«Псих против мафии»

2168


Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Валерий Ильичев Псих против мафии

I. Первое убийство

Он нервно прохаживался по чахлой от жаркого солнца траве, где с одной стороны стояла беседка, а с другой — гаражи, и то и дело щупал внутренний карман пиджака, где лежал уже снятый с предохранителя пистолет. Близился вечер, но солнце все ещё нещадно палило, выжимая из тела мужчины обильный пот. Он проклинал и это немилосердное солнце, накалившее воздух, как в сауне, и плотный пиджак, и водителя «Жигулей», которого приговорил к смерти и ждал уже более часа.

Порой у него возникало желание отказаться от своего плана, вернуться домой, выпить бутылку холодного пива, принять освежающий душ и, включив трансляцию футбольного матча, завалиться на диван.

Словно угадав его мысли, четверо подростков, уже битых два часа тусующихся в беседке, стали громко обсуждать предстоящий матч «Спартак» — «Динамо» и разом покинули свое пристанище, решив ехать на стадион.

Это позволило ему наконец-то укрыться в беседке от солнца и присесть на изрезанную ножами и бритвами лавку. Он с удовольствием вытянул усталые ноги, дав им отдых. От беседки до гаражей было метров тридцать, и мужчина прикинул, что за несколько секунд легко преодолеет это расстояние, как только появится машина его врага.

Коротая время, он начал рассматривать вырезанные на скамейке надписи. Здесь были не только матерные слова, но и весьма меткие, даже, можно сказать, философские замечания глобального характера, касающиеся всего мира и человечества, очень близкие ему по духу. Попадались и разные оценки отдельных личностей: Михаил пидар, Павел импотент, Анатолий дебил. Женщины изобличались в распутстве и склонности к половым извращениям. При этом сообщались детали, способные вызвать, скорее, повышенный интерес, нежели отвращение.

Уже через пять минут мужчине наскучило чтение этой своеобразной газеты, и он стал дремать, наслаждаясь приятно расслабляющей после изнурительного зноя тенью. И как это с ним часто случалось в последнее время, внезапно увидел себя как бы со стороны. Но ничего не испытал, кроме разочарования. Полнеющий, лысоватый, далеко не молодой, но выглядевший ещё старше своих лет, с морщинистым лицом и набрякшими мешками под глазами. Вдобавок дырка во рту вместо двух передних зубов, вставить которые он так и не удосужился — не было ни денег, ни времени. Да таким он вовсе не мог себе нравиться. Однако мысль о том, что в беседке сидит не просто неудачник, мучимый бездельем, а хозяин своей и чужой жизни, мститель, как он называл себя, коренным образом меняла дело. Мститель! Как беспощадно, как грозно звучит! И как таинственно! Ему очень нравилось это слово. Воспаленное воображение рисовало ему смелого, отчаянного человека, отважившегося на убийство. И, стряхнув с себя дремоту, он вновь почувствовал прилив энергии: теперь он сможет все.

Темнело. Одна за другой к гаражам подъезжали автомашины разных марок, по которым можно было судить о материальном достатке и амбициях их владельцев. Но он ждал «Жигули» вишневого цвета с двумя двойками в конце номера. И дождался. Машина въехала в арку и, лавируя в узком проезде между серовато-зеленой стеной давно не ремонтировавшегося старого дома и ощерившимся железными пиками ограды зданием детского сада, начала медленно двигаться в сторону сгрудившихся в дальнем конце двора гаражей.

Затаившийся в беседке мужчина напряженно приподнялся с жалобно заскрипевшей скамейки: «Он или не он?»

Внезапно наступившая темнота не позволяла издали рассмотреть номер «Жигулей». И лишь фонарь метрах в двадцати от гаражей, добросовестно освещающий узкую часть неровно заасфальтированной дороги, давал ему шанс в считанные мгновения убедиться, что приехал именно тот, кого он ждал уже несколько часов. За это время настроение его резко менялось: он то страстно желал скорейшего появления ненавистного ему врага, то так же страстно надеялся, что все обойдется и потенциальная жертва уедет куда-нибудь за город или к любовнице на ночь и сюда не вернется. Но после томительного сидения в засаде, увидев схожую по цвету и модели автомашину, он обрадовался. Подогревая себя воспоминанием о нанесенной обиде, он почувствовал, как в душе с новой силой вспыхнула лютая, жгучая ненависть, и в предвкушении акта возмездия впился взглядом в хорошо просматриваемое возле фонаря пространство.

Как только машина въехала в освещенный полукруг дороги, в сознании, помимо его воли, отпечаталось знакомое сочетание цифр в номерном знаке, и в мозгу, словно в светофоре, зажегся зеленый свет — сигнал к действию.

Выскочив из беседки, мужчина, спотыкаясь о кустики чахлой городской травы на неухоженном газоне, бегом бросился к гаражам. Машина остановилась, но владелец пока оставался в салоне, и мстителю пришлось немного сбавить темп приближения к цели, чтобы не спугнуть жертву. Наконец дверца автомашины приоткрылась, и из неё начал неторопливо вылезать моложавый крепкий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и галстуке. Он ещё не успел поставить вторую ногу на асфальт, как мститель с трудом вытащил пистолет, зацепившейся, как назло, за подкладку, и выстрелил прямо ему в затылок.

Тело владельца вишневых «Жигулей» дернулось вперед, а затем осело мешком на землю и повалилось на бок. Теперь оно лежало, нелепо изогнувшись, а правая нога так и осталась в салоне, словно пытаясь укрыться от грозящей хозяину опасности. Убийца разразился отборной, нецензурной бранью в адрес уже ничего не слышащей жертвы и, облегчив таким образом душу, пожалуй, в большей степени, чем самим выстрелом, спохватившись, бросился бежать за гаражи, к узкому лазу в заборе, разведанному им ещё с утра. Он миновал несколько дворов, выскочил к рынку, быстро прошел мимо торговых рядов и вышел к автобусной остановке. Лишь в автобусе, почувствовав себя в относительной безопасности, мститель перестал нервно озираться по сторонам.

«Как, оказывается, легко убить человека! Раз — нажал на спусковой крючок — и человек готов!»

Мститель поймал себя на мысли, что вложил в последние слова не тот смысл, что был в модной в дни его юности шутливой студенческой песенке, предлагающей людям размножаться с помощью техники путем простого нажатия кнопки: нажал — и человек готов. Сейчас слова «и человек готов» приобрели в его сознании совсем иной, обратный зарождению жизни смысл.

И вновь в этом тряском полупустом автобусе, как уже случалось много раз за последние месяцы, его сущность раздвоилась. Одна её часть — живая, из плоти и крови, внутри железной громады автобуса продолжала продвигаться по широкому, ярко освещенному проспекту, а другая — хладнокровно наблюдала за своим двойником, с удовлетворением констатируя, что ни тревоги, ни раскаяния после совершенного в полутемном грязном городском дворе преступления тот не испытывает. И этот незримый бесплотный двойник видел перед собой уже немолодого мужчину, очень похожего на мальчишку, вообразившего себя водителем этой роскошной желто-синей громады и судорожно вцепившегося в спинку расположенного впереди сиденья, словно в руль. Сладостное, ставшее уже привычным ощущение существования внутри себя двух совершенно разных, не схожих между собой людей радовало его своим неповторимым азартом актерской игры, когда одно существо в тебе исполняет главную роль в творимой на ходу пьесе, а другое в качестве благодарного зрителя наблюдает за происходящим на сцене жизнедейством.

В эти мгновения тряского, рывками движения автобуса тот другой, Зритель, с восхищением оценивал Актера, только что разыгравшего трагическую сцену в кровавой драме, им же самим написанной.

Мужчине нравилось ощущение жуткой и одновременно сладостной раздвоенности.

Вдали показалась сверкающая с красновато-кровавым отливом большая заглавная буква «М», и мужчина направился к выходу. Автобус резко затормозил. Он, едва сохранив равновесие, схватился за гладкий, отполированный многими руками холодный металлический поручень, суеверно испугавшись этого символического предупреждения о возможной угрозе падения. Но тут же сознание услужливо успокоило и обнадежило его: «Ты же сумел устоять на ногах и беда миновала! По крайней мере, пока!»

Дверь автобуса, чуть помедлив, словно нехотя, с недовольным пыхтением распахнулась, милостиво выпустив мстителя из душного тесного салона на простор уходившей в обе стороны, в кажущуюся бесконечность улицы. Он с наслаждением вдохнул полной грудью уже основательно остывший после жаркого дня воздух: «Хорошо!»

И тут некстати мелькнуло воспоминание о застреленном им у гаражей человеке. Прежней ненависти в его душе уже не было. И он, гоня от себя возникшие сомнения в справедливости содеянного, подумал: «Стоит ли размышлять о том, кого нет в живых, кто просто не существует? Но как все-таки легко убить человека!» С этой мыслью он уверенной походкой направился к каменным скользким ступеням, ведущим в подземный переход. Уже открывая тяжелую дверь в ярко освещенный вестибюль метро, он, увидев в стекле свое отражение, с явной симпатией к самому себе и нескрываемым восхищением подумал: «Интересно, что ещё этот тип способен выкинуть в своей жизни?»

В том, что его ждут необычайные, полные риска дела, он уже не сомневался. «Ведь это так просто — убить человека!»

Возле трупа, как всегда, бестолково суетились люди, не принимавшие никакого участия в осмотре места происшествия. Оперуполномоченный уголовного розыска Ильин ещё раз внимательно окинул взглядом труп, лежавший скрючившись, в неудобной для живого человека позе, одна нога все ещё находилась в салоне машины. Почему-то именно к ней, этой полусогнутой, не касающейся земли ноге в черной задранной вверх штанине, обнажающей голую, покрытую густыми черными волосами кожу, было приковано внимание Ильина, словно эта деталь имела решающее значение для раскрытия совершенного здесь преступления.

Со времени убийства, по заключению эксперта, прошло не менее десяти часов. Труп обнаружил сосед потерпевшего по гаражу, придя в семь утра за своей машиной.

Пока было ясно одно: убитому выстрелом размозжили череп. Судя по гильзе, стреляли из пистолета Макарова. Всего раз. Оружия на месте происшествия и в ближайших дворах не обнаружили. Розыскная собака дважды уводила инспектора-кинолога за гаражи, где в железном заборе не хватало одного прута и можно было пролезть в соседний проходной дворик, а из него выйти на улицу, прямо к рынку, там сесть на любой транспорт и уехать в любой конец города. Возле рынка собака теряла след и, побегав, села на грязный, заплеванный асфальт с виноватым видом, вопросительно поглядывая на хозяина, — может, он укажет, куда дальше бежать.

Ильин знал, что начальство наконец разъедется, он останется один на один с нераскрытым убийством и вряд ли его ждет легкий успех, поскольку оно совершено в отдаленной тупиковой части двора, в темноте, и очевидцев нет.

Ильин с надеждой взглянул на окна в торце дома, откуда были видны гаражи. Впрочем, жильцы наверняка ничего не заметили: к одиночным выстрелам, напоминавшим разрывы петард, подложенных подростками, все давно привыкли и не обращали никакого внимания. Но попытка — не пытка.

Ильин снова осмотрел большой двор этого некогда ведомственного дома: «Вряд ли убийство произошло на почве ссоры, хотя и это полностью исключить нельзя. Если потерпевший выходил из машины, то просто не успел ни с кем поссориться. Ну, а если снова садился в машину, пытаясь укрыться от врага? Тогда возможен и такой вариант. Так что версию о случайной ссоре нельзя сбрасывать со счетов. И все-таки, допустим, убийца поджидал свою жертву, значит, он, скорее всего, занял позицию в той беседке: и пути подъезда к гаражам из неё хорошо просматриваются, и добежать до них можно за считанные секунды. Надо поспрашивать подростков, которые здесь тусуются. Может, они кого-нибудь видели? Да и в самой беседке экспертам стоит поколдовать: возможно, найдут окурки или другие улики».

И, словно прочитав его мысли, один из экспертов направился в беседку. Тут к месту происшествия подъехал на своей машине майор Кондратов из МУРа. Привыкший к ежедневным выездам, сегодня он был явно недоволен ранним подъемом. Хмуро поздоровавшись с Ильиным, нехотя подошел к гаражам, посмотрел на труп и досадливо пожал плечами:

— Чего вы зря МУР беспокоите? На нас, конечно, возложили раскрытие «заказных» убийств, но с чего вы взяли, что оно заказное? Пока об этом говорить рано.

— Не злись, не я лично тебя вызывал. К тому же, согласись, и такой вариант не исключен. Скорее всего, мужика ждали и срубили точным выстрелом.

— А где оружие? Профессиональный киллер ствол бы где-нибудь поблизости бросил.

Может, он и бросил, да подобрал кто-нибудь, хотя бы те же подростки.

— Если бы! Тогда бы меньше забот было. Но мне все же сдается, что убийца оружие с собой захватил. А это значит, нам с тобой, Ильин, скоро придется опять искать гильзы от этого ствола. Что скажешь?

— Я тоже так думаю, и нечего ворчать!

— Да это я так, для собственного успокоения. Нутром чую, будто убийца в воздухе невидимыми чернилами расписался: «Продолжение следует». Как думаешь, у него одна обойма или две?

— Бог даст, одна. Не то придется рысцой побегать уже в ближайшие дни.

К сыщикам подошел местный участковый инспектор Лапин. Ему явно было не до трупа. И вообще не до этого убийства. Хватало многочисленных жалоб и заявлений, требующих незамедлительной проверки. На его недовольном лице явно читалась мысль: «И чего это я должен работать на уголовный розыск? Не пойдут же они за меня разбираться в семейных склоках и ссорах между соседями».

— Ну что, участковый, скажешь нам о потерпевшем? — ехидно поинтересовался Кондратов.

— Да пока мало что успели выяснить. Раньше работал во ВНИИ, каком-то химическом, а теперь бизнесмен. Правда, развернулся по-крупному только в последние несколько месяцев: какие-то лаки и краски изготовляют. Только-только дело свое завел, и вот на тебе, кокнули мужика.

Как только Лапин отошел в сторону, Кондратов обратился к Ильину:

— Думаешь, рэкет? Платить не захотел?

— Не знаю, но согласись, что именно этот мотив напрашивается.

— Может быть, ты и прав. Но только сдается мне, не все так просто. Каждый новоявленный бизнесмен знает, что его ждет, и платить не откажется. Тут возможны и другие варианты. Надо будет в его частной жизни покопаться. Они ведь как, эти «новые» русские? Чуть в люди выбьются, заводят себе любовницу. Так что мотив ревности исключать не будем.

— Слушай, Кондратов, а что, если не рэкет, не ревность, а, скажем, устранили его как конкурента?

— И это нельзя сбрасывать со счетов, так же как ссору и другие личные мотивы. С месяц назад пришлось выезжать на одно дурацкое преступление: пенсионер зарезал соседа, ставившего машину под его окнами. Ненавидели друг друга, ссорились, пока все не закончилось кровопролитием. Может, и здесь что-то похожее. В общем, в начале расследования вопросов, как всегда много, а ответов ни одного. Давай, Ильин, сейчас разбежимся. Я поеду на фирму убитого, а ты полазай здесь, поищи очевидцев. Вдруг повезет? Встретимся часиков в пять и обменяемся мнениями.

— Ну ладно, договорились! А я пока пройдусь по подъездам дома напротив. Вдруг кто-нибудь что-нибудь видел. Хотя вряд ли. И вместе с инспектором по делам несовершеннолетних поговорю с подростками, тусующимися в этой беседке. Нам для начала надо хотя бы приметы убийцы установить. И то будет легче розыск вести.

Кондратов весело кивнул. Он уже, как это обычно с ним бывало, почувствовал сладостное ощущение азарта розыска по горячим следам. И вот, когда он садился в машину, его окликнул Ильин:

— Слушай, а ведь есть ещё одна версия.

— Какая?

— Ошибка в объекте! В темноте Журавлева приняли за кого-то другого и завалили. Ну, как тебе это нравится?

— Совсем не нравится. Если это так, то до истины в ближайшие дни вообще не докопаться. Сейчас по крайней мере есть шанс изучить личные связи жертвы и таким образом выйти на убийцу. А если его застрелили по ошибке, то вся предстоящая работа пойдет впустую. Придется ждать, когда прогремит следующий выстрел из того же ствола. А когда это произойдет, кто ж его знает?

Кондратов сел за руль, и машина резко тронулась с места. Ни он, ни провожавший его взглядом Ильин не могли предполагать, что следующие выстрелы из этого же оружия прогремят уже через несколько часов.

* * *

Как и полагал Ильин, обход квартир, выходивших на гараж, не дал положительных результатов. В дневные часы жильцы были в основном на работе, а пенсионеры накануне вечером сидели у телевизоров, не обращая внимания на взрывы петард. Безуспешно закончив обход квартир, Ильин быстро сбежал по ступенькам вниз и вышел во двор. На месте происшествия уже никого не было. Труп увезли, машину поставили в гараж, следственно-оперативная группа уехала, а немногочисленные дневные зеваки разошлись.

Ильин миновал гаражи, пролез в дырку в заборе и проходными дворами вышел к рынку.

«Если розыскная собачка не ошиблась и преступник уходил именно этим путем, то он явно не богатырского телосложения, раз сумел протиснуться между двумя прутьями. Впрочем, если встать боком и сделать выдох, то пройти здесь вполне мог человек обычного среднего телосложения. Шансов найти свидетелей, обративших внимание на прохожего, торопившегося в вечернее время мимо рынка к автобусной остановке или ближайшей станции метро, практически не было».

И Ильин, добросовестно опросив всех торговцев ларьков и продавцов расположенных поблизости магазинов, решил сосредоточиться на поиске подростков, тусующихся в беседке возле гаражей. Найти их особого труда не составило. Этих ребят хорошо знал инспектор детской комнаты милиции. Опрос вызванных в отделение подростков сразу дал серьезный результат. Ребята вспомнили мужчину, который прохаживался в их дворе между беседкой и гаражами. Их внимание привлек его яркий клетчатый пиджак, непонятно зачем надетый в такую жару, и явно сердитые взгляды, которые он бросал на них, словно беседка, что они заняли, была его собственностью.

Никаких особых примет у него не было: немолодой, ближе к пятидесяти, лысоватый, глаза серые, бегающие. Двое ребят ещё заметили, когда мужик зевал, что у него нет двух передних зубов. Это было уже кое-что. Если, конечно, этот самый мужик и есть убийца.

Отправив подростков к экспертам-криминалистам для составления фоторобота, Ильин приступил к разработке плана первоначальных мероприятий. Прежде всего следовало проверить две наиболее вероятные версии: убийство совершено по «заказу» или в результате выяснения отношений.

Конечно, нельзя было исключить и фактор случайности.

«А что, если ему всадил пулю в затылок какой-нибудь псих? Несколько месяцев назад один чокнутый в разных районах Москвы убивал парней с сережкой в ухе, вообразив, будто они представители секты, задумавшие захватить весь мир. Попробуй догадайся о таком нелепом мотиве и вычисли преступника-одиночку! Вполне возможно, что убийце Журавлева не понравился цвет „Жигулей“ или корона за ветровым стеклом».

Только самому маньяку был известен мотив совершенного им убийства, и Ильина не особенно прельщала перспектива ловить его.

«Но может быть, он не псих, а вполне нормальный человек? Судя по описанию, преступник вел себя крайне непрофессионально, не опасаясь возможных свидетелей. Наверняка впервые пошел на „мокрое“ дело. Интересно, как у него сейчас совесть? Мучает его или нет?»

Скорее всего, нет. Об этом Ильину говорил его немалый опыт. Убийцы редко раскаивались в содеянном. Чаще жалели себя, страшась предстоящего наказания, а о своих несчастных жертвах вообще не думали. И Ильину порой казалось, что вирус беспощадности и жестокости незримо носится по стране, заражая все большее количество людей, что эпидемия насилия с устрашающей быстротой распрост-раняется по городам и селам.

«Похоже, ещё не изобрели средства против этой эпидемии, — размышлял Ильин. — Так что тип, способный под палящим солнцем несколько часов прождать свою жертву, вряд ли испытывает угрызения совести».

Размышления оперуполномоченного прервал приход Кондратова. По его хмурому виду Ильин сразу понял, что особых результатов тот не добился. Так оно и было.

— Ты же знаешь, Ильин, что с наскоку такие вещи решить невозможно. Пока мы располагаем только официальными показаниями. Ну, а сотрудники фирмы Журавлева начисто отрицают факты «наездов» рэкетиров или каких-нибудь козней со стороны конкурентов. Утверждают, что обязательства их фирма выполняет скрупулезно, так как они хотят спать спокойно. Ни у конкурентов, ни у партнеров нет пока оснований предъявлять им претензии. И я им почему-то верю, хотя не мешало бы попросить Антонова из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью досконально проверить их финансовые дела.

— Значит, по фирме на сегодняшний день все пусто?

— Ну, не совсем. Есть у Журавлева секретарь-референт Шикина, так вот она рассказала одну любопытную вещь. Неделю назад отлучилась она на обед, а когда вернулась, в кабинете у Журавлева застала двух мужчин, между прочим кавказцев. Разговор был сначала тихий, а потом перешли на повышенные тона. В кабинете двойные двери, да ещё дубовые. Секретарша из любопытства прислушалась, но разобрать, о чем идет речь, не смогла: очень уж сильный у гостей с юга акцент. Да и вышли они от шефа буквально через несколько минут. Один ей даже улыбнулся и сделал комплимент: мол, дела у фирмы, в которой работают такие красавицы, должны идти замечательно.

— Так, значит, они ссорились с её шефом Журавлевым?

— А вот это наверняка утверждать нельзя. У этих кавказцев такая манера разговаривать, что не поймешь, ссорятся они или мирно беседуют. Я не раз наблюдал за ними в местах их скопления. Кричат, руками размахивают. Кажется, сейчас подерутся. А они вдруг затихают, обнимаются и расходятся, хлопнув друг другу по ладоням. Оказывается, это они просто делились новостями. Так и в этом случае, ссорились они с Журавлевым или просто о чем-то договаривались, кто знает. И все же кавказский след надо как-то проверить. Но что интересно, зачем приходили к Журавлеву кавказцы, никто в фирме не знает, хотя нескольким сотрудникам они попались на глаза. Особых примет никаких: ясно только, что кавказцы. Раньше всех кавказцев называли грузинами, а теперь азербайджанцами и чеченцами. Попробуй разберись. Данных у нас пока мало, но сбрасывать со счетов их причастность к убийству нельзя. Тем более что после их ухода Журавлев заторопился и неожиданно уехал.

— Что же, это интересно. Но все дело в том, что убийца не кавказец.

— А если они «заказали» ему Журавлева?

— Да брось, Кондратов, этот тип явно не профессионал.

— Но они могли «заказать» фирмача какому-нибудь приезжему из Украины или Молдавии, грузчику или продавцу в палатке, которые на них работают.

— Зачем им такая самодеятельность? Ведь потом этого киллера-любителя надо куда-то девать.

— А непрофессионала они могли нанять для того, чтобы отвести подозрения от себя, — продолжал гнуть свое Кондратов.

— Ну что же, все может быть. Не будем отметать и такой ход событий. Ну, а в личных делах у Журавлева порядок?

— Здесь я при опросе сотрудников вышел было на одну интересную деталь, но лажанулся. Та самая секретарша — референт Шикина — красавица. Такие на подиуме модные туалеты на своих длинноногих фигурах демонстрируют. Так вот она, представь, замужем и супруг жутко ревновал к Журавлеву. Я сразу зацепился за этот факт, съездил по месту её жительства и провел проверку. Пустой номер. Сам знаешь, подозрения ещё не факты и муж хоть и страдает, однако уговаривает себя, что ревность его напрасна. А в состоянии счастливого неведения нормальный человек убивать предполагаемого любовника не пойдет. Да и алиби у него железное: уже неделю мужик в командировке в другом городе. Я проверил — это точно.

— Ну, а может, у Журавлева другие дамочки на стороне имелись?

— Кроме секретарши — никого. Некогда было ему: крутился в новом деле как белка в колесе. Только эта высокооплачиваемая деваха, которая всегда под боком, его ублажала. По крайней мере, так местные сплетники утверждают.

— Значит, пустой номер?

— И да, и нет. Как говорят ученые люди, отрицательный результат — тоже результат. По крайней мере, убийство Журавлева из ревности мужем его секретарши можно исключить.

— Ну и что будем делать дальше?

— Как обычно. Разошлем сводку-ориентировку, поставим на учет стреляную гильзу, дадим задание помощникам и будем ждать.

— Чего ждать?

— Сам знаешь: либо оружие случайно всплывет, либо новая жертва появится. Тогда и будут у нас новые зацепки.

Ильин не мог не согласиться, хотя бездеятельное ожидание новой беды вызывало у него досаду. Поднявшись со стула, он предложил:

— Давай сходим к экспертам, посмотрим, что там у них получилось.

Кондратов кивнул. В кабинете эксперта недавно закончилась работа с подростками. Использование идентификационного комплекта рисунков всех деталей лица и типа причесок значительно упростило изготовление фоторобота. После поимки преступников сыщики часто поражались сходству фоторобота с оригиналом. Но бывало и наоборот: разыскиваемый оказывался совсем непохожим на изготовленный рисунок.

В этот раз на Ильина с фоторобота смотрел человек с круглым лицом и равнодушными, пустыми глазами.

«Неудачный фоторобот, — подумал Ильин, хотя ни разу не видел преступника, — есть в нем что-то безжизненное, обреченность какая-то. Впрочем, может быть, он такой. Но пока не поймаем, не сможем убедиться в правильности моих предположений».

Взяв копии фоторобота, сыщики решили ехать по домам и розыск продолжить завтра с утра. Они не знали, что уже через четыре часа встретятся на новом месте происшествия.

II. Тропою войны

Ильин не заметил, как доехал до дома: мысли о совершенном убийстве беспокоили его все сильнее. И дело было вовсе не в кажущейся бесперспективности раскрытия этого преступления, а в тревожном предчувствии новых трагических событий. Очень уж открыто действовал убийца. Так, словно главным для него был кровавый результат, а собственная безопасность не имела никакого значения. Так мог вести себя либо наемный киллер, вызванный из какого-нибудь далекого города, либо тот, для кого личная месть важнее даже собственной свободы и жизни. Если это месть, то какое же страшное оскорбление надо было нанести человеку, чтобы он на глазах у всех несколько часов подряд ждал своего обидчика под палящим солнцем.

«Хорошо, если кто-то один обидел владельца оружия, в противном случае нам не поспеть на все места происшествий».

С этой мыслью Ильин поднялся к себе на третий этаж. Войдя в квартиру, сразу поставил на плиту чайник и опустился в старое, продавленное кресло. Обычно он включал телевизор, но сейчас ему хотелось посидеть в тишине, наслаждаясь надвигавшейся со всех сторон полутьмой теплого летнего вечера.

Незаметно он задремал. Очнулся от визга тормозов на улице и с любопытством посмотрел через окно вниз, где, видимо, произошло транспортное происшествие, но тут вспомнил про чайник на плите и помчался на кухню. Вода уже выкипела. Преодолев голод, Ильин погасил газ, быстро разделся, лег на диван и тут же забылся тяжелым сном.

Его разбудил телефон. По давней привычке Ильин быстро поднялся и на третьем звонке поднял трубку. В голосе дежурного Лидова звучало сочувствие:

— Ильин, подъем! Двойное убийство: азербайджанцев в палатке завалили. Один — продавец, второй — Вагиф — у них старший, владелец всех киосков и ларьков в нашем районе. Да ты его знаешь: седой такой, низенький старик. Машину за тобой уже выслали. Так что минут через пятнадцать выходи к своему подъезду.

— Ладно, — вяло ответил Ильин и взглянул на часы. Было десять минут второго: не самое подходящее время для ночных прогулок. Одеваясь, Ильин уже был во власти новой криминальной загадки. Больше всего его сейчас волновал вопрос: это убийство — продолжение совершенного сутки назад убийства у гаражей или новое?

«Если почерк тот же, то интересно, сколько ещё патронов осталось в распоряжении человека, с такой легкостью применяющего оружие?»

Ильин тотчас захлопнул за собой дверь квартиры и быстро сбежал по лестнице вниз.

Осмотр места происшествия закончили только после шести утра, едва дождавшись рассвета. Единственным достижением была находка двух стреляных гильз от пистолета Макарова. Молодой чернявый парень и старик уже ничего не могли сообщить сыщикам. Парень лежал в передней части палатки у самого окошка, а старик — в правом углу возле табурета, на котором, по всей видимости, сидел в тот момент, когда убийца открыл стрельбу.

Кондратов был хмур и зол.

— Что-то ваш район, Ильин, становится огнеопасным. Уж не появился ли новоявленный Робин Гуд, в одиночку ведущий борьбу с проклятыми новоявленными капиталистами?

— Похоже на то. Сам видишь, в палатке ничего не взяли: и деньги, и товар на месте.

— А может быть, теперь главное — заключение эксперта: обнаруженные здесь гильзы такие же, как та, что нашли у гаражей, или нет.

— Ну что же, подождем. Наш эксперт уже на пути в управление, так что предварительное заключение скоро узнаем. А пока придется полазать по соседним домам, поискать очевидцев. Впрочем, вряд ли нас ждет успех. Все произошло в первом часу ночи, и если был здесь какой народ, то из тех, кто предпочитает с милицией не связываться.

— Все так, но попытаться надо.

Три часа поисков не дали никаких результатов. В одиннадцать утра Ильин позвонил эксперту. По предварительному заключению убийство Журавлева у гаражей и двух азербайджанцев в торговой палатке было совершено из одного и того же пистолета. Как сказал эксперт: «Очень уж характерны следы от бойка и царапины от магазина, оставленные на гильзах, обнаруженных на местах происшествий».

— Ну теперь, по крайней мере, все стало на свои места. Только я думаю, Ильин, нам надо этот факт скрывать как можно дольше, — предупредил Кондратов.

— Это почему?

— Я не исключаю возможности, что именно эти азербайджанцы и приходили потолковать с Журавлевым. Надо достать их фотографии и предъявить секретарю-референту Шикиной, да и другим сотрудникам, видевшим этих незваных гостей на фирме.

— Пожалуй, версия интересная. Похоже на начало криминальной войны. Кавказцы «накатили» на фирму Журавлева. Он отказался от предлагаемых ими условий. Тогда его убили. Ну, а друзья фирмы в отместку пристрелили беспощадных кавказцев.

— Все логично. Кроме одной детали. И Журавлев, и азербайджанцы убиты из одного и того же оружия. И это ломает выстроенную нами версию. Если только тут не вмешалась третья сила, о которой нам пока ничего не известно. Поэтому я предпочитаю молчать о схожести гильз, найденных на местах происшествий, чтобы не насторожить эту третью силу.

— Мысль верная, если только третья сила действительно существует, а не просто какой-нибудь маньяк задался целью восстановить высшую, по его мнению, справедливость.

— Все может быть. Посмотрим, что покажет опознание. Если Шикина и другие подтвердят, что именно убитые Вагиф и молодой продавец из палатки приходили на фирму Журавлева, то мы намертво вцепимся в версию начавшейся криминальной разборки и будем её проверять.

— Да, похоже, преступные группировки вышли на тропу войны.

— Ну, тогда сегодняшнее двойное убийство уж точно не последнее!

— Хоть бы ты, Кондратов, оказался не прав!

— Да я и сам этого хочу. Но все же не прощаюсь на всякий случай.

После ухода Кондратова Ильин вынужден был вновь приняться за разработку плана оперативно-розыскных мероприятий, кляня бумажную волокиту, отнимающую у сыщиков массу времени.

И каждый раз, продумывая проверку очередной версии, он представлял себе того, кто столь рьяно взялся за оружие, за сутки убив трех человек. Перед внутренним взором Ильина постоянно возникало лицо фоторобота. Оно то приближалось, становясь более четким, то отдалялось, расплываясь и раздваиваясь, как в случайно надетых не тех очках.

Ильин теперь знал точно только одно: после первого преступления убийца не испытывал ни угрызений совести, ни жалости к своей жертве.

«Иначе разве решился бы он на новое убийство, да ещё сразу двух человек? Нет, преступник явно настроен решительно. Следует ожидать дальнейшего развития событий. Во что бы то ни стало надо найти и обезвредить убийцу, пока он не натворил ещё больших бед».

Ильин вновь попытался всмотреться в расплывчатый, плохо прорисованный в его воображении образ преступника. Но четким он так и не стал.

«А может быть, это начало войны между двумя криминальными группировками?»

Ильин не знал, что тот же вопрос задает себе один чиновник, меряя шагами свой просторный кабинет в центре города. Мало кто мог предположить, что этот государственный, занимающий не очень высокую должность чиновник причастен к тайным операциям криминального мира. Люди из его окружения, которым были известны подлинная роль и авторитет чиновника, давно уже не называли его иначе, как Хозяин. Он и сам был уверен, что его предназначение повелевать людьми. До перестройки ему это позволяла его должность, а теперь ещё и финансы, но главное — связи. Хозяин не лез особенно вверх, благоразумно заняв именно ту высоту, которая давала ему возможность фактически контролировать все. Он оказался как бы в эпицентре круга, где вершились политические дела и бизнес. Благодаря своему хоть и не очень высокому служебному положению, он был вхож в кабинеты начальников высокого ранга. Стараясь не засвечиваться перед прессой, телевидением, милицией и ФСБ, он тайно поддерживал связи с авторитетами криминального мира. Максимально используя свои возможности вхождения в административную команду и установленные прочные связи с уголовными лидерами, Хозяин стал тем необходимым связующим звеном, без которого не могла нормально функционировать созданная в городе система беспредельного криминального дележа добычи.

Хозяин держал под контролем буквально все, до мельчайших деталей, и именно такой скрупулезностью, он считал, и объяснялись его успехи и неуязвимость. Он не терпел неясности, неопределенности, как, например, в деле с убийством Журавлева. Кто-то убрал не просто средней руки бизнесмена, а человека, втянутого лично по его указанию в преступный бизнес с далеко идущими целями. Журавлев, талантливый химик, должен был организовать изготовление синтетического сильнодействующего наркотика, а его фирма, выпускающая лаки и краски, была лишь прикрытием. И вот кто-то завалил Журавлева в самом начале пути, намеченного Хозяином. Такого стерпеть он не мог.

«Кто же это сделал?» — терялся в догадках чиновник. Напуганный угрозами азербайджанцев, Журавлев позвонил Хозяину, но тот его успокоил, пообещав уладить это дело. И действительно, здесь особых проблем не возникало. Хозяин понимал, что кавказцев, имеющих солидную долю доходов от продажи анаши на продуктовых рынках, беспокоят просочившиеся слухи о возможности появления нового наркотика, способного увести у них часть клиентов. Но у Хозяина имелись и свои сильные рычаги воздействия на этих джигитов. И кавказцам дали понять, кто на самом деле стоит за лакокрасочной фирмой. Так что с этой стороны, казалось бы, Журавлеву ничто не могло угрожать.

И тем не менее бизнесмена-химика убили через несколько дней после «наката» кавказцев. Хозяин, человек умный, ещё со студенческих времен помнил старую истину: «После того — ещё не значит вследствие того». Таким образом, визит на фирму Журавлева кавказцев вовсе не означал, что именно они совершили убийство у гаражей. Но если допустить, что это сделали они, то наверняка без ведома тех, кого Хозяин предупредил. Те вряд ли пошли бы на конфронтацию с людьми Хозяина. А если несогласованность преступных группировок? Такое вполне возможно. Предположим, это не азербайджанцы. Но кто тогда? Случайность? Тоже возможно. Тем более что к Журавлеву приходил не Вагиф со своими парнями. Связано ли убийство Журавлева с расстрелом двух азербайджанцев? Маловероятно, но надо проверить. Хозяин подошел к телефону и набрал нужный номер. Трубку сняли сразу. Как только Хозяин назвал себя, властный голос на другом конце провода сразу стал почтительно — вкрадчивым. Хозяин обозначил время и место встречи и повесил трубку. Он знал, что человек в милицейских погонах придет непременно и в срок: очень уж многим он обязан Хозяину в прошлом и на слишком многое рассчитывает в будущем.

«Если что-нибудь там у сыщиков наклюнется интересное, я буду знать, — подумал Хозяин, — у этого бульдога мертвая хватка, он возьмет эти дела под контроль и сообщит все, чем располагает милиция».

Настроение чиновника несколько улучшилось. Но все равно до ясности было далеко. Хозяин сам не заметил, как произнес вслух любимую, самим им придуманную поговорку:

— Худо не когда тучи сгущаются, а когда не знаешь, откуда дует ветер, их нагнавший.

Хозяин вновь зашагал по кабинету. Бесконтрольность ситуации злила его, привыкшего к определенности и точности. Внезапно он понял основную причину своей тревоги: «Я пока лишь пытаюсь отслеживать ситуацию, а надо что-то делать, действовать, чтобы овладеть ею. Для начала необходимо связаться с людьми убитого Вагифа и предупредить, чтобы пока воздержались от ответных акций. Надо ещё разобраться, кто виноват, прежде чем начинать войну. И кровопролитие в городе не нужно, и лишний шум ни к чему. Тем более сейчас, когда затевается новое дело, сулящее крупную выгоду».

Решив действовать, Хозяин сразу обрел прежнюю уверенность и, найдя в записной книжке нужную запись, набрал номер телефона того, кто своим авторитетом способен был предотвратить новый виток кровавой разборки.

Но он опоздал.

Старый Вагиф был уважаемым человеком. Свои легальные и нелегальные дела вел жестко и по возможности справедливо и прославился как человек умный, удачливый, проявляющий жестокость лишь в крайних случаях. Только его авторитет позволял гасить часто возникавшие трения и ссоры внутри самой группировки, контролирующей все торговые палатки с фруктами и овощами и расположенный в этом районе города рынок. К тому же именно Вагиф вел переговоры и с алчными представителями администрации, и с другими криминальными группировками. А это было крайне важно для безопасной деятельности южных торговцев. Убийство Вагифа чрезвычайно ослабило позиции кавказцев и требовало немедленной реакции.

Особенно кипятился Назим, больше других приближенный к Вагифу. Дерзкий и отчаянно смелый, он был крайне вспыльчив и не умел сдерживать своих эмоций. Да еще, на беду, в палатке вместе с Вагифом убили брата его жены, и он горел желанием немедленно отомстить.

Джигиты по требованию Назима немедленно собрались на совет. У них не было сомнений: подлое убийство совершили люди Сивого. И когда один из подручных Назима осторожно возразил, напомнив, что с Сивым вроде бы договорились по — мирному ещё две недели назад, Назим взорвался:

— Вот именно «вроде бы». Разве с этим татуированным уркой можно иметь дело? Это он, сволочь, «заказал» Вагифа. Больше некому.

Действительно, некоторое время назад Сивый со своими людьми сделал робкую попытку потеснить группу Вагифа с рынка. Вагиф сразу понял, что это невсерьез: Сивый хоть и набирал силу в последние месяцы, но все равно ещё был слабоват, чтобы тягаться с группировкой Вагифа.

Скорее всего, он просто провел разведку боем, перехватив одного из крупных поставщиков товара. Вызванный на «стрелку» Сивый юлил, объясняя случившееся простым недоразумением и излишней инициативой глупой «пехоты». Впрочем, Вагиф тогда не поверил ни единому его слову, поклявшись не спускать глаз с зарвавшегося Сивого и при случае показать, кто здесь хозяин. Но не довелось старику выполнить задуманное. А теперь Назим, не знавший, что предшествующее событие не всегда является причиной последующего, сразу решил, что именно Сивый, мечтавший о расширении своего влияния, «заказал» Вагифа. Сам Назим давно зарился на место Вагифа и подумал, что разборка с теми, кто посягнул на жизнь их лидера, в значительной мере повысит его собственный авторитет.

«Сказано — сделано». Назим не привык долго думать. Собранные со всех концов города по тревоге кавказцы решили не мстить по мелочам, а ликвидировать главного виновника их бед — Сивого.

«Если получится, — думал Назим, — я одним махом решу две задачи: избавлюсь от опасного конкурента и укреплю свое влияние, заняв по праву место Вагифа».

Что и говорить, Назим мог в перестрелке получить случайную пулю, но слишком уж соблазнительные открывались перед ним перспективы в случае успеха. И он решил рискнуть, приняв участие в опасной акции.

Разведка донесла, что Сивый находится, как обычно, в небольшом кафе, недавно построенном недалеко от рынка. Выехали на двух машинах. Одну, с вооруженными боевиками, поставили за углом для прикрытия отхода в случае осложнения обстановки. А на «Жигулях» подъехали к главному входу.

Как раз в этот момент Хозяин дозвонился до авторитета, способного предотвратить криминальную бойню, и объяснил суть происходящего. Многоопытный и умный, тот сразу осознал опасность новых разборок и дал приказ разыскать Назима. Однако Назим уже входил в кафе, контролируемое Сивым.

Вместе с ним в зал ввалились ещё пятеро кавказцев. Сивый сидел с приятелями и двумя телохранителями за угловым столиком. В зале почти никого не было: братва ещё не собралась, а посторонние сюда уже давно не заглядывали.

Увидев кавказцев, с решительным видом направлявшихся к его столику, Сивый занервничал. Визит явно не был дружественным. «В чем дело? — мелькнуло в голове Сивого. — Я же договорился с их стариком! Ах, черт возьми, совсем забыл, его же сегодня ночью угрохали! Уж не думают ли эти бараны, что это сделал я?! А что, если думают?»

У Сивого не оставалось времени на пустые догадки. Надо было действовать быстро. Он поднялся с места и, изобразив на лице радушную улыбку, пошел навстречу кавказцам, нарочито весело заговорив скороговоркой: «Какие люди к нам пожаловали. Дорогим гостям почетные места!»

Он хотел ещё сказать вежливую кавказскую фразу, что гость в доме лучше самого дорогого подарка, но не успел. Назим, выхватив наган, в упор сразил Сивого, отброшенного пулей на пол.

Тут же кавказцы начали доставать оружие и первыми же выстрелами уложили приятеля Сивого, коротавшего с ним этот вечер. Но два телохранителя Сивого успели броситься на пол и открыли ответный огонь. Кавказцы, не желая рисковать, посчитав, что главная задача выполнена, поспешили скрыться. Напуганные телохранители Сивого вели стрельбу нервно, неприцельно, лишь двое кавказцев были легко ранены и даже смогли сами выбраться из кафе.

Сев в ожидавшие их машины, кавказцы скрылись в ближайшем переулке. Впрочем, их никто не преследовал. Машина с Назимом проехала сразу на одну из его тайных квартир, где он намерен был отсидеться несколько дней, пока не утихнет шум, а вторая повезла двух раненых к знакомому врачу, умеющему за приличное вознаграждение держать язык за зубами. На всякий случай, опасаясь ответных ударов, кавказцы решили появляться только в контролируемых ими местах и не поодиночке, а группами не менее трех человек, один из которых вооружен.

Их опасения были небезосновательны. Наглое убийство Сивого возмутило братву. Но ещё больше русских авторитетов встревожило возможное усиление кавказцев. Уступать им сферу влияния никто не хотел. Ну, а девиз «Россия для русских» был главным для местной братвы.

Разборку готовили масштабную, но не ради Назима. Его участь была решена: не сейчас, так через год или два его все равно уберут. Главное, воспользовавшись убийством Сивого, нанести мощный удар по кавказцам и в результате взять под контроль крупный рынок. Это понимали и кавказцы. Такое развитие событий им было ни к чему, и они решили обратиться к крупному воровскому авторитету. Вряд ли Филин стал бы влезать в такую кашу, если бы не обращение к нему самого Хозяина, которому межнациональная заваруха в период подготовки к предвыборной кампании совсем не улыбалась. И Филин срочно вызвал к себе представителей заинтересованных группировок.

Согласно договоренности и Назим, и сменивший убитого Сивого Хлыст пришли на воровскую разборку одни, без оружия. Филин выслушал их и сказал коротко, как отрезал:

— Вагифа замочили не люди Сивого. Он после разговора с Вагифом сидел тихо. Ты, Назим, поспешил, ни с кем не посоветовался. Сивого не вернуть, но за твою жизнь теперь никто даже и деноминированной копейки не даст. Ради того, чтобы занять место Вагифа, ты чуть кровавую войну не устроил. Куда тебе до Вагифа: тот никогда бы на такое не пошел: умный был, а главное — осторожный. Сейчас ты выйдешь отсюда живым и невредимым, но советую тебе сегодня же уехать из города, да и из России тоже. Времени у тебя совсем не осталось. Вышло твое время. А своим передай: войны не будет, но пусть держатся в рамках. Все же не у себя дома живете, не на Кавказе. Здесь Россия, а вы гости! И не зарывайтесь. А теперь иди. У нас тут без тебя серьезный разговор будет.

Назим выскочил на улицу и быстро зашагал к метро, пугливо озираясь. Он зря беспокоился. Филин, желая сохранить авторитет вора в законе, справедливого, способного рассудить братву, дал возможность неразумному кавказцу уйти. Охота за ним начнется после и уж никак не возле дома Филина.

У Назима хватило ума, поменяв подряд одну за другой три машины, подкатить к вокзалу и на ближайшем поезде драпануть из Москвы.

«Какой же я дурак! Ведь мог и без убийства Сивого занять место Вагифа. Надо было сначала перебазарить, все выяснить, показать, какой я умный и осторожный. А теперь все получилось хуже некуда: надо шкуру свою спасать. Хорошо еще, что валюту сообразил прихватить и документы. Теперь им меня не найти. В другом городе сделаю пересадку и уеду домой. Раньше чем через год сюда возвращаться нельзя. А может, и не сюда поеду, в другое место. Россия большая: всем гостям с Кавказа места хватит. Но жаль: здесь все шло как по маслу. А я, идиот, вон чего натворил!» Пока Назим ругал себя на чем свет стоит, Филин вел разговор с братвой. Убийства Вагифа, а затем Сивого столько шуму наделали. Ни к чему все это.

«Большой войны, кажется, не будет. Удалось предотвратить. Но надо в этом темном деле разобраться до конца», — так думал Филин, рассеянно слушая собравшихся авторитетов.

Взявший слово Хлыст высказал предположение, которое вертелось у всех на языке:

— А может, это ментовские примочки? Узнали какие-нибудь отмороженные менты о разборке между Сивым и Вагифом, ну и «замочили» Вагифа, чтобы спровоцировать войну. И спровоцировали: кавказцы в отместку Сивого успели «замочить». Небось менты рассчитывали во время войны половить рыбку в мутной воде: братва друг друга постреляет, а они заметут авторитетов за ношение оружия или организацию разборок.

Братва одобрительно зашумела. Это предположение всем понравилось. В уголовном мире давно ходили легенды о провокациях милиции.

«Ну, а почему в данном случае это не могли быть подлые происки ментов?»

Один Филин был уверен, что это не так. Перед самой разборкой ему позвонил Хозяин и ввел в курс дела. И теперь Филин знал об информации, полученной от высокого милицейского чина: и бизнесмен Журавлев, и Вагиф, и родственник жены Назима были убиты из одного и того же ствола. И скорее всего, связь между этими убийствами определялась случайным, почти невероятным стечением обстоятельств. Хотя ничего удивительного тут не было: преступник действовал в том микрорайоне, где жил Журавлев и торговали убитые кавказцы.

А главное, Филин знал, что милиция к этим убийствам никакого отношения не имеет. Сами на уши встали, ищут одиночку, который палит из пистолета, в кого вздумается. Каким образом Хозяин добыл эту информацию, Филин мог лишь догадываться. Но ему важно было другое: сведения абсолютно точные, им можно доверять.

«Скорее всего, это действует какой-то отмороженный псих-одиночка. И из-за этого идиота погиб Сивый и чуть не началась война. И неизвестно, что ещё выкинет этот безумец! Нет, на одну милицию тут полагаться нельзя. Надо самому произвести розыск», — решил Филин. Он закончил сходку, пообещав разобраться и узнать, кто стоит за убийством Вагифа.

О том, что Вагифа застрелили из того же пистолета, что и Журавлева, Филин благоразумно умолчал: нечего братве знать, что он в курсе милицейских досье.

Розыск загадочного убийцы был делом деликатным, и Филин решил поручить его паре надежных ребят. Начинать следовало с палатки, где убили Вагифа: если преступник не приехал на машине, а пришел в первом часу ночи, то вероятнее всего живет где-то неподалеку. Так что люди Филина знали, откуда начинать розыск.

А в это время наделавший столько шума мститель лежал на кровати, терпеливо ожидая, когда наконец к нему придет сон. Он старался ни о чем не думать. Постепенно сознание его стала обволакивать дремота, и с мыслью: «Убивать — это очень просто», он уснул.

Мститель ещё не знал, что его ищет не только милиция, но и мафиозная братва, а это, пожалуй, гораздо опаснее.

III. «Холодно — горячо»

О воровской сходке Ильин узнал из газеты, славившейся своими скандальными публикациями. Он тут же позвонил Кондратову, но тот отмел все претензии:

— Ну что ты хочешь, Ильин? Мы сами узнали об этом сборище только вчера. Да если бы и знали заранее, что толку? Пришли люди в гости к своему знакомому, посидели, поговорили. Да, хозяин квартиры Филин неоднократно судим, да, коронован как вор в законе. Ну и что? За это не судят. Небось сам не раз видел по телевизору, как наши костоломы в масках бросают уголовников в грязь лицом. А пользы никакой. Уже через пару часов, в крайнем случае через сутки, всех приходится отпускать. У них при себе ни оружия, ни наркотиков — все чисто! А все эти видеосюжеты для обывателя, чтобы восхищались работой милиции.

— Ну, а Назима-то можно было взять сразу после сходки: тогда, считай, убийство Сивого раскрыли бы, да и смуту внесли в ряды уголовников, задержав кавказца у дома Филина, посеяв сомнения в его порядочности.

— Это мы и без тебя знаем, — огрызнулся Кондратов, — так ведь опоздали мы, узнали об этой сходке только на следующий день, когда Назим уже ноги сделал. Он сейчас, скорее всего, у себя на родине Кавказскими горами любуется.

— А газетчики как об этом пронюхали?

— Это ты у меня спрашиваешь? Лично я думаю, кто-то из наших милицейских в прессе подрабатывает.

— Но кто?

— И это мне неизвестно. Пол-управления об этой сходке знало. Хотя не исключено наличие у газеты своих источников в преступном мире.

— Ну, а мне почему не сообщили?

— Не кипятись! Что я должен был тебе сообщить? Что Вагифа убили не люди Сивого? Так мы с тобой и так это знаем. А убийством Сивого занимается другая следственно-оперативная группа, к которой ты не имеешь отношения. Так что твои претензии необоснованны.

— Послушай, Кондратов, с момента убийства Вагифа вторые сутки пошли, а наш стрелок пока не проявился.

— Не сглазь, Ильин. Если мы имеем дело с одиночкой, вздумавшим мстить окружающим за свою разнесчастную долю, то он долго отдыхать не будет. Как охотник тебе говорю, стоит дикому зверю хоть раз попробовать человеческой крови, он уже не остановится, пока его самого не убьют.

— Это ты правильно говоришь, Кондратов. Но у нас пока никаких следов. Мы тут все свои каналы задействовали, но если это одиночка, не связанный с уголовным миром, ни один наш агент не поможет.

— Да, тут ты, пожалуй, прав. Остается только надеяться на его величество случай, который выведет нас на этого вольного стрелка.

На этом разговор закончился, но только Ильин повесил трубку, как телефон вновь зазвонил, словно кто-то на другом конце провода, подсматривая за ним, набрал его номер в нужный момент. Выслушав сообщение, задав несколько уточняющих вопросов, Ильин записал на листке продиктованный адрес и несколько минут сидел в раздумье. Полученное сообщение опровергало только что высказанное им сомнение в пользе негласных источников информации для розыска преступника-одиночки.

Агент Кольцов работал на него уже больше года, но толку было мало. Этого среднего возраста алкаша Ильин привлек к сотрудничеству для получения информации о завсегдатаях пивного бара, прозванного в округе «стекляшкой», которых законопослушными не назовешь. К тому же соседство с рынком и расположенным неподалеку вокзалом делало этот бар криминогенным объектом. Проводивший почти все дни в «стекляшке» зубоскал, большой любитель соленых прибауток, Кольцов легко сходился с приезжими мелкими торговцами. Они сразу проникались доверием к мужику, ещё лет десять назад проживавшему в далекой деревне. Конечно, звезд с неба он не хватал, но интересующую уголовный розыск информацию время от времени приносил. Правда, из крупных дел за год помог раскрыть всего два: ножевое ранение, совершенное в баре по пьяной ссоре, да ещё указал на парня, пытавшегося продать в баре меховую шапку, украденную в соседнем магазине. Зато Ильин знал от Кольцова обо всех событиях, волнующих население в этом микрорайоне. И если отсеять сплетни, то полученные от этого источника сведения позволяли более целенаправленно осуществлять оперативно-розыскные мероприятия.

Однако сейчас сообщение Кольцова было более чем серьезным. В этот день среди посетителей пивного бара зашел разговор об убийстве Вагифа и его подручного. И вечно полупьяный слесарь-сантехник Володька, часто забегавший попить пивка после очередного устранения протечки, заспорил со своими собутыльниками об обстоятельствах убийства кавказцев. Какой-то тип клялся и божился, что убийц было трое. Тогда, в горячке спора, Володька-слесарь ляпнул, что преступник был один и он это знает точно, поскольку видел все собственными глазами. Но тут же спохватился, что сболтнул лишнее, перестал спорить и поспешил уйти, даже отвергнув соблазнительное предложение знакомого мужика распить с ним четвертинку водки. Такого с Володькой ещё не случалось, и Кольцов справедливо предположил, что слесарь действительно был свидетелем убийства и теперь раскаивается в своей болтливости.

Ильин посмотрел на записанный адрес служебной комнаты, где обычно сидел Володька с другими слесарями. Надо было отправляться туда и везти Володьку в милицию, пусть расскажет, что видел в ту ночь. Только вряд ли, опасаясь расправы, он станет откровенничать.

Конечно, Ильин все ещё испытывал обиду на Кондратова за то, что тот не счел нужным проинформировать его о состоявшейся сходке, но все же решил сообщить ему о возможном очевидце убийства кавказцев. К тому же Кондратов с его высоким ростом и мощной фигурой был незаменим, когда приходилось вытягивать из человека необходимые сведения. Предвкушая удачу, Кондратов пообещал приехать через полчаса, попросив до его появления слесаря-сантехника не трогать. Ильин согласился, зная, страсть Кондратова оказывать на человека психологическое давление.

Ильину нравились эти мини-спектакли, мастерски разыгрываемые обладавшим актерским талантом сыщиком МУРа.

Дождавшись Кондратова, Ильин сел в его машину, и минут через десять они уже подъезжали к торцу здания, где в полуподвальном помещении находилась комната-мастерская слесарей-сантехников. Им повезло: Володька оказался на месте и сидел с приятелем перед стоявшей на верстаке с тисками початой бутылкой водки и разорванной на куски сушеной воблой.

Удостоверившись, что перед ними тот самый слесарь, Кондратов сразу пошел в психическую атаку. Достав наручники, он принялся жонглировать ими, как в цирке, прямо перед носом у слесаря. И тот, словно завороженный, смотрел не на Кондратова, а на блестящий твердый металл, сверкающий в опасной близости от его лица.

— Ну вставай, сынок, доигрался хрен на скрипке. Давай сюда руки, «браслеты» тебе пойдут, — скомандовал Кондратов.

Ильин понял, что пора вмешиваться, входить в роль «доброго» следователя:

— Постой, Кондратов. Стыдно же мужику будет, когда мы его в наручниках поведем по улице. Он же не отпетый преступник!

Обрадованный неожиданной поддержкой, Володька оживился:

— Ребята, да вы что? С кем-то меня спутали. Я-то знаю, что ни в чем не виноват!

— Ага, забыл?! — почему-то обрадованно спросил Кондратов. — Но не волнуйся, мы тебе напомним! Поехали в отделение, там поговорим! Как пойдешь: в наручниках или без?

— Без них, конечно, — покорно согласился Володька, и Кондратов понял, что этого выпившего, насмерть перепуганного мужика они быстро сломают.

Уже выходя из подвала, Володька повернулся к своему напарнику:

— Слышь, Михаил, ты мою долю-то оставь, не выпей, смотри. Они там в милиции быстро разберутся и меня выпустят. Я ни в чем не виноват.

— Все вы так говорите, а потом приземляетесь на нары на долгие годы, — прервал Володьку Кондратов. — Давай шагай. — И, ставя последнюю точку, Кондратов грубо подтолкнул Володьку к выходу.

Володька шел покорно, безропотно подчиняясь чужой казенной воле.

«Это интеллигенция по наивности начинает кричать о правах человека и законности, а рабочие и крестьяне знают, что с властью надо ладить и зазря свой хребет под удары судьбы не подставлять», — думал Ильин, глядя на сгорбленную неизбежной несправедливостью спину Володьки.

Введя задержанного в кабинет, Кондратов сразу приступил к делу:

— Послушай, времени у меня мало. Я — подполковник Кондратов из МУРа. Слышал об этом заведении? Раз уж меня из-за такого, как ты, побеспокоили, то будь любезен, не тяни резину. Вот тебе бумага, авторучка. Давай садись и пиши!

— А что писать?

— Ты меня спрашиваешь? Пиши, как стал соучастником убийства кавказцев в палатке.

— Да вы что?! Совсем оборзели? Никого я не убивал!

— А я и не говорю, что ты стрелял. Я спрашиваю, как ты стал соучастником убийства. Меня вот конкретно интересует, куда вы со своим дружком, расстрелявшим кавказцев, после убийства пошли: к тебе или к нему и где он пистолет спрятал?

— Да не знаю я этого мужика. Честное слово, не знаю! Я сам страху тем вечером натерпелся. Он после того, как этих двух «азеров» застрелил, повернулся и на меня пистоль свой навел. Я уж думал, каюк мне. Говорю ему: «Браток, я-то тут ни при чем. Меня-то за что?» Ну он и говорит: «Ладно, живи, алкаш, дальше, если тебе самому такая жизнь не надоела». Повернулся и зашагал прочь. Еще два раза оглянулся. И как только он завернул за угол, я опрометью помчался в другую сторону. Веришь, нет ли, но я и в молодые годы в армии так не бегал, хотя там старшина у нас был хохол Фомченко. Не приведи Господь под началом такого деспота служить.

— Ну ладно, о твоем старшине Фомченко в следующий раз вечер воспоминаний устроим, а сейчас давай поподробнее расскажи, как дело было. Что за мужик такой «азеров» пристрелил и за что?

— Да вы не поверите! Он их «замочил» только потому, что они ему сигареты не той марки продали.

— Ты подожди, — вмешался Ильин, — давай по порядку. Как ты там очутился? Откуда взялся этот мужик? Словом, что видел, что слышал, все давай излагай в деталях.

После сбивчивого рассказа слесаря и наводящих вопросов нарисовалась следующая картина. Часто по вечерам, если Володька не добрал своей нормы, он шел к палаткам и приставал к поздним покупателям с просьбой добавить немножко, а то не хватает на бутылку. Или предлагал купить у него телефонный жетон, мол, нет денег на метро доехать до дома. Как правило, загулявшие мужики или владельцы дорогих иномарок, тормозившие иногда у палаток, не скупились и, дав денег, телефонный жетон оставляли Володьке. И уже через час он набирал сумму, необходимую для покупки вожделенной бутылки. Вот и в тот вечер он заметил мужика, направлявшегося от метро к палатке, — пожилого, лет пятидесяти, в обтрепанных брюках и нелепом клоунском пиджаке. Володька сразу прикинул, что много с него не возьмешь. Мужчина подошел к палатке и, протянув деньги, попросил отпустить ему курево. Взяв сдачу и пачку сигарет, отошел в сторону, но когда Володька хотел приблизиться к нему со своим телефонным жетоном, мужчина вдруг резко повернулся и пошел обратно к палатке. Наклонившись к окошку, он стал ругаться, говоря, что продавец подсунул ему не те сигареты, к которым он привык. А продавец — молодой парень, присев в углу на перевернутый ящик, сказал, с явной насмешкой, что устал и ему неохота рыться в ящиках ради капризов очередного покупателя.

— Ну и что, этот мужик тут же стал стрелять? — не удержался от вопроса Ильин.

— Нет, не сразу. Он этих кавказцев обматерил как следует и стал грозить, что расправится с ними. Ну и тогда здорово завелся этот молоденький «азер», взял металлический прут, встал с ящика и пригрозил избить мужика. Тут и раздались выстрелы. Ну, а меня он не тронул. Ушел за угол, а я рванул в другую сторону. Я уже вам говорил.

— Ты ничего не забыл? Все рассказал?

— А то нет?! Какой мне резон скрывать?

— Ну, а узнать его сможешь? Сейчас мы тебе его фото покажем.

Володька замялся, было видно, что он боится.

— Послушай, Володя, — вкрадчиво начал Кондратов, — вот видишь Уголовный кодекс. Так вот, скажу тебе по секрету, имеется в нем статья за недоносительство о тяжком преступлении. А здесь двойное убийство. Не станешь с нами сотрудничать — посажу.

— Да не надо его сажать, — вновь вступил в игру Ильин в роли «доброго» следователя, — он нам сейчас все расскажет как на духу. А то ведь пока он тут у нас в камере сидеть будет, его приятель Мишка выпьет всю водку и ему ничего не оставит.

По тому, как пошло пятнами Володькино лицо, стало ясно, что Ильин попал в точку.

— Давайте несите сюда свое фото. Если это он, то скажу прямо, ну, а если не он, врать не буду, греха на душу не возьму.

— Нам и не надо напраслину на людей возводить. Скажешь нам только правду.

Увидев фоторобот, Володька аж присвистнул:

— Ну вы даете! У вас уже его фотка имеется. Только тут у него глаза какие-то стеклянные, а на самом деле он так и зыркает ими по сторонам, словно ждет внезапного нападения. И челюсть у него не такая тяжелая, как нарисована. А так похож, хотя и не очень сильно.

— Еще пара вопросов, и ты свободен. Скажи, он после стрельбы бежал или все-таки шел?

— Нет, не бежал, а шел, только быстро. И раза два оглянулся. Я стоял, шелохнуться боялся, думал, пальнет мне вслед.

— Ну и последнее. Откуда он пистолет достал: из пиджака или из-за пояса? — задал вопрос Ильин, надеясь узнать, как лучше подстраховаться в момент возможного задержания такого опасного типа.

Володька наморщил лоб, пытаясь вспомнить детали того страшного вечера. Затем вздохнул разочарованно:

— Нет, ребята, не помню. Все произошло быстро, неожиданно, да и выпивши я немного был, не помню.

— Ну ладно, и на том спасибо. Можешь идти. Только о нашем разговоре — ни гу-гу. Никому: ни жене, ни теще, ни другу Михаилу.

— Да что я, не понимаю? — обиделся Володька. — Я на границе служил. Раз вызывает меня и друга моего Константина сам начальник заставы майор Парамонов и говорит…

— Все, «погранец». Вечер воспоминаний закончен. Поспеши в свой подвал, а то нюхом чую, Михаилу уже надоело тебя ждать.

Володька прервал воспоминания и быстро вышел из кабинета, радуясь и обретенной свободе, и возможности допить с дружком давно початую бутылку.

— Ну, что скажешь, Ильин? Как тебе нравится этот нервный тип с пистолетом? Он, кажется, готов палить в любого, кто скажет ему грубость или нахамит.

— Да таких, как он, тысячи бродят по улицам города, они всех ненавидят и готовы вцепиться в горло любому, кто их обидит словом или даже взглядом.

— Да, но не все же стреляют. Одно дело мысленно разорвать врага на куски, а другое — убить в натуре.

— А может быть, у других просто оружия нет, а у этого типа есть. Вот ещё один аргумент в пользу запрета свободной продажи оружия населению.

— Очень даже может быть. Но тогда у меня возникает одно предположение. Как ты думаешь, откуда у этого типа ствол? Он его как-то добывал или это получилось случайно?

— Скорее всего, случайно. Вряд ли такой старикан станет рыскать в поисках оружия. А вот если пистолет приплыл к нему случайно, то он мог оставить его себе так, на всякий случай, а потом уж пустить в дело.

— Вот и я так думаю. Если он не сумасшедший, а просто психопат, готовый убить из-за любой мелочи, то тут два варианта: либо кто-то предложил ему купить ствол, либо он его нашел. Так что имеет смысл покопаться в учетах и сводках-ориентировках по всем фактам утраты или хищения пистолетов Макарова за последний месяц. Может быть, что-нибудь да всплывет дополнительно.

— Ну что же, тут есть резон. Я это возьму, пожалуй, на себя. А вот тебе не мешало бы съездить к нашим психологам, пусть составят психологический портрет этого типа. Может, что-нибудь и прояснят нам по этому делу. Ну, что скажешь?

Ильину не нравилось это новое предложение Кондратова. Оно отвлекало его от непосредственного розыска преступника. Но Кондратов был прав: профессиональный психолог мог им сейчас подсказать что-нибудь дельное.

— По крайней мере теперь ясно, что, скорее всего, это не мафия, а преступник-одиночка, к тому же как минимум с легкими отклонениями в психике, раз способен пристрелить любого лишь за обычное хамство и грубость.

— Да, Ильин, мы с тобой, как в детской игре «холодно — горячо», методом проб и ошибок подбираемся к неизвестному преступнику. Только никто не подсказывает нам, где холодно, а где погорячее. Но сдается мне, по данному делу становится все теплее и теплее. А ты как считаешь?

— Время покажет, — уклонился от прямого ответа Ильин. Он знал, что кажущаяся близкой победа часто заканчивается полным провалом, и из суеверия предпочитал не говорить о грядущем успехе.

Штатным милицейским психологом была молодая красивая женщина, ставшая предметом мечтаний многих оперативников. Однако Галина Петровна не давала пищи для сплетен, и ей удавалось поддерживать с коллегами по работе ровные дружеские отношения. Правда, отвергнутые воздыхатели говорили, что дело вовсе не в её высокой нравственности, а в высоком покровителе с генеральскими погонами из Министерства внутренних дел России. Но как бы то ни было, эта стройная красивая женщина была отнюдь не глупа и, хотя ещё не до конца овладела спецификой милицейской работы, как профессиональный психолог часто давала полезные рекомендации. У Ильина с ней давно установились уважительные приятельские отношения.

И сейчас, закончив свой рассказ, Ильин задал вопрос, волновавший его все последние дни:

— Послушай, как ты думаешь, этот человек психически нормален и чего ещё от него можно ждать в ближайшее время?

Галина, помешивая сахар в чашечке с кофе, начала говорить, как всегда, не спеша, обстоятельно, взвешивая каждое слово:

— Знаешь, Ильин, сейчас трудно сказать, насколько этот человек невменяем и отдает ли себе отчет в своих действиях. Даже у сумасшедших есть свои мотивы и логика преступного поведения. Эти мотивы и логика большинству людей кажутся непонятными, иногда даже смехотворными, но именно этим они и страшны. Сам больной в состоянии объяснить и вполне четко обосновать логику своих поступков. Помню, один такой вообразил, будто все люди высокого роста, организовали заговор против людей низкого роста и, объявив им негласную войну, стал убивать поздним вечером на пустынных улицах долговязых парней, нанося им сзади удары топором. Как видишь, у него была своя, хоть и болезненная, с отклонениями, логика.

— Ну, а что ты можешь сказать о нашем антигерое?

— Нет сомнений, что разыскиваемый вами убийца — явный психопат с истерическими наклонностями. В основе любой психопатии лежит прежде всего отклонение от моральных норм. В данном случае это полное пренебрежение к чужим интересам и даже жизни.

— Ну, мы все в какой-то степени эгоисты.

— Разумеется. Чувство самосохранения присуще всему живому. Иначе люди не сумели бы сохранить себя как вид. Но как и любое чувство, доведенное до крайности, не знающий предела эгоизм и пренебрежение интересами других приводят к роковым последствиям.

— Вот ты говоришь, он истеричный тип. Не возражаю. Расстреляв азербайджанцев в палатке, он действовал явно спонтанно, под влиянием обстоятельств. Но у гаражей-то он ждал свою жертву несколько часов.

— Ну и что? Это лишь говорит о том, что истеричность у него сочетается со злопамятностью и болезненной мстительностью. Кроме того, могу сказать, что он чрезвычайно самолюбив, видимо, считает себя обделенным жизнью и винит в своих бедах весь белый свет. Возможно, он одинок, не ужился с женой и детьми, которые постоянно его раздражали, не понимали, отказываясь во всем ему потакать.

— Все так, но для розыска этого мало.

— Ну, для розыска на данном этапе я могу лишь с высокой долей вероятности предположить, что у него есть пристрастие к какой-нибудь детали в одежде. Подобным ему истеричным типам нравятся пестрые галстуки, вычурные шляпы, желтые ботинки. Их стремление выделиться в толпе среди серых, по их мнению, людишек неосознанно проявляется в слабости к ярким предметам одежды.

— Да, в момент убийства он был в ярко-желтом клетчатом пиджаке.

— Ну, вот видишь. Если даже он из осторожности сменит пиджак, все равно какая-нибудь бросающаяся в глаза деталь костюма выдаст его желание выделиться среди других.

— Ну, а отсутствие передних зубов?

— Возможно, их ему выбили за гонористое поведение во время случайной ссоры, а может быть, он их просто потерял, потому что лень было лечить. Ты не удивляйся, у психопата непомерная гордыня, стремление возвыситься над остальными часто сочетаются с полным пренебрежением к самому себе. Непомерные амбиции и в то же время отсутствие воли к достижению высокой цели, которой они хотят достичь немедленно, по мановению волшебной палочки, как в сказке, и являются причиной их комплексов.

— Ну, знаешь, таких людей вокруг нас сколько угодно. Это чуть ли не народная черта, воплотившаяся в Емеле, поймавшем чудо-щуку.

— Да, подобных людей во всем мире хватает. Но не все же стреляют в своих обидчиков. Тот, кого он убил у гаражей, наверняка как-то задел его самолюбие.

— Вот только нам неизвестно, давно ли это было и при каких обстоятельствах. Да, вот ещё что. Ущербный и в то же время тщеславный, он скоро станет досадовать, что никто не знает о его сомнительных «подвигах».

— Ты имеешь в виду, что он захочет прославиться и перестанет скрываться?

— Вот именно. Такие случаи нередки. Да ты и сам знаешь, как задержанные признаются в чужих преступлениях, лишь бы заслужить уважение среди тех, чьим мнением дорожат.

— Но не можем же мы ждать, пока он явится с повинной или как-то иначе захочет себя проявить.

— А жаль. Такой тип, стреляя в своих обидчиков, наверняка испытывает при этом сладкое чувство мести, когда видит поверженных врагов, и будет стрелять, пока не кончатся патроны. Скажи, Ильин, тебе не кажется, что сейчас, когда ты у меня в кабинете неторопливо кофе распиваешь, этот психопат целится в очередную жертву?

Ильин почувствовал неловкость, словно его уличили в неблаговидном поступке, и постепенно начал собираться. Здесь ему делать было больше нечего. Выйдя на улицу, он остановился в нерешительности, не зная, куда идти. Внезапно он с горечью осознал, что не в состоянии предотвратить очередное убийство. А в этот самый момент тот, кто себя называет мстителем, стоял на лестничной площадке между пятым и шестым этажом старого дома и, затаив дыхание, прислушивался к шуму снующего вверх и вниз лифта, подстерегая очередную жертву.

IV. Круг сужается

Убийца стоял между этажами на лестничной клетке и ждал. Прошло уже более двух часов.

«Когда же он появится, этот жирный гаденыш?»

Человек с пистолетом во внутреннем кармане пиджака поймал себя на мысли, что сегодня ему гораздо труднее ждать, чем пару дней назад у гаражей. Сначала он не мог понять, в чем дело. Ведь тогда у гаражей он томился под немилосердно палящим солнцем гораздо дольше. А здесь не прошло и двух часов, а так и подмывает плюнуть и уйти. Почему? Наконец он понял. Тогда, у гаражей, он ждал человека, который нанес ему личную обиду, а сейчас намеченная жертва ему совсем незнакома.

«Может быть, все-таки уйти? И пусть тот малахольный алкаш сам в своих проблемах разбирается. Ну ладно, положусь на судьбу: подожду ещё минут сорок пять. Не появится, уйду, значит, повезло ему. А появится — моя удача».

Решив так, убийца сразу успокоился. Определенность в подобных обстоятельствах всегда действовала на него успокаивающе, если даже он принимал явно неверное решение. Коротая время, убийца стал смотреть на трехэтажное здание дома культуры на противоположной стороне улицы. Это был чудом уцелевший островок досуга молодежи. И люди, сумевшие отстоять старый особняк для местных мальчишек и девчонок, ещё при жизни фактически поставили себе вечно бурлящий юной неуемной и веселой энергией памятник.

Темнело, и окна, одно за другим, вспыхивали светом, пока все здание не надело на себя яркий наряд для давно ожидаемого праздника.

Человек с пистолетом в кармане, забыв на миг о тягостном ожидании, стал с интересом вглядываться в этот мир беззаботного детства, в который ему уже никогда не вернуться и который здесь, на заплеванной, грязной лестничной клетке, казался ему таинственным, фантастическим, потусторонним.

В какой-то момент внимание его привлек мальчик лет четырнадцати в черных брюках, белой рубашке и галстуке-бабочке. Он стоял у пюпитра и то неистово, то медленно и плавно водил смычком по струнам маленькой скрипки.

Сюда, на лестничную клетку, из дома культуры не доносилось ни звука. Только в окнах на всех трех этажах видно было, как двигаются худенькие маленькие балерины, неумело, но старательно, как подростки из цирковой студии разучивают акробатические прыжки и жонглируют шариками, то и дело роняя их, и как открывают рты участники хора.

На какое-то мгновение убийце показалось, что маленький скрипач подчинил себе всех участников этого беззвучного действа. Словно завороженные взмахами его смычка, как оркестранты палочкой дирижера, они двигались быстрее и быстрее, синхронно, на всех трех этажах.

«Маленький скрипач и не подозревает, как велико его влияние на всех этих мальчиков и девочек из различных кружков. А вот я хорошо понимаю, что стоит мне не то что взмахнуть рукой, а пальцем пошевелить, чтобы взбудоражить десятки людей, и прольется кровь, и рухнут чьи-то надежды. Чем же я не дирижер большого оркестра человеческих судеб?»

Его безумные, исполненные гордыни мысли были прерваны стуком захлопнувшегося на первом этаже лифта. Он бросил ещё один взгляд на дом культуры. Маленький скрипач по-прежнему старательно водил по струнам смычком, но юные дарования в этом уютном доме больше не подчинялись ему, а действовали каждый сам по себе.

Однако убийце было сейчас не до художественной самодеятельности. Лифт остановился на пятом этаже, и палач сразу узнал в вышедшем из кабины свою жертву, на которую ему указали ещё дней десять назад.

«Вот и все. Жирный гаденыш приехал и потому проиграл, а выиграл я».

С этой мыслью убийца, вытащив пистолет, сбежал вниз. Человек, вставлявший ключ в замочную скважину, оглянулся на шум шагов, побледнел, увидев наставленное на него оружие, и инстинктивно поднял руку, словно защищаясь от пули. В это мгновение раздался выстрел, несчастный дернулся и стал оседать на пол.

Убийца быстро спустился с лестницы, выскочил из подъезда, пересек двор, свернул за угол и вскочил в первый подошедший троллейбус, даже не поинтересовавшись маршрутом.

Уже через три остановки его второе «я», наблюдая за человеком в ярком клетчатом пиджаке, похожем на него как две капли воды, пришло к выводу, что двойник окончательно успокоился и обрел способность рассуждать спокойно и здраво:

«Здорово я сразил его, наповал. Надо было бы ещё сделать контрольный выстрел в голову: тогда уж точно братва поверила бы, что это „заказное“ убийство, и наверняка разгорелась бы новая мафиозная разборка. Но жаль тратить патрон: их и так всего четыре осталось. Хотя чего зря переживать? Я ведь угодил ему прямо в голову. Можно подумать, что убийство совершил профессионал высокого класса. А я бы мог при желании стать настоящим киллером. Ведь убить — это так просто!»

Наблюдавший за собой со стороны убийца, очень довольный, подумал, что эта мысль радует его с каждым разом все больше и больше. Совершенное только что убийство было частью задуманного им хитроумного плана стравить между собой криминальные группировки. Такая идея пришла ему в голову после сообщения в газетах об убийстве Сивого в отместку за застреленных им собственноручно азербайджанцев.

«Почему бы вновь не стравить их между собой?»

Для осуществления своего плана он выбрал жертву, о которой узнал всего десять дней назад, разговорившись в пивном баре с молодым, лет тридцати, мужиком, находящимся в том состоянии подпития, когда непременно хочется излить кому-нибудь душу. История в общем-то банальная. Такие в повседневной жизни случаются десятками, а то и сотнями в масштабе страны. Но этому молодому мужику не было никакого дела до солидной статистики женских измен. Для него известие о связи жены Нины с богатеньким бизнесменом — соседом по дому, годившимся ей в отцы, толстым и безобразным, явилось страшным ударом. На вопрос, почему он, крепкий мужик, не набьет морду этому бизнесмену, чтобы раз и навсегда оставил в покое его жену, Петр махнул рукой:

— Узнав об их отношениях, я пошел к нему права качать, а он мне прямо заявил, что у него есть «крыша», и если я буду выступать, то братва меня растерзает, на куски разорвет. Вот и не знаю теперь, что и делать. Погибать-то никому не хочется, да ещё из-за этой дряни.

Немного помолчали. И Петр, сделав большой глоток пива, внезапно спросил с горькой надеждой: «А может быть, она все-таки одумается и бросит этого старого борова?»

И сразу стала понятна жгучая тоска этого мужика, не понимавшего, за что свалилось на него такое несчастье. И, испытывая жалость к своему собутыльнику, он согласился, купив ещё водки, поехать в гости к новому знакомому, чья неверная жена отправилась на неделю в деревню. И вот там-то, сидя на кухне за нехитрым угощением, этот начавший спиваться мужик внезапно ткнул пальцем в окно:

— Вон, видишь, подъехала на своей иномарке эта сволочь из сорок шестой квартиры на пятом этаже. Иной раз так и хочется взять топор и хряснуть его по голове.

Так мститель узнал о существовании бизнесмена, соблазнившего жену соседа по подъезду. И наверняка бы забыл или, по крайней мере, запрятал в глубины памяти встречу со случайным собутыльником, если бы не последовавшие затем события. Получив в свое распоряжение оружие и совершив три убийства, он и не помышлял мстить за чужую беду. Но, прочитав заметку в скандально известной газете о вспыхнувшей после расстрела азербайджанцев мафиозной войне и убийстве Сивого, преисполнился гордостью, что именно его выстрелы вызвали такой переполох.

«Жаль только, в редакции не знают и потому ни слова не написали о том, кто настоящий виновник всех этих событий, явно идущих на пользу обществу. Но возможно, когда-нибудь люди узнают правду», — с горечью, смешанной с самодовольством, подумал он. И именно в этот момент ему пришла в голову идея пристрелить ещё одного связанного с мафией коммерсанта, ради возгорания новой бандитской войны. И любвеобильный бизнесмен, соблазнивший жену несчастного Петра, подходил идеально на роль новой жертвы. Так что никаких личных мотивов в расстреле на лестничной клетке у новоявленного палача не было. И теперь он предвкушал появление ещё одного сообщения в прессе.

«Пусть даже в нем не будет упомянуто мое имя, я-то знаю, кто совершил это новое благодеяние для общества. И тогда ещё одна вырезка из газеты займет свое место рядом с первой, мирно покоящейся во внутреннем кармане моего пиджака».

Убийца даже не подозревал, что его очередная жертва — мелкий коммерсант, не имеющий серьезных связей в преступном мире, что бедняга выдумал свою бандитскую «крышу» из страха перед обманутым мужем и тем самым подписал себе смертный приговор.

В его пистолете оставалось ещё четыре патрона.

Приехавший с утра в отделение милиции Кондратов был хмур и озабочен.

— Этот истеричный тип попортит нам немало крови уже в ближайшие часы, — сказал он Ильину.

— С чего ты взял?

— Есть у меня две новости, о которых ты пока не знаешь. Так с какой начать, с хорошей или плохой? Помнишь анекдот, как вождь африканского племени сообщает своим собратьям две новости, одну плохую и одну хорошую. Так вот, плохая — это то, что их племени Америка вместо бананов поставила дерьмо, а хорошая — что этого дерьма в избытке. Так и у меня одна новость хуже другой.

— Тогда выкладывай по порядку, с самого начала.

— С начала так с начала. Первым делом я покопался в сводках-ориентировках по учету утерянного и похищенного оружия и, похоже, нашел нужную нам информацию. Представь себе: стоит на посту на вокзальной площади милиционер, и приспичило ему. Пошел он в туалет, положил пистолет на сливной бачок, сделал свои дела и вернулся на пост, а оружие в туалете забыл. Минут через пять спохватился, рванул туда, а пистолета нет. Сейчас идет служебное расследование. Вначале даже подозревали, что милиционер продал ствол. В общем, готовится приказ об его увольнении из органов.

— А почему ты думаешь, что именно это оружие по нашему делу проходит?

— А очень просто: милиционер пистолет свой потерял как раз за день до первого убийства. А по описанию наблюдательной старушки — уборщицы туалета — именно разыскиваемый нами стрелок схож по приметам с мужиком, зашедшим в туалет вслед за милиционером-ротозеем. Ну и главное: и гаражи, и палатка, где произошли убийства, и туалет расположены недалеко друг от друга, на протяжении примерно одного километра. Вот посмотри, как это выглядит на схеме.

Кондратов взял листок бумаги и, быстро начертив план, соединил пунктиром обозначения гаражей, палатки и туалета. Художник он был хреновый, и треугольник получился кривобоким с острыми, словно пики, углами.

— Вот он, этот почти Бермудский треугольник, в котором и скрывается наш стрелок. Он либо живет здесь, либо работает.

— А возможно, имеет в этом микрорайоне любовницу или доброго знакомого, к которым часто ездит.

— И такое может иметь место. Но то, что надо искать именно внутри этого треугольника или рядом с ним, это уж точно. Было бы неплохо дать задание всем местным участковым инспекторам походить по домам и поискать мужика лет пятидесяти, в ярком клетчатом пиджаке, с выбитыми передними зубами.

— Это, конечно, можно, да что толку? Сам знаешь, нынче не те участковые инспектора пошли: пашут от звонка до звонка и то неглубоко. Во всяком случае, за уголовный розыск стараться не будут. К тому же часть твоего треугольника находится на территории другого отделения милиции, а те тоже не захотят вкалывать на чужого дядю. Но задание все-таки дадим. Может, и всплывет какая-нибудь информация об этом типе. Он приметный. Ну, а вторая, плохая, новость какая?

— Вчера вечером довольно далеко от этого треугольника убили мелкого коммерсанта. Так, рядовой ничем не примечательный случай, если бы не одна важная деталь: стреляли из того же оружия, что и у гаражей, и в палатке кавказцев.

— Очевидцы есть?

— Никаких. Глухо как в танке. Ребята из местного уголовного розыска схватили одного беднягу — соседа по подъезду, у которого убитый жену соблазнил. Да сдается мне, это пустой номер. Несхож он по приметам с нашим стрелком. И зря местные сотрудники с ним время теряют.

— Значит, это убийство в наш треугольник не вписывается? Но похоже, именно разыскиваемый нами тип совершил его. А если он запутывает следы, отводит нас подальше от своего дома, как птица от гнезда в минуты опасности?

— Вряд ли, это слишком сложно для нашего стрелка. Скорее всего, он этого коммерсанта кокнул в силу случайного стечения обстоятельств. Но корни этого преступления надо все же искать внутри этого треугольника.

— Слушай, Кондратов, а что, если тебе ещё раз потолковать с задержанным по подозрению в последнем убийстве обманутым мужем: может, он что-нибудь вспомнит?

— Ну что же, не возражаю. Даже если есть хоть один шанс из тысячи, надо его использовать. А ты и сам полазай по жилому сектору: вдруг повезет и выйдешь на типа в желтом клетчатом пиджаке?

«Все равно делать пока больше нечего, — подумал Ильин, — этим и займусь».

Кондратов, уже стоя в дверях, сказал:

— Надолго не прощаюсь. Судя по его активности и предсказываемым метеорологами вспышкам на солнце, наш стрелок проявится уже очень скоро. Хорошо, что у него осталось всего четыре патрона.

— Дай Бог, Кондратов, чтобы ты оказался плохим пророком. Да только вряд ли. Этот тип теперь не остановится. Ему, видимо, понравился вкус крови.

Ильину не удалось сразу приступить к проверке жилого сектора. Зашедший в его кабинет обычно спокойный и выдержанный дежурный Лидов выглядел взволнованным.

— Слушай, Ильин, у нас на территории опять стрельба. Позвонил дежурному по городу какой-то мужик и сообщил, что пристрелил воров, которые пытались залезть к нему в квартиру.

— Пытались или залезли?

— Да откуда же я знаю? Бери ноги в руки — и бегом туда. На месте разберешься. С тобой сыщик Степанов пойдет на всякий случай. Пистолеты не забудьте. Еще неизвестно, что там происходит.

— Знаю, что делать, не впервой! — резко ответил Ильин, раздраженный советами дежурного, имеющего лишь опыт постовой службы.

По пути к месту происшествия, шагая впереди едва поспевавшего за ним толстого и неуклюжего Степанова, Ильин ломал голову: «Не связана ли эта новая стрельба с расследуемыми убийствами? Ведь не исключено, что воры по неосторожности залезли в квартиру, где живет тот, кого мы с Кондратовым ищем вот уже несколько дней».

Возле подъезда нужного им дома стояли «скорая» и машина патрульно-постовой службы. Поднявшись на третий этаж, Ильин со Степановым вошли в квартиру. С первого же взгляда стало ясно, что это происшествие не приблизит Ильина к раскрытию ранее совершенных убийств: хозяин квартиры был высоким худым человеком лет тридцати пяти, с выпирающим треугольным животиком, непомерно большой на тонкой шее головой, чуть косящим левым глазом, кажущимся неподвижным, и нарочито медленной, размеренной речью, впрочем, малопонятной из-за дурной привычки проглатывать окончания слов.

Ильин сразу поставил диагноз: «Такие нервные типы рабы собственных эмоций и обычно совершенно неадекватно, слишком бурно реагируют на ситуацию. А потом искренне удивляются, почему в жизни у них складывается все не так, как хотелось бы, за что их наказывает судьба. К тому же стрелял этот тип во взломщиков из зарегистрированного ружья».

Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: один из преступников убит, другой ранен. Он полулежал в первой комнате и морщился от боли — молодой врач сноровисто и умело обрабатывал его рану. Взломщику повезло, заряд дроби задел лишь верхнюю часть груди возле ключицы и порвал ткани плеча.

Когда его перекатили на носилки, чтобы унести, этот татуированный, явно ранее судимый тип злобно сверкнул глазами на бледного, дрожавшего всем телом хозяина:

— Сволочь ты позорная. Зачем Владика угробил? Что, не мог сразу откликнуться на звонок? Теперь доволен? Ну смотри, падлой буду, а тебя достану за подлость твою, достану.

— Давай, давай, топай отсюда, а то ещё добавлю. Мне не жалко. Дроби и патронов хватит, — неожиданно злобно ощерился хозяин квартиры.

И Ильин ещё раз убедился в том, что первое впечатление обманчиво.

«С виду рохля, а на самом деле жесток и беспощаден. Вот только физических данных явно не хватает. А то бил бы своих обидчиков кулаками. Скорее всего, охотничье ружье он приобрел, чтобы под рукой было на всякий случай. Не удивлюсь, если этот уже немолодой мужик любит смотреть видео с героями-суперменами, крушащими в одиночку целые толпы врагов. Для неудачников и слабаков такие фильмы просто бальзам на душу, позволяющий вообразить себя героем фильма, сильным и отчаянно смелым. Но что же здесь все-таки произошло?»

Хозяин квартиры Ветров отвечал на вопросы довольно точно и логично, уверенный в своей правоте. Вот что он рассказал. Две недели назад всех жильцов дома милиция предупредила о появлении в их микрорайоне воров, совершающих квартирные кражи в дневное время. Преступники звонили в дверь и, убедившись, что дома никого нет, проникали в квартиру и уносили все самое ценное. Давно мечтавший о подвиге, способном перевернуть представление окружающих о нем как слабом и забитом человеке, Ветров зарядил ружье крупной дробью и поставил в передней за шкафом.

Все последние дни, находясь на бюллетене из-за легкого недомогания, он с нетерпением ждал возможного прихода злоумышленников. И сегодня ему повезло. Раздавшийся днем требовательный неправдоподобно длинный звонок в дверь прозвучал для него как боевой сигнал к атаке. И, стараясь унять дрожь, Ветров взял потными руками двустволку и, направив её на дверь, притаился за косяком комнаты. Через минуту звонок повторился, и уже громко и явственно зазвучали хриплые голоса. Но спор на лестничной площадке быстро затих, и Ветров услышал, как затрещала под натиском легкая, из дощатой фанеры, стандартная дверь. На миг мелькнула трусливая мысль позвонить в милицию и вызвать наряд, но он отбросил её и стал ждать незваных гостей. Теперь ему казалось, что все происходит медленно, что дверь, как назло, оказалась крепче, чем он думал. Но на самом деле все случилось в течение минуты, и, когда дверь с отжатым и бессильно торчавшим теперь уже бесполезным замком распахнулась, он увидел на пороге двух неопрятно одетых мужчин, а за ними девицу с испуганным лицом. Почему-то бросился в глаза платок на её голове, привлекавший внимание своей яркой расцветкой.

Дальнейшее произошло в какие-то считанные секунды. Волна страха, что на него сейчас нападут и отнимут ружье, накатила на Ветрова, и он выстрелил прямо в грудь невысокому крепышу, шагнувшему в его сторону, и следом ударил крупной дробью по второму вору. Часть заряда разорвала ему щеку и ухо, кровь забрызгала стены и пол коридора. Именно эти видимые раны и запомнились Ветрову, врезавшись острой болезненной занозой в сознание.

Тут завизжала от страха и бросилась бежать к лестничному пролету девица, но, разъяренный только что пережитым испугом, Ветров в два прыжка нагнал её и ударом приклада в спину сбил с ног. Он уже поднял ружье, готовый опустить его на голову сообщницы бандитов, но та тоненьким голоском взмолилась: «Дяденька, не убивайте. Христом-Богом прошу, не убивайте! Я больше не буду, никогда не буду!» Неизвестно, что остановило Ветрова: жалобная, полная отчаяния мольба о пощаде или по-детски наивное обещание исправиться. Он грубо схватил её и хотел потащить в квартиру. Но в этот момент начал подниматься раненый мужик, и Ветров кинулся к нему, заставив вновь лечь на пол. Воспользовавшись моментом, девчонка убежала. Ветров не стал её преследовать и вызвал наряд милиции. А дальше все закрутилось с калейдоскопической быстротой. И приехавшие сотрудники милиции, и вызванная ими «скорая», и прибывший немного погодя следователь прокуратуры. Все суетились, задавали вопросы, делали замеры, искали и выковыривали дробинки, застрявшие в дощатой двери, в присутствии понятых изъяли ружье и орудия взлома.

Отвечая на вопросы и выполняя отдельные требования сотрудников милиции и прокуратуры, Ветров делал все как во сне. Он чувствовал себя как человек, который понимает, что пора вставать, но никак не может проснуться, и перед ним проплывают нарисованные болезненным воображением фантастические картины. Иногда Ветрову казалось, что вся эта суета не имеет к нему никакого отношения. Только следователь прокуратуры стал задавать вопросы, как его тут же позвали посмотреть на найденный у застреленного грабителя полиэтиленовый пакетик с золотыми украшениями. В этот момент к Ветрову быстро приблизился один из оперативников уголовного розыска, Степанов, и прошептал:

— Не возводи на себя напраслину. Не говори, что не откликнулся на звонок и ждал, затаившись, когда грабители взломают дверь, а то, пожалуй, не отмоешься перед законом, припишут тебе превышение пределов необходимой обороны. Начнет прокуратура нервы мотать, да и адвокаты на суде прицепятся. Так что скажи на допросе, что спал, ружье хранилось в кладовке, и ты его достал уже после того, как услышал, что взламывают дверь, выскочил в переднюю и в последний момент зарядил.

Увидев, что к Ветрову возвращается сотрудник прокуратуры, Степанов быстро отошел в сторону. До этого момента Ветров твердо верил, что поступил совершенно правомерно, но следователю рассказал все так, как его научил оперативник.

Некоторое время Ильин колебался: стоит ли ему вмешаться и заставить Ветрова рассказать правду? Но потом решил, что не стоит. Стрелял этот чудак Ветров все-таки в преступников, и притом явно опасных. Да и что толку, если мужика затаскают по судам. Он от этого не станет ни лучше, ни хуже. Да и время сейчас настолько криминальное, что их просто не поймут, если они этого типа привлекут к ответственности за превышение пределов необходимой обороны.

Пусть лучше все остается как есть: и ружье не держал наготове, и звонка в дверь не слышал. И все — и точка! Дальше Ильин не стал слушать показания Ветрова: следственно-оперативная группа справится и без него. Он вышел из квартиры, где грабитель нашел свою смерть. Надо было ещё организовать через дежурного поиск сбежавшей с места преступления девчонки. Она наверняка знает и о других совершенных её дружками преступлениях.

К тому же необходимо приступать к поиску в жилом массиве всех мужиков пятидесяти лет, в ярко-желтых клетчатых пиджаках. За Ильина никто этого делать не станет. Сообщив через дежурного по отделению всем патрульно-постовым нарядам приметы сообщницы задержанных грабителей, Ильин стал ходить по дворам и домам, из подъезда в подъезд и беседовать с жильцами, надеясь выявить мужчину, схожего с серийным убийцей. И успех ему должны были обеспечить две важные приметы: отсутствие передних зубов и ярко-желтый пиджак в клетку. Во время этих бесконечных хождений по квартирам Ильина не оставляло чувство, что тот, кого он ищет, вовсе не полноватый, чуть ниже среднего роста, лысоватый человечек, а высокий, худой, с лицом Ветрова мужчина. Он остановился возле очередного подъезда, пытаясь понять, почему его одолевают подобные мысли. И наконец понял: несмотря на различия в возрасте и внешности, эти двое по своему психологическому складу схожи, как близнецы-братья. Их неуемное стремление к величию и славе в сочетании с комплексом жалкого неудачника неминуемо приводит к непреодолимому желанию уничтожать физически своих врагов. И гнездящаяся в их умах и душах агрессивная жестокость, густо замешанная на леденящем душу страхе, представляет для окружающих взрывоопасную смесь.

Стремясь освободиться от навязчивого образа Ветрова, Ильин достал из кармана фоторобот, ещё раз внимательно в него вгляделся и, вновь настроившись на нужную волну, вошел в подъезд. До конца дня предстояло ещё обойти не менее сотни квартир. Уже через два часа Ильин понял, что на проверку уйдет не один день, поэтому надо срочно подключать к розыску всех участковых инспекторов. И он отправился к начальнику отделения милиции Карпову с просьбой ещё раз собрать всех сотрудников и потребовать доскональной срочной проверки всего жилого массива. Ильин знал, что подполковник будет грозить немедленным увольнением тому, кто не сумеет своевременно выявить проживающего на обслуживаемой им территории преступника, и надеялся уже к завтрашнему утру получить сведения о проживающих в микрорайоне мужчинах, схожих по приметам с преступником.

До нового убийства оставалось чуть более пятнадцати часов.

На следующее утро подполковник Карпов вызвал Ильина к себе в кабинет и вручил ему толстую пачку рапортов участковых инспекторов. Опасаясь начальственного гнева и перестраховываясь, никто из них не утверждал, что на вверенной им территории не проживает мужчина с соответствующими приметами. Каждый старался указать хоть одного, отдаленно напоминавшего убийцу. Зная это, Ильин сразу откладывал в сторону информацию, если не совпадал возраст, да и описание внешности ничем не напоминало разыскиваемого преступника, не принимая во внимание клетчатые пиджаки. После просмотра рапортов в списке Ильина осталось всего семь человек, чью причастность нельзя было исключить с ходу. Требовалась дополнительная, более тщательная проверка.

Ильин несколько раз пробежал глазами список подозреваемых, пытаясь угадать, есть ли среди них разыскиваемый преступник, и если есть, то под каким номером. По закону подлости удача часто приходит в последний момент, и тот, кто нужен Ильину, может оказаться в списке последним.

«Начну-ка я с последнего. А вдруг повезет?» — с иронией подумал Ильин, ещё не решив, по какому адресу отправится в первую очередь. Но в этот момент дверь распахнулась, и появился дежурный Сонин.

— Кончай отдыхать, Ильин. На улице снова стрельба. Мужика какого-то пристрелили. Пенсионера, между прочим. Он-то кому помешал? Наши ребята уже на месте, и следственно-оперативная группа из управления выехала. Ну, а от нас начальник тебя посылает.

— Хорошо, сейчас иду, — мрачно отозвался Ильин, мысленно перенесясь к месту происшествия и пытаясь представить себе, что там произошло.

«Если это опять наш стрелок, надо постараться обезвредить его в самое ближайшее время. Иначе он не остановится, пока не кончатся патроны».

С этой мыслью Ильин чуть ли не бегом отправился на соседнюю улицу.

«Совсем обнаглел, скоро прямо у нас под окнами будет людей убивать. Ну ничего, мы тебя вычислим. Должно же это новое преступление дать хоть какую-нибудь зацепку».

Откуда у него появилась такая уверенность, Ильин не знал, но опыт подсказывал, что он не ошибся.

V. Арест

Убитый лежал на спине и выглядел так, словно очень устал и прилег отдохнуть прямо на тротуаре. Рядом валялись два батона с испачканными в пыли румяными бочками. Лицо пожилого человека ещё не покрылось мертвенной бледностью, и казалось, в нем теплится жизнь. Но врач «скорой» был категоричен:

— Все, ребята, он больше не наш пациент, а ваше вещественное доказательство. Запишите мой номер вызова, и мы поскакали дальше. Денек нынче выдался тяжелый. С утра уже четвертый вызов. И три из них связаны с криминалом. Недаром, видно, астрономы предсказывали сегодня вспышки на солнце.

Глядя вслед отъезжающей машине, Ильин подумал: «А что, если и вправду пятна на солнце начинают пульсировать, а у нас на земле люди друг другу глотки перегрызают? Слава Богу, что не все, а лишь некоторые. Впрочем, от этого нам не легче».

Сержант из патрульной машины подвел к Ильину свидетельницу — пожилую женщину, видевшую убегавшего преступника. Из описания примет пятидесятилетнего мужика с круглым лицом стало ясно, что это все тот же вошедший во вкус стрелок. Правда, женщина не заметила отсутствия передних зубов, да и пиджак на нем был не яркий и не в клетку. Зато обнаруженная рядом с трупом гильза все из того же пистолета.

Размышления Ильина прервала подъехавшая машина из управления. Члены следственно-оперативной группы, всем своим видом демонстрируя уверенность в успешном раскрытии преступления, быстро окружили место происшествия, словно убийца ещё находился рядом со своей жертвой.

Следователь, молодой ещё парнишка, надувшись от важности в связи с предстоящей ему миссией, жадно ловил на себе восхищенные взгляды зевак. К Ильину подошел приехавший вместе со следственно-оперативной группой Кондратов.

— Послушай, Ильин, я говорил вчера с тем мужиком, которого задержали по подозрению в убийстве соблазнителя его жены. Показал ему фоторобот. Хоть и не очень уверенно, но опознал он одного типа, плакался тот ему в жилетку больше недели назад, жаловался на свою горькую участь и подлого бандита-соседа. Так вот угадай, где он с этим исповедником познакомился.

— Где же?

— Да в «стекляшке» — пивном баре вблизи вокзала. И этот парень, Петр, здесь неподалеку трудится. Зашел в бар попить пивка и душу излить. И подцепил себе собутыльника. Затем они к Петру домой поехали. Тот и показал новому знакомому этого подлого мужичонку. Так что как ни крути, а разыскиваемый нами убийца не чужой, не «залетный», а на вашей собственной территории вскормленный. Здесь и надо его искать.

— Теперь, после убийства пенсионера, это ясно и без показаний твоего Петра. Я почти на все сто уверен в заключении эксперта, что опять тот же самый ствол поработал.

— И как же его убили?

— Да одним выстрелом в грудь сразили.

— Одним? Значит, у преступника ещё три патрона осталось. Надо спешить, пока новые жертвы не появились. Что делать дальше думаешь?

— Скорее всего, новых очевидцев искать и мотивы ссоры попытаться установить. Ведь не просто же так он людей убивает, а по какому-то пусть мелкому, но вполне обоснованному, по его мнению, поводу. И бизнесмена в другом конце города завалил после жалостливого рассказа Петра про свою судьбу. Так что и тут у него наверняка были свои мотивы.

— Ну и как мы можем сейчас установить причину убийства пенсионера?

— Слушай, Кондратов, есть у меня одна идея. У убитого в кармане обнаружили паспорт и сберкнижку, где указана сегодняшняя дата открытия счета. А рядом с трупом валяется только что купленный хлеб. Вот и давай, подскочим сначала в булочную, а потом в сберкассу, может, где-нибудь там и завязалась ссора. А вдруг повезет и выясним что-нибудь новое?

Кондратов согласно кивнул: «Это был хоть и зыбкий, но шанс».

В булочной бойкая черноглазая девица, бросая блудливые взгляды на высокого, представительного Кондратова, долго держала в руке фоторобот, рассматривая не столько изображение разыскиваемого этими симпатичными сыщиками преступника, сколько собственное отражение в витрине. Наконец, поправив прическу, она заявила, что не помнит этого неприятного типа. Заметив, к своему разочарованию, что сыщики сразу потеряли к ней всякий интерес и заторопились уходить, девица кокетливо пообещала:

— А может, я что-нибудь и вспомню. Давайте ваш телефончик, я тогда позвоню.

— Не волнуйся, — отрезал Кондратов, — как только вспомнишь, мы сразу почуем и сами прибежим.

Ему явно сегодня было не до амурных дел.

До сберкассы, расположенной на соседней улице, дошли быстро. Заведующая оказалась высокой полной женщиной. Ильин всегда удивлялся, что среди бухгалтеров, работников ЖЭКов, медицинских сестер и санитарок часто встречаются женщины с такими фигурами.

И хотя предъявленные удостоверения не произвели на неё особого впечатления, не то что в прежние времена, узнав, что речь идет об убийстве, заведующая согласилась помочь. Вызванная к ней в кабинет контролер — молодая красивая девушка, едва взглянув на паспорт убитого пенсионера, сразу вспомнила:

— Да, он открывал сегодня у нас счет на довольно мизерную сумму. Назвать её не могу: сами понимаете, тайна вклада.

— Да нам и не нужно. А скажите, не произошло ли чего-нибудь необычного в кассе, когда он здесь был?

— Еще как произошло! Поругался он тут с другим старичком. Чуть до драки дело не дошло.

— А поподробнее можно?

— Ну, все было так, как у нас в кассе часто случается. Отстоял этот пенсионер Крупнов очередь, получил бланки договора и отошел к консультанту заполнять. Долго возился там, ошибался, переписывал. А когда закончил, в очереди уже другие люди стояли и не признали его. Ну, а Крупнов сразу к окошку со своими бланками потянулся. И тут другой старичок, чья очередь как раз подошла, чуть помоложе этого, стал с ним ругаться. Как только они друг друга ни обзывали: и козлами, и подонками. Даже толкаться стали. Совсем как первоклашки. Смешно было смотреть. — Девушка добродушно рассмеялась.

— Ну и кто победил?

— Да никто. Сережа — дежурный наш милиционер — их разнял, развел в разные стороны. Я вперед обслужила того старичка, что помоложе, а уж потом взяла документы у этого Крупнова: с ними и вправду возни намного больше.

— Скажите, а тот, что помоложе, в клетчатом пиджаке был?

— Нет, в сером.

— Послушайте, а можно установить по вашим компьютерам данные того мужика, который с Крупновым поссорился? — вмешался Ильин.

— Ну, точно я вам не скажу, а несколько фамилий тех, кого обслуживали примерно в это же время, когда Крупнов вклад делал, — это вполне возможно. А что случилось?

— Убили этого Крупнова, — охотно пояснила заведующая сберкассой.

— Ой, надо же, как жаль, — искренне огорчилась девушка, — а главное, зазря. Ведь старичок деньги нам отдал, а грабители небось подумали, что он в кассе большую сумму получил. Вот не повезло!

Сыщики не стали её разубеждать. Девушка ушла и через несколько минут принесла список тех, кто обслуживался в её окошке в одно время с Крупновым. На листке были данные и адреса пятерых человек. Ильин несколько раз перечитал список, боясь поверить в удачу. Затем, чтобы не ошибиться, достал свернутый вчетверо листок с выписанными из рапортов участковых инспекторов данными обладателей клетчатых пиджаков. Все правильно, память его не подвела: фамилия и адрес одного человека в обоих списках совпадали.

— Ты что на эти бумажки смотришь, словно выигравший лотерейный билет с таблицей сверяешь, боясь поверить в свое счастье?

— Так оно и есть, Кондратов, круг замкнулся. Вот, девушка, посмотрите на этот фоторобот. Он вам никого не напоминает?

Едва взглянув на фотографию, девушка кивнула:

— Очень похож на того, который с Крупновым поскандалил. — И, испуганно переводя взгляд с одного сыщика на другого, спросила: — Неужели его тот, второй, старичок убил из-за ссоры?

— Думаете, из-за этого не убивают?

— Да не может такого быть! — с отчаянием в голосе воскликнула девушка.

Она, словно малый ребенок, надеялась услышать слова утешения, что нельзя, убить человека из-за пустячной ссоры в очереди.

Ильину так хотелось сказать ей: «Что вы, милая, у нас убивают даже не в ссоре, а просто от скуки или по настроению. Калечат первого встречного, незнакомого, даже не сказав с ним ни слова».

Но, решил не травмировать психику неискушенной девушки и постарался её успокоить:

— Ну что вы сразу вообразили себе невесть какие несчастья! Мы сейчас проводим первоначальную проверку. Только и всего!

Однако девушка смотрела им вслед встревоженным взглядом. Сегодня жизнь ворвалась к ней в сберкассу, миновав дежурного милиционера, и, просочившись сквозь толстые стекла, опалила её грозным дыханием беды, которая пока, слава Богу, коснулась не её лично. И девушка, как никогда остро, вдруг осознала, что и она не в безопасности и злые люди могут напасть и убить её, как этого старичка-пенсионера. И она совсем по-детски подумала: «Хоть бы эти молодые, здоровые парни поскорее поймали безумного преступника, способного убить из-за пустяка».

Знала бы она, что совсем скоро её желание осуществится.

— Ну что, мы наконец попали в цвет? — спросил Кондратов, выходя из сберкассы.

— Да, этот Парамонов в обоих списках значится. Девушка говорит, что и внешне похож. Все сходится, кроме клетчатого пиджака. Давай доложим начальству и пойдем его брать. Пистолет при тебе?

— Я его теперь, в наши беспокойные дни, постоянно с собой таскаю. Только думаю, раз он вооружен и опасен, вдвоем нам к нему соваться ни к чему. Пусть ребята из местного уголовного розыска нас подстрахуют, а то подстрелит ненароком и сделает ноги.

— Ну что ж, чем больше людей при захвате, тем лучше.

Получив сообщение, что преступник обнаружен, Карпов собрал всех, кто был под рукой, и направил в распоряжение сыщиков. Но взять Парамонова сразу не удалось: его не было дома. И Кондратов с Ильиным устроили засаду на лестничной клетке, наблюдая с верхнего пролета за квартирой преступника и ожидая его появления.

По иронии судьбы, они вели наблюдение с площадки между пятым и шестым этажом, точь-в-точь как накануне сам Парамонов на другом конце города караулил свою жертву — любвеобильного коммерсанта.

— Слушай, Кондратов, а если он после последнего убийства, почуяв неладное, в бега пустился?

— Все может быть, и незачем гадать. Будем ждать его здесь хоть до утра. Боюсь только, что, почуяв опасность, предстоящий арест, он не пустится в бега, а поспешит расправиться со своим очередным и, может быть, главным врагом, возможно, уже подстерегает сейчас где-нибудь свою жертву.

Кондратов не ошибся в своем предположении. Осознав пагубность собственной горячности и вполне реальную возможность изобличения его в убийстве нахального старика, пытавшегося без очереди пролезть к окошку кассы, да ещё обозвавшего его козлом, Парамонов призадумался.

«Прежде чем меня схватят, — решил Парамонов, — я должен убрать этого подлеца Гвоздева».

Вот уж кого он не переставал ненавидеть все последние годы жизни. И для этого у него были веские основания. Гвоздев сломал ему жизнь, унизил, оскорбил и заставил страдать. А ведь они были друзьями с юношеских лет.

Парамонов Павел Георгиевич жил в общем-то спокойно и счастливо до сорока лет. Работал старшим механиком, имел жену и сына, ездил по выходным с друзьями на рыбалку, дружил со своим сослуживцем Глебом Семеновичем Гвоздевым и его семьей. Друзьями они были неразлучными. И в армии вместе служили, и на одном заводе работали. Только вот случилась беда: влюбилась Антонина, жена Павла Георгиевича, в приятеля мужа, а он в нее. И произошло это, когда они были уже не очень-то молодыми. У Парамоновых в тот год сыну исполнилось восемнадцать, а у Гвоздевых дочка как раз паспорт получила.

Задурили двое, когда им почти сорок стукнуло: любовь, видите ли, у них зародилась. Но все, как говорится, до поры до времени. Сорвалась однажды у Павла Георгиевича рыбалка, и вернулся он некстати, застав лучшего друга со своей женой. Как ни крути, а ситуация пикантная. Обошлось без мордобоя, но раз жена уверяет, что это не баловство, а настоящая, хоть и поздняя, любовь, то что-то надо решать. Может быть, Глеб Семенович и не думал семью свою рушить и на Антонине жениться, но в таком положении ему ничего не оставалось, как попросить обманутого друга дать им свободу. Павел Георгиевич тогда хотя и переживал сильно, но на развод согласился. Поехали в тот день втроем к жене Глеба Семеновича, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию и принять окончательное решение. Та поплакала, поскандалила, да делать нечего: тоже примирилась с фактом. Павла Георгиевича с Антониной развели быстро, через загс, поскольку сын взрослый, ну, а Глебу Семеновичу с его Елизаветой пришлось несколько месяцев подождать.

И вот накануне этого второго развода явился Глеб Семенович к своему бывшему другу с неожиданным предложением:

— Прошлого не вернешь. Я теперь с твоей Антониной жить буду. Дочке уже шестнадцать, с парнями гуляет и без меня обойдется, а вот из-за жены Елизаветы совесть мучает. Слушай, она ведь женщина видная, хозяйка прекрасная и готовит, как в фирменном ресторане, не то что твоя Антонина. Не обижайся и не отказывайся сразу, а только, может быть, тебе на ней жениться? Все бы проблемы решили: и личные, и квартирные. Антонина переедет ко мне, а моя Лизка — к тебе. И тебе не надо будет квартиру разменивать.

Хотел было Павел Георгиевич за такое предложение бывшему другу по морде съездить, уже давно жалея, что не сделал этого вовремя, да призадумался: предложение, как ни странно, выглядело заманчивым. Чего там греха таить: когда все ещё было у них в семьях благополучно, он сам не раз ловил себя на мысли, что жена у приятеля хороша собой, очень хороша! И чем черт не шутит: прояви Елизавета хоть малейшую инициативу, он наверняка наставил бы приятелю рога. А Глеб Семенович дальше — больше.

— Я, — говорит, — с Елизаветой советовался, и она вроде бы не против такого варианта. Ты подумай до завтра. Я тебе позвоню.

— Ушел бывший друг, а Павел Георгиевич погрузился в раздумья: «И Елизавета хороша, и квартиру разменивать неохота — надо бы согласиться. Да и то, что Елизавета не против, душу греет, щекочет мужское самолюбие: значит, я ей не безразличен. А может, это просто уязвленное самолюбие и она хочет отомстить мужу именно со мной — его обманутым другом? Да и квартирные дела играют не последнюю роль».

Сомнения всю ночь терзали Павла Георгиевича, а утром он объявил по телефону Глебу, что отказывается от его предложения. Сказалось опять-таки мужское самолюбие: «Этот вероломный гаденыш мало того что мою жену увел, так ещё свою бывшую хочет сплавить мне за ненадобностью. И если где-нибудь мы случайно встретимся, он будет ощущать двойное превосходство, когда увидит обеих женщин, с которыми был близок: одну, уведенную у меня из постели, другую — надоевшую, как вещь после долгого употребления. Нет, на это я пойти не могу».

Так и расстались. Разменяли двухкомнатную квартиру Парамоновых на две однокомнатные. И переехал Павел Георгиевич вместе с сыном в дом возле рынка. Вскоре сын ушел в армию, а демобилизовавшись, женился и стал жить отдельно. Павел Георгиевич остался один. Взял правда и он свой реванш. Встретился через несколько месяцев после развода с бывшей женой своего врага Елизаветой под предлогом устройства новой квартиры. Помогла она ему в расстановке мебели и осталась ночевать, возможно рассчитывая на длительные, серьезные отношения. После этого, казалось, Парамонов должен бы восторжествовать над мнящим себя победителем приятелем. Но не ощутил он сладостной радости от мести: ну, овладел он женщиной, брошенной его врагом и явно ему безразличной, и что?

По-видимому, и Елизавета испытала горькое разочарование, почувствовав равнодушие обнимавшего её мужчины. Больше они не встречались.

Года через два Парамонов случайно узнал, что Елизавета благополучно вышла замуж за своего сослуживца, с которым, как болтали злые языки, у неё был давний роман, ещё до развода с Глебом. Эта сплетня Парамонова немного позабавила и принесла некоторое удовлетворение от того, что и Глеб оказался рогоносцем.

Самого же Павла Георгиевича преследовали неудачи в личной жизни, он расходился с женщинами, едва сойдясь, пока вдруг не осознал, что по-настоящему любил лишь свою бессовестную Антонину и не сможет ни полюбить, ни привыкнуть ни к какой другой женщине. Обреченный на одиночество до конца жизни, он возненавидел бывшего друга ещё больше.

А года два назад случилось несчастье: Антонина погибла в автомобильной катастрофе, а находившийся с ней в автомашине Глеб Семенович уцелел, отделавшись легким переломом ноги. И хотя за рулем сидела сама Антонина, Парамонов сразу и безоговорочно решил, что виноват в её смерти именно этот подлец Глеб. Теперь он вспоминал из своей жизни с Антониной только хорошее и считал Глеба главным виновником собственного одиночества и неудавшейся жизни.

И сейчас, охваченный жаждой мести, он стоял у квартиры Глеба Семеновича. Хозяин был дома: из-за дверей явственно доносились звуки его тяжелых шаркающих шагов.

А Глеб Семенович с самого утра находился в дурном расположении духа, словно предчувствовал беду. Причиной тому послужила обыкновенная открытка, обнаруженная им в почтовом ящике. Сначала, увидев на ней двух медвежат, барахтающихся у ног Деда Мороза и Снегурочки, он удивился: «Кому могло прийти в голову в жаркий летний день прислать ему новогоднее поздравление?» Он посмотрел на обратную сторону и, увидев почерк погибшей два года назад жены Антонины, почувствовал, как кровь отлила от лица. Рука затряслась, и строчки запрыгали перед глазами, никак не поддаваясь осмыслению. Ему даже показалось, что там простой набор слов, какая-то бессмыслица. Однако, взяв себя в руки, он прочитал:

«Наконец-то я добралась до места. Дорога была трудной. Но здесь хорошо. Я даже не ожидала. Не тяни с приездом. Жду тебя с нетерпением».

Глеб Семенович решил было, что это весточка с того света, что жене там хорошо и она зовет его к себе. На него повеяло мистической жутью от этого кусочка красочного картона с загадочным текстом.

Но усилием воли он справился с волнением. «Да разве из потустороннего мира присылают открытки? Ночной сон, галлюцинации, игра воображения — ещё куда ни шло. Но реальное почтовое отделение с новогодним рисунком никак не могло материализоваться из небытия». Догадавшись взглянуть на дату почтового штампа, Глеб Семенович вздохнул с облегчением: открытка была послана более трех лет назад, когда Антонина зимой уехала на неделю раньше него в подмосковный дом отдыха и прислала ему, задержавшемуся из-за срочного задания на работе, эту открытку. Он тогда ещё обиделся и не поверил жене, когда та сказала, что написала ему, а открытка, видимо, затерялась.

«Где же она валялась три года? Наверное, на почте, за каким-нибудь шкафом, а потом нашли и принесли», — предположил Глеб Семенович.

На самом деле все было не так. Открытку случайно обнаружил накануне у себя дома Анатолий Петров. Взяв с полки старую энциклопедию, он увидел в ней используемую в качестве закладки почтовую открытку. Наверное, её туда положила мать. Она часто болела, была почти прикована к постели и любила почитать перед сном эту толстую книгу. Она так и умерла с ней в руках. Петров взглянул на дату почтового штампа и поразился: оказывается, чужая открытка попала в их дом как раз за день до смерти матери.

«Вот почему мать, всегда такая обязательная, не отнесла чужую открытку по нужному адресу, хотя это было совсем рядом. Старая почтальонша, видимо, спутала номер дома, приняв плохо выписанную на адресе четверку за семерку». И Анатолий решил все-таки доставить, хоть и запоздало, открытку по указанному адресу. Он так и поступил в то утро, опустив её в почтовый ящик дома, расположенного напротив, на другой стороне улицы.

После этого на душе у Анатолия стало легче: «Если мать видит сейчас меня, то будет довольна. Я наверняка выполнил её волю, поскольку сама она этого не успела сделать».

И весь день его не покидало хорошее настроение.

Зато Глеб Семенович, наоборот, опечалился, посчитав этот факт дурным знаком. Он даже позвонил на работу и, сославшись на недомогание, заявил, что хочет денек отлежаться дома.

После гибели жены его действительно то и дело одолевали всевозможные хвори. Он начал выпивать, глуша тоску по женщине, которую полюбил настолько сильно, что пошел на разрыв с Елизаветой, создававшей ему приятный уютный быт в течение многих лет.

Да и в смерти Антонины он винил в основном себя, прокручивая в воображении, словно кинопленку, события того злосчастного вечера, когда соблазнился в гостях парой рюмок водки и жена, плохо водившая машину, села за руль вместо него. Он пытался представить, как можно было избежать трагедии, и всякий раз все упиралось в ту, выпитую им под нажимом, водку.

И Глеб Семенович, страдая от тоски и чувства вины, испытывал жгучую ненависть и к толстобрюхому, хлебосольному хозяину дома, и к самому себе, такому безвольному, безответственно подставившему любимую женщину под удар, заставив её в гололед сесть за руль. Но прошлого не вернешь.

Получив с утра так поразившее его воображение послание от давно умершей жены и оставшись дома, Глеб Семенович достал из холодильника бутылку водки и, налив себе полстакана, выпил, почти не закусывая: хотелось поскорее забыться. Он не знал, что его бывший друг стоит за дверью с пистолетом наготове.

А Павел Георгиевич медлил: «Вот он, этот миг, которого я ждал почти десять лет, с того самого дня, как Антонина и Глеб объявили о своей любви».

Сейчас он с особой остротой ощутил, как страстно желал мести. И вот долгожданный момент наступил. Все совершенные им в последние дни убийства были своего рода репетицией, подготовкой к этому главному акту возмездия.

Павел Георгиевич стоял перед дверью, оттягивая сладостное мгновение.

И лишь звуки баяна, доносившиеся из соседней квартиры, раздражали его, мешая в полной мере ощутить торжественность момента.

Музыкант-самоучка терзал инструмент, пытаясь выжать из него звуки до боли знакомой мелодии. Какой — Парамонов никак не мог понять: то ли это была песня «Во поле березонька стояла», то ли «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина». Во всяком случае, мелодия была тягучей и печальной. Словно невидимый музыкант специально для него пытался сыграть что-то вроде реквиема. Парамонову было все равно, кто там терзает инструмент: юное дарование или пожилой пенсионер, надумавший осуществить свою юношескую мечту и научиться играть на баяне. Внезапно музыканта словно прорвало, и Парамонов отчетливо услышал веселую песню «Светит месяц, светит ясный». Но в следующее мгновение музыкант снова стал фальшивить, однако Парамонов, восприняв знакомую песню как сигнал к действию, с силой нажал кнопку звонка.

Глеб Семенович открыл сразу, даже не спросив, кто там, и когда увидел Парамонова с пистолетом в руке, тотчас понял, зачем тот пришел. Но на его опухшем от постоянного пьянства лице не отразилось никаких эмоций. Глядя в выцветшие, покорно-равнодушные глаза заклятого врага, Парамонов испытал горькое разочарование. Он-то в своих мечтах о возмездии представлял, как его враг будет на коленях молить о пощаде. Но ничего подобного не случилось. И он стал медленно поднимать пистолет, все ещё надеясь вызвать шок у своей жертвы. Однако вместо страха увидел в глазах Глеба сострадание, словно тот искренне жалел Парамонова, решившегося вдобавок ко всем своим бедам ещё и на убийство.

И все-таки, прежде чем нажать на спусковой крючок, Парамонов заметил мелькнувший в глазах Глеба страх. Или это ему только показалось?

Пуля попала прямо в грудь и сразила врага наповал.

Павел Георгиевич повернулся и вызвал лифт. Встревоженный выстрелом музыкант за соседней дверью перестал играть, но все же не рискнул выглянуть на лестничную клетку. Наконец лифт подъехал, двери его натужно, словно нехотя, распахнулись, Парамонов неторопливо вошел в кабину и нажал на кнопку первого этажа.

И вновь его призрачный, видимый ему одному двойник, наблюдавший за ним откуда-то сверху, с бесстрастной холодностью зафиксировал обреченную опустошенность спускавшегося вниз человека. Так с ним часто бывало в детстве, когда ожидание праздника оказывалось куда интереснее самого праздника.

И горькое разочарование от осознания мелочности и никчемности мести нанесшему ему смертельную обиду врагу сменилось тягостным безразличием. Парамонову теперь казалось совсем неважным, поймают его или он останется на свободе. Он двигался, как заведенная чьей-то безжалостной рукой механическая игрушка, и не заметил, как добрался до дома.

Он вызвал лифт и стал подниматься наверх с таким ощущением, словно, достигнув дна, оттолкнулся и теперь летел к небу и солнцу, чтобы сделать хотя бы ещё один глоток свежего воздуха. Обычное состояние раздвоения не покидало его и сейчас. Он будто существовал и здесь, на земле, и одновременно за порогом жизни. И двойник, призрачный и бесплотный, неотступно следовавший за его жалким, мучимым жаждой, голодом и болезнями телом, и был его подлинным «я».

Он вышел из лифта, но, подойдя к двери своей квартиры, упал, сбитый с ног двумя крепкими парнями и проехался лицом по шершавому холодно-равнодушному грязному кафелю. А тот, другой, его двойник, уютно устроившийся под потолком, смотрел на его распластанное на лест-ничной площадке тело без тени сострадания, как равнодушный зритель, случайно забредший на скучное представление. С холодной бесстрастностью, своевременно отделившись от его тела, двойник продолжал наблюдать, как надели на Парамонова наручники, заведя ему руки за спину, как вызвали соседей и при них извлекли из кармана его пиджака пистолет. Затем, обыскав, взяли ключи, открыли дверь и втолкнули Парамонова в собственную квартиру, словно в чужую, уже не принадлежавшую ему. Высокий широкоплечий сыщик швырнул его тело на диван с такой силой, что он едва не скатился на пол. Второй сыщик вынул из пистолета обойму и внимательно посмотрел на Парамонова.

— Слушай, стрелок, здесь всего два патрона, а где ещё один оставил?

«Они пока не знают про Глеба», — мелькнуло в голове. И Парамонов сразу назвал адрес бывшего друга.

— Когда?

На короткий, как выстрел, вопрос он ответил так же коротко:

— Сегодня, час назад.

Сыщик подошел к телефону и набрал нужный номер. Справившись о происшествии на другом конце города и получив подтверждение факта убийства Гвоздева Глеба Семеновича и выезда туда следственно-оперативной группы, он с нотками явного превосходства сообщил:

— Пусть там не трепыхаются. Убийца уже задержан. Да, так и запиши: отличились майор Кондратов из МУРа и капитан Ильин из местного отделения милиции. Да не волнуйся, от скромности мы действительно не умрем, зато и без премии не останемся. Времена нынче такие, без наглости не проживешь. А фамилия задержанного — Парамонов. Мы сами привезем его в МУР. За ним много «мокрухи» по всей Москве. И работать с ним будет наш отдел. Ну все, до встречи. Не забудь сказать работающим на месте убийства Титова ребятам, чтобы не дергались: преступник задержан. — Положив трубку, Кондратов кивнул Ильину: — Все в порядке. Надеюсь, нас с тобой не обойдут при раздаче наградных слонов. А этого вольного стрелка сейчас отвезем в МУР. Да, кстати, откуда у тебя, Парамонов, пистолет появился?

— Нашел в туалете возле вокзала.

— Так мы и думали. Слушай, мы о твоих подвигах сами все знаем, одна только неясность осталась: за что ты того первого мужика у гаражей завалил?

— За день до этого я шел по улице, был дождь, а он, проезжая мимо на машине, с ног до головы забрызгал меня грязью и тут же, снизив скорость, въехал под арку. Я бросился вслед за ним и возле гаражей догнал. А он вышел с резиновой палкой в руке, пригрозил мне, да ещё оскорбил вместо извинений.

— Разве за это убивают?

Парамонов пожал плечами:

— Я на другой день как раз нашел пистолет, ну и подумал, что он очень кстати: ночь не спал от обиды на этого высокомерного сукиного сына. Вот и подкараулил его через день возле гаражей. Ну и сразу стало ясно, кто из нас двоих «быдло поганое» и «козел вонючий».

Голос Парамонова дрогнул от злобы, в глазах вспыхнула ненависть.

«Ого, а он не так уж и безразличен ко всему происходящему, как казалось во время задержания. Ненависть к врагам все ещё клокочет в нем», — услышал он голос двойника.

И, словно прочитав его мысли, Кондратов коротко хохотнул:

— Ну, ну, успокойся. Я вижу, «пепел Клааса» все ещё стучит в твоем сердце. Давай поднимайся, поедем в МУР, там ты мне все и расскажешь: кто тебя обидел и кого ты успел наказать. Надеюсь, ты не станешь скрывать от нас свои подвиги, чтобы не усложнять дело.

— А что теперь толку скрывать? И зачем? — Парамонов сделал паузу, а затем добавил, словно убеждая себя в какой-то важной для него истине: — Убить человека — это так просто.

— Вот и хорошо, — легко согласился с ним Кондратов, — а сейчас поднимайся и поехали. Нечего время тянуть: долгие проводы — лишние слезы.

И, сменив гнев на милость, Кондратов помог задержанному со скованными сзади руками подняться с дивана.

«Ну вот и все: завершилась кровавая чехарда последних дней. Теперь Парамоновым займутся МУР и следователи, и мне не будет никакого дела до совершенных им убийств», — с облегчением подумал Ильин.

Он и представить себе не мог, что пройдет совсем немного времени и придется вновь с головой погрузиться в омут грозных и опасных событий, связанных с задержанным.

VI. Приговор откладывается

Последующие события постепенно оттеснили в глубины его памяти беспощадного к своим врагам Парамонова. Только иногда, в редкие минуты затишья, Ильин, вспоминая о нем, задавался вопросом: «Признают Парамонова вменяемым или направят на принудительное лечение? На мой взгляд, есть все же в его психике отклонения. Иначе он не стал бы убивать людей по столь незначительным поводам. В любом случае, независимо от выводов судебно-медицинской экспертизы, это дело можно считать „сумасшедшим“ хотя бы из-за серийности убийств, причем без серьезных на то причин. И снова браться за раскрытие подобных преступлений мне не хотелось бы».

Ильин не знал, что по закону подлости следующее его дело тоже будет связано с явными отклонениями в психике.

Примерно через неделю после задержания Парамонова ему позвонил Кондратов.

— Слушай, Ильин, помоги нам в одном деле. Начальство наше забило тревогу: слишком много за последние месяцы зафиксировано в городе заявлений о без вести пропавших. Ведь ясно же: в большинстве случаев за этим исчезновением кроется криминал. Вообще-то мы розыском без вести пропавших не занимаемся, но начальство решило провести широкую кампанию для успокоения общественности и бросить значительные силы на проверку имеющихся заявлений. С твоим Карповым мы уже договорились. Он тебя откомандирует к нам на недельку. Наклевывается тут одно интересное дельце. Завтра с утра и подъезжай.

Приехав на следующий день в МУР и поднявшись в кабинет Кондратова, Ильин застал приятеля, вопреки ожиданиям, в хорошем настроении. Ильин полагал, что вынужденный разбор дел, находившихся вне компетенции отдела Кондратова, вызовет у последнего отторжение и раздражение, поскольку тот считал себя, и не без оснований, специалистом по раскрытию убийств. Но в этот раз, похоже, поручение начальства пришлось ему по вкусу, в исчезновении Курина Бориса Петровича явно просматривались криминальные мотивы. По его розыску уже была проделана большая работа, главным образом из-за жалоб его сестры, имевшей солидные связи.

Из рассказа Кондратова и просмотра материалов дела выяснилась следующая картина.

Исчезнувший более трех месяцев назад Курин во время последней встречи с сестрой намекнул, что после пяти лет вдовства намеревается вновь жениться. А на вопрос сестры, кто же его избранница, отшутился, что и сам ещё не знает, так как у него большой выбор, благодаря множеству брачных объявлений в газетах. Сказал ещё со смешком, что главным достоинством невесты считает наличие дачи, так как дело идет к пенсии и надо будет где-то коротать долгие летние денечки. Поискам невесты он намеревался посвятить весь отпуск. Но неожиданно исчез.

Сначала забеспокоились на работе: после окончания отпуска Курин не появился в лаборатории. Сообщили родственникам, те заявили в милицию, и начался розыск. А две недели назад его сестра написала жалобу, что её брата плохо ищут. Беседовал с нею сам Кондратов. Спрашивал, не говорил ли Курин, к кому намеревается посвататься. Но ничего такого она вспомнить не могла.

В результате дополнительной проверки было установлено, что Курин неоднократно говорил друзьям, что хочет жениться на женщине с дачей. У него в доме нашли газеты с брачными объявлениями. Три из них были обведены красным карандашом: две женщины из Москвы и одна из Тульской области.

Ничего особенного в этих объявлениях Ильин не заметил: потенциальные невесты заявляли, что выглядят моложе своих лет, что овдовели и желают заключить брак для взаимной помощи и работы на садовом участке.

Кондратов пояснил:

— Мы проверили все три адреса. Один из московских адресов сразу отпал: опоздал Курин, вдова уже пригрела подполковника-отставника. По другому московскому адресу Курин побывал лично. Дама опознала Курина по фотографии.

— Да, — говорит, — был, но у нас с ним не сладилось: не понравился он мне. Уходя сказал, что найдет себе жену в другом месте.

В Тулу Курин тоже съездил. Это подтвердили родственники и знакомые невесты. Уехал оттуда 27 июля. Кондратов вместе с местными товарищами нашел трех свидетелей его отъезда. В том числе и проводницу вагона, в котором он ехал. В Москву Курин вернулся 28 июля. А 30-го числа на работу не вышел. И если судить по письмам и газетам в почтовом ящике, домой не заезжал.

— А кого он посетил, вернувшись из Тульской области и даже не заехав домой, неизвестно?

— Тут не совсем ясно. В показаниях Тимошиной, невесты из Тульской области, есть кое-что интересное. Она говорит, будто Курин, гостя у нее, хлебнул тяжелой мужицкой работы и, собравшись домой, обронил фразу: «Вернусь-ка я к прежнему варианту. От добра добра не ищут». А прежний вариант — это женщина, проживающая в районе Зубовской площади, — к ней он наведывался перед поездкой в Тульскую область.

— А не имел ли он какого-нибудь адреса, не отмеченного в газетах, который нам неизвестен?

— Вполне возможно. Но есть одна важная деталь. Было у Курина обнаружено отмеченное в газете брачное объявление гражданки Муравской Галины Сергеевны. Некто Тенев, тоже без вести пропавший, за несколько дней до исчезновения говорил друзьям о вдовушке, проживающей в районе Зубовской площади. А Муравская, между прочим, живет в Неопалимовском переулке. Внезапно исчезнувший Летов хвастался соседям, что его предполагаемая невеста — бывшая актриса. А мадам Муравская — опять совпадение — в молодости работала в театре и вела драмкружок в доме культуры и бросила это занятие, лишь благополучно выйдя замуж за высокопоставленного чиновника из Минфина. Муж умер два года назад, обеспечив вдове безбедное существование: и деньги есть, и дача имеется. Иногда правда она приторговывает цветами и ягодами, но, скорее, от скуки. В общем, в деньгах особенно не нуждается.

— А что она собой представляет?

— Трудно сказать. Держится замкнуто, подруг нет. Да и мужчин, близких ей, мы не выявили. Женщина довольно интересная, выглядит моложе своих тридцати девяти, но любовника, по нашим сведениям, не имеет.

— А давно появилось брачное объявление?

— Полтора месяца назад. Но она эти брачные объявления дает в разных газетах уже почти год. И заметь, Тенев исчез с полгода назад, а о Летове ничего не слышно уже два месяца. Ее же посещал пропавший Курин. В общем, эту дамочку необходимо проверить.

— Какие ценности пропали вместе с ними?

Кондратов пожал головой:

— Самое странное, что во всех трех делах полностью отсутствуют какие бы то ни было корыстные мотивы. Все имущество пропавших мужчин в целости и сохранности.

— Так, зацепок немного. А скажите, вы проводили проверку по дому, выясняли, кто бывал у этой женщины?

— Да, но ничего дельного не узнали. Во-первых, соседи с Муравской почти не общаются, во-вторых, по её брачному объявлению один за другим являлись претенденты на её руку и сердце, а главное — на её дачу.

У Ильина возникла неожиданная мысль:

— А вы не сравнивали внешние данные исчезнувших женихов, нет у них чего-нибудь общего?

Кондратов, очень довольный, кивнул:

— Сравнивали. Ничего общего, все трое разного роста и телосложения. Так вот, надумали мы тебя послать к этой даме под видом очередного претендента. Что скажешь?

Ильин особенно не возражал: ведь не в бандитский же притон его посылают. И все же он спросил:

— А другого выхода нет?

— Посуди сам. Мы вели наблюдение за Муравской десять дней. И ничего: дом, магазин, дача — и все! По объявлению приходило ещё двое мужчин, но так и ушли ни с чем. Мы их потом опросили втайне от нее. Отказала им по вполне понятным причинам: у одного полно внуков. Значит, не будет уделять ей должного внимания, другой — болезненный, а ей на дачу нужен физически сильный помощник. Все это она высказала им прямо и откровенно. Конечно, можно и дальше вести наблюдение, но я предпочитаю разведку боем. Так вернее.

— Хорошо, согласен. Но есть одно «но». Ей под сорок, а мне тридцать два.

— Ничего, при знакомстве накинешь себе пяток лет. С твоей благородной проседью это будет похоже на правду. К тому же Галина Сергеевна выглядит весьма моложаво. И разница в три года не будет для неё серьезной помехой.

В словах Кондратова был резон, и Ильину больше нечего было возразить.

Кондратов остался доволен.

— Теперь давай условимся, если наши подозрения подтвердятся и Муравская причастна к их исчезновению из корыстных мотивов, будет нелишне выдать тебе аккредитив на предъявителя на приличную сумму. И ещё тебе дадут прикрытие: наш коллега из уголовного розыска Губин будет следовать за вами и фиксировать все ваши передвижения в компании с Муравской. Это не помешает: не хватает только, чтобы и ты исчез вслед за теми тремя.

Ильин кивнул:

— Что ж, логично, по крайней мере не будет повода обвинить меня в посягательстве на честь женщины. К тому же Губин — сыщик опытный, и я ему доверяю.

В тот же день, к вечеру, отправившись по нужному адресу, Ильин ненадолго задержался у обитой дерматином двери, прежде чем решился нажать кнопку звонка. Мелодичная трель прозвучала для него как сигнал к действию на ринге. Он почувствовал, что его внимательно разглядывают в дверной глазок — игра началась.

Муравская медлила, словно сомневаясь, стоит ли открывать дверь очередному претенденту. Ильин уже хотел ещё раз нажать на звонок, но дверь неожиданно распахнулась, и Муравская предстала перед ним в строгом синем костюме с белым воротничком. Гладко зачесанные волосы были призваны, по-видимому, подчеркнуть простоту и скромность потенциальной жены.

— Я вам звонил: Петрухин Николай Семенович.

И он протянул ей букет цветов. Муравская не спешила брать букет и молча стояла в дверях, не давая ему войти.

Ильин ощутил неловкость:

— Цветы, говорят, надо ставить в вазу со сладкой водой.

Сказал эту глупую фразу, чтобы только не молчать, так как пауза явно затянулась. Наконец хозяйка повернулась и пошла в комнату, гость последовал за ней. Через плечо небрежно бросила:

— Ваза на шкафу, вода в кране. Сахар переводить на пустяки не будем. Так что поставьте просто в воду. Похозяйничайте сами, а я похлопочу на кухне. У меня сегодня блинчики с творогом.

«Ну и ситуация, — подумал Ильин, — нельзя тушеваться, возможно, даме больше нравятся уверенные в себе мужчины. Буду действовать по обстановке».

Вазу с цветами он поставил на столик, предусмотрительно подстелив вязаную салфетку. Вошедшая с тарелкой блинчиков хозяйка похвалила:

— Молодец, а то женихи всю полировку мне испоганили цветами.

«Аккуратная», — подумал Ильин и спросил:

— А что, до меня много женихов побывало?

Тон был взят верный: ревниво-недоверчивый. Но дама не смутилась:

— Уж вы не первый — это точно.

— Главное, чтобы был последний, — многозначительно парировал Ильин. Во взгляде дамы впервые мелькнул интерес к его персоне. «Все-таки любит напористых, и это надо учесть».

Ильин решительно раскрыл «дипломат» и вытащил бутылку шампанского. Галина Сергеевна усмехнулась:

— Прямо как по стандарту. Каждый раз бутылка и цветы, и при этом наглая уверенность в успехе. Ну да ладно, открывайте шампанское. У меня есть немного сыра и конфеты. Блинчики с творогом не годятся для шампанского.

«Сразу сыр и конфеты не выставила. Прижимистая. Обычно женщина, желающая выйти замуж, старается ублажить мужчину, а тут незаметно что-то особого стремления понравиться», — подумал Ильин.

Освобожденная от железных пут полиэтиленовая пробка под напором газа теплого шампанского громко выстрелила в потолок. На лице женщины отразился испуг.

«Очень уж нервная: чуть в обморок не грохнулась. А на вид хладнокровная и уверенная в себе».

Стараясь побороть неловкость, Ильин выпил шампанское залпом и взял блинчик с творогом. Но, надкусив, тут же пожалел об этом: тесто липкое, непрожаренное, тягучее, как резина, и творог явно прокис.

«Да, шампанское плюс такой блинчик может довести до беды, особенно при слабом желудке», — подумал Ильин, а вслух похвалил:

— Великолепно. Вы, оказывается, хорошо готовите.

Муравская рассмеялась ему прямо в лицо. Это было неприятное зрелище: сквозь неровные с большими промежутками зубы виднелась не до конца прожеванная масса из теста и творога. Отсмеявшись, она проглотила её и сказала:

— Эти отвратительные блинчики я купила в кулинарии. Уж не думаете ли вы, что я буду каждому из вас специально готовить? Я для себя и то не стряпаю. Не люблю торчать на кухне. Да и вряд ли у меня получилось бы лучше.

«Такое впечатление, что она провоцирует меня отказаться от сватовства. Это интересно. Надо разрушить её планы».

— Знаете, — сказал Ильин, — во всем мире лучшими поварами считаются мужчины. Я уже привык за годы холостяцкой жизни сам готовить, так что ваши кулинарные способности меня не очень-то беспокоят. Зато у вас тут так чисто, красиво. Смотреть приятно.

— Да, у меня чистота и порядок, каждая вещь на своем месте. И пусть только кто-то попробует положить её на другое. Я своего покойного мужа один раз по щекам отхлестала, когда он тюбик с зубной пастой положил на полочку в ванной не с левой стороны, а с правой. И вы знаете, он больше не ошибался, запомнил на всю жизнь. — Губы женщины расползлись в торжествующей злой улыбке.

«Не похоже, что притворяется. Кажется, она вполне искренна. Тем хуже для её будущего избранника. Но продолжим игру».

И чтобы разрядить ситуацию, Ильин рассказал кстати вспомнившийся старый анекдот о споре зверей, кто в лесу самый главный. Анекдот был вполне приличный, и дама благосклонно улыбнулась.

«Ну вот, хоть как-то удалось её расшевелить».

Стремясь закрепить успех, Ильин налил шампанского, но дама пить наотрез отказалась, и он, не желая выглядеть в её глазах пьяницей, тоже отодвинул бокал. Кислые блинчики не лезли в глотку.

Наступившее молчание, казалось, совсем не беспокоило хозяйку. Она сидела и смотрела мимо гостя, в верхний угол комнаты. Ее взгляд словно пронзал бетонный потолок и устремлялся сквозь него в заоблачные дали. Молчание становилось нестерпимым. Ильин осторожно дотронулся до руки хозяйки. И тут же невольно отпрянул от произведенного этим его жестом эффекта. Женщина, словно от удара электрическим током, содрогнулась всем телом, стала испуганно озираться, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. По ставшему вновь осмысленным взгляду Ильин понял, что она вспомнила, кто перед ней.

«Да она просто ненормальная, — неожиданно догадался Ильин, — от такой можно ожидать чего угодно. Везет мне в последние дни на психов. Похоже, мы на верном пути, и те трое погибли, допустив какую-то оплошность. Теперь уж не до шуток и надо вести игру до конца, чтобы выяснить, в чем дело».

Хозяйку, казалось, нисколько не смутило то, что с ней произошло. Но может быть, она этого просто не заметила?

— Вы что-то совсем не кушаете, — обратилась она к Ильину. — Если не нравится, давайте уберем. Я это завтра съем на ужин. — Она накрыла тарелку с блинчиками металлической крышкой и отнесла в холодильник.

— Теперь будем чай пить. Пойду вскипячу чайник, а вы не сидите без дела. Не люблю, когда мужчины жир нагуливают. Помойте свою тарелку и ополосните бокалы.

«Эта дама способна отвратить от сватовства и женитьбы любого претендента, никакой дачи не захочешь».

Протерев полотенцем вымытую посуду, Ильин, пока хозяйка заваривала чай, вернулся в комнату и стал просматривать книжные полки: подбор литературы может многое рассказать о человеке. Но ничего особенного он не обнаружил, разве что некоторый перебор детективов. Одна из полок была занята технической и справочной литературой, оставшейся, по-видимому, от мужа. Справа от тумбочки лежала стопка старых газет, почти во всех были телевизионные программы и рекламные объявления. Ильин начал быстро их листать. В мелькании названий и шрифтов что-то необычное для глаза привлекло его внимание. Он вернулся к началу и снова стал их перелистывать, но теперь уже гораздо медленнее. Нет, все-таки не зря он заглянул сюда: в стопке макулатуры лежала тульская газета, купленная как раз в день отъезда Курина оттуда, 27 июля. Значит, Курин все-таки был здесь после своего возвращения в Москву, и Муравская лгала, отрицая это. Ильин засунул газету обратно в стопку и быстро отошел в сторону. Хозяйка принесла чай.

— Давайте я помогу, — предложил Ильин, шагнув к ней навстречу.

— Нет, ни в коем случае! — отказалась хозяйка излишне резко, словно чего-то испугалась.

Чай пили в полном молчании, будто супруги, прожившие долгие годы вместе. И на этот раз хозяйку нисколько не смутило молчание. Похоже, она напрочь забыла о сидевшем напротив новоявленном женихе.

«Ну что же, приму правила её игры: буду молчать, пока не заговорит сама». И Ильин потянулся ещё за одной конфетой.

Вроде бы безучастная ко всему хозяйка заметила:

— На чашку чая хватит и одной конфеты. Иначе это уже будет не чай с конфетами, а конфеты с чаем.

Не удержавшись, Ильин рассмеялся. Женщина никак не отреагировала на это. Она продолжала спокойно прихлебывать чай, откусывая понемногу от дешевой соевой конфеты. Ильин, не допив чай, отставил чашку в сторону.

— Если не будете больше пить, не сидите как в зале ожидания, а пойдите и вымойте за собой посуду.

«Она явно испытывает мое терпение. — Ильин покорно удалился на кухню, сполоснул чашку и поспешно вернулся назад. — Если хозяйка что-нибудь замышляет против меня, то сейчас самый подходящий момент: те трое ведь допустили ошибки и попали в западню».

Но в комнате все было по-прежнему: дама даже не сдвинулась с места. Ильин вновь сел на диван, ожидая, что будет дальше.

И тут бегающие глаза Муравской впились ему в переносицу. Ильину стало не по себе: «Уж не собирается ли она наброситься на меня?»

Но обошлось. Она заговорила тихим голосом, в котором Ильин уловил тщательно скрываемую напряженность:

— Так вы не уходите? Вас все во мне устраивает, не так ли?

— Да, безусловно.

— Тогда перейдем к делу. Я хочу показать вам мой фотоальбом.

Ильин думал, что Муравская покажет ему свои фотографии начиная с детских лет. Но, открыв тяжелый переплет старого, потрепанного альбома, был поражен. Листая страницу за страницей, он видел лишь запечатленную на фотографиях в разных ракурсах двухэтажную добротную дачу, всевозможные хозяйственные постройки и внутреннее убранство жилых комнат и подсобных помещений.

«Не поленился же кто-то все это заснять».

Ильин был равнодушен к недвижимости и не хотел обзаводиться дачей, предпочитая туризм. Но интуиция подсказала, что от его отношения к демонстрируемым фотоснимкам зависит успех всей операции. И он восхищался каждым снимком, внимательно следя за реакцией хозяйки. Она не скрывала своего удовольствия. Кто, как не она, преодолевая сопротивление мужа, в течение долгих лет все перестраивала, улучшая планировку строений и садового участка. Слушая похвалы очередного претендента, она в то же время как будто чего-то ждала, и Ильин мучительно размышлял, к чему же она клонит, возвращая его внимание к одним и тем же снимкам. Чтобы не молчать, он сказал:

— Наверное, все это стоит целого состояния по нынешним временам.

И увидел, как Муравская преобразилась: взгляд её стал пристальным и цепким, на щеках появился лихорадочный румянец. Она, несомненно, торжествовала, словно одержала трудную победу. Но Ильин не понимал, в чем тогда заключается его поражение.

Севшим от волнения голосом женщина произнесла:

— Вы сами сможете определить её стоимость прямо на месте. У меня завтра дела, а послезавтра с утра я отвезу вас туда. Не возражаете?

— Нет конечно. С удовольствием. А где и когда мы встретимся?

— Послезавтра, в девять утра, на станции метро «Комсомольская»-кольцевая, у головного вагона. Недалеко от выхода к Ярославскому вокзалу. А сейчас извините, я устала.

Ильин поднялся. Куда подевалась презрительная холодность Галины Сергеевны. Она была теперь сама любезность. Проводив гостя до дверей, даже позволила себе многообещающе пожать ему локоть.

Почему вопрос о стоимости дачи чудесным образом подействовал на хозяйку — это ещё предстояло выяснить.

Выйдя из подъезда, Ильин заметил на другой стороне страхующего его Губина, быстро пошел вперед и лишь у входа в метро остановился, позволив тому догнать себя.

Рассказав подробно о своем визите к «невесте», попросил:

— Доложи Кондратову о предложении Муравской и проверь, не состоит ли она на учете в психдиспансере. Кроме того, постарайся побеседовать с теми, кто знал её ещё до замужества: не водилось ли за ней каких-нибудь странностей. Ну, а главное, выясните, где у неё дача, и обеспечьте мне послезавтра прикрытие.

— Все понял. Завтра вечером встретимся и сообщим о результатах.

На том и расстались.

На другой день, ближе к вечеру, позвонил Кондратов и назначил встречу. Ильин быстро собрался: «По-видимому, появились важные новости».

Новости действительно появились.

На учете в психдиспансере Муравская не состояла. Зато ранними годами Муравской интересовались не зря. Близкая подруга Галины в юности, Насонова, рассказала много любопытного. Муравская была талантлива, но с некоторыми странностями: играя роль, она часто так вживалась в образ, что совершала поступки, неадекватные реальной обстановке и удивлявшие окружающих. В период, когда она уже встречалась со своим будущим мужем, занимавшим высокий пост, у неё произошел серьезный срыв. Она играла роль Ларисы из «Бесприданницы» с ошеломляющим успехом. И однажды произошел инцидент, поразивший всех, кто её знал. Находясь в ресторане с друзьями после спектакля, она вдруг начала выкрикивать слова из монолога Ларисы: «Да, я вещь!» Потом вскочила, подбежала к соседнему столику и ударила по щеке пожилого вальяжного мужчину: «Я покажу тебе, как разыгрывать меня в орла и решку», — кричала она. Ее с трудом удалось утихомирить, а скандал замять. После этого Муравский отвел свою невесту к знакомому психиатру. И врач категорически запретил Галине работать в театре. Ей пришлось оставить сцену и, выйдя замуж за Муравского, который был гораздо старше её, стать домохозяйкой. По слухам, врач-психиатр согласился не ставить её на учет как душевнобольную лишь под клятвенное заверение Муравского, что Галина будет регулярно принимать лекарства. После замужества Галина потеряла связь со всеми подругами и жила уединенно — огражденная мужем от житейских забот.

Таким образом, предположение о психических отклонениях Муравской подтвердилось. Но какая связь между её болезнью и исчезновением Курина и других, было пока неясно.

Сообщив эти сведения, Кондратов сделал паузу, а затем сказал:

— Так что придется рискнуть и съездить с ней завтра на дачу. Конечно, предположив, что люди исчезают именно там, можно перекопать весь приусадебный участок. Но гарантий, что найдем трупы, нет. Может быть, её жертвы исчезали по пути на дачу. А возможно, у Муравской есть сообщник. Реальная опасность нападения на тебя существует. Страховать, безусловно, будем. Это поручено Губину. Сейчас он все тебе объяснит.

Губин кивнул:

— За домом Муравской установлено наблюдение уже с сегодняшнего дня. Ее «поведут» завтра с утра опытные ребята. Когда встретишься с ней в метро, обрати внимание на двух парней и девушку с туристским снаряжением. Они примут наблюдение с места вашей встречи и проследят за вами до дачи. Это по Ярославской железной дороге, в полутора часах езды. За дачей с сегодняшнего вечера тоже следят: это на тот случай, если у Муравской там есть сообщник, который поджидает очередную жертву. Если откровенно, то в существование сообщника я не верю, но лучше перестраховаться. Таким образом, ты все время будешь под наблюдением. Кажется, мы предусмотрели все. Там от железнодорожной станции ходит автобус до дачи — всего три остановки, а можно пешком через лес добраться за сорок минут. Даже если она поведет тебя через лес и там намечено нападение, наши «туристы» прикроют тебя. Ну и сам не плошай, конечно. По возможности двигайся по медленнее, чтобы мои люди тебя не потеряли. Завтра я сам буду тебя ожидать неподалеку от дачи. Если установим, что сообщника нет, я на калитке повешу цветок ромашки, это будет означать, что ты с Муравской остаешься один на один. Как тебе наш план?

— Все нормально, кроме одного: когда мы с Муравской войдем в дом, вы не сможете увидеть, что там происходит. Конечно, я сильнее её, но кто даст гарантию, что она не подсыплет яд в пищу? Этой даме, судя по моим впечатлениям, может взбрести в голову такое, что фильмы ужасов покажутся детской забавой.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Я долго обдумывал предстоящую операцию и после просмотра фотоальбома по памяти набросал план дачи. Обратите особое внимание на мансарду с маленьким окошком, расположенным прямо над карнизом крыльца. Во время осмотра дачи я постараюсь незаметно открыть шпингалет окна в мансарде. Ты, Губин, у нас спортсмен: тебе ничего не стоит с крыши душа зацепиться за карниз, подтянуться, залезть на второй этаж и через верхнее окно проникнуть в дом. Там внутри есть винтовая лестница, ведущая в мансарду. Стоя на верхних её ступенях, ты будешь слышать все, что происходит внизу, и если мне придется туго, сможешь прийти на помощь.

Губин принял этот план.

— Ну вот и договорились. — Голос Кондратова звучал уверенно. — Я туда тоже подъеду. Моя машина будет стоять на соседней улице, и, получив сигнал тревоги, я смогу, связавшись по рации с постами наблюдения, ввести в действие дополнительные силы. Вы — люди опытные, сами на месте сориентируетесь. И помни: душевнобольным нельзя противоречить, по возможности потакай её желаниям.

Ну вот, теперь все окончательно было оговорено.

Когда, доехав на электричке до нужной станции, Муравская предложила не ждать вечно переполненного автобуса и пройтись пешком, Ильин, видя краем глаза вышедших вслед за ними на перрон двух парней и девушку с рюкзаками, согласился. Но, идя по лесной дороге, старался чуть отставать от спутницы, ожидая нападения сзади. Опасения оказались напрасными. Муравская просто преобразилась. Была приветлива, охотно рассказывала о своей юности, школьных годах, учебе в театральном училище, выступлениях на сцене. Однако Ильина беспокоили явные знаки внимания, оказываемые ему как мужчине: она старалась прикоснуться к нему при каждом удобном случае, кокетничала и явно поощряла к более активным действиям. Еще в электричке, сидя напротив него, она широко расставляла ноги, поднимала повыше подол платья, обнажая округлые колени. Сомнений не было — она всячески соблазняла своего спутника.

«А если она напрямую предложит заняться любовью? Вполне возможно, что именно в момент интимной близости, когда мужчина практически беззащитен, она и убивает незадачливых претендентов. Как бы то ни было, придется идти на риск».

Занятый своими мыслями, Ильин не всегда впопад реагировал на рассказы Муравской. Но она, увлеченная воспоминаниями, не замечала этого. Они вышли из леса и, обогнув пруд, подошли к её дому, расположенному на краю дачного поселка.

Пока Галина Сергеевна открывала навесной замок на калитке, Ильин снял и отбросил в сторону увядшую ромашку: «Ну что же, сообщника у дамы нет, и это повышает мои шансы на благоприятный исход».

Поднялись на крыльцо, женщина открыла дверь, вошли в дом. Муравская была сама любезность:

— Я сейчас все приготовлю. А вы пока побродите по даче, осмотритесь как будущий хозяин.

Тон, каким были произнесены последние слова, не понравился Ильину. Но случай представлялся благоприятный, и он решил им воспользоваться. Быстро поднявшись на мансарду, Ильин мгновенно выставил из гнезда шпингалет и чуть приоткрыл окно. Путь Губину был открыт.

Он не спеша спустился вниз. «Невеста» уже накрыла стол. И когда только успела? Разносолов не было, но свежие помидоры и огурцы, разложенные вокруг колбасы, радовали глаз. Правда, внушал подозрение графинчик с настойкой. Но ведь можно отведать напиток только после неё или открыть бутылку вина, предусмотрительно захваченную с собой. И Ильин вытащил из сумки вино, упаковку сыра и банку лосося. Женщина бросила на него настороженный взгляд:

— Давайте ваши припасы уберем в холодильник, в следующий раз будем пировать за ваш счет, а сегодня угощаю я.

Помня совет Кондратова не перечить ей, Ильин согласился: «В конце концов, я здесь затем, чтобы создать хозяйке все условия для нападения».

Уловив донесшееся сверху поскрипывание раскрываемого окна, Ильин громко заговорил, отвлекая внимание хозяйки:

— Да, действительно, дача у вас чудесная. Я был в мансарде. Какой замечательный вид открывается сверху на пруд и лес.

— О да, — оживилась Муравская, — в доме три комнаты, не считая мансарды, да ещё во дворе кухня и баня. Отдельно душ и туалет. Но мы ещё успеем осмотреть все это вместе с вами.

«Вот так новость! А вдруг она захочет расправиться со мной, к примеру, в бане, тогда рассчитывать можно будет только на собственные силы», — обеспокоился Ильин.

Муравская налила настойки ему и себе. Произнесла тост за судьбу, которая их свела, и опорожнила рюмку. Чуть задержавшись, Ильин последовал её примеру и прислушался к своим ощущениям: вроде бы ничего страшного. Обедали недолго. Ильин произнес тост за хозяйку, такую же прелестную, как и её дача, а Галина Сергееевна, снова наполнив рюмки, многозначительно произнесла:

— За успех того дела, ради которого мы сюда приехали.

Зная об истинной цели этой опасной женщины, Ильин внутренне содрогнулся.

От выпитой настойки и плохо скрываемого волнения она раскраснелась, глаза возбужденно блестели. Ильин интуитивно почувствовал приближение развязки.

Встав из-за стола, Муравская с некоторой торжественностью в голосе сказала:

— Ну, а теперь займемся оценкой моей дачи.

— Зачем? Я же не собираюсь её покупать.

— Но вы должны знать, чем будете владеть в случае моей смерти.

— Такой цветущей женщине рано думать о смерти.

— Я-то как раз и не думаю. Но давайте приступим к делу.

«Вот оно, начинается». У Ильина холодок пробежал по телу.

— Оценивать будем все по отдельности. — Муравская подошла к старому комоду и, достав тонкую тетрадь, раскрыла её. Ильин, заглянув через её плечо, увидел аккуратно расчерченную таблицу. В разлинованных графах слева были обозначены комнаты, хозяйственные постройки, погреба. Справа стояли цифры, видимо, цены, назначенные предыдущими претендентами. Заполненных колонок было не три, а четыре. Для Ильина это явилось неожиданностью: оказывается, здесь побывало до него не трое, а четверо женихов.

Муравская, взяв карандаш, объявила, словно на аукционе:

— Гостиная на первом этаже!

Ильин назвал явно завышенную цену. Продолжая перечислять свои владения и записывать называемые женихом цифры, женщина удовлетворенно улыбалась, не то одобряя эти цифры, не то радуясь, что не ошиблась в новом претенденте.

Закончив с комнатами, хозяйка предложила осмотреть хозяйственные постройки. И тут Ильин догадался подсмотреть последнюю графу в таблице: напротив записи «кухонная постройка» никаких цифр не было.

«Теперь все ясно: именно там произойдет нападение». — И, проверяя свою догадку, Ильин спросил:

— Сейчас пойдем на кухню?

— Нет, осмотрим сначала сарай и баню, а кухню в последнюю очередь.

— А почему кухню в последнюю очередь?

— Во-первых, потому, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а следовательно, через кухню, а во-вторых, мне так хочется.

— Ну что же, пусть кухня будет последней!

Эту фразу Ильин произнес громко, чтобы там, наверху, Губин её услышал и понял, где должны развернуться главные события.

Выйдя из дома, Муравская попросила его немного подождать, сославшись на то, что ей надо взять фонарь для дальнейшего осмотра, и на несколько минут скрылась в кухонной пристройке.

«Значит, я не ошибся, все должно произойти в кухне, — уверился Ильин. — Сумеет ли сориентироваться Губин?»

— Вы устали? — заметив некоторую его рассеянность, озабоченно спросила хозяйка. — Ну ничего, скоро ваши мучения кончатся. Теперь осталась только кухня.

Перед тем как войти в низкую дверь кухонной постройки, он оглянулся в надежде увидеть Губина или других сотрудников из прикрытия, но никого не было.

«Медлить больше нельзя», — подумал Ильин и решительно шагнул в полумрак помещения. Его внимание приковала огромная кастрюля с кипящей водой на газовой плите. Пар заполнил все помещение.

Галина Сергеевна, проследив за его взглядом, объяснила:

— Это для мытья посуды. И кроме того, для нас. Не можем же мы лечь в первый раз в постель, не помывшись как следует.

И она, чуть прикрыв глаза, словно в любовной истоме, шагнула к нему. Ее лицо было совсем рядом, и губы приглашали к поцелую. Ильин купился на этот отвлекающий маневр и, на какой-то миг забыв о кипящей кастрюле, потянулся к Галине Сергеевне. И тут же взвыл от боли: струя из газового баллончика обожгла глаза. Ильин бросился на пол и откатился к двери, навалившись на неё спиной и пытаясь открыть. Но с ужасом вспомнил, что дверь открывается вовнутрь. Он свернулся калачиком и прикрыл голову локтями: сейчас она плеснет в него кипятком!

Но в это мгновение послышался звон разбитого стекла, звук покатившейся по полу кастрюли, рычание и ругательства и, наконец, истошный женский крик: «Убивают!»

Распахнулась дверь, ударив его по спине, и сотрудники милиции ворвались в помещение.

Ильина подхватили под руки и вывели на улицу. Муравская продолжала кричать. И вдруг затихла. Ильин услышал голос Кондратова:

— Ну вот, все уже позади. Врачи сделали Муравской успокаивающий укол. Я вызвал их на случай, если тебе понадобится помощь. Сейчас они перевяжут руку Губину и займутся тобой. С глазами все будет в порядке, не волнуйся.

Где-то рядом продолжал материться Губин, которому, как догадался Ильин, медики обрабатывали обваренную руку. Эта брань была для его ушей как музыка.

Через два дня Ильин сидел у Кондратова в кабинете. Губин стоял у окна и, словно ребенок куклу, укачивал свою забинтованную руку. Кондратов рассказывал им о законченном уже деле.

Врачи после нескольких бесед поставили Муравской почти окончательный диагноз: шизофрения. В её доме нашли статью из одной популярной газеты с описанием похождений брачного афериста, обкрадывавшего, а при удобном случае и убивавшего доверчивых женщин. Эта заметка сильно её расстроила и напугала. Прочитав о подобных случаях и в других газетах, Галина Сергеевна решила принять меры и, выявляя негодяев-мошенников, уничтожать их физически. С этой целью она стала помещать брачные объявления в периодических изданиях. Каждого жениха тщательно проверяла. Больное воображение подсказывало: если очередной жених, напуганный нелюбезным приемом, уходил, значит, он честный человек, если же, несмотря ни на что, оставался и изъявлял желание ехать на дачу, то, безусловно, мошенник, задумавший злое дело.

Таким образом, согласившись поехать на дачу, чтобы оценить её, очередной претендент фактически подписывал себе смертный приговор. А Курин, сначала сбежавший от нее, позже, на свою беду, решил, что обустроенная дача в ближнем Подмосковье все же лучше, чем дом в Тульской области. И вернулся к варианту с Муравской. На свою погибель.

— Всех четверых женихов-неудачников мы вытащили из пруда рядом с дачей Муравской. Каждый раз она действовала, как и в случае с тобой: ослепляла мужчину струей из баллончика, тут же обваривала кипятком, а затем добивала молотком по голове. Ночью отвозила труп к пруду на хозяйственной тележке. Все трупы с привязанными к шее камнями были утоплены рядом с берегом. Пруд этот давно превратился в болото, и в нем никто не купался. Так что ты, Ильин, чудом избежал исполнения приговора, вынесенного тебе Муравской.

Между прочим, она не устает нас благодарить за чудесное спасение, так как считает Губина твоим сообщником, желающим её убить и завладеть дачей. О совершенных преступлениях рассказывает спокойно, даже буднично, со всеми подробностями. Откровенно гордится найденным ею способом избавления общества и слабых женщин от гнусных стяжателей, способных на все ради завладения чужой собственностью, и искренне убеждена, что поступала справедливо. О наличии четвертой жертвы мы и не подозревали: никто не заявил об исчезновении одинокого холостяка.

Ну что, ребята, вот мы и раскрутили ещё одно крупное дело. Так что можем три дня гулять. Начальство разрешило. Конечно, премия была бы лучше. Но хоть отоспимся, отдохнем.

Однако отдыхать им долго не пришлось. Уже вечером следующего дня домой Ильину позвонил Кондратов и сообщил:

— Все, Ильин, кончай ночевать, как говорят в армии, сюрприз нам Парамонов преподнес, в бега ушел.

— Да ты что? Он ведь совсем на супермена не похож. Как ему удалось?

— Да он за компанию ноги сделал. Рецидивист Толик Ручеек сбежал и Парамонова с собою прихватил.

— Ну что, мне прямо сейчас приезжать?

— Да нет, пусть те, кто его упустил, на ночь глядя бегают, только ты ничего не планируй на утро. Начальство приказало искать Парамонова. Твой Карпов в курсе и дал добро. Беглец — человек опасный, и его надо побыстрее изолировать, а то как бы не натворил новых «убойных дел».

Положив трубку, Ильин стал ломать голову: как же такое могло произойти? И лишь наутро узнал детали чрезвычайного происшествия.

Незадолго до этого злосчастного дня следователь Тихонов сидел в своем кабинете и, отпечатав постановление о направлении арестованного Парамонова на судебно-психиатрическую экспертизу, заколебался в правильности принятого решения. С одной стороны, все как будто обоснованно и логично: Парамонов стрелял в своих обидчиков из чувства мести. Но есть все-таки сомнения в психическом здоровье субъекта, совершившего убийство, скажем, из-за мелочной ссоры. По крайней мере в трех случаях из пяти он поступал именно так, движимый исключительно ненавистью. И вряд ли суд вынесет ему приговор без заключения специалистов-психиатров.

К тому же Кондратов сообщил, что, по полученным агентурным данным, братва вынесла этому Парамонову смертный приговор и за убийство Журавлева, и за безвинную гибель Сивого, и за нелепую попытку поссорить криминальные группировки, застрелив любвеобильного коммерсанта.

«Отправив Парамонова на судебно-психиатрическую экспертизу, я, пожалуй, лишь оттяну исполнение смертного приговора, вынесенного ему мафией. В следственном изоляторе срок его жизни будет исчисляться даже не днями, а часами, ну, а в институте имени Сербского он какое-то время ещё проживет».

Тихонов взял авторучку и, приняв окончательное решение, расписался на бланке.

Парамонова перевозили из следственного изолятора в крытой машине вместе с худым жилистым парнем, с резкими движениями хорошо тренированного тела. Обильные наколки на руках свидетельствовали о том, что парень, несмотря на молодой возраст, уже не раз был судим.

Парамонов сел на жесткое сиденье напротив парня и, поймав на себе его колючий взгляд, не выдержал и отвернулся.

В голове мелькнула мысль: «И чего психует? Ведь не в суд же везут, а на экспертизу. Впрочем, это не мое дело. Странно, почему нас не сковали наручниками? Хотя их здесь трое с автоматами. Но все равно странно. Может быть, просто забыли?!»

И тут, словно угадав его мысли, один из конвойных достал наручники, и, велев Парамонову пересесть к рецидивисту, сковал его правую руку с левой рукой товарища по несчастью.

— Так оно вернее! — Старшина остался доволен собственной бдительностью. Зато рецидивисту это явно не понравилось, и он, сорвав зло на Парамонове, оттолкнул его так, что тот прижался к самому краю перегородки, отделяющей кабину водителя.

Машина тронулась. На поворотах Парамонова бросало из стороны в сторону, и как только он приближался к рецидивисту, тот локтем отшвыривал его от себя. Парамонов не прислушивался к разговору конвойных между собой. А зря! Разговор сыграл немалую роль в его дальнейшей судьбе. Речь шла о какой-то важной посылке, которую до зарезу надо захватить на улице Веснина по пути в институт Сербского. Старшина с горячностью объяснял:

— Остановимся там на пару минут. Я мигом сбегаю на третий этаж, возьму ящик и вниз. И пары минут не понадобится. Сдадим этих двух типов и рванем на Киевский вокзал, чтобы успеть к отходу поезда. Знакомый проводник обещал взять посылку. Там у меня продукты для жены и детей, они гостят в деревне у тещи. Все скоропортящееся, и поэтому надо отправить сегодня же. Ну что вам стоит, ребята?! С водителем я договорился. Он тормознет возле моего дома.

— Ну ладно, дело житейское. Главное, чтобы начальство не узнало, а то нам несдобровать, — нехотя согласился пожилой конвоир.

Парамонов просто физически ощутил, как напрягся рецидивист, и с недоумением посмотрел на конвоиров: «Неужели они ничего не заметили?»

Машина резко затормозила и остановилась. Дверца открылась, и водитель спросил:

— Ну что решили, Василий? Сбегаешь?

Пожилой кивнул:

— Пусть идет.

— Спасибо, командир. — Старшина легко спрыгнул на землю и, перекинув через плечо дулом вниз автомат, скрылся в подъезде. Водитель не стал закрывать дверь автозака, обошел машину и исчез из виду.

Тут рецидивист мощными ударами ног «вырубил» оставшихся в машине двух конвоиров, и оба оказались на полу. Один, с разбитым в кровь лицом, попытался приподняться, но преступник нанес резкий рубящий удар ребром ладони по его затылку, и тот затих.

Казалось, у этого жилистого парня нет нервов. Он спокойно вытащил из кармана конвоира ключи от наручников, сбросил их и, соскочив на землю, спрятался за машину. Отшвырнув ногой лежавшие на полу наручники, Парамонов устремился за ним и только успел увидеть, как рецидивист добивает зазевавшегося водителя. Тут Парамонов испугался, что сейчас этот владеющий в совершенстве приемами каратэ парень примется за него и поломает ему кости, чтобы избавиться от ненужного свидетеля. Подгоняемый страхом, Парамонов бросился прочь из маленького дворика. И, лишь добежав до угла переулка, оглянулся. В этот момент рецидивист как раз залезал в «Жигули» седьмой модели. Машина рванула с места и скрылась из вида.

«Похоже, побег был заранее спланирован и автомобиль с сообщниками рецидивиста следовал за автозаком все время, ожидая, когда дружку удастся сбежать», — мелькнула у Парамонова догадка. В этот момент из дворика выскочил конвойный, ходивший за посылкой. Он держал автомат наготове, и Парамонов помчался прочь. Заметив его, конвойный бросился следом.

«Пожалуй, не успею уйти. Если все подстроено и уцелевший конвойный знал о побеге, то он меня сейчас пристрелит, чтобы хоть частично реабилитироваться».

И тут из боковой улочки с грохотом вынырнул грузовик. Как когда-то в детстве, Парамонов изловчился, догнал ехавшую на не очень высокой скорости по узкому переулку машину и, ухватившись за задний борт, из последних сил подтянулся и с трудом перекинул тело в кузов. Там, на его счастье, никого не было. Отдышавшись, Парамонов заглянул в щелку в заднем борту машины и на повороте успел увидеть конвойного. Тот метался по переулку, выскочив на проезжую часть с автоматом, в поисках неизвестно куда девшегося преступника.

Грузовик свернул на Садовое кольцо, миновав Зубовскую площадь, и, не доезжая до Крымского моста, затормозил перед светофором. Воспользовавшись этим, Парамонов выпрыгнул из грузовика и, лавируя среди начавших двигаться машин, вызывая гнев нервных автолюбителей, выбрался на тротуар. Он направился к метро, но тут вспомнил, что у него в кармане нет ни гроша.

«Значит, первое, что надо сделать, — это достать деньги», — решил Парамонов.

О том, что будет потом, когда пройдет эйфория первых минут неожиданно обретенной свободы, сейчас не хотелось думать.

Он осознавал лишь одно: вынесение ему приговора откладывается.

VII. Продолжение следует

— А побег этот, похоже, был хорошо организован. И подозреваем мы того конвоира, который заезжал за посылкой. Все на это указывает. Ведь машина с бандитами неотступно следовала за автозаком, ожидая, когда развернутся события возле дома конвоира. Наверняка были у них и запасные варианты освобождения Ручейка из-под стражи. — Кондратов немного помолчал и добавил: — Что-то я подозрительным стал в последние годы. Даже следователю не доверяю, который Ручейка на экспертизу направил. И не важно, что тот «косить» начал, во всем винить инопланетян, приказавших ему совершать преступления. Ясно, что все это туфта. Просто Ручейку надо было, чтобы его в институт Сербского повезли. Вот побег и удался. Только попробуй докажи, что следователь по их указке действовал. Он — лицо процессуально независимое. Что хочет, то и делает.

— Что-нибудь известно о машине, которая увезла Ручейка после побега?

— Нет, конвоир, ходивший за посылкой, утверждает, что те «Жигули» вообще не видел. Но нам удалось выявить двух свидетельниц, выглянувших в окно на шум во дворе и видевших, как Ручеек садился в поджидавшую его машину.

— Ну, а почему тогда конвоир врет, что «Жигули» не видел?

— Да говорю же, замешан он, а машина, скорее всего, не угнанная, кому-то из преступников лично принадлежит. Теперь многое будет зависеть от показаний Парамонова, когда разыщем его. Скорее всего, он эту машину видел. Может быть, и номер запомнил.

— Слушай, а ведь это понимает и братва. Значит, не только мы его искать будем.

— Да, скорее всего, они должны были его ликвидировать ещё за старые дела, и в первую очередь за убийство химика Журавлева — изготовителя нового синтетического наркотика. Ну, теперь будут искать с удвоенной силой.

— Ну, а Ручейка тоже мы искать будем?

— Нет уж, его пусть ребята из Управления по борьбе с организованной преступностью ищут. Они и все его связи знают, и адреса, где он может появиться. А мы с тобой должны заняться Парамоновым Павлом Георгиевичем. Он дворами оттуда убежал либо на проезжавшем мимо грузовике скрылся. Преследовавший его конвоир точно сказать не может. Только сдается мне, от Парамонова они планировали избавиться ещё там, на месте, прикончив при попытке к бегству. Не нужен им свидетель побега, да и за старые «убойные дела» братва жаждет его крови. Есть у меня такие данные. К тому же убийство его при попытке к бегству могло смягчить вину уцелевшего конвоира и послужить ему оправданием. Так что теперь и они его ищут, и у нас с ними как бы негласное соревнование.

— Ну, а где его искать, есть какие-нибудь наметки?

— Пока маловато. Дачи у него нет. Знакомых женщин, я имею в виду постоянных, всего две. И то с одной из них, последней, он расстался с полгода назад. Ни с кем из сослуживцев на предприятии, откуда уволился более месяца назад, близко не сходился. Так что, кроме домашнего адреса, мы ничего не имеем.

— Ну что же, тогда с него давай и начнем. Пусть следователь Тихонов выпишет постановление о повторном обыске. Покопаемся в его бумагах, записных книжках, фотоальбомах. Может быть, и выйдем на какую-нибудь старую связь, где он может скрываться.

— Что же, мысль верная. Первый обыск мы проводили формально: дело-то в общем ясное. Значит, есть смысл съездить туда ещё раз.

Сыщики отправились по уже знакомому адресу. Подойдя к дверям квартиры Парамонова, Кондратов с Ильиным обнаружили, что бумажная лента с печатями, наклеенная следователем на дверь после обыска, сорвана. Это настораживало, впрочем, сорвать её из озорства могли и подростки. Пригласив супружескую пару стариков-пенсионеров из соседней квартиры в качестве понятых, они открыли дверь и вошли в квартиру.

— Похоже, нас уже кто-то опередил, побывал здесь.

— Книги по-прежнему лежали в шкафу, а не валялись на полу в беспорядке. Если это был сам Парамонов, то наверняка приходил за деньгами, которые, скорее всего, держал в томиках Чейза.

— А как он мог сюда попасть без ключей?

Тут вмешалась старушка-понятая:

— Вы у Марии Евгеньевны спросите. Она вчера вечером во дворе на скамеечке сидела, рассказывала, что Парамонова отпустили. Он невиновным оказался, а ключи, когда его освобождали, отдать забыли. Вот она ему и позволила перелезть через её балкон на его. А там он уже через форточку попал к себе в квартиру.

— А разве милиция вчера сюда не приезжала?

— Приезжала, как не приезжать. Постучали, позвонили ему в квартиру. Никто не отозвался, они и ушли.

«Да, ребята из местного отделения милиции не перетрудились, выполняя задание по проверке его квартиры, — подумал Ильин, — хотя никто и мысли не допускал, что он здесь появится, зная, что по этому адресу его будут искать в первую очередь. Но именно такую возможность следовало предусмотреть прежде всего, поскольку Парамонов не имел денег и ему не у кого было их взять. Плохо, конечно, когда нет денег, но ещё хуже, когда нет друзей, к которым можно обратиться в трудную минуту. А у одинокого и озлобленного Парамонова не было ни того, ни другого. Вот он и рискнул прийти к себе домой за деньгами и одеждой».

Кондратов ни минуты в этом не сомневался.

Действительно, так оно и было. Войдя в вестибюль метро «Парк культуры», Парамонов решительно направился к кассам и обратился к женщине средних лет, отошедшей от окошечка с несколькими жетонами в руке.

— Простите за беспокойство. Но у меня вытащили в троллейбусе кошелек. Не выручите меня жетоном, а то не могу добраться до дома? Заранее благодарю.

Парамонов прибег к испытанному приему студентов, промышляющих таким образом у касс метро. Только студенты, накопив жетоны, тут же сдавали их в окошечко кассирше, делясь с ней выручкой, а Парамонов, получив из рук добросердечной дамы жетон, кинулся к турникету и, благополучно миновав кровожадные челюсти готовой захлопнуться преграды, помчался вниз по эскалатору. Надо было попасть в квартиру до того, как милиция спохватится и устроит там засаду.

«Пожалуй, ещё часик они будут раскачиваться. А мне тут ехать всего тридцать минут без пересадок. Авось успею».

Добравшись до дома, он быстро юркнул в подъезд.

«Хорошо еще, что из-за жары старушки пока не заняли своих привычных мест на лавочке у подъезда».

Взбежав по лестнице, Парамонов остановился перед дверью, опечатанной листком с печатью, и тут вспомнил, что у него нет ключей. Но замешательство длилось всего доли секунды: «Не может же меня, беглого преступника, остановить жалкий листок, пусть даже и с печатью грозного учреждения».

Он уже хотел вышибить дверь, но в последний момент подумал, что шум привлечет внимание. И тут на память ему пришел случай, когда примерно полгода назад он пошел выносить мусор, а дверь захлопнулась и пришлось возвращаться домой через соседний балкон. С замиранием сердца Парамонов позвонил в соседнюю дверь. На его счастье, старушка Марья Евгеньевна открыла дверь, и он, на ходу объясняя, что его освободили из тюрьмы как невиновного, но забыли вернуть ключи, вошел в квартиру. Благодушная старушка поверила Парамонову. Он перелез через железную ограду и завис над грозной высотой. Боясь смотреть вниз, сделал какой только мог широкий шаг над пропастью и поставил ногу на узкий каменный уступ перед металлическими прутьями на своем балконе. Чувствуя, как замерло от страха сердце, резко оттолкнувшись, ухватился за спасительные железные перила и, с усилием перекинув через них тело, оказался на своем балконе. Фрамуга, к счастью, оставалась все это время открытой и была достаточно широкой. Встав на наружный подоконник, Парамонов сумел в неё пролезть и медленно соскользнул на пол. Он сразу бросился к книжному шкафу. Толстые тома собраний сочинений полетели вниз. Во втором ряду стояла книга о вкусной и здоровой пище, в которую он и спрятал отложенные на «черный» день пятьсот долларов. Схватив их, он достал из другого шкафа куртку, переобул ботинки, побросал в спортивную сумку кое-какие вещи и направился к двери. Тут он вспомнил, что у него нет никакого оружия, вернулся на кухню, достал из ящика стола нож с коротким острым лезвием из отличной стали, который с легкостью резал мелкие кости. Нажав на рычажок внизу рукоятки, он закрыл лезвие и положил нож в карман, сразу почувствовав себя намного увереннее, словно этот небольшой металлический предмет мог помочь ему отбиться от вооруженных милиционеров или бандитов.

Открыв дверь изнутри, он услышал характерный звук разрываемой бумаги, наклеенной на косяк двери. И почувствовал удовлетворение от проявленного столь явно пренебрежения к представителям закона.

«Мне теперь можно все, — не без гордости подумал он. — Я — беглый преступник и могу не считаться с глупыми, написанными слабыми и хитроумными людишками правилами и законами, обязательными для исполнения».

Эта мысль вселила в него горделивую уверенность, что все у него теперь будет хорошо. Сбежав вниз, Парамонов выскочил из подъезда, воровато озираясь. Убедившись, что все спокойно, он быстро пересек двор и, отойдя метров двести, вздохнул с облегчением: его не схватили, и у него теперь имелись деньги, хотя бы на первое время пребывания на свободе.

Отправившись прямо в сберкассу, он из-за отсутствия паспорта вынужден был продать доллары случайному покупателю, значительно продешевив.

Пока все было прекрасно. Обрадованный Парамонов пошел прочь от сберкассы и внезапно остановился, ясно осознав, что не знает, куда идти и что делать дальше.

Увидев неподалеку небольшой скверик, он зашел в него и сел на скамейку. «И зачем мне эта свобода? Что мне теперь с нею делать? Нет дома, нет крыши над головой, нет друзей, нет любимой женщины. Ничего нет. И самое страшное, что ничего уже не будет. Не б-у-д-е-т». Последнее слово он произнес вслух, нараспев, и заметил, как удивленно на него оглянулись играющие рядом дети, строившие из песка замок. Глядя на их невинные забавы, Парамонов попробовал вспомнить себя вот таким же несмышленым ребенком, но почему-то не смог.

«Да и был ли я таким когда-нибудь? А что станет потом, через много лет, с этими малышами, которые сейчас так испуганно смотрят на меня? Кто из них будет счастлив, а кто нет? Да разве угадаешь это по их нежным симпатичным мордашкам?»

Внезапно его двойник взвился вверх и теперь смотрел на него с насмешкой и презрением. Жалкий усталый старик с затравленным взглядом и опущенными плечами.

Он не знал, что делать дальше, и это больше всего его тревожило.

«Уехать в другой город? Так я и здесь совершенно одинок: ни родственников, ни друзей. Есть правда тетушка, но где-то в Тамбове. Лет семь не виделись. Да и муж её меня всегда недолюбливал. Что я там не видел?!» «Мальчик едет в Тамбов», — некстати всплыл в памяти припев модной песенки. «Как ни крути, а деваться некуда. И зачем тогда я бежал? — Внезапно появившаяся мысль обожгла его: — А ведь живут ещё на свете мои обидчики. И немало. Вот пусть теперь кровью и умоются».

Он резко поднялся, почувствовав прилив сил и энергии. У него снова появилась цель. И он готов был действовать, теперь уже твердо зная, зачем судьба позаботилась об его освобождении. Его двойник стал смотреть на него совсем по-другому. Презрение и жалость уступили место уважению, даже восхищению. И эта незримая поддержка радовала душу: враги заслужили возмездие, и он их покарает.

Усилием воли он заставил двойника, отделившегося было от него и попытавшегося зажить самостоятельной жизнью, вернуться на место. И, воссоединившись с ним, почувствовал себя гораздо сильнее, к нему вернулась прежняя холодная расчетливость.

«Итак, что мне нужно в первую очередь? Оружие? Пожалуй, нет. Это потом. Сейчас надо найти крышу над головой, хотя бы на короткий срок. А потом уже думать об остальном. Но куда и к кому идти?» Он стал перебирать в памяти всех, с кем когда-либо доводилось встречаться, начиная со школьных лет.

Перед ним, как в старом документальном фильме, мелькали давно забытые лица, какие-то эпизоды. Не яркие, нет, будничные, обыденные, но почему-то запомнившиеся.

От школьных времен, таких беззаботных, он перешел к институтским и тут вспомнил Константина Стеблова, с которым месяца два назад случайно встретился возле большого дома на Кутузовском проспекте. Они не виделись более двух десятков лет и, хотя никогда не были особенно близки, обрадовались встрече. С удовольствием повспоминали забавные случаи из студенческой жизни, пообсуждали однокурсников, о жизни которых что-то знали. Прощаясь, Костя, улыбаясь во все свое круглое лицо, пригласил Парамонова забежать как-нибудь к нему в гости и, указав на подъезд, возле которого они встретились, назвал адрес и сказал, что живет на третьем этаже.

«Номер квартиры я, конечно, не помню, но дом и подъезд найду. А этот Стеблов всегда был не от мира сего: слишком уж добрый для нашего жестокого общества. А что, если заехать к нему? Может, и приютит на ночь. Сошлюсь на пожар, протечку или что-нибудь ещё придумаю. А там видно будет».

И, следуя внезапно принятому решению, Парамонов ближе к вечеру поехал на Кутузовский проспект.

По пути к институтскому товарищу он придумал неплохой повод своего внезапного появления. «Должно сработать», — решил он, довольный собой.

Нужную квартиру удалось найти довольно легко: позвонив в первую же дверь на третьем этаже, он узнал, где живет Стеблов. Ему повезло: Стеблов как раз перед его появлением возвратился домой с работы. Его удивление приходом Парамонова, случайно встреченного два месяца назад, сменилось сочувствием, когда он узнал, что Парамонова из дома выгнала жена-истеричка.

— Я теперь как бомж. Не знаю, куда идти. Эта стерва хочет завладеть жилплощадью и уже не раз провоцировала меня на крупную ссору. Я решил окончательно с нею порвать. К знакомым и родственникам идти не хочу, ещё разыщет меня и устроит скандал с мордобоем. А здесь, у тебя, это мне не грозит.

Стеблов не умел отказывать и согласился его приютить, хотя и не был в восторге от такой перспективы.

— Хорошо, Паша. Но послезавтра, в пятницу, жена с дочерью с дачи приедут помыться и постираться. И тебе придется уйти, ты уж извини.

«Он ещё извиняется! Мало кто в наше время согласился бы дать приют давнему знакомому, попавшему в беду. Вот чудак!» — подумал Парамонов и прочувствованно сказал:

— Спасибо, дружище. Ты у нас в группе всегда был общественником номер один. Вижу, ещё не растерял былой юношеской верности дружбе.

Сидя за столом и с удовольствием закусывая водку колбасой и консервами, Парамонов вспоминал отвратительную тюремную пищу и не без самодовольства думал:

«Нет, господа хорошие, мы ещё поборемся. Так просто меня не возьмешь».

И вновь его двойнику, взирающему на мирный ужин двух уже немолодых людей, вспоминающих свою молодость, казалось, что перед ним не беглый, дрожащий от страха перед расплатой человечек, а уверенный в себе волевой мужик, хорошо знающий, чего он хочет, и ради достижения своей цели готовый на все.

На следующее утро Стеблов ушел на работу, оставив гостю ключи, и Парамонов, позавтракав в одиночестве, отправился в киоск за углом. Купил газету со скандальными публикациями, дважды перечитал сообщение об их с Ручейком побеге.

«Надо же, оперативно работают, уже успели информацию получить. Обидно только, что в заметке о Ручейке вон сколько, а обо мне всего одна строка: „Вместе с ним сбежал арестованный за убийство нескольких человек Парамонов, психика его вызывает сомнения“. И все?! Ну погодите, вы меня ещё узнаете!»

Парамонов и сам не смог бы сказать, кому были адресованы его угрозы, он имел в виду не кого-то конкретного, а весь этот ставший для него в последние годы враждебным окружающий мир. Еще раз перечитав заметку, Парамонов хотел было возвратиться в квартиру Стеблова, но перспектива сидеть там наедине со своими невеселыми мыслями ему явно не улыбалась. Это было даже страшнее, чем снова попасть в лапы милиции, если его опознают на улице, и он пошел бродить по городу, выбирая тихие переулки, ещё не зная, что события с кровавой развязкой не за горой.

Повторный обыск в квартире Парамонова разочаровал сыщиков. Практически ничего особенного они не нашли, а проверка четырех новых адресов родственников и знакомых Парамонова, где беглец мог появиться, оказалась пустой тратой времени. И Кондратов сказал:

— Слушай, Ильин, а не посоветоваться ли нам со специалистами: пусть подскажут, куда человек с психическими отклонениями мог отправиться, ударившись в бега?

Ильин посмотрел на часы:

— Да, пожалуй, это не лишнее. Галина, наверное, ещё не ушла. Сейчас позвоню.

Набрав нужный номер, Ильин изложил свою просьбу, поняв по тону молодой женщины, что она не в восторге от перспективы визита в конце рабочего дня двух сыщиков с их вечными трудноразрешимыми проблемами. Однако вежливо согласилась.

Уже через полчаса сыщики были у неё в кабинете.

Галина встретила их в строгом черном костюме, как всегда аккуратно причесанная, с умело наложенными тенями, удлинявшими её и без того продолговатые с зеленоватой искоркой глаза.

Кондратов от кофе отказался, желая подчеркнуть, что визит короткий и сугубо деловой. Лаконично обрисовав ситуацию, он попросил Галину спрогнозировать дальнейшее поведение беглеца.

Галина не удержалась от иронии:

— В очередной раз доблестные органы дали промашку. Да ещё ославили себя на всю страну, допустив утечку информации в прессу. Читала я сегодня в газете об этом побеге. Только не сразу увязала его с вашим «безумным стрелком».

— Значит, ты все-таки считаешь его безумным?

— Нет, заочно я такой диагноз поставить не могу. На мой взгляд, он, скорее, вменяем и должен отвечать перед законом, поскольку отчетливо сознавал противоправность собственных действий. Да вы и сами можете судить: ведь он убивал лишь своих обидчиков. Вот вам и ответ на ваш вопрос.

— И как же его понимать, этот ответ? — лукаво поинтересовался Кондратов. Он сразу понял, куда клонит Галина, но из вежливости дал хозяйке возможность до конца проявить свою проницательность.

— Когда вы ещё не знали, кто убийца, я сказала, что этот человек неспособен адекватно оценить собственные заслуги и возможности. Отсюда и его комплекс обиженного на весь мир. Впрочем, почти каждый считает, что его обошли, недооценили, и это ощущение иногда приводит к повышенной обидчивости, когда любая мелочь воспринимается как величайшее несчастье. Долгие годы Парамонов культивировал в себе ненависть ко всем и вся. Как ни странно, в людях с таким психическим складом уживаются униженный раб и грозный властитель чужих судеб, способный безжалостно убивать. Эта опасная смесь кроется в душах многих людей, но, слава Богу, лишь в крайних случаях может взорваться и наделать бед.

— Все это интересно, но как использовать твои выводы для розыска?

— А я как раз и собираюсь вам это объяснить. Человек с непомерным самолюбием, к тому же закомплексованный, убивая тех, кого считает своими врагами, самоутверждается и даже чувствует себя суперменом. Особенно его радуют публикации в прессе об его деяниях, они сразу ставят его над толпой серых, мелких, на его взгляд, людишек. А теперь скажите мне, способен ли такой человек, завоевавший пусть и дурную славу, годами скрываться где-то в глуши и, как все обычные люди, спать, есть, а по улицам ходить, опасливо озираясь.

— Нет конечно же, — согласился Ильин, — к тому же он не мафиози, связей у него с преступным миром никаких нет, да и денег наверняка маловато.

— Вот я и подхожу к главному. Эйфория после побега скоро сменится у Парамонова горьким разочарованием, и он осознает безвыходность своего положения. Ну, а главное, он, как артист, получивший известность и внезапно всеми забытый, будет стремиться любой ценой снова завладеть вниманием публики. А значит, проявит себя уже в ближайшее время.

— И это, разумеется, не будет явка с повинной?

— Ну что ты! Это будет новое громкое преступление.

— Думаешь, он на это пойдет, не побоится снова попасть в руки правосудия?

— Нет! Гибель для него сейчас не так страшна, как полная безвестность и прозябание где-нибудь в глуши. Серая будничная жизнь ему теперь не нужна.

— Я понял. Необходимо срочно начать его поиски среди бывших друзей, сослуживцев, а также родственников, тех, кто его когда-либо обидел и кому, возможно, он решил отомстить. В домах, где они живут, нелишне устроить засады.

— Ну это уже ваши проблемы. Тут я вам не советчик. Однако вывод вы сделали правильный. Возможно, я ошибаюсь, но Парамонов уже наверняка ищет очередную жертву, какого-нибудь обидчика.

— Ну что же, спасибо. От этой печки, как говорится, и начнем танцевать завтра с утра.

Сыщики поднялись со своих мест.

Они и не подозревали, что Парамонов в этот момент вновь находится в состоянии эйфории и причина тому — неожиданно возникшие обстоятельства.

«Судьба услышала мою мольбу и дала мне шанс рассчитаться с ещё одним подлецом. И как же все просто получилось!» Так думал Парамонов по дороге к дому Стеблова, не без удовольствия глядя на себя со стороны. В плотном пакете он нес купленные в кулинарии продукты и бутылку хорошего коньяка. Сумка оттягивала руку, однако Парамонов этого не замечал, испытывая радостное возбуждение, но вовсе не в предвкушении вкусного, сытного ужина — в сумке, между пакетом с жареным мясом и коробкой с сардинами, уютно расположилась ребристая лимонка, боевая граната. Именно она и была причиной эйфории Павла Георгиевича.

А все случилось просто и легко. Побродив по узким переулкам, Парамонов проголодался и решил перекусить. В небольшом скверике он увидел летнее кафе. Когда-то, в дни его молодости, посещение таких заведений казалось настоящим праздником. Сейчас кафе попадались на каждом шагу, и это сгладило былую остроту ощущений. Однако Парамонов, ещё накануне утром пробавлявшийся тюремной баландой, был счастлив посидеть за уютным столиком под полосатым полотняным зонтиком, не пропускавшим солнечных палящих лучей. Взяв бутылку пива и два гамбургера, он сел за столик. Но вскоре Парамонов, попивая из пластмассового стаканчика пиво и закусывая горячей булочкой с котлетой темно-коричневого цвета, почувствовал, как атмосфера праздника медленно, но верно покидает его. Попытка вернуть безмятежность оказалась напрасной. Сейчас он уже не чувствовал ничего, кроме раздражения, которое у него вызывали все эти безразличные люди, торопившиеся по своим не имеющим к нему никакого отношения делам.

И тот второй — его двойник, постоянный спутник и строгий экзаменатор — опять смотрел на него с жалостью, смешанной с любопытством, словно вопрошая: «Ну и что ты дальше будешь делать?»

Парамонов не знал, что ответить. К его столику неслышно приблизилась сгорбленная старушенция и спросила, можно ли взять пустую бутылку. Ее хриплый, резкий, с присвистыванием голос, внезапно раздавшийся из-за спины, заставил Парамонова вздрогнуть. Старуха взяла бутылку и зашаркала прочь, волоча по раскаленному солнцем асфальту ноги в калошах, обутых на толстые вязаные носки. Калоши в такую нестерпимую жару символизировали обреченность жалкого человеческого существа, казалось уже заглянувшего в мир иной.

«И эта развалина когда-то была красивой юной девушкой, ей объяснялись в любви и почитали за счастье, если она отвечала взаимностью. До чего же все зыбко в этом мире, условно и преходяще. Так стоит ли цепляться за жизнь, в сущности бесцельную, если впереди все равно смерть? Не лучше ли все разом решить?»

Его размышления прервали два солдата. Один, тот, что выше другого на целую голову, был робким и каким-то забитым. Второй, с затравленным взглядом, — озлобленным.

«Первогодки, салаги», — догадался Парамонов, видя, как мешковато сидит на них военная форма.

— Дядечка, дай нам немного денег. Хочу мамке письмо отправить, а марку и конверт не на что купить, — попросил долговязый и в доказательство правдивости своих слов показал исписанный листок.

Из киоска высунулось злобное лицо продавщицы.

— А ну пошли отсюда вон, малахольные. Только клиентов отпугиваете, ходите здесь, попрошайничаете чуть ли не каждый день. Вам уж сколько раз денег на марку давали, а вы все с одним и тем же письмом шатаетесь. Призвали служить, так служите, а водку нечего пить.

— Да мы не себе, а «дедам», — прогнусавил долговязый, отходя от столика.

Тот, что пониже, огрызнулся:

— А тебе что за дело, старая ведьма, ведь не у тебя просим!

Но тоже предпочел отступить. Тогда Парамонов, который хотел было дать денег солдатам, повернулся и зашагал прочь. Однако не успел свернуть за угол, как его догнал и окликнул низкорослый солдат:

— Постой, мужик! Разговор есть. Не хочешь на марку дать, так хоть гранату купи: настоящая, боевая. — И, боясь, что ему откажут, быстро добавил: — Рыбу глушанешь где-нибудь в речке — и вообще может пригодиться. — И, воровато озираясь, стал разворачивать тряпичный сверток.

— Парамонов взял гранату, осмотрел.

— Сколько?

— Дай на две бутылки. Нам нельзя возвращаться без водки, «деды» изобьют. Вон у Кирилла все почки отбиты, писает кровью. Выручи нас, купи гранату! — И добавил: — Настоящая, боевая, как ахнет, мало не покажется.

Парамонов молча вытащил деньги и вручил солдату. Тот, схватив измятые купюры потной ладонью, быстро зашагал прочь к своему высокому сутулому товарищу, даже не поблагодарив Парамонова за покупку.

Парамонов быстро завернул гранату в ветошь, тряпку и газетную бумагу, как она была у солдат, и направился к дому гостеприимного Стеблова. Ощущение бетонно-холодного спокойствия в душе, которого он не испытывал уже многие годы, радовало Павла Георгиевича. Холодное безразличие ко всему, что творилось вне его внутреннего мира, помогала ему сохранять одна-единственная мысль, буквально сверлившая его воспаленный мозг: «Наконец-то мой путь определился. В мире не бывает ничего случайного. Эта граната — перст Судьбы, веление свыше. И теперь я знаю, что делать».

Зайдя в «Кулинарию», он накупил всякой еды, сложил её в большой картонный пакет, приобретенный тут же, и положил туда гранату. И по тому, как она скользила вниз, вписавшись в свертки с едой, решил, что его ждет несомненный успех в задуманном деле.

«В таком случае я заслужил прощальный праздничный ужин», — с этой мыслью Парамонов подошел к палатке возле дома Стеблова и купил самый дорогой коньяк.

На нужный ему этаж он поднялся пешком и почти не задохнулся от физической нагрузки. Так было всегда в минуты душевного подъема и прилива энергии.

И тот, другой, его двойник, глядя на него со стороны, вновь испытал гордость.

VIII. Прощальный визит

На следующий день с самого утра Кондратов и Ильин разделились: сыщик из МУРа поехал выявлять обидчиков Парамонова среди его родственников и близких знакомых, а Ильин отправился на завод, где тот работал последние двадцать лет.

Встретились уже около трех часов дня. Кондратов был хмур и раздражителен, как обычно, когда не успевал пообедать.

— Ну что, Ильин, у меня практически результат нулевой. Ни с кем из родственников он особенно близок не был, но не конфликтовал. Ну, а тебе что удалось узнать? Только давай без деталей. Просто назови вероятные жертвы этого вольного стрелка, и все.

Однако Ильин не спешил отвечать. Некоторое время он сидел молча, потом в раздумье произнес:

— Знаешь, Кондратов, я сегодня ещё раз убедился в правильности христианского обряда, когда умирающий просит у окружающих прощения, и не за какой-нибудь конкретный поступок, а за те обиды, которые нанес другим ненароком, даже не заметив этого.

— Ну и к чему ты этот обряд прощания вспомнил?

— Да к тому, что стоило мне появиться в их отделе и объяснить цель приезда, как, напуганные перспективой стать очередной жертвой своего бывшего сослуживца, ко мне потянулись люди. Целая очередь выстроилась. И каждый вспомнил, что хоть раз, пусть даже по пустяковому делу, нанес Парамонову обиду. Вот и получается, что люди сплошь и рядом причиняют друг другу зло, часто даже не замечая этого. И лишь когда обиженный начинает им мстить или же перед смертью вспоминают о нанесенных обидах. И то не всегда.

— Значит, к тебе шли, как на исповедь к батюшке?

— Да не совсем так: ведь шли не для покаяния, а из страха перед взбесившимся сослуживцем. И каждый стремился оправдать себя. И это у них здорово получалось. Говорили, что в их поступках не было ничего обидного, напротив, действовали они правильно, ну, а Парамонов на них злобу затаил из-за своего тяжелого, скрытного и обидчивого характера.

— Это понятно. Мы всегда склонны винить кого угодно: ненормальных родственников, бывших друзей и подруг, иностранцев, вождей, правительство. Но только не самих себя. Ну и что все-таки ты установил в конце концов? Вздорные предположения отбрось, назови лишь заслуживающие внимания. А то мне есть зверски хочется.

— Ну, а если коротко, без излишних эмоций и мелочей, которые Парамонов наверняка давно забыл, остаются четыре факта, заслуживающих внимания. Его обошли при распределении квартир лет восемь назад, когда построили для предприятия новый ведомственный дом. Это во-первых. Во-вторых, незаслуженно объявили взыскание и лишили премии за срыв планового задания явно не по его вине. В-третьих, готовился приказ о повышении его в должности, но в последний момент начальство под давлением сверху назначило на это место другого, из их же отдела, инженера, женатого на племяннице влиятельного чиновника. И хотя прошло немало времени, Парамонов, обидчивый и злопамятный, возможно, до сих пор таит обиду. Тем более что, по словам сослуживцев, тяжело переживал все эти несправедливости.

— В общем-то мотивы его ясны. Только вот меня, например, уже два раза бортанули за последние годы и заместителем начальника отдела не назначили. Но я же не открываю по этому поводу беспорядочную стрельбу.

— Однако согласись, что симпатии к тем, кто занял твое место, у тебя не прибавилось. И ты считаешь, что поступили с тобой несправедливо.

— А хотя бы и так. Но я быстро справился со своими эмоциями, и сейчас у меня с более удачливыми коллегами вполне сносные отношения. Ну да речь вовсе даже не обо мне. Ты, я смотрю, назвал три факта. А четвертый приберег. И сделал это явно неспроста. Так что же это за факт такой?

— Дело в том, что последняя обида Парамонова совсем свежая и потому наверняка саднит и кровоточит сильнее, чем другие. Так я полагаю.

— Ну не тяни, какая ещё несправедливость задела своим тяжелым крылом нашего несчастного?

— Медаль юбилейную ему не дали в честь восемьсотпятидесятилетия Москвы. Планировали наградить Парамонова, а его же товарищ пришел к начальству и уговорил на себя представление написать, припомнив то давнее несправедливое взыскание Павлу Георгиевичу за срыв планового задания. И опять нашего стрелка обошли.

— Так ты всерьез считаешь, что Парамонов непременно захочет рассчитаться за медаль, уплывшую из-под носа?

— Если следовать его логике, то именно так. Хотя и остальные три факта, за которыми стоят потенциальные жертвы, сбрасывать со счетов нельзя.

— Ну что ж, если Галина права и он скоро решится на новое преступление, то мы на верном пути. Вот только даст ли начальство под наши предположения людей для организации засад в домах потенциальных жертв?

— Даст! Слишком уж большой скандал разыгрался из-за этого побега. А если он ещё и совершит новое убийство, то кое-кому из высокого начальства придется расстаться с должностью. Так что людей они нам дадут, никуда не денутся. Только хотелось бы самим взять его за жабры. Но как угадать, к кому он в первую очередь сунется?

— Гадать бесполезно. А сейчас давай доложим наши соображения начальству и пойдем перекусим, не то помрем с голоду, не успев схватить Парамонова. Кстати, хорошо бы знать, какое у него сейчас оружие. Это особенно важно при задержании.

По иронии судьбы, как раз в то время, когда Кондратов с Ильиным обедали в кафе, в нескольких километрах от них, почти в самом центре Москвы, точно в таком же типовом заведении за одним столиком с Парамоновым сидел известный журналист и писатель. В этот момент он мысленно посылал проклятия и слесарям, обещавшим и не успевшим к нужному сроку починить его автомашину, и самому себе, так опрометчиво решившему отправиться городским транспортом на никому, в сущности, не нужное сборище собратьев по перу.

«И вот результат: теперь я вынужден сидеть здесь с этим явно ненормальным типом, грозящим взорвать нас обоих гранатой в случае появления хоть малейшей опасности или неповиновения с моей стороны. Надо же было вляпаться в такую идиотскую историю! И почему с другими не происходит ничего подобного?»

Так думал журналист, сидя напротив говорящего без остановки Парамонова.

«Наверное, это плата за известность. С тех пор как я пробился на телевидение и моя физиономия замелькала на экране, всякие ненормальные типы липнут ко мне как мухи к меду. Им обязательно надо поплакаться мне в жилетку или рассказать какую-нибудь выдающуюся, по их мнению, историю. Ну а этот тип и того хуже: кажется, собрался поведать всю свою жизнь».

А Парамонов действительно увлекся, радуясь неожиданной удаче: именно сегодня, накануне решающего события он случайно увидел на улице этого известного всей стране человека.

Рано утром он распрощался со Стебловым. Теперь, лишившись крыши над головой, содрогнулся, с особой остротой ощутив близость трагической развязки. Он весь как-то сжался в предчувствии грядущих потрясений.

Весь день его воспаленный мозг раздирали противоречия: страстное желание найти хоть какой-нибудь выход из создавшейся ситуации сменялось стремлением приблизить и ускорить неизбежный конец, чтобы избавиться от мучительных сомнений и страха перед неизвестностью. Не в силах принять окончательное решение, Парамонов бродил по улицам, засунув руку в карман и нежно поглаживая потной ладонью холодный металл гранаты.

Он ненавидел всех этих кажущихся ему счастливыми прохожих, равнодушных к нему, жалкому неудачнику, словно именно они были повинны во всех его бедах и несчастьях. Парамонов вглядывался в их лица, в слепой детской надежде увидеть доброго волшебника, способного перенести его по воздуху в неведомую страну, где его не смогут найти ни милиция, ни уголовники. Внезапно взгляд выхватил из толпы лицо известного всей стране журналиста и писателя. Он часто выступал по телевизору с призывами к установлению в обществе мира и справедливости и беспощадно клеймил пороки. Решение созрело мгновенно, и Парамонов, подхватив журналиста под руку, сказал с неожиданной даже для него самого твердостью:

— Я вас знаю. И вы должны меня выслушать. Я — Парамонов, беглый убийца, меня разыскивает милиция. Если откажетесь, я взорву и вас, и себя. У меня в кармане граната. Поверьте, я не шучу, мне терять нечего!

И по отчаянному тону, и по безумному выражению глаз неизвестного журналист понял, что лучше ему не перечить и выслушать. Очутившись за столиком расположенного рядом кафе, куда его привел странный человек, журналист закурил, стараясь скрыть свое замешательство и не смотреть на этого явно ненормального типа, чтобы не вызвать его недовольства или раздражения.

А тип, заказав холодную закуску и коньяк, начал говорить:

— Послушайте, я расскажу вам вкратце всю мою жизнь. Пусть хоть один человек на земле поймет меня и не осудит после моей смерти.

Журналист приготовился слушать. Он по опыту знал, что кратко поведать о жизни нельзя. Особенно если рассказывать о своих бедах, обидах, несчастьях.

Но парень ошибся. И дело было вовсе не в умении Парамонова говорить. Наоборот, он то и дело сбивался, перескакивал с одного на другое, мысли его путались, и он все отчетливее понимал, что словами не выразить всю остроту внутренних ощущений, не передать, как мучают его душевные раны. Уже через десять минут Парамонов устал и, не чувствуя ничего, кроме разочарования, потерял охоту продолжать свою исповедь.

«И зачем только я несу всю эту чепуху? Кому, кроме меня самого, интересны мои страдания? Это моя боль, и никого в этом мире она не волнует. Вот и известный журналист явно изнывает от скуки, вынужденный под угрозой гибели выслушивать мои запоздалые откровения».

Парамонов умолк.

«Все глупо! Все трагично и нелепо в моей жизни! Но как же все-таки ему объяснить, почему я взялся за оружие? Да разве этот лощеный, вполне благополучный субъект сможет меня понять?»

И, прервав затянувшуюся паузу, Парамонов устало подвел итог недосказанной истории своей жизни:

— Впрочем, все, что я говорил, не столь уж важно. Главное, я ведь не хотел никого убивать. Но так уж получилось, одно цеплялось за другое, словно кто-то нажал на кнопку, электрический ток побежал по проводам и произошел взрыв. Поверьте, мне не жаль тех, кого я убил. Я сделал бы то же самое, повторись все сначала. Я не раскаиваюсь. Хочу только, чтобы вы знали: мне здесь, на земле, было неуютно, неспокойно, плохо. И я рад, что покину наконец этот мир, хлопнув напоследок дверью. Скоро, может быть, даже сегодня вы услышите обо мне.

Парамонов помолчал и продолжил:

— Я бы хотел, чтобы именно вы обо мне написали. Рассказали людям, что я не сумасшедший, и объяснили, почему я взялся за оружие. Это моя последняя просьба, поклянитесь, что выполните её.

Журналист не спешил с ответом, и на это у него были свои соображения. «Конечно, — размышлял он, — я мог бы с легкостью согласиться сделать то, что он просит, но такая поспешность покажется ему подозрительной. К тому же он мне действительно интересен. Вовсе необязательно расписывать его кровавые похождения. А вот объяснить скрытые мотивы его преступлений и вообще его поведения в рассказе или повести вполне возможно. А в предисловии укажу, что прототипом является некий Парамонов. Пожалуй, это единственное, что я могу для него сделать».

И журналист с чистым сердцем пообещал выполнить последнюю просьбу Парамонова. Тот почувствовал его искренность и сразу поверил. Он крепко, с благодарностью пожал журналисту руку и, не произнеся больше ни слова, вышел из кафе. Журналист проводил взглядом его приземистую фигуру, промелькнувшую за окнами кафе.

«Подожду минут десять, прежде чем выйти отсюда. Береженого Бог бережет. Занятный, однако, тип. Да разве один он такой? И не заглянул ли я сейчас в его душу, как в зеркало? У меня такое же самомнение, те же обиды на людей, недооценивших мои заслуги. Когда в прошлом месяце дали премию за лучший репортаж не мне, я две ночи не спал, посылая проклятья недругам».

Журналист остановил взгляд на нетронутой закуске и светло-коричневой жидкости в графинчике с золотыми полосками. Стараясь не пролить ни капли, налил себе коньяку и медленно, смакуя каждый глоток, выпил, почувствовав, как разлилось по телу приятное тепло. Подцепив вилкой кусочек рыбы, с удовольствием закусил.

«Хорошо! А то сидел бы сейчас дурачком на собрании среди тщеславных собратьев по перу и выслушивал их амбициозные пустые речи. Однако во избежание неприятностей надо подстраховаться и немедленно сообщить в компетентные органы об этом типе. Тем более что пресловутая Петровка, 38 всего в пятнадцати минутах ходьбы отсюда. Тогда, по крайней мере, никто не сможет обвинить меня в сокрытии от компетентных органов важных для розыска опасного преступника обстоятельств».

Принятое решение окончательно успокоило журналиста, и он налил себе ещё коньяку: «Не пропадать же добру!»

Выйдя из кафе минут через десять, журналист бодро зашагал по направлению к массивному желтого цвета зданию, где помещался знаменитый МУР. Проходя мимо киоска с церковной утварью и литературой он, сам не зная почему, замедлил шаг и остановился, рассматривая изображенные на иконах и календарях скорбные лики святых.

«Словно скорбят обо всех людях на земле, в том числе и обо мне. Наверное, и вправду человек рожден для страданий, а не для счастья».

Журналист протянул руку и взял небольшую в твердом переплете книжицу, с тисненной золотом надписью на обложке: «Проповеди отца Иоанна. 1898 год». Журналист наугад открыл страницу и прочитал: «Где совершилось грехопадение, там прежде водворялась гордость, ибо провозвестником первого есть второе».

«Провидение непостижимым, мистическим образом только что подарило мне эпиграф к будущему репортажу и повести», — подумал журналист и, взбодренный, уверенно зашагал по бульвару к Главному управлению внутренних дел, чтобы сделать свое сенсационное, по его мнению, заявление.

А в это время Парамонов продолжал бесцельно бродить по улице, не находя в себе сил выполнить то, о чем думал все последние дни. Наконец он остановился и, чтобы не мешать вечно спешившим прохожим, отошел в сторону и прислонился к витрине магазина.

«Ну, вот и все! Дальше пути нет: тупик! И отступать некуда».

Внезапно Парамонов почувствовал, как безразличие постепенно обволакивает все его существо, гася последние, тлеющие после встречи с журналистом угольки гнева и унижения. И он испугался: вот сейчас его окончательно покинет такое сладостное, согревающее душу чувство несправедливой обиды, и тогда не останется ничего, кроме горького осознания впустую прожитой жизни. И он усилием воли воскресил в памяти наиболее яркие факты собственного унижения. И вновь, как это бывало всегда, лютая ненависть к врагам и сладостное предвкушение мести принялись тешить его воспаленное воображение.

«Ну нет, не все ещё кончено! И хотя шахматная партия безнадежно проиграна, я ещё не сделал последнего, прощального хода».

Теперь надо было действовать быстро, пока решимость не оставила его. Парамонов вытащил из кармана заранее приготовленный жетон и направился к расположенному на углу телефону-автомату. Услышав настойчивые гудки вызова, наглядно представил, как сотрудники в его отделе разом оглянулись на аппарат, выжидая, кто же первый не выдержит и снимет трубку. В этот раз к телефону подошла проектировщица Аллочка, видимо ожидавшая звонка очередного поклонника. Парамонов попросил к телефону Касатонова и со злорадством уловил в голосе Аллочки страх. Вряд ли Касатонов сразу поверил, что звонит разыскиваемый милицией Парамонов, хотя и он говорил с настороженностью. Заранее готовясь к разговору, Парамонов многое хотел сказать своему недругу, но в последний момент раздумал.

— Слушай, козел вонючий! Это я, Парамонов. Жди меня сегодня вечером к себе в гости. Расчет будет по полной программе, и твою медаль тебе в гроб положат.

— Послушай, Парамонов, я-то при чем? Так начальство решило!

И хотя Парамонову было приятно слушать его жалкий, испуганный лепет, он повесил трубку: «Так для гада, пожалуй, страшнее».

После этого разговора у Парамонова сразу стало легко на душе, словно он наконец решился прыгнуть с пугавшего своей высотой трамплина, и теперь ему оставалось с замиранием сердца лететь вниз, пока тело с шумным шлепком не погрузится с головой в наполненную ядовитой хлоркой воду. И хотя страх леденил душу, удовлетворение от того, что хватило духу на смертельно опасный прыжок, радовало, и он испытывал гордость от собственной бесшабашной смелости.

«Вы у меня ещё попляшете!»

Парамонов, как это с ним часто бывало, сам не понимал, кому адресована эта угроза. Главное, он был уверен, что уйдет из этой жизни шумно и со скандалом.

Узнав о явке известного журналиста на Петровку, 38 с сообщением о встрече с разыскиваемым преступником, Кондратов с Ильиным сразу решили внести изменения в организацию засад по месту жительства возможных жертв самозваного палача: наличие у Парамонова гранаты делало рискованным его захват непосредственно в квартире. В планировании операции резко возросло значение элемента внезапности, который не дал бы преступнику сорвать чеку и бросить гранату. Внеся коррективы, основные силы выставили на подступах к тем местам, где мог появиться Парамонов. Оперативные группы получили приказ особенно внимательно вести наблюдение на ближайших остановках городского транспорта и обращать внимание на машины, высаживающие пассажиров вблизи домов, где проживали недруги беглеца. Там больше шансов застать преступника врасплох и обезоружить.

А ближе к вечеру Ильину позвонил Касатонов и испуганным голосом сообщил:

— Сегодня утром вы были у нас в отделе и оставили свой телефон, попросив позвонить, если появится новая информация о Парамонове. Так вот, он угрожал по телефону прийти сегодня ко мне домой и учинить расправу.

— Это не розыгрыш? Может быть, кто-нибудь из ваших коллег балуется?

— Нет, это был именно он, и я теперь боюсь идти домой.

— Хорошо, мы вам дадим двух человек для личной охраны. А Парамонов ваш домашний адрес знает?

— Да, он был у меня год назад, когда я свой пятидесятилетний юбилей отмечал.

— Хорошо, ждите нас на работе, сейчас за вами подъедут два наших товарища и проводят домой. Вам сейчас следует находиться в своей квартире, если он позвонит, чтобы проверить, на месте вы или нет. Иначе он не придет.

Положив трубку, Ильин посмотрел на Кондратова:

— Ну, что скажешь? По-моему, тут возможны два варианта: либо он предупредил Касатонова о своем визите, чтобы отвлечь наше внимание, а сам нанесет внезапный удар в другом месте, либо, наоборот, хочет нам сообщить, где он сегодня появится.

— Да, второй вариант наиболее опасный: ведь не сдаваться же он придет. А брать живым самоубийцу, который хочет взорвать вместе с собой обидчика и нескольких отчаянных ментов, будет трудно. Ох как трудно!

— Давай сделаем так, Кондратов. Основные силы бросим все же на вариант с Касатоновым, а для подстраховки оставим и по другим адресам по паре сотрудников. Так будет спокойнее.

— Хорошо, согласен, но давай все же доложим начальству об изменении обстановки и принятом решении.

— Да, доложить надо: сам знаешь, в случае неудачи все шишки на нас посыплются. Вот только не нравится мне, что о нашей операции уже знают несколько десятков человек.

— Ничего не поделаешь. Сотрудники местного отделения милиции обязательно должны быть предупреждены, иначе при задержании Парамонова в суматохе могут перестрелять наших доблестных сыщиков, приняв по ошибке за участников бандитской разборки.

— И все равно, излишняя утечка информации о предстоящем захвате Парамонова меня беспокоит. Может быть, зря мы такой шум подняли?

— Теперь дело уже сделано. Остается только ждать результата, — пожал плечами Кондратов и поднял трубку, чтобы доложить высокому начальству о принятых мерах предосторожности.

Ни он, ни Ильин не знали, что уже через полчаса о засаде, устроенной милицией на одной из центральных улиц города, будет известно Хозяину. Он давно ждал этого сообщения и держал своих людей наготове и, хотя риск был, конечно, велик, приказал провести акцию на опережение ментов.

Парамонов приехал к дому Касатонова к девяти часам вечера: дал возможность ментам подготовиться и организовать засаду. А что напуганный его звонком Касатонов обратится в милицию, сомнений у него не было. Он сошел с автобуса и, не торопясь, отправился к дому врага. Зная, что его ждет, двигался медленно, небольшими шагами. И вновь второе «я» отделилось от тела и стало наблюдать, как он идет, обливаясь потом от страха.

«Интересно, когда граната разорвет мое тело, отделившийся от меня двойник все равно будет существовать? И с таким же любопытством смотреть на то, что от меня осталось?»

Он понимал, что на этот вопрос ответа не знает никто. Но хотелось верить, что это будет именно так, и тот, второй, бестелесный, останется навсегда здесь на земле, где он, Парамонов, успел натворить в последние месяцы своей жизни столько безумных поступков.

От остановки до нужного ему подъезда надо было пройти не менее ста метров по оживленной центральной улице. И хотя оперативники сразу заметили сошедшего с автобуса беглеца, Кондратов решил не рисковать, приказал вести «объект наблюдения», но не проводить задержания в таком людном месте. Конечно, можно было принять иное решение, но Парамонов снял пиджак и нес его словно муфту, чтобы руки оставались вне поля зрения оперативников. Так что в любой момент он мог рвануть чеку, сдерживающую убойную силу замершего в ожидании своего часа опасного оружия.

«Придется брать его во дворе или подъезде, и без стрельбы, пожалуй, не обойтись. В любом случае он нам не сдастся», — подумал Кондратов и подозвал лучшего своего стрелка Суркова. Задачу объяснил по возможности кратко: как только Парамонов зайдет во двор дома Касатонова откуда предусмотрительно уже удалены люди, — Кондратов окликнет беглеца, и, если тот мгновенно не сдастся и не выполнит команды «Руки вверх», Сурков должен будет сразить его наповал одним выстрелом, не дав возможности применить гранату. Выслушав Кондратова, Сурков хмуро кивнул: «Вас понял». Видно, нелегко ему было убить человека. Но нельзя допустить, чтобы погибли его товарищи и совсем посторонние, ни в чем не повинные люди. Однако во мгновение ока все планы Кондратова рухнули. Вспугнутая неожиданной автоматной очередью, взвилась вверх и встревоженно загалдела стая нахальных ворон. Парамонов упал вниз лицом, и из-под пиджака выкатилась и замерла рядом с ним уже не страшная никому граната.

И тут же «Жигули» седьмой модели, из которых стреляли, рванулись с места. Вслед за ними, яростно взревев, словно от обиды, помчалась милицейская машина, лишь на несколько секунд притормозившая, чтобы впустить внутрь Ильина и Кондратова. Преследуемые «Жигули» резко свернули в ближайший переулок, водитель оперативной машины тоже свернул, но тут раздался режущий слух визг тормозов и грохот ломаемого сокрушительной силой металла. Водитель оперативной машины успел сбросить скорость и избежать нового столкновения с покореженными «Жигулями», от которых после лобового столкновения с тяжелым КамАЗом осталась груда металла.

Ильин и Кондратов, держа наготове оружие, приблизились к месту аварии. Голова автоматчика, сразившего Парамонова, превратилась в кровавое месиво. Водитель «Жигулей», одетый в черную кожаную куртку, ещё дергался в предсмертных судорогах, но сыщикам было ясно, что и он уже не жилец на этом свете.

— Парамонов убит, исполнители «заказа» погибли и «концы в воду». Опять мафия в стороне, а мы при своих интересах, — невесело подвел итоги Кондратов.

Ильин промолчал: как бы то ни было, он был рад, что это «сумасшедшее» дело завершено.

Оглавление

  • I. Первое убийство
  • II. Тропою войны
  • III. «Холодно — горячо»
  • IV. Круг сужается
  • V. Арест
  • VI. Приговор откладывается
  • VII. Продолжение следует
  • VIII. Прощальный визит
  • Реклама на сайте

    Комментарии к книге «Псих против мафии», Валерий Аркадьевич Ильичёв

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства