«Жизнь – Подвиг Николая Островского»

1772

Описание

Книга профессора Ивана Павловича Осадчего – известного исследователя и пропагандиста жизни и творчества Николая Островского – приурочена к 110-летнему юбилею писателя. И это не только заслуженная дань таланту борца за светлое будущее человечества, не щадившего себя на пути к этой прекрасной цели. Это гимн Человеку, который сам преодолевал, казалось бы, непреодолимые препятствия. Человеку, который своим примером, а также ярким художественным словом учил других не поддаваться обстоятельствам, не паниковать, а находить в себе силы жить и добиваться великой цели во имя Свободы, Равенства, Счастья, которые – и он в это верил – непременно станут нормой жизни на Земле! Вся жизнь Николая Островского – пример служения своему долгу, верности своим убеждениям – явилась подвигом и воплощена в его романе «Как закалялась сталь», ставшим бестселлером советской эпохи. Знание о жизни Николая Островского и его романа будет интересно и полезно для современного читателя.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Жизнь – Подвиг Николая Островского (fb2) - Жизнь – Подвиг Николая Островского 5148K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Павлович Осадчий

Иван Павлович Осадчий Жизнь – Подвиг Николая Островского

© И.П. Осадчий, 2014

© Издательство ИТРК, 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Есть только две формы жизни: горение и гниение. Мужественные и щедрые избирают первую; трусливые и жадные – вторую…

А.М.Горький

Вместо предисловия

В 2014 году исполняется 110 лет со дня рождения Николая Островского – автора бессмертной книги «Как закалялась сталь» – легендарного писателя легендарной советской страны.

Прожил он всего 32 года, но вся его мужественная жизнь была подвигом. И сам писатель, и главный герой его книги – Павел Корчагин – стали легендарными еще при жизни. На их образах воспитывались миллионы и миллионы людей не только в советской стране, но и во всем мире. Героический, творческий и нравственный подвиг Николая Островского – немеркнущий подвиг на века.

Но это в понимании честных людей. Сейчас же, в условиях воцарившегося в России криминального капитала, «правят бал» иные идейные и нравственные принципы.

Усилиями «ново-русских» хозяев России разрушен не только мощный экономический потенциал, созданный в советскую эпоху героическим, самоотверженным трудом всех поколений советских людей.

Чудовищный вандализм «ново-русских» реформаторов-реставраторов капитализма нанес гигантский урон социальной и духовной сфере общества, науке, культуре, просвещению, составлявшим особую гордость советского народа, являвшимися величайшим завоеванием социализма, основой советской жизнерадостности, оптимизма, уверенности в завтрашнем дне.

Объявлены фальшивыми не только все героические свершения советского времени, но и массовый героизм советского народа, какого не знала история человечества. Вот уже четверть века опошляются и предаются забвению имена и подвиги легендарных героев – строителей и защитников социалистического государства, прославивших советскую Отчизну, советскую эпоху, удививших весь мир.

…В нынешней «ново-русской» России нередко можно слышать: «Сейчас не время советских героев. Не то общество. Не тот политический климат. Не те жизненные ориентиры. Не те идейные и нравственные принципы». Мне представляется такое мнение не просто спорным, но и в корне не верным. Особенно для людей, которым претит атмосфера социального неравенства, духовной нищеты, нравственного растления, эгоизм, стяжательство, жажда наживы, равнодушие к судьбе народа и страны. Между тем, этими пороками переполнена жизнь в нынешней России.

Вот он – фронт борьбы: очищение общества от классового антагонизма, социальной несправедливости, рабской психологии, бездуховности, от всего уродства и мерзости, угнетающих человека, разрушающих его облик и общество.

Вряд ли можно бороться и побеждать любое зло и бедствие без мужества, идейной и нравственной стойкости, могучей воли, сильного духа: «Кто не горит – тот коптит. Это – закон». (Николай Островский).

Именно мужество, горение, идейную и нравственную стойкость, неукротимую жажду борьбы, смелость и решимость завещали нам герои советской эпохи. И потому сейчас, как никогда прежде, людям, особенно молодежи, нужны идейные и нравственные ориентиры, яркие примеры самоотверженной борьбы, подвигов, которые обессмертили имена Николая Островского и созданного им всемогущего Павла Корчагина, Зои Космодемьянской, Александра Матросова, Юрия Смирнова, молодогвардейцев, Алексея Маресьева, генерала Дмитрия Карбышева и медсестры Зинаиды Туснолобовой-Марченко, других легендарных героев советского времени.

Сама жизнь и состояние нынешнего российского общества характеризуются непримиримым социальным антагонизмом, порожденным господством криминального капитала и столь же криминальной, коррумпированной власти. Они зовут к борьбе, протесту, к сопротивлению, избавлению страны от социальной несправедливости, нравственных пороков, к переустройству государства и общества на социалистических принципах.

…Загляните в интернет, на сайт «Советской России». Там всегда многолюдно, и во весь голос звучат призывы к бесстрашию и непримиримой борьбе с многоликим социальным и нравственным злом, духовной нищетой, раболепием и прочим уродством, испоганившим нашу жизнь; и указывающие ориентиры и цели борьбы: возрождение советского народовластия (трудовластия), социалистических, социальных и духовно-нравственных ценностей, оптимизма, классовой солидарности и братства трудящихся всех наций и народностей, великой могущественной и прекрасной советской державы и одухотворенной жизни.

…Посмотрите «Правду» за второе полугодие 2013 года. На ее страницах шел взволнованный разговор читателей разных возрастов и профессий по вопросам, которые нередко звучат в нынешней сложной и жестокой жизни в «ново-русской» России: «Считаете ли вы образы героического самопожертвования и сегодня необходимыми в воспитании молодежи?»

Инициатор этого большого диалога – американский профессор словистики Джонатан Платт, работающий над книгой и фильмом о Зое Космодемьянской. Я в полной мере разделяю позиции абсолютного большинства читателей, отозвавшихся на его обращение решительным «Да!».

Особенно четко и убедительно прозвучало на страницах «Правды» мнение однополчанки Зои Космодемьянской – 90-летней Клавдии Сукачевой и 12-летней школьницы Лизы Володиной из поселка Неверино Пензенской области.

Из письма Клавдии Сукачевой: «Эти образы теперь нужны даже больше, чем вчера… В свое время я часто проводила уроки мужества в школах и других учебных заведениях, в трудовых коллективах. Помню, как в день 100-летия Николая Островского выступала перед старшими школьниками в центральной детской библиотеке района Орехово-Борисова Южное (г. Москва). Ребята слушали меня, затаив дыхание. А по окончании моего выступления каждый попросил дать ему книгу «Как закалялась сталь». Но в библиотеке был только один экземпляр этой книги! И на нее сразу стали записываться в очередь».

А это мнение школьницы Лизы Володиной: «Ты, Зоя, есть и всегда будешь олицетворением вечно живого героического духа русского народа, советского народа».

Даже в условиях нынешней России возрождается комсомол, пионерская организация юных ленинцев. А для них имена и образы Павла Корчагина, Зои Космодемьянской, многих других легендарных советских героев – ярчайший пример – на кого равняться, «жизнь делать с кого», чему отдавать силы, знания, во имя чего жить и бороться.

В самом начале своего комментария к откликам читателей «Правды» на его обращение, Джонатан Платт пишет:

«Я согласен с мнением читателей… что подвиг Зои обязательно надо рассматривать как продолжение революционных традиций и как отражение общих усилий 30-х годов двадцатого века – создать нового человека коммунистического будущего. Ценность и самопожертвование, самоотдача в борьбе за лучший, справедливый мир составляли сердцевину этого проекта (независимо оттого, насколько он реализовался), и их, безусловно, надо сохранить сегодня.

…Героическое самопожертвование таких советских людей, как Зоя, настоящих «детей революции», которые погибли в невообразимом числе во время войны, – во имя бесценной победы, спасшей мир от уничтожения, – вот это и есть самое главное достижение мирового социализма, но и его великая трагедия».

Ясно, что это оценка сталинского времени, в котором не только ковались «счастия ключи», но и создавался человек, способный построить новый, счастливый мир и защитить его.

В этой связи мне представляется нелогичным мнение Джонатана Платта, содержащееся в его комментарии, «что не надо идеализировать сталинское время, как какой-то рай общественной гармонии». Это утверждение противоречит логике его рассуждений, которые приведены выше.

«Раем», в том понятии, как принято говорить об этом явлении, сталинское время не было. Знаю о нем не понаслышке, не по книгам и кинофильмам, а по жизни. Жил я в нем в зрелом возрасте, трудился, был солдатом последнего военного призыва (1944 год). К тому же, я – историк. Тем более, речь идет о прошедшей эпохе, за правдивое, объективное освещение которой сейчас никто не платит и не награждает. Как, впрочем, и за правду о сегодняшней жизни. Поэтому «берегу честь» и пишу только святую правду о жизни, какой она была и какой она является сегодня.

По ленинско-сталинским планам мы строили не «рай», а «новый мир», основанный на трудовластии и социальной справедливости. Это было суровое, трудное, сложное время. Роскоши не было и в помине, да мы о ней и не думали. Довольствовались реальными возможностями того времени и той жизни.

Не говоря уже о большем даже хлеба вдоволь, порой, не хватало. Жили по принципу: «хлеба горбушку и ту пополам». Как писал наш великий поэт Владимир Маяковский: «И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо…», – это была норма потребности советских людей в тех условиях, в которых они трудились и защищали свое социалистическое Отечество.

Сталинская эпоха – 30-40-е годы, Великая Отечественная война, восстановление страны из руин и пепла после войны. О каком «рае» в такое время можно говорить? Но была жизнь – светлая, яркая, вдохновенная, оптимистическая. Мы были возвышенными романтиками, мечтателями, энтузиастами. Мы знали, во имя чего живем, творим, строим. Знали, что защищаем. Мы были одержимыми. Нам все было по плечу. Мы были готовы к любым испытаниям.

Именно поэтому сталинская эпоха дала истории нашей страны, да и не только нашей страны, дала миру неисчислимое множество героев, каких он раньше не знал, – героев, готовых к самоотверженному труду и борьбе, к самопожертвованию во имя любимой Отчизны, строившей новую жизнь, – радостную и счастливую.

…Сталинская эпоха – самая вдохновенная и самая эффективная по результатам из всех периодов советской истории. За две довоенных сталинских пятилетки была преодолена технико-экономическая отсталость. Было построено и введено в действие 6 тысяч новых промышленных предприятий. К концу второй пятилетки Советский Союз по объему промышленного производства вышел на второе место в мире и на первое в Европе. Сельское хозяйство, в связи с проведенной коллективизацией, стало самым крупным и механизированным в мире.

В царской России 80 процентов населения было неграмотным и малограмотным. В 1937 году советская страна стала страной сплошной грамотности: осуществлялось всеобщее 7-летнее образование, и намечался переход к всеобщему среднему.

Была преодолена нищета большинства народа, унаследованная от старого мира. Реальная зарплата за две пятилетки выросла более чем в два раза. Была ликвидирована безработица – главное бедствие капитализма. В начале первой пятилетки было полтора миллиона безработных. Последний безработный – житель Москвы Михаил Шкунов – получил путевку на работу 13 марта 1930 года, в третий год первой пятилетки. Все последующие годы советская страна испытывала недостаток рабочих рук.

В стране была осуществлена великая культурная революция.

Зарубежный мир назвал эти гигантские достижения русским, советским «чудом». И это при том, что Советский Союз находился в положении «осажденной крепости», в условиях постоянной военной угрозы, военной опасности, агрессий и провокаций империалистов.

Следствием сталинской эпохи стала немеркнущая всемирно-историческая победа советского народа над германским фашизмом, спасшая человечество от коричневой чумы.

Следствием этого стал гигантский трудовой подвиг советского народа в послевоенные годы по восстановлению страны из руин и пепла – последствий жесточайшего фашистского нашествия.

Всё это вместе – сталинская эпоха. Поэтому она не нуждается в «идеализации». Она сама говорит за себя исторической правдой.

Следствием советского времени стали фантастические достижения советского народа во всех областях общественного прогресса, вершиной которого стал прорыв в космос советского человека – первого в мировой истории…

Только такая эпоха, какой было сталинское время, могла стать эпохой небывалого массового ратного и трудового героизма, удивившего и потрясшего мир своими подвигами и победами.

…Однако, как свидетельствуют отклики читателей на обращение Джонатана Платта, есть и другие мнения. Они настораживают и огорчают. На них сделал акцент и сам инициатор диалога с читателями. В своем комментарии он пишет: «Я согласен, что Павел Корчагин – не герой нашего времени». И тут же, словно спохватившись, высказывает свое сомнение: «Но все-таки слова Зои с эшафота о том, что надо бороться, еще звучат, еще грызут совесть… А как на них отвечать? Как сегодня бороться? Это самый главный вопрос сегодняшнего дня… Мы видим, что акции прямого насилия бывают бесполезными – они сразу становятся горючим топливом для медиа-спектакля и погружают нас глубже в общую систему страха».

Выскажу свое мнение: в нынешнем российском обществе действительно присутствует эта самая «атмосфера страха», которую постоянно поддерживает и нагнетает правящий режим. Но мне представляется, что сегодняшнее российское общество больше поражено не столько страхом, сколько безразличием и равнодушием, порожденным ложью, обманом, цинизмом «отцов демократии» разного калибра и услужливыми СМИ. Их стараниями большинство обездоленных и угнетенных людей «ушло в себя», разочаровалось во всех и во всем, довольствуется тем что есть.

Теперь еще об одном спорном положении, прозвучавшем в «Правде» в ходе многомесячного диалога Джонатана Платта с читателями: «К.Солодуб прав, что сегодня стало не понятным, за что именно молодежь поднялась бы в борьбе. Кажется, везде лежит обман, и скрываются нити какой-то нечеловеческой власти. Героев, по-моему, нет, и возможно долго еще не будет… – пишет Джонатан Платт. – Мой проект о Зое исходит из… чувства тоски по героической эпохе социализма. Это не ностальгия. Я ведь стал сознательным человеком только в 80-е годы, когда неолиберализм одержал свои первые победы, а СССР оказался не в силах сопротивляться. С тех пор мир движется к новому варварству. Но моя тоска ищет не восстановления великого прошлого, а выхода к другому будущему…»

И снова автор, словно сомневаясь в правильности этого собственного утверждения, тут же пишет: «Все равно я согласен, что поколение 30-х годов двадцатого века, – действительно потрясающее поколение… Думаю, наша задача – не только помнить и чтить этих людей, но и искать историческую спираль, которая движется от них к нам… преобразуется в рифмующийся звон и указатель движения вперед».

Я бы не стал посвящать столько внимания комментарию американского профессора к диалогу с читателем, который шел в течение многих месяцев на страницах «Правды». Но в нем присутствуют не только сомнения и сиюминутные толкования ряда важных моментов, обнаруженных им в письмах читателей, но главным образом, – стремление докопаться до истины, разобраться в сути сложных и противоречивых суждений читателей. Им движет желание понять, осмыслить и верно оценить и далекую сталинскую эпоху, и нынешнюю «ново-русскую» реальность. Такой подход заслуживает уважения…

Известный журналист-правдист В.С.Кожемяко, подводя итоги состоявшейся дискуссии в «Правде» по вопросам Джонатана Платта, высказывает свое мнение: «Собственно, все отклики на вопросы, поставленные профессором Питтсбургского университета, тоже следует считать этапом борьбы за эту правду и стремление многих сегодня глубже осмыслить природу массового советского героизма. Вопросов было восемь, но суть их для абсолютного большинства наших читателей так или иначе связана с радикальным изменением строя, происшедшим в нашей стране.

Вместо социализма – капитализм. Вместо советской власти – буржуазная. Отсюда и отношение этой власти, близких ей СМИ к памяти тех, кого в основе они не считают своими. Отсюда всяческие попытки оклеветать их образы или, что нисколько не лучше, извратить, приспособив к собственным «трактовкам» и «концепциям». Скажем, патриоты, но не советские; подвиг, но без коммунистической идеологии и т. п.

Однако остается коренной вопрос, по-разному звучащий во множестве писем. Власть и ее СМИ от этого вопроса всячески уходят, но люди думают о нем и ставят его. Размышляя, необходимо ли героическое самопожертвование сегодня, очень четко написал, например, Сергей Николаев из города Сураж Брянской области: «А защищать самоотверженно в нынешних условиях придется кого и что – страну справедливости или капиталы олигархов?»

Колоссальная основополагающая разница между Советским Союзом и теперешней Россией! И если героическое самопожертвование действительно требуется, то… сегодня в первую очередь и больше всего, – для утверждения в нашем обществе социальной справедливости»… («Правда», 23 декабря 2013).

…Правда в том, что политически, идеологически, морально наш народ измордован и оболванен ренегатами-предателями, могильщиками Советского Союза и Советской власти, «вождями» коммунистов Горбачевым, Яковлевым, Ельциным и их духовными единомышленниками. В людях убита вера в правду и справедливость, порождено разочарование в любой власти. Большинство запуганных и оболваненных циничной ложью, остается безмолвным, равнодушным. Но всему приходит конец. Придет конец терпению и большинства обездоленных людей. Наступит их пробуждение. «Россия вспрянет ото сна» (А.Пушкин). Так было не раз в российской истории. Придет такой час и в нынешней России.

Все больше российских людей видит в нынешнем господствующем слое антинародную власть. А народ наш за всю свою историю научился бороться против классового гнета, за социальную справедливость, за социализм. Так что образы Павла Корчагина и других легендарных героев советского времени очень нужны.

…На протяжении многих десятилетий я в большой дружбе с музеем Николая Островского в Сочи. Хорошо знаю, что и в настоящее время многие десятки тысяч людей ежегодно приходят в музей за мужеством и вдохновением писателя и его всемирно известного героя – Павла Корчагина. Очень часто бывают зарубежные делегации, особенно из Китайской Народной Республики. Там снова и снова переиздают книгу «Как закалялась сталь»; на ее основе создают кинофильмы и театральные спектакли. Ради чего? Им нужен Павел Корчагин, как легендарный боец за «новый мир», нужен пример всей его жизни.

Я уже сказал, что он нужен и нашему народу. Нашей молодежи в особенности. Нужен всем, кто не равнодушен к судьбе своей Отчизны, своего народа, к своему будущему, к будущему своих детей и внуков. Я не одинок в этих своих убеждениях.

Историю, как память, убить нельзя. Она нетленна. Как бы в ответ и в пику всему роду клеветников, сочинителям гнусной лжи, к вековому юбилею Николая Островского были изданы его произведения и книги о нем, которые в одночасье стали достоянием благодарных читателей. Одной из самых заметных стала книга «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников», вышедшая в свет в 2002 году в издательстве «Дружба народов». В том же году эта книга издана также издательством «Русская история». Ценность этих книг – в новизне многих материалов, содержащихся в них, и их хронологической последовательности. По такому же принципу составлена и миниатюра «Планета Островского», вышедшая в свет в 2004 году.

В том же юбилейном году было опубликовано письмо группы выдающихся деятелей культуры и литературы, руководителей ряда общественных организаций, адресованное министру образования РФ: «Пусть вновь Корчагин закаляет юных». Под ним подписи ряда лиц, имена которых не просто всемирно известны, но стали легендарными благодаря их вкладу в развитие советской культуры, литературы, поэзии, музыки: Ольга Лепешинская, Александра Пахмутова, Николай Добронравов, Оскар Фельцман, Ольга Ульянова и другие.

Авторы письма, справедливо негодуя по поводу того, что нынешние «реформаторы» от педагогики, «взяв курс на разрушение лучшей в мире системы образования» и внедрение западных моделей, выхолостили до неузнаваемости всю систему образования Российской Федерации, дав «зеленый свет» не только экспериментаторам от педагогики, но и некомпетентным и лживым авторам учебников, искажающих историю России. Резко сократили число часов, отведенных для литературы. Из числа обязательных для изучения исчезли многие произведения русской и советской классики, помогавшие учащимся ярче понять место России в мире, приобщиться к духовным ценностям своей родины.

Из утвержденной министерством образования обязательной программы исчез и роман «Как закалялась сталь». Авторы письма считают, что настало время исправить эту несправедливость».

Письмо министру заканчивается следующими словами: «Близится юбилей Н.А.Островского. 29 октября 2004 года писателю исполнилось бы сто лет. Мы верим, что ваше министерство, руководствуясь принципами гуманизма, присущими русской национальной школе, сочтет возможным вернуться к изучению в учебных заведениях страны жизни и творчества писателя Н.А.Островского, включит его роман «Как закалялась сталь» в обязательную программу и вернет тем самым российским детям образ жизни яркий и достойный.

…Президиум Центрального Совета Общероссийской общественной организации «Российские ученые социалистической ориентации» (РУСО) своим решением активно поддержал это предложение: «Мужественная жизнь-подвиг и немеркнущая книга Николая Островского «Как закалялась сталь» всегда будут иметь непреходящую ценность для человечества…» (газета «Буревестник», № 2–4 за февраль-апрель 2004 года).

Власть осталась глуха и нема к этим благоразумным призывам. Она боится героев советской эпохи, их влияния на умы людей, особенно молодежи. Она продолжает насаждать в обществе мракобесие, невежество, ложь и фальшь о советской истории и ее героях, убивает все светлое, вдохновенное, прекрасное, что было создано советским временем, творческой мыслью выдающихся советских писателей, поэтов, драматургов, советским кинематографом.

Но одно неоспоримо. При любом поведении «ново-русской» власти общество не останется равнодушным и «явочным порядком» вернет любимых советских писателей и созданных ими героев народу, нынешним и завтрашним поколениям. Об этом говорят факты, а факты – упрямая вещь! На протяжении всего минувшего десятилетия, отделяющего нас от векового юбилея Николая Островского, и сейчас, в связи с его 110-летием, – ряд российских издательств, федеративных и региональных, издают «Как закалялась сталь», книги о Николае Островском. Они не оседают на складах издательств и книжных магазинов. Они тут же становятся достоянием читателей…

…Я всегда с безграничным чувством признательности и восхищения относился к таланту великого советского киноактера, народного артиста СССР, лауреата Ленинской премии Василия Ланового, ставшего Павлом Корчагиным в знаменитом кинофильме А.Алова и В.Наумова, отражающем его подвиг. И сегодня горжусь непоколебимой верностью В.Ланового советскому времени, идеалам своего легендарного киногероя, по оценкам самого киноактера – «самого советского, самого коммунистического».

Меня глубоко взволновал рассказ В.С.Кожемяко о В.С.Лановом и его нынешней жизненной позиции, опубликованный в «Правде» за 14–15 января 2014 года, в канун 80-летия со дня рождения замечательного актера. Повествуя о Василии Лановом, о встречах с ним, о высокой планке его таланта, его идейной стойкости и нравственности, автор пишет:

«Если признать истиной, что все мы родом из детства, то сильнейшим детским впечатлением стала для Василия первая встреча с романом «Как закалялась сталь». А произошла она в украинском селе во время немецкой оккупации. Школьный учитель Николай Иванович приносил эту книгу в класс и, плотно закрыв дверь, потихоньку читал ее ребятам. Они были предупреждены: если кто-то узнает об этом, то немцы его повесят. Никто не узнал!

Так вот не может предать Лановой ни того учителя, ни свое детство, ни великую книгу и поставленный по ней выдающийся фильм…»

А теперь слово самому актеру:

«Иногда ехидные журналисты меня спрашивают: «Ну и как теперь относишься к Павке Корчагину?» А теперь я к нему отношусь еще лучше, в тысячу раз лучше. Говорю: дай Бог каждому из вас иметь детей, которые во что-то святое верили бы так, как верило это поколение…

Понимаете, в определенном смысле вся идеология государства строилась на идеалах Павки Корчагина, то есть Николая Островского, и мы были воспитаны на этом. Все поколения Советского Союза были воспитаны на этой книге!

Естественно, не могло обойти это и меня. Если говорить о влиянии роли на актера, я не могу сказать, что все роли на меня влияли… Но Павка в этом ряду стоит все-таки особливо, потому что это необыкновенный по силе образ и, повторю, это была идеология государства. Мы те фильмы делали чистыми руками. У нас сомнения на этот счет не было…»

Полностью солидарен с В.С.Кожемяко: «Искусство В.С.Ланового органически сплавлено с прожитой жизнью. Как же предать ее сегодня!»

…Нынешнее состояние культуры в «ново-русской» России очень удручает и угнетает Василия Ланового. Он по-настоящему страдает, видя чем заполнены телеэкраны. И вот, пожалуй, самый верный и самый точный ответ на вопрос о месте и роли Павла Корчагина и других легендарных героев советской эпохи в нынешней России, да и не только в России, в нынешней жизни, в борьбе за те высокие и светлые идеалы, которые вели их на подвиги во имя преобразования мира, во имя построения и защиты нового мира, имя которому – социализм. Он звучит из уст Василия Ланового:

«Нравственное оскудение, а то и потеря героя – неестественное состояние для искусства. Человек всегда хочет видеть рядом с собой людей благородных, честных, сильных духом, верных, способных на подлинные человеческие чувства, на совершение поступков, двигающих общество вперед. И герой, несущий добро и справедливость, способный пробудить спящую совесть, поднять людей на правое дело, – вечен, как вечны сами понятия добра и зла». («Правда», № 2 за 14–15 января 2014 года).

«Жизнь делать с кого?»

Память не в силах удержать сплошную цепь событий, многоликий и многослойный образ целой эпохи, промелькнувший в одночасье на коротком отрезке человеческой жизни. Но… Как там у Маяковского:

Когда я итожу                                то, что прожил, И роюсь в днях -                                ярчайший где, Я вспоминаю одно и то же -                                двадцать пятое, первый день…

Для меня таким днём стало 7 ноября (25 октября) 1937 года, День 20-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.

Мне в 1937-м исполнилось 10 лет. Тот день запомнился двумя событиями, разными по характеру и значению. Но оба они связаны с празднованием 20-летия Октябрьской революции.

Седьмого ноября 1937 года в Барвенково стояла прохладная погода. Почти весь день моросил мелкий осенний дождь. Но это нисколько не сказалось на радостном возбуждении взрослых и детей. Праздничное настроение было у всех.

И хотя страна жила небогато, Советская власть заботилась о том, чтобы люди ощутили юбилей Октября, воплощение его идей. После демонстрации и общегородского митинга на центральной площади города мы с сестрой отправились на детский утренник в контору «Заготзерно», где работал отец.

Там был концерт детской самодеятельности; каждому участнику утренника вручили праздничные подарки. Потом было катание на машине. В открытом кузове «полуторки», по меньшей мере, часа два (а может и три) нас возили по улицам Барвенково. Несмотря на осеннюю непогоду, мы были наверху блаженства. Радость была безграничная. Ни на минуту не умолкали песни, веселье, смех, жизнерадостное «ура!».

Это была первая и едва ли не единственная довоенная праздничная прогулка на машине, и потому она запомнилась на всю жизнь. В прекрасном настроении вернулись домой.

…В тот праздничный вечер произошло ещё одно событие, во многом определившее содержание и смысл всей моей жизни. Накануне, на пионерской линейке в школе, «за отличную учёбу и примерное поведение» мне вручили книгу В.Кожевникова «Тансик». Я уже её читал и потому, полистав, отложил в сторону. А попросил у сестры её «премиальную» книгу в сером переплёте. На обложке – серебряный штык и молодая зелёная ветка, а над ними название – «Як гартувалася сталь». И ещё выше – фамилия автора: Николай Островский. До того дня я не знал ни автора, ни его книги. И потому удивился: «Для чего сестре – пятикласснице вручили книгу о производстве стали. По недоразумению?» Но не отложил, а начал выборочно прочитывать отдельные эпизоды. Очень скоро убедился, что книга интересная, и принялся за сквозное чтение. Далеко за полночь мама погасила керосиновую лампу и почти насильно уложила спать. Ночь была без сна: такое сильное впечатление было от прочитанных страниц и от желания угадать дальнейшую судьбу Павки Корчагина и его друзей.

Ранним утром я снова уселся за книгу и уже не мог оторваться от неё; даже за обеденным столом не расставался с ней. А после ужина уговорил маму и сестру читать книгу вслух. Начали с первой страницы. И за несколько вечеров прочли ее, пережив вместе с Павкой Корчагиным всю его драматическую, мужественную жизнь. Сколько глубоких волнений и искренних горячих слёз было за эти напряжённые, тревожные вечера. Фактически у меня стало с тех дней два отца: реальный и духовный.

Дочитав последнюю страницу книги, я долго не мог успокоиться, продолжая жить судьбами Павки Корчагина, Серёжи и Вали Брузжак, других её героев. Снова и снова возвращался к самым волнующим эпизодам книги. Поистине потрясающим было впечатление от прочитанного.

В те дни я твёрдо решил для себя: идти по пути Павла Корчагина. Он стал для меня всем: самым верным и надёжным другом, учителем, наставником, путеводителем, судьёй всех дел и поступков. Он покорил меня своим мужеством, волей, целеустремлённостью, нравственностью своего поведения, поступков и мыслей. Сколько раз я читал и перечитывал «Как закалялась сталь» – не подсчитывал. Одно могу сказать: великое множество. Впрочем, как и все книги и статьи о ней и её легендарном авторе – писателе-коммунисте, вышедшем из первого поколения комсомола, – Николае Алексеевиче Островском. Он определил мою судьбу, жизненные ориентиры, всю мою жизнь.

На протяжении всей жизни я постоянно находил в книгах Николая Островского, в его статьях, выступлениях, письмах ответы и советы по всем вопросам и проблемам, которые возникали у меня.

Скажу больше: многие нормы и критерии жизни самого писателя и его литературного героя Павла Корчагина стали неоспоримыми и безусловными для меня. Они формировали мой характер, помогали жить и достигать поставленной цели.

Основополагающими принципами в жизни, как и для великого множества людей, стали для меня мудрые советы Николая Островского, сформированные им на опыте собственной жизни-борьбы, жизни-подвига:

«Мужество рождается в борьбе с трудностями и проверяется испытаниями… Только вперёд, только на линию огня. И только к победе и никуда больше»… Этому девизу я старался следовать всегда.

Почему так значителен образ Николая Островского, подвиг всей его жизни? Николай Островский – ровесник Валерия Чкалова, Полины Осипенко, Паши Ангелиной, Алексея Стаханова. Он принадлежал к тому поколению советских людей, которое вошло в сознательную жизнь в годы Великой Октябрьской социалистической революции; которое росло, мужало и закалялось в битвах гражданской войны; к тому счастливому поколению, которое стало первопроходцем социалистического строительства в нашей стране. Это было первое поколение Ленинского комсомола.

…В 1966 году ЦК ВЛКСМ учредил почётное звание «Лауреат премии Ленинского комсомола». Его присваивали за особые заслуги самым достойным и самым талантливым воспитанникам комсомола. Первым лауреатом премии Ленинского комсомола по праву стал правофланговый всех комсомольских поколений Николай Островский.

Почётный знак был передан жене писателя, тогдашнему директору Московского музея Николая Островского – Раисе Порфирьевне Островской 2 февраля 1967 года. Выполнение этой торжественной миссии было поручено первому космонавту СССР Юрию Алексеевичу Гагарину. Его ассистентами были: Людмила Павличенко, Герой Советского Союза, легендарный советский снайпер, и близкий друг Николая Островского, автор одной из лучших книг о Николае Островском – Пётр Новиков. Вручая премию, Юрий Гагарин сказал:

«Мы превыше всего ценим такие произведения нашей литературы и искусства, которые раскрывают цельные, героические характеры. Ведь на примерах подвигов лучших сынов учила нас Родина-мать храбрости, целеустремленности, упорству, ясности цели. И не случайно поэтому комсомол назвал своим первым лауреатом Николая Островского, чья жизнь и литературное творчество, как он сам выразился, это – «капля росы, в которой отразилось солнце партии».

Обложка первого издания книги Н.А.Островского «Как закалялась сталь»

Его нет с нами, но его духовное завещание – бессмертный Павка Корчагин – всегда в рядах комсомола. Равняясь на него, наше и грядущие поколения будут выковывать сталь большевистских характеров, стремиться только вперед, только на линию огня, только через трудности к победе, и только к победе и никуда иначе…» (П.Новиков. «Счастье быть бойцом». М., «Молодая гвардия», 1984, стр.279).

С кого же должны были мы делать жизнь свою, как не с Николая Островского, воспевшего и в книгах своих, и жизнью своей первое поколение борцов за власть трудового народа, строителей Нового Мира?!

I. Жизнь-подвиг Николая Островского

В мае 1932 года вышел в свет апрельский номер журнала «Молодая гвардия». Рядом с новыми стихами Николая Асеева и отрывками из повести Юрия Яновского «Всадники» в нем были опубликованы первые главы романа Николая Островского «Как закалялась сталь», сразу принесшие неизвестному до того писателю заслуженную бессмертную славу.

К рукописи романа, поступившей в редакцию, была приложена автобиография автора:

«Родился в 1904 году в рабочей семье. По найму работать стал с 12 лет. Образование низшее. По профессии – помощник электромонтера. С 1915 по 1919 годы работал по найму: кубовщиком, рабочим материальных складов, подручным кочегара на электростанции. Участвовал в гражданской войне. В комсомол вступил в 1919 году, в партию – в 1924 году.

В 1921 году участвовал в строительстве железнодорожной ветки Боярка – Киев для подвоза дров, где тяжело заболел, простудившись и поймав тиф.

По выздоровлении, с начала 1923 года был снят с производства по состоянию здоровья и послан на другую работу, в пограничный район. В 1923 году был военным комиссаром ВВО (всеобщего военного обучения – прим И.О.) в Берездове. Последующие годы вел руководящую комсомольскую работу в районном и окружном масштабе. В 1927 году с совершенно разрушенным здоровьем, искалеченный тяжелыми годами борьбы, был отозван в распоряжение ЦК Украины. Было сделано все к тому, чтобы вылечить меня и возвратить на работу, но это до сих пор не удалось. Будучи оторван от организационной работы, стал агитпропщиком: вел марксистские кружки, обучал молодых членов партии. Будучи прикован к постели, выдержал ещё один удар – ослеп. Оставил кружки. Последний год посвятил работе над книгой.

Физически потерял почти все, остались только непотухающая энергия молодости и страстное желание быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу (выделено – И.О.). Работа над книгой – попытка передать былое литературным языком. Никогда раньше не писал.

Член ВКП(б), партбилет 0285973. Николай Алексеевич Островский».

…На 24-м году жизни «физически потерял почти все». Но страшные удары, обрушившиеся на Николая Островского – слепота и неподвижность – не вызвали у него ни отчаяния, ни безнадежности, а, напротив, заставили собрать все свои силы, чтобы «быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу». Отвечая как-то на вопрос: «Как Вы стали писателем?», Николай Островский говорил:

«Болезнь вывела меня из строя. Я не мог быть среди вас, перестал двигаться, видеть. Жизнь поставила передо мной задачу овладеть новым оружием, могущим вернуть меня в ряды наступающего пролетариата. Писать можно не видя и не двигаясь. О чем писать? Товарищи мне сказали: «Пиши о том, что сам видел, пережил. Пиши о тех, кого знаешь, о среде, из которой вышел, о тех, кто под знаменем партии боролся за власть Советов». С этого я и начал. Это основная тема книги «Как закалялась сталь».

Старый большевик Иннокентий Павлович Феденев (в романе «Как закалялась сталь» показан под фамилией Леденева), принесший рукопись книги Николая Островского в редакцию «Молодая гвардия», сказал, что она «не рукотворно написана, а продиктована фраза за фразой, страница за страницей».

Много лет Николай Островский не видел солнца. Но свет для него не погас: идеи нового мира озаряли его путь, укрепляли его душевные силы, делали его непобедимым и всепобеждающим.

«Партия воспитывает в нас священное чувство – бороться до тех пор, пока в тебе есть искра жизни, – говорил он. – По совести сказать, очень хочется побить рекорд долголетия. Ведь чертовски хороша жизнь в нашей стране!».

Рукопись первой части романа была отправлена в редакцию. Николай Островский с большой тревогой ждал «приговора». И в хмурый февральский день, ставший одним из самых счастливых дней в его жизни, пришла весть о победе: книга принята к печати.

Как воспринял Николай Островский эту весть, видно из его письма к бывшему командиру полка, в котором он сражался в годы войны:

«Я выбрался из инвалидного болота на передовую линию борьбы и труда. Я никогда не думал, что жизнь принесет мне такое огромное счастье!».

В 1934 году вышла из печати вторая часть романа. В 1935 году «Как закалялась сталь» была издана отдельной книгой.

Вспоминается рассказ матери писателя Ольги Осиповны, которую он любовно называл своим «бессменным часовым», – о том, как Николай Островский впервые встретился со своим романом «Как закалялась сталь», изданным отдельной книгой. Узнав, что тираж первого издания книги 10 тысяч экземпляров, Николай Островский с нескрываемой радостью и гордостью воскликнул: «Десять тысяч новых штыков вступили в бой за социализм!».

Когда Николая Островского спросили, почему он назвал роман «Как закалялась сталь», писатель ответил:

«Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении. Тогда она становится крепкой и ничего не боится. Так закалялось и наше поколение в борьбе и страшных испытаниях и училось не падать перед жизнью».

…Читательские отклики, горячие и взволнованные, в большом количестве поступавшие Николаю Островскому, в редакцию журнала, в издательство, где печатался роман, говорили о том, что книга оставила глубокий след в сердцах людей самых различных возрастов и профессий, стала «учебником мужества», «нержавеющим оружием»…

Кто же он, этот Человек, ставший родным братом миллионам?

Родился Николай Островский 29 сентября 1904 года в живописном украинском селе Вилия Острожского уезда на Волыни. Там же прошло его раннее детство.

Отец трудился зимой солодовщиком на винокуренном заводе, а летом скитался в поисках поденной работы. Мать шила, стирала, нанималась в кухарки к «господам». Однако родители не в состоянии были прокормить семью, и поэтому должны были работать и дети.

Об условиях, в которых проходило детство рабочих и крестьян в самодержавной буржуазно-помещичьей России, Николай Островский писал: «…Наше детство было под ярмом капитализма… Вместо радостной юности, радостного детства нас ждал изнурительный капиталистический труд с утра до поздней ночи буквально за кусок хлеба».

…Летом 1914 года началась мировая империалистическая война. Много страданий принесла она трудовому народу. Осенью 1914 года жители пограничных сел Вилия, где жила семья Островских, и Турия, в котором вместе с отцом 10-летний Николай находился на заработках, были эвакуированы на Восток: приближался австро-германский фронт. В одном из беженских обозов кочевала семья Островских и после нескольких недель мытарств поселилась в Шепетовке. Вскоре Коля начал работать кухонным мальчиком станционного буфета на вокзале. Два года мыл грязную посуду, таскал помои. «Почти ребёнок, я познал на своей спине всю тяжесть каторжного труда при капитализме», – говорил Николай Островский. Этот период в его жизни хорошо отражен им в романе «Как закалялась сталь» на примере детства Павла Корчагина.

«Я начал работать с 11 лет, – вспоминал впоследствии Островский. – Я работал по 13–15 часов в сутки. Но меня все-таки били. Били не за плохую работу, – я работал честно, а за то, что не даю столько, сколько хозяину хотелось взять от меня. Я знаю, что такое гнет капиталистической эксплуатации».

Но даже в таких условиях Коля Островский рос пытливым и любознательным; от книги его трудно было оторвать. Гарибальди, Спартак, Овод – борцы за свободу народа – вот его любимые герои, на которых он хочет походить, так же, как они, побеждать трудности и страдания, быть мужественным, смелым, не знать страха смерти. Только книги и скрашивали безрадостную жизнь не по годам вдумчивого, развитого мальчика. Они помогали ему разорвать «душный круг жутких впечатлений», открывали новый мир, внушали веру в свои силы.

«Ничего я не любил так, как книги, – рассказывал впоследствии Николай Островский. – Ради книг я готов был пожертвовать всем. Служа мальчиком на кухне, я отдавал свой обед газетчику за то, что он разрешал мне в короткие часы ночного перерыва читать журналы и газеты».

Очень часто Коля с увлечением рассказывал своим родным и друзьям содержание наиболее взволновавших его книг, нередко внося в эти рассказы значительную долю собственной фантазии.

В речи на собрании партийного актива города Сочи 23 октября 1935 года, посвященном награждению его орденом Ленина, Николай Островский рассказал об одном таком случае из его подростковой жизни: «Помню, мне было тогда двенадцать лет. Я работал мальчиком в кухне станционного буфета… Я принес с трудом добытую книгу – роман какого-то французского писаки… В этой книге, я прекрасно помню, был выведен самодур-граф, который от безделья издевался над своим лакеем, изощряясь в этом, как только мог – щелкал его неожиданно по носу или кричал на него вдруг так, что у того подгибались со страху колени. Читаю я про все эти штучки своей старушке-матери, и стало мне невмоготу. И вот, когда граф ударил лакея по носу так, что тот уронил на пол поднос, – вместо того, чтобы лакею униженно улыбнуться и уйти, как было у автора, я, полный бешенства, начал крыть по-своему.

Правда, при этом французский изящный стиль полетел к черту, и книга заговорила рабочим языком. «Тогда лакей обернулся до этого графа, да как двинет его по сопатке! И то не раз, а два, так что у графа аж в очах засветило…».

– Погодь, погодь! – вскрикнула мать. – Да где же это видано, чтобы графьев по морде били?

Кровь хлынула мне к лицу:

– Так ему и надо, подлюге проклятому! Пущай не бьет рабочего человека!

– Да где же это видано? Не поверю. Дай сюда книжку! – говорит мать. – Нет там этого!

Я с бешенством бросаю книжку на пол и кричу:

– А если и нет, то зря! Я б ему, негодяю, все ребра переломал бы!

Вот, товарищи, ещё ребенком, читая подобные рассказы, я мечтал о таком лакее, который даст сдачи графу, – сказал в завершение Николай Островский. – Может быть, это и было начало моей писательской карьеры, – правда, не совсем удачное».

И поэтому, «когда партия Ленина позвала наших отцов на штурм капитализма, мы, молодежь, почти дети, также бросились в бой за нашу молодость, за наше счастье. Мы хотели прекрасной, счастливой жизни, и мы шли рядом со своими отцами завоевывать свое счастье», – писал Николай Островский.

В ходе Октябрьской революции, как и повсеместно, в Шепетовке был создан волостной ревком – первый вестник новой рабоче-крестьянской власти. Тринадцатилетний Коля Островский был в числе активных помощников ревкома, выполняя самые различные его поручения. В это время Николай работал сдельно на материальном складе железнодорожной станции, а затем подручным кочегара на городской электростанции. В свободное от работы время он старательно учился в двухклассном училище. В его свидетельстве об успехах и поведении за 1917–1918 учебный год из 60 годовых отметок – 56 «пятерок» и 4 «четверки».

…Небольшой городок Шепетовка был важным стратегическим пунктом: здесь сходились пять железнодорожных магистралей. За Шепетовку красноармейские части вели ожесточенные бои с немцами, петлюровцами, белополяками. Как вспоминал Николай Островский, Шепетовка до 30 раз переходила в годы гражданской войны из рук в руки.

Когда в 1918 году красные части временно оставили Шепетовку, четырнадцатилетний Коля Островский, рискуя жизнью, набросился на конвоира-петлюровца, помог скрыться матросу-большевику Федору Передрейчуку, который впоследствии послужил писателю прототипом для образа Федора Жухрая.

Петлюровцы схватили Николая и жестокими пытками хотели заставить его назвать имена шепетовских большевиков. Мужественно перенес он побои, не дрогнул перед угрозой расстрела. Ни слова не добились от него враги. Только благодаря счастливой случайности ему удалось освободиться.

20 июля 1919 года Николай Островский одним из первых в Шепетовке вступил в комсомол и возглавил первую в городе комсомольскую ячейку.

Впоследствии в письме Шепетовской окружной комсомольской конференции Николай Островский напишет: «В 1919-м в Шепетовке нас было пятеро комсомольцев. Героически боролись первые комсомольцы против польских панов, петлюровщины и бандитизма».

Имена первых шепетовских комсомольцев – бывших товарищей и друзей Николая Островского: Миша Левчук, Сережа и Валя Брузжак, Иван Жаркий – названы в романе «Как закалялась сталь» под своими подлинными фамилиями.

Тысячу раз прав был Николай Островский, когда в черновом варианте речи перед делегатами IX съезда комсомола Украины писал:

«Случалось так, что вместе с комсомольским билетом мы получали ружье и 200 штук патронов».

Такова была судьба и первых шепетовских комсомольцев, и самого Николая Островского.

Когда осенью 1919 года красные части снова временно покидали Шепетовку, 15-летний Николай Островский, тайно от родителей, ушел с ними сражаться за Советскую власть.

На фронте он пробыл вплоть до августа 1920 года. В боях за Львов юноша был контужен и тяжело ранен в голову и в живот. И в этой связи по состоянию здоровья его уволили из рядов Красной Армии.

Необходимое отступление

…До настоящего времени находятся люди, которые высказывают сомнения по вопросу участия Николая Островского в гражданской войне, на том основании, что в архивах не найдены документы, подтверждающие этот факт. Известный исследователь биографии и творчества писателя Л.Аннинский логично и справедливо замечает:

«…Вот бумажные души-то! Да в огне гражданской войны какие бумаги не горели! И какие не сгоревшие бумаги убедят скептиков, если шрам над глазом Островского их не убеждает!» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 8–9).

Сотрудники Шепетовского музея Николая Островского на основе сопоставления и изучения многих материалов этого периода жизни Николая Островского пришли к следующему заключению: «Да, Островский воевал, но этот факт не зафиксирован документально, ведь возраст Николая был не призывной. Но, как любого 16-летнего мальчишку, его звала революционная романтика. Да и не будь свидетелем боев, он не смог бы позже в романе «Как закалялась сталь» описать так ярко и образно участие Павки Корчагина в гражданской войне». (Там же, стр. 16).

Обратимся к другим свидетельствам.

Д.Г.Чернопыжский – член Шепетовского ревкома в 1919 – 1920 гг. вспоминает:

«Летом 1920 года войска панской Польши снова вторглись в пределы Советской Украины. Проникшись беззаветной любовью к своей Родине, Коля Островский добровольно ушел на фронт…» (Там же, стр. 45).

Г.П.Барский – участник гражданской войны. В 20-е годы работал в Берездовском районе, хорошо знал Николая Островского:

«…Наша 45-я стрелковая дивизия была переброшена на борьбу с белополяками, и в районе Шепетовки я впервые встретился с Колей Островским. Он пришел в дивизию бойцом. Запомнил я его потому, что он хорошо играл на гармони. Николай Островский был во второй бригаде Котовского, оттуда буденовцы переманили его в Первую Конную Армию, потому что он был хорошим гармонистом, а его привлек буденовский шлем…» (Там же, стр.44).

Д.А.Островский – старший брат писателя: «…В Шепетовку снова пришли враги. Красная Армия вынуждена была отступить. Вместе с ней ушли шепетовские руководители. Ушел и брат. Радостным событием был день, когда Красная Армия вновь вошла в Шепетовку. Вернулся в родной город и Николай. Ему тогда было только 16 лет… В августе 1920 года Николай снова уходит на фронт. Вскоре… он был тяжело ранен». (Там же, стр.45).

О.О.Островская, мать Николая Островского: «Коля долго не возвращался домой. Прошло два-три месяца. Приехал один парень из Киева и говорит мне: «Вы знаете, где ваш Коля?» Я так и подскочила: «Где?» Он говорит: «Коля лежит в Киеве, в госпитале, раненый… Коля просил, чтобы я вам не говорил. Когда вылечится – приедет…» (Там же, стр. 47).

Вот все… что мне удалось обнаружить по вопросу участия Николая Островского в гражданской войне.

В книге «Как закалялась сталь», в 8-й главе первой части Николай Островский рассказывает о том, как Павел Корчагин был контужен и тяжело ранен:

«19 августа 1920 года в районе Львова Павел потерял в бою фуражку. Он остановил лошадь, но впереди уже срезались эскадроны с польскими цепями. Меж кустов лощинника летел Демидов. Промчался вниз, к реке, на ходу крича:

– Начдива убили!

Павел вздрогнул. Погиб Летунов, героический его начдив, беззаветной смелости товарищ. Дикая ярость охватила Павла.

Полоснув тупым концом сабли измученного, с окровавленными удилами Гнедка, помчал в самую гущу схватки.

– Руби гадов! Руби их! Бей польскую шляхту! Летунова убили! – и сослепу, не видя жертвы, рубанул фигуру в зеленом мундире. Охваченные безумной злобой за смерть начдива, эскадронцы изрубили взвод легионеров.

Вынеслись на поле, догоняя бегущих, но по ним уже била батарея; рвала воздух, брызгая смертью, шрапнель.

Перед глазами Павла вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову.

Страшно, непонятно, закружилась земля и стала поворачиваться, перекидываясь на бок.

Как соломинку вышибло Павла из седла. Перелетая через голову Гнедка, тяжело ударился о землю. И сразу наступила ночь…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 1. Госиздат «Художественная литература». М., 1955, стр.183).

А теперь обратимся к началу следующей главы, к дневнику, который вела младший врач клинического военного госпиталя Нина Владимировна:

«26 августа 1920 года. Сегодня к нам из санитарного поезда привезли группу тяжелораненых. На койку в углу у окна положили красноармейца с разбитой головой. Его фамилия – Корчагин.

Раненый в беспамятстве… с 19 августа.

27 августа. Сегодня осматривали рану Корчагина. Она очень глубока, пробита черепная коробка, от этого парализована вся правая сторона головы. В правом глазу кровоизлияние. Глаз вздулся.

…Раненый все время бредит, мечется, около него приходится постоянно дежурить. Я отдаю ему много времени. Мне очень жаль его юность, и я хочу отвоевать ее у смерти, если мне удастся…

30 августа. Корчагин все еще в сознание не пришел. Он лежит в особой палате, там лежат умирающие… Теперь и я чувствую, что его положение безнадежно.

2 сентября. Одиннадцать часов вечера. Сегодня у меня замечательный день. Мой больной, Корчагин, пришел в себя, ожил. Перевал пройден. Последние два дня я не уходила домой. Сейчас не могу передать своей радости, что спасен еще один.

10 сентября. Я написала сегодня первое письмо Корчагина к родным. Он пишет, что легко ранен, скоро выздоровеет и приедет; он потерял много крови, бледен, как вата, еще очень слаб.

14 сентября. Корчагин первый раз улыбнулся. Улыбка у него хорошая. Обычно он не по годам суров.

…Вчера он спросил:

– Что это у вас, доктор, на руке черные пятна?

Я смолчала, что это следы его пальцев, которыми он до боли сжимал мою руку во время бреда…

17 сентября. Рана на лбу Корчагина выглядит хорошо. Нас, врачей, поражает это поистине безграничное терпение, с которым раненый переносит перевязки.

…Уже все знают, если Корчагин стонет, значит, потерял сознание. Откуда у него это упорство? Не знаю…

8 октября. Я знаю, почему он не стонал и вообще не стонет. На мой вопрос он ответил:

– Читайте роман «Овод», тогда узнаете…

14 октября. Корчагин выписался. Мы с ним расстались очень тепло. Повязка с глаза снята, осталась лишь на лбу. Глаз ослеп, но снаружи вид нормальный. Мне было очень грустно расставаться с этим хорошим товарищем.

Так всегда: вылечиваются и уходят от нас, чтобы, возможно, больше не встретиться. Прощаясь, Корчагин сказал:

– Лучше бы ослеп левый, – как же я стрелять теперь буду?

Он еще думает о фронте…» (Там же, стр. 185, 186, 187, 188, 189).

П.Н.Новиков – один из самых близких друзей Николая Островского – вспоминал:

«Первый раз я встретился с Николаем Островским в январе 1921 года… в Киеве, на железнодорожном вокзале в ожидании поезда искал место, где присесть. На одном из дубовых диванов с краю сидел паренек… в солдатской шинели и буденовке… Примостился рядом с ним… Познакомились: «Николай Островский. Комсомолец».

– А это у тебя откуда? – спросил я, указывая на шрам, сияющий над правым глазом.

– Был в Первой Конной. Ранило осколком снаряда в голову и вот сюда, в живот. Долго лечился в госпитале. Думали, умру, но, как видишь, живой. Сейчас еду на побывку домой, в Шепетовку…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр.45–46).

…После госпиталя Николай приезжает к матери в Шепетовку, и первое место, куда он пошел, как вспоминал брат писателя Дмитрий Алексеевич, была братская могила его юных боевых друзей – шепетовских подпольщиков, казненных врагом. Здесь, глубоко взволнованный, он дает клятву: все силы и всю жизнь отдать борьбе за счастье трудового народа.

Впоследствии в романе «Как закалялась сталь» Николай Островский с неповторимой силой воспроизвел слова той клятвы, ставшие надежным компасом и законом жизни миллионов юных героев советской эпохи, многих поколений советских людей: «Самое дорогое у человека – это жизнь. И её надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить, ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут оборвать жизнь…».

Всей своей жизнью Николай Островский оправдал эту священную клятву.

Несмотря на крайне разрушенное здоровье, Николай Островский не выбыл из строя. С таким же героизмом и самоотверженностью, как и на фронте, он участвует в активной созидательной борьбе за строительство нового общества, за социализм.

Николай Островский всегда находился на переднем крае борьбы. В Киеве он работает помощником электромонтера и секретарем комсомольской ячейки железнодорожных мастерских. Затем по призыву Киевского губкома КП(б)У вместе со своими комсомольцами Николай Островский участвует на строительстве узкоколейки Боярка-Киев для подвоза дров в замерзавшую столицу Советской Украины.

Строительство узкоколейки явилось труднейшим из самых трудных экзаменов для первого поколения киевских комсомольцев, настоящим коллективным подвигом. Николай Островский с огромным художественным мастерством и суровой правдивостью рассказал об этом на страницах своей книги «Как закалялась сталь».

Николай Островский являл собой пример подлинного героизма и стойкости в тяжелейших условиях сооружения железнодорожной ветки. Когда основные трудности были уже преодолены, и строительство узкоколейки шло к концу, Николай Островский тяжело заболел тифом. В бессознательном состоянии, без надежды на выздоровление он был отправлен в Шепетовку. Матери удалось выходить его, отстоять от смерти. Но жестокая болезнь не прошла бесследно. По заключению врачебной комиссии, 18-летний Николай Островский был признан нетрудоспособным, инвалидом 1-й группы. Однако лишь после смерти писателя в его бумагах было обнаружено и стало известным свидетельство об инвалидности. Вопреки врачебному заключению, Николай Островский продолжает работать с полным напряжением сил, с присущей ему энергией. Правда, ему пришлось переменить профессию. Теперь он – комсомольский работник.

С огромным энтузиазмом работал Николай Островский секретарем райкома комсомола в пограничных – Берездовском, а затем Изъяславском районах. Десятки комсомольских ячеек он создал в глухих пограничных селах.

В 1924 году 20-летний Николай Островский возглавил Шепетовский окружком комсомола. В августе 1924 года, в период ленинского призыва, Николая Островского принимают в партию, «как самого выдержанного и стойкого комсомольца».

Нельзя не вспомнить замечательные слова Николая Островского о Коммунистической партии, о личном и общественном. «В чем радость жизни вне ВКП(б)? Ни семья, ни любовь – ничто не дает сознания наполненной жизни. Семья – это несколько человек, любовь – это один человек, а партия – это 1 600 000. Жить только для семьи – это животный эгоизм, жить для одного человека – низость; жить только для себя – позор!» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3. Изд. художественной литературы. М., 1956, стр.73).

…В середине 20-х годов начинается один из самых трудных периодов жизни Николая Островского. Жестокая болезнь, порожденная полученными на фронте контузией и тяжелыми ранениями, обостренная тифом и напряженным трудом последних лет, все больше давала о себе знать и вскоре оторвала его от любимой работы. Вот строки из его автобиографии, предельно четко рассказывающие об этом периоде «С 1925 по 1930 год жил в Новороссийске, Сочи, Москве. Не работал, лечился. Партия и комсомол сделали все, чтобы вернуть меня к работе, но вылечиться не удалось».

Николай Алексеевич Островский лечился в многочисленных клиниках и санаториях. Ему было сделано несколько операций. Но состояние здоровья не улучшалось. Чтобы избежать обострения болезни, врачи рекомендовали ему жить на юге. Николай Островский поселяется в Новороссийске, в семье близких друзей его матери.

В это время Николай Алексеевич живет уже с ясным сознанием своей неизлечимости. Он категорически отказывается от каких бы то ни было новых операций, которые проходили болезненно и крайне неудачно: «Точка. С меня хватит. Я для науки отдал часть крови, а то, что осталось, мне нужно для другого. Врачи не учли качество материала, из которого создан большевик. Я буду жить и работать до последнего удара сердца».

Именно здесь, в Новороссийске, болезни загнали его в угол. Были у него и минуты мучительных сомнений, когда он спрашивал себя: «Стоит ли жить в таком положении? Не лучше ли расстрелять предавшее тело?» Но Николай Островский осудил такой уход из жизни, как дезертирство, и решил бороться до конца.

Это был, пожалуй, один из самых драматических эпизодов в его жизни и в жизни будущего героя его книги – Павла Корчагин. Вот как отражен этот эпизод в книге «Как закалялась сталь»:

«В старом загородном парке тихо. Заросли травой давно не чищеные дорожки, и медленно падает на них желтый, убитый осенью кленовый лист…

Сюда, в эту тишину, приехал он, чтобы подумать над тем, как складывается жизнь, и что с этой жизнью делать. Пора бы подвести итоги и вынести решение…

Корчагин обхватил голову руками и тяжело задумался. Перед его глазами пробежала вся его жизнь, с детства и до последних дней. Хорошо ли, плохо ли он прожил свои двадцать четыре года? Перебирая в памяти год за годом, проверял свою жизнь, как беспристрастный судья, и с глубоким удовлетворением решил, что жизнь прожита не так уж плохо. Но было немало и ошибок, сделанных по дури, по молодости, а больше всего по незнанию. Самое же главное – не проспал горячих дней, нашел свое место в железной схватке за власть, и на багряном знамени революции есть и его несколько капель крови.

Из строя он не уходил, пока не иссякли силы. Сейчас, подбитый, он не может держать фронт, ему оставалось одно – тыловые лазареты. Помнил он, когда шли лавины под Варшаву, пуля срезала бойца. И боец упал на землю, под ноги коня. Товарищи наскоро перевязали раненого, сдали санитарам и неслись дальше – догонять врага. Эскадрон не останавливал свой бег из-за потери бойца. В борьбе за великое дело так было и так должно быть. Правда, были исключения. Видел он и безногих пулеметчиков на тачанках – это были страшные для врага люди, пулеметы их несли смерть и уничтожение. За железную выдержку и меткий глаз стали они гордостью полков. Но такие были редкостью.

Как же должен он поступить с собой сейчас, после разгрома, когда нет надежды на возвращение в строй?… Что же делать? Угрожающей черной дырой встал перед ним этот неразрешенный вопрос.

Для чего жить, когда он уже потерял самое дорогое – способность бороться? Чем оправдать свою жизнь сейчас и в безотрадном завтра чем заполнить ее? Просто есть, пить и дышать? Остаться беспомощным свидетелем того, как товарищи с боем будут продвигаться вперед? Стать отряду обузой? Что, вывести в расход предавшее его тело? Пуля в сердце – и никаких гвоздей! Умел неплохо жить, умей вовремя и кончить. Кто осудит бойца, не желающего агонизировать?

Рука его нащупала в кармане плоское тело браунинга, пальцы привычным движением схватили рукоять. Медленно вытащил револьвер.

– Кто бы мог подумать, что ты доживешь до такого дня?

Дуло презрительно глянуло ему в глаза. Павел положил револьвер на колени и злобно выругался.

– Всё это бумажный героизм, братишка! Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся. А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца? А ты забыл, как под Новоград-Волынском семнадцать раз в день в атаку ходили и взяли-таки наперекор всему? Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 1. «Как закалялась сталь». М., 1955, стр. 382–384).

Эти слова Павла Корчагина, главного героя романа «Как закалялась сталь», были жизненным кредо и Николая Островского. В своем письме к Анне Давыдовой он писал:

«Только мы, такие, как я, так безумно любящие жизнь, ту борьбу, ту работу по постройке нового, много лучшего мира, только мы, прозревшие и увидевшие жизнь всю, как она есть, не можем уйти, не можем вывести себя в расход, пока не останется хоть один шанс».

Николай Островский твердо решает – жить и сделать жизнь полезной…

Именно в эти драматические дни он заключил «союз» с младшей дочерью в семье друзей его матери – Раисой Порфирьевной Мацюк. В книге она названа Таей Кюцам. Они поженились…

Николай Алексеевич по праву называл жену своей «политической воспитанницей». Он уделял внимание ее общему и политическому образованию, подготовил к вступлению в партию. И Раиса Порфирьевна, бывшая в то время уборщицей, впоследствии многие годы возглавляла музей Николая Алексеевича Островского в Москве.

Сам он весь отдался чтению, проводя целые дни в библиотеке. Бывший заведующий библиотекой Новороссийского порта Хоруженко впоследствии вспоминал: «Это был самый неистовый читатель. Он мог просиживать над книгами от открытия до закрытия библиотеки да ещё уносил стопку книг, уходя домой. А когда потерял возможность двигаться и бывать у нас, в библиотеке, мы стали приносить ему книги домой. Читали их ему, сменяя друг друга до заплетения языков».

Стремясь оставаться полезным человеком общества, участвовать в созидательном труде, он принимает решение упорно готовиться к литературной работе. Только в этом он видит оправдание и смысл своей жизни и во имя достижения этой цели мобилизует все свои силы, волю, мужество. Иного пути для него не было, так как надежды на выздоровление не оправдались, болезнь продолжала прогрессировать. Окостенение суставов постепенно сковывало его, делало неподвижным.

В конце 1926 года для ухода за ним приезжает из Шепетовки мать – Ольга Осиповна. «Застала я Колю совсем беспомощным, он не мог даже умыться сам», – рассказывала она. С тех пор мать была безотлучно при нем, и Николай Алексеевич называл её с любовью «бессменной ударницей», своим «верным часовым».

Чувствуя потребность в программной, систематической учебе, Н.А.Островский в 1927 году оформляется на заочное обучение в Коммунистический университет имени Свердлова. Учиться было неимоверно трудно, но трудности не могли сломить его неукротимого стремления подготовить себя к творческой работе. Настойчиво и упорно шел он к цели, к овладению оружием художественного слова.

«Больше всего я учился, когда заболел, – справедливо говорил впоследствии Н.А.Островский. – У меня появилось свободное время. Огромная работа над собой сделала из меня интеллигента».

Николай Островский не только сам учился, но и политически просвещал других. По его просьбе к нему прикрепили молодежь, и он вел политкружок. Так, прикованный к постели тяжелым недугом, он оставался партийным пропагандистом, и в этой связи партия и комсомол были источником его моральной силы.

В то же время Н.А.Островский делает первую свою литературную пробу: в 1927–1928 гг. в течение пяти месяцев работает над «Повестью о котовцах». Повесть была послана в Одессу и одобрена котовцами, но на обратном пути единственный экземпляр рукописи был безвозвратно потерян почтой. Николай Алексеевич мужественно пережил это потрясение.

…Осенью 1928 года болезнь уготовила для него новый удар: обостряется воспаление обоих глаз. Оно длится три месяца и приводит почти к полной потере зрения. Что происходило с ним в эти трудные месяцы, рассказывает его письмо от 2 ноября 1928 года к своему другу П.Новикову: «Меня ударило по голове ещё одним безжалостным ударом – правый глаз ослеп совершенно. В 1920 году мне осколком разбило череп над правой бровью и повредило глаз, но он видел все же на 4/10, теперь он ослеп совсем. Почти три месяца горели оба глаза (они связаны нервами): когда один болит и другой за ним, и я 4,5 месяца ни газеты, ни книги, ни письма прочесть не могу, а пишу наугад, не видя строчек, по линейке, чтобы строка на строку не находила. Левый глаз видит на пять сотых, одну двадцатую часть. Придется делать операцию – вставить искусственный зрачок и носить синие очки.

Сейчас я в темных очках все время. Подумай, Петя, как тяжело мне читать. Комвуз мой пропал, я заявил о невозможности из-за слепоты продолжать учиться и вообще не знаю, если не удастся возвратить глаз хоть один к действию, то мне придется решать весьма тяжелые вопросы. Для чего тогда жить? Я, как большевик, должен буду вынести решение о расстреле организма, сдавшего все позиции и ставшего совершенно не нужным никому, ни обществу, а тем самым и мне… Я так забежал в угол и морально и физически…»

Под знаком «минус» прошел и 1929 год. «Этот минус, ещё немножко увеличившись, может зачеркнуть жизнь», – писал Николай Алексеевич.

Напомню о возрасте Николая Островского: ему шел тогда двадцать пятый год. Чтобы понять всю меру мужества этого человека, нужно знать меру его страданий. Помимо слепоты и неподвижности, врачи находили у него порок сердца, катар обеих верхушек легких и воспаление почек. А ко всему этому ещё болезнь желудка, постоянно изнуряющие организм гриппы…

Вот строки из писем матери и жены тех дней, которые во многом раскрывают состояние Николая Алексеевича:

«Ох, какие мучения он, бедняга, переживает. Недели три-четыре тому назад у него был страшный сердечный припадок, во время которого у него в горле было слышно предсмертное клокотание», – с бесконечной горечью писала мать.

А это из письма жены: «Коля лежит навзничь все время, как из Мацесты приехал, и ноги не поднимает сам, если её не поднять, и рукой дальше не достает, только до рта, а до волос не поднимает руки. С боку на бок не переворачивается, и лечь не может на бок, а только все время лежит на спине. С глазами у него плохо, почти ничего не видит. И врач ему через три дня делает укол в руку и около глаза – приготовляет его к операции. Аппетит у него плохой. И места себе не приберет. Одним словом, горе… Что он переносит, это нечеловеческие силы нужны!».

Но если «предательское тело» сдавало одну позицию за другой, то его воля все больше закалялась, не сдавала ни одной позиции. Николай Алексеевич в дни жестокой борьбы с недугом приходит к выводу, что физические боли можно заглушить, отвлечься от них, наконец, сжав губы, перетерпеть. Он долго тренировал себя в уменье держать нервы в «кулаках», не раскисать. В беседе с врачом М.К.Павловским Николай Островский говорил: «Если я хоть бы на минуту разжал кулак, произошло бы непоправимое несчастье. Как и другие больные, я сначала требовал то подтянуть одеяло, то поправить подушку и прочее. Но постепенно я стал так устанавливать свою психику, чтобы не замечать донимающих меня мелочей, а также жжения в суставах разнообразных болей. Если поддаваться всем этим ощущениям и стать их рабом, то можно сойти с ума. Я добился того, что мог выключить боль на любом участке тела… Работая над собой, я научился переключать сознание на серьезные вопросы, не обращая внимания на крики моего тела…»

А вот строки из письма Николая Островского А.А.Жигиревой, написанного в ноябре 1928 года: «Я иногда с сожалением думаю, сколько энергии, бесконечного большевистского упрямства у меня уходит на то, чтобы не удариться в тупик.

Будь это потрачено производительно, было бы достаточно пользы. Вокруг меня ходят крепкие, как волы, люди, но с холодной, как у рыб, кровью, сонные, безразличные, скучные и размагниченные. От их речей веет плесенью, и я ненавижу, не могу понять, как здоровый человек может скучать в такой напряженный период. Я никогда не жил такой жизнью и не буду жить…»

Н.А.Островский мобилизовал колоссальную память, все свои духовные силы на достижение намеченной цели. Он не только мужественно переносил все новые удары болезни, но и продолжал настойчиво учиться. Он нашел возможность продолжить учебу и в Коммунистическом университете даже тогда, когда вместе с потерей зрения отнята была, казалось, последняя возможность учиться. Он слушал лекции для заочников по радио при помощи маленького детекторного приемника и наушников, которые установили в его комнате сочинские комсомольцы – его новые юные друзья. И его усилия не пропали даром: он успешно закончил два курса университета.

Героический характер Николая Островского – прекрасное творение советской эпохи. «Партия воспитывает в нас священное чувство – бороться до тех пор, пока в тебе есть искра жизни», – говорил Николай Островский, обращаясь к зарубежным друзьям. Они были преисполнены глубокого уважения к этому мужественному человеку. Ромен Роллан назвал Николая Островского – слепого и парализованного, терзаемого страшными нечеловеческими страданиями, – «горящим факелом активности». И он был прав. Разгромленный физически, терзаемый нечеловеческими страданиями, Николай Островский провозглашал: «Итак, да здравствует упорство! Побеждают только сильные духом! К черту сопливых нытиков!»

Николаю Островскому удалось разорвать железное кольцо, вернуться в строй с новым оружием – художественным словом.

Он давно знал, о чем поведать молодому поколению, идущему на смену. Это будет исповедь воина революции, которого никакие испытания не могли заставить отступать. В огне гражданской войны и в мирных строительных буднях закалялось поколение, к которому он принадлежал. Поэтому Николай Островский и назвал свою книгу «Как закалялась сталь».

В ту пору, когда «контрольная черточка» его жизни достигла предела, и казалось, что наступил конец, он ринулся на прорыв.

В письме Н.А.Островского своему другу Петру Новикову от 11 сентября 1930 года он писал: «У меня есть план, имеющий цель наполнить жизнь содержанием, необходимым для оправдания самой жизни. Я о нем сейчас писать не буду, поскольку это проект. Кратко – это касается меня, литературы и издательства "Молодая гвардия"… План этот очень трудный и сложный… Если удастся реализовать, тогда поговорим. Вообще же непланированного у меня нет ничего. В своей дороге я не «петляю», не делаю зигзагов. Я знаю свои этапы, и пока мне нечего лихорадить. Я органически, злобно ненавижу людей, которые под беспомощными ударами жизни начинают выть и кидаться в истерику, по углам. То, что я сейчас прикован к постели, не значит, что я больной человек. Это неверно. Это чушь! Я совершенно здоровый парень. То, что у меня не двигаются ноги, и я ни черта не вижу… сплошное недоразумение, идиотская шутка, сатанинская! Если сейчас мне дать хоть одну ногу и один глаз, я буду такой же скаженный, как и любой из вас, дерущихся на всех участках нашей стройки».

Потрясающее по силе воли письмо! В нем дерзкий вызов, брошенный смерти в момент, когда она готова была торжествовать.

План возвращения к жизни, намеченный Николаем Островским, ясен. Врачи бессильны; они не могут остановить разрушительный процесс в его организме. Ему никогда уже не встать, ничего не увидеть, никогда уже не шагнуть. Ну и что же! «До тех пор, пока у большевика стучит в груди сердце, он не вправе признавать себя побежденным!» – таков был девиз жизни писателя.

Можно смело сказать, что ни одно литературное произведение не создавалось в таких трудностях, какие пришлось преодолеть Николаю Островскому в его работе над книгой «Как закалялась сталь». В те дни он писал П.Н.Новикову: «Нечеловеческая трудность в работе, но я упрям, как буйвол».

Вспоминая о первых творческих шагах Николая Островского весной 1930 года, сделанных им в московской комнате в доме по Мертвому переулку, его жена Раиса Порфирьевна рассказывает:

«…Как-то в апреле вечером, когда я вернулась с работы, Николай встретил меня со словами: «Кончай скорее со своими домашними делами! Перепиши несколько страниц, написанных мною»… Я села переписывать. Конечно, я не расспрашивала… просто переписала – и все. На следующий день прочла. Я еще не поняла, что это будет. Я поняла одно: теперь в этих записях – весь смысл его жизни. Прослушав записанное, он многое тут же переделал».

Среди массы трудностей, создаваемых острейшими приступами тяжелых недугов, самым сложным в писательской судьбе Николая Островского была слепота.

Как говорил сам Николай Алексеевич, писать слепому очень трудно, но не невозможно. Плохо повинующимися пальцами слепой писатель сжимал карандаш и медленно чертил на ощупь букву за буквой. Часто строка наползала на строку и гибла.

Потом Николай Алексеевич изобрел транспарант: картонную папку с прорезами для строк. Сестра писателя – Екатерина Алексеевна Островская, жившая в то время при нем, а впоследствии работавшая многие годы директором Сочинского Дома-музея Николая Островского, вспоминала: «По ночам, когда гасили свет, наступала тишина, Николай Алексеевич работал один. С вечера ему вкладывали в транспарант 25–30 листов чистой бумаги. Не отрывая от папки карандаша, он исписывал страницу до конца, а затем левой рукой выталкивал листок из папки, пока не заканчивалась ночная «порция». Только тогда он считал, что право на законный отдых завоевано».

Да и сам Николай Островский говорил: «Я засыпаю усталый, но глубоко удовлетворенный. Прожит ещё один день жизни самый обыденный, прожит хорошо…»

…По утрам, собирая эти исписанные листки на полу, иногда находили расщепленный в ярости карандаш. Нередко видели, что губы Николая искусаны до крови. Но это не было отчаяние. Это было яростное сопротивление болезни. И работа продвигалась вперед.

В борьбе за возвращение в строй Николай Островский мобилизовал всю свою волю, все упорство и мужество. Находясь в самом безнадежном положении, он не сдавался: «Видел таких чудаков? Нашли у меня сто процентов потери трудоспособности, – отбивался он от врачей. – Разве можно считать нетрудоспособным большевика, у которого все еще стучит сердце?»

Сознание того, что он может скоро погибнуть, не обессиливало его, а наоборот, мобилизовывало все его силы для постоянной борьбы с тяжелой болезнью. Основным средством борьбы, как видно из слов самого писателя, была работа над книгой. «Я бросился на прорыв железного кольца, которым жизнь меня охватила… – читаем мы в одном из его писем этого периода. – Я должен, я страстно хочу получить «путевку» в жизнь!»

Приглашать секретаря было не по средствам. Сестра и жена возвращались с работы поздно, усталые, и не могли оказать серьёзной помощи. Писали под его диктовку друзья, соседи.

В то время, с конца 1930 по июнь 1932 года Николай Островский жил в Москве. Приехал он сюда по крайней необходимости: попытаться спасти хотя бы малость зрения. Но в клинике профессор Авербах прямо сказал, что возвратить зрение невозможно. И тогда, как писал сам Островский в книге «Как закалялась сталь», его герой Павел Корчагин впервые обратился в ЦК партии за помощью. В ответ на его письмо Моссовет дал ему комнату: «Скромная комната в тихом переулке Кропоткинской улицы показалась верхом роскоши», – пишет он в последней главе «Как закалялась сталь».

А в действительности, из писем самого писателя узнаем: «Работаю… в отвратительных условиях. Покоя почти нет». И еще: «Москва губит сырой до края комнатой».

Это московское пристанище Николаю Островскому было предоставлено в двухэтажном тогда доме № 12 по Мертвому переулку, рядом с Кропоткинской улицей (впоследствии дом стал четырехэтажным).

Рассказывает один из ближайших друзей Николая Островского Семен Трегуб, в то время – заместитель заведующего литературным отделом газеты «Комсомольская правда»: «Не раз уже я приходил сюда, чтобы зримо представить себе условия жизни Островского. Они были тогда отнюдь не такими, как позже в Москве, на улице Горького или в Сочи. Островский занимал здесь, в большой коммунальной квартире, комнату в семнадцать квадратных метров, точнее половину былой комнаты, перегороженной теперь на две части и потому ставшей узкой и длинной. В ней жила его семья: мать, жена, сестра. Наезжали и родственники. Негде было буквально повернуться…» (Семен Трегуб. «Живой Корчагин». Изд. «Советская Россия», М., 1968, стр.135).

Здесь были написаны многие главы первой части книги «Как закалялась сталь». И огромную помощь в этом ему оказал его первый «добровольный секретарь» Галя Алексеева. Она, единственный из многих секретарей, работавших с Николаем Островским, – названа в книге «Как закалялась сталь» своим именем и своей фамилией.

Восемнадцатилетняя Галя Алексеева была соседкой Островских по московской квартире. Она отозвалась на просьбу матери писателя, Ольги Осиповны.

Впоследствии она вспоминала: «…Мы начали работать. Я ознакомилась с уже написанными главами. Листки, лежавшие сверху…Николай Алексеевич попросил прочитать ему вслух. Читая, я поняла, какая у него удивительная память: он безошибочно подсказывал мне слова, когда я с трудом разбирала текст, замедляла чтение, или точно указывал, сколько нужно перевернуть страниц, чтобы отыскать нужную ему фразу…

Мельком взглядывала на него: лицо подвижно, глаза живые, лучистые. В часы труда, особенно плодотворного труда, кажется, что Островского оставила болезнь. Но стоит кому-нибудь войти в комнату, и все нарушается.

Николай начинает подбирать слова, с трудом восстанавливая последовательность событий в рассказе, иногда возвращается к уже написанным строкам. Лицо его сразу становится больным и утомленным. Лоб покрывается мелкими капельками пота. Он просит пить…

Диктуя, Николай полностью отдается во власть событий и образов. Он говорит внятно и выразительно, почти без пауз…

И все же бывали такие дни, когда он совсем не мог работать. Начинался период острых головных болей, и работа прекращалась. Боль в голове резкая, мучительная, отвлекала, не давала возможности сосредоточиться…»

Убежден, читатели книг Семена Трегуба о Николае Островском бесконечно благодарны ему за то, что он написал об этом добром друге и безупречном помощнике писателя. Вот страницы его книги:

«Сейчас я пришел в этот дом не только для того, чтобы снова заглянуть в столь знакомую мне комнату Островского. Давно хотелось написать о милом и добром друге, о котором он писал с неизменной нежностью (в романе и в письмах), и который в силу своей скромности до сих пор остается в тени. Я имею в виду Галину Мартыновну Алексееву, ту самую Галю Алексееву, с которой мы впервые познакомились, читая последние страницы «Как закалялась сталь». Напомню:

«В одной квартире с Корчагиным жила семья Алексеевых. Старший сын, Александр, работал секретарем одного из городских райкомов комсомола. У него была восемнадцатилетняя сестра Галя, кончившая фабзавуч. Галя была жизнерадостной девушкой. Павел поручил матери поговорить с ней, не согласится ли она ему помочь в качестве секретаря. Галя с большой охотой согласилась. Она пришла, улыбающаяся и приветливая, и, узнав, что Павел пишет повесть, сказала:

– Я с удовольствием буду вам помогать, товарищ Корчагин. Это ведь не то, что писать для отца циркуляры о поддержании в квартирах чистоты.

С этого дня дела литературные двинулись вперед с удвоенной скоростью. Галя своим живейшим участием и сочувствием помогала его работе. Тихо шуршал ее карандаш по бумаге – и то, что ей особенно нравилось, она перечитывала по несколько раз, искренне радуясь успеху.

В доме она была почти единственным человеком, который верил в работу Павла, остальным казалось, что ничего не получится, и он только старается чем-нибудь заполнить свое вынужденное бездействие.

…Приходила Галя, шуршал по бумаге ее карандаш, и вырастали ряды слов о незабываемом прошлом. В те минуты, когда Павел задумывался, подпадал под власть воспоминаний, Галя наблюдала, как вздрагивают его ресницы, как меняются его глаза, отражая смену мыслей, и как-то не верилось, что он не видит: ведь в чистых, без пятнышка, зрачках была жизнь.

По окончании работы она читала написанное за день и видела, как он хмурится, чутко вслушиваясь.

– Что вы хмуритесь, товарищ Корчагин? Ведь написано хорошо!

– Нет, Галя, плохо…

Дописана последняя глава. Несколько дней Галя читала Корчагину повесть». (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 1, М., изд. «Художественная литература», 1955, стр. 401–402).

По этим нескольким выдержкам из книги «Как закалялась сталь» можно представить себе, кем была для Николая Островского Галя Алексеева.

В октябре 1931 года работа над первой частью книги «Как закалялась сталь» была закончена. В ноябре 1931 года Николай Островский отсылает первые девять глав романа, перепечатанные на машинке, своему другу Александре Жигиревой в Ленинград.

«Я читала рукопись и плакала, – вспоминала она. – Коле я написала: «Я не литератор, но роман твой до души доходит». Я понесла рукопись в редакцию газеты «Гудок». Там ее продержали месяц, хвалили, но не печатали, боялись, не знали автора. Я забрала у них рукопись и пошла в отделение издательства «Молодая гвардия». И там тоже ухватились за рукопись, опять хвалили, продержали два месяца, но не печатали, и по той же причине: автор – неизвестный парень».

Та же участь постигла рукопись первоначально и в Московском издательстве «Молодая гвардия».

О том, в какой тревоге был в то время сам писатель, его жена Раиса Порфирьевна впоследствии рассказывала: «Как-то вечером, в один из выходных дней, мы с Ольгой Осиповной были рядом с Николаем.

«Если я получу безоговорочный отвод, это будет моей гибелью», – неожиданно сказал Николай. Мы вздрогнули. Помолчав несколько минут, он едва слышно закончил: «Чтобы вернуться в строй, я, кажется, сделал все… Да, все», – повторил он задумчиво.

Тем временем, на протяжении нескольких месяцев один из самых верных друзей Николая Островского Иннокентий Павлович Феденев настойчиво добивался публикации первых глав романа в издательстве «Молодая гвардия». И добился. Решающее слово сказали писатели: редактор журнала Анна Караваева и ее заместитель Марк Колосов. Впоследствии он писал: «…Я читал рукопись, не отрываясь… Нечасто встречались мне произведения, которые с первой страницы столь сильно заявляли о себе, раскрывая секрет своего обаяния так, что мы сразу исполняемся доверия к автору… В тот же вечер я позвонил Анне Караваевой и написал отзыв для издательства. Было решено подписать и договор с Островским на отдельное издание книги…

Об этом я позвонил Феденеву и условился с ним о дне встречи с автором. 21 февраля 1932 года вместе с Феденевым я приехал к Островскому».

О радостном волнении Николая Островского в те дни рассказывает Галя Алексеева: «…По просьбе редакции Николай написал свою автобиографию. Как всегда, он диктовал четко и быстро. Первая половина его письма в редакцию была посвящена работе над книгой. Затем следовала краткая биография писателя: «…Физически потерял почти все, остались только непотухающая энергия молодости и страстное желание быть чем-нибудь полезным своей партии, своему классу…»

Голос Николая звучал обычно, только палочка, которую он всегда держал в руках, скользнула по одеялу и упала на пол.

Неожиданно он оборвал начатую фразу. «Мама, выйди», – мягко сказал он. Я обернулась. В дверях стояла Ольга Осиповна, по ее лицу беззвучно текли слезы. Я вышла вслед за ней.

Когда через несколько минут я вернулась в комнату, Островский, ничего не говоря, спокойно продиктовал две последние фразы своей биографии».

Веское слово в те дни сказал Иннокентий Павлович Феденев. Об этом он впоследствии рассказывал: «…Товарищ Колосов тогда сделал очень много замечаний, но столько много замечаний, что напрашивался вопрос о переделке книги, и Колосов предложил, чтобы Николай Алексеевич взял на себя переделку этой книги.

Я же считал, что этого не нужно делать, и возражал против этого.

Николай Алексеевич и Колосов со мной согласились, и это было правильно, потому что я не знаю, вышла ли бы в свет эта книга».

«Зеленая улица» к печатанию романа была открыта. Еще раз обратимся к воспоминаниям Марка Колосова: «В дни подготовки к печати Островский тяжело заболел крупозным воспалением легких. 10 марта он писал Жигиревой: «В разгар болезни приезжают Феденев и Колосов и настояли о договоре на книгу. Я согласился и сейчас же от Колосова получил двести рублей. Они так были нужны».

Эти деньги равнялись полугодовой пенсии Островского. Он позвал Ольгу Осиповну и с волнением в голосе воскликнул: «Смотри, мама, я уже не иждивенец Родины, я – работник! Значит, мой труд нужен. Возьми эти деньги, и можешь теперь лучше питаться, моя родная!».

И тут же Николай Островский адресует свою радость милому добровольному секретарю: «Итак, Галочка, старт дан!».

Галя Алексеева не только писала под диктовку писателя главы первой части романа «Как закалялась сталь». Она читала Островскому газеты: сначала заголовки помещенных материалов, потом то, на чем задерживалось его внимание…

Читала книги. Часто писала письма Островского в Ленинград, Харьков, Новороссийск…

Она помогала Ольге Осиповне ухаживать за больным.

И он, смирившийся со своей физической беспомощностью, улыбался и тоже шутил по поводу того, что вот, мол, такой молодой парень «чихает и кашляет, как изнеженная барышня, а его носят, как спеленутое дитя…» (С.Трегуб. «Живой Корчагин». М., изд. «Советская Россия, 1968, стр.145, 146, 147).

Еще раз слово Гале Алексеевой: «Я искренне гордилась, когда слышала от него подтверждение своей причастности к его работе. Он говорил: «мы сделаем так…» «мы исправим…» «а теперь мы вот что напишем…»

Островский внимательно прислушивался к замечаниям «своего секретаря». Галя Алексеева была ведь не только его помощником, но и первым читателем. Он говорил ей:

– Когда я видел, с каким удовольствием ты перечитываешь отдельные места рукописи, я уже не сомневался в том, стоит ли мне продолжать работу… Если бы ты знала, как много значит вера в человека!» (С.Трегуб. Там же, стр.145).

Вскоре Николай Островский подарил ей свою книгу с благодарственной надписью: «Галочке Алексеевой – моему другу и помощнику, чьей рукой записаны главы этой книги. В память о совместной работе и нашего приятельства».

В июне 1932 года Островский навсегда покинул комнату в Мертвом переулке: поезд увез его в Сочи. Вместе с ним уехала Ольга Осиповна.

В Сочи Островский не раз вспоминал свою милую московскую соседку, ее «золотые руки», писал ей, надеялся на скорую встречу. Вот строки из писем Николая Островского Г.М.Алексеевой.

5 июля 1932 года он пишет: «В темпе отъезда я не мог проститься с тобой… Я пишу сейчас печальные страницы второго тома. Я буду тебе писать, не забывай и меня. Ведь у меня нет, как у моего друга, – девушки, губы которой тушат боль…»

26 августа 1932 года: «Милый товарищ Галя! Тружусь над первой главой второго тома. Сам пишу. Трудно это. Нет твоих ручонок – быстро бы рождались страницы…

Я хочу тебя, Галушенька, помучить: съезди или позвони в издательство «Молодая гвардия»… и узнай, когда же «сталь закалится»? Обещали выпустить к 25 августа… Напиши мне обо всем и о своем житье-бытье.»

15 октября 1932 года:

«Милая Галя! Привет в день пятнадцатого октября. Моя жизнь – это работа над второй книгой. Перешел на «ночную смену», засыпаю с рассветом. Ночью тихо, ни звука. Бегут, как в кинопленке, события, и рисуются образы и картины…

Книга первая еще в печати… Много сроков слышит каждый автор от издательства. Ничего, теперь уже осталось ждать пару дней. Я сейчас же пришлю тебе, и ты прочти своим. Уже недолго. Здоровье мое много лучше. Загорел, и, в общем, парень на большой палец. Не улыбайся, дитя, – «не такой уж горький я пропойца…». Ты о себе не пишешь. Как твои дни проходят… Ольга Осиповна шлет свой привет. Ожидаю от тебя большого письма. Ты прощай мне долгое молчанье и не забывай писать обо всей своей жизни, и маленькие горя, и небольшие радости… Не хватает второй книге двух ручонок».

16 января 1933 года: «Милая Галочка! Только что получил твое письмо. Я тоже думаю, что мы с тобой будем работать. Моя мечта – это возвратиться в Москву. «Молодая гвардия» поставила вопрос этот перед ЦК. Нужна ведь квартира. Работы же хватит нам с тобой по горло. Я не хочу рассказывать о своих сочинских секретарях, все они не стоят одной твоей ручонки. Это я с грустью утверждаю. Это просто служащие. Я плачу им 120 рублей, и они сухо и скучно работают.

Что писать и как писать, им безразлично, как все это не похоже на наше с тобой сотрудничество. Мне теперь ясна истина – мой секретарь должен быть моим другом, а не чужим человеком. Иначе говоря, нужен кто-то похожий на Галю Алексееву… Я все жду рассказа о твоей жизни. Когда же тебя охватит откровение, и ты перестанешь прятать от меня свои маленькие и большие радости и печали? Если бы я был уверен, что письмо попадет лично к тебе, я написал бы несколько страниц о своей личной жизни.

Вторая книга будет много больше первой. К маю я обязан ее кончить. В мае она будет издана. Когда я буду посылать в издательство рукопись, то пошлю ее на твое имя, а ты залпом прочтешь и затем отвезешь в издательство.

Если я к лету в Москву не возвращусь, то, кто знает, возможно, встретимся здесь, в субтропическом Сочи».

13 мая 1933 года: «Милая товарищ Галя!

Бессовестно много дней молчания с обеих сторон. Нарушаю его. Весь с головой ушел в работу. Создаю последнюю главу второй книги, должную быть самой яркой и волнующей.

Расходую последние силы, за год настойчивой работы – устал. Первого июня книга будет уже в Москве. Месяц отдыха, и приступаю к новому труду. Еще и еще раз вспоминаю тебя в эти трудные дни, твои золотые руки. Секретариат у меня из рук вон.

Получил хорошую квартиру, в саду кругом цветы. Мама с племянницей Зиной девяти лет, пишущей это письмо, живут в одной комнате, а я в другой. Условия для работы хорошие, никто не мешает…

Как ты живешь, что у тебя хорошего, напиши мне обо всем. Читала ли ты отзывы о книге, если нет, то не прислать ли тебе некоторые из них. Вторую книгу пришлю, как только выйдет из печати. В последней главе будет несколько слов и о Гале Алексеевой, помогавшей Корчагину создавать его «Сталь». Жму твою ручонку. Н.О. Привет от мамы.»

5 октября 1933 года: «Милая Галя! Закружила меня молодежь – 29-го пятнадцать лет комсомола. Знай, отныне я – почетный комсомолец и вновь молод, как и ты. К юбилею комсомола мою книгу прорабатывают все ячейки и клубы Сочинского района.

Читают ее по радио. Приходят секретари: «Дайте вашу книгу!» а у меня нет.

Прошу тебя: сегодня же, Галочка, забеги в библиотеку и добудь хотя бы одну мою книгу и пошли мне заказной бандеролью. Деньги для расчета с библиотекой сейчас же пришлю. Кроме тебя, ни на кого не надеюсь…

…Сейчас же ответь мне. Я тебя не забываю… Добудь книгу, Галинка, обязательно. Жму ручонку. Привет от мамы. Николай Островский».

25 августа 1934 года: «Милая Галочка! Сегодня Катя (Екатерина Алексеевна – сестра писателя. Прим. И.О.) едет в Одессу, а оттуда в Киев. Она передаст тебе желанную вторую книгу, в ней есть несколько слов и о Гале Алексеевой, секретаре моего друга Павлуши. Обо мне тебе расскажет все Катя, поэтому в письме буду краток. Делается все, чтобы зимой я возвратился в Москву, но все решает ЦК.

Возможно, зимой встретимся. Мы тебя не забыли. Привет тебе от матушки. Набирайся сил, девочка, отдыхай, озоруй, но не очень. Жму твою ручонку. Николай.

Книгу должны прочесть как можно много товарищей, не жалей ее и не держи под спудом. Это все, что я хочу».

…К сожалению, Николай Островский с Галиной Мартыновной Алексеевой больше не встретился.

…Такова эта женщина, которая по праву заслуживает уважения и признательности всех неисчислимых друзей Островского – Корчагина. (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3. М., 1956, Госиздат художественной литературы. Стр.110, 112, 114, 122–123, 130, 134,135, 188).

…Хмурый февральский день 1932 года, когда пришла весть о победе, стал одним из самых счастливых дней в жизни Николая Островского. Это звучит в его письмах самым близким друзьям. Вот строки из письма П.Н.Новикову: «Дверь жизни широко распахнулась передо мной. Моя страстная мечта – стать активным участником борьбы – осуществилась».

Письма читателей рассказывали о том, что книга его нужна молодежи в её жизни и труде, что Павел Корчагин, как верный друг, примером своим учит бесстрашию в борьбе с трудностями, упорству в достижении цели.

«Молодежь тепло встретила книгу, и это является наибольшей радостью моей жизни», – говорил писатель. «Дорогим своим сокровищем» считал Николай Островский письма читателей. Но, пожалуй, самыми ценными из них были письма бойцов, которые называли писателя «снайпером художественного слова», а его книгу – «учебником жизни и борьбы».

Идейно-воспитательное, патриотическое значение книги «Как закалялась сталь», её мобилизующая роль были высоко оценены Главным Политическим Управлением Красной Армии: первое издание на 80 % было забронировано за красноармейскими библиотеками.

В письме политзаключенных рижской тюрьмы говорилось, что жизнь Павла Корчагина «похожа на миллионы других жизней. Будто он взял по кусочку от каждой из них, чтобы показать, как надо её строить». И действительно, в Корчагине, как в фокусе, отразились лучшие черты миллионов пролетарских бойцов и строителей новой жизни. Все это говорило о том, что сбылась самая заветная мечта, которая владела Островским, когда он писал «Как закалялась сталь»:

«Я хочу, чтобы во время чтения её читателями овладевало прекраснейшее чувство – чувство преданности нашей великой партии». Именно эта мысль пронизывает тысячи писем, полученных Николаем Островским от читателей.

С огромной радостью Николай Алексеевич Островский писал своему другу, старому большевику Х.П.Чернокозову о том, что он снова стал «бойцом действующим», что он возвратился в строй, на передовую линию борьбы за социализм.

…Радость, рожденная изданием первой части книги «Как закалялась сталь», звучала в его письмах многим друзьям. При этом он умалчивал об истинном состоянии своего здоровья. О нем повествует в своих воспоминаниях М.К.Павловский, лечащий врач и большой друг писателя:

«В феврале 1933 года, в бытность мою главным врачом Сочинской районной больницы, за мной заехал секретарь районного исполкома В.Р.Бондарев и пригласил посетить больного писателя Н.А.Островского. Автомобиль подвез нас к домику № 47 по Ореховой улице. Мы вошли в скромный флигель, расположенный в глубине двора.

…Почти на середине комнаты стояла кровать, на которой неподвижно, наподобие статуи, лежал молодой человек лет около тридцати. Черные непокорные волосы обрамляли его широкий лоб мыслителя. Лицо было энергично. Приветливая улыбка пробегала по его губам. Потухшие навсегда глаза делали бесполезными усилия разглядеть вошедших в комнату.

Вся окружающая обстановка и этот неподвижный человек произвели на меня гнетущее впечатление, усиливающееся под влиянием окружающей тишины. Сердце сжималось от сочувствия к этому страдальцу.

Я стряхнул с себя тяжесть первого впечатления. Мы познакомились с Николаем Алексеевичем. Начался обычный медицинский опрос больного с выяснением необходимых в таких случаях подробностей, касающихся самочувствия, режима и вообще быта больного. На все вопросы Николай Алексеевич отвечал точно, кратко.

Среди этого опроса больного у меня невольно росло чувство глубочайшего к нему уважения, и, я сказал бы даже, восхищения перед необычным мужеством. Целая группа болезней лавиной обрушилась на это некогда могучее тело. Больной был в расцвете своей жизни, но злая судьба отобрала у него все ее радости, оставив ему одни непрерывные страдания.

Первым движением сердца было желание как-то утешить его, выразить ему соболезнования.

…В результате осмотра я диагностировал: одеревенелость позвоночника, прогрессирующий, обезображивающий суставный ревматизм, слепоту на оба глаза, почечные камни, левосторонний сухой плеврит…

Кроме того, имелась весьма значительная атрофия мышц. Конечности больного, вследствие окостенения суставов, были совершенно неподвижны. Шея так же неподвижна. Вращение головы невозможно. Только в лучезапястных суставах и суставах рук сохранилась ограниченная подвижность. Движения нижней челюсти также весьма ограничено. Рот открывался лишь настолько, что между зубами проходила пластинка около сантиметра толщиной.

Сердце работало удовлетворительно, с этой стороны опасности не было. Но болезнь, несомненно, имела наклонность прогрессировать.

Это был один из самых тяжелых случаев такого рода заболевания. Больной должен был испытывать мучительнейшие боли. Судя по рассказам Николая Алексеевича, все терапевтические мероприятия, так же, как и неоднократные хирургические вмешательства, особой пользы не принесли. Медицина оказалась в данном случае бессильной.

Как оказалось, Николай Алексеевич был отлично осведомлен о сущности своего заболевания и знал, что исход его болезни предрешен. С первого же момента осмотра больного я невольно отметил его образ и манеру держать себя… Из уст этого живого изваяния лилась поражавшая меня речь, насыщенная самым радостным оптимизмом.

…Возвращаясь домой и анализируя нашу встречу с Н.А.Островским, я должен был сознаться, что этот человек заставил зазвучать в моем сердце какие-то новые струны. Я почувствовал, что меня влечет к нему не только обычный профессиональный интерес врача, а глубокое сочувствие к его трагедии и вместе с тем – сознание находки какой-то драгоценности, встречи хотя с молодым, но с подлинным учителем жизни.

…Через два дня я снова навестил Николая Алексеевича.

…У него на постели лежал револьвер, с которым он никогда не расставался. Это был тот самый револьвер, который упоминается в эпизоде с Корчагиным, хотевшим покончить с собой. Николай Алексеевич нарочно держал этот револьвер при себе. «Это живой свидетель моей победы над ним», – сказал он как-то Л. Н. Берсеневу.

…Вообще Николай Алексеевич умел держать себя в руках, и не знающий его человек легко мог подумать, что он не испытывал вообще боли, а между тем это будет совершенно ошибочно. Мне неоднократно приходилось видеть, как Николай Алексеевич сверхчеловеческими усилиями воли подавлял чувство боли и не показывал вида, что он страдает…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 108, 110,120).

И еще об одном важном моменте, на который особо обратил внимание С.Трегуб, автор нескольких книг о Николае Островском и его творчестве. По сути речь о том же – о мужестве, с которым он держался при встрече с любым человеком: был ли это доктор или писатель, летчик или «добровольный секретарь», писавший под его диктовку книгу:

«Он просит вошедшего сесть рядом, протягивает кисть левой руки – лишь кисти рук с трудом подчинялись ему, сохраняя слабую подвижность, – и, пожав вашу руку, не выпускает уже ее до конца встречи.

И потому, как крепко удерживает он вашу руку, как нервно то и дело ее пожимает, вы догадываетесь, что ваша рука словно бы приближает вас к его внутреннему зрению, помогает ему разглядеть вас.

– Когда я держу руку, – подтверждает он вашу догадку, – я полнее чувствую то, что вы мне говорите, живее представляю себе вас, и до меня лучше доходят ваши слова.

Если же я физически не ощущаю около себя человека, с которым разговариваю, если он стоит где-нибудь в стороне, то мне кажется, что голос его доносится откуда-то издалека, из темной бездны, которая меня окружает, и тогда я хуже усваиваю его речь, и слова как-то смутно доходят до моего сознания.

С помощью необычного этого рукопожатия вам в свою очередь передается его внутреннее напряжение, и вы целиком включаетесь в «высоковольтную сеть» его мыслей и чувств…» (С.Трегуб. «Николай Островский». Изд. «Советский писатель», М., 1957, стр. 5–6).

В то время истинное состояние Николая Островского было известно немногим. А трагизм главного героя его книги Павла Корчагина многим читателям казался невероятным. У них рождалось сомнение: может ли человек в таком положении жить, да еще и написать книгу.

Одна из читательниц – комсомолка Людмила Харченко упрекала Николая Островского как автора книги «Как закалялась сталь» в том, что писатель слишком жестоко обошелся со своим героем. Николай Островский не оставил без ответа ее письмо. 19 февраля 1935 года он пишет ей:

«Вы протестуете против того, что автор романа «Как закалялась сталь» так безжалостно искалечил одного из своих героев – Павла Корчагина. Ваше движение протеста я понимаю. Так и должна говорить молодость, полная сил и энтузиазма. Герои нашей страны – это люди, сильные и душой и телом, и, будь это в моей воле, то есть создай я Корчагина своей фантазией, он был бы образцом здоровья и мужества.

К глубокой моей грусти, Корчагин написан с натуры. И это письмо я пишу в его комнате. Я сейчас у него в гостях. Павлуша Корчагин – мой друг и соратник. Вот почему мне и удалось так тепло написать его.

Он лежит сейчас передо мной, улыбающийся и бодрый. Этот парнишка уже шесть лет прикован к постели. Он пишет сейчас свой новый роман, и мы вскоре увидим его в печати.

Герои этого романа – это люди, полные энергии, молодые, красивые. Изумительная молодежь нашей страны!

Павел просит меня передать Вам свой привет. Он говорит:

– Скажи ей, пусть она создаст себе счастливую жизнь, счастье же – в создании новой жизни, в борьбе за обновление и перевоспитание человека, ставшего хозяином страны, нового человека, большого и умного, человека эпохи социализма…

Будьте хорошим бойцом, товарищ Харченко! Н.Островский.» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3. М., 1956, стр.216–217).

Права Т.И.Андронова – составитель книги «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников», изданной к 100-летию со дня рождения писателя, когда пишет: «Письмо читательницы Л.Харченко – замечательный документ, из которого видно, что о самом Николае Островском, о его судьбе читатели еще не знали, хотя с момента выхода первой части книги «Как закалялась сталь» прошло почти три года. До статьи Михаила Кольцова «Мужество», изменившей эту ситуацию, оставалось меньше месяца. Читатели романа Н.А.Островского были потрясены, узнав, как много в его судьбе общего с судьбой главного героя романа «Как закалялась сталь» – Павла Корчагина».

Но кто такая Людмила Харченко? Ответ на этот вопрос находим у Семена Трегуба:

«В именном указателе адресатов Островского значится только ее фамилия: «Харченко – читательница».

…На ее след меня навела Н.В.Капиева, живущая в Пятигорске. Она однажды сообщила, что в Ставрополе, в местном книжном издательстве работает редактором Людмила Ивановна Харченко, у которой хранится какое-то письмо от Николая Островского. Харченко… – не было никаких сомнений, что это она.

Письмо Николая Островского к ней, как известно, было ответом на ее письмо. Вот что она рассказала мне при встрече:

– Мой брат, Николай Ковалев, работал помполитом по комсомолу в Донской МТС Ставропольского края. Он – один из первых комсомольцев и организаторов ячеек в Петровском районе Ставропольского края. В Отечественную войну погиб под городом Невелем.

Как-то после работы Коля принес книгу «Как закалялась сталь» и сказал: «Прочти». Честно говоря, я не сразу начала ее читать, думала, что это что-то «промышленное».

После настояний брата я принялась читать и не встала, пока утром следующего дня не закрыла последнюю страницу…

Пожалуй, это первая книга после «Овода», которая захватила меня, заставила много дней жить с ее неповторимыми героями. Было страшно обидно за Павку. Почему такого изумительного героя автор так безжалостно искалечил?

Ведь я, как и сотни тысяч его благодарных читателей, не знала тогда, что Павел Корчагин – это почти автор. Впервые в жизни подумала: «А что, если я напишу автору»? И написала…

После встречи с Л.И.Харченко я обнаружил в своем редакционном архиве ее письмо Николаю Островскому. Оно было послано 17 января 1935 года в издательство «Молодая гвардия». Вот его содержание:

«Только что кончила читать книгу Николая Островского «Как закалялась сталь». И еще под впечатлением ее решила черкнуть отзыв в надежде, что вы передадите его написавшему эту книгу.

Я в восхищении. Книга замечательная. Она поднимает энтузиазм, и после этого хочется жить, творить и создавать. Здесь так мастерски описано участие комсомольцев в гражданской войне, борьба с оставшимися белогвардейскими бандами, борьба с троцкистами.

Книга захватывающая. Ее хорошо бы было прочесть среди комсомольской братвы. Ведь в ней описываются работники-энтузиасты в лице Корчагина, Жухрая, Устинович и других. И в противовес им – болтуны в лице Развалихина, которым не место в рядах великого Ленинского комсомола.

По-моему, плохо Островский сделал, что под конец совсем искалечил Павла, хотя там указывается, что физическая катастрофа не мешает ему активно участвовать в жизни. Но мне кажется, это неправильно. Отнять у героя все: руки, ноги, зрение – это уж слишком.

Уж если писатель хотел показать, что и больные работают с еще большим рвением, то, во всяком случае, можно было бы сделать его просто физически слабым, но не совсем калекой. С комсомольским приветом, Л.Харченко».

Что последовало дальше? Рассказывает сама Людмила Ивановна Харченко:

– Кажется, недели через четыре я получила письмо в сером конверте с обратным адресом: «Сочи, Ореховая, 47. Н.Островский».

…Быстро вскрыла конверт и сразу вспомнила книгу, автора. С бьющимся сердцем я прочитала письмо… Читать письмо Николая Островского мне было очень больно, ведь я уже знала, что Павка – это Островский.

Л.И.Харченко отозвалась на ответное письмо Николая Островского. Она выразила надежду, что Островский обязательно выздоровеет, и пожелала ему успехов в творчестве.

… «Читательница-комсомолка» стала журналистом, редактором. Свято хранила она в сердце образ человека, который напутствовал ее в юности. Его слова «будьте хорошим бойцом…» стали девизом миллионов…» (С.Трегуб. «Живой Корчагин». М., изд. «Советская Россия». 1968, стр.150–154).

Это теперь мы не можем рассматривать отдельно судьбу Николая Островского и его роман «Как закалялась сталь». Сам он не хотел, чтобы отождествляли его с главным героем романа Павлом Корчагиным, чтобы между ними ставили знак равенства.

В конечном счете, Николай Островский со временем вынужден был согласиться, что его книга автобиографична.

«Вы знаете, за последнее время Вас очень много читают за границей, – сказал Николаю Островскому корреспондент английской газеты «Ньюс кроникл» С.Родман, бравший у него интервью за два месяца до смерти писателя. – Ведь в романе Ваша личность играет большую роль». Здесь-то и признался Николай Островский, что «эта вещь автобиографична… В книге дана правда без всяких отклонений».

Вспоминает Анна Караваева:

«…Каждый его друг, радуясь неистощимой творческой энергии Островского, не мог не видеть, как волновала его мысль о том, что серьезной критической статьи о «Как закалялась сталь» до сих пор не появилось. А ведь по всей, что называется, справедливости, должно быть достойно отмечено произведение, заслужившее широкое признание читателей.

Уже начато было и новое произведение, которое своей идейной значимостью, а также галереей образов показывало стремительное мужание таланта молодого писателя.

С кем говорить на эту важную тему – о статье, посвященной творчеству Николая Островского, – мне было ясно: конечно же, с широко известным критиком и фельетонистом «Правды» Михаилом Ефимовичем Кольцовым.

К тому времени мне уже довелось познакомиться с Михаилом Ефимовичем. В ответ на кратко изложенную мной просьбу он тут же назначил день и час встречи с Николаем Островским, которая и состоялась в точно назначенное время. В той же беседе была обсуждена и проблема автобиографичности романа, которая якобы мешала появлению серьезной критической статьи.

Михаил Кольцов, выслушал меня, сказал: Убедительно. Только для этого ему нужно время. Он, конечно, побывает в Сочи, познакомится, поговорит «по душам» с Николаем Островским – и тогда можно будет приняться за статью о романе «Как закалялась сталь». (Караваева А.А. «Книга, которая обошла весь мир». М., изд. «Книга», 1970. Стр.24–25).

Михаил Кольцов сдержал свое слово. Он «посетил Островского в Сочи 1 ноября 1934 года, – рассказывает Р.П.Островская. – Беседовали они долго, расстались друзьями; Кольцов ушел от Островского, покоренный силой его духа, мужеством. Очерк Кольцова так и назывался «Мужество». 17 марта 1935 года очерк появился в «Правде». (Р.Островская. «Николай Островский». ЖЗЛ. М., «Молодая гвардия», 1988. Стр. 156).

Из очерка М.Кольцова миллионы читателей романа «Как закалялась сталь» узнали, что книга во многом автобиографична, и прототипом его главного героя, Павла Корчагина, является сам автор. Очерк стал судьбоносной вехой для Николая Островского. К нему приходит официальное признание, слава и достаток.

Вот строки из очерка М.Кольцова:

«Николай Островский лежит на спине, плашмя, абсолютно неподвижно… Он говорит медленно, серьезно, следуя ходу своей мысли, будничным тоном человека, не слишком воображающего о себе, но далекого от чувства какой-нибудь отрешенности, неполноценности, неравенства с другими людьми…

Не всех героев мы знаем. И не всех мы умеем замечать.

Коля Островский, рабочий мальчуган, мыл посуду в станционном буфете в первые годы революции на Украине. Хозяйка и официанты воспитывали его пинками ноги. Но скоро парень нашел себе других воспитателей. В кровавой мешанине петлюровщины, германской и польской интервенции быстроногий парень оказался смелым помощником революционных рабочих. Прятал оружие, носил записки, шнырял под носом у противника, принося своей разведкой большую пользу красным партизанам. Потом – пошел в конную армию и в комсомол, в передовые, в лучшие ряды украинского комсомола…

Под Львовом, в кавалерийской погоне за отступающим противником, перед глазами его «вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову. Страшно непонятно закружилась земля и стала поворачиваться, перекидываясь на бок. Перелетая через голову коня, тяжело ударился о землю…»

Комсомольца вылечили, поставили на ноги, пустили в жизнь, в работу. Вот он в Киеве, в губкоме. Собирает хлеб, воюет с бандитами, заготовляет дрова, строит железную дорогу.

Брюшной тиф валит с ног, но опять он с порога смерти вырывается в жизнь и опять работает, уже пропагандистом, организатором, руководителем разросшихся комсомольских легионов.

Над столом выросла полка с книгами – Маркс, вперемежку с Горьким и Джеком Лондоном. В цеху борется с прогулами, в ячейке – с оппозицией, в пригородной слободе – с хулиганами.

И всюду одолевает, и всюду побеждает, и всюду рвется вперед молодой, стремительный, неукротимый…

И вдруг против Коли Островского выступает новый, леденящий, страшный враг. Все предыдущие опасности по сравнению с этой кажутся детской забавой. Ранение под Львовым, давно уже забытое, вдруг напоминает о себе зловещими и таинственными симптомами. Видимо, тиф подтолкнул этот процесс. Упадок сил, слабость…

Он пишет брату: «…Теперь о себе. У меня творится что-то неладное. Я стал часто бывать в госпиталях, меня два раза порезали, пролито немало крови, потрачено немало сил; а никто еще мне не ответил, когда этому будет конец…

Нет для меня в жизни более страшного, как выйти из строя. Об этом даже не могу и подумать. Вот почему я иду на все, но улучшения нет, а тучи все больше сгущаются.

После первой операции я, как только стал ходить, вернулся на работу, но меня вскоре привезли опять в госпиталь. Сейчас получил путевку в санаторий… Завтра выезжаю. Не унывай… меня ведь трудно угробить. Жизни у меня вполне хватит на троих.»

…Но именно то самое страшное, чего боялся Коля Островский, поджидает его… Он подслушивает реплику профессора о своей судьбе: «Этого молодого человека ожидает трагедия неподвижности, мы бессильны ее предотвратить». Начинает отниматься одна нога, потом другая, потом рука до кисти…

Это в двадцать четыре года, когда жизнь пьянит всеми цветами и запахами, когда рядом – любимая и любящая женщина.

Островский бьется, он хочет вырваться из деревянных объятий паралича. Не согласен примириться с инвалидной книжкой. Просит какой-нибудь работы, не требующей движения…

Вскоре наступает самое чудовищное. Тухнет глаз, сначала один, потом другой. Наступает вечная ночь. Самый короткий путь избавления спрятан в ящике ночного столика: Островский долго держит в руках холодную сталь револьвера… Нет, все-таки он не трус, а боец. «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся! А ты попробовал эту жизнь победить? Ты все сделал, чтобы вырваться из железного кольца?

…Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай! Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной».

Он делает последнюю штурмовую попытку спасти свое тело. В Москве делают сложнейшую, бесконечно длинную операцию, искромсав весь позвоночник, исковыряв шею, вырезав паращитовидную железу. Ничего не вышло.

И тогда, собрав на уцелевших живых клочках запасы жизненной теплоты, нервной энергии, мужества, он начинает новый длительный поход, завоевание места в рядах строителей социализма.

…Коля Островский взялся за литературу. Он надумал стать писателем. Решил добиться этого.

Не улыбайтесь сострадательно. Это излишне. Почитайте-ка лучше дальше. Островский изучил грамматику, потом художественную классическую литературу. Закончил и сдал работы по первому курсу заочного коммунистического университета. А затем начал писать книгу. Повесть о дивизии Котовского… Иногда по памяти читал вслух целые страницы, иногда даже главы, и матери, простой старухе, казалось, что сын еще и сошел с ума. Написал. Послал на отзыв старым котовцам. Почта подсобила парализованному автору, чем могла, – она бесследно потеряла рукопись. Копии Островский по неопытности не сделал. Полугодовой труд пропал даром.

И что же, Островский начинает все сначала… Он задумал и написал роман «Как закалялась сталь» в двух томах. Послал свою вещь в издательство. Не обивал порогов, не трезвонил в телефон. Не суетился с протекциями…

Сама его книга, придя на редакционный стол, обожгла своей – вы думаете, надрывностью, скорбью? – нет, молодостью, задором, свежей силой.

Без всяких протекций книгу выпустили. И опять – не ворожили ей библиографические бабушки, не били рекламные литавры в «Литературной газете», а читатель за книгу схватился, потребовал ее. Сейчас она тихо, скромно уже вышла вторым изданием в 30 тысяч экземпляров и уже разошлась, и уже готовится третье издание…

Маленький, бледный Островский, навзничь лежащий, слепой, неподвижный, смело вошел в литературу, отодвинул более слабых авторов, завоевал сам себе место в книжной витрине, на библиотечной полке.

Разве же он не человек большого таланта и беспредельного мужества? Разве он не герой, не один из тех, кем может гордиться наша страна?» (Кольцов М.Е. «Мужество». «Правда», 17 марта 1935).

В унисон Михаилу Кольцову пишет о книге лечащий врач и большой друг Николая Островского Михаил Павловский: «… Еще в 1934 году, прочитав два раза подряд роман «Как закалялась сталь», я высказал Николаю Алексеевичу мое твердое убеждение в том, что раньше или позже он будет награжден орденом.

Николай Алексеевич искренне расхохотался по поводу моего предсказания. Мы поспорили с ним. Я упорно доказывал ему мотивы, которые должны были послужить основанием для награждения. Николай Алексеевич не только не соглашался со мной, но вообще считал, что его решительно не за что награждать…»

При всей важности сведений о физическом и моральном состоянии Николая Островского, содержащихся в воспоминаниях доктора М.Павловского и в очерке публициста М.Кольцова, они не дают полного представления о масштабах поразившей его трагедии, мужества и воли.

Следует особо напомнить о неимоверных испытаниях, обрушившихся на Островского в юные годы: тяжелое ранение на фронте в 16 лет; тиф, перенесенный им в 17 лет; и далее множество прогрессирующих болезней, приведших к полному разрушению организма к 24–26 годам. С учетом этого возрастает цена его мужества и воли, всего, что ему удалось сделать в том состоянии, в котором он находился большую часть своей жизни, того немеркнущего следа, который он оставил после своего ухода из жизни в 32 года.

Николай Островский очень редко и скупо говорил об этом. Но судя по тем фактам, которые нам известны, душу его щемило то состояние, в котором он находился, лишавшее его той радости, которую дарит человеку молодость…

– Порой в его словах прорывалась грусть, – вспоминала впоследствии Галя Алексеева:

«Эх, Галочка, взял бы я сейчас тебя под крендель, да пробежал бы по городу. Посмотрели бы на него, побывали бы в театре, в кино… А то зайти бы к друзьям, горячо поспорить и вернуться домой, да попить матушкиного чаю». (С.Трегуб. «Живой Корчагин». Изд. «Советская Россия», М., 1968, стр.147).

Об откровении Николая Островского такого рода поведала нам и писательница В.И.Дмитриева, рассказывая о своей встрече с ним 7 ноября 1934 года, – в день 17-летия Великой Октябрьской социалистической революции:

«…Был один момент, когда глубоко скрытое, силой воли подавленное сожаление о погибшей молодости, любви и личном счастье прорвалось наружу. 7 ноября с демонстрации я зашла к Островскому и застала его одного. Ни Ольги Осиповны, ни сестры не было дома. Он, как всегда, лежал и слушал музыку, передаваемую по радио.

…В комнате был полумрак от спущенных штор; из всех углов веяло тоской одиночества, и мне стало нестерпимо тяжело и грустно оттого, что вот молодой, жизнерадостный человек мог бы сейчас тоже быть в рядах ликующей молодежи на великом празднике.

…Не знаю, передалось ли ему мое настроение или его мысли совпали с моими, но он вдруг заговорил в необычном для него тоне: «Знаете, я начинаю понимать теперь, почему Фауст, когда ему вернули молодость, пожелал не власти и богатства, не бессмертия, а простой женской любви. Это сильнее смерти…»

Он помолчал и продолжил: «Получил сейчас телеграмму. Достаньте из-под подушки и прочтите».

Телеграмма была откуда-то с Урала; фамилия отправительницы знакомая. В прошлом году она гостила в Сочи, познакомилась с Островским и сделалась пламенной его поклонницей. Часто навещала его, читала ему книги, газеты, говорила о нем с волнением, с горящими глазами. И вот телеграмма. В начале поздравления с праздником, пожелания здоровья, а в конце: «Помню, люблю, тоскую».

– «Ну вот… пишут. Любят… Не надо. Я напрягаю всю свою волю, держу себя в самой жесткой дисциплине… а вот это выводит из равновесия. Ведь мне только тридцать лет. Молодость дает себя знать. Бывают мучительные минуты. Хочется нежности, ласки, любви…»

– «У вас есть жена», – сказала я.

«Да. Но я свою жинку давно от себя освободил. Она учится, работает и пусть. Что ей со мной делать? Я рад за нее. И все-таки вдруг налетит эдакая дурь… черт возьми, ведь всего тридцать лет!.. Я – счастливый парень. У меня добрая матушка, крепкие, хорошие друзья, работа по душе…»

В это время он уже начал работать над давно задуманным романом «Рожденные бурей»…

Беседа наша была прервана; вернулись матушка и сестра, пришли гости… В сумрачную комнату ворвались шум, смех, говор, и Николай Алексеевич снова стал тем же веселым, остроумным парнем, каким мы видели его всегда… Правда. Всегда. Но я не могла забыть этого разговора в день 7 ноября 1934 года. И часто думала о тех мучительных переживаниях, с которыми он борется в одинокие, сумрачные часы своей жизни». («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», изд. «Дружба народов», М., 2002, стр.122–123).

Рост популярности книги был необыкновенным. И не только в нашей стране. В 1936 году «Как закалялась сталь» вышла в свет в Чехословакии и Японии; её издания готовились в Англии, Франции и Голландии; отдельные главы публиковались в Нью-Йоркской газете «Новый мир». А в нашей стране тираж книги вскоре стал многомиллионным. Если в 1934 году «Как закалялась сталь» выдержала 7 изданий, то в 1936 году – 47.

С особым чувством признательности и благодарности Николай Островский относился к мнению о книге «Как закалялась сталь» известных советских писателей. Встречи с Александром Серафимовичем, Александром Фадеевым, Владимиром Ставским обогащали его литературный опыт, являлись мощным творческим стимулом. Все они высоко оценивали «Как закалялась сталь».

Николая Островского навещали также Александр Корнейчук, Николай Асеев, Вера Инбер, Юрий Лебединский, прославленный писатель и воин Мате Залка (известный генерал Лукач) и многие другие.

В то же время Николай Островский очень хотел знать оценку книги Алексеем Максимовичем Горьким. Но, к сожалению, неожиданная, безвременная смерть А.М.Горького весьма омрачила Николая Островского. К нему доходили различные сведения о том, что А.М.Горький готовил отзыв на книгу. Одни говорили, что она будет критической. Другие не решались предугадать, каким будет мнение А.М.Горького. Приходилось довольствоваться противоречивой информацией.

Уже после смерти Николая Островского кое-что прояснилось. В частности, А.А.Раменский, педагог и журналист, рассказывает в своих воспоминаниях о встречах с А.М.Горьким осенью 1935 года. Он обращался к нему по поводу своей рукописи, посвященной истории комсомола Ленинградской области. Но разговор на встрече шел в основном о Николае Островском и его книге «Как закалялась сталь»:

«В один из осенних дней 1935 года я пришел к Горькому… Застал его в кабинете. На нем был наброшен плед – видимо, ему нездоровилось. Представившись, я подал ему свою рукопись. Мы разговаривали, а он листал мою рукопись, останавливаясь на некоторых местах и задавая вопросы мне…

Алексей Максимович сказал, что править ее не будет, так как это дела комсомольские, а он в этих делах не мастак.

«Я вам дам записку к одному из редакторов «Молодой гвардии», – там ребята разберутся лучше меня и помогут…»

Достав листок бумаги, он написал в редакцию «Молодой гвардии» и, передавая его мне, спросил: «Знаешь такого писателя Николая Островского? – И он взял с книжной полки «Как закалялась сталь». – Вот поднимись от меня по Тверскому бульвару, и у Страстного монастыря на Тверской живет, вернее, лежит этот человечище. Он слеп, недвижим, а вот нашел в себе великую силу написать книгу о комсомоле. Да какую книгу!

У нас есть люди, которые по-разному к ней относятся, но это дело их совести. А по-моему, вот у кого надо учиться: у Островского.

Мой тебе совет: зайди к нему, он сильно болен, может быть, и поговорить нельзя будет, но даже посмотреть на него обязательно надо, обязательно. Вот тогда поймешь, что такое жизнь и борьба!» (Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». М., изд. «Дружба народов», 2002, стр.157–158).

И еще одно свидетельство по этому поводу. Анна Караваева в своих воспоминаниях пишет: «…Когда комиссия по литературному наследству Николая Островского издала трехтомное собрание его сочинений, сестра писателя Екатерина Алексеевна Островская обратилась к Екатерине Павловне Пешковой с письмом, в котором спрашивала: есть ли в библиотеке А.М.Горького книга «Как закалялась сталь», и знает ли Екатерина Павловна какие-либо отзывы Горького о романе Николая Островского?

Е.П.Пешкова – вдова писателя А.М.Горького ответила: «…К сожалению, кроме той фразы, которую я сообщала т. Балабановичу, отзывов Алексея Максимовича о книжке «Как закалялась сталь» я не слышала. Хорошо помню, как Алексей Максимович, выходя из своего кабинета и передавая мне «Как закалялась сталь», сказал: «Почитай-ка. Жизнь этого человека – живая иллюстрация торжества духа над телом.»

…Не все встречи и публикации приносили Николаю Островскому радость и вдохновение. Были и такие, которые рождали боль и гнев писателя. 5 апреля 1935 года в «Литературной газете» была напечатана статья критика Б.Л.Дайреджиева о Николае Островском и его романе «Как закалялась сталь».

Отдав должное борьбе Павла Корчагина за возвращение к жизни, автор статьи далее акцентирует внимание читателя на том, что по мере того, как мир смыкается железным кольцом вокруг разбитого параличом и слепого Островского, – семейная неурядица, борьба с обывательской роднёй жены Корчагина начинает занимать центральное место в последней части романа.

Прикованный к койке, Островский не замечает, как мельчает в этой борьбе его Павка. Типичная черта Корчагина начинает вырождаться в индивидуальную жалобу Островского через своего героя… чем способствует сентиментальному разжижению гранитной фигуры Павки Корчагина».

Дайреджиев идет дальше и пишет, что «книга нуждается в инструментовке, технической шлифовке и озвучивании рукой мастера». Автор статьи публично призывает писателя Всеволода Иванова взять на себя эту миссию. («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников. (1904–1936)», М., изд. «Дружба народов», 2002, стр. 139, 140).

Вспоминает редактор газеты «Сочинская правда» И.Ф.Кирюшкин: «Мне довелось быть свидетелем переживаний и волнений Островского, вызванных появлением в «Литературной газете» статьи Дайреджиева. «Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу» – говорил писатель в кругу друзей. При этом он добавлял, что готов учиться и у Всеволода Иванова, но «переделывать свою книгу должен сам…» (Воспоминания о Николае Островском. Сборник. Составители И.Кирюшкин и Р.Островская. М., «Молодая гвардия», 1974, стр. 263–265).

Возмущение статьей Б.Дайреджиева звучит и в телеграмме Николая Островского, посланной в редакцию журнала «Молодая гвардия»: «Прочел вульгарную статью Дайреджиева. Сердечно болен, но отвечу ударом сабли «Литературной газете…»

Однако «Литературная газета» не опубликовала письмо Николая Островского. В защиту писателя выступила «Правда». 14 апреля 1935 года она напечатала коллективное «Письмо в редакцию», подписанное А.Серафимовичем, А.Караваевой, А.Безыменским, М.Колосовым, Г.Кишем, С.Салтановым и П.Бирюлиным. (А.Караваева. «Книга, которая обошла весь мир». М., изд. «Книга», 1970, стр.25–26).

…В начале августа 1936 года в Сочи у Николая Островского побывал известный французский писатель Андре Жид. Он участвовал в похоронах А.М.Горького и произносил там речь от имени Международной ассоциации писателей.

До посещения Советского Союза он принадлежал к той части интеллигенции на Западе, которая относилась с симпатией к нашей стране. В предисловии к четырехтомному собранию его сочинений, изданному в СССР в 1934 году, Андре Жид писал: «СССР… живое доказательство того, что казавшееся утопией может стать реальностью».

Но после своей поездки в Советский Союз в августе 1936 года Андре Жид издал книгу «Возвращение из СССР», в которой содержится сплошная клевета на советскую страну. Книга была запрещена в Советском Союзе.

Николай Островский очень тяжело переживал предательство Андре Жида. В своем последнем письме, продиктованном матери 14 декабря 1936 года, Николай Островский писал: «…Ты, наверное, читала о предательстве Андре Жида. Как он обманул наши сердца тогда! И кто бы мог подумать, мама, что он сделает так подло и нечестно! Пусть будет этому старому человеку стыдно за свой поступок! Он обманул не только нас, но и весь наш могучий народ. Теперь его книгу под названием «Возвращение из России» все наши враги используют против социализма, против рабочего класса. Обо мне в этой книге Андре Жид написал «хорошо». Он говорит, что если бы я жил в Европе, то я у них считался бы «святым» и т. д.

Но не буду больше об этом говорить. Я тяжело пережил это предательство, потому что искренно поверил его словам и слезам и в то, что он так восторженно приветствовал в нашей стране все наши достижения и победы…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3., М., Госиздат художественной литературы. М., 1956, стр.358–359).

«Похвала» Андре Жида не принесла «утешения» Николаю Островскому, а, напротив, еще больше оскорбила его. Для писателя-коммуниста имя и честь советской социалистической Родины, которую он строил и защищал, были превыше всего…

И все же, с учетом нынешнего политического климата в России, я решил дать, хотя бы в виде «информации к размышлению», «квинтэссенцию» высочайшей оценки Андре Жидом личности Николая Островского. Может, мнение Лауреата Нобелевской премии, признанного авторитета в западном мире, непримиримого критика советского коммунистического режима в сталинскую эпоху в 30-е годы двадцатого века, поможет нынешним «демократическим» вандалам, властвующим в России, осознать свое, мягко говоря, «неприличное» отношение к Николаю Островскому и его творчеству. Итак, слово Андре Жиду:

«Я не могу говорить об Островском, не испытывая чувства глубочайшего уважения. Если бы мы были не в СССР, я бы сказал: «Это святой». Религия не создала более прекрасного лица. Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр.188).

…В ответ на высокую оценку первой книги и любовное отношение к писателю миллионов советских и зарубежных читателей Николай Алексеевич мобилизует все силы для осуществления новых творческих планов. Он хорошо знал, что в ближайшем будущем предстоит суровая борьба с самым злым врагом человечества – фашизмом. И Николай Островский поставил перед собой новую благородную патриотическую задачу – в новом романе «Рожденные бурей» показать лицо врага во всей его отвратительности. Им владело огромное, страстное, всепоглощающее желание – «вложить в страницы будущей книги все пламя сердца, чтобы она звала юношей к борьбе, к беззаветной преданности нашей великой партии».

Диктовать свою новую книгу Николай Алексеевич начал в декабре 1934 года. Теперь у него был постоянный секретарь – Александра Петровна Лазарева. (Впоследствии она многие годы являлась старшим научным сотрудником музея Николая Островского в г. Сочи). Работа над романом «Рожденные бурей» шла быстро, и в течение пяти месяцев были написаны пять глав книги. Затем из-за резкого ухудшения здоровья Николаю Алексеевичу пришлось на многие месяцы прервать работу. Воспаление легких, плеврит, прохождение почечных камней и другие болезни одна за другой обрушивались на него. Лишь к концу 1935 года он почувствовал себя немного лучше и сразу же активно принялся за продолжение работы над романом.

Одним из самых радостных и счастливых дней в жизни Николая Алексеевича Островского, как он считал сам, стало 1 октября 1935 года. В этот день его посетили Мария Ильинична и Дмитрий Ильич Ульяновы – сестра и брат В.И. Ленина. Встреча с ними, проникнутая большой теплотой и сердечностью, их высокая оценка книги «Как закалялась сталь» были ему особенно дороги. Уходя, Мария Ильинична сказала: «Работайте спокойно. Партия помнит и постоянно заботится о Вас».

После их ухода рядом с Николаем Островским находился его лечащий врач Михаил Павловский. Как и год назад, он продолжал утверждать, что Николая Островского ждет высокая награда за совершенный трудовой подвиг по написанию книги «Как закалялась сталь». Но Николай Островский оставался при своем прежнем мнении.

Внезапный телефонный звонок прервал их спор. Сестра писателя Екатерина Алексеевна поднесла телефонную трубку к уху брата.

«Что, что… Что вы говорите? Повторите, – срывающимся голосом попросил Николай Алексеевич. Обращаясь к матери, сестре и ко мне, – вспоминал позднее М.К.Павловский, – он сказал глухим голосом: «Редактор «Сочинской правды» говорит, что по радио получено сообщение о постановлении ВЦИК СССР о награждении писателя Островского орденом Ленина.

В сообщении о награждении говорилось:

«ЦИК СССР награждает орденом Ленина писателя Островского Н.А., бывшего активного комсомольца, героического участника гражданской войны, потерявшего в борьбе за Советскую власть здоровье, самоотверженно продолжающего оружием художественного слова борьбу за дело социализма, автора талантливого произведения «Как закалялась сталь».

М.И.Калинин, Н.К.Крупская, М.И. и Д.И.Ульяновы, ЦК ВЛКСМ, многие писатели, большое число комсомольских коллективов и общественных организаций, множество читателей горячо поздравили Николая Алексеевича с высокой и заслуженной наградой. Особенно взволновало Николая Островского письмо Марии Ильиничны и Дмитрия Ильича Ульяновых. Они писали, что эта награда завоевана могучей волей и настоящим большевистским упорством: «Гордимся и радуемся высокому качеству добытой стали».

Глубоко взволнованный Николай Островский в тот же день обратился со словами сердечной благодарности к Коммунистической партии и Советскому правительству: «Меня воспитал Ленинский комсомол, первый помощник партии, и пока бьется у меня сердце, до последнего его удара, вся моя жизнь будет отдана большевистскому воспитанию молодого поколения нашей социалистической Родины. Жестокая болезнь сковала меня. Но с тем большей страстью я буду наносить удары врагу другим оружием, которым вооружила меня Коммунистическая партия, вырастившая из малограмотного рабочего парня советского писателя».

Скоро стало известно, что вручать Николаю Островскому орден будет Г.И.Петровский. Он приехал в Сочи утром 24 ноября. В том же поезде прибыла делегация харьковских комсомольцев, а также жена и брат писателя.

Встречать Председателя ЦИК Украины пришли тысячи сочинцев. Они заполнили не только привокзальную площадь, но и прилегающие улицы. Люди пришли со знаменами, цветами, звучали песни.

Когда утихли аплодисменты, Григорий Иванович сказал:

«Я не думал, что сразу же по приезде попаду на такой многолюдный торжественный митинг. Я думал скромно приехать, вручить Николаю Алексеевичу от имени правительства орден Ленина и пожелать ему хорошей творческой работы. Но раз я попал на митинг, разрешите мне сказать несколько слов о том, почему Островский награжден высшей наградой Советского Союза.

…Он прошел путь подлинного борца… Когда окончилась гражданская война, на горизонте засветили огни социалистического строительства, страна пошла вперед, Островский оказался разбитым тяжелой болезнью. Как Прометей был прикован к скале, так и Островский оказался прикованным к постели. Но сила большевика, сила подлинного ленинца оказалась сильнее темных сил природы.

Островский снова вступил в строй как пролетарский писатель. И как любимого сына приняла его наша страна, где в котле великой социалистической стройки бурлит комсомольская страсть, где большевики двигают горы и творят чудеса.

Николай Алексеевич снова с нами, он будет жить и творить дело социализма до последнего вздоха, он напишет еще немало ценных книг, рассказывающих о жизни и борьбе пролетарского народа. Мы должны учиться у таких людей…» (П.Новиков. «Счастье быть бойцом», М., «Молодая гвардия». 1984, стр.256–258).

В тот же день Заместитель Председателя ЦИК СССР Григорий Иванович Петровский вручил Николаю Островскому высокую награду в его маленькой квартире в Сочи на Ореховой улице (позже эта улица была названа именем писателя). Получая награду, Николай Островский заявил: «…Орден Ленина, прикрепленный к груди бойца, обязывает его не только не сдавать занятых позиций, но и победно двигаться вперед».

…Десять лет Николай Островский не состоял на военном учете. В январе 1936 года Главное Политическое Управление Красной Армии, учитывая огромное значение книги Николая Островского «Как закалялась сталь» в жизни бойцов, в их идейном, нравственном и патриотическом воспитании, взяло его на персональный учет, как военного корреспондента и присвоило ему звание бригадного комиссара.

Когда об этом напечатали в газетах, одна из читательниц, комсомолка Аня написала Николаю Островскому: «Вы, наверное, единственный бригадный комиссар, который не может сказать, сколько бойцов у него в бригаде, но вы, видно, чувствуете сердцем, какая это огромная бригада, ведь это целая комсомолия нашей необъятной страны, да и не только нашей страны».

Любовное внимание партии и народа великой Страны Советов к своему мужественному сыну согревало сердце, поднимало его энергию, было источником творческого вдохновения, обогащало новыми замыслами. Николай Островский мечтал написать повесть для детей, фантастический роман для юношества, книгу под названием «Счастье Корчагина» и т. д. Поэтому он стремился, чтобы каждый час был прожит полезно, чтобы каждый день был оправдан трудом. В то же время Николай Алексеевич не раз с тревогой думал, успеет ли дописать «Рожденные бурей».

Здоровье его становилось все хуже, но он не щадил себя и работал все напряженнее. Николай Островский страстно любил жизнь и в своем тяжелом положении умел жить полезно и радостно, заражая своей неисчерпаемой бодростью и оптимизмом своих посетителей.

…10 сентября 1935 года в «Правде» было опубликовано сообщение, принесшее ему радость и вдохновение, умножившее его силы: «Совнарком Украины постановил: построить в Сочи дом для Николая Островского – автора романа «Как закалялась сталь».

Один из ближайших друзей писателя П.Н.Новиков рассказывает:

«Строить дом поручили местной строительной организации «Мясохладстрой».

Начальник управления строительства А.Н.Позняк жил на той же улице, что и Островский, был знаком с ним, построил ему беседку, чтоб Николай не был зависим от погодных условий и мог находиться на воздухе и в дождливые дни.

Когда на совещании в горкоме партии решили срочно провести конкурс среди архитекторов на составление проекта дома, А.Н.Позняк долго ходил по тихой ночной Ореховой улице, обдумывая необычное задание. Потом разбудил жившего в одной с ним квартире молодого архитектора Якова Кравчука и растолковал ему полученное задание. Комсомолец Кравчук, аспирант Московского архитектурного института, уже читал «Как закалялась сталь» и знал о судьбе ее автора. Он тотчас же занялся составлением схем, повидал на следующий день Островского, узнал его пожелания, осмотрел избранный для дома участок, а три высоких стройных кипариса включил в композицию дома.

Вечер и всю ночь Кравчук рисовал, чертил, высчитывал, писал пояснительную записку, а днем проект уже утвердили в горкоме партии и поручили автору завершить его, составить смету и подготовить рабочие чертежи.

В один из октябрьских дней проект обсудили у Николая Островского с участием руководителей стройки и архитекторов. Николай Алексеевич предупредил докладчика, что хочет знать о проекте буквально все, начиная от планировки участка и внутренних помещений дома до характеристики отдельных архитектурных элементов.

Определяя нужное количество комнат, Островский медленно говорил: «Одну комнату мне, где буду работать и отдыхать. Комнату маме Ольге Осиповне. Комнату сестре Екатерине Алексеевне. Комнату жене Раисе. Комнату секретарю…»

27 ноября 1935 года на стройплощадку пришел Г.И.Петровский. Он подробно расспросил о планировке дома и сделал надпись на проекте: «Проект плана дома писателя Н.А.Островского утверждаю. Г.Петровский, г. Сочи, 27 ноября 1935, место постройки».

В короткой речи при закладке фундамента дома Григорий Иванович сказал: «Усилиями правительства и общественности строится дом писателю, который самоотверженно боролся за Советскую власть и сейчас борется за социалистическое строительство оружием художественного слова…» Г.И.Петровский призвал строителей успешно справиться с поставленной задачей. (П.Новиков. «Счастье быть бойцом», М., «Молодая гвардия». 1984, стр. 251, 252, 253, 254).

…Главным делом Николай Островский считал завершение романа «Рожденные бурей». Этим была продиктована необходимость длительного проживания в Москве. Раиса Порфирьевна Островская вспоминает:

«Работа… шла полным ходом. Но вот она застопорилась: не хватало необходимой литературы. Надо было ехать в Москву для работы над материалами, для встреч с участниками событий, с соратниками по перу. Николай рвался в столицу, но переезд все откладывался не только из-за состояния здоровья, но и из-за отсутствия квартиры.

Комната в Мертвом переулке, где я жила в ту пору со своей матерью, была маленькая, без удобств, в перенаселенной коммунальной квартире. Ехать туда – значило снова тесниться и мучиться… Но решить эту задачу долго не удавалось.

Тогда 13 октября 1935 года Анна Караваева и Михаил Колосов от имени журнала «Молодая гвардия» обратились с письмом к И.В.Сталину. По его указанию Моссовет предоставил Николаю Островскому прекрасную квартиру на улице Горького, недалеко от площади Пушкина, – ту самую, где сейчас музей… Теперь поездка в Москву стала реальным делом».

…9 декабря Николай Алексеевич с сестрой Екатериной Алексеевной выехал в Москву. Его сопровождали Л.Н.Берсенев и врач М.К.Павловский.

…На новую московскую квартиру Николай Островский приехал 14 декабря 1935 года. Вечером попросил рассказать, как расположены комнаты, как меблированы. Это не было простое любопытство. Он непременно должен был все представить себе зрительно.

И вот по нашим рассказам он «побывал» во всех комнатах. Особенно его интересовал рабочий кабинет. Тут нельзя было упустить ничего. Все до мелочей он должен был знать, чтобы любой человек по его просьбе мог найти нужную книгу, нужный документ. В комнате – самое необходимое: кровать, письменный стол – для работы секретарей, радиоприемник, книжный шкаф, диван, два кресла – для гостей. И главное, телефон. Единственное, чего не хватало и что вскоре было приобретено, – это пианино. Без музыки он не мог…» (Р.Островская. «Николай Островский». ЖЗЛ. Москва, «Молодая гвардия», 1988, стр.182–183, 184).

…В январе 1936 года Николай Островский писал одному из друзей о том, что Москва его «встретила ласково», дала все, к чему он стремился, что ведет он «затворническую жизнь», встречаясь только с людьми, связанными с работой над романом, – вспоминала впоследствии Е.А.Островская… – В январе 1936 года Николай Алексеевич написал две главы – 11 и 12, ставшие последними главами первого тома «Рожденные бурей»… (Е.А.Островская, А.П.Лазарева. «Николай Островский. Биографический очерк». Краснодарское книжное издательство, 1964, стр.61).

В Москве Николай Островский изучил многочисленные документы и труды по истории войны с белополяками, необходимые ему для продолжения работы над романом. По его собственному выражению, за пять месяцев «проработал 10 пудов книг».

К весне 1936 года подготовительная работа была закончена, и в мае он возвращается в Сочи.

К его приезду было завершено строительство дома, подаренного Николаю Островскому Совнаркомом Украины, и он поселился в этом доме. Отсюда летом 1936 года Николай Алексеевич писал: «Сделано все, чтобы я мог работать спокойно. Я чувствую в этом заботливую, нежную руку моей Родины».

Все, что окружало Николая Островского, говорило о безграничной любви и внимании к нему народа. Многочисленные подарки были привезены ему от коллективов заводов и фабрик, от партийных и комсомольских организаций. Среди них: пишущая машинка – от ЦК комсомола Украины; радиоприемник – от Азово-Черноморского крайкома партии; шинель и шлем – от бойцов-пограничников; письменный прибор, блокноты, шахматы – от рабочей молодежи; красивый ковер – от работниц Узбекистана и т. п.

Жизнь последних месяцев Николая Островского – это «нескончаемый поток писем, телеграмм, это бесконечный человеческий конвейер» к любимому писателю и настоящему герою. Группами и в одиночку к нему шли комсомольцы и бойцы гражданской войны, передовики производства, научные работники, девушки-парашютистки, делегации старых большевиков, пионеров, моряки броненосца «Потемкин», пограничники, артисты, музыканты, писатели и т. д.

Летом 1936 года, после того как героический экипаж АНТ-25 совершил беспосадочный перелет по маршруту Москва – Петропавловск на Камчатке – остров Удд и направился отдыхать в Сочи, Валерий Чкалов сказал своим товарищам: «Первое, что мы сделаем, приехав в Сочи, это пойдем вместе к Островскому, увидим живого Корчагина, побеседуем с ним».

Когда легендарные летчики уходили от Островского, Валерий Чкалов сказал: «Первый раз вижу такую веру в жизнь!.. Это действительно сильный человек и великий патриот. Наш народ его никогда не забудет».

Имя литературного героя органически слилось в сознании читателей «Как закалялась сталь» с именем автора. И в этом – сила и величие самого писателя и созданного им героя. Блестяще подтвердилась мысль гениального Виссариона Белинского: «Время преклонит колени только перед художником, жизнь которого – есть лучший комментарий на его творения, а творения – лучшее оправдание его жизни».

Бесконечно рад был Николай Островский письмам знаменитого французского писателя, лауреата Нобелевской премии Ромена Роллана. Одно из них было написано 1 мая 1936 года. Вот полный текст этого письма:

«Дорогой друг Николай Островский!

Простите, что я до сих пор не мог поблагодарить Вас за Ваше письмо от 29 января. Немногие проявления симпатии тронули меня так, как тронуло то, которое последовало от Вас, потому что Ваше имя для меня – синоним редчайшего и чистейшего нравственного мужества. Я восхищаюсь Вами с любовью и восторгом.

Будьте уверены, что если Вы в Вашей жизни и знали мрачные дни, Ваша жизнь есть и будет светочем для многих тысяч людей. Вы останетесь для мира благотворным, возвышающим примером победы духа над предательством индивидуальной судьбы. Вы стали единым целым с Вашим великим освобожденным и воскресшим народом. Вы сделали своей его мощную радость, его неудержимый порыв.

Вы – в нем, он – в Вас.

Горячо жму Вашу руку. Ваш друг Ромен Роллан». («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружбанародов», М., 2002, стр.178).

По приглашению Николая Островского его посетил известный советский композитор В.А.Белый. Впоследствии, вспоминая о встрече с Николаем Островским, В.Белый писал:

«Однажды (это было в 1936 году) мне передали просьбу Н.А.Островского посетить его. Мы не были знакомы, я знал лишь его добрый отзыв о нашей с Я.3.Шведовым песне «Орленок». Встреча состоялась в квартире Островского на улице Горького в Москве.

В комнате на кровати лежал человек, мне показалось, бестелесный. Но вот раздался голос – живой, дружелюбный, полный интереса к новому посетителю. И вся полутемная комната как будто осветилась, озарилась светом, некоторая скованность моя прошла.

Николай Алексеевич повторил уже известные мне из печати слова: «Как жалко, что «Орленок» не появился в дни гражданской войны. Такие песни нам очень были нужны.»

Я извинился, начал оправдываться тем, что тогда еще не сочинял, да и вообще не думал стать композитором.

Он прервал меня, засмеялся и сказал: «Все равно жалко».

Потом беседа пошла о песнях той поры. Николай Алексеевич… говорил, как важно сохранять традиции старых революционных песен, песен гражданской войны, нельзя забывать их.

…Беседа длилась недолго, нельзя было утомлять Николая Алексеевич. Уходя, я уносил с собой образ человека, живущего постоянной напряженной, горящей мыслью, все сердце вкладывающего в то, что волнует, заботит его.» (Белый В. «Очерк жизни и творчества. Статьи. Воспоминания. Материалы». М., Изд. «Советский композитор», 1987, стр. З).

Мне представляется здесь уместно поместить и текст любимой песни Николая Островского «Орленок», написанной поэтом А.Шведовым на музыку В.Белого:

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца И степи с высот огляди. Навеки умолкли весёлые хлопцы, В живых я остался один. Орлёнок, орлёнок, блесни опереньем, Собою затми белый свет. Не хочется думать о смерти, поверь мне, В шестнадцать мальчишеских лет. Орлёнок, орлёнок, гремучей гранатой От сопки врагов отмело. Меня называли орлёнком в отряде, Враги называли орлом. Орлёнок, орлёнок, мой верный товарищ, Ты видишь, что я уцелел. Лети на станицу, родимой расскажешь, Как сына вели на расстрел. Орлёнок, орлёнок, товарищ крылатый, Бурятские степи в огне. На помощь спешат комсомольцы-орлята И жизнь возвратится ко мне. Орлёнок, орлёнок, идут эшелоны, Победа борьбой решена. У власти орлиной орлят миллионы, И нами гордится страна.

…Работая над романом, Николай Островский не только не выключал себя из партийной и общественной жизни страны, а, напротив, был активным её участником, всеми своими думами воедино связанным с ней. У его постели проходили собрания партийной группы, в которой он состоял; у него часто собирался комсомольский актив; он являлся делегатом комсомольских съездов и конференций, писал статьи в различные газеты и журналы. Он вел переписку со своими многочисленными корреспондентами.

Он работал так интенсивно, что Сочинскому горкому партии пришлось вмешаться и своим авторитетом подкрепить предписание врачей о необходимости строгого соблюдения режима труда и отдыха. 16 мая 1936 года бюро Сочинского горкома партии слушало творческий отчет коммуниста-писателя Николая Алексеевича Островского. Речь шла о пройденном творческом пути, о сделанном в прошлом, о настоящей и будущей работе. «Хотя врачи и думают, что я скоро уйду в бессрочный отпуск, – говорил Николай Алексеевич, – но они и пять лет назад твердили то же самое, а Островский не только прожил эти пять лет, но и ещё собирается прожить не меньше трех лет… Не учли качество материала… Я получаю сотни писем от комсомольских организаций страны с призывом к борьбе. Эти письма зажигают меня.

Тогда я считаю преступлением прожить бездеятельно хотя бы один день. Мой рабочий день: десять-двенадцать часов в сутки. Я должен спешить жить».

Бюро Сочинского горкома партии, озабоченное перегрузкой Островского, обязало его работать не больше восьми часов в сутки и непременно использовать предоставленный отпуск. Этот пункт постановления Николай Островский не выполнил, ибо, как он не раз говорил, одни лечатся отдыхом, другие – трудом. И он продолжал самозабвенно трудиться.

Николай Островский был делегатом IX съезда комсомола Украины и выступил с речью по радио перед его участниками. От комсомола Украины Николай Островский был избран на X съезд ВЛКСМ, готовился к выступлению по радио перед его делегатами, но тяжелейший приступ болезни лишил его этой возможности. Он слушал по радио все выступления на съезде, слышал, какой бурей аплодисментов было встречено его имя. Любовь молодежи согревало его сердце: «Я никогда не думал, что жизнь принесет мне такое огромное счастье, – взволнованно говорил он. – Жуткая трагедия разгромлена, уничтожена, и вся моя жизнь заполнена радостью творчества. И кто знает, когда я был счастливее, – юношей с цветущим здоровьем или сейчас?»

Источником безграничного мужества Николая Островского была его жизнедеятельность, жизнеактивность: он жил вместе со своей растущей, набирающей сил страной – первой в мире страной социализма, растворяясь в ее грандиозных созидательных делах, и в этом было его счастье, «благородное счастье человека, для которого все личное не вечно», – как писал о нем Ромен Роллан.

Николай Островский лежал на высокой постели, напоминая скорее бойца на привале, нежели тяжелобольного. Незрячие глаза его сверкали. Над его постелью висел шлем, клинок, и казалось, что вот-вот он поднимется, лихо вскочит на коня, скомандует «шашки на голо!» и понесется навстречу бою. «По совести сказать, очень хочется побить рекорд долголетия. Ведь чертовски хороша жизнь в нашей стране!» – говорил Николай Островский.

Поэт Сергей Васильев замечательно и правдиво сказал о Николае Островском:

Кто сказал шепотком пугливым: Этот парень ослеп навек. Перед нами лежал счастливый, Ясно видящий человек! И слезливой тоской участья Эту правду не затереть. Да, товарищи, это счастье - Так работать и так гореть!!!

Да и сам Островский говорил: «Для меня каждый день жизни – преодоление огромных страданий. А я мечтаю ещё о десяти годах… Ты видишь мою улыбку, она искренна и радостна… Вопросы личного, любви, женщин занимают мало места в моих мечтах… Для меня нет большего счастья, чем счастье бойца. Все личное не вечно и не способно стать таким огромным, как общественное. Но быть не последним бойцом в борьбе за прекраснейшее счастье человечества – вот почетнейшая задача и цель… Одному не бывать, не влезть мне теперь на коняку, прицепив шаблюку до боку, и не тряхнуть стариной, если гром ударит… Что же, у каждого своя «судьба». Буду работать другою саблей…»

Будучи человеком цельным и мужественным, Николай Островский никогда не становился рабом слабостей, страстей и привычек. В этой связи уместно обратиться к следующему примеру из его жизни. Однажды у Николая Островского завязался спор с товарищами, которые убеждали его в том, что привычка сильнее человека. В ответ он сказал то, что думал: «Человек управляет привычкой, а не наоборот. Иначе до чего же мы договоримся?»

В почте Николая Островского встречаются письма и такого содержания:

«Эти строки пишет тот, кого Николай Островский сделал человеком. Я бывший вор. Вместе с украденным чемоданом мне попалась книга «Как закалялась сталь». И когда я невзначай прочел первую страницу, я не мог оторваться от нее. А когда я кончил, мне стало стыдно, все во мне перевернулось. Я дал себе слово жить честно, работать и быть хотя бы немного похожим на Островского. И слово свое я сдержал.

Мне, бывшему вору, Советская власть дала в руки специальность. Я работаю на лучшем в мире метрополитене. Своим счастьем я обязан Островскому. И пусть знают все, что, если надо будет, я и много таких же, как я, будем драться с врагами, как дрался Николай Островский».

Николай Островский был непримиримым атеистом. Еще в школьные годы он понял, что религия – враг науки, что «закон божий» несовместим с законами природы. Его влекло не иллюзорное счастье «на небеси», а реальное счастье на земле. В него он верил, за него боролся, его строил и защищал.

Николаю Алексеевичу Островскому были органически свойственны глубокие, большие и кристально чистые чувства любви к женщине, как к товарищу в борьбе за новую жизнь. Вспоминая об этом, Анна Караваева рассказывает об одной из бесед с Николаем Островским по данному вопросу:

«Разговор перешел на тему о женских образах романа «Рожденные бурей». Постепенно мы вообще разговорились по интимным вопросам. Николай Островский рассказал о письме, полученном от одной читательницы – молодой женщины. Она жаловалась, что жизнь её с любимым человеком сложилась неудачно, что она в нем разочаровалась и т. д.

– Портят себе жизнь ни за грош-копейку, – хмурясь, сказал он. – Начнут с шуточкой, с этакой размашистой беспечностью: а личное, мол, чувство, это только мое дело… Как хотим, так и устраиваемся… Какое недомыслие!.. Все наши достоинства и поступки, в конечном счете, достаются обществу, в котором мы работаем, для которого живем. Легкомысленные, себялюбивые люди воображают, что они только себе испортили жизнь, а рядом с ними в самом начале испорчена жизнь их детей. Нет, в этом вопросе человек вполне определенно показывает свою внутреннюю сущность…

Он поднял брови и задумчиво усмехнулся:

– Дело прошлое, а могу сказать без всякого этакого молодечества, – во дни оны засматривались и на меня девчата, а я, как на смех, застенчивый был, неловкий… Взглянет какая-нибудь Маруся или Олеся – очи голубые или черные… что говорить, хорошо в такие очи глядеться… Но время боевое, горячее, не до того. Да и разве можно вот так, на ходу девушку обнимать, кружить её голову, наговаривать семь бочек арестантов, а потом вскочить на коня… И – на, ищи ветра в поле, а жизнь молодая испорчена. Конечно, нелегко такая трезвость дается. Живой человек – взволнуешься иногда. Но я всегда умел взять себя в руки. Вот – победила воля и на душе хорошо!..

И, как бы делая вывод, добавил: «Может быть дружба без любви, но мелка та любовь, в которой нет дружбы, товарищества, общих интересов… Это не любовь, а только эгоистическое удовольствие, нарядная пустышка…»

Как-то Николай Алексеевич получил письмо читательницы М.П.Егоровой, в котором она обращалась к нему с просьбой посоветовать, как быть в связи с постигшей ее трагедией в личной жизни – изменой любимого человека. «Ваше письмо я получил, – писал ей Николай Островский. – Мне трудно отвечать на него. Когда человек страдает, раненный в сердце самым близким, все слова утешения не способны никогда смягчить боль. Не могу писать Вам шаблонные слова. Я могу сказать лишь одно: я в своей жизни тоже испытал горечь измен и предательств. Но одно лишь спасало – у меня всегда была цель и оправдание жизни – это борьба за социализм. Это самая возвышенная любовь. Если же личное в человеке занимает огромное место, а общественное – крошечное, тогда разгром личной жизни – почти катастрофа. Тогда у человека встает вопрос – зачем жить? Этот вопрос никогда не встанет перед бойцом. Правда, боец тоже страдает, когда его предают близкие, но у него остается неизмеримо больше и прекраснее, чем он потерял.

Посмотрите, как прекрасна наша жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны, – борьба за нового человека. Отдайте же этому всю свою жизнь, тогда солнце опять приласкает Вас!».

«Личные трагедии будут и при коммунизме, – говорил Николай Островский, устремляясь мысленно в будущее, – но жизнь будет прекрасна тем, что человек перестанет жить узкой личной жизнью. Наши товарищи – не герои на час. Личные страдания у них уходят на задний план; главная трагедия – прекращение борьбы».

В этих простых и понятных каждому словах Николая Островского, характеризующих его отношение к личной жизни, заключены глубокие, большие чувства любви и дружбы, подлинно нравственное, коммунистическое отношение к женщине – товарищу.

Огромный интерес представляют высказывания Николая Островского о дружбе между людьми. Вот строки из его письма М. А. Шолохову:

«Знаешь, Миша, давно ищу честного товарища, который покрыл бы прямо в лицо… Нередко друзья боятся «обидеть». А это нехорошо. Хвалить – это только портить человека. Даже крепкую натуру можно легко сбить с пути истинного, захваливая до бесчувствия. Настоящие друзья должны говорить правду, как бы она ни была остра, и писать больше о недостатках, чем о хорошем, – за хорошее народ ругать не будет».

Николай Алексеевич подчеркивал, что «дружба – это, прежде всего искренность, это критика ошибок товарища. Друзья должны первыми дать жесткую критику для того, чтобы товарищ мог исправить свои ошибки».

Яростно ненавидя и презирая эгоистов и трусов, людей, живущих на подножном корму, панически вопящих от любого удара жизни, Николай Островский отстаивал верность корчагинского пути для каждого, кто беззаветно предан нашей Советской Родине.

В этой связи обратимся к беседе Николая Алексеевича с корреспондентом «Комсомольской правды» в ноябре 1936 года. «Случается, – говорил он, – что я разговариваю с каким-нибудь слюнтяем, который ноет, что ему изменила жена и жить ему не для чего, у него ничего не осталось и т. д. И тогда я думаю, что если бы у меня было то, что есть у него: здоровье, руки и ноги, возможность двигаться… то что было бы? Я не мог бы просто пойти, я побежал бы на завод и прямо в кочегарку, чтобы скорее открыть топку, понюхать запах угля, швырнуть туда добрую порцию его… Я жил бы жадно, до безумия. Вырвавшись из девятилетней неподвижности, я был бы беспокойнейшим человеком: я бы не уходил с работы, пока не насытился ею. Таковы мои мысли, когда какой-нибудь идиот пускает слюни и не находит для чего жить… Если бы мне дали все, что имеет этот слюнтяй, пусть бы мне пятьдесят раз изменяла жена, я был бы все равно весел и всегда чувствовал бы, как чудесна жизнь… И я презираю людей, которых нарыв на пальце выводит из равновесия, заслоняет все; для которых настроение жены важнее революции, которые из ревности готовы разнести дом, перебить окна и всю посуду».

Беспощаден Николай Островский к тем писателям, поэтам и ораторам, слова и личная жизнь которых расходятся с действительностью. «Вот писатель, – говорил он, – здоровый, как бык, дядя. Три года подряд выступает перед читателями с отрывком, огребает за каждое выступление двести пятьдесят рублей и посмеивается: «На нас дураков хватит – можно ещё шесть лет не писать». Ему некогда: он пьет, спит, бегает за всеми женщинами, красивыми и некрасивыми в возрасте от семнадцати до семидесяти лет. Ему дано здоровье, но не дано пламя сердца.

Есть замечательные ораторы. Они умеют замечательно фантазировать и звать к прекрасной жизни, но сами не умеют хорошо жить. С трибуны они зовут на подвиг, а сами живут, как сукины сыны. Представьте себе дезертира, сбежавшего во время боя и агитирующего бойцов на фронт. К таким бойцы не знают пощады. Такой человек не может жить в нашей стране…»

И далее: «Эгоист погибает раньше всего. Он живет в себе и для себя. И если поковеркано его «я», то ему нечем жить… Но когда человек…. растворяется в общественном, то его трудно убить, ведь для этого надо убить все окружающее, всю жизнь…»

А вот мысли Николая Островского о смысле и цели жизни, об идейных и нравственных принципах советского человека. «Самое опасное для человека – не его болезни, – говорил Николай Алексеевич. – Слепота страшна, но и ее можно преодолеть. Куда опаснее другое: лень, обыкновенная человеческая лень. Вот когда человек не испытывает потребность в труде, когда он внутренне опустошен, когда, ложась спать, он не может ответить на простой вопрос: «Что сделано за день?» – тогда действительно опасно и страшно. Нужно срочно собирать консилиум и спасать человека, ибо он гибнет. Ну, а если эта потребность в труде не потеряна, и человек, несмотря ни на что, ни на какие трудности и препятствия, продолжает трудиться, он нормальный рабочий человек, и можно считать, что с ним все в порядке… Самый счастливый человек – это тот, кто, засыпая, может сказать, что день прожит не напрасно, что он оправдан трудом».

И ещё: «Человек делается человеком, если он собран вокруг какой-нибудь настоящей идеи. Тогда человек живет не по частям, а единым целым. С этого, собственно, и начинается человек. Этим он и силен… Быть героем в нашей стране – святая обязанность каждого. У нас не талантливы только лентяи. Они не хотят быть ими. А из ничего не рождается ничего. Под лежачий камень вода не течет. Кто не горит, тот коптит. Это закон».

Вся жизнь Николая Островского, с первых до последних дней, была примером беззаветного служения партии и народу, образцом беспримерного мужества и стойкости. Никогда и ничем Николай Алексеевич не напоминал о своей болезни. Он обычно говорил: «Когда я закрываю глаза и мечтаю»… – и окружающие забывали в этот момент, что глаза его закрыты уже много лет. Он жаловался на проклятый грипп, и всем казалось, что только эта болезнь его и беспокоила. Он был слеп и говорил: «Я читаю». Он не мог шевельнуть рукой и говорил: «Я пишу». Он не мог двигаться и говорил: «Я собираюсь поехать». И все верили в реальность этого. Слепой, он был зорче многих зрячих; парализованный, он был подвижнее многих двигающихся; тяжелобольной, он излучал столько тепла, бодрости, энергии, что людям, сидящим у его «матрацной могилы», становилось стыдно за себя, за свою вялость.

Нельзя не вспомнить мужественную позицию Николая Островского: «Страдания не достойны человека. И человек должен уметь поставить себя выше их. Для этого надо иметь цель, надо чувствовать локоть коллектива, народа, партии».

…3 октября 1936 года Николай Островский сообщает своей жене Раисе Порфирьевне, находившейся в Москве: «Был у меня московский корреспондент английской либеральной газеты «Ньюс кроникл». Беседовали три часа». (Николай Островский. Собр. соч. Том 3, М., 1956, стр.346).

Но ни в первом издании трехтомного собрания сочинений Николая Островского, ни в других публикациях, известных мне, я не обнаружил этой беседы.

По неведомым причинам произошло недоразумение, вызвавшее недоумение у Николая Островского. О нем он пишет редактору газеты «Вечерняя Москва» 28 октября 1936 года:

«Уважаемый товарищ! В «Вечерней Москве» от 25 октября 1936 года в статье «Николай Островский в Москве» допущена неточность. Высказывания английского туриста, посетившего меня в Сочи в июле этого года, приписаны корреспонденту английской либеральной газеты «Ньюс кроникл». Поскольку я не видел статьи до ее опубликования, я не мог предотвратить эту ошибку. В интересах истины прошу опубликовать в «Вечерней Москве» настоящее письмо. Н.Островский». (Н.Островский. Собр. соч. Том 3. М., 1956, стр. 356).

Однако судьба этого трехчасового интервью Николая Островского с корреспондентом «Ньюс кроникл» мне оставалась неизвестной.

Его я обнаружил только 28 сентября 1999 года в «Советской России», в канун 95-й годовщины со дня рождения писателя.

Редакция газеты предварила его публикацию следующим предисловием:

«Николай Островский и рожденный его писательским воображением Павка Корчагин были и есть великие символы великой цивилизации под названием СССР. До начала нашей «катастройки» роман «Как закалялась сталь» был одним из самых издаваемых и читаемых во всем мире. Переведенный практически на все языки мира, он достиг фантастического тиража: 100 миллионов экземпляров! Если без политических предвзятостей сегодняшнего дня открыть эту книгу – зачитаешься. Она пережила несколько экранизаций. И сейчас украинские кинематографисты снимают новый многосерийный фильм по роману Островского для… китайского зрителя!

…Неизлечимый недуг оборвал жизнь писателя в 32 года. Все написанное им составило всего три тома, но какое это наследие! И какая была прожита к этому сроку жизнь! Поэтому так обжигают строки его романов «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей», его статей, речей и писем.

В канун дня рождения писателя мы публикуем интервью, данное московскому корреспонденту английской либеральной газеты «Ньюс кроникл» С.Родману за два месяца до смерти Николая Островского.

Это интервью до сих пор оставалось малоизвестным.

Каждое слово интервью потрясает своим мужеством, неукротимой жаждой жизни: «Я не герой на час. Я победил все трагедии своей жизни: слепоту, неподвижность, безумную боль… Я хожу по краю пропасти и каждую минуту могу сорваться: я боюсь, что погибну, не кончив книги…»

Здесь названное интервью публикуется с сокращением.

«…Корреспондент. – Вы знаете, за последнее время вас очень много читают за границей.

Островский. – Да, книга переводится на французский, голландский и английский языки. Уманский, который ведает переводами произведений советских авторов на иностранные языки, подписал уже договор с одним из английских издательств, но не знаю, с каким…

В английском издании книга будет сокращена на пятьдесят три страницы, но это не из политических, а только из коммерческих соображений. Три месяца назад перевод был готов, так что скоро книга, вероятно, выйдет в свет. Книга издана на чешском языке и на японском. Готовится к изданию в Канаде. В Нью-Йорке печатается в ежедневной газете «Новый мир» на русском языке. Намечается издание книги в Америке.

К. – Очень немного из советской литературы переведено на английский язык.

О. – Да. Только «Тихий Дон», частично «Поднятая целина»…

Для меня было большой неожиданностью издание «Как закалялась сталь» в Японии: ведь там такая суровая жандармская цензура…

К. – Сейчас за границей большой интерес к вашей личности. Ведь в романе ваша личность играет большую роль.

О. – Раньше я решительно протестовал против того, что эта вещь автобиографична, но теперь это бесполезно. В книге дана правда без всяких отклонений. Ведь ее писал не писатель. Я до этого не написал ни одной строки. Я не только не был писателем, я не имел никакого отношения к литературе или газетной работе. Книгу писал кочегар, ставший руководящим комсомольским работником. Руководило одно – не сказать неправды. Рассказывая в этой книге о своей жизни, я ведь не думал публиковать книгу. Я писал ее для истории молодежных организаций (Истомол), о гражданской войне, о создании рабочих организаций, о возникновении комсомола на Украине. А товарищи нашли, что книга эта представляет и художественную ценность.

Если рассматривать «Как закалялась сталь» как роман, то там много недостатков, недопустимых с профессиональной, литературной точки зрения (ряд эпизодических персонажей, которые исчезают после одного-двух появлений). Но эти люди встречались в жизни, поэтому они есть в книге. Если бы книга писалась сейчас, то она, может быть, была бы лучше, глаже, но в то же время она потеряла бы свое значение и обаяние. Книга дает то, что было, а не то, что могло быть. В ней суровое отношение к правде. И в этом книга неповторима. Она не создание фантазии и писалась не как художественное произведение. Сейчас я пишу как писатель и создаю образы людей, которых не встречал в жизни, описываю события, в которых не участвовал.

К. – …Интересно, каков будет роман «Рожденные бурей».

О. – Вторая моя книга отличается от первой и по стилю, и по построению сюжета. Может быть, книга будет интересна фабулой, романтической подкладкой, будет увлекательна, но навряд ли будет иметь такое значение, как «Как закалялась сталь»; она в полной мере – создание фантазии: ни герои, ни поступки их не идентичны фактам. Я пользуюсь правом художника, – не искажая исторических событий, дать их в своем преломлении.

К. – Каков сейчас тираж «Как закалялась сталь»?

О. – Тираж ее сейчас достигает 1 500 000, и до конца года будет еще несколько изданий, всего будет 1 750 000 – 2 000 000 экземпляров. В два-три года книга выдержала пятьдесят два издания. В одном 1936 году она издана тридцать шесть раз. Даже для наших темпов это грандиозно. Она нашла пути к сердцам читателей, особенно к молодежи, потому что, помимо своих художественных достоинств, без которых она не волновала бы, она сурово-правдива. Книга нашла людей, о которых в ней рассказано: они пишут мне, и ни один не сказал, что я как-то исказил события или характеры.

Все события и участники их даны без прикрас, со всеми плюсами и минусами, со всеми страданиями и радостями.

К. – Искренно говоря, на меня сильнее всего действует ваша преданность идее коммунизма. Человек поставлен жизнью в такое положение, что не может быть активным на фабрике, заводе, и он находит иной способ работать. Чувствуешь большое уважение к такому человеку, поэтому у меня явилось желание увидеть вас.

Вы не только большой художник, вы своей жизнью возбуждаете в людях стремление работать, быть полезным обществу, делать, как вы. Ваш лозунг «не сдадимся» увлекает за вами многих и многих. Был ли у вас Роллан?

О. – Меня не было в Москве во время его пребывания там, но в следующий его приезд в СССР я надеюсь встретиться с ним.

К. – Когда-то будет написан роман о вас, я в этом убежден. Пока еще это время не наступило. Но вас уже знают за границей. Вы, несомненно, завяжете связь с большими писателями Запада… Скоро Островский будет известен во всем мире так же, как в своей стране. Буржуазия ценит мужество в людях. Ваше мужество вдохновляется большевистским духом. Буржуазия будет вынуждена узнать, что такое большевистское мужество и как его воспитывает партия. Из книги узнают человека, которого любит вся страна, которого уважает и бережет правительство.

О. – Товарищ (не обижайтесь, что я называю вас таким словом, это одно из прекраснейших слов, созданных революцией по тому содержанию, которое в него вкладывается), я хочу спросить вас о ваших убеждениях.

Вы – представитель буржуазной газеты, а ваши личные убеждения? Если вы – мужественный человек, вы должны сказать мне правду.

К. – За пять лет жизни в Москве я приобрел много друзей-коммунистов, которые относятся ко мне с полным доверием. Меня знают в НКИД как дружественного журналиста… «Ньюс кроникл» – либеральная газета. Мне приходилось не раз бросать работу в газетах, которые начинали вульгарно относиться к СССР. Я приехал сюда работать, так как мне хотелось жить в СССР и изучить его. Для меня несомненно, что коммунизм – следующий этап цивилизации.

О. – Безусловно! Но сейчас в капиталистических странах журналисты вынуждены прибегать ко лжи. Больше того, целые политические партии лгут в своей работе. Правды они говорить не могут, так как массы отойдут от них, и они должны маневрировать между двух групп – правящей группой и трудящимися массами. Наша партия состоит на восемьдесят процентов из пролетариев. Они честны своим трудом, и только они имеют право быть хозяевами страны. Нас обвиняют в разрушении творений искусства, но вы видите всю подлость этой клеветы. Нигде искусство так не охраняется, как у нас. А читают ли где-нибудь Шекспира так, как у нас? И это рабочие, которых считают варварами. А вопросы гуманизма! Говорят, что мы забыли это слово. Подлая ложь. Наоборот, гуманизм по отношению к врагам был причиной многих ошибок. Наша мечта – возрождение человечества.

К. – Да. В Сочи хорошо видишь заботу правительства о здоровье и отдыхе трудящихся.

О. – Это только начало. Ведь колесо в начале вращения не дает 1500 оборотов, это приходит постепенно. А помните «Россию во мгле» Уэллса? Он считал, что в Кремле сидят мечтатели и романтики и сочиняют сказки. Странный он человек – при огромном уме и таланте в нем все-таки такая ограниченность. Он пишет фантастические вещи и видит (правда, искаженно видит) на 1500 лет вперед, но не хочет видеть того, что творится сегодня у нас. Бернард Шоу – огромная личность, с необыкновенно острым умом, и его у нас прекрасно знают, и не только в городах, но и в селах…

К. – Самая светлая личность в мире – это Роллан.

О. – Да, и он привлекает к себе все чистые сердца. У него огромное сердце.

К. – Теперь самое острое оружие в разговоре с интеллигентами на Западе о коммунизме – это слова Роллана, Барбюса…

Человечество понимает, что у вас дело идет хорошо. СССР посетил недавно один литовец, профессор, турист. Он не был здесь двадцать лет. В беседе со мной он сказал, что они думали, что без частной собственности у большевиков не может дело пойти: стимула нет. Но, оказывается, дело идет. Он видит: идут поезда, работают гостиницы и так далее. Больше – он видит огромные стройки. Он видит громадную работу по поднятию культурного уровня населения. И вот, настроенный против при приезде, он уезжает убежденный, что коммунизм – большая сила.

О. – Мы – коммунисты-материалисты и понимаем, как страшна машина угнетения человечества. Она уже отработала. Когда-то капитализм имел цивилизаторскую роль, созидательную. Хоть и на основе эксплуатации, но он создавал огромные ценности. Этого не будешь отрицать. Но то, что делается сейчас: выбрасываются в море бочки масла, тысячи тонн кофе…

Разве это не признак распада, гниения капитализма. Но самое отвратительное чудовище – это буржуазная печать. Каково положение журналиста: или лги и получай деньги, или будешь вышвырнут вон? У кого честное сердце, тот откажется, а большинство пойдет на это.

Трудно удержать там честное имя. А ведь страшно жить так. Журналисты лгут сознательно. Они всегда знают правду, но продают ее. Это профессия проститутки. Фашисты видят отлично, где хорошо, но они будут уничтожать это хорошее из ненависти. И вот рабочие массы читают газеты, многие верят им. Это страшнее всего.

Мы уважаем честную открытую борьбу с оружием в руках. Я сам дрался и убивал и, будучи впереди цепи, вел на это других. Но не помню случая, чтобы мы уничтожали сдавшегося, безоружного врага. Это был уже не враг. Откуда осталась у бойцов теплота к этим людям, которых десять минут назад они без пощады рубили? Я сам отдавал последнюю махорку. Были отдельные, единичные выступления махновцев, недавно попавших в отряд, но мы их перевоспитывали…

Я, если бы чувствовал неправоту дела, которое я выполняю, мне кажется, я не мог бы никогда улыбаться. Вы знаете, не надо было агитаторов, чтобы сделать пленных своими товарищами. Лучше агитатора – бойцы с их теплым отношением, которое разоблачало ложь офицеров. Пленный солдат, познанский крестьянин, чувствовал полное спокойствие за свою жизнь и быстро становился нашим.

И совершенно другое отношение к пленным красноармейцам со стороны польских офицеров. Как они издевались: выкалывали глаза, истязали, уничтожали попавших в плен бойцов, эти носители культуры! А ведь говорили на Западе, что Польша – страж культуры?! Я сам видел все издевательства польских офицеров. Я могу смело говорить о них, я испытал их: вот откуда и пламя ненависти к фашистам.

Я знаю, что такое гнет капиталистической эксплуатации. Я работал с одиннадцати лет, и работал по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Но меня били. Били не за плохую работу, я работал честно, а за то, что не даю столько, сколько хозяину хотелось взять от меня. Таково отношение эксплуататоров к трудящимся во всем мире. И эти люди говорят о гуманности! А дома они слушают Вагнера и Бетховена, и призраки замученных ими людей не смущают их покоя. Их благополучие построено на нечеловеческом отношении к рабочим, которых они презирают за некультурность. Но как рабочий может стать культурным в условиях капиталистической эксплуатации? Не они ли тянут его назад, к средневековью? У нас тоже есть недостатки, но это остатки старого наследства…

К. – Какие недостатки имеете вы в виду?

О. – Отсталость сельского населения, например: на селе еще много неразвитых людей. Столетиями крестьян заставляли жить жизнью животных, не давая доступа к знанию, всячески затемняли сознание. Ведь единственной книгой для народа было «Евангелие» да еще рассказы о дьяволе. И это особенно последовательно проводилось в отношении национальных меньшинств. Давно ли в Кабардино-Балкарии изжиты чисто средневековые обычаи, обряды, жуткое отношение к женщине? Разжигание национальной розни – один их методов политики капиталистов. Вполне понятна их боязнь объединения угнетенных народов.

…Все изменилось со времени Октября. Царской «Расеи» больше нет. Что нес с собой русский солдат? Царский флаг и дикую эксплуатацию своей отечественной буржуазии. Наша же армия не будет армией-победительницей, жестокой к побежденному народу. Наш красноармеец знает, что его враг не немецкий народ. Он знает, что после нашей победы будет братство народов. И раз враг бросил оружие, отступил, то войдут на его территорию не разбойники, не враги, а товарищи…

Борьба будет ожесточенной. Гитлер сумел сыграть на национальном унижении и сумел разжечь страшный шовинизм. Это страшная вещь. У нас в Союзе 168 национальностей и в то же время у нас теперь настоящее братство народа. А двадцать лет назад я сам был свидетелем безобразных издевательств над евреями. Сейчас это дико нелепо. В Красной Армии особенное внимание уделяется политическому воспитанию бойцов. Я сам до 1923 года был комиссаром батальона. Никогда мы не говорили, что немцы или поляки наши враги. Это было бы преступно. Это наши друзья, закованные в цепи капиталистического рабства… Угнетение и произвол не везде одинаковы: есть фашизм и есть демократизм, хотя тут и там капиталисты. Мы не уравниваем их, мы ловим каждого честного человека. Фашизм душит все самое честное, благородное и прекрасное в Германии и Италии…

К. – О, конечно! Даже подростки, даже дети знают, что такое фашизм.

О. – А мы на занятых территориях уже через месяц будем иметь друзей. У нас железная дисциплина – наша армия никогда не будет чинить насилия. В гражданскую войну виселицы, следы погромов, учиняемых белыми, вызывали у бойцов страшное чувство мести. Но мы не допускали, чтобы оно обратилось на невооруженное население. Работа комиссаров всегда предотвращала античеловеческие поступки, бойцы берегли честь красного знамени.

…К. – Скажите: если бы не коммунизм, вы могли бы также переносить свое положение?

О. – Никогда! Личное несчастье сейчас для меня второстепенно. Это понятно…

Когда кругом безотрадно, человек спасается в личном, для него вся радость в семье, в узколичном кругу интересов. Тогда несчастья в личной жизни (болезнь, потеря работы и так далее) могут привести к катастрофе – человеку нечем жить. Он гаснет, как свеча. Нет цели. Она кончается там, где кончается личное. За стенами дома – жестокий мир, где все друг другу враги. Капитализм сознательно воспитывает в людях антагонизм, ему страшно объединение трудящихся. А наша партия воспитывает глубокое чувство товарищества, дружбы. В этом огромная духовная сила человека – чувствовать себя в дружеском коллективе.

Я лишился самого чудесного в жизни – возможности видеть жизнь. Прибавьте к этому огромные страдания, которые не дают ни секунды забвения. Это было огромное испытание воли, поверьте, можно сойти с ума, если позволить себе думать о боли. И передо мной встал вопрос: сделал ли я все, что мог? Но совесть моя спокойна. Я жил честно, лишился всего в борьбе. Что же мне остается? Предо мной темная ночь, непрерывные страдания. Я лишен всего, всех физических радостей, процесс еды для меня – мучение. Что можно сделать в моем положении?..

Но партия воспитывает в нас священное чувство – бороться до тех пор, пока есть в тебе искра жизни. Вот в наступлении боец падает, и единственная боль оттого, что он не может помочь товарищам в борьбе. У нас бывало так: легкораненые никогда не уходили в тыл. Идет батальон, и в нем человек двадцать с перевязанными головами. Создалась такая традиция борьбы, воспитывалось чувство гордости. За границей какой-нибудь барон или граф гордится своим старинным родом. У пролетариев есть своя гордость. И когда теперь наш товарищ вспоминает, что он был кочегаром, то он вспоминает об этом с гордостью. У вас это не звучит ничем, у вас рабочий – пустое место, ничто…

Я всегда был очень горд и никогда не сносил молча обиды, не позволял оскорблять себя. Меня невозможно было заставить быть рабом. Я работал пятнадцать-восемнадцать часов, работал честно, не портил машин, но если хозяин поднимал руку на меня, то я бросался на него. В книге «Как закалялась сталь» вся моя жизнь, шаг за шагом, год за годом…

К. – … Где вы будете жить в Москве?

О. – У меня есть там квартира, она в центре города, чтобы я не был изолирован от товарищей. Но ее немногие знают. В стране создалось у молодежи огромное чувство симпатии ко мне, молодежь рвется ко мне. Но у меня так мало сил, что я не могу принимать и одной десятой части желающих встречаться со мной.

К. – А как вы избавляетесь от таких посещений в Сочи?

О. – Товарищи хотели создать охрану. Но я запретил это. Если я лично не могу встречаться со всеми, то мой дом открыт для всех. Пусть молодежь посмотрит, как живет этот отчаянной жизни и радостный парень. Я не могу замкнуться от масс читателей.

К. – Что вы читаете?

О. – Читаю все основные наши газеты и беллетристику. Мне надо учиться. Жизнь движется вперед, и я не могу отставать. На чтение уходит несколько часов в день.

К. – Как ваше самочувствие?

О. – Если бы вы спросили моего врача, то он сказал бы: «Я тридцать лет считал, что болен тот, кто ноет, кто жалуется на болезнь. А этого не узнаешь, когда он болен. А между тем сердце разрушено, нервы пылают, огромный упадок сил. Он должен три года ничего не делать, только есть и спать. И читать Анатоля Франса да Марка Твена, и то в маленьких дозах». А я работаю по пятнадцать часов в сутки. Как? Врачам непонятно. Но ничего сверхъестественного нет. Юридически я болен. Я переношу мучительные страдания, не оставляющие меня ни ничью, ни днем.

К. – Сколько вы спите?

О. – Семь-восемь часов.

К. – Где вы работали, когда началась ваша болезнь?

О. – Я политработник, секретарь комитета комсомола. А это значит – работа с 6 часов утра до 2 часов ночи. Для себя времени не оставалось совершенно.

К. – Можно сказать, что вы украинский Косарев?

О. – Нет. Я был скромным районным работником. После гражданской войны, в 1921 году вернулся в мастерские. До 1923 года работал электромонтером. В 1923 году вернулся на границу, так как работать в мастерских не мог. Я обманул врачей, и меня послали в армию, где работал военным комиссаром. Потом до 1927 года работал в комсомоле. И все это время болел.

А в 1927 году болезнь свалила меня окончательно. В армию ушел в 1919 году, в возрасте пятнадцати лет…

К. – Я имею много бесед и с очень интересными людьми и видными деятелями… Но я без колебания скажу, что беседа с вами многому научила меня, и я ее никогда не забуду. Вы мужественный человек. Мужество дает вам преданность идеям коммунизма. Это идейное коммунистическое мужество. Да?

О. – Да. Я могу каждую минуту погибнуть. Может быть, вслед за вами полетит телеграмма о моей гибели. Это меня не пугает, вот почему я работаю, не жалея жизни. Будь я здоров, я экономил бы силы для пользы дела. Но я хожу на краю пропасти и каждую минуту могу сорваться. Я это твердо знаю. Два месяца назад у меня было разлитие желчи и отравление желчью, я не погиб только случайно. Но как только упала температура, я немедленно принялся за работу и работал по двадцать часов в день. Я боялся, что погибну, не окончив книги.

Я чувствую, что таю, и спешу уловить каждую минуту, пока чувствую огромное пламя в сердце и пока светел мой мозг. Меня подстерегает гибель, и это усиливает жажду жизни. Я не герой на час. Я победил все трагедии своей жизни: слепоту, неподвижность, безумную боль. Я очень счастливый человек, несмотря на все. И это не потому, что я достиг всего, что меня наградило правительство. Я этого ничего не имел и был так же радостен. Поймите, это не было никогда целью моей работы. Пусть завтра я снова буду жить в маленькой, убогой комнатушке, мне было бы все равно.

К. – Когда партия начала интересоваться вами?

О. – Я никогда не был заброшен. Я был обеспечен пенсией, меня лечили в санаториях и лучших московских клиниках, я перенес девять мучительных операций. Но я отказывался от большой помощи: имел на что жить. В 1932 году я вернулся в строй, когда моя книга была признана. В 1932 году издана первая часть и в 1934 году – вторая.

К. – Почему такое название вы выбрали?

О. – Сталь закаляется при большом огне и сильном охлаждении. Тогда она становится крепкой и ничего не боится. Так закалялось и наше поколение в борьбе и страшных испытаниях и училось не падать перед жизнью. Я был малограмотен, до 1924 года я не знал хорошо русского языка.

Огромная работа над собой сделала из меня интеллигента. Я знал хорошо только политику, а этого для меня в тот период хватало. Больше всего учился, когда заболел: у меня появилось свободное время. Я читал по двадцать часов в сутки. За шесть лет неподвижности я прочел огромную массу книг.

К. – Я очень благодарен вам за беседу. Надеюсь увидеться с вами в Москве…

О. – Хочу, чтобы в вашем сердце осталось тепло от нашей встречи. Мы доверчивы…

У меня огромное желание верить людям, видеть в них честных, хороших друзей. Если бы я был представитель буржуазии, я не ждал бы к себе уважения и доверия, но я истинный труженик, и я жду, что меня все должны уважать. Мы в нашей стране работаем над созданием нового мира. Теперь уже многие поняли это и у вас…

Если уцелела ваша честность, и вы сохранили человеческое достоинство, это уже много. Вам ведь многое непонятно. Вы не видели России до революции, не представляете себе этой дьявольской, жуткой обстановки. Только зная наше ужасное прошлое, можно оценить и понять гигантскую работу, которую мы сделали. И страшно, что есть люди, которые хотят все разгромить, взорвать, вернуть нас в прежнее рабство…»

…Осознавая состояние своего здоровья, Николай Островский напрягал все свои силы для написания нового романа. В это время с ним работали два, а порой даже три секретаря.

«Только мы, такие, как я, так безумно любящие жизнь, ту борьбу, ту работу по постройке нового много лучшего мира, не можем уйти, пока не останется хоть один шанс…», – говорил Николай ОСТРОВСКИЙ.

Гигантскими усилиями писателя работа над первым томом романа «Рожденные бурей» была завершена к октябрю 1936 года.

22 октября 1936 года Николай Алексеевич в сопровождении сестры и секретаря едет в Москву.

«У вагона поезда, – вспоминает М.Павловский, – один из могучих носильщиков станции Сочи взял на руки Николая Алексеевича, как ребенка, и так, в вертикальном положении, осторожно внес его в вагон…

Когда семья Островского хотела уплатить носильщику, несшему Николая Алексеевича, и его товарищам за труд, носильщик отказался самым категоричным образом от денег. «Что вы, что вы, с Николая Алексеевича да брать деньги… – сказали они возмущенно, – да если понадобится, мы его до Москвы донесем».

…15 ноября 1936 года на московской квартире состоялось заседание президиума правления Союза советских писателей, на котором обсуждалось новое произведение Николая Островского.

«Мое выступление, может быть несколько неожиданное для вас: автор выступает первым, – сказал перед обсуждением Николай Алексеевич. – У меня есть решительная просьба, которую я высказывал неоднократно в письмах к товарищам и в личных беседах, чтобы наше обсуждение шло по следующему, желательному для меня и всех нас направлению.

Прошу вас по-большевистски, может быть, очень сурово и неласково показать все недостатки и упущения, которые я сделал в своей работе. Есть целый ряд обстоятельств, которые требуют от меня особого упорства в моих призывах критиковать сурово. Товарищи знают мою жизнь и все особенности ее. И я боюсь, что это может послужить препятствием для жесткой критики. Этого не должно быть. Каждый из вас знает, как трудно производить капитальный ремонт своей книги. Но если это необходимо – нужно работать.

…Требуйте с меня много и очень много. Это самое основное в моем выступлении…» (Николай Островский. Том 2, М., Госиздат художественной литературы, 1956, стр.296).

Роман получил общее одобрение. В то же время такие известные писатели, как Серафимович, Ставский, Фадеев и другие, заботливо указали Николаю Алексеевичу Островскому, какие моменты в «Рожденных бурей» надо усилить.

С.Трегуб рассказывает в своих воспоминаниях: «Общее мнение свелось к тому, что автор одержал новую победу. Я следил за лицом Островского. Он живо реагировал на каждую речь. Порой откликался короткими репликами…» (Воспоминания о Николае Островском. Составители И.Кирюшкин и Р.Островская. М., «Молодая гвардия», 1974, стр. 363–364).

В заключение Николай Островский сказал: «Если бы сегодня было доказано, что книга не удалась, то результатом этого могло бы быть одно: завтра утром я с яростью начал бы работу заново. Это не фраза, не красивый жест, потому что жизнь без борьбы для меня не существует. На кой черт она мне сдалась, если только жить для того, чтобы существовать. Жизнь – это борьба».

Николай Алексеевич пообещал через месяц представить Центральному Комитету комсомола готовую для печати первую часть «Рожденных бурей». Слово и на этот раз не разошлось с делом. Обсуждение «Рожденных бурей» проходило 15 ноября 1936 года, а на 15 декабря Николай Островский наметил срок окончания работы над романом.

…В ноябре состоялась долгожданная встреча Николая Островского с Михаилом Шолоховым, посетившим его со своей семьей на московской квартире. Этой встречи Островский ждал, как праздника. Об этом говорит длительная переписка его с Михаилом Александровичем, получившая отражение в недавно изданной «Шолоховской энциклопедии».

В ноябре 1935 года Островский послал Шолохову роман «Как закалялась сталь» с дарственной надписью: «Товарищу Мише Шолохову, моему любимому писателю. Крепко жму Ваши руки и желаю большой удачи в работе над четвертой книгой «Тихого Дона». Искренне хочу победы. Пусть вырастут и завладеют нашими сердцами казаки-большевики. Развенчайте, лишите романтики тех своих героев, кто залил кровью рабочих степи тихого Дона».

В июле 1936 года Михаил Шолохов переслал Николаю Островскому в Сочи первый том «Тихого Дона» с дарственной надписью и письмом. В нем говорилось: «Книгу получил. Спасибо. Прости за долгое молчание. Думал побывать в Сочи, увидеть тебя, поговорить, но так и не пришлось… Прими мой горячий дружеский привет. Крепко жму руку. Желаю тебе бодрости, здоровья, успехов в работе».

14 августа того же года Михаил Шолохов, отвечая на не дошедшее до нас письмо Николая Островского писал: «Спасибо за письмо, за доброе отношение ко мне. В Сочи непременно приеду, как только разделаюсь с окаянной книгой…

Свояченица Лидия – со свойственным всем девушкам легкомыслием, целыми днями трещит о тебе, рассказывает без конца и края. Приходит и вместо «здравствуй» начинает: «А вот Николай Алексеевич» и т. д. И пошла, как из «максима» поливать, да длинными очередями, да часа на два. Ужас, что творится в нашем тихом доме! Должен Вам сказать, товарищ бригадный комиссар, что Вы и лежа на постели, разите беззащитных девушек, неудобно это, и я не я буду, если не шепну Вашей жене при встрече кое-что!

Крепко обнимаю тебя, дорогой Николай, и желаю всего доброго. До скорого, надеюсь, свидания. Мой сердечный привет твоей маме и всем твоим близким».

В свою очередь Николай Островский отвечал Шолохову в том же шутливом тоне: «Сегодня кончил свою окаянную. Отдохну маленько, напишу… На счет «беззащитных девушек» ты это весьма несправедливо. Поскольку мне известно из «достоверных источников», эта твоя «беззащитная девушка» отчаянно царапается, и одному здоровенному дяде от нее не поздоровилось. Как видишь, о беззащитности нельзя говорить. Сам знаешь, казачки – народ опасный и далеко не спокойный. Тебе ли, знающему их сердца, говорить о беззащитности их? Тут дай Бог самому унести ноги».

В том же письме Николай Островский писал о желании встретиться: «Помни, Миша, что я ненадежный насчет многолетней жизни парень. Если ты хочешь пожать мне руку, то приезжай, не откладывая на будущий год».

Николай Островский обращался к Шолохову с просьбой дать критическую оценку рукописи первого тома романа «Рожденные бурей»: «Знаешь, Миша, ищу честного товарища, который бы покрыл прямо в лицо… Вот, Миша, ты и возьми рукопись в переплет.»

1 сентября 1936 года Николай Островский отправил Шолохову телеграмму: «Дорогой Михаил, когда тебя ждать в Москве. Привет всем».

В письме от 2 октября Михаил Шолохов писал: «С негодованием отметаю, как говорится, разговоры о твоей недолговечности и всем сердцем желаю тебе жить до старости, не старея.

В Сочи я, пожалуй, не приеду. А вот в Москве встретимся всенепременно! В конце этого месяца я тоже махну туда на неделю-другую, и тогда и повидимся, и поговорим, и «Рожденные бурей» там же прочту. А сейчас не могу приехать.

За этот месяц надо поработать до горького пота. Если не закончу «Тихий Дон», – брехуном прослыву на весь белый свет, а перспектива эта мне не улыбается. Ездил в Москву, слезно просил освободить меня от поездки на антивоенный конгресс, ЦК надо мною сжалился, и вот я снова за столом, допоздна «перекрываю нормы», а наутро прочитаю и за голову хватаюсь… Сии писательские чувства тебе самому известны, а потому и расписывать их нечего».

В октябре 1936 года Михаил Шолохов первым откликнулся на опубликованный в Ростовской газете «Молот» призыв Николая Островского к собратьям-писателям внести вклад в фонд помощи женщинам и детям сражающейся Испанской республики. Николай Островский и Михаил Шолохов внесли по тысяче рублей каждый.

В ноябре 1936 года, наконец, состоялась долгожданная встреча Николая Островского с Михаилом Шолоховым. Жена писателя, Раиса Порфирьевна, вспоминала: «Шолохов посетил Островского со всей семьей. Этой встречи Островский ждал как праздника. После знакомства с малышами – детьми Шолохова – он сам раздал им подарки, пошутил, посмеялся с ними…

Оставшись одни, писатели много и горячо говорили. Николаю Алексеевичу очень хотелось знать мнение Шолохова о своем новом романе. К сожалению, их разговор не был записан». (По материалам статьи «Островский Николай Алексеевич» из книги «Шолоховская энциклопедия». Москва, 2012, стр. 532–534).

11 декабря в 12 часов ночи, за 4 дня до срока, который Николай Островский сам себе наметил, он закончил переработку книги и подготовку её к печати. Он поставил рекорд жизнедеятельности, жизнеактивности.

В один из последних дней жизни Николая Островского его посетил редактор «Сочинской правды» И.Ф.Кирюшкин: «…От одной темы переходили к другой, о многом уже переговорили… И вдруг неожиданное: «Наверное, вам скоро придется писать некролог… Какой-то холод страшной силы пронизывает и сковывает мое тело…», – сказал он это своим обычным голосом, без тени страдания и жалобы. Лишь сосредоточенность Николая показалась мне необычной…» (Воспоминания о Николае Островском. Сборник. Составители И.Кирюшкин и Р.Островская. М., «Молодая гвардия», 1974, стр.267–268).

14 декабря 1936 года Николай Алексеевич продиктовал своему секретарю последнее письмо. Оно было адресовано матери:

«Милая матушка!

Сегодня я закончил все работы над первым томом «Рожденные бурей». Данное мною Центральному Комитету комсомола слово – закончить книгу к 15 декабря я выполнил.

Весь этот месяц я работал «в три смены». В этот период я замучил до крайности всех моих секретарей, лишил их выходных дней, заставляя их работать с утра и до глубокой ночи. Бедные девушки! Не знаю, как они обо мне думают, но я с ними поступал бессовестно.

Сейчас все это позади. Я устал безмерно. Но зато книга закончена и через три недели выйдет из печати в «Роман-газете» тиражом в полтораста тысяч экземпляров, потом в нескольких издательствах общей суммой около полумиллиона экземпляров.

…Сейчас я буду отдыхать целый месяц. Работать буду немного, если, конечно, утерплю. Характер-то ведь у нас с тобой, мама, одинаков. Но все же отдохну: буду читать, слушать музыку и спать побольше, – а то шесть часов сна мало.

Ты слушала речь вождя на восьмом съезде Советов? Напиши мне, работает ли у нас радиоприемник?

Ты мне прости, родная, за то что я не писал тебе эти недели, но я никогда тебя не забываю. Береги себя и будь бодра. Зимние месяцы пройдут скоро, и вместе с весной я опять вернусь к тебе. Крепко жму твои руки, честные, рабочие руки, и нежно обнимаю. Твой Н.Островский». (Николай Островский, том 3, М, 1956, стр. 258, 259).

15 декабря 1936 года в почте Николая Островского оказалось письмо ЦК ВЛКСМ с надписью «Срочно, в собственные руки». В конверте было постановление ЦК комсомола об отпуске:

«Выписка из протокола № 38 Секретариата ЦК ВЛКСМ от 14 декабря 1936 года № 34/0

О товарище Островском Н.А.

В связи с окончанием работы над первой частью романа «Рожденные бурей» предоставить Островскому Н.А. месячный отпуск.

Секретарь ЦК ВЛКСМ А.Косарев».

Ознакомившись с этим документом Николай Алексеевич сказал: «Вот теперь поставлю точку. Будем отдыхать.» (П.Новиков. «Счастье быть бойцом». М., 1984, стр. 267–268).

…И в этот день у Николая Алексеевича Островского разразился последний и губительный для его жизни приступ – прохождение почечных камней, осложненное отравлением организма желчью. Придя в сознание, Николай Алексеевич позвонил в редакцию «Комсомольской правды» и спросил: «Держится ли Мадрид?» (фашистские орды осаждали тогда столицу сражавшейся республиканской Испании – И.О.). Узнав, что Мадрид держится, Николай Островский восхищенно произнес: «Молодцы ребята! Значит и мне нужно держаться…» И тут же с грустью добавил: «А меня, кажется, громят…» Он уподобил себя осажденному Мадриду. Фашисты и смерть – синонимы. Значит, надо держаться!

«16 декабря. В 7 часов утра на тревожный звонок брата я вошла в комнату, – вспоминала впоследствии сестра писателя Е.А.Островская. – Бледность его лица и холодный пот на лбу доказывали, что опять начался приступ боли от камней в почках. Напугало меня его требование вызвать немедленно врача, впрыснуть морфий. Чувствовалось, что мучительные боли обрушились на уставшее слабеющее тело…

Ничто не могло на этот раз облегчить жестокие боли – сделанный укол не принес ни покоя, ни сна…

Необходима была операция, но при неподвижности брата делать ее было невозможно…

Часто пробуждаясь от минутного забытья, он спрашивал медсестру: «Я не стонал во сне?» и, получив отрицательный ответ, облегченно вздыхал. Он не хотел выдать стоном свои страдания…

Рассказывает Петр Новиков, ближайший, многолетний и верный друг Николая Островского:

«С этого дня Николай Алексеевич уже никого не принимает. Исключение сделали лишь Николаю Никандровичу Накорякову, директору государственного издательства «Художественная литература». Он передал Островскому подобранные листы романа «Рожденные бурей», полученные из типографии, своего рода сигнальный экземпляр.

Николай Алексеевич очень обрадовался подарку, полушепотом поблагодарил Накорякова: «Как хорошо!»

Этот первый экземпляр романа «Рожденные бурей» стал последней радостью Николая Островского.

…В доме стало тихо, все говорили шепотом. Николай Алексеевич… часто впадал в забытье, а приходя в себя, прислушивался к разговору секретарей, передававших дела друг другу. Он установил строгий порядок дежурств у своей постели. Жене Раисе Порфирьевне запретил пропускать занятия в Коммунистическом университете, где она училась.

Спрашивал: отправили ли рукопись романа «Рожденные бурей» по указанным им адресам? Его успокаивали: все сделано.

Николай Алексеевич не верил в близость своей смерти и просил о состоянии его здоровья никому не говорить. В особенности опасался он за мать: «Не тревожьте матушку. Это может стоить ей жизни. А я крепкий, выдержу и на этот раз!» (П.Новиков. «Счастье быть бойцом», М., 1984, стр. 268–269). Но…

«Утром 22 декабря по обыкновению перестелили его постель, – вспоминала Е.А.Островская. – Только от очередного бритья он отказался – из-за слабости. Даже в эти часы ничто не ускользало от его чуткой натуры. Он чувствовал, что тревога за его жизнь угнетает близких. И чтобы хоть немного облегчить наше состояние, он сказал: «Чего вы приуныли, ребята? Вам сказали, что я умру? Не верьте, я не раз обманывал врачей, и на этот раз так будет…»

Ему сделали укол, от которого он упорно отказывался. Спустя час он уснул…» (Воспоминания о Николае Островском. Сборник. М., «Молодая гвардия», 1974, стр. 441–442).

«Не горюйте, друзья мои, я не сдамся и на этот раз, – утешал он близких. – Я ещё не могу умереть, – ведь я должен вывести из беды мою молодежь, я не могу оставить их в руках легионеров».

«Смерть ходила где-то близко вокруг дома», в котором находились Андрей Птаха, Раймонд, Леон, Олеся, Сарра (герои нового романа Николая Островского «Рожденные бурей»), пытаясь найти щель, чтобы войти туда. Островский стоял на страже их жизни, искал выхода из беды. Но смерть атаковала его самого; она нашла щель и уже проникла в его дом.

– Будем биться до последнего! – яростно кричал в осажденном легионерами охотничьем доме Андрей Птаха.

До последнего бился и Николай Островский. Но болезнь наступала с таким чудовищным ожесточением, что его ослабевший, переутомленный напряженной работой организм не в силах был уже сопротивляться. Все старания врачей остановить приступ не увенчались успехом. Он умирал. Но умирал так же мужественно, как жил. Ночью Николай Алексеевич сказал дежурившей у его постели жене: «Мне тяжело, больно, Раюшка. Видно врачи не договаривают всего. Я чувствую, что все может кончиться катастрофой».

Некоторое время он лежал молча. Резко сдвинутые брови свидетельствовали о его крайнем, мучительном напряжении. Затем он продолжил:

– То, что я тебе сейчас скажу, вероятно, будет моей последней связной речью… Жизнь я прожил неплохо. Правда, все брал сам, в руки ничего не давалось легко, но я боролся и, ты сама знаешь, побежденным не был. Тебе хочу сказать одно: как только жизнь тебя чем-нибудь прижмет, вспомни меня. Помни также, что где бы ты ни работала, что бы ни делала, учебы не бросай. Без неё не сможешь расти. Помни о наших матерях; старушки наши всю жизнь в заботах о нас провели… Очень их жаль… Мы им столько должны! Столько должны… А отдать ничего не успели. Береги их, помни о них всегда…» Он впал в забытье…

Очнувшись, спросил находящегося возле него брата Дмитрия:

– Я стонал?

И, услышав отрицательный ответ, произнес:

– Видишь, смерть подошла ко мне вплотную, но я ей не поддаюсь. Смерть не страшна мне…

Потом снова забылся. Придя в сознание, спросил врача:

– Я стонал?

– Нет.

– Это хорошо. Значит, смерть не может меня пересилить.

Николай Алексеевич дышал уже кислородом. В последний раз смотрел он тогда в глаза смерти. Она надвинулась так близко, как никогда прежде, но он не дрогнул. Его беспокоило лишь одно:

– Я в таком большом долгу перед молодежью, – говорил он, уже угасая. – Жить хочется… Жить нужно…

22 декабря 1936 года в 19 часов 50 минут Николай Алексеевич Островский скончался…

ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У и правительство Украины, ЦК ВЛКСМ, правление Союза советских писателей с глубоким прискорбием извещали наш народ о смерти талантливого писателя – орденоносца Николая Алексеевича Островского, который был связан «одним целым со своим великим, воскресшим и освобожденным народом». И эта связь была так крепка, что её не могла разорвать смерть.

Три дня он лежал на высоком постаменте среди цветов и венков. Три дня безостановочно с утра до ночи двигался мимо него скорбный людской поток. В почетном карауле стояли писатели, моряки Тихоокеанского флота, бойцы пролетарской дивизии и юные пионеры, старые большевики и комсомольцы, народные артисты и архитекторы, полярники и летчики, сын Чапаева и дочь Фурманова, делегации Ленинграда, Киева, Шепетовки и Сочи.

Урну с прахом Николая Островского сопровождали стрелковая часть и отряд кавалерии. Они шли воздать воинские почести славному бойцу, преданному сыну партии и народа. Узами, более прочными, чем родство, более нежными, чем дружба, были связаны все эти люди с человеком, который жил и творил во имя их торжества. Расставаясь, они уносили с собой его светлый образ, обогащенный новыми чувствами, новыми думами.

Когда на древней башне Новодевичьего кладбища пробило два часа, писатель Александр Фадеев открыл траурный митинг.

– Мы хороним сегодня мужественного рыцаря рабочего класса, верного сына партии, талантливого писателя, – сказал он. – Весь необыкновенный пример его жизни внушает великую гордость за нашу партию, выращивающую таких людей, как Островский. Непобедимы идеи, которые воодушевляли его!

В руке Александра Фадеева была небольшая книга: на её светлом переплете с траурной каймой было напечатано: «Николай Островский. «Рожденные бурей». Портрет писателя, обведенный траурной рамкой, открывал книгу. Это как бы напоминало читателю, что роману суждено остаться незаконченным. На последней странице было напечатано краткое обращение: «Читатель! Эта книга является первой частью большого произведения, задуманного автором в трех томах. Она была написана человеком, прикованным к постели тяжелым недугом, и закончена за несколько дней до смерти. Смерть вырвала перо из его рук в самый расцвет творческой работы».

Книга вышла в свет в день кремации Николая Островского. И в этот день началась его вторая жизнь, имя которой – бессмертие…

Воровка – смерть под черным                                покрывалом Лишь горстку пепла унесла                                         с собой, -

так отозвался на смерть Николая Островского один из московских школьников.

Среди великого множества откликов, поступивших со всех концов Советского Союза и из других стран, в которых выражалась глубокая скорбь по случаю ухода из жизни Н.А.Островского, – особое место занимает статья знаменитого французского писателя Ромена Роллана «Смерть писателя Николая Островского». В ней говорится:

«Советская литература в трауре. Умер Николай Островский. Это имя, быть может, мало говорит французскому читателю, и это досадно, потому что в лице Николая Островского уходит первоклассный писатель. Его большой роман «Как закалялась сталь», род автобиографии, без сомнения, одно из наиболее значительных произведений молодой советской литературы. Распространяемый в миллионах экземпляров бесчисленных изданий, раскупающихся тотчас при их появлении, этот роман один из самых любимых и наиболее читаемых в СССР. Это – история молодого советского поколения, созревшего, воспитанного, закаленного в трагических событиях революции и гражданской войны. Несмотря на некоторые недостатки романа… эта книга полна жизни, страстности и силы.

Творец также велик, как и его произведение. Островский родился на Украине. Сын трудящихся, полурабочий, полукрестьянин. В одиннадцать лет начал работать по найму, в пятнадцать лет, когда германские войска только что покинули его родину, он с головой уходит в революционное движение. Молодежный организатор, красный партизан в частях Котовского и Буденного, Островский повсюду был в гуще боя. Раненый, смертельно контуженный, сраженный тифом, он сохраняет неистощимую энергию, не оставляет борьбу.

Позднее, тяжело больной, он продолжает работать, крепко стиснув зубы, чтобы, в присутствии друзей, не вырвался ни один крик боли. Но тяжкий недуг (результат контузии и тифа) не оставляет Островского.

С парализованными конечностями, слепой, он прикован к одру постели, не имея надежды когда-либо встать с него. И вот теперь-то в пламенном борце пробуждается герой. Вынужденный оставить активную жизнь Островский находит новое оружие борьбы – он пишет. Паралич лишил его возможности держать перо, слепота отняла способность видеть и… он диктует. Нелепая пропажа первой рукописи, затерянной почтой еще в тот период, когда он мог писать, не сломила его энергию. Он диктует свой второй роман – «Как закалялась сталь».

…Все, кто знал его…восхищались его бодростью, тем внутренним огнем, которым горели его слова, глубокой верой в будущее Родины, в будущее всего человечества, и его стойкостью перед тяжким недугом, от которого (он это знал) его освободит только смерть.

Молодежь совершала к нему паломничества, слушала его советы и училась на примере его собственной жизни. Сам он, говоря перед микрофоном, так же обращался преимущественно к молодежи, страстно призывая ее к борьбе за новую прекрасную жизнь. Так говорил тот, кого ежедневно подстерегала смерть.

Островский работал до последней минуты. За несколько дней до смерти он закончил диктовать первую часть нового большого произведения – «Рожденные бурей».

Литературная слава, любовь всего народа, постоянная забота, которой окружило Островского правительство его страны, не вскружили писателю голову, ему всегда были присущи простота и скромность, и таким он остался до конца.

Несколько месяцев тому назад, глубоко опечаленный смертью Горького, и узнав о том, что в рукописном наследии великого писателя есть критический отзыв о его романе «Как закалялась сталь», Островский писал друзьям: «Как бы ни была сурова критика великого учителя, для меня его отзыв очень дорог и необходим для дальнейшего движения вперед».

«Движение вперед…» в этих словах умирающего слышится вечное… борца («всегда надейся!»).

Островский умер в возрасте 32 лет. К нему особенно применимы слова русского поэта: «Как мало прожито, как много пережито!» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». М., 2002, изд. «Дружба народов», стр. 207–209).

…Наука не сумела сохранить его жизнь. Но разве смерть могла омертвить его? Есть силы сильнее смерти. У героев всегда бывает две жизни: одна – короткая, обрывающаяся могилой, и другая – проходящая через века.

На смену писателю пришли его книги. Они стали наставниками, воспитателями, «учебниками жизни» для миллионов людей различных возрастов и профессий и, прежде всего, для комсомольцев и молодежи Советской Отчизны. Но не только. Для молодежи планеты.

Летчики водили самолеты «Николай Островский», машинисты – электровозы «Николай Островский», моряки – пароходы «Николай Островский»… Бригады имени Николая Островского и Павла Корчагина работали на заводах Москвы и Ленинграда, Киева и Белой Церкви, Краснодара и Грозного, на предприятиях Шепетовки и Сочи, на шахтах Донбасса и нефтяных вышках Баку, на целинных землях и на крупнейших новостройках Сибири и Дальнего Востока.

Бессмертно имя Человека, который стал единым целым со своим народом, чье имя и подвиг стало символом эпохи, в которой он жил, и навсегда останется в истории…

Ольга Осиповна и Алексей Иванович Островские

Ольга Осиповна и Алексей Иванович Островские с детьми: Надеждой, Екатериной, Дмитрием и маленьким Колей. 1905 г.

Семья Островских. Коля – крайний слева

Н.Островский (справа) с матерью и братом Дмитрием. 1914 г

Николай Островский – учащийся Шепетовской трудовой школы (в верхнем ряду второй слева)

Николай Островский у красного знамени

Николай Островский (1918 г.)

Николай Островский. 15 лет

Николай Островский на строительстве узкоколейки Боярка – Киев. 1921 г.

Николай Островский – комиссар батальона всеобуча и комсомольский работник (1923-1924 гг.)

Н.Островский во время лечения в Харькове (1925 г.)

Николай Островский (1926 г.)

Николай Островский в санатории «Майнаки» (Крым) – в центре, за столом (1926 г.)

Николай Островский (1930 г.)

Транспарант, с помощью которого Н.Островский писал книгу «Как закалялась сталь»

Галя Алексеева – первый «добровольный секретарь» Николая Островского

Писатель А.Серафимович у Николая Островского (1934 г.)

Г.И.Петровский вручает Николаю Островскому орден Ленина (1935 г.)

Мать, жена, сестра, племянница и брат Николая Островского в день вручения ему ордена Ленина (24 ноября 1935 г.)

Дом Николая Островского в Сочи, построенный правительством Украины в дар писателю (1936 г.)

Николай Островский с женой Раисой Порфирьевной

Николай Островский с матерью и сестрой (1936 г.)

Николай Островский диктует роман «Рожденные бурей». За пишущей машинкой – Александра Петровна Лазарева (1936 г.)

Валерий Чкалов после посещения Николая Островского в Сочи

Николай Островский с мамой (ноябрь 1936 г.)

Фрагмент памятника на могиле Н.Островского в Москве. Новодевичье кладбище (1954 г.)

Мне кажется, он подымается снова, Мне кажется, жесткий сомкнутый рот Разжался, чтоб крикнуть последнее слово, Последнее гневное слово – вперед! Пусть каждый, как найденную подкову, Себе это слово на счастье берет. Суровое слово, веселое слово, Единственно верное слово – вперед! К. Симонов, 1937 г.

II. Время не властно над ним…

«Самое прекрасное для человека, – говорил Николай Островский, – всем созданным тобой служить людям и тогда, когда ты перестанешь существовать». На примере своей жизни писатель-коммунист убедительно доказал справедливость этих слов.

Созданный писателем образ главного героя книги Павла Корчагина – «молодого рабочего-революционера», воспитанного ленинской партией, как и сам Николай Островский, стал образцом героя нового времени. Каковы наиболее характерные черты Павла Корчагина? Мужество, исключительная сила воли, идейная и нравственная стойкость, упорство и непреклонная настойчивость в достижении поставленной цели. Высокая политическая сознательность и безграничная преданность делу борьбы за интересы и чаяния трудового народа.

Как и сам писатель, Павел Корчагин умел поистине героически преодолевать величайшие физические страдания, жестокие атаки неизлечимой болезни и понимал личное счастье в неразрывной связи со служением общественному делу, с верностью долгу. Его жизнь – школа мужества и героизма.

«Мужество рождается в борьбе с трудностями и проверяется испытаниями», – говорил Николай Островский.

Борьбой и испытаниями наполнена вся жизнь писателя и созданного им Павла Корчагина.

Вспоминая о встречах с первыми читателями книги Николая Островского, тогдашний редактор журнала «Молодая гвардия» Анна Караваева рассказывала:

«Многие высказывали уверенность, что роман «Как закалялась сталь» войдет в число «вечных» произведений: его будут читать многие поколения, а издавать не только у нас, но и за рубежами нашей страны…».

Это пророчество полностью сбылось: роман «Как закалялась сталь» принадлежит к тем книгам, которые обошли весь мир!

Всего лишь 32 года прожил Николай Островский. Но след, оставленный им, столь глубок, значение его труда и всей его жизни так велико, что и сейчас мы все еще продолжаем подводить итоги им совершенного.

Жизнь и творчество Н.А.Островского представляют собой органическое единство. Все, к чему призывал писатель и за что боролся в своих произведениях, он подтвердил героическим примером собственной жизни.

«Талант художника в нем неразрывно связан с коммунистическим мировоззрением и революционной страстью бойца», – говорилось в редакционной статье «Правды» «Жизнь и смерть большевика», опубликованной 23 декабря 1936 года.

Роман «Как закалялась сталь», построенный на документальном материале и отразивший жизнь самого Н.Островского, стал одним из лучших образцов литературы социалистического реализма, бессмертной книгой, учителем и путеводной звездой для миллионов советских людей, борцов за народное счастье во всех уголках нашей планеты.

Многие выдающиеся современники Николая Островского с восхищением отзывались о его жизненном и творческом подвиге, о героях его книг:

Ромен Роллан:

«…Ваша жизнь есть и будет светочем для многих тысяч людей. Вы останетесь для мира благотворным, возвышающим примером победы духа над предательством индивидуальной судьбы».

Луи Арагон:

«Николай Островский – олицетворение мужества, большевизма, преданности делу рабочих… Следует жить, ради чего он хотел жить, благодаря чему он героически пережил себя».

Юлиус Фучик:

«Ничто не страшно коммунисту – вот вывод из книги, вот итог жизни автора…»

Максим Горький:

«Его жизнь – живая иллюстрация торжества духа над телом».

Михаил Шолохов:

«Даже поверженный болезнью, безмерно страдающий, он до последнего вздоха сражался оружием писателя…

На примере Островского миллионы людей будут учиться, как надо жить, бороться, как надо любить свою Родину… О нем будут вспоминать с любовью, признательностью и восхищением».

В 1973 году Михаил Шолохов передал Музею Николая Островского в Москве экземпляр книги «Как закалялась сталь», изданной тремя годами ранее с надписью: «Эта книга достойно выдержала испытание временем. Влияние ее на молодежь социалистических стран до сих пор огромно и неизменно. И это превосходно!» (По материалам статьи «Островский Николай Алексеевич» из книги «Шолоховская энциклопедия». Москва, 2012, стр. 532–534).

Николай Бирюков:

«…Есть книги, которые не умирают, есть люди, которые со смертью не уходят, а умножаются в новом поколении, обретая высшее бессмертие в думах и делах народа. Таков Николай Островский – гордость и слава нашего поколения».

Александр Серафимович:

«В нем с удивительной силой и яркостью отличились черты большевика: неослабевающая воля, неукротимая энергия, железная непреклонность перед самыми страшными страданиями и неугасимая мысль».

Александр Фадеев:

«Идейная и моральная высота его мышления и поведения, несгибаемая сила воли соединились в нем с необыкновенной лиричностью. Он был предельно правдив и искренен. Эти свойства его духа и характера воплотились в лучших героев его книг «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей»…

Один из величайших гениев русской и мировой литературы – Лев Толстой, характеризуя настоящего большого писателя, выдвигал такие признаки его: «Писатель должен думать и говорить за все человечество; он должен любить тот предмет, о котором пишет; он должен уметь это выразить. Последнее, говорил Толстой, дается трудом и опытом».

Несомненно, Николай Островский обладал этими тремя качествами».

Андрей Платонов:

«…Павел Корчагин есть одна из наиболее удавшихся попыток (считая всю современную советскую литературу) обрести, наконец, того человека, который… дал новые, духовные качества поколению своего века и стал примером для подражания всей молодежи на своей родине.

…Без Корчагина ничего нельзя сделать на земле действительно серьезного и существенного.

…Много есть в советской литературе произведений, написанных искуснее, но нет более отвечающего нужде народа, чем «Как закалялась сталь».

…Мы еще не знаем всего, что скрыто в нашем человеческом существе, и Корчагин открыл нам тайну нашей силы. Мы помним, как это было. Когда у Корчагина – Островского умерло почти все его тело, он не сдал своей жизни, – он превратил ее в счастливый дух и в действие литературного гения, и остался работником, не поддавшись отчаянию гибели… И «с малым телом» оказалось, можно исполнить большую жизнь.

…Островский…, мы вам навеки благодарны, что вы жили вместе с нами на свете, потому что, если бы вас не существовало, мы все, ваши читатели, были бы хуже, чем мы есть».

Виктор Шкловский:

«В истории человечества нет горя больше, чем горе Николая Островского. Молодой, сильный, он был парализован. Он не мог глотать пищу, он ослеп. Этот ослепший человек писал книгу, и для того, чтобы буквы ложились в строку, он придумал прорезать в картоне узкую щель и еле движущимися пальцами вписывал через эту щель слова своего романа на бумагу.

Судьба Островского, его мужество поразили не только нашу страну, но и весь мир…»

Михаил Светлов:

«Самое большое счастье писателя – если его произведения станут знаменем поколения. Но если его жизнь становится таким же знаменем, то и самый образ писателя становится близким, родным многим и многим людям…»

Виктор Ардаматский:

«Николай Островский открыл… великий смысл и высокий героизм эпохи, в которой проходила его жизнь».

Борис Полевой:

«Книги Островского давно уже стали любимыми книгами молодежи. Миллионы молодых людей воспитываются на этих книгах, учатся жить, бороться, воевать, строить, побеждать».

Константин Симонов:

«Это роман не о том, как заболел и стал несчастным человек, а это действительно роман о том, как закалялась сталь, сталь души. И поэтому… книга стала народной».

Олесь Гончар:

«Время не властно над ним. Он живет среди нас. Ему жить в будущем. Многим и многим поколениям грядущего его образ будет светить, как ярчайшая высокая звезда!»

(«Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1994–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 211, 212, 213, 214, 215, 216, 217, 218).

Как вдохновенно и верно сказано! Наука не сумела спасти Николая Островского от физической смерти. Но бессмертные образы его книг окрыляют и вдохновляют борцов за освобождение человечества от ига капитала во всем мире.

Островский жил в наших делах. Он поднимал на трудовые подвиги Алексея Стаханова и Никиту Изотова, Марию Демченко и Пашу Ангелину, Константина Борина и Макара Мазая, сестер Марусю и Дусю Виноградовых, строителей Днепрогэса и Комсомольска-на-Амуре, Магнитки и Московского метрополитена, Сталинградского тракторного завода и Кузбасса.

Мужественная жизнь Николая Островского оборвалась в пору величайшего трудового энтузиазма и патриотизма советских людей в борьбе за претворение в жизнь грандиозных сталинских планов.

День за днем советское радио сообщало миру о «буднях великих строек», о героях трудового фронта, их фантастических рекордах и невероятных достижениях советского народа.

В 1937 году мир узнал о новом гигантском триумфе советского строя: вторая сталинская пятилетка, как и первая, была выполнена успешно за четыре года и три месяца.

Но не только самоотверженным, вдохновенным трудом была наполнена жизнь первого в истории человечества социалистического государства. Советские люди были встревожены нараставшей военной опасностью на западных и восточных границах СССР и готовились к тому, чтобы дать решительный отпор любому агрессору, любым посягательствам империалистических хищников.

…Вскоре после смерти Николая Островского была опубликована поэма «Победитель» Константина Симонова, над которой он работал ряд лет еще при жизни писателя. Она заканчивалась строками:

…Слышишь, как порохом пахнут стали Передовые статьи и стихи? Перья штампуют из той же стали, Которая завтра пойдет на штыки…

Островский – Корчагин вдохновлял героев Хасана, Халхин-Гола, бойцов интернациональных бригад, сражавшихся в осажденном Мадриде против немецких, итальянских и испанских фашистов.

Новые поколения пролетарских бойцов увидели в Николае Островском безупречного героя. Пленники капитализма, пытаемые охранками, постоянно ощущая угрозу смерти, обращались к нему, как к герою нового типа, рожденному в Советской стране, учились у него не умирать, а побеждать любые трудности и саму смерть.

В 1937 году, месяцы спустя после смерти писателя, в газете «Известия» было опубликовано письмо группы политзаключенных рижской тюрьмы в тогдашней буржуазной Латвии. Нелегальным путем проник к ним в тюрьму томик романа Николая Островского, где его переводили и читали.

«Павел Корчагин, – писали они, – пробуждал революционную энергию. Он приходил в трудную минуту на помощь тем, у кого воля была уже на пределе, клал руку на плечо и говорил: «Стоит жить! Нужно бороться».

С особой силой озарил советских людей героический образ Николая Островского в пору самых тяжелых испытаний нашего народа – в годы Великой Отечественной войны. Советские юноши и девушки, уходившие на фронт из школьных классов и студенческих аудиторий, из цехов заводов и колхозных полей, помнили призыв Николая Островского:

«Молодежь нашей великой, чудесной Родины! Я призываю тебя к борьбе за твое светлое будущее. Когда грянет гром и настанет кровопролитная ночь, множество бойцов поднимутся на защиту родной страны. Но меня среди вас не будет, друзья мои. И я вас прошу – рубайте за меня, рубайте за Павла Корчагина!»

Защитники Родины вместе с самыми дорогими и памятными вещами часто брали на передовую «Как закалялась сталь» Николая Островского. Эту книгу можно было найти в сумке пехотинца, танкиста, артиллериста, в кабине летчика и на борту линкора. Много простреленных, обагренных кровью экземпляров книги передано фронтовиками в музеи Николая Островского в Москве, Сочи, Шепетовке.

В Московском музее писателя хранится залитый кровью комсомольский билет солдата Федотова, найденный в книге Островского, которую он взял с собой, идя в атаку.

«Как закалялась сталь» помогала пережить блокаду Ленинграда, вдохновляла защитников Москвы и Сталинграда, бойцов, форсировавших Днепр и штурмовавших Берлин.

«История никогда не забудет бессмертного подвига поколения Корчагиных», – писал в годы войны в «Комсомольскую правду» прославленный советский полководец, Маршал Советского Союза В.И.Чуйков.

«В дни, когда решался исход великой битвы за Сталинград, – вспоминает Борис Полевой, – пришлось мне быть в расположении одного из передовых батальонов, занимавших оборону в подвале разрушенного дома. Бойцов я застал у костра. Молодой парень с забинтованной головой что-то читал, и его слушали напряженно, стараясь не проронить ни слова, забывая о холоде, о том, что смерть гуляет где-то рядом. Я прислушался: оказывается, читали «Как закалялась сталь». У Павла Корчагина, как у старшего брата, бойцы учились мужеству, презрению к смерти, ненависти к врагу».

Летчик Алексей Маресьев, прототип главного героя «Повести о настоящем человеке» Б.Полевого потерял обе ноги и выбыл из строя. Старый большевик, полковой комиссар Семен Воробьев примером жизни Николая Островского помог Алексею поверить в свои силы. Маресьев начал трудную, долгую борьбу за право водить самолет. И он – человек на двух протезах – победил.

Навечно записано в летопись Великой Отечественной войны имя война-комсомольца Юрия Смирнова. В критическую минуту он вызвался пойти добровольцем в танковый десант. Учитывая его молодость, командир заколебался. Тогда Юрий Смирнов убежденно сказал: «Павел Корчагин тоже вызвался бы идти в десант». Слова бойца повлияли. Смирнов был отпущен во вражеский тыл. А через несколько дней страшная весть облетела все подразделения фронта: Юрия Смирнова, сбитого с танка вражеской пулей, тяжело раненного, гитлеровцы захватили в плен и жестоко истязали, пытаясь добыть интересующие их сведения. Но герой не проронил ни слова. Тогда фашисты распяли Юрия, ржавыми гвоздями прибив его руки и ноги к крестовине, сбитой в блиндаже. За беспримерную стойкость Юрию Смирнову было присвоено звание Героя Советского Союза.

«Как закалялась сталь» была настольной книгой молодогвардейцев. Мать Олега Кошевого писала матери Николая Островского – Ольге Осиповне Островской:

«Книга «Как закалялась сталь» послужила Олегу хорошей школой и путеводной звездой в дальнейшей его жизни и борьбе. Она служила Олегу своего рода справочником, и друзьям своим по всем трудноразрешимым вопросам он всегда советовал обращаться к бессмертному Островскому… Я, мать Олега, хочу выразить Вам свою благодарность за то, что Вы воспитали такого сына, который сыграл огромную роль в воспитании моего сына в революционной борьбе против мирового зла человечества – фашизма».

В музее Николая Островского в Сочи хранится книга «Как закалялась сталь», принадлежавшая одному из руководителей «Молодой гвардии» Герою Советского Союза Ване Земнухову. С этой книгой Ваня не расставался в период оккупации фашистами Краснодона. «Ничто не страшно, когда Павка Корчагин рядом!» – говорил он.

…Передо мной статья Ларисы Ягунковой «Воспитание Великим, или Как надо любить Родину», опубликованная в «Правде» за 29 октября 1998 года – в день 80-летия Ленинского комсомола. Она посвящена легендарной «Молодой гвардии». Вот волнующие строки из этой статьи:

«…Все эти ребята за малым исключением были детьми рабочих и крестьян, ушедших на шахту. Забойщиком был отец у Сережи Тюленина, кучером на шахте – у Ули Громовой, крестьянином-бедняком, переменившим множество шахтерских профессий, – у Вани Земнухова. А матери у них были неграмотными или полуграмотными. Это у Вани-то Земнухова, которого в школе называли «профессором»! У круглой отличницы Ули Громовой!

Ребята четко понимали: не будь Советской власти – не видать бы им знаний и даже не мечтать о таких профессиях, как инженер, учитель, юрист.

…О национальном гнете они тоже слышали из первых уст. У лучшего друга Сережи Тюленева – Лёни Дадышева отец, азербайджанец, бежал от нищеты из Ирана, добрался в поисках лучшей доли до Донбасса и только при Советской власти узнал достойную жизнь.

Боря Главан с родителями-молдаванами жил в Бессарабии, считавшейся глухой румынской провинцией. Мечтал о несбыточном счастье – поступить в Бухарестскую среднюю техническую школу. В 1940 году, став советским гражданином, принял это как подарок судьбы. С первых дней войны добровольцем записался в истребительный отряд. Оказавшись в окружении, пробрался в Краснодон, где у него были товарищи, и через Толю Попова нашел подпольную организацию.

Эти ребята вместе с русскими и украинцами готовы были до последнего дыхания защищать свое Отечество, свое право на достойную жизнь.

Поражаешься тому, как богат внутренний мир этих совсем юных людей. Понимаешь, конечно, что это заслуга советской школы, поставившей себе целью не просто образование, но и воспитание в самом широком смысле слова. И в то же время изумляешься зрелости и достоинству вчерашних школьников, складу их натуры, направлению ума. Откуда что бралось – с самого раннего детства!

На великих образцах человеческого духа воспитывались они. Семьей. Школой. Комсомолом. Комсомол был содержанием всей жизни: он выводил людей на широкую дорогу, помогая раскрыть свои способности, давал им идейную, нравственную и физическую закалку… Они сознательно стали на путь героической борьбы. Не могли они жить в рабстве…

Возвращаюсь снова к статье Ларисы Ягунковой:

«Вчерашние школьники поднялись на борьбу одновременно в нескольких городских районах. Город был невелик – комсомольские активисты всех городских школ знали друг друга и легко наводили мосты. Вскоре разрозненные группы объединились в единую организацию. По предложению Сережи Тюленина ее назвали «Молодая гвардия». Это была в полном смысле слова молодая гвардия рабочих и крестьян, решивших, как поется в песне, отстоять и построить свою республику труда…

Партийное подполье Краснодона, чья деятельность началась с тяжелейшего провала, действовало с величайшей осторожностью. Конечно, его рекомендации принимались неукоснительно. Но многие операции ребята разрабатывали сами и проводили их с замечательной дерзостью и находчивостью.

Жгучая ненависть к врагу, замахнувшемуся на их идеалы, на их… счастливую жизнь, претворялась в беззаветную отвагу, с которой они шли на самые опасные дела.

Опору они черпали в товариществе, воспетом еще Гоголем. Дружба, возникшая на школьной скамье, определяла состав «пятерок», из которых состояла организация. Эти «пятерки», действовавшие во всех городских районах, держали врага в постоянном страхе.

…В октябре 1942 года в «Молодой гвардии» было 35 человек, в ноябре – 68, а в декабре – 92. Во всех окрестных городах и поселках, даже на хуторах действовали группы или отважные одиночки, – с ними была налажена постоянная связь.

В условиях жесточайшего подполья возобновила свою работу комсомольская организация. Двадцать два временных комсомольских удостоверения были выданы вновь вступившим ребятам. Как и в мирное время, они писали в своих заявлениях: «Хочу быть в первых рядах», но теперь эти слова немедленно проверялись жизнью – первое же комсомольское поручение становилось суровым испытанием.

…Молодогвардейцы готовились к решительному открытому бою с фашистами. Шла подготовка к партизанскому рейду – навстречу наступающим частям Красной Армии. Для этого был сформирован боевой отряд «Молот».

Подпольщики пользовались каждым удобным случаем, чтобы завладеть оружием. На тайном складе имелось 15 автоматов, 80 винтовок, 10 пистолетов, 300 гранат, около 15 тысяч патронов, 65 килограммов взрывчатки…

А пока не пришло время выступления, ребята вели диверсионную работу. Они сожгли биржу труда вместе со списками людей, которых собирались угнать в гитлеровскую неволю. Уничтожили хлеб и разогнали скот, приготовленный к отправке в Германию. Освободили 20 советских военнопленных, содержавшихся в Первомайской больнице. Разгромили усиленно охранявшийся лагерь военнопленных и помогли скрыться семидесяти пяти бойцам. Заминировали мост и взорвали немецкую грузовую машину с боеприпасами. Казнили полицая, отличавшегося особой жестокостью.

Каждая такая акция была для населения знаком возмездия, обещанием скорого и неминуемого освобождения. Не говоря уже о том, что она подрывала оккупационный режим…

Особенно бесили фашистов диверсии на шахтах. Здесь действовали коммунисты-подпольщики Филипп Лютиков и Николай Бараков. Они помогли устроиться на работу нескольким молодогвардейцам. На электростанции, где работали школьные друзья Володя Осьмухин и Толя Орлов, то и дело плавились подшипники и барахлил генератор. А какая работа без электричества?

Оккупантам нужен был уголь. Но из-за саботажа они так и не запустили ни одной шахты…

Кроме диверсионной борьбы, ребята вели информационную войну: вывешивали красные флаги, писали лозунги, расклеивали листовки и газеты.

…Листовки сначала были рукописными, но очень скоро ребята обзавелись шрифтами, покопавшись в развалинах сгоревшей типографии, и научились азам печатного дела… Листовки били в цель, пробуждая в людях попранное достоинство.

…В новогоднюю ночь 1943 года молодогвардейцы собирались взорвать немецкий дирекцион, где оккупанты задавали праздничный бал. И уйти из города – отряд «Молот» готов был с тыла ударить по фашистам…

Как знать, осуществись эти планы – и организация осталась бы жива, а ее авангард вернулся бы в город вместе с нашими солдатами-освободителями…

Но не сбылось…»

Бдительность! Сколько о ней сказано, написано, звучало из уст великих людей. Самый известный призыв Юлия Фучика: «Люди, будьте бдительны!» И сколько жертв понесено из-за доверчивости случайным людям, из-за потери этой самой бдительности…

Так случилось и с молодогвардейцами… Уже 1 января 1943 года была арестована первая группа молодогвардейцев. Организация очень нуждалась в деньгах. Была захвачена машина с немецкими новогодними подарками, которые решено было пустить в дело. Доверились случайному мелочному торговцу Почепцову. Он их и выдал.

Мужественное поведение арестованных молодогвардейцев позволяло надеяться, что фашистам не удастся раскрыть организацию. Но тут заговорил доносчик, ошеломленный первыми арестами, и выдал всех – списком.

…Сколько же их было, врагов Советской власти, не побрезговавших кинуться на службу к фашистским завоевателям! В том же Краснодоне.

Тут и мелкие сошки – полицаи, и тайные агенты… и следователь, и заместитель начальника полиции, и начальник этого гнусного учреждения, полностью укомплектованного доморощенными мерзавцами, и городской бургомистр – русские, украинцы, выродки из выродков, своим пособничеством врагу опозорившие весь свой род до седьмого колена.

Это они, полные давней застарелой ненависти к комсомольцам, истязали юных героев. Это они разбили очки Ване Земнухову – так, чтобы стекла попали в глаза. Это они сломали руку Сереже Тюленину и обе руки Нине Минаевой. Это они отрубили голову Саше Бондаревой. Это они подвесили за косы Аню Сопову. Это они вырезали пятиконечные звезды на телах Ули Громовой и Любы Шевцовой. Это они выбили глаз Олегу Кошевому и оба глаза Тоне Иванихиной. Это они посадили на раскаленную плиту Тосю Елисеенко…

Среди сброшенных в шахту № 5 не было ребят, не изувеченных пытками. Многих сталкивали в пятидесятиметровый шурф живыми – три дня потом оттуда доносились нечеловеческие стоны…

Истязатели испытывали почти мистический ужас перед своими жертвами: ведь ни один из ребят не попросил пощады и вообще не заговорил. Если не считать слов проклятия. А ведь палачи хотели первоначально создать впечатление, что все молодогвардейцы предавали друг друга. Ничего из этого не вышло. В деле об организации «Молодая гвардия», заведенном полицией, осталась одна-единственная бумажка – донос Почепцова…

Палачи жгли их огнем, кололи ножами, рвали волосы, зверели от запаха крови и ничего не могли добиться.

В своем отчете один немецкий офицер писал, что молодогвардейцы побеждали своим презрением к смерти. Скорее, – презрением к своим мучителям и верой в свою моральную правоту…

Сегодня мы воочию убедились в том, что разрушение идейности, нравственности, коллективизма самым страшным образом повлияло на ход советской истории, на судьбу советского народа, социализма, великой и могущественной советской державы. Сейчас снова со всей силой встает вопрос о возвращении к тем священным ценностям, за которые отдали жизнь герои-краснодонцы.

Так ли уж страшны и необратимы изменения, происшедшие в молодежном сознании?

Постоянно бывая на месте памяти и скорби, у Горбатого моста, встречаясь с матерями юношей, погибших в октябрьские дни 1993 года, я слышу воспоминания, до совпадения похожие на воспоминания матерей молодогвардейцев. Перечитывая дневники Василия Иванова, убитого у «Останкино», я вижу те же цитаты из произведений мировых классиков, что и в дневнике Ули Громовой.

Встречаясь с комсомольцами наших дней, я чувствую в них наследников и продолжателей тех идей, которые вдохновляли на подвиг наших любимых героев – молодогвардейцев Краснодона». («Правда», 29 октября 1998 г.).

Мать Героев Советского Союза Зои и Александра Космодемьянских вспоминала:

«После очерка о Тане Соломахе была прочитана та незабываемая повесть, что не проходит бесследно ни для одного подростка, – повесть о Павле Корчагине, о его светлой и прекрасной жизни. И она оставила глубокий след в сознании и сердцах моих детей».

…Бессмертный подвиг гвардии рядового Александра Матросова был совершен на псковской земле морозным днем 23 февраля 1943 года. Во время боя у деревни Чернушки, прорвавшись к вражескому дзоту, израсходовав все гранаты и патроны, Александр Матросов своим телом закрыл амбразуру пулемета, обеспечив успех наступающему подразделению. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 июня 1943 года девятнадцатилетнему комсомольцу Александру Матросову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Из анкеты героя: Матросов Александр Матвеевич, родился в 1924 году, русский, домашний адрес – г. Уфа, трудовая детская колония, общежитие № 19. Призван в Рабоче-крестьянскую Красную Армию в сентябре 1942 года Кировским райвоенкоматом, военная специальность – стрелок-автоматчик.

Александру Матросову выпала трудная доля. Он рано лишился родителей, воспитывался в детском доме, затем в силу невыясненных обстоятельств, – в Уфимской трудовой колонии. Оттуда и был призван на военную службу.

– У меня нет родителей, я их не помню. Родина для меня – и мать, и отец, – сказал Александр Матросов, отправляясь на фронт. – Ей я отдам все свои силы, ей я готов отдать свою жизнь.

В письме с фронта любимой девушке Лидии Кургановой, которое впоследствии было опубликовано в газете «Советская Башкирия», есть такие слова: «Я люблю жизнь, хочу жить, но фронт такая штука, что вот живешь-живешь, и вдруг пуля или осколок ставит точку в конце твоей жизни… Но если мне суждено погибнуть, я хотел бы умереть так, как наш генерал: в бою и лицом на Запад…»

Так вскоре и произошло.

Из воспоминаний Ивана Григорьевича Ноздрачева – бывшего помощника начальника политотдела по комсомольской работе 91-й стрелковой бригады, на базе которой был сформирован 254-й гвардейский полк, в котором служил Александр Матросов:

«23 февраля 1943 года мы вели бой за деревню Чернушки. Пулеметный огонь из дзотов не давал поднять головы. Штурмовая группа основного направления несла особенно большие потери. До дзота удалось доползти только Матросову. Находясь в 20 – 25-ти метрах от огневой точки, он бросил одну за другой две связки гранат, дал очередь из автомата. На какое-то время гитлеровцы прекратили огонь. Матросов, поднявшись, крикнул: «Вперед!». Но вражеский дзот опять ожил. Подобравшись еще ближе к амбразуре, Саша метнул последнюю связку гранат. И опять противник затих лишь на считанные мгновения. Тогда Матросов рванулся вперед и прыгнул на амбразуру…

Мне выпала печальная, но почетная участь снимать после боя его тело с амбразуры, «закрывать» комсомольский билет, где я написал: «Лег на огневую точку противника и заглушил ее, проявил геройство». («Советская Россия», 20 февраля 1993 г. Из статьи В.Федина «Лег на огневую точку…»).

Публикуя Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Александру Матросову звания Героя Советского Союза, «Правда» писала: «Александр Матросов остается в боевых рядах своей родной роты. Он вместе с друзьями по оружию пойдет сквозь огонь в дым новых сражений». («Правда», 20–24 февраля 1998 г.).

С гордостью встретили воины-однополчане весть о присвоении полку имени Александра Матросова. Они написали И.В.Сталину письмо, в котором говорилось:

«Наш полк, в рядах которого сражался с немецко-фашистскими захватчиками гвардии рядовой Александр Матросов, свято хранит боевые славные традиции героя. Он был бесстрашным солдатом, верным сыном матери-Родины, достойным воспитанником Ленинского комсомола, гвардейцем…

В жарких схватках он, как лев, дрался с гитлеровцами, был всегда впереди…»

Подвиг Александра Матросова служил вдохновляющим примером воинской доблести и героизма, мужества и отваги.

Хорошо выразил духовное родство Матросова с его боевыми друзьями гвардии сержант В.Золотов в своем стихотворении, посвященном однополчанину:

В атаку мы шли под жестоким огнем. Он был нам примером на поле сраженья. Не зря его звали гвардейцы орлом, Не знавшим нигде и ни в чем пораженья.

Тело героя было погребено на месте совершения подвига, затем перезахоронено в Великих Луках, где на площади, носящей имя героя, был установлен памятник. Скульптор Евгений Вучетич запечатлел солдата в полушубке с автоматом в руке, замершим перед последним решающим броском на амбразуру врага. «Он Родину сердцем своим защитил, простым человеческим сердцем», – гласят строки на памятнике Герою.

…Подвиг, подобный Александру Матросову, за годы Великой Отечественной войны совершили более трехсот воинов-фронтовиков, партизан, участников движения Сопротивления. Почти половина из них была удостоена звания Героя Советского Союза, остальные награждены другими высокими государственными боевыми наградами. Их фамилии высечены на стенах зала Победы в Центральном музее Вооруженных Сил России в Москве.

Светлое имя Александра Матросова навеки останется в истории, символом верности Родине. («Правда», 20–24 февраля 1998 г. Статья Анатолия Сафонова «Александр Матросов: «Я люблю жизнь, хочу жить, но…»).

Павла Корчагина считали своим любимым героем Николай Гастелло, Лиза Чайкина, Тимур Фрунзе, Виктор Талалихин, великое множество воспитанников Ленинского комсомола – корчагинцев Великой Отечественной войны. Их имена и образы вечно будут жить в народной памяти.

«Как командир батальона, – рассказывал поэт Н.Грибачев. – Я не раз убеждался в великом мобилизующем влиянии творчества Н.Островского: он был с нами на фронте, он сражался».

Нередко в заявлениях о приеме в комсомол бойцы писали, что будут «сражаться с немецкими палачами, как сражался Павел Корчагин».

…В 1943 году комсомолка – медсестра Зина Туснолобова в одном из боев с фашистами была тяжело ранена. Чтобы спасти ей жизнь, врачи ампутировали обе ноги и руки. Много месяцев пролежала она в госпитале. Её мучило сознание беспомощности, сомнение в том, стоит ли жить в её положении. Однажды она вспомнила Павла Корчагина и захотела снова «встретиться» с ним. Ей принесли «Как закалялась сталь». Вот что писала Зина в одном из своих писем: «Я читала книгу сама, листы переворачивала губами. И не могла оторваться от книги, с каждой прочитанной страницей я как бы чувствовала себя сильней. Когда я закончила, я стала упрямая, никто не увидел у меня ни одной слезинки. Я решила жить».

Зина решила стать диктором. По выходе из госпиталя, где одновременно с лечением она получила подготовку к своей будущей работе, Зина работала диктором. Она писала в Сочинский музей Николая Островского: «Чувствую себя хорошо и морально, и физически. Учусь заочно. Много читаю, бываю в театре, у меня много друзей. Но самый близкий и дорогой из них – Николай Алексеевич. Он поддержал меня в самые трудные минуты, я у него и сейчас всегда нахожу поддержку».

В декабре 1957 года за мужество и героизм, проявленные в суровое время Великой Отечественной войны, З.М.Туснолобовой-Марченко было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

…Лучшим другом называл Николая Островского и Семен Полуэктов, лишившийся в 1942 году обеих рук. Дружба с Островским помогла ему выстоять в жизни, научиться рисовать и стать замечательным художником.

Популярность Николая Островского в годы Великой Отечественной войны была настолько велика, что имя писателя носили партизанские отряды, боевые самолёты и танки.

Известный литературовед Ираклий Андронников 29 сентября 1944 года в армейской газете «Боец РККА» рассказывал:

«Недавно я встретил одного журналиста.

– Где ты сейчас? – спросил я его.

– На Втором Белорусском.

– Кто у вас там работает из писателей?

– Лучше всех, пожалуй, покойный Николай Островский».

Так военный корреспондент Николай Островский и после своей физической смерти оставался в строю, на переднем крае борьбы за свободу и счастье трудового народа.

Маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза И.И.Якубовский в своей книге «Земля в огне» рассказывает о боях Красной Армии за освобождение родного города Николая Островского – Шепетовки – от фашистских оккупантов зимой 1944 года. Вот строки из книги:

«В конце января 1944 года соединения 18-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майора И.М.Афонина, сломив сопротивление врага, вышли на подступы к городу. Соединения 23-го стрелкового корпуса генерал-майора Н.Е.Чувакова подошли к северо-западной окраине Шепетовки. Развернулись тяжелые бои за город. Его окраины и близлежащие населенные пункты по несколько раз переходили из рук в руки.

Для наших воинов Шепетовка олицетворяла не только важный опорный пункт в системе вражеской обороны, но и город, где протекали детство и юность автора знаменитого романа «Как закалялась сталь», мужественного комсомольца первого поколения, конармейца Николая Островского.

В годы гражданской войны в бой за Шепетовку вели свои легендарные дивизии С.М.Буденный, К.Е.Ворошилов, Н.А.Щорс.

…Жители города впоследствии рассказывали, что в период фашистской оккупации патриоты Шепетовки ни на один день не прекращали борьбу с врагом.

В ночь на новый, 1944 год, 16-летний комсомолец Володя Ковальчук взорвал выходную железнодорожную стрелку и закупорил станцию, где стояли несколько эшелонов с техникой и живой силой. Юный герой погиб от рук палачей, но не склонил голову перед ними.

Ныне широко известны боевые дела 13-летнего пионера Вали Котика и его боевых товарищей Степана Кищука, Николая Труханова и других. По заданию партизан они ходили в разведку, доставляли им оружие, помогали освобождать из неволи советских военнопленных.

Ребята выполнили приговор народа: уничтожили начальника шепетовской жандармерии Кённинга. На боевом счету юных мстителей не одна диверсия, совершенная ими на железнодорожном узле.

Уже после войны Вале Котику было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Мужественно боролись с фашистами шепетовские подпольщики-партизаны.

В период подготовки наших войск к штурму Шепетовки командиры, политорганы, партийные и комсомольские организации многое сделали, чтобы воскресить в сознании воинов героические традиции этого города, его жителей. В окопах, землянках перечитывалась книга «Как закалялась сталь».

На митингах и собраниях комсомольцы клялись драться с ненавистным врагом так, как это делал Павка Корчагин. Фронтовая и армейская печать рассказывала о героях боев под Шепетовкой, таких, как браться Алексей и Иван Дьяченко, Павел и Иван Донец, комсорг батальона Иван Петренко, ранее награжденный орденами Красного Знамени и Красной Звезды, и его боевые товарищи сержант Дзюба и рядовой Зиангиров.

Новые поколения корчагинцев оставались верны пламенному призыву Николая Островского «Только вперед, только на линию огня! И только к победе!»…

11 февраля 1944 года Шепетовка была освобождена от врага…» (И.И.Якубовский. «Земля в огне». М., Воениздат, 1975, стр. 366, 367, 368).

…В мае 1945 года над фашистским рейхстагом было водружено Знамя Победы.

«В эти радостные дни, – писали участники штурма Берлина матери писателя, – мы вспоминаем Николая Островского, как любимого писателя и как бригадного комиссара, со словами которого «Только вперед, только к победе!» мы шли в бой и к победе».

Исключительно высокая оценка боевой силы романа Николая Островского, которую давали в годы суровой битвы с фашизмом миллионы советских воинов, очень хорошо выражена в одном из писем фронтовиков: «Книгу «Как заклялась сталь» можно было наградить орденом Отечественной войны. Жаль, что нет обычая – награждать книги».

В смертельной схватке с фашизмом образ Корчагина вдохновлял не только советских людей. «Мне довелось наблюдать уже в Словакии героические дела партизанского отряда носившего имя Павла Корчагина», – рассказывал Борис Полевой. – Слава об отряде Корчагина прошла по всей Словакии, Моравии, Чехии»…

Даже враги вынуждены признавать огромную идейную силу и воспитательное значение романа «Как закалялась сталь». В годы Великой Отечественной войны один из пленных гитлеровских офицеров на допросе показал, что в фашистских шпионских школах штудировали эту книгу, чтобы изучить характер советского человека.

Но враги не только изучали роман Островского, пытаясь понять внутренний мир наших людей, – они старались не допустить эту книгу к массовому читателю. Во многих буржуазных странах роман Николая Островского подвергался строжайшим полицейским преследованиям.

В 1940 году в оккупированной Франции гитлеровцы схватили переводчика «Как закалялась сталь» профессора философии Валентина Фельдмана. Они заковали его в кандалы и подвергли страшным пыткам. Ученый не склонил головы перед палачами. В безымянной могиле на кладбище в Ивре покоится его прах.

Швейцарская федеральная полиция, производя обыск в типографии кооперативного издательства в Женеве, изъяла 2000 экземпляров немецкого перевода «Как закалялась сталь». Директор издательства был арестован.

В Соединенных Штатах Америки за чтение книг Николая Островского нередко увольняли с работы и бросали в тюрьму. Таких примеров немало.

Но, несмотря на преследования полиции и цензуры, книга «Как закалялась сталь» повсеместно мужественно вдохновляла трудящихся на борьбу за свободную и счастливую жизнь.

«Среди делегатов Всемирного конгресса профсоюзов, проходившего в 1953 году в Вене, – рассказывает Борис Полевой, – был негр из Африки, один из лидеров прогрессивных профсоюзов, называвший себя Павкой Корчагиным.

Когда его спросили, почему он носит имя героя книги Николая Островского, он рассказал о своем участии в революционной забастовке, за которую колонизаторы избили его до полусмерти и бросили в джунглях на съедение зверям. Его подобрали товарищи. Во время тяжелой болезни изможденному юноше дали роман Николая Островского. В память об этой чудесной книге негр назвал себя Павкой Корчагиным. «Это великая книга, – говорил он. – Она сказала мне – выздоравливай, и я стал выздоравливать. Она приказала мне – встань на ноги, и я встал».

Для миллионов людей имя Островского является символом высочайшего мужества, беззаветной преданности коммунистическим идеалам. Оно, как знамя, всегда появлялось на переднем крае значительных событий нашей истории.

Первый танк победоносной Советской Армии, ворвавшийся в Берлин, носил имя «Николай Островский». Последний ковш земли на строительстве Волго-Донского канала был вынут экскаватором «Николай Островский». Именем Н.Островского названы электровозы, теплоходы, комбайны, самолеты.

Сколько тяжелобольных, прикованных к постели людей вернулись в строй, вдохновленные подвигом Николая Островского и героев его книг?! Скольких молодых граждан нашей Родины Николай Островский подготовил к боевым и трудовым подвигам?! Скольких перевоспитал, скольким помог стать на верный путь жизни, быть полезным своему народу?

Этого невозможно определить, нельзя подсчитать, как нельзя измерить нравственную силу его творчества, его жизни-подвига.

Подобно Алексею Маресьеву, остался в воздушном строю безногий летчик – Герой Советского Союза Л.Г.Белоусов. Героем Социалистического Труда стал инвалид Отечественной войны комбайнер П.В.Нектов. Профессором стал много лет прикованный к постели тяжелым недугом В.Т.Касьянов.

Писатель Николай Бирюков – автор замечательных книг «Чайка», «Воды Нарына», «Сквозь вихри враждебные». Книги его знают и любят миллионы читателей. Но все ли они знают, что он, как и Николай Островский, «совершил подвиг не один раз?» Он творил его ежедневно, ежечасно, все тридцать пять лет тяжелой болезни, приковавшей его к постели.

Таких людей в советской стране было множество. И каждый из них ощутил на себе влияние жизнеутверждающей силы Николая Островского.

…Десятки и сотни тысяч отзывов в музеях Н.Островского в Сочи, Шепетовке, Москве, оставленные людьми всех возрастов и профессий, гласят: «Спасибо Островскому! Он учит быть хозяином своей судьбы, своего счастья!». О них рассказано во многих книгах, брошюрах, статьях, посвященных Николаю Островскому и его творчеству.

…Валерий Чкалов, уходя от Николая Островского, сказал: «Он произвел впечатление человека, в коем горела молодая сила, поражающая всех, видевших его. Мы уходили от него с гордостью за нашу страну, за нашу партию, воспитывающих людей такого мужества».

Спустя четверть века, посетив Музей Николая Островского в Сочи, Юрий Гагарин оставил в «Книге отзывов» следующую запись: «Таких людей народ не забывает. Жизнь Николая Островского всегда будет ярким маяком для нашей молодежи».

Вечно будет восхищать и вдохновлять людей, поднимать на великие свершения образ рядового бойца революции, воспитанного парией коммунистов, поразившего весь мир величием духа.

Время не властно над ним!

Где еще, на какой планете, У какой молодой страны, - Вырастали такие дети, - Бурей времени рождены?!

Николай Островский и его бессмертная книга «Как закалялась сталь» в священной битве с фашизмом

Кто сказал, что он ушел от нас, Что не в силах был сойти с постели? А не с нами ль он идет сейчас В пламени боёв к победной цели? Это он пример нам подаёт, Как бороться за страну геройски. Это он, стремящийся вперёд, Вечно юный Николай Островский! (Из стихотворения красноармейца Яловец) Мы вместе в атаку ходили с тобою И вместе встречали рассветы в бою. Я видел, как жадно бойцы перед боем Читали бессмертную книгу твою. Она закаляла в них гнев и отвагу, Звала на борьбу за родные края. И шли они смело, как Павка Корчагин, Сражаться с врагами в суровых боях. С. Феоктистов

Много раз за годы войны мы читали «Как закалялась сталь», и можно смело сказать, что она воевала вместе с нами. Жаль, что нет обычая – награждать книги за их боевую силу, – книгу «Как закалялась сталь» можно было бы наградить орденом Отечественной войны.

(Из отзывов фронтовиков 1944 г.)

Герой Советского Союза Григорий Куропятников и книга «Как закалялась сталь», получившая повреждение во время свершения им немеркнущего подвига

Артиллеристы читают книгу «Как закалялась сталь»

Боевой экипаж танка «Николай Островский», участвовавшего в боях на Орловско-Курской дуге. 1943 г.

Группа Героев Советского Союза читают книгу «Как закалялась сталь»

Мать Н.Островского беседует в моряками-черноморцами (1944 г.)

ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЁ ДЛЯ ПОБЕДЫ!

Комсомольско-молодежная бригада имени Павла Корчагина на Заводе в Ирбите

Зоя Космодемьянская – шаг в бессмертие

Герой Советского Союза Зоя Космодемьянская

Герой Советского Союза Зинаида Михайловна Туснолобова-Марченко

Герой Советского Союза Алексей Маресьев

Герой Советского Союза Александр Матросов

Герой Советского Союза Юрий Смирнов

Герой Советского Союза Валя Котик

МОЛОДОГВАРЦЕЙЦЫ КРАСНОДОНА – ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Олег Кошевой

Ульяна Громова

Сергей Тюленин

Любовь Шевцова

Иван Земнухов

Первым лауреатом премии Ленинского комсомола стал Николай Островский. По поручению ЦК ВЛКСМ летчик-космонавт СССР Герой Советского Союза Ю.А.Гагарин вручил ее 2 февраля 1967 года Р.П.Островской. На снимке: Ю.А.Гагарин, П.Н.Новиков, Герой Советского Союза Л.М.Павличенко, Р.П.Островская

Василий Лановой в роли Павки в кинофильме «Павел Корчагин»

Фантастическая реальность (вместо послесловия)

Мир признал и по достоинству оценил величайший талант легендарного советского писателя-коммуниста Николая Островского и бессмертное значение всей его жизни-подвига в истории человечества. Это произошло еще при жизни писателя. Уже тогда «Как закалялась сталь» обошла весь мир и взволновала миллионы людей.

Читатель увидел в книге и в жизни ее автора неисчерпаемый источник мужества и вдохновения, идейной и нравственной стойкости, фантастической воли. Вряд ли есть на нашей планете народ, в котором не нашлось человека, для которого Павел Корчагин стал родным духовным и нравственным братом, надежным другом, помогающим одолеть любые трудности и недуги, выйти победителем из любого, казалось, самого безвыходного положения.

На своей родине, в советской стране, Островский-Корчагин стал правофланговым многих поколений советских людей в их самоотверженном труде по строительству нового мира и в героической защите его от многоликих врагов.

Николай Островский и созданный им литературный герой Павел Корчагин, – фантастическая реальность, неопровержимое доказательство, что человеку посильно всё, – что он способен вынести любые удары судьбы.

…Николай Островский ушел из жизни в 1936-м, на девятнадцатом году советской истории. Еще полвека он оставался путеводной звездой, освещающей путь своему народу в его борьбе за укрепление и процветание советской социалистической Отчизны.

Идеалы социализма в эти десятилетия стали достоянием многих стран и народов нашей планеты. Знамена социализма и сегодня реют над гигантской Китайской Народной Республикой, над непокоренными Вьетнамом и Корейской Народно-Демократической Республикой, над героическим «Островом Свободы» в Латинской Америке – Кубой.

За социалистические идеалы вели и ведут неустанную борьбу коммунистические партии и силы прогресса практически на всех континентах земли. В их рядах Островский-Корчагин вершит свою великую миссию – освещает путь к справедливому общественному устройству, учит бороться и побеждать.

…Случилось, однако, так, что великую советскую державу, давшую человечеству Островского-Корчагина, которую он беззаветно любил, строил и защищал, которой отдал всю свою жизнь до последнего дыхания и биения сердца, которую завещал хранить и беречь, – постигла драматическая судьба.

Нас, советских людей, большая часть жизни которых прошла при Советской власти и была отдана ей, не страшили ни тяжкая доля первопроходцев к социализму, ни новизна строителей нового мира, ни трудности роста, ни постоянные угрозы империалистов, ни фашистское нашествие, ни послевоенное возрождение страны из руин и пепла. Мы шли вперед твердой поступью, убежденные в исторической справедливости великого дела, которое мы вдохновенно вершили и были бесконечно счастливы своей миссией. Мы были «неисправимыми романтиками» и непоколебимыми оптимистами, уверенными в благополучии завтрашнего дня, в светлом и счастливом будущем наших детей и внуков.

Мы верили в высокий смысл наших песен, в которых, как клятва на верность советской Отчизне и советскому народу, звучали слова: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» и «Нам любое дело по плечу»…

Во всей нашей беспокойной жизни, освещенной идеалами справедливости, всегда в качестве признанного знаменосца в битве за социализм шел легендарный Николай Островский.

…Первые тревоги возникли в траурные дни похорон И.В.Сталина, имя и мудрость которого были священной гарантией благополучия нашей Отчизны и нашей жизни, наших новых побед на пути к заветной цели.

В дни похорон вождя московское радио снова и снова повторяло песню, суть которой выражалась строками: «Партия – наша надежда и сила», «Партия – наш рулевой». Признаюсь, как на духу, – я усомнился. Как это многомиллионная партия может быть рулевым? В моем понятии, партия коммунистов, для того чтобы успешно действовать и выполнять свою роль политического авангарда трудового народа, – должна иметь мудрого руководителя, обладающего теоретической и политической зрелостью, высоким организаторским талантом. Только такой человек может быть надежным рулевым, кормчим, вождем.

Народная мудрость гласит: «Гении рождаются раз в сто лет». Но если девятнадцатый век родил множество великих и мудрых людей, которые вошли в мировую историю, то двадцатый век этим особо не порадовал. Были гениальные ученые и конструкторы, деятели культуры. Но среди государственных деятелей не прозвучало имя, достойное высочайшего звания Гения.

К горькому сожалению, многомиллионная КПСС не взрастила в своих рядах мудрого вождя, способного встать в один ряд с Лениным и Сталиным, освещать путь в будущее и достойно вести за собой великий народ могучей советской державы. На смену гениям пришли тщеславные посредственности, невежественные «скоморохи», «без царя в голове»…

По оценке В.М.Молотова, мнение которого я разделяю, не было равного Сталину: «Ни один человек, после Ленина (не только я): ни Калинин, ни Дзержинский, ни другие, не сделали и десятой доли того, что Сталин. Это факт. Как политический деятель, он выполнял такую роль, которую никто не мог взвалить на свои плечи…

Много было хороших людей, но вершиной выделялся один Сталин… Более последовательного, более талантливого, более великого человека, чем Сталин, после Ленина не было и нет…» («Сто сорок бесед с Молотовым». Из дневника Ф.Чуева. М., 1991, стр.260, 261, 263, 264).

Патриарх Московский и Всея Руси Алексий в 1953 году писал: «Великого вождя нашего народа Иосифа Виссарионовича Сталина не стало… Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого вождя… Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного человека.»

Уинстон Черчилль – премьер-министр Англии в речи в Палате Общин 23 декабря 1959 года говорил: «…Большим счастьем для России было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавил гений и непобедимый полководец И.В.Сталин. Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором протекала его жизнь.

Сталин был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы воли, резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить…

В его произведениях звучала исполинская сила. Эта сила настолько велика в Сталине, что, казалось, он неповторим среди руководителей всех времен и народов…

Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали. И, странное дело, – держали руки по швам…

Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью. Он был непревзойденным мастером находить в трудную минуту путь выхода из самого безвыходного положения…

Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставлял нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов…

Он принял Россию с сохой, а оставил ее оснащенной атомным оружием… Таких история и народы не забывают…»

После приведенных выше оценок, трудно не согласиться с выводом, сделанным известным ученым и публицистом Георгием Элевтеровым в статье «Имя Победы с ложью несовместимо», опубликованной в приложении газеты «Советская Россия» «Отечественные записки» № 3 за 6 февраля 2014 года. В ней говорится: «Сталин не просто главный победитель двадцатого века. Это – победоносец всей вековой истории. Он видел дальше всех потому, что стоял на плечах таких гигантов, как Маркс, Энгельс и Ленин, которые подытожили многовековые достижения человеческой мысли и предвидели новое общество и новый социальный строй, к которому придет человечество».

…Сталин и… Хрущев. Даже ставить в один ряд неприлично. Но вот именно Хрущев стал наместником Сталина на посту высшего руководителя партии коммунистов и советского государства. Невежественный и коварный. Ничего за душой: ни ума, ни теоретической зрелости, ни организаторского таланта, ни элементарной человеческой порядочности. А вот в два счета справился с ближайшими «конкурентами»: «разоблачил» Берию, вытеснил с поста Председателя Совета Министров СССР Г.М.Маленкова, а затем довел дело до исключения его из рядов партии. Изгнал из высшего партийного органа в «никуда» известных деятелей КПСС и советского государства сталинского призыва: В. М. Молотова, Л.М.Кагановича, Н.А.Булганина, М.Г.Первухина, М.З.Сабурова, П.К.Пономаренко, Н.С.Патоличева и других, избранных по предложению И.В.Сталина в состав Президиума и Секретариата ЦК КПСС на девятнадцатом съезде партии, за полгода до его смерти.

И пошла «вкривь и вкось» авантюристическая и волюнтаристская деятельность Хрущева. Начну со второй – волюнтаристской. Ни воспевание кукурузы – «царицы полей», ни ликвидация единой государственной системы управления экономикой страны посредством союзных отраслевых министерств и замена их региональными совнархозами; ни разделение республиканских, краевых, областных, городских и районных партийных комитетов КПСС на промышленные и сельские; ни многие другие «революционные преобразования» такого рода, проведенные Хрущевым, – не принесли советской стране ничего хорошего. Дорого обошлись все эти хрущевские новации для советского государства и КПСС, вызвали справедливое недовольство и возмущение миллионов советских людей – коммунистов и беспартийных. Но именно за эти «дела» пригретые Хрущевым соглашатели и приспособленцы украсили его грудь тремя золотыми звездами Героя Социалистического Труда. Это были «цветочки» – «юмор» волюнтариста тактического свойства. При всей сложности, они были поправимы. И новое руководство КПСС и советского государства, пришедшее на смену Хрущеву, быстро их исправило.

Самому Хрущеву названные выше преобразования тоже не добавили веса и авторитета: он не добился признания и уважения ни в партии, ни в народе, ни в мире. Не стал «отцом», «учителем», тем более «вождем». А ему так хотелось!..

С самого начала восшествия на высший пост Хрущев хорошо понимал, что никакие кадровые зачистки, никакие «реорганизации» сами по себе не помогут ему достичь желанной цели. Этого можно было добиться только при успешном решении главных политических и стратегических задач. И он сосредотачивает свое внимание на них.

Перво-наперво, надо было сбросить с вершины «Олимпа» И.В.Сталина, признанного советским народом вождя, отца и учителя, за все те свершения, которые были достигнуты страной за три десятилетия его пребывания во главе партии коммунистов, – благодаря его гению, мудрости, уму и непревзойденному таланту организатора. Именно эта цель составляла сердцевину политической стратегии Хрущева. Он считал, что только развенчание Сталина как непогрешимого вождя партии и народа может «возвеличить» его, и принесет ему великую славу. Не вышло. Авантюрная эта затея, проводившаяся к тому же Хрущевым вульгарными методами, обошлась для КПСС, для всего социалистического содружества, для мирового коммунистического движения большими утратами авторитета и доверия, породила трудные испытания, последствия которых сохраняются и поныне. И вряд ли будут забыты в истории.

Чего только не сочинял Хрущев для осквернения имени и всей деятельности Сталина, – не помогло. Помню, особо глубокое недовольство вызвала эта антисталинская деятельность Хрущева в Компартии КНР и в Албанской партии труда. Хрущеву пришлось идти с объяснениями в Китайское и Албанское посольства и заявлять там: «Дай Бог, каждому из нас быть таким коммунистом, каким был Сталин».

Но это были вынужденные слова. Что же касается антисталинского курса, то он оставался без изменений до самого устранения Хрущева с поста первого Секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.

Громадные, непоправимые потери понесли самые крупные коммунистические партии в странах капитализма – во Франции и Италии. Да и в целом – в мировом коммунистическом движении. Авторитет коммунистов во всем мире и поныне не достиг того уровня, который был до хрущевской авантюрно-клеветнической борьбы с культом личности И.В.Сталина.

В Советском Союзе среди всех трезвомыслящих людей утвердилась формула М.А.Шолохова: «Был культ, и была личность». Это же повторил замечательный советский поэт Сергей Смирнов в поэме «Свидетельствую сам»:

Мы о культе личности сказали, Не тая, что личность-то была…

И добавил: «Говоря об этих людях-глыбах, до небес вознесшихся не вдруг, надо не замалчивать ошибок, но и не зачеркивать заслуг…»

Не меньший урон КПСС и советскому народу, советской стране нанес Хрущев и такими невежественными теоретическими выводами: «Социализм в СССР победил полностью и окончательно»; «Наше поколение построит коммунизм. Наше поколение будет жить при коммунизме»; «Диктатура пролетариата в нашей стране исчерпала свои функции и отмерла».

Не буду касаться первых двух хрущевских нелепых утверждений. Они сами за себя говорят. А об отмирании диктатуры пролетариата скажу словами того же Сергея Смирнова:

Я считаю личными врагами Тех немногих, что у нас порой По своей охоте и программе Хают мой и наш советский строй… И пока смердят сии натуры И зовут на помощь вражью рать, Дорогая наша диктатура, Не спеши слабеть и отмирать…

К горькому сожалению то, что было ясно поэту-коммунисту, не дошло до понимания не только Хрущева, но и Брежнева, Суслова, всего советского коммунистического руководства. В конечном счете, это явилось одним из главных факторов, предрешивших судьбу социализма, советского государства, советского народа.

Столь же невежественными были авантюрные действия и заявления Хрущева и во внешней политике. Чего стоит выступление Хрущева в США, в котором звучала угроза: «Мы вас закопаем!», вызвавшая дикий хохот конгрессменов и всех слушавших его речь.

К сожалению, и брежневское руководство, исправив волюнтаристские действия Хрущева тактического свойства, практически оставило без должной оценки его авантюрные действия и заявления стратегического характера.

Л.И.Брежнев был убежденным коммунистом, всецело преданным идеалам социализма и Советской власти. В этом нет сомнений. Но для того, чтобы быть на посту высшего руководителя КПСС и советского государства, требуется также теоретическая зрелость и высокий организаторский талант. Здесь есть вопрос…

Что же касается нравственного лица Л.И.Брежнева, то здесь – много вопросов. Нравственно ли Генеральному Секретарю ЦК КПСС и Председателю Президиума Верховного Совета СССР в мирное время становиться четырежды Героем Советского Союза, получать орден Победы и звание Маршала Советского Союза! Это – нонсенс.

Можно ли считать нравственным получение Л.И.Брежневым Ленинской премии за… трилогию: «Малая земля», «Возрождение», «Целина»? Это абсурд…

Отсюда – «самодовольный оптимизм». О нем В.И.Ленин писал: «Нет ничего пошлее самодовольного оптимизма». Не в бровь, а в глаз…

Отсюда – вседозволенность, склонность к почестям, наградам, званиям, восхвалениям и возвеличиваниям, доходящим до глупости.

Отсюда – беспринципный земляческо-приятельский состав Политбюро ЦК КПСС, ставший «клубом» престарелых, немощных старцев.

Отсюда – смерть трех генсеков за три года и большинства членов брежневского состава Политбюро ЦК КПСС – за пять лет.

Отсюда – тишь да гладь, да божья благодать. А в тихом болоте черти водятся. И расплодилось их великое множество. Все это подняло на высший пост в партии и государстве малоизвестного Горбачева, карьериста и приспособленца, очень скоро оказавшегося ренегатом, иудой, какого не знала история.

…Очень рано заговорили в советской стране, строившей социализм, об идейной общности и морально-политическом единстве советского народа. Как можно было говорить об этом, если даже чувство патриотизма не было свойственно многим советским людям, гражданам СССР. Это отчетливо показала Великая Отечественная война. Сколько тысяч изменников и предателей обнаружилось на фронте и в тылу, особенно на оккупированной территории, ставших верными слугами фашистских захватчиков в качестве полицаев, старост и прочих пособников лютого врага. «Власовцы» были не только в армии генерала-предателя. Сколько рот и батальонов было сформировано из предателей бандеровского и прочего отродья.

Пройдут годы, и окажется, что далеко не всех антисоветчиков высветила Великая Отечественная война. Я вовсе не имею в виду лиц, называвшихся в нашей стране «инакомыслящими» (диссидентами). В моем представлении, «инакомыслящие» – необязательно антисоветчики, антикоммунисты.

…Речь о тех, которые в подлое горбачевско-ельцинское время составили «пятую колонну», боровшуюся за возвращение нашей Отчизны на путь капитализма. Злобные антисоветчики громили не только партийные комитеты правящей партии, но и государственные советские учреждения, требовали «раздавить гадину», «не жалеть патронов и снарядов» для расстрела людей, выступивших в защиту конституционного советского строя осенью 1993 года. На поверку оказалось, что в «пятой колонне» состояли не только беспартийные граждане советского государства, сбитые с толку демагогическим словоблудием горбачевско-яковлевского и ельцинского отродья.

Великое множество недругов Советской власти – противников социализма – было и в рядах самой правящей партии. КПСС была переполнена людьми, чуждыми ее идеям и целям, карьеристами, приспособленцами, прочей нечистью. Впоследствии их справедливо нарекли «партбилетчиками», вступившими в правящую партию с карьеристскими целями. И вся эта масса нечистоплотных «попутчиков» поспешно ушла из КПСС, как только она, преданная своими коммунистическими вождями, оказалась в опасности.

Особенно много антикоммунистических, антисоциалистических элементов обнаружилось в высшем и среднем звене партийного руководства – в самом Политбюро, в ЦК КПСС и его аппарате, во главе республиканских, областных, краевых, городских и районных партийных комитетов. Они составили мощный слой партаристократии, давно позабывшей о служении народу, дорожившей партпривилегиями, стали надежной опорой перерожденцев, ренегатов и предателей, оказавшихся во главе КПСС, использовавших свое положение для разгрома самой партии, ликвидации социализма, разрушения великой советской державы.

Когда грянул гром, КПСС оказалась базой для образования в ее составе антикоммунистических платформ, а затем и антикоммунистических партий.

Таков был итог деятельности послесталинского руководства: десятилетнего волюнтаризма и авантюризма Хрущева; восемнадцатилетнего догматизма и самодовольства Брежнева и Суслова. В конечном итоге, порочный метод формирования высшего партийного органа ЦК КПСС и его Политбюро позволил Горбачеву оказаться на самой вершине партийного и государственного руководства. Его стараниями, с необыкновенной легкостью в состав Политбюро были введены А.Яковлев, Э.Шеварднадзе, Б.Ельцин, – такие же, как и он сам, иуды и Геростраты. А дальше, – посредством лжи, цинизма, коварства и произвола, – это иудино племя, опираясь на черносотенную «пятую колонну», объявило «вне закона» КПСС, разрушило Советский Союз – великую семью братских народов, ликвидировало советский строй.

Трагедия трудового народа многократно усилилась из-за того, что в короткое время «реформаторы-реставраторы» погубили гигантский экономический и духовный потенциал, созданный самоотверженным трудом нескольких поколений советских людей, лишили их всех социальных завоеваний, полученных в условиях социализма. Абсолютное большинство трудящихся России оказалось обездоленным, обреченным на беспросветное будущее.

«Демократические» вандалы, совершив контрреволюционный переворот по сценарию империалистических хищников, отрапортовав им о ликвидации советской державы, цинично принялись крушить, грабить, приватизировать богатства и ценности, созданные несколькими поколениями советских людей.

Общегосударственный и общенародный экономический потенциал и природные недра стали базой, на которой в одночасье был взращен криминальный капитал – главный оплот реакционного режима, воцарившегося в «ново-русской» России.

…В «Отечественных записках» № 3 за 6 февраля 2014 года мое внимание привлекла статья воронежского автора П.Н. Долгих «Все как у них». Вот ее суть в кратком изложении:

Многие прекрасно помнят, как бывший президент России Ельцин… обращаясь к народу, как всегда во хмелю, громогласно вопрошал: «Вы хотите жить так, как в Америке?»

…Как там на самом деле в Америке, советские люди в большинстве своем не знали. Не представляли, что в Америке почти каждый имеет на руках оружие, из которого можно пристрелить любого прохожего без всякого повода; не знали, что у них там рассадник наркоманов, не контролирующих свое поведение. Не ведали россияне, что в Америке от прекрасной жизни люди часто прибегают к суициду, сводят счеты со своей жизнью.

Не ведали россияне, что в Америке миллионы безработных, царит бездуховность, насилие, разврат, жажда наживы любой ценой.

Такова «визитная карточка» американского образа жизни и насаждаемой США по всему миру убийственной по своей сути «масскультуры». Обо всем этом часто писала советская печать, но ей не верили, считали «коммунистической пропагандой».

…Советские люди воспитывались на реальных героях. Их кумирами были: Николай Островский, Виталий Бонивур, Алексей Маресьев, Александр Матросов, Олег Кошевой, Зоя Космодемьянская, Николая Гастелло и многие другие. Сегодня в нынешней «ново-русской» России они оклеветаны и опорочены.

У нынешних господ, правящих бал в России, – свои герои: западные шоумены, наркоманы, педофилы, педерасты, киллеры, мошенники, садисты. На этих «героях» уже более двадцати лет российские либералы учатся сами и насаждают эту мерзость нашим доверчивым детям и внукам.

…Вот и получилось: «все как у них». А иного не дано, когда в стране – власть криминального капитала.

…На слом обречены все достижения советских людей во всех областях общественного развития. Произвол и беззаконие демоциников коснулись и святая святых – культуры и литературы. Из школьных и вузовских учебных программ исключены в первую очередь самые значительные литературные произведения, составлявшие особую гордость советского человека. Их место заняли пошлость, порнография, культ насилия и наживы.

Выдающиеся писатели и их творчество подвержены остракизму, оклеветаны, обречены на забвение. Легендарного Павку Корчагина, ставшего любимым героем во всех уголках планеты, постигла та же участь.

У «демоправителей» нашлись бесчестные «слуги» и в среде, с позволения сказать, «творческой интеллигенции», готовой совершить любую низменную подлость, которая порадует «отцов демократии».

Один из таких, некто И.Кондаков, в своей статье «Наше советское «всё», опубликованной в журнале «Вопросы литературы», «оптом» вынес свой «приговор» советской литературе, характеризуя советское «всё», как набор «сакральных формул».

В эту «сакральную» оценку вошли Владимир Маяковский и Михаил Шолохов, Леонид Леонов и Александр Твардовский, Николай Асеев, Александр Фадеев, Илья Оренбург, Константин Симонов, Юрий Бондарев и другие советские писатели, составлявшие гордость советской и мировой литературы.

Чтобы конкретизировать «научность» своей «формулы», клеветник обращается к именам Николая Островского и Алексея Толстого. В своем пасквиле Кондаков характеризует легендарного Николая Островского, как «неграмотного самоучку-красноармейца, который «сам толком не понимал, что и как он создавал…»

Известный критик и публицист Л.А.Аннинский в статье «Зачем душе сталь», опубликованной в качестве предисловия к книге «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», справедливо пишет: «Десять лет понадобилось, чтобы вытравить Николая Островского из школьных программ и переписать статьи о нем в энциклопедиях в том духе, что «культ Корчагина вводился принудительно», и рухнул «на закате тоталитаризма» так же стремительно, «как и многие другие символы тоталитарной эпохи». Это оценки того же Кондакова, содержащиеся в статье «Островский Н.А.», опубликованной в книге «Русские писатели XX века». (Москва, 2000, стр.527).

Далее Л.А.Аннинский пишет: «Из списков обязательного чтения в нынешней России выброшена повесть о Корчагине… многое другое; весь советский период российской истории опустили, социалистический реализм торжествующе схоронили… Но вот, по истечении первого советского десятилетия оказалось, что читательский интерес к исповеди Островского не только не испарился… но обнаруживает тенденцию к оживлению… Не исключено, что история Павки Корчагина – это, на взгляд нынешних отпрысков рыночной демократии, – та самая фантастика, которая огненным смерчем прожигает реальность, барахтающуюся в «валютных коридорах» и в кучах площадного компромата…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». Изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 4, 5,6).

Помимо огульного охаивания книги «Как закалялась сталь» и ее автора, появились публикации, в которых вообще Николаю Островскому отказывается в авторстве написания легендарной книги.

В этой связи Т.И.Андронова, составитель названной выше книги, напоминает читателям несколько строк из письма Николая Островского 9 декабря 1931 года, адресованного старому другу А.А.Жигиревой: «Я не в силах в письме описать, в каких условиях писалась книга… Книга была бы несравненно лучше… если бы не невыразимо тяжелые условия. Не было, кому писать, не было спокоя… не было ничего…» (Николай Островский. Соч. в трех томах. Том 3. М., Госиздат художественной литературы, 1956, стр. 94, 95).

И вслед Т.И.Андронова пишет:

«Эта публикация, надеемся, должна дать объективный ответ на несправедливые обвинения, которые в последние годы обрушились на Николая Островского и его творчество. Среди критиков Н.Островского… оказался и известный писатель В.Астафьев. С его легкой руки Николаю Островскому стали отказывать в авторстве романа «Как закалялась сталь». В октябре 1990 года в газете «Комсомольская правда» В.Астафьев пишет, что Анна Караваева и Марк Колосов ездили в Сочи, чтобы помочь «больному и слепому автору дорабатывать рукопись будущей знаменитой книги», и что им пришлось ее «не просто править, но и дописывать, местами писать».

Сочинский музей Николая Островского в ряде своих публикаций ответил на подобные обвинения, напомнив, во-первых, что М.Колосов при жизни Николая Островского в Сочи вообще не приезжал. Анна Караваева была в Сочи проездом один раз (всего несколько часов), когда обе части романа «Как закалялась сталь» были уже опубликованы.

Кроме того, Сочинский музей еще в 70–80-е годы провел экспертизу восемнадцати почерков добровольных «секретарей», которые писали под диктовку Николая Островского.

Краснодарская научно-исследовательская лаборатория (Сочинский филиал), осуществлявшая эту работу, установила, что почерков М.Колосова и А.Караваевой среди них нет. В разных публикациях последних лет названы уже около десятка имен современников Николая Островского, писателей и даже критиков, которым приписывается авторство романа «Как закалялась сталь».

Еще один документ, опровергающий нелепое измышление о причастности М.Колосова к написанию «Как закалялась сталь». В письме Николая Островского А.А.Жигиревой от 22 февраля 1932 года говорится: «Вчера у меня был заместитель редактора журнала «Молодая гвардия» Марк Колосов. Он сказал: «У нас нет такого материала. Книга написана хорошо. У тебя есть все данные для творчества. Меня лично книга взволновала. Мы ее издадим…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 3. Госиздат художественной литературы, М., 1956, стр.99).

Высоко оценила «Как закалялась сталь» и А.А.Караваева – редактор журнала «Молодая гвардия» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 1. Госиздат художественной литературы, М., 1955, стр. 409; А.А.Караваева: «Книга, которая обошла весь мир». Изд. Книга, М., 1970).

Хорошо известна принципиальная позиция Николая Островского по вопросу «услуг» других писателей в литературной обработке книги, предлагавшейся критиком Б.Дайреджиевым в статье, опубликованной в «Литературной газете» весной 1935 года. Об этом уже выше сказано.

Эта позиция Николая Островского была для него непререкаемой. О ней он специально еще раз четко и недвусмысленно сказал в заключительном слове при обсуждении романа «Рожденные бурей» на заседании Президиума Правления Союза писателей СССР 15 ноября 1936 года:

«Если бы сегодня… было признано, что книга не удалась, то результатом этого могло бы быть одно: утром завтра я с яростью начал бы работу…

Сейчас в основном мне понятны недостатки книги… Завтра я отдохну, позволю себе эту роскошь, а послезавтра еще раз прочитаю несколько раз ваши замечания и начну работать над теми местами, которые, как говорил Ставский…требуют переделки…

Но здесь есть одна вещь, и товарищи писатели меня поймут, – выправлять книгу писатель должен собственной рукой.

Продумывать неудачные фразы должен сам автор. Ведь каждому понятно, что писатель, который любит свою книгу, не может отдать ее другому писателю, может быть глубоко талантливому, чтобы тот ее «дописывал»…

Я этим ни в коем случае не умаляю ценности замечаний, которые здесь сделаны. Они во многом помогут сделать книгу лучше, но писатель должен продумать все это сам.

Да, мне нужен глубоко культурный редактор, чтобы не было таких ошибок, как в книге «Как закалялась сталь»: там в сорока изданиях повторяется «изумрудная слеза». Я по простоте своей рабочей упустил, что изумруд зеленый. Это была детская ошибка…» (Николай Островский. Собр. соч. в трех томах. Том 2. М., Госиздат художественной литературы. М., 1956, стр. 300, 301, 302).

К сказанному выше, хочу добавить, что абсурдные измышления В.Астафьева аргументированно разоблачены и опровергнуты директором Сочинского литературно-мемориального музея Николая Островского Л.П.Зюмченко в статьях: «А прав ли Виктор Астафьев?» (журнал «Молодая гвардия», № 4, 1991) и «Давайте не будем варварами» (в газете «Сочи» в сентябре 1991 года).

…Собственно, пытаясь отнять у Николая Островского право авторства на роман «Как закалялась сталь» современные его судьи не являются первооткрывателями.

Еще при жизни Николая Островского на Западе не поверили в реальность существования такого человека. Английские журналисты держали пари, что в стране Советов его придумали в пропагандистских целях, а книгу написала «бригада опытных писателей».

Однако побывав у Николая Островского в Сочи, они вынуждены были признать ошибочность своих утверждений. В одной из лондонских газет появилось признание: «Бедный Островский обладал чем-то большим, чем просто умение. Он был в известном смысле гением». («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 22, 23).

Что касается бреда, содержащегося в названных выше статьях Кондакова, – это «плод» его злобной антисоветской фантазии…

Бессмертная мировая слава Николая Островского и его книги изобличает и опрокидывает гнусную, циничную клевету кондаковых и прочих ему подобных авторов.

…Неоценимую роль в сохранении и пропаганде правды о легендарном писателе выполняют музеи Николая Островского в Москве, в Сочи, в Шепетовке Хмельницкой области на Украине, которые, при всех сложностях нынешнего времени, продолжают вершить свое благодарное и благородное дело…

Представляют интерес размышления о современной «новорусской» России и судьбе Николая Островского В.Е.Максимова, известного прозаика, драматурга и публициста, который в 70-е годы как «инакомыслящий» вынужден был эмигрировать из советской страны.

Он пишет: «Снова, как это не раз бывало в нашей несчастной истории, интеллектуальные и политические бесы правят в России свой опустошающий душу бал. Порча агрессивного нигилизма, тотального разрушения, исторического небытия проникла сегодня во все поры нашего национального организма. Рухнула основополагающая иерархия ценностей, на которой изначально держится всякое человеческое сообщество.

Соблазненное правом на бесчестье российское общество, наподобие стада библейских свиней, устремилось к смертельной пропасти под истошный карамазовский клич: все можно, все дозволено, Бога нет!

Одной из многих жертв этого дьявольского процесса оказался теперь и Николай Островский… Меня всегда восхищала в нем его жертвенная вера в социальную справедливость, его самоотверженная преданность однажды избранным идеалам, его воинствующее сострадание к униженным и оскорбленным.

…Для меня Николай Островский и в человеческом, и в гражданском, и в творческом смысле был и остается идеальной персонификацией оставленного в веках… мгновения Революции. И только по одной этой причине его уже невозможно вычеркнуть из истории и литературы». («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», изд. «Дружба народов», М., 2002, стр. 222, 223).

И, наконец, еще одна «находка», извлеченная мною из той же книги. Речь о письме, хранящемся в Московском музее Николая Островского «Преодоление» Я.З.Месенжника – российского ученого с мировым именем в области кабельной техники для нефтегазовой промышленности, академика нескольких отечественных и зарубежных академий, обладателя девяти ученых степеней и десяти ученых званий разных стран, Заслуженного деятеля науки России, имеющего среди многочисленных наград и Большую Золотую медаль имени А.Энштейна «За выдающиеся достижения».

…У Я.З.Месенжника особое отношение к Николаю Островскому и роману «Как закалялась сталь». Писатель и его книга не раз помогали и продолжают помогать Якову Захаровичу преодолевать выпавшие на его долю многочисленные страдания.

Наука «преодоления» для него началась в пятилетием возрасте, когда он стал узником фашистского лагеря (1941–1944 гг.). В результате полученных во время пребывания в нацистском концлагере увечий он – инвалид с детства.

Преодолевать тяжелые недуги, не сломиться под тяжестью семейной трагедии, выдерживать десятки операций, добиваться выдающихся успехов в науке – ему помогают мужество, исключительное трудолюбие, талантливость и целеустремленность.

Вот слово Я.З.Месенжника о Николае Островском и его книге: «Впервые я познакомился с книгой «Как закалялась сталь» Островского в детстве в конце 1946 года. Я только что перенес очередную операцию на ногах по поводу нового рецидива газовой гангрены. Мама принесла мне в больницу эту книгу, читала ее вслух, и уж не знаю, что больше – искусство врачей, повседневный героизм матери или эта книга, – дали мне возможность преодолеть страдания и выжить. Думаю, все вместе.

В дальнейшем я с этой книгой уже не расставался, она стала мне органически необходима.

«Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…» Думаю, никому так не удалось это, как Николаю Островскому. Причем, как в военное, так и в мирное время.

…Когда я в настоящее время, – время жестокого прагматизма и катастрофической утери моральных ценностей, встречаю молодых людей, которых Николай Островский не только не волнует и не вдохновляет (за это их можно только пожалеть), но которые просто не читали «Как закалялась сталь», не знают, что есть такая книга, – я расцениваю это как грозный сигнал бедствия нашего общества.

Но это – еще не все. Встречаются статьи, в том числе в солидных изданиях, в которых развенчивается герой Николая Островского, «доказывается», что он – только продукт тоталитарного общества, сталинского режима.

Я расцениваю такие публикации, как элементарную личную непорядочность морально не состоявшихся, возможно, заангажированных людей. Им даже не приходит в голову, что личность Николая Островского – вне каких-либо «режимов».

Он – герой в концентрированном виде, герой всех времен… Интеграл… героев, пример которых воодушевляет людей. В этой связи вспоминаются слова Пушкина о Чаадаеве: «Он в Риме был бы Брут, в Афинах – Периклес».

Главное, однако, представляется не в том, какое место Николай Островский занимает в иерархии писателей двадцатого века, а в том, что этот человек оставил своим современникам и потомкам.

А оставил он, по существу, уникальный учебник по воспитанию мужества… и с тех пор необыкновенное мужество одного человека стало достоянием человечества…» («Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)», М., изд. «Дружба народов», 2002, стр. 224, 225, 226).

…Всему приходит конец. И уже сегодня многим людям, глаза и сознание которых десятилетиями были плотно закрыты «демократическим» туманом, становится ясно, какую страну, какой народ, каких героев, какие ценности они потеряли, позволив мерзкому отродью оказаться у власти. Я рад, что сквозь стену лжи, невежества, вандализма и мракобесия стали пробиваться, прорываться наружу голоса тревоги, обеспокоенности, боли.

Мир не сошел с ума. К вековому юбилею Николая Островского были изданы его произведения и книги о нем, которые в одночасье стали достоянием благодарных читателей.

И в нынешнем году, – к 110-летию со дня рождения Николая Островского также ряд издательств России выпускает в свет бессмертные книги писателя и воспоминания о нем.

Десять лет назад я с глубоким волнением прочел обращение к читателю Л.И.Швецовой – Председателя Попечительского совета Государственного музея – гуманитарный центр «Преодоление» имени Н.А.Островского, опубликованное в книге «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)»:

«Николай Островский – человек-легенда. Сегодня появилось много желающих опорочить его имя, даже отказать ему в авторстве романа «Как закалялась сталь». Пройдет мода на огульное отрицание прошлого, и Николай Островский останется в памяти людей примером высшего проявления мужества, а его книга – литературным памятником этому мужеству и эпохе».

…Так и будет. И никто… НИКТО УЖЕ НЕ СМОЖЕТ ЭТОМУ ПОМЕШАТЬ. Никому не по силам. Это – не фантазия ума! Это неоспоримый факт!

В 1986 году Легендарный Землянин стал достоянием Вселенной:

«Именем Николая Островского названа планета Солнечной системы, открытая советским астрономом Т.Н.Смирновой. Это планета-астероид. Она находится на расстоянии 405 миллионов километров от Солнца и движется между орбитами Марса и Юпитера. Один год планеты больше земного года в четыре с половиной раза.

В международном каталоге она зарегистрирована под номером 2681 и будет именоваться – Малая планета «Островский». (Телеграмма из Астрономического общества Академии Наук СССР. Опубликована в книге «Планета Островского». Изд. фонда имени И.Д.Сытина «Зарницы». М., 2004, стр. 222).

Приложение С именем и образом Николая Островского в сердце и в жизни

Минуло семьдесят семь лет с того дня, когда Николай Островский вошел в мою жизнь, когда я решил «делать жизнь» с него. Все эти годы неразлучен со своим идейным и нравственным братом, со своим мудрым наставником и верным другом. Все свои мысли, действия, поступки сверял с идейно-нравственным кодексом Николая Островского и легендарного литературного героя Павла Корчагина.

…В жизни мне ничего не давалось легко. Все приходилось добывать неустанным трудом и настойчивой борьбой. Каждый рубеж, каждую высоту на пути к намеченной цели брать с боем.

Жизнь-подвиг писателя-коммуниста, его беспримерная «Как закалялась сталь» была для меня, как и для миллионов людей в мире, источником сил, мужества, воли, стойкости.

Желая погасить свой долг перед ним, я на протяжении всех минувших лет стремился помочь людям, особенно молодежи, вступающей в жизнь, учиться у Островского-Корчагина жить и побеждать, служить интересам трудового народа в его борьбе за построение и защиту нового мира, множить ряды неистовых корчагинцев. И этим горжусь…

Эта благородная миссия сама по себе облагораживала и меня самого, умножала силы и укрепляла волю, являлась неистощимым источником вдохновения. Каждая встреча с людьми, к которым я приходил со словом о жизни-подвиге Николая Островского, дарила мне радость, убеждала в праведности и святости моего дела. Я видел, ощущал, осознавал, каким мощным зарядом для людей является сама жизнь мужественного писателя и созданных им героев нового мира, рожденных революцией, идеалами социализма.

Без преувеличения скажу, на каждой встрече, посвященной Николаю Островскому, я получал такой заряд бодрости и вдохновения, что домой возвращался «на крыльях» и долго оставался под впечатлением, рожденным атмосферой, которой жила аудитория.

…Думаю, уже наступило время для «исповеди» о прожитом и пережитом, о том, что радует и огорчает, о том, что завещаю тем, кто идет вслед. Дай Бог, чтобы оправдались строки, прозвучавшие в кинофильме «И это все о нем»:

И пусть мы не такие уж плохие, — Идут за нами те, кто лучше нас…

…Жизнь сложилась так, что мне каждодневно приходилось находиться «в людях»: «сеять разумное, доброе, вечное». В сфере моей деятельности было идейно-политическое, патриотическое и нравственное просвещение и воспитание людей. Но это было потом, когда жизнь моя вошла в пору зрелости.

После знакомства с Островским-Корчагиным на «дозревание» оставалось еще целых шесть лет. В том самом 1937 году, когда была прочитана «Как закалялась сталь», я учился в четвертом классе. Был избран председателем совета пионерской дружины семилетней школы № 2 города Барвенково Харьковской области на Левобережной Украине, где я родился и рос. На одном из первых заседаний совета дружины я рассказал о прочитанной книге Николая Островского «Как закалялась сталь» и предложил каждому активисту прочесть и подумать, как можно отразить ее в работе пионерской дружины.

В том же учебном году, весной 1938 года я прошел сквозь первое испытание на верность Корчагину. Возник «конфликт» с мамой на религиозной почве. Сколько знаю, мама никогда не была фанатично религиозной, «набожной». Просто в душе у нее сохранялась вера в Божественную силу, и она, уважая старших, хотела в семье сохранить традиции верующих, почитание церковных «атрибутов» и религиозных праздников. В углу нашей хаты в расшитых рушниках висели иконы; мама изредка отвешивала им поклоны, скупо, почти украдкой, крестилась. Отец вообще никоим образом не обозначал себя верующим; был, в моем представлении, «сознательным» безбожником. Хотя ни о вере, ни о неверии в Бога никогда не говорил…

Став октябренком, а затем пионером, я строго выполнял заповеди юного ленинца, больше того, становился активным, «воинствующим безбожником». Решающую роль здесь сыграли учителя и книги. Такие, к примеру, как «Хиба ревуть волы як ясли повни» (Михаила Коцюбинского), где голодный мальчишка по имени Чипка повыкалывал «бозе» ножом глаза, чтобы тот не увидел и не донес матери, как Чипка отломил кусочек хлеба. Это был первый урок активного атеистического воспитания.

Особую же роль в моем окончательном разрыве с религией, с верой в Бога, сыграл Павка Корчагин, насыпавший махры в поповское тесто и жестоко избитый церковным проповедником. Путь от пристрастия к церковно-праздничным угощениям до активного отрешения от всего, что связано с «религиозно-церковным дурманом», был пройден мною стремительно.

Но это еще не была ненависть. Она пришла ко мне утром в первый день Поста 1938 года.

…За несколько дней до этого у нас было заседание совета школьной пионерской дружины. На нем был дан «бой» тем пионерам, которые в дни зимних церковных праздников участвовали в старомодных обрядах, и тем самым позорили звание пионера, бросали тень на всю пионерскую дружину и, в целом, на школу. Тогда это было не просто «крамольным», а политически вредным. И потому совет дружины предупредил всех пионеров о строгой ответственности за повторение подобных поступков, вплоть до исключения из пионеров.

И вот наступило утро первого дня «злополучного» Поста. Мой соученик-одноклассник и тезка Ваня Железняк постучал в дверь и, войдя в хату, протянул маме тарелочку с яблоками и сказал: «Здравствуйте! Поздравляю вас с Постом».

Это была в моем восприятии неприглядная провокация. Мама тепло поблагодарила его, угостила конфетами и тут же обратилась ко мне: «Одевайся. Возьми этот узелок с угощением, пойди к Железнякам и тоже поздравь их с Постом».

Я сразу же решительно ответил: «Нет! Я не пойду!». И тут началось. Маруся (сестра) была в школе, в первой смене. Отец работал в Донбассе и только один-два раза в месяц приезжал домой. Это «осложнило» мое положение и способствовало разыгравшейся «драме».

Никогда, ни до этого дня, ни после я не видел маму такой жестокой… В ход пошли не только руки и ноги в сапогах, но и палка, и доска, и все, что попало в руки. Пытался вырваться и убежать, но это не удалось. Мама настаивала на своем. Я стоял на своем: «Нет и нет! Я – пионер, председатель совета пионерской дружины. Не могу и не пойду». Но эти доводы не возымели никакого действия. Мама раскалилась до крайности. Решив добиться своего, она со словами «сукин сын», «подлюка»! бросилась к топору. Я воспользовался этим мгновением и выскочил на улицу. Брошенный вслед топор не задел меня. Но и без того я был в состоянии крайнего изнеможения: кровили голова, лицо, спина, руки, ноги; сорочка разорвана в клочья; штаны в грязи и в крови порваны в поясе, их надо было держать руками. Отчаяние достигло предела, я не мог найти разумного решения: бежать? но куда? Покончить с жизнью? Но как?

Первым чувством была безысходность. Я видел единственный выход – уйти из жизни. Когда мать куда-то ушла со двора, я подкрался к выбитому окну и дотянулся до кухонного ножа. Также незаметно спрятался в сарае. Залез на сеновал и, наревевшись до изнеможения, попытался вогнать нож в грудь, в районе сердца. Но обессиленные, дрожащие руки не подчинились воле. Нож уперся в ребро. И «найденный выход» из создавшегося положения остался нереализованным.

Зарывшись в сено, измученный, задремал. Но уснуть не давало ноющее, избитое, израненное тело. Постепенно пришел в себя и устыдился своей недавней слабости: уйти из жизни из-за такого пустяка, как избиение матерью. Строгим судьей встал передо мною мужественный Павел Корчагин: «Шлепнуть себя каждый дурак сумеет… Это самый трусливый и легкий выход из положения. Трудно жить – шлепайся… А ты попробовал эту жизнь победить?»

Я осудил себя за малодушие и твердо решил: впредь никогда, ни при каких обстоятельствах не проявлять подобной слабости, любить жизнь и дорожить ею. Жить – вопреки всему…

…Пролежав часа три на сеновале, незаметно выбрался из сарая и садами-огородами добрался до школы. Ученики, находившиеся на «переменке», рассказали о моем «виде» учительнице и директору школы. Он повел меня к себе домой. О случившемся почти не расспрашивал. Меня обмыли, переодели в одежду сына, дали возможность отлежаться. После окончания уроков, домой со мной пошла учительница, классный руководитель.

…Я знал, что вечером в тот злополучный день должен приехать отец. Мы приблизились к нашему дому, что называется, в самое время. С другой стороны подходил отец. Увидев меня в синяках, ссадинах и в чужой одежде, в сопровождении учительницы, он почуял неладное…

Учительница посоветовала мне пойти погулять, а сама осталась с родителями. Разговор был долгий. Можно только догадываться о его содержании. Для меня он навсегда остался «за семью печатями»… Но мама больше никогда не пыталась вернуть меня в «лоно церкви» или в чем-то упрекнуть…

Школьная, учебная и пионерская жизнь запомнилась мне не только этим эпизодом.

Это было интереснейшее время. Не сытостью и роскошью, – их не было и в помине. Да мы о них и не мечтали. Жизнь была богата неподдельной радостью, равной которой, пожалуй, не было на всем моем долгом веку.

Учился старательно: итоги каждого учебного года отмечались Почетными грамотами.

Занимательной была и внеурочная жизнь: коллективные походы в кино; экскурсии по окрестностям нашего города; вечера песен и стихов у пионерских костров; спектакли в школе и в колхозном клубе; военно-спортивные игры…

Во время летних каникул – работа на колхозных полях. После шестого класса мне уже довелось потрудиться до «седьмого пота» на подаче снопов в молотилку, так назывался тогда у нас стационарный комбайн. А какие удивительные обеды были на полевом стане за длинным столом, рядом со взрослыми: борщ с мясом или курицей, вареники со сметаной, пирожки с компотом, салаты овощные, фрукты, мед…

И песни! Ими была переполнена дорога на работу и после работы. Да и на полевом стане.

До полуночи и за полночь наша голосистая, крестьянская улица гудела песнями: старыми русскими и украинскими, но больше всего – советскими: новыми, веселыми, задорными, боевыми, волнующими…

Тем временем наступил год сорок первый: военная гроза уже гремела у советских западных границ. Беспокойно было и на востоке…

20 июня 1941 года нам вручили свидетельства об окончании семилетней школы. Мне – отличный аттестат и Почетную грамоту. Весело… и грустно было расставаться с родной школой, со школьными друзьями, с любимыми учителями.

Мой завтрашний день был уже определен: учеба в восьмом-десятом классах Барвенковской средней школы № 1; ее почему-то называли «образцовой».

Окончание семилетки отмечали весь субботний день – 21 июня. Ранним утром 22-го – грянула война. Великая. Суровая. Отечественная…

7 августа 1941 года мне исполнилось 14 лет. Детство, учеба, радостная счастливая жизнь моего поколения были прерваны и обагрены кровью. Как и всего советского народа. Наступило время трудных и жестоких испытаний.

Наш небольшой степной городок (вместе с районом) насчитывал, примерно, 20–25 тысяч населения. Военная судьба Барвенково и его жителей была очень жестокой. Первые два года войны город фактически был фронтовым или прифронтовым. Пережил три фашистские оккупации. Шесть раз переходил из рук в руки. В боях за город погибло около восьми тысяч советских воинов, а в целом за Барвенковский район – почти четырнадцать тысяч бойцов и командиров Красной Армии. Война унесла жизни около пяти тысяч жителей района.

В память о павших в годы Великой Отечественной войны в центре города, на Чумацкой горе, создан Мемориал Славы.

…В двух своих книгах трилогии «Мы родом из СССР», я отразил военную биографию Барвенково. Здесь расскажу лишь о трех эпизодах, имеющих прямое отношение ко мне, как воспитаннику Островского-Корчагина, и к нашей семье.

Отец, техник-интендант запаса, был призван в действующую Красную Армию в августе 41-го. Мама, сестра моя, и я оставались вместе в родном городе весь период, пока Барвенково было охвачено войной.

…Одним из самых трагических событий был арест мамы осенью 1941 года, вскоре после начала первой оккупации города. Формальным поводом для ареста явилось то, что мы не выполнили распоряжение оккупационных властей о сдаче имеющегося «личного транспорта»… велосипеда. Но фактически причиной ареста была попытка заполучить сведения об отцовских товарищах, занимавших видное место в учреждениях города, об их семьях. Допрашивал маму сам шеф городской полиции, спешно сформированной из разного рода антисоветской мерзости, всплывшей на поверхность в первые же часы прихода немцев.

Свежеиспеченный полицейский начальник, ставший ярым слугой фашистов, был сыном местного попа, в свое время репрессированного за антисоветскую деятельность. Сутки, проведенные мамой в полицейском подвале, жестокие допросы и зверские побои дорого обошлись для нее. Вернулась домой она измученной, осунувшейся, поседевшей. Для нас с сестрой эти сутки показались вечностью и первым по-настоящему серьезным испытанием, первой семейной травмой, нанесенной новым, фашистским режимом. Маме было всего 36 лет. После этого «урока», преподнесенного ей поповским сыном, мама в церковь больше не ходила…

Не меньшие тревоги были связаны с неоднократными попытками угнать сестру на работу в Германию. Мама пыталась прятать дочь, но куда спрячешь в условиях села, каким оставалась наша западная окраина Барвенково. Тогда решили прибегнуть к «самоэкзекуции»: загоняли химические чернила под кожу. Рука распухала, становилась фиолетовой, напоминала страшную экзему. Только таким образом удалось избежать отправки сестры в немецкую неволю…

Непросто сложилась судьба тех, кто был оставлен в барвенковском подполье. Многих из них выдали немцам добровольные холуи из антисоветского отребья. В этих условиях каждый советский патриот оказывал сопротивление фашистам в меру своих возможностей. Как могли, вредили врагу: портили телефонные провода; собирали и распространяли советские листовки; прятали теплую одежду, продовольствие, птицу, скот. Проявляли заботу о попавших в плен наших солдатах и командирах. Немцы в начале войны были в победном угаре и отпускали из лагеря военнопленных, опознанных женщинами как «мужей», «сыновей», «братьев». И нашей маме это тоже удалось.

Многие жители прятали у себя оставшихся при отступлении тяжелораненых красноармейцев. Двоих подобрала и выходила наша семья…

Мне, мальчишке, воспитанному на образе легендарного Павки Корчагина, было нестерпимо больно и невыносимо наблюдать фашистский новый порядок на нашей советской земле, видеть людоедскую жестокость гитлеровских вояк – насильников и мародеров. Душа не знала покоя и не находила ответа, что я должен сделать, что могу сделать.

Когда немцы 17 мая 1942 года вторично занимали город, я хотел уйти с отступавшими частями Красной Армии. И уже собрал котомку. Но мама и сестра со слезами уговорили остаться: «Куда ты? Умоляем, не ходи! Погибнем, так все вместе». Да и убежать мало кому в тот раз удалось. Немцы перекрыли путь к отступлению по Северному Донцу, и многие десятки тысяч наших солдат, офицеров и генералов, а также беженцев, пытавшихся уйти вместе с ними, оказались в кольце, были пленены или истреблены врагом.

Немецкие сводки гласили, что Красная Армия уже откатилась за Дон, к Волге. Горько и больно было от чувства обиды за происходящее, за собственное бессилие.

Не доверяя фашистской пропаганде, мы пытались любой ценой узнать об истинном положении на фронте и в стране из листовок, которые все реже, чем дальше на восток откатывался фронт, сбрасывали наши летчики.

Единственным источником правды могло быть в тех условиях радио. Но это было невозможно: я не знал ни одной семьи из наших знакомых, у которых в то время был радиоприемник.

Оставалась одна небольшая надежда: попытаться в поисках правды использовать немецкое радио. Иногда сами немцы, расквартированные у нас, а это чаще всего были всякого рода офицерские чины, «ловили» Москву, слушали советскую музыку.

Иногда удавалось услышать даже сводки «От Советского информбюро», голос родной столицы, узнать правду о положении на фронтах. И хотя эти сводки тоже содержали немало горечи, они рассказывали о продолжающемся героическом сопротивлении Красной Армии, об ожесточенных боях на Дону и в районе Сталинграда.

Однажды, когда квартировавший немец вышел из хаты и ушел со двора, я в ту же минуту бросился к радиоприемнику и стал нажимать кнопки, «ловить» Москву. И вдруг, что-то треснуло внутри радиоприемника, и экран погас. Я тут же выскочил из комнаты. И на пороге почти лицом к лицу встретился с внезапно возвратившимся «квартирантом». Он в два шага оказался у радиоприемника, который еще не успел остыть. Гитлеровец без труда обнаружил, что кто-то включал приемник и сжег радиолампу. Он схватил меня за руку и потащил из хаты, на ходу вытаскивая парабеллум из кобуры. Я не успел опомниться, как оказался у стены нашей хаты. На меня обрушился поток брани.

Мама находилась в огороде, здесь же, во дворе. Услышала крики, увидела меня у стены хаты и взбешенного «фрица», размахивающего пистолетом. Материнское сердце почуяло неладное, и она мгновенно бросилась на выручку, – заслонила меня собой и, стараясь перекричать оравшего немца, обливаясь слезами, громко повторяла одно и то же: «Что он вам сделал? Он ничего не сделал. Оставьте его в покое… Это ваш денщик, или кто он вам, там что-то крутил…»

И в этот момент во двор вошел тот самый «денщик», о котором только что говорила мама. Гитлеровец спросил у своего адъютанта: включал ли он радиоприемник. Тот понял ситуацию и принял «вину» на себя…

Я понял, что от смерти меня отделяло одно мгновение, и это мгновение – мама, заслонившая собой…

Сколько раз за прожитую жизнь я встречался с реальной угрозой смерти. Но этот случай сильнее других потряс меня, и навсегда сохранился в памяти.

Когда-то я услышал верные слова Николая Островского: «Есть на свете прекраснейшее существо, перед которым мы всегда в долгу, – это мать». Великая, святая правда!

В последние дни третьей немецкой оккупации, в начале сентября 1943 года надо мной реально нависла угроза быть схваченным отступавшими гитлеровцами. К тому времени мне уже исполнилось 16 лет.

В числе многих десятков (а скорее, сотен) сверстников, выловленных немцами и полицаями, я был вывезен на рытье окопов в открытой степи, в двадцати километрах восточнее Барвенково. Оттуда постоянно доносилась военная канонада: советские войска вели подготовку к наступлению, которое должно было принести нам окончательное освобождение от немецкой оккупации.

Под усиленной охраной гитлеровцев и власовцев нас заставили долбить окаменевшую за годы войны, давно непаханую землю, рыть окопы и траншеи. Над нами постоянно кружили советские самолеты и пулеметными очередями основательно пугали немцев, а нам давали «передых»: мы ложились на дно полувырытых окопов и ждали очередных грозных окриков конвоиров: «Работать!»

Когда день катился к закату, советская канонада резко усилилась. Нас погрузили в грузовики и повезли в сторону Барвенково. Немцы намеревались взять нас с собой, чтобы в качестве «живого щита» прикрывать себя от воздушных и артиллерийских ударов советских войск, а также использовать для рытья очередного «рубежа обороны».

Когда колонна вошла на восточную окраину Барвенково, в небе появилась эскадрилья советских истребителей, и начала поливать пулеметным огнем немецкие и власовские части, изрядно заполнявшие прифронтовой город.

Пользуясь замешательством конвоиров, мы попрыгали с машин и бросились врассыпную. Мне удалось, перебегая и переползая из сада в сад, из балки в балку, – добраться к вечеру домой. Мама и сестра были несказанно рады моему внезапному появлению и тут же спрятали меня в яме, в которой мы спасались от бомбежек, набросав сверху подушки, одеяла, одежду. В этом «укрытии» я провел последние часы немецкой оккупации и дождался прихода наших, преследовавших гитлеровцев буквально «по пятам».

…Немцы еще не бежали панически. Буквально в нескольких километрах западнее Барвенково они попытались закрепиться и сдержать натиск советских войск. В течение суток или двух над городом висела непрерывная артиллерийская канонада. По несколько часов подряд над землей, над нашими головами несся смерч из снарядов и мин…

С каждым днем канонада становилась глуше, слабее доносились раскаты военного грома. Фронт все дальше откатывался на запад. Где-то в конце сентября 1943 года в небе над Барвенково в последний раз неожиданно появился немецкий стервятник, лихорадочно сбросил несколько бомб и улетел восвояси…

А город уже жил заботой о своем возрождении, налаживал нормальную жизнь.

После освобождения города я месяц прослужил в истребительном батальоне при районном отделении милиции. Его главной задачей была борьба: с вражескими лазутчиками, возможным забросом фашистских десантных групп в тыл наступавшей Красной Армии, а также вылавливание разного рода холуев и приспешников, изменников и предателей, не успевших сбежать с немцами.

…В октябре 1943 года по городу разнеслась совершенно неожиданная, невероятная весть о возобновлении занятий в школах. Такое возможно только в условиях Советской власти – власти трудового народа. Не прошло и месяца после окончательного освобождения нашего многострадального города от фашистов, а советская страна уже заботилась о нас, чье детство и учеба были прерваны войной.

Немногим более года мне довелось проучиться в школе, успешно закончить восьмой класс и начать учебу в девятом. Откровенно говоря, ни один учебный день не запомнился. Конечно, мы посещали каждое занятие, старательно выполняли домашние задания и все, что полагалось по учебной программе. Но запомнилось другое – то, что было главным делом для нас, учеников школы в освобожденном от врага родном городе, после двухлетней опустошительной войны, почти непрерывно грохотавшей в Барвенково.

Не только заводы и другие промышленные предприятия города, не только железнодорожное хозяйство были разрушены войной. Были разрушены школы, больницы, административные учреждения, большинство жилых домов. Школа наша размещалась в нескольких наспех приспособленных помещениях, обставленных уцелевшими партами, столами, скамейками.

Все свободное от занятий время мы занимались ремонтно-строительными работами: чинили стены, крыши, двери; чем могли, стеклили, заколачивали или закладывали кирпичом окна; приводили в порядок собранную мебель…

Много времени и сил мы отдавали школьному подсобному хозяйству. В школе училось много осиротевших за войну детей, их надо было обуть, одеть, накормить. Государство не в состоянии было тогда взять в полной мере заботу о них.

Надо было самой школе, учителям и ученикам брать на себя хлопоты об их быте. Все это лежало на плечах и учеников школы.

Возрождалась школьная комсомольская организация. Ее ядро составили пять довоенных комсомольцев, сохранивших комсомольские билеты и вставших на комсомольский учет в райкоме комсомола в первые же дни после освобождения города. Они позаботились о новом, молодом пополнении. Мы с сестрой были в числе первых, кто вступил в комсомол после освобождения города от врага. Произошло это 21 декабря 1943 года, в день рождения И.В.Сталина и в канун дня смерти писателя Николая Островского.

Не прошло и месяца со дня получения комсомольского билета, как меня избрали секретарем комсомольской организации школы. К тому времени в ее составе было до двадцати комсомольцев. А менее чем через год их стало уже более восьмидесяти. Все то, о чем я рассказал выше, составляло главное содержание работы школьной комсомольской организации.

…25 ноября 1944 года Барвенково провожало в Советскую Армию «новобранцев», рожденных в 1927 году. Они стали «солдатами последнего военного призыва». Я был в их числе. В августе того года мне исполнилось 17 лет.

И хотя было очевидно, что война пошла к победному завершению, проводить призывников пришли не только родные и близкие, провожала нас вся школа. Расставание было волнующим, незабываемым. Крепкие объятия, добрые напутствия…

Мама и сестренка были, естественно, тоже здесь, на вокзале. Когда раздалась команда: «По вагонам!», я торопливо обнял их. Как оно дальше сложится, когда теперь увидимся? И увидимся ли?

…Так в конце первой учебной четверти в девятом классе закончилась моя школьная жизнь. Я стал солдатом.

…После трехдневного пребывания в Харькове наш воинский эшелон с двадцатью солдатскими «теплушками», оборудованными «буржуйками», и штабным вагоном для сопровождающих, отбыл в восточном направлении. В ночь на 1 декабря 1944 года двери первых четырех вагонов раздвинулись, и прозвучала команда: «Первая рота, выходи строиться!» Вслед за нами разгрузились и остальные шестнадцать вагонов.

На заснеженном плацу поротно выстроилась тысяча новобранцев. Встречавшие нас офицеры поздравили с прибытием к месту армейской службы – в военный городок Чебаркуль Уральского военного округа.

Спустя час походным маршем мы зашли на территорию военного городка. Над освещенным входом – плакат: «Урал кует победу. Добро пожаловать!»

Наша первая рота численностью в двести человек была размещена в полном составе в одной землянке.

Хочу сразу заметить, что чебаркульская землянка – это не сырой холодный погреб. Это огромный дом барачного типа, построенный под землей.

Какой мне помнится наша землянка семь десятилетий спустя: теплой, светлой, уютной, чистой; кровати в четыре ряда: два слева от входа, два – справа. Между ними – широкий проход, в котором можно было построить всю роту.

Дубовыми досками были обшиты не только стены, но и полы и потолок. Сверху – насыпь вровень с землей. О жилом помещении говорили только трубы, торчащие из-под земли, которые почти круглосуточно дымились.

Утром нам объявили, что красноармейцы нашей роты зачислены курсантами полковой снайперской школы. Большая часть армейской жизни, боевая и политическая подготовка проходила в учебных кабинетах и в красном уголке школы, размещавшихся здесь же, за дверью жилой казармы.

Вне землянки проводились строевые, огневые и тактические занятия. Пищеблок и баня размещались в других таких же землянках.

В Чебаркульской снайперской школе я пробыл четыре месяца – 120 суток: с декабря 1944 по март 1945 года. Зима выдалась очень лютая: морозы достигали сорока градусов. Но они не были помехой для выполнения программы военного обучения.

5 декабря 1944 года, в день Сталинской Конституции, нами была принята военная присяга на верность Советской Социалистической Родине.

8 декабря была создана комсомольская организация школы. Я был избран ее секретарем.

Военная служба, при всей ее строгости, для меня не была в тягость. Напротив, я гордился, что по всем показателям боевой и политической подготовки, в том числе строевой, огневой, тактической, – мне сопутствовали отличные оценки. Я основательно изучил обычную и снайперскую винтовки, автомат, ручной пулемет и пистолет и научился из них метко стрелять…

Но как это не раз случалось в моей жизни, – здоровье не выдержало напряжения. Сначала обморозил обе ноги во время поездки в открытом кузове на заготовку дров. Потом случилось воспаление кишечника. Неделю пробыл на обследовании и лечении в гарнизонном госпитале, размещавшемся в бывшем санатории на берегу озера Кисегач. Потом – окружная медицинская комиссия в Челябинске. И приговор: «Годен к нестроевой…»

Никакие просьбы и слезы не помогли. Сожалел о таком исходе не только я. Сожалели мои друзья красноармейцы-комсомольцы – курсанты. Очень сожалел и начальник школы, у которого я был, по его оценке, безупречным адъютантом.

8 апреля 1945 года в штабе полка мне было выдано предписание: отбыть в распоряжение Кед айнского уездного военного комиссариата Литовской ССР. Вместе с этим предписанием мне выдали бесплатный воинский проездной билет, сухой паек на трое суток и талоны для получения продуктов питания на военных продпунктах в пути следования.

На следующий день с большой грустью простился с родной снайперской школой и отправился в пункт назначения. Поезд Челябинск-Москва довез меня до столицы. А затем – я отправился в Литву. Правда, в Минске, по просьбе женщины-попутчицы, возвращавшейся из эвакуации с большим багажом, я сошел с поезда и сопроводил ее домой – в Барановичи. Затем отправился в Вильнюс, а оттуда – поездом местного сообщения – в Кедайняй.

…До победоносного окончания Великой Отечественной войны оставалось 25 дней, но в Литве беспокойная жизнь, полная каждодневных опасностей, продолжалась весь 1945 год, да и в 1946-м. Возбудителем беспокойства был антисоветский национал-бандитизм. Он создавал весьма напряженное положение во многих районах Литвы, в том числе и в Кедайнском уезде, и на соседних с ним территориях.

Первый месяц я прослужил в спец-взводе при уездном военном комиссариате, обеспечивавшем безопасность уездных органов возрождавшейся Советской власти, а также уездного комитета ВКП(б) и комитета комсомола. Они прежде всего являлись объектами бандитских нападений.

Вскоре выпала мне командировка за «личным делом» одного из генералов, уроженца города Димитрова Московской области. Это совпало с Днем Победы. Об окончании Великой Отечественной войны я узнал в пути, на стоянке в Минске. Вместе с фронтовиками, оказавшимися в вагоне поезда, отметили День долгожданной Победы традиционными «сто граммами».

После возвращения из этой командировки, по просьбе руководства Кедайнской дистанции пути и строительства Литовской железной дороги, согласованным с руководством Каунасского отдела КГБ, я был направлен на кадровую работу в должности начальника паспортного стола дистанции. Там и прослужил до конца 1945 года.

В условиях дикого разгула национал-бандитизма в Литве это был весьма важный участок работы: ведь речь шла о кадровом потенциале такого важного «нерва» жизнеобеспечения, каким была железная дорога.

Вскоре я был избран секретарем комитета комсомола дистанции. Комсомольцы были моими самыми главными и верными помощниками в изучении кадров. Двое из них – истинные корчагинцы – Алексей Волгин из Жеймы и Николай Кудряшов из Ионавы – были зверски убиты «лесными братьями».

Опасность ни на шаг и ни на час не оставляла и меня. Поэтому с автоматом я не расставался…

Однажды вечером я сидел за рабочим столом. Вдруг раздался выстрел из соседней комнаты. Пуля, взорвав поверхность кухонного стола за моей спиной, разнесла в дребезги стопку тарелок. Это изменило траекторию ее полета. Просвистев рядом с моим правым ухом, пуля засела в оконной раме.

Утром следующего дня я вытащил ее из рамы и потом долго хранил в своем бумажнике, пока где-то не потерял…

Оказалось: два молодых офицера, служивших в военкомате, жившие в соседней комнате, пригласили к себе двух девиц – дочерей местного священника. Воспользовавшись пистолетом одного из офицеров, показывавшего как им пользоваться, одна из них тут же пустила его «в дело». Вскоре выяснилось, что обе девицы входили в состав подпольного уездного «антисоветского центра», – они были арестованы. А офицеров перевели на службу в местный гарнизон.

Это только один из опасных эпизодов, которые часто случались во время моей восьмимесячной службы в Кедайняе.

С национал-бандитизмом в Литве удалось справиться лишь после того, когда из наиболее пораженных им районов, население в массе своей было переселено временно на Урал. Эта мера тогда оказалась не просто вынужденной, но и весьма эффективной.

В декабре 1945 года, по состоянию здоровья я был уволен со службы и отправился на место жительства в Таганрог. В переводе на русский «Таган на Рогу» означает «Костер на мысу». Название это сохранилось с далеких времен. Когда местные рыбаки уходили в море на промысел, а домой возвращались, как правило, поздней ночью, – их семьи разводили на высоком берегу костер. Завидев его, рыбаки радостно восклицали: «Таган на рогу» и приставали к родному берегу.

Впоследствии, на месте рыбацкого поселения был заложен город, за которым и утвердилось название – Таганрог…

Учитывая мой опыт комсомольской работы, Орджоникидзевский райком ВЛКСМ Таганрога направил меня на должность секретаря комитета комсомола школы ФЗО-21, а год спустя – на такую же должность в ремесленное училище № 15.

В составе учащихся, среди фабзаучников и ремесленников, преобладали бывшие беспризорники, воспитанники детских домов и детприемников, нередко с уголовным прошлым. Но за короткое время их воспитания на образах Островского-Корчагина и юных героев Великой Отечественной войны почти все они стали комсомольцами. Более того, именно эта категория составляла боевое ядро комсомольской организации.

В школе ФЗО-21 обучалось 150 человек. В ремесленном училище № 15 – более пятисот. В массе своей, это были инициативные ребята, легко откликавшиеся на любое хорошее дело. Комсомольская жизнь бурлила в полную силу. Оба учебные заведения готовили кадры рабочих профессий (токарей, слесарей, котельщиков и т. п.) для Таганрогского завода «Красный котельщик».

…Семь десятилетий прошло, как я расстался с ними, а в памяти живут те незабываемые двадцать месяцев комсомольской жизни в Таганроге.

…Ростовский обком ВЛКСМ также максимально использовал мой комсомольский опыт для проведения семинаров секретарей первичных комсомольских организаций в городах и районах Дона. Мне удалось побывать во многих местах, начиная от ближних к Таганрогу Мясниковского, Матвеево-Курганского и Куйбышевского районов, – до далеких Заветинского и Сальского.

…Видимо, «перестарался». И недуги свалили меня на лечение в Ростовский госпиталь инвалидов Отечественной войны. А после – на долечивание в Таганрогский санаторий имени Гордона. Там судьба свела меня с удивительным человеком, которого я по праву поставил в один ряд с известными героями-корчагинцами разных поколений.

На пороге санаторной палаты меня встретил крепко и ладно сбитый молодой мужчина в черных очках. Они имели чисто декоративный характер. Когда он снял очки, я увидел глубокие гнезда без малейшего присутствия каких-либо следов глаз.

– Андрей Кузьмич Фролов, – представился он.

В первый же вечер я узнал от Андрея Кузьмича, как он лишился зрения. Произошло это на фронте в годы Великой Отечественной войны.

В тот день, в ожесточенном бою с фашистами в лесном массиве, оборвалась жизнь многих однополчан. Андрей обнаружил опасность слишком поздно: в тот момент, когда вражеский автоматчик, укрывшийся за деревом, уже нажал курок. Пуля выбила оба глаза и продырявила переносицу. Кровь хлынула по всему лицу…

Это все, что он запомнил. И тут же потерял сознание. После боя санитары подобрали убитых и сложили в братскую могилу. Но наступившая темнота не позволила им зарыть ее. Андрей Кузьмич уже покоился в ней.

Глубокой ночью сознание на время вернулось к нему. Этого оказалось достаточно, чтобы он выбрался из могилы и отполз от нее на несколько метров. И снова потерял сознание. Утром санитары подобрали его и обнаружили в нем присутствие жизни.

Полтора года Андрей Кузьмич провел в различных госпиталях и специализированных глазных клиниках. Было сделано несколько операций. Врачи приложили все усилия, чтобы вернуть ему хотя бы призрачное зрение. Но все старания не принесли желаемого результата…

Ко времени нашей встречи были исчерпаны все средства и способы помочь Андрею Кузьмичу. Он был обречен на полную слепоту. Мучительные вопросы: «Что делать? Как жить дальше? – не покидали Андрея Кузьмича, но он не находил на них ответа и был на грани отчаяния. В таком состоянии и настроении я нашел его в таганрогском санатории.

Решил применить единственное радикальное средство, имевшееся в моих руках. Два дня и две ночи читал ему «Как закалялась сталь». Не останавливая чтение, наблюдал за Андреем Кузьмичом. И видел, как из глазных ям, из-под черных очков катились крупные слезы.

Но, как и во всех других случаях, Николай Островский выполнил свою чудодейственную, жизнеутверждающую миссию.

После нескольких часов молчания и раздумий, Андрей Кузьмич спросил: «А что можно сделать в моем состоянии?»

Я ответил: «То, что делают и полностью слепые от рождения. Освоить дело, которое вам будет по плечу. И жизнь станет полезной…»

За несколько дней до окончания санаторного лечения Андрей Кузьмич поведал мне еще одну свою душевную боль. До войны он учился в техникуме. Там познакомился и подружился с одной своей соученицей. Но после потери глаз решил «пропасть» и порвать с ней всякую связь. А в душе хранил память о ней, ее имя и адрес, по которому она жила.

Без согласия Андрея Кузьмича я послал по адресу, который он «опрометчиво» назвал, письмо его любимой, рассказал все о его судьбе. И на этот раз счастье улыбнулось Андрею Кузьмичу. И мне.

В канун его отъезда из санатория приехала Апполинария Логвиновна, – так звали любимую женщину Андрея Кузьмича. Невозможно рассказать словами об этой трогательной, волнующей встрече двух самых близких людей. Уехали они вместе. И оставались вместе до последней минуты жизни Андрея Кузьмича.

Сложилось так, что я вскоре уехал из Таганрога: сначала в Харьков, а затем на Дальний Восток. Но об Андрее Кузьмиче помнил всегда и всюду. Письма, отправленные мною на прежний его адрес, возвращались с отметкой почты: «Адресат по указанному адресу не проживает».

Тогда я обратился в Ростовское отделение Общества слепых. И вскоре получил ответ, в котором сообщался домашний адрес и место работы (?!) Андрея Кузьмича.

Теперь мое письмо ушло по верному адресу. Ответ не заставил долго ждать. Его написала под диктовку Андрея Кузьмича жена – Апполинария Логвиновна.

Из письма я узнал, что Андрей Кузьмич с помощью Общества слепых овладел методикой чтения и работы незрячих. В совершенстве постиг искусство делать одежные и сапожные щетки. Стал работать в ателье для слепых. Дорогу к месту работы и домой изучил очень быстро и без посторонней помощи ходил по улицам и переулкам Ростова. И еще. Жили они уже в новой квартире, которую государство предоставило Андрею Кузьмичу как инвалиду Отечественной войны первой группы.

Встретились мы с ним девять лет спустя – летом 1956 года, когда я вернулся с Дальнего Востока и осел на Кубани. После сдачи вступительных экзаменов на заочное отделение исторического факультета Ростовского госуниверситета, я решил навестить Андрея Кузьмича. Без труда разыскал его квартиру. Подошел к дому и увидел на крылечке первого этажа сидящего человека. Остановился, поздоровался. И, спустя полминуты, услышал: «Иван! Где тебя черти носили девять лет?!»…

У Андрея Кузьмича была изумительная способность узнавать человека по голосу. В ту же минуту мы крепко обнялись. Потом, в течение шести лет, приезжая в Ростов на экзаменационные сессии, непременно навещал Андрея Кузьмича и Апполинарию Логвиновну. Жили они хорошо и дружно. Неизменно были очень гостеприимными.

Много раз Андрей Кузьмич пытался представить: какой я. Очень сожалел, что не может увидеть хотя бы на мгновение. И тогда он принимался исследовать мое лицо пальцами рук…

Я написал о нем очерк, который был опубликован в областной газете «Молот». Это его очень взволновало и обрадовало. А в городе и в области теперь многие узнали о его судьбе.

С годами у него обнаружилась язва желудка. Залечить ее не удавалось. И он очень переживал, особенно когда желудок стал кровить. Язва перешла в злокачественную опухоль. И это вскоре привело к роковому исходу.

В последний раз мы встретились в 1966 году, в День Победы. Вскоре после этого пришла горестная весть о его смерти. Не стало такого прекрасного, мужественного человека и друга, каким был и остался навсегда в моей памяти Андрей Кузьмич Фролов…

…Как ни грустно было расставаться с многочисленными прекрасными друзьями, которых я приобрел в Таганроге, но необходимость учебы и получения специальности пересилила все.

Однажды я обнаружил в газете объявление о наборе курсантов в Харьковское военно-политическое училище пограничных войск. И это объявление решило мою дальнейшую судьбу.

Я обратился в Таганрогский горвоенкомат за направлением на учебу. Возражений не последовало.

В августе 1947 года я уехал из Таганрога в Харьков с тремя рекомендациями для вступления в ВКП(б): от райкома комсомола и двух коммунистов – секретарей партийных организаций школы ФЗО-21 и ремесленного училища № 15, в которых я работал…

В Харьковском военно-политическом училище пограничных войск в декабре 1947 года я был принят кандидатом в члены ВКП(б). Возглавлял курсовую комсомольскую организацию. Приобрел первый опыт корреспондентской работы в училищной многотиражке «За сталинские кадры». Там я также активно вел пропаганду жизни и творчества Николая Островского и новых героев-корчагинцев, рожденных Великой Отечественной войной.

В конце третьего семестра обучения, в декабре 1948 года, медицинская комиссия училища определила, что мне не суждено быть политработником пограничных войск. Под отчисление по различным причинам попали и другие курсанты, мои однокурсники.

Незадолго до этого было принято Постановление ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР об укреплении кадрами партийных и советских органов пограничных районов Дальнего Востока.

И когда возник вопрос, где больше всего нужны молодые закаленные кадры, куда важнее всего направить мне свои стопы, начальник политотдела училища предложил мне ехать в Приморский край, снабдив рекомендацией на имя секретаря крайкома ВКП(б) М.А.Полехина – своего фронтового товарища.

…В первый рабочий день нового, 1949 года, я уже был в его кабинете. Как и предвиделось, крайком ВКП(б) принял меня с распростертыми объятиями. Еще больше был рад моему появлению в крае секретарь Приморского крайкома ВЛКСМ А.П.Ротанов. Ему и было поручено решить вопрос о моем трудоустройстве.

Весь 1949 год и первые два месяца 1950-го я работал заведующим орготделом Анучинского райкома комсомола. Начал с того, что перечитал «Разгром» и «Последний из Удэге» Александра Фадеева, боевая юность которого прошла в уссурийских краях. Открыл первую страницу «Разгрома» и ахнул: «Партизанский отряд Левинсона пробирался в урочище Анучино». Тридцать лет спустя после описываемых событий мне предстояло жить и работать в этой глубинке уссурийской тайги.

18 марта 1949 года (65 лет назад!) Анучинский райком партии принял меня в члены ВКП(б) по рекомендации коммунистов-офицеров и курсантов Харьковского военно-политического училища. В эти же дни я стал и членом Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний (впоследствии – общества «Знание»), созданного по инициативе большой группы видных советских ученых всех отраслей науки. По моему мнению, это была одна из самых благородных и активно действующих советских общественных организаций на ниве политического и научного просвещения и воспитания советского народа. На районном учредительном собрании я был избран ее ответственным секретарем и делегатом учредительной краевой конференции. Последующие четыре десятилетия лекционно-пропагандистская работа в Обществе «Знание» была одним из главных направлений моей жизнедеятельности.

Именно здесь, в «урочище Анучино», в составе районной комсомольской агитбригады начались мои практически каждодневные выступления с лекциями «Жизнь-подвиг Николая Островского» и «От Павла Корчагина до героев наших дней». От районного центра и до самой труднодоступной тогда Люторги, – во всех населенных пунктах района и на всех участках Телянзинского и других леспромхозов – побывал я неоднократно по комсомольским делам и с просветительской миссией.

Всего один год и два месяца занимает в моей жизни анучинская биография. Но добрая память об этом удивительном районе живет уже 65 лет.

…В 1950–1953 годах я работал первым секретарем Хасанского райкома комсомола – района, ставшего легендарным по героическим событиям 1938 года, когда у озера Хасан была пресечена попытка военного вторжения на советскую территорию японских самураев. И сегодня не забыты пламенные строки, родившейся тогда песни: «И летели наземь самураи под напором стали и огня».

В Хасанском районе многие станции и полустанки названы именами героев Хасана: Пожарский, Сухановка, Рязановка. Именем героя – лейтенанта Краскина назван и районный центр Хасанского района.

В годы моей комсомольской работы в Хасанском районе здесь тоже было не спокойно. Вблизи наших границ шла ожесточенная война за свободу и независимость только что родившейся КНДР – Корейской Народно-Демократической Республики, отражавшей нападение южно-корейских и американских войск. И территория нашего пограничного Хасанского района, в частности, была плацдармом, на котором готовились кадры бойцов народной армии КНДР и китайских добровольцев. Отсюда они отправлялись в бой на освоенных советских танках и самолетах, с другим советским оружием, испытанным в недавно завершившейся Великой Отечественной войне. В силу славных боевых страниц довоенной истории и событий послевоенной истории, военно-патриотическое воспитание занимало в деятельности районной комсомольской организации весьма важное место. Этому благоприятствовало тесное сотрудничество с комсомольцами военных гарнизонов, расположенных практически по всей территории Хасанского района.

Опыт работы Хасанского райкома ВЛКСМ, а также райкома ДОСААФ, который возглавлял член бюро райкома комсомола, коммунист – фронтовой разведчик Иван Александрович Пугачев, стал достоянием не только Приморского края, но и в целом ВЛКСМ и ДОСААФ СССР.

Обе районные организации были отмечены Почетными грамотами Приморского крайкома ВЛКСМ и крайкома ДОСААФ.

Первую в своей жизни комсомольскую награду – Почетную грамоту крайкома ВЛКСМ получил и я. А в 1953 году был удостоен и высшей в то время награды ЦК ДОСААФ – Почетного знака «За активную работу». Его вручил мне тогдашний Председатель Центральной наградной комиссии ДОСААФ, прославленный герой гражданской войны, Маршал Советского Союза С.М.Буденный.

В годы моей работы в Хасанском районе мною были оформлены и распечатаны двадцать экземпляров текстов лекций: «Жизнь-подвиг Николая Островского» и «От Павла Корчагина до героев наших дней». Они были взяты на вооружение всей лекторской группой райкома комсомола.

Были созданы постоянно действующие лектории или кинолектории во всех сельских и поселковых клубах, в клубах рыбокомбинатов и других промышленных предприятий района, а также в средних школах и Домах офицеров военных гарнизонов. Они стали центрами идейно-политического, военно-патриотического и нравственного воспитания не только молодежи, но и всех жителей района.

Мое положение как первого секретаря райкома комсомола во многом усиливалось тем, что я входил в состав бюро райкома ВКП(б), являлся депутатом и членом исполкома Хасанского районного Совета, был ответственным секретарем районной организации Общества «Знание».

Это требовало немалых сил, но и умножало возможности плодотворной работы.

Особое внимание уделялось организационному укреплению первичных комсомольских организаций. Долгое время вызывало тревогу состояние комсомольской организации в Рязановке, в расположенном там колхозе с вызывающим названием «Авангард комсомола» (пришло же кому-то в голову придумать такое?!).

В этом «Авангарде комсомола» была самая малочисленная «первичка». В ней состояло всего три комсомольца. Ее возглавляла 35-летняя комсомолка, уже семь лет состоявшая в ВКП(б). Но уходить из комсомола не решалась, так как это привело бы к ликвидации первичной организации.

…И вот в 1951 году, на втором году моей работы в районе, она встретилась со мной и сказала: «Появился новый комсомолец – молодой специалист сельского хозяйства Володя Малайко. Надо провести отчетно-выборное собрание и избрать его секретарем. А то меня скоро будут звать комсомольской бабкой…»

Спустя несколько дней я выбрался в Рязановку, познакомился с новым комсомольцем. В тот же день его избрали секретарем комсомольской первички. Юноша оказался энергичным и ответственным. За год его работы комсомольская организация выросла до 12 человек, и она стала боеспособной. Подготовил он себе и замену. Выяснилось, что в Краскино живут его родители, и он хотел перебраться к ним. Искал работу по специальности. Я подумал и предложил ему должность заведующего орготделом райкома комсомола. Она как раз была вакантной. И добавил: «Думаю, эта работа вам по плечу…» Он принял предложение и сразу активно взялся за дело…

Примерно за полгода до моего перевода на работу в Приморский крайком комсомола, в конце 1952 года, Володя был призван в Советскую Армию. Так мы вынужденно расстались с ним.

…При всей важности того, что мне было известно о жизни-подвиге Николая Островского и его легендарных литературных героях, а также о новом поколении корчагинцев, рожденных в годы Великой Отечественной войны, – я испытывал необходимость более глубокого проникновения в темы своих лекций, ставших пособием для выступлений большой группы комсомольских пропагандистов.

Узнав из печати, что директором Сочинского музея Николая Островского работает его родная сестра Екатерина Алексеевна Островская, а главным научным сотрудником музея – его бывший секретарь по работе над романом «Рожденные бурей» Александра Петровна Лазарева, я решил обратиться к ним за помощью. И вскоре одна за другой пришли две бандероли, в которые были вложены книги о Николае Островском, путеводитель по музею Николая Островского в Сочи, набор фотографий, обзорная лекция по экспозиции музея, фотомонтаж и набор фото-открыток. Не помню уже, каким чудом мне удалось достать и грампластинку с записью сохранившихся выступлений Николая Островского.

Пропаганда героической жизни и творчества писателя приобрела новое содержание. А из Сочи продолжали приходить материалы о самом Островском и новом поколении корчагинцев – героев Великой Отечественной войны и послевоенных лет. В моем лекторско-пропагандистском арсенале уже был собран и обработан материал, достигавший 60 страниц текста. Я разделил его на два цикла лекций: «Жизнь – подвиг Николая Островского» и «От Павла Корчагина до героев наших дней».

Я не вел точного учета прочитанных лекций и проведенных бесед о Николае Островском, его легендарной жизни и творчестве, о потомках Корчагина. Но в общей сложности, их число составляло не менее восьмисот.

…А сердце рвалось в Сочи, прикоснуться к священным местам, связанным с последними годами жизни писателя. И в 1952 году такая счастливая поездка состоялась. По путевке комсомола я поехал в сочинский санаторий «Кавказская Ривьера», где был специальный корпус комсомольских работников. В первый же день приезда, едва определившись в санаторий, отправился к дому-музею Николая Островского и, словно завороженный, проходил у здания несколько часов: хотелось подольше подышать воздухом, которым дышал Николай Островский, пропитаться его духом, который, как мне казалось, здесь продолжал витать и жить. Время было позднее, и я, естественно, не мог попасть в здание музея. Но уже в тот вечер в вестибюле санатория несколько десятков комсомольских работников слушали мои самые сокровенные мысли о Николае Островском. Было принято решение: не только побывать в музее, чтобы максимально вооружить себя знанием жизни-подвига писателя-коммуниста и его легендарных воспитанников. Была создана неуставная комсомольская организация, численность которой достигала полутора сот человек. Это были в большинстве своем комсомольские работники – секретари райкомов, горкомов, обкомов, крайкомов, работники аппарата комсомольских комитетов многих краев, областей, автономных и союзных республик. Было избрано временное комсомольское бюро, возглавить которое поручили мне.

На второй день с трепетным волнением перешагнул порог музея Николая Островского и представился: «Я тот самый первый секретарь Хасанского райкома комсомола, который много раз писал Вам с просьбой присылать книги, документы и материалы о Николае Островском». В коллективе музея, как оказалось, мое имя знали и сразу сообщили и Екатерине Алексеевне Островской и Александре Петровне Лазаревой. Трудно передать радость и вдохновение, с которыми прошла наша встреча.

Я рассказал им о созданной накануне неуставной организации комсомольских работников, находящихся в санатории «Кавказская Ривьера», об их желании не только посетить музей и повстречаться с ними, но и за время нахождения в Сочи пройти своего рода «университет» по изучению всего, что связано с Николаем Островским, его творчеством и новым поколением корчагинцев.

Спустя несколько дней в музее Николая Островского было как никогда многолюдно: полторы сотни комсомольских работников со всех концов советской страны жили атмосферой легендарной жизни мужественного писателя-большевика. Несколько часов продолжалась непередаваемо волнующая и впечатляющая встреча в музее. А вслед за первой прошла целая серия таких встреч.

…Перед отъездом из Сочи мы дали друг другу клятву через два года снова собраться здесь, отчитаться о пропаганде жизни и творчества Николая Островского и, насколько возможно, помочь музею.

…В марте 1954 года снова собрался отряд комсомольских работников со всех концов советской страны. Не все, кто был два года назад, смогли приехать, но те, кто приехал, уже знали от своих товарищей по работе, что их ждет в Сочи. Мне снова довелось быть руководителем неуставного комсомольского коллектива и в полную силу использовать его опыт, знания, энергию. К прежним делам добавилось еще одно, особенно важное: шла реконструкция здания музея, и часть его экспозиции была размещена в специально построенном павильоне в районе Сочинского железнодорожного вокзала. Здесь нашлась и нам работа.

Незабываемые дни. Незабываемые встречи. Незабываемые, немеркнущие впечатления. А на память, как и в 1952 году, – фотография о встрече с домиком Николая Островского и его сестрой Екатериной Алексеевной.

Так рождались многие сотни новых пропагандистов жизни и творчества писателя. И, уверен, их рассказы не проходили бесследно. Они находили живой интерес и отклик в душах, сердцах и сознании не только молодежи, но и слушателей всех возрастов и профессий.

…В 1953–1954 годах я возглавлял отдел военно-физкультурной работы Приморского крайкома ВЛКСМ, являлся членом бюро крайкома комсомола и его внештатным лектором, принимал активное участие в лекционной пропаганде, проводимой краевым отделением Общества «Знание». Был также избран секретарем партийного бюро крайкома комсомола.

Содержание военно-патриотического воспитания молодежи и его потенциал значительно усилились за счет тесного взаимодействия крайкома комсомола с комсомольскими отделами политорганов Дальневосточного военного округа, Тихоокеанского флота и пограничных войск.

Опыт военно-патриотической работы, организации лекционной пропаганды в постоянно действующих лекториях и кинолекториях, приобретенный в Хасанском районе, теперь широко и быстро внедрялся в практику работы всех городских и районных организаций ВЛКСМ края.

Был создан и весьма плодотворно работал радиолекторий по идейно-политическому, военно-патриотическому и нравственному воспитанию. Им руководил Владимир Балашов, тогдашний диктор краевого радио, вскоре ставший на долгие годы одним из ведущих дикторов советского телевидения.

Моя активная и плодотворная работа в Приморском крайкоме комсомола прервалась совершенно неожиданно и непредвиденно. Случилось это в один из августовских дней 1954 года. Проходивший пленум крайкома ВЛКСМ единогласно избрал меня секретарем крайкома комсомола по работе среди студенческой и учащейся молодежи. Но в перерыве к первому секретарю крайкома КПСС Д.Н.Мельнику, участвовавшему в работе пленума, и к первому секретарю крайкома комсомола В.П.Бусыгину подошел инструктор ЦК ВЛКСМ, курировавший работу Приморской краевой комсомольской организации и сказал: «Боюсь, что вы весьма опрометчиво поступили, избрав Ивана Павловича Осадчего секретарем крайкома комсомола. У него нет высшего образования, а без вузовского диплома ЦК комсомола не утвердит его в этой должности». (В 1954 году я окончил Владивостокское педагогическое училище и получил среднее педагогическое образование).

Инструктор ЦК комсомола настойчиво посоветовал первому секретарю крайкома КПСС срочно созвониться с ЦК ВЛКСМ и посоветоваться по этому вопросу.

Д.Н.Мельник тут же вышел на связь с секретарем ЦК ВЛКСМ по оргработе и кадрам и услышал от него решительное «нет!» моему избранию секретарем крайкома комсомола: «У нас нет никаких претензий к Ивану Павловичу Осадчему, но без диплома о высшем образовании ЦК комсомола не утвердит его в должности секретаря крайкома комсомола».

Тогда первый секретарь крайкома КПСС созвонился с заведующим сектором подготовки и переподготовки партийных кадров ЦК КПСС, и тот посоветовал срочно принять решение и направить И.П.Осадчего на учебу в Хабаровскую краевую партийную школу.

В тот же день, пленум крайкома ВЛКСМ отменил свое утреннее решение и принял постановление: направить меня на учебу в партийную школу. Так прервалась моя многолетняя комсомольская деятельность в Приморском крае. Одновременно рухнули и все намеченные планы дальнейшего совершенствования военно-патриотической работы в крае. Но иной перспективы уже не было. Вопрос о получении высшего образования стал главным в моей дальнейшей жизни.

…Год моей учебы в Хабаровской партшколе был таким же максимально напряженным, как и вся моя предыдущая жизнь. Во-первых, я был избран заместителем секретаря парткома партшколы по идеологии. Во-вторых, сразу же по приезде в Хабаровск я вошел в контакт с руководителем лекторской группы крайкома комсомола и организатором лекционной пропаганды среди молодежи краевой организации Общества «Знание». Они, ознакомившись с тематикой моих лекций, сразу же составили плотный график выступлений в различных коллективах краевого центра и в ближайших районах.

За год моей работы и жизни в Хабаровске мною было проведено до трехсот лекций, посвященных преимущественно жизни-подвигу Николая Островского и героям-корчагинцам военных лет.

…Внезапно возникла тяжелая болезнь. Длительное время стойко держалась высокая температура и сильные головные боли. Интенсивное лечение не дало результатов. Была проведена операция. Одновременно доктора вынесли приговор: «Суровый дальневосточный климат – не для вас. Надо определяться на жизнь и работу в районы с более мягким климатом».

ЦК КПСС дало «добро» на мой переезд в Краснодарский край и трудоустройство на журналистской работе. Именно на ней я специализировался во время учебы в партийной школе. Именно корреспондентская работа была одним из моих главных занятий в Приморье. Практически все шесть лет я был внештатным корреспондентом краевой газеты «Тихоокеанский комсомолец».

…После семилетней жизни и работы, Дальний Восток, особенно Приморский край, стали для меня родными и памятными на всю жизнь. И к моей радости моя память хранит не только имена многочисленных дальневосточных друзей, но и дела, которыми отмечены все те далекие годы. Мое имя и мой след до нынешних дней в памяти тех, с кем меня познакомила и породнила жизнь и работа в Приморье.

…Спустя сорок лет после моего отъезда с Дальнего Востока, – в 1995 году, уже на пятом году «ново-русской» жизни я получил письмо от бывшего первого секретаря Приморского крайкома ВЛКСМ Лидии Павловны Шадриной. И был несказанно рад ему:

«Вот что вспоминает мой муж, Юрий Субочев, работавший заведующим отделом рабочей молодежи Приморского крайкома ВЛКСМ: «Когда я был в командировке в Хасанском районе, то на каждом шагу слышал одни и те же слова: «У нас тут командует молодежью наш, хасанский Корчагин – Иван Павлович Осадчий» – А я вспоминаю, – пишет далее Лидия Павловна, – как мне звонил первый секретарь Хасанского райкома партии и просил, чтобы я тебя убедила получить комнату для жилья: «Райкому партии неудобно, что у нас первый секретарь райкома комсомола скитается, как бездомный человек, живет, как на войне. И ссылается при этом на жизнь Павла Корчагина, других комсомольцев первого поколения…»

12 июля 2001 года я получил письмо от Николая Степановича Чуева из села Яковлевка Приморского края. Он напомнил о себе спустя сорок шесть лет после того, как мы расстались. Николай Степанович был и остался убежденным коммунистом, и это свело его с нынешним первым секретарем Приморского крайкома КПРФ В.В.Гришуковым:

«От него я и узнал, что упомянутый им в выступлении на партийном собрании Иван Павлович Осадчий, – тот самый, с которым я учился в 1954–1955 годы в Хабаровской партийной школе. А знаешь, чем ты запомнился мне и всем, кто учился тогда вместе с тобой? – спрашивал Николай Степанович. И сам же отвечал: «Своими страстными лекциями о Николае Островском и легендарном герое его книги Павле Корчагине».

Рад, что в памяти тех, кто помнит меня, остался «корчагинский» след…

После Дальнего Востока, с сентября 1955 года, на протяжении тридцати пяти лет я жил и трудился в Краснодарском крае. И не случись трагедия с судьбой нашей советской державы, скорее всего, я бы продолжал там жить и поныне…

Первый год пришелся на Брюховецкий район. Там я работал литературным сотрудником редакции районной газеты «Правда колхозника» и продолжал активно участвовать в комсомольской жизни: являлся членом бюро райкома комсомола и руководил лекторской группой. Весь накопленный опыт лекционно-пропагандистской работы среди молодежи в Приморье стал тут же достоянием кубанского района.

Уверен, в районе не осталось не только ни одного населенного пункта, но и ни одного коллектива – колхоза, МТС, школы, ни одного учреждения, – где бы я не побывал по несколько раз как лектор райкома комсомола и журналист районной газеты. В каждом сельском клубе и в каждой школе были созданы постоянно действующие лектории и кинолектории. В них читались циклы лекций по идейно-политическому, патриотическому и нравственному воспитанию. Об этом часто рассказывала районная газета. Главными темами моих выступлений оставались прежние: «Жизнь-подвиг Николая Островского» и «От Павла Корчагина до наших дней».

В этот же год жизни в станице Брюховецкой я поступил на заочное отделение историко-филологического факультета Ростовского государственного университета, который успешно окончил в 1962 году. Здесь же я встретил свою судьбу – Нину Тимофеевну Шевченко. Вскоре мы поженились и дружно прожили пятьдесят пять лет. В 1956 году она окончила Ленинградский пищевой институт и была направлена на работу в Туапсе. Там же краевой комитет КПСС предоставил и мне работу в редакции городской газеты.

В годы нашей жизни и работы в Туапсе у меня сложились добросердечные отношения с Екатериной Алексеевной Островской и Александрой Петровной Лазаревой. Кстати, город Туапсе в качестве места жительства был избран нами с одной благородной целью: поближе к Сочи, поближе к Николаю Островскому.

8 декабря 1957 года у нас родился сын. По обоюдному желанию, мы дали ему имя в память любимого писателя Николая Островского. Об этом я в тот же день сообщил Екатерине Алексеевне Островской. А 10 декабря из Сочи пришла поздравительна я телеграмма. Она сохранилась и публикуется здесь: «Сердечно поздравляем с рождением сына. Шлем самые наилучшие пожелания! Ваши Островская и Лазарева».

В конце апреля 1962 года мы получили из Сочинского музея короткое письмо:

«Дорогой Ваня! Первого мая Музею будет 25 лет. «Именины» будут отмечаться третьего. Приезжайте. Будем очень, очень рады видеть вас, Нину, Колю в этот день в Музее. Крепко жмем руки, обнимаем всех. Е.Островская. А.Лазарева».

Естественно, мы с большой радостью и благодарностью восприняли это приглашение. И в юбилейный день, к назначенному времени были в доме-музее Николая Островского.

Собралось до 300 человек, самых верных друзей, родных и близких Николая Островского. Здесь я познакомился и с братом писателя Дмитрием Алексеевичем Островским.

Особое впечатление на нас, как и на всех участников встречи, оказало выступление нашего сына. На сохранившейся программке вечера я сделал памятную запись: «На этом вечере наш Коля, ему тогда было 4 годика и 5 месяцев, сидел в президиуме, на коленях первого секретаря Сочинского горкома КПСС И.К.Потапова. Затем он поставил Колю на стол президиума и предоставил ему слово о Николае Островском, о Павле Корчагине. Коля взволнованно прочел стихи, написанные мною:

Газеты, журналы и книги читаю, Как только увижу, так сразу узнаю Корчагина Павку – героя большого, Люблю его крепко, как брата старшого. Как честно он жил, Как бесстрашно он жил, Как Родине нашей он верно служил. Как жизнь он любил – Никогда не забуду. А вырасту – тоже корчагинцем буду!

Последние слова заглушил шквал бурных и долгих аплодисментов присутствовавших.

Екатерина Алексеевна, Дмитрий Алексеевич Островские, Александра Петровна Лазарева расцеловали Колю и нас, родителей. Наши добросердечные отношения крепли с каждым днем; мы становились все ближе и роднее.

…В 1964 году Юрий Алексеевич Гагарин вместе с другими советскими космонавтами посетил Всероссийский пионерский лагерь «Орленок». Увидев в руках нашего семилетнего сына рукопись книги Е.А.Островской «Жизнь-подвиг Николая Островского» и, узнав, что он назван в честь легендарного писателя, сделал на обложке книги теплую напутственную надпись и оставил свой автограф.

В 1963–1967 гг. я работал секретарем Туапсинского горкома КПСС по идеологии (до этого – редактором городской газеты). В 1964 году страна отмечала 60-летие со дня рождения Николая Островского, а в 1966 году – 30-летие со дня его смерти.

Жизнь Туапсе и Туапсинского района была максимально насыщена памятью о Николае Островском. Только мною лично за эти годы было прочитано почти во всех коллективах города и района, трудовых и учебных, а особенно в санаториях, домах отдыха, на турбазах более 500 лекций о Николае Островском и новом поколении корчагинцев. Об этом рассказывала краевая комсомольская газета «Комсомолец Кубани».

По моему предложению бюро горкома КПСС и исполком городского Совета присвоили имя Николая Островского средней школе № 1, городской библиотеке и одной из улиц города.

В 1973 году известный кубанский журналист, ранее работавший первым секретарем Туапсинского горкома комсомола В.Филимонов, издал книгу «Старый товарищ». В ней есть строки о моем участии в комсомольской жизни города:

«Горком комсомола обзавелся и собственной группой докладчиков. Термин, правда, многих смущал…

Времени на шлифовку термина не было, но была такая группа, были докладчики, были поборники и проводники политической информации. Опыт этой группы высоко ценил краевой комитет комсомола. И в том была заслуга, в том доля была пропагандиста номер один приморского городка, в недавнем прошлом секретаря комсомольского комитета…

Он принес в наши будни… дух и традиции поколений, защищавших и строивших советскую страну…

Иван Павлович Осадчий возглавил созданную при горкоме комиссию по устной и печатной пропаганде среди молодежи.

…Крутится пластинка, и, затаив дыхание, внемлет аудитория голосу, прошедшему через толщу времени. Голосу прикованного к постели Островского.

Контакт с залом, как говорится, полный. Еще медлит адаптер над центром диска патефона, еще фиксирует игла трудное дыхание гражданина и воина, а уже возникает и естественно движется заветный разговор. О месте, которое должен занять в общем строю и ты, и он, и я…

Замерли сердца слушателей. Ведь речь идет о тех, кто упал на лестницах Зимнего, шел под пули смело на кронштадтский лед, остался лежать за кривизной земли в предместьях европейских столиц, избавленных от фашистского порабощения…

Старый товарищ, мы многому научились в те годы друг у друга и каждый у всех.

Корчагинское восприятие жизни, как битвы, принес Иван Осадчий».

Что значит «корчагинское восприятие жизни, как битвы»? Николай Островский так отвечал на этот вопрос: «Жизнь без борьбы для меня не существует. На кой черт она мне сдалась, если жить для того, чтобы существовать. Жизнь – это борьба».

Может быть, такое определение жизни легендарного писателя объясняется исключительно «безвыходным положением», в котором он оказался и творил героическое?

Нет, и нет. Николай Островский решительно возражал: «Безвыходных положений не существует…» – это во-первых. Во-вторых… Карл Маркс на вопрос: «Ваше представление о счастье?» – ответил одним словом: «Борьба».

А вот понимание жизни великим пролетарским писателем Алексеем Максимовичем Горьким: «Есть только две формы жизни: горение и гниение. Мужественные и щедрые избирают первую. Трусливые и жадные – вторую…»

Какое удивительное совпадение представлений гениев о жизни!

…До последних дней жизни Екатерины Алексеевны у нас сохранялась и укреплялась искренняя дружба. Последний раз мы встречались с ней в канун Пленума ЦК КПСС, освободившего Хрущева от всех высших партийных и государственных постов. Этой «новости» ждали давно. Своими делами он вызвал к себе недоверие, негодование, осуждение многих и многих людей.

В октябре 1964 года, после выступления по Сочинскому телевидению, я позвонил Екатерине Алексеевне и попросил разрешения прийти. Она ответила: «Жду!» По пути захватил торт, и мы просидели за чаем несколько часов. Больше всего говорили о том, от кого уже устала партия и страна, и кто давно уже исчерпал их «кредит доверия». Расстались далеко за полночь. Я отправился к утренней электричке на Туапсе. Расставались с твердой верой, что не сегодня – завтра надо ждать добрых вестей. Не могло, и не должно было так продолжаться. Наше предчувствие оправдалось…

К горькому сожалению, это была наша последняя встреча. Во время командировки в Ульяновск, я получил печальное сообщение о том, что в Киеве Екатерина Алексеевна безвременно скончалась. Из письма Александры Петровны Лазаревой я узнал о причине ее смерти, о невосполнимой утрате близкого, родного и любимого человека.

…Многое можно еще было рассказать о Николае Островском, о Павле Корчагине, их бессмертии, об их неистовых многочисленных потомках по всей планете. Скажу только, что в моем арсенале бесчисленное множество лекций, бесед, вечеров, посвященных немеркнущей жизни-подвигу писателя-коммуниста. Мною изданы брошюры «Жизнь-подвиг Николая Островского» и «Потомки Корчагина»; опубликованы многие десятки статей в различных газетах и журналах. Обо всем не расскажешь…

Но об одном истинном корчагинце – Володе Малайко, о котором я уже мельком упоминал, расскажу.

Я встретился с Володей Малайко, спустя восемь лет после того, как мы расстались в конце 1952 года в Хасанском районе в связи с его призывом в Советскую Армию. И вот встретились снова. И где? На Кубани. На краевой конференции работников культуры, проходившей в Краснодарском драмтеатре.

Я так и не знаю, какие ветры занесли его на Кубань. Встретились – обнялись. Володя в то время уже был первым секретарем Крымского райкома комсомола Краснодарского края. И долго рассказывал, как пригодился ему хасанский опыт, «хасанская закваска», боевой задор…

С хасанским комсомольским задором Володя прожил всю жизнь. В годы моей жизни в Краснодарском крае мы использовали любую возможность для встречи…

Последняя наша встреча с Володей состоялась в архитревожном 1993 году. Спустя полтора-два месяца после расстрела «отцом российской демократии» Дома Советов. Я приехал на Кубань в качестве члена ЦК КПРФ, восстановленной в начале того же года, для оказания помощи Краснодарской краевой организации КПРФ в проведении выборов в Первую Государственную Думу. Всё, что мог, сделал тогда коммунист Владимир Малайко, чтобы его земляки максимально поддержали кандидатов в депутаты от КПРФ.

…Потом наши встречи и контакты снова оборвались на девять лет. Только в сентябре 2002 года Володя, узнав мой московский адрес у Коли, уже почти десять лет возглавлявшего краевую организацию КПРФ, написал мне:

«О случившемся. Болели ноги, но я работал помощником депутата краевого законодательного собрания. Мне помог Коля – твой сын. Он проводил районную партийную конференцию коммунистов, делегатом которой я также был. Меня избрали членом бюро райкома КПРФ, утвердили председателем комиссии по работе с молодежью. Я решил возродить в районе пионерскую организацию. Склепал актив. За три месяца нашей группой было создано в школах района 12 пионерских организаций. Провели первый районный слёт пионеров: собралось немного. Через год подготовили второй слёт. Мне удалось достать шестьдесят метров красного материала. Сидел в мастерской, пока не пошили 267 галстуков.

Второй слёт проводили на городской площади Крымска. Слет прошел прекрасно. Закончился вечером большим пионерским костром. Весь район всколыхнулся… Один мой товарищ, старый комсомолец, подошел ко мне, обнял. Мы оба заплакали от радости, что нам удалось сделать такое в трудное, подлое время…

Четыре года подряд, с 1998 по 2002-й, возглавляемая мною комиссия по работе с молодежью завоевывала первое место в крае и награждалась Почетными грамотами…

Когда мне отрезали ногу, потом – вторую, подошел врач и сказал: «Не падай духом, крепись!» Он удивился, когда я ему сказал, что этому мужеству я благодарен хасанскому комсомолу, который возглавлял Иван Павлович Осадчий. Он тебя знает…

В школах и дети, и учителя встречают нас с радостью. Это – лучшая для нас награда.

Оставшись без ног, я думал и о том, как выжить в этой жизни. Насколько хватает сил, занимаюсь домашним хозяйством: вырастили возле дома сад – яблони, груши, малину, крыжовник.

…Добиваюсь решения вопроса о приобретении инвалидной автомашины. Помогает райком КПРФ, краевой Совет ветеранов, твой сын – первый секретарь крайкома КПРФ…

Не собираюсь сдаваться, отступать. Ведь я – хасанский комсомолец, коммунист. Все выдержу, пока буду жить, пока бьется сердце…

Потом пришло еще три письма. В последнем, четвертом, полученным мною в ноябре 2003 года, Володя описал, как отмечали в Крымске 85-летие комсомола: «Собрались у меня дома все комсомольские друзья – «однополчане». В письмо была вложена газета «Призыв», издаваемая в Крымске. В ней статья о Володе – Владимире Васильевиче Малайко, о его комсомольской юности и нынешней трудной судьбе. Взволновали строки в самом конце статьи: «Чтобы зарядиться энергией неунывающего комсомольца Володи Малайко, мы накануне дня рождения комсомола, отправились к нему в гости!»

…Этим все сказано. Оставшись без обеих ног, испытывая невыносимые боли, Володя стремился быть полезным людям…

2004 год прошел под знаком «минус». Перестали приходить письма и от Володи. Это очень обеспокоило и насторожило меня. Я написал о нем большую статью, которую опубликовала «Советская Кубань» – газета коммунистов Краснодарского края.

…Снова молчание. Попросил сына разузнать: что с Володей Малайко.

Коля созвонился с Крымском, и там ему поведали горестную, печальную весть: «Владимир Васильевич Малайко умер… Хоронили его достойно…»

В заключение хочу остановиться на одном вопросе, ответ на который, наверняка, хотели бы узнать читатели.

Тысячи советских людей, юных и ветеранов, самых разных профессий, когда-то слушавших мои лекции о легендарном Николае Островском, читавших многочисленные статьи и брошюры о нем и неисчислимом племени потомков Корчагина, видимо, и в ту пору, и в последние годы не раз задавались вопросом: а как сложилась судьба неистового пропагандиста жизни-подвига писателя и жизнь сына, названного его именем.

Двадцать три года, с 1967 по 1990-й, я жил и работал в Краснодаре, в Кубанском государственном университете. Был старшим преподавателем, доцентом, профессором, заведующим кафедрой. Защитил кандидатскую, а затем докторскую диссертации. В январе 1985 года получил аттестат профессора.

Более тридцати лет входил в состав правления Краснодарской краевой организации Общества «Знание». Более двадцати лет руководил научно-методическим советом по общественным наукам краевой организации Общества «Знание». Ни одного дня без выступлений с лекциями в коллективах края. Отмечен десятком Почетных грамот всесоюзного, республиканского и краевого Общества «Знание». Единственный лектор из Краснодарского края занесен в Книгу Почета Всесоюзного Общества «Знание».

За активную многолетнюю лекционно-пропагандистскую работу Президиум Верховного Совета РСФСР своим указом от 5 мая 1988 года присвоил мне звание «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Последние советские годы (1985–1990) входил в состав идеологической комиссии крайкома КПСС, руководил секцией идейно-политического воспитания.

За активную работу с молодежью награжден несколькими Почетными грамотами Краснодарского крайкома ВЛКСМ и ЦК ВЛКСМ. Министерство высшего образования РСФСР наградило меня рядом дипломов и нагрудным знаком «За отличные успехи в работе».

В университетские годы издал четыре монографии, более двадцати брошюр, опубликовал сотни статей. Краевое отделение Общества «Знание» издало также два методических пособия в помощь лекторам по темам: «Жизнь-подвиг Николая Островского» и «От Павла Корчагина до героев наших дней».

В 1990 году пленум Краснодарского крайкома КПСС, учитывая мой опыт и непоколебимую верность делу социализма, делегировал меня в оргкомитет при ЦК КПСС для подготовки Российской партийной конференции, а затем Учредительного съезда по созданию Компартии РСФСР. Возглавлял рабочую группу Подготовительного комитета. 16 июня 1990 года выступил на совещании представителей делегаций всех региональных партийных организаций, прибывших на Учредительный съезд партии российских коммунистов, с резкой критикой ренегатско-предательского курса Горбачева. Был единогласно поддержан Совещанием представителей и получил право выступить на Российской партконференции с содокладом «За партию ленинского типа».

В дни работы XXVIII Съезда КПСС его делегатами от российских коммунистов был утвержден руководителем Подготовительного комитета второго этапа Учредительного Съезда Компартии РСФСР. Был избран членом ЦК КП РСФСР и оставлен на работе в ЦК. Сначала – старшим консультантом при Политбюро ЦК КП РСФСР, а затем – заместителем руководителя Центра политического анализа и научного прогнозирования при ЦК Компартии РСФСР.

В 1990–1993 годах возглавлял экспертно-консультативную группу фракции «Коммунисты России» Съезда народных депутатов и Верховного Совета РСФСР. Оставался с ней и в осажденном Доме Советов…

На Съезде народных депутатов и в Верховном Совете РСФСР судьба свела меня со многими интересными людьми, убежденными коммунистами, непоколебимыми приверженцами социализма, советского строя, сохранения великой советской державы. Они имелись не только во фракции «Коммунисты России», но и в других депутатских фракциях: «Аграрный союз», «Отчизна», «Суверенитет и равенство», «Россия».

В их числе – легендарный советский космонавт, дважды Герой Советского Союза Виталий Иванович Севастьянов, один из сопредседателей фракции «Коммунисты России». Познакомились – породнились. И оставались в «одной связке» до последних дней жизни Виталия Ивановича.

Он – родом из Сочи. С тринадцати лет жил по кодексу мужества и чести Островского-Корчагина.

В канун 100-летия со дня рождения Николая Островского по моей просьбе Виталий Иванович написал статью «Рожденный бурей» для газеты «Буревестник», издававшейся РУСО. Вот несколько строк из нее:

«Каждый раз, бывая в родном городе, посещаю Дом-музей Николая Островского. От него иду в курортный парк «Ривьера», где растет магнолия, посаженная Юрием Алексеевичем Гагариным в мае 1961 года.

…Есть что-то символическое в том, что имена этих людей соединились.

Эти два человека постоянно видятся мною рядом. В них – дух нашего советского времени, в них – наша коммунистическая убежденность, мужество, твердость характера и человеческое очарование.

Оба стали известными во всех странах и на всех континентах, любимыми героями великого множества жителей нашей планеты». (Газета «Буревестник» № 5 (59) за октябрь 2003 года).

…После прекращения ельцинскими указами деятельности КПСС и Компартии РСФСР, как член ЦК, я создал и возглавил общественное объединение «В защиту прав коммунистов». Вместе с депутатской фракцией оно взяло на себя ответственность за создание коммунистической команды на процессе в Конституционном Суде РФ, на котором решалась судьба коммунистической идеологии, правды и справедливости, права коммунистов быть коммунистами и создавать свою партию. На самом процессе координировал работу наших свидетелей и экспертов, выступал в качестве эксперта «коммунистической стороны».

Входил в состав Оргкомитета по подготовке Второго Чрезвычайного восстановительного съезда КПРФ и возглавлял Программную комиссию съезда.

Избирался членом ЦК КПРФ первого, второго и четвертого созывов. Входил в состав Идеологической комиссии ЦК КПРФ и Консультативного Совета при ЦК КПРФ; являлся членом Совета СКП КПСС – Союза коммунистических партий, образовавшихся в государствах, созданных на базе бывших советских союзных республик; являлся членом Координационного Совета Народно-патриотического союза России.

С группой московских ученых-марксистов в 1994 году выступил с инициативой создания Общероссийской общественной организации «Российские ученые социалистической ориентации» (РУСО). На протяжении одиннадцати лет бессменно возглавлял Центральный Совет РУСО. Одновременно являлся редактором газеты РУСО – «Буревестник». В эти годы под моей редакцией было издано более пятнадцати сборников научных статей и материалов научных конференций РУСО.

В 2001–2003 годах опубликовал две книги из серии «Драматические страницы истории», а также книги «Вековой юбилей большевизма» и «Жизнь-подвиг Николая Островского» – к 100-летию со дня рождения писателя.

Несмотря на все сложности нынешней жизни, особое место в своей работе уделял вниманию идейно-политическому воспитанию молодежи. В 1997–2001 году организовал и возглавил работу школы молодых политиков и парламентариев коммунистической ориентации. В 2001–2005 годах являлся директором Учебного центра по подготовке молодых политиков и политтехнологов коммунистической ориентации. За время его работы было два набора общей численностью 170 человек с двухгодичным сроком обучения на базе высшего образования. Всего закончили Учебный центр и получили дипломы 170 слушателей.

В 1997–2001 годах принимал самое активное участие в спасении мемориального комплекса Зои Космодемьянской в Петрищево.

С 2005 года – Почетный Председатель РУСО.

…В 2007 году, в год 80-летия со дня рождения, в связи с резким ухудшением здоровья супруги, прикованной к постели, вынужден был оставить работу и сосредоточить внимание на уходе за ней. Ее жизнь оборвалась в 2011 году.

В 2008–2011 годах начал работать над трилогией «Мы родом из СССР». В 2011 году вышла первая книга трилогии «Время нашей молодости». В 2012 году – вторая книга трилогии «В радостях и тревогах». В 2013 году вышла в свет книга «Как это было…» (К истории Компартии РСФСР – КПРФ). Продолжаю работать над завершающей книгой трилогии «Мы родом из СССР». На рабочем столе также – рукописи будущих книг «Сталин и время» и «Кровавый триумф «демократической» диктатуры».

…Путеводной звездой, моим неизменным правофланговым и главным судьей всей жизни был и остается незабвенный, легендарный Николай Островский…

Кратко о сыне – Николае Осадчем

Был активным октябренком, пионером, комсомольцем. Возглавлял школьную комсомольскую организацию. Учеба в средней школе отмечена золотой медалью. Успешно окончил философский факультет МГУ. Был секретарем курсовой и факультетской организации ВЛКСМ. Достойно закончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. ВАК СССР присвоил ему звание доцента.

Более тридцати лет преподает философию в Кубанском медицинском институте (ныне – Академии). В партии коммунистов – с 1988 года. Коммунистическую деятельность не прекращал ни на один день. Один из инициаторов возрождения Краснодарской краевой коммунистической организации. И более двадцати лет возглавляет ее. Все эти годы – член ЦК КПРФ. На протяжении двух десятилетий является депутатом краевого законодательного собрания и руководит в нем фракцией коммунистов.

Чье имя носит – помнит и старается быть его достойным.

Я бесконечно рад, что сын с честью выдержал экзамен на зрелость, на коммунистическую убежденность, на верность трудовому народу, социализму. Такое далеко не каждому дано.

Начиная со Второго Чрезвычайного восстановительного съезда КПРФ, мы оба, я и сын, избирались членами ЦК КПРФ. Это редчайший в своем роде факт. И я горжусь этим.

…Случилось так, что в первой половине 1994 года я дважды надолго оказывался в больничной палате. И в силу этого не смог присутствовать на Апрельской (того года) конференции КПРФ.

На ней впервые, на общепартийном форуме, выступил Николай Иванович Осадчий – руководитель краевой организации КПРФ. Предоставляя ему слово, Первый заместитель Председателя ЦК КПРФ В.А.Купцов объявил: «Это сын Ивана Павловича». Всего четыре слова. А как много они сказали делегатам партийной конференции, встретившим это сообщение дружными аплодисментами…

Жизнь – борьба, как она складывается у отца и сына – представителей двух поколений корчагинцев – продолжается!

Убежден: Выстоим! Не согнемся! Не сдадимся! Победа непременно придет к трудовому народу России! Путь к ней сложный и трудный. Но его надо пройти. Иного не дано…

Наш главный девиз – прежний, завещанный легендарным писателем-коммунистом всем борцам за народное дело: «Только вперед! Только на линию огня! Только к победе и никуда больше!»

Встреча комсомольских работников Советского Союза в Сочинском Доме-музее Николая Островского с сестрой писателя Е.А.Островской – директором музея (в центре в белом платке). Слева от нее – И.Осадчий . (10 марта 1952 г.)

Встреча комсомольских работников Советского Союза в Сочинском Доме-музее Николая Островского с сестрой писателя Е.А.Островской – директором музея (в центре с букетом). Слева от нее – И.Осадчий. (23 марта 1954 г.)

Комсомольские активисты Брюховецкого райкома ВЛКСМ Краснодарского края после лекции о Николае Островском слушают его речь, записанную на пластинке(1956 г.)

Комсомольцы колхоза им. Н.К.Крупской Брюховецкого района слушают лекцию И.П.Осадчего о Николае Островском (1956 г.)

Иван Осадчий выступает с лекцией о Николае Островском в радиолектории г.Туапсе, посвященной 25-летию со дня смерти писателя (декабрь 1961 г.)

Нина Осадчая

Коля Осадчий перед выступлением на торжественном вечере, посвященном 25-летию Музея Н.А.Островского в Сочи (3 мая 1962 г.)

Екатерина Алексеевна Островская – сестра писателя, директор Сочинского музея Николая Островского (1964 г.)

Юрий Алексеевич Гагарин с группой сочинских тележурналистов после посещения Дома-музея Николая Островского. Рядом с ним с букетом его жена – Валентина Гагарина

Иван Павлович и Коля Осадчие. Сочи, 1964 г.

Они же, 40 лет спустя, 2004 г.

Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза Виталий Иванович Севастьянов

Сопредседатель фракции «Коммунисты России» Съезда народных депутатов РСФСР, дважды Герой Советского Союза В.И.Севастьянов (1993 г.)

Использованная литература

1. Н.Островский. Собрание сочинений в 3-х томах. Госиздат «Художественная литература». М., 1955–1956.

2. Е.Островская, Л.Розова. «Жизнь – подвиг». Киев, 1951.

3. Е.Островская, А.Лазарева. «Николай Островский». Краснодарское книжное издательство, 1964.

4. Р.Островская, Д.Соколова. Музей Николая Островского в Москве. «Московский рабочий», М., 1964.

5. А.Караваева. «Книга, которая обошла мир». Изд. «Книга», М., 1970.

6. М.В.Ширяева, В.И.Тимофеев. «Величие подвига Николая Островского». Изд. «Просвещение», М., 1964.

7. С.Трегуб. «Николай Островский». Изд. «Советский писатель», М., 1957.

8. С.Трегуб. «Живой Корчагин». Изд. «Советская Россия». М., 1968.

9. В.Тимофеев и М.Ширяева. «Николай Островский». Учпедгиз, 1957.

10. Д.Юферев. «Н.А.Островский». Госиздат. «Художественная литература». М.,1954.

11. «Музей Николая Островского в Сочи». Краснодарское книжное издательство, 1962.

12. «Потомки Корчагина». Госиздат «Политическая Литература», М., 1961.

13. «Николай Островский». Сб. материалов. Краснодар, 1952.

14. Н.Венгров, М.Эфрос. «Жизнь Николая Островского». Детгиз, 1957.

15. Н.Венгров. «Николай Островский». «Советский писатель», М., 1965.

16. Р.П.Островская. «Николай Островский». М., 1974.

17. «Воспоминания о Николае Островском». М., 1974.

18. П.Новиков. «Счастье быть бойцом». Воспоминания о Николае Островском. 2-е изд. «Молодая гвардия», М., 1984.

19. «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». К 100-летию со дня рождения. Изд. «Русская история», М., 2002.

20. «Николай Островский – человек и писатель – в воспоминаниях современников (1904–1936)». К 100-летию со дня рождения. Изд. «Дружба народов», М., 2002.

21. «Планета Островского». Изд. фонда им. И.Д.Сытина «Зарницы», М., 2004.

22. И.И.Якубовский. «Земля в огне». Воениздат, М., 1975.

Автор также использовал материалы музеев Николая Островского в Москве и Сочи, периодическую печать.

Оглавление

  • Вместо предисловия
  • «Жизнь делать с кого?»
  • I. Жизнь-подвиг Николая Островского
  •   Кто же он, этот Человек, ставший родным братом миллионам?
  •   Необходимое отступление
  • II. Время не властно над ним…
  •   Николай Островский и его бессмертная книга «Как закалялась сталь» в священной битве с фашизмом
  • Фантастическая реальность (вместо послесловия)
  • Приложение С именем и образом Николая Островского в сердце и в жизни
  • Использованная литература Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

    Комментарии к книге «Жизнь – Подвиг Николая Островского», Иван Павлович Осадчий

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства