«Как в индийском кино»

25297

Описание

«Нет, нужно искать человека, который имеет связи в Индии, потому что индийский ресторан и Джалал Сингх, которому якобы отправили в Калькутту контейнер, не могли появиться сами собой. Кроме того, в Стамбульском аэропорту Вадима и остальных встречал человек с наверняка новыми документами на всех них, и они тут же куда-то вылетели. А если вспомнить, чем занимался Вадим, то интерес к нему вполне могли проявить иностранные разведки. Но как они на него вышли?..»



Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

Марина Серова

Как в индийском кино

Погода была до того мерзкая, что мне решительно не хотелось высовывать нос на улицу, но вот выглянуть в окно я все-таки отважилась, о чем тут же пожалела: низкое декабрьское темно-серое небо выглядело крайне неприветливо, грозя очередной порцией дождя. Да-да! Именно дождя, ибо природа выдавала непостижимые уму сюрпризы! В начале ноября в Тарасове ударили такие морозы, что даже Волга встала раньше обычного! А вот с конца ноября начались оттепели, и дороги с тротуарами покрылись грязной кашей, под которой скрывался коварный лед. Таким образом, езда превратилась в малоувлекательную лотерею: то ли тебя стукнут, то ли ты в кого-нибудь впишешься. А уж мыть машину стало занятием совершенно бесполезным – зачем стараться или тратить деньги, если она буквально через пару кварталов превращалась в нечто непотребное.

– Что жизнь, что погода! – тяжко вздохнула я и, мельком глянув на часы – была уже половина десятого! – вернулась на диван. – Невесело начинается неделя! Да и чего другого ждать от понедельника, дня тяжелого? Да еще когда на календаре тринадцатое число!

Да и правда – жизнь у меня в последнее время была не сахар! Планету охватил глобальный финансовый кризис, который не обошел стороной и меня, при всей незначительности моей скромной персоны. Ну скажите на милость, какое дело капитану, чье судно в открытом море треплет жесточайший шторм, до того, чем занимаются крысы в трюме его корабля? Да пусть они хоть припасы лопают, хоть в горелки играют! Тут не до них! Живым бы остаться да судно спасти! Вот и в нашей сухопутной жизни та же картина. Когда люди изо всех сил стараются сохранить свой бизнес и как-то удержаться на плаву, их совершенно не волнует, чем занимаются их дражайшие или не очень дражайшие половины. Да и все прочие проблемы уходят на такой дальний план, что о них и не вспоминают. Таким образом, мои услуги частного детектива оказались временно никому не нужны, и я маялась от безделья, безденежья и скуки. Смотреть телевизор решительно невозможно – мне здоровая психика нужна, на развлечения денег, естественно, нет. Идти в гости к кому-нибудь из подруг с пустыми руками неприлично, а уж приглашать их к себе и подавать фигу на стол – и подавно.

Все домашние дела я давно переделала, приведя в порядок даже доставшуюся мне от бабушки однокомнатную квартиру, которой пользовалась крайне редко, и уже дозревала до мысли сдать ее, чтобы хоть как-то поправить материальное положение, ибо мои финансы не просто пели романсы, а в голос выли от безденежья. Хорошо еще, что я давно бросила курить и эта, причем очень солидная, статья расходов исчезла из моего бюджета. Но вот кофе! Я привыкла пить хороший зерновой, ну, по крайней мере, молотый лучшего качества, а к растворимому, пусть и дорогому, никогда даже не прикасалась. Одним словом, я прочно сидела на мели, и перспективы мне рисовались исключительно в мрачных тонах!

Вздохнув еще раз, я устроилась поудобнее и собралась погрузиться в блаженную полудрему, мечтая о чем-нибудь приятном, когда раздался телефонный звонок, и я от неожиданности подскочила на постели – давненько он молчал. С сумасшедшей надеждой на звонок будущего клиента я бросилась к телефону, заранее решив собственными руками убить звонившего, если окажется, что это кто-то из моих знакомых или просто ошиблись номером. Но не ошиблись!

– Татьяна Александровна Иванова? – услышала я в трубке хорошо поставленный вальяжный голос.

– Да, это я, – ответила я, замирая от надежды.

– Ваш номер мне дал Олег Иванович Холодов, причем с самыми лестными рекомендациями, – продолжил мужчина.

Холодов был помощником нашего тарасовского вице-губернатора, чьего сына я когда-то вытащила из одной очень мерзкой истории еще до того, как она стала достоянием гласности, и тем спасла Олегу Ивановичу карьеру, за что он был мне, естественно, бесконечно благодарен.

– Да, я знакома с ним, – заметила я.

– Он также сказал мне, что вы умеете держать язык за зубами, чем выгодно отличаетесь от прочих представительниц слабого пола, – продолжил мужчина.

– Это непременная составляющая моей работы, – просто ответила я.

– Вот я и хочу предложить вам работу, – деловым тоном заявил мужчина.

– Я слушаю вас, – с готовностью отозвалась я и предложила: – Вы не могли бы представиться, чтобы нам было удобнее разговаривать?

– Это лишнее, – сухо ответил он. – Называйте меня просто Клиент.

– Хорошо, – согласилась я, потому что у меня еще и не такие случаи бывали, и повторила: – Я слушаю вас.

– Вам нужно до конца сегодняшнего дня выяснить, не произошло ли какого-нибудь несчастья с одним человеком, моим подчиненным. В пятницу вечером он ушел из дома и до сих пор не вернулся. Подобное несколько раз случалось в прошлом, но он всегда приходил на работу, а сегодня так и не появился.

– Сроки жесточайшие, но я справлюсь! – пообещала я и заметила: – Господин Клиент, но ведь с пятницы прошло уже достаточно времени, и его родные могли написать заявление в милицию, дав делу законный ход.

– Это нерационально, – сказал он как отрезал и пояснил: – Там будут работать ни шатко ни валко, и поиски могут затянуться на месяцы, а нам важна оперативность. К этому прибегнут только в том случае, если ваша работа окажется безрезультатной. Итак, вы беретесь?

– Да! – решительно заявила я.

– Тогда я вам перезвоню через пятнадцать минут, – ответил он, и в трубке раздались короткие гудки.

Я тоже положила трубку и бросилась собираться в авральном темпе, одновременно вспоминая и анализируя произошедший только что разговор, который меня довольно сильно озадачил. Во-первых, по шумам в трубке я поняла, что мне звонили из уличного телефона-автомата. Во-вторых, несмотря на солидные рекомендации и заверения Холодова в том, что я умею хранить чужие тайны, Клиент отказался назвать свое имя. А в-третьих, я почувствовала его явное нежелание идти официальным путем, чтобы найти своего «потеряшку». Да-а-а, здесь было над чем поломать голову!

В армии я, естественно, не служила, но оделась и привела себя в порядок в рекордные сроки, собрав даже сумку, и застыла у телефона в ожидании звонка, который раздался точно через пятнадцать минут.

– Спускайтесь и возьмите в своем почтовом ящике конверт со всеми исходными данными, которые могут вам понадобиться. Там же вы найдете свой гонорар и деньги на расходы, потому что вам непременно придется сунуть где сотню, где две, чтобы получить нужную информацию, – сказал Клиент. – Я же перезвоню вам через десять минут, чтобы ответить на те вопросы, которые у вас возникнут.

Чтобы не дожидаться лифта, вниз я летела через две ступеньки и, запыхавшись, достала из почтового ящика большой стандартный конверт, который тут же открыла, и, вызвав лифт, посмотрела его содержимое. Вид пятисот долларов меня искренне порадовал, и я их только что не поцеловала, но быстро вернулась к делу. Кроме денег в конверте оказалась средних размеров цветная фотография мужчины лет сорока, довольно симпатичного блондина с правильными чертами лица и добрыми, но при этом очень грустными глазами. На отдельном листке было напечатано: «Вадим Сергеевич Смирнов, 1967 года рождения. Рост приблизительно 180 сантиметров, телосложение среднее, никаких особых примет, шрамов, родимых пятен и так далее не имеет. Около 18.45 в пятницу 10 декабря вышел из дома и исчез. Был одет в длинную куртку темно-серого цвета с капюшоном, на ногах – черные сапоги с молнией с внутренней стороны. Темно-серые брюки и черная водолазка. Документов, золотых изделий, крупной суммы денег и сотового телефона при себе не имел, борсетки тоже».

– Да, негусто! – вздохнула я.

Поднявшись к себе, я дождалась звонка Клиента и спросила:

– Смирнов не может отсиживаться у родственников или друзей?

– У него нет ни тех, ни других, – ответил мужчина.

– Простите за вопрос, а любовницы? – уточнила я.

– Нет! – отрезал он и, уже раздражаясь, сказал: – Поймите! Для Вадима вся жизнь была в работе! Он ни за что и ни при каких обстоятельствах ее бы не прогулял! С ним что-то случилось, и вы обязаны выяснить, что именно! Если же вопреки моим ожиданиям окажется, что он действительно где-то загулял, то у него возникнут такие большие неприятности, каких вы даже представить себе не можете!

– Все поняла! – примирительно ответила я.

– Я позвоню вам без пятнадцати шесть, и вы сообщите мне о результатах поисков, – пообещал мужчина.

– Тогда лучше звоните мне на сотовый, потому что я могу быть в дороге, – предложила я.

– Хорошо! У меня есть ваш номер! – согласился он, потребовав: – Работайте! У вас мало времени! – и повесил трубку.

Время действительно поджимало, и я даже не стала завтракать – в городе что-нибудь перехвачу. Быстро одевшись, я налила двухлитровую бутылку воды и спустилась к своей машине. Достав из бардачка тряпку, я протерла номера, лобовое и заднее стекла и наружные зеркала заднего вида, что, честно признаться, улучшило мне видимость ненамного и ненадолго – грязища на улице царила жуткая. Первым делом я поехала и поменяла деньги, а потом заправила машину под завязку и отправилась к Кире, то есть к Владимиру Сергеевичу Кирьянову, подполковнику милиции и моему давнему и самому лучшему другу.

– Володя! Мне нужна твоя помощь! – с порога заявила я.

– А ты, Татьяна, вспомни, когда ты ко мне в последний раз без дела заходила, просто посидеть, поболтать, кофейку испить? – ехидно поинтересовался он.

– При твоей занятости, Киря, ты бы меня с этими разговорами за жизнь наладил отсюда быстро, далеко и надолго, – парировала я.

– Тоже верно, – согласился Володя. – Бурлит криминальный мир! Ну никак ему спокойно не живется! – вздохнул он и спросил: – А ты, никак, клиента подцепила?

– Точно! – подтвердила я. – И до того загадочного, что даже имя не назвал!

– Ой не нравится мне это! – покачал головой Киря. – Как бы ты, подруга, не вляпалась с этим делом!

– Брось, Володя! – отмахнулась я. – Какой-то, судя по описанию, средней руки клерк не вышел на работу, вот и все! Покинул родимые пенаты вечером в пятницу и пропал, а начальство забеспокоилось.

– Но назваться-то могло! – возразил мне Володя.

– А может, это такое известное в Тарасове имя, что оно решило не рисковать своей репутацией, – в свою очередь возразила я.

– Можно подумать, до сих пор у тебя в клиентах исключительно дворники с бомжами и алкашами были, – хмыкнул Кирьянов.

– Знаешь, мне это тоже не совсем понравилось, хотя он сослался на одного действительно довольно высокопоставленного чиновника, – призналась я. – Только на безрыбье, как известно… Тем более что клиент всегда прав!

– Ну смотри! Тебе жить! – пожал плечами Володя и спросил: – А чего тебе от моей грешной души надо?

– Сводку происшествий за эти дни, что же еще? – удивилась я. – Может, его ваши прихватили за что-нибудь, и он до сих пор в КПЗ задержался. Или отморозки спьяну ножичком пырнули, и он в больнице. Вариантов много.

– Ну садись и смотри, – предложил Кирьянов, протягивая мне распечатку, и попросил: – Покажи, что у тебя есть на «потеряшку», может, знаю его.

Отдав Володе фотографию и пояснение к ней, я принялась изучать сводку, но фамилия Смирнов в ней не упоминалась, а вот неопознанные трупы и доставленные в больницы в бессознательном состоянии потерпевшие – документов-то у Смирнова с собой не было – имелись. Выписав все, что могло представлять интерес для дела, я вернула Кире бумаги, а он мне фото и листок, добавив при этом:

– Действительно, судя по физиономии и простецкой одежде, это и есть клерк средней руки. Даже странно, что из-за него столько беспокойства.

– Вот найду его и спрошу, чем же он так своей фирме ценен, – пообещала я и попросила: – Володя! Звякни в морг! Хочу посмотреть, не там ли Смирнов нашел себе предпоследнее пристанище.

– Циник ты, Танька! – усмехнулся Кирьянов и взял трубку, но тут же задумался: – Интересно, а как звучит циник в женском роде? Циничка? Цинка? Или еще что-нибудь в этом роде?

– Брось свои лингвистические изыскания и звони! – отмахнулась я. – Делать нам с тобой сейчас больше нечего, как только филологией заниматься!

Володя созвонился с моргом, и я направилась туда. При виде покойников я давно уже не визжу и в обморок не падаю – сказалась прокурорская практика, но вот специфический запах, который ни с каким другим не перепутаешь, я спокойно воспринимать так и не научилась. Так что я даже порадовалась, что не успела съесть завтрак, а то попросился бы он обратно.

Клиентов в этом не самом приятном на свете заведении оказалось многовато. А чему удивляться? Кризис – он и в Тарасове кризис! Сократили мужика с работы, вот он и не нашел себе лучшего применения, как на большую дорогу пойти и прохожих чистить! А для шибко сопротивляющихся ножичек или молоток припас, а то и топор! Да! Не завидую я Кирьянову! Сейчас такое творится, что ему впору на работу переселяться! А в свете неукротимо и неуклонно приближающегося Нового года с его длиннющими праздниками, когда грех не выпить, да вот не на что, милицию придется не иначе как на казарменное положение переводить! Ну да это не моя забота!

Сунув тетке в грязном халате пару сотен (рублей, конечно), чтобы пошустрее поворачивалась, я взяла журнал регистрации и, быстро просмотрев его, попросила показать мне тех покойников, которые хоть немного подходили по возрасту к Смирнову. К счастью для него, его там не оказалось.

Выйдя на улицу и продышавшись, я отправилась по больницам, причем решила ехать не только в те, откуда в милицию поступали сведения о пострадавших, а во все. А как же! Человек ведь мог получить и вполне мирное, хоть и тяжелое увечье. То есть шел он себе, шел, поскользнулся, упал и получил черепно-мозговую травму или еще что-то в этом духе. Вот и валяется без сознания с ног до головы загипсованный и даже «агу» сказать не может, а уж назвать себя – тем более. Кроме того, в Тарасове, как, наверное, и во всей России, каждый день дежурила какая-то определенная больница, куда доставляли людей по «Скорой». Но ведь не исключен вариант, что какая-нибудь сердобольная душа могла просто из человеколюбия подобрать страдальца и отвезти его в больницу на своей машине. Слабоват, конечно, вариант, но чем черт не шутит!

Купив по дороге пару слоеных пирожков с капустой – с другой начинкой я решила не экспериментировать, а то мало ли что туда могли насовать, – я отправилась в путешествие по ближайшим к центру клиникам. Я приходила в приемное отделение и с ходу наглядно предъявляла удостоверение частного детектива, а ненаглядно деньги. Сбоев не случалось, и мне давали вожделенный доступ к документации. Выяснив там все, что мне надо, я поднималась в палаты, посмотреть на пациентов. Некоторые из них уже успели прийти в сознание и назвать себя, что значительно облегчало мне поиски, а остальных я просто сравнивала с фотографией. Количество больниц неуклонно уменьшалось прямо пропорционально количеству выданных мне на расходы денег, а результата все не было. Объездив все больницы Тарасова, я отправилась в Покровск, чтобы поискать еще и там – а вдруг Смирнову взбрело в голову через Волгу по мосту проехать, чтобы развеяться, и именно там с ним что-то случилось? Но и там мне ничего не удалось выяснить. Возвращалась я в Тарасов не в самом радужном настроении, усиленно размышляя, что еще можно предпринять в такой сложной ситуации. Время до часа «Х», то есть до 17.45 у меня еще оставалось, вот я и соображала, где еще имеет смысл поискать. Тут зазвонил мой сотовый, причем номер не определился, а вот голос оказался знакомым – это был мой «господин Клиент»!

– Вы ведь обещали позвонить попозже, но я уже сейчас могу вам кое-что… – начала было я, но он перебил меня.

– Татьяна Александровна! Вас не затруднит отчитаться лично, а не по телефону, – предложил он, да вот только прежней вальяжности в его голосе уже не было и в помине.

– Конечно! – спокойно ответила я, страшно удивившись такой внезапной метаморфозе: то он конспирацию блюдет изо всех сил, а тут вдруг возжелал лично встретиться.

– Тогда подъезжайте на Мичурина, дом двадцать. Вы знаете, где это?

Естественно, я знала эту короткую тихую улочку в самом центре города. Дома там стояли двухэтажные, кирпичные, построенные еще задолго до царя, то есть основательно и очень добротно. До революции эта улица называлась Екатерининской в честь императрицы Екатерины Второй, пригласившей немцев поселиться в Поволжье, и была заселена в основном немцами – купцами и промышленниками. По неизвестной мне прихоти тарасовских градостроителей она, то есть улица, а не Екатерина Великая, избежала участи остальных центральных улиц и переулков, где все было снесено до основания и, как грибы, выросли элитные многоэтажки. Здесь же коренное население аккуратно расселили, а бывшие жилые дома превратили в конторы, фирмы, банки, из-за чего улицу Мичурина частенько называли местной Уолл-стрит.

– Если не помешают пробки, то буду у вас где-то через полчаса, – пообещала я.

– О вашем появлении предупреждены и вас проводят. Ждем, – ответил мужчина, чем заставил меня призадуматься: а кто это еще так жаждет со мной пообщаться?

Я действительно сумела уложиться в полчаса и остановилась около симпатичного и тщательно отреставрированного двухэтажного купеческого особняка под номером двадцать с освещенными, но тщательно закрытыми жалюзи окнами. С одной стороны от него из-за высокой ограды виднелись голые ветки деревьев, а вот с другой к нему вплотную примыкал другой особняк.

– «Общество с ограниченной ответственностью «Янтарь». Финансовые консультации», – прочитала я на двери нужного мне дома. – Вот так! Безлико, обтекаемо и ничего конкретного! – и нажала кнопку звонка.

Дверь мгновенно открылась, и передо мной предстал крепкий охранник в хорошем костюме и светлой рубашке с галстуком, но без обязательного в таких случаях бейджа с именем на лацкане. Он посмотрел на меня спокойным и равнодушным взглядом профессионала, причем самого высокого класса, и спросил ровным голосом хорошо отлаженного механизма:

– Чем я могу вам помочь?

– Меня зовут Татьяна Александровна Иванова. Я частный детектив. Меня здесь ждут, – исчерпывающе отметила я.

– Предъявите, пожалуйста, документы, – тем же тоном попросил он.

Я протянула ему удостоверение и паспорт, которые он изучил самым внимательным образом и только после этого пригласил меня войти. Но сначала я оказалась не в холле или вестибюле, а в коротком коридоре между двумя дверями, причем внутренняя была заперта, и ему пришлось еще повозиться, чтобы ее открыть. Попав наконец в холл, я, желая немного позлить его, спросила:

– Что же вы об оружии ничего не спросили? А вдруг я с пистолетом?

С таким же успехом я могла бы общаться со сфинксом. Тут ко мне подошел второй охранник, который ничем не отличался от первого, как будто их на одной фабрике под штамповку делали, и точно таким же ровным голосом пригласил меня пройти на второй этаж. По дороге я посматривала по сторонам и не могла не отметить, что интерьер был выдержан в строгом классическом стиле и свидетельствовал о высшей степени респектабельности и хорошем тоне. За закрытыми дверями слышались голоса, шум оргтехники, но никто из любопытства не выглядывал, стремясь узнать, что происходит, и мы не встретили ни души. На втором этаже охранник подвел меня к двери и, заглянув в комнату, кратко сообщил:

– Иванова.

Наверное, ему просто кивнули, потому что он распахнул дверь и пригласил:

– Проходите.

Войдя, я остановилась у дверей, чтобы осмотреться, и увидела под низко висящей лампой небольшой прямоугольный стол. За ним сидели трое мужчин в строгих костюмах, белоснежных рубашках, при галстуках и производили на вид самое благоприятное впечатление, которое порой бывает ох как обманчиво. В торце сидел пожилой худощавый мужчина среднего роста с бледным лицом и гладко зачесанными назад седыми волосами. Его узкие губы были поджаты, а глаза скрывали очки с дымчатыми стеклами. Я мысленно окрестила его Седым. Несмотря на невзрачную внешность, от него исходило ощущение такой колоссальной силы, причем совсем недоброй, такой холодной, рассудочной ярости, которая внешне ничем не проявлялась и потому казалась до того страшной, что у меня мороз пошел по коже и даже пальцы на ногах поджались. По одну сторону от него располагался крупный, толстый, практически лысый мужчина с потным багровым лицом, которое он постоянно вытирал большим носовым платком, уже превратившимся в бесформенный лоскуток. По другую же – сидел очень симпатичный, ухоженный до невозможности, смуглый мужчина лет под пятьдесят. Его волосы цвета «перец с солью» были коротко подстрижены, на носу красовались модные очки с опять-таки дымчатыми стеклами, а весь его вид выражал неизменную готовность немедленно сорваться с места и броситься выполнять приказы начальства. Не люблю я таких! Типа «чего изволите?». Не уважаю! И я решила, что буду звать его Красавчиком.

Поздоровавшись, но, не дожидаясь приглашения, я прошла и села за стол напротив седого мужчины, решив, что, судя по его главенствующему положению за столом, он и есть мой клиент.

– Я могу отчитываться? – спросила я.

– Да! – кивнул мне Седой, но голос его был мне незнаком.

– Простите, но… – недоуменно сказала я, но он перебил меня, обратившись к Толстяку тоном не только уверенного в себе человека, но и человека, который привык отдавать приказы, которые к тому же мгновенно и безропотно выполняются:

– Вы ведь не возражаете, Иван Степанович?

– Нет-нет! – торопливо заверил его Толстяк, и я узнала голос звонившего мне человека, только сейчас он больше походил на испуганное блеяние.

– Итак, я слушаю вас, Татьяна Александровна, – повернулся ко мне Седой и предложил: – Начните, пожалуйста, с самого начала. С того самого момента, как Иван Степанович позвонил вам в первый раз.

Я послушно рассказала все с самого начала и отчиталась о проделанной работе. Меня слушали в гробовом молчании, а, когда я закончила, Седой жестко сказал, обращаясь больше к Толстяку, чем ко мне:

– Иван Степанович обманул вас. У Вадима Сергеевича не возникнет никаких неприятностей. У него по определению не может быть никаких неприятностей, а вот у Ивана Степановича будут, – твердо закончил он и спросил у меня: – Значит, среди мертвых и больных Смирнова нет?

– Я объехала все больницы и осмотрела всех без исключения, кто как-то пострадал за эти дни. Также я посетила не только городской морг, но и морги больниц и могу уверенно сказать, что Смирнова там нет. Не была только в психиатрической больнице, но, если предположить, что в результате какого-либо ранения или травмы Смирнов потерял память, то его все равно сначала отвезли бы в обычную больницу, а уже потом в психиатрическую, – заявила я.

– Ну что ж, вы проделали большую работу и довольно оперативно, – одобрил Седой и, помолчав, продолжил: – Я навел о вас справки, Татьяна Александровна, и мне доложили, что у вас светлая голова и есть некоторые аналитические способности.

– Благодарю вас, – сказала я, сделав паузу, которая должна была дать ему понять, что не мешало бы и представиться.

Он понял меня и спокойно ответил:

– Зовите меня Куратор, меня все так зовут.

– Благодарю вас за добрые слова, господин Куратор, – повторила я, удивляясь царившей среди этих людей конспирации и недоумевая, куда же это я попала.

– Мне также доложили, что вы всю жизнь прожили в Тарасове, неплохо проявили себя, работая в прокуратуре, и еще лучше – на вольных хлебах частного детектива. Вы знаете порядки, царящие в вашем городе, обросли агентурой, без которой невозможна ваша работа, вот и поделитесь с нами своими соображениями, куда мог деться Смирнов, – сказал Седой.

Формально это являлось просьбой, но вот только никаких просительных интонаций в его голосе даже не промелькнуло, это было неприкрытое требование, что мгновенно вывело меня из себя, хотя я все же постаралась держаться в рамках.

– Господин Куратор, – подумав, начала я. – Вариантов столько, что только одно их перечисление займет уйму времени. А я не ясновидящая и не располагаю никакой исходной информацией, и это начисто исключает возможность строить какие-либо предположения. Я не знаю, из какого дома вышел Смирнов и даже в каком районе этот дом находится, потому что в каждом районе города свои заморочки: в Пролетарском – одни, в Ленинском – другие, в Центральном – третьи и так далее. Я не знаю, зачем он вышел из дома. Может, он с собакой гулял, отправился купить сигареты или выкинуть мусорное ведро. Мне сказали, что у него нет ни друзей, ни родственников, но так, простите, не бывает. Обязательно кто-то есть! Он вполне мог зайти к друзьям в гараж, чтобы выпить и поговорить за жизнь. Я не знаю, каков его характер и на что он способен. Вдруг он авантюрист или борец за справедливость, который, не раздумывая, бросится защищать женщину от хулиганов и сам же от них пострадает. А может быть, его исчезновение связано с работой, с семейной или личной жизнью, я имею в виду все тех же друзей. А что? Пятница, конец недели. Зашел Смирнов выпить к кому-нибудь из них, поссорился и получил сковородкой по голове. Дружки, опомнившись, вывезли его в лес под Тарасовом, и по весне милиция получит очередной «подснежник». Извините, но данная ситуация очень сильно напоминает мне одну историю, когда родители попросили меня найти их сына, который ушел из дома, но при этом постеснялись сообщить мне, что он наркоман. В результате я провозилась почти неделю, хотя, знай я раньше о его пагубных пристрастиях, уложилась бы в два-три дня. Так что я поостерегусь что-либо предполагать. Точно могу сказать одно: его не похитили для того, чтобы продать в рабство куда-нибудь на Кавказ, потому что местная милиция совсем недавно провела широкомасштабную операцию и накрыла всю сеть работорговцев, а для того, чтобы создать новую, потребуется довольно много времени. Хотя, при желании это довольно легко проверить, если иметь соответствующие связи.

– В милиции? – впервые подал голос Красавчик.

– Нет, у тех, кто находится по другую сторону баррикад, – обтекаемо заметила я.

– И вы такими связями располагаете? – уже с интересом спросил он.

– Это моя работа, – так же обтекаемо ответила я, но с некоторым вызовом.

– Не дерзите, Татьяна Александровна. Не по чину вам это, – равнодушно заметил Седой, но от его тона я мгновенно покрылась мурашками.

Несколько минут в комнате стояла мертвая тишина, причем не я одна не решалась ее нарушить. Наконец Седой сказал:

– Характера, упорства, работоспособности и наглости вам не занимать, полагаю, что вы нам подходите. – И спросил: – Если вы будете располагать всей исходной информацией, вы сможете оперативно… Подчеркиваю! Очень оперативно выяснить судьбу Смирнова? Учтите, он нужен нам живой! Слепой, глухой, немой, безрукий, безногий, но живой! Мы его от всего вылечим! Все, что нужно, пересадим! Любые лекарства достанем и любых врачей привезем, хоть с Марса! – В его голосе впервые прозвучало хоть что-то человеческое. – Но вы должны его найти! Любая помощь на любом уровне! В деньгах вы не стеснены! А оплата будет царской!

Хотя я и обалдела от этого монолога, но в голове все-таки проскользнула мыслишка: «Уж не шубу ли с царского плеча он имеет в виду?» – но вслух я, естественно, ничего не сказала.

– Хорошо! Я возьмусь за это расследование, – согласилась я.

– Тогда я скажу вам главное, а вот все остальное сообщат вам Михаил Иванович, – он подбородком показал на Красавчика, – и Иван Степанович, который, между прочим, тесть Вадима, – гневно произнес Седой. – И, если только эта история закончится благополучно, то бывший тесть, – подчеркнул он, – со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.

У Толстяка задрожали щеки, а уж руки просто ходуном ходили, и он быстро убрал их под стол, где, наверное, еще и между коленей зажал, чтобы унять дрожь. Глаз же он ни на кого из присутствующих так ни разу и не поднял с того самого момента, как я вошла в комнату, и оставалось только догадываться, какого они у него цвета.

– Но я должен вас предупредить, Татьяна Александровна, что информация, которой я с вами поделюсь, является строго конфиденциальной и в Тарасове ею владеют только Михаил Иванович и Иван Степанович. Даже в Москве в курсе дел всего несколько человек. Поэтому учтите, малейшая утечка сведений станет для вас смертным приговором. Вас не спасет даже вполне заслуженный вами черный пояс по карате, вы просто исчезнете, и никто и никогда не найдет ваших следов. Вы согласны на это?

С трудом сглотнув, я все-таки кивнула – чего-чего, а такого поворота событий я никак не ожидала!

– Тогда слушайте! Вы разбираетесь в экономике? – спросил он.

– Весьма приблизительно, – откашлявшись, призналась я. – Не мой профиль.

– Ну хотя бы о том, что творится в России и мире? – настаивал он.

– Кризис, – пожала плечами я.

– Так вот для того, чтобы Россия никогда больше не смогла пострадать от какого-либо кризиса, Вадим и работает. Он создает новую систему управления экономикой страны, которая обеспечит ее независимость. Вам ясно?

– Разве такое возможно? – удивилась я.

– Да! Это совершенно новый, революционный подход к решению вопроса, – уверенно ответил Седой.

«Вот только революций нам и не хватало», – подумала я и спросила:

– Я могу задавать вопросы, господин Куратор?

– По теме – да! – кивнул он.

– Почему в Тарасове, а не в Москве? – поинтересовалась я.

– Хороший вопрос, – согласился он. – Потому что Москва – это большая деревня, где обеспечить секретность намного сложнее, чем в провинции. Уж если чиновники государственных учреждений… Эти пожелавшие остаться неназванными источники, – с ненавистью произнес он, – выдают журналистам сверхсекретную информацию и их не удерживают ни присяга, ни подписка о неразглашении, то… – он криво усмехнулся. – Но был и еще один аспект – мать Вадима. Он ни в коем случае не хотел с ней расставаться – там своя история. Она была очень больным человеком, московский климат ей бы навредил, и, кроме того, здесь у нее оставались подруги, знакомые, а там она была бы совершенно одна.

– Минутку, но, как я понимаю, матери уже нет в живых, но ведь квартира-то осталась, так не там ли… – начала, но тут Красавчик покачал головой и сказал:

– Квартира завещана ухаживавшей за ней сиделке, которая ее продала и уехала. А других родственников у Вадима Сергеевича действительно нет, как и друзей из-за его постоянной, практически круглосуточной занятости.

– Ясно! – покивала я, хотя сильно в этом сомневалась – не может быть, чтобы никого, это нереально.

– Итак, была учреждена фирма, где Смирнову создали все мыслимые и немыслимые условия для работы, – продолжил Седой. – К нему ежедневно поступала самая свежая, в том числе и сверхсекретная, информация, добытая нашей разведкой, а уж он, анализируя ее, работал над своей программой. Работал очень плодотворно, и тут… – Он, не выдержав, шарахнул кулаком по столу.

На комнату обрушилась такая тишина, что все, включая и меня, забыли даже дышать.

– Короче! – успокоившись, продолжил Куратор. – Последние две недели Смирнов не покидал свой кабинет. В пятницу он, как вы понимаете, бесконечно уставший, решил немного отдохнуть и поехал домой. И эта СП! – гневно выдохнул он, уставившись на Ивана Степановича, который втянул голову в плечи и даже как-то уменьшился в размерах. – Эта СП устроила ему скандал!

– Простите, но что такое СП? – осмелилась спросить я.

– Сука подзаборная! – рявкнул Седой и, злобно оскалившись, покачал головой. – Моя вина! – не сдержался он. – Моя! И я за нее отвечу! Шмаков! Посмотри мне в глаза, сволочь! – потребовал он, и Толстяк покорно поднял голову – глаза у него оказались светло-голубыми и маленькими. – Ты же, мразь, в ногах у меня валялся и просил пощадить твою дочь! Ты матерью клялся, что она будет вести себя тише воды ниже травы! А что из этого вышло? Ты понимаешь, чем эта история всем нам грозит?

– Я… Я не думал… Надеялся, что как-нибудь обойдется… – лепетал Толстяк.

– У тебя мозги жиром заплыли! Ты не способен думать! Тебе следовало делать только одно – обеспечивать Вадиму максимально комфортные условия работы! И деньги ты за это получал совсем не маленькие! А что вышло? Почему ты мне сразу же не сообщил, что Вадим пропал? Еще в пятницу? Чего ты дожидался?

– Так я сам только сегодня утром об этом узнал, – оправдывался Толстяк. – Вадим собирался вечером в пятницу вызвать машину, чтобы вернуться в офис, но не сделал этого, и я решил, что он хочет провести выходные с семьей.

– А сегодня утром мне позвонил водитель и сообщил, что Вадим Сергеевич к машине не вышел, о чем я тут же сообщил Ивану Степановичу, – встрял Красавчик.

– Ну а я связался с Лорой, подумал, что он заболел, а она мне и сказала, что он еще в пятницу вечером ушел. Я подумал, что он вернется на работу, – промямлил Толстяк. – Раньше же он возвращался.

– Да! Тогда он у матери от этой шалавы спасался, но теперь-то куда он мог пойти? Это ты своими поросячьими мозгами не сообразил? – бушевал Седой и, вскочив с места, принялся мерить шагами комнату. – Нет! Надо было еще тогда, в первый раз, приказать ее ликвидировать! Вадим стал бы добропорядочным вдовцом, а там мы бы ему нашли нормальную жену!

Сначала я не до конца поняла смысл этих слов, а потом не выдержала и робко спросила:

– Господин Куратор! А не проще ли было бы их развести?

– В тех кругах, где вращается Вадим, не принято разводиться, – отрезал он. – Он встречается с очень серьезными людьми, для которых дороги такие понятия, как семья, моральные устои, и все то, что происходит сейчас у современных олигархов, – презрительно выговорил он, – не пользуется популярностью и уважением.

– Вообще-то они в Швейцарию, Францию и прочие места табуны девок вывозят, – тихо заметила я.

– Татьяна Александровна, я же сказал «с серьезными людьми», а не с постоянными персонажами «желтой» прессы. Неужели вы не видите разницу? – укоризненно сказал Седой.

– Вижу, – сказала я, хотя не очень поняла, кто еще может быть более серьезными людьми, чем российские миллиардеры. – Скажите, а сам Смирнов из Тарасова куда-нибудь выезжал? – спросила я. – Может быть, у него где-то там есть друзья, к которым он и отправился?

– Когда возникала необходимость в личной встрече, за ним высылали самолет. Если же он ездил отдыхать, то только в сопровождении охраны, – буркнул он, возвращаясь на место. – Вот таким вот манером, Татьяна Александровна! Пришел мужик-добытчик домой, уставший, издерганный, вымотанный, а его там мордой об стол встретили! Вспылил он и ушел! А вот куда? Что с ним случилось и где его искать, это предстоит выяснить вам! Причем срочно! Вся королевская конница и вся королевская рать к вашим услугам! Но! – Он предупреждающе поднял вытянутый указательный палец. – Вы формулируете задания так, чтобы люди знали только свою часть проблемы и решали ее. К вам будет стекаться вся информация, а уже вы ее анализируете и обрабатываете.

– Я поняла, но мне и самой побегать придется – надежнее это как-то, – кивнула я и хмыкнула: – Гарантирую, что утечки информации не будет, мне еще пожить хочется! Могу я задать несколько вопросов по существу?

– Спрашивайте! – кивнул Седой.

– Тогда скажите, пожалуйста, нет ли какого-нибудь человека, который стремился бы занять место Смирнова? Например, он считал себя не менее одаренным экономистом, но несправедливо отодвинутым в сторону? – спросила я.

– Вадим даже не гений, он уникум! Второго такого нет и быть не может! Подобные феноменальные люди рождаются раз в столетие или еще реже. Заменить его некем! – вздохнул Седой. – Да и о его существовании знал, как я уже сказал, очень ограниченный круг лиц.

– Тогда у меня, наверное, последний вопрос: что он сказал, прежде чем уйти из дома? Может быть, из этого сможем что-то понять? – спросила я.

– Только одно слово: «Достали!» – и хлопнул дверью, – вместо Седого ответил мне Красавчик.

– Тогда, похоже, у него просто произошел нервный срыв, и он сейчас где-то отсиживается, не исключено, что у совершенно посторонних людей. Сколько денег у него могло быть с собой? – Я повернулась к Красавчику.

– Немного! Тысяч десять-двенадцать, не больше, – ответил он.

«Ничего себе, – мысленно хмыкнула я. – Для них это безделица, а для большинства тарасовцев – зарплата за месяц».

– Ну, тогда его очень охотно приняли бы в компанию какие-нибудь алкаши или бомжи. А еще он мог снять проститутку и зависнуть у нее на все эти дни, – предположила я.

– Вы с ума сошли?! – заорал на меня Седой. – Вадим и какие-то бомжи с проститутками?!

– Господин Куратор! Когда человеку кажется, что у него рухнула жизнь, он еще и не на такие выверты способен, – возразила я.

– Простите, Татьяна Александровна, но многие последние годы Вадим Сергеевич видел эту самую жизнь исключительно из окна своего автомобиля, – заметил Красавчик. – Он и проститутку-то снять не сумеет. Он вообще не имеет представления, что творится в городе, что сколько стоит и так далее.

– Тем больше оснований за него опасаться, – задумчиво сказала я.

– Я вижу, что у вас уже есть какие-то соображения, – внимательно глядя на меня, заметил Седой.

– Да, на первом этапе я хочу кое с кем встретиться, чтобы отмести версию о том, что Смирнов мог стать жертвой какого-то преступления, – сказала я.

– С кем именно? – с интересом спросил Седой.

– С бывшим смотрящим по Тарасовской области, вором в законе Николаем Петровичем Сомовым. Он уже отошел от дел, но авторитет у него громадный, и, если он захочет, то сможет очень оперативно все выяснить, – ответила я.

– А если не захочет? – поинтересовался Седой.

– Тогда я нарисую ему печальную перспективу того, что милиция проведет общегородскую облаву с привлечением ОМОНа и прочих силовых структур, – объяснила я. – Думаю, что его это не обрадует. Хотя нечто подобное все равно придется провести, может, и не такими силами, – нужно же обследовать все подвалы, чердаки и прочие места скопления асоциального элемента, но с этим и участковые справятся, если их хорошенько взбодрить.

– Хорошо, что напомнили, – сказал Седой и велел Красавчику: – Соедини меня с начальником областного управления милиции!

Тот мухой бросился к стоявшему в глубине комнаты письменному столу, схватил трубку радиотелефона и, на бегу набрав номер, протянул ее Седому. «Лизоблюд чертов!» – неприязненно подумала я.

– Как зовут начальника? – спросил у меня Куратор.

– Генерал-майор Руслан Петрович Твердохлебов, – быстро ответила я.

Седой кивнул и сказал в трубку:

– Твердохлебов! Тебе должны были звонить из Москвы!…Я рад, что ты полностью к нашим услугам, но иначе ведь и быть не может, – сухо заметил он. – Вплоть до моего особого распоряжения поступаешь в полное подчинение к частному детективу Татьяне Александровне Ивановой… Ах даже знаешь! – усмехнулся он. – Она обрисует тебе задачу, а уж ты постарайся выполнить ее так, чтобы у нас не было к тебе претензий.

– Пусть уже сейчас начинает подготовку к проведению завтра общегородской облавы с привлечением максимума сил, – шепнула я.

Седой кивнул и повторил это в трубку, добавив:

– Время проведения она тебе укажет сама, – и вернул трубку Красавчику, который положил ее на стол.

– Что вам это даст? – поинтересовался у меня Седой.

– Это будет очень весомым аргументом в разговоре с Сомовым. У преступников, как это ни печально, обязательно есть осведомители в милиции, так что они смогут легко проверить мои слова, – пояснила я.

– И что же, вы полагаете, криминал предпримет, чтобы избежать облавы? – спросил Седой.

– Да они за эту ночь сами город наизнанку вывернут, лучше любой милиции каждый уголок обшарят, – усмехнулась я.

– А если это ничего не даст? Что тогда? – спросил он.

– Тогда станет ясно, что Смирнов сбежал, как ни неприятно это вам слышать, – вздохнула я. – И придется выяснять, где он скрывается, раз семейная жизнь и работа так дружно его достали.

– Но ему не к кому идти! – уверенно заявил Красавчик.

– Это вам только кажется, – усмехнулась я. – Такого в природе просто не случается, уж вы мне поверьте. Всегда кто-то есть, и его нужно только вычислить.

– Ну что ж! Желаю успеха нам всем! – сказал, поднимаясь, Седой. – Да! И еще! – он подошел к столу и что-то написал на вырванном из календаря листке. – Вот! – вернувшись, он протянул его мне. – Это мой телефон! Если вам покажется… Просто даже покажется, что эти двое, – он кивнул на Красавчика и Толстяка, – или Твердохлебов не оказывают вам необходимой помощи или скрывают какую-нибудь информацию, немедленно, без малейшего колебания звоните мне, и я приму меры. Я сейчас слетаю в Москву с докладом и немедленно вернусь, чтобы выслушать ваш отчет. Деньги на расходы вам сейчас выдаст Михаил Иванович.

Он пошел к двери, а Толстяк поспешил за ним, но тут Седой, явно что-то вспомнив, резко остановился и повернулся ко мне:

– Кстати! Если потребуется провести войсковую операцию, то мы и ее проведем! Голова Вадима даже не на вес золота, а на вес бриллиантов! Мы должны его найти во что бы то ни стало!

Седой вышел из комнаты, и мы остались вдвоем с Красавчиком.

– Михаил Иванович Васильев, начальник службы безопасности этой фирмы, – представился он и предупредительно спросил: – С чего бы вы хотели начать?

«Ну вот, он уже и передо мной заискивает!» – мысленно хмыкнула я, а вслух сказала:

– С чашки самого крепкого кофе, какой только найдется в этом здании. – Я надеялась, что в такой солидной организации он должен быть неплохим. – И еще: размножьте фотографию Смирнова, экземпляров тридцать. Я сейчас поеду к Сомову для весьма тяжелого разговора, оттуда к Твердохлебову, а потом вернусь сюда, и нам с вами придется крепенько поработать головой.

Он выглянул из комнаты и, наверное, отдал распоряжение приведшему меня охраннику, потому что тут же вернулся и с готовностью спросил:

– Что еще?

– Приготовьте мне личное дело Смирнова и привезите сюда всех сотрудников фирмы, с которыми он общался в последнее время, – добавила я.

– В этом нет необходимости, – покачал головой Красавчик. – Они все здесь и не покинут здание до тех пор, пока вы с ними не побеседуете.

– Совсем хорошо, а пока мы ждем кофе, скажите мне вот что. Смирнову ведь обязательно полагалась охрана, так куда же она смотрела? – спросила я.

– Видите ли, Вадим Сергеевич считал, что наличие охраны больше привлекает внимание, чем обеспечивает безопасность. Как вы уже поняли, Смирнов очень спокойно относился к своему внешнему виду, не стремился чем-то выделиться, и наличие телохранителей у такого просто одетого человека непременно вызвало бы нездоровое любопытство. Тем более что от пули снайпера ни количество, ни качество телохранителей не убережет.

– В общем-то, справедливо, – заметила я.

Тут охранник внес пачку отпечатанных фотографий Смирнова с комментарием к ним и поднос с кофе и бутербродами, чему я очень обрадовалась, потому что проголодалась страшно – те несколько пирожков, которые я умудрилась слопать в течение дня, уже не напоминали о себе даже изжогой. Взяв бутерброд, я впилась в него зубами, а Красавчик продолжил:

– Последние три года, после того, как уволился его постоянный водитель, господина Смирнова обслуживали дежурные шоферы. Их здесь несколько, и все они неоднократно проверены в деле, прошли специальную подготовку и способны очень действенно противостоять любым угрозам, способным возникнуть в обыденной жизни, что не раз подтверждали на практике и всегда с отличным результатом. У них есть оружие и разрешение применять его при необходимости. Смирнов ездил на обычной «Волге», по внешнему виду которой невозможно предположить, что от отечественной машины в ней остался только кузов, к тому же бронированный и с пуленепробиваемыми стеклами. Кроме того, в связи с некоторыми особенностями семейной жизни Вадим Сергеевич большую часть времени проводил на работе и домой ездил очень редко, так что охранять его оказалось делом несложным, – объяснил он.

Говоря все это, он тем временем подошел к столу и достал из него конверт, который и положил передо мной.

– Здесь сто тысяч рублей, – сообщил он. – Мы подумали, что сейчас они пригодятся вам больше, чем валюта, да и времени на обмен терять не придется.

– Вообще-то правильно, – согласилась я и добавила: – Мне надо поговорить с тем водителем, который отвозил Смирнова домой.

– Конечно, он ждет и будет ждать столько, сколько надо, тем более что сегодня именно он приехал к дому Вадима Сергеевича и, когда тот не вышел к машине, поднял тревогу, – сообщил Красавчик.

Залпом выпив крепчайший кофе, я немного взбодрилась и встала.

– Ну, тогда я поехала, – сказала я, опуская деньги и фотографии в сумку, и с сожалением посмотрела на оставшиеся бутерброды – и есть хотелось, и время поджимало, а потом, махнув рукой на приличия, покопалась в сумке, нашла полиэтиленовый пакет и положила туда бутерброды, объяснив: – Я сегодня не то что пообедать, а даже позавтракать не успела.

– Понимаю, – сочувственно покивал он и пообещал: – Когда вы вернетесь, вас будет ждать полноценный обед. Давайте я вас провожу, – галантно предложил он, и я не стала возражать.

Когда мы спустились на первый этаж, я не выдержала и спросила:

– Скажите, а почему меня не проверили на наличие оружия?

– Вход оборудован спецтехникой, и нет необходимости кого-то обыскивать, – просто объяснил он.

«Могла бы и сама догадаться! – недовольно подумала я по дороге. – Ясно же, что с улицы сюда никого просто так не впустят, чего же было с глупыми вопросами лезть и выставлять себя полной дурой? И это после всего того, как мне такое ответственное дело поручили. Наверное, это у меня от голода», – догадалась я.

В машине я достала бутерброд и принялась жевать, одновременно двигаясь в сторону загородного дома Сомова. Номер его телефона у меня имелся, но я решила, что личный визит лучше, так как к телефону он может и не подойти, а вот когда человек приезжает специально, чтобы встретиться с ним, – это дело совершенно другое. Откровенно говоря, я мало надеялась на успех, но недаром же Куратор отметил во мне изрядную толику наглости, а это, как известно, второе счастье. С этим весьма и весьма неоднозначным человеком судьба свела меня, когда я расследовала нападение на родственниц его сына, естественно, внебрачного. Кстати, с Твердохлебовым я тогда же познакомилась. Дело было до того мерзким, что и вспоминать о нем не хотелось, да вот пришлось. Но поскольку я его тогда благополучно распутала и этим обеспечила сыну Сомова счастливую семейную жизнь, а ему самому – долгожданного внука, а, может, уже и внуков, то вполне могла рассчитывать на его помощь. По крайней мере на то, что он меня выслушает. Правда, расплатился он тогда со мной по-царски и вполне может считать, что ничего мне не должен, но мне есть чем заинтересовать его. Остановившись возле ворот – а адрес еще со времен той истории знала, хотя и не бывала здесь, – я вышла из машины и нажала на кнопку переговорного устройства.

– Кто это, на ночь глядя? – раздался недовольный мужской голос, но не Сомова.

– Мне к Николаю Петровичу по срочному и важному делу, – сказала я.

– Это кому же так приспичило? – хмыкнул мужчина.

– Я частный детектив Иванова. Николай Петрович должен меня помнить, потому что я… – начала я, но меня перебили.

– Да и я тебя помню, – сказал мужчина и пообещал: – Сейчас спрошу.

Через некоторое время раздался характерный звук заработавшего домофона, я потянула за ручку двери и вошла во двор. На освещенной веранде стоял мужчина, держа за ошейник здоровущего кавказца, причем оба смотрели на меня довольно враждебно.

– Давай, только быстро! – сказал мужчина, в котором я узнала того хмурого типа, который имел обыкновение сопровождать Сомова во время выездов в город. – Приболел Петрович!

– Да я буквально на пять минут, – пообещала я и соврала, потому что разговор у нас мог случиться гораздо более долгий, но это уж как карта ляжет.

Меня провели в большую комнату на первом этаже, где в кресле перед камином сидел кутавшийся в большой пушистый плед Сомов и попивал коньяк – ну что ж, каждый лечится как хочет.

– Чего стряслось у тебя? – не здороваясь, спросил он. – С добром в такой час не приходят.

– Как здоровье, Николай Петрович? Как внук? – начала издалека я, осторожно присаживаясь на краешек кресла, что стояло по другую сторону от столика, на котором и стояли бутылка с фужером.

– Уже внуки, два парня у Игоря, – подобревшим голосом ответил он. – Теперь дело за внучкой, уж очень снохе девочку хочется, да и жена моя туда же, словно ей двух сорванцов мало. Только ты мне зубы не заговаривай, выкладывай, зачем пришла!

– За помощью, Николай Петрович, – преданно глядя на него, ответила я. – Дело в том, что мне поручили одного пропавшего человека найти…

– Ну и ищи! – удивился он.

– Не все так просто, – вздохнула я. – По больницам и моргам его нет, вот и подумала я, что не приключилось ли с ним какой другой беды. Народ в Тарасове всегда лихой был, а уж теперь, от кризиса озверевший, и подавно. Только отморозки какие-нибудь, что гоп-стопом промышляют, или наркоманы не стали бы тело прятать, а вот люди посерьезнее…

– Ты чего это себе позволяешь? – взорвался Сомов. – Ты за кого меня держишь? За суку?

– Значит, не поможете, – вздохнула я и поднялась. – Ну да ничего, тогда милиция во время завтрашней облавы уж точно найдет. Ну, я пошла. Извините за беспокойство, Николай Петрович, – и я медленно пошла к двери.

– Какой облавы? – спросил мне вслед Сомов, на что я и рассчитывала.

– Так пропал-то родственник очень-очень важного человека из Москвы, вот областное управление сейчас и готовит на завтра общегородскую облаву с применением ОМОНа и прочими маски-шоу, – остановившись и обернувшись, объяснила я. – Денег мне в этом случае не видать, но хоть судьбу человека выяснят.

– А ты не шутишь ли со мной, девонька? – злым голосом спросил Сомов.

– Да вы что, Николай Петрович? – вплеснула руками я. – Мне еще жить не надоело!

– Тогда погоди! – велел он и взял со столика сотовый. – Это я, – набрав какой-то номер, сказал он. – Что вы там завтра замутить решили? – Он долго слушал, а потом повторил за своим собеседником: – Значит, отмашки от нее ждете, а потом только приступите. Ну, спасибо тебе, с меня причитается.

Я оказалась права – осведомители у криминала в милиции имелись, причем совсем не рядовые сотрудники! Это было мерзко и до дрожи противно, но это жизнь во всей своей неприглядности, и лично я ничего с этим поделать не могу.

Несколько минут Сомов рассматривал меня, словно только что увидел, а потом, покачав головой, сказал:

– Высоко ты взлетела, девонька!

– Так оттуда и падать больнее, – отозвалась я, возвращаясь в кресло. – Да и не сама я взлетела, дело случая, а на него надежда плохая. Как говорится: разом – мошка, разом – кошка.

– Бывает, – согласился он и предложил: – Если будешь коньяк, то фужер сама возьми, неможется мне.

– Спасибо, Николай Петрович, но я за рулем, да и работать мне всю ночь предстоит, – отказалась я.

– Дело твое, – бросил он и потребовал: – А ну давай мне все с самого начала!

Я отдала ему штук пять фотографий Вадима с пояснениями, кто это такой, и начала рассказывать кратко, но исчерпывающе, то есть никакой лишней информации не сообщила, но суть проблемы была ясна.

– Вот суки бабы! – не сдержался Сомов. – Натворят дел, а нам, мужикам, расхлебывать. Так ты что думаешь?

– Смирнов мужчина довольно молодой, высокий и крепкий, так не могли ли его прихватить, чтобы потом куда-нибудь на плантацию сбагрить. Или лихая проститутка из неорганизованных на деньги позарилась – для них ведь и десять тысяч хороший куш. Да мало ли что могло приключиться, – пожала плечами я.

– Насчет того, чтобы продать человека, так тех вчистую замели, – заметил Сомов.

– Ах, Николай Петрович! Да когда же свято место пустует, – вздохнула я.

– Тоже верно, – кивнул он и спросил: – Что при мужике было? Рыжье? Котлы? Труба навороченная? Борсетка?

– Да нет! – развела руками я. – Ничего такого.

– Ну и как мне его искать?! – рявкнул он, а потом, подумав, снова взял сотовый и позвонил своему доверенному человеку, с которым я как-то уже встречалась: – Банзай! Это я. Беда у нас! Собирай народ, а я скоро буду, – велел он и повернулся ко мне: – Ступай, девонька! И мусоров попридержи! Мы сами разберемся! Коль мужик тот живой, так таким и представим, а коль мертвый – так хоть тело укажем, где искать, – и начал подниматься из кресла, приговаривая: – Ох ты господи ты ж боже ж мой! И помереть ведь не дадут спокойно! – И снова напомнил: – До моего звонка ничего не предпринимай! А то наломают дров так, что потом и щепок не останется! Завтра вечером позвоню.

– Крайний срок завтра утром в девять часов, – развела руками я и в ответ на его бешеный взгляд пояснила: – Иначе не поймут меня.

– Хорошо! – сквозь зубы процедил он. – В девять!

– Я буду ждать ваш звонок! – твердо пообещала я и, положив на столик визитку, вышла из комнаты.

Уже по дороге в Тарасов, хотя я и не плелась, как черепаха, меня с ревом обогнали два черных джипа – это Сомов ехал решать с Банзаем мои проблемы.

В областном управлении царило совершенно неуместное в этот поздний час оживление: офицеры в звании от лейтенанта до полковника сновали по коридорам, как подскипидаренные, слышались громкие голоса с поминанием чьей-то матери, господа бога, черта и других нематериальных существ, но меня уже действительно ждали и без всяких формальностей провели к генералу. Секретарша неприязненным голосом сообщила по селектору, что к Руслану Петровичу пришла Иванова, и в ответ раздался совсем недружелюбный голос:

– Пусть войдет!

Я вошла и увидела, что на столе для заседаний разложена подробная карта Тарасова, а вокруг стола столпились обсуждавшие что-то офицеры, по большей части без кителей и с расстегнутыми воротниками рубашек, а галстуки были вообще сняты или болтались на зажимах.

– Ну вот и наш главнокомандующий прибыл! – пошутил Твердохлебов, но, как известно, в каждой шутке есть доля шутки.

Я прекрасно видела и понимала, что он изо всех сил старался не показать, как ему досадно то, что он, пусть и по воле самого высокого московского начальства, вынужден мне подчиняться, а поскольку мне в этом городе еще жить и работать, то передо мной встала сложная задача – превратить врага в друга и союзника.

– Руслан Петрович, – начала я самым скорбным голосом и со слезой во взоре. – Мне бы поговорить с вами без свидетелей!

Он удивленно на меня уставился, а потом кивнул в сторону комнаты отдыха и, когда мы вошли туда, буркнул:

– Ну что еще?

– Вы меня простите, Руслан Петрович! – покаянно сказала я. – Мало того, что я сама в эту историю влипла, так еще и вас сюда пристегнули, чего я никак не ожидала.

– Да что, вообще, происходит, а то я совершенно ничего не понимаю? – уже спокойнее поинтересовался он. – Мне позвонили из Москвы и сказали, чтобы я безоговорочно выполнял указания какого-то Куратора, а вместо этого мне в начальство попала ты.

– Я расскажу лишь то, на что имею право, – извиняющимся тоном начала я. – Дело в том, что в Тарасове живет родственник одного высокопоставленного лица.

– Насколько высокопоставленного? – быстро уточнил он.

– Очень! – исчерпывающе ответила я, пристально глядя ему в глаза. – Вот он! – и я протянула генералу несколько фотографий Вадима с пояснениями: – У него возникли большие неприятности на работе, а в пятницу вечером, когда он вернулся домой, жена устроила ему дикий скандал. Тот просто хлопнул дверью и ушел! Все! С тех пор его никто не видел! Хватились его только сегодня, когда он не вышел на работу. Вероятно, его руководство было в курсе того, кто он такой, потому что тут же обратилось ко мне, чтобы я выяснила, не случилось ли со Смирновым какой-нибудь беды. Я проверила морги и больницы, но его там не оказалось. А начальство, окончательно растерявшись, отзвонилось в Москву, откуда, как я понимаю, спецрейсом и прибыл этот самый Куратор.

– Почему ты решила, что спецрейсом? – спросил Твердохлебов.

– Потому что он, уходя, сказал, что ему срочно нужно обратно в Москву. Да вот только дневной рейс уже улетел, а до ночного было еще уйма времени, но не в аэропорту же он собирался это самое время проводить. К тому же он обещал немедленно вернуться, чтобы выслушать мой отчет, а на чем? Только спецрейс.

– Погоди минутку! – сказал Руслан Петрович и набрал какой-то номер, а потом спросил кого-то: – Слушай, сегодня из столицы никаких спецрейсов не было? Был? И что? Чего?! – заорал он, а потом тихо сказал: – Ну, спасибо тебе, бывай!

– Чей же это был самолет? – не удержалась я.

– Ты была права, – тусклым голосом сказал он. – Министерства обороны.

– То-то мне в Кураторе военная выправка почудилась, да и командовал он совершенно профессионально. А кто вам из Москвы звонил? – спросила я.

– Наш замминистра, причем таким тоном, словно небо на землю падает, – тихо ответил он. – Видно, в Москве на все кнопки нажали, потому что мне даже Давыдов звонил и интересовался, как у меня дела и не нужна ли какая-нибудь помощь, что при наших отношениях довольно странно, – задумчиво глядя в окно, сказал Твердохлебов.

Давыдов был начальником областного управления ФСБ и, по слухам, отличался весьма крутым характером.

– Как спасаться начнем, Руслан Петрович? – спросила я.

– А что ты еще об этой истории знаешь? – в свою очередь спросил он.

– Больше ничего, – ответила я, честно глядя ему в глаза.

– Понимаю, – хмыкнул он. – Небось подписку о неразглашении взяли?

Я ничего на это не ответила, а он не стал настаивать и сказал:

– Значит, начнем танцевать от адреса, – решил он. – Очень непростого адреса.

– Откуда вы его знаете? – удивилась я.

Вместо ответа он, удивленно посмотрев на меня, протянул ту распечатку, которую я ему только что дала, и ткнул пальцем в нужное место.

– Вот! Пирогова, сорок три. Ты знаешь, что это за дом?

– Вот конспираторы чертовы! – не сдержалась я. – А мне ведь сразу его не назвали! – И ответила: – Сталинка это.

– Это не просто сталинка, – усмехнулся он. – Ее исключительно для высшего областного руководства строили. Значит, оттуда он и вышел. Значит, оттуда и мы начнем.

– Руслан Петрович, может случиться так, что необходимость в облаве отпадет, – осторожно заметила я.

– Как это? – удивился он.

– Да я у Сомова была, – как бы между прочим заметила я.

– Ты-то его откуда знаешь? – уставился он на меня.

– А помните нападение в театре на семью его сына? – спросила я.

– А-а-а! Вот откуда ноги растут! – покивал он.

– Не скажу, чтобы мы с ним нежно полюбили друг друга, но на определенную его помощь я рассчитывала и не ошиблась. Согласитесь, что он более эффективно поднимет город на дыбы. А вот если он ничего не найдет, то тогда можно и вам город потрясти. Кстати, вы город-то немедленно закройте, – посоветовала я. – Вокзалы, аэропорт, посты ГАИ, ну и все прочее.

– Зачем? – удивился он. – Если Смирнов вздумал сбежать, то его уже и след простыл.

– А затем, Руслан Петрович, что все, кто в розыске или крупные грехи на совести имеет, попытаются немедленно город покинуть – облаву-то еще никто не отменял, так вот они и постараются ноги унести, пока целы, – пояснила я и заверила: – Улов будет, можете даже не сомневаться.

– Разумно! – согласился он. – Вот ОМОНу с СОБРом и всеми прочими дело и нашлось, а то чего им просто так в состоянии боевой готовности нервы жечь. Только что я людям скажу, если операцию отменим?

– Что это были внеплановые учения в целях проверки боеспособности управления, а также повышения боевой и всякой прочей подготовки в условиях, максимально приближенных к боевым, – предложила я. – Еще необходимо все больницы предупредить, чтобы о Смирнове или бесфамильных немедленно сообщали. Ну и работать по схеме: вокзалы, аэропорт, проводники, кассиры, таксисты, гостиницы, включая частные… Да и записи с камер наружного видеонаблюдения следует просмотреть – Смирнов же не дух святой, не мог в воздухе раствориться. И все в этом духе. Если он действительно сбежал, то мы сможем хотя бы направление установить.

– Сделаем, – кивнул он.

– А еще участковым поработать придется без дураков. Нужно ведь подвалы с чердаками и притоны обследовать, квартиры неблагополучные… Ну, вы все сами лучше меня знаете. А то бывает, когда у мужика крышу сносит, его на таки-и-ие подвиги может потянуть, что в страшном сне не приснится, он порой и сам не знает, на что в такой момент способен.

– Правильно говорят, все зло в мире от баб! – вздохнул генерал, но тут же поправился: – К тебе это не относится!

– Какая же я баба, Руслан Петрович? – рассмеялась я. – Я частный детектив, а в женском роде такого словосочетания не существует.

– Ладно! – усмехнулся он. – Иди, детектив! Как только что-то узнаешь, тут же звони, в любое время! Без твоей отмашки не начнем, – и он протянул мне визитку. – На сотовый звони, так лучше будет! И удачи тебе!

– Удачи всем нам! – отозвалась я, протягивая ему свою визитную карточку. – Вы мне тоже сообщите, если на след нападете.

Мы с ним вышли в его кабинет и первое, что я там увидела, был совершенно обалделый взгляд Кирьянова, который стоял возле стола. Наверное, я его раньше не заметила, а, может, он только что прибыл. Я едва заметно кивнула ему и шагнула к двери, а у меня за спиной раздалось:

– Ну, продолжим, товарищи офицеры!

В офисе меня действительно ждал полноценный обед, накрытый в той же комнате, где я уже побывала. Когда я закончила, причем еда была необыкновенно вкусной, давно я такой не ела, появился Красавчик с пухлой папкой в руках, и я поняла, что это и есть личное дело Смирнова.

– Ну и ну! – покачала головой я, на что он только развел руками:

– Здесь все, что касается Вадима Сергеевича.

– А давайте я сначала с людьми поговорю, – предложила я. – Чего им здесь всю ночь торчать?

– Татьяна Александровна, поступайте так, как сочтете нужным, – предупредительно заметил Красавчик. – А вот это, – он достал из другой папки и протянул мне листок бумаги, – хронология пятницы, чтобы вам было легче сориентироваться.

Я взяла бумагу и вслух прочитала:

– Господин Смирнов лег спать в три часа… Ночи? – уточнила я, взглянув на него, и он кивнул. – Проснулся в десять. Завтракал… Ну, это неважно, что именно он съел… Работал до 14.40. Переоделся и в 14.52 вышел из офиса. Так… Поехал в индийский ресторан «Тадж-Махал», адрес имеется, куда вошел в 15.04. Как вы думаете, почему именно туда?

– Вадим Сергеевич любил экзотическую кухню и побывал во всех таких ресторанах, которые есть в городе, – объяснил Красавчик.

– То есть это в порядке вещей? – спросила я, и он кивнул: – Угу! Пробыл он там до 18.30… Странно, что еще и ресторанное меню сюда не включили или то, что именно он заказывал, – съязвила я.

– Почему же? – удивился Красавчик. – Вот, – он достал из папки и протянул мне другой листок. – Здесь перечислено все, что Вадим Сергеевич съел и выпил.

– Он спиртное пил? – вскинулась я.

– Да, – кивнул Михаил Иванович. – Виски, в общей сложности триста пятьдесят граммов.

– Ничего себе! – покачала головой я. – Расслабился человек! И именно из-за этого был скандал?

– Да! В пятницу в гости к Смирновым к 18.00 должны были прийти родители жениха дочери Вадима Сергеевича…

– То есть он мало того что опоздал, так еще и выпивший пришел, вот супруга и не удержалась, – поняла я.

– Видите ли, Татьяна Александровна, семейная жизнь Смирновых имеет некоторые особенности, – обтекаемо заметил он.

– Да я уж поняла, что благополучной ее не назовешь, – хмыкнула я и тут же насторожилась: – Значит, знакомство с будущими родственниками? А почему там тогда не было Ивана Степановича? Он же дед, ему там тоже следовало находиться?

– Видите ли, Татьяна Александровна, у жены господина Шмакова и Ларисы Ивановны очень напряженные отношения, – пояснил он.

– Ну хорошо! Она могла бы и не приходить, а он? – допытывалась я.

– Дело в том, что она пригласила на вечер пятницы гостей…

– Чтобы мужа к дочери не пустить? – догадалась я.

– Что-то в этом духе, – кивнул Красавчик. – Поэтому мы с Иваном Степановичем прямо отсюда и поехали к нему.

– А вы-то здесь при чем? – удивилась я.

– Я был приглашен, – спокойно пояснил он.

«Ну да, конечно! Ты же без мыла куда угодно влезешь!» – неприязненно подумала я и насмешливо спросила:

– И долго вы там гостевали?

– Прием закончился очень поздно, практически под утро, – ответил он, сделав вид, что не заметил моего крайне невежливого тона.

Поняв, что плетью обуха не перешибешь, я мельком глянула на него, вздохнула и продолжила:

– Так… Пошли дальше. Значит, господин Смирнов из ресторана поехал домой. Вошел в подъезд в 18.41 и, как я вижу, в 18.45 уже ушел.

– Именно так, – подтвердил Красавчик. – Консьержка сказала, что Вадим Сергеевич вошел спокойно, кивнул ей и направился к лестнице, но почти тут же сбежал вниз и выскочил на улицу. Там, как ясно из записи камеры наблюдения, он свернул за угол дома и… Все!

– Михаил Иванович, вы давно здесь работаете? – спросила я.

– Чуть больше трех лет, – ответил он.

– Достаточный срок, чтобы хорошо узнать своего подопечного, – заметила я. – Скажите, а за это время ничего подобного со Смирновым не случалось?

– Что вы имеете в виду? – уточнил он.

– Выпивка, – конкретизировала я.

Красавчик немного помолчал, а потом все-таки сказал:

– Да, было. У Вадима Сергеевича есть свой бар, так что он периодически выпивал, чтобы снять нервное напряжение – он очень много работал. А с тех пор как умерла его мать…

– Кстати, а когда это случилось? – уточнила я.

– Немногим более полугода назад – почки отказали, – объяснил он. – Так вот, после этого он стал выпивать чаще и снова начал курить, хотя, как я выяснил, давно бросил. Но! Даже тогда нервного срыва не произошло, если, конечно, предположить, что сейчас был именно нервный срыв.

– Ну это объяснимо, – отмахнулась я. – Раз она долго болела, то он был морально к этому готов.

– К такому, Татьяна Александровна, подготовиться нельзя, – вздохнул он. – Вадим Сергеевич боготворил свою мать, и ему пришлось очень тяжело. Очень! Она была единственным близким ему человеком.

– Ну хорошо! С этим ясно, а что вы еще успели выяснить? – спросила я.

– В связи с тем, что общероссийский паспорт Вадима Сергеевича на месте, а заграничного у него никогда не имелось, уехать или улететь он никуда не мог, – доложил он.

– Ой не скажите! Есть еще и электрички, а на них можно о-о-очень далеко забраться. Да и с проводником всегда можно договориться. Но этим сейчас милиция занимается, – задумчиво сказала я и спросила: – Скажите, а такие отчеты составляются каждый раз, когда Смирнов покидает офис?

– Каждый, – подтвердил он и кивнул на папку. – Видите ли, здесь, в офисе, Вадим Сергеевич работал и жил обособленно, и контактировал с очень ограниченным кругом людей, очень проверенных людей, – подчеркнул он.

– И они на него стучали, – усмехнулась я.

– Извините, Татьяна Александровна, но у нас с вами, видимо, разные представления о безопасности, – вежливо ответил Красавчик и даже бровью не повел.

– Ладно, – подвела черту я. – Давайте-ка я с людьми поговорю.

– Конечно, – с готовностью согласился он и тут же вышел из кабинета, а вернулся буквально через минуту с каким-то парнем. – Это водитель, который обслуживал Вадима Сергеевича в ту злополучную пятницу.

– Присаживайся! – сказала я, и шофер тут же опустился на стул. – Давай все в мельчайших подробностях. На точное время можешь не отвлекаться – меня интересует настроение Смирнова все, что он говорил, как себя вел… Одним словом, все!

Парень кивнул и начал:

– Михаил Иванович сказал, что Вадим Сергеевич собирается уезжать, и я подал машину к его подъезду.

– Что значит, к его подъезду? – тут же вскинулась я.

– Я это вам потом объясню, – сказал Красавчик и велел парню продолжать.

– Ну, он вышел, постоял немного, воздухом подышал, а потом сел в машину и сказал, чтобы я ехал в «Тадж-Махал». Ну я и поехал. Вошел в зал вместе с ним, осмотрелся, убедился, что там все спокойно… Да там и народу-то не было почти… Ну я и вышел, в машине его ждал. Потом он вышел, сел и буркнул, чтобы домой. Ну я его и отвез, у подъезда высадил, Михаилу Ивановичу отзвонился, что все в порядке, – тут Красавчик подтверждающее кивнул, – и в гараж вернулся. Все!

– Скажи, он был сильно выпивши? – поинтересовалась я.

Парень помялся, посмотрел на Красавчика, а потом все-таки выдавил:

– Заметно. – И тут же стал оправдывать Смирнова. – Так все же ведь под настроение. Бывает, что и от ста грамм можно захмелеть, а бывает, что и пол-литра на душу примешь, и ни в одном глазу. Все от нервов зависит! Ну и от закуски, конечно.

– Какое у него было настроение? Хорошее? Плохое? Он выглядел расстроенным или, наоборот, веселым? – тянула я из него.

– Смурным, – подумав, ответил парень. – В окно все смотрел, задумчиво так… Да! Он перед тем, как из машины выйти, вздохнул и головой помотал! В общем, плохое у него было настроение! – подытожил он.

– Ладно, иди! – разрешила я и предупредила: – Если чего вспомнишь, сразу же скажи Михаилу Ивановичу или мне!

Парень согласно покивал и вышел, а я спросила:

– Остальные где?

– А с ними вы в другом месте поговорите, – пообещал Красавчик.

– Ну так и ведите меня в это другое место, – сказала я и, взяв папку, поднялась со стула.

Мы вышли в коридор и приблизились к самой дальней двери, табличка на которой сообщала, что это аналитический отдел. Красавчик отпер дверь, и мы вошли. Внутри стоял обычный офисный стол с крутящимся креслом, компьютер, шкаф с многочисленными папками, окна закрывали жалюзи… Словом, кабинет как кабинет, только вид у него был совершенно необитаемым, словно тут никто никогда не работал.

– Ну и где же здесь спал Смирнов, если последние две недели, как сказал господин Куратор, не вылезал с работы? На столе? – невинно поинтересовалась я.

– Не совсем, – спокойно ответил Красавчик.

Подойдя к шкафу, он на что-то нажал, и шкаф отъехал в сторону.

– Прошу! – сказал он и сделал приглашающий жест рукой, но вошел первым и включил свет.

Я последовала за ним и, оглядевшись, невольно присвистнула: одна из стен большой комнаты была почти сплошь покрыта выключенными мониторами, а на столе возле них… Нет, не настолько я продвинутый пользователь компьютера, чтобы разобраться в этом. Но, судя по папкам, бумагам, справочникам и так далее, здесь действительно работали, причем не только работали, но и отдыхали – в кабинете стоял огромный плазменный телевизор, комфортабельный диван и большое, уютное кресло, куда можно легко забраться с ногами, а, поскольку кресло было только одно, гостей здесь явно не принимали.

– Осмотритесь, – предложил мне Красавчик. – Если у вас появятся вопросы, я отвечу на любые.

– Подождите, – удивилась я. – Дверь аналитического отдела была последней в коридоре! Дальше идти некуда! Так, где же я?

Подойдя к окну, я отодвинула жалюзи и… То, что я увидела на улице, казалось настолько нереальным, что я усомнилась в своем здравом рассудке – там была настоящая русская зима: на ветках лежал пушистый снег и сидели снегири, на земле – сугробы, а самое главное, там был ясный солнечный день! Я посмотрела на часы – все нормально, время к одиннадцати, но вечера! Вид у меня был наверняка обалдело-растерянный, но Красавчик без тени насмешки пояснил:

– Не удивляйтесь, Татьяна Александровна. Мы с вами сейчас находимся на втором этаже здания, которое выстроено стена к стене с нашим офисом. Оно также принадлежит нашей фирме, и именно здесь живет и работает Вадим Сергеевич. На втором этаже он, а на первом обслуживающий персонал, кухня и прочие подсобные помещения. Окна заложены так, что снаружи этого не видно, а изнутри вставлены картины, которые периодически меняются, для создания у господина Смирнова хорошего настроения.

Я отправилась смотреть дальше и, открывая одну дверь за другой, изо всех сил старалась не показать, насколько я поражена: в спальне стояла кровать, на которой при желании могла бы с комфортом расположиться чета гиппопотамов вместе с детенышем. Шкаф, куда я заглянула, был забит такой одеждой и обувью, что у меня глаза на лоб полезли, – Франция, Италия, Испания, Англия… И все фирменное, самого высокого качества. Костюмы, рубашки, галстуки, дубленки, кожаные и замшевые плащи и куртки, разнообразные меховые шапки, включая и соболью, шляпы… Я повернулась к Красавчику, и он объяснил:

– Вадиму Сергеевичу приходится постоянно контактировать с людьми, которые придают очень большое значение внешнему виду, – сами знаете: по одежке встречают! И все это заказывалось по каталогам, но он к таким вещам был совершенно равнодушен. Для него это являлось просто рабочей одеждой.

Я пошла дальше и попала в ванную комнату с джакузи, душевой кабиной и обычной ванной. Плитка на полу, кафель на стенах, даже унитаз, черт бы его побрал, были невероятно красивыми и очень удобными, а, значит, сумасшедше дорогими и качественными. Немного отойдя от шока, я спросила:

– Так именно отсюда Смирнов тогда и вышел? Об этом парнишка говорил: «его подъезд»?

– Да, – подтвердил Красавчик. – И охрана там такая, что муха не пролетит. К тому же дверь открывается только изнутри.

– Кстати, а другие работники фирмы знают об этом? – я повела рукой вокруг. – Они могли догадываться о том, чем в действительности занимается Вадим Сергеевич?

– Нет, – твердо заявил Красавчик. – Они все уверены в том, что господин Смирнов, как зять Ивана Степановича, просто просиживает здесь штаны, да и то очень редко. Эдакая синекура. Так что отношение к нему соответственное, в друзья и приятели никто не набивался, тем более что дверь в аналитический отдел всегда закрыта.

– Да уж! Отсекли вы от него всех, кого только возможно, – хмыкнула я. – А здесь небось все просматривается и прослушивается?

– Как раз нет, – покачал головой он. – Потому что Вадим Сергеевич имел обыкновение вслух рассуждать над решением своих задач…

– О которых никому знать не положено, – закончила я. – Но телефоны-то прослушивались?

– Да, – нимало не смутившись, подтвердил он. – Но Вадим Сергеевич практически не пользуется сотовым телефоном – ему, извините, звонить теперь некому, вон он и сейчас на столе лежит, а для связи с прислугой существует звонок.

– А жене? – удивилась я.

– Если ей что-то надо, то она передает через отца, сам же он с ней предпочитает не общаться – там, как я говорил, очень своеобразные отношения, – уклончиво объяснил Красавчик.

– Ладно, сама разберусь, что это за тайны мадридского двора, – отмахнулась я и потребовала: – Давайте сюда остальных работников.

– Сначала я вам расскажу о них. Это Галя и Оксана, они обслуживали Вадима Сергеевича, – начал Красавчик.

– А в интимном плане тоже? – невинно поинтересовалась я.

– Нет, – совершенно серьезно ответил он. – Эти две женщины приехали в Москву из Украины, чтобы найти работу. А нашли их мы и привезли сюда. Они обе из одного села под Полтавой, у них там остались семьи, дети, туда они и деньги отправляют, но поехать навестить родных они не могут. Вот их-то переговоры, переписку и перемещения по городу мы самым тщательным образом отслеживаем. Но платят им весьма и весьма неплохо, и они очень дорожат своей работой, несмотря ни на что. Кроме того, Вадим Сергеевич периодически отдавал им вещи и обувь, которые уже вышли из моды, причем порой совершенно новые, чтобы они отправили их домой, за что обе безмерно ему благодарны. Я уверен, что, если бы он только намекнул, то любая из них с радостью прыгнула бы к нему в постель, но! – тут он выразительно посмотрел на меня. – Если вы еще не поняли: Вадим Сергеевич человек невероятной честности и порядочности, и он никогда бы даже не подумал о том, чтобы использовать зависимое положение этих женщин для удовлетворения собственных нужд, не предусмотренных контрактом.

– Я все поняла, – кивнула я, чувствуя себя неловко, хотя подобную отповедь я вполне заслужила, хоть и произнесена она была самым вежливым тоном. – Зовите!

Появившиеся на его звонок женщины, лет тридцати пяти на вид, были настоящими хохлушками, крепко сбитыми и аппетитными, как пончики. Чувствовалось, что ущипнуть их так же невозможно, как хорошо надутый мяч. Обе смотрели на меня с нескрываемой надеждой, а потом одна из них не выдержала и сказала:

– Шановная пани, вы вже пошукайте пана Вадима. Вин такий добрий, такий щирый.

Они обе, естественно, понимали, что без него работы у них никакой не будет и придется искать новую, и еще неизвестно какую, да и будет ли она вообще.

– Я найду, – твердо пообещала я. – Но вы должны мне помочь.

Тут они с величайшей готовностью уставились на меня, и вторая спросила:

– Так чого робыть?

– Расскажите мне абсолютно все, что происходило в пятницу, в мельчайших подробностях, – попросила я.

– Пан Вадим много работав, ой много, – начала одна. – Усю ничь кофе пив да курив, пив да курив. А потом мине позвонив и казав, шо спать лягяе, и я отдыхать можу.

– А утром позвонив, и я ему завтрик принесла, – продолжила вторая. – Оладушки з медом…

– Это неважно, что он ел, – отмахнулась я.

– Я ему казала, что борщ з пампушками буде, он его дуже любить, – продолжила она, – а вин казав, шо в другим мисте поист, тай кофе попросив. Ну я и принесла. А потом вин позвонив и казав, шо до дому пийдеть. И уйшов. Усе.

– Больше ничего? – уточнила я.

Она подумала и сказала:

– Смурной вин був, казав, шо пийдеть свий долг сполняти.

Поняв, что ничего нового я у них не узнаю, я хотела было отправить их вниз, но, вспомнив о том, что мне еще предстояло изучить личное дело Смирнова, которое, как я поняла, мне ни в коем случае не позволят вынести отсюда, а время уже позднее, попросила:

– А принесите-ка мне побольше самого крепкого кофе.

Они покивали и ушли, а я повернулась к Красавчику:

– Михаил Иванович, вы не возражаете, если я поработаю здесь. Тут как-то комфортнее, чем в соседнем пустом кабинете. Обещаю, что в секретных документах копаться не буду.

– Конечно, работайте, – с готовностью согласился он. – И девушками распоряжайтесь так, как вам нужно. А секретные документы Вадим Сергеевич мне еще в пятницу перед уходом с рук на руки сдал, и теперь они в сейфе. Я могу еще чем-то вам помочь?

– Нет, спасибо. День сегодня не из легких, так что отдых и вам не помешает.

– Я на всякий случай останусь в комнате охраны, так что, если понадоблюсь, то без малейших колебаний… – он протянул мне визитную карточку.

– Но дверь-то вы закроете, – хмыкнула я.

– Обязательно, – кивнул он. – Но вы сможете позвонить, и я тут же приду. Желаю вам плодотворно потрудиться.

С этими словами он ушел. А я… Черт! Любопытство сгубило кошку, но так ничему и не научило остальных! Я решила посмотреть, что у Смирнова в ящиках стола – если комната все-таки просматривается, то я всегда могу объяснить это тем, что искала какие-нибудь зацепки, способные помочь в поисках. Естественно, что тут до меня наверняка хорошенько покопался Красавчик, но… Любопытство! Ничего полезного я, конечно же, не нашла. А вот на начатый блок сигарет «Мальборо» наткнулась, причем самых настоящих, американских. Курить я бросила, так что бестрепетно положила сигареты обратно. Тут и кофе подоспел, причем большущий кофейник, и блюдо с малюсенькими, но как выяснилось, вкуснейшими пирожками с разнообразной начинкой, и я, с комфортом устроившись на диване, стала просматривать бумаги.

Раскрыв папку, я поняла, что начинать надо с конца, потому что сверху лежали самые последние документы. Я читала и попутно записывала в органайзер все, что мне предстояло сделать.

Итак, родители Вадима поженились, когда мать была студенткой мединститута, а отец – курсантом военного училища, и Вадим родился в Тарасове, но уехал отсюда ребенком. Потом гарнизонная жизнь отца, мать работала вольнонаемным врачом по месту службы мужа… Так, Хабаровск. Оттуда Сергей Вадимович Смирнов был направлен в Афганистан, а вот живым уже не вернулся, погиб. Вадим с матерью прожил в Хабаровске до окончания школы, причем с золотой медалью – ну это, видимо, командование пошло навстречу вдове и оставило ее поработать, пока сын школу не окончит. Далее они вернулись к родителям матери в Тарасов. Тут Вадим поступил в экономический институт… Ага… А женился он на втором курсе перед зимней сессией на Ларисе Ивановне Шмаковой. Ну понятно! Студенческий брак! Странно, что он так долго продержался. Хотя… При таком тесте как-то не очень выгодно разводиться было – он же явно не из простых. А вот сейчас… Сейчас, судя по тому, как бушевал Куратор, Вадим для людей гораздо более ценен, чем его тесть, и, если… Тьфу! Не если, а когда он найдется, то Вадим вполне сможет послать эту семейку куда подальше. Что у нас дальше? А вот дочка Жанна! Как я и предполагала, родилась через пять месяцев после свадьбы, значит, это был брак по залету. Странно, мать – врач, а не научила сына предохраняться. Ну да ладно, это сейчас уже неважно!

Кофе был превосходен, крепок и ароматен, но… Время-то уже за полночь, а я за день намоталась так, словно не я на машине ездила, а ее за собой тащила. Одним словом, я начала клевать носом. Второй кофейник помог, но ненадолго. Тогда я отправилась в ванную и осторожно, чтобы не повредить макияж, ополоснула лицо холодной водой. Вернувшись, я нажала на звонок, и в комнате мигом появилась Оксана.

– Будьте добры, принесите мне, пожалуйста, еще один кофейник с кофе, – попросила я.

– А як же, – с готовностью ответила она и чуть ли не бегом скрылась из виду.

Вернулась она довольно быстро и поставила на стол не только большой кофейник, но и блюдо с домашним рассыпчатым печеньем.

– Снидайте, будь ласка! – радушно предложила она и ушла.

Холодная вода и кофе сделали свое дело, я снова взбодрилась и стала изучать документы дальше.

Оказалось, что сразу после сессии Вадим перевелся на заочное отделение и поступил на работу в Тарасовское отделение Центробанка. Интересно, а как он туда попал? Тут я вспомнила, из какого дома вышел, а, точнее, выбежал в пятницу Вадим, и поняла, что тут не иначе как сработала мохнатая лапа его тестя. Угу! Там-то Вадим и проработал до того момента, как перешел в «Янтарь», то есть… Нет, он не перешел, это фирму ради него создали. Ну с биографией все, теперь почитаем доносы или, как тут изящно написали, рапорты на имя какого-то Сазонова, не иначе, как это предшественник Красавчика, а подписаны они были каким-то Трифоновым. А поскольку все они касались поездок Вадима, то я поняла, что это был тот самый уволившийся постоянный водитель Смирнова.

Я выписывала из доносов адреса, по которым Трифонов возил Смирнова. Так, сначала это были дома на Пирогова и матери Вадима, больницы, санатории, а также театры, разнообразные рестораны и бары, которые Вадим посещал, судя по записям, с женой – значит, сначала у них все было хорошо. А вот это что? Я посмотрела на дату… Ба, да это десять лет назад было, какой-то А.Т. Причем без пояснений. Нет, вряд ли пригодится, но на всякий случай я выписала и его – пусть будет. Я посмотрела дальше и увидела, что Вадим перестал где-либо появляться с женой, то есть их отношения испортились настолько, что дальше некуда. А вот адрес неопознанного А.Т. стал повторялся раз за разом и исчез только около трех лет назад. Ничего, разберемся. Ага! Три года назад фамилия Трифонова исчезла, и дальнейшие доносы были подписаны разными фамилиями, они тоже касались исключительно поездок Вадима. Только адрес матери был уже другим, прибавились рестораны национальной кухни и кладбище полгода назад.

Отложив просмотренную папку, я начала составлять план действий, исходя из того, что Вадим сбежал и у кого-то прячется, а не погиб. Это за меня милиция с уголовниками выяснят, так что не стоит на это отвлекаться. За неимением одноклассников, которые находятся в Хабаровске, куда без паспорта не добраться, я решила пообщаться с однокурсниками. Далее шли соседи матери по обоим адресам – уж они-то всю подноготную знают. Семья… Судя по всему, отношения там те еще, так что… Но для проформы посетить стоит. Водитель Трифонов? Раз он столько лет продержался, то это говорит о том, что общались они нормально. Будь иначе, его бы мигом сменили, но куда он исчез? Может, умер или погиб? Ладно, выясню! Сиделка матери? Так той уже и след простыл. Однако интересно, почему мать свою квартиру именно ей завещала, а не горячо любимому сыну. Видимо, решила, что он и так всем обеспечен выше крыши. Сослуживцы матери и отца… Хотя… Тут я снова полезла в папку. Вот растяпа! Мать же сюда уже инвалидом приехала и нигде не работала, на пенсию жила. А по поводу сослуживцев отца… Так сколько лет прошло! Их и не найти теперь! Да Вадим, живя под таким строгим колпаком, и поисками заняться бы не смог. Ей-богу, словно на цепь его посадили и каждый вздох отслеживали, паразиты! Жалко мне было Смирнова – сил нет! Но это лирика, а мне сейчас о деле думать надо! Да, еще хорошо бы съездить в «Тадж-Махал» на всякий случай! Ну а дальше война план покажет!

В какой именно момент я вырубилась окончательно, я не помню, но проснулась от звонка моего сотового, который надрывался изо всех сил. Открыв глаза, я не сразу поняла, где нахожусь, но потом вспомнила и поплелась к сумке. Взяв телефон, я увидела, что два звонка уже пропустила, а вот номер не определялся. Это оказался Сомов, и он был краток:

– Мы здесь ни при чем! Слово вора! Помни, что обещала! – а дальше короткие гудки.

Ну слава богу, хоть с этим ясно, подумала я и позвонила Твердохлебову.

– Руслан Петрович! Уголовники уверяют, что они не причастны к исчезновению Смирнова. Поверим на слово?

– Думаю, что да. Мне тут доложили, что шухер в городе стоял неслабый. Братки и прочая нечисть всю ночь по Тарасову гоняли и шерстили так, что только визг стоял. А сейчас наши пошли частым бреднем город прочесывать, если что выясню, тут же позвоню, – усталым голосом говорил он – видимо, тоже всю ночь работал. – Теперь по всем больницам, моргам и так далее. Мы, ты только не обижайся, тебя перепроверили – нет там Смирнова. По аэропорту, вокзалам, кассам электричек, постам ГИБДД, гостиницам… Ну ты сама понимаешь, что такое аврал по всей форме… Короче, пусто! Записи камер видеонаблюдения, что вокруг его дома, все просмотрели, но попал он только под одну – супермаркета, что сразу за его домом – он же за угол свернул. А потом он пошел в Колокольный переулок. Только у выхода из этого переулка на Московскую банк стоит, а его там на записи нет.

– То есть в переулок он вошел, но не вышел? – воскликнула я. – Так он же всего в один квартал длиной! – Город я знала лучше, чем собственную квартиру. – По одну сторону высоченный бетонный забор хлебозавода, а по другую – маленькие одноэтажные домишки.

– Точно! Там такой шмон провели, что аж всех клопов с тараканами проверили. Короче, нет его там! – уверенно заявил генерал.

– Погодите! – почти закричала я. – Но по другую сторону от этих домишек стройка идет…

– Татьяна! – взорвался Твердохлебов. – Ты меня за дурака держишь? Да там все чуть ли не с лупой облазили! Кроме того, именно на эти домишки у подрядчика камеры видеонаблюдения направлены, потому что народишко повадился стройматериалы воровать, вот и установили. Короче, не выходил он там!

– Куда же он мог деться? – задумалась я, и тут меня осенило: – Руслан Петрович! Так ведь забор хлебозавода не до самой Московской идет! Там же от угла Колокольного до Некрасова по Московской девятиэтажка во весь квартал стоит, и двор у нее проходной, на Некрасова и выходит! Если он вдоль забора прошел, а потом свернул в этот двор, а оттуда на Некрасова, то теперь ищи-свищи!

– Там шлагбаум, не проехать, – отмахнулся генерал.

– Но пройти! – возразила я.

– О, черт! – зло прошипел он и мрачно пошутил: – Значит, будем дружно искать-свистеть! – А потом уже более бодрым тоном сообщил: – Кстати, принимаю поздравления.

– Улов был хороший? – догадалась я.

– Более чем, – удовлетворенно заявил он. – Так что будет, чем прикрыться от начальственного гнева. С меня причитается.

– Беру исключительно хорошим кофе, – предупредила я.

– Будет самый лучший, – заверил он и поинтересовался. – А как у тебя дела?

– Наметила план действий и собираюсь немедленно начать его претворение в жизнь, – сообщила я.

– Если помощь… – начал было он, но я не дала ему договорить и пообещала:

– Обращусь всенепременно!

Осмотрев себя, я поняла, что с благими намерениями придется подождать – ночь я провела на диване, не раздеваясь, и, видимо, уже во сне сменила положение «сидя» на положение «лежа», отчего на щеке отпечатался рисунок кожаной обивки, волосы были растрепаны, макияж потек и напоминал теперь боевой раскрас вышедшего на тропу войны индейца. Одним словом, я сама на себя не могла смотреть без сожаления, а ведь мне предстоит с людьми встречаться. Жалко время терять, а делать нечего – нужно ехать домой и приводить себя в порядок. Сообразив, что самой мне из этой цитадели не выбраться, я позвонила Красавчику. Тот появился со скоростью черта из коробочки и, в отличие от меня, вид имел самый бодрый и ухоженный, что расстроило меня еще больше. Он и так мне активно не нравился из-за неприкрытого желания услужить властям предержащим, а тут еще и цвел майским ландышем на моем сильно потрепанном фоне.

– Господин Куратор хочет с вами побеседовать, – предварительно поздоровавшись, сообщил он.

– Михаил Иванович, – вкрадчиво начала я. – Посмотрите на меня внимательно. Я не могу предстать перед начальством в таком неприглядном виде. Вот приведу себя дома в порядок, тогда пожалуйста.

Красавчик сдержанно улыбнулся, показывая, что оценил мой юмор, хотя мне было не до шуток.

– Не стоит волноваться и отвлекаться от дела, – успокоил он меня. – Здесь есть все, что может вам потребоваться, а, пока вы будете принимать душ, девушки приведут ваши вещи в порядок. Я их уже вызвал.

– Допускаю, что душ я могу принять и здесь, а вот ресницы вы мне прикажете красить кремом для бритья? – съехидничала я.

– Нет, девушки с вами поделятся, – спокойно ответил он.

– Чтобы я от какой-то дешевки опаршивела, как бродячая собака? – Еще немного, и я бы взорвалась.

Но невозмутимость Красавчика воистину зашкаливала.

– Поверьте, Татьяна Александровна, что у них очень качественная и дорогая косметика, а главное, фирменная. Вадим Сергеевич никогда не дарил им дешевку, да он и мест-то не знал, где она продается. Все это заказывалось по каталогу, и вы ничем не рискуете.

Появившиеся девушки согласно закивали головами, как китайские болванчики.

– Кроме того, господин Куратор не тот человек, которого можно заставлять ждать, – продолжал Красавчик. – Я сейчас объясню ему, что вы всю ночь проработали и появитесь через полчаса. Думаю, мне удастся его убедить, как я это сделал вчера, чтобы не отвлекать вас от изучения личного дела господина Смирнова. Если оно вам больше не нужно, то я его, с вашего позволения, заберу.

При упоминании Куратора я поняла, что немного зарвалась, и пошла на попятную:

– Извините меня, Михаил Иванович. Я даже не знаю, сколько я проспала, час или два. В общем…

– Я все понимаю, Татьяна Александровна, – проникновенно сказал он. – Мне девушки сообщили, что вы заснули прямо на диване. Они хотели перенести вас на кровать и раздеть, но я запретил им трогать вас – мало ли как бы вы к этому отнеслись. Попутно сообщаю, что уснули вы около пяти часов утра. А теперь я, с вашего позволения, вас покину и вернусь через полчаса.

С этими словами он забрал папку и вышел, а я помчалась в ванную, разделась, бросив все вещи на кушетку, и скрылась в душевой кабине. Блаженствовать мне было некогда, так что, наскоро взбодрившись, а главное, смыв косметику с лица, я вылезла и обнаружила, что моих вещей нет, зато на кушетке лежит стопка чистых полотенец и мужской махровый халат, в котором я утонула, но привередничать не приходилось. Главное же потрясение ждало меня, когда я увидела, что девушки принесли и поставили на туалетный столик всю имевшуюся у них косметику, а это была, между прочим, не хухры-мухры, а «Эсти Лаудер». Да-а-а, то-то Галя с Оксаной Вадиму дифирамбы пели, какой он добрый и щедрый. Такую и я не всегда могу себе позволить. А с другой стороны, ну как не быть внимательным к людям, которые тебя кормят в буквальном смысле этого слова. Ну как рассердятся и подсунут что-нибудь несъедобное? Хотя в данном случае вряд ли – им же жить не надоело.

Но вот мое лицо приняло довольно привлекательный вид, и я вышла в кабинет. Завтрак уже подали, и я мысленно застонала – блинчики, и, судя по всему, с разнообразной начинкой. Нет, если я так начну питаться, то скоро поперек себя… Хотя… Работы мне предстоит непочатый край, и, когда доведется пообедать, никто не знает, так что ничего с моей фигурой не случится. Не знаю, как уж девушки умудрились так быстро не только костюм погладить, но и все остальное постирать и высушить, но принесли они все в таком виде, будто из упаковки вынули. Сапоги тоже были вычищены, дубленка выглядела как новая. Одевшись, я почувствовала, что готова к великим свершениям, а поскольку Красавчик еще не вернулся, я решила освежить в памяти свои вчерашние записи, дабы не ударить в грязь лицом перед Куратором.

Красавчик пришел за мной с точностью швейцарских часов, и я, пока мы шли, спросила у него:

– Вы случайно не знаете, кто такой А.Т., который живет на Садовой. Вадим Сергеевич к нему раньше часто ездил, и не там ли нашел пристанище?

– Это не он, а она, – объяснил Красавчик. – Алла Викторовна Туманова, бывшая любовница господина Смирнова, но они расстались три года назад.

С трудом удержавшись, чтобы не присвистнуть, я уточнила:

– А вы не знаете, кто был инициатором расставания?

– Вадим Сергеевич, – кратко ответил он.

– Нашел себе другую? Но о ней в деле ничего нет, – насторожилась я.

– Татьяна Александровна, я понимаю, что вы устали, бессонная ночь, внимание под утро уже не то… – мягко сказал Красавчик. – Просто у господина Смирнова после Аллы не было любовницы. Ему было не до женщин. Слишком много работы, кризис, его торопили… Кроме того, его мать очень плохо себя чувствовала, и он каждую свободную минуту проводил около нее.

– Но там же была сиделка, – возразила я.

– Ах, Татьяна Александровна, – вздохнул он. – Родной человек и чужой, работающий за деньги. Родные руки и чужие. Это чудо, что Валентина Дмитриевна, простите за выражение, столько протянула. Последние годы Вадим Сергеевич своей энергетикой, своей любовью ее поддерживал, буквально свою жизнь в нее вливал. Врачи, лекарства, больницы, постоянный диализ, консультации профессоров… Это ведь не только деньги, но еще и нервы… Какие уж тут женщины?

– Но почему же его мать завещала свою квартиру сиделке, а не сыну? – задала я мучивший меня вопрос.

– Ну, теперь спросить уже не у кого, – развел руками он.

– А Трифонова мне где найти? – спросила я. – Судя по всему, отношения у них сложились хорошие, хотя водила и стучал на него.

Пропустив мимо ушей слово «стучал» – ах, как же Красавчик умел пропускать неприятное! – он ответил:

– До определенного момента у них действительно были нормальные служебные отношения, но потом Трифонов решил уйти, потому что, как он выразился, не собирался рисковать своим здоровьем. Господин Смирнов частенько просил его помочь своей матери, отвезти ее куда-нибудь, перенести…

– В каком смысле? – удивилась я.

– В прямом – она не могла передвигаться самостоятельно, – объяснил Красавчик. – То есть по квартире Валентина Дмитриевна тогда еще худо-бедно ходила, но вот по лестнице… Да и жила она на четвертом этаже. Трифонов же, извините, не мальчик, а она – не пушинка. Одним словом, друзьями они не расстались. Видимо, Трифонов ожидал, что Вадим Сергеевич уговарит его остаться, пообещает прибавить зарплату, попробует как-то его задержать, а тот не стал, он просто купил матери квартиру на первом этаже и оборудовал лестницу специальным съездом для инвалидной коляски.

– То есть к нему Смирнов не обратился бы за помощью? – уточнила я.

– Вы полагаете, что Вадим Сергеевич где-то скрывается? – спросил он.

– Не исключаю, – уклончиво ответила я.

Красавчик подумал, а потом уверенно сказал:

– Нет! Не думаю!

Весь этот разговор мы вели в коридоре около двери в ту комнату, где меня ждал с отчетом Куратор, но если он и был недоволен задержкой, то виду не подал. Мой отчет, включая и услышанное от Твердохлебова, и план действий он выслушал молча и только спросил:

– Можно верить тому, что уголовники здесь ни при чем?

– Сомов дал слово вора, а такими вещами не шутят, – серьезно ответила я.

– Хорошо, действуйте и постоянно держите в курсе Михаила Ивановича, – приказал он.

Услышав такое, Красавчик вскочил со стула и чуть-чуть поклонился, а у меня от омерзения комок к горлу подкатил – ну можно ли быть таким подхалимом?

– Вы мне не доверяете? – удивилась я.

– Вы спросили, не подумав, – холодно заметил Куратор. – Будь иначе, вы бы здесь не сидели. Дело в том, что кто-то может просто не захотеть с вами общаться, а уговаривать этого кого-то у нас нет времени. Вот в этом случае Михаил Иванович проведет некоторую работу, и человек станет очень общительным.

– Понятно, – сказала я, хотя вопросы у меня остались.

– Кроме того, вам будет целесообразно все время расследования жить в апартаментах Вадима Сергеевича, думаю, он не обидится, – предложил-приказал Куратор.

– Спасибо, но дома мне удобнее, – попробовала возразить я.

– Я не сказал удобно, я сказал целесообразно, – ровным голосом поправил он меня.

Я поняла, что он уже все решил и мне остается только подчиниться. Не скажу, чтобы мне это понравилось, но деваться было некуда – банковал он. Потом я подумала и решила, что работы мне предстоит большой вагон и маленькая тележка, плюс необходимость отчитываться перед Куратором, плюс мне могла потребоваться помощь Красавчика. Так что лучше всего мне действительно временно переселиться в офис, да и кормят там отлично, а самой мне готовить некогда.

– Вы правы, господин Куратор, это действительно будет целесообразно, – согласилась я.

– Идите, – разрешил он.

Мы с Красавчиком вышли, и я с большим интересом спросила:

– Ну и что это за некоторая работа?

– Не то, что вы подумали, Татьяна Александровна, – невозмутимо ответил Красавчик. – Просто любой человек где-то работает и кому-то подчиняется. Если он не хочет с вами разговаривать, всегда можно обратиться к его руководству и попросить убедить своего подчиненного быть более откровенным. А поскольку в успехе вашей работы заинтересованы очень влиятельные лица, то и аргументы у них появятся весомые, но все в рамках закона.

На улице, куда Красавчик вызвался меня проводить, я с удивлением обнаружила свою начисто вымытую машину, но это ненадолго – погода-то не изменилась. То есть немного подмерзшая за ночь земля уже начала потихоньку опять расползаться в грязную кашу под колесами проезжавших машин и от мелкой мокрой гадости, которая сыпалась с неба. Сев в машину, я обнаружила, что бензобак заполнен под завязку. Это было уже слишком. Я высунулась из машины и сварливо спросила у не успевшего еще уйти Красавчика:

– Как я поняла, мою машину ночью на заправку гоняли?

– Ну что вы, Татьяна Александровна, – улыбнулся он. – На свете существуют еще и канистры.

Мне стало стыдно, что до такой простой вещи я не додумалась сама, и, нехотя буркнув извинения, отъехала, одновременно решая, куда сначала направиться. Милиция, конечно, хорошо, но мы и сами с усами, так что нужно навестить Венчика. Этот очень общительный бомж-философ (причем бомж по убеждению и образу мыслей, ничуть не тяготившийся своим положением) в данном случае был незаменим. Он шнырял по всему городу, имел массу полезных – в том числе и для меня – знакомств и пользовался среди своих коллег определенным авторитетом как человек, способный поддержать любой разговор. Память, в том числе и зрительную, Венчик имел феноменальную, что делало его порой просто бесценным. Главное – застать его дома, то есть в своем подвале, потому что искать еще и его по всему городу мне было некогда. Хотя, с другой стороны, ну какой вменяемый человек добровольно выйдет на улицу в такую дрянную погоду?

Венчик оказался на месте и, как всегда, весел и радостно оживлен – я вообще ни разу не видела его унылым или подавленным.

– Ой, гости какие! – радушно приветствовал он меня. – Здравствуй, матушка Татьяна Александровна! Проходи, садись!

– Венчик! Только без притч! – с ходу сказала я, потому что он был ходячим сборником всевозможных историй, которые охотно рассказывал к месту и не очень. – И садиться я тоже не буду!

– Ой, вижу, дел у тебя невпроворот! – заохал он. – А я вот тебе сейчас расскажу…

– Венчик! – грозно сказала я, и он виновато развел руками. – Я к тебе за помощью.

– Всегда рад! – с готовностью откликнулся он.

– Вот посмотри! – я протянула ему фотографию Смирнова и сопроводиловку. – Этот человек пропал в пятницу вечером, ушел из дома – и с концами. Настроение у него было – хуже некуда! Мог и глупость какую-нибудь сотворить. Уголовники его искали, да не нашли, сейчас ищет милиция, и я его ищу.

– Чего это вдруг? – удивился Венчик.

– Родственники у него влиятельные, – отмахнулась я. – Одним словом, поговори со своими, фото покажи, вдруг кто-то его видел. Человек в таком состоянии в любую компанию попасть мог: увидел, например, что люди выпивают, и подсел к ним. Деньги у него с собой имелись, так что и угостить мог.

– По-разному случается, – согласился Венчик и, подойдя к лампе, принялся рассматривать фотографию. – А ведь я его где-то видел, – подумав, сказал он.

– Венчик! – почти простонала я. – Вспоминай! Когда? В эти выходные? Где?

– Погоди, матушка! – покачал головой он. – То, что не в эти выходные, это точно, но и не так чтобы очень давно.

Он шмыгал носом, крутил головой, чесал затылок, а потом решительно сказал:

– Нет, матушка! Вот так сразу не скажу! Подумать надо! С людьми поговорить!

– Ты уж вспоминай скорей, – попросила я и протянула ему тысячу рублей, а потом добавила еще одну. – Это тебе на расходы – угощать ведь придется, – объяснила я. – А окончательный расчет потом.

– Много! – покачал головой он.

– Еще и мало покажется! – возразила я. – Уж если мы его всем миром найти не в состоянии, то работы тебе будет непочатый край! Только ты уж меня не подведи!

– Татьяна Александровна! – всплеснул руками Венчик. – Да разве ж когда такое случалось? – обиженно спросил он.

– Вот, дай бог, чтобы и сейчас такого не произошло, – с надеждой сказала я. – Если хоть что-то узнаешь, то немедленно звони, в любое время.

– Всенепременно, – заверил он меня, и я вышла.

От подвала Венчика до экономического института было ближе, чем до дома Смирнова, и я поехала туда. Название факультета я знала, год поступления тоже, а остальное являлось уже делом техники, тем более что кто-то из группы вполне мог остаться преподавать в институте, и следовало только найти его и разговорить. Врать без лишней необходимости я не люблю, поэтому говорила секретарше декана чистую правду: Смирнов поругался с женой и ушел из дома, вот я и ищу его однокашников, а вдруг он у друга своей молодости отсиживается?

Не знаю уж, что романтичного видят молоденькие девочки в профессии частного детектива – горький у нас хлеб, грязный и трудный, – но глазки у секретарши заблестели, а на мордочке появилось заговорщицкое выражение. Покопавшись в бумагах, она сообщила мне, что Ирина Витальевна закончила институт в тот год, когда его должен был закончить сам Смирнов, если бы продолжал учиться на дневном отделении. Получив координаты искомой Ирины, я отправилась ее ловить, в чем и преуспела, перехватив в коридоре после лекции. Кратко сообщив ей, в чем дело, я поразилась ее реакции.

– Значит, Вадим все-таки ушел от Лорки, – с горечью сказала она. – Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.

– Я так понимаю, что у них уже давно не все ладно в семье? – осторожно спросила я.

– Семья? – она невесело рассмеялась. – Это настолько мерзкая история, что… – у нее не хватало слов, и она только горестно махнула рукой.

– Ирина Витальевна… – начала я, но она поправила меня:

– Просто Ира. И если вас действительно интересует вся эта грязь, то приходите после занятий, я вам все расскажу, – предложила она.

– Ира! У меня нет времени, – просительно сказала я. – Дорога каждая минута. Перерыв между лекциями пятнадцать минут? – спросила я, и она кивнула. – Вы уложитесь?

– Постараюсь, – неуверенно пообещала она.

Мы с ней отошли к дальнему окну, и она, печально вздохнув, начала рассказывать:

– Вадима я прекрасно помню. Высокий, симпатичный, прекрасно играл в шахматы и баскетбол, довольно общительный, но… Одет он был, – она поморщилась.

– Они жили на пенсию матери-инвалида, ну и за погибшего в Афганистане отца он тоже что-то получал, но я думаю, что все это уходило ей на лекарства, – объяснила я.

– Тогда понятно. Он говорил, что у него мама болеет, но мы не знали, что настолько серьезно. Теперь ясно, почему он компаний сторонился – мы же вскладчину праздники отмечали, а у него денег не было. Но голова у него! – восхищенно сказала она. – Ему с первого курса блестящее будущее прочили.

– Пожалуйста, ближе к делу, – попросила я.

– Хорошо. Вместе с нами училась Лорка Шмакова, у нее отец начальником Тарасовского отделения Центробанка был.

«Вот оно что! – поняла я. – Действительно, фигура для Тарасова такая крупная, что крупнее и некуда!»

– Вся из себя понтовая, как теперь говорят, – продолжала Ирина. – Красивая была, но в упор никого из нас не видела. А случилось все в конце декабря на втором курсе. Вдруг ни с того ни с сего она приглашает нас всех к себе на дачу Новый год встречать. Мол, там и столы накроют – домработница все приготовит, и спиртное… Наши, конечно, загорелись – халява! Вадим сразу отказался – у меня мама больная, да и праздник семейный. А Лорка условие поставила: или едет вся группа, или не едет никто. Ну тут все на Вадима и навалились. Короче, согласился он, хотя видно было, что ему это ножом по сердцу. А у нас в группе Светка была, страшная, как чума, и умная, как бес. А уж язык – как бритва. Не любили ее у нас. А вот она в Вадима влюбилась, как кошка, и изо всех сил старалась этого не показать.

– И доставалось ему от нее больше, чем другим, – догадалась я.

– Точно. Психологи бы нашли этому объяснение, но мы же не они, – Ира пожала плечами. – Одним словом, приехали мы на дачу, а там и правда стол ломится, а уж выпивки – хоть залейся. Мальчишки на нее и навалились, а Вадим пил только шампанское, да и то немного – ребята над ним тогда еще смеялись. Только я заметила, как Лорка ему в шампанское щедрой рукой коньяк подливала, когда он не видел. Я еще подумала тогда, что это у нее шутка такая злая, но вмешиваться не стала, о чем теперь жалею, может, и не случилось бы ничего. Набрались все тогда крепко, а под утро разбрелись кто куда и кто с кем. А потом я слышу, как Светка бушует, пошла посмотреть, чего это она, а она, оказывается Вадима искала… Ну и нашла! В постели с Лоркой. Как Светка его только не обзывала! А он глаза таращит, ничего понять не может! Лорка хохочет, прямо-таки ржет-заливается. Уж не знаю, насколько он был голый, но без рубашки точно, а Лорка точно голая была, потому что она вскочила с кровати и нас выталкивать начала.

– Короче, Лорка его окрутила, – поняла я. – Что дальше?

– Они как-то очень быстро поженились. Лорка приглашала всех на свадьбу – в ресторан, не куда-нибудь, но Светка к тому времени так всех накрутила, что не пошел почти никто. А те, кто туда попал, говорили, что вид у Вадима был подавленный, да и на свадебных фотографиях, что Лорка потом показывала, Вадим выглядел так, что краше в гроб кладут. А Светка Вадиму просто ад на земле устроила. Говорила я ей, что он ни в чем не виноват, а она ничего слышать не хотела. С ее легкой руки его и стали называть в глаза и за глаза Зятек. Не выдержал он такого и после сессии на заочное перевелся, а Лорка потом хвалилась, будто он у ее папы работает, и тот на него не нарадуется.

– Как я понимаю, дочь не его? – спросила я.

– Ну конечно, – подтвердила Ира. – А Лорка, как ушла в академ, так больше в институт и не вернулась.

– Это все? – спросила я.

– Да нет, продолжение было, – неожиданно сказала она. – Мы со Светкой в институте остались, кафедры разные, но общались постоянно. А случилось это лет девять назад… Или около того… Точно уже не помню, но зимой. Прибегает ко мне Светка, а глаза у нее квадратные. Оказывается, ей Андрюха позвонил – однокашник наш бывший. Не знаю уж, каким ветром его в Мурманск занесло, только встретил он там Вадима, разодетого, как английский принц. Попытался к нему подойти, так его охрана не пустила. Ну он издалека понаблюдал, а у Вадима личный транспорт с водителем, все с ним носятся, в глазки заглядывают… А главное, девушка молоденькая с ним… Разодетая в пух и прах… Шуба на ней такая, что словами не описать… А сама такая красавица, что хоть сейчас на обложку или конкурс «Мисс мира». Вернулся Андрюха в Тарасов и все это Светке вывалил. Видели бы вы, как она бурлила!

– Шаг от любви до ненависти! – вздохнула я.

– Да! – кивнула Ирина. – Она ведь так и не вышла замуж, что при ее характере совсем неудивительно. Зато кандидатскую написала быстро, над докторской работала, когда все это случилось.

– И чем это закончилось? – с интересом спросила я.

– А Светка Лорке позвонила и все ей рассказала, – сообщила Ира.

– Вообще-то это подло, – не удержалась я.

– Кто бы спорил, – согласилась она. – Я не знаю, что уж там произошло между Вадимом и Лоркой, но где-то через неделю вызвал ректор Светку, положил перед ней лист бумаги с ручкой и внятно сказал, чтобы писала заявление по собственному желанию, а не то уволят по такой статье, что ее уборщицей в школу не возьмут. Светка заартачилась: за что, мол? Тут ей ректор и объяснил, что нечего было в чужую семью лезть и своим грязным языком сплетни распускать об очень уважаемых и очень приличных людях. Тут и сказочке конец. Да и перерыв заканчивается, – сказала Ира, глянув на часы.

– Она уволилась? – спросила я, и Ира кивнула. – А где она сейчас?

– Представления не имею. Она сначала мне домой звонила и говорила, что до Страсбургского суда дойдет, но, как видите, прошло столько лет и… – она развела руками.

Поблагодарив ее за рассказ и распрощавшись, я вышла на улицу. Чувства во мне бурлили самые разные, но превалировало сочувствие к Вадиму. Это надо же было так вляпаться по молодости и столько лет терпеть? Нет, стоит все же посмотреть, что представляет собой эта Лорка. Да и с домработницей поговорить не помешает – уж она-то, как водится, о своих хозяевах знает куда больше, чем они сами о себе.

Сталинка на Пирогова хоть и была выстроена бог весть когда, но выглядела прекрасно, да и камера наблюдения над входом говорила о том, что люди здесь живут солидные и материальных трудностей не испытывающие. Кроме домофона наличествовал еще и обыкновенный звонок, который я и нажала, решив, что для начала неплохо бы поговорить с консьержкой. Эти люди тоже отличаются особой наблюдательностью. Войдя, я увидела за застекленной конторкой женщину лет шестидесяти, в строгом костюме и светлой блузке, с аккуратным пучком волос за затылке. При виде меня она положила на стол текстом вниз карманного формата книжку в мягком переплете и посмотрела на меня внимательным строгим взглядом – дама была явно с характером. Подойдя к ней поближе, я увидела, что это насмерть зачитанный детектив, потому что на его обложке в смертельной схватке сплелись мужественного вида милиционер и самого непотребного вида мужчина, естественно преступник. «Ну все, – поняла я. – Договориться с ней будет несложно».

– Я к Смирновым, – с самым скорбным видом сказала я и добавила: – Несчастье-то какое! Как же теперь Лариса Ивановна с Жанной жить-то будут? – вздохнула я.

– Нашли? – испуганным шепотом спросила консьержка. – Неужели убили Вадима?

– Ищем, но… – И я снова вздохнула.

– А вы кто будете? – насторожилась она.

– Я частный детектив, но ведь я еще и женщина. Как же можно не посочувствовать брошенной жене и дочке. Столько лет вместе прожили, а тут!.. – Я махнула рукой. – Наверное, к молоденькой сбежал, там и отсиживается, а жена места себе не находит.

Консьержка удивленно вытаращилась на меня, а потом строгим голосом попросила:

– Покажите мне свои документы.

– Да-да, конечно, – с прежним скорбным видом ответила я и достала удостоверение, которое она самым внимательным образом прочитала.

Вернув мне его, она усмехнулась и, покачав головой, решительно заявила:

– Татьяна Александровна, вы нашли себе совершенно неподходящую работу.

– Почему? – сделала вид, что обиделась, я.

– Шаблонно мыслите: муж – подлец, а жена святая, – усмехнулась она, а потом спросила: – Вас кто нанял?

– Иван Степанович Шмаков, – честно ответила я – ведь все так сначала и было.

– Ну-у-у… Этот вам наплел! – покачала головой она.

– Ну зачем вы так? – Я сделала вид, что обиделась за Шмакова. – Он мне объяснил, что Вадим с Ларисой еще студентами поженились по большой любви…

– Да-да! – рассмеялась консьержка. – Мне Аглая рассказывала, какая там любовь была!

– А это кто? – спросила я, хотя уже поняла, что это домработница.

– Домработница их бывшая! Уволилась давно. Накопила она за время работы на Шмаковых порядочно, вот и не стала больше Лоркины капризы терпеть. Да и Жанка – стерва не хуже матери выросла, – презрительно сказала она и объяснила: – Аглаю Вадим пригласил за своей матерью ухаживать.

– Да быть такого не может! – тихонько воскликнула я. – Мне же Иван Степанович совсем другое говорил… – начала было я, но она перебила меня, решительно заявив:

– А теперь послушайте, что я вам скажу! Женили Вадима силой! Лорка с матерью на юге отдыхали, вот девчонка там и забеременела от какого-то джигита. Надо было грех покрыть, да только Шмаков абы кого в зятья не хотел, сказал, что если уж дочь дура, так хоть зять пусть толковым будет. Он же специально выяснил, кто в экономическом институте поумнее и перспективнее, а это Вадим оказался. Ну а дальше мать с дочкой все и устроили! А куда было Вадиму против них? Посадили бы за изнасилование! Вадим же сначала развестись хотел после рождения ребенка – мол, фамилию дал, чего еще? А Шмаков его уговорил остаться! Ценил он Вадима, говорил, что у того голова светлая, обещал помочь карьеру сделать! Да тут еще и мать-инвалид! А ей и лекарства, и врачи… Да не те, которые только по названию, а знающие! И больницы! Ну как бы мальчишка-студент это все потянул?

– Значит, помогал ему Иван Степанович? – уточнила я.

– Да, тем и держал! Только Вадим с Лоркой в одной постели ни одной ночи не спал! – уверенно заявила она. – Квартира у Шмаковых пятикомнатная, вот он на диване в гостиной и жил. Не знаю уж, на что сама Лорка надеялась, но тут Вадим скалой стоял: нет, и все! Ну она и пустилась во все тяжкие, по материным стопам пошла, та тоже всю жизнь от мужа гуляла. Вот они на пару и куролесили.

– И Шмаков все это терпел? – удивилась я.

– А он сам этот путь прошел, – презрительно выговорила она. – Только женился в свое время сознательно, по расчету. Квартиру же эту тесть его получил, он был ректором экономического института, членом-корреспондентом Академии наук.

– То есть Лариса не дочь Ивана Степановича? – уточнила я.

– Да! Так что понимал он Вадима, как никто другой, а еще ценил, говорил, что смену себе готовит, а на Лорку он давно рукой махнул. Она вся в мать пошла, такая же беспутная! – консьержка горестно махнула рукой.

– Какая же вы наблюдательная! – восхитилась я.

Она тихонько рассмеялась и объяснила:

– Просто я в этом доме с детства живу, – и в ответ на мой удивленный взгляд, добавила: – Квартиру получил мой отец, он был начальником военного училища. Так что жизнь всех этих людей прошла у меня на глазах. А сама я всю жизнь в школе проработала – учительница, завуч, директор, а там без наблюдательности пропадешь.

– Да, а у меня такого опыта нет, – грустно вздохнула я и спросила: – Почему же вы здесь? – я кивнула на стол.

– У детей давно своя жизнь, и я не хочу быть им обузой, а так хоть на коммунальные платежи заработаю – разве на мою пенсию такую квартиру можно содержать? А переезжать не хочу – новое место, новые люди… – объяснила она.

– Ну и как же бедный Вадим Сергеевич жил? – поинтересовалась я.

– Несладко приходилось, – вздохнула она. – А когда Лорка уж очень сильно скандалила, то он к матери уходил, бывало, по нескольку месяцев там жил. Потом возвращался, конечно! Куда же ему деваться-то было? Он человек подневольный!

– Ну и дела! – потрясенно сказала я и ничуть при этом не лукавила – бедный Вадим! – А дальше что?

– Потом все резко изменилось. Шмаков с работы ушел, фирму создал и Вадима с собой забрал. И ведь не прогадал – жить-то они намного лучше стали. В материальном смысле. А так, как скандалила Лорка, так и продолжала. А лет девять тому назад Вадим вообще из дома ушел, совсем! Скандал тогда у них случился, да такой, какого еще не было, – до битья посуды дело дошло, – покачала головой она. – Но вот из-за чего поругались так страшно, я не поняла, и Аглая мне ничего толком не сказала, только, как всегда, на стороне Вадима была. Странно, – пожала плечами консьержка. – Аглая обычно делилась со мной их семейными тайнами, когда за книгами приходила.

– Она много читала? – удивилась я.

– Она, конечно, из деревни, образование соответствующее, восемь классов всего, но со временем, простите за выражение, пообтесалась, приобрела вполне пристойный вид и стала выглядеть, как любая коренная горожанка, – сообщила она, но какой же снобизм прозвучал в ее голосе.

– И что же Вадим Сергеевич? – вернула я ее к прерванному разговору.

– А он с тех пор тут появлялся только иногда, самое большее – раз в месяц, а то и реже, но никогда не оставался ночевать, – подчеркнула она. – Иван же, как овдовел, так женился на молодой, дом за городом выстроил и туда съехал.

– Но в пятницу-то Вадим Сергеевич пришел, – напомнила я.

– Да, явился, но сугубо по делу. Мне их новая домработница сказала, что Жанка замуж собирается и родители жениха прийти должны, вот и Вадима заставили появиться, чтобы приличия были соблюдены. Так что шел он в квартиру с видом самым безрадостным.

– По нему было видно, что он сильно выпил? – спросила я.

– Запах я почувствовать не могла, потому что он мне только кивнул, но… – она задумалась. – Вы знаете, как ходят пьяные, когда они изо всех сил стараются выглядеть трезвыми?

– Конечно, – кивнула я.

– Вот именно так он и шел, – подтвердила она. – Да, невеселый у него был вид, – повторила консьержка. – Видимо, предчувствовал, что ничем хорошим этот визит не кончится. Так и произошло. Ой, как она ему вслед орала! Он мимо меня уже пулей пролетел, за ним уже и дверь закрылась, тут она и начала вопить: «Вы меня все пьянкой попрекаете, а сам-то! Нажрался, как скотина! Руки распускаешь!» Ну и все в этом духе. Родня-то их будущая такого никак не ожидала и быстренько ушла.

– Простите, Лариса пьет? – удивилась я.

– О-о-о! Еще как! – покачала головой она. – Пока мать была жива, она Лорку как-то сдерживала, а после ее смерти, особенно когда сам Шмаков съехал и они с дочкой вдвоем остались… Тут такие гульбища были! Мы милицию вызывали! Уж не знаю, что Шмаков сделал, но гостей с тех пор она не водила, но как пила, так и пьет. При Мише она, правда, немного присмирела, а потом… Уж как он уговаривал ее пить бросить! Видать, серьезные у него намерения были. Только выгнала она его, со скандалом, с криком, чтобы он ее жизни не учил, что она живет, как ей нравится, ну и все такое.

– А что это за Михаил? Откуда он взялся? – насторожилась я, потому что в голове сама собой возникла мысль: а не причастен ли он к исчезновению Вадима? А что? Если у него имелись какие-то планы в отношении Ларисы, либо квартиры, либо он хотел свое положение поправить с помощью ее отца… Да мало ли какие появляются мотивы?

– Миша? – переспросила консьержка. – Так Лорка с ним где-то на отдыхе познакомилась, вот он следом за ней сюда и приехал. Она ведь по-прежнему красива, хотя вид у нее теперь… – она замялась.

– Потасканный? – спросила я.

– Потрепанный, – более интеллигентно выразилась консьержка и продолжила: – Ничего не скажу, Михаил красивый мужчина, вежливый, воспитанный… Поначалу-то у них все хорошо было, она его к отцу на работу устроила, а потом сорвалась! – она махнула рукой. – Ну если человек алкоголик, а ему пить не дают, долго он такое терпеть будет? Пошлет куда подальше! Вот и она его послала! Он сначала еще приезжал сюда, пытался с ней помириться, да куда там! Она за все время, что трезвой была, отрывалась. С лестницы его спустила не хуже, чем Вадима в ту пятницу, и вслед ему, не стесняясь, высказалась.

– А его имя вы полностью не знаете? – осторожно, как бы между прочим, поинтересовалась я.

– Михаил Иванович Васильев, – ответила ничего не подозревавшая консьержка.

«Ах ты гнида! – мысленно воскликнула я. – Через бабскую кровать карьеру делать! Ну ты и подонок!» Вслух я этого говорить, естественно, ничего не стала и только спросила:

– И он больше так и не появлялся?

– Ну почему же? Вчера вместе со Шмаковым приезжал выяснять, куда Вадим делся, – сообщила она.

– Вы и вчера работали? – сочувственно спросила я.

– Нет, – усмехнулась она. – Мы работаем сутки через трое, но я живу в соседней с ними квартире, а стены… Сталинка сталинкой, а слышимость прекрасная. Крик стоял страшный, Лорка вопила как ненормальная… Впрочем, я подозреваю, что она не совсем адекватна.

– Кажется, мне предстоит очень тяжелый разговор, – сказала я, поднимаясь.

– Боюсь, что он вообще не состоится, – предупредила меня консьержка.

– Она ушла? – спросила я.

– Думаю, Лариса уже не в состоянии связно излагать мысли, – интеллигентно сформулировала она.

– Так ведь еще и двенадцати нет, – удивилась я.

– У нее свой режим дня, – заметила консьержка.

– А домработница дома? – спросила я.

– Сегодня еще не выходила, – ответила она.

– Ну тогда хоть с ней поговорю, – сказала я.

Направляясь наверх, я тихонько мурлыкала себе под нос: «На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хошь», потому что разговаривать с такого рода людьми, как эта консьержка, давно уже научилась. Чувствуя некоторую приниженность своего положения, они изо всех сил стараются показать собственную значительность, то, что они умнее других. И, стоит притвориться наивной дурочкой, как они демонстрируя свое превосходство, преподнесут всю информацию на блюдечке. Да и привычка постоянно поучать и воспитывать кого-нибудь у этой консьержки тоже сыграла мне на руку. А вот вздумай я разговаривать с ней иначе, никакой полезной информации не получила бы.

На мой звонок дверь открыла разбитная бабенка лет тридцати, и я поняла, что это и есть домработница.

– Лариса Ивановна дома? – спросила я.

– Приболела и не принимает, – заученно ответила она.

– Тогда я с вами поговорю, – сказала я, входя в квартиру.

– А вы кто? – она подозрительно посмотрела на меня.

– Частный детектив, зовут Татьяна Александровна, а нанял меня Иван Степанович, – объяснила я.

– Так что рассказывать, я же не знаю ничего, – ответила она, но я поняла, что это не так.

– Вам зарплату кто платит? – невинно поинтересовалась я.

– Лариса Ивановна, – сказала она.

– А ей кто деньги дает? – с тем же невинным тоном спросила я.

– Вадим Сергеевич, – уже понимая, что к чему, вздохнула она.

– Значит, если он не найдется, то?.. – Я вопросительно посмотрела на нее.

– Поняла! Ни денег, ни работы у меня не будет, – покивала мне домработница. – Спрашивайте!

Мы прошли на кухню, и я приступила к завуалированному допросу, предварив его капелькой замаскированной лести:

– Вы, я вижу, женщина умная, так что расскажите мне все, что предшествовало тому пятничному вечеру.

– Хозяйка очень злилась, когда Вадим Сергеевич квартиру матери не стал у сиделки отсуживать, – шепотом начала домработница. – Ругалась страшно! Кричала, что Жанна теперь с мужем сюда жить придет, а ей чужие люди в доме не нужны! Тут и Иван Степанович приезжал ее урезонить, да не вышло ничего. Лариса Ивановна пообещала глаза мужу выцарапать за такое благородство, а отец ей на это – что своими руками придушит, если она Вадиму Сергеевичу хоть слово поперек скажет. А тут в пятницу родня будущая собиралась прийти, вот хозяйка и потребовала, чтобы Вадим Сергеевич тоже пришел – отец он или нет? Хотя какой он Жанне отец?

– Знаете уже? – спросила я.

– Как же не знать, если Лариса Ивановна в голос кричала на Вадима Сергеевича, как она рада, что дочку от нормального мужика родила, а не от такой тряпки, как он, – тихонько удивилась домработница. – Да на Жанну только посмотреть стоит, как тут же станет ясно, что нагуляла ее Лорка, а на Вадима Сергеевича повесила.

– Ладно, с этим разобрались, а теперь скажите мне, что представляет собой жених Жанны и его родители? – попросила я.

– Парень хороший, но из простых, и приезжий. Учится где-то и подрабатывает барменом, там он с Жанной и познакомился. Я так думаю, что ему в городе зацепиться надо, вот он и позарился, – предположила она.

– А есть на что? – с интересом спросила я.

– Будь я мужиком… – она покривилась. – Прописка ему нужна, квартира, связи Ивана Степановича…

– Понятно. А Жанна учится, работает? – Вопрос мною задавался исключительно для проформы – и так ясно, что «дочь» Смирнова себя этим не утруждает.

– Просыпается к обеду и, как привидение, бродит по дому в одной ночной рубашке. К вечеру только и приходит в себя. А как накрасится да оденется, так и уходит куда-то, а возвращается под утро и под хмельком, – доверительным шепотом подтвердила мои соображения домработница.

– Ясно. Давайте дальше по теме, – попросила я.

– В пятницу хозяйка с утра к приему гостей готовилась и загоняла меня совсем, – пожаловалась она. – Наверное, Лариса Ивановна заранее решила мужу скандал устроить, по виду заметно было. А уж злая была!

– Потому что трезвая? – невинно поинтересовалась я.

Домработница, мельком глянув на меня, одними губами произнесла:

– Да!

– А вот теперь давайте все в мельчайших подробностях! – потребовала я.

– Ну, гости пришли, – начала домработница. – Я аперитив подала, а хозяйка его стакан за стаканом. Время – уже седьмой час, а Вадима Сергеевича все нет. Лариса Ивановна аж пятнами пошла, а сама все улыбаться пытается и гостям объясняет, что у ее мужа очень ответственная работа и поэтому он задерживается. А я по глазам ее вижу, что она уже совсем не в себе. В общем, за стол в полседьмого сели, за знакомство выпили…

– И Лариса Ивановна опять мечет одну за другой? – предположила я.

– Так и было, ее же прямо трясло от бешенства, – округлив глаза, делилась хозяйскими секретами домработница. – Они еще с закуской не покончили, как звонок в дверь раздался – ключа-то у Вадима Сергеевича нет. Я открывать пошла, так хозяйка мимо меня мухой пролетела и сказала, что она сама мужа встретит, причем таким тоном, что я поняла – намечается нешуточный скандал! Ну она и открыла. А там!..

– Вадим Сергеевич был сильно пьян? – спросила я. – Вы сами его видели в пятницу?

Домработница задумалась, как бы поточнее ответить, а потом сказала:

– Да! Только я до этого хозяина всего несколько раз и видала, но всегда трезвым, а тут… В общем, Лариса Ивановна дверь открыла, а там стоит Вадим Сергеевич, ну никакой, пошатывается, лицо у него такое… Мягкое… И глаза бессмысленные… Я аж обалдела – это же надо было так нажраться, прости господи. Лариса Ивановна и так на взводе была, собой не владела, а тут взвилась, как не знаю что! Бросилась молча на него с кулаками – видать, никаких слов у нее не нашлось! А он ее за лицо вот так, – домработница показала на себе, как Вадим толкнул Лорку растопыренной пятерней. – Она аж к стенке отлетела. А он вроде даже как-то протрезвел и с такой ненавистью прошипел сквозь зубы: «Достали!», что аж мне страшно стало. Повернулся и вниз по лестнице побежал. Ну тут хозяйка вскочила, к двери подбежала и ну ему вслед орать!

– Это я уже знаю, – остановила я ее. – Что дальше было?

– Жених-то с родителями переглянулся, и почти тут же они ушли, – продолжила она. – Жанна пыталась их остановить, да куда там! Только пятки сверкали! Ну а Лариса Ивановна за стол села и…

– Понятно. Теперь скажите мне, вы Михаила Ивановича знаете? – спросила я уже из чистого любопытства.

– Жил он здесь. Недолго, правда, – подтвердила она. – Я еще удивилась, как это она при живом-то муже. Но Михаил Иванович человек хороший был, уважительный. Никогда слова грубого не скажет. И с хозяйкой у них все было заладилось. Иван Степанович приходил с ним знакомиться, понравился он ему, на работу к себе взял…

– И Михаил Иванович тут же слинял? – язвительно спросила я.

– Да что вы! – всплеснула руками домработница. – Да что же вы на человека-то такого хорошего зря наговариваете? Просто пока он весь день с хозяйкой оставался, она не пила. Они в театр ходили, на концерты. А тут он работать начал, вечером поздно возвращался. Он придет, а она уже никакая. Он ее лечиться уговаривал, прямо-таки умолял, просил не пить, да какой толк? Добился только того, что она с ним скандалить начала, а потом вообще выгнала. Он потом еще несколько раз к ней приходил и помириться пытался, но ей словно шлея под хвост попала, прости господи! Он же вчера с Иваном Степановичем сюда приезжал, чтобы узнать, куда Вадим Сергеевич делся, так она и тут на него собак спустила. Михаил Иванович со мной поговорил и ушел, сказал, что в машине Ивана Степановича подождет.

– Ты чего здесь сплетни распускаешь? Вылететь решила? Да без рекомендаций? – раздался сзади грубый голос.

Я быстро повернулась на звук – да-а-а! Красавицей Жанну не назовешь, а уж ее кавказское происхождение было написано на лице крупными буквами. Мало того что ее физиономию украшал характерный нос, так еще над верхней губой пробивались черные усики. Получив мои разъяснения, что я занимаюсь поисками Вадима Сергеевича исключительно по просьбе ее деда, а отнюдь не тешу собственное любопытство, она несколько успокоилась и ушла.

– Вы Аглаю знаете? Она тут до вас работала, – продолжила спрашивать я.

– Конечно, – охотно подтвердила домработница. – Она же мне дела передавала и в курс вводила. Хорошая женщина, душевная и уж очень Вадима Сергеевича жалела, все просила, чтобы я к нему подобрее была, позаботливее. Она мне и телефон свой с адресом оставила, чтобы я ей в случае чего позвонить могла. Ну если вопросы какие-нибудь возникнут.

– Вы ей сообщили, что Вадим Сергеевич пропал? – тут же поинтересовалась я.

А что? Если у Аглаи и Смирнова были такие хорошие отношения, что он даже пригласил ее за своей матерью ухаживать, то сейчас вполне мог отсиживаться у нее.

– Звонила, – кивнула домработница. – И не раз. Только трубку там не берет никто.

– Вы мне напишите ее координаты, и я попробую сама с ней связаться, – попросила я. – Кстати, сколько ей лет?

– Да на пенсии уже! – махнула рукой она.

Домработница принялась искать, куда она дела листок с адресом, и тут на кухню разъяренной фурией влетела Лариса. Несмотря на обрюзгшее лицо и мешки под глазами, становилось ясно, что в молодости она была очень хороша. Как и предполагала консьержка, она уже много выпила.

– Ты какого черта здесь трешься? – заорала она.

– Я занимаюсь поисками Вадима Сергеевича, – спокойно ответила я. – Между прочим, по поручению вашего же отца, Лариса Ивановна.

– Чтоб он пропал, этот гад! – взвилась она.

– Вы про отца? – невинно уточнила я.

– Про мужа! – орала она. – Я ему всю молодость отдала, дочь родила, а он? Что я от него в жизни видела? С любовницами по всему свету разъезжал, а со мной даже на море ни разу не полетел! Раньше его хоть в ресторан или бар пинками выпихивала, а потом он стал работой отговариваться, как будто я ничего не знала! А я знала! Если найдешь его, скажи, чтобы больше ноги его в доме не было! По лестнице спущу!

Все ясно, она так часто рассказывала выдуманную ею или ее матерью легенду своим приятельницам и собутыльникам, что уж сама поверила в свое же вранье. Да, психоз у нее налицо.

– Извините, Лариса Ивановна, но, насколько мне известно, ни вы, ни Жанна не работаете, так на что жить будете, если ваш муж не вернется? – поинтересовалась я.

– А это жизнь?! – брызгала слюной она. – Ты знаешь, сколько он получает? Сто тысяч в месяц! А сюда дает две! Ну и как на это жить? Да мы копейки считаем!

– Извините, но я вам не верю. На две тысячи рублей невозможно ни прожить, ни домработницу иметь, – твердо заявила я, потому что эта семейка достала меня уже не хуже, чем Смирнова.

– Дура! При чем здесь рубли? – истерично расхохоталась Лорка. – Доллары! Две тысячи долларов в месяц! При его-то доходах! Он нам словно милостыньку подает! Словно мы две попрошайки, а не законные его жена и дочь!

– Ну, может, вам отец помогает? Откуда я знаю, – пожала плечами я.

– Да! Дождешься от него! Он все на свою стерву тратит! – никак не могла угомониться она.

Пока она орала, ничего не видя вокруг, домработница написала на листке бумаги адрес и телефон Аглаи и протянула мне.

– Что ты ей дала? – Лариса уставилась на домработницу.

– Это адрес Аглаи, – объяснила я.

– А-а-а! У нее под юбкой то самое место, куда мог спрятаться мой ненаглядный муженек! – Лорка нашла новую тему для скандала. – Она с него прямо пылинки сдувала, защищала, словно он ей родной, готовила то, что ему нравится! А потом она нас всех бросила, чтобы за его мамашей ухаживать! И это после всего того, что мы для нее сделали! Отец ей квартиру дал! Трудовую книжку сделал, чтобы она за пенсию спокойна была! Мама ей свои вещи отдавала! Уму-разуму учила девку деревенскую! А она нас так отблагодарила! Уж так отблагодарила, что и слов нет! – Вопреки опасениям консьержки мысли свои Лорка формулировала довольно связно – видно, норму свою еще не выпила.

Делать мне в этом доме было больше нечего, да и время поджимало, и я поспешила уйти. Консьержка внизу вопросительно посмотрела на меня, и я в ответ только пожала плечами с самой сокрушенной миной, а она понимающе покивала. В машине я, открыв органайзер, принялась размышлять, куда мне ехать дальше. Адресов намечалось пять: ресторана «Тадж-Махал», новый и старый матери Вадима, домработницы и бывшей любовницы. Любовница отпадала сразу – в рабочие дни дома ее было не застать, и я отложила визит к ней на вечер. А заеду-ка я на всякий случай в ресторан, подумала я. Времени это много не займет, а у меня совесть будет чиста.

Ресторан с громким названием «Тадж-Махал» располагался на Лермонтова, тихой улочке в центре, недалеко от офиса Вадима. Когда-то, очень давно, в этом помещении на первом этаже старого четырехэтажного дома располагался продовольственный магазин, а вот потом чего только не было! Только на моей памяти там успели смениться магазин спорттоваров, парикмахерская, громко именуемая салоном красоты, устроили даже тренажерный зал, но тут возмутились жильцы, и зал прикрыли – здание черт-те какого года постройки дышало на ладан.

Сейчас же над дверью красовалась яркая вывеска с названием ресторана, а окна закрывали бамбуковые жалюзи. Внутри же помещение было оформлено соответственно заявленному названию, то есть в национальном стиле. В зале стояла бамбуковая мебель, стены были задрапированы тканью, поверх которой висели пейзажи Индии и известного на весь мир мавзолея. Везде, где только возможно, горели ароматические палочки, от дыма которых у меня тут же заболела голова и ужасно захотелось чихать, а вот все остальное было искусственным – слоновьи головы, тигриные шкуры и прочая экзотика на стенах, на полу – огромные пальмы в больших кадках, а под потолком – ветвились лианы. Народу же было негусто, только группа студентов в углу, что-то шумно обсуждая, пила кофе. Их гомон перекрывал даже национальную индийскую музыку, которая довольно громко звучала в зале. Ко мне тут же подошел молодой смуглый паренек с черными, как угольки, глазами в национальном костюме – явный индус и на довольно хорошем русском радушно сказал:

– Добрый день, мэм! Где вам было бы удобнее присесть?

– Спасибо, но мне некогда и я сюда по делу, – охладила его пыл я. – Скажи, когда будет работать та же смена, что и в пятницу?

– Сегодня работает, – с улыбкой ответил он.

– Тогда скажи, ты помнишь вот этого господина, – я показала ему фото Вадима. – Он обедал у вас в пятницу.

– Помню, мэм, я его обслуживал. Хороший господин! Щедрый! Он долго выбирал, что заказать, а я ему подробно рассказывал о наших кушаньях, о нашей стране и обычаях, – словоохотливо сообщил мне официант.

– Мне неважно, что он ел, – отмахнулась я и попросила: – Расскажи мне так же подробно, как о кушаньях, что он здесь делал.

– Я уже рассказывал. Вчера один господин приезжал и тоже спрашивал, – начал он, но я, поняв, что речь шла о Красавчике, прервала его и уже жестко потребовала:

– Повтори еще раз!

– Хорошо, мэм! – покладисто согласился он. – Этот господин вошел сюда с другим господином, но потом второй господин удалился, я в окно видел, в машине сидел. А господин сел за этот столик, – он показал на столик у окна, – положил куртку на соседний стул и в туалет отправился. Потом он вернулся и стал заказ делать.

– А ты ему все подробно рассказывал, – нетерпеливо оборвала я. – Дальше!

– Господин сделал заказ, который я передал в кухню, и принес ему виски и закуску.

– Что он мог у вас тут так долго делать? – удивилась я, в недоумении оглядывая зал.

– Наверное, мэм не знает, что наши национальные кушанья очень долго готовятся, – вежливо сообщил мне паренек.

«То-то Смирнов успел за это время так напиться!» – подумала я.

– Господин покушал и заказал кофе, – продолжал официант. – Он его пил, курил и слушал музыку, а потом рассчитался. Надел куртку и ушел. Все!

– А где туалет? – спросила я.

– Прошу, мэм! – парнишка показал мне на дверь в глубине зала.

Я прошла туда, даже дверь открыла – туалет как туалет, рядом с ним дверь служебного входа, закрытая на массивный крюк, а напротив открытая дверь в комнату со столом и стульями – наверное, там официанты отдыхают, хотя от чего? Наплыва посетителей не наблюдалось, может, вечером будет? Впрочем, это не мое дело. Я направилась к выходу, а парнишка за мной.

– Где ты так хорошо научился по-русски говорить? – спросила я напоследок.

– Я в институте учусь, а здесь подрабатываю, – ответил он. – Приходите еще, мэм. Мы будем всегда рады вас видеть, – сказал он мне уже в спину.

«Ну уж нет! – подумала я. – Это заведение на любителя, каковым я не являюсь. Как и большая часть местного населения, судя по пустующему залу».

Итак, совесть моя чиста, теперь можно и дальше ехать, но вот куда? А поеду-ка я к бывшей домработнице, которую, как я прочитала в записке, зовут Аглая Федоровна Кузнецова. Она пенсионерка и вполне может оказаться дома, который, к моей величайшей радости, и находится в пределах досягаемости. А ведь Шмаков мог ей и на краю Пролетарского или Ленинского района квартиру дать, вот была мне радость на край света в такую погоду добираться! Дело в том, что на проезжей части творилось настоящее светопреставление, аварии следовали одна за другой, а над тротуаром стоял непрерывный мат, которым только и могли изъясняться постоянно подскальзывающиеся прохожие – ни нормальных дорог, ни тротуаров в Тарасове не было никогда! Как и работящих дворников!

До дома Кузнецовой я добралась без приключений, но, выйдя из машины и сориентировавшись, не сдержалась и от души чертыхнулась – это был облом! Нужная мне однокомнатная квартира на первом этаже сейчас бодро перестраивалась под что-то явно нежилое, потому что кухонное окно переделывалось под входную дверь. Грязь, и так обильно покрывавшая землю, перемешалась с битым кирпичом, осколками стекла и кусками штукатурки. Я долго выбирала путь почище, чтобы добраться до рабочих – ну не орать же во весь голос, перекрывая грохот их инструментов? – и поговорить с ними, но, поняв всю тщетность своих поисков, плюнула на сапоги и пошла напрямую. Жертва моя оказалась напрасна, потому что рабочие, трудившиеся там с субботы, естественно, ничего слыхом не слыхали о судьбе бывшей хозяйки, и у меня оставалась одна надежда на соседей.

Я решила начать с ближайших к бывшей квартире Аглаи Федоровны и не прогадала – меня тут же отправили на пятый (!) этаж, к тому же без лифта, объяснив, что там живет подруга Аглаи, Нина. И я отправилась наверх, очень надеясь, что та окажется дома. К счастью, так и оказалось, что неудивительно – в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит.

– Так съехала она, – бодро отрапортовала мне Нина. – Еще в четверг. Придумала на старости лет в родную деревню возвращаться! Оттуда все бегут, а она туда! По земле, говорит, соскучилась, по цветам! А на что она вам?

– А я подумала, не у нее ли Вадим Сергеевич, – объяснила я.

– Смирнов, что ли? – уточнила соседка.

– Он, – подтвердила я.

– А чего случилось-то? – уставилась на меня Нина, и ее глаза загорелись таким жадным любопытством, что мне стало неловко.

– Да ушел он от жены, и на работе не видать, вот меня и наняли его найти, – объяснила я и спросила: – Он тут у вас случайно не появлялся?

– Эх, чего ты вспомнила! – воскликнула соседка. – Да когда это было-то! Он и вправду нанимал ее за матерью смотреть, когда бабка его умерла, а с тех пор я его тут и не видала.

– Я так поняла, что вы с Аглаей Федоровной близкими подругами были? – Я вопросительно посмотрела на нее.

– А то! Она обычно как к себе придет, так часу не пройдет, как ко мне поднимется узнать, что у нас тут да как. А то, чего она в своей жизни видела? Только квартиру хозяйскую! – подтвердила Нина.

Ей откровенно хотелось посплетничать с новым человеком, перемыть кости подруге, но говорить откровенно на лестничной площадке Нина не могла, а пригласить меня войти хотя бы в прихожую… Да при одном взгляде на мои сапоги ни одной вменяемой хозяйке и в голову бы такое не пришло, но она решилась.

– Проходите, подотру потом, – махнув рукой, сказала она.

Сняв сапоги и дубленку в прихожей, я проследовала за ней на кухню – и почему все всегда приглашают гостей именно туда?

– Как я ее понимаю, – продолжила я начатую тему. – Ей, наверное, и поговорить-то было больше не с кем.

– Вот и я о том же! Они ее, конечно, не обижали! Видела я, какие платья с пальто ей хозяйка отдавала! Да и школу вечернюю она же ее закончить заставила – видно, неудобно ей было перед гостями, что у них прислуга такая темная да необразованная. Да ведь прислуга, она и есть прислуга! Не ровня! Чего с ней разговаривать? Один только Вадим и относился к ней как к человеку! Уважал! – подчеркнула она.

– Потому-то она и согласилась от них уйти и за матерью Вадима Сергеевича ухаживать? – спросила я.

– Да с радостью! Тем более что уже на пенсию вышла! Да и деньгами он ее не обидел! Только одна она не справлялась. Вот он и нашел ей в помощь какую-то медсестру, которая за его матерью еще в больнице ухаживала. Видать, большими деньгами ее с работы сманил. Вдвоем-то они и работали. На Аглае вся работа по дому – прибрать, приготовить, постирать, а девчонка – та уколы, капельницы и все прочее по медицинской части.

– Значит, дружно жили? – уточнила я.

– Сначала да, а потом что-то разладилось у них – поругались, что ли… – Нина пожала плечами. – Не говорила она, в чем там дело было, а только губы поджимала, когда я про Смирнова спрашивала. Ну, посидела она дома где-то с полгода… Да, точно полгода. Только к приработку-то она уже привыкла. Хоть и накопила она немало, но много-то не бывает! Вот и взялась с ребеночком сидеть. Хороший такой мальчишка! Она его Ежулей да Ежиком звала, как с родным с ним носилась.

– Что это за имя такое странное? – удивилась я.

– Да Сережа он по-настоящему! Девчонка тут одна… На базаре, видать, торгует, потому что вид такой замотанный, что не приведи господи, да и прибегала она урывками – они же там без выходных без проходных на хозяев ишачат. Так вот, она родить-то родила, а муж где? А нету! И к родителям везти боялась! А Аглае чего? Она же Жанку-то вырастила, ей это не впервой. Вот она с ним и возилась! Года полтора, не меньше! Нет, больше! А может, и все два! Не помню уже, своих дел полно. И в поликлинику она его возила, и еще куда! А чего? Она на первом этаже! Коляску выкатила да пошла! А когда и без коляски, бывало, на целый день уйдет! Говорила, что в парке с малышом гуляет. Бутылочки с собой возьмет и идет. Она небось и мужа себе там нашла.

– Какого мужа? – с трудом вставила я, слегка обалдевшая от этого словесного потока.

– А вот этого не знаю! Не знакомила она нас! Побоялась, что отобью! – ехидно процедила она. – А что? Я женщина еще нестарая, да и внешностью бог не обидел!

«Только толщины да болтливости отвесил сверх всякой меры, а вот умишка пожалел», – мысленно хмыкнула я.

– Я так думаю, что она с мужем в деревню и съехала. Говорила я ей, что обберет он ее да бросит! А родня ее? Она же как девчонкой молоденькой уехала оттуда, так больше и не была ни разу! Может, она их родней и считает, а они ее? Чего им с ней цацкаться? Опять-таки обберут, и все! Куда она потом денется? Раз уж тебе своя крыша над головой досталась, так и держись за нее двумя руками! Да, если б не Ванька, не видать бы ей ничего!

– Вы имеете в виду Ивана Степановича Шмакова? – уточнила я.

– А еще кого? Было у нее с ним что-то по молодости! Аглая молчала, а я думаю, что было! Точно было! То-то она раз проговорилась, что детей иметь не может! А почему? А аборт делала небось! И квартиру он ей не просто так устроил! Пусть на первом этаже, так она-то раньше здесь толком и не жила, все у них! А теперь-то оказалось, что они вон в какой цене – квартиры-то эти на первом этаже. Небось хорошо ее Аглая продала, не продешевила! Контора там какая-то будет!

– Значит, Вадима Сергеевича здесь давно не видели? – повторила я.

– Ой давно! – покачала головой Нина. – Это она с ним раньше, как с родным, носилась, жалела, ключ ему от своей квартиры дала, чтобы он с девками встречаться мог.

– И такое было? – невольно воскликнула я.

– Ой было! – значительно покивав головой, подтвердила она. – А потом он сюда ходить перестал, видать, бабу со своей квартирой нашел. Так что, почитай, лет десять или даже больше я его здесь не видела.

– Так когда, вы говорите, уехала Аглая Федоровна? – еще раз уточнила я.

– Да она же все свое добро еще загодя распродала или раздала, а в четверг днем ребятенка матери отвезла, а потом вернулась, со всеми распрощалась и с одной только сумкой ушла, говорила, что поезд у нее ночью, – сообщила мне Нина.

– А было это девятого декабря? – переспросила я.

– Точно, – кивнула она.

– Это вы случайно не с Аглаей Федоровной сняты? – Я показала на стоявшую на полке кухонного шкафа фотографию.

– С ней самой, – кивнула Нина. – Весной на мой день рождения внук фотографировал.

Ну вот и все, что хотела, то узнала, можно было уходить. С трудом отбившись от этой чрезмерно говорливой особы, я стала спускаться вниз, причем в ушах у меня еще долго стоял ее пронзительный голос, а голова окончательно прояснилась только на улице. Ну что ж, Аглаю Федоровну Кузнецову из списка можно было вычеркивать, как и ресторан, – раз она уехала в четверг вечером, да еще и квартиру продала, то обратиться к ней за помощью Смирнов уже никак не мог. Оставались три адреса, но это для начала, потому что я была уверена, что они обязательно потянут за собой другие.

Посмотрев на часы, я прикинула и решила, что у меня хватит времени на то, чтобы заехать домой и приготовить вещи. Родимый дом встретил меня таким кавардаком, что я даже удивилась, впрочем, зря – я ведь в такой спешке собиралась. Покидав в сумку нужные мне вещи и диктофон с чистыми кассетами – вдруг пригодятся, – я подумала и решила бросить гадальные кости и узнать, что меня ждет. Выпало «8+18+27», а это означало опасность обмануться в своих ожиданиях. Да уж, такое предсказание бодрости мне не прибавило. Я вздохнула и, прикинув, что ко мне поближе, отправилась на новую квартиру матери Вадима, и надежда моя была опять-таки на соседей или консьержку. И, только подъехав к нужному дому, я вспомнила, что кости-то я оставила дома, но возвращаться не стала – плохая примета.

Новая элитная высотка стояла на набережной, и, на мое счастье, на крыльце стоял красивый высокий парень в форме охранника и курил. Взглянув ему в лицо, я поняла, что надо просто заплатить, причем немало – это вам не пенсионерка-консьержка, которая рада поболтать, понимай – посплетничать, это уже другое поколение. Подойдя к парню, я представилась, показала удостоверение и напрямую сказала:

– Лишняя тысяча не помешает?

– Никогда! – с готовностью отозвался охранник. – Только смотря чего узнать хотите, а то у нас тут такие важные люди живут, что болтливость выйдет себе дороже.

– Не выйдет! – заверила я его. – Здесь на первом этаже жила Смирнова Валентина Дмитриевна. Года два с лишним назад въехала.

– Понял! Спрашивайте! – охотно согласился он отвечать на мои вопросы.

– А чего спрашивать? Давай все с самого начала! – потребовала я.

– Ну, ремонт там закатили офигенный! Причем не гасты работали, а солидная бригада, спецовки с логотипом, мужики знающие, не халтурили! И на лестницах, внутренней и наружной, специальный съезд сделали. Мы все гадали, кто тут жить будет, думали, семья с маленьким ребенком. А вот, когда начали мебель завозить, у нас всех глаза на лоб полезли – сплошное старье, еще с прошлого века! Нет, все в рабочем состоянии, но… – он покрутил носом.

– С шикарной квартирой и евроремонтом не вяжутся, – понятливо покивала я.

– Точно. А потом и старуха с девчонкой заехали. Старуху-то из «Скорой помощи» на носилках вынесли. Причем «Скорая» была частная, потому что в государственной санитаров давным-давно уже нет. Мужик тут крутился, сын ее, на персоналке, с водителем. Но… – он покривился. – «Волга», так что средней руки начальничек. Мы так поняли, что это мать его, а девчонка – прислуга. Ну, стали они жить. Как погода хорошая, так девчонка – ее Надя звали – старуху на инвалидной коляске на прогулку на набережную вывозила. Мы помогали, конечно, и спустить, и поднять – куда ей одной.

– А что эта Надя собой представляла? Как они сосуществовали? Мирно, не очень? – допытывалась я.

– О-о-о, эта Надя со старухой как с родной возилась. Все «мама Валя» да «мама Валя». Нет, она за старухой хорошо смотрела, – уверенно сказал парень. – Нормальная девчонка!

– Красивая? – поинтересовалась я.

– Красивая? – переспросил он и задумался. – Да нет, скорее милая. Домашняя какая-то. Я бы на такой, не задумываясь, женился. По виду ясно, что порядочная, честная, умная, работящая, скромная. Да это клад, а не жена.

– Чего ж поухаживать не попробовал? – рассмеялась я.

– А когда? – спросил в ответ он. – Ее же и видно почти не было, все время дома. Продукты водитель привозил, врачей опять же. Если она по делам убегала, то ненадолго. А когда старуху в больницу увозили, так она с ней уезжала. Когда познакомиться? Да и небезопасно это оказалось, – со значением сказал охранник.

– Даже так? – удивилась я.

– Вот именно! Тут у нас Сашка был, семейный он, но котует!.. – Парень аж глаза закатил, чтобы дать мне понять, какой этот Александр ходок по женской части. – Так он глаз на нее положил и хвалился, что оприходует. Попытался он ее зажать, когда она выходила мусор выбрасывать, а она вырвалась и домой убежала. А где-то через час вызывает его директор нашего ЧОПа и сообщает, что он с этой минуты уволен по статье за то, что к жильцам пристает. А мы-то все Надю простой прислугой считали!

– Тебе Сашка все это сам рассказал? – спросила я.

– Ну да! Меня же с выходных вызвали, чтобы я его сменил, – объяснил он. – Ну, Сашка взбеленился и высказал этой Наде все, что о ней думает.

– Не стесняясь в выражениях, – язвительно добавила я.

– Конечно! – удивился моей язвительности охранник. – Он же из-за нее работу потерял, а мы ею дорожим. Сама посуди, сутки через трое, подрабатывай – не хочу и трудовая пристроена. А куда ему после такого податься? С такой записью? А на руках семья! Жена и ребенок.

– А раньше он о них не мог подумать? – не удержалась я. – Прежде чем Надю эту в углу зажимать?

– Да кто же знал-то, что так выйдет? Сашка парень видный, девки сами вешаются, – начал оправдываться парень. – Только боком ему это вышло. Он потом специально предупредил, чтобы мы от этой стервы подальше держались, и вид у него был не ахти. Нет, он парень, как и все мы, неслабый, крепкий, тренированный. Да только намял ему бока какой-то мужик до того умело, что серьезных повреждений нет и жизни нормальной тоже – все болит, не вздохнуть, ни выдохнуть, ни сесть, ни встать. Словом, мастер поработал. Ну, мы с ней с тех пор исключительно вежливо, «здрасте», «до свиданья» и больше ничего.

«Ну вот, теперь я знаю, что имеется в виду под некоторой работой, – подумала я. – Естественно, это Красавчик организовал такой воспитательный процесс, так сказать, показательную порку. Надя пришла расстроенная, Валентина Дмитриевна это увидела, выспросила, тоже расстроилась и позвонила Вадиму, а для него душевный покой матери превыше всего. Он сказал Красавчику, а тот принял меры. Когда это не подействовало так, как предполагалось, пришлось объяснять доходчивее, но без ущерба для здоровья воспитуемого. Да, все в рамках закона».

– А кто к ним ходил? – спросила я, возвращаясь к нашему разговору.

– Сын, само собой, – начал перечислять охранник. – Два-три раза в неделю точно, да и ночевал иногда. Старухины подружки, бывало, что и с внуками. А может, соседки со старой квартиры. Мужик какой-то навещал, старый, седой. Все вроде. Ну, врачи, это само собой.

– Валентина Дмитриевна умерла полгода назад. Как это все было? – поинтересовалась я.

– Так ее в больницу увезли, мы внимания не обратили – не в первый же раз. А вот обратно она уже не вернулась. Одна только Надя пришла через несколько дней. Зареванная так, что не лицо у нее было, а кусок сырого мяса, – сочувственно покачал головой парень. – Любила она старуху! Сильно ее смерть переживала! Только отсюда ее не хоронили, из больничного морга, наверное.

– А ты знаешь, что Валентина Дмитриевна квартиру Наде завещала? – спросила я.

– Догадались мы, раз она тут жить продолжала, а сын старухин, Вадим, кажется, больше тут ни разу и не был. Нет, ну что старуха думала, когда чужой девчонке квартиру оставляла? – возмутился он. – Ты знаешь, сколько «трешка» в этом доме стоит?

– Догадываюсь, – пожала плечами я.

– Вряд ли, – ехидно заметил он. – До девяти миллионов доходит!

– Ничего себе! – даже присвистнула я.

– Вот именно, – с таким удовлетворением сказал он, словно все квартиры в доме принадлежали ему лично. – Нет, ну ты представь! – никак не мог успокоиться он. – Наде и квартира, и все остальное, – он снизил голос до шепота. – Я краем уха слышал, что и все сбережения тоже ей отошли.

– Где слышал? – насторожилась я.

– Да тут старуха одна приходила… Ну из тех, что раньше бывала, – объяснил охранник. – У нее еще внук бешеный, ни минуты спокойно постоять не может. Так вот, она с Надей довольно громко разговаривала. Проще говоря, скандалили они. Старуха говорила, что несправедливо, что Надя стала единственной наследницей, и ей надо с Вадимом поделиться.

– А Надя что на это? – с неподдельным интересом спросила я.

– А та в ответ, что очень уважает Вадима Сергеевича, но волю мамы Вали не нарушит. Вот и получилось, что ей все, а сыну – шиш. Да на него только глянешь, и сразу понятно, какой он размазня, – парень покривился. – Видно, что умный, но бесхарактерный, на таких все кому не лень ездят. Вот и остался с носом.

– Говорят, она продала квартиру, – заметила я.

– И правильно сделала! – одобрил Надю парень. – А на что она ее содержать будет? Такую махину? А если вздумает замуж выйти, то сиди и гадай: то ли на тебя позарились, то ли на жилплощадь твою.

– Здравая мысль, – поддержала его я. – А когда это произошло?

– А мне откуда знать? – пожал плечами он. – Мне говорили, что в тот четверг вещи в контейнер грузили…

– В контейнер? – удивилась я.

– Ну да! Там еще надпись на боку была «Совмортранс», – подтвердил он.

«Это еще что за ерунда?» – Я даже растерялась и с большим подозрением спросила охранника:

– Ты ничего не путаешь?

– За что купил, за то и продаю, – обиделся парень. – Я когда у Петьки смену принимал, он мне и сказал, что Надежда съехала. И про контейнер, и про то, что там мужик рядом суетился в форме зеленой.

– Таможенник?! – совсем уже обалдела я.

– Не знаю, – пожал плечами он. – Только, как Петька сказал, он контейнер опломбировал, сел в машину и уехал. А потом и контейнер увезли.

Я уже ничего не понимала – кому могла понадобиться эта рухлядь, и, словно прочитав мои мысли, парень удивленно сказал:

– И кому могло потребоваться это старье? Ему самое место на помойке, а она ну ничего не выкинула!

– А когда это было? – уточнила я.

– Говорю же, – уже с раздражением от моего непонимания сказал он. – В четверг, девятого числа, когда Петька работал. Если хочешь, сама у него спроси.

– Хочу! – решительно заявила я.

Парень посмотрел на меня как на ненормальную, но набрал на своем телефоне номер и протянул мне. Ну что ж, все так и было, как он сказал.

– Да они к середине дня уже все закончили, – говорил Петр. – Надя потом с сумкой только одной и вышла. Постояла, посмотрела на окна, даже слезы у нее в глазах стояли, и в сторону остановки зашагала.

Вернув охраннику телефон, я спросила:

– Как ты думаешь, куда она могла отправиться?

Парень пожал плечами, а я задумалась. А ведь Вадим вполне мог обратиться за помощью к Надежде. А что? Он ей квартиру уступил, не стал завещание матери оспаривать, хотя при такой поддержке, как у него, любой суд выиграл бы на раз, да и без суда легко отобрал бы, а сейчас, когда ему самому плохо стало, наступила ее очередь помочь ему.

– Где тут домоуправление или, как оно у вас называется? – спросила я.

– Правление тут свое, а председатель в третьем подъезде живет, только он на работе, наверное. Вы к бухгалтерше идите, она женщина дисциплинированная, наверняка на свом рабочем месте сидит, – посоветовал мне охранник.

Парень получил свою купюру, а я направилась по указанному им адресу, то есть в соседний подъезд, где в маленькой комнатке под лестницей нашла бухгалтера, не иначе как тоже бывшую учительницу, уж больно вид у нее был строгий, а взгляд профессионально внимательный. Поладить с ней оказалось делом несложным: для этого всего лишь понадобилось предъявить удостоверение и озвучить легенду, которую я придумала по дороге.

– Меня наняла подруга Нади, которая жила здесь у вас в квартире покойной Смирновой, – сказала я.

– Я знаю, но она уже выписалась, – сообщила мне бухгалтерша.

– Я так и поняла, раз она продала квартиру, – продолжила я. – Так вот, они вдвоем собирались поехать в Москву попытать счастья.

– С ума сошли! – всплеснула руками она. – Да там же бандит на бандите! Неужели они телевизор не смотрят?

– Со свойственной молодости глупостью считают, что уж с ними-то такого не случится, – отмахнулась я. – Вы же знаете современную молодежь!

– И не говорите, – поддержала меня она.

– Только ничего из этого не вышло. Нанявшая меня подруга напрасно прождала Надю на вокзале, а та не пришла. Вот и получается, что она пропала. А если учесть, что девушка она одинокая, да еще продала квартиру… Не мог ли покупатель, предположим, пожелать вернуть себе деньги?

– Не волнуйтесь, – успокоила меня бухгалтерша. – Покупателем выступило наше правление. Я не могу назвать вам сумму, но платеж был безналичный на ее счет в банке, не стану уточнять, каком именно. Скажу только одно, в бывшей квартире откроют адвокатскую контору.

– Вот и я подумала, что денег у нее с собой не было, потому что она ушла с одной сумкой, в которую большая сумма денег вряд ли поместилась бы, – поддержала ее я. – Но ведь есть и другой вариант. Например, убедившись в том, что интерес к ней подруги небескорыстен, или по какой-то другой причине, она передумала ехать в Москву, а отправилась к себе домой. Как мне сказала клиентка, Надя приезжая. Так не дадите ли вы мне адрес ее родных, чтобы я могла это проверить?

– Возможный вариант, – согласилась со мной бухгалтерша. – Она производила впечатление очень домашней девушки, не избалованной, как некоторые.

Какие некоторые, я утонять не стала и повторила свою просьбу. Под ее причитания о том, что эти глупые девчонки, у которых ветер в голове, сами ищут приключения на свою попу, я терпеливо ждала, пока она копалась в бумагах, и наконец, взяла в руки ксерокопию паспорта. Итак, Надежда Юрьевна Гаврикова, 1985 года рождения, родилась в селе Поддубное Ивановского района нашей области, а это на самой границе с Воронежской областью. Ехать туда, естественно, придется, но явно не сегодня – это же на целый день волокита. Можно, конечно, напрячь Твердохлебова, чтобы участковый проверил, но… Деревня – это особый микрокосм, там все друг друга с пеленок знают. Начальство далеко, а соседи близко, и участковому среди них жить! Попросит его Надежда, если она, конечно, там, сказать, что никого у нее нет, так он дважды подумает, прежде чем с медсестрой ссориться, – а ну как прихватит и потребуется уколы делать или еще что-нибудь? Нет, надо ехать самой, но завтра. А сейчас мой путь лежал на таможню, благо там работал Пашка Клюев, с которым мы вместе учились в юридическом. Авось не откажется помочь бывшей однокашнице.

Приехала я в неудачный момент – там шло совещание, на котором Пашка и находился. Вежливый голос по телефону отвечал мне, что совещание вот-вот закончится, и так в течение более часа. Вконец озверев от ожидания, я наконец услышала, что все расходятся. Тут я оседлала телефон, раз за разом набирая Пашкин номер и костеря его на все корки, пока он соизволил ответить.

– Где тебя черти носили? – не сдержалась я. – Совещание уже давно закончилось, а ты пропал неизвестно куда. Ох и хромает у вас трудовая дисциплина!

– Не кричи, – усталым голосом попросил он меня. – И так голова раскалывается. В курилке был, надо же было в себя прийти и текущий момент обсудить. – И спросил: – Ты чего?

– Того! Я здесь внизу! Мне твоя помощь нужна! – все еще сердито ответила я.

– Ладно, сейчас позвоню, – примирительным тоном пообещал он.

Мне выписали пропуск, и я, не дожидаясь лифта, взлетела по лестнице.

– Экий вид у тебя взъерошенный, – усмехнулся Пашка, который сам выглядел не лучшим образом.

– Кто бы говорил, – буркнула я. – Два часа тебя ждала.

– Ну извини, – развел руками он. – Так что у тебя стряслось?

– Ищу девушку, которая продала квартиру, вещи почему-то погрузили в контейнер «Совмортранса», и таможня его опломбировала, – вкратце объяснила я.

– Когда это было? – спросил Пашка.

– Девятого декабря этого года, – сообщила ему я.

– Фамилия? – потребовал он.

– Гаврикова Надежда Юрьевна, 1985 года… – начала было я, но он остановил меня.

– Хватит, этого достаточно. Сейчас гляну.

Двигая мышью, он уставился в компьютер, что-то там выискивая, и наконец сообщил:

– Есть такая. Продала предметы быта советской эпохи. Покупатель Джалал Сингх из Калькутты, Индия. Все честь по чести, контракт и так далее. Поставка на борт в Санкт-Петербурге.

– Блин! – только и смогла сказать я, на что Пашка ехидно заметил:

– Полностью с тобой согласен.

– Слушай, а может, это антиквариат был? – осторожно поинтересовалась я.

– Таня, не морочь мне голову! – покривился он. – В свете некоторых последних событий, не буду уточнять, каких именно, мы все ходим до того вздрюченные и правильные, что на это никто не пойдет.

– Нет, ну зачем индусу наше старье? – недоумевала я.

– У каждого в голове свои тараканы, а у него они, наверное, очень крупные, – отмахнулся Клюев.

– Слушай, я не специалист, но мог этот Сингх не через Питер контейнер отправлять? Это же очень долго – до Индии пилить, – спросила я.

– В принципе мог через Новороссийск, но… – Пашка пожал плечами. – Хозяин – барин. Вещи-то уже его, там была стопроцентная предоплата.

– И сколько, интересно, они стоят? – спросила я.

– По контракту – тысячу долларов, – глянув на монитор, ответил он.

– Паша, – вкрадчиво сказала я. – Скажи, зачем девчонке, которая продала квартиру за очень много миллионов рублей, потребовались еще тридцать тысяч? Причем тоже рублей минус налог!

– А зачем индусу в Индии старая советская мебель и прочее барахло? – тем же тоном, что и я, спросил он в ответ. – Один фрахт туда, знаешь, сколько стоит? Хотя… – Тут Пашка задумался.

– Ты чего? – насторожилась я.

– Да контейнер не обязательно должен в Индию пойти, – медленно и задумчиво говорил он. – Поскольку право собственности теперь у индуса, то он его вполне может с Гамбургской перетарки куда угодно переадресовать, хоть в Южную Америку.

– Но зачем? – удивилась я.

– У него и спроси, – отмахнулся Пашка. – И, вообще, мне работать надо.

Совершенно озадаченная, я вышла на улицу и посмотрела на часы – было начало шестого. Если я сейчас поеду на старую квартиру матери Вадима, где ее все знают, то застряну там до глубокой ночи. Но разговаривать мне предстоит с пенсионерками, которые и завтра утром никуда не денутся, а вот бывшая любовница Смирнова – совсем другое дело, она на работу уйдет. Так что имеет смысл побеседовать сегодня именно с ней.

Квартира Тумановой находилась на другом конце города, в старом, обжитом районе, да и сам дом новым не выглядел, но подъезд был оборудован домофоном, и я нажала нужную кнопку. А в ответ – тишина, как поется в известной песне. Я вернулась в машину и принялась ждать у моря погоды, одновременно высказываясь в свой собственный адрес предельно нелицеприятно. Ну что мне стоило предварительно выяснить, в городе ли сейчас эта дама. Да и место работы не лишним было бы пробить. Конечно, можно было обратиться за помощью к Красавчику, но уж очень не хотелось. Вот я и сидела и смотрела в окно. А поскольку не знала, как выглядит эта самая Алла, то после каждой вошедшей в подъезд женщины подходящего возраста шла и снова нажимала кнопку домофона. Ну не стоять же мне около подъезда и спрашивать: «А вы, случайно, не Алла Викторовна Туманова?» Можно было, конечно, войти вслед за кем-нибудь в подъезд и устроиться возле квартиры или на лестничной площадке, но это уже слишком. Наконец в начале девятого в подъезд вошла невысокая женская фигура в длинной норковой шубке, и я обреченно поплелась к двери, но – о чудо! – мне ответил удивленный женский голос:

– Кто там?

– Алла Викторовна! – с огромным облегчением выдохнула я. – Я частный детектив Татьяна Александровна Иванова, и мне очень нужно с вами побеседовать. Откройте, пожалуйста!

– Извините, я устала и беседовать не расположена, – получила я в ответ, и, судя по звукам, она повесила трубку домофона.

Ну уж нет, взбесилась я. Столько времени коту под хвост! И я снова нажала кнопку. На этот раз ответа долго не было, а потом она все-таки ответила раздраженным тоном:

– Я вам уже сказала…

Но я перебила ее:

– Вадим Сергеевич пропал!

– Что?! – воскликнула она. – Поднимайтесь немедленно. Пятый этаж.

Ну вот так-то лучше, хмыкнула я. Когда я вышла из лифта, дверь ее квартиры уже была открыта. Я увидела в проеме невысокую, хрупкую, прямо-таки точеную фигурку с черными прямыми волосами до пояса а подойдя – ее растерянные темные миндалевидные глаза. И вообще, она была чем-то похожа на японочку, такая же игрушечная.

– Проходите на кухню, – предложила она. – Извините, у меня беспорядок.

– Как у всякой работающей женщины, – успокоила ее я.

По дороге в кухню я мельком глянула в комнату и увидела, что мебели там самый минимум, а сама обстановка носит следы основательных сборов.

– Переезжаете? – спросила я.

– Меня в Центральный офис, в Москву переводят, – объяснила она.

Войдя на кухню, я осмотрелась: ничего необычного, то есть некогда она была обставлена стильно и дорого, но сейчас таковой уже не выглядела.

– Я поела на работе, и угостить вас нечем, но у меня есть зеленый чай, – предложила она.

– Спасибо, мне действительно хочется пить, – ответила я, садясь к столу. – А где вы работаете?

– В областном управлении Сбербанка, – она включила чайник и, сев напротив меня, спросила: – Так что случилось с Вадимом?

Я обрисовала ей ситуацию и напрямую спросила:

– Вадим Сергеевич обращался к вам за помощью?

– Значит, они его все-таки допекли! – с горечью сказала она. – Нет, Вадим мне не звонил и не приходил ко мне, хотя, бог мне свидетель, я сделала бы все, что в человеческих силах, чтобы помочь ему, – невесело ответила она.

– Вы его так любите? – негромко спросила я.

– Я? – Она удивленно посмотрела на меня, а потом усмехнулась: – Дело в том, что мы с Вадимом никогда не любили друг друга.

– Но ведь вы были вместе целых семь лет, – возразила я.

– Я понимаю, что это покажется вам странным, но…

Тут закипел чайник, и она начала хлопотать: достала чашки, бросила пакетики, залила их кипятком и поставила на стол блюдо с сушками, по виду уже деревянными. Но я все равно взяла одну и с риском сломать зубы стала ее грызть – голод не тетка!

– Извините, я ничего не ем после шести часов вечера, а завтракаю на работе, – развела руками она и, сев, продолжила: – Понимаете, мы с ним встретились в сложный для нас обоих период. Нам было очень тяжело, и мы поддерживали друг друга. Мы были прекрасными друзьями, но не любовниками. Я ему очень многим обязана: он помог мне поступить в институт, потом устроил на работу… А я… Я видела в нем умного, заботливого, внимательного человека. Я относилась к нему как к старшему брату… Даже как к отцу, если это не покажется вам противоестественным.

– Да нет, подобные отношения давно известны, – успокоила я ее.

– Хорошо, что вы так думаете. Понимаете, я рядом с ним расцвела. – Видимо, она вспомнила те времена, потому что даже улыбнулась. – Мы ходили в театры, рестораны…

– Извините, – перебила я ее. – Но вы в курсе, что Вадим Сергеевич находился под постоянным присмотром? Мягко говоря.

– Конечно, – совершенно спокойно кивнула она.

– Но в рапортах ничего не написано про театры и рестораны, где бы вы были вместе с ним, – объяснила я ей свой вопрос.

– Да не здесь, в Москве, в других городах… – отмахнулась Алла. – Он раз в месяц на выходные обязательно вылетал в Москву и брал меня с собой. Днем он был занят, а я ходила в музеи, даже Оружейную палату посмотрела, – похвалилась она. – А по вечерам мы отдыхали. Мы присутствовали на всех-всех громких спектаклях, на всех премьерах. Много путешествовали… Санкт-Петербург, Кижи, Валаам, Байкал, Селигер… Летали в Астрахань любоваться, как цветут лотосы, на Камчатке смотрели гейзеры и вулканы… А летом обязательно на море.

– А в Мурманске смотрели северное сияние? – добавила я.

– Вы про эту историю? – тихонько рассмеялась она. – Да, мы там были. А где-то через неделю, после того как вернулись, Вадим вдруг пришел и сказал: «Все! С семейной жизнью покончено!», и лицо у него было расцарапано. На следующий день он не пошел на работу, и мы с ним целый день валяли дурака, веселились, как дети. Я сбегала и купила торт, чтобы это отпраздновать. А потом пришел его, как я поняла, тесть. Орал, махал руками, ругался, грозил. Только Вадим ему на это сказал, что они без него жили и еще проживут, а уж он без них – и подавно, мол, бухгалтером он всегда устроится. Тесть вопил, что его никуда не возьмут, а Вадим ему на это спокойно ответил, что пойдет вагоны разгружать, благо здоровье позволяет, но к ним не вернется. В общем, тесть убрался, а на следующий день появился пришибленный, начал унижаться, просить, чтобы Вадим вернулся. Представляете, солидный толстый взрослый дядька стоял перед Вадимом на коленях и умолял: «Вадим! Не погуби! Я же тебя как сына люблю! С меня же голову снимут! Живи с кем хочешь и где хочешь! Никто тебе слова не скажет, только на работу вернись!» Вадим вышел с ним на лестницу, о чем-то поговорил, а вернувшись, заявил, что на работу придется вернуться, но вот в дом к Ларисе – никогда.

– Скажите, Алла Викторовна, а во время этих путешествий он, может быть, с кем-то подружился? – поинтересовалась я.

– Да вы что? – удивилась она. – К нему там охрана и близко никого не подпускала! Только обслуга, а она в таких местах проверенная-перепроверенная.

– Понятно. Значит, с тех пор он поселился здесь? – спросила я.

– Да, только он все равно большую часть времени проводил на работе, – заметила Алла. – Он без нее просто жить не мог… Или она без него.

– А Вадим Сергеевич вам никогда не говорил, чем он занимается? – поинтересовалась я.

– Конечно, говорил, – удивилась она моему вопросу. – Он занимался финансовыми консультациями и прогнозом экономического развития различных промышленных предприятий и банков.

– Как я поняла, он очень состоятельный человек, – я вопросительно посмотрела на нее.

– Татьяна Александровна, уж вы мне поверьте, эта работа, если ее, конечно, проводит специалист высочайшего уровня, каковым и является Вадим, оплачивается так, как вы себе и представить не можете, – без тени превосходства объяснила она. – Он свое положение многие годы зарабатывал и в своих прогнозах ни разу не ошибся, а это очень высоко ценится!

– Ну теперь ясно, – сказала я – а что? Смирнов ей и правды не сказал, и не соврал, действительно умный он человек. – Простите за нескромный вопрос, а почему вы расстались? Как мне сказали, инициатором был он.

– Да, Вадим, – без всякого душевного надрыва подтвердила она. – Просто он как-то пришел и сказал, что не хочет больше портить мне жизнь.

– Это теперь называется портить жизнь?! – не удержавшись, воскликнула я. – Он помог вам поступить в институт, нашел вам работу с прекрасной зарплатой – а мне известно, сколько получают работники Сбербанка! Вы постоянно ездили с ним отдыхать куда заблагорассудится! Извините, что-то мне в это плохо верится!

– И напрасно, – возразила она. – Вадим человек невероятной честности и порядочности, таких в наше время встретить практически невозможно, а вот мне повезло, и я за это буду до конца своих дней судьбу благодарить. Утверждая, будто портит мне жизнь, Вадим имел в виду то, что мне тогда уже двадцать пять лет исполнилось, институт я окончила, работу имела постоянную, зарплату – тут вы совершенно правы – неплохую, а вот семьи-то не было! А он хотел, чтобы я задумалась о муже, о детях… Он же мне ничего этого дать не мог, потому что был уже женат, и эта каторга у него пожизненно. Я не знаю, почему он не мог развестись, но уверена: если бы появилась хоть малейшая возможность, он бы ее использовал. Понимаете? Он в тот момент не о себе думал, а обо мне, потому что нельзя быть пожизненной любовницей! Когда-то нужно положить этому конец – годы-то уходят!

– Вы сильно переживали? – напрямую спросила я.

– Знаете, рассудком я понимала, что он прав, – задумчиво ответила она. – Но Вадим очень умный человек, и мы расставались плавно, чтобы я могла привыкнуть к своему новому состоянию. Мы созванивались, несколько раз обедали в городе…

– В экзотических ресторанах? – уточнила я.

– Да, – подтвердила Алла. – Он говорил, что уж если сам невыездной, то хоть так может познакомиться с остальным миром. Вот так потихоньку наши отношения и сошли на нет. Конечно, первое время жизнь казалась мне пустой – ведь столько лет вместе, а потом как-то приноровилась к новой жизни. Появились другие интересы, новые знакомые…

– Простите, но у вас сейчас кто-то есть? Я имею в виду близкого вам человека, мужчину? – спросила я.

– Надеюсь, что вы не из чисто женского любопытства спрашиваете, а для дела? – Она посмотрела на меня, и я кивнула ей с самым честным видом. Так как, поняв, что она здесь ни при чем, интересовалась действительно из простого бабского любопытства. – Тогда отвечу. Да, эти три года я монашкой не прожила, но серьезных отношений у меня ни с кем не сложилось.

– Почему? – удивилась я. – Вы очень красивая женщина, Алла Викторовна. К тому же совершенно самостоятельная, материально независимая! А мужчины сейчас интересуются именно такими.

– Дело не в них, а во мне, – спокойно объяснила она. – Слишком высока теперь у меня планка, и мужчины до нее даже не допрыгивают. В определенной степени Вадим испортил меня, показал и на деле доказал, каким должен быть настоящий мужчина. Ну и буду я теперь на мелкотравчатых размениваться? Которые ищут сильную, самостоятельную, материально независимую женщину, потому что сами мало на что способны?

– Да, мелковат нынче мужик пошел, – совершенно искренне согласилась с ней я. – Алла Викторовна, а вы знаете, что после вас у Вадима Сергеевича не появилось близкой женщины. Видимо, кроме всех иных жизненных обстоятельств, он очень сильно переживал расставание с вами – ведь вы тоже занимали довольно большое место в его жизни.

– Не хитрите, Татьяна Александровна. Вам просто интересно, как он ко мне относился? Я права? – Она прямо смотрела на меня.

Она была чертовски права, но чтобы я в этом созналась? Да никогда! Мне пришлось на ходу придумывать, как объяснить свой интерес, и у меня, как мне показалось, это хорошо получилось.

– Ошибаетесь, Алла Викторовна. Я просто хочу узнать, не явилось ли расставание с вами еще одной каплей, переполнившей чашу его терпения, – уж слишком много свалилось на него! Особенно смерть матери и потеря ее квартиры, которую он не стал отсуживать у сиделки. Куда теперь он мог пойти, если ему вдруг стало невыносимо плохо и захотелось расслабиться? А некуда ему было идти! С вами он расстался из самых благородных побуждений, это правда, и я восхищена, но ведь это значит и другое – прийти к вам снова он уже не мог. Это было бы непорядочно! Так не эта ли мысль заставляет его сейчас скрываться неизвестно где и у кого?

– В чем-то вы правы, но в чем-то – нет, – сказала Алла, потом задумалась и начала медленно говорить: – Ну, представьте себе человека, работающего на износ. Дома у него была невыносимая обстановка, пьющая, скандальная жена и капризная дочь, к тому же не его. Это его сначала в определенной степени нервировало, но он научился с этим жить и не обращать внимания. Но забыть об этом он не мог, ему просто не давали. А тут еще больная мать! Расслабиться в ее доме, рядом с ней? Полная чушь! – Алла невесело рассмеялась. – Да каждый визит туда был ударом ножа в сердце Вадима. Он очень ее любил и очень за нее переживал. Бывало, среди ночи звонила Аглая, и он мгновенно туда срывался. Он очень многие годы жил в состоянии постоянного, ежедневного, ежеминутного и ежесекундного стресса. Вы представляете, насколько тяжело ему было? И вот после всего этого кошмара он приходил сюда, где на него никто не кричал и ничего от него не требовал. Вы правы в том, что здесь он отдыхал душой, мог расслабиться, спокойно посмотреть телевизор, бездумно поваляться на диване…

– А рядом домашняя кошка-мурлыка в человеческий рост, – усмехнулась я.

Алла резко замолчала, и я, посмотрев на нее и встретив ее жесткий холодный взгляд, мысленно покрыла себя матом – ну кто тянул меня за язык?

– Татьяна Александровна, – ровным голосом сказала Алла. – Если бы не Вадим, то участь драной помойной кошки была бы мне за счастье, потому что она, эта самая драная бездомная кошка, может свободно перебегать с одной помойки на другую, а меня бы уже давно в живых не было. И даже если бы Вадим действительно относился ко мне не как к человеку, которого он уважает и ценит, а как к содержанке, то я бы не обиделась. А теперь, извините, я устала и хочу отдохнуть.

– Алла Викторовна, я не хотела вас обидеть, – примиряющим тоном сказала я.

– Я так и поняла, – холодно заметила она. – Итак, сообщаю, что в последний раз я видела господина Смирнова больше двух лет назад – мы вместе обедали. А разговаривала я с Вадимом Сергеевичем в последний раз по телефону около полугода назад, когда он сообщил мне о смерти своей матери, с которой, кстати, я знакома не была. С тех пор я его не слышала и не видела. До свидания.

Еще раз извинившись, я на всякий случай оставила ей свою визитку и попросила позвонить, если к ней придет Вадим или появятся какие-нибудь новости. Покинув ее квартиру, я в машине решила, что Куратору о своем ляпе я ничего сообщать не буду – не стоит портить его хорошее мнение обо мне. Тем более что Туманова здесь явно ни при чем – они же два года не виделись. Кроме того, мой визит получился неожиданным, однако присутствия мужчины в ее квартире я не обнаружила, да и табачным дымом не пахло, а ведь Смирнов курит.

В офисе я самым подробным образом отчиталась перед Куратором и непременно присутствовавшим при этом Красавчиком, не утаив ничего, кроме своей оплошности. Они меня не перебивали, только, когда я закончила, Куратор заметил:

– А ведь историю женитьбы Вадима мне преподносили совсем по-другому.

Судя по его тону, Шмакова ждали о-о-очень большие неприятности.

– Кстати, какого вы мнения о Тумановой? – неожиданно спросил Куратор.

– Красивая, умная, сильная женщина, – совершенно честно ответила я.

– В свое время мы рассматривали ее кандидатуру, но в силу ряда причин сняли ее, да и Вадим Сергеевич отказался, объяснив свое решение тем, что не любит ее и не будет портить ей жизнь, – пояснил он.

– На роль его жены? – спросила я.

– Да! Как сейчас оказалось, мы и сами были тогда не правы, и ему уступили совершенно напрасно, – сухо заметил он. – Вы свободны, можете отдыхать.

Я подхватила свою сумку с вещами и в сопровождении Красавчика отправилась наверх. Обед, он же ужин, меня уже ждал, и я, насытившись, отправилась спать. Причем те несколько секунд, пока не уснула, я пыталась понять, на чем же таком я лежу, и только на следующий день выяснилось, что это был водяной матрац.

Старая квартира матери Вадима находилась в Пролетарском районе, то есть, по тарасовским понятиям, на краю географии. Дом представлял собою обычную хрущевку, которые строили заводы для своих рабочих. Погода была по-прежнему мерзопакостной, так что никаких бабушек с колясками и прочего населения во дворе не наблюдалось. Только возле мусорных баков какая-то сердобольная женщина кормила бездомную кошку с котятами. Я подождала, когда она закончит, и подошла к ней. Узнав, что к чему, женщина понятливо закивала и сказала:

– Помню я Валю. Бедная женщина, светлая ей память. Как же Вадим ее любил! Как любил! Он ведь ее здесь хоронил, где ее все знали. День тогда был солнечной такой, ясный, мы все с ней проститься вышли. А еще и чужие какие-то понаехали, может, с работы Вадима или соседи с новой квартиры или еще откуда. И автобусы пригнали, чтобы на кладбище ехать. Все, кто хотел, поместились, даже свободные места остались. Поминки он в соседнем кафе устроил, а потом и на девять дней, и на сорок. Хорошие были поминки, богатые. Мы всем домом туда ходили.

– А Вадим в последние дни здесь не появлялся? – спросила я.

– А зачем ему? – удивилась она.

– Ну, может, проведать кого из старых знакомых, – предположила я.

– Не видела. Да я и не присматривалась, – отмахнулась женщина.

– А с кем здесь Валентина Дмитриевна дружила? – поинтересовалась я.

– Так это вам Аня нужна, – тут же ответила она.

– А это кто? Соседка? – уточнила я.

– Это подруга ее ближайшая, – объяснила она. – Сама-то я тут только лет пять как живу. А вообще-то, как говорят, тут старых уже и не осталось почти никого, по пальцам одной руки пересчитать можно.

– А где мне Аню найти? В какой квартире она живет? – подхватилась я.

– Так в двадцать пятой, а Валя в тридцать третьей жила, – пояснила женщина.

– Вы не знаете, а она дома? – спросила я.

– Должна быть, если в магазин не ушла, – ответила она.

– По отчеству ее как? А то неудобно, она же в возрасте, наверное, – поинтересовалась я.

– А я знаю? – женщина пожала плечами. – Аня да Аня.

– Ну ладно. Я на месте разберусь, – пообещала я и почти побежала в подъезд.

Да, второй этаж – это вам не пятый, так что взлетела я мухой. Выехала я из офиса довольно рано, а это значило, что грязь уличная подмерзла и сапоги выглядели весьма прилично. С замиранием сердца я нажала на звонок – вчерашний день мне ничего существенного не дал, так, может, хоть сегодня повезет? Ну не может быть, чтобы подруга Валентины Дмитриевны не рассказала ничего существенного.

Дверь мне открыла пожилая женщина в халате и фартуке поверх него, с виду наивная, но, взглянув ей в глаза, я поняла, что она себе на уме и не так проста, как кажется. Я еще и слова не успела сказать, как в щель между ней и косяком двери ввинтилась вихрастая мальчишеская голова, и, как ни пыталась женщина затолкать ее назад в прихожую, у нее ничего не вышло.

– Здравствуйте! Простите, не знаю вашего отчества, – начала я.

– Ильинична я, – спокойно сообщила мне женщина, а мальчишеская голова радостно сообщила:

– Это моя бабушка.

– Артем, не мешай! – одернула она внука.

– Анна Ильинична, мне сказали, что вы были подругой Валентины Дмитриевны, – спросила я.

– Ближайшей подругой, – поправила меня она. – А в чем дело?

– В том, что ее сын Вадим пропал и я его ищу, – объяснила я.

Женщина непонимающе уставилась на меня:

– То есть как пропал?

– Очень просто, в пятницу вечером вышел из дома, и с тех пор его никто не видел, – сообщила я, уже поняв, что он здесь не скрывается.

К чести ее будет сказано, она не колебалась ни минуты, а, сделав приглашающий жест рукой, сказала:

– На кухню проходите. – И добавила: – Сапоги не снимайте – я сегодня еще полы не мыла.

«Надо же! – удивилась я. – Оказывается, есть хозяйки, которые каждый день полы моют! Им что, больше делать нечего?»

Сев возле стола, я аккуратно приступила к ненавязчивому допросу, да не тут-то было. Ох уж этот Артем! Один большой энерджайзер! Мальчишка постоянно лез в наш разговор, и у меня очень скоро появилось яростное желание запереть его в ванной, предварительно связав и заклеив рот скотчем.

– Его можно как-то утихомирить? – не выдержав, спросила я.

– Нет! – обреченно ответила она.

– А если телевизор включить? – предложила я.

– Бесполезно, – вздохнула она.

– Тогда пойдем методом прямого подкупа, – сказала я и, достав тысячу рублей, показала ее мальчику. – Ты любишь сладкое? – спросила я.

– Да! – с готовностью ответил он.

– Если ты будешь хорошо себя вести, то я дам эту денежку твоей бабушке, и она купит тебе много-много… Что ты любишь?

– Все! – с прежней готовностью ответил он.

– Вот она и купит тебе все по твоему выбору, но для этого ты должен пойти поиграть и не мешать нам, – сказала я, решив, что ликвидировала проблему.

– Да-а-а! Мне там неинтересно! – захныкал Артем.

– Тогда просто посиди там тихо. Сможешь? – попросила я.

– Он постарается! – грозным голосом сказала Анна Ильинична, у которой при виде денег глаза вспыхнули, как фары, и забрала у меня тысячу рублей. – Он очень постарается! – И приказала: – Иди в комнату и сиди там тихо, или поиграй, но тоже тихо. А иначе я пожалуюсь папе, и никакой новогодней елки у тебя не будет!

Мальчишка захныкал и ушел, а я с облегчением вздохнула и сказала:

– Давайте все сначала!

– Мы с Валей в одном классе учились, за одной партой сидели, – приступила к своему рассказу Анна Ильинична, попутно разливая чай, который я ни в коем случае не решилась бы даже попробовать – судя по цвету, его заваривали столько раз, что он уже успел забыть, что когда-то назывался чаем. – Как я уже говорила, мы с Валей стали лучшими подругами. Только она в институт поступила, а я в техникум при заводе пошла. Я и Сергея, мужа ее, хорошо знала – они же тут сначала жили, здесь и Вадик родился, а потом уже по его распределению уехали, но каждый отпуск – сюда. Любила она мужа! Красивый был, статный мужик! Вадик-то внешностью в него пошел, а вот характером в мать – такой же добрый да безответный.

– Вы совершенно правы, именно таким мне его и описывали, – поддержала ее я.

– Они очень счастливы были, и друг друга любили, и сына в зубах таскали. Может, поэтому таким мягкотелым и вырос. Вот. А потом Сергея в Афганистан отправили, и Валя покой потеряла, словно чувствовала, что не вернется он оттуда. Была она здесь потом в отпуске, уже только с Вадькой, и сказала мне как-то, что давно уже толком спать не может, все ей чудится, что с Сергеем беда. А ведь так и случилось! Она как раз здесь снова в отпуске была… В общем, сюда-то ей и позвонили!

– Сообщили, что муж погиб? – догадалась я.

– Да! Мать ее, покойница, царствие ей небесное, – Анна Ильинична быстро перекрестилась, – говорила мне, что Валя ни словечка сказать не успела, а только рухнула в обморок прямо с трубкой в руках.

– Как знала! – вставила я.

– Любила она его очень, вот и чувствовала, – веско сказала Анна Ильинична. – Хоронить-то она его сюда привезла – видно, в части ей с этим помогли. Говорила я ей тогда, чтобы она сюда перебиралась, потому что место уже позволяло. Отец-то ее еще раньше помер, – она снова перекрестилась. – Он у нас на заводе на вредном производстве работал, вот и ушел раньше времени. Только отказалась Валя, сказала, что Вадик там, в Хабаровске, на медаль идет, а здесь еще неизвестно, как получится.

– Видимо, она всю свою любовь на сына перенесла, – кивнула я.

– Так только он ей от мужа любимого и остался! – вздохнула Анна Ильинична. – Ради него поехала, ради медали его золотой, а вернулась Валя уже!.. – Она горестно махнула рукой.

– Я знаю, что инвалидом, – вставила я.

– Инвалид инвалиду рознь! – возразила мне она. – Бывают такие, что на них пахать можно, а бывают и настоящие! Артрит Валю замучил… – тут она задумалась, – ревматический!

– Ревматоидный, – поправила я ее. – Страшная вещь!

– Как бы ни называлось, а только она от боли в крик кричала, через два этажа слышно было, – вздохнула она. – На таблетках сидела. Так ведь они, подлые, одно лечат, а другое калечат! Мать за ней ухаживала как могла, только она ведь и сама уже в возрасте была, да и болела сильно – сердце. Одна радость у Вали осталась – сын! Уж он-то ради матери готов был в лепешку расшибиться! Да только женитьба его сильно ее подкосила.

– Да, я уже знаю, как это произошло, – подтвердила я.

– Это же надо было такого парня золотого силком женить, – чуть не причитала Анна Ильинична.

– Так ведь выбирали лучшего, – объяснила я.

– Да-а-а, сильно Валя за Вадика переживала, – сказала она, пригорюнившись, но тут же добавила: – Правда, после его свадьбы у Вали и врачи появились, и лекарства новые, и в больницу ее постоянно клали… Сват-то человеком порядочным оказался! – одобрительно заметила она.

– Но душа-то у нее все ровно за сына болела! – вставила я.

– Ой болела! – покачав головой, подтвердила Анна Ильинична. – Сказала она мне как-то, будто хочет поскорее умереть, чтобы сыну руки развязать, и тогда он развестись сможет, – шепотом поделилась со мной она. – А я ей на это: «Ну и на кого ты его оставишь? На бабку? А ну как с ней чего случится? Совсем один останется?»

– Да, без помощи трудно ей приходилось, – я потихоньку двигалась в нужном мне направлении.

– Чего это без помощи? – вскинулась Анна Ильинична. – Да я, когда могла и чем могла, помогала! Да хоть в магазин сходить! Да просто посидеть и поболтать, чаю вместе выпить, да о молодости вспомнить! Николай Николаевич опять-таки со своего огорода и яблоки с помидорами, и многое другое привозил!

– А кто такой Николай Николаевич? – насторожилась я, изо всех сил стараясь этого не показать – вот уж удача так удача, правда, я и раньше была уверена, что один адрес непременно потянет за собой другие.

– Так служил он вместе с Сергеем, – объяснила она. – Только в том бою Сережа погиб, а Николая ранили сильно, вот он по здоровью из армии и ушел. Коленка у него плохо гнется, с палочкой ходит. А уж гонору! – Она обиженно поджала губы.

Ясно, она подбивала к нему клинья, а он ее проигнорировал, догадалась я и оказалась права.

– Ну вот ты мне скажи, какого рожна мужику надо? – гневно вопрошала Анна Ильинична. – Он вдовый, дети давно выросли и отдельно живут. Я тоже вдовствую, и сын при деле. Я еще женщина нестарая, да и хозяйка хорошая, обо мне никто слова дурного не скажет. Сошлись бы да жили в свое удовольствие. Летом у него под Покровском, а зимой здесь.

– Да когда же мужики свое счастье у себя же под носом видели? – чуть не всплеснула руками я. – Их же в него носом этим самым тыкать надо, чтобы поняли, что к чему!

– И не говорите! – поджала губы Анна Ильинична. – Я уж к нему и так, и эдак, а он словно меня не замечает! Не понимает ничего, как младенец неразумный!

– Ну и бог с ним! Он потерял больше, чем вы! – успокоила ее я и попросила: – Если у вас есть его адрес, вы мне его дайте, пожалуйста, вдруг Вадим у него отсиживается?

– Чего ж не дать, дам, – она порылась в ящике и протянула мне листок, с которого я все самым аккуратным образом списала.

– Да ведь одними помидорами жив не будешь, – продолжала я гнуть свою линию. – Дому мужская рука нужна. Или Вадим сам всем занимался? А то ведь на слесарей и всех прочих никаких денег не хватит.

– Пытался, да только руки у него не тем концом приделаны, – отмахнулась Анна Ильинична. – У него все наука да учеба в голове были! – И пояснила: – Ромка им помогал.

– Какой Ромка? Это был друг Вадима? В институте вместе учились? – не удержавшись, сыпала я вопросами.

– Да нет! – махнула рукой она. – Какой институт! Я так поняла, что под началом Сергея он служил, и тот ему чем-то крепко помог. Вот с тех пор Ромка сюда каждый год в отпуск и приезжал, у них и останавливался. Он и ремонт им делал, и все другое по хозяйству – рукастый парень! Он Вадику как старший брат был. Район-то у нас, сами знаете, какой, вот шпана и приставала к Вадиму – он же не пил, не курил, со всякой шантрапой во дворе не сидел по вечерам. Вот Ромка с этими ребятами и поговорил.

– То есть подрался? – понятливо покивала я.

– Да нет! – возразила Анна Ильинична. – Действительно, поговорил. Вышел к ним вечером, посидел, на гитаре поиграл, зубы поскалил… И все! Как бабка отшептала! С тех пор только и говорили, какой у Вадика классный старший брат.

– И давно этот Роман был здесь последний раз? – спросила я, замерев от надежды.

– Давно! – уверенно заявила она, и я сникла, но тут же встрепенулась.

– Ну как давно? Год, два, три? – спросила я – мало ли какое у нее представление о «давно»?

Тут Анна Ильинична всерьез задумалась, а потом начала рассуждать вслух:

– Нет, больше! Лет пять он к ним каждый год ездил, потом реже – женился, наверное. Какой бабе понравится, что ее муж не с ней отдыхать едет, а кому-то потолки белить? Но деньгами он постоянно помогал и лекарства с проводником передавал. А последний раз?.. Темка еще не родился… Сын у меня еще не женился… Да он еще и в армии не отслужил. Да, лет десять назад, если не поболе. Да нет, больше! А вот точнее не скажу. Это ты уж сама выясняй. Видать, в Чечне погиб – военный же был, – предположила она.

В комнате снова что-то загрохотало, и Анну Ильиничну опять как ветром сдуло, а потом из комнаты в очередной раз раздался обиженный рев Артема. Как и в прежние разы, вернулась она довольно быстро с дежурным объяснением:

– Потом уберу! – что-что, а деньги она отрабатывала честно.

– А как этого Романа полностью звали? – поинтересовалась я.

– А бог его знает? – пожала плечами она. – Ромка да Ромка.

– Ну а что дальше было? – спросила я.

– А чего? Как мать у Вали померла, так у нее Аглая появилась, – продолжила Анна Ильинична. – Баба работящая, ничего плохого о ней не скажу, да и Валя на нее не жаловалась. Только Валентина-то из больниц не вылезала. Там-то Вадим и нашел медсестру эту, Надю! – зло прошипела она. – И ведь поначалу такой невинной овечкой прикидывалась, а оказалась змеей подколодной.

Анна Ильинична быстро встала и ушла в комнату, хотя никакого шума оттуда не раздавалось, но вернулась она быстро и с фотографией в руках.

– Нет, вы вот посмотрите!

Она протянула мне принесенную фотографию, на которой были сняты женщина в инвалидной коляске – ну это понятно, что Валентина Дмитриевна, у нее за спиной стояла милая, симпатичная, светловолосая девушка лет двадцати пяти, по одну сторону от коляски возвышался крепкий седой мужчина лет пятидесяти с хорошим хвостиком, а по другую – сама Анна Ильинична.

– Ну вот вы, глядя на нее, подумаете, что это такая стерва? – она гневно ткнула пальцем в девушку. – Недаром говорят, в тихом омуте черти водятся.

– А кто фотографировал? – спросила я.

– Да Аглая. А на другой такой же фотографии она сама, а снимала уже я, – объяснила Анна Ильинична.

– Так это вы к Наде скандалить ходили? – спросила я, хотя уже давно об этом догадалась – описание Артема было очень точным.

– Я! Кто ж еще? Нет, ну это надо же было Валентине такое удумать – все Надьке завещать! – возмущалась она. – И квартиру, и мебель, и сбережения! А Вадим? Сына родного без копейки оставила! Еще когда Валя Надьку здесь прописала, я ей говорила, что глупость она делает. А она мне: мол, девочка приезжая, ей жить негде. Правда, ухаживала Надька за ней, как за родной матерью, все «мама Валя» да «мама Валя»! Тут я ничего плохого сказать не могу! Валентина прямо расцвела при ней, ухоженная такая, довольная. Да она же дрянь эту даже доченькой называла!

– А что, Аглая хуже смотрела за Валентиной Дмитриевной? – удивилась я. – Вы же сами ее хвалили.

– И сейчас хвалю! Аглая за Валей тоже хорошо смотрела! – стояла на своем Анна Ильинична. – Только, я думаю, здесь все дело в уколах, капельницах и всем таком. Надька ведь и в больницу с ней ложилась, чтобы и там ухаживать, горшки таскать. Да и здесь тоже старалась. Бывало, как слышу грохот по лестнице, значит, Надька коляску инвалидную тащит. Правда, потом она уже вдвоем с Аглаей ее несла – тяжело же одной. Ну а за ними Генка с Валентиной на руках – значит, гулять идут.

– А Геннадий – это кто? – спросила я, хотя уже поняла, что это был Трифонов.

– Да вот же он! – Анна Ильинична ткнула в мужчину на фотографии. – Водитель Вадика. Крепкий такой мужик! Седой уже, но видно, что еще в силах. Я уж попыталась с ним, а он вежливо так, но в сторону! У него с Аглаей шуры-муры были! Свечку не держала, но точно были! Нутром чую! – выразительно сказала она, и в ее голосе послышалась неприкрытая обида.

– Значит, он ее на руках носил? – переспросила я, вспомнив историю увольнения Трифонова, а заодно решив не акцентировать внимание на безуспешности попыток моей собеседницы устроить свою личную жизнь – это могло далеко увести ее от темы нашего разговора, да и времени мне было жалко, поджимало оно, время-то!

– Носил, – подтвердила Анна Ильинична. – Мужик-то подневольный. Ему Вадим приказал, вот он и таскал. А Валька-то к тому времени от гормонов уже стала поперек себя шире. Если бы она могла нормально двигаться хоть по квартире, а то все больше сидела или лежала, вот и разнесло. Кто же такую тушу, прости меня господи, поднимет? – Она опять перекрестилась, и ее показная набожность начала меня уже тихонько раздражать. – Вот он и надорвался, – продолжила она. – Помню, как сейчас – я в окно видела, – Надька и Аглая с коляской вышли, а Генки все нет. А потом он с Валей на руках вышел! А сам белее мела! И нет ведь, чтобы Валю на землю поставить или на лестнице там где опустить. Нет! Он с ней умудрился на улицу выйти, до лавки дойти и только там рухнуть, причем она у него на коленях оказалась. Я, конечно, выскочила. А Надя-то перепугалась и кричит, чтобы я «Скорую» вызывала, что Геннадию с сердцем плохо – ну она врач, ей виднее. И «Скорая», и Вадим одновременно приехали. Генку увезли, а мать Вадим сам наверх отнес.

– А Геннадий, как из больницы выписался, уволился, – сообщила я ей.

– И правильно сделал! – поддержала она Трифонова. – Да нет таких денег, чтобы за них жизнью и здоровьем рисковать!

– Вот и он так сказал, – подтвердила я.

– А через несколько дней смотрю, – продолжила Анна Ильинична, – опять-таки «Скорая», но частная. Вынесли Валю на носилках, а за ней Надька с сумками. Ну, думаю, опять в больницу. А их месяц нет, два, три… Я уже волноваться начала! Только, думаю, Вадим-то мне обязательно позвонил бы, если бы с Валей что случилось. А через полгода гляжу – мебель их выносят! Мне ли ее не знать? Ну я, конечно, кинулась, говорю, вы чего своевольничаете? А рабочие мне отвечают, мол, на новую квартиру перевозят. Ну я на всякий случай милицию и вызвала! Только потом мне Вадим позвонил и предупредил, что действительно эту квартиру продал, а новую купил на первом этаже для материного удобства. А потом Валентина сама мне позвонила и в гости пригласила.

– Вы с внуком поехали? – спросила я.

– А куда я этого паршивца дену? – обреченно вздохнула она. – С ним! Только он, паразит, нам в тот раз и поговорить толком не дал, все три комнаты облазил и все, что можно, с места свернул. Надька убирать за ним замучилась, а Валя-то, святая душа, только улыбалась и говорила, какое это счастье – внуки. Она же ведь свою-то, так сказать, внучку, – ерническим тоном произнесла Анна Ильинична, – и в глаза ни разу не видела. Добрый она человек была, а вот Лариску с дочкой видеть отказалась.

– Да они, я думаю, с ней знакомиться и не собирались, – заметила я.

– Щас! – воскликнула Анна Ильинична, и даже руки в бока уперла. – Да Лорка к ней вскоре после свадьбы не раз приходила! Только мать Валентины ее и на порог не пустила.

– Вот это наглость! – не удержалась я и подумала, что Лорка, наверное, надеялась с помощью свекрови склонить Вадима к полноценной супружеской жизни.

– И я так же сказала! Только покрепче! – солидарно и многозначительно покивала мне она. – Я, как услышала от Вали, что эта шалава сюда приезжать повадилась, так подкараулила ее – мне же из окна все видно, на подъезд ведь выходит, – объяснила она, – так встретила эту паскуду на лестнице и так отчихвостила, что бежала она от меня, как от чумы, и больше не появлялась!

– И правильно сделали! – поддержала ее я, а потом напомнила: – Анна Ильинична, вы говорили, что в гости к Валентине Дмитриевне с Артемом приезжали.

– Да! Так вот, мне еще тогда Надьку, эту змеюку подколодную, жалко стало, – с того самого места, где отвлеклась, продолжила она. – Как, думаю, она там все убирать одна будет? Три огромные комнаты, да еще кухня с душевой кабиной такой большущей – Аглая-то от них ушла. Как в больницу на полгода они уехали, так и ушла! Может, из-за Генки, а, может, еще почему, не знаю.

– И часто вы к Валентине Дмитриевне ходили? – спросила я.

– Да куда там! – махнула рукой она. – Через весь город переться, да еще с Темкой! Раз пять всего и была. Мы с ней больше по телефону, причем она мне сама звонила – у меня-то повременка, не больно поговоришь. Тосковала она по нашему дому! Правду говорят, что нельзя старикам с насиженного места уезжать. А с другой стороны, здесь четвертый этаж, а там – первый. Любила Валя по набережной ездить, воздухом дышать. Эх, рано она ушла, рано! – и она опять перекрестилась.

– Мне сказали, что ее здесь хоронили, – заметила я.

– Отсюда! – подтвердила Анна Ильинична. – Вадим мне позвонил и сказал, что мама умерла, ну а я всем остальным. Так что мы всем двором ее в последний путь и проводили! И Николай приехал, и Геннадий, а вот Аглая нет! Видать, крепко она обиделась за что-то на Валю и Вадима, а может, тут и Надька какую роль сыграла? Может, говорила Валя Надьке, что хочет ей все завещать, вот она соперницу и выжила – а ну как Аглае тоже что-нибудь досталось бы? А во дворе тут и на кладбище Надька, притворщица, прямо рыданиями исходила! Это ж надо – артистка какая! А Вадим, тот прямо почернел! Прямо лица на нем не было! Николай все его утешал и говорил, что тот к нему может в любую минуту обращаться за любой помощью, – вспоминала она.

– А Романа там не было? – на всякий случай спросила я.

– Не видела, так ведь народу незнакомого много понаехало. Да и времени-то сколько прошло! Могла ведь и не узнать! – подумав, сказала она. – Раньше-то он был черноволосый да черноглазый, веселый такой, шустрый, как веник, все в руках горело… А уж каким стал, бог весть! Если жив, конечно.

– Анна Ильинична, вот вам моя визитка, – сказала я, поднимаясь. – Вы же больше всех знаете о Вадиме и его матери. Если вдруг вспомните что-нибудь полезное, так позвоните мне, пожалуйста.

– Неужели нет? – возмутилась она. – Если что узнаю, тут же сообщу! Да и вы мне позвоните, как Вадима найдете. Уж я ему по старой памяти мозги прочищу, чтобы больше так не шутил.

Я записала ее телефон и, оставив Анну Ильиничну убирать учиненный внуком разгром, вышла и, сев в машину, задумалась, куда ехать.

К Надежде? Так, черт его знает, куда она делась! Вдруг ее и в деревне нет? И потом, с такими деньжищами ее просто пришибить могли. Заставили снять со счета или перевести на другой, и все! Ладно, не буду гадать! Надя, судя по ее виду, девушка домашняя, не вертихвостка. Вот и получалось, что если она жива, то должна была к родителям вернуться, чтобы помочь: например, дом им хороший выстроить или купить. Видимо, она, как и многие другие, приехала в город, чтобы денег заработать и обратно вернуться, только повезло ей намного больше, чем другим, ухватила птицу счастья за хвост. Ладно, к ней – завтра, а сейчас – к Николаю Николаевичу! Причем именно ехать, а не звонить, потому что, пока я туда доберусь, он Вадима может куда угодно отправить. Если же у него Вадима нет, попробую хотя бы выяснить, что это за Роман такой. Если он служил под началом отца Вадима в Афганистане, то Николай Николаевич может о нем знать, а если в Хабаровске? Тогда, как это ни печально, придется обращаться к Красавчику.

Я проклинала все на свете, потому что мост между Тарасовом и Покровском стоял намертво, причем во всех смыслах этого слова: и в буквальном, и в переносном. Пробка была страшенная! Мы двигались со скоростью старой больной черепахи, которая к тому же никуда не торопится, а гуляет для собственного удовольствия, периодически останавливаясь, чтобы полюбоваться пейзажем. Я тихо сатанела от ощущения собственного бессилия и цедила себе под нос слова, категорически противопоказанные к употреблению в приличном обществе. Короче, до дома Николая Николаевича я добралась, когда уже смеркалось, и настроение у меня было такое, что, попадись мне в ту минуту под руку Смирнов, я убила бы его своими руками.

Оставив машину возле солидного вида ворот в добротном высоком заборе, я подошла к калитке, но звонка там не увидела. Обычная задвижка-вертушка словно приглашала войти даже без стука, но я рисковать не стала, а забарабанила изо всех сил – в ответ на это тут же раздался такой басистый лай явно очень большой собаки, что я похвалила себя за осторожность. За забором зажегся свет, и низкий мужской голос неласково крикнул:

– Чего надо?

– Николай Николаевич! – закричала в ответ я. – Впустите, пожалуйста! Я Вадима Сергеевича ищу!

Моя откровенность была полностью оправдана, потому что хитрить смысла не имело – сама же я из-за собаки войти не могла. Оставалось ждать, что сделает Николай Николаевич. Если он впустит меня немедленно, то Вадим вряд ли здесь, а вот если откажется впускать или попросит подождать, и этот неприятный процесс затянется, то тогда возникнут варианты. Но пробиваться с боем я не собиралась, проще было позвонить Куратору, и уж он-то найдет выход из положения.

– Заходи! – тут же услышала я в ответ и разочарованно поняла: облом!

Войдя во двор, в свете горевшего над высоким крыльцом фонаря я увидела возле двери в дом невысокую, почти квадратную из-за накинутого на плечи черного овчинного полушубка фигуру, а внизу возле ступеней крутилась здоровенная немецкая овчарка, смотревшая на меня с большим подозрением.

– Чего стряслось? – спросил мужчина. – Что значит «ищу»?

– Так пропал Вадим Сергеевич, – объяснила я.

– Тьфу ты, черт! – помотал головой Николай Николаевич и пригласил: – Проходи! Не бойся! Без команды не тронет!

По дороге к дому я огляделась – ну что ж, устроился отставник по-купечески, то есть основательно. Добротный кирпичный дом на высоком фундаменте, что свидетельствовало о наличии большого подпола, где кого угодно спрятать можно. Внушительных размеров теплица, большой гараж, баня в глубине сада, границ которого я в темноте рассмотреть не смогла. Даже дворовый туалет не выглядел ветхим скворечником, а производил очень солидное впечатление.

Войдя вслед за ним, довольно сильно хромавшим, внутрь, я поняла, что дом этот явно достался ему от родителей, если не от деда с бабкой, потому что мебель была не старая, а старинная, массивная, из натурального дуба. Да и сам Николай Николаевич казался ей под стать, такой же массивный и тяжеловесный. По виду хозяин дома был самым настоящим классическим военным, то есть врать не умел и притворяться тоже, так что его выражение лица еще раз подтвердило мне, что Вадима здесь нет. Хорошо, если хоть какую-то полезную информацию смогу у отставника получить.

– Раздевайся и вон туда проходи, – пригласил меня Николай Николаевич. – Ужинать будем.

– Спасибо, я не голодная, – соврала я, хотя на самом деле есть хотелось страшно.

Сказав это, я увидела на столе миску с солеными помидорами и огурцами, причем, судя по запаху, настоящими бочковыми, квашеную капусту с луком, заправленную пахучим подсолнечным маслом, нарезанную крупными кусками селедку и невольно сглотнула слюну.

– Да ладно тебе! – усмехнулся он. – У меня по-простому.

Отказаться от всего этого великолепия было свыше моих сил, и я села к столу.

– Только картошку уж сама себе чистить будешь, – сказал он.

Николай Николаевич достал из печки, занимавшей большую часть комнаты, и поставил на стол чугунок. Когда он снял с него крышку, оттуда пахнуло таким ароматом, что у меня тут же засосало под ложечкой. Потом он достал из холодильника графинчик и налил себе стопку, а мне сказал:

– Тебе не предлагаю, ты за рулем.

Картошка в мундире жгла пальцы, а взять ее вилкой было нельзя, потому что она тут же разламывалась на две, словно посыпанные изнутри сахаром, половинки – да, такой картошки я не ела уже очень давно. Да еще под соленья, да под селедочку с луком!

Когда мы утолили первый голод, Николай Николаевич потребовал:

– Ну, рассказывай, что приключилось!

Он молча меня выслушал, а потом, вздохнув, сказал:

– Надо мне было Вадьку прямо с поминок, что на сорок дней, сразу сюда забирать. Пусть бы отлежался, отоспался и душой отмяк. Он же до самой последней минуты мать за руку держал, а она, как мне Надя сказала, ох и тяжело умирала. А захотел бы остаться, так не пропали бы вдвоем.

– Так вы его сюда звали? – спросила я.

– А как же? Сказал ему, давай прямо из-за стола и ко мне! А он мне: работа! Она ему всю жизнь заменила! Да что взамен дала? Ни семьи настоящей, ни дома своего! – вздохнул он и налил себе еще стопку.

– То есть вы знаете, что квартира Валентины Дмитриевны Надежде досталась? – уточнила я.

– Знаю! – кивнул Николай Николаевич. – И вот что я тебе скажу: заслужила девчонка! Вадим из-за своей работы жизни не видел, и она – из-за своей! Вот скажи мне, за какие деньги ты согласилась бы горшки из-под чужого человека таскать?

– Из-под чужого – ни за какие, – честно ответила я.

– А вот она таскала! – выразительно сказал он. – И мыла Валю, как малого ребенка! И все другое делала! Да не швырком, не абы как, а как за своей родной матерью за ней ухаживала! Так что, дай бог девочке счастья, хотя я и атеист.

– Как вы думаете, где сейчас может быть Вадим? Я объехала все возможные места, но его нигде нет. Вы знаете, у меня тут нехорошая мысль возникла… А не мог он с собой что-нибудь сделать? – Я говорила чистую правду, потому что такая мысль у меня действительно порой проскальзывала.

– Вадька?! – вытаращился он на меня. – Да ты в своем уме?! У него характер отцовский! Кремень! А то, что у него это на лице не написано, еще ничего не значит!

– Извините, но я в силу обстоятельств хорошо изучила его жизнь и не могу с вами согласиться, – вежливо ответила я.

– Да что ты изучила?! – взорвался он. – Что его женили насильно? Так он в мужьях у этой прошмандовки только числился, а сам жил как хотел! И с девчонками ко мне сюда по молодости приезжал! А потом с Аллочкой! Так что монахом он не был! А то, что не разводился…

– Мать! – тихо сказала я.

– Вот то-то и оно! – успокоившись, вздохнул Николай Николаевич. – Вадька ради нее горы бы свернул! Все, что угодно, вытерпел! А чего он, собственно говоря, терпел? Спать он с Лоркой не спал, вот не захотел спать, и никто его заставить не смог! А ты говоришь – бесхарактерный! – укоризненно сказал он. – Работу ему тесть на блюдечке принес и под нос поставил: пользуй на здоровье! Мать жила, ни в чем не нуждаясь! Прислугу, врачей и больницы частные он ей оплачивал! И сам как сыр в масле катался… Так чего он терпел?

– А душевное состояние? – напомнила я.

– А ты знаешь, как Вадька говорил? – Николай Николаевич нахмурился. – Точно не помню, но вроде так: «Причиной нашей печали является не само обстоятельство, а наше представление о нем, а изменить представление в нашей власти».

Не знаю, как чье-то, а лично мое представление о Вадиме претерпевало разительное изменение.

– Это не он, это, кажется, апостол Павел сказал, – заметила я. – И все-таки Вадим сорвался. Все было нормально, все, как обычно, и вдруг!..

– Значит, произошло что-то, чего ты не знаешь, – уверенно заявил он. – Имелась какая-то причина, но вот какая, в чем она заключалась и какого вида?.. – он развел руками.

– Да не было ничего! – стояла на своем я. – Я весь тот день по минутам знаю, все места проехала, где он был.

– Ну, тогда я не знаю, чем тебе помочь, – вздохнул он и грозным тоном предупредил: – Только о том, что Вадька с собой покончил, даже думать не смей!

– А не может он быть в деревне у Нади? – спросила я.

– Не думаю, он городской, ему теплый сортир нужен. Он сюда, когда с девками, а потом с Аллочкой приезжал, все сокрушался, что вода из рукомойника и туалет во дворе, – он пожал плечами.

– Николай Николаевич, а почему вы все время говорите: девки, но Аллочка? – спросила я. – Она вам нравилась?

– Хорошая девчонка, – одобрительно покивал он.

– А они с Вадимом любили друг друга? – вопрос был задан из чистого любопытства.

– Нет! – уверенно ответил он. – Друзьями они были хорошими, преданными – это да, но любви между ними не было. Помню случай один. Приехали они ко мне вдвоем как-то летом. Жара стояла страшная, вот они и пошли на Волгу купаться. Вадька плавать-то практически не умеет, по-собачьи кое-как на мелководье, а по-настоящему – нет. Вот и плескался он возле берега, да сам не заметил, как на глубину заплыл, а, как увидел, растерялся. Так Аллочка, кроха эта, не раздумывая, за ним бросилась и его, охламона, вытащила!

– Ну вот! А вы говорите, любви не было! – укоризненно сказала я.

– Ничего ты не поняла! – отмахнулся от меня Николай Николаевич. – Мы с Серегой, отцом Вадькиным, еще с училища дружили, в одном выпуске закончили. Это потом нас судьба разметала да в Афгане снова свела. Мы бы с ним друг за друга в огонь, не колеблясь, бросились. Так что, нам с ним жениться надо было? – Он кивнул подбородком в сторону висевшей на стене фотографии.

Я встала и пошла посмотреть – на большой фотографии стояли, обнявшись за плечи, три курсанта. В одном из них, что пониже и крепко сбитом, я тут же узнала Николая Николаевича и спросила:

– А который из двух отец Вадима?

– Тот, что в центре, он у нас заводилой был, – не поворачиваясь, ответил мне Николай Николаевич.

Я внимательно рассмотрела фотографию и увидела, что Вадим был действительно очень похож на своего отца.

– А третий кто? – поинтересовалась я, глядя на самого высокого из троих курсантов.

– Так, парень один, – по-прежнему, не поворачиваясь, небрежно бросил он. – Где он теперь, что с ним – не знаю.

Я вернулась на место и спросила:

– Николай Николаевич, у меня к вам еще один вопрос, вы не знаете Романа? Он был чем-то очень сильно обязан отцу Вадима и когда-то каждый год приезжал к Смирновым, помогал чем мог, да и потом не забывал. Он военным стал, но только, как говорят, уже больше десяти лет у них не показывался. Если предположить, что связь между ними по-прежнему существует, то не к нему ли уехал Вадим?

– Имя знаю, ребята мне в госпиталь писали – я же после того боя в часть больше не вернулся, – объяснил он и хмыкнул: – Обязан! Да жизнью он Сереге обязан! Прислали к нам в полк тогда пополнение желторотое! Мальчишек необстрелянных в то время за Речку, как поленья в топку, бросали, вот они и гибли, бывало, что и в первом бою. А на следующий день подняли нас по тревоге. И мы прямо с колес в бой. Парень этот то ли запаниковал, то ли выпендриться решил, только полез куда не следует, вот Серега его и прикрыл… Собой!!! – резко повернувшись ко мне, почти крикнул он. – И не о том он в тот момент думал, что Валю вдовой оставит, а Вадьку – сиротой, а о том, чтобы жизнь этому мальчишке спасти! Как же он после такого мог не помогать Смирновым? Он ведь по земле ходит, а Серега в земле лежит!

– Вот оно что, – тихо сказала я. – Значит, не по доброте душевной он помогал, а грех свой замаливал, совесть успокаивал. Да, я бы на месте Валентины Дмитриевны его на порог не пустила! – взорвалась я. – А она?! Действительно, святой женщиной была!

– Ничего ты не поняла, – сокрушенно покачал головой Николай Николаевич. – При чем здесь Роман? На его месте мог быть кто угодно… Серега любого бы закрыл… В этом он весь был! И Валя это знала! Потому и волновалась за него! Эх, Серега-Серега! Какой же ты был необыкновенный человек!

Николай Николаевич горестно помотал головой и налил себе еще одну стопку, а, подняв ее в сторону фотографии, сказал:

– За тебя, Сергей!

Подождав, когда он немного успокоится, я осторожно спросила:

– А не мог Вадим к этому Роману поехать?

Николай Николаевич, подумал, глядя в темноту за окном, а потом пожал плечами:

– Мог, наверное. Если адрес знал, конечно, или телефон. Только, если этот Роман, как ты сказала, военным стал, то найти его будет трудно.

– Ничего не трудно! – обрадовалась я. – Мне бы только полностью его имя знать! Пожалуйста, помогите мне выяснить!

– Попробую, – пообещал он. – Я кое с кем из ребят отношения поддерживаю, так что позвоню и попрошу узнать.

Оставив ему свою визитку, я отправилась в обратный путь. По дороге я размышляла, где искать этого Романа. И получилось у меня, что уж телефон-то его я легко могу вычислить – Вадим не мог не сообщить ему о смерти матери, так что нужно было всего лишь взять распечатку звонков Смирнова за этот период и посмотреть. Ну а дальше дело техники.

Между тем довольно сильно подморозило, и машину периодически вело в сторону. Хорошо хоть, что дорога была почти пустая – ну какому идиоту взбредет в голову отправляться в путь без крайней нужды? В результате я добралась до офиса далеко за полночь, вымотанная и вся на взводе. В комнате, где я обычно отчитывалась перед Куратором, я увидела только Красавчика, который сообщил мне, что высокое начальство вылетело в Москву. А поскольку сам Красавчик таковым, то есть начальством, не являлся, да и ни малейшей симпатии во мне не вызывал – и это еще мягко сказано! – я кратко сообщила ему, что новостей у меня нет, а вот просьба к нему имеется.

– Михаил Иванович, у вас есть распечатка телефонных звонков самого Смирнова и телефонных вызовов ему за последний год? – спросила я.

– Конечно, – подтвердил он.

– Вы не могли бы мне ее дать прямо сейчас? – попросила я.

– Сейчас принесу, – с готовностью откликнулся Красавчик.

Он ушел и вернулся очень быстро, неся в руках тощую папку – я-то уже к пухлым как-то привыкла.

– Здесь все, что вас интересует, – он протянул мне ее.

В сопровождении Красавчика я пошла «к себе» и первое, что сделала, войдя, позвонила Твердохлебову.

– Порадуйте меня чем-нибудь, Руслан Петрович, – попросила я.

– Нечем, Татьяна, – безрадостно сообщил он. – Мне тут сегодня из Первопрестольной так по маковке настучали, что из-за шишки шапка не надевается. А у тебя как?

– Тоже похвалиться нечем, – пожаловалась я.

Конечно, я могла сказать, что некий проблеск надежды у меня появился – этот самый Роман, но зачем? Найти его Твердохлебов не сможет, но будет чувствовать себя ущемленным, что сам ничего не выяснил, а мне это надо?

Пока я говорила, девушки накрыли на стол, но есть мне совершенно не хотелось. Чтобы не обижать их – они ведь старались, я решила, что просто вяло поковыряюсь в тарелках, но бульон с пирожками и котлеты оказались такими восхитительными, что оторваться я уже не смогла. В результате я налопалась, как удав, и заказала себе, как обычно, побольше кофе. Устроившись в халате на диване, чтобы поблаженствовать с хорошим кофе, я начала изучать очень коротенький список, в котором рядом с номерами телефонов указывались имена их владельцев. Дату смерти Валентины Дмитриевны я знала, так что нужно было смотреть после нее. Я и посмотрела аж два раза, но никакого Романа там не было. Там не было даже Аглаи с Надеждой. В этом разделе списка значились только Николай Николаевич, Анна Ильинична, Шмаков, Васильев, и все! Я стала смотреть с самого начала – опять пусто! Никакого Романа. Вот и получалось, что о смерти матери Смирнов ему не сообщал, то есть номера его телефона он не знал! Я стала смотреть список тех, кто сам звонил Вадиму Сергеевичу, но человека с именем Роман там тоже не оказалось. А это значит, что вся надежда у меня теперь была на Надежду, простите за каламбур. Даже если Вадима у нее нет, то я по крайней мере смогу хоть что-то о Романе выяснить, потому что она жила в доме Валентины Дмитриевны, и отношения у них были прекрасные. Смирнова же, как любой пожилой человек, любила рассказывать свежему слушателю историю своей жизни, в которой Роман сыграл очень важную роль, оставив ее вдовой, как бы она к этому ни относилась. Вполне может быть, что Романа действительно уже давно в живых нет, и я только зря напрягла Николая Николаевича. Стоп! Но ведь Валентина Дмитриевна сама могла попросить Надежду позвонить Роману в случае ее смерти, если он жив, конечно! Да-а-а! Надо к ней ехать, никуда я от этого не денусь, хотя путь мне предстоит ох и неблизкий! И я, попросив девушек разбудить меня в шесть часов, пошла спать.

Проклиная все на свете и зевая во весь рот, я плелась в село Поддубное, где была прописана Надежда до того, как перебралась в Тарасов. Дорога была мало того что неблизкая, так еще и отвратительная – зеркало, а не дорога. Резина у меня хорошая, шипованная, но машина все равно вела себя, как пьяная корова на льду. Дорожные же указатели надо мной просто издевались – не знаю, с какого года ими никто не занимался, но о том, что я все-таки добралась до Ивановского района, я смогла узнать только по карте.

«Эх, перевелись Гоголи в нашем отечестве! – в бешенстве думала я, подскакивая на очередной рытвине или кочке. – Подумаешь, лужа посреди Миргорода! Да о наших дорогах эпопеи можно слагать!» Как я живой добралась до нужного мне места, не знаю до сих пор, а уж при мысли о том, что еще придется возвращаться обратно, мне просто дурно делалось, хотя я на нервы никогда не жаловалась.

Въехав в село и осмотревшись, я только вздохнула – разруха! На улицах – ни души, и где мне искать улицу Пионерскую – оставалось только гадать. Проехав дальше к центру села, я увидела магазин и обрадовалась – быть не может, чтобы продавщица не была в курсе всех местных новостей. Подъехав к крыльцу, я выбралась из машины и вошла внутрь. Женщина за прилавком, где бытовая химия мирно соседствовала с крупами – санэпидстанции на них нет, – являла собой давно забытый в городах образчик советской торговли, то есть была ярко накрашена и вся в золоте. Поздоровавшись, я спросила, где мне найти Пионерскую улицу и, в частности, дом Гавриковых.

– Так они же год как съехали, – удивленно вытаращилась на меня она.

Чтобы не высказаться по полной программе в выражениях, которые сочтут непристойными даже в этом богом забытом углу – столько проехать, принять столько мук и все зря! – я прикрыла глаза, глубоко вдохнула и только после этого, откашлявшись, все-таки спросила:

– Как съехали? Куда?

– Так к Зинке на родину! – сказала она таким тоном, словно я должна была точно знать, где эта самая Зинка родилась.

– А это далеко? – с некоторой надеждой спросила я – вдруг это соседняя деревня.

– У черта в зубах, в Калмыкии, – презрительно бросила она.

Мама родная! Свой следующий вопрос я задала, словно тонула и за соломинку хваталась:

– А Надя здесь?

– Так ее после похорон отца тут никто и не видел! – удивилась продавщица и с нескрываемым любопытством спросила: – А зачем она вам?

Пришлось выдумывать на ходу, благо напрягаться для этого сильно не пришлось, и я объяснила:

– Понимаете, она у моих знакомых сиделкой работала, и они ее очень хвалили. А сейчас у меня бабушка заболела, вот и понадобилась надежная, работящая и знающая сиделка. Только знакомые мне сказали, что она домой вернулась, вот я за ней и приехала. Но раз вы говорите, что ее здесь нет, то не подскажете, где она может быть.

– Не знаю, – покачала головой продавщица, а потом спохватилась: – Так вы в администрацию идите! Там секретаршей Тамарка работает, одноклассница Надькина. Может, она чего знает? Они вообще-то созванивались.

«Ну хоть что-то!» – с некоторым облегчением подумала я, а продавщица тем временем объясняла мне, где найти администрацию, причем делала это так многословно и подробно, словно это было не село, а как минимум наш Тарасов. В результате оказалось, что администрация находилась на этой же улице через два дома. Как я и предполагала, это оказался небольшой одноэтажный дом, где значение слова «ремонт» давным-давно забыли: обшарпанные стены, висевшие на одной петле ставни с облупившейся некогда голубой краской, покосившееся крыльцо с шаткими ступенями… Да, видок был тот еще! Внутри оказалось ничуть не лучше, но настроение мне еще больше испортить было невозможно – некуда!

Тамара оказалась крупной, ярко накрашенной девицей, которая куталась в большой пуховый платок, грызла семечки и читала какой-то глянцевый журнал, наверняка месячной, если не больше, давности – ну откуда здесь свежим взяться? Периодически она поглаживала свое обручальное кольцо – не иначе как недавно замуж вышла, а ее выпирающий даже из-под платка животик явно свидетельствовал о том, по какой именно причине она это сделала. Узнав, зачем я пришла, она охотно отложила журнал в сторону – он-то никуда не денется, а вот языком почесать с новым человеком еще когда доведется – и пустилась в воспоминания, которые мне были совершенно неинтересны, но я их терпеливо слушала, понимая, что выхода нет – если я ее прерву, она обидится и вообще разговаривать откажется, вот и ищи потом кого-нибудь!

– Гавриковы у нас тут пришлые, – рассказывала Тамара. – Они после института приехали. Тетя Варя, мать Надькина, врачом работала, а дядя Юра – по механической части у нас тут раньше много техники было. А исполнилось нам лет по двенадцать, когда тетю Варю зимой в соседнюю деревню вызвали, а машина по дороге сломалась. Тетя Варя простудилась сильно, а потом от воспаления легких умерла. Вот на Надьку все и свалилось: и дядя Юра, и Валерка, брат младший. Она его только что в зубах не таскала. Тут на дядю Юру многие бабы зарились, а он – ни в какую. Любил он тетю Варю, да и мачехи детям не хотел. Надька юлой крутилась – ей же и постирать, и прибрать, и приготовить! Да еще и учиться приходилось! Она хорошо училась, мечтала, как мать, врачом стать, а пришлось ей медучилище у нас тут неподалеку заканчивать – мужиков-то на кого кинешь? Не на кого! Да и то она, как выходные, так сюда – и ну по дому хлопотать: на целую ведь неделю наготовить надо, а еще прибрать, постирать! Потом она сюда вернулась, а тут и Валерке в армию идти. Только ушел он один, а вернулся с женой беременной, да еще один ребенок на руках. Его же, телка мазаного-лизаного, такая шалава окрутила, что бабы аж плевались, на нее глядя. Сначала еще все нормально складывалось, а потом, как второй родился, так она, Зинка то есть, жена Валеркина, сказала, что ее мать приедет с дитем помогать. Ну и приехала, да только со всем кагалом, братьями-сестрами Зинкиными. И не стало Надьке в родном доме никакой жизни! Валерка ей прямо так и сказал: «Уходи куда хочешь!» И это после всего того, что она для него сделала! – возмущенно воскликнула она, глядя на меня в поисках сочувствия.

– Ну так давно известно, что ночная кукушка дневную всегда перекукует, – поддержала ее я. – И что сделала Надежда?

– А сказала ему прямо в глаза, что нет у нее больше брата! И в ФАК перебралась, на кушетке там ночевала! Вот до чего дошло! – выразительно произнесла она и даже губы поджала.

– Куда?! – вытаращившись на нее и подумав, что ослышалась, чуть не крикнула я, потому что ее многословие меня здорово нервировало.

– Ну, в фельдшерско-акушерском пункте, – объяснила Тамара. – Мы его так зовем. Надька хорошая медсестра была, уколы делала так, что комар больнее укусит, люди и не чувствовали ничего. Все ее очень хвалили, а жалели еще больше. А дядя Юра стал к бутылке прикладываться. Никогда за ним такого не водилось, даже когда тетя Варя умерла. Ну тут его Макариха и прибрала к рукам! Точнее, просто забрала. Пришла и сказала: «Собирайся, а то ты тут вконец сопьешься». А что? Он человек тихий, спокойный, на все руки мастер. А она женщина одинокая, вдовая, и детей бог не дал. Ну он к ней и перебрался. Ой как ей бабы завидовали! – она аж головой покрутила от избытка чувств.

– Так это же клад, а не муж, – согласно покивала я.

– А то! Мужиков-то у нас тут, почитай, и не осталось. Вот Макариха за него и держалась! Нет, она за ним хорошо смотрела, чистый такой стал ходить, ну совсем, как раньше. В Зинкином кильдиме он же только что паршой не покрылся. Макариха хотела и Надьку к себе забрать, чего девчонке черт-те где ночевать? Дом-то у нее большой, все бы поместились. Только дядя Юра воспротивился, сказал, чтобы Надька в город ехала, там счастья попытала, а то в нашей глухомани пропадет совсем. Ну Надька и съехала.

– Где же она в городе работала? – поинтересовалась я, подумав, что, раз Надежды здесь нет, то она могла вернуться на прежнюю работу и квартиру себе поменьше купить.

– Звонила она мне оттуда, как устроилась, – охотно сообщила мне Тамара. – Она говорила, что в больницу какую-то работать поступила, а комнату пополам с другой медсестрой снимает и все у нее хорошо. Ну я дяде Юре с Макарихой так и сказала. Потом она сообщила, что в частную больницу перешла, потому что зарплата там намного больше. А через некоторое время мне стало известно, что в одном доме сиделкой работает, за женщиной больной ухаживает, а платят ей еще больше, чем в частной больнице, и женщина хорошая, душевная попалась. Вот. А Зинка-то чего удумала. Она Валерку настропалила, чтобы он заставил отца дом на него переписать. Сунулся он к дяде Юре, а Макариха его так турнула, что вылетел он от нее красный как рак. Зинка тоже попыталась поговорить с ним, так Макариха ее аж лопатой по улице гнала, а уж что кричала при этом, повторить стыдно.

– Мне сказали, что отец Надежды умер, – сказала я.

– Помер, царствие ему небесное! – Тамара быстро перекрестилась. – Легкой смертью преставился, заснул и не проснулся – сердце. Да и то сказать, сколько ему перенести пришлось.

– Смерть любимой жены, сын так неудачно женился, в своем доме лишним стал, – перечислила я. – Да, здоровья такое никому не прибавит.

– Вот и я о том же! – подтвердила Тамара. – Ну я Надьке позвонила, конечно! Приехала она, и я вам так скажу, ну совсем другим человеком стала, настоящей горожанкой и по виду, и по разговору, – в голосе Тамары откровенно звучала зависть. – Так Валерка, паразит, прямо на кладбище ей заявил, чтобы она от своей половины наследства в его пользу отказалась – это его опять Зинка науськала. Вот ведь дрянь!

– Да! – согласилась я. – Не хотела бы я себе такую в родственницы. А Надежда что?

– А она только поглядела на него и спокойно так ответила, что родному брату уступила бы, а чужим людям ничего дарить не собирается. – Тамара постаралась изобразить холодное презрение Надежды к своему брату, и это у нее неплохо получилось. – Да и правда, потом адвокат к Валерке приезжал и говорил, что, если они деньги за половину дома Надежде отдадут, то дом им достанется, а если нет, то Надька, как в права вступит, запросто может свою половину продать. А откуда у них деньги, если Зинка каждый год по ребенку строгает, а работы в селе нет? И на шее у Валерки весь кагал висит? А нет у них таких денег!

– И чем дело кончилось? – спросила я, хотя уже и так все знала, но нужно было соблюсти приличия и дать Тамаре выговориться.

– Надька им их долю выплатила, а потом дом продала. А дом у них хороший, большой! – с искренним восхищением сказала она. – Дядя Юра ведь сам его строил, а он мастер был. Нет, она не злая, она добрая девчонка, – начала оправдывать свою бывшую одноклассницу Тамара. – Но она всегда с характером была и предательства Валеркиного простить не смогла.

– И правильно сделала! – одобрила я Надежду. – А сама она приезжала дом продавать?

– Да нет! – отмахнулась Тамара. – Все через адвоката и этого…

– Риелтора? – подсказала я.

– Вот-вот! Через него! – подтвердила она.

Я достала фотографию Вадима и показала ей.

– Тамара! А вот этого человека вы здесь никогда не видели? Особенно в последнее время.

Она повертела фотографию в руках и твердо сказала:

– Нет! – и объяснила: – Да у нас тут каждый новый человек – это целое событие. Надолго потом разговоров: и как был одет, и как выглядел, и все такое.

– Но, может быть, она что-то рассказывала о той семье, где работает? – наставала я.

– Говорила, что женщина очень больная, а сын у нее очень занятый на какой-то важной работе, – вспоминала Тамара. – А сам он очень богатый и никаких денег на мать не жалеет. Кстати, это же он Надьке с адвокатом помог.

– Да я уже поняла, – покивала я и спросила: – Тамара, а когда вам Надя звонила в последний раз?

– Не помню, – покачала головой она. – Это я ей звонила, на свадьбу свою приглашала.

– А она? – насторожилась я. – Что она ответила? Как я поняла, она так и не приехала?

– Так сказала, что постарается, только она новую работу себе нашла, а где, не сказала, – пожала плечами Тамара.

– Даже не намекнула? – допытывалась я, недоумевая, зачем работать девушке, когда у нее такие деньги, – она же может поступить в медицинский, о котором когда-то мечтала.

– Она сказала: «Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!» – и все, – ответила она.

– А когда вы ей звонили? – на всякий случай спросила я.

– Так, 1-го или 2 декабря, – вспоминала Тамара. – Я уже точно и не помню.

«Черт побери! – в бешенстве думала я по дороге в Тарасов, злая, как сто тысяч чертей. – Столько трудов и усилий, а на выходе – кукиш с маслом! Целый день зря потеряла! А самое главное – время, подлое, не идет, а летит! А подвижек никаких! И куда дальше двигаться? В каком направлении? И уголовники, и милиция город наизнанку вывернули, в этом я ни на секунду не сомневалась, а в результате – ноль без палочки! Куда же делся Вадим? Не дух же он святой, чтобы в воздухе растаять?»

Стемнело, и ехать стало значительно труднее, так что думать и размышлять было некогда – в кювет бы не попасть. Я была на полпути к Тарасову, когда зазвонил мой сотовый. Он столько времени молчал, что я невольно вздрогнула. С отчаянной надеждой, что это не кто-нибудь из приятельниц, а по делу, я схватила телефон. «Господи! – взмолилась я. – Сделай так, чтобы это были хоть какие-нибудь новости, которые дадут мне зацепку к дальнейшим поискам. Ну что тебе стоит!» Это оказались действительно новости, и звонила Туманова.

– Татьяна Александровна! – решительно заявила она. – Немедленно приезжайте ко мне!

– Смирнов у вас?! – заорала я, машинально нажимая на тормоз, отчего машина взбесилась и я чуть не вылетела с дороги, удержавшись каким-то чудом, причем с помощью одной руки – телефон я бы не выпустила даже под страхом смерти.

– Нет, но я, кажется, знаю, что с ним случилось, – медленно и совсем нерадостно сказала она.

– Что именно? – не унималась я.

– По-моему, ничего хорошего, – тем же тоном сообщила она и потребовала: – Приезжайте немедленно!

Нет, так я не ездила еще никогда в жизни! И дай бог, чтобы больше никогда не пришлось! Как я живой добралась до Тарасова, ума не приложу!

Хоть я и ехала в лифте, но в квартиру Тумановой влетела запыхавшись. Кое-как стащив с себя дубленку и не снимая сапог, я прошла в кухню под невеселым взглядом Аллы Викторовны и плюхнулась на стул.

– Что случилось? – напористо спросила я.

– Мне позвонил один человек и сказал… – она нервно кривила и покусывала губы. – Повторяю дословно, опуская только мат и оскорбления, – она судорожно сглотнула: – «Теперь тебя некому спасать, и ты мне за все ответишь!»

– И что? – напряглась я, понимая, что сейчас и прозвучит самое главное.

– А то, что от этого человека меня спас Вадим, – тусклым голосом ответила она.

Чувствуя, что у меня внутри все сжалось, я, не спрашивая разрешения, подошла к раковине и, взяв с сушилки бокал, напилась прямо из-под крана. Вернувшись на место, я потребовала:

– Имя!

– Евгений Евгеньевич Назаров, – глядя в сторону, ответила Алла. – Его посадили в двухтысячном за нападение на Вадима, дали десять лет, и я за эти годы как-то даже забыла о его существовании.

– Сейчас я подниму на ноги всю милицию, и мы его найдем, – решительно сказала я, доставая телефон.

– Я по своим каналам уже попыталась, но его нигде нет, то есть он нигде не зарегистрирован, – невесело сказала Туманова и в ответ на мой удивленный взгляд объяснила: – Я начальник отдела кредитования физических лиц, и знакомые у меня есть, в том числе и в милиции, и в ФСБ.

– Ничего! – мрачно пообещала я. – Их сейчас начальство так взбодрит, что мало не покажется! – И уже в трубку сказала, почти крикнула: – Руслан Петрович! Есть!

– Ну ты даешь! – с огромным облегчением выдохнул он. – Говори!

– Надо поднять из архива дело Назарова Евгения Евгеньевича, год рождения не знаю. Его осудили в двухтысячном за нападение на Смирнова и дали червонец. Он уже откинулся и сегодня звонил одной женщине. Из его слов ясно, что он что-то сделал с Вадимом Сергеевичем. Прошерстите все его связи, родственников, знакомых, адреса… Пробейте, откуда он звонил на номер… – Я посмотрела на Аллу и повторила за ней номер ее домашнего телефона. – Ну, не мне вас учить! Только, как я узнала, он нигде не зарегистрирован.

– Понял! Спасибо тебе, Татьяна. Как что будет, тут же позвоню, – напористым тоном пообещал он, и я поняла, что после полученной из Москвы взбучки он будет не только сам носом землю рыть, но и других заставит.

Отложив телефон, я с облегчением вздохнула и попросила Туманову:

– Расскажите мне, что это за человек.

– Это не человек, это нелюдь! – с давней, застарелой ненавистью выдохнула она.

– И все-таки чего от него можно ждать? – настаивала я.

– Всего самого подлого, мерзкого и гадкого, что только есть на свете, – исчерпывающе ответила Туманова.

– А подробнее? – не унималась я. – Поймите, Алла Викторовна, это не пустое любопытство! Мне для дела надо!

– Хорошо! – через некоторое время согласилась она.

По ее голосу и виду я поняла, что рассказ этот будет для нее очень трудным, а мне придется выслушать много такого, что мое, и так паршивое, настроение никак не улучшит. Туманова включила чайник, достала бокалы, чай… И замолчала! Наверное, с силами собиралась. Наконец она присела к столу и начала:

– Ну, я тезисно-конспективно. Я сама из Мичуринска…

– Из Тамбовской области? – уточнила я.

– Да! Отца своего я никогда не знала, у нас в доме даже фотографии его не было, но он у меня имелся, потому что я Туманова, а мама Данилова. За что она так ненавидела моего отца, я не знаю, она не говорила, но ненавидела люто. Я, как подросла, пыталась у соседей и маминых сослуживцев хоть что-то узнать, но они все молчали. Пока я росла гадким утенком, она меня жалела – она сама очень некрасивая. Только потом я начала выправляться и, видимо, стала все больше и больше походить на отца.

– Неужели ненависть перешла на вас? – недоверчиво спросила я.

– Да! Как ни дико это прозвучит, – подтвердила Алла. – Если я в чем-то ошибалась, она тут же говорила, что я такая же бестолочь, как мой отец. Если же я в чем-то преуспевала, она этого не замечала, а мне так хотелось, чтобы она меня похвалила. Я научилась шить, вышивать, вязать, готовить, я училась лучше всех в классе… И никогда! Никогда ни одного доброго слова! – с горечью сказала она. – Я была в классе восьмом или девятом, когда она мне в очередной раз сказала, что я вся пошла в отца, и я не выдержала! Я ей сказала, что не виновата в этом, потому что такого отца выбрала мне она, значит, она и виновата.

– И совершенно справедливо сказали, потому что дети обычно похожи на отца, – поддержала ее я.

– Да, справедливо, – согласилась Алла. – Но только с тех пор она разговаривала со мной исключительно по необходимости, а все остальное время просто не замечала. Я с самого детства участвовала в художественной самодеятельности, ну детский сад не в счет, а вот в школе без меня ни один смотр не обходился. Меня так и звали: Алла-артистка. Естественно, я мечтала стать актрисой. Еще в школе нас возили на межобластной смотр художественной самодеятельности в Тарасов, и мне очень понравился этот город. Теперь-то я знаю, что есть города и лучше, и больше, и богаче, но тогда по сравнению с Мичуринском он показался мне прекрасным.

Тут закипел чайник, и она отвлеклась, налила кипяток в бокалы, бросила туда пакетики, да так и замерла, глядя в стену.

– Алла Викторовна, – тихонько позвала я ее, и она вздрогнула.

– Да-да, – словно очнувшись ото сна, пробормотала она, принесла мне чай и вернулась к столу, забыв о своем. – Мать у меня на заводе работает – есть у нас там такое градообразующее предприятие, – немного помолчав, объяснила она. – И подразумевалось, что я тоже туда пойду, а я не хотела. Я хотела другой жизни – в большом городе, а не в нашем захолустье. А еще я знала, что мать не даст мне ни копейки, если я захочу уехать. Значит, мне нужно заработать деньги самой. Я разносила почту, телеграммы и рекламные листовки, клеила афиши, мыла лестницы, занималась репетиторством и копила, копила, копила. Когда я закончила школу, то сказала матери, что поеду в Тарасов поступать в театральное, а она мне на это ответила, что, если я уеду, то она меня больше на порог не пустит, и я вообще могу забыть, что у меня есть мать.

– Но вы уехали? – спросила я, хотя это и так было очевидно.

– Да, я собрала свои вещи, включая и зимние, потому что знала, что она свою угрозу выполнит, и уехала, – медленно, словно в забытьи, сказала Алла.

– И вы не поступили, иначе не работали бы в банке, – поняла я.

– Да, я не поступила, – подтвердила она. – Мне экзаменаторша сказала, что внешность внешностью, но еще и талант нужно иметь. Короче, осталась я в Тарасове без связей, друзей и крыши над головой, хорошо, хоть денег немного оставалось. Я хотела с комендантшей общежития договориться, чтобы пожить там, пока занятия еще не начались, но меня Вера отговорила.

– А это кто? – поинтересовалась я.

– Вера? – переспросила Алла. – Она тогда уже в третий раз поступала и сказала, что это последний. Тоже не поступила, как и я. Только ей легче было, потому что она местная. Да еще и характер у нее другой – решительный, напористый! Она, знаете, из таких, битых жизнью – с мачехой с детства росла, а когда ей восемнадцать исполнилось, она у мачехи и у отца потребовала свою долю квартиры. Они, конечно, упирались, пугали ее, мол, она без них пропадет, только она не из пугливых – пригрозила им, что свою долю в квартире продаст, и будет у них коммуналка. Ну и пришлось им купить ей комнату в коммуналке, в старом жилфонде, чтобы самим в таком положении не очутиться. Она потом смеялась, что зубами себе жилье выдрала.

– Решительная девушка! – одобрительно сказала я.

– Да, я ей не меньше, а может, и больше, чем Вадиму обязана, – подтвердила Алла.

– Да я уже поняла, раз вы о ней так подробно рассказываете, – заметила я.

– Мы с Верой еще во время экзаменов подружились, хоть и не похожи совсем. Она такая крупная, яркая, боевая, ну а я, сами видите, какая. Вот она-то, узнав, что я задумала, и предложила мне у нее временно пожить. Переселилась я к ней и начала работу искать, чтобы у нее на шее не сидеть. А она сама секретарем в редакции одной местной газеты работала, среди журналистов крутилась и собиралась на филфак поступать, на вечернее отделение, конечно.

– И где же вы устроились? – спросила я.

– Да ходила я, ходила в поисках работы, а меня нигде не берут – у меня же ни прописки, ни подтвержденной квалификации, да к тому же еще и восемнадцати нет. Оставалось только продавщицей на какой-нибудь рынок устроиться, но Вера мне об этом запретила даже думать, сказала, что из меня продавец, как из нее балерина. А потом я вспомнила, что возле дверей театрального доска объявлений висит, пошла, посмотрела, а там предлагают работу продавцов в магазины модной мужской одежды и обуви.

– Естественно! Девушки в театральное поступают обычно красивые, будут клиентов привлекать, – поняла я.

– Вы даже не представляете, насколько вы правы, – горько усмехнулась она и продолжила: – Пошла я в один из таких магазинов, в центре города… «Адонис» называется…

– Знаю такой, – кивнула я. – Цены зашкаливают все разумные пределы.

– Для того и зашкаливают, чтобы туда только очень богатые люди заходили, – заметила она и продолжила: – Пришла я, директор оглядел меня с ног до головы до того оценивающе, что мне даже неудобно стало, расспросил, кто я и откуда, где живу в Тарасове, и все прочее, и взял на работу. Поднатаскали меня немного, и стала я там работать. Вера, как узнала, куда я устроилась, ругалась страшно, говорила, чтобы я немедленно уходила, что она мне сама что-нибудь найдет. А мне там понравилось: вокруг такие красивые вещи, униформа на мне симпатичная и все прочее. Там-то я где-то в ноябре Назарова и встретила, будь он трижды проклят! – выкрикнула она.

Алла вскочила и, наверное, хотела выйти из кухни, но потом остановилась, уставившись в стену, и только ее сжатые в кулаки кисти рук с побелевшими от напряжения костяшками, выдавали бушевавшие в ней эмоции. Немного успокоившись и вспомнив о своем давно остывшем чае, она взяла бокал и вернулась на прежнее место.

– Респектабельный, солидный, в возрасте, заботливый, участливый… – с ненавистью перечисляла она.

– Я все поняла, Алла Викторовна, – тихонько заметила я. – Вы выросли без отца, которого вам страстно хотелось иметь, и увидели в этом человеке его замену.

– Он не человек! – крикнула она, быстро повернувшись ко мне, и ее глаза загорелись такой яростью, что я невольно отшатнулась.

Алла глубоко вдохнула, задержала дыхание, потом резко выдохнула, потерла лицо ладонями, отпила немного чаю и продолжила:

– Как же красиво этот мерзавец за мной ухаживал! – Она тряхнула головой. – В общем, я сама не заметила, как выболтала ему о себе все, до самого донышка, ничего не утаила, дура наивная. И про отца, и про мать, да всю свою жизнь перед ним разложила! А он мне сочувствовал, помощь предлагал! Я и сама не заметила, как влюбилась в него по уши! А Вере я его не показывала. Представляете, я, кретинка, боялась, что она его у меня отобьет! – Алла нервно рассмеялась. – Но она нас как-то увидела. Как же она меня уговаривала не связываться с ним! Она ведь жизнь прекрасно знала! В людях лучше меня разбиралась, добра мне желала, а я, дура ненормальная, думала, будто она мне завидует! – Она снова рассмеялась, хотя ее смех больше походил на плач, и спросила: – Татьяна Александровна! Вы таких идиоток, как я, еще встречали?

– И во множестве, Алла Викторовна, – честно ответила я. – Как и подлецов, которые таких девчонок в своих целях используют.

– Ну хоть то утешает, что я не одинока, – горько усмехнулась она. – В общем, в начале декабря я переехала к нему. Теперь-то я понимаю, что квартира была очень средненькая, но тогда она показалась мне роскошной. Да и неудивительно – чего я в жизни видела? Назаров тогда шкаф открыл, а там платьев нарядных черт-те сколько, шубки, и объяснил, что это его погибшей дочери вещи, и я могу выбрать себе чего-нибудь, если понравится и по размеру подойдет. Мне бы тогда, кретинке, подумать, а почему некоторые вещи по размеру разные, да куда там! Короче, из магазина я ушла, и началась у меня немыслимо счастливая жизнь: он куда-то уходил – говорил, что на работу, я же готовила, убиралась, телевизор смотрела, и все в этом духе. А каждые выходные мы с ним то в ресторан, то в бар, то в клуб ходили. Мужики на меня пялятся, аж слюну пускают, а Назаров сидит довольный, улыбается. Некоторые подходили к нам, и он всем меня представлял как невесту, говорил, что, как мне восемнадцать лет исполнится, так мы заявление в ЗАГС подадим, а день рождения у меня третьего января.

Она отвернулась и надолго замолчала – наверное, с силами собиралась. Видимо, Алла подошла к самому главному или неприятному.

– Все случилось двадцать пятого декабря в баре «Миллениум», его тогда как раз открыли и бурно это праздновали. Женька столик заказал – они там только на двоих, – наконец сказала она.

– Я знаю, – тихонько подтвердила я.

– А за соседним столиком сидел мужчина с женой. Женщина, видимо, еще до нашего прихода хорошо набралась и скандалила, а мужчина сидел безучастно и никак не реагировал. И тут я Веру увидела, и она меня тоже. Помахали друг другу, поулыбались, и все – это я тогда так подумала, а вот Женька насторожился – он же ее не знал, и спросил, кто, мол, это? Ну, я не стала ничего объяснять, а просто сказала, что вместе поступали и вместе не поступили, он и успокоился. А где-то через полчаса подходит ко мне Вера, Женьке мило улыбается, а мне говорит: пошли пошепчемся, давно не виделись. Женька дернулся было, но возражать не стал. Вера меня в туалет затащила, да только не улыбалась она больше, а с места в карьер спросила: «Дура набитая! Ты знаешь, с кем ты связалась?» Ну, я ей все и рассказала, и о том, что заявление в ЗАГС после Нового года подадим. Тут она не выдержала, по голове меня постучала и снова дурой обозвала. Злая она была, как черт-те кто! Сказала она мне тогда, что один журналист из их газеты уже давно всю эту мерзкую историю раскопал, да только ни одно издание опубликовать не решилось. А тут он вместе с ней в «Миллениуме» оказался, увидел, что она со мной знакома, и все ей рассказал, чтобы она меня предупредила.

– О чем? – насторожилась я.

– Короче, не просто так эти объявления возле театрального висели, а специально для тех девчонок, что приехали поступать, да не поступили, а возвращаться домой не хотели. В магазины же на работу принимали только тех, кто поглупее да понаивнее, вроде меня, а уж потом к ним мужика или парня какого-нибудь подводили…

– Вербовщика! – сдавленным от ярости голосом подсказала я, причем сама своего голоса не узнала – меня аж колотило от бешенства.

– Наверное, именно так эти подонки и назывались, – бесцветным голосом согласилась со мной Алла и продолжила рассказывать: – Так вот, эти мерзавцы должны были всю подноготную девчонки выяснить, а, главное, не будет ли ее кто-нибудь искать, и все такое прочее, потом в себя влюбить, ну а дальше – прямой путь в бордель. Есть тут один такой, для высокопоставленных извращенцев, который держит какая-то Ленка-бандерша. А по ресторанам девчонок водят для того, чтобы клиенты товар увидели. И тут я вспомнила, как к нам с Женькой в одном ресторане как-то подошла женщина, крупная такая брюнетка, глаза темные навыкате, и стала меня в упор рассматривать. Женька ее тогда спросил: «Что, Лена, хороша?» – а она ему: «Очень хороша!» А Назаров тогда ей сказал, что я его невеста, что мне третьего января восемнадцать лет исполнится и мы заявление в ЗАГС подадим. А она окинула меня оценивающим таким взглядом и сказала: «Скорей бы уж!»

– Слышала я про этот бордель и даже знаю, где находится, – подтвердила я, чувствуя, что руки ходуном ходят, а всю меня сотрясает противная мелкая нервная дрожь – давненько я не испытывала подобного состояния. – И про Ленку-бандершу слышала. Только крыша у них такая, что милиция бессильна.

– Вот и Вера мне так же сказала, а еще добавила, что, как натешатся там с тобой, так за границу продадут. Я Вере сначала не поверила. Ну не могла я в такое поверить! Чтобы мой Женюрочка, и такое! – выкрикнула она, а потом откашлялась – видно, горло перехватило. – И тут Вера меня в лоб спросила: «Тебя небось этот подонок уже и к побоям с плеткой приучил, и к наручникам, и всяк поимел? Подготовил, так сказать, к дальнейшей трудовой деятельности!» У меня даже пятки покраснели, потому что все это было. Было!!! Но он же у меня первый был, откуда мне знать, что прилично, а что нет, что можно, а что нельзя?!

Выкрикнув это, она обхватила себя за плечи, которые тряслись, как в лихорадке, и наконец-то не выдержала и заплакала – нервы у нее сдали.

– Алла Викторовна! – я бросилась к ней и обняла. – Успокойтесь, пожалуйста! Это все действительно было, то есть в прошлом! Это никогда не повторится, и я никогда никому ничего не расскажу! Даю вам честное слово!

У меня в руках она постепенно затихла, я дала ей напиться, а она вытерла слезы и с трудом мне улыбнулась, только вот улыбка у нее была жалкая и кривая.

– Не думала я, что мне так тяжело будет рассказывать, – призналась она.

– Алла Викторовна, может, не стоит продолжать? – спросила я, видя, как она мучается.

– Нет, надо! Чтобы вы поняли, что произошло и какой необыкновенный человек Вадим, – твердо заявила она. – В общем, страшно мне тогда стало, так страшно, как еще никогда в жизни не было. Вера посоветовала мне бежать в Мичуринск. А как? Женька же сразу все мои документы забрал и в сейф положил, сказал, что там сохраннее будут, там они и оставались. Денег он мне никогда не давал, даже номерок от шубы, тоже ношеной, между прочим, у него в кармане был, на ногах у меня – туфли открытые, а на улице декабрь. Куда мне деваться и в чем? Тогда Вера у сумочки моей подкладку надорвала и свои деньги туда положила, сказала, что с проводником договориться хватит, чтобы до Мичуринска взял.

– Вообще-то это был выход, – согласилась я.

– Теперь я тоже так думаю, а тогда я сказала ей, что меня мать в дом не пустит. Ой, как же Вера на меня орала, шепотом, правда: «Дура! Тебе жизнь спасать надо! У меня тебя в два счета найдут, а Мичуринск твой родной город! Там у тебя одноклассницы, учителя, соседи! Найдешь, где переночевать. Пойдешь в милицию и напишешь заявление, что у тебя документы украли, так тебе их там мигом восстановят – это же твой город! И у матери половину жилплощади отсудишь, будет своя крыша над головой! А если нет, то действительно пойдешь на завод и в общежитие. Черт с ним со всем, главное, что жива будешь и на свободе!» Потом она подумала и сказала: «Иди к унитазу и два пальца в рот!» Я удивилась, зачем это, а она объяснила: «От тебя вонять будет, и этот гад решит, что ты залетела! А еще скажешь ему, что тебя уже несколько дней по утрам подташнивает. Пока они разберутся, что к чему, пока по врачам будешь ходить, у тебя время сбежать появится!» Ну я так и сделала.

– Получилось? – с интересом спросила я.

– Не совсем так, как мы планировали, – уже значительно более спокойным тоном ответила Алла. – Я к столу вернулась, и Женька сразу принюхиваться стал, а потом спросил, не отравилась ли я чем-нибудь. Ну, я ему и сказала, как Вера учила. Как же он разозлился, аж пятнами пошел! Все шипел сквозь зубы, что не могла я залететь. А я ему на это со страху сказала, что мы же все равно, мол, поженимся. Когда он это услышал, то просто озверел, обозвал меня, не буду повторять, как, и к барной стойке ушел, нервы, наверное, успокаивать. А я сижу и плачу, думаю, как же я могла так влипнуть и как мне теперь выкручиваться.

– Но ведь Вера подсказала вам как, – напомнила я.

– Понимаете, я начала бояться Назарова, – объяснила она.

– А у страха глаза велики, – понимающе заметила я.

– Вот именно. В общем, сижу я и тут слышу голос со стороны соседнего столика: «Девушка, у вас что-то случилось?» Я посмотрела туда, а тот мужчина смотрит на меня сочувственно, и глаза у него добрые и очень печальные. Сама не знаю, как это получилось, только я ему сказала: «А меня хотят в бордель продать». Он удивился и спрашивает: «И вы так спокойно об этом говорите?» А я ему в ответ, что ничего не могу с этим сделать, потому что у меня и документы отобрали, и денег у меня нет. И он, этот совершенно посторонний мне мужчина, тут же сотовый достал и сказал кому-то: «Дядя Гена, зайди сюда. Сейчас возьмешь одну девушку и отвезешь ее в безопасное место, сам знаешь куда. А потом я тебе объясню, что нужно будет сделать». Потом он телефон убрал и сказал мне, чтобы я за его столик пересаживалась, потому что его жена все равно на танцполе отрывается, а еще успокоил, пообещал, что никто меня не тронет.

– Это был Вадим Сергеевич? Я правильно поняла? – встрепенулась я.

– Да, это был Вадим, только имя его я узнала немного позже, а тогда я за его столик мухой перелетела, сижу, а у самой все поджилочки трясутся. Наверное, Назаров увидел все это от бара, подошел к нам, схватил меня за руку и потащил – дома, мол, разберемся. А Вадим ему на это совершенно спокойно сказал, что никуда я с ним не пойду и что лучше Назарову оставить меня в покое и отправляться своей дорогой. Женька прямо взбесился! Бутылку с нашего стола схватил и с размаху Вадима по голове ударил, тот кровью залился и сознание потерял. А Женька снова за меня уцепился и за собой тащит, а я в руку Вадима вцепилась и ору как резаная. Тут Вера подскочила и сзади вазой Женьку по голове огрела, только тому это, как слону дробина. Он к ней повернулся, а она ему тут же в лицо ногтями вцепилась. В зале визг, крик, мат…

– Да уж! Хорошее открытие состоялось у бара «Миллениум», – покачала головой я.

– Веселое, – совсем невесело отозвалась Алла. – И тут мужчина к нам подбегает, здоровый такой, но немолодой, как я поняла, тот самый дядя Гена. Как все это увидел, так к Вадиму кинулся и зовет его «Вадим, Вадим!» – так я и узнала имя своего спасителя. А потом дядя Гена на Женьку посмотрел и спросил у меня: «Он?» Мы с Верой в один голос: «Он!» Дядя Гена тогда так Женьку саданул, что тот как подкошенный рухнул и башкой об пол, так Гена его еще и ногами начал пинать, да под ребра, под ребра, ну Женька сознание и потерял. А дядя Гена в сторону бара крикнул, чтобы немедленно «Скорую» вызывали. Тут жена Вадима подбежала, мужа окровавленного увидела и расхохоталась: «Так тебе, гаду, и надо!» Дядя Гена, как такое услышал, так на нее прямо-таки вызверился: «Уйди, паскуда! Ты, сука, на чьи деньги живешь? Или работать решила пойти? Бери такси и езжай домой, не до тебя сейчас!» Она немного присмирела и отошла.

– Да-а-а, Лариса Ивановна дамочка та еще, – подтвердила я.

– Да, теперь я уже и сама знаю, – вздохнула Алла. – Дядя Гена тогда пиджак скинул, а там у него пистолет в плечевой кобуре. Он его вынул и у меня спросил: «Ты стрелять умеешь?» Да откуда? Я пистолет и в руках-то никогда не держала. Тут Вера сказала, что она умеет, и дядя Гена пистолет ей отдал, причем даже с предохранителя снял, и патрон в ствол дослал – это я теперь уже в таких вещах разбираюсь, потому что он потом уже меня стрелять учил, – объяснила она. – А тогда он ей на Назарова кивнул и сказал: «Если только шевельнется, стреляй! Я тебя от всего отмажу!»

– Рискованно вообще-то! – покачала головой я.

– Да разве нам тогда до этого было? – вздохнула Алла. – Дядя Гена позвонил Ивану Степановичу и сказал, что Вадим тяжело ранен, а нападавшего он задержал. Потом он оторвал от рубашки низ и начал Вадиму голову бинтовать. В это время Женька зашевелился, и Вера на него как рявкнет: «Лежать, скотина, а то пристрелю!» Она прямо как ковбой в тот момент выглядела! Назаров и застыл, только ругаться страшно начал. Дядя Гена с Вадимом закончил и на Назарова переключился – врезал ему ногой несколько раз, а потом руки за спиной связал его же галстуком.

– Да, вид у этого мерзавца должен был быть живописный, – хмыкнула я.

– Еще бы! Губа разбита, рожа расцарапана и вся в крови… Только я считаю, что ему еще мало досталось, – кровожадно заявила Алла. – Тут «Скорая» приехала, милиция. Женьку забрали, Вадима на носилках понесли – он по-прежнему без сознания был, а я рядом с носилками иду, за руку его держу и до жути боюсь отцепиться. Дядя Гена увидел это и спросил, не обо мне ли ему Вадим говорил, а меня такая дрожь била, что я и ответить не могла, кивнула только, но имя свое все-таки прошептала. Так мы с Вадимом вместе на «Скорой» и уехали, а дядя Гена – следом. Вадим, естественно, в больнице остался, а меня дядя Гена сюда привез, на холостяцкую квартиру Вадима.

– Так это его квартира? – удивилась я. – Как же она к вам попала?

– Да, Вадим мне ее подарил, когда мы расстались, чтобы я совершенно независима ни от кого была, – объяснила она. – А тогда дядя Гена мне только сказал, что в холодильнике кое-что есть, и от голода я не умру, а он сам утром приедет и что-нибудь привезет, и в больницу вернулся. Он дверь просто захлопнул, но на замок не запер.

– Наверное, не хотел, чтобы вы подумали, будто в плен попали. А так вы могли в любой момент уйти к Вере, например, – предположила я.

– А в чем? Мое… – она криво усмехнулась. – Так называемое, «мое» платье во время драки порвалось и в крови Вадима перепачкалось, в чем бы я вышла? Ну, я цепочку накинула на всякий случай и в кухню пошла. В холодильнике действительно лежала нарезка разная, консервы, молоко с длительным сроком хранения, конфеты в коробке, шампанское и прочая выпивка, причем очень дорогая, а вот хлеба не нашлось. Ну, я решила, что с голода действительно до утра не умру. Потом в комнаты прошла, а там обстановка шикарная, ковры… В шкафу одежда всякая висела, так я себе рубашку одну клетчатую выбрала с коротким рукавом, и получился халат. Ночевать мне одной в незнакомом месте страшно было, так я телевизор включила и незаметно для себя в кресле уснула. А проснулась утром от шума на кухне.

– Дядя Гена пришел? – догадалась я.

– Он самый, сидел там и кофе пил, ждал, когда я проснусь. Налил мне тоже кофе и сказал, что состояние у Вадима тяжелое, но не смертельное, он уже в сознании, и вся местная медицина на ушах стоит, консилиум за консилиумом. Назаров же арестован, и будущее у него самое распечальное. А потом дядя Гена попросил меня: «Давай, дочка, рассказывай, что за беда с тобой приключилась! Может, я тебе и сам помочь смогу, не дожидаясь, когда Вадим из больницы выйдет». Я ему почти все рассказала, только о самом уж противном умолчала, а он слушал меня и только головой горестно качал, а потом пообещал: «Ладно, документы мы тебе вернем, не проблема, и денег на дорогу дадим, чтобы ты домой могла вернуться». Я сказала ему, что меня мать на порог не пустит, а он только усмехнулся – все, мол, они так говорят, а потом через всю страну несутся ребенка своего спасать. Не поверил он мне, когда я сказала, что моя не понесется, и номер материного телефона взял. Поговорил он с ней, только результат был именно такой, какой я предвидела: она ему сказала, что нет у нее больше дочери.

– Н-да! Характер у вашей мамы!

– Вот и дядя Гена так же сказал и пообещал, что, как Вадим поправится, он мне и работу найдет, и место в общежитии, а пока я могу в этой квартире оставаться. Скажите, ну чем я могла отблагодарить Вадима за такую помощь? Он ведь из-за меня, совершенно постороннего, незнакомого человека, жизнью рисковал! Ну, и принялась я за генеральную уборку, отмыла квартиру до блеска, все перестирала, перегладила. Да и делать мне больше нечего было, потому что сидеть напротив телевизора целый день я не привыкла, а выйти из дома мне не в чем было. Это потом дядя Гена мои документы привез – как же я им обрадовалась! Даже заплакала, потому что снова полноценным человеком стала! А еще он все женские вещи из Женькиной квартиры привез. Я отобрала только те, что действительно моими были, а все остальное попросила выбросить – я на них даже смотреть не могла. Дядя Гена мне ключ от дома дал, чтобы я выходить могла, и немного денег.

– И первым делом вы отправились к Вере, – догадалась я.

– Конечно, ведь страшно подумать, что со мной случилось бы, если бы не она, – подтвердила Алла. – Купила я тортик, пришла, благодарить начала, а она только отмахнулась: зачем же еще подруги нужны? Сели мы с ней чай пить, и она мне рассказала, что происходило после того, как мы из бара уехали. Оказывается, там такой трам-тарарам начался, что не приведи господи. Милиции понаехало, сам начальник областного управления прибыл, шерстили всех, несмотря на лица, свидетельские показания получали и так далее. Одним словом, получалось, что Вадим какой-то очень важный человек. Вера как услышала от меня о том, что он и дядя Гена для меня сделали, так сразу заявила: разводи с женой и выходи замуж, такой шанс только один раз в жизни выпадает, а я на это только рассмеялась – ну куда мне в калашный ряд?

– Так вы и жили здесь? – спросила я.

– Так я и жила, – покивала она. – Дядя Гена иногда заезжал, денег немного привозил и рассказывал, как Вадим себя чувствует, а потом он и сам приехал, бледный, под глазами круги, голова забинтована, но видно, что наголо обрита. Короче, плохо он себя чувствовал. Вадим от дяди Гены уже все про меня узнал и спросил, чем я заниматься собираюсь. Я ответила ему, что хотела бы работать и учиться, а он мне на это возразил, что сам этот путь прошел и знает, насколько это тяжело. А еще сказал, что может помочь мне в экономический поступить, а с этой профессией не пропадешь. Конечно, я согласилась – раз мне в театральное дорога закрыта, то какая разница, в какой институт поступать. Я насчет работы заикнулась, а он только рукой махнул и сказал, что я его не разорю, а жить могу здесь, так как ему самому эта квартира еще долго не понадобится. Потом он мне с дядей Геной учебники передал, и я готовиться начала. Так я и осталась в этой квартире, а где-то месяца через три Вадим приехал вечером и спросил, не буду ли я против, если он здесь переночует?

– И вы, конечно, решили, что он хочет с вами переспать? – спросила я.

– А что бы вы решили на моем месте? – спросила в ответ она. – Естественно, потому что бесплатного сыра не бывает! Это я на собственной шкуре с Назаровым испытала. И я была согласна, что бы вы обо мне ни подумали! Этот совершенно чужой человек сделал для меня столько, сколько никто и никогда не делал. И я была ему благодарна как никому другому! Ну, разве что еще Вере! Да и жалко мне его было до слез – я ведь его жену видела и поняла, какая у него с ней жизнь.

– Значит, с того момента все у вас с ним и началось? – практически уверенная в ответе, спросила я.

– Нет! – покачала головой Алла.

– Нет? – переспросила я, и она кивнула.

– Мы с ним поужинали, телевизор посмотрели, а потом он постелил себе на диване в зале, сказав, что ему так привычнее, и лег. Я думала, что он ко мне в спальню потом придет, а его все нет и нет. Вышла посмотреть, а он действительно спит! А утром, когда я встала, его уже не было. Так несколько раз получалось, а потом я не выдержала и сама к нему пришла. Он проснулся и страшно удивился: «Алла! Ты чего?» А я ему сказала, что я пришла не ради него, а ради себя. Он улыбнулся мне так грустно и сказал: «Ладно, let it be! Просто встретились два одиночества». Вот так все у нас с ним и началось, а закончилось три года назад, и он подарил мне эту квартиру, сказав, что ему никакими деньгами не возместить мне потраченных на него лет, но я, по крайней мере, буду полностью независима. Вот вам и вся наша с ним история, Татьяна Александровна!

– Алла Викторовна, я уже поняла, что дядя Гена – это водитель Вадима, и его фамилия Трифонов, но почему Вадим его так по-родственному называл? – спросила я.

– Так отец Вадима, дядя Коля и дядя Гена еще с училища дружили, – объяснила она.

– И они втроем на одной фотографии сняты? – догадалась я.

– Да, только отец Вадима погиб, дядя Коля из армии по ранению ушел, а дядю Гену сократили. Он в гражданской жизни как-то растерялся, не смог себе применение найти и пить начал, вот его жена из дома и выгнала. Он тогда к дяде Коле приехал, – рассказывала она. – А уже тот Вадима попросил пристроить дядю Гену куда-нибудь, и он его к себе водителем взял.

«Ну, Николай Николаевич, ты и фрукт! – мысленно хмыкнула я. – Что же ты мне сразу не сказал о том, что третьим у вас Трифонов был? Теперь понятно, почему в рапортах Трифонова не было ни слова о том, что он Вадима с Аллой к нему в деревню возил. Но почему Николай Николаевич такого туману напустил? Хотя… Черт! Да он же просто обиделся за Вадима на Геннадия, что тот от него в трудный момент ушел! Потому-то он так небрежно и сказал, ничего про него не знает. Да он просто не хочет ничего о нем знать!»

– А вы знаете, что Трифонов три года назад уволился и расстались они с Вадимом совсем не по-хорошему? – спросила я.

– Что уволился, знаю, – подтвердила она. – Почему именно – нет, но твердо уверена, что, если бы дядя Гена был с Вадимом в ту пятницу, то с ним ничего не случилось бы. Он бы Вадима до самой двери проводил и в случае необходимости Ларисе Ивановне так бы врезал, несмотря на последствия для него лично, что ей мало не показалось бы! Он за Вадима кому угодно горло перегрыз бы!

– Но история сослагательного наклонения не имеет, – вздохнула я и спросила: – А какова судьба Веры? Она ведь тоже в этой истории не последнюю роль сыграла?

– О! Вера очень удачно вышла замуж, ее муж – тот самый корреспондент, который ей эту гнусную историю рассказал. Его сначала в Москву пригласили, а сейчас он собкор одного из телевизионных каналов во Франции, там они и живут, – сказала Алла. – Мы с ней сначала переписывались по Интернету, созванивались, а потом как-то потеряли связь. Да ей сейчас не до меня – у нее трое детей, новая жизнь, новые знакомые и друзья, так что я ее не осуждаю.

– А что тогда произошло с Назаровым? Вы были на суде, давали показания? – теперь, когда самая тягостная и для нее, и для моих нервов часть рассказа была закончена, я могла перейти к дню сегодняшнему.

– Нет! Вадим сказал, что мне в этом городе еще жить и работать, так что не стоит устраивать себе такую рекламу, Женьке и без этого мало не покажется, – ответила она. – А дядя Гена потом рассказал мне, что мое имя на суде даже не упоминалось, и поведал про Женьку много такого, чего я не знала. Оказывается, никакой дочери у него не имелось, ну об этом я и сама начала догадываться, а был сын, такая же сволочь, как он сам. И жена у Назарова была, и она все знала о том, чем занимается ее муж, но ради денег закрывала глаза на все. В общем, дали тогда Женьке десять лет колонии общего режима. Дядя Гена сказал, что это еще хуже, чем строгий, а так это или нет, я не знаю.

– В некоторых случаях так оно и есть, все от статьи зависит, – подтвердила я. – А теперь, значит, Назаров вышел и решил отомстить, – подытожила я. – Ну ничего! Сейчас Твердохлебов отзвонится, и мы узнаем, где он скрывается. А уж душу из него я лично вынимать буду, причем самым негуманным способом. Действительно, редкостный подонок!

Но звонка все не было и не было, и я решила позвонить сама.

– Извини, Татьяна, – сказал мне Руслан Петрович. – Нет этого мужика нигде! Как его посадили, жена с ним развелась и уехала, сын тоже куда-то смотался, а других родственников у него здесь не водится. А звонил он с незарегистрированного сотового из района вольной страны Агафонии, видимо, в частном секторе там у кого-то скрывается. Только ночью искать бесполезно, до утра ждать надо.

– Согласна, ночью там действительно никого не найдешь, – ответила я.

Искать там действительно было бесполезно, потому что его там и быть не могло. Дело в том, что вольная страна Агафония, то есть поселок Агафоновка, отделялся железной дорогой от коттеджного поселка Отрадное. Именно там и находился бордель, куда чуть было не угодила Алла, а вышка сотовой связи установлена там одна на весь район. И это значило, что Назаров скрывается именно в борделе под крылышком своей давней подельницы Ленки-бандерши, и чувствует себя там эта мразь в полной безопасности, причем не без оснований. Ну и как прикажете его оттуда выкуривать? Милицию нельзя привлекать ни в коем случае – мало того что сами не сунутся, побоятся кое с кем связываться, так ведь еще и предупредят, как пить дать. А я и так уже засветилась, обратившись к Твердохлебову, дай бог, чтобы он и остальные ни о чем не догадались и два и два не сложили. Куратор? Он же говорил, что может и войсковую операцию провести, но на это время надо – людей же откуда-то перебрасывать придется, а сейчас каждая минута на счету. Остается только один человек, который может сделать это быстро, практически незаметно, а, самое главное, ему ни в коем случае не откажут. Это был Сомов. Именно к нему мне и придется снова обратиться. И я набрала номер его сотового телефона. Ответил мне, естественно, не он – такого за ним не водилось.

– Добрый вечер. Это Татьяна Александровна Иванова, и мне очень нужно поговорить с Николаем Петровичем, – сказала я.

После минутной тишины в трубке раздался взбешенный голос Сомова.

– И у тебя еще наглости хватает мне звонить? – прогремел он.

– А в чем дело? В чем я виновата? – искренне удивилась я.

– Ты мне что обещала? – бушевал он.

– Что обещала, то и выполнила – облавы же не было, – спокойно ответила я.

– Да ты знаешь, сколько людей повязали? – язвительно спросил он. – И город до сих пор так лихорадит, что народ работать не может, серьезные люди бабки теряют немереные!

– Когда и где повязали? – невинно уточнила я. – Если кто-то, перепугавшись, решил ноги сделать, то я здесь ни при чем. Могли бы и сами догадаться, что город закрывать будут, чтобы Смирнова найти, если он уехать решит. А вот сидели бы спокойно на месте, все бы и обошлось. А лихорадку прямо сегодня вылечить можно.

– И ты, конечно, знаешь как? – немного успокоившись, но не без яда в голосе поинтересовался Сомов.

– Да! – твердо и уверенно ответила я. – Есть человек, который знает о том, что случилось со Смирновым, только находится он в таком месте, где мне до него не добраться, а вот вы сможете.

– Ну и где это? – уже совершенно другим тоном спросил Николай Петрович.

– У Ленки-бандерши, они по старым делам крепко повязаны. Вам она его отдаст. А мне ведь всего и надо-то выяснить у него судьбу Смирнова, отчитаться перед клиентом, и в Тарасове опять наступит тишь, гладь да божья благодать, – ненавязчиво уговаривала я его. – Ведь именно этот гад весь город взбаламутил, из-за него весь сыр-бор начался.

– Ладно, – подумав, ответил Сомов. – Повезло тебе, что я сейчас в городе. Где мой сын живет, помнишь?

– Ну еще бы! – воскликнула я.

– Через пятнадцать минут возле подъезда сможешь быть? – больше приказал, чем спросил он.

– И даже быстрее, – обрадовалась я, направляясь в коридор.

– Значит, подождешь, – ответил он и отключил телефон.

Я повернулась к Алле и сказала:

– Вопрос, конечно, дурацкий, но нет ли у вас фотографии Назарова? – Она вытаращилась на меня, как на законченную идиотку, и я пояснила: – Но мне же как-то нужно будет его узнать! А в силу некоторых обстоятельств просить у милиции его фотографию я не могу. – Ну не объяснять же мне ей было местную закулисную кухню.

– Узнаете, – твердо заверила она меня. – По глазам его рысьим, они у него уголками вверх, причем очень сильно.

– Теперь узнаю, – угрожающим тоном заверила ее я.

Запас времени у меня был, но я все равно торопилась – уж очень мне не терпелось выяснить, что произошло со Смирновым, и предчувствия меня одолевали самые тревожные и безрадостные. Я ничего не стала говорить об этом Алле, но она, видимо, думала так же, как и я.

– Позвоните мне потом, – попросила она.

– Обязательно! – пообещала я.

– Дай бог, чтобы все обошлось, – с искренней надеждой сказала Алла.

Возле действительно хорошо знакомого мне дома я увидела четыре джипа, один из которых при виде моей машины помигал фарами. Я вышла и стала ждать, кто ко мне подойдет – это оказался Банзай, некогда подручный Сомова, который теперь вырос в самостоятельную и, видимо, очень серьезную фигуру.

– Петрович сказал, ты знаешь, кто этот бардак в городе устроил? – спросил он ровным голосом, но по его глазам я поняла, что взбешен до предела.

– Знаю, – подтвердила я.

– Кто? – потребовал он.

– Поймите меня правильно, – примирительно сказала я. – Я не могу рисковать и назову его имя только на месте. Ну, вдруг кто-то из ваших людей его знает и предупредит?

– Даже будь он моим братом, я бы ему своими руками башку свернул, – угрожающе процедил он. – Из-за него весь город на ушах стоит, ни дохнуть, ни выдохнуть. Менты вконец озверели!

– Извините, но имя я сейчас не назову, – твердо заявила я.

Мы некоторое время еще попрепирались, но тут вышел Сомов, и ситуация разрешилась сама собой. Наша кавалькада из пяти машин, причем меня поместили в середину, добралась до Отрадного довольно быстро, благо люди, проживающие в этом поселке, дорогу сделали на совесть. Остановились мы перед солидными воротами в высоченном бетонном заборе с камерами видеонаблюдения на нем и выбрались из машин. Мы с Сомовым первыми подошли к переговорному устройству рядом со своеобразной проходной, и Николай Петрович нажал кнопку, а вот за нашими спинами стояли все остальные, человек пятнадцать, которые даже не думали скрывать автоматы в руках, – только сейчас я поняла, какой же основательный шмон устроила в городе милиция, если людей так допекло. Тут из переговорного устройства раздался мужской голос, который вежливо, но настойчиво попросил нас не хулиганить.

– Хозяйку позови, – ровным, бесцветным голосом сказал Сомов, но лично мне от его тона стало не по себе.

Тут Банзай довольно невежливо отодвинул меня в сторону и встал рядом с Николаем Петровичам.

– Ой какие люди к нам пожаловали! – через некоторое время раздался из переговорного устройства сладкий до приторности женский голос. – Милости просим! Только вы уж не шумите, пожалуйста. Не пугайте гостей.

– От тебя зависит, – буркнул Сомов.

Дверь открылась, и мы попали в небольшой парк, а потом по дорожке двинулись к дому, где в открытой уже двери стояла высокая, неохватная бабища в длинном вечернем платье. Мы приблизились к ней, и она приветливо и совсем не испуганно спросила:

– Случилось чего?

Тут Сомов с Банзаем повернулись ко мне, и я ответила за нас всех:

– Нам нужен Назаров Евгений Евгеньевич. Срочно.

– Какой Назаров? – вскинула брови она.

– Мне сказать своим ребятам, чтобы они тебе уши почистили? – рявкнул Банзай. – Ну?

– Нет его здесь, – упиралась она.

– Ну что, ребята, повеселимся? – повернулся к бандитам Банзай, и они дружно передернули затворы автоматов.

Стоявшие в холле охранники борделя дернулись было за пистолетами, но тут же поняли, что им не успеть, и скромно потупились.

– Где Назаров? – тихо и совсем не грозно спросил Сомов. – А то ведь спалим мы сейчас всю эту красоту вместе с тобой и остальными. Не играй с огнем.

Его тихие слова возымели гораздо большее действие, чем крик Банзая, потому что она сникла и сказала:

– Здесь он, в комнате охраны.

– Веди, – спокойно приказал он.

Она пошла впереди, показывая нам дорогу, и, остановившись возле какой-то двери, кивнула на нее, но Сомов отрицательно покачал головой, и она, поколебавшись, приоткрыла дверь и позвала:

– Женя, выйди на минутку.

Почти тут же дверь распахнулась и в коридор вышел рослый мужик в джинсах и светлой рубашке. Голова его была обрита наголо, так что многочисленные шрамы на ней хорошо просматривались, лицо напоминало печеное яблоко, судя по ввалившимся губам, передних зубов явно не хватало – одним словом, зрелище было неприглядное, но вот глаза оказались точь-в-точь такими, как описала Алла. Увидев нас, он хотел было вернуться обратно, но, увидев автоматы, мгновенно понял, что этого делать не стоит.

– Сука ты, Ленка! – в бешенстве крикнул он.

– Я тебе говорила, чтобы ты не связывался, а ты не послушал. Теперь пеняй на себя, мне жизнь дороже, – бросила она.

– Значит, вы в курсе того, что он сделал? – мигом сориентировалась я.

– А то, он же ни о чем другом говорить не мог, – поджав губы, нехотя ответила она.

– Ну, вот мы сейчас все дружно об этом и побеседуем, – притворно-радостно предложила я и спросила: – И где нам удобнее это сделать? Чтобы дорогих гостей не потревожить.

Поняв, что я здесь временно главная, она злобно посмотрела меня, но ответила:

– Баня во дворе сейчас пустая.

– Вот и хорошо! – обрадовалась я. – Никто ничего и не услышит!

Она дернулась, зябко повела плечами и направилась к выходу, за ней бандиты вели Назарова, а замыкали эту группу мы, то есть Сомов, Банзай и я. Оставив большую часть людей вокруг самого здания борделя и бани с приказом следить, чтобы никто не помешал, мы вошли внутрь и сели в предбаннике, причем Назарова бросили в угол, как тряпку, а бандерша скромно встала у стены. Я поставила на стол диктофон, включила его и спросила:

– Назаров! Где Смирнов?

Он сначала тихо рассмеялся, а потом просто радостно заржал. Один из бандитов двинулся к нему, а он, продолжая хохотать, спросил:

– Ну и чем ты меня испугаешь? У меня десять лет зоны за плечами! Ты знаешь, каково мне там было? Меня же смертным боем били! Тебе такое и не снилось! У меня все внутренности отбиты! Я кровью харкал! Ну, что ты мне после этого сделаешь?

– Елена! Вы тоже хорошо знакомы с физической болью и тоже ничего не боитесь? – спросила я.

– Убил он его, – тут же ответила она.

– Заткнись, дура! – заорал на нее Назаров, но она только отмахнулась.

– Когда? Где тело? – вцепилась в нее я, отодвигая эмоции на самый задний план – не до них сейчас было.

– Знаю, что в среду вечером, потому что нажрался он, вернувшись, в хлам, и вырубился. А уж по какой причине, только сегодня сказал, как проспался, – говорила она, преданно глядя на Сомова.

– И тогда же он позвонил одной женщине и пообещал ей веселую жизнь, потому что спасать ее теперь некому, – продолжила я.

– Да я бы ее, сучку, на мелкие кусочки резал, по одному в день, чтобы дольше мучилась, – не выдержал Назаров. – Ведь из-за нее, твари, я на зону попал!

– Ну да, действительно, – издевательски произнесла я. – Жертва вздумала сопротивляться. Как некрасиво с ее стороны! Ей надо было радостно прибыть сюда и здесь наслаждаться жизнью! И потом, как товарный вид потеряет, в турецком портовом притоне от счастья млеть! А человека, который ее защитить хотел, нужно бутылкой по голове, чтобы не лез! – и с неприкрытой ненавистью продолжила: – Ты, подонок, радуйся, что твои сутенерские дела на суде на свет божий не вылезли, а то ты бы на зоне звонко кукарекал!

– Да, – мрачно усмехнулся он. – На суде не вылезли, было кому постараться, только на зону все равно кто-то сообщил. Другой бы на моем месте в петлю полез, а я терпел! Я каждый день засыпал с мыслью, что вернусь и отомщу этому гаду. Мне ненависть силы придавала! И я вернулся! Битый, ломаный, больной! Ни семьи, ни дома! К Ленке приполз, как пес шелудивый! – неистовствовал он.

– Лирику побоку! – цыкнула на него я. – Где тело Смирнова?

– Сами ищите! – бросил он и отвернулся.

– Он нас не уважает, – с сожалением сказал Сомов и, посмотрев на своего верного оруженосца, попросил: – Сделай что-нибудь.

Мрачный тип, постоянно его сопровождавший, согласно кивнул и, с помощью еще одного бандита забросив Назарова в парилку, скрылся там, а я повернулась к Ленке-бандерше, которая тут же затараторила:

– Женька, как приехал и отлежался немного, старую «Газель» взял и с тех пор постоянно целыми днями в городе ошивался. Он же дело читал и знал, где Смирнов живет и работает, вот и караулил. Сюда только ночевать и приезжал. Все жаловался, что к тому никакого подхода нет.

– Что ж он пистолет не купил? Дешево и сердито. Уж на него-то вы ему деньги могли одолжить, – недобрым голосом спросила я.

– Женька хотел, чтобы он так же мучился, как он сам на зоне, – опустив глаза, тихо ответила она.

– Да колись уж ты до конца, гнида! – саданул кулаком по столу Банзай.

– В общем, видел он, как Смирнов тогда из дома выбежал, только пока на машине развернулся и за ним поехал, догнать уже не смог. Но он видел, что тот на Некрасова машину поймал и в сторону «Мельницы» поехал, а у Женьки с Московской левый поворот запрещен, да и гаишник стоял.

Я понимающе кивнула – это был застроенный хрущевками микрорайон вокруг бывшего мельзавода на рабочей окраине города на берегу Волги, потому и назывался «Мельницей», а бандерша продолжала:

– Вернулся он тогда сюда и сказал, что будет этот район планомерно прочесывать, пока не найдет. Вот вчера и нашел, а что он с ним сделал, не знаю.

– Ах ты паскуда! – почти ласково сказал Сомов. – Сюда ведь к тебе люди с фотографией Смирнова приезжали, спрашивали, появлялся ли, просили сообщить, если вдруг почему-то появится или еще чего о нем узнаешь, а ты? Ты что ж, его на фотке не узнала? А ведь на суде наверняка была. Да и фамилию со всем прочим тебе называли, и, как был одет, описали… Не могла ты не понять, о ком речь идет! И что же ты себе думала? Что такие фокусы тебе с рук сойдут? Все шито-крыто будет?

Бандерша затравленно молчала и изо всех сил вжималась в стену.

– Ты Назарову, гниде этой, сказала, что мы, – выделил Сомов, – Смирнова ищем? Сказала?

Она мелко-мелко покивала и промямлила:

– Да! А он рассмеялся и ответил, что он его раньше найдет. – Тут она, не выдержав, рухнула на колени и поползла к Сомову. – Ну простите меня, дуру! Не подумала я тогда, что так получится. Женьку мне жалко было, переживал он очень… Да и я тогда из-за покойника большие деньги потеряла, у меня же на девку ту уже заказ был, и деньги я взяла.

– Заткнись! – заорал Банзай и с размаху врезал ей ногой по спине, отчего она рухнула лицом в пол прямо в ноги Сомову. – Если бы ты, сволочь, в понедельник только заикнулась о том, что твой пидор гнойный Смирнова ищет, мы бы из него душу вытрясли! Он бы нам тогда сказал, куда тот пошел! Да мы бы тогда его сами нашли и ей отдали! – он ткнул пальцем в мою сторону. – Ты знаешь, сколько людей из-за вас пострадало? Сколько денег потеряло? А сколько еще адвокатам платить придется? На передачки тратить? Ты в жизни не расплатишься!

Бандерша попыталась подняться с пола, но получила второй удар и снова рухнула, тихо подвывая – видимо, громко рыдать побоялась.

– С ней все ясно, потом разберемся, никуда она не денется, – тихо сказал Сомов. – Тело бы Смирнова найти да клиенту ее, – он показал подбородком в мою сторону, – предъявить, чтобы историю эту закончить. А то ведь сил уже нет смотреть на то, что творится в городе. Полная разруха, – и, вздохнув, покачал головой: – Что-то долго он возится, стареет, наверное, – и велел одному из бандитов: – Глянь, что там!

Тот сначала заглянул в парную, потом вошел туда, оставив дверь открытой, и они уже вдвоем выволокли оттуда Назарова. Странно, ни криков, ни ударов, вообще никакого шума оттуда слышно не было, а вот выглядел Назаров, как тряпичная кукла.

– Ну, облегчай душу! – потребовала я. – Где тело?

– Я его возле супермаркета на Чкалова подкараулил и сразу узнал, – безжизненным голосом говорил он. – Не мог не узнать, я его рожу каждую ночь во сне видел, каждую ночь мечтал, как я его убивать буду. Рожа у него помятая, опухшая, небритая, одет налегке, но он это был. Точно он.

«Видимо, шел Смирнов куда глаза глядят, поймал машину и велел ехать прямо, потому что другой дороги от того места нет. А на «Мельнице» попались ему какие-нибудь алкаши, вот он к ним и пристал. Нет, ну до какого же душевного состояния должен дойти человек, каким же черным рисовалось ему будущее, чтобы связаться с такими отбросами? А с другой стороны, куда ему было идти? Снова в офис на каторгу?» – думала я.

– Не отвлекайся! – бросил Назарову Банзай.

– Ну и отоварил я его монтировкой по башке, и в «Газельку» затащил – откуда только силы взялись. Уже темно было, погода гадостная, вот никто и не видел. И повез его в укромный уголок, который уже давно присмотрел. Ехал, и душа у меня пела, все представлял себе, как я над ним измываться буду, а он уже мертвым оказался. Не рассчитал я удар, с первого же положил. Не удалось мне над ним покуражиться, как мечтал, – с искренним сожалением в голосе рассказывал Назаров.

– Короче! Тело где? – не сдержавшись, заорала я.

– Возле очистных под лед спустил, – радостно ощерился он. – Чтобы даже следа от него не осталось.

«Все правильно, улица Чкалова находится на «Мельнице», а очистные дальше за ней», – подумала я и на всякий случай спросила:

– Из вещей чего-нибудь взял?

– Я брезгливый, – усмехнулся он.

Мы переглянулись, сомнений не оставалось – Смирнов мертв. Я выключила диктофон и убрала его в сумку.

– Ну что? Кончать будем? – спросил Банзай.

– Подождите, я сейчас клиента спрошу, – остановила его я.

Я набрала номер Куратора, который тут же отозвался, и доложила:

– Я нашла убийцу Вадима Сергеевича. Вам решать…

– Вадим мертв, это точно? – перебил он меня.

– К сожалению, да! Никаких сомнений нет! Вы хотите побеседовать с этим подонком? – спросила я. – Если нет, то его сейчас пристрелят, а то он тут серьезным людям здорово бизнес попортил.

– Ответьте мне честно, есть у вас хоть какие-то сомнения в том, что мертв именно Вадим? – настаивал Куратор напряженным голосом.

– Нет! – уверенно ответила я.

– Тогда судьба убийцы меня не интересует, – получила я в ответ. – Жду вас для окончательного отчета.

– Делайте с ним, что хотите, – сказала я, отключив телефон.

– Нет, я это удовольствие никому не уступлю! – оскалился Банзай и выстрелил Назарову в лоб.

Бандерша завизжала, Банзай повернулся к ней – второй выстрел, и визг оборвался. Нет, за время работы в прокуратуре трупов я навидалась, но чтобы у меня прямо на глазах людей убивали, такого не было. Они это, конечно, давно заслужили, но ощущение у меня все равно было не из приятных.

– Сволочи! – никак не мог успокоиться Банзай. – Из-за них весь город наизнанку вывернули! Неизвестно, когда все успокоится и в норму придет.

– Надеюсь, теперь эта тема закрыта? – спросил меня Сомов.

– Да, – вздохнула я. – К сожалению, не так благополучно, как хотелось бы. Сейчас отчитаюсь перед клиентом, и все! Моя работа закончена.

Мы беспрепятственно вышли за ворота и расселись по машинам. До города мы доехали все вместе, а потом разделились: я отправилась в офис, а они – по своим делам. По дороге я позвонила Тумановой, трубку она взяла сразу же – ждала.

– У меня плохие новости, – сказала я.

– Вадим мертв? – сдавленным голосом спросила Алла.

– К сожалению, да. Его убил Назаров, – сообщила я ей.

– А этот гад еще жив? – севшим от бешенства голосом прорычала она.

– Нет, и он, и Ленка-бандерша мертвы.

– Туда им и дорога! – резко бросила она, и в трубке раздались короткие гудки.

Охранники офиса давно уже пропускали меня беспрепятственно, и я пошла к Куратору и Красавчику, которые меня ждали. Я поставила на стол диктофон и включила. Они слушали молча, только лица их закаменели и напоминали сейчас маски. Но вот запись кончилась, я вынула кассету и протянула ее Куратору, а он потребовал:

– На записи мне многое непонятно, объясните!

Мне было плохо, очень плохо. Но он являлся моим клиентом, и мне следовало отчитаться. Наверное, он понял по моему виду, как мне паршиво, потому что собственноручно, что наверняка являлось величайшей честью для меня, достал бутылку коньяка и налил почти полбокала.

– Выпейте, это вас взбодрит, – посоветовал он.

– Мне еще домой ехать, – возразила я.

– Здесь переночуете, – отрезал он, а сил возражать у меня уже не осталось.

Глоток коньяка действительно принес облегчение, и я начала рассказывать, стараясь говорить как можно лаконичнее, но не упустить ничего существенного. О борделе, где он находится, кто его посещает и почему его до сих пор не закрыли, о преступной деятельности Назарова, Ленки-бандерши и владельцев модных мужских магазинов. Одним словом, эта история предстала перед ними во всей своей мерзости. Имени Аллы я, естественно, называть не стала – если знают, то знают (может быть, именно из-за этой истории ее кандидатуру на роль жены Вадима в свое время и отвергли), а если не знают, то теперь им и знать об этом не обязательно.

– Вот и все! – закончила я.

– Некрасивая история. Мы в свое время были и скромнее, и порядочнее, – заметил Куратор. – Ступайте отдыхать – у вас очень усталый вид.

– Отбой милиции вы сами дадите или мне позвонить? – спросила я.

– Позвоните вы, – разрешил он.

Я набрала номер Твердохлебова и сказала:

– Руслан Петрович! Расследование закончено, и поиски можно прекращать.

– Смирнов нашелся? И где он был? – обрадовался Твердохлебов.

– Неважно, – невежливо ответила я.

– Так и Назарова нам больше искать не надо? – уточнил Руслан Петрович.

– А он тут совсем ни при чем оказался, – соврала я.

– Ну слава богу, что эта история закончилась, – с огромным облегчением сказал он. – Наконец-то дома ночевать буду.

– Спокойной ночи, Руслан Петрович, – пожелала ему я, предчувствуя, что уж моя-то спокойной ни в коем случае не будет.

В сопровождении Красавчика я прошла в апартаменты Смирнова, и мне впервые стало здесь очень не по себе. Девушки захлопотали, чтобы покормить меня, но я отказалась и спросила:

– Где здесь у Вадима Сергеевича бар?

Если они и удивились, то вида не показали, а вот бар – да, причем выбор там оказался богатейший. Даже не разувшись, я налила себе полный бокал коньяка и, давясь, постаралась выпить залпом, чтобы отключиться и ни о чем не думать. Потому что мысль, которая преследовала меня с того самого момента, когда узнала о времени смерти Смирнова, была очень проста – в его смерти виновата я. Я встречалась с Аллой во вторник вечером и, если бы не мой поганый язык и желание выпердриться, еще тогда узнала бы о существовании Назарова. И поняла бы, что, кроме друзей, у которых мог спрятаться Вадим, у него имелся еще и смертельный враг! И у меня были целые сутки, чтобы его найти, и я бы его нашла! И я не хуже уголовников выпытала бы у него все, что он знал о Вадиме. Мы бы этот район по кирпичику разобрали, но нашли бы Смирнова. Живым! Пусть не сразу, но живым! А теперь он мертв, и виновата в этом я! И как мне с этим дальше жить, я не знала! К величайшему моему счастью, тут я отключилась прямо в кресле.

Но ненадолго, потому что меня мучили такие кошмары, каких я и лютому врагу не пожелаю: мне снилось скрывающееся под водой лицо Вадима, его глаза молили о помощи, а рот был открыт в безмолвном крике. Я проснулась с колотящимся сердцем, но в комнате никого не было, а, значит, кричала я сама. Я наконец сняла сапоги и, прошлепав до дивана, рухнула на него, не раздеваясь. Меня душили рыдания, я сдерживала их как могла, но они все-таки прорвались. Я плакала так, словно потеряла кого-то очень близкого, потому что узнала о Вадиме, этом добром, порядочном, отзывчивом и бесконечно несчастном человеке столько, сколько, наверное, и его родные не знали. По словам Николая Николаевича, Вадим жил неплохо, но разве такой жизни он заслуживал, а главное, хотел? Ни верной жены, ни родных детей, ни своего дома, а главное, у него не было свободы, много лет под постоянным присмотром, да от этого с ума можно сойти. Деньги имелись, и большие, но разве они заменят простое человеческое счастье? И вот он вырвался на волю. Где он был, у кого, с кем, мы теперь уже никогда не узнаем, но дай бог, чтобы эти несколько дней он чувствовал себя по-настоящему свободным.

Проснулась я на диване, полежала немного, предаваясь своим мгновенно вернувшимся грустным мыслям, а потом встала и стала собирать сумку – надо было возвращаться домой. Появились зареванные Галя и Оксана – они уже все знали. Я вяло поковырялась в завтраке, без всякого удовольствия выпила кофе и позвонила Красавчику, чтобы он освободил меня. Он появился, как всегда, холеный, ухоженный и вежливо-предупредительный.

– Здравствуйте, Татьяна Александровна! «Доброе утро» сейчас было бы неуместно, – приветствовал он меня.

– И вам не болеть, – тусклым голосом ответила я.

Он внимательно посмотрел на меня, а видок у меня был тот еще, и мягко сказал:

– Не переживайте так! В произошедшем нет вашей вины. Вы сделали все, что смогли. Господин Куратор очень высоко оценил вашу работу, – он протянул мне пухлый конверт.

Даже не заглянув внутрь, я бросила его в сумку и не стала ничего отвечать, хотя могла сказать о собственной глупости очень много, но зачем? Сделанного не воротишь.

– Вы нас покидаете? – спросил Красавчик.

– А что мне здесь еще делать? – хмыкнула я.

– Татьяна Александровна! Извините, но вы надорвались и морально, и физически – у вас очень утомленный вид, – сочувственно сказал он. – Если позволите, я посоветовал бы вам поехать куда-нибудь отдохнуть и развеяться.

– Учту, – резко бросила я, но потом, пересилив себя, извинилась, на ходу придумав объяснение: – Простите, у меня просто очень плохое настроение, потому что от смерти этих двух сволочей ничего не изменилось – господин Смирнов мертв, и его не воскресить, да и девчонки там как страдали, так и будут страдать, и заступиться за них некому.

– А-а-а! Так вы еще не включали телевизор, – понятливо закивал Красавчик.

– Зачем? Мне как-то не до него было, – удивилась я.

– Тогда вы ничего не знаете. Дело в том, что этой ночью силами спецназа была проведена операция по освобождению девушек, находившихся в сексуальном рабстве в известном вам заведении, – сообщил он мне как по писаному.

– А спецназ откуда взялся? – обалдела я.

– Но ведь господин Куратор говорил вам, что в случае необходимости может быть проведена войсковая операция, – напомнил он. – Так что они уже находились тут, располагались на территории одной из воинских частей под Тарасовом. Работники борделя имели неосторожность попытаться оказать сопротивление, в результате чего некоторые были ранены, а некоторые убиты. Девушки все освобождены и сейчас находятся в больнице – им нужна помощь даже не психолога, а психиатра, да и физическое их состояние оставляет желать лучшего. Клиенты задержаны, и среди них оказались очень любопытные личности из высшего руководства области и города, а также довольно крупные бизнесмены.

– Выкрутятся! – с мрачной уверенностью сказала я.

– Не думаю, – безмятежно заметил он. – Дело в том, что операция проводилась в присутствии всех аккредитованных в Тарасове корреспондентов. Так что сегодня с самого утра по всем каналам идут репортажи об этой операции с перечислением имен, да и лица клиентов там не скрыты. Из борделя же были изъяты все имевшиеся там документы, а также записи камер наблюдения. Из Москвы уже прибыла бригада следователей, которые снимают показания, так что скандал будет очень громким, и замять его не удастся.

– Да-а-а, пышные поминки устроил господин Куратор по Смирнову! – покачала головой я. – Многие головы теперь полетят. Твердохлебов уж как пить дать. Тут и Кассандрой быть не надо. А ведь мужик-то он неплохой.

– Ничего не могу вам на это ответить, потому что незнаком с ним, – заметил Красавчик.

– Главное, чтобы меня к этой истории не приплели, – запоздало спохватилась я.

– А какое отношение вы имеете к спецназу? – удивился он.

– Тоже правильно, но уехать подальше и на подольше не повредит, причем срочно, – решила я. – А как вернусь, тут уже, даст бог, страсти улягутся, и к людям вернется способность здраво соображать, а не рубить сплеча.

– Если вы опасаетесь, то мы можем обеспечивать вам охрану до вашего отъезда, – предложил Красавчик.

– Обойдусь, – отмахнулась я и спросила, показывая вокруг: – А что будет со всем этим?

– Не мой уровень принятия решений, – развел руками он.

– Ну что ж, прощайте, Михаил Иванович, – сказала я.

– Прощайте, Татьяна Александровна. Я был очень рад нашему знакомству, – вежливо ответил Красавчик.

А вот я ответить ему тем же не могла, потому что общение с ним мне никакого удовольствия не доставило, а врать не хотелось, и я промолчала. Подхватив сумку, я направилась к выходу, а он молча шел за мной. Я села в машину и, отъехав немного, позвонила в туристическое агентство «Тарасов-тур», самое крупное и надежное в городе, услугами которого я постоянно пользовалась, и поэтому моя анкета у них была. Вообще-то отдых за границей в декабре и январе обычно бронируется еще летом. И если не повезет здесь, то сяду обзванивать все остальные агентства, где-нибудь что-нибудь да отыщется.

– Девочки, это Иванова. У вас ничего горящего нет? – спросила я. – Цена значения не имеет. Мне бы недельки на две, по крайней мере дней на десять.

– Ой, Татьяна Александровна, как хорошо, что вы позвонили! – обрадовались в агентстве. – У нас тут неожиданный отказ. Парень с девушкой собирались в свадебное путешествие, а свадьба расстроилась. Египет, десять дней, номер для молодоженов, все включено, но это очень дорого.

– Неважно! Когда вылет? – поинтересовалась я и услышала в ответ.

– Девятнадцатого утром.

– Подходит! Я к вам уже еду, – обрадовалась я.

«Ну вот, как все славно складывается! – думала я по дороге к ним. – Свалю из города от греха подальше. Отдохну, развеюсь, нервы успокоятся… А как вернусь, буду решать проблемы, если они, конечно, возникнут».

Оплатив путевку (вот где мне гонорар пригодился), я заехала в супермаркет за продуктами, причем взяла самый минимум – все равно же уезжать, но вот кофе выбрала наилучший, а потом отправилась домой. Найдя среди царившего там кавардака гадальные кости, я бросила их, и выпало: «1+14+32» – это значило, что мне предстоит приятная поездка. «Еще бы не приятная, за такие-то деньги. Мне бы еще мысли приятные или хотя бы спокойные, и совсем хорошо было бы», – грустно подумала я и начала потихоньку собираться, включив телевизор, чтобы воочию убедиться в том, что произошло минувшей ночью. Да, все было именно так, как рассказывал Красавчик, но местные новости хранили гробовое молчание, зато центральные каналы резвились вовсю. Операторы постарались, и отличную работу спецназа увидели во всей красе – естественно, Куратор для этой операции выбрал самых лучших. Лица клиентов борделя сеточкой закрывать не стали, и я узнала среди них очень известных в нашей области людей, которые имели обыкновение вещать с экрана телевизора и при личных встречах с народом и корреспондентами о высоких моральных ценностях и всем прочем, что говорится в подобных случаях, а оказались законченным негодяями. Комментаторы же строили такие предположения насчет будущего наших чиновников, включая самых высокопоставленных, что тем было впору дружно повеситься.

Весь следующий день я на всякий случай никуда не выходила и даже отключила телефоны, но, правда, только после того, как позвонила Анне Ильиничне и сообщила ей печальную весть – она ведь искренне переживала за Вадима.

– Господи ты, боже мой! – причитала она. – Ну, словно проклятие какое-то на Смирновых лежало! Вадима-то как жалко! Похороны-то когда? И где хоронить будут? Я бы хоть цветочки ему принесла, да на могилку потом приезжала – больше-то некому.

– Не знаю, ничего не знаю. И даже не подскажу, у кого вы узнать сможете, – только и могла ответить ей я.

В целях соблюдения конспирации, я не стала в воскресенье вызывать такси, а поймала на улице частника, выбрав машину попроще. Окончательно же я успокоилась только в самолете.

Отдых удался на славу. Я вернулась в родной Тарасов загорелая, посвежевшая, а главное, немного успокоившаяся. Нет, мысль о собственном провале меня не оставила, но уже не так отравляла мне жизнь. Я знала, что никогда не забуду произошедшую по моей вине гибель Смирнова, но я научилась с этим жить. Купив в киоске аэропорта все имевшиеся там свежие газеты, я поехала домой, чтобы понять, как мне дальше себя вести и не грозят ли мне неприятности.

Бросив сумки, я ткнула пальцем в телефон, чтобы прослушать оставленные на автоответчике сообщения, но телефон не работал. Неужели за неуплату отключили, удивилась я, потому что долгов у меня не было, но потом вспомнила, что сама выключила его и, успокоившись, включила снова, а заодно и сотовый, которым во время отдыха ни разу не воспользовалась, соблюдая конспирацию. Потом я сделала себе кофе и принялась за чтение.

Несмотря на то что прошло уже десять дней, газетчики все еще никак не могли успокоиться, и из статей следовало, что разгром у нас в области царил полный: отставка следовала за отставкой, и уголовные дела возбудили против таких лиц, о которых раньше было принято говорить исключительно в превосходных степенях. Газеты писали, что по многочисленным обращениям родственников пропавших девушек никаких розыскных дел заведено не было. Отчаявшиеся добиться истины на месте родители пропавших стали обращаться в Генпрокуратуру, которая и подключила к этому делу свои лучшие силы – ну, уж я-то знала, что это чистой воды брехня. Теперь же документы пропавших девушек обнаружились в сейфе борделя. Оппозиционные газеты особенно упирали на то, что операция была специально проведена силами армии, потому что тарасовская милиция вся сплошь коррумпирована и доверия к ней нет. Ну что ж, специально или нет, но из-под удара меня вывели, и можно жить, ничего не опасаясь. Но вот только к Кирьянову мне сейчас лучше не соваться, подумала я и поставила в бар купленную специально для него к Новому году бутылку «Абу-Симбела».

Я включила телевизор и под его бормотание стала разбирать сумки, а потом пошла на кухню, где и обнаружила, что холодильник практически пуст. Время было уже позднее, но круглосуточный супермаркет находился неподалеку, так что проблем с хлебом насущным не возникло.

Возвращаясь из магазина, я еще за дверью услышала, как надрывается мой телефон. Я еле-еле успела снять трубку, ожидая, что это очередной клиент, но это оказался Венчик.

– Матушка Татьяна Александровна! Да ты чего творишь-то? Сама же задание дала и исчезла неведомо куда! – возмущался он.

– Да просто отдыхать ездила, – объяснила я. – А про задание ты забудь, не нужно мне это уже.

– Ну вот, а я его нашел! Того мужика с фотографии, – разочарованно сообщил он мне.

– Как нашел? – обалдела я. – Когда? Где?

– Так друзья помогли, – охотно начал он делиться своими достижениями. – Я одному фото показал, так он еще удивился, что я Антона сам не вспомнил. А ведь точно, Антон и есть! Только на фото он поприличнее, стриженый и без бороды, а в натуре он лохматый, бородатый, да и вид неприглядный.

– Какой Антон? – растерялась я. – Я же тебе говорила, что его зовут Вадим Сергеевич Смирнов.

– Да никакой это не Вадим! – стоял на своем Венчик. – Антон Никитин!

– Ну, кем бы он ни был, а только больше меня это не интересует, – твердо заявила я. – А к тебе я завтра утром заеду, чтобы за труды заплатить, так что ты меня дождись. – Как бы то ни было, но он ведь старался, подумала я.

Честно говоря, даже одно напоминание об этой истории снова испортило мне настроение. Но, как я ни пыталась отвлечься и выбросить из головы слова Венчика о каком-то неведомом Антоне Никитине, моя мысль снова и снова возвращалась нему. Что это за Никитин такой? Но, главное, мне не давала покоя уверенность Венчика в своей правоте, а ведь память у него фотографическая. И у меня в душе завозился злобный вредный червячок сомнения. Я очень боялась снова как-то пересечься с Куратором, но любопытство… Ох уж это женское любопытство! Короче, когда я утром приехала к Венчику, то с места в карьер спросила:

– Что это за Антон?

– А-а-а, матушка Татьяна Александровна! – обрадовался он. – Не зря я, значит, трудился! Ну, слушай! Я Антона оттуда знаю, что пили мы с ним, – начал он.

– Ты же не любитель! – удивилась я.

– В меру и в хорошей компании могу принять, – солидно заметил он и продолжил: – Так вот, умный он человек, интересный, поговорить есть о чем, но… С червоточиной. Гнилой человечишко! Уж очень он собой кичится! Ты, матушка, только не смейся, а ведь он себя всерьез гением считает. Так и говорит: «Мир еще узнает, кто такой Антон Никитин!»

– А он вообще нормальный? – с подозрением спросила я.

– Точно не псих, уж в этом-то я разбираюсь, – заверил он меня.

– Чем он занимается? – поинтересовалась я.

– Артистом в нашем ТЮЗе был, – докладывал Венчик. – Жена тоже артистка, сынок имелся, да только все в прошлом, потому что сгубило его кино.

– И не его одного, судя по тому, что и как сейчас снимают, – хмыкнула я. – Тут у кого угодно крыша поедет, что у авторов, что у зрителей.

– Телевизора не имею, и этим счастлив, – поддержал меня Венчик. – Так вот он нам про съемки рассказывал, как режиссеры с операторами работают, про сложный грим… Интересно было слушать.

– Название фильма не говорил? – уточнила я.

– А как же! «Двойник дьявола», – сообщил мне он.

– Что-то такое смутно припоминаю, – сказала я. – Видела мельком, когда с канала на канал переключала. Мистика, кажется?

– Точно! – подтвердил Венчик. – Вот этого самого двойника Антон и играл. Только то ли мистика эта самая ему так на мозги подействовала, то ли еще чего-нибудь в голову ударило, но возомнил о себе невесть что!

– Это называется зазвездился, – подсказала я ему.

– Тебе лучше знать, – отмахнулся он. – Только, вернувшись со съемок, решил Антон, будто он гений и ему все позволено. В театре со всеми разругался и ушел в вольные художники – не иначе как надеялся, что приглашения на съемки косяком пойдут.

– Они не пошли, а вот он покатился, – поняла я и покачала головой. – Беда с этими непризнанными.

– И выбрал Антон путь великорусского лечения от душевных страданий… – трагическим тоном продолжил Венчик.

– Короче говоря, начал пить, – подытожила я, не дожидаясь окончания его выспренной тирады, а то ведь и до притчи было недалеко.

– Ну зачем же так сразу? – укоризненно спросил меня он и объяснил: – Всерьез он запил уже потом, а сначала выпивал для снятия стресса в результате…

– Можешь не продолжать, – прервала его я. – Жена забрала сына и ушла, а Антон, оставшись один, пустился во все тяжкие.

– Не один он остался, а с матерью. Они у нее жили, – поправил меня Венчик.

– И где? – перешла ближе к теме я.

– На Челюскинцев, – сообщил он самым будничным тоном, а я…

Услышав это, я замерла, и у меня перехватило дыхание – эта улица тоже находилась на «Мельнице» и шла перпендикулярно Чкалова, где на углу и находился единственный в этом районе супермаркет, возле которого Назаров подкараулил Вадима. Наверное, вид у меня был до того ошарашенный, что Венчик даже перепугался.

– Матушка Татьяна Александровна! – суетился он вокруг меня. – Да тебе никак плохо стало? Побелела-то как! Ты сядь, сейчас водички дам. Пей, не бойся, из бутылки она, не из крана.

Я попила воды, отдышалась и уже совсем с другим отношением к словам Венчика спросила:

– Что ты о нем еще знаешь?

– Мать померла у него не так давно, – рапортовал он, по-прежнему стоя возле меня наготове со стаканом воды в руке. – Стеснялся он ее, говорил, что она совсем из простых.

– Вот поганец! – взорвалась я. – Он же, как я понимаю, на ее деньги жил и пил! Интересно, на что он сейчас пьет?

– Говорят, вещи продает, – увидев, что я пришла в себя, Венчик тоже успокоился и поставил стакан.

– Которые мать и наживала, – зло бросила я. – Ты сам его когда последний раз видел?

– Давно, где-то месяц назад, – махнул рукой он. – А приятель мой… Ну, которому я фото показывал, сказал, что Антохи тоже давно не видел.

– Что, тоже месяц? – уточнила я.

– Да нет, недели две или около того, – подумав, сказал Венчик.

– Этот приятель тоже на «Мельнице» живет? – спросила я.

– Зачем? – удивился Венчик. – Здесь недалеко обретается.

– Так, где же вы с Никитиным встречались? – удивилась я.

– Да он сам сюда в центр ездит, – сообщил он. – Не любит он свой район, наверное, его тоже стесняется. А я так считаю, что напрасно – это же его маленькая родина.

– Венчик! Не философствуй! – поморщившись, попросила я и, встав, решительно заявила: – Пошли искать твоего приятеля.

– Зачем? – вытаращился на меня он.

– Точный адрес узнать, – злясь на его непонимание, объяснила я.

– Обижаешь ты меня, матушка! – всплеснул руками Венчик. – Неужто я заранее не выяснил? Да и все остальное, что он про Антоху знал, я тебе пересказал. Вот все как есть записал, – с этими словами он протянул мне листок бумаги с адресом Никитина.

Расплатившись с Венчиком, я вышла, села в машину и крепко задумалась – а надо ли мне это? «Брось, Татьяна, не лезь в эту историю. Она уже закрыта, и слава богу, что для тебя все благополучно закончилось. Не буди лихо! – уговаривала я себя, но мое вечное стремление дойти до конца активно сопротивлялось, и я сдалась. – Ну ничего же страшного не произойдет, если я съезжу к этому Никитину. Предположим, я хочу, чтобы он для моего племянника на Новый год деда Мороза изобразил, а то, что племянника у меня нет, никому знать не полагается». Уговорив себя таким образом, я поехала на «Мельницу». Нужный дом, как я и ожидала, оказался хрущевкой, внешний вид и подъезд которой откровенно свидетельствовали о том, что жильцы там еле-еле сводят концы с концами – мельзавод-то давно уже не работал. Ткнув пальцем в кнопку звонка квартиры Никитина, я уже не отпускала ее – если человек лежит пьяный, то деликатным методом его не разбудишь. Я стояла уже минут пять, но безответно. Я уже дозревала до того, чтобы пойти испытанным способом, то есть по соседям, когда соседняя дверь приоткрылась, и немолодой женский голос очень неласково спросил меня через щель:

– Тебе чего тут надо?

– Антон Никитин здесь живет? А то я, может, адрес перепутала, – спросила я.

– Здесь, а зачем он тебе? – допытывалась невидимая мне собеседница.

– Понимаете, я каждый Новый год для своего племянника Деда Мороза заказываю, а в этом не успела – в командировку послали, – объясняла я. – И ведь предупредила же сестру, чтобы она сама нашла, а она, наверное, думала, что я, как всегда, сама все устрою. Я приехала, узнала все это и кинулась искать, а все уже разобраны. Вот мне Никитина и посоветовали, сказали, что он раньше на елках работал. Ведь если я его не найду, то мальчишка в первый раз без настоящего праздника останется.

– С ума, что ли, сошла? – воскликнула женщина за дверью, и даже щель чуть-чуть увеличилась. – Ты Антона в глаза-то видела?

– Так он же все равно загримированный будет и с бородой, – удивилась я. – А артист он, как мне говорили, талантливый, даже в кино снимался.

– Да хоть с двумя бородами! – возмутилась она. – Его в приличный дом на порог пускать нельзя! Убийцу проклятого!

– Он, что, сидел? – насторожилась я.

– Выкрутился! Мать его пожалела! – крайне неодобрительно объяснила мне женщина.

– Да что вы говорите! – воскликнула я, явно демонстрируя самое откровенное бабское любопытство – такие вещи обычно неотразимо действуют на женщин, да и на некоторых мужчин тоже. – А можно поподробнее, – попросила я и объяснила: – Мне же все равно его ждать, так чего просто так стоять, если можно вас послушать? Вы так интересно рассказываете!

Дверь открылась пошире, и из квартиры выглянула седая старушка, она внимательно осмотрела меня, а потом, подумав, предложила:

– Ну, заходи, что ль. Если он придет, ты и здесь услышишь – стены-то у нас тонкие.

Сняв в коридоре сапоги и дубленку, я прошла за хозяйкой в кухню. Она была чистенькой и бедненькой, а, впрочем, откуда в таком доме и в таком районе другой взяться?

– Так что случилось? – спросила я.

– Да все из-за кино этого проклятого! – буркнула она. – Мозги свои он там оставил! Машка, мать его, одна сына растила, всю душу в него вложила, сама недоедала, недопивала, лишь бы ему хорошо было, а он ее стыдился. Мальчишкой-то он неплохим был, в театральное вот поступил, только разве это работа для мужика?

– Я бы за артиста замуж не вышла, – совершенно честно заявила я.

– И я о том же! – выразительно сказала она. – Вот и женился он тоже на артистке, Ольгой звали. Сюда ее жить привел – приезжая она, а на съемную квартиру у них денег не хватало. Долго у них с ребеночком не получалось, они уж и отчаялись, а потом боженька сына им послал. Уж как Машка с ним возилась, да и Ольгу она любила. Казалось бы – живи да радуйся. А все после съемок этих проклятых началось. Вернулся он оттуда, нос кверху, как у меня внук говорит: круче только яйца! Нет, чтобы деньги матери на хозяйство отдать, так нет! В Турцию втроем отдыхать отправились, такие деньжищи потратили – ужас! А Машка все молчит да на Антончика своего любуется.

– И давно это было? – спросила я.

– Так два года назад! – сообщила она. – А потом все враз наперекосяк пошло!

– Мне говорили, что он из театра ушел, – заметила я.

– Ушел?! – возмутилась женщина. – Да выгнали его! Он же там всех учить начал! Скандалил! А какому начальству такое понравится? Попытался он в другие места устроиться, только слава-то о нем уже дурная пошла, вот и не брали его никуда. Сидел он дома, сидел, а потом выпивать начал. Машка с Ольгой его уговаривали, просили… Да все без толку! – она горестно махнула рукой. – Дальше больше, скандалить начал, на Ольгу как-то по пьяному делу руку поднял, когда она бутылку отобрать пыталась. А ведь это такое дело…

– Не говорите, – сочувственно покивала ей я. – Если один раз ударил, то потом уже не остановится.

– Вот-вот! – подтвердила она. – Ну, Ольга сына забрала и ушла. Где уж она живет, не знаю, не говорила – наверное, боялась, что Антон туда к ней приходить станет. А вот к Машке-то она, бывало, наведывалась, хорошо она к ней относилась. И осталась Машка с остолопом этим один на один. Он же, паразит, у нее из пенсии деньги таскать начал. До того дошло, что я сама у почтальона за нее пенсию получать стала, с ней и по магазинам ходила, и продукты ее у меня в холодильнике лежали! Он же, алкаш проклятый, пенсию в несколько дней пропил бы! Вот я ей на расходы и выдавала понемногу, а то бы она с голоду померла. Я как посмотрела на все это, так Машке и сказала, чтобы она и гробовые мне отдала, целее будут – он же, гад такой, и туда лапу запустил бы! А хоронить потом на что? Долго она сопротивлялась, да сдалась, потому что поняла: права я. И ведь как в воду я глядела!

– Так, я поняла, что она действительно умерла, – заметила я.

Старушка помолчала, а потом, сокрушенно качая головой, подтвердила:

– Умерла, царствие ей небесное! Только не своей смертью! Это он, выродок, ее толкнул, она и упала! И головой об шкаф. Слышала я, как скандалил он, требовал, чтобы она пенсию снова сама стала получать, а она, добрая душа, все уговорить его пыталась, объясняла, что им и так едва на стол хватает. Слышала я удар, а потом, как дверь их хлопнула, и он вниз побежал. Машка всегда в таких случаях ко мне шла плакаться, а тут ее нет и нет. Ну я и пошла сама – ключ-то у меня еще с незапамятных времен есть. Зашла, а она без памяти лежит! Кинулась я к ней, в чувство привела, а она глаза открыла и тихо так шепчет: «Сама я, сама упала, Антончик не виноват». Вызвала я «Скорую», так она и врачам то же сказала.

– Мать есть мать, – вздохнув, вставила я, и женщина, согласно кивнув, продолжила:

– Отвезли ее в больницу, там она и померла, болезная. И ведь он, подлюка, к ней туда ни разу не пришел! А вот Ольга приходила! – подчеркнула она.

– Это вы ей сообщили? – догадалась я.

– Кто же еще? – возмутилась она. – Телефон-то театра любая справочная даст.

– Ой, а я и не подумала об этом, – чтобы сделать ей приятное, сказала я, и она горделиво приосанилась – как же мало нужно человеку для счастья.

– Нет, ну что за мразь такая! – опять начала возмущаться она. – Это я про Антона. Я же ему сказала, что мать у него померла, так он тут же у меня гробовые стал требовать, мол, что он ее сам похоронит. Да неужто я дура такая, что ему бы их отдала? Да он их тут же пропил бы! А мать в мешке похоронил! Слышала я, что именно так хоронят тех, от кого родственники отказались. Ну, я его и наладила отсюда! Так орала, не постеснялась, аж на всю лестницу, чтобы все знали, какой он гад! Больше он ко мне не совался!

– И давно это было? – спросила я.

– Так месяца три назад, – грустно вздохнула она. – Похоронили мы Машку достойно, я поминки собрала как могла – не больно-то много денег от ее гробовых осталось. А только Антона я не позвала, хоть он и пытался войти да на халяву выпить. Не пустили мы его – я же всем рассказала, что тогда случилось. А вот Ольга была! И готовить мне помогала!

– И как же Антон теперь живет? – поинтересовалась я. – Может, работать пошел? Потому его и дома нет?

– Ага! Работать! – женщина даже руки в бока уперла. – Да распродался уже до голых стен! Все, что Машка собственным горбом наживала, спустил! Пьянь подзаборная!

– А вы его давно последний раз видели? – спросила я.

– А я помню? – отмахнулась она, но потом нахмурилась, подумала и сказала: – Хотя… Нам десятого декабря пенсию принесли… Я на оптовку поехала, оттуда на рынок заскочила – там вечером все дешевле… На автобусе вернулась и на крыльце супермаркета с кошелками передохнуть встала… А тут машина подъехала, и из нее Антон вышел… Стриженый, бритый, одеколоном пахнет! Я его таким уж и не помню, когда последний раз видела, еще при Ольге, наверное.

– Какая машина? – стараясь, чтобы это прозвучало, как можно невиннее, спросила я.

– Не разбираюсь я в них! Наша какая-то, старенькая… – не особенно вникнув в смысл моего вопроса, ответила она и, увлеченная своим повествованием, продолжила: – Ну, и стала я этого паразита стыдить! «Ах, ты, – говорю, – алкаш! Небось уже до воровства скатился! То-то на машине разъезжаешь!» А этот гад мне в ответ: «Дура ты темная! Талант не пропьешь! Я гений! Одно мое слово стоит больше, чем все деньги, что ты в жизни заработала!» – и по нагрудному карману себя похлопал. Удивилась я и спрашиваю, это что же за слово такое заветное, а он расхохотался так обидно, наклонился ко мне и на ухо шепнул: «Достали!» А потом мимо меня в супермаркет проскочил. А я стою себе и думаю, это сколько же у него денег, чтобы в супермаркет ходить? Там же цены такие, что и не подступишься? Ну и решила подождать да посмотреть, что он оттуда вынесет, а он, тварь такая, с полным пакетом вышел, а уж звякало там!

– Ну, раз у него деньги появились, то он и приоделся, наверное? – осторожно двигалась я в нужном мне направлении, с трудом стараясь сохранить невозмутимый вид.

– Да, вид у него приличный был, – подтвердила женщина. – Сапоги новые, штаны такие добротные темно-серые…

– Ну, наверное, и куртка такая же, чтобы уж в тон, с капюшоном, например, – с замиранием сердца спросила я.

– Нет, – помотала головой она. – Пуховик на нем синий был, видно, что новый, и шапка на голове из овчины крашеной.

– Тогда-то вы его в последний раз и видели? – уточнила я.

– Да нет! – отмахнулась она. – Я сейчас вспомнила, что он потом еще несколько дней туда-сюда с пакетами сновал. И все из супермаркета! – выделила женщина. – А видела? – она задумалась. – Так в среду это было! Только не видела я его, а слышала! Я в среду хожу телепрограмму на следующую неделю покупать! Хоть и дорого, но уж больно хорошо там все расписано про артистов разных, а вечером читаю. Вот и слышала я, как у него дверь хлопнула, а замок он не запирал, наверное, ненадолго вышел, не иначе как опять в супермаркет этот. А вот обратно я не слышала, чтобы возвращался.

– Могли зачитаться и не услышать, – объяснила я и спросила: – Так больше и не видели?

– Нет, а чего? – насторожилась она.

– Да мысль у меня нехорошая, – я выразительно посмотрела на нее.

– Ах ты батюшки! – воскликнула женщина и даже рот прикрыла. – Так пахло бы!

– А если он в ванной? Да вытяжка хорошая? – предположила я.

– Так милицию же вызывать надо! – всполошилась она.

– А если мы ошибаемся? И будем мы тогда выглядеть дуры дурами! – охладила я ее пыл.

– Что ж делать-то? – озадаченно уставилась она на меня.

– Так я поняла, что у вас со старых времен ключ остался, – напомнила я.

– Ну остался, – подтвердила женщина.

– Вот давайте зайдем и посмотрим – тем более что воровать-то там уже нечего. А вдруг он там еще живой? – предложила я.

Она подумала, несколько раз покосилась на меня, а потом решительно сказала:

– Хорошо, только еще одну соседку возьмем.

– Конечно, чем больше, тем лучше! – поддержала я ее.

И вот мы втроем вошли в эту квартиру. От смешения запахов перегара и сигаретного дыма вонь там была такая, что я, не выдержав, закрыла нос платком. В коридоре на вешалке действительно висели синий пуховик и серая шапка из овчины. Голые стены с выцветшими обоями и остатки мебели интереса не представляли. Угол же большой комнаты оказался заставлен пустыми бутылками, причем те, что в глубине, были от дешевых портвейнов, а вот те, что ближе, от виски и хороших коньяков. Повсюду валялись пустые пачки от очень дорогих сигарет и пустые упаковки от нарезки разных деликатесов, и это свидетельствовало о том, что деньги у Антона появились немалые. Мы обошли все комнаты, но хозяина нигде не увидели. Увидев на подоконнике в кухне коробку из-под обуви, я заглянула туда – там лежали документы семьи Никитиных, которые я самым внимательным образом просмотрела. Там было все: неоплаченные и оплаченные квитанции за коммунальные услуги, старые выцветшие фотографии, различные документы с незапамятных времен, включая школьный аттестат матери Антона, а вот его загранпаспорта там не нашлось (а ведь должен быть – как бы он иначе в Турции отдыхал), зато присутствовала солидная пачка пятитысячных банкнот. Я открыла его общероссийский паспорт и внимательно посмотрела на фотографию – да, Вадим и Антон были довольно сильно похожи, а все остальные нюансы обеспечил бы грим. Мне все стало ясно, и злость во мне бушевала такая, что хоть спички зажигай.

– Ольга с Антоном официально разведены? – поинтересовалась я у растерянных женщин, недоумевавших, куда мог деваться Антон.

– Нет, – хором ответили они.

– Тогда вы ей сообщите, что у нее муж пропал, – посоветовала я им. – Пусть идет в милицию и заявление пишет.

– Да зачем ей это? – удивились они.

– Квартира у Никитиных приватизированная? – спросила я.

– Да откуда? Не было у Машки денег на это! – уверенно заявила одна из соседок.

– А Ольга с сыном, где прописаны? – продолжила я.

– Так здесь же! – удивилась первая соседка, которая и поведала мне грустную историю этой семьи. – Я же говорила, что приезжая она.

– Ну вот пусть и переселяются сюда, – посоветовала я. – И будут у вас нормальные соседи. Вот здесь в коробке деньги, что у него остались, тут ей на скромный ремонт и кое-какую мебелишку хватит. Вы их возьмите от греха подальше и ей отдайте. Не пропадут? – спросила я, внимательно глядя ей в глаза.

– Отроду чужого не брала! – отрезала она, поджав губы и пряча деньги в карман фартука. – А ну как Антон вернется?

– Боюсь, что он уже никогда не вернется, – уверенно сказала я.

Быстро простившись с женщинами, я вышла и, сев в машину, поехала обратно в центр города. Нет, я не собиралась сейчас ничего анализировать, для этого и посыпания головы пеплом у меня еще будет время, я знала, куда мне нужно ехать – в «Тадж-Махал»! С яростным желанием как минимум высказаться по полной программе, а если получится, то и докопаться до сути, я подъехала и… Да-а-а! Это называется облом – индийского ресторана уже не существовало. Неспешно ковырявшиеся внутри рабочие охотно пояснили мне, что дело у индусов не пошло, прогорели и от дальнейшей аренды отказались, да она и так заканчивалась 31 декабря. Войдя внутрь, я увидела, что стены расписаны в русском стиле петухами, медведями с зайчиками и прочими вещами.

– Так здесь же до индусов русское бистро было, но уж больно место неходовое, прогорели они, – объяснял прораб. – А индусы, они чего? Они тратиться не стали! Все тряпками позанавешивали, и все! Да и мебелишка у них хлипкая была. Наверное, подумали, что, если дело пойдет, то тогда и основательно устроятся, но не пришлось. Всего два месяца и проработали.

– И что здесь теперь будет? – спросила я, хотя мне это было решительно все равно.

– Секс-шоп. Для тех, кто сильно этим делом озабочен, самое то. Место тихое, прохожих мало, встретить знакомых риска нет, – перечислял прораб.

– Да, вы правы! Место действительно тихое! – вынуждена была согласиться я.

Пройдя по помещению дальше, я увидела открытую сейчас дверь служебного входа – она выходила в застроенный гаражами двор. Все правильно, ну кто здесь обратит внимание на еще одну машину? Тем более если она отечественная и старая. Передо мной начала очень явственно вырисовываться картина того, что произошло десятого декабря, но оставалось еще много неясного. Твердо я знала одно, загранпаспорт Никитина сыграл в этом деле ничуть не меньшую роль, чем сам Антон. А это значило…

Ехать в аэропорт мне не хотелось – время было дорого, потому что меня изнутри сжигало нетерпение поскорее разобраться в этой истории, а уговаривать там работниц помочь мне – дело хлопотное и безуспешное. Я решила пойти самым простым путем – а иначе зачем еще телефон изобрели? Я набрала номер справочной аэропорта и, когда мне ответили, запричитала простонародным говорком:

– Девушки, родненькие! Спасите! – там раздалось недоуменное покашливание. – Дочка у меня тут в институте учится, да пропала. Соседки в общежитии говорят, что паспорт она себе заграничный оформила, да и ушла с сумкой в пятницу десятого. Ой, боюсь я, что пропадет она! Да куда ж ее, глупую, понесло? И ведь не вернулась до сих пор! Доченьки, милые! Вы гляньте, хоть куда она деться-то могла?

– Успокойтесь! – услышала я строгий голос, но с изрядной толикой сочувствия. – У нас она могла улететь только в Турцию, десятого декабря был чартер на Стамбул.

– Чего было? – переспросила я.

– Рейс такой специальный, – терпеливо объяснили мне.

– А как узнать, что она там была? – взмолилась я. – Девоньки! Миленькие! У вас небось свои детки есть, а уж матери-то точно! Ну помогите вы мне!

– Единственное, что вы сейчас можете сделать, это обратиться в «Тарасов-тур» – этот рейс заказывали они, – посоветовали мне. – Это самое быстрое, что вы можете сделать, потому что у нас вы потеряете гораздо больше времени. Пишите адрес!

– Ой, доченька, пишу! Дай бог тебе мужа непьющего и детей здоровых, послушных! – надрывалась я, но там уже положили трубку.

«Ну вот и все! – удовлетворенно подумала я. – Они бы там, в аэропорту, из меня душу вынули: и кого я ищу, и почему, и зачем, да еще и отказать могли, сославшись на свои профессиональные тайны, а несчастной бабе как не помочь?»

В турагентстве я появилась с коробкой конфет. Вообще-то я и так была уверена, что девочки мне помогут, но ведь конфеты лишними никогда не бывают.

– Ой, Татьяна Александровна! Как же вы загорели! Хорошо отдохнули? – столпились возле меня женщины.

– Замечательно, девочки! Спасибо вам! – искренне поблагодарила их я.

– Хотите снова куда-нибудь поехать? – радостно спросили они.

– О нет! Я к вам по делу, – отказалась я и, увидев их разочарованные лица, объяснила: – Чтобы хорошо отдыхать, нужно сначала хорошо поработать, – и перешла к интересовавшему меня вопросу: – Одна моя клиентка подозревает, что ее благоверный вовсе не в командировку отбыл, а с любовницей отдыхать. Я тут кое-что уже прояснила, и у меня получилось, что он мог вылететь десятого числа в Стамбул. Вы мне список туристов не распечатаете?

Как я и предполагала, список я получила в мгновение ока. Отойдя к окну, я стала просматривать его, скользя взглядом по фамилиям в поисках Никитина. И тут! У меня даже руки дрогнули! Я откашлялась, посмотрела в окно, чтобы успокоиться, и только потом вернулась к списку. Сомнений не было: Гаврикова Надежда Юрьевна и Гавриков Сергей Юрьевич, 2008-го года рождения. Чувствуя, что у меня начали подрагивать руки, я смотрела дальше, и вот вам! Кузнецова Аглая Федоровна! Фамилия Антона Владимировича Никитина меня уже не поразила – я этого ждала. А вот Геннадия Павловича Трифонова я там увидеть никак не ожидала, но он там был! Сам же вылет состоялся в шесть часов вечера 10 декабря.

«И после всего этого у меня еще хватает наглости называть себя частным детективом!» – с горечью подумала я, но, оставив самокопание на потом, спросила у девочек, показывая на список:

– А здесь есть кто-нибудь из ваших постоянных клиентов, с кем можно было бы поговорить?

– Дима Захаров, у него агентство недвижимости через две двери от нас, – охотно сообщили мне девочки. – Он раньше ниже Франции с Италией не опускался, а теперь кризис, рынок жилья встал, вот он на Турцию и перешел. Шутит, что временно.

К счастью, Захаров, довольно молодой и, судя по отсутствию обручального кольца, холостой мужчина, оказался на месте и был явно разочарован тем, что я не собираюсь чего-нибудь купить, но помочь мне согласился.

– Скажите, Дмитрий, в вашей группе был мужчина по фамилии Никитин. Он ничем не привлек ваше внимание, как он себя вел, что говорил? – спросила я.

– А-а-а, такой длинноволосый, с бородкой? – уточнил он, и я кивнула. – Тот еще крендель оказался! – рассмеялся он.

– И чем же он так отличился? – насторожилась я.

– Да, понимаете, женщина там одна была, не скажу, чтобы красавица, но приятная, и не из бедных, если уж может позволить себе вывезти на отдых не только ребенка с няней, но и телохранителя. Вот я и подумал, а почему бы нет? Молоденькие соплюшки хотят на хвост упасть, на подарки с ресторанами и все прочее рассчитывают, а эта женщина самостоятельная, чего же не попробовать? Во время полета ни познакомиться, ни поговорить с ней не удалось – ребенок капризничал. А вот как приземлились… Нет, ну бывает же такое! – опять рассмеялся Захаров.

– Так что именно произошло? – от нетерпения я только что ногами не перебирала, как застоявшаяся лошадь.

– Короче, вышли мы к автобусу, начали садиться, а они не торопятся, – рассказывал Захаров. – Все уже внутри, а они снаружи остались стоять, даже близко подходить не стали. И тут Никитин этот спокойно так говорит: «Вы езжайте! Мы в отель попозже приедем!» И, как их ни уговаривали, так ведь и остались!

– Кто остался? – уточнила я.

– Никитин и женщина, та, что с ребенком, няней и охранником, – ответил он.

– И приехали? – спросила я, хотя уже была уверена, что нет.

– Нет! – подтвердил мои мысли Захаров. – Я их из окна специально на мобильник сфоткал, а потом из любопытства даже в конец автобуса прошел, чтобы посмотреть, чем дело кончится.

– И чем кончилось? – без всякого энтузиазма поинтересовалась я.

– Так мужик к ним какой-то подошел, поговорил, и они с ним снова в аэропорт ушли. И в Тарасов они не вернулись. По крайней мере, с нами, – закончил он.

У меня на языке вертелись слова, которые ни в одном словаре не найти, и все они были в мой собственный адрес, но с этим можно было подождать, и я попросила:

– А вы мне этот снимок не покажете?

– Да бога ради! – пожал плечами Захаров.

Ну что ж, это были они – я же видела их фотографии и сразу узнала, только вот Вадим был еще в образе Никитина.

– Перекиньте его на мой сотовый, – попросила я.

– Зачем? – удивился он.

Как свидетельство моей глупости, могла бы ответить я, но не стала.

– А тоже из любопытства, – мрачно объяснила я.

– Пожалуйста! – пожал плечами он.

Вернувшись домой, я более внимательно посмотрела на снимок и подумала: «Птица вылетела из золотой клетки и увела за собой всех, кто был ей дорог».

Теперь, попивая кофе, я могла, не торопясь, проанализировать всю эту историю. Итак, Вадима в Тарасове, понимай в России, держала мать. Врачам он платил, не скупясь, но природу не обманешь. Вот они-то, видимо, и сказали Смирнову, сколько его матери осталось, как ни грубо это прозвучит, так что примерное время побега можно было рассчитать. Далее. В больнице Смирнов встретил Надю и полюбил ее, а, может, сначала пригласил ухаживать за матерью и уже потом полюбил, это несущественно. Но с Тумановой он, как порядочный человек, расстался. Надя забеременела, и тогда он отправил ее со своей матерью в частную больницу на полгода, где Надя и родила, а сам он за это время купил им новую квартиру подальше от старой. И не только потому, что она на первом этаже находилась, но и для того, чтобы лишних свидетелей отсечь – мало кто согласится в такую даль да еще с пересадками добираться, чему я сама стала свидетельницей, то есть своими ушами от Анны Ильиничны слышала. Поскольку он постоянно жил под колпаком и к тому же официально был женат, своего родного ребенка он никому ни показать, ни признать не мог, и поэтому несчастный малыш жил у Аглаи, которая для этого и ушла от Валентины Дмитриевны, изобразив обиду, а на самом деле все было спланировано. Потому-то Аглая и на похороны Валентины Дмитриевны не пришла, что ребенка не с кем было оставить. А Надя постоянно ездила к ней. Черт! Сколько же они пережили! Это же надо – родная мать с собственным ребенком должна украдкой встречаться! Как же она любила Вадима, если пошла на это. Правда, охранник в доме на набережной говорил, что к Валентине Дмитриевне приходили подруги с внуками, а я знаю только Анну Ильиничну, значит, второй вполне могла быть Аглая. Правильно, она же частенько на целый день уходила и к тому же без коляски. Путь неблизкий, но… Так потому-то Трифонов и уволился, чтобы ей помогать, возить и все такое прочее, а вовсе не по состоянию здоровья или из обиды. Тем более что, по словам того же охранника, Валентину Дмитриевну навещал какой-то седой мужик, понимай Трифонов, ведь если бы это был Николай Николаевич, то охранник сказал бы, что мужик хромал. Все правильно, Аглая садилась в его машину и с комфортом ехала, чтобы показать Валентине Дмитриевне ее внука, родного, любимого, долгожданного, да еще и названного в честь ее мужа! Бедная женщина хоть умерла счастливой!

Но вот она умерла! И это послужило сигналом к началу подготовки побега. Прошло полгода, Надя вступила в права наследства, продала квартиру, а мебель… Ха! Да этот Джалал Сингх какое-нибудь подставное лицо или фирма-однодневка. И ни в какую Индию контейнер не пошел, его действительно переадресовали. И уж если эту мебель из старой квартиры Валентины Дмитриевны в новую перевезли – как будто Смирнов не мог другую купить, – то это не просто рухлядь, это память! Сломанное, потрепанное, но родное и близкое! Стулья, на которых бабушка с дедушкой и папа с мамой сидели, вещи, которые они трогали, книги, которые они читали… Смирнов отреставрирует все это и будет потом сыну показывать и о близких своих рассказывать. Да он же частичку родины с собой забрал!

Так, ладно! Это лирика! Пошли дальше. Аглая тоже продала свою квартиру. Но вылетели они в пятницу, а из домов ушли в четверг. Ну, с этим все понятно. Надя закончила первой и поехала, например, в гостиницу в аэропорту. Аглая привезла к ней туда ребенка, потом вернулась за сумкой и сказала, что пошла на поезд, а на самом деле поехала в ту же гостиницу, где они и переночевали. Да, скорее всего, так и было, чтобы не зависеть от транспорта и все вовремя успеть, а самое главное, чтобы их уход из дома и бегство Вадима были разнесены по времени и никто не смог бы найти между ними связь – я же, например, об этом даже не подумала. Где все это время находился Трифонов, несущественно, хотя… Но об этом потом.

Итак, Вадим вне всяких подозрений. Он две недели безвылазно сидел на работе. Потом поехал в индийский ресторан, который и открыли именно для того, чтобы осуществить подмену Вадима на Никитина. Это и произошло, когда Вадим якобы отправился в туалет мыть руки. На самом деле он открыл дверь служебного хода, вышел сам и впустил загримированного под него и так же одетого Никитина, а, может, кто-то из обслуживающего персонала ему помог – дверь же следовало снова закрыть. Хотя, нет, это мог сделать и сам Никитин. Хорошенько подумав, я поняла, что сообщник там был! Точно был – вдруг что-то пошло бы не так? И вот Смирнов садится в машину, где, вероятно, и переодевается, а вот везет его, скорее всего, Трифонов – ему же тоже в аэропорт надо. Они приезжают, оставляют машину на стоянке, встречаются с женщинами и все дружно вылетают за границу, причем еще до того, как настоящий Никитин выбрался из ресторана. Потом эту машину кто-то забирает и увозит на ней Никитина от дома Вадима.

Итак, Никитин играет роль Вадима. Ему, в общем-то, и делать ничего не пришлось: изобразить пьяного и сказать только одно слово «Достали!». Естественно, его самым тщательным образом проинструктировали, указали такой путь отхода, чтобы он под камеры наблюдения не попал. И машина, которую он якобы поймал, оказалась совсем не случайной – он же там переоделся: была серая куртка с капюшоном, а стал синий пуховик и шапка из овчины.

Все было рассчитано очень четко, со знанием психологии, причем отнюдь не поверхностным – никто ведь действительно не хватился Вадима до утра понедельника. А дальше началась гонка, в которой я принимала самое активное участие, носилась, идиотка, как угорелая. Нет, чтобы посидеть и подумать! Я еще немного позанималась самобичеванием, а потом чувство справедливости взяло верх, и я задала себе резонный вопрос: а что я выяснила бы, если бы сидела и размышляла. Да ничего бы я не выяснила! И если бы не Венчик с его потрясающей памятью, то и сейчас лила бы слезы по поводу безвременной гибели Вадима. А погиб-то Никитин! И его смерть никак не планировалась, его, наоборот, переодев, из-под удара вывели – ведь поиски намечались серьезные, а в другой одежде он не будет так в глаза бросаться, да и участковый его как облупленного знает. Кто же мог предполагать, что подонок Назаров мести возжаждет?

Но возникал самый главный вопрос, ответа на который я не знала: кто? Кто все это организовал? Вадим был хорошим аналитиком, иначе новую программу управления экономикой страны он не смог бы разрабатывать. Он мог это спланировать, но вот претворить в жизнь? Нет, это не он, потому что за ним следили в оба – Трифонова-то уже не было, а посторонние водители что видели, то и писали. Тут одной головы Вадима не хватало, хоть Куратор и оценивал ее на вес бриллиантов. Нет, тут требовалась вторая, причем ничуть не хуже, а может, и лучше, чем у Вадима, а еще руки и ноги. Предположим, оформить загранпаспорта и купить путевки в Турцию могли и Аглая с Трифоновым, и даже сама Надя, снять номер в гостинице тоже. О продаже квартир я вообще не говорю. А вот все остальное не их рук дело.

Нет, нужно искать человека, который имеет связи в Индии, потому что индийский ресторан и Джалал Сингх, которому якобы отправили в Калькутту контейнер, не могли появиться сами собой. Кроме того, в Стамбульском аэропорту Вадима и остальных встречал человек с наверняка новыми документами на всех них, и они тут же куда-то вылетели. А если вспомнить, чем занимался Вадим, то интерес к нему вполне могли проявить иностранные разведки. Но как они на него вышли? Как смогли уговорить? Купить? Да нет, это нереально – уж если он здесь получал сто тысяч долларов в месяц, то деньги для него не играли главной роли – его могла привлечь только свобода! Да, именно так, на этом они и сыграли.

Но кто вступил с ним в контакт? Если подумать, то Тарасов в теперь уже далеком прошлом являлся крупным промышленным городом, где большая часть предприятий работала на оборонку, не оттуда ли ниточка тянется? Остался здесь какой-нибудь шпион или просто предатель и… Нет, глупость! О том, чем занимается Вадим, в городе знали только его тесть и Красавчик. Но ведь была еще и Москва, и утечка информации могла произойти именно оттуда. И тогда сюда могли специально прислать человека, который… Стоп! С кем контактировал Вадим? С женой и якобы дочерью? Полная чушь! Тесть? Тоже не проходит, он же без Вадима по миру пойдет! Оксана и Галя? Ну, это полный бред. Мать? Ну, ей-то сын мог сказать, над чем он работает, но она тяжело больная женщина, и то, что она к этому причастна, не придет в голову даже такой, как выяснилось, законченной идиотке, как я. Надя? Девушка, которая ничего, кроме своей деревни и Тарасова, в глаза не видела? Тоже не проходит! Кто же у нас остается? Трифонов отпадает, его кандидатуру даже рассматривать глупо. Так кто же? А только Красавчик! Он появился здесь три года назад и на фирму попал через постель Лариски. Причем мне совершенно неизвестно, что случилось с предыдущим начальником службы безопасности. Значит, Красавчик? Нет, тоже не получается. Его же проверяли самым тщательным образом, причем даже не на местном уровне, а, судя по тому, какие силы были задействованы в поисках Вадима, люди этим занимались очень серьезные, так что он тоже отпадает. Алла? Но они не виделись с тех пор, как Вадим влюбился в Надю, и, будь иначе, в рапортах о его передвижениях вне офиса это отражалось бы, тем более что писали их разные водители. Значит, не она. И что у меня в сухом остатке? То, что иностранные разведки здесь ни при чем, не могли они подобраться к Смирнову ни с какого бока.

Голова уже пухла от множества идиотских предположений, а здравой мысли не находилось ни одной. Я налила себе очередную чашку кофе, хотя уже видеть его не могла, и стала размышлять дальше.

Ясно мне было только одно: человек, которому Смирнов доверил не только свою судьбу, но и судьбу своих близких, должен был быть, простите за тавтологию, не только очень доверенным, но и преданным до мозга костей, неоднократно проверенным в деле. Это именно он нашел Никитина, обработал его, купил у него загранпаспорт, разработал ему схему отхода и в назначенный день взял на стоянке аэропорта оставленный Трифоновым и не привлекающий никакого внимания автомобиль, чтобы забрать Никитина от дома Вадима и отвезти домой. И единственной отправной точкой в моих поисках была Индия, этот человек должен иметь там очень хорошие связи. А еще то, что у него должна была быть возможность постоянно контактировать с Вадимом.

Единственным бесконечно преданным семье Смирновых, но неизвестным мне человеком был Рома, но в окружении Вадима не появлялся человек с таким именем. И раз его уже давно никто не видел, то его, возможно, действительно нет в живых, но он мог завещать своему брату, сыну, племяннику, да мало ли кому, позаботиться об этой семье. А что это за человек и какими связями он обладает, я не знаю, но могу узнать хотя бы полное имя этого Романа, чтобы потом уже плясать от него – мне же Николай Николаевич обещал выяснить.

Вскочив с места как ужаленная, я бросила искать его телефон и, найдя, быстро набрала номер – естественно, я не собиралась говорить ему правду о цели своего звонка.

– Николай Николаевич, это Иванова, – сказала я, когда он мне ответил. – Помните меня?

– Помню, и уже все знаю – мне Валина соседка позвонила, – сообщил он мне.

Говорить ему, русскому офицеру, что сын его друга сбежал из России, я не собиралась и поэтому просто напомнила:

– Николай Николаевич, вы мне обещали про Романа узнать.

– Зачем вам теперь это? – удивился он.

– Так хоть сообщить о том, что случилось, – объяснила я, надеясь, что это прозвучало логично.

– А-а-а, сейчас найду, куда я все это записал, – пообещал он.

Пока он где-то что-то искал, я от нетерпения приплясывала на месте.

– Вот, нашел. Пишите! – раздался наконец его голос.

– Уже пишу, – обрадовалась я. – Роман… а дальше как?

– Да никакой он не Роман! – сказал Николай Николаевич, и я чуть не села мимо кресла, а сердце сжалось от нехорошего предчувствия. – Рома – это прозвище у него такое, потому что цыган. Вообще-то, он таборный был, но после того, как его отец мать зарезал, сбежал. Беспризорничал, в детдоме жил, потом армия. А зовут его на самом деле Михаил Иванович Васильев.

Если бы рядом со мной ударила молния, я не была бы так потрясена, на несколько минут я даже перестала что-либо видеть и слышать, потому что в ушах зазвенело, а в глазах потемнело. С трудом взяв себя в руки, я откашлялась и попросила:

– Повторите, пожалуйста, что вы говорили, а то я писала и не расслышала.

– Говорю же, Михаил… – начал было он, но я перебила его:

– Да нет, это я поняла! А дальше?

– А чего дальше? – удивился он. – Я же сказал, что он после армии в военное училище поступил, служил на Дальнем Востоке, а потом пропал куда-то. Все, больше ничего не узнал.

– Спасибо вам большое, – только и смогла пролепетать я.

Ну вот все и встало на свои месте! Нет, ну каков Красавчик! Ну и артист! Три года прямо-таки в подполье прожил! Изображал из себя подхалима, низкопоклонничал! И все это для того, чтобы спасти Вадима! Да, его он спас, но, по сути-то, Васильев предатель! Вывез за границу гениального ученого, от которого, может быть, судьба страны зависит! Нет, я не собиралась немедленно звонить Шмакову или Куратору, чтобы сообщить, что Смирнов жив. Мне для начала очень хотелось в глаза Красавчику посмотреть, его послушать, да и самой кое-что ему высказать! День был еще рабочий, время тоже, так не посетить ли мне ООО «Янтарь» по старой памяти? Я бросила гадальные кости и, увидев, что выпало «4+17+29», а это значило, что все тайное рано или поздно становится явным, с удовлетворением подумала: «Тот самый случай!»

Подъехав к зданию, я сначала ничего особенного не увидела: окна освещены, за ними фигуры людей угадываются, а потом до меня дошло – входная дверь была приоткрыта, чего раньше никогда не случалось. Я беспрепятственно вошла и вместо привычных охранников увидела пожилого дядьку, который безучастно сидел за столом и разгадывал кроссворд, да он даже не посмотрел в мою сторону.

– Здравствуйте, где мне найти Михаила Ивановича Васильева? – спросила я.

Он соизволил поднять на меня глаза и сказал:

– А это кто?

– Начальник службы безопасности, – удивленно объяснила я.

– Нет у нас такого, – отрезал он.

– А господин Шмаков есть? – обалдело спросила я.

– Иван Степанович у себя. Второй этаж, пятый кабинет, – ответил он и снова уткнулся в кроссворд.

Да, перемены в офисе произошли разительные. На втором этаже из-за дверей слышались веселые голоса и явно нерабочий шум – явственно ощущалось приближение праздника. Предварительно постучав в дверь под номером пять с табличкой «Генеральный директор Шмаков Иван Степанович», но не получив ответа, я все-таки приоткрыла дверь и заглянула. Мама родная! Да Шмаков даже бутылку коньяка не потрудился спрятать, но весь его вид говорил, что лыко он еще вяжет, а если так, то и язык ему развязать будет нетрудно.

– Здравствуйте, Иван Степанович! С наступающим вас! – приветствовала я его.

– И тебя также, – безразличным голосом отозвался он.

– Я так поняла, что Михаил Иванович уже уволился? – Он кивнул. – Так не подскажете ли вы мне его адрес? Понимаете, я на Новый год гостей пригласила, а он в свое время обещал мне очень интересный рецепт риса по-индийски, но в суматохе не успел дать, вот я его теперь и ищу.

Это был выстрел наугад, но он попал в яблочко.

– Да, Мишка там последнее время служил, – наливая себе коньяк, ответил он и спросил, покачав бутылкой: – Будешь?

– Спасибо, но я за рулем, – отказалась я.

– Ну как знаешь, – буркнул Шмаков.

– А кем он тогда был? Дипломатом? – осторожно поинтересовалась я.

– Да нет, грушник он, полковник, – сказал он, поднимая бокал ко рту.

– Кто? – растерянно спросила я.

– Полковник ГРУ, – громче повторил Шмаков. – В запасе, конечно. А вообще-то он по всему свету мотался. Его же, прежде чем сюда допустить, под микроскопом проверяли. Эх, дура Лорка! Жила бы за ним как за каменной стеной, а ей водка дороже оказалась, – сокрушенно покачал он головой и выпил коньяк одним глотком.

– А что, он не был женат? – придя в себя, спросила я.

– Жена у него в Индии от заразы какой-то умерла, а детей бог не дал, – объяснил он.

– Ну вообще-то Лариса Ивановна, я думаю, и так не пропадет, – заметила я. – Она мне сказала, что Вадим Сергеевич получал сто тысяч долларов в месяц, а она ведь его наследница.

– Вот! – Шмаков, перегнувшись через стол, сунул мне фигу под нос. – Он все деньги на счет матери переводил! Так что вот сюда она сядет вместе с Жанкой, – он похлопал себя по шее.

«А Валентина Дмитриевна все завещала Наде, – подумала я и невольно восхитилась: – Как же все грамотно было организовано!»

– Я уже поняла, что прежнего финансирования не ожидается, но на жизнь-то вам всем хватит? – спросила я, хотя их материальное положение было мне до лампочки, и спросила я из чистого любопытства.

– На хлеб с водой! – взорвался Шмаков. – А у меня жена молодая! В Ницце отдыхать привыкла!

– Как знать, – пожала плечами я. – Может быть, найдется второй такой гениальный ученый, как Вадим, и продолжит его дело. Тем более что для работы все уже оборудовано.

– Дура ты! – он пьяно расхохотался – видимо, его уже здорово развезло. – А еще сыщик! – тут он, нахмурившись, замолчал, а потом для справедливости добавил: – Ха! Нашла гениального ученого!

– Не поняла! Но ведь господин Куратор говорил… – растерялась я.

– А ты и уши развесила! – криво усмехнулся он. – Вадька был гений! Это правда! Только в другом!

– В чем? – совсем уже ничего не понимала я.

– На биржах он играл! – наклонившись ко мне, выразительно произнес Шмаков. – Он игру эту не то что понимал! Он ее кожей чувствовал! Он там свои правила устанавливал, по которым другие играли! Для того-то ему сведения самые секретные и привозили!

– Но ведь для этого сумасшедшие деньги нужны! – воскликнула я.

– А они у него были, правда не свои, – объяснил Иван Степанович. – Ты что же думаешь, что эти военные и прочие начальнички, что раньше в стране заправляли, на Луну улетели? Нет, они все здесь остались! – он постучал кулаком по столу. – Советниками, консультантами и помощниками при нынешних властях предержащих устроились! Кабинеты поменяли, а влияние как было, так и осталось! Они на развале Союза хапнуть успели, кто миллион долларов, кто два, кто и три или даже больше. Они эти денежки, как хомяк за щеку, в Швейцарию спрятали и думали, что правнукам хватит. А жизнь-то изменилась! – развел руками он. – И запросы у внуков тоже! Им машины по полмиллиона подавай! Долларов! А зарабатывать они не умеют! Что старые, что молодые! Вот Вадиму и доверили на них играть.

– И он играл очень успешно, – понятливо покивала я.

– А то! Только талант этот я в Вадиме разглядел! Я! – Он шарахнул себя в грудь. – Я людей убедил! Привлек! А они уже других подтянули, в том числе и начальство свое. А что? Это не взятки, на которых погореть можно и репутацию себе вконец испортить! Хотя, кого они в наше время останавливают? Это биржа! Тут все так было организовано, что комар носа не подточит! Ни одно имя наружу не выплыло бы!

– И все равно сто тысяч долларов в месяц – это очень много, – недоверчиво сказала я.

– И еще процент со сделок! – ехидно добавил Шмаков. – Вадим их тогда так зажал, что они на писк изошли! Только, куда им было деваться? Они уже привыкли денежки получать, пальцем о палец не ударив.

– Это после мурманской истории? – догадалась я.

– Ну да! – подтвердил он. – Он ведь тогда уйти хотел, вот и выдвинул такие условия. Видно, думал, что они не согласятся. А они согласились!

– Странно. Могли ведь и через мать на него надавить, – предположила я.

– А он это предвидел и предупредил, что, если с ее головы хоть волос упадет, он так сыграет, что они все деньги потеряют, – ответил Иван Степанович.

Да-а-а, прав оказался Николай Николаевич! Характер у Вадима есть!

Узнав адрес квартиры Михаила, причем съемной и довольно далеко от офиса, чему я уже не удивлялась, – и от начальства подальше, и хлопот с отъездом не возникнет, я поехала туда. Но, сколько я ни давила кнопку звонка, ответа не было. Ну что ж, решила я, пойдем неоднократно оправдавшим себя путем, то есть опять через соседей. Не успела я поднять руку к другому звонку, как дверь открылась, и стоящая в проеме женщина посмотрела на меня сочувственным взглядом. Решив, что у меня что-то не в порядке с внешностью, я быстро оглядела себя, но ничего подозрительного не нашла и удивленно посмотрела на нее.

– Да не расстраивайтесь вы так! Ну зачем вам этот старый ловелас нужен? – неожиданно спросила она.

– Это вы о Михаиле Ивановиче? – уточнила я. – В чем в чем, а в любвеобилии я его не подозревала.

– О ком же еще? О нем! – подтвердила соседка. – Вы красивая молодая женщина, вот и найдите себе достойного мужчину, верного и порядочного.

Тут до меня начало что-то доходить, и я спросила:

– А почему вы считаете Михаила Ивановича непорядочным или неверным? Здесь женщина какая-то была?

Она скорбно поджала губы и ничего не ответила.

– Ну скажите мне, пожалуйста, это очень важно! – умоляла ее я.

– Не знаю уж, что он вам обещал, только имелась у него постоянная женщина, – с таким видом, будто государственную тайну разглашала, сообщила мне она.

– Но ведь была! – выделила я. – А сейчас ее нет!

– Так он же вместе с ней и уехал! – объяснила соседка.

– Как уехал, куда? – растерялась я.

– Куда, не знаю, – пожала плечами она. – А случилось это дней пять тому назад. Ее вещи, видно, в такси остались, что у подъезда ждало, потому что она сюда к нему налегке поднялась.

– Так, может, она его просто провожала? – не унималась я.

– Да не тешьте вы себя напрасными иллюзиями, – пыталась утешить меня она. – Я ведь разговор их слышала, когда они вещи к лифту выносили.

– И о чем же они говорили? – спросила я.

– Да, она за сумку какую-то, наверное, ухватилась, потому что он ей сказал: «Поставь! Тебе вредно тяжести поднимать!» – так что беременная она, – выразительно произнесла она. – А она в ответ смеялась только, весело так… Потом спросила: «Интересно, а как они там?», а Михаил Иванович ей в ответ: «Сказал, что хорошо устроились и теперь нас дожидаются! Так что будем и Новый год, и твой день рождения в новом доме встречать!» Она ему на это: «Новую жизнь начинать!» С тем и уехали!

– А вы не знаете, случайно, как эту женщину зовут? – поинтересовалась я.

– Чего не знаю, того не знаю, – развела руками она. – Одно скажу: красивая она, темненькая такая, черноглазая… А сама словно статуэтка, и на японочку похожа…

Это меня добило! Я стояла, слушала ее, и меня потихоньку начало трясти. Женщина это заметила и всполошилась:

– Может, водички вам?

Но я только отрицательно помахала рукой – головой была не в силах, еле сдерживалась.

– Наверное, знакома она вам, а может, и вообще подруга заклятая. Ой, никогда нельзя подруг со своими мужчинами знакомить, не приведет это ни к чему хорошему! – причитала она.

Булькнув ей в ответ что-то нечленораздельное, я бросилась вниз по лестнице. И, только сев в машину, дала волю своим эмоциям! Я не просто смеялась, хохотала как ненормальная! Какая, к черту, оскорбленная гордость и ущемленное самолюбие? Мною владел неподдельный щенячий восторг, как у кутенка при виде матерого, хорошо выдрессированного служебного пса!

Постепенно я успокоилась и вернула себе способность здраво мыслить. «Эх! – подумала я. – С каким же торжеством я посмотрела бы в лицо той дуре-экзаменаторше, которая сказала Тумановой, что у нее таланта нет. И не только посмотрела, но и высказалась бы по-простецки, без соблюдения должных норм этикета! Как же Алла все сыграла! Я не первый год в профессии, но у меня и тени сомнения не возникло. Ну нигде не сфальшивила! Да, хорошая была бы актриса! Гениальная!»

Я ехала домой и по дороге продолжала размышлять над всей этой историей. Конечно же, Михаил, он же Рома, все знал о жизни Вадима, о вынужденной женитьбе, о том, что дочь не от него, о ненормальных отношениях в семье… Все знал, да только помочь ничем по-крупному не мог. Кем он тогда был? Курсантом, молодым офицером… Потом он узнал, чем по-настоящему Вадим занимается, понял, что добровольно его не отпустят, и посоветовал копить деньги. С тех пор, наверное, Вадим и стал свою зарплату на счет матери перечислять. Он, наверное, и раньше, до мурманской истории, неплохо зарабатывал, раз смог и квартиру холостяцкую себе купить, и мать содержать, и Аллу. Когда Лариса ему лицо расцарапала, он точно просчитал, что его ни в коем случае не отпустят, вот и выдвинул такие несусветные требования, зная, что его подопечные на это согласятся. Он, скорее всего, и сам на свои деньги играл, чтобы будущее обеспечить, – значит, мысль о побеге у него уже тогда крутилась.

Когда же Михаил вышел в отставку и руки у него были развязаны во всех отношениях: ни семьи, ни службы, – он, узнав от Смирновых, куда Лариса поехала отдыхать, специально с ней познакомился. Закрутил роман, приехал вслед за ней в Тарасов и через нее попал на работу в фирму Вадима, благо биография у него была – чище некуда, вот никакие подозрения на него и не пали! Как же Михаил все разыграл! Права была консьержка в доме Смирнова – если хочешь расстаться с алкоголиком, начни уговаривать его бросить пить. Так и вышло! Инициатором разрыва стала Лариса, так что Шмаков ему еще и сочувствовал. Нет, ну какой же Михаил умница! А впрочем, их же специально учат манипулировать людьми.

Конечно, за время работы за границей, а работал он во многих странах, и связями оброс, и друзьями. Так что его ничуть не затруднило вызвать сюда какого-нибудь знакомого индуса, чтобы тот открыл ресторан. А уж с контейнером еще проще получилось. Правда, с паспортами на новые имена для Вадима и всех остальных ему, наверное, пришлось повозиться, но в деньгах его никто не ограничивал, а это намного упрощает проблему. Это Вадим был к Тарасову привязан, а Михаил мог разъезжать по миру куда угодно, вот и купил заранее дом в какой-нибудь тихой европейской стране с мягким климатом. И обговаривать Михаил с Вадимом могли все что угодно, потому что апартаменты Смирнова не прослушивались, и второй сотовый телефон у Вадима наверняка был, черт-те на кого оформленный, чтобы он мог с Надей разговаривать – ведь они полгода не виделись.

Теперь-то я понимала, что именно Михаил обдумал и подготовил всю эту операцию, все по времени свел, каждому свое место и роль определил, наилучший момент выбрал. И пятницу выбрал специально – психологию Ларисы Михаил знал не понаслышке и понимал, что она не удержится и скандалить начнет, а сознаться отцу в том, что Вадим ушел, побоится. Вот Михаил и получил изрядную фору по времени, аж до понедельника, чтобы хвосты подчистить, а потом быть постоянно в курсе поисков и вовремя среагировать, если что-то пойдет не так, как было запланировано. И алиби на всякий случай он себе организовал стопроцентное…

Минутку, а кто же тогда отвез Никитина, если не Михаил? Так, Трифонов мог взять машину у какого-нибудь своего знакомого, забрать Никитина, привезти его к служебному входу ресторана, забрать оттуда Вадима, приехать с ним в аэропорт, где и оставить машину на стоянке, чтобы потом хозяин приехал со вторыми ключами и забрал ее. Может такое быть? Может! И совсем не обязательно кому-то было туда за машиной тащиться, он ведь мог и своей машиной воспользоваться. Но кто этот он? Это могли доверить только своему человеку! Я закрыла глаза и перед моим мысленным взором встала коренастая, прихрамывающая фигура – ну конечно, Николай Николаевич! Кто же еще? Неужели он отказался бы помочь сыну своего погибшего друга? Да, врать отставник не умеет, но ведь и правду можно сказать так, чтобы ничего не сказать. Как он мне ответил по поводу третьего курсанта на фотографии, то есть Трифонова? Что он не знает, где он, и ведь не соврал, он же действительно не знает, где теперь находится Геннадий.

Ну и жук этот Николай Николаевич! Но!.. Он же мне с потрохами сдал Васильева! Почему? Вариантов ответа получалось несколько. Первый – он просто был не в курсе, что за всей этой операцией стоит именно Роман, потому что Вадим, зная, что Николай Николаевич не умеет врать, не сообщил ему об этом. Второй вариант – отставника не предупредили о том, чтобы он мне ничего не сообщал о Роме. Но почему не предупредили? А все просто! Я ездила к нему в среду, вернулась в офис поздно и узнала, что Куратор вылетел в Москву, а перед Красавчиком я отчитываться не стала. Вот и получилось, что он не знал о том, где я нахожусь и о чем попросила Николая Николаевича. Есть, правда, еще и третий вариант – это мне такой прощальный привет от Красавчика. Он, конечно же, и видел, и чувствовал, как презрительно я к нему относилась, вот и решил дать мне понять, кто есть who. Да нет, не стал бы он так рисковать, подумав, решила я – а вдруг я к Куратору или Шмакову побегу? Или он, профи чертов, меня сразу же раскусил, на сто ходов вперед просчитал и был уверен, что когда я до правды докопаюсь, то никуда не побегу? Хорошенько подумав, я решила, что наиболее реален именно первый вариант, тот, что отставник ничего не знал о действительной роли Васильева в этой истории. Ведь если бы не потрясающая зрительная память Венчика, то я никогда и ничего не узнала бы.

А действительно, что произойдет, если те, для кого Смирнов зарабатывал деньги, узнают, что он на самом деле сбежал и теперь где-то живет? Смирятся они с этим? Да никогда! Они все силы на ноги поднимут, все спецслужбы подключат, а Смирнова найдут! И в Россию изыщут возможность вернуть! Неприятностей у Вадима, как и обещал Куратор, естественно, не возникнет, ему даже слова плохого никто не скажет, на него голос никто не повысит – кто же рубит голову курице, несущей золотые яйца? Так, пожурят слегка, а потом и семью его сюда перевезут вместе с Аглаей и Геннадием, чтобы к себе намертво привязать и работать на себя заставить. Поселят их всех где-нибудь в Подмосковье, в особнячке с бассейном и чистым воздухом, где горничные, кухарка, садовник, охрана, водитель – все-все начнут на него стучать, как дятлы. И Смирнов ради этой своей новой семьи, как раньше ради матери, станет работать! А вот Михаила и, может быть, Аллы, в живых уже не будет, и, как пригрозил тогда мне самой Куратор, их следов никто и никогда не найдет! Поэтому я никому и никогда ни о чем не скажу. Так что, если Михаил и опасался того, что я рано или поздно сумею разгадать его игру, как он, теперь я в этом не сомневаюсь, разгадал саму меня, то был уверен, что им всем это ничем не грозит, что я буду молчать.

Да, все он предусмотрел, а вот то, что Назаров убьет Никитина и позвонит Алле, стало для него настоящей неожиданностью. Конечно, Тумановой ничего не угрожало – Михаил бы этого подонка Женьку в порошок стер, а вот использовали они этот звонок на полную катушку, причем с моей помощью. Хотя чего это я так деликатно? Не звонок, а меня с Куратором они использовали, причем на полную катушку. Умница Михаил все знал о прошлом Аллы и просчитал реакцию Куратора на мой рассказ о борделе, наверное, еще и сам его тихонько в нужном направлении подтолкнул. Слава богу, что девчонок оттуда освободили и предали гласности всю эту мерзкую историю.

Да что там говорить, всю операцию Михаил провел просто виртуозно! Высший пилотаж! Работа настоящего профи! Господи, с кем же я тягаться надумала! Мне до него еще расти и расти!

Интересно, а где они все сейчас? Мне представился большой двух– или даже трехэтажный старый дом, окруженный роскошным садом-парком, где по весне Аглая непременно устроит цветники, может, еще и огород разобьет, а уж плодовые деревья наверняка высадит, чтобы Ежуле ее ненаглядному все свеженькое и чистенькое доставалось. Но до этого еще далеко – зима на дворе. А вот елку они уже точно поставили, и сияет красавица разноцветными огнями в самой большой комнате. Вокруг большого стола с самоваром… Почему с самоваром? Ладно, пусть будет с самоваром, хлопочут женщины, а мужчины сидят в креслах напротив камина – он там обязательно должен быть, смотрят на огонь и негромко переговариваются. Геннадий все порывается пойти и помочь Аглае, а она только машет на него рукой – сиди, мол! Михаил постоянно посматривает в сторону своей молодой жены Аллы, а Вадим держит на руках Сережу и лицо у него спокойное и расслабленное – ведь он наконец-то свободен. Только глаза у него немного печальные, потому что с ним нет его мамы, и не может она разделить с ним, Надей и Сережей эту новую и такую счастливую жизнь. Ну да ничего, время все лечит!

Вадим снова начнет играть на бирже, чтобы обеспечивать своих близких – он и без всяких секретных данных будет выигрывать, а Алла займется финансовыми делами этой большой семьи. Геннадий станет садовником и водителем и вместе с Михаилом, у которого все в руках горит, займется обустройством хозяйства. Надя будет воспитывать сына и помогать Аглае по дому, но Аглая все равно останется главной домоправительницей, этого она никому не уступит, пока у нее есть силы. У Михаила и Аллы непременно родится дочь, которую назовут Валентиной и никак иначе, и Сережа, повзрослев, женится на ней. И на свете снова появится семейная пара: Сергей и Валентина Смирновы, ну, пусть фамилия у них будет другая, но старшее-то поколение знает, кто они на самом деле. А может, у Вадима с Надей и Михаила с Аллой родятся еще дети, и зазвенят в саду веселые ребячьи голоса. Михаил с Геннадием устроят в парке детскую площадку с качелями, песочницей, горкой и шведской стенкой, а женщины станут рассказывать детям на ночь народные русские сказки или читать Пушкина. Одним словом, это будет настоящая семейная жизнь, которой ни у кого из них, по большому счету, никогда не было. «Дай бог вам всем счастья, – растроганно думала я. – Довольно вы все настрадались». Почувствовав, что к глазам подкатили слезы, я шмыгнула носом и сокрушенно покачала головой – эта история здорово потрепала мне нервы.

За этими рассуждениями-мечтаниями я незаметно доехала до дома и уже собралась было выйти из машины, как зазвонил мой сотовый.

– Татьяна Александровна! Ваш номер телефона дал мне ваш бывший клиент. Видите ли, у меня возникли некоторые проблемы, и я очень хотел бы, чтобы вы их решили. Говорят, у вас это очень хорошо получается, – это говорил очередной клиент.

– Я слушаю вас, – ответила я.

– Вы не могли бы подъехать в офисный центр на Чапаева угол Лермонтова? Третий этаж, офис триста три, – попросил он.

– Скоро буду, – пообещала я, снова заводя мотор.

Ну вот, у них там новая жизнь только начинается, а у меня все по-старому: клиенты, их проблемы, расследования, гонорары… Жизнь продолжается!

Оглавление

  • Как в индийском кино X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня
  • Регистрация
  • Забыли пароль?

    Комментарии к книге «Как в индийском кино», Марина Серова

    Всего 0 комментариев

    Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

    РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

    Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства