глаза, полные гнева и удивления.

Тварь затрясла щупальцами, поползла чуточку быстрее.

Совершенно ошалевший Антон – винчестер в его руках ходил ходуном – нажал на спусковой крючок. Оружие дернулось, и пуля ушла по траектории, более привычной для зенитного снаряда.

В спешке я ободрал корку с раны на запястье, и из нее потекла кровь. Несколько капель попали на патроны, которые я вытаскивал из коробки. Я поспешно затолкал их в винчестер, поднял оружие и выстрелил.

В теле чудовища образовалась дыра размером с арбуз, ошметки мяса и капли слизи полетели в стороны, покатился по траве глаз. Вспухло облако розовато-серого дыма, а на уши обрушился даже не свист, а самый настоящий визг – словно резали поросенка размером с холм.

У меня засвербело в мозгу, а кости черепа принялись мелко вибрировать.

– Получил? – процедил я. – На еще!

Второй выстрел оказался столь же эффективным – твари разворотило бок, и она забилась в корчах. Мечущиеся щупальца оплели одного из дедушек-индейцев и разорвали на части.

Уж тут-то его приятели пришли в себя.

Завопил что-то гортанное негр, пучеглазый бросился на Бартоломью, а еще двое – на меня. Одному я врезал прикладом по башке, другого пнул в самое уязвимое мужское место.

И взвыл от боли – яйца у него были, похоже, каменные.

Самое то, чтобы заниматься сексом с деревянными изваяниями.

На поляне, где пять минут назад все было чинно, благолепно и ужасно, воцарился полный бедлам: злобные крики, визг раненого монстра, молодецкое хеканье и хруст выбитых зубов. Сценарий торжественно-злобного ритуала, включавшего человеческие жертвы и обращение к дохлым и крайне несимпатичным богам, оказался безжалостно нарушен.

Я выпучил глаза, увидев, как один из пенсионеров задергался и взорвался – сам, без посторонней помощи! То ли перенервничал, то ли насильственное прерывание ритуала плохо сказывается на здоровье мага. В любом случае от него осталось только облачко красноватой пыли.

Заглядевшись на это чудо, я пропустил удар в челюсть, и хороший удар!

Меня мотнуло, и только благодаря наработанным на тренировках рефлексам я уклонился от повторной атаки. Здоровенный кулак разминулся с моей физиономией на какие-то миллиметры.

Я воткнул ствол винчестера в пузо едва не отправившему меня в нокаут «Дон Кихоту». Тот согнулся, захрипел, а я, пользуясь преимуществом в весе, просто отшвырнул в сторону дедушку с каменными яйцами. А когда тот отлетел на пару шагов, выстрелил в него.

Шея, в которую угодила пуля, оказалась самой обычной – кровь ударила фонтаном, и старикан повалился в костер. Взвыл так, что на мгновение заглушил визг раненого монстра, засучил ногами, но быстро затих.

Обезумевшая от боли мерзкая тварь ухватила негра и поволокла к реке. Разворачиваться не стала, поперла задом, точно громадный рак, обменявший панцирь на порцию щупалец. Свалила еще одно дерево, разодрала себе бок о пень, и из новой раны хлынул настоящий поток белесой жижи. Распространившийся от нее смрад перемешался с вонью горелого мяса и образовал амбре, что заставило бы понервничать и обитателя помойки.

Антон и пучеглазый катались по земле, обхватив друг друга руками.

Старикан в шляпе стоял неподвижно, будто оцепенев, и только злобно моргал.

– Иди сюда, козлина старый, – сказал я распрямившемуся «Дон Кихоту» и нажал на спусковой крючок.

Тот сухо щелкнул, и на лице моего противника возникла улыбочка.

Я изобразил на физиономии растерянность и швырнул «Дон Кихоту» винтовку. Тот рефлекторно поймал ее, а в следующий момент получил от меня целую серию ударов: все, как учил тренер – корпус-голова-корпус-голова, и контрольный – с размаху, прямо в ухо.

Что самое странное, ветеран на ногах устоял, и этим сильно меня удивил.

Я хоть и не Тайсон, не Форман и не Фрэзер, но когда-то был вполне приличным средневесом. Силу собственного удара я знаю, и ее обычно хватает, чтобы разобраться с молодыми накачанными хулиганами.

А тут какой-то престарелый суповой набор!

Но расстраиваться и рефлексировать по этому поводу я не стал, а схватил валявшееся рядом с моим рюкзаком мачете и воткнул «Дон Кихоту» в грудь. Лезвие пошло туго, словно я пытался прорезать не человеческую плоть, а дерево или резину. Глаза моего противника вспыхнули багровым.

Я приготовился к тому, что он демонически расхохочется и плюнет мне в лицо чем-то вроде кипящей серы. Но тут пенсионер все же пошатнулся, на лице его появилась какая-то детская обида.

Он взмахнул руками и рассыпался желтовато-серой трухой, словно был не человеком, а мумией, непонятно как обретшей возможность ходить, думать и разговаривать. Облачко трухи образовало высокую широкоплечую фигуру – воин в кирасе, в шлеме вроде тех, которые носили конкистадоры, с мечом в руке, – а затем рассеялось.

– Пат! – Бартоломью вскочил на ноги, весь перемазанный какой-то дрянью, всклокоченный, с выпученными глазами. – Я его убил! Убил! Я не хотел… шея у него хрустнула!

Отлично – пучеглазый отправился в ад.

А Антона надо быстро привести в себя – когда первый раз лишаешь жизни человека, это производит сильное впечатление. Не хватало еще, чтобы наш худред-фотокор забился в истерике.

– Молодец! – рявкнул я. – Орден тебе будет потом! Хватай с полки пирожок! Там два, твой средний! Оружие подбери и возьми червивого гриба на прицел! Мы еще не победили!

И я, взяв мачете поудобнее, двинулся к последнему оставшемуся в живых врагу.

– Что, козел, сдохли твои подельники? – сказал я, глядя прямо в черные глаза. – И ты сдохнешь. Где вы только этого осьминога глазастого взяли? В нью-йоркской канализации? Там, говорят, даже черепашки-ниндзя есть и крысы разумные. Вроде тебя…

От первого моего выпада он увернулся, второй отбил, и стальное лезвие звякнуло, столкнувшись с его ладонью. За спиной моей грохнуло, плечо опалило – в бой вступил доблестный Бартоломью.

Снайпер, блин, хренов…

– Стой! – гаркнул я. – Лучше наших освободи, а с этим я сам разберусь!

Старик ухмыльнулся, неожиданно широко распахнул рот, и из него мне в лицо устремился жужжащий поток злющих ос. Одна цапнула в лоб, другая зацепила ухо, и его словно обожгло огнем.

– Я сдохну? – пробился сквозь жужжание злобный голос. – Это вы все останетесь здесь! Йа, Шуб-Ниххурат! И плоть ваша отвалится от костей, но кости будут чувствовать страх и боль…

Осы кружились вокруг меня, атаковали со всех сторон, а я только и мог, что прикрывать глаза.

Мой прыжок вперед оказался для старикана в шляпе полной неожиданностью. Но от удара мачете он вновь ускользнул, показав прыть, достойную юной балерины. Зато я свободной рукой ухватился за край его замечательного головного убора. И дернул изо всех сил.

Жужжание затихло, осы посыпались наземь, точно переспелые яблоки.

– Ой, – сказал из-за моей спины Антон.

Верхней части черепа у предводителя скрывавшихся в джунглях пенсионеров просто не было. Вместо нее имелось нечто пульсирующее, розовато-фиолетовое, похожее на гриб-паразит.

И этой штуке не очень нравилось находиться на виду – она тряслась, колыхалась и выпускала струйки дыма.

– Ну ты и урод, – сообщил я деду. – Я тебе предлагал денег за интервью? Надо было брать.

Без шляпы старикан, похоже, лишился большей части сил. Он лишь вяло отмахнулся, когда я занес мачете для удара, и лезвие с чмоканьем врубилось в дряблую шею. Я поморщился, замахнулся еще, но бывший хозяин змеешкурного сомбреро рассыпался в прах.

– Неужели все? – спросил я, оглядываясь в поисках уцелевших врагов.

Но таковых не было – престарелых сектантов извели под корень, кальмар удрал в реку.

– Ой, – повторил Бартоломью, и земля дрогнула.

Я обернулся и увидел, как медленно и величественно разваливается трехъярусный храм. По стенам побежали трещины, зашатались розовые и серые блоки, вверх рвануло облако пыли. Полетели в стороны мелкие камушки, и строение с чмоканьем начало погружаться.

Истошный вой вырвался из-под земли, и понесся над сельвой, заставляя умолкнуть ее обитателей – где-то в недрах явно подыхало нечто крупное, древнее, злобное и горластое.

Несколько мгновений грохота, треска и чмоканья, и на том месте, где стоял храм, осталась ровная лужайка. Вместе со зданием сгинули также и «пеньки» каменных жертвенников.

Через пару месяцев тут все зарастет и не останется вообще никаких следов.

– Вот Аттила позавидовал бы нам, – сказал я, подобрав отвисшую до пупка челюсть. – Раз-два, и святилища нет. Если запатентовать технологию и всяким варварским вождям начать продавать – озолотиться можно. А то им, чтобы солидные разрушения произвести, сколько пыхтеть приходится?

– Запатентовать? – глаза у сидевшего на корточках Антона были как донышки литровых пивных кружек. Судя по ним, он слабо соображал, что вообще происходит и где мы находимся.

Поляна походила на место встречи орды укуренных панков-сатанистов – ляпушки слизи и крови, поломанные деревья, еле дымящийся костер и привязанные к вбитым в землю колышкам люди. О тех, кто совсем недавно распоряжался тут, напоминали кучки трухи – в нее превратился и упавший в костер индеец, и задушенный Бартоломью пучеглазый.

– Ага, – подтвердил я. – Патент номер три тыщи сто сорок восьмой, дробь два. Снимаешь с главного злобного жреца шляпу вместе с черепом, плюешь на мозг, и вуаля – храма нет.

Только тут я заметил, что сомбреро, увешанное змеиными шкурками, до сих пор остается у меня в руке, и поспешно отшвырнул его. Нет уж, сувениры мы купим как все приличные люди – в соответствующих лавках, сертифицированных министерством туризма Эквадора.

– Хватит трепаться, – хриплый голос принадлежал Лопесу. – Освободил бы нас лучше.

– Сейчас, попью только.

Я вытащил из рюкзака канистру, отвинтил крышку. Восхитительно прохладная, чистая вода хлынула в иссушенное горло, и я понял, что оживаю.

Ну, теперь можно и за дела.

Для начала мы отвязали этих двух бедолаг, нашли в багаже литровину виски и с ее помощью принялись лечить нервы. Пузырь ушел в считаные мгновения, опустели взятые в качестве закуски банки с консервами. Сулема, поначалу вопивший, что он прямо сейчас уйдет в монастырь, понемногу угомонился.

– Охренеть, – сказал осоловело моргавший Лопес, оглядывая поляну. – Ведь кому расскажи – не поверят!

И произнес он это так выразительно, что въехал даже не знавший испанского Бартоломью.

– Но есть же фотографии! – потряс он «Никоном», найденным среди багажа.

То ли сектантские пенсионеры не решили, что делать с «лейкой», то ли попросту не поняли, что это такое. После увиденного я готов был поверить, что старики-разбойники тусуются здесь чуть ли не со времен Писарро. Но в любом случае снимки, сделанные Антоном, уцелели.

– Ну и что? – пожал я плечами. – Сам знаешь, «Фотошоп» творит чудеса похлеще, чем святые угодники. Храм сгинул, от дедов даже трупов не осталось, предъявить нечего.

– А еще, – вновь вмешался коллега, и во взгляде его зажглось неистребимое журналистское любопытство, – мне интересно, почему ты не поддался страху, одолевшему нас троих?

Над этим вопросом я размышлял, пока мы с Бартоломью тащились через джунгли. Тот ответ, что лежал на поверхности, мне не нравился. Кровь кровью, но как могут занятия далекого предка влиять на его праправнука? И этих потомков должен быть не один десяток, а если взять всех служителей Древних, оставивших потомство, то не одна тысяча.

И что, каждый из них столь же устойчив к воздействию черной магии?

И посему эту версию я трогать не стал.

– Все просто, – ответил я, переходя на испанский. – Ты, конечно, парень ушлый, но кроме своего латиноамериканского рая, ничего не видел. Антон привык сидеть в офисе, и дорожная пробка для него – стресс. Что уж говорить об этом сыне природы? – я показал на крестившегося проводника. – А я бывал в Афганистане, видел Сомали и Дарфур, делал репортаж о трафике женщин и посещал психушки, где держат неизлечимых торчков. И после всего этого ужасы, продемонстрированные нам местными «продюсерами», выглядят бледно и неубедительно. Я, конечно, слегка пугнулся, но мозг у меня из ушей не потек.

– Нет, это Дева Мария вняла моим молитвам! – выпалил Сулема, яростно сверкая глазами. – Она оборонила тебя от козней дьявольских и прислала ангелов, что распростерли над тобой светлые крылья!

– Возможно, и так, – буркнул Лопес. – Ну что, пора отсюда уматывать?

Честно говоря, больше всего на свете мне хотелось спать, но оставаться на поляне, где творились всяческие чудные мерзопакости и где меня самого чуть не принесли в жертву, я желания не имел.

– Пора, – согласился я и перешел на русский: – Антон, оторви задницу от земли, время поработать!

Пока мы собирались, ночь успела смениться днем, и произошло это, как обычно бывает на экваторе, стремительно, безо всяких сумерек. Навьючив на себя вещи и затушив костер, мы спустились к Пастасе, где обнаружили разбитый в щепы причал и разломанную лодку.

– Приплыли, – мрачно изрек я. – Что, пешком пойдем? Вроде бы не так далеко, но лесом…

И не просто лесом, а сельвой.

– Вон пирога! – вскинул руку проводник. – Сам Господь послал ее нам, услышав мои просьбы!

Спрятанная в зарослях пирога оказалась довольно старой, но вместительной, а внутри обнаружились весла. Мы забрались в нее, Лопес с Антоном принялись ретиво грести, а я и Сулема уставились на темную воду.

Винтовки наготове, пальцы – на спусковых крючках.

Вдруг там, в глубине, прячется подстреленный мной мегакальмар?

Плыть против течения куда более утомительно, чем по нему, и мы упарились не один раз, пока добрались до моста. Никто на нас не напал – тварь со щупальцами то ли подавилась дохлым негром, то ли окочурилась от ран. Джип коллеги мы нашли на том месте, где его оставили.

Выглядел он неплохо, если не считать того, что на крышу кто-то нагадил.

– Подарок от джунглей, – сказал я, глядя, как ругающийся Лопес стирает какашки с помощью туалетной бумаги.

– Уж лучше такой, чем укус аллигатора, – пробурчал коллега в ответ.

Слегка почистив машину, мы пустились в путь. Сулему высадили в Пуйо и чуть ли не силком впихнули ему в руки пачку долларов – премию за пережитый риск. Еще пару часов потратили на дорогу и очутились в столице Эквадора. После двух насыщенных событиями дней в сельве Кито показался ошеломляющим, диким сном – яркие вывески, чистые, улыбающиеся люди, большие дома, гудящие машины.

– О… я хочу выпить, – сказал Бартоломью, когда мы затормозили у «Белого дома».

И это наш худред, на диво спокойно относящийся к алкоголю.

– Выпьем, даже нажремся, – ответил я. – Только сначала нужно слегка как бы помыться…

Увидев нас, грязных, небритых, оборванных и порезанных, администратор выпучил глаза и стал похож на смуглую сову. Рука его дернулась к кнопке тревожного звонка, но остановилась на полпути, а физиономия отразила облегчение.

– Это не ограбление, а всего лишь мы, – сообщил я, выдавив из себя улыбку. – Где там наши ключи и вещи?

Мы получили оставленные в сейфе шмотки. Включать сотовый я не стал – наверняка мне звонили шеф или Ангелика, но разговаривать с ними сейчас я был просто не готов. Бросил мобилу в номере, привел себя в порядок и спустился в «Первую поправку».

Лопес уже сидел тут, в компании бутылки текилы, блюдечка с лаймом и трех стаканов. Из угла рта свисала не привычная сигарета, а толстая сигара, пахнувшая, как небольшой парфюмерный завод.

– Ну что, дружище? – воскликнул он. – Я полон решимости забыть все, что случилось с нами там… – Смуглое лицо коллеги исказилось от отвращения. – В этом мерзком лесу у того гнусного храма. И я не сомневаюсь, что ты готов поддержать это благородное начинание!

– Готов, – кивнул я. – Наливай.

И мы принялись «забывать», сначала вдвоем, затем при участии Бартоломью.

Утопить воспоминания в алкоголе, причем такие яркие и свежие – не самая простая задача, но мы старались. Чуть ли не братались с зеленым змием и могли служить ходячей (а точнее – сидячей и пытающейся петь) антирекламой трезвого образа жизни.

В какой-то момент у меня начались провалы в памяти. Запомнился только норовивший сплясать на столе Лопес, Антон, непонятно на каком языке общавшийся с ошалевшим барменом, и двое забившихся в угол туристов-американцев, что выбрали этот вечер, дабы посидеть в «Первой поправке». Вроде бы мы дружно завопили «Янки гоу хоум!» и «Кока-кола – маст дай!», после чего физиономии юсовцев стали белыми и длинными – как же, кто-то покусился на их священный напиток!

Но до драки дело вроде бы не дошло, или я ее просто забыл.

А потом наступило утро, и я обнаружил себя в номере, раздетым, но лежащим поперек кровати.

– О… – глубокомысленно сказал я. – Э?

В койке больше никого не было, из чего я сделал вывод, что девочек мы вчера не снимали. Затем поднялся и, морщась от головной боли, отправился под душ – смывать последствия пьянки.

Через пятнадцать минут я, свежий точно огурец, тыкал в клавиши ноутбука.

Почта удивила меня полным отсутствием свежих посланий. Шеф ничего не написал, Даша, видимо, решила, что надо потерзать меня молчанием, и даже злобные парни из Церкви Святой Воды забыли про мою скромную персону. Понадеялись, что их предыдущая эпистола отправила мою душу в холодные объятия Йог-Согота.

Зато включенный телефон пискнул, сообщая, что на него звонили, причем не один раз.

«Ангелика, – определил я. – Ну что, проверим, как там жизнь у нашей красавицы?»

Белокурая бестия взяла трубку после третьего гудка.

– Привет, – сказала она. – Где пропадали?

– В джунгли ездили, – сообщил я. – На специальную экскурсию. Называется «Древние зловещие храмы и их престарелые хозяева». Съездили хорошо, только нас едва в жертву не принесли.

И я с красочными подробностями рассказал, как мы в долгом и упорном месилове одолели Силы Древнего Зла. Удивительно, но описания моих геройских подвигов Ангелику не заинтересовали, она обратила внимание на другие вещи. Пришлось вспомнить, как выглядел обвешанный щупальцами монстр, сколько было сектантских пенсионеров, ну, и прочие детали.

В какой-то момент я ощутил, что меня допрашивают, но не грубо, а очень искусно и тонко.

– Эй-эй! – сказал я. – Ты не увлекайся, мисс Джеймс Бонд! Я сейчас не то что с похмелья, а еще и отягчен душевной травмой! Меня волновать нельзя. Лучше скажи, что у тебя нового?

Ангелика сообщила, что раздобыла интересные сведения и что в данный момент находится в Амстердаме, где Церковь Святой Воды в ближайшие дни собирается провести некое мероприятие.

– Так что лучше бы вам прилететь сюда побыстрее, – медовым голоском заметила наша шпионка. – Если вы, конечно, не хотите пропустить все интересное.

– Немедленно вылетаем! – завопил я. – Я сейчас же забронирую билеты и сообщу тебе, когда мы будем!

С местами на самолет сложностей не возникло – Интернет под рукой, так что вся проблема решается несколькими кликами мыши. Хуже оказалось другое – рейс либо через три часа, либо через три часа и сутки, и поскольку я выбрал первый, надо было шевелить мослами.

Я шустро оделся и ринулся будить собутыльников.

Бартоломью восстал после того, как я минут пять колотил в его дверь – помятый, опухший, слегка похожий на облаченное в расшитые красными звездами трусы привидение.

– Быстро собирайся! – рыкнул я на него. – На самолет опаздываем!

– Э… ну… но… – Антон по привычке всякого интеллигентного человека собрался поспорить, но я пресек это поползновение на корню, сделав страшное лицо и злобно гаркнув:

– Пять минут!

Чтобы отыскать коллегу, пришлось спуститься на ресепшен и выяснить, какой он снял номер. Сомневаюсь, что после вчерашних возлияний наш друг смог сесть за руль и уехать домой.

Лопеса я обнаружил в люксе, проснувшимся и довольно бодрым.

– О, Алехандро! – обрадовался он, увидев меня. – Ты готов продолжать? Я всегда знал, что ты настоящий мачо…

Жаль было прерывать эту эмоциональную тираду.

– Нам надо в аэропорт, – сказал я. – Немедленно. Рейс через два пятьдесят пять.

– Кровь Христова! – коллега захихикал. – Это же невозможно, клянусь подштанниками всех святых!

Но чем бы он там ни клялся, а пришлось ему срочно приводить себя в рабочее состояние и выбираться из люкса. Меньше всего на свете Лопес хотел, чтобы «сеньор президент», то бишь наш шеф, остался им недоволен.

На все про все ушло десять минут.

Принимавший у нас ключи администратор едва не всплакнул – то ли от горя, что уезжают столь выгодные постояльцы, то ли от радости, что эти безумные уроды наконец уматывают. Мы запихнулись в обкаканный джип Лопеса и с бешеной скоростью помчались в аэропорт.

Один раз нас остановила полиция, и я уже предвкушал крупные неприятности – еще бы, нарушили не одну дюжину правил, да еще и похмельный тип за рулем. Но стоило Лопесу заявить, что он везет на самолет русских журналистов, которые собираются описать чудную страну Эквадор, как свирепый патрульный заулыбался, взял под козырек и пожелал нам счастливого пути.

В Латинской Америке многое делается не по уму, как в «цивилизованном мире», а по сердцу, и этим она и прекрасна.

На регистрацию мы прибыли за пять минут до ее окончания, пожали руки Лопесу, пообещали, что приедем просто так, отдохнуть. Коллега помахал нам, вытер скупую мужскую слезу, и мы рысью помчались на досмотр.

Еще через полтора часа «Боинг» оторвался от земли Эквадора и начал подниматься в небо.

К моему большому разочарованию, знойной брюнетки по имени Мария среди стюардесс не обнаружилось. Пришлось утешиться двойной порцией виски, и после нее похмелье слегка разжало стиснутые на моем организме челюсти.

– А мне здесь понравилось, – грустно сказал Бартоломью, глядя в иллюминатор, за которым проплывали Анды.

– Ничего. Шеф выпишет премию – съездишь сюда туристом, – утешил я коллегу и завалился спать.

Глава 12 Вавилонские блудения

Если б я был султан, я б имел трех жен.

Халиф багдадский

Пока мы нудно и долго добирались до Голландии с пересадкой в мадридском «Бадахосе», июнь успел как-то незаметно превратиться в июль. В Испании мы забрались во второй аэроплан и ближе к вечеру плюхнулись на ВПП амстердамского «Схипхола».

У погранцов и таможенников наши помятые и оцарапанные физиономии не вызвали особого интереса, и мы выбрались в зал прилета.

– Вдохни воздух свободной Европы, – посоветовал я Бартоломью. – Чуешь, несет травой?

– Нет, – ответил он. – А что, ее можно курить прямо тут?

Нет, над нашим худредом невозможно подшучивать – никакого удовольствия.

Я укоризненно посмотрел на соратника по журналу «Вспыш. Ка», и мы отправились к эскалатору, ведущему на железнодорожную платформу. Забрались в желтый двухэтажный вагон поезда на Амстердам, и тут я позвонил Ангелике. Она не стала плакать от радости, узнав, что мы приехали, но обещала встретить.

Эта «встреча на Эльбе» произошла на центральном вокзале, большом, красивом и мрачном, точно замок из готического романа.

– Ничего себе, – только и сказала белокурая бестия, когда мы предстали перед ней, и в голубых глазах возникло удивление. – Вы что, эти дни только пили и с ягуарами дрались?

Клянусь, общение с нами идет ей на пользу – железная леди учится шутить.

– Теперь мы настоящие чмы, в смысле – мачи, – похвастался я. – Это признал камрад Лопес, а он в таких делах разбирается. Мы победили всех врагов, выпили всю текилу, соблазнили всех барышень. Правда, Антон?

– Ы… хы… мы, да, – при виде Ангелики Бартоломью вновь начал заикаться.

– Ладно, настоящие чмы, которые мачи, – сказала она. – Я позаботилась о том, чтобы снять для вас номер. Поэтому сейчас мы отправимся в отель, а затем вы все мне подробно расскажете.

– Яволь, мейн либер фрау, – выпалил я и заработал осуждающий взгляд.

В Амстердаме я бывал несколько раз, и не сказать, что он мне сильно нравится.

Старый пуританский город, столица мировой торговли канул в прошлое, превратился в некое подобие Вавилона. Стал прибежищем для наркоманов, «пидарасов» и просто идиотов со всего мира, обиталищем для отребья со всех континентов, из Таиланда, Суринама, Пакистана и Албании. Сделался центром секс-индустрии, разнузданной, наглой и очень прибыльной.

Понятно, что тут есть что посмотреть и как развлечься и человеку, который равнодушен к проституткам, порнухе и гашишу, но подобные развлечения здесь погоды не делают. Сейчас атмосферу Амстердама создают не «коричневые» бары, не каналы и не старинные здания, а кофе-шопы, сладкая вонь «плана», бродящие по улицам ниггеры, что предлагают экстази, тетки в подсвеченных красным витринах и магазинчики, торгующие секс-игрушками.

Вавилон во всей красе.

Снять номер в центре в разгар туристического сезона – задача почти невыполнимая, но Ангелика с ней справилась. Не иначе задействовала спецслужбовские связи. Отель, куда она нас поместила, располагался на самой границе квартала красных фонарей, позади здания Биржи.

– Ух ты! – воскликнул Антон, когда мы получили ключи и наткнулись на обычную голландскую лестницу – витую, узкую и такую крутую, что ее можно использовать для тренировок скалолазов.

– Очень удобно, когда пьяный, – сказал я. – Ползешь вверх на четырех конечностях, и все чики-пуки.

Номер нам достался крохотный, с выходящим в «колодец» окном.

– Ну что, вы готовы рассказывать? – спросила Ангелика.

– Я должен принять ванну, выпить чашечку кофе… – вспомнил я «Бриллиантовую руку», но, взглянув в глаза белокурой бестии, сам себя остановил: – Будет мне и ванна, и какава с чаем.

Получив добытые нами в Эквадоре материалы и ознакомившись с кусочком интервью генерала Орельяно, наша шпионка слегка оттаяла. Зато, выслушав повествование об охоте на дедушку в шляпе и посмотрев сделанные Бартоломью фотографии, осуждающе покачала головой.

– Зря вы в это ввязались, – сказала она. – И чудом живы остались, и ничего толком не узнали.

– Но он сам первый начал… – буркнул я, как когда-то в сопливом детстве. – Кто его просил к нам лезть? На самом деле теперь мы в курсе, что Древним поклоняются по всему миру, и поклоняются много столетий, если не тысячелетий.

О видениях, настигших меня в подземельях, я умолчал, как не стал рассказывать и о собственной устойчивости перед наведенными страхами. А то эта железная леди версии джуниор может запросто решить, что нехило бы меня изучить и сдать яйцеголовым ботанам для опытов.

А я опытов над собой не люблю.

– Это и раньше было понятно, после визита к Брокдорфу, – заметила Ангелика.

– А у тебя что нового? – поспешил я увести разговор в сторону.

– Предостаточно.

Выяснилось, что белокурая бестия побывала в Англии, где подняла на уши МИ-5, МИ-6 и прочие тамошние «секретные сервисы»[5]. Из архивов извлекли пыльные папки, из них – древние фотки и пожелтевшие от времени бумаженции.

– Я нашла несколько упоминаний о Хаиме Шорроте, – рассказывала Ангелика, – рядом с мадам Блаватской и прочими деятелями теософского движения, и даже один снимок. На нем он точно такой же, как сейчас, разве что костюм по моде того времени…

– Погоди-ка, – вмешался я. – Это девятнадцатый век? Сколько же лет этому лысому козлу?

Да, конечно, пан Твардовский утверждал, что Джавану Сингху чуть ли не двести годов. Но мне до последнего хотелось верить, что это бред впавшего в маразм дедушки с червями в башке.

– Много, очень много. Столько не живут, – очень серьезно сказала шпионка. – Люди, по крайней мере. Первые упоминания о Хаиме Шорроте в британских архивах, связанных с Блаватской, датированы тысяча восемьсот пятьдесят третьим годом и касаются Индии, а снимок сделан в тысяча восемьсот девяностом в Лондоне. Сегодня, кстати, Ирге О’Дил был в Амстердаме, но еще утром улетел в Осло.

Антон нервно икнул.

– И что он тут делал? – спросил я подозрительно. – Ходил по девочкам и лопал «спейс кейки»?

– Нет. Он проверил, как в местном отделении Церкви Святой Воды идет подготовка к некоей важной церемонии. Мне мало что удалось о ней узнать, только то, что она состоится в ближайшие дни.

– Убьют кого-нибудь, – сказал Бартоломью с необычной для него мрачностью. – Что они еще могут?

Ангелика взглянула на него и решила, что углублять тему пока не стоит.

– Мои парни работают, и завтра мы будем знать больше, – сообщила она. – И завтра же решим, что делать. Сегодня отсыпайтесь, отдыхайте, приходите в себя. Утром в десять я за вами зайду.

Белокурая бестия улыбнулась нам на прощание и покинула номер.

– Нет уж, мамочка, мы мальчики уже большие, – сказал я. – Спать мы пока не ляжем, а пойдем, слегка прошвырнемся. Или ты, Антон, хочешь придавить моськой подушку?

Но Бартоломью тут же утерял всю сонливость и завопил, что жаждет погулять.

Для начала мы отправились в «Орлиное гнездо», или, по-местному, «Арендснест», крайне приятный кабачок, в котором должен побывать каждый оказавшийся в Амстердаме любитель пива. Там можно отведать чуть ли не полтора десятка разных сортов пенного напитка, причем бельгийских тут не подают, наливают исключительно сваренные на территории королевства Нидерланды.

Половина сортов постоянные, а остальные меняются каждый день.

Мы заняли столик на улице, на самом берегу канала, и принялись неспешно дегустировать.

– А почему по триста грамм? – спросил Антон, когда нам принесли по бокалу траппистского даббеля.

– Скоро поймешь, – ответил я. – Ну, за возвращение к цивилизации!

Пиво, сваренное в Голландии или Бельгии, – коварнейшая штука, оно обычно сладковатое и крепкое, незаметно и очень сильно бьет по мозгам. Только что ты был трезв и гламурен, а в следующий момент тобой можно подпирать стену или показывать людям для увеселения.

Мы выпили траппистского, затем попробовали пива «Херенграхт, 90», что варят прямо тут, а после того, как дерябнули по темному «Де Праэлю», глазки у Бартоломью маслено заблестели.

– Пошли, – скомандовал я. – А то ты еще наберешься, а мне тебя тащить.

– Я не пьян, – сообщил Антон заплетающимся языком. – Я просто хочу еще выпить!

Ну, точно как в анекдоте – больше трех рюмок я не пью, но после них становлюсь совсем другим человеком, а ему тоже надо вмазать.

– Пошли-пошли, – неумолимо повторил я. – Выпить еще успеем.

И мы двинулись обратно к Дамраку, самой главной улице Амстердама, а затем и за нее, к кварталу красных фонарей. Тут, как всегда в вечернее время, оказалось шумно, пахуче и людно.

Нам предложили купить ЛСД, но мы доблестно отказались, точнее, я отказался, а Бартоломью не понял, чего хочет от нас этот черный в дредах и вязаной шапочке. Попытались заманить в сомнительного вида кофе-шоп, на витрине которого красовались мухоморы, снабженные надписью: «Магические Грибы».

А затем начались улочки с продажными тетками, и Антон забыл про то, что хочет выпить.

– Ай-яй-яй! – только и восклицал он.

Представьте себе подсвеченную красным витрину в рост человека, а за ней – девицу в купальнике. Она может стоять или сидеть на высоком стуле, курить или кокетливо поправлять «амуницию», в любом случае ее задача – заманить к себе кого-нибудь из проходящих мимо мужиков. За спиной у барышни имеется комнатка с просторной кроватью, а на стекле – глухая занавеска, что задергивается в том случае, если внутри находится клиент.

Девушки здесь встречаются разные, любых цветов кожи и комплекций, от бывших «Мисс Вселенная» до серых мышек и совершенно необхватных теток, что сошли бы в пару к Гаргантюа.

Как говорится – на любой вкус.

– Как несправедлива жизнь, – сказал я, когда мы приостановились, чтобы рассмотреть негритянку с грудью невероятного размера. – Квартал красных фонарей прославлен на весь мир, а вот кварталы синих пребывают в незаслуженной безвестности.

– А это что такое? – спросил Бартоломью.

– Ну как же? – ухмыльнулся я. – Они имеются на окраине любого крупного российского города. Причем фонари на твоей физиономии там поставят совершенно бесплатно.

Чтобы усвоить концепцию, слегка одуревшему от перелетов, пива и впечатлений худреду понадобилось несколько минут. Потом он захлопнул рот, сердито поглядел на меня, и мы продолжили прогулку.

Одолели еще несколько улочек, а затем я потащил Антона в отель – в Амстердаме ты или нет, а спать надо.

Выспаться мне было снова не суждено.

Похоже, двое пидоров сняли комнату в том же отеле, что и мы, и всю ночь посвятили любовным утехам. О том, чтобы закрыть окошко номера, они и не подумали, и соседям только и осталось, что слушать сочные шлепки, ритмичное уханье и молодецкие выкрики.

Где-то под утро я начал жалеть, что у меня нет под рукой винчестера.

И самое обидное – подлый Бартоломью после трех бокалов голландского пива дрых без задних ног!

Продрав глаза около девяти, мы сходили на завтрак, а ровно в десять, минута в минуту, заявилась Ангелика, вся в белом, безупречная, безжалостная и похожая на Снежную Королеву.

– Что-то мне не верится, что вы всю ночь спали, – сказала она, разглядывая мою физиономию.

Я сделал большие честные глаза:

– Ей-ей, матушка, почивали. Только вот сны снились мерзкие про содомитов клятых. Не иначе, как кто-то наркоту в соседнем номере курил и надышал прямо нам в форточку.

Такое объяснение удовлетворило бы только совсем уж наивного человека, но Ангелика не стала требовать другого. Она по-хозяйски уселась на стул и протянула мне синюю пластиковую папку:

– Изучайте. Тут материалы.

– Что за красавец? – осведомился я, вытащив фотографию белокурого типа в очочках, похожего на школьного учителя, и сам же прочитал на приложенном к снимку листке: – Виллем ван Хоэйдонк, сорок два года, уроженец Алкмаара, по профессии – юрист, с две тысячи первого года возглавляет Амстердамское отделение Церкви Святой Воды… Э, да это кто-то типа епископа?

– И тут они есть, – сказал Антон и мрачно вздохнул.

– В Голландии имеется даже официально зарегистрированная партия педофилов, а уж рядом с ними сектанты, приносящие людей в жертву, и вовсе розовые зайчики. Так, это что такое?..

Помимо досье на ван Хоэйдонка в папке имелись фотки некоего дома, выходившего фасадом на канал, затем его подробный план, а также расшифровки записей двух телефонных разговоров между «В. В. Х.» и «Н», обозначавшим, скорее всего, неизвестного.

Из разговоров следовало, что в ближайшие дни где-то на берегу моря состоится некое важное событие.

– Все ясно, – сказал я. – Эти паскудники собрались учинить очередное кровопролитие. Вот только где? Морских берегов в Голландии – как дырок в сырной голове.

– Этого нам выяснить не удалось. Поэтому сегодня вечером, – Ангелика позволила себе улыбнуться, – будет проведена операция по захвату Виллема ван Хоэйдонка. Вам светиться незачем, поэтому вы будете привлечены лишь в качестве группы прикрытия. Основную часть работы возьмут на себя мои коллеги.

Бартоломью, уже вообразивший себя суперагентом ноль ноль восемь с половиной, обиженно засопел.

– Не зря ты посвятила своих в эти дела? – спросил я.

– А я их и не посвящала, – покачала головой белокурая бестия, – начальство уверено, что я в отпуске. А парни из местного, глубоко законспирированного резерва просто исполняют приказы. Они уверены, что мы имеем дело с обычным преступником, торговцем оружием или шпионом.

Это, конечно, верно и вроде бы разумно – меньше знаешь, увереннее действуешь, особенно в нашей ситуации. Но с другой стороны – сектанты из ЦСВ вовсе не обычные преступники, у них есть кое-что помимо ножей и пистолетов, вспомнить хотя бы статуэтку Кхтул-лу и аквариум с зеленой тиной. Готовы ли «парни из резерва» иметь дело с подобными вещами?

Что-то я сомневаюсь, честно говоря.

Но Ангелика наверняка убеждена, что их шпионские навыки помогут справиться с чем угодно. И поэтому возражения приведут только к длинному и совершенно бессмысленному спору.

– Ладно, группа прикрытия так группа прикрытия, – сказал я. – Командуйте, фройляйн.

Первый приказ не заставил себя ждать:

– Собирайтесь, и пошли.

Выбравшись на улицу, мы угодили под типичный голландский дождь, который славен тем, что идет почти параллельно земле и одинаково неприятен как в ноябре, так и в июле. Поспешно пробежали мимо Биржи и с причала, что расположен напротив музея секса, перебрались в маленькую прогулочную лодку, выкрашенную в патриотичный оранжевый цвет.

– Под видом туристов проведем рекогносцировку, – сказала Ангелика.

– В такую погоду? – осведомился Бартоломью, оглядывая серое небо и укрытый за завесой дождя Амстердам.

– Другая тут редко бывает, – сообщил я. – Так что, поверь мне, на каналах сейчас не протолкнуться.

Затарахтел мотор, и мы поплыли – мимо искусственного острова, на котором стоит вокзал, через Брауэрграхт, «канал пивоваров», в Херенграхт, «канал господ», и по нему – на юг.

Лодчонка наша представляла собой типичное суденышко, на каких аборигены в выходные дни раскатывают по воде, предаваясь болтовне, обжорству и пьянству – метров семь в длину, негромко булькающий движок, а сверху тент на распорках, дающий хоть какую-то защиту от дождя. Рядом с большими катерами, на которых возят на обзорные экскурсии туристов, она смотрелась карликом, около катамаранов, что выбирают для прогулок разные маньяки – великаном, но в общем и целом не выделялась, даже несмотря на радикальный цвет.

На каналах голландской столицы можно встретить и не такое.

Для жилья «епископ» Церкви Святой Воды выбрал одно из самых припонтованных мест всего города – берег «канала господ» в пределах Золотой излучины, где с давних времен стоят самые роскошные особняки Амстердама.

– Вот он, – сказала Ангелика, едва мы оставили позади очередной мост.

Домик у ван Хоэйдонка был не особо велик – три этажа, узкий фасад, – но откровенно древен и солиден. Причал напротив него пустовал, и машины у входа не имелось.

– На работу уехал? – спросил я. – Или уплыл?

– Лодки у него нет, – сказала наша шпионка. – Так что уехал. Прислуга тут приходящая, вечером в доме пусто. Возвращается он со службы всегда примерно в одно и то же время. Мои парни проникнут внутрь и будут ждать его там, а мы останемся на воде, чтобы следить за обстановкой. Дабы не вызвать подозрений, сделаем вид, что у нас проблемы с мотором.

Мы миновали дом ван Хоэйдонка, добрались до реки Амстел, развернулись и поплыли обратно. Осмотрели особнячок еще раз, только с другого борта, и Ангелика решила, что этого достаточно.

– Вы запомнили, где причал? – спросила она. – Встречаемся на нем ровно в восемь. Сейчас я вас высажу, и целый день можете гулять. Только постарайтесь не напиться и не накуриться.

– Запомнили. Не напьемся. – Я посмотрел на белокурую бестию подозрительно: – А что насчет тех материалов, что мы привезли из Эквадора? Из них что-нибудь извлекли?

Она несколько мгновений помедлила, прежде чем ответить:

– Да, конечно. Хаим Шоррот закупал вооружение довольно активно, и не для перепродажи, а для себя. Судя по всему, он планировал организовать оборону участка суши, граничащего с морем. Отсюда и комплекс береговой обороны, и безэкипажные патрульные катера израильского производства, и радиоуправляемые мины. Все это под разным видом ввозилось в одну из самых мирных стран земного шара – в Норвегию. А там Ирге О’Дилу фактически принадлежит целый остров в одном из фьордов.

– Ха, неплохо дядя устроился… – задумчиво протянул я. – Но ничего, мы пощиплем его за мягкое место.

Ангелика высадила нас на пристани «Канал Баса» неподалеку от дома Анны Франк, и мы отправились гулять. Бартоломью, поначалу слегка ворчавший по поводу погоды, вскоре бросил это бессмысленное занятие.

Денек, в общем и целом, прошел не зря – мы культурно обогатились в музее Ван Гога, тут же морально разложились в одной из пивнух, где для сугрева тяпнули по стопке джина. Постояли на площади Дам, на месте которой когда-то давно поставили первую дамбу, давшую название городу на реке Амстел. Потусовались на цветочном рынке, где помимо тюльпанов, можно купить все, что может понадобиться начинающему и даже опытному коноплеводу и плантатору марихуаны. Осмотрели блошиную барахолку на площади Ватерлоо и ровно в восемь топтались на нужном причале.

– Смотри, Антон, – сказал я патетически, указывая на неприметную вывеску музея секса. – Когда я помру, мою закрученную в тряпки мумию выставят там, между Казановой и Клеопатрой, и люди будут ходить мимо, смотреть на меня и думать: «Да, этот парень и вправду был силен»…

– В том, что касается болтовни, ты точно силен, – хмыкнул Бартоломью.

Ангелика вопреки правилам немецкой пунктуальности явилась с опозданием на две минуты, и я было собрался устроить легкий скандал по этому поводу, но взглянул на ее серьезное лицо и передумал. Того гляди, не поймет юмора, расстреляет меня на месте, а труп сбросит в мутные воды канала.

– Поехали, – скомандовала белокурая бестия, и мы забрались в лодку.

Там обнаружился полный набор для пикника на воде – портативный электрический гриль, целый пакет сосисок, ящик пива «Леффе» и даже пивные бокалы. Понятно, что все это для маскировки, но руки у меня зачесались – сорвать крышечку, сделать глоточек-другой…

К нужному дому мы подошли в восемь двадцать и поспешно пришвартовались на свободном месте. Ангелика заглушила мотор, подняла его, сняла крышку и принялась отдавать распоряжения:

– Пат, иди сюда. Если в движке будет копаться дама, это вызовет подозрения. А ты, Антон, займись маскировкой – вскрой несколько бутылок, из некоторых отлей пива вон в то ведро и начинай жарить сосиски.

Пришлось мне пересесть и делать вид, что я ковыряюсь в двигателе.

«Парни из резерва» появились на берегу канала в восемь тридцать – подъехала машина, из нее вышли двое крепких чувачков совершенно неприметной внешности. Автомобиль уехал, а добры молодцы двинулись к двери особняка и вскрыли ее с такой скоростью, что у меня возникло подозрение – не из одесских ли домушников эти шустрые типы?

Чпок, щелк, и перед особняком нет никого.

– Отлично, – сказала Ангелика, державшая в одной руке бутылку пива, а в другой – бумажную тарелочку с сосисками. – Они внутри. Сейчас займут позиции и доложат о себе.

Из-за поворота канала с рокотом выплыл сине-белый катер водной полиции и направился к нам. Я напрягся и принялся судорожно копаться в лодочном моторе, Бартоломью едва не опрокинул гриль, и только белокурая бестия осталась совершенно спокойной.

Патрульный катер остановился, и темнокожий офицер в белой рубашке что-то спросил по-голландски. Ангелика небрежно ответила то ли на этом же языке, то ли по-немецки, и оба расхохотались.

Мне осталось только улыбаться и корчить из себя дурачка, а Антону – поменьше дрожать.

Офицер помахал нам, бросил еще пару слов, его катер взревел, точно бешеный бык, и умчался. Я вздохнул и вытер со лба выступивший пот, а совершенно забывшийся Бартоломью присосался к бутылке с пивом.

Да, чтобы быть шпионом, нужно иметь крепкие нервы.

– Порядок, рабочий момент, – сказала наша Мата Хари, поглядывая на нас слегка покровительственно. – Мои парни, кстати, прислали эсэмэску – у них все отлично, ждем «клиента».

– А где он бродит до сих пор? – мрачно осведомился я. – На работе сидит?

– Нет, в «КОК Кафе» на Розенстраат. Престижный клуб для «голубой» публики.

– Пат-пат-патрясающе. Да он еще и пидарас? Хотя чего еще ждать от сатаниста?

«Клиент» прибыл в восемь сорок – к особняку подкатило то ли действительно антикварное авто, то ли тачка, умело оформленная под старину. Хлопнула дверца, и из нее выбрался высокий белокурый тип в очках, тот самый, что был на фотографиях. Когда он вошел в дом, я почувствовал, что мне вновь становится жарко, а в горле прямо-таки пересыхает.

Спустя пять минут со стороны Амстела подъехала «Скорая» и остановилась у входа в жилище ван Хоэйдонка. Еще через шестьдесят секунд двери дома распахнулись, и амстердамский «епископ» ЦСВ оказался погружен в машину, причем так стремительно, что случайный свидетель этой сцены не имел бы никаких шансов понять, что произошло на самом деле.

– Порядок, – сказала Ангелика, когда «Скорая» преспокойно укатила прочь. – Пора и нам отсюда убираться.

Вновь Виллема ван Хоэйдонка мы увидели ближе к полуночи, и произошло это в небольшом особняке, затерянном вдали от туристических районов, где-то на южной окраине Амстердама.

Сам домишко выглядел заброшенным, на двери болталась табличка с надписью «продается», а внутри все говорило о том, что люди тут если и появляются, то только по большим праздникам: толстый слой пыли на полу и мебели, грязные занавески на немытых окнах, и тот особый запах, что всегда поселяется в опустевшем жилье.

Ангелика и ее соратники выбрали для своих темных дел подвал, пленника уложили на пол пузом вниз. Связали, а голову с помощью особой хреновины зафиксировали так, чтобы он не мог ее повернуть и посмотреть в сторону.

Когда мы вошли, уловивший шаги ван Хоэйдонк задергался и забормотал по-английски:

– Если вы хотите выкуп, то нет проблем! Я готов заплатить вам сколько нужно! Только отпустите меня!

В его тонком противном голосе был страх, но не тот, коего можно ожидать от попавшего в такую передрягу человека. Пленник боялся, но не за себя, а за что-то другое, тревожился, что может быть сорвано некое дело, к которому он причастен.

И я даже мог догадаться, какое именно.

– Деньги нас не интересуют, – ответила Ангелика на том же языке. – Нам нужна информация. О Церкви Святой Воды, о том, чем она занимается на самом деле, и о том, что ты знаешь об Ирге О’Диле.

Ван Хоэйдонк вздрогнул.

– Варианта у нас два. Либо ты расскажешь все сам, – холодным голосом продолжила белокурая бестия, – либо мы пустим в ход «сыворотку правды». Она куда действеннее любых пыток, но имеет некоторые побочные эффекты. Возможны нарушения работы мочевого пузыря и печени, отказ почек и проблемы с восстановлением функций головного мозга.

Наверное, таким же тоном Генрих Гиммлер говорил попавшим в лапы гестапо евреям: «Попытка не пытка, не правда ли?», и потирал руки так, что они умирали прямо на месте.

– Я все расскажу! – с готовностью согласился ван Хоэйдонк. – Мы служим, и служение наше священно!

Дальше он обрушил на нас пламенную речь о том, что на дне моря спит древний бог, именуемый Кхтул-лу, кличка «Пожиратель Душ», и что ему нужно молиться, совершать всякие обряды, и тогда этот бог проснется, выйдет из воды, и всем наступит полное счастье…

Того, кто не в курсе, этот спич убедил бы в том, что перед ним – безобидный сумасшедший, а ЦСВ – обычная секта, каких сейчас по всему миру – не одна тысяча. Мне же вспомнилось видение, в котором я посетил чудовищный город на дне моря, построенный не людьми, стоящая посреди него исполинская гробница Древнего, и голос, сказавший тогда: «Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет».

– Я готова поверить, что ты не врешь, – сказала Ангелика, когда пленник сделал паузу, чтобы слегка перевести дух. – Но это мы и так знаем. Нам нужна подробная информация о вашем шефе и о том, что за ритуал Церковь планирует провести в ближайшие дни, и где он состоится.

– Нет, вы что… нет, – ван Хоэйдонк затрясся всем телом. – Я не могу это сказать. Вы не представляете, какая участь меня ждет, если я предам своих! Смерть и любые пытки – ласки по сравнению с тем, что предстоит отступнику! Великий Кхтул-лу мстителен, и щупальца его тянутся далеко.

Наша шпионка пожала плечами и подняла взгляд на одного из стоявших у стены «парней из резерва».

– Укол, Ганс, – скомандовала она.

Хрустнула срезанная верхушка ампулы, в свете тусклой лампы, болтавшейся под потолком, сверкнула игла. Очень небольшое количество бесцветной жидкости было введено пленнику в предплечье. Ощутив укол, он вздрогнул, издал нечто похожее на судорожный всхлип и затих.

– Пять минут, и он заговорит, – сказала Ангелика.

Но когда отмеренное время прошло, и она задала ван Хоэйдонку вопрос, тот лишь вяло замычал. Мы подождали еще, но это ничего не изменило – бурчание, хихиканье и никакого ответа.

– Паленая твоя сыворотка, – заметил я. – Или этот парень как-то закодирован против нее.

– Это невозможно! – отрицательно покачала головой белокурая бестия.

– Какой раз за последние дни ты произносишь это слово? – Я полез в задний карман джинсов, где лежал найденный Бартоломью кругляш из бледно-желтого металла, покрытый узором из завитушек и ромбиков. – Эти злобные сектантские парни доказали – они умеют такое, что наука не может ни объяснить, ни повторить. Дай-ка, я попробую побеседовать с этим типом.

Мне совершенно не хотелось прибегать к той силе, против которой мы боролись, но я понимал, что ван Хоэйдонк – уникальный источник информации, и что его нужно разговорить во что бы то ни стало.

– Эй, Виллем, или как тебя там! – я взял пленника за кудри на макушке и слегка приподнял ему голову. А затем сунул прямо под глаза кругляш с древними письменами. – Узнаешь, гнида?

– Печать? Власть повелевать? – воскликнул ван Хоэйдонк почти радостно, но тут же понес какую-то околесицу. – И дары жителей Ленга, и так из пропастей ночи в бездны пространства, и из бездн пространства в пропасти ночи, и хвала великому Кхтул-лу, Затогуа и тому, чье имя нельзя называть… Вечная слава им и обильные жертвы…

– Стоп! – попытался я остановить пленника, но тот затарабанил еще яростнее, с пылом и душой:

– Иди к людям и отыщи те пути, что он мог знать в Бездне. Он мог сказать об этом Ньярлатхотету, могучему вестнику… И он стал похож на человека, надев восковую маску, и спустился на землю… те же, что копошатся в навозе, достойны лишь смерти, и неизреченный ужас охватит их сердца! Твари, что предназначены ползать, научились бегать, и спасение будет лишь тому, кто отдаст себя под покровительство Древних…

Тут «епископ» ЦСВ прервался и принялся набирать в грудь воздуха для новой тирады.

– Хватит! – рявкнул я прямо ему в ухо. – Где и когда Церковь Святой Воды проведет особый ритуал? Приказываю тебе отвечать силой этой Печати, а также всех Слов и Знаков!

Последнее я добавил скорее по наитию и без особой надежды на успех.

– Шелест песка на дюнах поглотит последние крики… кровь оросит пляж у Схевенингена… – ван Хоэйдонк заговорил совсем по-иному, глухо и негромко, точно преодолевая внутреннее сопротивление. – Сила истечет сегодня на рассвете… и тот, кому она предназначена, получит свое. Ключевые слова будут сказаны, непоправимое совершено… Старая мельница слепыми глазами увидит успех… и если все свершится как надо, то мы сфокусируем мощь уже произведенных звездных обрядов, и она обратится в пучину, где дремлет Великий Жрец… да снизойдет на нас его благоволение…

Тут пленник мерзко захихикал, и стало ясно, что период временного просветления закончился.

«Парни из резерва», до сих пор пребывавшие в состоянии профессиональной невозмутимости, удивленно заморгали. Да, ребятишки, ваша начальница коварно умолчала, с кем мы тут беседуем.

– Схевенинген – это курортный район Гааги, – сказала Ангелика, – пляжей в его окрестностях хоть отбавляй, а вот старых мельниц я не думаю, что много. До рассвета у нас, – она глянула на часы, – около пяти часов. Три машины есть, я полагаю, мы успеем осмотреть все пляжи и помешать убийству.

– Погоди, я еще про Шоррота спрошу. – Я вновь встряхнул ван Хоэйдонка за волосы. – Кончай ржать, очкарик! Нам еще кое о чем нужно перетереть, клянусь жуткой мордой вашего Великого Жреца.

Но на этот раз не помогли ни Печать, ни упоминание Слов, Знаков, имен и прочих мистических хреновин, о которых я узнал либо из собственных видений, либо от всяких консультантов – Егора Евграфовича, пана Твардовского, бывшего нациста Брокдорфа.

Пленник только смеялся, порой срываясь на плач.

А затем и вовсе потерял сознание.

– Все, отрубился, – констатировала белокурая бестия. – Ганс, второй укол.

– Вы что, хотите его убить? – вмешался Бартоломью, уловивший смысл отданного по-английски приказа.

– Ни в коем случае, – холодно улыбнулась Ангелика. – «Мокруха», как говорят ваши уголовники, считается в наших кругах моветоном. Зачем давать голландской полиции лишний повод для беспокойства? После этого укола ван Хоэйдонк проспит около двадцати четырех часов, а очнется не совсем адекватным, с некоторыми провалами в памяти. Учитывая то, как легко в Нидерландах переборщить с наркотой, это никого особенно не удивит, а его болтовня о похищении не впечатлит. Придет в себя он еще примерно через сутки, а мы к этому времени будем далеко…

После второго укола «епископ» ЦСВ несколько раз вздрогнул, а затем мышцы его расслабились, и он уткнулся мордой в пол. Ганс и второй помощник нашей шпионки сняли с рук и ног пленника веревки, убрали фиксатор с шеи.

– Отлично, – сказала она. – А теперь отправляйтесь в Схевенинген и начинайте осматривать пляжи на предмет старых мельниц. Не думаю, что она находится в пределах самого города – слишком людно, а вот окрестности нужно обследовать. Если что – звоните.

«Парни из резерва» дружно кивнули и затопали вверх по лестнице.

– А мы? – спросил я. – Неужели останемся в стороне от великих деяний?

– Не останемся. Мы заглянем в местное отделение ЦСВ, что на Алберт-Каупстраат. Подготовительные мероприятия осуществлены, нам остается только войти внутрь и оглядеться.

Вот это я понимаю, подход настоящего полководца – бить одновременно по нескольким направлениям!

Мы оставили храпевшего ван Хоэйдонка на произвол судьбы, а сами сели в машину и поехали на север, в сторону района Пейп, где расположена названная улица. Воспользовавшись тем, что на голландских дорогах не бывает выбоин и бугров, я вытащил ноут и пристроил его на коленях.

– Глупо лазить по порносайтам, когда находишься в Амстердаме, – заметил Бартоломью, но я только отмахнулся.

Когда очкастый сектант упомянул об «уже произведенных звездных обрядах», мне вспомнились три трупа, голова к голове лежавших на берегу Клязьминского водохранилища. Далее ниточка потянулась к произошедшему через два дня убийству в Турции и к опустевшей яхте у берегов Ливии, обнаруженной еще примерно через сорок восемь часов.

А из всего этого возникла идея, которую нужно было подтвердить или опровергнуть.

– Короче, Склифосовский, – пробормотал я, шерстя архивы новостных сайтов за шестнадцатое июня. – Есть, вот оно… Трое туристов-байдарочников пропали без вести в окрестностях Мурманска. Готов поклясться чем угодно, что их убили наши общие «друзья», сняли скальпы, искололи внутренности и еще очень аккуратно ликвидировали селезенку.

– И что с того? – спросила сидевшая за рулем Ангелика.

– А то, что если взглянуть на карту, то мы увидим… – Я вывел на экран ноута изображение куска земного шара. – Шестнадцатого июня – жертва под Мурманском, девятнадцатого – в Подмосковье, двадцать второго – Турция, двадцать пятого – Ливия, двадцать восьмого… тут мы ничего не знаем, но убийство должно было состояться где-нибудь в Мавритании или Сенегале.

– А как ты определил? – Антон смотрел на меня, как второгодник на решившего сложную задачу отличника.

– Эти точки лежат примерно на одной незавершенной окружности. Центр ее находится как раз в Голландии… Или где-то в Северном море неподалеку от ее берегов.

– То есть… все совершенные ранее обряды были как бы подготовительными? – Белокурая бестия, надо отдать ей должное, уловила мою мысль мгновенно. – А то, что пройдет сегодня – финальное? Оно должно как бы собрать силу всех этих жертвоприношений в единый пучок и направить ее в море?

– Чтобы разбудить того, кто вроде бы окочурился, и при этом спит в гробнице на дне, – подтвердил я. – Поднять симпатягу со щупальцами на морде и когтями на лапках, Великого Жреца Древних, Пожирателя Душ по имени Кхтул-лу.

– Ай-яй-яй! А что будет, если он восстанет? – Бартоломью заморгал, точно ребенок, узнавший, что завтра в гости придет очень суровый дядя, при котором ни пошуметь, ни поиграть не выйдет.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Но если судить по моим видениям, то ничего хорошего.

Что может принести людям восставший из мертвых Древний? Свободу, равенство и братство? Очень сомнительно. Каждому по булке с маком, по кувшину с пивом и мир во всем мире? Тоже вряд ли. Этот злобный и могучий тип не будет вытирать слезы сироткам и переводить старушек через дорогу, скорее всего он попытается захватить Землю, стать Князем Мира Сего.

А это означает кровь, разрушения, черную магию, жестокости и гнусности, выдуманные еще в те времена, когда наши хвостатые предки жевали бананы, сидя на ветках, и благоразумно не думали ни о каком разуме.

Да и прозвище Пожиратель Душ Кхтул-лу наверняка получил не просто так…

– Ничего, мы этого не допустим, – твердо сказала Ангелика, и дальше мы ехали в молчании.

Ночной Амстердам мок под дождем, колеса мягко шуршали по сырому асфальту.

Несколько каналов, пара мостов, и мы оказались в пределах Пейпа, небольшого и очень колоритного района, выстроенного на месте старой городской свалки и заселенного эмигрантами со всех концов света. Машину остановили рядом с Сарфати-парком, на одной из улочек местного квартала красных фонарей, куда менее известного и пафосного, чем его собрат в центре города.

Но зато намного более опасного.

Это подтвердилось, едва мы отошли от автомобиля и углубились в довольно узкий переулок.

– Йо! – воскликнул выскочивший нам навстречу оборванец неопределенной расовой принадлежности, а через мгновение стало ясно, что на ночную прогулку он захватил друзей.

Грязных, лохматых и, по всей видимости, слегка обдолбанных.

– Добрый вечер, – крайне любезно сообщила им Ангелика, после чего в ее руке оказался пистолет.

Какой именно марки, я не разобрал, но что-то маленькое, скрытого ношения.

– Йо? – повторил оборванец, но на этот раз несколько разочарованно.

– Валите отсюда, – посоветовала гулякам наша валькирия, и те рассосались с удивительной скоростью.

– А я даже испугаться не успел, – сообщил Антон с такой гордостью, словно только что пинком в нос отогнал льва.

– Ну и отлично, памперсы менять не придется, – слегка осадил я худреда, и мы пошли дальше.

Пейп, а по-голландски это означает «трубка» – весьма интересный район. Тут обитают выходцы из всех земель, что некогда были частями колониальной империи с центром в Амстердаме. Тут имеется куча этнических магазинчиков, харчевен и всяких прочих заведений, что обслуживают не только материальные, но и духовные потребности населения.

Неудивительно, что Церковь Святой Воды выбрала для резиденции это место.

Никто тут не удивится, узнав, что его соседи курят фимиам каким-то Древним. Еще одна секта? Ну и фиг с ней.

Помещение, арендованное ЦСВ, разместилось на Алберт-Каупстраат, центральной улице Пейпа, по соседству с громадным рынком. Около него нас и встретил один из «резервных парней» Ангелики.

– Все чисто, – сообщила она, переговорив с ним по-немецки. – Система безопасности отключена, подходы под наблюдением, дверь открыта. Нам остается только войти.

А я вспомнил наш визит в офис в Малом Матросском переулке и подумал, что не все будет так легко. Внутри нас наверняка встретит неприятный сюрприз, а то еще и не один.

Ангелика и «резервный парень» натянули перчатки, и мы проникли в четырехэтажный дом, снаружи больше похожий на склад или даже на большую коробку. Прошли коротким коридором, толкнули вскрытую дверь и оказались в просторном офисе.

Тут имелся полный набор – столы, мониторы на них, принтеры и факсы, массивный сейф в углу. И большой аквариум около окна, заполненный то ли мутной водой, то ли тиной.

– Вот зараза, – сказал я, глядя на него. – Эта хреновина мне очень не нравится.

– И мне, – добавил Бартоломью.

– Там не может быть никого крупнее пираньи! – Тон у нашей фройляйн был точь-в-точь как у няни, убеждающей детей, что злого буки не существует. – А та наружу ни за что не выберется.

– Посмотрим, – процедил я сквозь зубы.

Ангелика принялась деловито потрошить сейф, «резервный парень» занялся компами, а нам с Антоном осталось только мяться у двери, пялиться по сторонам и вздрагивать в ожидании неприятностей.

Проникавший в окно свет уличного фонаря позволял видеть все в подробностях.

Полочки со скульптурами тут не было, зато имелись развешенные по стенам гравюры: старый знакомый Кхтул-лу, восседающий на верхушке пирамиды, двухголовая птаха с распоротым брюхом, утыканная рогами жаба с жезлом в лапе и короной на голове, козел-мутант с иглами на спине и волчьими зубами в пасти.

В общем, та же компания, что и на стенах храма в Эквадоре – Властители Древности, что были, есть и будут.

Не хватало разве что слононогого облака с пастью на боку, но зато имелся некий тип, похожий на человека в древнеегипетском головном уборе, вот только руки у него были чешуйчатыми, а когтям на них позавидовал бы орел.

– Это кто? – шепотом спросил Бартоломью, указывая на него.

– Вот уж не знаю и знать не стремлюсь, – буркнул я. – Не разглядывай их особо, а то мало ли что…

Последняя гравюра, та, что над аквариумом, изображала смутную человекоподобную фигуру, укутанную в лохматые струи то ли воды, то воздуха. Вроде бы ничего страшного, но почему-то она внушала настоящий ужас, и смотреть на нее не хотелось.

– Интересные тут документы, – заметила по-английски Ангелика, ловко управлявшаяся с крохотным фотоаппаратом. – Если их опубликовать, кое-кому станет очень неуютно. Генрих, у тебя что?

– Быстро и незаметно сломать защиту не выйдет, – отозвался «парень из резерва».

– Тогда не трать времени. Оставляй «подарки», и уходим.

В этот момент аквариум издал негромкое, но отчетливое «блоп», а затем в его недрах забулькало.

– Ух ты… – уныло протянул Антон и сделал шаг к двери.

Белокурая бестия резко повернулась, в ее руке появился тот же пистолет, который мы видели ранее. В следующий момент он дрогнул, а палец на спусковом крючке напрягся.

Ангелика слышала, конечно, мой рассказ о том, что произошло во время нашего визита в московский офис ЦСВ. Но все равно она не была готова лицом к лицу столкнуться с одним из его персонажей.

Завоняло так, словно где-то поблизости забил фонтан нечистот, густая вода в аквариуме заколыхалась, и из нее высунулось щупальце толщиной в детскую руку. За ним появилось второе, третье, и в венчике из усаженных присосками конечностей начало подниматься нечто округлое, глянцевито блестевшее.

– Это еще что? – воскликнул Генрих на английском.

– Домашняя зверушка, – сказал я. – Знаешь, в клетках порой шиншилл держат, крыс или кроликов?

Мне самому страшно не было – навидался всяких страхов за последние дни, и в сельве на Пастасе, и на Готланде, и в Кракове. Я испытывал только глухое раздражение – надоело нюхать всякую гадость; и вялый интерес – что за урод явится в этот раз?

– Кроликов? – спросила Ангелика, и голос ее дал слабину. – Мне не хочется оставлять следов, но…

Я понял, что еще миг, и она выстрелит.

Аквариум разлетится на куски, а утром адепты Церкви Святой Воды узнают, что ночью их офис посетили гости.

– Замри! – рявкнул я, во второй раз за сутки вытаскивая из кармана Печать. – Я его остановлю!

Из аквариума поднялась голова, черная, слизистая, но при этом похожая на человеческую. Фосфоресцирующие глаза размером с кулак глянули с осмысленной злобой, а из щели рта вырвалось неприятное сипение. Щупальца спазматически задергались, присоски на них принялись раскрываться, как цветочки при виде солнца.

Бартоломью охнул, Генрих помянул «доннерветтер», и я ощутил, как меня накрывает волна дурноты. Перед глазами все закружилось, возникло желание лечь на пол и подремать часок-другой.

Гнусный монстряка, обитавший в аквариуме, играл с нами в Кашпировского!

– Врешь! Не возьмешь! – пропыхтел я и предъявил осклизлому мутанту Печать. – Как тебе это?

Кругляш из светлого металла заставил торчавшую из воды башку закачаться туда-сюда, в глазах обозначилось недовольство. Присоски позакрывались, а рот чудовища породил нечто похожее на членораздельную речь. Но провалиться мне в болото, если я понял хоть слово!

Сплошь «курлы-мурлы» и «хлюп-бухлюп».

– Давай-ка в норку! – сказал я, подступая к аквариуму.

Идти было трудно, я словно преодолевал сопротивление, продавливался через нечто невидимое, но довольно плотное. Печать в руке с каждым шагом становилась тяжелее, и порой мне казалось, что она слабо светится зеленым тусклым огнем, как потревоженная медуза.

Но монстр при моем приближении заволновался и начал погружаться обратно в воду. Украшенная закорючками древняя штуковина не пришлась головастому «кальмару» по вкусу.

– Доделывайте свои дела, – сказал я дрожавшим от напряжения голосом. – И уматываем!

Глава 13 Галопом по Европам

Собака – друг человека.

Академик Павлов

Выйдя на улицу, я обнаружил, что сырой и густой воздух Амстердама приобрел вкус гнили. Кроме того, все начало расплываться у меня перед глазами, а мостовая под ногами закачалась.

– Твою мать, – сказал я, пытаясь не свалиться. – Похоже, я перенапрягся…

Убранная в карман Печать обрела прежний вес, но наведенная ею тяжесть словно переползла в тело – сердце билось как-то вяло, конечности казались холодными, как у трупа, а по спине моей бегали мурашки.

– Э, да тебя шатает! – с тревогой воскликнул Бартоломью.

– В машине есть аптечка, а там нашатырь, – сказала Ангелика.

– Без паники, – прохрипел я, пытаясь убедить себя, что падать в обморок на глазах у столь красивой барышни просто стыдно. – Единственное лекарство, что мне сейчас нужно – это стакан виски, или водки, или коньяка.

Пока шли до автомобиля, я немного прочухался, и предложенный нашатырь с негодованием отверг. От дальнейшей заботы меня спас затрезвонивший в кармане белокурой бестии сотовый.

– Так, это Ганс, – Ангелика поднесла аппарат к уху. – Нашли? Ритуал начался? Охрана? Мы едем.

Она завела мотор, втопила педаль газа в пол, и мы помчались к юго-западному выезду из города, к дороге на аэропорт «Схипхол», Роттердам и Гаагу, где-то в окрестностях которой затусовались соратнички нашего лысого «друга» Джавана Сингха. Исчезновение выведенного нами из игры «епископа» ван Хоэйдонка должно было их озадачить или даже встревожить, но этого, к моему разочарованию, не произошло.

Похоже, в местном отделении ЦСВ и помимо него хватало решительных и злобных ублюдков.

– Ганс отыскал место, выбранное для ритуала, – рассказывала наша шпионка, не забывая вертеть рулем и соблюдать правила дорожного движения. – Старая заброшенная мельница в устье ручья, пляж, все это в десяти километрах к северу от Схевенингена. Народу там десятка полтора, но что делают, разобрать не удалось – близко не подойдешь из-за охраны, но похоже, рисуют что-то на песке.

– Сколько у нас времени? – спросил я.

– Сейчас три сорок пять. Светает в этих местах в это время года около пяти тридцати. Должны успеть. Оружия у меня в багажнике хватит, чтобы сражаться с ротой регулярной армии.

Антон гулко сглотнул – соглашаясь на должность фотокора, наш худред вряд ли предполагал, что ему придется жать не на спуск «лейки», а на спусковой крючок автомата.

Мы промчались мимо поворота на Лейден, проскочили через Гаагу, известную на весь мир международным судом, бессмысленным и беспощадным (я как-то делал репортаж оттуда, так что знаю, о чем говорю). Покрутились по пустынным улочкам Схевенингена и оказались на дороге, напомнившей мне о просторах покинутой десять дней назад родины.

Асфальт с дырами, на обочинах грязные канавы и какие-то кусты.

Не хватает только пьяных и алчных гаишников в засаде.

Вместо них нам встретился один из «резервных парней» Ангелики, промокший и озабоченный.

– Отсюда до них два километра, – сказал он по-английски, когда мы остановились и вылезли из машины. – Ближе подъехать можно, но тогда услышат. Герман следит за ними, если что – позвонит. Они начертили на песке огромный сложный рисунок и сейчас то ли молятся, то ли поют.

Ночной мрак превращался в утренний сумрак, тучи на востоке серели, и где-то за ними готовилось взойти солнце. Если мы хотим помешать ритуалу, то нам следовало поторопиться.

– Ясно, – кивнула Ангелика. – Снаряжаемся.

В багажнике обнаружился целый арсенал – пяток «глоков» разных модификаций, несколько штурмовых винтовок «Хеклер-Кох 417», ящик гранат, парочка «РПГ»[6] и даже настоящий «стингер»[7]. Имея такие «аргументы», и вправду можно «побеседовать» с серьезными людьми.

Бартоломью достался «глок» и очень краткая лекция «Как выстрелить во врага и не попасть при этом в соратника». Мы втроем вооружились штурмовыми винтовками, рассовали по карманам гранаты.

– Делайте, что я прикажу, – сказала валькирия, с оружием выглядевшая еще привлекательнее. – И безо всяких вопросов. Если сказала «падать» – падайте, «стрелять» – стреляете, и так далее. Понятно?

Я кивнул – кто в армии служил, тот в цирке не смеется. Антон пробормотал «да».

Проломившись через намокшие кусты, мы порысили по сырому песку – на север, вдоль серовато-белого, монотонно шумевшего моря. Горизонт затянуло туманом, над водной гладью плыла дымка, дождь продолжал моросить, так что легкая пробежка была даже кстати.

Только пыхтевший Бартоломью вряд ли бы с этим согласился.

Над дюнами поднялся силуэт мельницы – раскинутые крылья, конический корпус, кольцевой парапет на середине высоты, и вскоре мы столкнулись со вторым «резервным парнем».

– Там они, – сообщил он, показывая на гряду дюн. – Продолжают завывать и мужика к вбитым в песок кольям привязали. Незаметно не подойдешь, со всех сторон открыто.

– А незаметно нам и не надо, – Ангелика кровожадно улыбнулась. – Пугнем их.

Взобравшись на среднюю дюну первой гряды, мы обнаружили, что за ней имеется вторая. Торчавший на ней мужик в черной ветровке вздрогнул, увидев нашу компанию, что-то завопил и скрылся из виду.

– Надеюсь, у них нет пулемета? – осведомился я.

– Мы бы о нем знали, – на полном серьезе ответила наша шпионка.

Очередной подъем остался позади, и открылся участок пляжа, плоский и большой, точно футбольное поле. С севера его ограничивал ручей, на коем и стояла заброшенная мельница, с востока – тот «автобан», по которому мы сюда добирались.

А в самом центре с комфортом расположилась орава адептов Церкви Святой Воды.

Не знаю, чем они рисовали на песке, но чертеж диаметром три десятка метров выделялся четко: белый круг, пересекающиеся красные и черные треугольники, округлые значки, похожие на те, что я видел на двери, ведущей в кабинет червеголового пана Твардовского. А в центре, в малом круге, виднелся распяленный на земле человек – чистый рисунок да Винчи, только в одежде, да еще руки привязаны к вбитым в песок кольям.

– Только я! – гаркнула Ангелика и дала очередь в воздух.

Сектанты, стоявшие на границе внешнего круга и махавшие руками, дружно повернулись в нашу сторону. Вторая очередь, прошедшая ниже, так что пули засвистели над головами, показала им, что незваные гости не шутят. И злобномудреные поклонники Древних запаниковали, точно увидевшие черта селяне с гоголевской ярмарки.

Высокая женщина с рыжими волосами завопила и бросилась бежать, за ней устремились остальные.

– Эй, куда?! – воскликнул я. – А я только собирался взять у вас автограф!

Но ошеломленные явлением чужаков подопечные ван Хоэйдонка удирали так, что песок летел из-под подошв, а о том, чтобы пустить в ход оружие, если у них оно и было, никто не подумал.

– Э, ну надо же… так просто? – удивился Антон. – Я думал, как там, в джунглях…

– Ничего странного. – Я закинул винтовку за спину. – Там нам противостояли древние перцы, опытные во всякой магии, кровожадные и не особенно цивилизованные. Тут скорее всего простые люди, обыватели, возжаждавшие «темной мудрости» и вообразившие себя невесть кем. Готов поставить что угодно, вряд ли кто из них до конца понимал, что здесь происходит и что они делают. Разве что ван Хоэйдонк, но и того Шоррот мог использовать втемную.

Беглецы скрылись из виду, пропали в пелене дождя где-то за дорогой, и мы двинулись вниз, к кругу и оставшейся внутри него жертве. В какой-то момент мне показалось, что чертеж светится, по его линиям бегут волны сияния, но я тряхнул головой, и глюк пропал.

Бедолага, угодивший в лапы к сектантам, был молод и выглядел на редкость жалко – тощий и мокрый, в грязной одежде и с тупой покорностью, застывшей на смуглом скуластом лице. Он лежал неподвижно, не пытаясь освободиться, и таращился в затянутое тучами небо, не обращая на нас никакого внимания.

– Пора вставать, – сообщил я ему. – Мы…

И в этот миг донесся звук, который я сегодня уже слышал – мощное, раскатистое «блоп». Море зашумело, на берег накатила необычайно медленная и большая волна, а за ней еще одна.

– Что это? – напряженно спросил по-английски один из «резервных парней», то ли Герман, то ли Ганс.

Мне очень хотелось сказать, что удравшая из зверинца каракатица, но я сдержался.

Море метрах в двадцати от берега вскипело, над его поверхностью вздыбилась добрая дюжина черных щупалец толщиной со ствол дерева. Поднялась уродливая, увешанная водорослями и покрытая слизью туша, и ветер принес гнусный, одуряющий запах.

Эта тварь была старшим братишкой той, что мы видели на берегу Пастасы, а уж обитатель аквариума в офисе ЦСВ годился ей только в правнуки. Она напоминала изображения Кхтул-лу – чудовищное смешение черт человека и головоногого, и передвигалась на двух ногах, причем достаточно шустро.

– Жаль, что ты не захватила гранатомет, – сказал я, глядя, как монстр, превосходящий меня ростом примерно втрое, бредет к берегу, и как щупальца его бороздят волны.

– Ничего, и «Хеклер-Коха» на него хватит, – твердо произнесла Ангелика и дернула спусковой крючок.

Штурмовая винтовка затарахтела, очередь перечеркнула фигуру вылезшего из моря урода. Зачмокало, полетели куски слизи, но чудище даже не вздрогнуло, не издало никаких звуков.

– Чего ему тут надо? – спросил Бартоломью.

– Жертву хочет забрать, – я взял оружие в руки. – Наши «друзья» из ЦСВ ее для него приготовили. И молитвы читали, и мокли тут под дождем ради встречи с этим симпатягой… Что, попробуем вместе?

– Давай! – согласилась белокурая бестия, сменила магазин, и мы ударили в три ствола.

Монстр приостановился, но только на миг, а затем и вовсе побежал вприпрыжку, расплескивая воду и заставляя берег вздрагивать.

– Его пули не берут! Что делать?! – с отчаянием воскликнул один из «резервных парней».

– И гранаты не возьмут, – я вновь отправил винтовку за спину. – Отступайте, а то он и вас слопает вместе с этим доходягой. А я попробую Печать. Один раз сработала, может, и во второй подействует?

– Я с тобой! – пискнул Антон, и я не стал его отговаривать: пусть фотографирует, кто еще похвастается такими снимками? Ну, а если дело обернется херово, я уж постараюсь урвать у судьбы минутку, чтобы наш худред смог убраться подальше.

– Как знаешь. Если что – мы прикроем. – Ангелика посмотрела на меня то ли с восхищением (ах, влюбляйтесь в меня, фройляйн), то ли с удивлением (безумству храбрых поем мы песню), махнула рукой и вместе со своими бойцами начала отходить к дюнам.

А я зашагал навстречу чудовищу, вытаскивая Печать из кармана и стараясь особенно не бояться. Бартоломью семенил следом, вздрагивая и щелкая «Никоном» на каждом шагу.

Глаза, похожие на шары из мутного хрусталя, глянули на нас со злобой, колыхнулись щупальца.

– Но пасаран, амиго! – сообщил я зверю из моря и предъявил ему металлический кругляш с изображением морды Кхтул-лу. – Видел вот это? Так что давай, убирайся в свою нору!

– Да, в гнездо! – поддержал из-за моей спины Антон, вспомнивший, должно быть, анекдот про Василия Ивановича, Петьку и слона на дереве.

Монстр выбрался на берег и остановился, не дойдя до нас десятка шагов. Изо рта его высунулось нечто похожее на короткий хобот и испустило рев, напоминавший пароходную сирену. Подозреваю, что его услышали на многих кораблях, бороздивших в этот утренний час воды Северного моря.

– И нечего орать, – сказал я. – Назад!

Чудовище было рядом, я видел его чешуйчатую кожу, когти на лапах, слышал, как скрипит песок под его тяжестью, чуял его вонь – тухлая рыба и гнилые водоросли. И при всем при этом оно странным образом казалось нереальным, выглядело на редкость искусным спецэффектом, грандиозной куклой.

Может быть, мой мозг таким образом защищался от перегрузки?

Или в этой твари в самом деле были причудливо смешаны материя и иллюзия?

Печать в моей руке наливалась тяжестью, тянула кисть к земле и потихоньку нагревалась. Теперь я не сомневался, что она светится, испускает неяркие голубоватые вспышки.

Монстр вновь заревел, а затем нагнулся, изобразив нечто вроде неуклюжего поклона, и побрел обратно в море. Зайдя метров на тридцать, он с шумом погрузился в воду, взмахнул щупальцами и исчез.

– Ушел? – спросил Бартоломью.

Отвечать на риторический вопрос я не стал, вместо этого вытер пот со лба и зашагал к самой кромке волн, где остались следы – ряд неглубоких параллельных канавок. Точно такие же, какие мы с Антоном увидели на берегу Клязьминского водохранилища в пятницу, девятнадцатого июня.

Похоже, что именно этот щупальцеватый и вонючий парень являлся к месту жертвоприношения в Подмосковье. Или там был кто-то до чрезвычайности на него похожий – двоюродный братец или иной сородич.

Подошла Ангелика, все такая же напряженная, со штурмовой винтовкой в руках, с пальцем на спусковом крючке.

– Опять получилось, – сказала она. – Я начинаю думать, что ты тоже немного маг.

– Еще какой, – без особого энтузиазма ответил я, чувствуя острую нехватку флиртовательного пороха. – Знаю пару чудес, но готов их продемонстрировать только в интимной обстановке.

Белокурая бестия посмотрела на меня скептически и пошла туда, где «резервные парни» отвязывали жертву. Оставшись без веревок на запястьях и лодыжках, та неожиданно ожила и начала выкрикивать что-то, яростно сверкая глазами.

– Что он несет? – спросил я.

– Так, попробую перевести… – Ангелика выдержала паузу. – Она разверзлась… Вы не видите? Они придут! Нужно пролить ее, иначе она не получит ее… Они должны быть открыты! Я готов… Оно шевелится в глубинах его, и он обязан загореться…

– Что бы моральные уроды из ЦСВ ни творили с этим парнем, в черепушке у него полный бардак, – заметил я.

Освобожденный безумец попытался немедленно сбежать, причем в море. Утихомирив его, мы потратили несколько минут на то, чтобы как следует изуродовать магический чертеж – кто знает этих засранцев, еще вернутся и попробуют повторить все сначала? – и зашагали к машине.

Кафе «Эхнатон», расположенное на Геверс-Дейноотвег, главной улице Схевенингена, выглядело, честно говоря, дороговато и грязновато, но зато оно работало круглосуточно, и еще тут наливали горячий кофе. А поскольку после приключений в дюнах мы испытывали настоятельную потребность согреться и чего-нибудь съесть, то привередничать было бы глупо.

В кафе мы зашли втроем – я, Бартоломью и Ангелика. «Резервные парни» захватили с собой безумца и повезли его «к специалистам», как выразилась белокурая бестия. Что это за специалисты, я спрашивать не стал. И так ясно, что побывавшего в руках сектантов парня нужно показать психиатрам и только потом использовать как источник информации.

Нам принесли кофе и довольно подозрительное жареное мясо.

– Это что? – спросил я у официантки, круглолицей чернокожей барышни, которая могла без грима сниматься в рекламе ваксы и сапожного крема. – Тот самый Эхнатон, что на вывеске?

– Что вы, сэр? – она захихикала, решив, что клиент шутит.

Ну, а я после увиденного готов был поверить, что в круглосуточной забегаловке и вправду кормят кусками давно сдохшего фараона. На вкус «мумия» оказалась куда лучше, чем я ожидал, а после доброго глотка кофе в мой измученный организм вернулись кое-какие силы.

– Что дальше? – спросил я у Ангелики, заказав вторую кружку. – Рвем когти?

– В смысле? – русский воровской жаргон наша шпионка не поняла.

Я пошевелил пальцами, показывая, что это значит.

– А, да… сегодня мы наследили немало и нужно побыстрее убраться из Голландии. Ваш номер в гостинице сдадут завтра днем, чтобы замести следы, так что по этому поводу не беспокойтесь.

– И куда мы поедем? – спросил Бартоломью, и я подумал, что худред наш от всех треволнений и нагрузок похудел.

Да, полевая работа – не сидение в офисе!

– На юг. Через Бельгию во Францию, чтобы замести следы. А затем, когда шум слегка уляжется, мы отправимся в Норвегию. Пора нанести удар по главному логову врага.

Я хотел было сообщить, что не прочь завернуть в Мадрид и прошвырнуться по тамошним барам, но тут ожил мой сотовый. Номер на экране высветился незнакомый, и я нажал клавишу соединения с осторожностью – вдруг подручные Хаима Шоррота решили проклясть меня через мобилу?

– Доброе утро, – прозвучал в трубке тихий голос. – Не отвлекаю?

– Привет, шеф! – возликовал я. – Вы целы?

– Хороший вопрос, – похоже, мне удалось слегка озадачить Арнольда Тарасовича. – Насколько позволяет судить моя компетенция – да. Ты сам как? Еще не заездил Антона до смерти?

– Да нет. Вон, сидит, жрет, – я показал Бартоломью язык. – У нас тут столько всего произошло, столько…

И я принялся рассказывать – про то, что мы пережили в Эквадоре, и на этот раз без купюр. Поведал и про злобного старикана в шляпе, и про храм, и про вылезшее из воды страховидло. Затем перебрался к событиям в Голландии и тут тоже сообщил все без утайки.

– Услышь я это парой недель раньше, решил бы, что ты все эти дни беспрерывно пил, – сказал шеф, когда я перестал изображать из себя информациеносную скважину. – Но у нас в Москве тоже творятся настолько странные вещи, что я готов поверить и в магию, и в древних богов, и в обитающих под водой чудовищ. Рэмбо до сих пор в больнице, Танечку едва откачали…

И вот тут-то я и разозлился по-настоящему.

Рассердить Пата – задача непростая, для этого недостаточно нахамить мне, дать в морду или попытаться убить. К подобным вещам я более-менее привык, научился воспринимать их как часть жизни. Но ублюдки из ЦСВ покусились на людей, виноватых лишь в том, что они работают вместе со мной…

Нет, даром им это не пройдет!

– Но и мы не дремлем, – продолжил Арнольд Тарасович. – Церковь Святой Воды получила несколько исков, а проплаченные мной журналюги рангом пониже твоего тиранят ее со всех сторон. Но основной удар все равно за вами. Так что сегодня скинь мне всю информацию – на тот адрес, с которого я писал тебе последний раз. Ты понимаешь?

– Слушаю и повинуюсь, мой господин, – выдал я унылым тоном джинна, утомленного дурацкими просьбами владельца лампы, но шеф не обратил на мою выходку внимания.

– А что касается всякой магии… – Он немного помолчал, а когда заговорил вновь, в голосе его не оказалось привычной спокойной уверенности: – Есть человек, который может нам посодействовать. Он живет в Израиле, в городе Цфат, и зовут его ребе Ицхак бен Шломо. Мы с ним давно знакомы, и я думаю, что он не откажется вам помочь… Сегодня же свяжусь с ним и сброшу тебе его координаты.

Отправиться в Землю обетованную, чтобы познакомиться с хитрым цадиком, постигшим не только Тору, но и тайны всех десяти Сефирот? Это, конечно, не прогулка по кабакам Мадрида, но тоже интересно, и наверняка куда более полезно в нашей ситуации.

– Немедленно отправимся к ребе, – сказал я. – Сядем на самых быстрых ослов и будем стегать их нещадно. По дороге сделаем Антону обрезание, чтобы еврейский дяденька отнесся к нам получше.

Арнольд Тарасович вновь не отреагировал на шутку.

Мы обсудили дальнейшие планы, и шеф обещал озадачить наших людей в Норвегии и даже переслать им часть материалов, чтобы к нашему прилету в страну фьордов и лыж была готова соответствующая «почва». Потом доблестный хозяин журнала «Вспыш. Ка», а также всяких заводов, газет, пароходов и прочего отключился, и я обнаружил, что Бартоломью и Ангелика смотрят на меня вопросительно.

– Хм, в общем, есть одна идея… – сказал я и поведал сотрапезникам про ребе из Цфата.

– Это можно, – сказала наша шпионка. – И поедем мы тогда не на юг, а на юго-восток, во Франкфурт. Оттуда в Тель-Авив каждый день по нескольку рейсов, так что улетим без проблем…

И мы пустились в дальний путь.

Со скоростью пули промчались через Голландию, оставили позади кусок Бельгии, а размять ноги остановились уже в Германии, неподалеку от Кёльна. Перекусили в «Макдоналдсе» и порулили дальше, по отличным немецким автобанам, где скорость сто пятьдесят – обычное дело.

На ходу я со своего ноута залез в Сеть, переслал шефу все собранные нами данные, а заодно заказал три билета на рейс от Франкфурта до тель-авивского «Бен-Гуриона».

– Готово, – сообщил я, закончив эту операцию. – Визы вроде не нужны, погранцы бы только не придрались…

Еврейские парни и девицы, что охраняют границы родины, славятся жуткой въедливостью и невероятной подозрительностью. Они любят обыскивать мирных туристов, причем делают это с садистской неспешностью и очень тщательно, заглядывая чуть ли не в прямую кишку и носовые пазухи.

– Не придерутся, – безмятежно отозвалась Ангелика.

Я подумал, что к ней-то точно никто не пристанет, ведь одна улыбка такой красотки свалит любого мужика вернее, чем удар в лоб, но вот наши с Бартоломью подозрительные физиономии и испещренные пометками загранпаспорта могут вызвать интерес.

Франкфуртский аэропорт встретил нас обычной безумной толчеей.

Шутка ли – по рейсу каждые несколько минут, и это круглые сутки!

Мы прошли пограничный контроль и устроились выпить по кружке баварского пива в «Гёте-кафе», что может похвастаться огромной статуей поэта, изготовленной из белого камня.

– А вы знаете, – сказала белокурая бестия, когда я начал подумывать, не взять ли вторую кружку, – когда вы были в Эквадоре, я пыталась найти помощь у специалистов по оккультизму. У нас есть досье на всех людей в Германии, которые серьезно занимаются эзотерическими науками.

Но попытка Ангелики закончилась неудачей – несколько респондентов подняли ее на смех, заявив, что Древние являются не более чем выдумкой, еще несколько признали, что не располагают соответствующими знаниями и умениями, а один, самый ушлый, пообещал решить проблему за миллион евро.

– Да, шустрый малый, – хмыкнул я. – Надеюсь, что ребе из Цфата потребует не так много.

– Может, он тоже ничего не знает? – Наша шпионка улыбнулась немного растерянно, впервые с момента знакомства я увидел на ее лице тень неуверенности.

– Шеф за него поручился, а это дорогого стоит, – вмешался Антон.

Мы все-таки взяли по второму пиву, а затем отправились регистрироваться на рейс. Сотрудники службы безопасности авиакомпании «Эль Аль» потерзали нас дурацкими вопросами, причем меньше всех досталось, как я и ожидал, Ангелике. Бартоломью даже заставили включить фотоаппарат и сделать несколько снимков, чтобы доказать, что это не муляж.

В конечном итоге нас с видимым неудовольствием пропустили к гейту, где пришлось еще полчаса куковать в ожидании самолета. Через «гармошку» перехода мы забрались во чрево отожравшегося на долларах «Боинга», и тот взмыл в голубое немецкое небо.

Этот перелет я, честно говоря, большей частью проспал и проснулся, только когда мы начали заходить на посадку.

И ничуть об этом не пожалел – стюардессы в «Эль Аль» хоть и симпатичные, но надменно-презрительные ко всем, кто не является евреем, ну, а кормят на рейсах этой авиакомпании только кошерной жратвой, и не особенно вкусно.

– Злобные арабские фанатики нас еще не сбили? – спросил я у сидевшего рядом с иллюминатором Антона.

– Вроде нет, – отозвался он. – Приземляемся.

– А, ну-ну… – и я мощно зевнул, заставив вздрогнуть проходившую мимо стюардессу.

Хоть и продрых несколько часов, сонливость никуда не делась, и вялость в мышцах неприятно сочеталась с общей заторможенностью. Измученный мотаниями по временным поясам и ночными бдениями организм начал потихоньку истощаться.

Ничего, вот одолеем супостата, напишем грандиозную статью, и можно будет отдыхать…

Приземлились мы без эксцессов, немножко помурыжились на паспортном контроле, где с нас стали требовать бронь на номера в гостинице, но затем все же проникли на территорию Израиля.

– Кажется, мы слегка влипли, – сказал я, когда Ангелика получила багаж, и мы выбрались в зал прилета.

– Что такое? – встревожился Бартоломью.

– Пятница, время – семь вечера, – объяснил я. – То бишь, по-местному, уже шаббат. Правоверные иудеи сидят дома, жгут свечи и радуются, встречая праздник, всякие заведения закрыты, общественный транспорт на большей части Израиля вообще не ходит.

– Вывернемся как-нибудь, – сказала белокурая бестия. – Не только же евреи живут в этой стране?

После небольших трудов нам удалось отыскать такси, водитель которого один к одному напоминал горского торговца с какого-нибудь российского рынка. Услышав, что нам надо в Цфат, он выкатил глаза и сказал на таком русском, коего не постыдился бы и доктор филологических наук:

– Вы чего, пацаны, с дуба упали? Во-первых, это почти двести километров, доедем только к ночи. Во-вторых, в субботу делать там нечего, а датишные[8] могут и кирпичом в машину кинуть. Давай я вас до Хайфы довезу, вы там на ночь останетесь, а завтра и до Цфата доберетесь.

– Вези до Хайфы, – не стал спорить я. – Боюсь только, что там с местами в гостиницах проблемы…

Шоссе из Тель-Авива в Хайфу идет вдоль моря, и места в его окрестностях довольно красивые, но в этот раз мне их посмотреть не удалось. Вооруженный ноутом на коленях и мобилой около уха, я общался с персоналом различных гостиниц столицы северного Израиля.

Везде мне вежливо, но достаточно твердо отвечали: «Мест нет».

Только от полной безнадеги я позвонил в самый попсовый хайфский отель, «Дан Кармель», и тут-то выяснилось, что там можно организовать «дабл» с дополнительной кроватью. Так что мы промчались по улице ха-Хагана, что охватывает гору Кармель и проходит через всю нижнюю часть города, полюбовались снизу на подсвеченные бахайские сады, а затем оказались выше них по склону, на проспекте ха-Наси.

– Приехали, – сказал таксист с таким гордым видом, словно провез нас через минное поле.

– И на том спасибо, – ответил ему я.

После суток, проведенных в автомобиле и самолете, башка казалась пустой и тяжелой, словно колокол, а спать хотелось настолько, что я даже не испытывал голода. Последний раз схожим образом я себя чувствовал в те далекие годы, когда служил родине в пограничных войсках, но тогда я был на десять с лишним лет моложе!

В «Дан Кармель» нас встретили улыбками, шустрый арабский юноша помог Ангелике дотащить чемодан до нашего номера, не особенно просторного, но зато с большим балконом.

– Ого… – только и сказал я, выбравшись на него.

С видом из окна нам, мягко говоря, повезло.

Прямо внизу сады бахаистов, и поднимающийся в их центре мавзолей персидского купца Сеида Али-Мохаммеда, принявшего позже имя Баб и ставшего основателем самой молодой мировой религии. Еще дальше – нижняя часть Хайфы, по-праздничному залитая ярким светом, и за ней море.

Близкая к полноте луна болталась прямо в зените, и по волнам бежала серебристая дорожка. Солнце давно зашло, и обычная для этих мест неистовая летняя жара почти не ощущалась.

– Да, красиво, – подтвердила Ангелика. – Вы как хотите, а я в душ.

– Ну а мы тогда в бар, – заявил я.

– Э… зачем? – спросил Бартоломью.

Сразу видно, что жить под одной крышей с красивой молодой барышней ему не приходилось.

– Ты хочешь весь тот час, что фройляйн будет плескаться, просидеть в номере? – спросил я. – И час – это минимум! Настоящей женщине, чтобы вымыться и привести себя в порядок, нужно минут девяносто!

Белокурая бестия улыбнулась чуть смущенно, не как натренированная шпионка, способная, если надо, за пять минут ополоснуться у уличной колонки, а как обычная представительница прекрасного пола.

– Так что пошли, – сказал я, подталкивая Антона в спину. – Ангелика, как выберешься из душа – звони.

Баров в «Дан Кармель» обнаружилось несколько, и мы остановили выбор на том, что оказался поближе. Бармен, пухлогубый и вислоусый, ответил мне по-английски, когда я с ним поздоровался, но тут же хитро прищурился.

– Может быть, вам будет удобнее общаться на русском? – спросил он, то ли уловив восточноевропейский акцент, то ли угадав по нашим физиономиям, что мы вовсе не буржуины.

– Будет, – согласился я, забираясь на высокий табурет у стойки. – Ну, что, коллега, с чего начнем?

Начать решили с легкого – с местного вина, что делают на Голанских высотах.

– Неплохо, – сказал я, когда мы уговорили бутылочку, и в голове стало негромко шуметь. – Теперь можно принять чего-нибудь покрепче… Виски? Водка? Коньяк? Текила? Арака?

– А что такое «арака»? – спросил немного захмелевший Бартоломью.

– Анисовая водка, – ответил я. – Пополам с грейпфрутовым соком пьется просто обалденно.

Бармен поглядел на меня с одобрением.

– Может быть, по стопке кальвадоса? – предложил он.

– Почему бы и нет? – оживился я. – «Папаша Маглуар» у вас есть?

– А это чего еще? – худред-фотокор в очередной раз проявил полную неосведомленность.

– Неужели ты Ремарка не читал? «Триумфальную арку»? – я осуждающе покачал головой. – Темнота! Это яблочный бренди, который гонят в Нормандии, причем только на территории четырех департаментов: Манш, Кальвадос, Орн и Эр.

– Ну, надо же… – без особого воодушевления кивнул Антон. – Самогон? Может быть, лучше водки возьмем?

– Сормовской «Пшеничной», а к ней – банку кильки в томатном соусе и полбуханки ржаного, да разложим все это на газетке, – презрительно буркнул я, заставив бармена мечтательно зажмуриться. – Какой самогон?! А ну-ка плесни нам по стопке, будем просвещать этого невежу!

Мы тяпнули по сто грамм «Папаши Маглуара», а пока бармен готовил нам коктейль «Космо Калве» на основе кальвадоса, я рассказывал Бартоломью, как собранные на просторах Нормандии яблоки превращаются в золотисто-рыжий напиток. Упоминалась машина, что трясет яблони, дабы сбросить с нее плоды, «шарантский» перегонный куб, апеллясьоны, «доля ангелов», одинарная и двойная дистилляция, а также мастер погреба и ассамбляж.

– Ай-яй-яй, – только и смог сказать Антон, когда мы отведали коктейля. – Беру свои слова обратно…

– Есть еще яблочно-грушевый кальвадос, – сказал я, – вещь редкая, да и на любителя. Я один раз пробовал, мне не особенно понравилось. А вот сорта из апеллясьона Пэи д’Ож – это то, что надо, особенно если брать не «Три яблока» или «Резерв», а что-нибудь посерьезнее, типа «Экстра» или «Наполеон».

– Бутылка последнего имеется в наличии, – сообщил бармен. – Только цена соответствующая, да и предложить такой напиток можно далеко не каждому посетителю…

Намек выглядел более чем очевидным.

Эх, гулять так гулять!

Я махнул рукой, и бутылка кальвадоса выдержки «Наполеон» была торжественно водружена на стойку. Вместе с ней появились два высоких бокала с зауженным верхом вроде тех, из которых пьют граппу.

Минут через пятнадцать я обнаружил, что усталость куда-то делась, спать больше не хочется, зато рядом с нами объявились две соотечественницы лет эдак «за тридцать». Бармен плюнул на служебные обязанности и принялся вспоминать студенческую юность, прошедшую в Питере, а барышни изъявили желание свести с нами более близкое знакомство.

Выглядели они довольно неплохо, особенно для пьяного глаза, так что Бартоломью встрепенулся и стал корчить из себя ловеласа, да и я начал подумывать, что учинить небольшой разврат – не такая плохая идея.

– Мы – специальные агенты разведки, выполняем особое задание, – вдохновенно врал Антон, потягивая кальвадос. – Только это большой секрет! Мы практически спасаем мир!

Соотечественницы внимали, алчно поглядывая на дорогой алкоголь, бармен усмехался в усы.

В какой-то момент я уловил, что он смотрит мне за спину, причем с восхищением, а в следующий миг прозвучал голос, разрушивший пьяное и безобразное очарование попойки:

– Развлекаетесь?

– А, это ты, Ангелика? – я повернулся к нашей шпионке. – Слегка кутим.

Соотечественницы мгновенно напряглись и чуть ли не оскалились, точно две гиены при виде львицы. Усекли, что добыча ускользает из пальцев и что у них нет никаких шансов ее удержать.

– Слегка? – белокурая бестия смерила взглядом Бартоломью, державшегося на табурете вопреки всем законам физики, затем попыталась смутить синими очами меня, но с таким же успехом она могла гипнотизировать манекен. – Ты почему телефон с собой не взял?

Только тут я сообразил, что сам просил ее звонить, и при этом забыл мобилу в номере.

– Да, неудобно вышло, – сказал я, даже не пытаясь изобразить раскаяние. – Ладно, вечеринку завершаем. Как там? «Спят усталые игрушки, одеяла и подушки, ты им пожелай: «Баю-бай»…

И мы отправились в номер.

Глава 14 Нет цадика в своем отечестве

Незваный гость хуже татарина.

Чингисхан

Проснулся я в одиннадцать часов – без малейших признаков похмелья, выспавшийся и довольный жизнью. Бартоломью, делившего со мной здоровенную двуспальную кровать, в номере не обнаружилось, как и Ангелики, ночевавшей на том, что в прайсах отелей именуется «экстра бед».

Найдя на зеркале в ванной записку: «Мы ушли смотреть город, будем не раньше трех», я перестал тревожиться о том, что моих спутников похитили инопланетяне, по телефону заказал завтрак и отправился под душ.

Вымывшись и поев, я задумался, чем бы заняться, и тут ощутил крайне экзотическое для себя чувство – стыд. Нежданно-негаданно вспомнилось, что над статьей для родного журнала я последний раз работал чуть ли не в Польше.

Материалов мы собрали – три тонны, а обрабатывать их кто будет, Пушкин?

Сомневаюсь, что он ради этого выйдет из могилы и отправится в Святую землю.

Так что я посыпал голову метафорическим пеплом, вытащил ноутбук и принялся за работу. Погрузился в нее настолько, что поднял голову, только когда услышал, как открылась дверь номера.

– Что мы видим? Ты пишешь? – у перешагнувшей порог Ангелики поднялись светлые брови. – Неужели случилось чудо? Я ожидала застать тебя в компании парочки девиц или за пьянством, но никак не за делом.

– Работа прежде всего, – тоном записного трудоголика изрек я. – Как Хайфа?

– Ух ты! Здорово! – воскликнул Антон, вошедший в номер вслед за белокурой бестией, и принялся вываливать на меня впечатления – от монастыря Стелла Марис, от пещеры, где пророк Илия учинял разборки со жрецами Ваала, от немецкой колонии и какого-то музея японского искусства…

Спасла меня Ангелика, предложившая сходить пообедать.

Удивив официанта местного ресторана здоровым аппетитом, мы озаботились тем, чтобы найти машину, и около пяти вечера покинули Хайфу на взятом в аренду «Рено». Покатили сначала на север, к древней столице крестоносцев Акко, а от нее на восток, в глубь Галилеи, к озеру Кинерет.

Денек для Израиля был самый обычный – где-то под сорок в тени, и без кондишена в автомобиле мы бы скоро поняли, что чувствует тушенка, когда банку с ней бросают в костер. К тому моменту, когда дорожный указатель сообщил, что перед нами Цфат, жара немножко спала и стало полегче, но все равно постоять на солнце без кепки я бы не рискнул.

Сам городишко произвел странное впечатление: в центре холм, на нем парк, разбитый на том месте, где некогда стояла тамплиерская цитадель, вокруг холма кругом идет улица Иерушалаим – местный Бродвей, а от нее отходят другие, узкие, переплетающиеся, образующие настоящую паутину.

А в этой паутине запутались обитатели разных эпох – туристы в шортах и гавайках, хасиды, наряженные по моде восемнадцатого века, и чуть ли не крестоносцы в кольчугах.

Узенькие переулки, многочисленные мастерские, лесенки, арки, вывески, старинного вида уличные фонари – все это заставляло поверить, что мы в еврейском квартале какого-нибудь среднеевропейского города вроде Праги. И на каждом шагу встречались синагоги, сефардские и ашкеназийские, со всякими достопримечательностями типа могилы знаменитого ребе или особо древнего и почитаемого свитка Торы.

Такое ощущение, что мы, разыскивая жилище Ицхака бен Шломо, прошли мимо каждой раза по два.

– Так, вот оно, похоже, – сказал я, обнаружив на вывеске, украшавшей стену дома, нужное нам название улицы. – Только вот звонка нет и молотка тоже. Прикажете стучать кулаком?

Дверь, куда нам предстояло ломиться, выглядела на редкость непрезентабельно – маленькая, ребенку под стать, пыльная, с крохотной замочной скважиной. Дом мог похвастаться стенами из белого «иерусалимского камня» и маленькими окошечками, затянутыми плотными занавесками.

Открыли нам почти сразу. На пороге стояла крохотная сухонькая женщина в платке и темном платье.

– Добрый день, – сказал я по-английски. – Нам бы ребе Ицхака бен Шломо. Он дома?

Женщина посмотрела на меня так, словно я спел петухом, и пожала плечами.

Я перешел на русский – тот же результат, попробовал по-испански и опять ничего не добился. Антон предложил испытать в деле белорусский язык, но тут вмешалась Ангелика.

Она заговорила медленно, осторожно подбирая слова, и лицо женщины, до сего момента неподвижное, как маска, стало живым. Черные глаза блеснули, бледные губы раздвинулись, и выяснилось, что у тетеньки очень красивый, напевный голос.

– Удивительно… – сказала наша шпионка, когда женщина довольно дружелюбно кивнула и скрылась за дверью. – Никогда не думала, что знание идиш может пригодиться.

Через пару минут дверь открылась вновь, и женщина замахала рукой, приглашая нас внутрь. Я пригнулся, чтобы не садануться кумполом о притолоку, и вслед за Ангеликой прошел в крохотную прихожую. Тут нас заставили разуться, выдали тапочки и повели вверх по дивно узкой, крутой и темной лестнице.

Я придерживался за стену и спотыкался через шаг. Позади сопел Бартоломью.

А затем мы оказались в комнатке, чьи стены были завешены черными коврами с серебряной вышивкой – сплошь звезды Давида, еврейские буквы и семисвечники, а из мебели имелся только круглый стол и расставленные вокруг него табуреты самого грубого вида.

Не успел я перевести дух, как наша провожатая исчезла, а ей на смену явился бородатый дедуган прохиндейского вида: черному лапсердаку не меньше ста лет, глазки блестят, пейсы свисают из-под шляпы.

– Ну, и что таки вам надо от старого ребе? – осведомился дядя, смерив меня недружелюбным взглядом.

Мне сильно хотелось спросить: «У вас продается славянский шкаф?», но я сдержался и тем самым, несомненно, заслужил медаль «За мужество». Вместо этого я солидно прокашлялся и проникновенным шепотом сообщил:

– Вам привет от Арнольда Тарасовича. Он должен был вам позвонить…

– Ах да! – старик всплеснул руками. – Он таки просил за серьезных молодых людей, которым нужна помощь Ицхака бен Шломо, и я по доброте своей не отказал. Так что садитесь, молодые, хотя и несерьезные люди, и мы побеседуем, и да избегнет зло наших разговоров.

И тут он сделал некий жест, словно что-то отбрасывал от себя, и мне показалось, что в комнате повеяло свежим ветром. Колыхнулись развешенные на стенах ковры, мигнули звезды Давида, качнулась занавеска на окне.

– Таки слушаю вас, – сказал ребе, когда мы разместились на табуретах.

Пришлось мне в очередной раз выступать в роли рассказчика.

Ицхак бен Шломо был слушателем не просто внимательным, а профессиональным – в нужных местах он сочувственно кивал, там, где необходимо, делал большие глаза или поглаживал бороду. Всем видом показывал, насколько ему интересно, но при этом не задавал вопросов и не выражал сомнений в моих словах, даже когда я повествовал об очень странных вещах.

А потом я выложил на стол Печать, и, увидев ее, ребе вздрогнул и нахмурился.

– Ох, горестные времена настали для живущих, – покачал он головой, – если падшие и их потомки, именуемые также Древними, зашевелились, а те, кто поклоняется им, обрели силу. Нам же остается только молить Всевышнего о милости и ниспослании мудрости… Я таки когда-то встречался с тем, кого вы видели в Кракове, еще до того, как Европу охватило безумие, и уже тогда он находился во власти чернокнижия, и разум его был помутнен.

Я сообразил, что под «безумием Европы» дедушка понимает деяния Гитлера и его своры, и задумался, сколько же нашему собеседнику лет – неужели тоже несколько столетий?

– Но о том, кто известен как Хаим Шоррот, я только слышал, – Ицхак бен Шломо задумчиво подергал себя за пейс. – Книга, содержащая знания о Древних, об их мощи и мерзости, именуется «Некрономикон», и мало кто отваживается читать ее. Она полна запретных Имен, древних Знаков вроде этого, – он брезгливым жестом указал на Печать. – Я заглядывал в нее и изучал ее, но каждый раз молился и каялся, и очищался, и отдавал себя во власть других, чтобы они проверили, не осело ли на мне зло, что старше древнейших гор… Молодой Арнольд просил вам помочь, но старый ребе не воин и не заклинатель, я не в силах отправиться с вами и встать рядом в битве с теми, кто мнит уравнять себя с Всевышним. Я могу лишь дать вам знания, таки попробовать объяснить некоторые вещи…

– Ну так объясните! – потребовал я. – Сколько можно Йонатана валять?

– Ой-вэй, не стоит спешить! – ребе глянул на меня сердито. – Было много торопливых, и где они? В постижении тайн нужно двигаться медленно. Вот Печать, одна из девяти, что некогда висели на статуе Кхтул-лу, стоявшей в главном храме мерзостного города Р’лайх, что ныне погружен в бездну моря…

И дальше он рассказал, что девять таких цацек образовывали нечто вроде подвески или пояса, и что в них содержалась часть силы того, кто именуется Пожирателем Душ или Великим Жрецом. Когда упомянул, что Печати обладают чем-то вроде собственной воли, и что их нельзя найти или украсть помимо их желания, Бартоломью нервно хмыкнул.

– Постойте, – сказал я. – Так эта хрень у меня потому, что ей это надо?

– Именно так. Она повинуется тебе, и я не очень понимаю, почему.

– Только не говорите, что дело в моей крови! – воскликнул я, вспоминая то видение, где я наблюдал за собственным предком, стоявшим на вершине храма Властителей Древности.

– А что с твоей кровью? – Брови Ицхака бен Шломо поднялись к самой шляпе. – Вторая группа, резус таки отрицательный, сахар, содержание лейкоцитов и прочих эритроцитов в норме.

Я вытаращился на него – откуда он знает?

– Нет, тут дело в другом, – сказал ребе, не обращая внимания на мое удивление.

– Раз эта вещь содержит силу Кхтул-лу и обладает собственной волей, – вступила в разговор Ангелика, – может быть, от нее стоит избавиться? Может быть, то, что Пат ей пользуется, идет только во вред?

– Ой-вэй, сложные вопросы, очень сложные, – затряс головой цадик. – Лишь сам Всевышний может на них ответить, но только стоит ли его беспокоить по таким пустякам? Нет, я думаю, что избавиться от нее будет нелегко, да и не нужно этого делать. Все здесь может быть на самом деле не так, как кажется на первый взгляд…

Да, утверждение, конечно, мудрое, но несколько туманное.

– Сила зла явлена, открыта и очевидна, – продолжал Ицхак бен Шломо. – Силу же добра можно косвенно оценить по тому, что зло таки пока еще не победило. Древние давно мертвы и низвергнуты, но души их жаждут нового воплощения, рек крови и истовых поклонений. Если мы не будем противостоять, то Шуб-Ниххурат вернется в леса, Хастурр воссядет на трон среди звезд, а Кхтул-лу воцарится в поднявшихся со дна городах…

Похоже было, что ребе собрался потчевать нас исключительно баснями.

Но, с другой стороны, дареному ишаку под хвост не заглядывают, так что нам оставалось только слушать – вдруг дедуган скажет что-нибудь полезное или перейдет к делу?

– Ну, вот и все, – сказал Ицхак бен Шломо, прочитав нам лекцию о Древних, их облике и мерзостных привычках. – Теперь вы вооружены сверкающим мечом знания, и нет оружия сильнее.

– Все? – разочарованно спросил Антон. – А как же это, ну… это?

– Что «это»? – сдвинул брови дедуган. – Или вы надеялись, что я наделю вас мощью Непроизносимого имени? Или призову все десять Сефирот? Или заставлю ангелов прийти к вам на помощь?

Ну, ангелы не ангелы, а чего-либо конкретного я ожидал – какого-нибудь амулета супротив черной магии или красочного обряда с завываниями и прочими спецэффектами. Но хитрый ребе из Цфата собирался ограничиться консультацией и общими туманными заявлениями.

– Вы должны понимать, что любое чародейство бессильно перед духовной мощью! – патетически возгласил он и ткнул узловатым пальцем в потолок. – Всевышний приходит на подмогу тому, кто этого заслуживает! Ой-вэй, я таки буду молиться и призывать на вас его благоволение, ибо Древние угрожают всем, и народу Израилеву, и остальным тоже.

– Спасибо и на том, – сказал я, поднимаясь с табурета. – Если мы преуспеем, то пришлем вам открытку, а если потерпим неудачу, то вы об этом узнаете. Из Кинеретского озера всплывет харя со щупальцами и всех сожрет.

Ицхак бен Шломо мелко захихикал, сотрясаясь бородой и всем телом.

– Ой, шутник вы, молодой человек, – заявил он и погрозил мне тем же пальцем. – Но смейтесь, пока можете, а если обнаружите, что не можете, – значит, вы мертвы. Пойдемте, я провожу вас.

Покинув комнату с коврами, мы по похожей на орудие пыток лестнице спустились в прихожую. Тут ребе еще раз пообещал, что будет молиться за нас, и мы покинули этот странный дом, населенный чудными людьми.

В Хайфу мы въехали, когда солнце давно укатило за горизонт и над Израилем воцарилась лунная ночь. Ключи от машины сдали администратору «Дан Кармель», а сами поднялись в номер.

– Ну и дедуган, – сказал я, шлепнувшись на койку. – Трепался много, а толком ничего не сказал… Какой прок в том, что я в курсе, как выглядит Затогуа, кто такой Ньярлатхотет, и что сидящую где-то в демонических безднах меломанскую шишку зовут Азарот?

– Кто знает? – отозвалась Ангелика. – Может, это тебе пригодится?

– Может, и пригодится, – проворчал я тоном пятиклассника, интересующегося, на кой фиг ему эта математика, если он собирается стать пожарным. – Ну, что, ты в душ, а мы в бар?

Бартоломью заулыбался, вспомнил, поганец, как мы отрывались вчера вечером.

– Я думаю, что вам лучше подождать меня здесь, – мягко, но непреклонно заявила белокурая бестия.

Я собрался было сказать ей, что нам, дабы не скучать, нужно хотя бы отыскать в телике канал с порнухой, а сделать это в Израиле не так просто. Но тут у меня резко и очень сильно закружилась голова, все завертелось перед глазами, и восприятие странным образом раздвоилось.

Я осознавал, что нахожусь в Хайфе, в номере отеля «Дан Кармель», и при этом видел знакомый офис с аквариумом в углу и «портретами» Властителей Древности на стенах.

И посреди этого офиса, вскинув руки к потолку, стоял высокий сутулый старикан с голым черепом. Кожа его была смуглой, глаза – черными, глубокими и злобными, а золотые часы на запястье стоили больше, чем иной автомобиль. И он гулким раскатистым голосом произносил некие слова, грохочущие, тяжелые, вызывавшие шуршащее долгое эхо.

Я не мог понять их смысла, но осознавал, что они относятся ко мне.

Хаим Шоррот, он же Джаван Сингх, он же Ирге О’Дил, находился в амстердамской резиденции Церкви Святой Воды и, судя по всему, деловито и сосредоточенно проклинал меня.

Картинка сменилась, я обнаружил, что вишу в бескрайней черной бездне, и со всех сторон на меня пялятся огромные глаза. Только глаза, без голов или тел, исполинские светящиеся шары гнилостно-зеленого или леденяще-синего цвета, жуткие и пристальные.

Меня закрутило, завертело, как сухой лист в воздушной струе, но я остался на месте. Нечто вроде затянутого на поясе каната удержало меня, и я почти увидел его – тонкая серебристая нить, уходящая куда-то вниз, в бесконечность. Напор ветра усилился, и она задрожала, растянулась, стало ясно, что «нить» состоит из множества сцепленных между собой шестиугольников.

Пара синих глаз приблизилась вплотную, я напрягся, пытаясь разглядеть существо, которому они принадлежат, но не смог. А затем во тьме распахнулась пасть, гнилостно-белая, заполненная кипящей слизью, немыслимо зловонная.

Вот тут мне впервые стало страшно, захотелось ущипнуть себя за руку и проснуться.

Нечто замелькало перед моим лицом, закрутилось золотистое полупрозрачное колесо, исчерканное корявыми символами. Пасть захлопнулась, синие глаза отодвинулись, и я подумал, что колесо мне что-то напоминает.

Но мысль сбилась, в следующий момент я вновь увидел продолжавшего декламацию Хаима Шоррота, а затем обнаружил себя в номере отеля. Бартоломью хлопал меня по щекам, а Ангелика держала в руке стакан воды, и безупречно красивое лицо ее отражало беспокойство.

Не успел я сказать, что все в ажуре, как очутился на изрытой кратерами равнине.

Багрово-коричневое небо нависало низко-низко, а земля была черной, как уголь. Там и сям вздымались столбы кипящей воды, огня или лавы, каждый толщиной с небоскреб. И меж них бродили некие существа, гигантские, искореженные силуэты, похожие на людей, на жаб и на волков одновременно.

Тут пришла боль, сильная, давящая, разрывающая тело на куски.

Терпеть ее было трудно, очень хотелось закричать, но я понимал, что если подам голос, то меня заметят и вряд ли захотят преподнести мне в подарок букет и бутылку шампанского.

Серебристое облако окутало меня, смягчая муки, золотой диск возник под ногами…

Вновь Хаим Шоррот в офисе ЦСВ, наш номер в отеле, Антон и Ангелика…

Передо мной раскинулся город, выстроенный на морском дне, и совсем не людьми. Он напоминал жуткий Р’лайх, в центре которого укрыта гробница Кхтул-лу, но по всем признакам был возведен недавно. Здания выглядели целыми, водоросли росли небольшими пятачками, а не покрывали все сплошным ковром, на перекрестках торчали обелиски из белого камня.

И все же город казался даже не брошенным, а вымершим…

Я разглядел валяющий у одной из стен скелет, очень похожий на человеческий, рядом с ним другой, весь какой-то искореженный. Но тут навалилась неведомая сила, принялась мять меня и давить, и мне стало не до того, чтобы рассматривать «достопримечательности».

Видения являлись одно за другим, величественные и жуткие – город в пустыне, чьи башни были красны, словно кровь, замок на горной вершине, древний и черный, с изморозью на стенах, бурлящее зловонное болото, заполненное хищными тварями, ледяная пустыня и белые фигуры, бесшумно скользящие по сугробам, вонючая слюнявая пасть до неба…

Все это сопровождалось болью в теле и жутким шумом в голове.

Казалось, что «котелок» мой не выдержит и вот-вот взорвется.

Из иллюзорных передряг мне помогали выбраться две вещи – облако из серебристых шестиугольников, принимавшее самые разные обличья, и золотистый диск, остававшийся тем же самым, только менявший размеры. И с каждым разом я все сильнее чувствовал, что первое как-то связано с ребе Ицхаком бен Шломо, а второе – с Печатью, что вроде бы лежала у меня в кармане.

Время от времени я начинал видеть Хаима Шоррота: сначала одного, бормочущего какую-то муть, затем в компании ван Хоэйдонка и еще нескольких типов, отдающего приказы.

Затем меня вышвырнуло в реальность, и я обнаружил, что сижу на кровати в номере и мне жутко хочется блевать.

– Что с тобой? Вызвать врача? – спросил заглядывавший мне в лицо Бартоломью, и голос его прозвучал резко и неприятно.

– Не надо… – ответил я, морщась от эха в собственной башке. – Дайте-ка, я…

Я поднялся на дрожащие ноги и с помощью соратников кое-как доковылял до сортира. Там откинул крышку унитаза и принялся громко и мощно пугать крокодилов, причем меня обильно тошнило черной гадостью, подозрительно похожей на нефть. В какой-то момент даже возникла мысль – не пробурить ли в себе самом пару скважин, чтобы жить безбедно до скончания дней?

– Вроде бы все, – сказал я, когда «извержение» закончилось. – Минералка в баре есть?

Видения больше меня не смущали, в голове не шумело, но чувствовал я себя крайне паршиво. Одолевала слабость, какая бывает, когда отходишь от высокой температуры, башка кружилась, и при малейшем напряжении выступал холодный пот. Плюс что-то не так было со слухом – на самой грани слышимости я улавливал басовитое негромкое бормотание, непонятно откуда исходившее.

– Ты отравился? – спросила Ангелика, когда Антон притащил пузырь с минеральной водой, и я опустошил его чуть ли не одним глотком.

– Не думаю, – сказал я. – Уф, спасибо… Это наш лысый «друг» попытался меня погубить… Уж не знаю, откуда он проведал, что я был в амстердамском офисе ЦСВ, разве только от той щупальцеватой хари, что из аквариума торчала. Но в общем и целом он меня проклял.

– Ну надо же… – протянул Бартоломью. – А почему нас не проклял?

– Я думаю, что магически наследил там только я – размахивал Печатью и все такое. Кроме того, Шоррот запомнил меня еще по Москве, а вас обоих он никогда не видел. Поэтому и решил расправиться с главным врагом, – я попытался гордо распрямиться, хотя сделать это, сидя на краю ванны и дрожа от слабости, не так просто. – Но у него ничего не вышло!

– Почему, интересно? – тихо спросила наша шпионка, разглядывая меня с таким любопытством, словно она была энтомологом, а я – пришпиленной на иголку и готовой к засушиванию редкой бабочкой.

– Могу ответить совершенно точно, – сказал я. – Это помог ребе, чтобы никогда не вылезла его борода… Он обещал молиться за нас, и слово сдержал. И еще потому, что я таскаю при себе цацку с мерзкой физиономией на одной стороне. Спасибо одному худреду с фотоаппаратом, некогда отыскавшему ее в прибрежных кустах.

И я продемонстрировал кругляш из бледно-желтого металла.

– И ты думаешь, что силы того и другого хватило на то, чтобы уберечь тебя от проклятия Шоррота? – Ангелика, судя по скептическому виду, вовсе не была убеждена.

– Чтобы уберечь – нет… – я встал и картинно пошатнулся. – Но чтобы сохранить мне жизнь и ясность рассудка – да. Если хочешь, можешь поискать другое объяснение, а я пойду, часиков на пять приму горизонтальное положение.

Я добрел до кровати, разделся и вырубился, едва успев натянуть на себя покрывало.

Разбудили меня самым жутким образом – что-то запиликало в самое ухо.

Еще не открыв глаз, я подумал, что злобный лысый колдунец изобрел для меня новую пытку, но затем сообразил, что это всего-навсего зазвонил сотовый. Понятно, что вчера ночью я и не подумал о том, чтобы выключить его или перевести в бесшумный режим.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я, нащупал зловредный аппарат и приложил к уху. – Да?

– Привет, Пат, – сказали из мобилы по-английски приятным мужским голосом.

– Привет, – ответил я. – А ты кто?

– Это Харальд Иверсен. Помнишь меня?

– А, конечно… – тут я начал потихоньку просыпаться, и в мозгу зашевелились первые жиденькие утренние мысли. – Как такое забыть? Рыбалка в Тронхейм-фьорде и все такое.

Харальд Иверсен – наш человек в Норвегии, он журналист, работает на местные издания, на европейские и заодно выполняет поручения журнала «Вспыш. Ка» и лично нашего шефа.

Познакомились мы с ним два года назад, когда я проводил отпуск в стране фьордов. На рыбалку тогда съездили отлично, не поймали ничего, но зато выпили три бутылки привезенной мной водки, перемежая ее жутким местным пивом. Тут выяснилось, что Харальд – мужик что надо, что он даже пьяный может управлять катером и внятно разговаривать с полицейскими.

– Ну да, рыбалка, – несколько натянуто подтвердил норвежец. – Я с позавчерашнего дня работаю над вашим проектом. Мистер Арнольд прислал мне материалы, дал задание и велел ждать тебя. Так вот я хотел узнать, когда ты будешь? Я сейчас в Бергене, и тебе лучше лететь прямо сюда.

– Так… – Я разлепил веки и оценил обстановку: за окном светло, «экстра бед» Ангелики заправлена, а из душа доносится плеск воды. – Наш маленький революционный отряд имени Арнольда Тарасыча сейчас в Хайфе, но тут нас вроде бы ничего не держит. Думаю, что доберемся до вас сегодня, в крайнем случае – завтра. Давай, я тебе перезвоню.

– О'кей, – сказал он, и на этом разговор закончился.

– Эй, Антон! – позвал я замогильным голосом. – Ты спишь?

– Нет, ваш разговор слушаю. Что, пора вставать?

– Ты на диво догадлив, юный падаван, – я откинул покрывало и спустил ноги на пол. – Подъем!

Слабость, как быстро выяснилось, никуда не делась, но я был рад и тому, что меня не тошнит и в черепушку не лезут дурацкие видения. Я быстренько залез в Сеть и забронировал три билета до Бергена – не на прямой рейс, а с пересадкой все в том же Франкфурте.

Перезвонил Харальду, велел ему встречать нас с оркестром и цветами.

– Мы куда-то летим? – спросила Ангелика, появившаяся из душа как раз в тот момент, когда я положил трубку.

– Туда, куда мы и намеревались, – в Норвегию. В «Бен-Гурионе» нам надо быть через два с половиной часа, так что собирайтесь и вызывайте такси, – и, поднявшись на подрагивающие ноги, я отправился в ванную.

Отражение в зеркале повергло меня в ступор: бледная вытянувшаяся физиономия, темные круги под глазами, на лбу и висках – мелкие царапины, волосы торчат клочьями, на носу – большой прыщ.

Не иначе его наколдовал злобный Хаим Шоррот.

«И это я?» – подумал я уныло и потянулся к бритве.

Бритье помогло примерно так же, как мертвому – клизма, но после завтрака с большим количеством кофе я стал выглядеть немного лучше и почувствовал себя бодрее. Мы погрузились в такси с водилой-арабом и под аккомпанемент льющихся из магнитолы заунывных мелодий типа «палка-палка, два струна, я хозяин вся страна» помчались на юг, к Тель-Авиву.

В «Бен-Гурионе» с нами вновь обошлись довольно немилосердно, и в этот раз больше всего досталось мне. Увидев мою бледную и слегка перекошенную физиономию, погранцы решили, что перед ними либо наркоман, либо террорист, и принялись радостно меня досматривать.

К их большому разочарованию, не удалось обнаружить ни грамма кокаина, ни килограмма тротила.

– Счастливого полета, – без всякого дружелюбия пожелали мне напоследок.

– А вам счастливо оставаться, – ответил я, чувствуя себя как после визита к проктологу.

Надежды подремать в самолете разбились вдребезги, едва мы уселись в кресла. В салоне обнаружилось множество еврейских мам и пап с не менее еврейскими детьми в возрасте от года до пяти. Дети эти принялись дружно орать, плакать, хныкать и канючить, и мне в голову закралась мысль о том, что ночные видения были не такими уж и кошмарными.

Куда мерзким древним богам и их шизанутым поклонникам до избалованных киндеров?

– О боги, я больше не могу, – с чувством сказал Бартоломью, когда где-то над Грецией ребенок на сиденье позади нас заверещал так, словно ему в зад воткнули спицу. – Жаль, что на борт не дают пронести хотя бы баллончик с нервно-паралитическим газом!

– Детей надо любить, – ханжеским тоном заявил я. – Они – цветы жизни, и все такое… Особенно если ты собираешься завести семью. Семья без детей – деньги на ветер и перевод продукта.

Антон посмотрел на меня, точно принципиальный девственник на рекламу публичного дома, и гордо отвернулся.

Да уж, про семью чья бы корова мычала, а моя бы молчала…

В прошлом году я едва не женился, но, к счастью, одумался за неделю до свадьбы и поспешно все отменил. Результатом стало несколько истерик моей неудавшейся половины, разрыв отношений, некоторые финансовые потери, а также стойкое убеждение, что Александру Патриарших еще стоит пожить холостяком.

Дети орали, мамы и папы не особенно ретиво их успокаивали, самолет летел.

Во Франкфурте мы вмазали по паре кружек пива рядом с памятником Гёте и пересели на рейс до Бергена. Тут публика оказалась иной – сплошь немецкие туристы, решившие поглядеть на фьорды – седовласые бюргеры с фотоаппаратами и их толстомясые фрау.

Ангелика в такой компании должна была чувствовать себя как дома.

Ну а я получил возможность немного подремать.

В аэропорту «Флесланд», что расположен неподалеку от Бергена, мы приземлились в шесть вечера по местному времени. На выгрузку и паспортный контроль ушло еще полчаса, а затем мы оказались в зале прилета. И почти тут же я увидел Харальда Иверсена – не увидеть его сложно.

По виду коллега – типичный норвежец, два метра ростом, спортивный, белобрысый, с розовым добродушным лицом и голубыми глазами. По характеру – типичный скандинав, спокойный, выдержанный и на наш, русский взгляд, немного заторможенный.

– Эй, Харальд! – завопил я. – Мы здесь!

Но тут он и сам нас заметил, приветливо взмахнул ручищей и двинулся навстречу.

– Привет-привет, – пробасил Харальд и застенчиво улыбнулся. – Рад встрече.

– Это Антон, а прекрасную даму зовут Ангелика, – представил я спутников. – А где оркестр и цветы?

Коллега нахмурился, пытаясь сообразить, о чем речь, потом уловил, что это все шутка, и заулыбался вновь.

– Извини, не смог организовать, – сказал он виновато. – Но машина ждет, и места в гостинице я забронировал, как ты и просил.

– Учитывая прошлые заслуги, мы тебя прощаем, – смилостивился я. – Но в следующий раз чтобы без цветов и оркестра не появлялся. А для Антона еще и хлеб-соль обеспечь. В смысле, селедку с овсянкой.

Подобный юмор оказался для Харальда непосильным, но он решил на нем не заморачиваться. Мы залезли в черный «Лендровер» и поехали на северо-восток, в сторону Бергена.

Пока добирались, коллега поведал о своих проблемах и достижениях.

Получив от шефа материалы и задание по поводу Церкви Святой Воды и Ирге О’Дила, Харальд несколько озадачился – о первой он никогда не слышал, со вторым пару раз сталкивался, но ничего толком не знал. На то, чтобы изменить ситуацию, пришлось потратить сутки напряженной работы и задействовать связи в самых разных учреждениях Норвегии.

– Представь, мне пришлось разыскать одноклассника, что ныне служит в пограничной охране, – рассказывал коллега. – Потревожить министерство внутренних дел, министерство экологии и туризма, ассоциацию импортеров промышленных товаров и даже бизнес-гильдию Тронхейма.

Зато узнал Харальд много интересного.

К собственному удивлению, он выяснил, что Ирге О’Дил является фактическим хозяином целого острова в одном из фьордов – ситуация, совершенно непредставимая в столь демократическом государстве, как Норвегия! Понятное дело, что наш лысый «друг» его не купил и не захватил силой, но сумел каким-то хитрым образом получить кусок земли в долгосрочную аренду.

– Представь, у него там своя охрана, причал, даже вертолетная площадка. Официально это оформлено как «исследовательский центр», и юридически все сделано аккуратно и грамотно. Там бывали правительственные комиссии, все проверили и ничего предосудительного не нашли.

– Представляю, – мрачно отозвался я. – А оружие ему нужно для экспериментов. Комплекс береговой обороны, минометы, винтовки, патроны и всякая прочая «научная» шняга.

– Ну, точно, – кивнул Харальд. – Но на этот остров, Фьярой, мы позже взглянем. А Церковь Святой Воды имеет отделения по всей стране, от Кристиансанда до Тромсё, и главное – тут, в Бергене. Конечно, напрямую к ним я не пошел, однако кое-какую информацию раздобыл…

Но тут мы переехали мост Пуддерфьордс, оказались непосредственно в Бергене, и коллеге пришлось сосредоточиться на вождении. Улицы в столице Западной Норвегии узкие, так что водиле, если он не местный, запутаться и свернуть не туда проще, чем высморкаться.

Пара-тройка поворотов, и мы остановились у четырехэтажного красного здания с вывеской «Ambasseduer Hotel».

– О нет, только не это, – сказал я.

– Что, плохая гостиница? – насторожилась Ангелика.

– Нет, хорошая, да только на первом этаже – бар, где тусуются местные футбольные фанаты. И орут они так, что в номерах, расположенных на втором, по уик-эндам тихо не бывает.

Харальд нашего разговора, ведшегося на русском, не понял, но мои сомнения уловил.

– Сейчас сложно место найти, ты же знаешь, – сказал он, разведя могучими ручищами.

– Знаю, – отозвался я. – Пойдем поселяться, а ты никуда не уходи.

Номер нам, к счастью, достался на четвертом этаже, под самой крышей, так что вопли норвежских фанов нам не грозили. Бросив вещи, мы спустились обратно и отправились на поиски какого-нибудь заведения, где можно спокойно посидеть, поесть и поговорить.

Японский ресторан под названием «Сохо-суши», что на Хаконсгатан, оказался в самый раз.

– Не люблю я это модное извращение, – сказал я, когда мы заняли столик, и девочка-официантка, похожая на японку так же, как я – на масаи, принесла меню. – Но не могу не признать, что закусывать этой хренью водку – самое то.

– Водки тут нет, – с сожалением вздохнул Харальд, понявший мое замечание слишком буквально.

Мы заказали всяческих ролов и продолжили «калякать о наших скорбных делах».

– Помещение у них на Ханс-Хаугесгатан, это неподалеку от Палат Хакона, – рассказывал коллега, – я внутри не был, но нашел парня, который у них там софт настраивал. Так он мне все рассказал: молельная комната с коврами на полу, отдельно – офис, самый обычный…

– И аквариум с зеленой мутью в углу, – закончил я.

– Как ты догадался? – удивился Харальд.

– Плавали, знаем, – прозвучало это так уныло, что мне самому не понравилось. – Что еще?

– Еще я выяснил, что адепты ЦСВ несколько раз в год собираются на полуострове Корснес. Это километров двадцать к югу от Бергена. Места там не особенно людные, зато имеются пещеры с обычными входами и подводными. По слухам, в одной из них находили следы большого кострища и обугленные кости.

– Скорее всего это правда, – сказала Ангелика.

– Да? – коллега посмотрел на белокурую бестию с сомнением. – Еще я должен сказать, что сейчас в Берген съезжаются последователи Церкви Святой Воды со всей Норвегии. По всей видимости, нечто важное должно произойти послезавтрашней ночью…

– А люди у вас не пропадали? – спросил я. – Эти парни любят приносить жертвы, причем человеческие.

– Серьезно? – Харальд недоверчиво моргнул. – Насчет пропавших можно выяснить… Да, мне не совсем понятно, что делать дальше. Для того чтобы начать атаку через прессу, материала хватает. Как только власти узнают, что Ирге О’Дил приобретал оружие и незаконно ввозил его в страну, у него начнутся очень большие неприятности.

Что делать дальше – хороший вопрос.

Если бы мы имели дело с обычным богатым моральным уродом, то информационного удара было бы достаточно.

Статьи разогреют общественное мнение, власти получат компромат, и гражданин Норвегии Ирге О’Дил будет вынужден либо оправдываться перед судом, либо бросить насиженное место и бежать из страны.

Но дело в том, что тот, кто прячется под этим именем, вовсе не обычный урод, а настоящий черный маг, поклонник Властителей Древности, и режет людей он не потому, что свихнулся, а потому, что этого требуют его дохлые покровители. Шумиха в прессе и нападки со стороны властей будут для него лишь незначительными помехами и не заставят отступить от претворения в реальность замысла всей долгой жизни Хаима Шоррота – оживления дрыхнущего в гробнице Кхтул-лу.

А уж когда тот вылезет из Р’лайха, сходит в туалет, почистит зубы, умоется и решит всерьез заняться накопившимися за тысячелетия делами, то всякие мелочи вроде судебных исков быстро потеряют значение.

Тот момент, когда Пожиратель Душ должен то ли проснуться, то ли ожить, близок, и нужно сделать все, чтобы он никогда не наступил. Сорвав ритуал на пляже в Схевенингене, мы слегка спутали планы нашему лысому «другу», теперь надо повернуть дело так, чтобы он в принципе не мог больше их разрабатывать.

Самый лучший вариант – прибить засранца, самим или чужими руками.

Да только с помощью одной лишь информационной атаки этого не сделаешь.

– Статьи запускай, – сказал я. – Но это так, отвлекающий маневр. Нам надо, во-первых, узнать, что эти нехорошие люди будут творить в пещере на полуострове Корснес. И, во-вторых, проникнуть на тот островок, что принадлежит Ирге О’Дилу, осмотреться там и взорвать все к чертовой бабушке.

Наверняка именно на Фьярое находится главное святилище Великого Жреца Древних, спрятаны какие-нибудь пыльные книжки с черными знаниями, всяческие артефакты вроде Печати.

Если уничтожить все это, Шорроту придется несладко.

– Что? – услышав мое предложение, Харальд на несколько мгновений впал в ступор.

– Ты не ослышался, – подтвердил я. – Взорвать. Иначе наш мир ждут большие неприятности.

– Э, хм… – коллега взял стакан с яблочным соком и сделал большой глоток. – Ну, если ты так уверен, и учитывая приказ мистера Арнольда, это может быть здравой идеей. Но ты понимаешь, что мы нарушим закон?

Понятно, что шеф хорошо подбирает людей и что к сотрудничеству он привлекает не просто компетентных и опытных специалистов, а еще и тех, кто в состоянии при необходимости пойти наперекор стереотипам и шаблонам. Но для европейца закон – это такая священная корова, которую нельзя тронуть даже в мыслях, и для скандинава, немца или англичанина очень тяжело смириться с тем, что на нее придется посягнуть.

– Понимаю, – сказал я. – Еще как. Но лучше я прокукую в вашей тюрьме тридцать лет, чем позволю этому Ирге О’Дилу добиться того, чего он хочет. Ангелика, ты с нами или как?

И я вперил испытующий взгляд в белокурую бестию.

– С вами, – сказала она после недолгого колебания. – Этого человека надо остановить любой ценой.

Бартоломью, не принимавшего участия в беседе в силу слабого знания английского, можно было не спрашивать. Понятно, что худред-фотокор будет рад пойти туда, куда я его поведу, и сделать то, что я скажу.

– Хорошо, – согласился Харальд. – Я обдумаю это… Но сначала надо решить, как проникнуть в пещеру на Корснесе. В то время, когда там собираются адепты ЦСВ, ее наверняка охраняют…

– Шпионская видеокамера с передатчиком, – сказала Ангелика. – Или несколько. Их можно установить так, что никто не заметит. Я готова сделать это и подсказать, какие модели приобрести. Ты сможешь доставить нас к этой пещере в ночное время?

– На машине туда не проехать, но можно арендовать катер.

– Так арендуй! – воскликнул я. – Сегодня вряд ли что получится, время к вечеру, магазины, торгующие шпионскими камерами, наверняка закрылись. Завтрашнего дня должно хватить на подготовку, а где-то через сутки отправимся. Мы с Антоном днем можем сплавать на разведку, если надо.

Коллега на несколько минут завис, точно компьютер, обрабатывающий слишком большой файл.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – Сейчас давайте поедим, а затем все обсудим в деталях.

Глава 15 Реалити-шоу «Секта-2»

За одного битого двух небитых дают.

Торквемада

В эту ночь я впервые за долгое время выспался.

А то, понимаешь, либо всякие замшелые колдуны со своими проклятиями мешают, либо приходится дремать на сидении машины, либо за окном вопят разнузданные «пидарасы».

Продрав глаза, я обнаружил, что соратники уже встали.

– Поднимайся, – сказала Ангелика, глядя на меня с легким неодобрением. – А то мы с Харальдом через полчаса уезжаем.

– Ни сна, ни отдыха измученной душе, – горестно заявил я, но с койки вскочил и отправился умываться.

В столовке отеля меня ждал легкий культурный шок – симпатичная девица из обслуги, которой я буркнул «гуд морнинг», поприветствовала меня на русском. Как выяснилось из дальнейшего разговора, барышня оказалась гражданкой Литвы, отправившейся в Норвегию на заработки.

– Я думал, ты прямо сейчас ее лапать начнешь, – завистливо сказал Бартоломью, когда я вернулся к столу.

– Что ты? Как можно! На людях! – возмутился я. – Советами замучают и дурацкими комментариями. Я не для того к девушкам пристаю, чтобы доказать всему миру, какой я крутой и шустрый мачо, а для удовлетворения низменных сексуальных потребностей. Ясно?

Белокурая бестия наградила меня вторым за утро неодобрительным взглядом.

У них там в Германии с ихним феминизмом такая философия вряд ли в ходу.

После завтрака мы спустились вниз и у входа в отель обнаружили сосредоточенного Харальда.

– Доброе утро, – сказал он. – Вы готовы?

– Как юные пионеры, – легкомысленно ответил я.

В обмен на это заявление мы с Антоном получили карту окрестностей Бергена, мощный бинокль и кучу инструкций. Узнали, где стоит арендованный коллегой прогулочный катер, что капитана зовут Олаф, выслушали, куда нам плыть и чем там заниматься, и чем заниматься ни в коем случае нельзя.

– А вы куда? – поинтересовался я.

– Поедем за спецоборудованием, – эти три слова Ангелика произнесла таким тоном, что не осталось сомнений – спрашивать дальше смысла нет, все равно тебе не ответят.

Они запрыгнули в «Лендровер» Харальда и покатили прочь, а мы с Бартоломью зашагали в сторону гавани. Естественно, пошли не по прямой, а через главный местный променад, где расставлены лавочки, торчат памятники, а уличные артисты по мере сил развлекают народ.

Некоторые путеводители утверждают, что в Бергене дождь идет даже чаще, чем в Амстердаме.

Это можно прокомментировать одним словом: враки. Солнечных дней тут, конечно, меньше, чем на Канарах или даже в Москве, но они бывают, и летом – не так редко. Вот и нам с погодой повезло – светило солнце, и ветер с моря был не ледяным, а приятно прохладным.

Мы оставили позади знаменитый Рыбный рынок, продефилировали мимо домишек Брюггена, старого ганзейского квартала. Одним глазом глянули на Палаты Хакона, выстроенные чуть ли не восемьсот лет назад и похожие на слегка обтесанную скалу. И у одного из причалов рядом с Музеем рыболовства отыскали нужный катер – белый, красивый, с надписью «Polaris» на борту.

– Эй, капитан! – позвал я, и из внутренностей катера выбрался рыжебородый здоровяк, точь-в-точь викинг из исторического фильма, разве что без меча, шлема с рогами и изнасилованной тетки под мышкой.

– Да? – спросил он.

– Мы от Харальда, – сообщил я. – Готовы к выходу в море.

– Забирайтесь, – велел он.

Через пять минут заревел мощный мотор, и мы помчались прочь от берега. Берген, окруженный полукольцом заросших лесом гор, остался позади, а «Поларис» заскользил по глади Бю-фьорда.

За что древние норвежцы так нехорошо обозвали этот кусок водной глади, я не знаю, выглядит он довольно симпатично.

Катер летел по волнам, ветер бил в харю, иногда швыряя в нее же пригоршни брызг, изрезанный бухтами и утыканный деревушками берег уползал назад. Бартоломью упоенно щелкал фотоаппаратом, а я по журналистской привычке пытался разговорить капитана.

Стыдно признаться, но мне это не удалось.

После получасовых усилий я вспотел, но выяснил только, что рыжебородый викинг – давний приятель Харальда, что он всю жизнь водит всякие катера и что знает, куда нас везти. А еще я догадался, что Олаф крайне любит односложные предложения типа «да» или «нет».

– Уф, ну и тип, – сказал я, повернувшись к Антону. – Неразговорчивый, как камень.

– Не всем же быть такими трепачами, как ты, – отозвался этот мастер «Фотошопа» и «лейки».

Мы проскочили через пролив между материком и островом Бьорой, полюбовались, как взлетают и садятся самолеты во «Флесланде», и вскоре оказались у полуострова Корснес.

Выглядел он и вправду неприветливо – отвесные скалы, буруны у их подножий, редкие островки зелени.

– Пещера там, – сказал Олаф, указывая на бухту, достаточно большую, чтобы в ней убралось несколько суденышек вроде «Полариса».

В глубине бухты имелся пятачок ровной поверхности, нечто вроде каменного стола, на полметра возвышавшегося над морем, и в скальной стене за ним – несколько отверстий высотой метра три.

– Щелкай давай, – распорядился я. – Каждый сантиметр, чтобы ночью мы подошли сюда во всеоружии…

Приставать тут в темноте – удовольствие довольно экстремальное.

Капитан положил катер в дрейф, Бартоломью заработал «Никоном», а я взялся за бинокль и принялся обозревать окрестности. Подходить к бухте вплотную и тем самым обозначать интерес мы не стали, чтобы не встревожить возможных наблюдателей.

– Охраны наших друзей из ЦСВ вроде нет, – сказал я, не обнаружив на берегу ни малейших следов человека. – Хотя ее запросто можно спрятать внутри, как и полк боевых слонов.

Рекогносцировка продлилась недолго – пятнадцать минут, и мы повернули в сторону Бергена. На обратном пути ничего интересного не произошло, и где-то к часу дня мы оказались на том же причале. В ответ на наши благодарности Олаф то ли «любезно» буркнул что-то, то ли просто раскатисто рыгнул, и мы выбрались на берег.

– Ну что, надо позвонить, узнать, как у них дела, – я вытащил мобилу и набрал номер Ангелики.

– Вы вернулись? – спросила она вместо приветствия.

– Как бы да, – ответил я. – В нас стреляли ракетами, заколдовывали магиями, но мы уцелели!

– Вот и отлично. Гуляйте по городу. Мы пока заняты.

И это вместо того, чтобы оценить наши заслуги и вознести хвалу за достославные деяния. Хотя чего взять с этих шпионов, для них опасные приключения и убийственные встречи – обычное дело.

И мы отправились гулять.

Для начала уделили вниманию Брюггену, похожему на причудливые деревянные соты, каждая ячейка которых – кафе, сувенирный магазин, мастерская или квартира. В одном из крохотных ресторанчиков попробовали оладьи из трески с начинкой из черники и запили их кофе, после чего с чистой совестью отправились изучать Рыбный рынок.

Вроде бы ничего особенного – несколько торговых рядов с крабами, креветками и прочей вытащенной из моря живностью, воняет рыбой, шумно и тесно, продавцы нахваливают товар на обоих норвежских языках, на английском, немецком и даже русском…

А поди ж ты – интересно!

Походив по рынку и отведав бутерброд с китовым мясом, черным как уголь, и очень постным, мы отправились к Флойбане – фуникулерчику из нескольких вагонов, что за десяток минут поднимается из центра Бергена на вершину одной из горушек, теснящихся вокруг города.

Когда мы приехали наверх, Антон издал предсказуемо восхищенный вопль: «Ух ты!», и ринулся снимать.

– Чем бы дитя ни тешилось, – пробормотал я, раздумывая, чем бы заняться самому.

Вид с обзорной площадки, конечно, отличный – и на Берген, и на фьорды, и на острова, но я тут уже бывал и вниз таращился. Разве что не фотографировал в силу полного равнодушия к этому процессу.

К счастью, я обнаружил пару вполне симпатичных девчонок, с коими немедленно и вступил в беседу, начав с нахально-банального «который час?». Девчонки, захихикав, ответили, что представления не имеют, но что родом они из Осло, а во фьорды прикатили отдыхать.

Я особо врать не стал, назвался журналистом из России, показал барышням спину Бартоломью и сообщил, что это мой фотокор, такой ловелас, что при упоминании его подвигов сам Казанова вертится в гробу от зависти. Норвежки посмотрели на Антонов тыл, оценили ширину плеч и хвостик, после чего сказали, что им, пожалуй, пора, и побежали к подошедшему фуникулеру.

Ну и ладно, не особенно хотелось.

Я вытащил ноут, установил на парапете и полез в Сеть – надо узнать, не пропадал ли кто в последнее время в благословенной Норвегии. Серфинг по новостным сайтам дал результат – в горах около Оппдаля сгинули двое парней, а в Норд-фьорде неведомо куда потерялась байдарка с парой туристов.

Да, похоже, наши «друзья» из ЦСВ и тут готовят человеческое жертвоприношение.

Мы проторчали на вершине холма почти час, а затем съехали вниз и отправились в бергенский «Аквариум» – интереснейшее место, где можно поглядеть на морских котиков, пингвинов, крабов и всяких рыб, причем даже на таких, что обитают на большой глубине…

С Ангеликой и Харальдом мы встретились только в восемь вечера, и произошло это знаменательное событие в том же «Сохо-суши».

Коллега выглядел, как всегда, подобно ходячей рекламе фитнес-центра – довольным, розовощеким и лучащимся бодростью, а вот белокурая бестия казалась несколько утомленной.

– Как сплавали? – спросила она.

– Нормально, – ответил я. – Антон, показывай снимки.

Фотки произвели впечатление, и наш норвежский друг принялся ожесточенно тереть лоб.

– А у вас что? – поинтересовался я.

– Все достали, – вдаваться в подробности Ангелика не собиралась. – Проверили работоспособность камер в полевых условиях – полный порядок. Ноутбук Харальда настроили, нужные программы установили. – Она помедлила и добавила: – И еще мне звонили из Нидерландов.

– Что, нас ищет полиция? – с ужасом спросил Бартоломью.

– Вроде бы нет, но дело не в этом. Парня, которого мы освободили на берегу, так и не смогли привести в себя. Пришлось сдать его в психиатрическую лечебницу.

– Да, грустная история, – сказал я. – А я общался с шефом… э, с генералом.

Арнольд Тарасович проявился в тот момент, когда мы стояли в «Аквариуме», наблюдая, как крутится в воде косяк сельди. Разговор оказался недолгим – шеф одобрил наши планы, сказал, что постарается прислать кого-нибудь на помощь, и сообщил, что Хаим Шоррот нынче обретается в Осло.

– Как бы он на это собрание в пещере не приехал, – сказал Харальд.

– Может, – согласился я. – Надеюсь, вы прикупили пару ракет класса «земля-земля» или хотя бы винтовку с оптическим прицелом?

Ангелика не ответила, но мягко улыбнулась, и я понял, что оружие у нее есть.

Заморив с помощью суши не одного червячка, мы покинули кафе и на машине Харальда поехали на западную окраину Бергена, туда, где вдоль берега выстроились марины – причалы для яхт и прочих небольших судов. Остановились мы у самой крайней, что ближе всего к мосту Пуддерфьордс, и тут пришлось немного поработать – потаскать вещи с машины на катер.

Был он не таким красивым и показательно шустрым, как «Поларис», зато наверняка шуму производил меньше, имел не такую глубокую осадку и практичный серо-стальной цвет. Каюта размерами напоминала конуру для карликовой чихуа-хуа, но при этом удивительным образом вмещала в себя стол, койку, шкаф и даже миниатюрную кухню.

– Не думал, что портативные видеокамеры столько весят, – пропыхтел я, дотащив до катера довольно увесистый пластиковый ящик.

– Какие камеры? – невинно заморгала наша валькирия. – Это противотанковые мины.

Да, вот уж точно – с кем поведешься, от того и забеременеешь!

Эта немецкая барышня, серьезная, как паровоз, общаясь с нами, скоро выучится юморить по-черному и даже сможет в своем Фатерлянде изображать какую-нибудь Дубину Реговицкую.

Разобравшись с грузом, мы забрались на катер и принялись готовиться к отплытию.

Ну, то есть Ангелика с Харальдом готовились, а мы с Антоном по мере сил не мешали.

– Представь, темнеет сейчас только к полуночи, не раньше, – сказал коллега, проверив мотор и расположенный на носу прожектор. – А мрак держится часа три, не больше. Поэтому мы сейчас потихоньку двинемся на юг, чтобы у Корснеса быть как раз к двенадцати.

Возражать никто не стал, наша посудина отошла от берега и поплюхала по водной глади.

Хотя часы показывали десять, было светло почти как днем, и на востоке, над горами, вставала луна, похожая на обсыпанный мукой блин. Зато с запада, с моря, надвигался туман, и вслед за ним потихоньку наползали серые, как кроличья шерсть, облака.

– Ай-яй-яй! – воскликнул Бартоломью, когда на нос ему шлепнулась дождевая капля.

– Не ай-яй-яй, а радоваться надо, – поправил я. – В таком мареве нас никто не увидит.

Дождь был не сильный, моросящий, зато туман выглядел матерым, густым. Мы двигались через него неспешно, не удаляясь от берега. Харальд во все глаза вглядывался в дымку и судорожно сжимал штурвал.

Свет убывал очень неторопливо, но к тому моменту, когда мы добрались до Корснеса, стало по-настоящему темно. Ангелика к этому времени расковыряла все ящики и собрала из разнообразных деталек совершенно футуристический автомат, весь зализанный, матово-черный, мало похожий на обычное оружие.

– Эм-пэ-ноль-ноль-три «Вулкан». Специальная разработка, – пояснила она в ответ на мой вопросительный взгляд. – Весит около килограмма. Может использоваться под водой. Стреляет бесшумно, не пулями, а пластиковыми ампулами с разной начинкой – усыпляющей, обездвиживающей, галлюциногенной, смертельной.

– Круто, – заметил я. – Звездная пехота и все такое.

– Внимание! – объявил Харальд, прерывая наш разговор. – Начинаем высадку!

Вспыхнул прожектор на носу, луч света прорезал туман, заблестели какие-то маслянистые волны, а прямо по курсу обнаружилось нечто смутно-серое. Через несколько мгновений стало понятно, что это уходящая вверх скала и что вход в бухту находится немного правее.

Катер наш двигался на «самом малом», как нашаривающий дорогу слепец, белокурая бестия держала жуткую пушку наготове, мы с Бартоломью старались даже не дышать.

Показался каменный стол, темные отверстия пещер.

Харальд заглушил мотор, и мы продолжили скользить вперед по инерции, в тишине, нарушаемой лишь нежным шорохом волн.

– Хватит, сбрасываем якорь, – сказал коллега, и железная болванка на цепи булькнула в воду.

Как выяснилось, рассчитал он все с необычайной точностью. Суденышко проползло еще несколько метров и остановилось, когда до скального выступа осталось сантиметров пятьдесят. Второй якорь последовал за собратом, и мы оказались более-менее надежно зафиксированы.

– Надевайте фонари, берите груз и пошли, – распорядилась Ангелика.

Сама белокурая бестия успела нацепить на голову эластичную ленту с фонариком и стала напоминать на редкость сексапильную шахтерку, решившую побороться за свои права с оружием в руках. Мы натянули такие же штуковины, прихватили два рюкзака, куда за время пути перекочевало извлеченное из ящиков оборудование, и сделали вид, что готовы.

– Удачи, – сказал Харальд и взмахнул ручищей.

Ему оставаться на катере, следить за окрестностями и прикрывать тыл.

Наша шпионка вспрыгнула на борт и перескочила на мокрую скалу легко, словно газель, мы же последовали за ней как два мучимых артритом бегемота. Я едва не шлепнулся, поскользнувшись на камне, и спас меня от позора ухвативший за плечо Бартоломью.

– Спасибо, – сдавленно поблагодарил я, и худред-фотокор кивнул в ответ.

Добрый он парень, а это редкостное качество в наше злобно-расчетливое время.

– И в какую пещеру нам надо? – спросила Ангелика, задумчиво разглядывая три почти одинаковых отверстия.

– В правую, – сказал я. – Зуб даю.

– Ты уверен? – она с сомнением посмотрела уже на меня.

Уверен я быть не мог, но все же чувствовал нечто похожее на теплое дуновение, идущее именно из правого проема; два других оставались холодными, мертвыми, пустыми и неинтересными.

– Все равно надо с чего-то начинать? – пожал я плечами. – Давай начнем с этой, и если я ошибся, просто перейдем к другой.

– Хорошо, – кивнула белокурая бестия, и мы двинулись на штурм подземелья.

Она впереди, с автоматом наперевес, за ней я, а в арьергарде Антон с неизменной «лейкой» в руках.

Мы оказались в довольно просторном проходе с неровными стенами, высоким потолком и на удивление гладким полом. Наши тени заметались туда-сюда, показывая, что бойцы отряда имени Арнольда Тарасыча дружно принялись вертеть головами.

Прошли с десяток шагов, и Ангелика неожиданно остановилась.

– Я чувствую, что впереди что-то есть… – сказала она. – Нечто опасное. Идти туда не стоит.

– Погоди-ка, – я сделал шаг вперед и встал с ней плечом к плечу.

Горячее дуновение, что я ощущал у входа в пещеру, усилилось и теперь напоминало теплый ветер, неприятно покалывавший кожу. А на полу и стенах тоннеля примерно в дюжине шагов впереди нас светились тусклым зеленоватым светом сплетенные в линии причудливые знаки.

Едва я их увидел, глаза резанула боль, захотелось прикрыться ладонью или отвести взгляд.

– Короче, Склифосовский, – сказал я. – Тут нечто вроде заклинания, чтобы отпугивать незваных гостей типа нас. Оно должно вызвать страх, тревогу и в конечном итоге заставить пришельцев повернуть назад. Теперь я уверен, что мы идем куда надо. Двигаем дальше?

Железная леди версии джуниор чуточку помедлила, и я оказался во главе отряда.

Знаки вспыхнули ярче, когда я наступил на один из них, и тут же зеленоватый туман поглотил меня с головой. А следом за ним нахлынули видения – рыдающие звуки ударили по ушам, полупрозрачные фигуры потянули ко мне дрожащие ручонки, пол под ногами обернулся тысячами алчных ртов, норовивших вцепиться мне в подошвы.

Но после того, что обрушилось на меня жаркой хайфской ночью, все это было скучными 3D-мультиками, поэтому я просто шел, не обращая внимания на бушующую вокруг вакханалию. А вот спутникам моим, судя по сдавленным ругательствам Бартоломью и отдельным восклицаниям Ангелики, приходилось нелегко.

Когда зеленый туман исчез, и все вновь стало таким, как ранее, я вздохнул с облегчением и обернулся.

– Что, штаны меняем? – спросил я, глядя на бледные лица и блуждающие глаза.

– Нет, наверное, нет, – наша шпионка взяла себя в руки с удивительной быстротой.

– Это выглядело так реально, – пробормотал Антон. – Удивительно, я даже ощущал прикосновения!

Через дюжину шагов коридор привел нас в пещеру.

Она была не столь велика, сколь длинна – метров сорок при ширине десятка полтора. У левой стены имелся темный узкий провал, в глубине которого что-то булькало и хлюпало. Потолок уходил на приличную высоту, а в самом центре располагалось черное пятно кострища.

Никакими костями тут, правда, и не пахло.

– Мы на месте, – сказал я, скидывая рюкзак. – Командуйте, любезная фройляйн!

Мы провели в пещере больше часа, и все это время я чувствовал тупое давление на виски. Временами появлялось ощущение, что кто-то пялится в спину, и большого труда стоило не обернуться. На стенах из ничего возникали рисунки, изображающие разных чудовищ, но когда ты начинал к ним приглядываться, мгновенно исчезали. На краю зрения мелькали тени, издалека доносились приглушенные стоны, перемежавшиеся протяжными завываниями.

Ангелику и Бартоломью колбасило схожим образом, и поэтому мы работали не так быстро, как хотелось бы.

Белокурая бестия выбрала места для установки камер, и мы принялись за дело – сверлить отверстия, крепить крохотные кронштейны с висящими на них устройствами, а затем маскировать все так, чтобы на стене пещеры вместо коробочки с объективом был небольшой серый выступ.

Развесили их восемь штук, чтобы охватить как можно больший участок и обеспечить разные ракурсы.

– Неплохо, – оценила Ангелика наши труды и сняла с пояса рацию с длинной антенной. – Харальд, слышишь меня? Прием.

Черная коробочка разразилась шипением, и из него явился голос коллеги:

– Слышу хорошо. Прием.

– Мы установили камеры. Тестируй сигнал. Прием.

Тестирование показало, что аппаратура работает нормально, и картинки со всех восьми камер поступают на ретранслятор, закрепленный нами у входа в пещеру, а затем отображаются на экране ноутбука.

– Мы возвращаемся. Включай прожектор, – сказала наша шпионка напоследок, и мы двинулись в обратный путь.

Заклинание, предназначенное для того, чтобы отпугивать тех, кто идет в пещеру, на этот раз ничем себя не проявило. Вскоре показался выход из тоннеля, покачивающийся на волнах катер и могучий силуэт Харальда над бортом.

– Отлично, – сказал коллега с облегчением. – Запрыгивайте, и будем убираться отсюда.

Пять минут ушло на погрузку, пять на то, чтобы поднять якоря. Заработал мотор, и мы двинулись к выходу из бухты. Вскоре скалы полуострова Корснес исчезли из виду, и наше суденышко зачапало на север, в сторону Бергена.

В гостиницу мы заявились на рассвете, который в этих широтах наступает где-то около трех.

Поспать толком не удалось, в девять позвонил Харальд и сказал, что ему требуется помощь. Отказать коллеге я не смог, пришлось экстренными средствами приводить себя в рабочее состояние.

Бо́льшую часть дня мы посвятили сочинению статей для норвежских и европейских СМИ: о том, какими вещами занимается Церковь Святой Воды, и чем баловался и балуется ее главный спонсор, известный как Ирге О’Дил, Джованни Ризотто и Джаван Сингх…

Харальд писал, я переводил с испанского, русского и выбирал фотографии, Ангелика помогала с немецким и приходила на помощь, когда мы запутывались в документах или сталкивались со всякими юридическими хитростями.

Бартоломью занимался тем, что никому не мешал.

В середине дня сходили пообедать, выбрав для этого заведение под названием «Настоящее монгольское барбекю». Увы, нам там предложили не жареную на углях верблюжатину, вяленую конину или мясо яка, тушенное в ковыле, а банальный шашлык из свинины и баранины.

Где-то к пяти статьи были закончены и отправлены по нужным адресам.

– Представь, какой эффект они произведут, – сказал Харальд, почесывая ухо. – Хотя думаю, что не все редакторы такое пропустят, даже несмотря на мою репутацию, фотографии и ссылки на документы.

– Ничего, все равно норвежская общественность узнает, какую змею она пригрела на своей широкой груди, – утешил я коллегу. – А сама змея завертится, как угорь на сковородке.

Мы быстренько собрались, завернули в магазин, где закупили всякой жрачки, и отправились на катер, стоявший у того же причала. Еще вчера решили, что наблюдать за ночным волхвованием лучше с близкого расстояния, чтобы в случае чего иметь возможность вмешаться, а прибыть к месту действия надо заранее, и как следует подготовиться.

Для маскировки Харальд захватил удочки и прочие рыболовные принадлежности.

Погода целый день стояла мерзкая, над водной гладью плыли клочья тумана, солнце не показывалось, а дождь моросил беспрерывно. В другой ситуации это вызвало бы только раздражение, но сегодня было нам на руку.

Когда наш катерок покинул гавань и двинулся по проторенной уже дороге, боевая валькирия начала потрошить уцелевшие вчера ящики. Вот тут-то стало ясно, что Мп-003 «Вулкан» имелся у нее не в единственном экземпляре, а про мины она не совсем пошутила.

В одном из контейнеров обнаружились светошумовые шоковые гранаты.

– Значит, так, – сказала Ангелика, собрав и зарядив еще два экземпляра футуристической пушки. – Пат, смотри сюда. Пользоваться им просто, особенно для того, кто имел дело с А-Ка-семьдесят четыре.

Что самое удивительное – она ничуть не преувеличила.

Сотворенный немецкими искусниками машине-пистоль был в обращении простым, как лопата, так что с ним управился бы и пятилетний ребенок. Смущение вызывали лишь непривычная конфигурация и необычайно малый вес. Казалось, что держишь в руках не оружие, а макет.

Потом меня поставили к рулю, а краткий курс молодого бойца прошел Харальд.

Бартоломью автомата не досталось, но он по этому поводу испытал только облегчение.

Точно по графику мы оставили слева по борту «Флесланд», а затем протиснулись между двумя островами, Лерой и Бьелкалой, и бросили якорь между последним совсем крохотным безымянным клочком суши. С одной стороны, мы оказались прикрыты от Корснеса, а с другой, по прямой до него осталось всего два километра, по водной глади – рукой подать.

Вывесили через борт удочки, проверили, как ловится сигнал ретранслятора из пещеры, и начали ждать.

Ребятишки из ЦСВ прибыли к пещере около десяти вечера – восточнее нас между материком и Бьелкалоем прошли аж четыре больших катера. Мы увидели их только мельком, но сомнений в том, куда на ночь глядя направляется столь большая компания, не было.

Самое странное, что вскоре катера проследовали обратно.

– Это они что, возвращаться не собираются? – нахмурился Харальд.

– Не знаю… – протянул я. – Что там с камерами?

– Работают, – отозвалась сидевшая у ноутбука коллеги Ангелика. – Так, вот и наши «друзья».

Антон бросил бутафорские удочки, мы собрались в крохотной каютке и сгрудились у экрана, точно российская семья начала девяностых, решившая посмотреть любимое народом шоу «Поле чудес».

Экран был разделен на восемь квадратиков, и в каждом имелось свое изображение – мутноватое, черно-белое. Камеры работали в инфракрасном диапазоне и показывали кусок пещеры поблизости от кострища.

Вспышка в одном из квадратиков, и в поле нашего зрения появились люди – мужчины и женщины, – одетые, словно туристы для прогулки по горам: шорты, бейсболки, тяжелые ботинки, рюкзаки за спинами. К собственному облегчению, я не заметил никого со связанными руками, в испуге озирающегося и пытающегося понять, где он оказался и что происходит. Или те четверо пропавших сгинули без помощи поклонников Древних, или жертву принесут не здесь, и не сейчас.

– Крови сегодня, похоже, не будет, – сказала наша шпионка, пришедшая к тем же выводам.

– А значит, и стрелять не придется, – заметил я безо всякого разочарования.

«Туристы», которых оказалось почти три десятка, тем временем оставили рюкзаки около стены и развили бурную деятельность. На кострище пирамидкой сложили темные брикеты и разожгли огонь. Когда одна из камер перестроилась в обычный диапазон, стало ясно, что он зеленого цвета.

Столб пламени непостижимым образом вытянулся вверх и уперся в потолок пещеры.

– Как это возможно? – Харальд заморгал, точно ребенок при виде циркового фокуса.

– Погоди, еще не такое увидишь, – пообещал я.

Трое адептов Церкви Святой Воды облачились в длинные, до пола, темные балахоны, а один из них, высокий лысоватый дядечка, возложил на голову тиару, болезненно напомнившую мне Печать – тот же бледно-золотистый цвет, мягкие, перетекающие друг в друга узоры, и ощущение, что это сделано не на Земле.

Камеры позволяли видеть все в малейших деталях, а чувствительные микрофоны доносили звуки вплоть до шороха ног и покашливания.

– Началось, – прошептал Бартоломью, когда «туристы» образовали круг, в центре которого оказался костер, а трое ряженых встали вплотную к пламени.

Худред сжал кулаки. Он помнил ритуалы, что мы видели в Эквадоре, и ожидал чего-то похожего.

Высокий дядечка прокашлялся и принялся нараспев декламировать что-то, его помощники в балахонах начали щепотками кидать в костер нечто похожее на сахарный песок, а выстроившиеся кругом участники ритуала затянули песнопение, монотонное, как звук зубоврачебной машины.

– Это норвежский? – спросила Ангелика.

– Да, нюноршк, – ответил Харальд. – Могу перевести… К тем, кто был всегда, взываем мы, призываем открыть глаза, насторожить уши, внять нам. О древние, непоколебимо могучие и благостные, несущие жестокую силу обновления и радость крови, обратите слух к нашим мольбам. А те, которые воют, повторяют: «Услышьте нас, услышьте нас…»

– Шуб-Ниххурат! – возопил дядечка в тиаре, и остальные дружно рухнули на колени.

– Перешли на другой язык, мне незнакомый, – заметил коллега. – Ой…

Последний возглас ознаменовал то, что пламя костра странным образом заколебалось, выпустило множество отростков и стало напоминать дерево. Закачались листья на раскинутых в стороны ветвях, и огненный ясень превратился в козлоподобную фигуру.

Витые рога, оскаленная пасть, иглы на спине – все это мы проходили.

Шуб-Ниххурат, Черный Козел Лесов, один… или одна, если судить по грудям, из Властителей Древности.

– Как такое возможно? Это что? – бормотал Харальд, а фигура из пламени открывала пасть, размахивала конечностями и благосклонно кивала. – Как можно обмануть камеру?

– Ты видишь то, что существует на самом деле, – сказал я. – Потом мы тебе объясним, что к чему. А сейчас просто смотри, слушай и переводи, если они вернутся к языку Ибсена и Тура Хейердала.

Коллега сглотнул, посмотрел на меня с удивлением, но паниковать перестал.

Шуб-Ниххурат сгинула, и дядечка в тиаре взвизгнул: «Затогуа!», да так, что эхо пошло гулять по пещере. На смену козлиной фигуре пришло нечто бесформенное, похожее на жабу, утыканную многочисленными рогами, и я вспомнил рассказ старого ребе о черном подземном мире под названием Н’Кай, откуда явился к нам этот холодный и осклизлый Древний.

Повернулась уродливая голова, мигнули глаза из зеленого огня, лапа с жезлом поднялась в благословляющем жесте, и чудовищное божество сгинуло, рассыпавшись на тысячи искр.

Затем они призвали Хастурра, Владыку Межзвездных Провалов, напоминавшего двухголовую птицу со змеями вместо лап, и главный из адептов ЦСВ о чем-то долго с ней беседовал на странном щелкающем наречии, звуки которого вызывали желание побыстрее зажать уши.

Пташку сменил Нуаденс, Повелитель Великой Бездны, немного похожий на мастера Йоду из «Звездных войн», маленький, скрюченный, но при этом с огромной акульей головой, украшенной нелепой бородой и двумя парами то ли крылышек, то ли ушей по бокам.

Явившийся следом Ньярлатхотет, наиболее человекоподобный из всей этой гнусной компании, стройный и изящный, облаченный лишь в высокую шапку, неожиданно заговорил на нюноршке.

– Четыре дня от сего, – изрек он, и Харальд торопливо перевел это на английский. – Затем звезды уйдут из благоприятных положений, и придется ждать следующего шанса, а он представится только через сто лет.

– Да, о великий, – дядечка в тиаре отвесил поклон до земли, а прочие ребята и девчата из Церкви Святой Воды простерлись ниц.

Ньярлатхотет улыбнулся и сгинул, и вся пещера вздрогнула.

Азарот, Потаенный Хаос, явился под аккомпанемент ужасающих звуков – воя и визга, хлестнувших из динамиков ноута. Я невольно поежился, Ангелика буркнула что-то по-немецки, а Антон воскликнул: «Ну, надо же!».

И я готов был его поддержать.

Этот тип, прозванный еще Султаном Песка, не имел какой-то постоянной формы, он менялся, перетекал из облика в облик, и объединяло эти облики только одно – кошмарность. Лица, лапы, ноги, сердца и желудки, когти и щупальца, рты и уши – все это появлялось и исчезало, и казалось, что столб зеленого пламени бьется в истерике.

– Какой красавчик, – заметил я. – Да-а, тем, кто ему поклоняется, не позавидуешь – статую не забабахаешь, икону не нарисуешь, а при личной встрече рискуешь получить инфаркт и маразм.

– А другие, что, лучше? – Ангелика хмуро посмотрела на меня, и мне пришлось признать, что она права.

Все эти «боги», давно сдохшие ублюдки, были мерзки, злобны и ужасны.

Пообщавшись с Азаротом, забравшиеся в пещеру типы начали взывать к Йог-Соготу, и тот не замедлил явиться: облакоподобный, с толстыми слоновьими ногами и человеческим лицом на спине. Этот тоже принялся вещать на норвежском языке, но понес такую муть, что даже на физиономии жреца в тиаре отразилось недоумение, а бедный Харальд и вовсе вспотел.

– Я раскрыт… мир повернут… исторгнуть чрево… мертвое восстанет… злоба изольется… три на пять… семь жизней, – переводил коллега, даже пытаясь подражать гулкому трубному голосу. – Ущербный светоч… отсечь головы… то, что странствовало, станет постоянным…

Произнеся эту речь, Йог-Согот зубасто улыбнулся и исчез.

– Сейчас к Кхтул-лу обратятся, – сказал я. – Только он остался.

Но мой прогноз не сбылся.

Дядечка в тиаре и его помощники начали кидать в костер некий черный порошок, отчего из пламени повалил серый дым, а прочие адепты ЦСВ вскочили на ноги и похватали рюкзаки.

– Это бред, – убежденно проговорил Харальд, когда из темного провала, что тянулся вдоль одной из стен, вылетела тварь размером с лошадь и опустилась на пол пещеры.

Она напоминала одновременно крота, летучую мышь и муравья. Черное, покрытое мехом тело опиралось на членистые лапки, которых было то ли десять, то ли двенадцать. Хлопали огромные кожистые крылья, а с их кончиков медленно стекала тягучая белесая слизь.

Дядечка в тиаре взмахнул рукой, и светловолосая женщина, совсем еще молодая, забралась монстру на спину. Тот зарычал, очень изящно поднялся в воздух и сгинул в том же провале, откуда явился.

На смену ему оттуда поднялся второй.

– Вот почему они отпустили катера, – сказал я. – У них особый способ транспортировки, и свои «лошади»…

Адепты Церкви Святой Воды без страха забирались на крылатых уродов, и те уносили их в темную бездну. Костер догорал, столб зеленого пламени делался все ниже, и мрак сгущался в пещере на полуострове Корснес.

Жреца в тиаре унес на себе особо крупный монстр с белой головой, и в подземелье стало пусто.

– Что это такое было? Откуда взялись эти… животные? И что происходило с огнем? – дрожащим голосом, но вместе с тем достаточно требовательно спросил Харальд. – Вы должны мне объяснить!

И белокурая бестия, и даже не владеющий английским худред посмотрели на меня – понятное дело, когда надо трепать языком, вешать лапшу на уши и пудрить мозги, всем нужен Пат.

– Это долгая история, – начал я задушевным голосом психиатра, собравшегося поведать пациенту о том, что тот чуток свихнулся. – И вряд ли она тебя порадует, зато точно духовно обогатит.

История и вправду оказалась длинной, вот только коллега не пожелал «духовно обогащаться». Выслушав мой рассказ про магию, Властителей Древности и их поныне здравствующих последователей, он нахмурился и с решительностью настоящего викинга заявил:

– Ерунда. Все это противоречит научной картине мира и существовать не может.

– Но ты же сам видел вещи, которые в эту самую картину мира не вписываются, – сказал я.

– Возможно, у нас были галлюцинации, – осторожно предположил Харальд. – Или мы стали жертвой изощренной мистификации. Современные технологии позволяют создать какое угодно изображение. Поэтому наши камеры в пещере могли обмануть, дать нам ложную картинку, показать то, что не существует в действительности.

– Вынуждена процитировать тебя, – вмешалась в разговор Ангелика. – Ерунда.

Коллега мрачно засопел, а я подумал, что мы, люди, – существа на редкость ограниченные и негибкие. Если мы сталкиваемся с явлением, которое не вписывается в образ мироздания, содержащийся в нашей уникальной голове, то прилагаем все усилия для того, чтобы объявить это явление изощренным обманом или глюком вместо того, чтобы признать, что наше представление о Вселенной ошибочно.

И я, когда отказывался поверить в существование Властителей Древности, был ничем не лучше упрямого норвежца.

– Возможно, и ерунда, – согласился Харальд. – Но я все равно не могу вот так принять, что магия – это реальность, и что есть древние, давно мертвые боги, каким-то образом ухитряющиеся действовать в нашем мире.

– Ладно, прибудем в Берген, еще раз посмотрим запись, – не стала давить на собеседника наша шпионка.

– И учти! – погрозил я Харальду пальцем. – Связавшись с нами, ты оказался в ситуации, когда эти дохлые могущественные уроды поверили в тебя, а уж веришь ты в них или нет – им все равно.

Такое заявление коллегу озадачило, и он замер с открытым ртом.

– Так что, мы так и будем торчать здесь или поплывем назад? – спросил Бартоломью, которому надоело играть роль свидетеля при непонятной для него беседе. – А то спать хочется.

– Сейчас поплывем, – ответил я, и перевел вопрос Антона на английский.

– Да, пора возвращаться, – сказал вышедший из ступора Харальд. – Только якоря поднимем…

Время подходило к трем, и небо потихоньку светлело. Вокруг катера клубился туман, сквозь него угадывались очертания ближайших островов. Дождь не шел, но капельки влаги блестели на всех поверхностях, и было довольно холодно.

Мы выбрались из каюты, и коллега отправился поднимать носовой якорь.

– Представьте, не идет, – удивленно сказал он, потянув за цепь. – Похоже, за что-то зацепился…

Я хотел сообщить, что нырять в ледяную воду не намерен, но тут услышал за бортом мягкий всплеск, и за ним – еще один. Мигом позже ноздрей коснулось знакомое зловоние – смесь запахов тухлой рыбы, химической гари и свежего гуано.

– Это еще что та… – Бартоломью осекся на полуслове, а Ангелика шустро скользнула обратно в каюту.

За борт рядом со мной ухватились две руки с перепонками между пальцев и острыми когтями, а следом показалась лысая, покрытая серой чешуей башка с выпученными лягушачьими глазами.

Да, далекий путь пришлось проделать этим водоплавающим ребятам, чтобы добраться сюда аж из Кракова, если это, конечно, те же самые типы, а не их местные родственники.

– Опять вы? Одного раза мало? – пробурчал я и врезал кулаком по уродливой морде.

Чешуйчатая башка исчезла, руки разжались, раздался громкий плеск.

Но кто-то хлюпающий, толстый уже забирался на нос, другой незваный гость карабкался на корму, и Харальд в оцепенении смотрел на подбиравшееся к нему существо.

– Не стой столбом! Сожрут! – рявкнул я, и тут на поле боя появилась валькирия с оружием.

«Вулкан» в ее руках негромко хлопнул, и один из лысых уродов полетел в воду. Второй оскалился, но две ампулы с чем-то откровенно ядовитым вонзились ему в шею, и оскал превратился в гримасу боли. Третьему досталось от кулака опомнившегося коллеги, и мощный удар отшвырнул мутировавшего жабоида метров на пять.

– Антон, поднимай кормовой якорь! – рявкнула Ангелика, бросила мне автомат, а сама взяла на изготовку второй. Повернула голову и перешла на британскую мову: – Харальд, не спи, вытаскивай!

Вот что значит настоящая женщина – повысила голос, и все мигом забегали.

Бартоломью метнулся на корму, я последовал за ним, готовясь выстрелить в любую пакость, что только подберется к поверхности. Якорь вылетел из воды точно пробка, нас окатило брызгами. Мгновением позже донесся грохот, возвестивший, что с носовым произошло то же самое.

– Заводи мотор! – продолжала командовать наша шпионка. – Убираемся отсюда, пока нас не утопили!

Что-то заскребло по днищу, из волн принялись одна за другой выныривать похожие на уродливые дыни головы, но движок уже затарахтел, и мы понемногу начали набирать ход.

– Давай, давай! – подбодрил я и себя, и наше суденышко, и на всякий случай пальнул в самого наглого урода. Не попал, но не особо расстроился, поскольку твари дружно распахнули пасти и издали гнусный вой. Злоба прозвучала в нем, разочарование и обещание неприятностей в будущем.

– Ай-яй-яй, – уныло сказал Антон, когда мы обогнули остров Бьелкалой и двинулись на север. – Они что, теперь все время будут за нами таскаться? И на море не съездить?

Я представил картину – курорт в Египте, пляж, лежаки, на одном наш худред в плавках, а на соседних два пузатых лягушоида в панамах, с натертыми защитным кремом харями, и с трудом удержался от смешка.

– Их притягивает Печать, ее «аромат»… – напомнила Ангелика.

– А чтобы они могли нас достать, мы должны провести на одном месте несколько дней, – добавил я. – Никто же к нам в Голландии в номер не ломился или в той же Хайфе, хотя там до моря рукой подать. Так что езжай на отдых без нас, каждый день меняй отели, и все будет в порядке.

Бартоломью мрачно посмотрел на меня, и я подумал, что в отпуск он двинет куда-нибудь в пустыню Гоби или в Сахару.

– Кто это такие? – Харальд наконец вновь обрел голос.

– Ну, если учесть, что виденное, побитое и обстрелянное нами не вписывается в научную картину мира, то не было никого, а нападение на катер тебе просто померещилось, – нагло заявил я.

– Да ладно… ну, я… – смутился коллега. – Теперь я признаю, готов поверить… да.

– Вот и славно, – заключил я. – А теперь вези нас в Берген. Сами слышали, что сказал тот тип в египетской шляпе – у О’Дила есть четыре дня, начиная от сегодняшнего, чтобы поднять из мертвых Кхтул-лу, и сегодня они уговорили остальных Властителей Древности этому не мешать. Так что чем быстрее мы доберемся до логова нашего лысого «друга» и взорвем его к чертовой бабушке, тем лучше.

План этот возражений не вызвал, Харальд добавил скорости, и катер устремился сквозь туман.

Глава 16 Жутко таинственный остров

Раззудись, плечо, размахнись, рука!

Венера Милосская

Из отеля в Бергене мы съехали в четыре часа утра, вызвав легкую оторопь у дежурившей на ресепшене барышни, светловолосой, голубоглазой, розовощекой и немного тормозной.

Давно заметил – в скандинавском отеле девяносто процентов персонала может быть из негров, арабов, вьетнамцев и бог знает кого, но за стойкой в холле обязательно будет сидеть аутентичный абориген.

В общем, барышня выпучила глазки, узнав, что мы намерены отбыть прямо сейчас, и попыталась выяснить, чем мы недовольны. Мое объяснение, что нас зовет труба и все такое, было воспринято как отговорка. Белокурая девушка впала в грусть, но не запамятовала поинтересоваться, не выпили ли мы чего-нибудь из мини-бара.

Усевшись в «Лендровер» Харальда, мы прокатили мимо Брюггена и нырнули в тоннель, первый, но далеко не единственный на нашем долгом пути.

Коварный Хаим Шоррот, да страдать ему зубными болями и чесоткой тысячу лет, выбрал для своей базы Террак-фьорд, расположенный далеко к северу от натоптанных туристических маршрутов. Чтобы добраться туда, нам предстояло преодолеть не одну сотню километров по норвежским дорогам, оставить позади множество серпантинов и поселков.

Вынырнув из тоннеля, мы очутились в настоящем фьорде, и тут Бартоломью просто прилип к окну.

Я его вполне понимаю – когда первый раз попадаешь в эти места, кажется, что ты выпал из обычного мира, угодил в огромный голливудский спецэффект, и ощущение нереальности проходит только через несколько дней. Отвесные склоны выглядят искусственными, водопады – игрушечными, а пейзажи – до того красивыми, словно их нарисовали на компьютере.

Но тем не менее все это существует на самом деле, и именно за этим едут в Норвегию миллионы туристов.

На завтрак мы остановились во Фламе, крохотном поселке, откуда берет начало Фламсбана, самая крутая в мире железная дорога, крутая не в смысле понтов, а по соотношению высоты подъема к длине пути. Проехали Лердаль, знаменитый благодаря музею лосося, национальной норвежской рыбы, а дальше потянулись незнакомые мне места.

Харальд рулил, Антон, усаженный нами на переднее сиденье, охал, ахал и фотографировал, а мы с Ангеликой работали. Я корпел над статьей, пытаясь впихнуть в нее все, что мы узнали, и в то же время не перегрузить текст деталями, а наша шпионка колдовала с ноутом коллеги, лазила в Интернет, юзала почту и время от времени разговаривала по сотовому.

– Нет, я так не могу, – сказал я, после тяжкой борьбы со словами закончив очередной абзац.

– Что такое? – спросила белокурая бестия.

– Это не статья, это какой-то роман получается! С зарисовками из жизни сектантов. Понятно, что все это и отдельной книжкой можно издать, но ведь для начала материал в номер надо сделать. – Я почесал буйну голову и добавил: – Шеф меня убьет.

– Не убьет, а кастрирует, – поправил отвлекшийся от созерцания видов добрый худред.

Утешил, нечего сказать.

Мы тем временем одолели совершенно пустынную, затерянную между гор трассу, заправились в городишке под названием Отта, и после него дорога стала несколько более оживленной. К обеду, когда задница моя от долгого сидения начала неметь, показался Тронхейм, во времена конунгов называвшийся Нидарос и бывший столицей страны.

– Остановимся, перекусим, – предложил Харальд.

– Само собой, – проворчал я, думая, что от такой унылой жизни мое седалище либо отвалится, либо обрастет мозолями. – И желательно, чтобы не пару медных проводов без изоляции.

Шутки коллега не понял, но привез нас во вполне приличное заведение, недорогое (по норвежским и московским меркам) и очень симпатичное.

На стенах ресторана «Вальхалла» болтались деревянные щиты с умбонами[9], тупые викингские мечи и топоры по руке йотуну[10]. Потолок украшали растянутые медвежьи, волчьи и кабаньи шкуры, и стеклянные глаза с укором смотрели на жрущих посетителей. В меню значились всякие штуки вроде «Закуски берестяников», «Трески по-конунгски», «Пуза ярла Хакона» или «Стикластадирской похлебки».

Читая эти названия, я изрядно веселился.

Когда заказ принесли, выяснилось, что все по-норвежски просто и натурально.

– Да, это вам не Италия и не Франция, – сказал я, разглядывая большой кусок слегка поджаренного мяса, политого алым клюквенным соусом. – Но и не Англия, с другой стороны.

Отобедав, мы забрались в джип и двинулись дальше.

А примерно через полчаса я едва не стал обладателем чудесного заикания, когда невозмутимая и бесстрастная Ангелика, больше похожая на робота, чем на человека, ткнула меня локтем в бок и воскликнула: «Ура!»

– Э… что? – спросил я, с тревогой глядя на белокурую бестию и размышляя, не сошла ли она с ума.

Общаясь со всякими сектантами, древними богами и просто придурками вроде нас с Бартоломью, недолго и поехать крышей.

– Я раздобыла планы сооружений на острове Фьярой, – сказала наша шпионка. – В документах Харальда упоминалась фирма, бравшая подряд на строительные работы для Ирге О’Дила. Я вышла на нее, на моих людей в Тронхейме, и мы смогли убедить эту контору переслать нам файлы.

– Очень хорошо, – не держись коллега за руль, он бы непременно поаплодировал. – Но как это вам удалось? Я пытался провернуть схожую операцию, но у меня ничего не вышло.

Ангелика мило улыбнулась:

– У нас свои методы.

Знаем мы эти методы – иголки под ногти, раскаленный утюг на спину, ну, или шантаж: фотки разные порнографические, документы финансовые или записи телефонных разговоров. Как говорят в народе о подобном – если в сердце дверь закрыта, нужно в печень постучаться.

– Дай-ка поглядеть, – попросил я, закрывая крышку своего ноута.

Аппарат Харальда, много более тяжелый, с диагональю семнадцать дюймов, перекочевал ко мне на колени, и я принялся изучать файлы.

Хаим Шоррот обустраивал остров весьма основательно. Даже наземный уровень выглядел интересно – три пристани, маяк, пункт связи, вертолетный ангар, посадочная площадка, просторный гараж с автомастерской, роскошный особняк и пять вместительных домов попроще. Но помимо них, имелись еще два подземных, причем верхний мог похвастаться многочисленными огромными складами, а нижний имел нечто вроде рукотворного грота, выходящего к морю, и размеры его были таковы, что внутри убрался бы эсминец.

– Не иначе как святилище там и находится, – сказал я. – И водичка под рукой, чтобы из нее всякие страховидлы вылезали, и никто ничего не увидит.

– Похоже на то, – кивнула белокурая бестия.

Имелся в грандиозном комплексе и тайный ход, протянувшийся к северному побережью острова. Наверняка были предусмотрены и темницы, и пыточные, но вот только на схеме их отметить запамятовали.

– Главная проблема в том, чтобы попасть на Фьярой, – заметил я, возвращая комп Ангелике.

– А для этого нужно осмотреться на месте, – отозвалась она.

Тоже верно, план планом, а реальная картинка реальной картинкой.

– В Брённёйсунне есть аэродром, – сообщил Харальд. – Там можно взять в аренду самолет, чтобы полетать над фьордами. Непонятно только, как объяснить пилоту, почему нам нужен этот островок.

– А ничего не придется объяснять, – заявила наша шпионка. – У меня есть летные права.

Да, вот уж точно родственница Джеймса Бонда – машину водит как профессиональный гонщик, великолепно стреляет и дерется, знает больше иного доктора наук, умеет управлять самолетом, наверняка прыгала с парашютом, занималась дайвингом и представляет, как обращаться с танком и космическим кораблем.

О внешних данных вообще умолчим.

– Отлично, – улыбнулся коллега. – Это все упрощает.

В Брённёйсунн мы прибыли только к одиннадцати вечера, проведя «в седле» три четверти суток. Подрулили к единственной местной гостинице и сделали отважную попытку там устроиться.

Администраторша, слегка похожая на Мишель Пфайфер, выделила нам два двухместных номера.

– Ну что, Антон, – сказал я. – Мы, как опытные педики, в смысле старые боевые товарищи, селимся вместе, а прекрасную даму оставим на растерзание норвежскому троллю.

Ангелика кивнула, Бартоломью ревниво покосился на Харальда.

Это он зря – насколько я знаю скандинавов, коллега только к послезавтрашнему обеду сообразит, что обитает в номере с офигительной красоткой, и что к ней можно подкатиться. Да и то скорее всего побоится, что на него подадут в суд за сексуальные домогательства, и решит ничего не предпринимать.

Вот такие они, запуганные законом европейцы.

Номер нам достался на первом этаже, с видом на главную улочку поселка, в меру живописную, в меру банальную. Отдав дань гигиеническим процедурам, я поразмыслил, хочу я есть или нет, и решил, что сон всему голова, а еда и до завтра подождет. Того, как из душа явился Антон, я уже не видел и не слышал, вырубился мгновенно, едва положил голову на подушку.

Аэропорт Брённёйсунна после франкфуртского «Бен-Гуриона» и даже «Флесланда» выглядел на диво патриархально: несколько полос, по соседству с которыми пасутся козы, утыканное антеннами здание диспетчерской, и выстроившиеся в ряд маленькие, почти игрушечные самолетики.

Переговоры Ангелики с местными повелителями воздушного пространства прошли успешно, с моей карточки улетучилось некоторое количество денежных единиц, и мы получили в свое распоряжение мелкий летательный аппарат под названием «Цессна».

– Надеюсь, никто не боится высоты? – спросила наша шпионка, нарядившись в летный комбинезон и шлем.

Признаться в трусости никто не решился, мы запихнулись в крошечный салон, и наш самолет порулил в сторону взлетной полосы. Пара минут ожидания, и нам дали разрешение стартовать. Ускорение вдавило меня в кресло, унеслись назад прижавшие уши козы, и в следующий момент мы оказались в воздухе.

И стало ясно, что полет на большом аэроплане и на маленьком – две большие разницы.

Когда рассекаешь пространство на быстром и тяжелом, как гора, «Боинге», тебе плевать на всякие порывы ветра и прочие воздушные ямы. А когда твою «Цессну» можно опрокинуть пинком, ты начинаешь нервно поглядывать по сторонам и думать, что пешая прогулка – не такая плохая идея.

– Очень хорошая машина, – сказала Ангелика, заставив самолет слегка покачать крыльями. – Так, нам нужно прямо на юг.

Прямо или не прямо, а где-то через полчаса лету мы добрались до Террак-фьорда, не очень длинного, не самого красивого, но зато с множеством островов и почти безлюдного.

– Надеюсь, у этого засранца нет зенитных установок, – проворчал я, вооружаясь мощным биноклем.

– Упоминаний о них нам найти не удалось, – на полном серьезе ответила белокурая бестия. – Но на нас хватит самого обычного «стингера», поэтому рисковать особенно не будем. Пройдем туда-обратно, и все.

Она снизилась, и вскоре показался Фьярой, похожий на неровную, обгрызенную с одной стороны лепешку из камня. Я разглядел вертолетную площадку, особнячок Хаима Шоррота, миленький такой, с черепичной крышей, чуть ли не десяток выстроившихся в ряд белых ветряков.

Ну да, дует тут почти постоянно, и отчего бы не качать даровую энергию?

Увидел дороги, уползающие в разные концы острова, утыкающиеся в миленькие такие забетонированные пятачки, немного утопленные в почву. Да, несведущий человек и не сообразит, что это боевые позиции для самоходных артустановок калибром сто тридцать миллиметров, что входят в комплекс «Берег». Узрел дома охраны, спрятанные в уютной бухточке причалы, около которых стояло несколько катеров, роскошная яхта и еще какие-то странные штуки, похожие на маленькие подлодки.

Затем пришлось отдать бинокль Ангелике, тоже высказавшей желание посмотреть.

– Безэкипажные патрульные катера типа «Протектор», – сказала наша валькирия, оценив ситуацию в считаные секунды. – Развивают скорость сорок узлов, автономность до тридцати часов, вооружение – пулемет «Мини-Тайфун» Эм-ка-сорок девять. И берега почти везде отвесные, причалить трудно, с воздуха тоже незаметно не подберешься, вон локаторы торчат…

– И что же делать? – спросил Харальд.

– Есть совершенно безумный вариант, – Ангелика вернула бинокль мне. – Добраться до острова под водой. Гидрокостюмы и водолазное снаряжение достать несложно. Проблема в том, что мы не особенно опытные дайверы и вдобавок не знаем дна и течений в этом районе.

«Не особенно опытные» – это мягко сказано.

Я, конечно, с аквалангом нырял, и не раз, и не два, но все для развлечения, и на большую глубину не опускался. Насчет коллеги не знаю, но Антон наверняка не шустрее меня в этих делах.

– Придется рискнуть, – сказал я. – Не отступать же?

– Это верно, – Ангелика заложила крутой вираж. – Сейчас я пройду над островом еще раз, и хватит.

Во время второго захода мы не увидели ничего нового, разве что Бартоломью сделал еще с дюжину снимков. Логово Хаима Шоррота вскоре пропало из виду, и наша «Цессна» помчалась к Брённёйсунну.

Сели мы благополучно, а когда ступили на землю, аэропортовские козы посмотрели на нас с некоторым почтением.

– Пат-пат-патрясающе, – сказал я, – но твердая почва под ногами, это все же круто.

Наша шпионка сдала летные шмотки, и мы отправились обратно в поселок – на военный совет. Для его проведения было выбрано кафе при гостинице – обычная столовка, разве что с пивом.

– Ну, что, какие есть идеи? – открыл я это «совещание в Филях». – Рискнем сунуться под воду или просто отправим О’Дилу ругательное письмо, чтобы он расстроился и покончил с собой?

– Такой тип, если расстроится, скорее покончит со всем миром, – заметила Ангелика. – Так что лезем под воду.

– И мне этот вариант больше нравится, – поддержал ее Харальд, а худред-фотокор отважно кивнул.

Ну что же, безумству храбрых, как говорится, поем мы песню и танцуем пляску…

– А что будем делать на Фьярое? – поинтересовался я, глядя на белокурую бестию. – Вступать в бой с охраной, чтобы прорваться к дому Шоррота и прибить его, рискованно. Их больше, да и наверняка там собраны серьезные ребята. Попытаться пробраться к особняку незаметно? Будь мы все четверо опытными диверсантами, этот вариант мог бы сработать…

Ангелика задумчиво прищурилась.

– Может быть, не надо никого убивать? – сказала она. – Ведь нам нужно сделать так, чтобы на острове в ближайшие три дня не смогли провести никакого обряда? У меня есть… особое вещество, оно в документах проходит под названием «смесь», взрывчатка нового поколения. Ее хватит, чтобы заложить с дюжину зарядов и вывести из строя ветряки, трансформаторную подстанцию, хранилище горючего для генераторов. Без света на подземных этажах делать нечего, а я сомневаюсь, что у наших «друзей» есть запас свечей или факелов.

– Идея здравая, – задумчиво почесал я в затылке. – Да только сам Шоррот, я уверен, в темноте видит не хуже совы. Поэтому надо попробовать все же как-то его убрать из игры. Хотя бы банановую корку у порога кинуть, чтобы он поскользнулся и ногу сломал.

Наша шпионка посмотрела на меня с легким осуждением, а вот Харальд, я уверен, всерьез задумался, где раздобыть бананов.

– После того, как заложим мины, – сказала Ангелика, – вы можете попробовать шумнуть, отвлечь внимание охраны, а я попытаюсь до него добраться. В одиночку, без балласта, у меня есть шансы. Пара ампул с ядом, и с главным будет покончено. А его помощникам после взрывов станет не до того, чтобы колдовать. Главное – самим потом убраться.

Насчет «балласта» прозвучало немного обидно, но, в общем, справедливо.

– Может быть, Антона вообще с собой не брать? – предложил я, развивая эту мысль. – Спортивная подготовка у него не особенно, стрелять он не умеет, а навыки коллажирования и зарисовок с натуры нам вряд ли пригодятся.

Но против этой идеи яростно выступил сам Бартоломью, заявивший, что он не для того все это время мотался по миру и претерпевал страдания, чтобы в решающий момент отсидеться в кустах! Особых мучений свежеиспеченного фотокора я вспомнить не смог, разве что жуткие «пытки» латиноамериканской красоткой в отеле «Белый дом», но спорить не стал.

И вправду – неловко выкидывать за борт того, с кем столько прошел вместе.

– Тогда все решено, – подвела итог наша шпионка. – Я попробую раздобыть карты морского дна, на тебе, Харальд, водолазное снаряжение, вам двоим, – нам с Антоном достался суровый взгляд, – ничего делать не надо, но хотя бы не пейте особенно много.

– А чего тут пить-то? – я картинно развел руками. – Аквавитом давиться, что ли? Будем укреплять моральный дух!

Дух мы укрепляли в гостинице. Бартоломью сидел в Сети, я дрых, как сурок в норе.

Ближе к вечеру мне пришла мысль, что неплохо было бы связаться с шефом. Помня его указания, я набрал свой домашний номер, выждал пять гудков и разорвал соединение. Не прошло и десяти минут, как моя мобила разразилась бравурной мелодией.

– Алло, – сказал я, прижав ее к уху.

– Добрый день, – поприветствовал меня редактор, хозяин журнала «Вспыш. Ка» и вообще благодетель. – Где вы находитесь и что там у вас происходит?

– В городишке под названием Брённёйсунн, рядом с логовом лысого гада, – сообщил я. – Сидим в отеле, а нас осаждает толпа кровожадных зомби. Слышите, как они скандируют: «Моз-ги! Моз-ги!»?

В ответ на штуку Арнольд Тарасович хмыкнул, но так, что я мигом понял – сегодня не день для веселья. Пришлось перейти к серьезным материям и рассказать ему о нашем плане.

– Рискованно, – сказал шеф, выслушав меня. – Ты понимаешь, что это не ваша работа? Я бы прислал вам с дюжину ребят из команды Рэмбо, и они бы взяли этот остров штурмом за пятнадцать минут.

– И когда эти ребята прибудут сюда? – спросил я. – У нас осталось всего три дня!

– Да… это верно. – Арнольд Тарасович помолчал. – Мы тут взяли… пригласили в гости одного из московских лидеров ЦСВ. Так представляешь, он разговаривать не захотел, и это с моими-то ребятами.

Да, удивительный факт, учитывая, что «дружелюбные» парни из службы безопасности могли сделать общительным даже валун, и без всякой сыворотки правды, одними руками и ногами.

– Бормочет только, что до воскресенья мы все сдохнем в страшных мучениях, – продолжил шеф. – Это как раз три… или четыре дня выходит? Так что вы уж там постарайтесь не оплошать. Да, и статья-то у тебя готова?

В Арнольде Тарасовиче проснулся главный редактор, живущий по принципу – пусть даже наступили Апокалипсис, Рагнарёк и Всемирный потоп одновременно, но материал должен быть сдан в срок.

– Почти, – ответил я. – На всякий случай сброшу сегодня. Если что, Карсавин допишет…

Сукин сын Васька Карсавин считался у нас «вторым номером», зверски мне завидовал и порой делал мелкие пакости. Но писать мог шустро, хлестко и очень хорошо умел подать даже не самые занимательные и оригинальные факты.

Уж пусть лучше он добьет мой текст, чем кто-то другой… хотя если мы не преуспеем, то из моря вылезет обвешанное щупальцами страховидло высотой с гору, и тогда все статьи потеряют значение. Разве что закидать Пожирателя Душ тоннами той газетно-журнальной макулатуры, что ежедневно выходит по всему миру – да, такого даже бог не переживет, будь он хоть трижды Древний.

– На тот адрес, с которого я писал тебе в последний раз, – напомнил шеф. – И удачи вам!

Завершающая фраза была столь необычна для начальства, что я впал в легкий ступор.

– Антон, тебе привет от Арнольда Тарасовича, – сказал я, выйдя из него. – Похоже, он слегка нервничает.

– Да? – сидевший то ли в «Одноклассниках», то ли во «Вконтакте» Бартоломью даже головы не повернул. – Сбросил бы тогда на Фьярой ядерную бомбу, и все дела. Ведь он наверняка может.

Да, вера нашего худреда в возможности шефа безгранична, а вот мозги порой работать не хотят. Вряд ли норвежцы будут рады, если на один из их островов прилетит какая-нибудь «Сатана» с ядерной боеголовкой. А уж объяснять им потом, а заодно и всей мировой общественности, что все произошло случайно, просто у пьяного капитана Березина голова на кнопку пуска упала – вовсе мука мученическая.

Но растолковывать все это Антону я не стал – зачем?

Вместо этого включил телевизор, отыскал «Евроньюс» и принялся смотреть новости. И тут выяснилось, что мир, оставшийся без моего присмотра, захлестнула волна катастроф.

В Японии проснулись сразу три вулкана, Италию тряхнуло, в Китае началось наводнение, на Мексиканский залив обрушился совершенно неправильный шторм. Два острова в Тихом океане исчезли, словно их и не было никогда, а другие стали жертвой цунами. Даже в мирной Антарктиде стартовало нечто вроде массовой эпидемии безумия среди пингвинов.

– Неладно что-то в Датском королевстве, – сказал я, выслушав это трагическое известие. – Эй, Антон, освободи-ка машину, мне письмо нужно отправить, и вовсе не любовное…

Бартоломью поворчал, но комп уступил.

Гостиницу в Брённёйсунне мы покинули около десяти вечера.

Джип Харальда, нагруженный сверх всякой меры, просел едва не до земли, и аборигены поглядывали нам вслед с подозрением – уж не отыскали ли эти типы на «Лендровере» в горах золото? Но нет, машина была забита вовсе не драгметаллами, а снаряжением, оружием и прочей дребеденью, без которой никак не победить даже мелкого злодея.

Погода, днем радовавшая глаз, испортилась, полил дождь, и коллега вел машину медленно, очень осторожно. А Ангелика рассказывала нам о своих достижениях и делилась информацией:

– Карту морского дна Террак-фьорда мне удалось добыть только старую, – на экране ноута возникла черно-белая картинка: много всяких линий и циферки глубин, – составленную по результатам промеров восемьдесят пятого года. Надеюсь, что с тех времен здесь ничего не изменилось.

Если судить по карте, нам предстояло одолеть под водой где-то около километра – вроде бы немного на первый взгляд, но вполне достаточно для дайвера, который лучше всего умеет пускать пузыри.

– Насчет того, где высаживаться и что делать на острове… – тут наша шпионка вывела на экран ту схему, что я видел ранее. – Разобьемся на двойки, и каждая получит особое задание.

Она изложила свой план, и я вынужден был согласиться, что тот неплох.

– Ты профессионал, тебе и карты в руки, – заметил Харальд. – Кстати, мы приехали.

Последние полчаса джип наш ковылял по извилистой полоске ровной земли, никак не заслуживающей гордого названия «дорога». Она крутилась меж валунов, поднималась на холмы и тянулась по оврагам, так что трудно было понять, куда мы едем.

Остановились мы на крохотном пятачке, с одной стороны которого имелась отвесная стена, а с другой во тьму уходил пологий склон.

– А где остров? И вообще море? – завертел головой Бартоломью.

– До моря пятнадцать километров, – сообщила Ангелика. – Мы должны подойти к нему незаметно, чтобы нас не засекла охрана с острова. Поэтому придется немножко пройтись.

Судя по унылой физиономии Антона, его такая перспектива не прельщала.

Какое-то время мы потратили на то, чтобы загрузить барахло в рюкзаки, затем взгромоздили их себе на спины и затопали в дождь. Засветили те же налобные фонари, которыми пользовались в пещере, но толку от них оказалось не слишком много.

Тропа немилосердно вилась, то и дело встречались крутые подъемы или крайне неудобные спуски, ноги скользили по камням, дождь капал, было чертовски холодно, темно и сыро, в общем, удовольствие от такой прогулки получил бы только фанатичный турист.

На одном из спусков Бартоломью едва не свалился, придавленный тяжестью рюкзака.

– Ладно, привал, – сказала Ангелика, взглянув на мрачную физиономию худреда.

Пятнадцать минут блаженства, а затем все снова – рюкзак на плечи, и вперед, по норвежским буеракам.

Вскоре мне начало казаться, что мы идем уже не первый день и что так и будем шагать бесконечно, пока Земля не остынет и не превратится в мертвый шар. В какой-то момент я даже задремал на ходу, и разбудила меня только врезавшаяся в глаз дождевая капля.

Эти пятнадцать километров мы прошли часа за четыре – не самый плохой результат, учитывая, что топать пришлось по горам. Я услышал шум прибоя, затем начало понемногу светать, и перед нами открылся Террак-фьорд, острова на его глади и огоньки на Фьярое.

– Отлично, мы в графике, – с удовлетворением в голосе заметила даже не запыхавшаяся Ангелика. – Теперь нужно найти место, где можно будет замаскироваться и выждать до следующей ночи.

– Зачем? Это же еще сутки! – сказал я.

– Ты готов полезть в воду сейчас? – наша шпионка посмотрела на меня с сомнением.

Я оценил дрожь в ногах, сбитое дыхание и понял, что да, толку от меня в данный момент мало. Куда разумнее передохнуть, собраться с силами, а заодно понаблюдать за островом.

И надеяться, что злобные сектанты из ЦСВ не затеют пробуждение Кхтул-лу сегодня.

– Убедила, – буркнул я. – Давай искать место.

После часовых поисков мы обнаружили пещерку в густых зарослях кустарника, от входа в которую открывался отличный вид на Фьярой, и где можно было не бояться, что тебя заметят с земли и даже с воздуха.

– Очень хорошо, – сказал Харальд, когда мы забрались внутрь. – Как насчет поесть?

Насчет этого я был весьма «за», да и у Бартоломью глаза хищно посверкивали.

Перекусив консервами, мы распределили дежурства, после чего я растянулся прямо на камнях и уснул. Сон, правда, оказался беспокойным – смутные, жуткие видения, полные тревоги, рокота волн и отдаленного воя, похожего на песню, заставляли то и дело просыпаться, ворочаться с боку на бок.

Ангелика подняла меня, как и было условлено, в шесть утра.

– Что, пора на пост? – спросил я, с неудовольствием понимая, что не только не отдохнул, но и обзавелся тяжестью в голове.

– Пора, – ответила она.

Я зевнул, вскочил и отправился к выходу из пещеры.

Дождь все еще шел, облака плыли низко, чуть ли не над самой головой, море было тихим, даже волны не плескали. Логово Хаима Шоррота виднелось как сквозь тонкую кисею, и никакого движения не наблюдалось ни среди домов, ни около вертолетной площадки.

Понятное дело – все дрыхнут в теплых постельках.

Из-за острова вынырнул стремительный силуэт «Протектора», пошел вдоль берега, и я понял, что охрана как раз не дремлет. Второй патрульный катер явился из глубины фьорда, и я смог хорошо его разглядеть: серый обтекаемый корпус, вращающаяся антенна на рубке, пулемет на платформе.

Короче говоря, внушительная штуковина.

До восьми, до того момента, как мне надо было разбудить Харальда, на Фьярое не произошло ровным счетом ничего интересного. Оставив зевавшего коллегу на посту, я попытался заснуть снова, но тут обнаружил, что парадоксальным образом спать не хочу вообще.

Поэтому я вернулся к выходу из пещеры, и мы начали наблюдать за островом вместе.

– Ха, гляди, зашевелились, – заметил Харальд, когда около девяти на вертолетной площадке забегали люди.

– Не все же им дрыхнуть, – буркнул я в ответ.

Винт окрашенного в сине-белый цвет вертолета закрутился, и летучая машина поднялась в воздух. С рокотом промчалась над фьордом и унеслась куда-то на юг, в сторону Тронхейма.

Еще через полчаса к нам присоединилась самостоятельно вставшая Ангелика, а в десять совместными усилиями из объятий сна оказался вырван наш худред. Завтрак, состоявший из тех же консервов и хлеба, не порадовал бы сердце самого скромного гурмана, но ситуация была не та, чтобы привередничать.

– Настал момент показать вам, как обращаться со «смесью», – сказала белокурая бестия после того, как мы по настоянию экологически продвинутого, как все норвежцы, Харальда собрали мусор в пакет. – Здесь нет ничего сложного, требуются минимальные навыки.

Взрывчатка нового поколения напоминала бело-зеленоватый пластилин, да и расфасована была в бруски схожего размера. Она легко мялась, тянулась, разделялась на куски, вновь слеплялась и крепилась к любой твердой поверхности. Для активации этой аморфной массы предназначался взрыватель, похожий на колпачок от шариковой ручки.

Его необходимо было воткнуть в ляпушку «смеси» и раздавить верхушку, после чего у тебя оставалось тридцать минут, чтобы убраться подальше.

– Все понятно? – спросила Ангелика, закончив импровизированную лекцию. – Или еще показать?

Один из взрывателей она раскурочила, чтобы мы поглядели, как он устроен.

– Насчет показать – отличная идея, – сказал я, похабно подмигивая. – Только жаль, что у нас нет магнитофона. Включили бы приятую музычку, врыли тут столб, и ты бы нам все показала.

Глаза нашей шпионки потемнели, и я подумал, что наконец-то мне удалось ее разозлить. Еще немного, и она возьмет «Вулкан», пристрелит наглого Пата, а затем будет рыдать над хладным трупом.

От расправы меня спас рокот вертолетного мотора.

– Возвращается, – сказал я, показывая вверх. – Надо бы посмотреть, кого везет.

Ангелика отвела от меня взгляд, и я понял, что расправа пока откладывается.

Сине-белый вертолет завис над островом и плавно, точно перышко, опустился на ВПП. Распахнулась дверца, и на подставленную лесенку выбрался некто высокий и лысый, в сером костюме.

– Это он? – спросил я, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.

Неужели на Фьярое возник самый главный злыдень, обладатель полудюжины имен и мерзкой привычки приносить людей в жертву? Неужто нам повезло, и появился шанс слегка пощупать его за задницу, да так, чтобы там не осталось ни единого мягкого места?

– Он, – ответила смотревшая в бинокль Ангелика. – На, сам глянь.

Я приложил прибор к глазам, нацелил куда нужно и увидел знакомое смуглое лицо, мрачное и властное. И, честно говоря, в этот момент я сильно пожалел, что в руках у меня не снайперская винтовка.

Один выстрел, лысая башка разлетится вдребезги, и никаких проблем.

– Да, он и есть, – сказал я, возвращая бинокль белокурой бестии. – А это значит, что обряда, скорее всего, еще не было, мы прибыли вовремя. И вряд ли они начнут пробуждать Кхтул-лу в дневное время, для таких вещей лучше подходит ночь. А тут уж и мы подоспеем…

И с помощью жестов я показал, что нужно делать со злобными сектантами.

Хмурый норвежский день тянулся, словно ожидание в приемной зубного врача. Ангелика следила за островом, пытаясь определить, сколько там народу и как организована охрана. Харальд проверял снаряжение, возился с ластами и баллонами, а я учил Антона пользоваться «Вулканом».

До сих пор мне не приходилось выступать в роли наставника, и я выяснил, что занятие это довольно утомительное.

– Ну вот, слава аллаху, – сказал я, когда Бартоломью наконец сообразил, как менять обойму. – Жизнь прожита не зря, я могу уходить на пенсию с чистой совестью, да и помирать тоже.

– Да? – худред заморгал. – Это почему?

Объяснять ему я не стал, и мы перешли к следующему уровню обращения с оружием – сборке-разборке.

После целого дня наблюдений наша шпионка подсчитала, что на Фьярое находится два десятка человек, из них десятеро – охрана. Высмотрела место, где лучше всего выбираться на берег, и даже определила подходы к объектам минирования.

– Но два десятка – это только те, что появлялись на поверхности, – сказала она, озвучив собственные выводы. – А ведь есть еще и подземные этажи, и там тоже может кто-то находиться.

Насколько я помнил план, в местных подвалах можно было спрятать целый полк.

Глава 17 По следам дедушки Ихтиандра

Рыбак рыбака видит издалека.

Галилео Галилей

Томительное ожидание закончилось только в одиннадцать вечера, когда прятавшееся за облаками солнце, наконец, уползло за горизонт и стало темнеть. Дождь к этому времени начался вновь, а в придачу задул западный ветер, сильный и необычайно холодный.

– Думаю, нас уже не разглядят на фоне берега, – сказала Ангелика. – Можно двигать.

Мы навьючили на себя рюкзаки, выбрались из пещеры и принялись спускаться туда, где волны с шумом облизывали блестящие валуны. Спуск, хоть и затянулся, прошел благополучно, а внизу удалось отыскать среди скал довольно ровный пятачок, где мы и расположились.

Из обычных рюкзаков извлекли другие, водонепроницаемые, которыми пользуются дайверы. Набили их взрывчаткой, одеждой и прочим барахлом, что обязательно пригодится на острове.

Облачились в гидрокостюмы, ласты и маски, обвешали себя всякими хреновинами.

– Ну, вперед, – сказала Ангелика, оглядывая наши геройские, хотя и слегка посиневшие от холода рожи. – Держитесь прямо за мной. Я время от времени буду подсвечивать фонарем.

И она первой вошла в ледяную даже на вид воду.

Накатившая волна едва не сбила меня с ног, вторая только качнула, а затем я понял, что уже достаточно глубоко, и опрокинулся на спину. Перевернулся, продул трубку и проверил, как функционируют баллоны. Когда выяснилось, что все в порядке, я зашевелил ластами и вслед за нашей шпионкой устремился в глубину.

Рядом оказался Бартоломью, а Харальд даже вырвался вперед.

Под водой царила тьма, но фонарик в руке Ангелики время от времени помаргивал, и мы ориентировались на него. Проблема состояла исключительно в том, чтобы белокурая бестия сама не сбилась с курса.

А потом я неожиданно понял, что вокруг становится светло.

Мягкое изумрудное свечение поднималось снизу, будто исполинские вьющиеся пряди полупрозрачных водорослей. Толща воды начинала играть зелеными искорками, и заполнявший ее мрак отступал все дальше и дальше.

Глянув вниз, я обнаружил, что дно фьорда покрыто настоящими развалинами: торчали обломки колонн, тянулись отрезки уцелевших стен, груды кирпича вздымались на месте полностью разрушенных зданий, виднелись постаменты из черного камня, а рядом – некогда стоявшие на них статуи.

Иные были разбиты вдребезги, другие представляли собой мешанину фрагментов, третьи сохранились в целости.

На человеческий взгляд они выглядели жутко – перекошенные мешкообразные страшилища, переплетения щупалец и жил, бесстыдно торчащие отростки, рога, когти и зубы. Одни напоминали лягушоидов, с коими мы имели дело в Кракове и около Бергена, другие вовсе ни на что не походили, и один вид их вызывал тошноту и отвращение.

Улицы, вдоль которых выстроились руины, тянулись в глубь моря, и там угадывались очертания громадных сооружений, смахивавших на склоненные и искривленные многоэтажные дома. Составлявшие их исполинские каменные глыбы казались нетронутыми, и из глубоких впадин, овальных и круглых, мало похожих на окна, глядела злобная, алчная тьма.

Мне вспомнилось видение, где я едва не оглох от жуткого вопля: «Хтул-лу!», изданного тысячами призрачных глоток, и голос, произнесший: «Не мертво то, что в вечности пребудет. Со смертью времени и смерть умрет».

Неужели это он, «мерзостный город Р’лайх, что ныне погружен в бездну моря», о коем говорил Ицхак бен Шломо? Бывшие владения Пожирателя Душ, Великого Кхтул-лу, в центре которых лежит его гробница?

Но почему никто не наткнулся на них раньше, никто не заметил во время промеров дна?

На мгновение подумалось, что у меня вновь начались галлюцинации, что древний город вижу я один. Но нет, вот Ангелика приостановилась, вот коллега вздрогнул и перестал шевелить ногами, Антон повернул голову, и мне стали видны его удивленные, вытаращенные глаза.

Наша шпионка развернулась, облаком взвихрились в воде ее светлые волосы.

Я указал вверх – поднимаемся?

Она помотала головой и махнула рукой, предлагая следовать за собой.

Харальд вздрогнул еще раз, а затем повернулся и устремился в глубину, туда, где на перекрестке валялись остатки статуи, изображавшей нечто вроде помеси паука с осьминогом.

Что за ерунда? Куда это он?

В следующий момент я понял, что слышу негромкий, но сладостный зов. Он проникал в мозг не только через уши, а через все тело, и тянул туда, вниз, к чудесам и тайнам. Смущал, сбивал с толку и зачаровывал, говорил, что можно сорвать эту глупую маску, сбросить баллоны.

Твою мать, это не просто развалины, а громадная ловушка!

Я повернулся к Бартоломью и увидел, что удивление на его физиономии сменяется экстазом, и что он тянет руку к лицу с очевидным намерением избавиться от маски.

Сделать стремительный рывок в воде не так легко, но у меня это получилось, и я схватил Антона за запястье. Худред взглянул на меня с недоумением и гневом, и мне пришлось сцапать его и за вторую руку. Нас развернуло, и я обнаружил, что Ангелика догнала Харальда и потащила его вверх.

Коллега брыкался, но это мешало белокурой бестии так же, как дорожному катку – нитка.

Я поймал взгляд Ангелики, и она решительно ткнула вверх – давай на поверхность, там разберемся. Я приобнял Бартоломью, чтобы он не мог шевельнуться, и заработал ластами.

Шепчущий зов ослабел, сияние померкло, и мы вынырнули во мраке, среди волн. Возносящийся в небо темный утес берега обнаружился позади, а впереди – огоньки на Фьярое.

– Антон! – рявкнул я, выплюнув загубник. – Очнись, дурилка картонная! Или тебе в морду дать?

– Я в порядке. Да… ай-яй-яй, – пробулькал он, и по голосу я понял, что наш худред-фотокор на самом деле пришел в себя. – Мне показалось, что я слышу… сирен, они звали меня поиграть, поплавать…

Соседняя волна с плеском разбилась, и из нее появились две головы.

– Как он? – спросил я, подгребая к Ангелике.

– Сопротивляться перестал, и это уже хорошо, – ответила она. – Что это за ерунда там, внизу? Тут не должно быть никаких развалин! Это все нам мерещится? Какие-нибудь заклинания?

– Не думаю, – я потряс головой. – Это Р’лайх, и нам «повезло» увидеть его вживую.

Харальд избавился от загубника и залопотал по-норвежски, и только через пару фраз перешел на английский:

– Что это? Почему мы наверху?

– А ты ничего не помнишь? Зачем ты ко дну двинулся? – осведомилась наша шпионка.

Коллега замолк, а затем принялся бормотать что-то о колоннах из света и о чудесных вратах, за которые обязательно нужно заглянуть.

– Вот что, братцы и сестрицы, – прервал я его. – Эта древняя хрень, что под нами, источает злобу и ложь, как цветок – сладкий запах. Вы увидите еще не то, и не только увидите, но и услышите, и почувствуете. Но постарайтесь держаться и просто плыть вперед.

– Я попробую не поддаваться, – сказал Бартоломью, а Харальд буркнул: «Ага».

– Ну все, двинулись. Не тратим время, – Ангелика привела амуницию в порядок и нырнула.

И вновь, едва мы погрузились метра на три, из глубины пошел мерцающий свет. Проявились из мрака руины, покосившиеся стены, покрытые трещинами фундаменты, грандиозные, но рухнувшие изваяния. Зашептал в голове сладкий голос, призывая отдаться желаниям, обнажить тело и душу.

Видения обрушились на меня сверкающим водоворотом – бронированные акулы ринулись со всех сторон, превратились в прекрасных девушек, со дна забили разноцветные фонтаны.

«Хрен вам», – злорадно подумал я, продолжая упорно одолевать метр за метром.

В один момент Антона накрыло, и он замер на месте, раскинув руки и ноги, точно изображая морскую звезду. Но справился на этот раз сам и даже успокаивающе махнул мне – мол, все в порядке.

Когда внизу, в развалинах грандиозного здания, шевельнулось нечто темное, большое и продолговатое, я решил, что это очередной глюк. Но шевеление повторилось, тварь, похожая на громадного рака с человеческой головой, выползла на открытое место, и я с ужасом понял, что она вполне реальна.

Что-то в ней было общее с тем монстром, что выходил на берег в Голландии: ужасающее сочетание несовместимого, искаженные пропорции и разумная злоба в глазищах.

Я попытался нашарить карман джинсов с Печатью, но в гидрокостюме его не оказалось.

Вполне человеческая физиономия чудовища исказилась в жуткой ухмылке, оно вытянуло клешни размером с оглоблю и неспешно двинулось вверх. И тут же из-за черной, утыканной колоннами пирамиды выдвинулась еще одна тварь – круглая, вся в щупальцах.

Ангелика развернулась, в руках ее оказался «Вулкан», способный стрелять и под водой. Глухие хлопки ударили по ушам, окутанные серебристыми пузырьками «пули» устремились к цели.

На мгновение мне показалось, что начиненные отравой ампулы светятся, как та нить из звездочек, которая жаркой хайфской ночью не дала мне сгинуть в пучине жутких видений. А затем очередь поразила цель, и ракочеловек задергался, приостановился, из дыр в его плоти ударили темно-бурые струи.

Второго монстра встретил соединенный огонь трех автоматов, и страшилище сочло за благо ретироваться.

«По тому уроду мы палили-палили, и без толку, – подумал я, глядя, как чудище с рачьими клешнями опускается на дно, как судорожно щелкают его конечности. – А сейчас все по-иному».

Не иначе как старый ребе из Цфата опять помянул нас в молитвах.

Больше никто на нас напасть не посмел, а вскоре дно начало подниматься, развалины закончились, и зеленый свет померк. Белокурая бестия вновь пустила в ход фонарик, и, ориентируясь на него, мы одолели последние метров тридцать.

Приподняв голову над водой, я обнаружил берег в дюжине шагов, и не просто берег, а довольно крутой откос, закрывающий нас от обзора со стороны домов.

– Прибыли, – сказала вынырнувшая рядом Ангелика. – Действуем согласно плану.

Оказавшись на суше, мы переоделись, а затем замаскировали барахло для подводного плавания в зарослях кустарника. Заменили обоймы в «Вулканах», разделили брикеты «смеси» и разошлись в разные стороны. Бартоломью и Ангелика двинулись к трансформаторной подстанции, а мы с Харальдом – к причалам.

– Слушай, – прошептал норвежец, когда мы свернули от берега в глубь острова, – а что за существа встретились нам там, под водой?

– Галлюцинации, – ответил я. – Позитивная наука существование таких тварей отвергает.

Видно было хреново, мешала не только темнота, но и дождь, и приходилось напрягаться, выбирая, куда поставить ногу. Отвлекаться на посторонний разговор мне не хотелось, но упорный скандинавский коллега не отставал:

– Но откуда они взялись? Мутации из-за сваленных в океан радиоактивных отходов?

– Тихо! – цыкнул я, поскольку мы взобрались на откос, и открылась обитаемая часть Фьяроя.

Справа виднелась скупо освещенная гавань с причалами, торчавший около нее пункт связи напоминал гриб. Дальше от моря горели огни в домах, и на вершине небольшого холма сиял особняк Шоррота.

Охраны видно не было, но мы знали, что в светлое время патрули обходят территорию «исследовательского центра» каждые пятнадцать минут. Ночью, скорее всего, действует особый график, но как он отличается от дневного, возможности узнать у нас не имелось.

– И все же откуда… – продолжил гундосить Харальд.

– Тихо ты, потом поговорим, – одернул я его. – Сейчас у нас есть цели для минирования. Или ты забыл?

Коллега пристыженно умолк, и мы зашагали дальше, но вскоре были вынуждены шлепнуться на сырые камни, поскольку около причалов показались двое охранников в блестящих дождевиках. Поводив фонариками по сторонам, они перекинулись несколькими фразами – до нас донесся взрыв хохота, – обогнули пункт связи и двинулись в сторону жилых домов.

– Отлично, давай дальше, – буркнул я и вскочил на ноги, не обращая внимания на боль в разбитом локте.

Ушибы считать потом будем, как и вертеть дырки для орденов.

Сделав еще рывок, мы залегли около самой гавани, за большим камнем, и принялись разглядывать наши цели – причалы и пункт связи. Уничтожим первые – прервем сообщение Фьяроя с материком, ликвидируем второй – лишим Шоррота возможности вызвать помощь. А если еще и Ангелика с Антоном преуспеют у вертолетного ангара, ветряков и подстанции, тогда остров вообще окажется без коммуникаций и электричества.

– Вроде никого, – сказал Харальд.

Дождь тихо сыпался в лужи, рокотали волны, слегка покачивались пришвартованные катера – два «Протектора» и два прогулочных, белых, вроде «Полариса», только еще понтовее.

– Да, – согласился я. – Ну что, я к пункту связи, ты прикрываешь. Готов?

– Готов.

Я несколько раз глубоко вздохнул, поднялся и побежал к утыканному антеннами грибообразному строению. Стараясь не особенно шуметь, преодолел освещенный участок и прижался к стене под одним из окон.

Оно светилось, изнутри доносился приглушенный бубнеж – работал телевизор, а смотрел его наверняка дежурный связист или оператор, отвечающий за управление патрульными суденышками.

Вытащив брусок смеси, я прилепил его на уровне земли, воткнул взрыватель и раздавил кончик.

Ну, вот и все, пора возвращаться к валуну, за которым ждет Харальд.

Басистый голос, прозвучавший, как показалось, над самым ухом, заставил меня вздрогнуть и вцепиться в автомат. Я уловил шлепающие шаги, а затем и второй голос, более мягкий и тихий.

Двое парней в куртках и кепках показались на дорожке, ведущей от домов к причалам.

Они оживленно обсуждали что-то, по сторонам не глядели и только поэтому меня не заметили. А я, молясь всем богам, включая Кхтул-лу, чтобы у коллеги выдержали нервы, заполз за угол пункта связи и там затаился.

Шаги загромыхали по причалу, звякнуло, голоса затихли, чтобы тут же зазвучать вновь. Обладатели курток и кепок, похоже, просто забыли что-то на катере, потому и пришли. Они вновь прошагали мимо, и я, выглянув из-за угла, обнаружил удаляющиеся силуэты.

Выждав еще несколько минут, я вернулся за валун.

– Все получилось? – спросил Харальд.

– А то, – ответил я немного самодовольно. – Хорошо, что ты не начал палить.

– А я и не собирался, – признался коллега, настоящий образец скандинавской выдержки. – Вот если бы они тебя заметили…

После небольшой паузы мы заминировали катера, и тут все прошло гладко, как по маслу. Четыре суденышка получили по незапланированному проектом «довеску», и мы направились обратно.

Глянув на часы, я обнаружил, что время подходит к двум ночи.

Еще минут шестьдесят, и начнет светать. Хотя над Фьяроем рассветет даже раньше, когда к небу поднимутся огненные столбы взрывов.

– И все же откуда взялись эти твари? – поднял коллега так и не закрытую тему.

– Откуда я знаю? Я не биолог, – ответил я немного раздраженно. – Хотя тут и биолог не поможет. Нужен какой-нибудь шизанутый специалист широкого профиля, читавший «Некрономикон» и разбирающийся в палеонтологии и генетике.

В бухточке, где мы высаживались, никого не оказалось, но это меня не удивило и не встревожило – маршрут у Ангелики более длинный, хотя и менее опасный, плюс «хвост» в виде Бартоломью. Так что подождем, покурим, поплюем в потолок, позволим себе немножко расслабиться.

Белокурая бестия и худред, волей судьбы ставший фотокором, объявились через десять минут.

– Вот и мы, – сказала Ангелика, бесшумно возникая из мрака. – Как у вас дела?

– Все сделано, – доложил я. – Как Антон, не посрамил славное имя советской журналистики?

– Нет… – Она резко повернулась, и я тоже уловил донесшийся сверху, с откоса, шорох.

Болезненно яркий свет ударил с нескольких сторон, и я на мгновение ослеп. Дернулся было, намереваясь укрыться в том кустарнике, где мы спрятали снаряжение, но передумал.

Вряд ли парни, застукавшие нас, вооружены только фонариками и уйти просто так мне не дадут.

– Не стоит делать резких движений! – насмешливо произнес по-английски гулкий мощный голос, тот самый, что я слышал один раз, в московском офисе ЦСВ, но запомнил навсегда. – Вы под прицелом и деваться вам некуда.

Глаза привыкли, и я определил, что светят на нас сверху, с откоса, а также с обоих флангов. Да, следовало признать, что мы попались, будто та мышка, что польстилась на запах сыра.

– Любопытно было понаблюдать за вашими метаниями по острову, – продолжал наш лысый «друг». – Посмотреть, какой именно план вы изберете, чтобы навредить мне. План оказался неплох, и мне даже жаль, что вам не удастся воплотить его в жизнь. А теперь положите оружие на землю.

Харальд заговорил по-норвежски, громко и горячо.

– Браво, мистер Иверсен, – сказал Шоррот, когда коллега замолк. – Из вас вышел бы неплохой агитатор. Какие фразы! Какая экспрессия! «Знаете ли вы, кому служите? На его руках кровь десятков жертв! Опомнитесь». Я впечатлен. С обычными людьми это могло сработать, но здесь только те, кто всем сердцем предан Церкви Святой Воды и мне лично. Бросайте оружие!

В голосе прижучившего нас засранца звякнул металл.

Я поймал взгляд Ангелики, удивленный, но вовсе не растерянный. Она едва заметно кивнула. Следуя примеру шпионки, очень медленно снял с шеи «Вулкан» и положил его наземь.

– Замечательно, – произнес Шоррот, когда Харальд повторил наш маневр. – Ларс, заберите оружие и обыщите их!

Люди с фонарями задвигались, двое оказались рядом со мной. Один подобрал автомат, другой охлопал меня от шеи до лодыжек. Спрятанную в кармане Печать он не обнаружил, да и вообще ничего интересного не нашел.

– Эй, куда?! Это фотоаппарат! – воскликнул Антон, с шеи которого сняли его «Никон».

– Теперь это наш военный трофей, мистер Бартлов, – судя по тону, перешедший на русский Шоррот улыбался. – Не бойтесь, мы не причиним ему вреда и с большим удовольствием посмотрим сделанные вами снимки.

«Ему не причините, – подумал я. – А вот нас прямо тут и кокнете».

– Все чисто, оружия больше нет, – на английском доложил один из типов с фонарями.

– Прекрасно. Ведите их в комнату для собеседований. – Наш лысый «друг» сделал паузу и добавил: – Да, чтобы не оставалось никаких недомолвок. Установленные вами мины мы обезвредили. Замысел ваш был неплох, и сработал бы, охраняйся Фьярой только обычными, человеческими средствами.

И что будешь делать с этим гнусным колдуном?

Чтобы попасть в комнату для собеседований, нам пришлось пройти около пятисот метров до ближайшего входа в подземелье, расположенного рядом с ВПП, затем спуститься по узкой, слабо освещенной лестнице и миновать коридор, более похожий на щель.

Когда металлическая дверь со скрипом открылась и вспыхнула лампочка под потолком, я понял, какого рода собеседования нам предстоят. Блики заиграли на вмурованных в стену цепях с кольцами наручников, забегали по дверцам шкафов, на полках которых лежала всякая металлическая дрянь вроде сверл и тисков.

– Ну, я в такие игры не играю, – буркнул я, когда меня деловито и быстро приковали к стене.

Руки распялены, ноги зафиксированы, только голова свободна.

– Об этом надо было подумать раньше, мистер Патриарших, – сказал вошедший в комнату Шоррот. – В тот день, когда вы только решили перейти мне дорогу или хотя бы в тот, когда вы поняли, кто я.

Вместе с лысым дедуганом явился запах – чудовищная и отвратительная смесь дорогого одеколона и тошнотворной вони. Мне вспомнились слова пана Твардовского: «Где и как он получил Печать на плоти, я не знаю, но теперь Джаван не таков, как обычные люди».

Парфюмом наш «друг» пытался замаскировать смрад, источаемый его плотью, которая претерпела некие странные изменения. Получалось это у него, честно скажем, не особенно хорошо.

Уловившая «аромат» белокурая бестия нахмурилась, Бартоломью побледнел, и даже невозмутимый Харальд нервно икнул.

– Ничего, придется потерпеть, – прошипел заметивший нашу реакцию Шоррот, и черные глаза его сузились. – Уж очень я хочу с вами побеседовать, исключительно сильно жажду пополнить свои знания.

– Пытать будете? – спросил я, глядя, как двое крепких парней приковывают Ангелику напротив меня.

«Парковочных мест» тут имелось шесть штук, так что хватало на всех.

– Нет. Зачем? – покачал он головой. – Вы мне все сами скажете. Вообще-то, нужно бы расспрашивать каждого из вас поодиночке, дабы вы не знали, что говорят другие, но я выше этих условностей.

– Готово, – доложил тот же парень, что говорил на берегу, похоже, тот самый Ларс.

– Отлично, идите. – Шоррот выждал, пока закроется дверь, и повернулся к нам. – Что ж, начнем.

Сделав два шага, он остановился напротив Харальда и посмотрел ему в лицо. Коллега, сильный и стойкий мужик, задрожал, как нервная барышня при виде змеи, на лбу его выступил пот.

– Вы не более чем пешка, мистер Иверсен, – Шоррот покачал головой и развернулся к Антону.

Я напрягся, ощущая, что сейчас с нашим худредом произойдет нечто страшное – мозг вытечет через уши или вырастут рога. Но Бартоломью только засопел, да еще покраснел, точно его застигли за подглядыванием в женской бане.

– Тут всего много, да только понимания мало, – прокомментировал наш «друг» и занялся Ангеликой.

Железная леди версии джуниор выдержала его взгляд бестрепетно.

Шоррот улыбнулся ей почти сладострастно, после чего настала моя очередь. Черные и в то же время светящиеся пронзительные глаза уставились мне в лицо. Я честно попытался не думать ни о чем, выключить мысли, но от этого они только сильнее затрепыхались.

– Как и следовало ожидать, – Шоррот глубоко вздохнул. – Ну что, мистер Пат, лучше расскажите все сами. Я могу высосать ваш разум силой, опустошить его, но мне не хотелось бы этого делать.

– Готов поведать вам много интересного, – заявил я. – Вот помню, мы с одной девицей, Маша ее звали, как-то залезли на телебашню. Грудь у нее еще была замечательная такая, у барышни, не у башни…

Предводителя дворянства, в смысле сектантства, аж перекосило от злости.

– Не надо корчить из себя дурака! – рявкнул он. – Я хочу знать, чего вы хотели добиться, мешая мне?

– Разве это не очевидно? – я посмотрел на него добрым взглядом учительницы, объясняющей правила арифметики безнадежному дебилу. – Чтобы древние мертвые уроды, которым ты поклоняешься, так и продолжали оставаться мертвыми. Чтобы Кхтул-лу видел приятные эротические сновидения, а не пытался выстроить Нью-Р’лайх где-нибудь в Китае или Канаде.

Я ожидал чего угодно – холодного равнодушия, злобы, гнева, но никак не смеха.

Шоррот же не просто захихикал, он захохотал, сотрясаясь всем телом и сгибаясь в поясе.

– От общения с тобой, Пат, даже рехнувшийся древний колдун еще раз с ума сойдет, – осуждающе сказала Ангелика.

– Я не виноват, все случайно вышло… – принялся оправдываться я.

Глава Церкви Святой Воды наконец успокоился и посмотрел на меня.

– Я богат, обладаю властью, причем эта власть постоянно растет, могущество и знания мои увеличиваются, – начал он разливаться соловьем. – Я надеюсь прожить еще не одну сотню лет и получить от жизни массу удовольствия. А если Древние вернутся, воссядут на своих тронах в ледяном Кадафе, представляешь, что тогда будет?

При одной мысли о том, что произойдет в этом случае, хотелось немедленно удавиться на месте: очень большое количество крови, миллионы трупов и крушение привычного мира.

– Вижу, что представляешь, – кивнул Шоррот. – Если Властители Древности восстанут, я потеряю очень многое, в первую очередь – свободу, и стану лишь высокопоставленным слугой, одним из тех, кто будет стоять у подножия ониксового престола! Поэтому я вовсе не собирался будить Пожирателя Душ!

Вот тут-то моя челюсть со стуком упала на пол, Ангелика нахмурилась, а Бартоломью стал выглядеть так, словно его ударили по затылку очень тяжелым пыльным мешком.

– Но как же?.. Жертвы и все такое… Э? – заблеял я.

– Жертвы нужны, чтобы не дать Кхтул-лу проснуться. Великий Жрец в последнее время шевелится, и все признаки указывают, что он готов восстать. Мы кормили его детей, кхтулоидов, живой кровью и плотью, дабы они успокоили родителя, – предводитель сектантства мрачно усмехнулся. – Но вы, идиоты, сорвали самый последний, наиболее важный обряд в Схевенингене!

«Бум!» – метафорический пыльный мешок шарахнул и меня по макушке.

Неужели все это правда? Неужто убийства производились для того, чтобы утихомирить Древнего, всунуть в его щупальцеватый рот таблетку снотворного? А мы, возникая на пути адептов ЦСВ, вставляли им палки в колеса и тем самым вели к тому, что Великий Кхтул-лу все же очнется?

Нет, невозможно…

Но зачем Шорроту врать нам сейчас, когда мы в полной его власти?

– Что еще за кхтулоиды такие? – спросила Ангелика совершенно спокойно. – Первый раз слышу.

– Неудивительно, о них мало кто знает, – в голосе нашего «друга» прорезались самодовольные нотки. – Спящий в гробнице хозяин Р’лайха незадолго до пробуждения начинает эманировать, испускать во внешний мир частицы себя, обретающие плоть и жажду действия…

Я не слушал, пытаясь уместить в мозгу чудовищную истину – если древний бог поднимется со дна моря, то виноват в этом будет вовсе не вонючий старикан с лысой макушкой, а я, Александр Патриарших, любимец женщин, нашего дорогого шефа и читателей журнала «Вспыш. Ка».

Как выражалась героиня одного молодежного сериала – «полный пипец!».

– Еще лет пятьдесят назад моя попытка усыпить начавшего пробуждаться Пожирателя Душ не имела бы успеха, – рассказывал тем временем Шоррот. – Обитавшие в подводных городах твари из его бывших подданных ждали своего повелителя, готовили ему радостную встречу. Но после того, как в океан начали сливать радиоактивные отходы, – он издал сухой смешок, – эти уроды почти все вымерли, оставшиеся несколько десятков деградировали до уровня примитивных дикарей.

Вот откуда взялись лягушоиды, явившиеся на испускаемый Печатью «запах».

– Так что у меня были неплохие шансы, – предводитель сектантства смерил меня презрительным взглядом. – И они до сих пор остаются. Но только вас придется убить, принести в жертву Кхтул-лу. Сожрав ваши душонки, он, глядишь, уснет еще лет на пятьсот.

«Поделом вору и мука, – подумал я. – Шеф, конечно, расстроится, не получив материала. Но Карсавин должен все сделать, как надо. А я умру героически, с осознанием того, что пал за человечество».

– Чего ж ты ждешь, башка лысая? – спросил я. – Давай, быстрее режь меня, а то злой амбал того гляди проснется. А остальных, может быть, отпустишь? Если подумать, меня одного хватит!

Брови Шоррота приподнялись.

– Ну ты нахал, – сказал он. – Здесь я решаю, что и когда делать. А мне бы еще хотелось выяснить, почему ты оказался столь устойчив к магии. Тебя проклинали дважды, сначала мои ученики, затем я сам, и оба раза ты ухитрился уцелеть. А ну-ка…

Он подошел ближе, и я едва не задохнулся от мерзостного запаха.

– Так-так-так, – в глубине черных глаз замерцало удовлетворение. – Вот оно что…

Я почувствовал, как его рука лезет в задний карман моих джинсов.

– А я думал: куда она подевалась? – Злобный дедуган полюбовался на лежавшую в ладони Печать и перевел взгляд на меня. – Без нее ты ничто, пустышка, обычный писака, только очень шустрый.

А я вспомнил бородатого ребе, его дом в Цфате и рассказ о том, что находка Антона обладает собственной волей и что ее нельзя найти и использовать, если она сама того не желает. Похоже, что, почуяв измену в сердце Шоррота, эта штуковина, содержащая часть силы Кхтул-лу, сама удрала от хозяина и отыскала того, кто мог бы ему помешать.

То бишь, меня.

А я послушненько, сам того не желая, начал бороться за пробуждение Великого Жреца Древних. Да, надо было изобразить на собственных знаменах харю со щупальцами, и все сложилось бы вообще отлично.

– Не обычный, – гордо сказал я. – А высокооплачиваемый! Сам-то на себя давно в зеркало глядел?

Предводитель сектантства, не привыкший общаться в таком тоне, аж отпрянул.

– Можешь геройствовать, сколько угодно! – бросил он, убирая Печать во внутренний карман пиджака. – Но лучше молись тому, в кого веришь, ибо скоро ты умрешь!

И, скособочившись, точно одноногий краб, он уковылял из комнаты.

– О чем вы говорили? – спросил Харальд, ничего не понявший, потому что разговор шел на русском.

– О всяком, – буркнул я. – Но практический вывод такой: нас скоро убьют.

Незачем коллеге знать, что на самом деле я не герой, а идиот, и что я зря привел остальных на гибель. И для Бартоломью было лучше сидеть в офисе и ни в жизнь не проситься «в поле», и Ангелике никогда не встречаться со мной, да и самому Харальду тоже.

Но как следует предаться самобичеванию мне не дали.

Дверь открылась, и в помещение вошли шестеро мощных дядек, вооруженных пистолетами. Нас открепили от стены, связали руки за спиной и повели куда-то по коридорам подземелья.

– Чувствую себя душой, которую провожают в обитель вечного покоя, – сказал я по-русски, когда мы двинулись вниз по винтовой лестнице. – Даже Хароны свои имеются.

– Молчать! – рыкнул по-английски один из провожатых.

Он вряд ли понял мои слова, но справедливо решил, что я затеял «антиправительственную пропаганду», и ткнул меня стволом пистолета в бок.

Больно, елки-палки!

– Слушаюсь, гражданин начальник, век воли не видать, – прогундосил я, будто взаправдашний зек, проведший на зоне половину жизни.

Уж помирать, так помирать весело, и еще так, чтобы причинить всяким гадам максимум неудобства!

Лестница закончилась коротким коридором, на стенках которого виднелись капли влаги, а на потолке темнели пятна плесени, а тот, в свою очередь, – металлической дверью размером два на два метра. За ней обнаружился тот самый грот, что мы видели на планах подземного уровня – бетонная площадка, утыканная какими-то странными колоннами. Дальше плескали уходящие во мрак волны, и высоко вверху прятался во тьме потолок.

В следующий момент я сообразил, что это вовсе не колонны, а что-то вроде обелисков, к нескольким из них привязаны люди.

– Это же Твардовский, – бросила сориентировавшаяся быстрее меня Ангелика.

И точно, к тому обелиску, что располагался прямо напротив двери, был примотан лохматый обладатель сивой бороды, темного балахона, безумного взгляда и червяков в шевелюре.

Всего же обелисков, выточенных из гранита, было девять. Места около трех занимали перепуганные люди, похоже, «пропавшие» туристы, на самом деле упертые адептами ЦСВ. А у самого крайнего с правой стороны стояло существо, больше похожее на персонаж из каких-нибудь «Звездных войн» или «Вавилона-5».

Из одежды на нем имелись только штаны, и это позволяло видеть сетчатую желто-черную кожу, напоминавшую крокодилью чешую. Руки до локтей покрывала густая шерсть, из живота торчали длинные зеленовато-серые щупальца с красными ртами-присосками. На груди, погруженные в розоватые реснитчатые орбиты, располагались некие подобия глаз, общим числом четыре штуки.

Они деловито моргали вразнобой, поворачивались туда-сюда, а порой еще и меняли цвет.

– Ой, мама, – тонким голосом сказал Бартоломью. – Я что, брежу?

– Если только вместе с нами, – отозвался я. – А я в бреду предпочитаю видеть не всяких уродов, а приятных голых теток, что настроены ко мне более чем дружелюбно. Так что это, увы, реальность.

На этот раз никто из провожатых нас не одернул. Злобные дядьки добыли веревку и начали приматывать нас к свободным обелискам. Меня разместили между Твардовским и одним из туристов, выглядевшим так, словно его одурманили наркотой.

– Привет, старичина, – сказал я колдунцу, с которым мы беседовали в краковской гостинице. – Что, поймал тебя твой дружбан? Не помогла тебе та желтая побрякушка и урод Хастурр?

Твардовский посмотрел на меня со спокойной обреченностью.

– А, это ты… И у вас, я смотрю, не получилось навредить Ему. Что же, теперь мы все умрем, но это только к лучшему. Мы погибнем, но мир погрузится в пучину ужаса и боли, человечество станет мясным стадом для Властителей Древности, пищей и источником развлечений.

– Но Шоррот не собирается будить Кхтул-лу, – сообщил я. – Он хочет его усыпить!

Твардовский усмехнулся, показав крепкие желтые зубы, из бороды его на пол посыпались белые червячки.

– Он может думать все что угодно, – сказал он. – Но на самом деле человек способен управлять одним из Древнейших так же, как палец управляет человеком. Они могучи, и мысли их – как ядовитый ураган, несущийся над землей… И как перед ним может устоять смертный?

Глаза старикана заблестели безумием, изо рта полетела слюна.

Я же почувствовал некоторое облегчение: а ведь и в самом деле возможно, что Хаим Шоррот лишь марионетка Пожирателя Душ, и мы не зря мешали его коварным проискам.

– Кончай визжать, – прозвучавший прямо над ухом гулкий голос дал понять, что наш «друг» явился в грот собственной персоной. – Противно слышать твои безумные вопли.

Тот, кто называл себя Джаваном Сингхом, Ирге О’Дилом и другими именами, был не в привычном сером костюме, а в черной лоснящейся хламиде без рукавов. Подол ее волочился по полу, а еле заметные высверки давали понять, что одеяние расшито серебряной нитью.

– Визжать? – Твардовский содрогнулся всем телом так, что многотонный обелиск качнулся, и после этого перешел на странный язык, похожий на английский примерно так же, как церковнославянский на русский.

Бывшие друзья и коллеги какое-то время препирались, пока Шоррот не рявкнул что-то злобное и не зашагал туда, где был привязан чешуйчатый уродец с глазами на груди. С ним наш гостеприимный хозяин затеял разговор на чистейшей латыни, какой не устыдился бы и «добряк» Калигула, и я даже разобрал несколько слов: «кровь», «призыв» и «отец».

Беседа закончилась тем, что чешуйчатый зашипел и задергался, словно пытаясь вырваться.

– Не беспокойся, – на английском посоветовал ему предводитель сектантства. – Он тебя не спасет!

Дверь, через которую мы попали в грот, распахнулась, и из нее начали выходить люди – мужчины и женщины. Лица многих показались мне знакомыми – мы видели их, наблюдая за ритуалом в пещере на мысе Корснес.

– Началось, – негромко произнесла Ангелика, и это единственное слово я почему-то услышал очень четко, несмотря на то, что находилась белокурая бестия довольно далеко, да и тишины вокруг не было.

Похоже, что и в самом деле началось.

Глава 18 Кальмары на вынос

Чем больше шкаф, тем громче падает.

Мастер Гамбс

Скособоченный Шоррот прошел туда, где край бетонной плиты облизывали черные, как смоль, волны. Встал, обратившись лицом к воде, и за его спиной выстроились последователи.

– Приступим, братья и сестры, – сказал на английском глава Церкви Святой Воды, и его паладины дружно рухнули на колени.

Понятное дело, сейчас будут орать, бормотать и всячески ритуальничать.

Самое время для того, чтобы подумать об освобождении. Связали меня вроде неплохо, но вот без присмотра оставили зря. Ведь всем известно, что любая веревка сдается перед неукротимой человеческой волей.

Шоррот вскинул руки, выкрикнул что-то, и по гроту поплыл некий звук – звон не звон, вой не вой, стон не стон, – от которого у меня завибрировало в голове. Чешуйчатый уродец с глазами на груди вскрикнул, зенки Твардовского чуть не вылезли из орбит, а волосья встали дыбом.

В дело вступили последователи нашего «друга», но эти просто завопили, завыли и запричитали. Мой не лишенный музыкальности слух был оскорблен самым непристойным образом.

«Как на цыганских похоронах», – подумал я и принялся деловито подергиваться в путах.

Эти засранцы даже если и не убьют тебя самого, так точно похоронят твое чувство прекрасного.

Веревки, которыми меня примотали к обелиску, годились бы и для того, чтобы пришвартовать «Титаник». О том, чтобы разорвать их, нечего было и думать. Зато имелся шанс на то, чтобы немного их растянуть, ослабить и попытаться выбраться.

Слегка поругавшись по поводу того, что Силы Добра и Света вместо того, чтобы быстренько подкинуть мне нож, пьют где-то пиво, я принялся за дело. Краем глаза отметил, что и Ангелика старается освободиться, но пока без особых успехов.

Понятное дело, наша шпионская барышня всем хороша, но вот в массе тела мне уступает.

«Ничего, как-нибудь…» – я пыхтел, всем организмом наваливаясь на веревки, которые держали меня от плеч до пояса, и пытался растянуть их хотя бы на микрон, и еще на один, и еще.

Шоррот и его кодла тоже времени зря не теряли.

От их завываний потолок пошел рябью, а вода забурлила, точно на дне забили гейзеры. Затем весь остров хорошенько тряхнуло, и я ощутил, что падаю вместе с ним. Фьярой словно проваливался в бездну и несся вниз со всевозрастающей скоростью.

Голова закружилась, перед глазами все поплыло, в ушах загудело, а когда зрение вернулось, я подумал, что изнуренные обилием впечатлений мозги не выдержали, и начались глюки.

Бетонная площадка, обелиски и стена с дверью остались на месте, зато потолок растворился в зеленоватом тумане, а там, где недавно плескали холодные волны, обнаружился хорошо знакомый мне пейзаж – опутанные водорослями, чудовищно искаженные, наклоненные здания, возведенные уймищу лет назад, причем никак не людьми.

И среди них – гробница того, кто известен посвященным как Пожиратель Душ.

«Не мертво то, что в вечности пребудет, со смертью времени и смерть умрет», – прошептал в моей голове монотонный голос, и я с удвоенной энергией продолжил терзать веревки.

Эти придурки вызвали сюда Р’лайх, надеясь обуздать его дохлого хозяина!

Но даже мне было понятно, что шансов у них не больше, чем имеет улитка, решившая влезть на Эверест.

– Кхтул-лу фтагн! Пнглуи мглунафх Кхтул-лу Р’лайх угахнагл фтагн! – провозгласил Шоррот, и в правой руке его блеснула знакомая мне Печать, а в левой объявилось нечто вроде короткого ножа из того же материала. – Мы призвали сюда то, что несет себя…

По спине у меня побежали мурашки. Во-первых, оттого, что я уразумел – лысый дедуган говорит на незнакомом мне языке, а я понимаю его. А во-вторых, я осознал – это вовсе не иллюзия, и возведенный лягушкообразными уродами древний город как-то способен перемещаться по морскому дну, объявляясь то в Тихом океане, то в Индийском, а то и вовсе, как сейчас, в норвежских фьордах.

– Пат-пат-патрясающе, – пробормотал я. – А землетрясение не помешало бы в самом деле…

Но тут Шоррот отвернулся от воды, и я вынужден был замереть, сделав испуганное лицо, чтобы ни в коем случае не выдать того, что я не какаю в штаны, а собираюсь удрать. Повинуясь жесту предводителя сектантства, двое его последователей бросились к чешуйчатому уроду и принялись торопливо его отвязывать. Обладатель глаз на груди заверещал, изо рта его полились слова, надерганные из самых разных, известных и неизвестных мне языков:

– Трихлаи уранг! Нет! Он отомстит! Прхтнуг рпавкесмщзсиправнуынр! Не надо! Йог-Согот! Йог-Согот!

Несмотря на вопли и брыкания, чешуйчатого отвязали, подтащили к Шорроту и уложили на бетон лицом вниз. Глава ЦСВ удовлетворенно кивнул, присел и вонзил нож из бледно-желтого металла уроду в затылок. Хлынула желто-зеленая кровь, мутант забился в корчах.

– Йог-Согот… отец… – просипел он и затих.

Что означали эти его слова, мне было противно даже думать.

Шоррот обмакнул Печать в кровь, и кругляш с изображением физиономии Кхтул-лу на одной стороне и узорами на другой засветился. Луч темно-багрового света ушел вверх, отразился от чего-то мне невидимого и упал на гробницу. По граням ее побежали блики, на углах загорелись светло-красные звездочки, и откуда-то снизу донесся тяжелый надсадный рокот.

Кто-то большой мучился метеоризмом под землей.

«Юные падаваны» из свиты предводителя сектантства вновь заголосили, а сам он принялся читать нечто невнятное, по интонациям похожее на горьковскую «Песню о буревестнике», типа: «Под седой равниной моря тяжко дрыхнет жирный Кхтул-лу, ну и пусть себе он дрыхнет, звать его к себе не будем, щупальцов у нас хватает…»

Пользуясь тем, что на меня никто не смотрит, я продолжил свои попытки, и веревки начали потихоньку поддаваться. Еще немного, и я смогу выскользнуть из них и тогда покажу всем, кто тут герой, а кто лишь цель для его кулаков.

Рывок, еще рывок, еще один…

Гробница Кхтул-лу вспыхнула вся разом и стала напоминать огромный кристалл, внутри которого бушует неистовое пламя. Дверь, ведущая в нее, не то чтобы распахнулась, она повернулась и исчезла, будто скаталась в рулон. Открылось темное отверстие, и из него пахнуло таким смрадом, что я прослезился.

«О, мама… – подумал я. – Дохлый-то дохлый, а все эти миллионы лет под себя ходил исправно».

Открывшаяся «калитка» Шоррота вовсе не обрадовала. Когда он повернулся, стало видно, что физиономия у него кислая, как вымоченный в уксусе лимон. Я вновь замер, а «двое из ларца» ринулись отвязывать одного из туристов, и явно не для того, чтобы отпустить на свободу.

Этот не сопротивлялся, не кричал ничего и безропотно позволил себя прирезать.

Вновь засияла Печать, и рыжий огонь затянул провал входа в гробницу, но лишь на несколько секунд. Лысый «друг» повел взглядом по обелискам, и сердце мое замерло: а что если он выберет в качестве следующей жертвы меня, или Ангелику, или Антона, или Харальда?..

Но старая ненависть оказалась сильнее свежей неприязни.

– Его! – прошипел Шоррот, указав на Твардовского.

– Ты все равно не добьешься того, чего хочешь! – рявкнул тот так, что гулкое эхо в испуге заметалось меж обелисками. – Мы есть прах под стопами Древнейших! Ветер невнятно произносит Их речи, земля высказывает Их мысли, Они сгибают леса и сокрушают города, но ни лес, ни город не видят руку, их разрушающую! Кадаф в холодной пустыне знал Их, а какой человек знает Кадаф?.. Руки Их у тебя на горле, но ты их не видишь, и обиталище Их как раз там, где порог, что ты охраняешь! Человек правит теперь там, где раньше правили Они; скоро Они будут править там, где теперь правит человек! После лета наступает зима, после зимы – вновь придет лето! Они ждут, могучие и терпеливые, когда придет Их пора царствовать!

Пока Твардовский вопил, его отвязали, отволокли к предводителю сектантства и уложили на пол.

– Повторишь все это тем, к кому отправится твоя душа, – прошипел Шоррот, и рука его с ножом опустилась.

Лезвие вошло в плоть легко, точно в песок, раздался мягкий хруст. Твардовский осекся, захрипел и вытянулся. А вот кровь у него оказалась такой же красной, как у обычных людей.

И вновь огонь затанцевал вокруг гробницы, заключил ее в мерцающий кокон.

«Ладно, пора уматывать с этого шоу», – подумал я, поджал ноги и попытался выпасть из пут.

Под влиянием собственной тяжести я съехал на десяток сантиметров, дальше веревки впились в организм, и пришлось напрягаться, изображать из себя большого червяка, отягченного руками и ногами. Еще пара рывков, и пузо мое оказалось на свободе, а вот широкие плечи – в обычное время краса и гордость – застряли, и я принялся изо всех сил крутиться и вертеться.

По гроту тем временем пробежала новая волна то ли звона, то ли гула, и огонь вокруг гробницы погас.

– Кхтул-лу фтагн! – произнес кто-то голосом мощным, как пожарная сирена, и мелодичным, как трель соловья.

Темный провал, ведущий в склеп, заколебался, и из него выбралось существо, похожее на ту тварь, с которой мы имели рандеву на пляже в окрестностях Схевенингена: рост за три метра, много щупалец в самых неожиданных местах, осклизлая зеленоватая кожа с чешуей и когти на длинных лапах.

Кхтулоид, отпрыск Великого Жреца Древних, эманация его воли и плоти.

Шоррот выкрикнул что-то, и торжества в его голосе было куда меньше, чем отчаяния.

«Что, припекло задницу, морда?» – я поочередно пропихнул плечи между веревками.

Кхтулоид двинулся в сторону и уковылял в развалины. Мрак в проеме, ведущем в гробницу, заколыхался вновь, и в нем зашевелилось нечто крайне большое. На мгновение мне стало очень страшно, но затем ужас ушел, пропал, сметенный волной ярости.

Пугать меня вздумали, уроды чародейские? Ничего, я сам вас пугну!

Мир закачался, точно земля под тяжелыми шагами, смрад усилился, и из гробницы выбралась гора слизистой плоти цвета свежих огурцов. От испуга задрожало все вокруг, с треском развернулись огромные крылья.

Кхтул-лу напоминал свои изображения, только был много больше и страшнее. Щупальца на его физиономии шевелились, а глаза, похожие на две лужицы светящегося гноя, казались незрячими.

Ручища длиной с беговую дорожку протянулась и схватила одного из адептов Церкви Святой Воды. Сжала так, что тот вскрикнул, и уволокла туда, где под шевелящимися отростками прятался рот.

Я напрягся, напружинил мышцы, приподнял ноги и, ободрав подбородок, свалился на пол. Долгожданная свобода пришла ко всему моему телу, за исключением рук, которые были связаны отдельно.

Удрать, конечно, можно и с веревкой на запястьях, но удирать я не собирался.

Вскочив, я метнулся к углу обелиска и принялся перетирать об него путы.

Сожрав сектанта, Кхтул-лу содрогнулся всем телом, и глаза его на миг стали прозрачными. Все понятно, этому дохлому, но в то же время бессмертному здоровиле надо нажраться людишек, чтобы начать видеть.

Тоже мне, Вий недоделанный, поднимите мне веки и все такое…

Огромная лапища вновь потянулась к сбившимся в кучку последователям нашего лысого «друга», но те и не подумали разбегаться, так и стояли, словно оцепеневшие кролики перед удавом. Только сам Шоррот отбежал в сторону, принялся размахивать Печатью и бормотать что-то. Когда нож в его руке засветился подобно раскаленному слитку металла, предводитель сектантства развернулся и потрусил к обелиску с привязанным туристом.

Пылающее лезвие вошло тому в грудь и распороло ее, как мешок из гнилой кожи.

Кхтул-лу, харчивший очередного члена своего фан-клуба, задергался и недовольно зашипел.

– Ха-ха-ха! – выкрикнул Шоррот и рванул в мою сторону.

Но в этот момент веревки сдались и свалились с моих запястий. Я увидел удивление на лице лысого дедушки, обнаружившего, что обреченный стать жертвой пленник нагло разгуливает на свободе. Шагнув ему навстречу, я размахнулся и от души влепил старикану в челюсть.

Клянусь, увидь этот удар тренер, он немедленно дал бы мне камээса!

Предводителя сектантства, пойманного на встречном движении, приподняло и отшвырнуло на пару метров. Он перевернулся на лету, шлепнулся на пузо и остался лежать, распластанный, подобно морской звезде. Печать выпала из его руки, из ослабевших пальцев вывалился светло-желтый нож.

Это было очень кстати – я схватил нож и побежал туда, где были привязаны соратники по революционному отряду имени Арнольда Тарасовича.

– Пат, это ты? – воскликнул Бартоломью, увидев мою физиономию.

– Нет, твоя любимая мамочка, – ответил я. – Сейчас я вас освобожу, и мы дадим отсюда деру.

Жертвенный нож оказался плохо приспособлен для перепиливания веревок, но я старался изо всех сил. Кхтул-лу тоже старался, тщательно пережевывая сектантов, по-прежнему таращившихся на него, как детишки на клоуна. Пускал кровавые слюни, дергался, и глазищи его становились все более живыми и осмысленными.

Еще немного, и эта зеленая гнида начнет видеть.

Освобожденный худред принялся тереть запястья, а я рванул к Ангелике.

– Привет, барышня! – сказал я белокурой бестии. – Доблестный герой явился, чтобы спасти тебя!

– Не смею ему мешать, – ответила она. – Хотя, честно говоря, предпочла бы спастись сама.

Я повернулся на шум и обнаружил, что нокаутированный Шоррот поднимается на ноги и трясет башкой. Глянув в сторону Пожирателя Душ (и тел тоже, кстати), он взвизгнул и потащился к двери. Забытая Печать, на которой не было и следа крови, осталась лежать на полу.

– Антон, хватай его! – рявкнул я.

Бартоломью завертел головой и бросился к предводителю сектантства, но тот повел рукой, и худреда отбросило. Надо же, сохранил силы, дедуган двухсотлетний, ни дна ему, ни покрышки!

Шоррот исчез за дверью, а я справился с путами Ангелики и принялся за веревки Харальда. Сектантов в гроте осталось человек пять, прочие сгинули в пасти слизистого бога. Уцелевший во всей этой катавасии турист решил, что это все для него чересчур, и потерял сознание.

– Бегите! – крикнул я, когда коллега оказался на свободе. – Я попытаюсь его задержать!

– Каким образом? – Ангелика глянула на меня с подозрением.

– Вон Печать, вот нож, – я взмахнул клинком. – И во мне течет моя кровь, вторая группа, резус отрицательный. Мне удавалось отогнать мелких тварюшек, может быть, получится сладить с их боссом? Все, не мельтешите, выбирайтесь на поверхность и бегите отсюда!

Кхтул-лу схарчил последнего адепта Церкви Святой Воды, рыгнул так, что щупальца на его физиономии вытянулись горизонтально и обнажился черный провал рта. Глаза Великого Жреца залила глубокая, ядовитая синева, и я ощутил его взгляд, полный злобы и презрения.

– Убирайтесь! – рявкнул я и помчался туда, где лежала Печать. Схватил ее, ощутил прикосновение прохладного металла и едва не выронил, когда по руке словно хлестнуло током. – Твою мать!

Развернувшись, я обнаружил, во-первых, что Кхтул-лу приподнялся на уродливых толстых ножищах и развернул крылья, став похожим на явившуюся прямиком из наркоманских глюков помесь слона с цыпленком, и, во-вторых, что мои соратники и не думают удирать.

– Идиоты! – рявкнул я. – Уходите!

Кхтул-лу сделал шаг и ступил на бетонную плиту. Та затрещала, но выдержала, стены затряслись, а снизу, словно из неимоверной глубины, донесся полный ликования и истошной злобы вой. Несколько строений, видневшихся позади гробницы, с грохотом рухнули.

– А ну-ка стой, жаба! – я вскинул Печать и встал на дороге у мертвого бога.

И тут, клянусь чем угодно, этот огуречный урод сложил щупальца на морде в улыбку.

– Стой! – повторил я, помахивая ножом и наступая на Пожирателя Душ. – Чем ты, древняя харя, можешь нас напугать? Что ты можешь сделать с людьми такое, что они до сих пор не делали с собой сами?

Страха я в этот момент не испытывал, беспокойства тоже, лишь холодную ярость.

– Убивать, мучить и пытать мы умеем не хуже тебя и твоих сородичей! – я уже орал, и Кхтул-лу смотрел на меня с сомнением и удивлением. – Мы придумали концлагеря, ядерное оружие, инквизицию и телевизионную рекламу! Мы, а не ваша компания дохлых древних уродцев! Ежели ты вылезешь наверх, тебя никто не будет бояться! Рядом с Гитлером, Торквемадой, Гомером Симпсоном и Чубайсом – ты просто лох!

И в этот момент я ощутил прикосновение.

Что-то холодное аккуратно дотронулось до моего лба и проскользнуло в голову. На миг возникло чувство, что мозг погрузили в жидкий азот, а этому ощущению на смену пришла необычайная легкость.

Я одновременно был собой, Александром Патриарших, тридцати лет, уроженцем Городца и сотрудником журнала «Вспыш. Ка», и в то же время являлся чем-то большим и холодным, как Антарктида, исполненным древней кипящей злобы, смертоносного яда и еще… удивления и страха.

Тот, больший, кем я был, читал мысли меня, меньшего, заглядывал в глубокие слои памяти и по ним пытался понять, что же такое человеческая цивилизация, каковы эти существа под названием «люди», и с чем их едят.

Понятное дело, когда лежишь в гробнице на дне океана, сложно следить за новостями по радио, а от безумных колдунов, что возносят тебе молитвы, особенно много не узнаешь.

И вот великий Кхтул-лу пытался разобраться, с кем свела его судьба.

Ощущение было довольно мерзкое – в моих невесомых внутренностях копошились десятки мышей, я почти слышал их попискивание, а перед глазами потоками неслись образы, эпизоды из моей жизни, куски фильмов, страницы прочитанных книг, рисунки и фотографии.

А потом этот водопад исчез, и я словно рухнул с высоты в свое собственное тело. Звучно клацнул зубами и обнаружил, что надо мной нависает зеленая ладошка величиной со стол.

Один из ее пальцев аккуратно качнулся, и ноготь размером с саблю нанизал на себя Печать. Второй выбил у меня из руки жертвенный нож, но при этом не зацепил меня, и ручища отдернулась. Я увидел Пожирателя Душ, сжавшегося и мрачного, как вышедший из дверей учительской двоечник.

Испустив низкий свистящий рев, он развернулся и зашагал к гробнице.

«Неужели все?» – я пытался привыкнуть к тому, что я – это всего лишь я, и не более того.

Кхтул-лу рывком вдвинулся в темный проем, и на его месте возникла дверь вдвое толще предыдущей, тяжелая и черная, как тонна угля. Обзавелась крест-накрест наложенными металлическими полосами, рядами клепок и даже рунической табличкой с надписью: «Не влезай! Убьет!»

Зарокотало, загрохотало, и чудовищный мертвый Р’лайх начал медленно опускаться. Между зданиями заклокотала вода, в бурунах поплыли обрывки водорослей, вверх ударили фонтаны белой пены.

Зеленоватый туман рассеялся, стал виден потолок, набежавшая волна обдала меня солеными брызгами. Я моргнул и понял, что явившийся из морских глубин город сгинул без следа.

– Ух ты! Круто! – воскликнул Бартоломью так, словно только что вышел из кинотеатра.

Заплескало, в край бетонной плиты вцепилась когтистая лапа. Рядом с ней объявилась вторая, и из воды начал выбираться кхтулоид. Выпучил глазищи, накатила дикая вонь, на свисающих с морды щупальцах запульсировали присоски.

– Ну вот, неужели опять драться? – сказал я без воодушевления. – Мы твоего батю пинком в зад спровадили…

Кхтулоид завизжал, как свинья под ножом, и рухнул, расползся холмиком серо-зеленой слизи.

– Это ты его? – спросила Ангелика. – Надо же, никогда не думала, что такое возможно.

– Я вообще парень шустрый, – заявил я. – Еще и не то могу!

– А почему ушел большой? – полюбопытствовал Антон.

– Я ему объяснил, что с нами лучше не связываться. Что стоит ему высунуть харю, как он попадет в шоу Малахова «Пусть говорят», будет петь дуэтом с Киркоровым и танцевать на льду с Анной Семенович. И только после того, как желтая пресса обсудит его роман с Ксюшей Собчак, ему позволят завоевать мир! Кхтул-лу оказался парнем умным, он решил миллион-другой лет подремать, подождать, пока мы сами вымрем.

Вся эта полная бравады речь была призвана замаскировать тот факт, что сил у меня осталось меньше, чем у издыхающей курицы, что мне больше всего хочется упасть и уснуть прямо в «уютном» подземелье.

– Мы забыли кое о чем, – сказала Ангелика. – Шоррот-то удрал.

– Надо настичь и наказать, – согласился я. – Харальд, займись соотечественником, а потом вылезайте и догоняйте… Дорогу помнишь?

Коллега кивнул и направился к обелиску, у которого поник без с сознания последний уцелевший турист, а мы втроем побежали к двери. Выбрались в коридор, рванули вверх по лестнице, и тут выяснилось, что наша шпионка запомнила план подземелий до последнего поворота.

Она ни разу не сбилась по пути наверх.

Очередная лестница привела нас к открытому люку, и мы вылезли на поверхность рядом с вертолетной площадкой.

– Уйдет, гад! – воскликнул Бартоломью.

Над Фьяроем занималось неспешное норвежское утро, ползли облака, моросил дождь. А на ВПП с нарастающим рокотом раскручивался винт маленького сине-белого вертолета.

– Уйдет, – подтвердил я, – у нас даже пистолета нет. Или ты, Ангелика, что-нибудь предложишь?

Но белокурая бестия лишь пожала плечами – тут и она была бессильна.

Вертолет поднялся и с наглой неспешностью устремился к Большой земле. Но в этот момент Фьярой качнулся, недра сделали злобную отрыжку. Море выплюнуло водяной жгут толщиной с бочку, и тот с изящной легкостью сбил сине-белую машину на лету. Та легла набок, несколько раз крутанулась и резко пошла вниз, оставляя хвост темного дыма.

– Падает! – радостно заорал я. – От большого босса не уйдешь!

Природа не способна восстать против законов физики и выбросить на тридцать метров вверх язык воды. Зато обиженный собственным поклонником Пожиратель Душ в состоянии соорудить такой фокус.

Остров дрогнул во второй раз, когда вертолет подобно метеориту врезался в землю. Взметнулось оранжевое пламя, по склонам холма, на котором стоял особняк Шоррота, побежали трещины.

– Ай-яй-яй! Землетрясение! – воскликнул Бартоломью. – Надо уходить отсюда!

– Надо, – согласился я, – но сначала проверим, что с нашим лысым «другом».

И мы отправились туда, где пылали остатки летающей машины.

– Тут невозможно выжить, – сказала Ангелика, когда мы остановились, не дойдя до нее метров двадцати. – Жар…

Она осеклась, а я испытал желание протереть глаза, поскольку в огне и дыму кто-то замаячил. Раздвинув черно-алые языки, точно обыкновенные занавеси, на чистое место выбрался Хаим Шоррот, облаченный в дымящиеся лохмотья, но сам совершенно невредимый, без единого ожога.

Желание протереть глаза сгинуло, возникло другое – срочно опустошить желудок.

– Ну надо же… – голос Антона прозвучал слабо. – Ну и красавец.

А я вспомнил слова Твардовского, произнесенные в самой старой гостинице Кракова: «Теперь Джаван не таков, как обычные люди. Он даже не таков, как я». И не просто вспомнил, а осознал, что именно имел в виду сивобородый колдун с червяками в волосах.

Предводитель сектантства лишь очертаниями тела напоминал человека, плоть же его была черной и бархатистой, как шкурка крота. По ней пробегали уродливые вздутия, местами торчали сосочки и жгутики, некоторые из них пульсировали и шевелились. На животе, там, где у людей находится пупок, имелось круглое пятно цвета спекшейся крови, а на нем выделялись образующие сложный рисунок шрамы.

Похоже – та самая Печать.

И исходящая от Шоррота вонь была такой, что пробивалась даже через смрад горевшего вертолета.

– Опять вы, – прохрипел наш лысый «друг». – Уйдите с дороги. Вы не в силах причинить мне вреда.

– Это мы сейчас посмотрим, – сказала Ангелика и решительно зашагала к главе Церкви Святой Воды.

– Тебе лучше не глядеть, – я взял Бартоломью за плечи и аккуратно развернул его.

Когда девушка, которая тебе нравится, убивает голыми руками, это может уничтожить самое сильное чувство. А наша валькирия вошла в боевой режим, это я понял мгновенно.

Шоррот, вместо того чтобы задать стрекача, вскинул руку и собрался колдануть. Но Ангелика не дала ему ни единого шанса. Она оказалась рядом со старым уродом, нежно обхватила его за голову и сделала одно быстрое движение. Хрустнуло, и черное вонючее тело мешком повалилось наземь.

– Готово, – сообщила шпионка звенящим голосом. – Теперь отнесем его в ангар и сожжем.

Фьярой качнуло в третий раз, одна из скал, прикрывавших ближайшую позицию самоходной артустановки, с треском рухнула. Из пункта связи выскочили два мужика и, даже не глядя на нас, рванули к причалам.

– Смотри-ка, кое-кто на поверхности остался, – сказал я. – А нам надо бы поспешить.

В этот момент из ведущего в подземелья люка выбрался Харальд. Оглядевшись, он побежал к нам, и когда приблизился, стало ясно, что вид у него ошарашенный.

– Я его отвязал, – сообщил коллега, – а потом там все рушиться начало, и он в трещину упал.

– Судьба… – вздохнул я и похлопал Харальда по могучему плечу. – Зато мы вон какую рыбу поймали!

– Быстрее! – прервала меня Ангелика. – Остров скоро развалится…

В ангаре, куда мы оттащили неэстетичное тело Шоррота, обнаружилось несколько бочек с авиационным горючим. Мы вскрыли одну из них и принялись лить резко пахнущую жидкость на труп. Оставшиеся бочки расставили кружочком и сделали «дорожку» из керосина до самых дверей.

– Уходите, – велела белокурая бестия. – Метров на тридцать, а то и дальше. А я подожгу.

Чем она собралась подпаливать все это дело, я не знал, но спрашивать не решился – больно уж свирепой выглядела в этот момент наша шпионка. Мы отбежали на указанное расстояние и шлепнулись на землю, которая тряслась почти беспрерывно. В дверном проеме вспыхнуло пламя, и Ангелика рванула к нам с такой скоростью, что гепард сдох бы от зависти.

Она оказалась рядом, и тут ангар сказал «умф» и развалился.

Фонтан огня ударил к холодным небесам, взрывная волна покатилась в стороны. Пламя осело, на смену ему пришел дым. Черный столб заколебался, очертания его исказились, образовали человекоподобный силуэт. На мгновение мне показалось, что на меня смотрит Шоррот, только высотой двадцать метров.

Но затем налетел ветер, разорвал дымный столб в клочья, и видение исчезло без следа.

– Все, уходим, – Белокурая бестия легко вскочила на ноги. – К катерам, быстрее!

На эти двести метров я потратил больше сил, чем на целую ночь пьянства и разврата. Последнюю четверть дистанции не бежал, не шел, а плелся, точно престарелый паралитик.

Силы закончились резко и сразу.

Мы забрались на единственный оставшийся катер, Харальд отмотал швартовы, а Ангелика разобралась с системой управления. Зарычал мотор, я едва успел уцепиться за поручень, и гавань начала уноситься назад.

В этот момент Фьярой подскочил и принялся разваливаться на куски, как получивший торпеду в бок корабль.

– Ни фига себе… – только и проговорил я, глядя, как открываются черные провалы шириной в десяток метров, как рушатся в них дома, как море рвется в глубь суши и пожирает ее куски.

Огромная волна нагнала нас и саданула в корму так, что мы едва не перевернулись. В лицо плеснуло соленым, вой двигателя на миг сменился неприятным визгом, и я понял, что мы живы, и ветер треплет волосы.

– Фотоаппарат, – Бартоломью шмыгнул носом. – Он там остался. Жалко.

– Ничего, – подбодрил я худреда. – Шеф премию выпишет, купишь новый, еще лучше.

Остров погружался, и столб дыма, поднимавшийся над остатками горящего ангара, колыхался, как деревцо на ветру. В последний миг перед тем, как чадящие руины скрылись под водой, он вновь раздулся, стал напоминать громадное черное лицо с горящими провалами глаз. Горячий ветер принес запах пепла и произнесенное гулким шепотом слово «проклинаю…»

– Проклинай, только сдохни уже наконец! – сказал я и сплюнул за борт, в набежавшую волну, в которой Стенька Разин не постеснялся бы утопить персидскую княжну.

Нас закрутило, завертело, точно щепку в ручье, а когда все улеглось, выяснилось, что Фьяроя больше нет. Остров, служивший прибежищем древнему злобному магу, сгинул без следа.

Очень хотелось верить, что вместе с ним самим.

Эпилог

И жили они долго и счастливо.

Братья Гримм

На улице царила жара, а в кабинете шефа властвовала приятная прохлада.

Сам Арнольд Тарасович, по обыкновению, возлежал в кресле с видом выброшенного на берег кита и изучал некий документ из дюжины листков. Мы с Бартоломью сидели на стульях и ждали, когда главный редактор и владелец журнала «Вспыш. Ка» наконец обратит на нас внимание и скажет, зачем он нас вызвал.

На столе шефа лежали два номера – обычный, с моей статьей о Церкви Святой Воды, и экстренный, посвященный исключительно этой мрачной организации и ее злобным деяниям.

Вышли они почти одновременно, несколько дней назад, и мгновенно стали бестселлерами. Отдел продаж радостно попискивал, типография не успевала печатать тиражи, а бухгалтерия – считать денежки.

Ради того, чтобы это стало возможным, мне, да и Антону тоже, пришлось после возвращения в Москву, случившегося неделю назад, активно впрячься в работу. Я чуть не стер о клавиатуру подушечки пальцев, худред обзавелся привычкой засыпать прямо на рабочем месте и падать лицом на стол.

Еще бы, после мотания по трем континентам, отягощенного встречами со всякими монстрами, колдунами, чудесами и древними богами, необходимо лечить нервы где-нибудь в санатории, а не пахать, как негры на плантации.

– Ну, так вот, – шеф отложил бумаженцию и посмотрел на нас кротко и проникновенно. – Я ознакомился с отчетом норвежской службы безопасности, посвященным фьяройской катастрофе.

– Ну и?.. – не выдержал я.

– Остров ушел под воду в результате локального землетрясения. Обследовавшие дно водолазы обнаружили развалины домов, но не нашли ни одного трупа. Ирге О’Дил считается пропавшим без вести, как и еще примерно два десятка человек. О вас никаких упоминаний нет, тот катер, на котором вы удрали, найден дрейфующим в Террак-фьорде. Так что могу поздравить – работа проделана качественно и чисто.

– Служу трудовому народу, – отозвался я.

На катере мы тогда доплыли до места, где несколькими часами ранее ушли под воду. Оттолкнули посудину от берега, а сами полезли вверх, туда, где оставили джип и кучу шмоток. И успели-таки убраться от фьорда до того, как в нем появились суда норвежских спасателей.

– Да, а что с ними? – спросил Антон. – С Церковью Святой Воды?

– Сделано все, что в нашей компетенции, – шеф улыбнулся, точно большой и очень наглый кот. – В России расследование продолжается, и дело скоро дойдет до суда, в Швеции ЦСВ поспешила самораспуститься, в Норвегии не успела, и за них взялась полиция. Скоро начнутся неприятности у сектантов в Дании и Голландии, и неприятности серьезные. Ты понимаешь?

– О да, – ответил я за Антона.

– Вот и отлично. – Арнольд Тарасович поерзал в кресле. – А у вас обоих теперь по три недели отпуска.

Бартоломью заулыбался – изначально шеф хотел выдать нам всего по две.

– А у меня еще одна просьбочка, совсем маленькая, – нагло заявил я.

– Слушаю тебя.

Когда я высказался, Арнольд Тарасович пошевелил пальцами, на которых посверкивали перстни, несколько секунд поразмыслил, чтобы я слегка понервничал, и коротко кивнул.

– Можете идти, – сказал он.

– Куда поедешь? – поинтересовался Бартоломью, когда мы вышли в приемную.

– На море, – ответил я. – Загорать и таращиться на девчонок в купальниках. А ты уже взял билеты в Германию?

Наш худред слегка покраснел и отвел глаза.

– Удачи тебе в соблазнении валькирии, – Я одобрительно похлопал Антона по плечу и не стал высказываться насчет того, что шансов затащить в койку Ангелику у него меньше, чем у бабочки – напугать тигра. – Сигурд ты наш Фафнироубийца. Если что – звони. А теперь топай, мне с Танечкой побеседовать надо.

Секретарша шефа подняла на меня огромные голубые глаза, в которых смешались смущение и обожание.

– Собирайся, прелесть моя, – сказал я, дождавшись, пока Бартоломью исчезнет за дверью. – Большой босс по моей просьбе сегодня тебя отпустил, и мы с тобой едем в ресторан.

– Ты шутишь? – недоверчиво спросила она.

– Я серьезен, как крокодил. Собирайся быстрее, пока я не передумал!

Нет, я вовсе не собрался соблазнить Танечку и тем самым совершить по отношению к ней большую подлость. Я просто решил, что она, пострадав от засранцев из ЦСВ, целивших в первую очередь в меня, заслужила небольшую награду. Поедим, выпьем, поболтаем, а потом я отвезу ее домой, и максимум – нежно поцелую в щечку на прощание.

Пока секретарша собиралась, я раздумывал, кого можно будет взять с собой на море…

С Дашей мы беседовали вчера, и я объявил ей, что она во временной отставке, чем вызвал поток слез и нецензурной брани. Четыре дня назад звонила барышня, с которой мы познакомились в аэропорту «Домодедово», и с ней мы условились связаться в августе, когда она вернется с Корфу.

Так что готовых кандидатур нет, поеду в отпуск один и сниму кого-нибудь на месте.

– Готова? – спросил я, подставил Танечке руку, и мы направились к лифтам.

У входа в «Борей» нас встретил стойкий Петрович, не изменивший полярному комбинезону, несмотря на июльскую жару.

– Привет, бродяга, – сказал он, окидывая меня подозрительным взглядом. – Давно ты не захаживал, а с такой красавицей – вообще никогда не появлялся.

Танечка затрепыхала ресницами, а я показал швейцару кулак: еще начнет болтать про «других красавиц». Петрович заулыбался, как ангелок с новогодней открытки, открыл дверь, и мы вошли в вестибюль.

В зале мы попали в руки метрдотелю Васе, тот проводил нас к спрятанному в нише столику и принес меню.

– Ну, чем будешь кормить? – спросил я, даже не прикасаясь к папке.

– Всем самым лучшим, как обычно, – ответил он. – Доставили свежих кальмаров, нежные, сочные, наш повар готовит их пятнадцатью разными способами, жарит, варит, крутит, тушит. Есть твой любимый осьминог, можем нафаршировать его креветками с лимонным соусом…

Я поспешно вскинул руку, останавливая панегирик тварям со щупальцами.

Перевел дыхание и заказал телятину.

P. S.

Антон Бартлов, послуживший прототипом одного из героев романа, скоропостижно скончался в декабре 2009-го, когда работа над текстом была в самом разгаре.

При создании художественного образа я додумал совсем немного, и в романе Антон такой же, каким он был в жизни: общительный, веселый, талантливый, непосредственный и очень добрый.

RIP, друг. Мы помним тебя.

Примечания

1

СВД – снайперская винтовка Драгунова. ПСС – бесшумный пистолет. (Прим. ред.)

(обратно)

2

Один из наиболее известных оккультистов XIX–XX вв. (Прим. ред.)

(обратно)

3

Журек – традиционное польское первое блюдо, суп с копченостями. (Прим. ред.)

(обратно)

4

Брухо – это испанское слово обозначает одновременно «врач», «колдун», «маг». (Прим. ред.)

(обратно)

5

Secret services (англ.) – спецслужбы. (Прим. ред.)

(обратно)

6

Ручной противотанковый гранатомет. (Прим. ред.)

(обратно)

7

Переносной зенитно-ракетный комплекс. (Прим. ред.)

(обратно)

8

Датишный – верующий, соблюдающий в своей жизни еврейский религиозный закон в полном объеме. (Прим. ред.)

(обратно)

9

Умбон – железная серединная бляха щита, служившая для защиты руки воина. (Прим. ред.)

(обратно)

10

Йотуны – в скандинавской мифологии великаны, в позднейшей скандинавской традиции – тролли. (Прим. ред.)

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1 Покой нам только снится
  • Глава 2 Почем опиум для народа?
  • Глава 3 Малыми силами на чужой территории
  • Глава 4 Ох, нужен нам берег турецкий
  • Глава 5 Ночью все лягушки мокры
  • Глава 6 Хороший викинг – мертвый викинг
  • Глава 7 Маленький крестовый поход
  • Глава 8 Пуганая ворона летит за океан
  • Глава 9 Ау, полковник Фоссет!
  • Глава 10 Храм престарелых
  • Глава 11 На зависть Аттиле
  • Глава 12 Вавилонские блудения
  • Глава 13 Галопом по Европам
  • Глава 14 Нет цадика в своем отечестве
  • Глава 15 Реалити-шоу «Секта-2»
  • Глава 16 Жутко таинственный остров
  • Глава 17 По следам дедушки Ихтиандра
  • Глава 18 Кальмары на вынос
  • Эпилог X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня
  • Регистрация
  • Забыли пароль?

    Комментарии к книге «Слишком много щупалец», Дмитрий Львович Казаков

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства