«Многоликий ужас»

663

Описание

Этот рассказ — первая из трех историй, которые изначально были напечатаны в антологии «Тени над Бейкер-стрит», книге, где мир Шерлока Холмса переплетается с мифами Ктулху. Холмс говорил: «Отбросьте все невозможное; то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Лавкрафт чувствовал, что истина приведет нас к безумию. Там, где сталкиваются два этих взгляда на мир, начинается следующая история.



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Многоликий ужас (fb2) - Многоликий ужас (пер. Николай Кудрявцев) (Cthulhu Mythos sequels) 146K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тим Леббон

Тим Леббон Многоликий ужас

Последняя на сегодняшний день книга Тима Леббона «Bar None» — это роман, где «леденящий кровь саспенс» соседствует с «апокалиптической красотой и превосходным пивом». Еще недавно вышел «The Island», а в начале следующего года появятся на свет новеллизация комиксов «30 дней ночи» и роман «Tell My Sorrows to the Stones», написанный совместно с Кристофером Голденом. Леббон — признанный автор бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», обладатель премии Брэма Стокера и трехкратный лауреат Британской премии фэнтези.

Наш следующий рассказ — первая из трех историй, которые изначально были напечатаны в антологии «Тени над Бейкер-стрит», книге, где мир Шерлока Холмса переплетается с мифами Ктулху. Создатель последних, Говард Филлипс Лавкрафт, — один из самых влиятельных писателей двадцатого века в жанре ужасов, исследователь «странной фантастики» и автор новаторского эссе «Сверхъестественный ужас в литературе». Его собственные, разрушающие каноны произведения публиковались преимущественно в пульп-журнале «Weird Tales». Рассказы ужасов веками были связаны исключительно с мотивом вечного проклятия, и Лавкрафт — убежденный материалист — чувствовал, что в его время подобные идеи стали надуманными и банальными. Поразительное открытие Эдвина Хаббла, что наша Галактика является всего лишь одной из миллиардов, вдохновило мэтра на создание новой разновидности произведений, действие которых происходит в огромной непознаваемой вселенной, где люди влачат жалкое существование, находясь под угрозой уничтожения невообразимыми силами, абсолютно равнодушными к человечеству.

Холмс говорил: «Отбросьте все невозможное; то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Лавкрафт чувствовал, что истина приведет нас к безумию. Там, где сталкиваются два этих взгляда на мир, начинается следующая история.

Этой ночью я стал свидетелем немыслимого происшествия. Однако мне пришлось в него поверить, так как я привык полагаться на собственные чувства: «Увидеть — значит убедиться». Мой друг едва ли одобрил бы такой принцип, но я врач, ученый, и для меня глаза — самый честный орган человеческого тела. Никогда не думал, что они могут лгать.

От зрелища, представшего передо мной в туманных сумерках Лондона, я лишился покоя, веры в установленный порядок вещей и доброту жизни, лежащую в основе всего сущего. Как нечто настолько ужасное может произойти в рациональном мире? И если у Вселенной благая цель, почему в ней кроется подобное безумие?

Такие вопросы я задавал себе тогда и задаю сейчас, хотя дело разрешилось иначе, чем можно было бы подумать.

Я шел домой после операции. Солнце погружалось во мглу лондонского горизонта, а сам город пребывал в обычном смятении, переходя границу между светом и тенью. Свернув за угол, на узкую мощеную улицу, я увидел, как мой старый друг и учитель потрошит человека в канаве. Отблески красных сумерек играли на лезвии ножа. Шерлок рубил и кромсал, но, заметив меня, вроде бы успокоился, стал тщательно и педантично препарировать все еще подергивающееся тело.

Пошатнувшись и опершись о стену, я ахнул:

— Холмс!

Он поднял голову. В его честных глазах зияла пустота: ни света, ни блеска, ни единого намека на тот потрясающий интеллект, что всегда в них мерцал.

Ничего, кроме черной и холодной пустоты.

Не в силах пошевелиться от изумления, я наблюдал за тем, как Холмс разделывает жертву. Он был одарен неисчислимыми талантами, но все равно я мог лишь диву даваться, глядя, с какой сноровкой мой друг вскрыл тело, вынул из грудной клетки сердце и завернул его в платок.

Нет, то оказалась не бессмысленная резня, а хирургическая операция. В его движениях сквозил медицинский опыт, причем явно превосходивший мой собственный.

Холмс взглянул на меня и ухмыльнулся — это был зловещий оскал, казавшийся совершенно чужим на его лице. Потом встал, повел плечами, подвигал всем телом, будто плотнее усаживал на нем новый костюм.

— Холмс, — снова прохрипел я, но он повернулся и убежал.

Мой друг — мыслитель, мудрец, гений — мчался прочь с невероятной скоростью. Я и помыслить не мог о том, чтобы кинуться за ним вдогонку, так меня потрясла эта картина. За считаные секунды полностью изменились мои представления о жизни — их втоптали в землю, над ними надругались с такой жестокостью, какой, я думал, и в мире-то не существует. Казалось, меня расстреляли, сбили поездом, перемололи в жерновах. Закружилась голова, пресеклось дыхание, и я едва не лишился чувств. Но сильно, до крови, ущипнул ногтями тыльную сторону кисти, и это помогло мне прийти в себя.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, но когда открыл их снова, труп по-прежнему лежал в канаве. Ничего не изменилось. Так хотелось стереть увиденное из памяти, но уже стало ясно, что пути назад нет — эта картина навсегда запечатлелась в моем мозгу.

Что ты испытываешь, когда тебя предают, когда истина оборачивается ложью и в ней проглядывает роковой изъян? Сказать, что тебе тошно, — значит ничего не сказать. Тот взгляд Холмса… Я бы отдал все на свете, чтобы его забыть!

Вдали затих топот бегущих ног. Жертва явно отдала богу душу, но, будучи врачом, я решил ее осмотреть, удостовериться. Это оказался молодой человек, симпатичный, немного похожий на иностранца. И не какой-нибудь бродяга, судя по изящным кольцам на пальцах и строгому костюму… усеянному дырами, распоротому, искромсанному ножом. Разумеется, несчастный был мертв: ему вскрыли грудь и вырезали сердце.

Может, передо мной ужасный преступник, настоящий убийца, которого Холмс выслеживал, разыскивал, преследовал много дней или даже недель? Последнее время я не так часто видел Шерлока и не принимал участия в его делах. Но убийство… Только не Холмс! Какое бы злодеяние ни совершил этот человек, оно не может послужить оправданием поступку моего друга!

И когда я стоял, склонившись над трупом, со свежей кровью на кончиках пальцев, мною вдруг овладело острое чувство вины. Если бы в этот момент кто-нибудь повернул за угол и наткнулся на меня, я бы с большим трудом смог объяснить, что произошло. И дело не столько во впечатлении, которое эта сцена произвела бы на любого прохожего, сколько в потрясении и ужасе, которые в данной ситуации мог испытать только я, доктор Джон Ватсон.

Следует найти патрульного или добежать до ближайшего участка, как можно скорее привести полицейских на место преступления. Своим бездействием я, возможно, гублю ценные улики… Но вот я подумал о Холмсе, о том сумасшедшем оскале и понял, что уже знаю личность убийцы.

И я побежал. Что заставило меня сорваться с места — верность старому другу или все-таки страх? Даже тогда я понимал, что обстоятельства не всегда таковы, какими кажутся. Да и Холмс не раз говорил об этом…

«Невозможно, невозможно…» — твердил я про себя, вновь и вновь прокручивая сцену убийства в голове. Но как не поверить собственным глазам? Холмс все еще безумно ухмылялся перед моим мысленным взором… и смотрел прямо на меня.

С каждым шагом и ударом каблука по тротуару ужас нарастал.

Холмс — самый умный человек из всех, кого я знаю. Даже сойдя с ума, он остается незауряднейшей личностью — и превосходным сыщиком, который никому не позволит себя перехитрить, выследить, загнать в ловушку. «Если рассудок не вернется к нему, — взмолился я, — пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он не вздумал навестить старого друга!»

Напрасно я волновался о том, что не заявил в полицию. Оказывается, там уже все знали.

После той страшной встречи я сказался больным, целый день провел в постели. Все пытался смириться с увиденным, подчас чуть не ударяясь в слезы. Признаюсь, тогда меня посещали крайне эгоистичные мысли, ведь по вине какого-то жуткого умопомешательства я потерял лучшего друга — и потерял, конечно же, безвозвратно. Рассудок мой был не в силах сосредоточиться на чем-то одном, он то обращался к нашему с Холмсом общему прошлому, то заглядывал в будущее и видел бесплодную пустыню, которую я теперь буду преодолевать в одиночку. Мне нравилось заниматься медициной, я с удовольствием участвовал в расследованиях… Теперь же все летело в пропасть — потому что в моей жизни больше не будет Холмса.

Я скорбел и ни на секунду не забывал об армейском револьвере, лежавшем под подушкой. Вдобавок ко всему меня неотступно преследовала мысль, что я должен рассказать обо всем полиции. А потом пришли вечерние газеты и перепугали меня еще пуще, хотя это казалось невозможным.

Минувшей ночью на лондонских улицах произошло шесть убийств, сходных по почерку и жестокости. У каждой жертвы извлекли внутренности: сердце — у одного, легкие — у другого, а из трупа женщины в Уимблдоне убийца вынул мозг.

В четырех случаях, включая тот, который видел я, украденные органы нашли недалеко от места преступления. Их разрезали на куски и с предельной аккуратностью разложили на земле, рассортировав по величине. Иногда полицейские находили комки мяса со следами зубов, словно преступник откусил их, пожевал и выплюнул. Попробовал. Оценил.

Появились и свидетели. Не каждого злодеяния, но достаточно, чтобы лишний раз убедиться: убийца («Холмс, — твердил я себе, — Холмс!») хотел быть увиденным. И тут полицейских ждала еще бо́льшая загадка: все очевидцы говорили о разных людях. Один — о высоком толстяке с усами и бородой, в грязной черной одежде. Другой — о человеке среднего роста, в приличном костюме и легком плаще, с мечом в каждой руке. Третий свидетель описывал кровожадную женщину, обладавшую изрядной силой, так как она сумела припереть жертву к стене и буквально вырвать кишки.

Впрочем, этот факт показался мне таинственным лишь на мгновение, пока я не вспомнил о склонности Шерлока к маскировке и переодеваниям и не представил его таким, каким видел ночью, только одетым в грязное пальто, затем в легкий плащ и, наконец, в женское платье.

— Боже мой! — пробормотал я. — Боже мой, Холмс! Что с вами случилось, мой старый друг? Кокаин? Неужели вы в конце концов не выдержали сверхчеловеческих нагрузок? Сколько я вас помню, ваш рассудок не знал отдыха, будучи целиком и полностью сосредоточен на решении очередной зловещей головоломки…

Чем дольше я размышлял о случившемся, тем более страшным оно мне казалось. Я не сомневался в том, что произошло у меня на глазах, хотя здравый смысл противился этому. Мне бы прибегнуть к помощи логики и дедукции, как поступил бы Холмс: не фиксироваться на ужасе пережитого, упростить ситуацию до предела, искать недостающие элементы мозаики. Но память сводила все попытки на нет; я постоянно представлял себе, как мой друг склоняется над телом, наотмашь кромсает жертву, а потом вдруг его движения обретают хирургическую точность и осторожность. Кровь из рассеченной груди мертвеца… и странный запах, вроде медового. Увы, если и таился здесь ключ к разгадке, для меня он был совершенно бесполезен.

Жуткий, отвратительный оскал Холмса, увидевшего меня… Именно это, наверное, ужасало более всего — тот факт, что Шерлок торжествовал по поводу содеянного.

Меня бы еще долго преследовали воспоминания, притворная болезнь сменилась бы настоящей из-за гибельной правды, что терзала душу. Но тем же вечером ко мне в дом явился гость, и этот визит послужил толчком к дальнейшим событиям.

Инспектор Джонс, детектив из Скотланд-Ярда, не обнаружив у меня Холмса, решил воспользоваться моей помощью.

— Кошмарные дела, — посетовал он, бледнея от воспоминаний. — В жизни ничего подобного не видел. По всему южному Лондону наблюдали разных людей. Один свидетель заявил, что убийца — его брат. А женщина, присутствовавшая при другом преступлении, явно чего-то недоговаривает. Почерк же во всех случаях одинаков: сначала убийство, потом изъятие органов.

— Какой ужас, — запинаясь, произнес я, едва сдерживаясь, чтобы не выложить полицейскому правду.

— Не спорю, — кивнул Джонс и вдруг пристально посмотрел на меня. — Газеты не сообщили о том, что по крайней мере три жертвы были живы, пока у них вырезали внутренности.

— Когда произошли убийства? — спросил я.

— По нашей версии, интервал между преступлениями — примерно час. И в разных случаях рядом с жертвой видели разных людей. Уверен, в конце концов выяснится, что все свидетели их знали. Странно! Доктор Ватсон, мы уже работали вместе, наверняка вы не считаете меня человеком робкого десятка. Но это дело… от него просто мороз по коже. Боюсь, после заката у нас на руках окажется новая куча трупов, а может, и того хуже. Сколько нужно таких ночей, чтобы Лондон охватила паника? Еще одна? Две? А мы даже не представляем себе, что происходит. Подозреваю, тут действует целая секта, и человеческие внутренности ей нужны для каких-то гнусных ритуалов. Но как найти этих извергов? У меня ни единой зацепки. Ни единой! Зато я абсолютно уверен, что ваш друг Шерлок Холмс будет рад вонзить в эту загадку зубы.

Джонс шумно перевел дух и обмяк в кресле. Он выглядел так, словно уже потерпел поражение. А что с ним будет, когда я выложу правду? Не сделать этого я не могу, нести такой груз одному не по силам.

«Холмс, мой старый друг…» — с теплотой и горечью подумал я.

А потом описал Джонсу то, что так потрясло меня этой ночью.

Когда я умолк, тот молчал не одну и не две минуты. Казалось, услышанное отняло у инспектора способность соображать. Он таращился в огонь, словно пытался найти там некое опровержение моим словам, но они висели в воздухе, а моя подавленность была достаточным доказательством того, что я не лгу.

— Разные преступники… — тихо произнес детектив, но я чувствовал, что он уже все понял сам.

— Маскировка… Холмс в этом мастер.

— Так что же, я должен открыть охоту на Холмса? Ловить его по всему Лондону, который он знает как свои пять пальцев?

— Не знаю, что и посоветовать вам, — вздохнул я, будучи уверен, что нам не остановить Холмса. Мой друг доведет до конца начатую игру и выберет финал по своему усмотрению. — В этом городе он изучил каждую улицу, каждую подворотню. Ему известно, кто где живет, чем промышляет и с кем общается. Приведите его в любой квартал, ткните пальцем в любой дом, и он без запинки выложит длинную историю. На Бейкер-стрит он держит обширную картотеку, а вторую, точно такую же, хранит у себя в голове. Мистер Джонс, вы хоть представляете, что это за феномен — мозг Шерлока Холмса? Его возможности безграничны!

— А что насчет вашего мозга, доктор Ватсон? Вы, я слышал, хвораете — не сказался ли недуг на рассудке? Не было ли у вас галлюцинаций?

— Да, я очень болен… из-за того, чему стал свидетелем. Еще вчера вечером со мной все было в порядке.

— Коли так, я должен его найти, — ответил Джонс с безнадежностью в голосе.

Какое-то время он не мог оторвать глаз от огня в камине, но все же покинул наконец кресло и встряхнулся, снова став человеком действия.

— Желаю удачи, — напутствовал его я.

— А вы не можете помочь? — спросил Джонс. — Ведь вы его знаете как никто другой, лучший друг все-таки… У вас есть какие-нибудь догадки, почему он совершает эти преступления, где нанесет удар в следующий раз?

— Никаких догадок. Вне всяких сомнений, это умопомешательство.

Мне уже очень хотелось, чтобы инспектор ушел, исчез в ночи. Передо мной стоял человек, который объявит Шерлока в розыск, пошлет на охоту вооруженных полицейских, готовых стрелять и убивать. И чему бы я ни стал свидетелем (о, эти ужасные воспоминания!), мне не хотелось думать о смерти лучшего друга.

Джонс ушел, а я вскочил на ноги. Он прав — никто не знает Холмса так, как его знаю я. Мы дружим много лет, у меня на глазах он раскрывал преступления, которые кого угодно поставили бы в тупик, и теперь я надеялся, что перенял хоть частичку его интуиции.

Уже почти стемнело, и красные сумерки целуют окно брызгами разбавленной крови. Если сегодня суждено повториться событиям прошлой ночи, то Холмс уже вышел на охоту, в поисках новой жертвы.

Мне надо пойти на Бейкер-стрит. Возможно, там я найду причину этого безумия… а если повезет, то и надежду на излечение Шерлока.

В эту ночь Лондон уже не был прежним.

На улицах встречалось гораздо меньше прохожих, чем обычно, — слухи о давешних убийствах возымели свое действие. К тому же шел дождь, тончайшая морось быстро пропитала мою одежду. В кромешной мгле уличные фонари создавали вокруг себя оазисы полусвета, и я со всей возможной быстротой перебегал от одного к другому. В сиянии ламп моя тень снова и снова меняла направление; еще никогда я не чувствовал себя таким уязвимым. Взгляд не проникал далее скудно освещенного круга, зато меня мог увидеть любой незнакомец, притаившийся в ночи, любой недруг с ножом в руке.

Дорогу на Бейкер-стрит я мог найти даже в полной темноте, а потому шагал быстро и уверенно, правда, при этом напряженно вслушивался, ища малейшей намек на преследование. Но как ни всматривался я во мрак, он ревностно хранил свои тайны.

Да, теперь все казалось другим. И дело не только во вновь обретенном страхе темноты, но и в подозрении, что прошлого ни за что не вернуть. Холмс всегда понимал, что истина кроется в деталях, но сознавал ли он хоть в малейшей степени, какая разрушительная сила живет в нем? Догадывался ли, что за ядовитое варево из опыта, знаний и усталости постепенно сводит его с ума?

Лондон, по которому я шагал в потемках, был чужим. Жестоким. Белое и черное, добро и зло слились воедино, границы между ними растаяли. Я понимал: Шерлок совершил ужасное преступление. Но я не мог смириться с мыслью, что его будут за это травить, как бешеного пса, и в конце концов убьют.

В кармане пальто лежал револьвер, но я, приближаясь к своей цели, молился, чтобы не пришлось им воспользоваться.

Из переулков выпрыгивали, метались по крышам тени, но то всего лишь мое воображение искривляло сумерки. К тому времени, как я добрался до Бейкер-стрит, наступила полная темнота, лишь луна бледным призраком висела в небе; ее лучи едва пробивались сквозь лондонский смог.

Какое-то время я стоял снаружи, вглядываясь в окно квартиры Холмса. Там не горел свет, не было и других признаков присутствия жильца. Все равно я выждал несколько минут, спрятавшись в безопасном убежище памяти. Конечно, Шерлок не напал бы здесь, в тени дома, где он прожил столько лет. Я боялся другого — что он залег на дно, спрятался в неизвестном мне уголке Лондона, а может, влекомый безумием, и вовсе покинул город.

Сзади раздался какой-то звук, и я круто повернулся, выхватывая револьвер. Последовал тихий хлопок, словно кто-то открыл рот, готовясь заговорить. Я задержал дыхание и выставил оружие перед собой, не поднимая его выше пояса. Никого… Тьма и тишина полнились тайнами, и одна из них была поистине ужасной. Что же это за тайна?..

— Холмс, — окликнул я, сознавая, что он не должен здесь появиться. Не такой он дурак, чтобы вернуться домой, когда его разыскивают за совершение жутких преступлений.

— Друг мой.

Я обмер от неожиданности. Но затем попытался определить, откуда шел голос, покрепче сжал рукоятку револьвера и медленно повел дулом слева направо, готовый выстрелом ответить на любое угрожающее движение. Это была самая настоящая паника. Желудок скрутился в тугой узел, стоило представить, как нож рассекает кожу и погружается вглубь.

— Это вы, Холмс?

Какое-то время царило безмолвие, и я уже было подумал, что померещилось. На секунду стало еще темнее, словно небо внезапно затянулось пеленой туч. Я даже посмотрел вверх, но там ничего не было, кроме всегдашнего бледного кружка луны.

— Вы тоже это чувствуете! — произнес голос.

— Холмс, покажитесь, пожалуйста!

— Идите в мою квартиру. Миссис Хадсон еще ни о чем не знает, она вас впустит, а я проберусь другим путем.

Он не казался сумасшедшим. Да, его голос звучал по-другому, но безумцу не принадлежал.

— Холмс, я должен сказать вам…

— Мне известно, что вы видели, Ватсон, и вы правильно поступаете, держа револьвер наготове. Поднимитесь в мою квартиру, сядьте в угол и не выпускайте оружия из рук. Ради вашего душевного здоровья, ради спокойствия вашего разума револьверу лучше оставаться между нами какое-то время.

— Я видел… Холмс, я видел…

— Ступайте же!

И он исчез. Я не слышал, как Шерлок ушел, и не заметил никакого движения в потемках, но понял: моего друга здесь уже нет. У меня не было фонаря, чтобы выслеживать Холмса, — впрочем, он все равно спрятался бы от света. И при этой мысли я понял, что до сих пор полагаюсь на его гениальность, опыт сыщика и неуважение к обывательской логике, к рядовому уровню интеллекта.

Он сошел с ума, но… я не мог не верить ему.

Вдалеке раздался крик. В Лондоне тысячи бродячих собак, часто встречаются лисы, и даже, если верить слухам, по безлюдным проулкам обширного города рыщут волки. Однако этот вопль явно принадлежал человеку.

Холмс не мог уйти так далеко за столь короткое время.

Или мог?

Миссис Хадсон поприветствовала меня и проявила учтивость, не обратив внимания на волнение, с которым я поднялся по лестнице в квартиру моего друга.

Прежде чем Шерлок появился, до меня долетел еще один крик.

Я стоял в темной комнате у открытого окна, разглядывая Лондон и прислушиваясь к ночным звукам. Город почти затих, но когда ты объят страхом, тебе любой шорох покажется оглушающим. По окрестностям пронесся собачий лай, грохот захлопнувшейся двери эхом отразился от стен. Вне всяких сомнений, это был человеческий вопль. И хотя его источник находился дальше, чем ранее, я все равно различил в нем смертную муку. Минуту спустя последовал третий крик, но тут же оборвался. И более ничего.

«Поднимитесь в мою квартиру, сядьте в угол и держите оружие наготове», — сказал Холмс.

Я предпочел находиться подле окна. По крайней мере, выскочу в случае чего. Скорее всего, сломаю шею, но все-таки есть шанс на спасение.

«Я пришел прямо к нему домой, — лезли в голову панические мысли. — Как муха в паутину. Как цыпленок в лисье логово».

Голос Шерлока показался непривычным, каким-то сдавленным, — но я не мог поверить, что мой друг, говоривший со мной несколько минут назад, стал причиной этих криков.

В голове мелькнула мысль об инспекторе Джонсе. Хочется верить, что с ним все в порядке…

— Я уверен, он жив, — раздался голос Холмса позади меня. — Он слишком глуп, чтобы умереть.

Я повернулся на месте, подняв револьвер. Мой друг уже находился в комнате — неслышно вошел и затворил за собой дверь. Теперь он тяжело дышал, словно после бега. Я отступил от окна, впуская в помещение лунный свет и с ужасом готовясь увидеть темные влажные пятна на ладонях и рукавах Холмса.

— Как вы узнали, что я думал о Джонсе? — спросил я, в очередной раз дивясь проницательности Шерлока.

— Миссис Хадсон сообщила, что он побывал здесь, искал меня. Естественно, затем он обратился к вам, а вы, подчиняясь высоким моральным соображениям, рассказали ему о том, чему, как вам кажется, стали свидетелем. Вы знаете, что он сейчас снаружи, подстерегает меня. А крик… Он явно походил на человеческий, правильно?

— Включите свет, Холмс, — сказал я.

Мне показалось, что он покачал головой в темноте.

— Нет, это привлечет внимание. Не то чтобы они не знали, где мы находимся… Должны знать. Страх… он ведь так сладко пахнет… для пчел…

— Холмс, включите свет, или я вас застрелю.

И в этом доме, где мы прожили вместе столько лет, я понял, что говорю правду и от страха могу нажать на спуск. Ведь интеллект Шерлока — оружие куда серьезнее моего допотопного револьвера, как бы дико это ни звучало. Если Холмс заманил меня сюда в качестве следующей жертвы…

— Ну что ж, — сказал мой друг, — приготовьтесь, Ватсон. У меня был довольно насыщенный день.

Вспыхнула лампа.

Я ахнул. Мой друг смахивал на ходячего мертвеца.

— Не опускайте револьвер! — воскликнул Холмс. — Держите меня на мушке. Вы такого страху натерпелись, что готовы стрелять в ответ на малейшее мое шевеление. И это правильно. Цельтесь вот сюда. — Он постучал себя по груди, и я навел мушку, хотя едва на ногах стоял от слабости и был поражен до глубины души.

— Холмс… вы плохо выглядите!

— А чувствую себя еще хуже. — В устах Шерлока это казалось шуткой, но я не смог растянуть губы в улыбке.

На самом деле я едва мог дышать. Его одежда, прежде всегда безупречная, была изорвана, вся в потеках. Волосы сбились в грязные колтуны. На руках алели пятна — я увидел несколько порезов и позволил себе надеяться, что это его собственная кровь. Глубокие ссадины багровели и на щеке, но больше всего страшили глаза: расширенные зрачки и дикий взгляд сводили на нет впечатление от спокойного голоса.

— Холмс, вы сошли с ума! — выпалил я, не сдержавшись.

Мой друг усмехнулся, и эта улыбка совсем не походила на маниакальный оскал, которым он одарил меня вчера, сгорбившись над жертвой.

— Не стоит делать поспешных выводов, Ватсон. Или вы ничему не научились за годы, проведенные в моем обществе?

У меня затряслись руки, но я продолжал целиться в друга.

— Мне придется задержать вас, вы это хоть понимаете? И отвести в участок. Я не могу… не могу…

— Поверить?

Я кивнул, зная, что игра уже началась. Холмс заговорит меня, все объяснит и убедит, что те люди заслуживали смерти или напали первыми… Или что от моего внимания ускользнула какая-то элементарная деталь. Он будет говорить, пока не победит, а затем нападет.

— Я не могу поверить, но долг есть долг. — В моем голосе прозвучала вновь обретенная решимость.

— Вы увидели меня рядом с мертвецом и сочли, что я на самом деле лишил человека жизни?

— Разумеется.

Холмс покачал головой и нахмурился, будто отстранился на миг, сосредоточившись на чем-то крайне далеком от Бейкер-стрит, а затем снова посмотрел на меня, перевел взгляд на каминную полку и вздохнул.

— Я закурю, если не возражаете, Ватсон. Это поможет мне успокоиться. И я расскажу вам то, что знаю. Если после этого у вас не пропадет желание вести меня в участок — воля ваша. Но тем самым вы обречете на смерть очень и очень многих людей.

— Курите и рассказывайте.

«Он ведет свою игру, ведет ее каждую секунду…»

Холмс запалил табак, сел в кресло и поджал ноги; трубка покоилась чуть ли не на коленях. При этом он смотрел на противоположную стену, а не на меня, по-прежнему стоявшего у окна. Я слегка опустил револьвер, и в этот раз Шерлок не возразил.

Я не заметил ножа в руке у моего друга. Не было даже грязи на коже — ничего, кроме его собственной размазанной крови. И никаких пятен на подбородке — а ведь они должны были остаться после пережевывания плоти убитых им людей. Но это ничего не доказывало.

— Вы когда-нибудь изучали как следует собственное отражение в зеркале? Попробуйте, Ватсон, это интересно. Через час увидите чужого человека. А спустя еще какое-то время поймете, что на вас смотрит незнакомец, увидите не целостный привычный образ, а его фрагменты — большой нос, близко посаженные глаза. Увидите некоего индивидуума, а не самого себя.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что восприятие не имеет четких границ, оно небезупречно. — Шерлок вдохнул дым, а потом медленно вынул трубку изо рта.

Его глаза расширились, а лоб покрылся складками. Великий сыщик о чем-то задумался, и я по привычке затих на минуту или две.

Потом Холмс снова взглянул на меня, но ничего не сказал. Никогда прежде я не видел его таким встревоженным.

— Холмс, я же видел вас на месте преступления. Вы убили человека, посмеялись надо мной, а после вскрыли труп и вырвали сердце.

— Да, сердце… — Холмс снова отвернулся, перестав уделять мне внимание. — Сердце, мозг… части целого… фрагменты единой картины… — Он перешел на бормотание, и вот уже голос почти неслышен, только шевелятся губы.

— Холмс!

— Снаружи тихо. Они идут.

Шерлок произнес это чуть ли не про себя, посмотрев на меня полными страха и грусти глазами, и как будто чужой холодный палец прошелся по моему позвоночнику.

«Они идут». Мой друг имел в виду не Джонса и его помощников; он вообще не подразумевал кого-то конкретно. Ни один человек не мог так напугать Шерлока Холмса.

— Кто? — спросил я.

Но вместо ответа он вскочил с кресла, подбежал ко мне и оттолкнул в сторону. Теперь мы стояли по обе стороны окна.

— Послушайте, Ватсон. Если вы мне друг, если полагаетесь на меня, если верны мне и любите меня, то должны немедленно осознать две вещи, иначе нам просто не выжить. Во-первых, я не убийца. Во-вторых, ваши собственные глаза могут лгать вам, по крайней мере сейчас. Инстинкт и вера — вот на что можно положиться. Слишком уж прочно они встроены в нас, слишком глубоко укоренены… Ни то ни другое они изменить не могут…

Шерлок то говорил связно, то ударялся в бред. И ведь он мог убить меня! Так внезапно приблизился, что я просто забыл о своем револьвере.

В моем уме сомнение пустило корни, когда я узнал выражение лица Холмса. Да, я видел его прежде, причем не раз. В нем соединились азарт преследования, радость открытия, восторг приключения и понимание того, что дедуктивный метод вновь одержал верх. Но за всем этим таился страх такой силы, что у меня обмякли колени.

— Холмс, вы о чем?

— Вы спросили «о чем», Ватсон, не «о ком». Вы уже на полпути, чтобы поверить. Тише! Посмотрите вон туда, на улицу!

Я выглянул в окно: по дороге, направляясь к двери дома 221-б по Бейкер-стрит, бежал Шерлок Холмс.

— Я подозревал, что они придут за мной, — прошептал мой друг. — Я представляю для них угрозу.

— Холмс… — У меня просто не было слов.

Если недавние потрясения оглушили мой разум, то теперь, казалось, он разрывался на части; словно какая-то безликая сила тащила мою реальность прочь по темному длинному тоннелю. Я пребывал в ступоре, невольно отрешившись от всего, что меня окружало, но при этом понимал: сейчас как никогда нужна ясность мышления, требуется четко воспринимать происходящее. Насколько это вообще возможно.

— Не верьте своим глазам! — прошептал Холмс.

Внизу человек двигался как Шерлок, той же размашистой походкой. Волосы так же развевались при каждом шаге, а на лице читалась знакомая решимость.

— Вера, Ватсон, — произнес мой друг. — Можете верить или не верить в Бога, но верить в меня вы должны. В меня, в нас, в нашу дружбу и общую историю. Я чувствую, что именно в них кроется ответ.

А потом с лестницы донесся тяжелый топот.

— Я схвачу эту тварь, — сказал Холмс, — а вы стреляйте ей в голову. Одной пули может не хватить, поэтому выпускайте весь барабан. Не мешкайте, друг мой! Сегодня ночью на кону гораздо больше, чем просто наши жизни. Мы сражаемся за Лондон. А может, и не только за него.

Я не мог говорить. Жалел, что здесь, с нами, нет Джонса — да кого угодно, способного принимать решения и брать на себя ответственность. «Верить! — приказал я себе. — Верить в Холмса!»

Я видел, как он убил человека.

«Глаза могут лгать».

Он был весь в крови и грязи, скрывался от погони, прятался из-за преступлений, которые совершил.

«Я не убийца».

А потом дверь с треском распахнулась, и в свете лампы возник Шерлок Холмс — высокий, прямой, в порванной грязной одежде, с исцарапанным лицом, с изрезанными окровавленными руками — и у меня не осталось времени.

Неожиданно в комнате сладко запахло медом. Мой друг по-прежнему находился у окна, я посмотрел на него и краем глаза заметил нечто странное. Казалось, вокруг головы человека, стоявшего на пороге комнаты, роятся насекомые.

Но стоило мне всмотреться, как они сразу исчезли. Двойник блеснул тем самым оскалом, который я уже видел ночью.

— Ватсон! — воскликнул Шерлок, шагнув ко мне от окна и схватив за руки. — Верьте!

А потом незваный гость ударом ноги разбил лампу и прыгнул на нас.

Я отпрянул. Комната погрузилась во тьму, ее освещало лишь призрачное сияние луны и звезд, просачивавшееся сквозь вечный лондонский смог. Я слышал рычание, рев, треск мебели, какой-то хруст, пока два Холмса катались по центру комнаты, и вскоре перестал понимать, кто есть кто.

— Прочь! — раздался крик одного из них. — Уйди прочь! — В голосе звучал настоящий ужас. — О боже! О разум! Почему мы!

Я прицелился, но на полу катался и корчился один клубок — двойники вцепились друг другу в глотку, душили, выпучив глаза. Затем сначала первый, а потом и второй Холмс подставили лицо для выстрела. Я шагнул вперед, все еще чувствуя странный медовый смрад, и вдруг меня какая-то тварь ужалила в колено. Заползя под штанину, она щекотно ворочалась, пока я не расплющил ее одним шлепком.

Пчела.

— Ватсон! — закричал Шерлок.

Я раздвинул занавески, впуская как можно больше лунного света. Один детектив прижал к полу другого, схватив за горло.

— Ватсон, стреляйте в него! — скомандовал тот, что сверху.

Его лицо исказилось от страха, на щеке открылись ссадины, из них сочилась кровь. Второй Шерлок бился как рыба и булькал горлом. Я вдруг осознал, что не могу отвести от него взгляд — словно внутренний голос приказывал мне внимательно наблюдать, хотя Холмс, тот, что сверху, по-прежнему кричал:

— Стреляйте! Стреляйте ему в голову!

Лежащий внизу вдруг успокоился, поднял руку, в которой оказался платок, и провел по лицу. И ссадины исчезли! Остались алые разводы, но со следующим движением пропали и они. Раны оказались поддельными, кровь ненастоящей.

Верхний Холмс оторопело уставился на противника, а затем посмотрел на меня. Из его уха выбралась пчела и поползла по лбу. Потом ссадины на щеке выцвели и исчезли в считаные секунды.

Двойник замерцал. С его окрашенной в телесный цвет личиной происходило нечто жуткое — под ней что-то живое ползало, извивалось, делилось и тут же соединялось в сплошной ком…

И вдруг из нутра этой твари вырвались, зажужжали пчелы, зароились вокруг ее головы. Холмс все еще сражался с чудовищем, лежа на полу и пытаясь сорвать со своего горла чужие руки, которые явно не были руками.

Контуры двойника дрожали, и я вспомнил слова Шерлока: «Глаза могут лгать… Инстинкт и вера — вот на что можно положиться».

Я шагнул вперед, прижал дуло револьвера к голове самозванца и выстрелил. Что-то плеснуло на пол и стены, но это была не кровь — кровь не пытается уползти прочь и улететь, жужжа на свету.

Нажав на спуск, я связал воедино сомнение и веру и тем самым изменил все.

Существо, пытавшееся убить Холмса, переливалось в лунном свете. Будто две картинки сменяли друг друга так быстро, что соединялись в один невероятный облик.

Холмс… Двойник… Эта тварь, чем бы она ни была, казалась чудовищной.

— Еще раз! — закричал Шерлок. — Еще!

Я встал на колени, чтобы не попасть в друга, и снова выстрелил в монстра. От каждого попадания тот корчился, и смена образов замедлялась, словно пули освобождали саму правду. Лишь много позже я осознал, что они определяли истину: каждое нажатие на спуск не просто ранило тварь, а изменяло природу моей собственной веры. Теперь я знал, что передо мной поддельный Холмс, и от этого чудовище слабело.

Грянул шестой выстрел.

Трудно описать, чему я стал свидетелем. У меня было лишь несколько минут, чтобы разглядеть это неясное, невероятное создание, прежде чем оно распалось на части. Но даже сейчас я не могу подобрать слова для изображения той нереальности, которую видел, слышал и ощущал. В воздухе висел резкий запах меда, но казался едва знакомым, даже чуждым, как будто мне подменили память. На мгновение комната заполнилась каким-то звуком, отдаленно похожим на голос. Если так, то тварь говорила на абсолютно неведомом языке, и у меня не возникло желания разобраться со смыслом его слов. Да и был ли он, этот смысл? Мне казалось, в голосе звучит лишь безумие.

Как бы то ни было, через несколько секунд после шестого выстрела мы с Холмсом остались в комнате одни. Я поспешно перезарядил оружие, а Шерлок поднялся, нашел масляную лампу и осветил помещение. Опасность миновала — монстр исчез.

Остались только пчелы. Мертвые и умирающие, они лежали кучками на подоконнике или ползали под креслами и по каминной полке. Более сотни трупиков усеяли тонкий ковер. Меня ужалили лишь раз, а Холмс, похоже, и вовсе этого избежал. Насекомые испускали дух прямо у нас на глазах.

— Боже мой! — Я опустился на колени, не в силах удерживать револьвер.

— Вам плохо, друг мой? — спросил Холмс.

— Плохо? Нет. Я просто в шоке. Что происходит, Холмс? Я как ребенок, который внезапно разом понял все, чему его когда-либо учили.

— Есть многое на свете, друг Ватсон, что и не снилось нашим мудрецам, — сказал Шерлок. — И нынче мы повстречались с одной такой тайной.

Ему тоже пришлось сесть. Одной рукой он массировал помятую шею, а второй вытирал лицо, убирая платком остатки грима. Потом счистил фальшивую кровь с рук и убрал ложные порезы. Холмс казался встревоженным, его глаза были устремлены вдаль — куда же он смотрит? И что там видит?

— Вы объясните наконец, что происходит? — Я окинул взглядом комнату, гадая, куда же исчез зловещий двойник, но в глубине души уже знал, что его природа слишком мрачна для моего бедного рассудка. — Холмс? Эй, Холмс!

Но он отрешился, его разум бродил сам по себе, неведомыми путями, исследуя неизвестные мне закоулки воображения. Шерлок пытался постичь то, чему стал свидетелем.

Я сходил за трубкой, набил табаком, зажег и вложил ему в руку. Холмс взял ее, но не затянулся. Так он и сидел, когда инспектор Джонс из Скотланд-Ярда с шумом ворвался в комнату.

— И сколько же времени вы провели с ним? — повторил вопрос полицейский.

— Долго. Примерно три часа.

— А убийца? Как я понял, вы его застрелили. Так где же он?

— Да, застрелил. Только он — не он, а оно…

Я уже три раза рассказал Джонсу о произошедшем, но, похоже, с каждой новой подробностью его сомнения лишь росли. Не помогало делу и молчание Холмса.

— Еще пять убийств, — сообщил инспектор. — Три при свидетелях, и каждый узнал в преступнике близкого друга или члена семьи.

На это я мог лишь ответить, что сам ровным счетом ничего не понимаю. Хотя теперь склонен был верить Холмсу, как бы бредово, как бы дико ни выглядело происходящее. Его слова «невероятное следует за невозможным» засели у меня в голове. Тем не менее напрасно инспектор добивался от меня подробностей. Случившееся казалось мне просто дурным сном. К счастью, тут очнулся Шерлок. Он вздрогнул и встал, бросив на меня пустой взгляд, словно забыл, зачем я здесь.

— Мистер Холмс, — сказал Джонс, — доктор Ватсон недавно заявил, что вы убийца, а теперь он говорит о вашей невиновности. Его аргументацию я нахожу по меньшей мере странной, а потому очень хотелось бы услышать вашу версию событий. Здесь была стрельба, но нет трупа, а сегодня вечером в Лондоне изрядно прибавилось скорбящих.

— Жертв будет еще больше, — тихо сказал Холмс. — Но, думаю, не сейчас. — Он снова зажег трубку и закрыл глаза, вдыхая дым.

Мой друг собирался с мыслями, готовился посвятить нас в свою версию. К его коже так и не вернулся нормальный цвет, да и столь мрачное выражение лица было для меня внове. Похоже, дело не закончено, блестящий ум Шерлока еще пребывает в поисках истины.

И это никоим образом не успокаивало меня.

— К счастью для Лондона, а возможно, и для всего человечества, я стал свидетелем одного из первых убийств. Тот день я посвятил самым обычным биологическим экспериментам на мертвых грызунах, а вечером отправился на прогулку. И услышал треск в кустах — похоже, шумело существо крупнее собаки. А потом раздалось нечто похожее на крик. Мне захотелось узнать, в чем дело.

Я отвел в сторону большую ветку, и это позволило мне наблюдать за операцией, которую проводили над неким пожилым джентльменом. Поистине омерзительная сцена! Несчастный успел отдать богу душу, а злодей, вспоровший ему живот, деловито извлекал почки и печень прямо на моих глазах. И этим преступником была Ирэн Адлер.

— Нет! — воскликнул я. — Холмс, что вы говорите?

— Доктор, если вы позволите мне продолжить, то я постараюсь внести ясность, насколько это возможно. Сожалею, но многие фрагменты этой головоломки для меня самого по-прежнему скрыты туманом. Уверен, джентльмены, он развеется. Я тщательно изложу детали, тогда правда сама примет законченную форму.

Итак, Адлер потрошила старика в саду богатого лондонского дома. Согласен, в это очень нелегко поверить. Я привык мыслить логически; я полагаю, что истину определяет доказательство, а не только вера. Посему я полностью отринул то, о чем говорили мне глаза, ибо знал: этого не может быть, Адлер не способна на убийство. К тому же она несколько лет назад уехала из страны. Из моего неверия в увиденное воспоследовал закономерный вывод: я не видел истинной картины. Совсем наоборот, разыгравшаяся передо мной сцена — это сплошной обман! Еще одна странность заключалась в том — как же сей факт понятен мне сейчас! — что во время прогулки все мои мысли занимала именно эта женщина.

— Да, Холмс, столь откровенное признание из ваших уст означает лишь одно: подобная деталь чрезвычайно важна для раскрытия преступления.

— Пожалуй, — отрывисто произнес Шерлок. — И тогда я допустил: случилось некое событие, не относящееся к нашему миру. И благодаря этому допущению я смог все увидеть в реальном свете. Я разглядел истинный облик убийцы, проник под его личину, и передо мной предстала картина катастрофы. Я увидел… — Он не договорил, устремив взгляд через окно в призрачную ночь.

Мы с Джонсом молчали, понимая, какие страдания испытывает Холмс.

— Это ужасно, — наконец сказал он. — Ужасно…

— На самом деле там был, — попытался я закончить рассказ Шерлока, — двойник, имитатор, который изображал Холмса…

— Ошибаетесь, Ватсон. Меня узнали только вы. Существо проникло в ваши мысли и приняло самый четкий из найденных там образов, то есть мой. То же происходило и в других случаях, мистер Джонс. Свидетели, вне всякого сомнения, видели, как их братья, жены и сыновья, нарушая все мыслимые законы, потрошат абсолютно неизвестных им людей.

— Но что же убийца? — спросил инспектор. — Кто он? Куда подевался? Ватсон утверждает, что застрелил преступника. Мне нужен труп!

— А у вас что, трупов мало? — тихо спросил детектив, и от меня не укрылось, какой взгляд он метнул в Джонса.

Ни разу за все время нашей дружбы Шерлок не смотрел так на меня, зато на других — бывало. Его с трудом сдерживаемый гнев был поистине испепеляющим.

Джонс хотел что-то сказать, но замялся и отступил к двери.

— Вы не придете завтра в Скотланд-Ярд? Мне необходима ваша помощь. И…

— Я приду, — сказал Холмс. — Полагаю, сейчас у вас немало работы. Говорите, пять убийств? Наверняка найдете еще столько же трупов. К тому же скоро может подняться паника, готовьтесь успокаивать население.

Инспектор отправился восвояси. Я повернулся к Холмсу, и то, что увидел, потрясло меня до глубины души, несмотря на все события последних суток.

Мой друг плакал.

— Нам никогда не узнать всего, — сказал Шерлок, — но, боюсь, это всё прекрасно знает нас.

Мы сидели по разные стороны от камина. С тех пор как ушел Джонс, мой друг выкуривал уже четвертую трубку. Влажные дорожки все еще предательски мерцали на его щеках; мои глаза тоже были полны слез сочувствия.

— Чего оно хотело? — спросил я. — Какой у него мотив?

— Мотив? У сущности абсолютно необыкновенной, столь чуждой нашему мышлению и восприятию? Возможно, ей не требовался мотив. Но я могу предположить, что она хотела нас изучить. Она резала, потрошила и рассматривала жертвы с той же легкостью, с какой я несколько дней назад травил и вскрывал мышей. А та аккуратность, с которой внутренности извлечены из тел? Она только подтверждает мое допущение.

— Но зачем ему знать, как мы устроены и что у нас внутри?

Холмс смотрел на огонь в камине, и пламя отражалось в его зрачках. Я был рад даже этому; я помнил абсолютную пустоту в глазах двойника, склонившегося над окровавленным телом.

— Вторжение, — ответил Шерлок одним-единственным словом и тихо повторил его.

Или, может быть, просто тяжело вздохнул.

— Чем сильнее мы стараемся забыть какое-нибудь происшествие, тем хуже получается. Это один из главных наших недостатков, — заметил я.

Холмс улыбнулся и кивнул, а я, как мальчишка, загордился тем, что друг согласился с моей мыслью.

— За пределами того, что мы знаем или стремимся узнать, существует иной мир. Возможно, наш разум просто не в силах его постичь. Мы не созданы для этого. С таким же успехом можно вставлять квадратную плиту в круглое отверстие, — задумчиво произнес детектив.

— Даже вы не способны постичь?

— Даже я. — Он выбил и снова наполнил трубку.

Холмсу, похоже, нездоровилось — лицо было залито смертельной бледностью. Чтобы мой друг, раскрыв преступление, предавался меланхолии? Он вел себя так, будто нечто исключительно важное ускользнуло от его внимания. Думается, уже тогда я понимал, в чем причина. Шерлок имел версию случившегося, и она в той или иной степени совпадала с фактами, но до сути он не добрался. И это чрезвычайно расстраивало его.

— Помните тот случай в Корнуолле, ужасный опыт с порошком «дьяволовой ноги»?

Я кивнул:

— Как можно забыть?

— Это были не галлюцинации, — сказал он тихо. — Мне кажется, нам дали шанс с помощью наркотика заглянуть на ту сторону. Да, Ватсон, это совсем не галлюцинации.

Несколько минут мы просидели молча. Когда рассвет смягчил резкие контуры тьмы, Холмс неожиданно встал и отослал меня прочь.

— Мне нужно как следует обо всем подумать, — бросил он. — И подготовиться к следующему разу.

Я покинул дом на Бейкер-стрит уставший, замерзший, как никогда в жизни чувствуя себя маленьким и незначительным. В то утро я долго бродил по улицам, ощущая страх, разлитый в воздухе, а один раз даже услышал, как пчела, жужжа, перелетела с цветка на цветок. После чего решил повернуть к дому.

Заряженный револьвер оказался теплым, когда я сунул руку в карман пальто.

Потом на протяжении двух недель я ежедневно прогуливался по Бейкер-стрит. Холмс не выходил из дома и не пытался со мной связаться. Один или два раза я видел, как в квартире зажигался свет и силуэт согбенного Шерлока перемещался туда-сюда, словно он нес на плечах тяжелый груз.

Однажды — и лучше бы этого вовсе не случилось — он стоял у окна, всматриваясь в вечернюю мглу, и даже не заметил меня, хотя я остановился и помахал.

Холмс снова и снова пробегал взглядом по крышам, словно пытаясь поймать ускользающую истину. Наблюдая за ним, я был уверен, что его глаза — мерцающие, темные, полные тоски — скорее всего, уже не видят этот мир.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Комментарии к книге «Многоликий ужас», Тим Леббон

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства